Бесплатный фрагмент - Жить в мире глухих

Больше всего от трагедий страдают те люди, которые выстраивают свой мир отдельно от окружающего, считая, что их экосистема находится под полным контролем. И как только внешний мир вкалывает в этот «пузырь» дозу неподвластных им событий, начинается паника.

Можно пытаться изобрести антидот. Или пробурить второе отверстие, чтобы вывести их обратно. Но, кажется, самый логичный исход — покинуть его.

Глава 1

«Воспоминания»

Выстрел.

Тишина.

А так хотелось услышать треск движения крыльев, сказать папе: «В следующий раз» — и элегантно откосить, притворившись больным, или выдумать аллергию, противоречащую нахождению в лесу. Например, на деревья или, может, на траву. Есть ли вообще аллергия на траву?

— Чего стоишь, беги за птицей, — сквозь наполовину выкуренную сигарету пробормотал отец.

Все о чем я мог подумать — это то, что я теперь убийца. Превратить чью-то жизнь в историю казалось мне чудовищным торнадо, вымывающим человечность из моей души. Уже гудят вдали сирены, наверняка меня определят прямиком в Алькатрас, там мне и место.

В следующую секунду я уже лежал на колючей подушке из засохшей травы, а отец бил мне по щекам, не удосужившись даже стряхнуть пепел с уже истлевшей сигареты.

— Вот так и случился мой первый обморок, Миссис Купер, — сказал я школьной медсестре.

— Вообще-то на вопрос о том, были ли у тебя обмороки ранее, стоило ответить количеством раз и возрастом, — саркастично подметила она.

— Один раз в одиннадцать лет, — отрезал я.

На самом деле, я думаю, что Миссис Купер просто не так сильна в жестовом языке, поэтому попыталась колко замаскировать свое невежество, но выглядело это как солдат в синем камуфляже среди пустыни: не к месту и откровенно бросалось в глаза.

По дороге домой я прокручивал в сознании этот момент, произошедший минут тридцать назад, пытаясь вспомнить детали.

Ранее этим днем в кафетерии я, как обычно, отделял перец в салате от других овощей, ведь мама никак не может запомнить, что я его ненавижу. Но я не виню ее, после развода она стала особенно растерянной, порой это даже оказывалось угрозой для жизни. Например, как в тот раз, когда мы ехали по серпантину и она остановилась прямо перед обрывом, чтобы «очень вовремя» взглянуть на карту, а после забыла выкрутить руль в обратную сторону, и мы чуть не попали в мир Джона Леннона, Принцессы Дианы и Патрика Суэйзи. Однако рассеянность моей мамы дошла до такого уровня, что она перепутала тормоз с газом, и мы не сдвинулись с места, оставив бронь на том свете попылиться еще чуть-чуть.

Направляясь к мусорному контейнеру или, как я его называю, «кладбищу сладкого перца» я почувствовал чью-то руку на своем плече. Обернувшись, я увидел Кэрри. Рыжеволосую девушку с бальзамом для губ, пахнущим персиками, которую от меня беспощадно отделяли Джо и Кэмерон на уроках алгебры.

— Кевин, ты забыл, — с непривычки вслух заговорила она со мной.

Последовали извинения, но, конечно же, я прочел все по ее губам, а ручка, которую она протянула, не оставила никаких сомнений. Я поделился с ней на уроке, а потом «нечаянно» забыл попросить обратно.

Я улыбнулся и одобрительно кивнул ей.

Видимо, она настолько сильно чувствовала вину за этот мелкий инцидент, что у нее пошла кровь из носа. Тут-то я и повалился на пол, оказавшись в плену у кусочков болгарского перца, упавших из моего контейнера прямо на холодный кафель, к сожалению, ни капли не смягчив падение.

Вид крови не всегда вызывал у меня обмороки. Даже не знаю, как это работает. Да, мне неприятна ее тягучесть, то, как она обволакивает человеческую кожу, но в кабинете забора крови мне ни разу не плохело. Наверное, важен контекст.

На ступеньках у главного входа в школу мы еще раз пересеклись с Кэрри, но она даже не взглянула на меня. Может, не заметила, а может я показался ей чересчур чудаковатым из-за этого дурацкого обморока. Впрочем, молчание лучше отказа. Я знаю, каково жить в тишине. Я умею с ней работать.

Я сел на велик и окрыленный очередной встречей, закрутил педали, что есть силы. Каждый поворот я знал наизусть, каждый ухаб и каждую машину на парковке. Как же мне хочется покинуть этот город и открыть для себя что-то новое. Удивиться увиденному, заблудиться. Но здесь мама, а одну ее я оставлять не хочу. Да, мне, как выпускнику, уже давно пора было выбрать колледж, но этот момент я оттягиваю, как могу. Смешанные чувства.

Придя домой, я налил себе стакан ледяной воды и с каждым глотком вспоминал запах персиков, окутывающий тусклые уроки алгебры.

Там на кухне, перебирая стакан из одной окоченевшей руки в другую, я думал лишь о том, как слепо мог бы повиноваться Кэрри, будь она хоть немного заинтересована мной. Каким невероятно блаженным стал бы мир, в котором она меня замечает. Мы бы ходили за ручку, я бы фотографировал ее в заброшенном парке аттракционов, а она бы подтягивала меня по всем предметам. Да, я хорошо учусь, но ради нее завалил бы все тесты.

Я, к слову, далеко не новичок в делах сердечных, тому подтверждением является коллекция романтических комедий моей мамы, которые она смотрит со мной каждый вечер. Конечно, я не всегда рад смотреть на то, как она плачет, вылупив глаза на идеального главного героя, но я нахожу довольно интересным некоторые моменты. К примеру, знает ли рядовой школьник о том, что к дамам нужен индивидуальный подход? Ни одни «правила пикапа» не помогут тебе с двумя абсолютно разными личностями. Подтверждено не одним фильмом. Одни западают на мачо, другие — на ботанов. Одни любят тех, кому на них чихать, другие — безнадежных романтиков. Надеюсь, Кэрри из «других».

