Бесплатный фрагмент - Зеркало времени

Загляните в зеркало времени

Когда вы смотрите в обычное зеркало, то видите себя и малую часть окружающей обстановки, и только в данный момент, объем изображения зависит от размеров зеркала. В зеркале времени вы видите прошлое в той величине, и в том временном пространстве, которое ограничено только объемом сведений доставшихся нам. Прекрасно, если вы себя не изолируете от того, что видите. Попытайтесь сделать, в какой-то мере, самого себя участником тех событий, пропустите все через душу свою… Возможно, тогда вы поймете, что жившие в прошлом не слишком отличались от вас характером поведения. Мало того, вы и окружающее вас, в данный момент, в чем-то повторяете судьбу прошлого. Абсолютно верно заметил Екклезиаст, Проповедник, когда-то, в далеком прошлом: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».

Возможно, просто вы не задумывались над тем, что и судьба ваша повторяет чью-то, затерянную в памяти веков, вплоть до мельчайших деталей.

И я, заглядывая в зеркало времени, ничего не собираюсь придумывать, а повторяю слово в слово то, что сказал о нашей памяти тот же Екклезиаст: «Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется у тех, которые будут после».

И хотя «не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием», я готов предложить вам заглянуть в зеркало времени самим и увидеть:

Монаха средневековья Раймунда Луллия, узнать о том, как превращал он обычную ртуть в золото, причем, в количествах поражающих воображение, узнать о его бессмертии и той роли, которую он сыграл в открытии Америки;

Как и за что казнили еврейского финансиста Зюсса;

Истинную причину заговора против Юлия Цезаря и о роли судьбы, не давшей ему возможности избежать гибели:

За что пострадал английский король Эдуард Второй Плантагенет;

Были ли роковыми для потомков французского короля Филиппа IV Красивого проклятия магистра ордена тамплиеров графа де Молэ;

И много, многое другое…

Я предлагаю посмотреть в зеркало, чтобы вы увидеть могли тайны прошлого!

Зеркало времени

Но начинать приходится не с самого интересного, с характеристики самого зеркала времени

Оно постоянно с нами, но мы смотрим в него и ничего не видим, поскольку не учились в него смотреть, или считали: а зачем нам оно? Правда, попыток заглянуть не в само зеркало, а в зазеркалье было немало. Хотя, если руководствоваться здравым смыслом, стоило бы подумать, а что там искать, тем более без источника света, способного выхватить из тьмы хоть что-то? Свет мудрости едва ли поставит перед собою такую задачу? Оно — бессмысленно! А вот в то зеркало, в которое мы смотрим, не подготовленные к восприятию, сегодня, трудно увидеть хоть крупицу нормального прошлого. Столько искривлений времени и пространства претерпело оно? Так что, вполне может называться кривым зеркалом. С кривым зеркалом, имея дело, мы еще сохраняем видимость здравомыслящих, и радуемся, как дети, тому, что удается увидеть в нем необходимое, интересное! Радуемся, если историки или археологи найдут свидетельства прошлого, позволяющие убрать с поверхности зеркала хотя бы одну морщинку, мешающую видению нашему, разгладить и выпрямить хоть крошечную часть его. И беда еще в том, какими будут комментарии к обнаруженному, исследованному? Не исказят ли их в угоду кому-то, или чему-то? Живущие привыкли, экономя время свое, доверять комментариям, хотя делают это, на мой взгляд, напрасно. Остается справедливый вопрос: есть ли возможность, глядя в зеркало времени, видеть в нем истоки сегодняшнего дня? Достаточно ли трезвой мудрости у нас для такого шага? Знаю, есть письменные источники, говорящие нам о тех, кто не только заглянул в него, но и сравнил изображение прошлого с современным ему. Одним из таких мудрецов был Проповедник, мир знает его по имени Екклезиаст, пользуется его сравнениями и изречениями. И ведь, действительно, так прекрасно им сказано: «И предал я сердце мое тому, чтоб исследовать и испытать мудростью все, что делается под небом…»

Но хотелось бы добавить к этому: мудрость без сердца делает наш взгляд холодным, не растопит такой теплом кору тайн прошлого, а без этого, что с чем сравнивать? В тоже время, сердце без мудрости только эмоциональные взрывы вызовет и не высветит связи прошлого с настоящим и будущим.

И к тому же, наверное, и условия еще иные важны, без которых бессмысленно начинать само исследование.

Взгляд брошен в небо голубое,

Такой прекрасный светлый день!

Мир созерцания, покоя,

Не потревожит память тень,

И мудрость охватила лень.

Совсем иное дело — ночь,

Пора тревог, растут угрозы.

И, если леность превозмочь,

То глупость убегает прочь,

И не уйти от мудрой прозы…

Но опять же, кто исследующий: «жаворонок» или «сова»? Я предпочитаю ночь, когда «жаворонки» спят и ничто не стоит на пути размышлений. Ночь — это время совы, значит, недаром сова является символом мудрости. И все же не хочу быть категоричным в этом вопросе, все зависит от силы привычек, от того, какова острота зрения ищущего?

К великому сожалению, те, кто мог бы помочь людям со слабым историческим зрением, разобраться в событиях, извлеченных из зеркала времени, служат не истине, а искажают ее в угоду тем, кто за такие искажения платит. Кривое получается изображение» Ну, до чего же кривое!

«Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того не стоит считать!» — говорил Екклезиаст. И слова эти обращены к лжеисторикам тоже.

Прямо и чисто зеркало времени, даже следов в виде морщин на нем нет тогда, когда светлым, не зашоренным взглядом ищется в нем искомое. И каждый живущий имеет право искать в нем свое, особенное. Только вот, находит ли? Искатели напоминают мне толпу, стоящую у картины Малевича «черный квадрат». Взгляд живой, свежий, не испорченный влиянием мыслей чужих, не зомбированный, ну, скажем такой, каким бывает взгляд ребенка, ничего кроме черного изображенного на холсте квадрата не видит. Что же взгляд ребенка тогда извлечет? В таком случае, думается мне, взгляд ребенка, да и не только его, просто не задержится на «квадрате». Но посмотрите, как ведут себя остальные, солидные, слывущие искусствоведами? Проигнорировать ли мне их мнение? Не могу, и потому вглядываюсь, пытаюсь хоть что-нибудь понять… «Черный квадрат» чем-то напоминает мне окно в непроглядную темень комнаты, в которой я никогда не бывал прежде. Это даже не прямоугольник двери, приглашающий войти, а проем черного окна. Разум подсказывает: «Глупость все это»!» Но желание казаться не глупее других, делает дело свое. И стою, как и все другие, у картины Малевича в задумчивости, как и все другие «задумчивые» с пустой головой и отупевшим взглядом. И чувствую, не хватает здесь трезвого взгляда ребенка и крика его: «А король-то — голый!»

Познать истину, взглянув в зеркало времени это — тяжелое занятие, радости душе не всегда несущее.

И введение, хочется закончить словами того же Екклезиаста: «Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».

Цветом с солнцем схоже

О чем первом следует подумать, прежде чем в зеркало времени взглянуть? Что миром правит нашим? Чему род человеческий поклоняется? Богу, думаете вы? Нет, не Богу, о нем вспоминают, о нем думают, когда мир изменяет свое отношение, становясь жестоким, нетерпимым. А пока терпится и любится, деньги, золото нужны, чтобы удовлетворять желания свои. А цвет золота с цветом солнца схожий. Радует взгляд наш.

Говорит Екклезиаст мудрый в главе одиннадцатой: «Сладок свет, и приятно для глаз видеть солнце».

Но, смотреть на солнце незащищенными глазами нельзя, глаза слепнут. Жить можно слепому, только, что это за жизнь будет? Аромат полей весенних носом почуешь, свежесть раннего утра — кожей своею, вкус ягоды виноградной — языком определишь. Но все это только малые частицы подаренных Богом человеку ощущений, и заменить они зрение не могут. Мне вспоминается слепая красавица, познавшая душевную красоту мужчины, сделавшего все, доступное ему, чтобы она прозрела. Чудо свершилось, она увидела мир полный чудных, ярких красок. Она ликовала от нахлынувших на нее чувств. Он, стоя в стороне, плакал от радости, что она прозрела. Но, он ушел, с давящей болью в душе. Красавица едва обратила внимание на его малую щуплую фигуру, с опущенными плечами, с крупными веснушками на плоском лице и торчащими в стороны ушами. Бегло, неряшливо скользнув взглядом, достаточным для того, чтобы сравнить его с другими мужчинами, проходившими мимо, прошептала: «Какое убожество!». И все прежние органы чувств, которыми красавица определяла присутствие любимого, разом уступили в силе одному — зрению. Зрение подвело ее. Красавица, пожалуй, найдет еще свое счастье, и он, возможно, каким-то образом, утешится? Мир так уже устроен, мы часто теряем. И о цене потерянного, нам может подсказать только время.

Золото цветом своим на солнышко похоже. Да, и действием его по слепоте напоминает. Только не глаза слепнут, а душа. А жить со слепой душой значительно сложнее, чем потерявшему зрение. Слепая душа всегда путь неправильный выбирает. Куда заведет, кто знает?..

Солнце оставило след свой в металле,

Сколько оттенков у золота есть?

Мать и отца за него убивали,

Душу свою продавали и честь.

Пота соленного, крови пролито

В войнах великих и мирном быту.

Сколько невинных и слабых убито?

Сколько сгорело, страдая, в аду?

Кто знает, когда желтый мягкий металл, не поддающийся коррозии, начал свое победоносное шествие по земле? Ясно, что на заре цивилизации человек отдавал предпочтение твердым металлам, а золото в чистом виде слишком мягкое, мало интересовало его. К тому же, в природе оно не только редко встречается, но и в малых количествах, россыпью или вкрапленное в кварц. Недаром крупным золотым самородками имена личные присваивали. Следует знать, что «дикари» еще жили с чистой, непораженной алчностью душой. У части людей душа такой и осталась, и называют их — «не от мира сего». Эта часть людей, живя и в нашем, цивилизованном мире, не подчинена воздействию золота. Такие люди служат не ему, а красоте.

Тот ищет золото зари,

Любуется закатом.

Металлом золотым — цари,

И те, кто стал богатым.

Заря угасла, ее нет,

Металл остался в силе,

Сверканье золотых монет,

Прозаик сделал былью.

Что до зари? О ней поэт

Стихи свои слагает,

Его творенья много лет

Немногие читают…

Мягкость золота, его изумительная ковкость, позволили позднее человеку создавать такие украшения, которые из других материалов не сделать, к тому же изделия из золота — вечные, способные самому господину времени противостоять. И стал человек украшать себя безделушками блестящими, из золота сделанными. Свойство обращать внимание на все блестящее, выделяющееся из окружающего, не только человеку свойственно, но и птицам многим. Недаром наша длиннохвостая сорока получила прибавку к названию — «воровка»; беда птицы — не может устоять от соблазна стащить все блестящее в свое гнездо. Зачем она это делает, думаю я? Ответ напрашивается один: чтобы обратить внимание представителя другого пола. Исходя из этого, думаю: «Какого пола представитель рода человеческого стал украшать свое тело первым?» Определенно ответить не могу? Скорее всего, это были мужчины?.. Я хочу провести и здесь аналогию с миром пернатых, где самцы пестротой своей окраски резко выделяются на фоне самочек, со скромным сереньким оперением. У дикарей склонность раскрашивать свое тело более выражена у мужчин. Станет мир цивилизованнее, мужчин станет числом меньше, возникнет среди женщин «конкуренция», появится необходимость сделать себя привлекательной, особенно в тех случаях, где женщина себя считает обиженной природой. Следуя правде, нужно сказать, что женщин, довольных всем, просто не существует. Женщины, менее склонные к выдумкам, вначале приглядывались к действиям мужчины, выясняли, что подойдет к их фигурам, из того, что придумывали их мужья, затем, отобрав у мужчины предмет одежды, поступали с ним так, что у потомков никогда не возникал вопрос о половой принадлежности тех или иных ее деталей. Поэтому многие предметы одежды, которыми прежде украшали себя кавалеры (туфли на высоком каблуке, чулки, кружева, лосины, рейтузы, и многое другое) стали теперь считаться предметами только женского обихода. Украшения из золота настолько стали нравиться людям, что они стали накапливать их. Потом золото стало мерилом ценности обмена. До него шкурами животных расплачивались. Пробую представить шкуру быка в виде платы за какую-то вещь, трудно это в голове укладывается. Ведь значительно удобнее расплатиться тем, что на тебе висит или в карманах твоих находится. Золото еще не использовалось для чеканки монет. Очень удобной в этом отношении была гривна Киевской Руси, украшение, которое носили на шее. О ней поговорим более подробно ниже, когда коснемся монет, имевших хождение на территории нашей страны.

