жить при заваленном горизонте
Про любовь
1. Сумбурное
Я была между двух, нет, не огней, любовей.
И с одною из них я никак не могла проститься.
Отходила на пару шагов, но моё дыханье
Прерывалось и не давало мне сделать третий.
А вторая любовь зарождалась во мне и крепла.
Я её ощущала всё ярче, неотвратимей.
И во мне нарастал панический тёмный ужас —
Я должна была выбрать. Но как я боялась выбрать!
Я не стану скрывать, страх делает эгоисткой.
Страх лишил меня зрения, света в конце тоннеля,
Оставляя инстинкт: бежать, чтобы только выжить…
Я совсем потеряла голову. Я застыла.
Я боялась ошибки, боялась боли потери.
И поэтому я вела себя полной дурой.
И налево я не пошла. И направо — тоже.
Стала птицей и полетела в дальние страны…
Пережив ту зиму где-то за океаном,
Я вернулась совсем другой и едва узнала
Те огни, что ещё горели на старом месте.
Слава богу, у них согрелись другие люди.
2. После сказки
Они жили счастливо и умерли в один день.
Он так долго и трогательно за ней ухаживал,
До последней минуты, пока была жива,
Положив ей руку на лоб, сидел.
Он рассказывал ей, что родился внук,
А она улыбалась уже бессмысленно.
И альбом семейных фото пытался выскользнуть
Из её сильно дрожавших и слабых рук.
Он, конечно же, знал, что её уже нет,
Там, за светом глаз по-младенчески ясных.
Она снилась ему Принцессой, юной, прекрасной.
Он любил её. Ту, что была во сне.
Рано утром однажды она ушла:
Просто, тихо — взяла, да и не проснулась.
А его снесло-спасло-затянуло:
Похороны, друзья, дети, внуки, дела…
Он ещё лет пять во снах на неё глядел,
Старый Принц, глуховатый, седой сердечник.
И когда она позвала, он взлетел, конечно…
Они жили счастливо и умерли в один день.
3. Чужая жизнь
У него есть сын, и у него есть дочь,
Но про дочку он предпочитает молчать.
Просто слишком сильно любил её мать —
До сих пор она снится каждую ночь.
Ну а той, что сына ему родила,
Он даже имя забывает порой,
И хот, хотя она рядом, он грезит игрой —
Он играет в прошлое — такие дела.
— Ну а что же дочка? — спросите вы.
— Позабыта отцом. А впрочем — ей плевать!
Обожает отчима, сестрёнку и мать,
А про брата с отцом и не желает знать,
Просто выкинула это из головы.
— Ну а сын, конечно, любит отца?
— Ни фига! Жалеет нелюбимую мать,
Собирается мстить за неё до конца.
— До конца чего же? — спросите вы.
— Ну да кто ж его знает, и кто поймёт!
Есть сын, есть дочь и есть отец-идиот,
И две матери есть, и время идёт,
И все они не идут из моей головы…
И я не знаю, почему, если спросите вы…
4. Галатея
Пигмалион ушёл. Любовь ушла.
А Галатея так же, по привычке,
По вечерам встречает электрички,
А днём вершит домашние дела.
Пигмалион ушёл. Уже давно.
А Галатея ждёт, не понимая,
Красивая, послушная, немая,
И каменеет, глядючи в окно.
Пигмалион ушёл. Прошли века.
А статуя — она уйти не может,
И как бы вопрошает: «Для чего же?» —
К немому небу вздетая рука…
Пигмалион ушёл. И смысла нет.
Богиня снизошла, чей взор бездонен,
И плачет мрамор под её ладонью.
И Афродита слёзы льёт в ответ.
5. Скорбящему
А. Ф.
Она была с тобою…
Как теперь
Ты станешь жить, когда её не стало?
Всё так же ею пахнет одеяло.
Всё так же ждёт прикосновенья дверь.
Когда тебя оставила она,
Ты наблюдал, как ей жилось с другими.
То проклинал лицо, улыбку, имя;
То вновь любил, страдал, лишаясь сна.
Когда средь ночи вдруг звучал звонок,
Ты мчался в коридор, — она входила.
Ты оживал. Но утро разводило.
Ты знал: когда-то снова будет ночь.