Взглянув на часы, я понял, что мои мечты могут ненароком привести к фатальной ошибке — встрече с мамой. После работы она особенно загружена, а сегодня медсестра наверняка позвонила ей и рассказала о случившемся, поэтому лучше всего прятаться уже сейчас.

Схватив французский багет, я сбежал по-английски. Прогулки на велосипеде и еда — это всё, что нужно такому отпетому хулигану, как я. Раньше в этот список входило прослушивание музыки, но, к сожалению, ушная инфекция отняла эту радость из моей жизни.

Мой дом находится рядом с парком, переехав через который, можно добраться до дороги, напрямую ведущей к реке. Путь занимает около часа. Несмотря на байкерский стаж, я всегда боялся не то, что ехать по дороге, вместо тротуара, а даже разгоняться. Поэтому, съезжая с гори, я перестаю крутить педали, притормаживаю и начинаю нашептывать молитвы, которые узнал за один день учебы в воскресной школе, в которую меня послали после «страшного диагноза».

Никогда не понимал религию. Я догадываюсь, что она создана быть эдакой подушкой безопасности для взрослых, которым уже поздно верить в Санту и единорогов, но всё же. Разве надежда не делает всё только хуже?

— Ехать с багетом в руке намного труднее, чем я думал, — решил я, и остановился посреди парка, дабы продолжить трапезу в более удобной позиции.

Несмотря на то, что вечер был ранним, парк был почти пуст. Возможно, кто-то еще на работе, а, может, я единственный не взглянул на прогноз погоды, в котором говорилось, что уже через секунду засверкают молнии. В тот момент лишние домыслы меня не сильно интересовали, поскольку я спешил к свободной лавочке, которая располагалась рядом с самыми восхитительно пахнущими цветами во всей округе.

У вас тоже бывают моменты, когда ты начинаешь верить, что счастье в мелочах? Хрустящий от свежести, а не от того, что мама забыла его выбросить неделю назад, багет, лёгкий солнечный свет, окутывающий природу и вдыхающий в неё новую жизнь, аромат цветов, название которых я всё никак не могу запомнить. Я действительно как будто понял все тайны человечества именно в это мгновение.

Но багет, как и всё хорошее, рано или поздно заканчивается, это и подтолкнуло меня поторопиться и добраться, наконец, до реки.

Пара рывков и я уже на светофоре. Машин намного больше, чем обычно, но ничто не способно отделить меня от триумфального глотка речного воздуха и возвращения домой с такой ухмылкой, будто мое имя решили выгравировать на аллее славы.

Я уже представил, как Опра берет у меня интервью и просит поделиться секретом того, как оторвать зад от дивана и совершить двухчасовую поездку на велосипеде.

Так много может произойти, пока ждешь окончание красного на светофоре.

Пара секунд способна вместить столько эмоций: безмятежность, радость, стыд, горе. Я повернул голову налево и понял, почему парк опустел. Машины скопились в одном месте, а между ними, как стая муравьев копошились прохожие. Наверное, не будь я глухим, сейчас я бы слышал самый громкий гул в своей жизни.

Толпа людей во главе с работниками скорой помощи слиплась в один большой сгусток, а лица их выражали грусть и тревогу. Мое же лицо в данный момент было белее облаков, которые как будто по щелчку успели сгуститься надо мной. Я прошел вглубь, придерживая велосипед, нехотя передвигающийся вслед за хозяином.

Я не знаю от чего злился больше: от того, что она перебежала дорогу в двадцати футах от светофора; или от того, что я не слышу ничего, кроме своего идиотского внутреннего голоса; или от того, что ни один из врачей не говорит на языке жестов. То ли по слезам, то ли по возрасту врачи поняли, что я ее сын, и позволили ехать с ними в больницу.

За все время мама ни разу не открыла глаза. Она умерла по дороге.

С тех пор прошло несколько месяцев. Похороны отец решил не устраивать. Мы исполнили ее желание, не к месту звучавшее на каждом ее дне рождении, и кремировали ее. Я тогда не поехал вместе с папой. В следующий раз после скорой, я видел ее уже в урне…

У мамы была мечта, которую она так и не успела осуществить: побывать в Нью-Йорке. Так и зародилось наше путешествие в «Город, который никогда не спит».

Глава 2

«Сочувствие»

Ненавижу жалость. Впервые я с ней столкнулся, когда пришел в школу после потери слуха. Все здоровались, а потом, одумываясь, кривили странные стыдливые улыбки и махали мне рукой. Даже те, с кем я в жизни ни разу не разговаривал. Я знал, что сейчас будет так же.

Я поднялся по ступенькам, схватился за ручку, перевел дыхание и открыл дверь в мир сочувствия. Плакаты были повсюду. Не знаю, как школьников заставили нарисовать столько за одни выходные. Наверняка сам директор обзвонил каждого родителя, а те наподдали как следует своим отпрыскам, пока те не выскребут «Соболезную» на куске завалявшейся дома цветной бумаги.

Первой ко мне подошла Кэт со своей бандой малолетних расхитительниц сердец. Типичные «крутые девчонки», которые есть в каждой школе. За масками лицемерия и тонной мейкапа скрывается давление родителей, всплеск гормонов и желание всем понравиться.

— Очень жаль, — умудрилась выдать на свежевыученном языке Кэт.

Я ответил ей самым длинным жестом, который только смог выдумать, чтоб взглянуть на ее бегающие в ступоре глаза. Она повторила те же слова, но уже вслух, шевеля губами так, чтобы даже такой глухой идиот, как я, мог прочитать.