Говорили древние греки, что человечество пережило два периода жизни, и что оно вступило в третий. Первый назвали золотым веком жизни, второй — медным. Мы живем, по их определению, в самом тяжелом — железном веке. Пытались люди хотя бы на короткий срок побывать в золотом веке, для чего устраивали праздники, предаваясь бездумному разгулу и веселью. Правил миром в золотой век бог Сатурн. И празднества в Древнем Риме назывались сатурналиями. И сегодня мы видим разгул и веселье там, где его быть не должно. Напоминает мне оно пир во время чумы.

В одном древние греки ошибались — с названием того периода, в котором мы живем. В железном периоде пребывания человечества, не железу, а золоту стал подвластен наш подлунный мир. Это оно стало мерилом значимости всего на нашей планете.

Кто знает, для чего был создан сей металл?

Возможно, — индикатор для порока?

Мир биться за него не уставал

Но в тайне сохранить — одна тому морока!

Если обратиться к такому древнему документу, каковым является библия, то в нем упоминание о золоте начинается с главы 13 Бытия, в ней говорится: «И поднялся Авраам из Египта, сам и жена его, и все, что у него было, и Лот с ним. И был Авраам очень богат скотом, и серебром, и золотом».

И еще, в главе 25 Исхода сказано: «Вот приношения, которые вы должны принимать от них: золото, и серебро, и медь».

Эти факты, скорее всего, свидетельствуют о том, что своего золота у евреев не было. Они не занимались золотоискательством. И взращиванием плодов от земли занимались среди них немногие. Они были скотоводами. А вот, о монетах, о деньгах, в этой части библейского документа — ни слова.

Скорее всего, металлы, как средство обмена, были редкими тогда, и только шли на вес. Потом уже, значительно позднее из металлов начнут чеканить монеты.

Постепенно золото стало набирать силу. Хорошо знали древние греки о порочном влиянии золота на душевную сущность человека. Писали об этом и в мифах своих. Ну, скажем, в мифе о царе Мидасе, попросившего у бога Аполлона дар превращать все в золото, к чему бы он не прикоснулся. Бог выполнил просьбу тщеславного, но неразумного…

Да, все, живущие до нас,

Приверженцы различной веры,

Желали злата свыше меры,

Примером мог служить Мидас.

От олимпийцев дар тянулся,

Казался он таким простым,

Все становилось золотым,

К чему бы он не прикоснулся

Статуей стала золотой

И дочь, любимая Мидаса,

Миг необдуманный, пустой,

И смерть царя была ужасной.

Хлеб в руки взял, он золотой,

И золотой — любая пища.

Хотя б воды глоток, простой,

Он смерти, как спасенья, ищет…

Сила воздействия золота ослабила физическую силу рук человеческих, прежде определявших значимость человека. Сила вообще постепенно стала сдавать свои позиции, сначала уступая разуму, а позднее золоту и иным ценностям. Следовало бы вспомнить, как презрительно звучали в устах римлян во времена братьев Гракхов слова: «Риторика» и «грек». С этими словами были связаны знания. Римляне использовали накопленные греками знаниями, сами рук к ним не прикладывая, считая единственно достойным занятием — сражения! А ведь риторика позднее сделала известными и нашему миру имена многих великих римлян. Греки — были учителями, несущими науку, искусство. Когда же римляне научились ценить учителей своих? Когда прозрение пришло, когда свет разума разогнал тьму невежества.

У силы недостаточно ума,

Презрительны слова: «Риторика» и «грек».

Но жизнь вмешается сама,

Даруя презираемым успех,

В историю времен вошел Сенека,

В риторике был славен Цицерон.

Ум добивается великого успеха,

Когда над силою главенствует закон.

Накопив ценностей, можно было покупать за них и силу, и разум стал подчинять все своим желаниям. И малый ростом, и слабый полом, мог стать повелителем, или повелительницей силы большой. Пленных теперь перестали убивать, их превращали в рабов. Чем сильней и выносливей был раб, тем выше была его цена. Появилось деление людей на богатых и бедных. И мы с вами познали на себе это явление после развала Советского государства, до того, чувствуя себя равными среди равных, пусть и условно…

У кого-то — серая сермяга,

У кого-то шуба из песца

У того нет дома, он — бродяга,

У того два замка, три дворца.

У того вода, кусочек хлеба,

У того — обед на сто персон.

У того ночлег под крышей неба,

У того под кровлей дома сон.

Тяжкий труд до ночи, без просвета

Тот не разгибал своей спины.

А другой — пирует до рассвета,

Он на иждивенье сатаны.

И любовь стала сдавать свои позиции, уступая натиску золота. Она еще продолжала жить, пусть и не слишком привольно, среди бедных, у тех просто не было иных ценностей, кроме своих чувств. И любящие одаривали ими друг друга. Но и здесь иногда приходилось не долго сопротивляться притягивающему звону золотых монет, если к богатству примешивались еще хоть какие-то чувства, кроме брезгливости и омерзения. Покупать любовь в наше время способно не только за материальные ценности, но и за саму возможность продвижения к цели выбранного жизненного пути. Посмотрите на красоток Голливуда, отдающих свое тело тем, кто может им помочь сделать актерскую карьеру. Следует признаться, что среди таковых, красавцев не находится. Может быть, мною руководит мужской инстинкт, но, признаюсь откровенно, смотреть на внешность продюсеров, киномагнатов, режиссеров, показываемых на экранах кино и телевидения, без омерзения не могу, представляя мысленно сексуальные сцены их с молоденькими красавицами

На выбор спутника жизни богатство влияло до революции, и еще больше влиять стало после развала Союза. Это объясняется не величиной самого богатства, а отношением к нему. Награбленное, оно не имеет истинной цены. Поэтому его швыряют куда попало, удивляя даже западный мир, привыкший к богатству, бессмысленностью расходов «новорусских»! И все же, и здесь действует принцип рыночных отношений: чем красивее предмет желаний, тем большей становится его цена. А раз хотя бы что-то определяется ценой, то оно может быть приобретено, куплено.

Правда, уже в древности мудрые задумываются о тщетности множества желаний. Так. Гораций восклицает: «Quid brevi fоrtеs laсulamur aevo multa!» (К чему нам в быстротечной жизни дерзко домогаться столь многого?)

В мире нашем, признаться, нет ничего красивее и желаннее женщины. Уже в древности стали оплачивать сексуальные услуги, и не только деньгами! Неспроста звучит, Пушкиным написанное, но не возникшее на пустом месте стихотворение — «Египетские ночи». Впрочем, как и стихотворение Лермонтова, посвященное грузинской царице Тамар, начинающееся словами: «В суровых теснинах Дарьяла, где Терек бушует во мгле…» В них любовь к женщине оплачивалась жизнью мужчины. Признаться, в. жизни это не было редкостным исключением, поскольку пределом желаний мужчины является возможность владеть женщиной одному, не деля ее с другими.

Красивая женщина все чаще и чаще будет продаваться на рынке, за нее станут расплачиваться золотом. Или просто брать за деньги на содержание. Представляю себе, как возвысился принц Абдалла среди шейхов арабских, купивший за 1 млн. долларов пребывание в его гареме, в течение одного года, Жаклин Кеннеди, жены убитого в Далласе президента Соединенных Штатов Америки?

Обладание большим количеством женщин будет свидетельством состоятельности богатого человека. В сералях восточных владык, в гаремах современных арабских шейхов будут находиться сотни наложниц, хотя многие из них и никогда не прикоснутся к ложу своего господина.

Правда, не меньшей ценностью в восточном мире обладают чистокровные арабские скакуны. Их шейхи тоже по нескольку сотен имеют.

Ну, не странно ли для европейца сравнение: женщины и кони?..

Слабость человеческая

В Западной Европе своих золотых приисков не было. Золота не добывали. Но знали, что за золото можно многое приобрести. О нем мечтали, потому что оно давало реальную власть. Мечты рождали сказания. А как проверить достоверность сказаний тех? Отправиться на поиски с кайлом и лопатой? Возможно, для того, чтобы даже мысли такие не появлялись, мифологическое золото помещалось в недоступные для человека места, скажем, в глубины вод реки! Не отсюда ли миф о золоте Рейна, положенного в основу сказания «песнь о нибелунгах»? И множественные сказки, и рассказы о поисках сокровищ, почему-то имеющих всегда несчастливый конец.

Глухая ночь и полная луна,

Или фонарь, и та ж глухая ночь,

А клад тот охраняет сатана,

И пошутить с искателем не прочь!

Копает тот, а клад уходит вглубь,

Он руки тянет, в руки не дается.

Не сатана, а славный, добрый плут,

За спину спрятался, смеется.

Искатель понял: «Что-то тут не то?»

Творит молитву, осенив крестом,

И видит — там не клад, а черт те что?

Ну, скажем, ступу деревянную с пестом…

А, если клад из золота, камней, —

Тут нужно стариков послушать, —

Вести себя достойно, поскромней,

Чтоб черту не отдать за клад тот душу!

А впрочем, истины ради, особенной склонности к поискам золота у европейцев все же не было. А вот желаний к расходу его у них было хоть отбавляй.

Таверна, харчевня, кабак —

Названье, какое — неважно!

Здесь женщины, водка, табак…

В кармане звенит — вот что важно!

И «дама» к столу подойдет,

Покажет кокетливо ножку.

И выпьет вина за твой счет…

А деньги текут понемножку.

Здесь грубые шутки и смех,

Друзья тут же, разом, на вечер,

Коль выпивку ставишь для всех!

Уйдут, коль платить тебе нечем.

Не стоит здесь шум поднимать, —

Ты пил и гулял тут на славу, —

Не стоит судьбу проклинать,

Когда позовут вышибалу.

Очнешься в канаве, где мусор

и грязь,

С чугунной главою от хмеля,

Был вечером барин и князь,

В канаве — обычный Емеля.

Накапливать золото в Европе не любили. Если мы встречаем в художественной литературе сказание о бароне, накапливающим в подвалах своего замка богатства, то речь идет только об редких исключениях из правил, говорящих о том, что тут следует думать о серьезных изменениях в психике такого владетеля. Такой склонностью обладают, возможно, старики, близкие к старческой глупости. Хотя, судя по некоторым хроникам, исключения все-таки встречались. Правильно, наверное, говорят: «Нет дыма без огня». Золото в Европу шло с Юга, и особенно с Востока.

Причудливы сказания Востока:

Воспета чудная любовь,

Рождались в нем великие пророки,

Потоками лилась людская кровь.

О справедливости готовы толковать,

Хоть деспотизм без чувства меры

Над жизнью здесь не станут горевать,

И отдадут бессмысленно за веру.

У одного есть слава и права,

И на столе из золота посуда,

У ног его другого голова,

Которого считают сыном «блуда».

Да что и говорить, богатств таких

В Европе не видали бедной,

Придут с Востока золото и стих,

И математика, и химия, наверное…

Это восточные властители накапливали баснословные богатства в виде золотых изделий. Ранее других они же чеканили золотые монеты. Богатство всегда было основой крепкой власти. На золото можно было нанять тех, кто составит костяк воинских отрядов. А они нужны были потому, что власть требовала безоговорочного повиновения.

Но, нужно знать — наемный воин

Отечеством твоим не дорожит,

На поле боя — хладнокровен…

За деньги будет каждому служить.

Кто больше даст, к тому и перейдет,

Заплатишь, будет славно биться,

И меч его тогда не подведет,

Жестокостью не ведает границы.

Между властью и людьми добрых отношений никогда не было, на каком бы уровне это не происходило. Во взаимоотношениях между людьми преобладала жесткость, если не сказать, жестокость. Она была на всех уровнях иерархической лестницы. Король держал в повиновении своих баронов, имея права казнить и миловать их. Барон в своем поместье вел себя, как неограниченный властелин. Он вершил суд, у него был свой палач и своя виселица. От его аппетита зависело благосостояние его подданных. Он обладал правом первой брачной ночи с невестой, выходящей замуж за крестьянина. Да мало, какими еще правами обладал он?

Не нужен адвокат и прокурор,

Власть феодальная без меры,

А честный ли, бандит ли, вор,

Неважно и какой он веры?

Суровый приговор барона,

Взгляд ледяной, холодный,

«Преступник» станет пищею

воронам,

Иль своре псов голодных!»

Бароны между собой постоянно вели грызню за обладание богатствами, главным из которых являлись права на землю. Кто-то терял свою землю, кто-то обогащался за счет этого. Поэтому были крупные и мелкие феодалы.