Внутри скулит и воет дикий зверь.
Уж сдох бы сам — так верно было б проще…
Ты был живым, но лишь когда средь ночи
Она была с тобою…
Как теперь?
6. Про Катю
Сватали Катьку — только лишь подросла.
В последнем классе за Гошку — красу села.
И вроде бы, что-то срасталось, и было всё…
Да только уж больно дрался — что твой боксёр.
Катюха сбежала в город от этих бед.
Ходила в театры, терпела хоры, балет.
Хотела себе культурного подцепить.
Артиста бы — вот мечта! Вот бы так пожить!
Нашёлся один — ДК медиков режиссёр.
Красавице Кате ночами читал Басё.
Зарплату слал алиментами сыновьям.
С остатка, купив портвейн, упивался пьян.
Катюша умела шить — в ателье пошла.
Клиенты попёрли, денежка потекла.
Оделась в фирмовое, мебель и все дела.
Помятого режиссёра в кулак взяла.
Кулак кулаком, а только про ЗАГС — молчок.
Она залетела — так тут же свалил сморчок.
Пошла на аборт. Испугалась. Ушла домой.
Всю ночь прорыдала. Да что уж — рожать самой.
Родился сынок. Отвезла его на село.
Поплакалась родичам, — как, мол, ей тяжело.
Оставила ляльку бабке и деду, глядь —
Сбежала обратно в город судьбу искать.
Сыночек рос. Деньги слала им. Шли года.
Мужчин хватало и сватались иногда.
Но тот был лыс, этот чином не выходил,
А третий узнал про сына и разлюбил.
Сыночек, Саня, способный и бойкий был.
Лет в десять сбежал от бабки и прикатил
К мамаше Кате — подарком под Новый год.
«Хочу в интернат, где музыке учат!» — вот.
Пять дней в интернате Саня, на выходных
Домой забирает очередной жених.
Вдовец, конечно, не юн и местами сед.
Что стар — не скажешь, не семьдесят лет в обед.
И Катя уже не девчонка, опять же — сын.
А тут — настроен серьёзно, метит в отцы.
И вот, наконец-то, свадьба: цветы, фата,
Подкрашена чуть поблекшая красота,
Под свадебный пир в ДК медиков сняли зал,
А Саня с друзьями песенки подобрал,
И сами сыграли и спели. Ломился стол.
Поздравить даже директор рынка пришёл.
Когда под конец собирали еду с собой,
Зашёл помятый мужчинка один седой.
«Талантливый сын у вас», — говорит, а сам
На водку в стакане скашивает глаза.
«У нас тут в ДК работал один мужик,
Концерты ставил, даже за сценой жил.
Потом с одной сошёлся, потом опять
Сюда вернулся, сильно стал выпивать.
Так я к чему? Это, тоже талантлив был!
И мог бы в люди выбиться — только пил…
Цирроз доконал. Года два уж. Ушёл мужик.
Налили бы, что ли, а? На помин души…»
До края стакан долила. Протянула: «Пей!»
В лоток собрала оставшихся лососей.
Всучила мамане торт и отцу — вино.
Пошли все во двор. А Катя, открыв окно,
Осталась в зале. Присела на край стола.
О чём рыдала — сама сказать не могла.
А муж услышал — бросился утешать.
«Она от счастья!» — твёрдо сказала мать.
7. Размышление, навеянное беседой одного мужчины с одной женщиной
Мужчина хочет женщину. Сейчас.
Едва проснувшись, пока нет других дел.
Потом в планах душ, завтрак, почистить зубы.
И он везде должен поставить галочки.
Любовь — одна из строчек.
А затем нацелиться на что-то большое,
Возможно, даже великое.
Это так обидно — быть галочкой…
Женщина хочет мужчину. Всего.
Всегда. Навеки. Эксклюзивно.
Чтобы восторгаться и кормить.
Чтобы родить детей и вынуть мозг.
Чтобы любить свою любовь.
Чтобы он был целью, неизменной, единственной,
Для всех капризов, истерик, любовных горячек.
Это так страшно — быть целью…
Интересно, а каково быть любовью?
Прощай!
Отрывайся! Давай, упирайся, плыви, лети!
Я уже не держу. Отпускаю. И ты — пусти!