К Кэт подбежал квотербек Нейтан с врожденным детектором ревности и сквозь зубы пробормотал что-то, что я даже не пытался прочесть по губам. Он схватил ее за талию и окруженный стаей дружков увел ее обратно в мир крутых.

Я вдруг вспомнил Джимми. Мы дружили в начальной школе. Именно он и помог мне в начале глухоты справиться с абсурдом, который на меня тогда навалился. Он разговаривал со мной, как обычно. Придумывал шутки про одноклассников, которые я мог четко прочесть по его губам. Может, он и специально подбирал слова, в которых побольше согласных, но это было так непринужденно, что все ощущалось, как прежде. Жаль, что он переехал. В нашем маленького городишке либо пускают корни с рождения, либо долго не задерживаются. Семья Джимми относилась ко вторым.

Я шел по коридору, увешанному плакатами и не понимал, какое чувство во мне преобладает: желание расплакаться или разорвать к чертям все эти соболезнования. Кажется, организм решил не дожидаться согласия и выбрал слезы. Я убежал в туалет.

Запершись в кабинке, я сел на крышку унитаза, и соленая горечь потекла по моим щекам. Я представлял картину того дня снова и снова. Видел ее, видел врачей, видел, как я держу ее за руку в машине скорой помощи, уже зная, что ничего не поможет.

В глазах потемнело, сердце застучало, как бешеное, я схватился за голову и зажал ее между коленок. К слезам в подарок шел страх. Я думал, что вот-вот умру, и боялся, что это чувство теперь останется со мной навсегда.

Я просидел так до начала урока. Когда вибрация телефона бестактно напомнила об алгебре, ноги уже привели меня к раковине.

— Ничего из этого не выйдет, — вслух сказал я опухшему от слез отражению в зеркале.

Выйдя из туалета, я свернул направо, оставив класс алгебры, окутанный ароматом персиков, позади.

Пройдя через злосчастный коридор сочувствия, я протянул руку вперед, чтобы открыть дверь, но она вдруг распахнулась сама. В лучах ослепляющего утреннего света нарисовался силуэт человека, которого я хотел видеть меньше всего.

— Мистер Грин! Доброе утро. То есть… Здравствуйте. Очень. Очень соболезную, — так четко, как он только мог, проговорил директор.

— Спасибо, директор Льюис.

— Вас проводить до класса?

— Худшего и придумать было нельзя, — вел внутренний диалог я, — Дурак, надо было взять себя в руки и идти на алгебру. Теперь абсолютно все обратят на тебя внимание, когда в класс ты войдешь под руку с директором. Кретин.

Директор Льюис остановился перед дверью и тактично попрощался. Самобичевание прошло зря. Теперь я весь на взводе.

Пару глубоких вдохов спустя я вошел и направился прямиком к своей парте. Отключив периферическое зрение, я позволил глазам видеть лишь стол, учебники и уравнение на доске.

Я проучился так еще несколько месяцев. Никого не слыша, никого не видя, ничего не замечая.

Глава 3

«Ночь перед отъездом»

Мой отец, как типичный обладатель кризиса среднего возраста, обзавелся спортивной двухместной машиной. Невозможность лечь на заднем сидении и провести эти дни поездки в покое не давала мне уснуть.

Все это время прах мамы стоял на полке, покорно дожидаясь, пока отцу позволят взять отпуск. Постоянные ссоры подливали масла в огонь, он несколько раз пытался меня убедить в том, что бессмысленно ехать в Нью-Йорк — она и так мертва и дорожное путешествие не увеличит ее шансы на счастливую загробную жизнь.

Правда ведь интересно, как сильно люди могут отталкивать друг друга, учитывая, что ранее были на редкость близки. Почему так случается? Некогда любящие становятся чужими, столкнувшись с преградой на пути. Я прекрасно знаю, что в разводе виноват не я. Беседы с онлайн-психологом, кажется, вырезали это на коре моего головного мозга, что явно вызовет недоумение патологоанатомов при вскрытии. Но шутки в сторону.

Решив, что самоистязание не лучшее снотворное, я решил прибегнуть к недавно открытому для себя действенному способу.

Сразу после кремации я начал курить. Хотя вид пепла ежедневно напоминал мне о смерти, я нашел что-то умиротворяющее в процессе. Мысль о том, что я заблуждаюсь никак меня не трогала. Знаю, что довольно эгоистично приближать свою смерть таким нелогичным образом. Наверное, отчасти виноваты фильмы. Именно они учат тому, что лучшими успокоительными являются: мороженое, кофе и сигареты. Но раз уж я решил уснуть, то вариант с кофе отпадает. К тому же, как бы иронично это не звучало, пинта моего любимого мороженого стоит дороже пачки сигарет. Получается, сам Господь подталкивает меня к этому долгосрочному суициду.

Я сменил шорты на джинсы, более подходящие для ночной погоды, схватил на ходу поддельные документы и мысленно уже сел на поезд Стресс-Мальборо.

Около полуночи я вышел из дома.

С тех пор я больше ни разу не садился на велосипед, даже придумал себе игру. Каждый раз, закуривая сигарету, я тушил ее об этот злосчастный кусок железа. На сидении не осталось и дюйма уцелевшего от всевластного пламени, а вся рама покрылась черными пятнами, напоминающими незажившие пулевые ранения.

Малость поскользнувшись на нашем газоне, я ступил на тротуар и пошел, резко отряхивая куски травы, прилипшие к некогда любимым кроссовкам.

Я люблю ночь, время, когда даже на улицах есть шанс побыть наедине с самим собой. Как будто ставишь все чужие жизни на паузу, чтобы оказаться единственным человеком на планете.

Проезжающая мимо машина нарушила мои права на эксклюзивные отношения с Землей, и я продолжил свой путь, прикрывая глаза от резкой перемены освещения.