Обладая большими землями, феодал иногда превосходил военной мощью своего сюзерена, короля, которому обязан был беспрекословно повиноваться. Если бы не страх отлучения от церкви за измену государю, королю не удержать бы власти над своими подданными. Страх отлучения от церкви, автоматически освобождавшее от подчинения вассалов, вот что удерживало пирамиду власти. Бургундский герцог Карл Смелый имел войско большее, чем его король — Людовик Одиннадцатый. Но, Карл Смелый не пытался покорить Францию, зная, что папа римский в этой войне поддержит короля! А вот, граф Анжуйский Вильгельм Плантагенет, высадился со своим войском в Англию и завоевал ее, став английским королем. Почему католическая церковь разрешила это? Не потому ли, что англосаксы были менее послушными руке папы римского, проживая на острове?

Анжуйский граф Плантагенет,

Норманн решительный, отважный,

В истории оставил след,

В Британию прийдя однажды.

Напомню, что графство Анжу, как и север Франции, были завоеваны норманнами, выходцами из Скандинавии, поэтому их подчинение французскому королю было, относительно условным, и действовали они, не ставя в известность своего сюзерена.

То ль духом англосаксы пали,

То ли был неопытен их вождь,

От норманнов в битве не бежали

Но на милость сдаться довелось.

Безусловно, велика заслуга

Мирных англосаксов покорять,

В зареве пылала вся округа.

Рать разбита, некуда бежать.

Были таны, а теперь бароны,

И иная зазвучала речь,

Завладел английскою короной

Не французский, а норманнский меч.

Самой частой слабостью человеческой души является властолюбие, проявляемое и в малом, и в большом. И пояснять тут нечего, стоит только посмотреть, что творится вокруг. Властолюбие не довольствуется тем, что имеет, хотя того, чем обладает, более чем достаточно, и не для одного поколения. Попробуйте определить границы желаний Чингиз-хана, Александра Македонского, Наполеона? Стать властителями мира? Исчезло ли это желание в наше время? Нет, не исчезло, оно приняло только иные формы. К вершинам власти ведут разные пути.

.Повелевать государством можно не только по праву рождения, но и по праву превосходства разума над серой посредственностью, запряженной в колесницу алчности. К примеру, алчность французского короля в соединении с невероятной набожностью, стали прекрасной мишенью для французского аббата Бернарда Клервосского, побудившего короля организовать второй крестовый поход, одновременно сделав практическим правителем Франции аббата Сугерия. Пытаюсь понять, чем объяснялся выбор Людовика VII, остановившего свое внимание на Сугерии аббате монастыря Сен-Дени, который в отсутствие Людовика управлял государством? Аббатство это служило усыпальницей французских королей. Не в этом ли кроется ответ на вопрос? Но приходит и прозрение, пусть и смутное, почему государи пользовались для управления государством своим услугами духовных лиц, таких как, кардиналы Ришелье и Мазарини. Просто духовные лица, наверное, отличались значительными знаниями в сравнении с дворянами. Хотя, следует признаться, духовные лица того времени святостью не отличались.

Что для него священный сан,

Он признанный страной вельможа,

И золото течет в его карман,

Казнить, иль миловать он может!

Врагов в стране у них немало

Сословий разных, без изъятья,

И либо славят кардиналов,

Иль шлют угрозы и проклятья

Замечу, кстати, что Второй крестовый поход не решил территориальных вопросов в Палестине. Зеленое знамя Аллаха продолжало развеваться над ней! И, хвала Сугерию, не давшему Франции утонуть в море экономических неурядиц, пока тупица король был войною занят.. Вот и возникает исторический вопрос, кто был нужнее Франции: аббат, или король?

Боже, сколько еще вопросов рождает зеркало времени? Ищу ответ на каждый вопрос и часто не нахожу на него ответа. И опять обращаюсь за помощью к Екклезиасту. И вот, что говорит он: «У мудрого глаза его — в голове его…»

Что было в голове Павла Полуботько, когда ему должно было позаботиться о золоте Малороссии? Поможет ли нам разобраться изречение Екклезиаста: « Бог дает человеку богатство и имущество и славу, и вот нет для души его недостатка ни в чем, чего бы он не пожелал, но не дает ему Бог пользоваться этим, а пользуется тем чужой человек»? Павел Полуботько, малороссийское золото, заключенное в бочонки, поместил в подвалы английского банка. Какими интересами руководствовался он, принимая это решение? В зеркале времени усматривается только то, что золотом этим Украина воспользоваться никогда не могла, и не может сейчас! Оказывается, Полуботько, действиями своими, преподнес щедрый дар и без того богатой державе. Значит, опять прав Екклезиаст! А вот историки малороссиянина Полуботько почему-то за это не осуждают?

Ах, Полуботько, ах, мудрец,

Подался в Англию когда-то.

Что ожидал он, наконец?

Как золото вернуть обратно?

Беспричинно осуждается историками и писателями «мотовство» императрицы Елизаветы, хотя в государственную казну руки свои она не запускала, оплачивая свои «женские» расходы только из своего кармана. Зеркало времени дает ответы на вопросы поведения дочери Петра, любившей балы и спавшей под многими одеялами. Красива была внешняя сторона жизни императрицы. Но никто не знал, как ей приходится расплачиваться за внешнюю мишуру? Не хватало денег на дрова для отопления помещений дворца, и приходилось ей прятать озябшее тело под одеялами в спальне, продуваемой холодом и сыростью! И стол ее не блистал изысканными блюдами, поскольку купцы отказывались выделять ей все необходимое в кредит, считая ее некредитоспособной. Слабость императрицы к платьям и шелковым чулкам — была одной из черт ее характера. Два сундука, набитые чулками, да десять тысяч платьев, вот что помнят потомки из того, что оставила она, отправляясь в мир иной, почему-то забывая, что она семь лет вела победоносную войну с прусским королем, а война эта стоила очень больших денег! Отсюда следует сделать вывод, не из-за платьев ее в казне российской после смерти императрицы оказался только рубль серебром?

Нам говорят, что дочь Петра

Казну российскую сгубила, —

Балы роскошные с утра,

И десять тысяч платьев сшила…

Все это так. Все это так!

Чулки и платья много стоят

Семь лет войны — такой пустяк,

Что, право, и не стоит спорить…

Забывают еще и о том, что императрица много строила, при ней было отстроено и здание академии наук.

Да разве только к ней оказались несправедливыми потомки? Правилом стало, человеческую слабость крупного государственного деятеля, искусственно делать преобладающей в перечне деяний его! Забыты славные походы, лишения, сложности решения военных задач, риск, наконец. Так римский полководец Лукулл, выигравший множество сражений у Понтийского царя Митридата VI Евпатора, представлен в истории сибаритом, на первый план, ставящий застолье. И известна стала всему миру, когда-то сказанная им фраза, когда дворецкий заявил, что к нему на пир никто не явился: «Лукулл пирует у Лукулла!»

Что осуждать того, кто пил и ел,

Объем желудка не предел!

Способен быстро расширяться,

Как брюхо жирного клопа,

И жизнь, пожалуй, не плоха,

Не съесть огромное богатство!

Мир велик и ценностей в нем великое множество, а желания человеческие беспредельны. Вспомните, хотя бы «Сказку о рыбаке и рыбке» Пушкина. Автор хотел показать, как наказывается беспредельная жадность. А мне образ старухи нравится тем, что она подспудно, методом проб и ошибок продвигалась к заветной цели, обладанию вечной молодостью. Ну, скажем, попроси она сразу молодость, чтобы она получила? Молодость, наверное, получила бы, но с постепенным угасанием ее во времени. Прошло сорок лет, и опять она старуха! Но, проверяя через покладистого мужа возможности золотой рыбки, она пришла к единственно правильному решению, стать владычицей морскою. Имея постоянно в услужении всемогущую рыбку, исполняющую самые непредсказуемые желания, по возможностям своим старуха становилась равной богу.

Судить о богатстве по одежде или по образу жизни, значит, заранее совершить ошибку. Определите слабость человека в особенностях его национальности, и получите правильный ответ?..

Поляк любит веселую, полную праздности жизнь. О нем принято говорить: «Сверху шелк, а в брюхе — щёлк». Ожидать духа накопления у поляка не следует.

Иудей, внешне живя скромно, еще скромнее одеваясь, бережливо относится к богатству. И если оно достаточно велико, пускает его в оборот. Он не позволит ценностям лежать без движения.

Он роль играет бедняка,

И пища на столе простая,

Казна еврея велика,

И хищников вокруг большая стая.

Чтоб обобрать, задумают погром,

Приходиться бросать насиженное место,

Не защитят король или барон,

Как хищники — они того же теста!

Недаром первыми ростовщиками были евреи. Первыми банкирами тоже были они. Их изгнали из большинства стран Европы, но они нашли себе пристанище в Северной Италии. Там и образовалось первое банковское объединение, названное Ломбардским. Оттуда финансовая экспансия постепенно распространялась на всю Европу. Потом, когда финансовая погода изменится, появится финансовая империя Ротшильдов, постепенно распространившая свое влияние на весь мир. Заведение, где под залог вещей, выдавались деньги, в России называлось «Ломбардом», напоминая нам этим названием о том, что ростовщичество было узаконено в Ломбардии.

Иудей не станет деньги зарывать в землю. Отсюда, не следует искать еврейских кладов. Их никогда не было. Не было и «копей царя Соломона» Они возникли в голове Хаггарда, создавшего великолепную фантастическую историю о поисках этих копей.

Я не хотел анализировать события недавнего прошлого, потому что и без зеркала времени, видно, к чему привел бездумный дележ того, что прежде составляло единое целое — достояние огромного государства СССР. Хороша поговорка русская: «Не лыком шиты». Пословица позволяет надеяться, что при случае мы в грязь лицом не ударим. Действительно лицом не ударим, но в грязь по самую макушку залезем. Посмотрите, каких потрясающих экономических успехов мы добились, развалив великую страну? Плакать хочется, видя нищих и бездомных, каких прежде не было. Так, что поговорки не для нас писаны. Представить хочу названия денежных знаков на территории бывшего СССР, и не могу

латы, леи, литы —

Всех не перечесть,

«мы не лыком шиты»

Хоть и лыко есть.

Каждый выбирал себе подходящее, но главное, чтобы на российские были непохожи — знай наших!

Полтинники, рубли, четвертаки,

Семишники и что-нибудь, иное…

Хоть на Руси живут не дураки,

Названьям денег не дают покоя

Пришел развал, и каждый за свое:

Возникли литы, леи, латы.

Чеканит каждый, денежки кует,

Ну, а живет, признаться, не богато.

Такого свет, пожалуй, и не знал,

И не было еще таких примеров,

Чтоб государственный развал

Из нищеты рождал миллиардеров.

Определить достоинство монет

Нам не помогут вид и форма

Коли всего за десять лет

Проводится две денежных реформы.

И живут наши миллиардеры, миллионеры и иные богатенькие, потряхивая мошною от тщеславия, и трясясь от страха за жизнь свою

Боясь внимание привлечь

Своею слабостью, богатством,

И потому спокойно не прилечь,

Повсюду зависть чувствуя,

коварство.

Иное дело, когда человек — беден:

Богатства нет — покой, порядок.

И может спать спокойно, жить

Пусть и бандит гуляет рядом. —

Денег нет, и не за что убить?

Всюду деньги, деньги, деньги

Так звучали начальные слова припева залихватской не то русской, не то — цыганской песни про Соколовского гитару и про ресторацию, называемую в далеком прошлом «Яром». Что поделать, если звон серебряных и золотых монет услаждал слух и в те времена лучше райской песни. Ушли в прошлое и «Яр», и Соколовского гитара и цыганский хор, с цыганками во множестве широчайших цветастых ситцевых юбок, с шелковыми шалями на плечах и в монисто из множества тонких золотых монет. Почему из монет? Да только вид золотых монет делает взгляд цыганки томным и влажным, стреляющим искорками алчности из глубины бездонных черных глаз. Речь цыганки тут же становилась медоточивой, и слова сами собой лились изо рта: « Протяни руку, дорогой! Погадаю, всю правду скажу»

А правда та шла из глубин времен кочевых, бродячих, когда отпочковались цыганы от индусов, отделились от родимого гнезда и покатились по земле, как перекати-поле, остановки делая непродолжительные в шатрах цыганского табора. Всю Европу, от Пиренеев до берегов матушки — Волги, покрыли шатры цыганские, с кострами поблескивающими в сумерках летних вечеров, бренчанием гитар, цыганскими плачущими напевами, и запахом приготовляемой на кострах пищи. Отвыкли руки цыганские от тяжести, большей, чем колода замасленных карт, извлекаемых цыганкой из бездонного объема одежд. Желание загулявшего купца отдалило мужчин- цыган от обычных занятий: конокрадства и лужения медной посуды. Последние навыки были связаны с лужением свинцовых бляшек, при изготовлении из них фальшивых золотых монет. Недаром со словом «цыганское золото» ассоциируется подлог. В ресторане «Яр» цыганы выглядели нарядно: в красных атласных рубахах, подпоясанных тонким ремешком, в плисовых штанах и хромовых мягких сапожках, так и тянущих цыгана пуститься в пляс.