Я уже ухожу. И подобно супруге Лота
Застывать, оглянувшись назад, никакой охоты.
Чтобы было что вспомнить добром, не держи, порви!
Не собрать из осколков целое. Пуповин
Не срастить. И не нужно. Я, милый мой, отбываю.
И простить не прошу. Я двигаюсь — я живая…
Отправляйся и ты, не мучай ни слов, ни снов.
Отправляй все письма журавликами в окно.
Смейся, плачь и чуди, влюбляйся невероятно.
Только вот не держи, не стой, не смотри обратно.
Бабушка
Светлой памяти моей бабушки
Анны Михайловны Даниловой,
урождённой Добриян
«В эту осень я что-то никак не могу согреться,
До костей озноб пробирает, суставы крутит.
Даже ночью, свернувшись кошкой под одеялом,
Ни уснуть, ни забыть о холоде не выходит..
И ещё знаешь, Нюсик милая, я всё помню,
Как-то вдруг нахожу все вещи, что потеряла, —
Вот платок, например, сестра вышивала, Клава.
Помнишь Клаву? А дядю Витю? А дядю Жору?
Ты тогда только-только стала ходить за ручку,
Бормотала всё все «маба», «бама», «чучук» и «тутла»…
Про «чучук» не припомню толком… Быть может, поезд?
Ну а «тутла», конечно, «кукла».. А квас был «твасом»…
А к чему это я? Ах да, про платочек Клавин…
Вышивала она его на твои крестины.
Но из Винницы к нам в Москву не смогла приехать.
И прислала с проводником. И ещё был крестик.
Это Жора его из Лавры привёз. Подпольно!
Он же, знаешь, большой человек был, большой начальник.
Коммунист. И ему за крестик бы так досталось!
Это ж время такое было… Ещё боялись…
А отец твой увидел крестик, скандал устроил.
Запретил нам тебя крестить… Ну да Бог рассудит…
Я на даче тебя крестила. Потом уж, летом.
Ты была уже чуть побольше. Мы с мамой. Тайно.
Почему я боялась? Как же тут не бояться!
Это вы теперь смелые. Вас-то так не пугали.
Мать твоя подрастала в оттепель, ты и вовсе…
А я помню, как за два слова людей сажали.
Чаю? Можно. Немного сделай. И хлеба с маслом.
Нет, не надо готовить и греть ничего не надо!
Аппетита-то нет совсем… Мне уже не нужно…
Это вы, молодые, ешьте, пока в охотку».
«Что-то спать не могу совсем я. И силы нету…
Но вот всё нахожу, потерянное когда-то…
Я, наверно, уйду зимою… Не плачь, касатка.
Пожила уж — и слава Богу! И, видно, хватит.
У тебя вон сынок. Сподобил Господь увидеть
Правнучонка. Малыш хороший. Похож на Татку,
Твою мамку. Она тихоней была. Сначала.
А потом подросла маленько — так сущий аспид!
То коленку рассадит себе. То соседу, Кольке
Выбьет зуб коньком случайно, а то Людмиле
Нарисует цветок помадой на белой юбке,
Ну а ты свою тётку знаешь — та в крик да в слёзы.
Дед твой, Вася, её обожал, егозу такую.
Ведь она вся в него, Татьяна, — всегда на принцип.
Если слово сказала — – хоть бей, не своротишь девку…
А Людмила, — она красивая, да. Но злая.
Вот и ты — прям как дед твой… Ты ж максималистка прямо.
Он ведь в партию не пошёл. Даже под давленьем.
Он мужчина. А я — жена. С узелком стояла
У окна каждой ночью… Брали же каждой ночью!
Это он был бесстрашный. А я целый день боялась,
Что домой не придёт с работы. Боялась ночью,
Что приедет машина — и всё… Боже, как боялась!
А вот мать твоя, как и ты, не боится… Нюсик,
Ты попомни меня, это всё ненадолго, правда!
При Хрущёве уже спускали пары немного.
А потом сажали опять, не стреляли только…
Но я слышала много… Не приведи-то Боже!
Чай? Спасибо, родная! Да что-то уж расхотелось…
Ты прости меня, старую дуру, ворчу, пугаю…
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.