Старенький пикап остановился рядом, и водитель привлек мое внимание руками, размахивая ими будто на рок-концерте. Я предположил, что единственное, что могло оправдать его энтузиазм — это тот факт, что он уже несколько раз безуспешно окликнул меня ранее. Раз не знает о моей глухоте, значит, чужак.

Я махнул ему рукой, чтоб ехал дальше. В последнее время меня отторгало идти на контакт с людьми, тем более с незнакомцами, первая встреча с которыми всегда начиналась с неловкого распознавания ими моей болезни.

Вдруг он вышел из машины и резко зашагал в мою сторону, я схватил ключи из кармана покрепче, вспоминая уроки самообороны подручными средствами.

— Можно воспользоваться зажигалкой? — отчетливо прочитал я по его губам, благодаря тому, что он предусмотрительно оставил фары машины зажженными.

Я и не заметил, что все это время крутил зажигалку пальцами левой руки, а у этого джентльмена, видимо, очень хорошее зрение. Либо очень долгая никотиновая ломка.

— Ты мне зажигалку, а я тебе сигарету, — сказал он очень медленно, видимо, чтобы я разобрал каждую букву.

— Давайте, — ответил я, протягивая зажигалку, ожидая заветные пять минут самоуничтожения в ответ.

Он, видимо, сразу понял, что я не немой, поскольку его лицо не отражало ни капли недоумения, когда прозвучал мой голос.

Мы стояли и курили вместе, облокотившись на капот его машины. Как же странно, встретив всего минуту назад человека, уже спокойно стоять рядом с ним и делить на двоих одну привычку. Не знаю что такого особенного в машинах, но даже рядом с ней чувствуешь себя каким-то более властным. Как будто купил билет в свободу и можешь отправиться куда пожелаешь в любую секунду.

— Интересно, куда он едет? — задумался я.

— До свидания, — сказал он, улыбнувшись мне.

— Стойте! — выкрикнул я, протягивая зажигалку, — Мне все равно в супермаркет, убью двух зайцев.

— Ты хороший парень, я бы подвёз тебя, но мне в другую сторону. Будь осторожен.

Я проводил взглядом отдаляющуюся машину и задумался стоит ли идти до магазина.

Отец никогда не отличался заинтересованностью в моей жизни. Даже не знал, что у меня есть велосипед, не говоря уже о том, чтобы заметить отметины на нём. Но одно я знаю точно, он никогда не поощрял курение и стыдился своей вредной привычки. Он бы не простил себя, узнав о том, что я пошел по его стопам.

Решив не возвращаться обратно, я все-таки пошел к супермаркету.

Я не отличаюсь тягой к сладкоедению, но всегда любил в магазинах полки с конфетами. Эти разноцветные коробочки по одному доллару привлекают своей яркостью, и ты чувствуешь себя поглощенным в радугу.

— Привет, — сказал продавец на языке жестов.

Я махнул ему в ответ и зашагал в конфетный отдел, словно холостяк в Атлантик-Сити, нацеленный потратить каждый цент своих денег.

Я начал жадно хватать пачки со сладостями, думая о том, что они будут для меня отвлечением от жажды табака и защитой от нравоучений отца в ближайшие дни. После пятой пачки я решил остановиться.

Думаю, продавец решил, что у меня расстройство пищевого поведения, и поэтому не стал как обычно придумывать шутки, основанные на покупках.

На кассе я обвел глазами изгибы пачки Мальборо, а затем взглянул на стенд с зажигалками, но не поддался желанию. Выходя из магазина, я все-таки в последний раз оглянулся.

— Одну сейчас, четыре в машине, — решил я, на ходу открывая пачку мармелада в виде рыбок.

Я взглянул наверх, в надежде увидеть звезды, но небо было предательски черным. Даже луна была этой нелепой формы: когда уже не похожа на месяц и еще не стала полностью круглой.

И вот я снова один, если не считать сладости за компанию, хотя в последнее время они мне стали ближе кого-либо из людей.

Мне стало казаться, что найти друга — это лотерея, которую можно выиграть либо в очень юном возрасте, а потом пронести эту дружбу сквозь года, держась лишь за память о счастливом детстве, либо на «закате» лет, когда твое мировоззрение уже сформировалось и совпадает с теми, кто тебя окружает. Все отношения, начавшиеся в школе, спортивной секции, университете или работе, остаются в той локации, где и зародились, и умирают при выходе на следующей остановке жизни.

Я закончил школу несколько недель назад и с тех пор не говорил ни с одним из тех, кто так трепетно рисовал мне мотивирующие плакаты, после смерти матери.

Конфета выпала изо рта, мне как будто заблокировали дыхание. Я остановился, все сладости выпали из моих рук на тротуар, но гравитация не разрушила стопку коробок, и конструкция упала единой башней. Попытался сделать вдох, но безуспешно. Ненадолго растерявшись, я все-таки сделал глубокий глоток воздуха и выдохнул.

Я будто пережил все заново: велосипед, светофор, толпа и она…

Похоже, я переоценил себя, надеясь, что смогу даже с самим собой, внутри якобы безопасного места под названием «сознание», обсудить это событие.

Я вновь посмотрел наверх, где по-прежнему не было ни намека на звезды, но на сей раз я надеялся увидеть не их.

Демонстративно ударив себя слегка вспотевшими ладошками по щекам, я схватил коробки и поспешил домой.

В этот раз мимо меня не проехало ни одной машины и путь освещали лишь фонари. Мои кроссовки насквозь промокли от распрыскивателей, поливавших траву по ночам, и я переключился на бег, чтобы скорее добраться до дома и, наконец, уснуть.

Я уже десять раз пожалел о том, что не взял сигареты, но решил, что это во мне говорит тяга к никотину. Символично пнув велосипед, стоявший около крыльца, я зашел домой.

Глава 4

«Отличное начало поездки»

Я проснулся от сильной тряски, надо мной стоял отец. Он отрывисто указал на часы, намекая на то, что я проспал.