Ушло то времечко безвозвратно, и современный цыган пользуется электронной аппаратурой, позволяющей ему только рот открывать, имитируя пение.

Пройдет время, уйдут свидетели прошлого и останутся белые пятна неведомого, незнакомого. Но вернутся они, как и все в мире, когда-нибудь, на круги своя.

В истории любой немало белых пятен,

И нет возможности заполнить их.

Стараюсь я, чтоб людям стал понятен,

И ложь не содержал созданный мною стих.

Но, если мне раскрыть не удалось,

Тогда останется одно:

Чтоб в труд не заскочила ложь,

Не трогать просто белое пятно.

Придет время, и исчезнуть из употребления деньги обычные, расплачиваться будут кредитными карточками. Правда, это не означает, что исчезнуть негативные ощущения. Уверяю, мошенничество останется, приняв другие формы, более изощренные, трудно улавливаемые.

Деньги, которыми мы пользуемся при расчетах, представлены бумажными купюрами и разменными

металлическими монетами. Но к бумажным деньгам человечество пришло в семнадцатом столетии, прежде все деньги чеканились из металла. На востоке на изготовление монет шли медь, серебро и золото. Хоть и редким стал золотой сотер с изображением Митридата VI Евпатора, но он имеется во многих музеях мира. Немалое количество таких золотых монет попало в руки римского полководца Лукулла. В самом Риме мелкие монеты ассы и сестерции изготовлялись из меди. Самой крупной монетой древнего Рима был динарий, изготавливался он из серебра. Чеканка монет из золота стала производиться при Юлии Цезаре.

Каждое государство имело свою развивающуюся монетную денежную систему. Вспомните Францию с ее сантимом, денье, пистолем, ливром, луидором, франком…

Я не стану касаться денег этого и других государств. Хотелось бы познакомить вас, хотя бы с теми, которые имели хождение на Руси и России.

На Руси денег из золота не изготавливали. Самым распространенным денежным металлом было серебро, постепенно вытесняемой медью

Гривна-слово старое

Слово «гривна» пришло из Киевской Руси. Так называлось украшение, носимое на шее в виде обруча. От него вниз свисали пластины серебряные, кружевом серебряных же проволочек соединяемых. Создавалось нечто, похожее на ожерелье. Но от него можно было быстро отделить пластины, используемые для оплаты покупок. Потом стали выпускать первые монеты. Первые гривны представляли собой стограммовые кусочки серебра с рублеными концами, давшими основание потом называть их еще и рублями. На гривнах времен князя Владимира можно было видеть грубо выполненный рисунок с надписью «Владимир на столе, а се его серебро». На гривнах времен Ярослава Мудрого рисунка не было, но была надпись — «Ярославле серебро»

Потом стала чеканиться монета в форме диска, за которой осталось название «гривна». Гривна уменьшалась в размерах, ее стали называть и гривной и гривенником, достоинством она была равна десяти копейкам. В силу рубль вошел. Соответственно, монета в 20 копеек называлась двугривенным. Во времена Гоголя слово «гривенник» звучало не чаще слова «гривна», означая одну и туже монету. Гривны и гривенники были серебряными. Более крупной монетой, равной пяти гривенникам, была «полтина» или «полтинник» Значимость этой монеты со временем увеличивалась. Начинала она чеканиться из меди, при Петре Великом она уже была из серебра, а во времена Екатерины II полтина стала золотой, весом 0,6 -0,8 грамма. При императоре Николае Александровиче Втором полтина была крупной монетой, чеканенной из серебра, последние полтинники и размерами и содержанием повторившими царские, были отчеканены в 1922—1924 гг. советской власти, хотя на всех монетах стоял только один год — 1924-й. Монета эта быстро стала исчезать, поскольку состояла почти из чистого серебра.

.Старики, шагнувшие из XIX века в XX, принесли с собою нам понятие о гривеннике, которым в обиходе называли монету, достоинством в десять копеек. Все реже и реже звучали слова гривенник, двугривенный, полтина. Потом исчезли из обихода. Казалось мне, что само название «гривна» кануло в Лету. Но, пришли времена, и вернулась гривна в Украину в виде бумажных купюр. Сделано это было в пику России, на волне искусственной русофобии. И, кажется мне, что едва ли создатели «гривны» знали о том, что в Киевской Руси этим словом называлось? Да и гривна эта слишком тощей выглядит по сравнению со своей прародительницей. Ну, словно такой, как когда-то говорили о вобле, что она представляет из себя кита, дожившего до коммунизма.

Хоть говорят, язык наш груб, —

А я считаю — дивным, —

Создал когда-то слово — рубль,

Родил червонец, гривну.

Принял в себя — алтын и грош,

Прижились, как родные,

Призванье должно?.. Довелось

Принять и все иные!

Пришли другие времена,

Куда деньгам деваться,

И поменяли имена,

Иными стали зваться.

Монеты изменили суть,

Ушли из обихода,

Но на себе они несут

Все прошлое народа

Полтина ли, империал,

Лобанчик, иль целковый,

Народ про них не забывал —

Торговли есть основа.

Хоть поменяли внешний вид,

Другого стали веса.

О них я стану говорить,

Считаю, с интересом.

За морем телушка полушка

Самой маленькой по достоинству монетой когда-то была полушка. Сравнивать ее с грошом не следует. Во-первых, он выглядел бы представительным господином, по сравнению с этой девицей-недомерком. Во-вторых, грош выглядел бы гора-горой, над нею, бедняжкой, возвышаясь. Но, главное, жили они все-таки в различные временные отрезки, и не только в любовные, но и в деловые отношения между собой никогда не вступали. Мелкая полушка была такая нахальная, во все щели базарные лезла. А что без нее сделаешь, если это была монета бедноты, голытьбы беспросветной? Но пришли для полушки мрачные времена. Тьма монгольская, хмурь татарская, заполонили землю русскую. Вот тогда полушке пришлось с «таньгой» встретиться и долго терпеть ее грубое, восточное воспитание. Пришедшая от тюркских народов таньга, сменила свое имя на более звонко звучащее «деньгу», вдвое величиной превосходила местную страдалицу, от долгого употребления потерявшую значимость в весе. Полушке трудно было противостоять тюркской красавице «таньге-деньге», а когда славянская деньга появилась, еще труднее стало. За московскую деньгу давали две похудевшие полушки, а за красавицу деньгу новгородскую целых четыре, серебром отсвечивающих, полушек давали. Шло время, Русь Москва объединила, а полушка все еще в серебряном одеянии щеголяла. Но, когда Россией женские особы стали править, Анна Иоанновна, да Елизавета Петровна, серебро на наряды их пошло, и пришлось полушке платье сменить, на более бедное, из меди изготовленное. А во второй половине XIX века почему-то государям российским ее название не понравилось, и сменила ее название надпись «1/4 копейки» Исчезла полушка, только и осталось имя ее в поговорке: «За морем телушка полушка, да рубль перевоз»

Хоть мала собой полушка,

Но серебрена она,

Протянул, и меда кружка,

Ковш пьянящего вина.

Ну, а то, что за границей

За нее теля дают?..

Там такое, брат, творится, —

Деньги медные куют.

Что с них спросишь, все же —

немцы,

Деловой хотя народ,

Но куда им, бедным, деться,

А у нас — наоборот.

За границу к ним не едем,

Ни в карете, ни в теплушке.

Нам не нужно вашей меди,

Нам достаточно полушки.

Жизнь моя — копейка

Чем торговля больше на Руси развивалась, тем больше требовалось мелкой, разменной монеты. Не хватать стало деньги. Ханский Сарай своего монетного двора не имел. Пришлось самим русским монету эту чеканить. Случилось то, — дай Бог памяти, — в XIV веке, вот только в каком году произошло, не помню. И Москва, и Новгород Великий стали друг от друга независимо свою деньгу чеканить. А тут еще, Господи прости, вслед за Москвою, да Новгородом, и другие князья, захудалые, тоже стали свою деньгу делать. Разная деньга получилась. Непорядок по Руси пошел. Пришлось силу руки своей Москве неразумным показать, чтобы не своевольничали!. Подмяла Москва Русь под себя, объединила

Но до вольного Новгорода рукой так просто не дотянешься. Богат и славен он. С 1534 года стал Новгород свою деньгу серебряную с изображением копья чеканить, а Москва деньгу с изображением сабли.

Новгородскую, по копью изображенному, «копейкой» стали называть, а московскую — «сабельницей», поскольку не копье было изображено, а сабля. Оказалась новгородская деньга, или копейка, как ее теперь стали называть, вдвое тяжелее, а, следовательно, и вдвое дороже московской сабельницы стала. Правда, еще долгое время, по памяти старой, московскую называли деньгой, а новгородскую — «две деньги». Постепенно новгородская деньга вытеснила сабельницу, и стала называться одним названием — копейка.

«Жизнь моя — копейка!

Одолел сутяга…

С горя мне налей-ка! —

Говорил бедняга.

Бес меня попутал,

Что с купцом связался?..

Был, конечно, глупым,

Что к нему нанялся!

Обещал целковый,

А отдал — полтину,

Стоит его слово,

Только половину

Ставит Богу свечку,

Лик нежнее шелка

С виду, как овечка,

Но, с душою волка.

Не жалей трактирщик,

На семишник лей-ка.

Водку малый хлыщет,

Жизнь его — копейка!»

Деньгу беречь надо

Мир на Руси, как гость дорогой, ну, как солнышко осенью поздней, редко появлялся. Князья меж собой, как собаки грызутся, монголов друг на друга науськивают. А деревни горят, а дым черный над землей стелется. Подхватывает ветер огонь, с места на место переносит, дымы в клочья рвет, всю округу чадом заставляя дышать! А мужики бегут кто куда! А скотину гонят и режут! Рев животных, лай собак, крики людей огласили округу! Но вот, все ж таки замирились, вроде бы, хлеб растить надо, выращивать животину надо, торговлю вести надо. А как без денег быть? Полушек да гривен не достает. Те ж татары, с Ханом-Батыем пришедшие, требуют, не только мед, хлеб, да мясо! Таньгу подавай им! Трудное это слово для языка русского. Тут же мы, русы, его в «деньгу» переделали. Таньга, деньга, — какая разница для человека русского? Ему бы только платой от своих, да монгольских охальников избавиться! Нет деньги в кошеле, жди неволи ордынской. И свой князь ордынцам может дитя, жену и самого продать за невыплату оброка! Срок небольшой, осенним временем ограниченный. Собрал урожай, пора и на рынок, в город собираться. Собираются сельчане гуртом. Недаром поговорка есть: «Гуртом и отца бить легко!»

Одному никак нельзя, обидеть в пути не сложно. Хоть и недалече стольный город князя удельного, но по дороге тать ожидать может? И не только в ночь глухую, но и в божий день ясный, когда солнце радуется, чистым воздухом умываясь. Так что, самый резон гурьбой ехать. Недаром пословица была такая: «Семеро не один, коня отдадим, а с воза не слезем»

У ворот городских главных служка княжеская встречала в сопровождении стражников. За въезд по деньге с двух возов требует. Платят мужики, куда ж деваться от нехристей? Хоть и не велика монета, да только лишняя в кармане мужика не валяется. «Слава Богу, хоть на этот раз по-божески взяли, — думает мужик, в печали своей, радуясь, — по прошлому году деньгу с каждого воза брали! Правда, год тот вдвое был урожайнее нынешнего». На рынке, куда возы приехали, ступить негде. Насилу место разыскали, чтоб притулиться, да товар свой простой, деревенский, разложить. Сколько тут народу разного. И свои купцы, и немецкие. До чего ж странный народ этот немцы. Кафтаны короткие, задницу видать, портки узенькие, до колен, на ногах чеботы тоже короткие. Глянешь, смеяться хочется — ну, чисто кузнечики, вот только прыгать не умеют. И восточные басурманы есть. Тех по длинным халатам, да тюрбанам на головах отличить можно. И немцы, и басурмане восточные, каждый приехал со своей монетой. Как мужику, деревенщине, разобраться, когда счет ведет свой по полушкам, деньгам, да гривнам? Слава Богу, на рынке меняла княжеский сидит, обменивает их деньги на русским понятные. А то слышишь: талер, гульден, грош… А что такое, сколько деньги в них, не известно?

Во времена тишайшего царя русского Алексея Михайловича деньгу стали из меди чеканить. И ходили одновременно серебряная копейка и медная, одинаковой стоимости. Пришлось деньге такое незаслуженное претерпеть унижение. Против царя не выступишь, «помазанник» все же он.

Потом официальная монета — деньга исчезла. И свое название только во множественном числе сохранила — «деньги». Правда, в обиходе нашем приходится иногда слышать такие выражения:

«Бережливый мужик, умеет деньгу беречь!», или «Поехал мужик деньгу зашибать!»

Пришла к нам тюркская таньга,

Деньгою русской стала,

Сравнить с полушкой, — дорога.

Та сиротой осталась.

А сироте, куда идти?

Лишь только в услужение,

Пришлось, вздохнув,

свернуть с пути —

Нормальное явление!

Но в поговорках осталась,

За жизнь свою цепляясь,

Но жизнь оставила, ушла,

А в памяти — осталась!

Грош цена ему в день базарный

Когда сейчас произносят слово «грош», сразу представляем себе нечто, чрезвычайно мало стоящее.

Часто слышно выражение «гроша медного не стоит», что означает — меньше цены уже и быть не может. А ведь был когда-то грош «особою значимой», величаемой.

Родился грош в Чехии, в стольном городе Праге. Чехи, народ рассудительный, серьезный, по деловитости немцам не уступающие. Потому своей монетой пользовались. Не нравились им ни талеры, ни марки, ни пфенниги. И грош пражский не из меди, а самого настоящего серебра, металла вечного, душою белого, чеканился. А рядом с Чехией, если на восток податься, проживал народ легкий, веселый и задиристый. Нрав настолько легкомысленный, что не додумался даже до того, чтобы собственную монету иметь. И пользовались тут, в Польше, всякой, в том числе и пражским грошом. Но, вот, как-то польскому князю Мечиславу мысль добрая в голову пришла: «Так, без гроша собственного, польского, и лицо свое потерять можно… Надо бы свою монету чеканить? Да, вот беда, нет в Польше человека, который мог бы этим заняться?» По счастью ли, или несчастью, давно в Польшу евреи просились. Их последовательно изгоняли из Англии, Франции, Испании, Италии, Германии. Часть евреев в Византию направилась, а часть у границ с Польшей над задачей оседлости билась.

Мечислав встретился с одним из них, представившемся посланцем, и долгую беседу с ним имел. Нарисовал еврейский посланец такую радужную картину князю польскому, что у того слюнки изо рта потекли. Да и то, что оставалось поляку, привыкшему к балам и веселью, мечом владевшему, да с карманом дырявым и вечно пустым, делать. О поляке пословица русская говорила: «Сверху шелк, а в брюхе — щёлк». Дал согласие Мечислав на переселение евреев. В 1173 году понаехало их видимо-невидимо, как при нашествии саранчи. Но, работа закипела. Товары рекой потекли, и польский грош появился, евреями отчеканенный.

А к нам уже, на Русь Великую, пришли оба гроша: и пражский, и польский. И вошли-то на Русь не с парадной двери, как полагалось бы, а с черного хода, как тать, пробираясь. Вошли, и прижились на Руси. Подумали, подумали русские люди, и решили: «А чем мы плоше, чтобы чужими грошами пользоваться? Что, мы грош свой не отчеканим?» Вот и стали свой, русский, грош чеканить. Только значимость гроша почему-то со временем мельчать стала. Что причиной тому было, я уж и не знаю, за давностью лет, забылось это? Из серебряной монеты грош медным становился, из крупного — карликом стал. И стали к нему относиться пренебрежительно, а потом и вовсе отказались от него. Вспоминают иногда, употребляя во множественном числе, с ударением на последнем слоге — «гроши несчастные». А вот в Украине они знатные, великие вельможи, заменяющие само слово «деньги». Только ударение при этом ставится на первом слоге: «гроши» Что поделать, привыкли в Украине на ляха, как на господина своего смотреть. XXI век настал, а украинские политики от этой вредной привычки никак не отучатся, в рот поляку заглядывать, совет от него получая!

Да, и деньге конец пришел, —

Вдруг появился грош,

Употребление нашел,

На деньгу не похож.

Есть пражский грош,

Есть польский грош,

И русский грош родился,

Как будто, именем похож,

Но здорово гордился.

А за душою нет гроша,

Цена тебе какая?

Когда в хозяйстве ни шиша,

Никто не поминает!

Звучит и блещет, как червонец

Эти слова принадлежат А.С.Пушкину. Они звучат в стихотворении «К Баратынскому». Ходили в России деньги, номиналом и выше рубля. Их чеканили из золота. При Петре Великом появился «червонец», десяти рублям по значимости равный. Среди всех других золотых монет прошлого петровский червонец отличался внешним видом. Отлитый из золота большой чистоты, красноватого оттенка, он словно был озарен багровыми лучами заходящего солнца.

Вот почему с блеском червонца сравнивает Пушкин стих собрата по перу.

Думается и мне, грешному, что пора пришла тогда России миру себя показать. И показала не только красою золота своего, но и удивительной мощью своею. Заставила Европу призадуматься, что не медведи Русь представляют, а люди славные, да работящие!

Бытовали на Руси еще два наименования золотых монет: «империал» и «полуимпериал». Империалом называли монету десятирублевого достоинства, а полуимпериалом — золотых пять рублей. Вдумайтесь, исходя из этого, какова была тогда цена рубля?

Можно встретить в литературе прошлого название — «Лобанчик». Это относится к названию золотых монет, тайно чеканившихся с 1735 по 1868 год, их еще называли тогда «голландским червонцем». У нумизматов нашего времени лобанчик еще называют «известной монетой».

Блеск, нищета, паденье, взлет.

Пожарищ дым, и дым сражений.

Россия двигалась вперед,

В цепях побед и поражений.

И наступил ее расцвет,

Морскою сделалась державой.

Ждала Москва так много лет,

И, наконец, добилась права.

Пистоль подвинься, талер стой!

Взгляни на новую монету,

Червонец русский золотой

Пошел гулять по белу свету.

Прошли века и вновь Москва

В тисках голодных и оковах,

Россию обняла тоска,

Царит в ней лихолетье снова.

В развале все, и денег нет,

Ликуют немец и японец.

Но появляется на свет

Советский золотой червонец.

Не было ни гроша, а вдруг алтын

Смотрит современный зритель пьесу А.Н.Островского под таким названием, не имея понятия об алтыне, но, понимая, что грош представляет слишком малую денежную единицу. Представляет, что по ходу действия пьесы, приваливает кому-то счастье великое. А ведь это счастье, в виде алтына не слишком велико, поскольку алтын представляет собой всего-навсего три копейки. Я, живя во времена советской власти, не видел монеты с названием алтын. Хотя и прекрасно знал, что монету в 15 копеек, в то время распространенную, люди старшего возраста называли пятиалтынным, и отсюда мог прийти к простому расчету, дающую искомую цифру три. Канул безвозвратно алтын в пучину прошедшего времени, но благодаря великолепной пьесе русского великого драматурга долго еще будет жить хотя бы самим названием своим. Звучание самого слова «алтын» говорит о его восточном происхождении. По-татарски «алты» — это шесть. Но мы уже условились считать алтыном три копейки. Существует ли в данном случае противоречие? Нет никакого противоречия. И представляя собою три копейки, алтын сохраняет себя, как счетную единицу. Дело в том, что в старину глубокую алтын был равен шести московским деньгам, или трем новгородским. Но копейка, родившаяся из новгородской деньги, и называлась копейкой, поскольку на ней было изображение копья. Московская же саблиница равнялась трем деньгам. Вот, и все, алтын, сохраняя свой счет «шесть», стал равняться трем копейкам. Алтын до начала XVIII века чеканился из серебра. Царь Петр, нуждаясь в серебре для ведения Северной войны со шведами, распорядился выпускать алтыны из меди, а чтобы об этом ведомо было, на нем было написано «алтынник». Деньги давно в алтынах не считают, а вот слово это продолжает жить, хотя многие и не знают уже о его значении.

Когда пришел на Русь алтын,

Мне, правда, неизвестно?

Когда пожарищ вился дым,

Разыскивал он место?

Или когда степняк — монгол

Кочевье свое бросит?

Забьет в подворье первый кол.

И помощи попросит?

В алтыне, проще говоря,

Обычных три копейки.

Что три копейки сотворят

Средь денежной семейки

Но, что поделать, если счет

Ведется на алтынах?

Алтыну старому почет,

С советскою полтиной!

Скажет слово — рублем одарит

Два полтинника рубль составляли. Рубль был самой крупной серебряной монетой. Случилось как-то, что пришлось рубль из меди чеканить.

С пруссаками идет война,

Хоть виден путь к победе,

Нет серебра, пуста казна.

Чеканят рубль из меди.

Был тот рубль велик и тяжел. Так, в 1725—26 годах рубль представлял собою медную плиту весом 1,6 килограммов. Десять рублей весом пуду были равны. Представляете, каково пришлось Ломоносову, когда он за свою оду, посвященную восшествию на престол Елизаветы Петровны, получил от государыни 3000 рублей такими рублями.

Да, отвалили меди воз

За созданную оду,

И Ломоносову пришлось,

Для денег взять подводу.

Рубль могли и целковым называть, если он представлял единую монету, а не состоял из разменной. Среди простого народа название целкового могло и искажаться.: «целковик», «целкач», «целкаш».

Название «целковик» встречается в «Мертвых душах» Гоголя. Одна из героинь этого романа Коробочка набирает понемногу деньжонок в пестрядевые мешочки, размещенные по ящикам комода. В один мешочек все целковики, во второй — полтиннички, в третий — четвертачки.

Возможно, последнее название рубля и легло в образование имени героя Горьковского рассказа «Челкаш».

Ни строки без трешника, ни слова без семишника

Пишет Некрасов в поэме своей «Кому на Руси жить хорошо» про писаря из Адовщины. Трешник в ней означает копейку, а семишник — две копейки. Дело в том, что в средине XIX века в России была проведена денежная реформа, при которой новая копейка стала равна старым трем, а новые две копейки старым семи.

Так повелось, с дедов, отцов,

Чтоб к девушке идти, поверь мне,

Купить кулечек леденцов.

Обязан парень «на деревне».

А значит, должен быть алтын,

А худо-бедно, хоть семишник.

А нет, останется один,

Уйдет девчонка на девичник.

Конечно, леденцов там нет.

Грызут там семечки подружки.

Потом, картошка на обед,

Да хлебный квас из медной кружки.

Да, на деревне, чай не в городе жить, на виду у всех, как вошь на бумаге, вычесанная. Тут девку просто тронуть нельзя. Тут поухаживать за ней надо. Может, потому и цена ее большой становилась

Что сказать вам о делах тех давних

Собирались на деревне парни,

Плечи поразмять, девчонок встретить.

Приглядеться, в душу, кто войдет.

Да костер желаний разожжет,

Станет лучшей для него на свете.

С нею незаметно час летит

Вот уже пропели петухи.

А расстаться не хватает воли,

С нею он готов и под венец,

Смертный свой принять готов

конец,

На смерть биться во широком поле.

Эх, богатство ты, сермяжное!

Пережил крестьянин барщину, оброк.

Что сказать, наверно, хрен не слаще,

Наступил, пришел расчета срок,

И крестьянин горько, горько плачет.

Зной жестокий, дождь залил, и град,

Саранчи пришли прожорливые стаи,

А бывает, много лет подряд,

Голод жмет, да нету урожая.

Кто уходит из мира, не оставив памяти о себе? Вложил силу рук своих, мысль из мыслей своих, а чьих рук дело, а чей замысел воплощение нашел, — не известно? Говорят: «Народ создал!»

Танцуют под музыку чистую, серебряными колокольчиками звенящую, золотым звуком гудящую, но имени создателя не оставившую. Спрашивает кто-то: « Чья музыка?» Отвечают, плечами пожимая: «Народная, вроде бы?»

Слышны песни слова, приятные, нежные, чистые, смысла глубокого, поучительного.

Спрашивают: «Кто написал?»

Ответ слышен, с лицом перекошенным, но добрым, не злым: «Слова, кажется, народные?»

А, что такое народное, спрашивается? Народ сам по себе не бывал организованным. Народ — это толпа из тел человеческих, мыслей разных и наклонностей. В ней, как в поговорке той: «Кто в лес, кто по дрова». Созидательным творчеством толпа никогда не отличалась. Вот, разрушить, поломать, — иное дело! А, что касается песни, тут и вовсе с творчеством дело не клеится. Подумать бы головой телячьей, пошевелить бы помидорами своими: «Как народ песню сочинял?»