— Почему ты никогда не просыпаешься вовремя? — с оттенком растерянности сказал он.

— Пять, — я посмотрел на отвратительно мокрые кроссовки, которые я так и не снял, — десять минут, папа.

— Чем дольше будешь собираться, тем противнее размокнут твои хлопья.

В детстве отец всегда заливал хлопья молоком до того, как я спущусь завтракать. В первый день эксперимента я, естественно, лакомился размокнувшими хлопьями, которые мог бы исправить только блендер, спасительно превративший бы это в кашу. Со второго дня и вплоть до развода родителей я завтракал лишь хрустящими хлопьями. Мама не особо любила сладкое с утра. И после расставания с отцом всегда готовила нам обоим сэндвичи, которые по счастливой случайности доставались мне также и на обед, а порой даже на ужин. Конечно же, начинки у всех трех были разными. Иначе это бы попахивало чем-то между вкусовым фашизмом и лишением родительских прав.

После позднего ужина конфетами я бы предпочел на завтрак что-то более полезное, но с моим «соседом» выбирать не приходится.

Я уже было начал заправлять кровать, как меня отвлекло чернильное пятно на подушке.

Я искренне недолюбливал учебу и школу в целом, а продление страданий в виде домашней работы и вовсе отбивало мою тягу к знаниям.

Каждый вечер мы с мамой садились на кровать и делали все письменные задания вместе. Рабочего стола у меня не было, это, наверное, объясняет мою искривленную спину, позвонки которой напоминали партию в домино; но эти вечера по-настоящему сближали нас.

Как-то раз я был вновь на грани отчаяния в связи с предстоящим тестом, и тогда мы начали выдумывать забавные карточки для заучивания. Если быть честным, то это были совершенно непримечательные карточки, но на обороте каждой было написано выражение лица, которое было необходимо изобразить, давая ответ на вопрос. Возможно это не сильно помогало развивать память, но определенно способствовало поднятию настроения.

Маму так сразило мое исполнение «человека, который хочет чихнуть во время игры в гляделки», что ее перекатывания от смеха привели к сплетению ручки и подушки узами чернил, увековечив самую веселую тройку по географии в моей жизни.

Я обводил это пятно пальцем, будто пытаясь уберечь его от воздействия времени, стирального порошка, а также трения об мою голову.

— Ненароком стереть это теплое напоминание о том вечере было бы непростительно, — решил я, стягивая наволочку.

Я аккуратно вывернул ее и вложил в стопку с рубашками в шкафу. Эта полка показалась мне самой чистой, к тому же я редко надевал что-то кроме любимой худи, что и делало место в шкафу идеальным пристанищем для небольшого клочка ткани, хранящего больше памяти, чем любая флеш-карта, паролем от которого было лишь мое сознание.

Отойдя от шкафа, я будто почувствовал на себе разъяренный взгляд отца и рванул за порцией наполовину разложившегося завтрака.

Выбив пяточное соло на барабане нашей лестницы, я оказался на кухне, где сидел папа.

— Где урна? — спросил я, оглядывая пустующую полку, где она стояла весь прошедший месяц и даже, кажется, оставила круглое пятно, не тронутое пылью, которую никто, разумеется, не вытирал.

— В машине, — показал отец.

Я тут же рванул к этой набриолиненной любовнице, в багажнике которой была бездушно брошена память о моей матери.

— Как ты смеешь?! Кто вообще дал тебе право?! Не смей даже прикасаться к ней! — кричал я на всю улицу, доставая серебристый, ещё не потрепанный временем, сосуд, который я так свято оберегал.

Заходя в дом, в меня врезался отец, резко вышедший мне навстречу.

— Ты совсем рассудок потерял? — изъявил он, потирая красное от ярости лицо, — Сейчас сюда все соседи сбегутся. Мне стыдно за тебя и твое неумение держать себя в руках.

— Ты бросил женщину, с которой провел больше двадцати лет вместе, в багажник, где лежат твои ржавые инструменты, сломанный фонарик и куча пустых пачек сигарет. Ты можешь называть меня как угодно, но обращаться с ней, как с мусором, я не позволю, — прокричал я так, чтобы даже Миссис Дэвидсон из крайнего дома на нашей улице могла услышать.

Мои руки тряслись и покрывались капельками пота, но я крепко держал урну, сохраняя зрительный контакт с отцом.

— Отличное начало поездки, — пробормотал он, надеясь, что я не прочту по губам, и развернулся к холодильнику, чтобы взять с собой продукты.

Я поднялся наверх и начал быстро собирать все необходимое.

— Худи, футболка, плеер с наушниками, зарядка для телефона, сухие кроссовки, старомодная карта, спальные мешки, пижама, четыре пачки конфет и старый заряженный карточками полароид — мысленно перечислял я, одной рукой держа маму, а второй собирая рюкзак.

На выходе я кинул взгляд на полку с рубашками и спустился, сделав первый шаг к исполнению ее мечты.

Отец уже сидел в машине, а кучка окурков рядом с его окном росла в геометрической прогрессии, поэтому я не медля взял ключи, закрыл дом, пнул велосипед на удачу и сел на соседнее сидение к дьяволу.

Глава 5

«Кратер Алмазов, Арканзас»

Будучи автомехаником, мой отец не особо отличался креативным подходом к чему-либо. Его задачей было прибыть из пункта «А» в пункт «Б», именно поэтому, чтобы к концу поездки количество смертей не увеличилось вдвое, я решил проложить маршрут сам, учитывая достопримечательности, которые счел занимательными.

Мы родом из «Естественного штата», но несмотря на это, я ни разу не был в «Кратере алмазов». Это то самое место, где любой желающий может найти драгоценный камень и даже оставить его себе. Я слышал истории о нем с самого раннего возраста, но наша семья не особо-то отличалась духом авантюризма. На счету Гринов было три поездки: вылазка в горы, поездка с отцом на озеро и путешествие на пляж к родственникам во Флориде. Мы с отцом раньше часто ездили в лес, но эти времена безвозвратно исчезли так же, как и моя способность слышать.