Мысленно рисую я сход крестьянский, деревенский, старостой созванный. Стоят в армяках, в портках грубых, посконных, ноги в лаптях переминаются. А перед строем, как на военном плацу, староста в картузе, пестрядевой рубахе, в штанах суконных, в сапогах из юфти, похаживает, острым взглядом соколиным, посматривая. Говорит староста, бороду лопатой свою вперед подавши: «Скоро барин наш на деревню пожалует! Какой песней, ораторией будем, мужики, встречать его? Ансамбль ложечников есть у нас, есть! И есть Федот Нетот, умеющий из горшков глиняных звуки приятные уху извлекать. Но, вот песни хорошей нет! Давайте, придумывать будем, что ли?»

Мужики все по селу талантливы, да речисты, как и по всей России необъятной. Вот только писать некому, ибо единственный грамотный человек на селе — староста. Тетрадь даже есть у него особая и карандаш черный, пречерный. Этим карандашом староста знаки какие-то странные ставит в тетради своей. Тетрадь ту барину одному показывает. А так, в быту, только на память свою и надеется. Если ошибается староста, то только в пользу свою. А, если бумагу серьезную писать приходится, то к писарю волостному обращаться нужно. А где денег на писаря сыскать? Беден, ох, и беден наш народ русский. Пока царь-батюшка додумался мужика хоть какой-то грамоте научить, тот только сообразительностью природной из всяких сложных положений выходил. Ну, научился мужик, мало-мальски грамоте, читает медленно, по слогам; палец заскорузлый послюнявил, за карандаш берется… Хоть, правда, редкостное занятие для мужика — грамота. Больше за сохой, да плугом приходится время расходовать. Ну, а нотную грамоту знающего, в народе искать, и вовсе бесплодное занятие. Сочинять стихи, да музыку к ним мог только уж очень грамотный человек. Он мог происходить из крестьян, но уже крестьянством давно не занимающийся. Таких людей, вышедших из сословия своего, разночинцами в России называли.

Не было значимых людей среди крестьян. Не было среди них и святых! И богатеев никогда, до отмены крепостного права не было.

Крестьянин денег не имеет,

Все производит сам.

Коровой, лошадью владеет,

И верит только небесам.

Есть куры, гуси, овцы, козы.

В избе его холстины ткут,

Одежа теплая в морозы…

А по спине гуляет кнут —

То не додал, то не добыл…

Да, что сказать, в неволе.

Пять дней на барской пашне

был.

А на своей два дня, не более.

И так бывает, иногда,

Земля крестьянская тощает,

Живут, жирея, господа…

Оброк лишь только обещают.

Тогда, быть может, был бы толк,

Деньга б в хозяйстве появилась.

Хозяин добрый, а не волк,

Да и крестьянство б не ленилось!

При оброке мужик мог целиком заниматься своим хозяйством, отдавая значительную часть урожая помещику своему. Становился он и хозяином времени своего.

Но о замене барщины оброком крестьянин в далекие времена только мечтать мог, связывая надежды свои с приходом доброго царя, и милосердного помещика. Хорошо бывает, когда барин в Питере живет, временами на село, жалуя, поручив ведение хозяйства деревенскому старосте. А староста, он — всякий бывает. Один — прижимистый сквалыга. Другой — пьячница, да распутник.

Я думаю, не народ, а разночинец какой то сказ про помещика и старосту когда-то сочинил, я уже, по простоте душевной, крестьянской, то там, то там изменив, да подправив кое что, вам дарю его.

…Приехал один барин в имение свое, старосту кличет. Долго непутевого разыскивали. Да, нету его! Куда подевался, руками разводят? Барин уже ногами стал потопывать, когда староста заспанный, помятый, в перьях куриных в голове, пред очи барина предстал. Передаю диалог, возникший между ними:

— Ты где это время находился?

— В овине, барин, сушился.

— А если б овин загорелся?

— Вышел бы я, барин, да погрелся.

— Говорят, в селе моем люди богато живут?

— Богато, барин. Хлеб жуют,

Когда он есть, да хлеб, да кашу!

Да, что сказать про жизню нашу?

У семи двор — один топор,

Да, без обуха тот, который год.

Трое ворот, и все — на огород.

Одни не закрываются, другие не отворяются, а третьи — черт знает, где валяются!

— А говорят, что кони у меня хороши?

— Хороши, барин, спереди поставить две души,

Чтоб кони те не бились, не скакали,

Да семеро с боков, чтоб кони не упали…

Все готовят с толком, впрок…

— Кстати, ты собрал оброк?

— С Валейки, да Еремейки — по две копейки.

С Ивана, да Фадейки — по полушке, и полкопейки…

— Почто, так?

— Да он — беден, как бес,

По три дня постной каши не ест.

— Подавай, староста, денежки мои?

— Барин, да пришли такие дни,

Шел я Ордынкой, зашел в кабачок, выпил винца на пятачок,

На денежку закусил, на полушку — табачку купил,

Духовитый такой, ты понюхай,

Да, брехеньку — маленьку послухай…

— Что мне делать с тобой, — помирать?

— Да не нужно совсем горевать,

Вся жизнь наша сказка, а смерть развязка, а гроб — коляска, и ехать, мой барин, не тряско!

А, если серьезно говорить о крестьянстве, то они, составляющие основание человеческой пирамиды, на плечах своих все несущее, питающее все человечество, была и самой эксплуатируемой его частью.

Хочется вот, что сказать о крестьянах, от которых кровь и плоть моя идут:

Он не жалел ни рук, ни ног,

Таков его удел,

Избу сам построить мог,

Земля — его надел.

Святым он стать не мог, —

Тех знаний нет, и слога,

А Бога чтил, но видит бог,

Живого и земного.

Без разъяснений не понять,

Писания святого.

Употреблял он слово «мать»

Значения иного.

Проходит много, много лет

Цвет золота на ризах

Икон, иного злата нет…

С овец и коз настрижен.

Одежда часто не чиста.

Коровий дух, свиной.

Он верит в Господа Христа,

И веры нет иной.

Живут крестьянская семья,

Родители, подруга,

Детишки малые, земля,

И сельская округа…

Весь мир страданий и забот,

Он изначально вечен —

Простой крестьянин, хлебороб,

Перстом судьбы отмечен.

Не здорово жаловали крестьянина правители всех времен, хуже, чем со скотиной обращаясь. Но до такого додуматься, чтобы довести до полного разорения, чтобы в селах по две-три семьи осталось, а деревни некоторые и совсем обезлюдели, не наблюдалось что-то. Не повезло России! Сначала провели коллективизацию, убрав из села работящего мужика. А нынешние власти и вовсе разорили крестьянина, оставив крестьянское подворье без орудий труда. И хоть живуче крестьянство наше, но, сколько агония умирания длиться будет, не знаю?..

Ерархия — мать порядка

«И увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет; и в руке угнетающих их — сила, а утешителя у них нет».

Екклезиаст.

Я не думаю, что человеку когда-то жилось легко и беззаботно, даже тогда, когда век назывался золотым? Коль первым предметом, который человек сделал, было оружие, о чем тут добром можно говорить? Правда, по началу оружие создавалось для охоты на зверей и для защиты от них, потом уже для охоты на себя подобных. Найти причину для войны не трудно. Скажем, для улучшения генофонда племени нужно было получить женщин из других племен. А кто же отдаст их добровольно? О купле и продаже, тогда речи не могло идти, а обмениваться еще не научились. Вот и пускали в ход дубины, с концами утолщенными, да суковатыми..

Были дела, возможно, и такие:

Сцепились мужики нагие,

В руках огромные дубины.

Друг другу не покажут спины.

Повсюду слышен хруст костей,

И череп тут и там расколот…

Потом зажаренных «гостей»

Съедят, свой, утоляя голод.

Время бежит быстрее мысли, отлетают листочками легкими, невесомыми, времена года. И человек от юности, что на заре его создания была, переходит в пору возмужания. Поумнел, вроде бы, руки искуснее и тверже стали. Из пещер естественных, холодных и сырых, перебрался он в здания рукотворные, научился дворцы и храмы великолепные строить. Красоту тела своего, человеческого, познал он, из мрамора и другого материала подобие его, созидая и творя. И боги звериный облик свой сменили на человеческий, избрав самый яркий и красивый из того, что был под руками. А, вот, нравы остались прежними. Над желаниями царить сила продолжала.

Гостям, возможно, повезет,

Тогда не грузом нагруженны,

А каждый девушек ведет,

Чтоб и друзьям достались жены.

Не хотели люди служить любви, умоляя ее о милости, предпочитали все силою брать. Женщин коленопреклоненно не умоляли о любви, а, схватив, зажав в стальных объятиях, уносили, похитив, прочь. Так, Левкипид — Фебу и Гилайеру, братья Афаретиды похитили. Неистовый Идас похитил Марпессу. От героев греческих не отставали и боги. Владетель подземного царства Аид похитил Персефону, когда та собирала цветочки на лугу. Посейдон, владетель пучин морских пытался похитить Меланиппу, и довел бы дело до конца, если бы не стал на пути бога мудрый кентавр Хирон, равный по силам богам-олимпийцам. Вспомни читатель, как верховный бог Зевс, обернувшись быком, похитил красавицу Европу. А разве люди не следовали за богами, подражая им? Что же удивительного в том, что причиной воспетой слепым Гомером Троянской войны стало похищение Парисом красавицы Елены? Гостей, непрошенных, ждал суровый прием. Но, о нем знали похитители невест…

Пора пришла обзавестись женой,

Ее похитить нужно у соседа.

Идти приходиться войной,

И ждать решительной победы.

Иль голову свою сложить,

Под топором, мечом, секирой.

Венере следует служить,

Чтоб получить подарок милый.

Был один народ, который, утратив свой воинский пыл, смиренно добивался невесты, служа безропотно своему будущему тестю. Это были иудеи. Так, библейский Иаков, давший свое имя «Израиль» народу и стране, служил тестю своему Лавану четырнадцать лет. Иакову нужна была Рахиль, а Лаван, хитрющий, сначала отдал старшую дочь свою Лию, и только потом, Иаков получил искомое. И пришлось ему вдвое больше работать на Лавана.

А у евреев мирный путь

Служить работником у тестя,

И ждать, что тот когда-нибудь

Подарит дочь свою в невесты.

Шло время, но люди не изменяли звериной сущности, заложенной в них. Изменялся только вид оружия, да возрастали масштабы войн. Посмотрите вокруг и подумайте, сколько сегодня создано оружия против человека. Пусти его все в дело, не только людей не останется, не только живое исчезнет, но и сама планета едва ли уцелеет? В войнах редко было только желание захватить территорию — земли необжитой в древности было много. Вот желания обрабатывать ту землю, всегда не доставало. Тяжек труд человека, посвятившего себя служению земле. С раннего утра и до заката, обжигаемый солнцем и ветрами, земледелец с мотыгой, или серпом, с тоскою глядел в небо: «Не пошлет ли Бог дождя благодатного?» или, «Может, даст Бог день светлый, да ясный, с ветерком легким, ласковым, пот с лица убирающим, чтобы успеть срезать колосья хлеба созревшего!» А, еще оставался главный вопрос: будет ли урожай достаточным не только для того, чтобы прикормиться? А чем была лучше работа каменотеса в каменоломнях? Мокрый от пота, задыхающийся от пыли непроглядной, с камнережущей пилой, шлифовочными пластинами? Не смел он работы прекратить своей, пока знака не получал от надсмотрщика. Кусок ячменной лепешки, да ковш тепловатой мутной воды, подкисленной перебродившим, превратившимся в уксус вином, чтобы раб животом потом не маялся, и снова за пилу и шлифовальный камень берись! А в серебряных и оловянных рудниках, под землей, во тьме, у клочка света, вырываемым чадящим факелом, человек кайлом откалывал куски породы… Кто согласится труд такой выполнять добровольно? Нужны были люди, которых можно было заставить все это делать. Такими людьми станут рабы. Сотни, тысячи рабов, говорящих на разных языках, но все хорошо понимающие речь плети из буйволовой кожи, только один храм бога в Древнем Египте обслуживали! А сколько их было всего? И в храмах, и на царских работах, и рабов в семьях египетских? Рабов, главным образом, поставляла война. Она давала возможность отобрать и имущество порабощенных. Чем больше возникало желаний, чем многообразнее становились они, тем большего количества для выполнения их нужно было рабов и рабынь. Крепкие, здоровые, к тому же, способные рожать новых рабов и рабынь. Встречались рабы и из рода-племени своего. Это те, кто взяли долг, да не смогли вовремя вернуть его. Тот, кто в долг дал, господином становился, а потому волен был по усмотрению своему распоряжаться телом раба, прежнего соседа своего.