С детства я мечтал, что найду самый большой камень и подарю его маме. Наверное, эта мысль была одной из основополагающих при выборе маршрута.

Заехав на автомагистраль US-71, мой отец в очередной раз выругался от того, что мы растягиваем суточную поездку в многодневную. Сентиментальность всегда была ему чужда, но порой он давал слабину.

Помню, как однажды я, будучи восьмилетним мальчишкой, решил забить гвоздь и, как ни странно, отбил себе пальцы на левой руке. Но, видимо, уже тогда я понимал, что никто не будет со мной сюсюкаться, и, не проронив единой слезы, встал и пошел за аптечкой. Тогда он впервые сказал, что гордится мной.

Поездка до пункта назначения занимает меньше трех часов, поэтому я старался наслаждаться каждой ее секундой, мне даже не хотелось моргать, чтоб ничего не упустить. Я высунулся из окна, словно пёс. Мои отросшие темные локоны развивались от Арканзасского ветра, я чувствовал единение с природой, которая бойко прорывалась сквозь любые преграды современного мира, не давая ему угаснуть в серости асфальта, кирпичей и стеклянных высоток. Эта зелень словно давала надежду на жизнь.

Проехав заповедник Уачита, мы уже были близки к цели, но обоюдно решили, что охотникам за алмазами необходимо подкрепиться для пущей продуктивности.

— Помнишь, как мы однажды после твоего спектакля в школе взяли столько тако, что все втроем не могли встать из-за стола в ресторане. Мы так долго сидели даже после того, как у нас забрали тарелки, что официант решил, будто мы ждем подходящего момента, чтоб смыться не заплатив, — поведал сквозь смех папа, — А мы всего лишь так объелись, что даже дышать было трудно.

— Мне кажется, что тогда я и влюбился в мексиканскую еду, — произнес вслух я, чтобы жестами не отвлекать отца от дороги.

— Решено? Тако? — спросил он.

Я одобряюще кивнул, и он свернул в ближайшем городке, чтоб сделать остановку на обед.

Словно по заказу мы тут же наткнулись на две мексиканские закусочные. Основываясь на примитивных критериях, мы выбрали ту, аромат которой первым прорвался к нашим обонятельным рецепторам, к тому же у них было полно свободных мест на парковке.

Мы вышли из машины чуть быстрее обычного, как бы утешая свои желудки скорым приближением трапезы.

Меню не удивляло разнообразием, поэтому выбирать долго не пришлось. Неосознанно пофлиртовав с официанткой, отец заказал нам обоим столько еды, как будто пытался наесться до самого Нью-Йорка.

Естественно, мы не съели и половину заказанного, сделав щедрое пожертвование местным бродячим собакам.

Возвращаясь к машине, я кинул взгляд на урну, которую оставил на пассажирском сидении, напомнив себе самому о том, что наша поездка носит вовсе не развлекательный характер.

Оставшееся время поездки я смотрел лишь на дорогу, а боковое зрение размывало все, что ее окружало, как будто бы я смотрел на это в быстрой перемотке.

Припарковавшись и вооружившись парой бутылок воды, мы отправились на поиски алмазов.

Если быть честным, то мои ожидания не были оправданы. Я представлял себе это место полным приключений и азарта, а в конечном итоге это все сводилось к кучке туристов, копающихся в камнях, словно дети в песочнице.

На протяжении полутора часов мы почти не разговаривали, пристально уставившись себе под ноги, в попытках найти заветный сверкающий камушек.

То ли от популярности места, то ли от возможности оставить камень себе, мы ничего не отыскали. Только самые обыкновенные булыжники. Правда, один из них по форме очень походил на Техас, поэтому я решил его оставить себе.

По дороге к отцу я прошел мимо семьи из трех человек. Это были бабушка, дедушка и их юный внук, который, казалось, заряжал своим энтузиазмом весь кратер, а своих родных молодил лет на двадцать.

Спустя пару минут я увидел, как мальчик, который очень неумело скрывал свою бурную радость, подбежал к дедушке и протянул ему что-то, скрывая от посторонних глаз. Через мгновенье дедушка встал на одно колено, что в его возрасте приравнивается к тройному сальто, особенно, учитывая тот факт, что земля была усыпана камнями, и протянул возлюбленной неказистый алмаз.

— Белла, ты выйдешь за меня? — очень четко произнес он.

— Я вышла за тебя пятьдесят лет назад, Билл, неужели память отшибло? Я надеялась, что это произойдет хотя бы лет через пять, — саркастично сострила она.

— Я хочу обновить наши клятвы, — не успел произнести он, как пожилая леди протянула ему руку, чтобы помочь встать, и поцеловала его в порозовевшую от смущения щеку. А радостный внук в то время с легкой гордостью за свою причастность к сюрпризу пританцовывал вокруг сладкой парочки.

Я почувствовал неописуемый прилив любви за то, что стал свидетелем такого события. И понял, что мне очень хочется ее с кем-то разделить. Переполненный чувствами я подбежал к отцу и крепко обнял, сомкнув руки в замок на его потертой кожаной куртке.

Спустя мгновение он отодвинул меня и с улыбкой показал маленький камень, который ознаменовал собой конец пребывания в Арканзасе и первую галочку в списке нашего дорожного путешествия.

Садясь в машину, я показал камень маме и зачем-то его поцеловал. Звучит, как глупое клише, но мне показалось это правильным. Теперь этот алмаз значил намного больше, чем пару минут назад, когда он лежал обезличенный среди миллионов похожих камней. Отныне это был подарок маме, который я буду беречь, но, увы, так и не смогу передать.

— Прости меня, — еле выговорил папа, повернувшись ко мне в машине.