Были и такие, кто, рабом не став, от милостей другого все-таки зависел. И не раб, но и еще не господин. Миру живому свойственно иерархическое устройство. Особенно это проявляется тогда, когда живые существа живут общностью, стаей. Действия всех тут должны быть согласованными, подчиненными одному требованию, а не желанию отдельной особи. И ведущий в коллективе (вождь, вожак) должны обладать отличительными чертами характера, выгодно выделяющими его преимущество. На первом этапе человеческого общества решающую роль играла физическая сила.

Потом она медленно стала уступать место разуму. Разум стал пользоваться услугами силы всех, кто вошел в сферу его влияния

Властью не делились,

Создали законы.

Разуму дивились,

Силе, бив, поклоны.

Сила постоянно требовала своего подтверждения. А подтверждение требовало грубого обращения с претендентами на власть. Стычки за место вожака или вождя были постоянными. Вождь имел право выбора лучшей части добычи, право на самую привлекательную и сильную самку. Так что, для того чтобы смертно биться, имелись серьезные основания. Но желать богатства, еще не означает возможности ими обладать…

Слух по земле идет, растет,

Что город есть богатый

И золотые в нем не в счет,

Гребут его лопатой.

Пришел воитель, обложил,

И день, и ночь штурмует,

И нечем горожанам жить

Съедобным не торгуют.

Еще мгновенье, город взят,

Идет теперь расправа,

За городской стеною ад,

Что делать, Боже правый?

Вождь победителей суров,

Кто гнев его остудит?

Снесет он тысячи голов,

А остальных — осудит!

Ограблен город и сожжен,

Добычу валят в кучу.

Вождь отберет красивых жен,

И все, что есть, получше…

Потом других черед придет,

В добыче — его доля,

Но терпеливо каждый ждет,

Пока хватает воли.

Из бедных хижин и дворцов

Все заберут богатство,

Детей и женщин, и отцов

Печальна участь — рабство.

Расценки разные у них:

Красивый, юный, сильный

Пойдет за пару золотых,

А старых — ждет могила.

Бывало и так, что воин, показавший в битве храбрость, незаурядную, увидев в куче добычи что-то здорово влекущее к ней, не дожидался своей очереди, хватал его, дерзко глядя при этом в лицо вождю. Это был дерзкий вызов, который пропустить просто так было невозможно. Что было делать вождю? Наказать дерзкого, показавшего чудеса храбрости при штурме города? Нельзя, не поймут остальные воины! Храбрейшего казнить? И вождь принимал единственно правильное решение — оставить понравившуюся вещь храбрецу. При этом следовало, по-отечески, в знак поощрения, похлопать по плечу гордеца, дав понять всем окружающим, что храбрость безрассудная может и в будущем рассчитывать на благосклонность. Что поделать, приходилось делать «хорошую мину при плохой игре. Но горе тому, кто решился бы это повторить, не имея особых заслуг…

Один не вытерпел, схватил,

Вождь кисло улыбнулся,

Еще один, не попросив,

К добыче потянулся.

Остановил вождь наглеца,

Ощерив зубы в гневе:

«Ты дележа не ждешь конца,

И мне, вождю не веришь?

На наглеца вождь посмотрел,

Лицо мрачнее тучи. —

В бою ты был не слишком смел,

А лапы тянешь к куче!

Схвативший первый, мной

прощен, —

Храбрейшим был он в деле, —

Дарю ему одну из жен,

Любою пусть владеет!

А ты сверхскромым был в бою,

С мечом не лез на стены,

Считал бесценной жизнь свою,

Готовый был к измене»…

Угроза — не пусты слова,

Вождь меч свой поднимает.

И с плеч скатилась голова,

Был дерзок — понимают!

Чем более цивилизованным становилось общество, тем больше прав становилось у вождя, и условий для их разнообразного проявления. Это привлекало многих к желанию завладеть властью. Не исчезло это желание и сейчас, даже ярче, образней стало, поскольку возможностей для реализации его стало значительно больше, и не требуется для этого большой физической силы. Больше наглости, хороший криминальный опыт, и, естественно ложь. Самой несусветной, самой чудовищной лжи верят, если она приятна в обществе постоянно обманываемых. «Non alium videre patres; aliumvenepotes аspicient» (Это то, что видели наши отцы, это то, что будут видеть потомки) — сказал как-то Манилий, и он был абсолютно прав.

Пока общество людей не знало торговли, а пользовалось только услугами прямого обмена, оно ничего не накапливало. Переход к торговле потребовал эквивалента стоимости. Трудно вести обмен предметов различной значимости и назначения. Требования к эквиваленту: должен был долго служить, не меняя своего вида, и не иметь значительного объема. Ну, скажем, как переместить эквивалент стоимости, если он имеет размеры мельничного жернова? Не удивляйтесь, каменные деньги такого характера имели хождение в мире прошлого. Скажем, на отдельных островах Полинезии и некоторых районах Мадагаскара. Человечество многое перепробовало, пока, наконец, не остановилось на металлах, которым стали придавать определенную форму при чеканке и наносить на них определенные знаки, поскольку с начала их создания, появились и те, кто начал создавать фальшивые деньги, желая участвовать в распределении даров роскошной жизни.

Золото и серебро устраивали торговцев своей универсальностью распространения, и потому что, находясь в природе в малых количествах, они всегда обладали большой ценностью. Слишком большой труд вкладывался в добычу этих металлов. Затраченным трудом и определяется стоимость золота.

Не более того, что вложено в него:

Трудом людским и временем.

А Бог найти ль его помог?

Так в том всегда сомнение?

Не стоит, наверное, слишком много уделять сил своих и времени слабостям человеческим. Потакание слабостям своим разрушает душу и уродует тело. А раз так, что стоит объявить их греховными. Вера в могущество разума и возможности его использования — и есть той целью, которая должна стать смыслом существования.

Прошли те времена, когда являлся Бог,

Чтоб укрепить у слабых силу веры,

Знамением своим давать надежду мог,

И все ж безверие было тогда без меры.

И, обращаясь с просьбами к нему,

Не жди, перед тобою не предстанет,

Не действуй вопреки рассудку своему,

Не то спасение твоей могилой станет.

Кто породил греховные желания? Известно всем, даже детям, — дьявол. Это он пытался искушать Иисуса Христа, кстати, и золотом в том числе. Думается мне, что к созданию золота антипод Бога руку свою обязательно приложил. Знал Антихрист, что оно не подвергается коррозии, не изменяясь во времени, а поэтому, может нести на себе незаметно всю греховность человеческую, сконцентрированную и во времени, и в пространстве. И превратилось золото в предмет не только накопления, но и в предмет вожделения.

Невозможно, на сегодня, определить цену, заплаченную человечеством, за право обладания им. Во истину, золото — самый проклятый металл, не утративший до нашего времени своего вредоносного значения. И во имя его совершается большинство преступлений на земле!

Кто знает, когда желтый мягкий металл, не поддающийся коррозии, начал свое победоносное шествие по земле? Известно только, что это случилось тогда, когда человек ни читать, ни писать еще не умел

И еще, древние греки, наверное, ошибались с названием того периода, в котором мы живем. В железном периоде пребывания человечества, не железу, а золоту стал подвластен наш подлунный мир.

Мучительный недуг

«Кто любит серебро, тот не насытится серебром; и кто любит богатство, тому нет пользы от того. И это — суета»

Екклезиаст.

Если подсчитать всех погибших в сражениях, число потрясает своей величиной. Если проанализировать все убийства, захлестнувшие пространство бывшего Советского Союза, уже после развала, становиться ясно, что причины их кроются не только в разгуле национализма, о котором так часто горят, но и в желании, под шумок, завладеть имуществом, богатством «ближнего». Национализм это только инструмент, который позволяет незаметно забирать то, что принадлежит многим, отводя подозрение в искренних намерениях, внешней исключительной показательностью защиты «национальных интересов». Словно, не видят поборники национальной идеи, что народ, ими защищаемый, продолжает погружаться в пучину исключительного невежества и невиданной прежде бедности. Появились в неисчислимом количестве бездомные, избравшие местом жительства свалки для отбросов, детская чудовищная беспризорность, полная неграмотность тех, кому должна принадлежать будущность нации. Следует добавить к этому откат к прошлому, — слава Богу, — пока ограничивающийся символами прошлого казачества. А поддержание идеи национальной значимости основывается на освобождении от мнимых пут национального рабства, для чего переделывается вся предыдущая история, или создается новая, мифическая в основе своей. Особенно наблюдается это на тех территориях, которые до революции государственностью своею не обладали. И везде это все замешено на крутой русофобии. Даже у тех, кто стоит у истоков создания Руси.

Мы надели жупаны —

Это лишь полгоря, —

И атласные штаны,

Шириною в море.

Нужно доброе извлечь,

Не овечью шкуру,

Не стальной двуручный меч,

Чтоб махать им сдуру!

Вот бы уровень поднять

Человечьей жизни,

А не нужно поминать

Прошлое отчизны.

Что прошло, то не вернуть, —

Суета сует, —

Только в будущее путь

Отыскать суметь.

А следовало бы всем, забыв о прошлом, окунуться в реальность настоящего дня, и от общих рассуждений перейти к конкретным делам, касающихся каждого из нас, в отдельности.

Кто бы, и что бы не говорил, но существует круг опасений вполне реальный, когда вы возвращаетесь поздно домой, минуя одну пустынную улицу за другой, да, еще в придачу, когда они плохо освещены. Каждой клеточкой своего тела вы ощущаете опасность, ни формы, ни объема ее не определяя, она в большинстве своем сводится к тому, что кто-то желает отведать кусочек вашего тела, или очистить содержимое вашего кошелька. Все иное, находящееся вне обычного человеческого измерения, наполняет душу вашу безотчетным страхом, но ничего определенного в себе не несет, и зависит только от изощренного состояния вашей психики. Только безудержная фантазия сценариста кино, рисует картины человеческих страданий при встрече с созданием потустороннего мира. Часто создается впечатление, что сценарист и режиссер такого кино только что сбежал из закрытого, строго охраняемого, психиатрического заведения. Едва ли воображение может идти далее выпитой вампиром крови? Что еще может сделать дух, даже подыскавший для себя телесную оболочку? Древние были практичнее нас, принося жертвы умершим, они молили их не для того, чтобы те не тронули их телесной оболочки, а только, чтобы, затаив зло, не изменили хода течения судьбы. Психика древнего человека была здоровой. Они и понятия не имели о том, что когда-то будут созданы заведения для пребывания в них душевно больных. Страдания близкого нашему сознанию состояния человеческого тела в счет не принималось. Современный человек должен молиться конкретному временному явлению, и ничему иному. В Америке, выходя на вечернюю прогулку, нужно не молиться о предотвращении встречи с бестелесным исчадием, а иметь в кармане деньги, величина суммы которой определяется стоимостью дозы наркотика. Она спасает двух людей одновременно, одного от смерти, другого от чудовищно неприятных ощущений «ломки». Едва ли, кто-то берет с собой молитвенник или книгу заклинаний, чтобы ими отогнать земные силы зла? А вот мелкие деньги брать надо!

Все неприятные истории встреч банальны, до тошноты, потому что грабитель должен быть законченным придурком, чтобы ожидать большой поживы, нападая на случайного прохожего? Расчет диктуется только острой необходимостью нападающего, и дальше удовлетворения низменных человеческих потребностей не идет. Цицерон говорит: «Diviriaum fructus est in copia, copiam declarat satietas». (Плод богатства — обилие. Обилие — довольство). Когда идет речь о продуктах питания и предметах необходимости, с Цицероном можно согласиться. Когда же речь идет о роскоши, его фраза становится спорной.

Иное дело, если речь идет об огромных денежных средствах. Пути их приобретения различны, хотя конец един: расшвырять их, ибо прогулять можно, а проесть нельзя.

Анекдотически звучит случай, разбираемый в суде, кода на вопрос, что сделали обвиняемые с похищенной цистерной спирта, прозвучал ответ: «Продали!!

А на вопрос, куда дели деньги, прозвучал короткий, но удовлетворивший всех, ответ: «Пропили!»

Господь, Бог наш принял одно, самое мудрое решение из всех возможных, давая нам понять, что из награбленного, с собой на тот свет человеку ничего не унести, а жизнь настолько скоротечна, что испытать всего, выходящего за рамки человеческих возможностей, нереально.

«И как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет из труда своего, что мог бы он понесть в руке своей». — Говорит Екклезиаст.

Вот и подумайте хорошенько над тем, что вам нужно?

Наслаждение ли?

«И если какому человеку Бог дал богатство и имущество, и дал ему власть пользоваться от них и брать свою долю и наслаждаться от трудов своих, то это — дар Божий».