— Ты о чем? Я рад, что ты нашел алмаз, — перебил его я.

— Я о том, что было утром. Просто мне тяжело смотреть на это. Я не верю, что это твоя мама, понимаешь?

— Папа…

— Меня не было, когда это случилось. И до того я тоже был далеко. И узнал я об этом только со второго звонка, потому что не хотел брать трубку уставший после работы. Я чувствую свою вину. Она сильно расклеилась в последнее время, сильнее, чем я. Я пытался лишь забыть все, уехал от вас, как будто вычеркнул прошлую жизнь. Но зачем? К чему это привело? — после этих слов у него начали наворачиваться слезы, — Я просто пытаюсь сказать, что я не хотел видеть прямо перед собой напоминание о том, что я все испортил. И за свой эгоизм и трусость я прошу прощения.

— Ты не трус, — пытался собраться с мыслями я, — никто в этом не виноват. Ни ты, ни я. Просто это случилось. И нам надо как-то пытаться продолжать жить, придумать новый смысл. И она подарила нам цель, пусть и краткосрочную, но четкую и выполнимую. Мы исполним ее мечту, и она побывает в Нью-Йорке, где мы и развеем ее прах.

— Ты так вырос, — сказал он, подкуривая сигарету, — не могу поверить, что теперь ты утешаешь меня.

— Иногда полезно ненадолго поменяться ролями, -ответил я.

— Ключевое слово — ненадолго, — с улыбкой возразил он, заводя машину.

Глава 6

«Сон»

Мы остановились в мотеле в нескольких часах езды от кратера, пересёкши границу штата Миссиссиппи. То ли от врожденной жадности, то ли после нашего душераздирающего разговора, отец взял нам одну на двоих комнату с большой двуспальной кроватью.

Мы оба пережили нелегкий день, и ноги до сих пор гудели от нескольких часов ходьбы по мелким камням, поэтому долго пытаться уснуть не пришлось. Более того, отец уснул на кресле, подарив мне целую ночь в комфортном одиночестве.

Поставив урну на тумбу рядом с собой, я расстелил кровать и запрыгнул под одеяло.

Я шел по улице, но не видел куда. Знаете, как в видеоиграх, ты видишь только то, что помещается в экран, а дальше неизвестность, последовательность кодов, которые еще не успели сформироваться в изображение. Я передвигал ногами и под ними возникала брусчатка. Я просто чувствовал, что надо идти вперед, как будто во всем мире можно было двигаться только в одном единственно верном направлении, которое приведет тебя именно туда, куда нужно.

На тропе возникали пятна, походившие на прожженные круги, которые я оставлял на раме велосипеда. Одно из таких жерл даже источало какую-то розовую жидкость, которая приняла форму воздушного шара и мгновенно закаменела, заточив в себе птицу, так не вовремя пролетавшую прямо над ним.

Это выглядело довольно странно, будто взрослый вполне сформировавшийся как личность соловей, возможно с десятком детишек, снова вдруг стал птенцом в плену скорлупы, оставив привычный мир позади.

Я перепрыгивал через ловушки цвета леденца, боясь улететь вслед за опечаленной птицей. Когда я прыгнул в очередной раз, тропинка внезапно исчезла из-под ног, а я с сердцем, скрючившимся до размеров изюма падал в бездну, не имеющую конца. Меня обволакивал страх неизвестности вкупе с потоками воздуха.

Я продолжал лететь, пока отчетливо не увидел перед собой цифры «3:30». Я проснулся от вибрации телефона, дружелюбно напомнившего мне о следующем пункте нашей поездки.

Обычно отец просыпается раньше меня. Видимо его грезы были более приятными, чем мои, и он не спешил с ними расставаться.

Я окинул взглядом комнату, задержал его на урне с прахом и решил, что надо выйти проветриться. Ночной воздух особенно сладок. Некому поднимать пыль с автострады — все уже давно спят. Но женщина через пару комнат от нашей не входила в их список.

— Составишь компанию? — спросила она, протягивая сигарету.

— Конечно, — ошеломленный встречей с немой женщиной ответил я.

— Говоришь на языке жестов? — не меньше удивилась она.

— Я глухой. Ушная инфекция.

— Тебе есть восемнадцать?, — решила убедиться леди, поджигая мне сигарету.

— Да-да, — успокоив ее бдительность, ответил я, выпуская дым, свернув губы трубочкой, словно в первый раз.

— Такая прекрасная ночь, а я застряла в этом чертовом мотеле. Друзья из Оклахомы уже завтра доберутся до Атлантик-Сити, а я уже второй день торчу в этой Богом забытой дыре.

Она жаловалась, буквально скрепя зубами от злости, а мне было абсолютно наплевать. Я думал лишь о том, как сильно я хотел получить эту чертову дозу никотина.

Через мгновение я уже начал думать о том, что меня хватило лишь на день. И как это низко. Я же пообещал себе бросить, стоило ли оно того?

— Конечно же стоило! — прокричал в ухо Кевин-демон, сидящий на левом плече.

— Как я себя ненавижу за это слабоволие… — возразил Кевин-ангел, шепчущий с правого.

— Да, — резко ответила женщина, которую, судя по всему обидело мое молчание.

Но сказала она не мне, а кому-то, кто стоял за мной. Обернувшись, я даже не успел выплюнуть сигарету, зажатую между губ. Вскоре она сама выпала из приоткрытого от удивления рта, усеяв тротуар искрами и обеспечив мне штраф за мусор в общественном месте. Это был отец.

— Я выброшу, — ответил он, не разрывая зрительный контакт со мной и присаживаясь на корточки в поисках окурка.

Почуяв неладное, леди из комнаты номер девять поспешила на покой.

— Я не священник, передо мной можешь не каяться. — сказал отец.

— Я просто…

— Я же сказал, не стоит. Просто ответь мне, зачем?