Екклезиаст.

Вдумайся всяк, читающий и мыслящий, в слова древнего мудреца о богатстве! Речь идет не о богатстве вообще, а о разумной доле его.

Я лично не знаю, принесло ли кому-то истинное счастье наслаждаться богатством, тем более, таким, которое совершенно случайно свалилось на голову? Личного опыта не имею, поскольку никогда не жил в условиях полного достатка, поэтому приходится обращаться за ответом к истории. Неоднократно приходилось встречаться с теми людьми, блестящая жизнь которых заканчивалась полным крахом, разорением, развалом, и, казалось, без всяких надежд на возрождение. Все надежды разбивались, как сосуд из хрупкого стекла. Но, если эти люди довольствовались малым, достаточным для удовлетворения физиологических потребностей, жизнь налаживалась.

Все определялось положением человека в иерархической лестнице того времени, в котором он пребывал.

Я бы не сказал, что жизнь древнеегипетских владык, обладающих огромными богатствами, протекала в сибаритстве, наслаждениях и изнеженности, как это кажется отдельным личностям нашего времени, не находящих иных целей для своих сокровищ. В глубине времен, из сведений, дошедших до нас, известно, фараонам постоянно приходилось доказывать, что они еще достаточно здоровы и физически сильны, чтобы править государством. Одряхлевших, физически слабых фараонов, просто умерщвляли. Позднее от практики убийства царей отказались. Но фараон и сам должен был заботиться о физическом вместилище своей души, понимая, хотя бы то, что он для всех остальных является олицетворением верховного бога Ра на земле, а бог никак не может быть слабым и тщедушным. Вспомните, в именах фараонов содержалась частица имени верховного бога, скажем в имени Рамсес, это была частица «Ра» — имя бога солнца. В имени Тутанхамон — это слово «Амон», тоже означающее имя бога солнца. Известно, что Рамсес Второй был мужчиной громадного роста, около 2-х метров, могучего телосложения, вполне соответствовал физическому совершенству, в то время, как Тутанхамон был изнежен и слаб. Но эти недостатки можно было объяснить юностью фараона. Не успел он еще возмужать, в силу мужскую войти! Изнеженная, проводимая в наслаждениях жизнь, физическому и духовному развитию не способствует Древние египтяне, начиная жизнь свою на земле, готовились к жизни в царстве мертвых. Накопление богатств было связано с жизнью загробной. Этим можно было объяснить перечень всего того, что должно было сопровождать умершего, включая связки чеснока и лука, иные полезные вещи, обнаруживаемые в их захоронениях. Сокровища, помещаемые в гробницу, где покоилась мумия умершего фараона, должны были, по мысли древних египтян, позволить вести обеспеченную жизнь в царстве мертвых.

Что нужно мумии иметь,

Когда предстанет пред богами,

В том мире, где владыка — смерть.

Где время — за семью замками?

Способность с ними говорить, —

Жрецы очистили уста, —

Способность мыслить и творить —

Жизнь в мертвом царстве не проста.

И нужны кубки и посуда,

И золото, коль оно есть,

Пусть будет в форме, или в грудах,

Не самому придется несть!

И спрятать нужно все надежно

От свор грабителей могил,

Ведь что поделать, коль несложно

Им перебраться через Нил!

Были в далекие времена, да, есть и по сей день те, кто избрал ремеслом своим ограбление мест захоронения. Редкое захоронение в долине фараонов оказалось не ограбленным еще в древности. Археологов охватывает ликование, если древнее захоронение оказалось не полностью ограбленным, если что-то вспугнуло грабителей и не дало возможности довести ограбление до конца. А это, в свою очередь, наводит на грустную мысль о том, что были в древности и высокопоставленные вельможи, чиновники, скупающие награбленное, не боящиеся мести бога смерти Анубиса! Какому богу они поклонялись, если даже всесильный бог смерти не пугал их?

Мертвым от живого не отбиться

Заступ и лопату не поднять,

Будет ли в гробнице находиться,

Или катакомбы занимать?

И грабитель ни во что не верит,

Что ему молитва, или крест?

Не удержат ни замки, ни двери

И до тайных доберется мест.

Судя по тому, что мумии фараонов не сумели воспользоваться сокровищами, оставленными им в посмертное пользование, а это тонны золота, — а при жизни своей вели довольно скромную жизнь, подготавливая себя к загробной жизни, — счастливыми их никак не назовешь!

Бесславный поход

Fortuna vitreа est; tunc cum splendet fragitur

Судьба — стекло; блестя — разбивается

Публий Сир

Богатства позволяют удовлетворять почти все желания физиологического характера. Но большая часть желаний все же лежит за пределами физиологических потребностей, а с учетом материальных возможностей, действует отрицательно, развращает людей, делает их изнеженными, слабыми, не способными к физическому сопротивлению к физически сильным, беспощадным в силе своей, завоевателям. Так было в прошлом. В конечном счете, приходит осознание того, что богатством его обладатель дурно воспользовался. Так бывает и сейчас. Так будет и в будущем. Впрочем, иначе это и быть не может. Удовольствие истинное приносит только то, что с великим трудом достигается.

Власть требует затрат «огромных»,

Осмелюсь утверждать уверенно, —

Приходит к власти скромный, стройный,

В через год, на внешний вид, беременный.

Когда в Древнем Египте забыли о физическом здоровье нации не только фараон, но и его окружение, Египет вначале оказался под властью гиксосов, а затем надолго покорился Ассирии.

И ассирийцам, азиатам, прежде, смелым, решительным, физически здоровым, не долго пришлось наслаждаться всем тем, что они завоевали. Рабы день и ночь трудились, выполняя прихоти чужеземцев. Возводились огромные храмы, дворцы, висящие сады и прочее, и прочее. Но не повезло Ассирии, она, отяжелела от награбленного, разленилась, предпочитая рабский труд даже там, где это делать необходимо только самому, отдала предпочтение пиршествам и забавам.

И если ее царь Саргон, которого считают самым богатым человеком из тех, кто когда-то жил на земле, еще не только занимался накоплением богатств, но и уделял большое внимание строительству и укреплению государства, а потому и успел передать правление своему приемнику, то, что можно сказать о последнем ассирийском царе Сарданапале? Он и оказался последним потому, что, обладая огромным богатством, не нашел иного применения своим сокровищам, как за счет их вести изнеженный образ жизни, купаясь в роскоши. Пришло время, и оказать должное сопротивление завоевателям Ассирия не смогла. Легко Вавилон покорил Ассирию, превратив ее в свою провинцию. Можно ли было это предвидеть? Можно. Но роскошная жизнь, забавы расслабляли и уходило прочь само желание — задуматься. И прав Гораций, говоря:

«Quid quisque vitet, nunquam homini satus, сautum est in horas?» (Человек не в состоянии предусмотреть, чего ему должно избегать в то или иное мгновение).

Бесславным был его поход, —

Рассчитан на удачу, —

Рабами стал его народ,

В неволе стонет, плачет.

Нет и оракула вины, —

Двусмыслен был ответ.

Исход предсказанной войны

Сулил немало бед.

Оракул только не сказал,

Кому беда грозит.

Но, были уши и глаза,

Чтоб трезво оценить.

Он к своей пользе его свёл,

Беспечен был и весел,

Врага б возможности учёл,

Тогда б сидел на месте.

Теперь в коляску запряжён,

На праздник в Ниневии,

Врага катает, его жён,

Противиться не смея.

И по спине гуляет плеть,

Под злобные насмешки,

Пока не остановит смерть,

В раздумье, иль в спешке.

Крюками стянут его труп

В зловонную канаву.

Молитвою не помянут —

Таков конец бесславный.

Чтобы в войне не проиграть,

Нужна была б разведка,

Оружие, готовить рать,

Стрелков расставить метких.

И в битве место подыскать,

Чтоб войско развернулось.

А на удачу уповать

Способна только глупость

Всем в назидание

Per quae lucsuria divitiarum taedio ludit.

(Забавы, пресытившейся, забавами роскоши)

Сенека

Не воспользовался опытом прошлого почему-то и последний царь Вавилона. Совсем, не желая, того, он оставил слишком заметный след в том историческом документе, каковым является библия. Вот как закончил жизнь свою царь Вавилона Валтасар (Бельшацар) …Я обращаюсь к библейскому материалу:

После смерти Навуходоносора могущество Вавилона стало клониться к упадку. При царе Вавилона Валтасаре грозные войска персидского царя Кира приблизились к Вавилону. Валтасар, уверенный в крепости двойного ряда стен столицы, предавался пиршествам и разврату. На одном из таких пиров он велел принести сосуды, вывезенные Навуходоносором из иерусалимского храма. Из этих священных сосудов царь и его вельможи начали пить вино. Вдруг на противоположной стене пиршественного стола показалась человеческая рука и написала непонятные слова. Разгадать их никто не мог. Тогда призвали иудейского мудреца Даниила. Даниил разобрал надпись: «Сосчитаны дни твоего царствования, взвешены на весах твои дурные дела и разделено твое государство между мидийцами и персами. Кир взял Вавилон и присоединил к Персии, а десятки тысяч иудеев вернулись из плена к себе, а Иудею.

Сменила вечер бархатная ночь,

Но духота с небес ещё струится,

Не в силах ветерок дремоту

превозмочь,

Чуть-чуть заставил листья

шевелиться.

И, наконец, устав, совсем уснул,

А небеса усыпали светила,

У берега реки негромкий слышен

гул.

Тьма тяжкая живое поглотила.

На стенах крепостных перекликалась

стража,

На город надвигались отдых сон,

Движения почти исчезли разом,

Заснул огромный шумный Вавилон.

Лишь во дворце царя бушует жизнь,

Собрались тысячи вельможей,

И отовсюду всадники неслись,

По зову сердца и царя, быть может.

В огнях сияют царские чертоги,

А в подземельях стон и звон оков,

И изваяний каменных здесь много,

Быки у входа с ликами богов

Курятся благовонья, запах пота,

Смолы горящей им не перебить,

Столицы на ночь заперты ворота,

И даже мышь сквозь них не

пробежит.

Кого теперь бояться Валтасару?

Отец его — Навуходоносор

Оставил сыну мощную державу,

Не знавшую беды до этих пор.

Огромный зал. Высокий потолок.

Горят у стен большие чаши с

маслом.

Прозрачный курится и стелется

дымок.

То там, то там свеча погасла.

Рабы меняют их, внимательно следя,

Чтоб свет был мягким, ровным.

А чтобы зал был теплотой объят,

Пылают угли в бронзовых жаровнях.

Внутри дворца бокалов стук и звон,

И музыка простая льется,

Заздравная царю звучит со всех

сторон,

А Валтасар ликует и смеется.

Он возлежит на царском ложе

И цветником вокруг в нарядах жены,

Полураздетых тьма ещё наложниц,

Рядами рослых стражей окруженных.

Пирует Валтасар, который день

подряд.

Припухли веки от еды и хмеля,

Над ним лишь опахала шелестят,

Взглянуть в глаза царю никто не

смеет.

Огромный стол, заваленный едой,

Смешались все дары земли и моря,

Неведомое здесь увидится порой,

Здесь невозможны шум и споры.

Поодаль ломятся столы от яств и

вин,

Мелькают руки, тянутся за ними,

И ладана витает легкий дым,

Все запахи приправ, смешав с своими.

Там пьют, едят, там шутки, смех,

Там голых женщин обнимают,

Там каждый испытал и радость и

успех,

Там злых богов так часто поминают.

Там виден алчный, похотливый взор.

Швыряют на пол со стола объедки,

Там все давно забыли про позор,

Недобрым словом, поминая предков.

Сменили музыку еврейские напевы

Плывут в тяжёлом воздухе дворца.

В расцвете красоты, танцуют девы —

Бесспорно образцы создателя, творца.

Сплетаются в движеньях руки, ноги

Изгибы тел чудесны, без прикрас,

Здесь в позах эротические Боги.

Здесь царство безмятежное проказ.

И вновь по знаку всё сменилось,

Начались грубые и плотские утехи.

В глазах гостей двоилось и троилось,

Тут не до легких шуток, смеха.

Чем больше хмель одолевал гостей,

Спадали чаще с душ их покрывала,

И действия разнузданней, смелей,

Им нежности уже не доставало.

По членам пробегал любовный

трепет.

А в жилах их чудовищный огонь,

Им юных дев уже не нужен лепет,

Они взорвутся, только дева тронь.

Похоже, здесь порок любой, разврат

Приправой стали к яствам и вину,

Вступают в связь сестра и брат,

У друга обесчестят здесь жену.

Кровосмесительство — не грех

Здесь, на пирах у Валтасара,

Кого-то в блуде ожидал успех,