— Сейчас?

— Вообще.

— Я не могу дать развернутый ответ, который ты хочешь услышать.

— Любой ответ сойдет. Неужели ты ничего не вынес для себя из вчерашнего разговора? Мне не наплевать на тебя.

— Я покурил не для того, чтоб тебе досадить, а просто потому что я начал.

— Когда начал?

— Около четырех месяцев назад.

— Вот даже не смей приплетать в это свою мать.

— Я и не говорил, что причина в ней.

Его взгляд, его манеры, вся ситуация доводила меня до точки кипения. Я почувствовал, что на этом все.

На глазах предательски накатывались слезы, а он продолжал что-то показывать на жестовом языке, но пелена перед глазами уже не давала мне этого увидеть. Сердце снова начало биться с неистовой силой, колени подкосились и стукнули об холодный асфальт. Я слышал шум. Пронзительный и при этом глухой. Он издавался из одной точки и в то же время из ниоткуда. Я не понимал, что со мной происходит. Словно весь мир настроен против меня. Нечем дышать, не у кого просить помощи. Здесь только я, шум и темнота.

Сам того не осознавая, я кричал. И кричал. И кричал. Пока не почувствовал руку у себя на плече.

— Вставай. 3:30, — оповестил отец, уже надевая на себя куртку.

Вот это да. Сон во сне. Даже не помню случалось ли со мной такое когда-либо.

Спешка быстро рассеяла все эти мысли, не дав мне времени для анализа. Благо, уснули мы довольно рано, что позволило выспаться и набраться сил.

Плеснув себе в лицо холодной водой для закрепления эффекта, я окончательно проснулся. Взял рюкзак, маму. Перенес все в машину. Схватив по пакетику чипсов в автомате, отец последовал за мной и после этой короткой сымпроизированной трапезы в машине, мы отправились в следующий пункт — Ноксуби.

Глава 7

«Национальный Заповедник Ноксуби»

Когда дорога превратилась в бесконечную трассу и пустоту вокруг, я, кажется, впервые взял в руки телефон.

Даже находясь в кратере, я оставил его пылиться в машине. Тем не менее, мы сделали ровно одно фото на полароид, попросив влюбленную престарелую парочку увековечить сей момент.

Не отличающиеся навыками фотографов, они обрезали на снимке наши с отцом шевелюры, но зато по камням, занимающим половину кадра, вполне ясно откуда это фото.

Пролистывая скопившиеся уведомления, я нашел сообщение от Кэрри.

«Привет, Кевин, я скоро уезжаю в университет и устраиваю что-то вроде прощальной вечеринки в пятницу. Время пока зависит от того, во сколько родители уедут из дома. Придешь?» — гласил текст.

Я не люблю предрассудки, но все же было странно видеть сообщение от семнадцатилетней девочки, которое не содержало ни одного сокращения и эмоджи.

«Я отправился в дорожное путешествие с отцом, извини», — не стал вдаваться в подробности я.

Учитывая скорость моего ответа на ее сообщение и поздний час, я не рассчитывал получить мгновенную реакцию. Которой, собственно, и не последовало.

Я вновь кинул телефон в ящик между сидениями, что открыло передо мной забавную картину. Мой отец пел. Взрослый сорокалетний мужчина корчил рожицы и пел, при этом не двигая ничем, кроме лица. Мгновенно из моих уст пролился по-детски искренний смех, а папа от смущения покраснел.

— Что это за песня? — спросил я.

— «Ты портишь репутацию любви» — песня моего детства. Мы с кузиной Сэми трясли под нее кудряшками, когда нам было лет по одиннадцать, — выдал он, пытаясь не выходить из роли сурового родителя.

— Думал, что я не замечу, как ты тут кривляешься и пытаешься оправдать то, что носишь кожаную рокерскую куртку, не снимая, даже в стоградусную жару? — поторопился отметить этот факт я, не скрывая ухмылки.

— Старую привычку от ритуала отличает только смысл, который ты в это вложишь, сынок.

Я не сразу понял что значила эта фраза, но запомнилась она мне навсегда.

Как и предполагалось, мы приехали в Ноксуби ровно за пару минут до рассвета.

Времени хватило лишь на то, чтобы добежать до того самого озера, которое я помнил из детства. Именно это место было единственным положительным воспоминанием от нашей с ним однократной поездки «отца и сына». Он думал, что именно так мальчик становится мужчиной. Но случай, произошедший со мной, опровергнул эту теорию, ведь именно тогда я впервые и упал в обморок, досрочно провалив курс взросления.

Дедушка Пол брал папу в эти края каждый год. Кажется, его научили держать в руках ружье раньше, чем выговаривать это слово без ошибок.

Отец был не рад тому, что мы приехали в место, где он так часто пристреливал оленей и индюшек, будучи совсем юношей, чтобы просто отведать пикник. Инстинкты охотника брали над ним верх, вызывая неутомимую жажду пострелять. Но его совесть облегчало то, что для сезона охоты было еще рановато.

Мы достали пару сэндвичей из, хоть немного оздоравливающей наш рацион, сумки-холодильника, расстелили клетчатый плед и начали этот воистину долгожданный пикник у озера.

От этих красот и невозможности поверить в то, что такое случается, у меня буквально наворачивались слезы на глазах. Мир необычайно многогранен и, чтобы увидеть его, нужно лишь чуть шире растянуть свои горизонты.

Мы привыкли жить внутри четырех стен, боясь совершить прогулку в неизведанное с завязанными глазами, даже зная наверняка, что уже после первого шага темнота потеряет свой страшный облик. Высоту потолка над нами определяем лишь мы сами.

Все вокруг меня было единым. Как будто по-отдельности эта картина не была бы столь завораживающей, какой она была именно в эту секунду, которую я собственноручно сложил из кусочков пазла, создав идеальное сочетание.