Бесплатный фрагмент - Зеркало, в котором нет отражений

Введение

Если вы открыли эту книгу ради уютного вечера, где за окном шумит дождь, а под пледом тепло и спокойно, — закройте её немедленно. Потому что после этих страниц ни дождь, ни плед, ни даже собственное отражение в зеркале не будут вызывать у вас прежних чувств.

Люди привыкли верить, что зеркало — это просто кусок стекла, услужливо показывающий, насколько безнадёжно вы не выспались, насколько криво сидит галстук или насколько плохо вы подобрали тональный крем. Мы привыкли доверять отражению: оно честное, оно неподкупное, оно всегда рядом. Даже когда все против вас — зеркало смотрит молча, будто понимает.

Но что, если однажды оно решит больше не смотреть?

Что, если зеркало вдруг перестанет вас замечать?

Вы наклонитесь к нему ближе, вглядываясь в мутное стекло, и поймёте, что там — пустота. А потом эта пустота заполнится кем-то другим. Не вами. Никогда не вами.

И вот здесь начинается самое неприятное: человек всегда боялся темноты, привидений, инопланетян, искусственного интеллекта, но никто толком не задумывался, что страшнее — потерять своё отражение или встретить его?

В этой истории наука и мистика играют в поддавки. Учёные будут спорить, пытаться объяснить происходящее квантовыми теориями, гипотезами наблюдателя, параллельными реальностями… Но вы быстро поймёте: научное объяснение не снимает страха. Оно делает его плотнее, осязаемее, будто холодное дыхание на затылке.

А ещё здесь будет юмор. Да, чёрный, как сама тьма за зеркалом. Потому что человек смеётся, когда ему страшно. Это не лекарство, это тик, судорога мозга. Героев этой книги тоже будет пробирать на сарказм: кто-то пошутит на грани истерики, кто-то хохотнёт, пока его отражение протягивает руку сквозь стекло.

Вы можете отложить книгу прямо сейчас. Никто не осудит.

Но если решите читать дальше — помните: каждое зеркало в вашем доме уже знает, что вы начали.

И они всегда были терпеливыми зрителями.

До сих пор.

Глава 1. «Зеркало в земле»

Шурф

Земля всегда отдаёт находки неохотно, будто старая вдова, которой неприятно расставаться с наследством. Лопаты вгрызались в сухой грунт, камни звенели, как пустые черепа, и археологи, привыкшие к запаху пыли и костей, работали почти машинально. До того самого удара — глухого, металлического, слишком тяжёлого для глины.

— Ну вот, — буркнул Илья Морозов, главный циник экспедиции, вытягивая из земли кусок чего-то гладкого. — Либо древние похоронили холодильник, либо мы нашли портал в «Икею».

Смех прокатился по раскопу. Такой смех, когда все устали, в голове звенит от жары, а любое дурацкое слово звучит как гениальная шутка.

— Холодильник? — переспросила Анна Соловьёва, худощавая рыжая биофизик, с глазами, которые никогда не умели улыбаться. — Если в нём нет еды, значит, это точно твоя версия.

Она говорила резко, как скальпель, и всегда поддевала Илью — просто потому что его самодовольный сарказм раздражал её сильнее мошкары.

— Отлично, — Илья с усилием вытащил находку. — Теперь у нас есть зеркало. Только какое-то, хм… стеснительное.

Предмет был прямоугольным, словно кусок камня, отшлифованный до идеальной гладкости. Он весил килограммов сорок, и его поверхность не отражала ничего. Даже солнце над раскопом будто отказывалось иметь с ним дело.

— Может, это базальт? — предположил один из студентов, вытирая пот.

— Базальт отражает хуже твоей головы после похмелья, — отрезал Илья. — Но даже твоя башка хоть что-то отражает. А это — нет.

Марина Коваль, историк с вечно чёрными ногтями и кольцами на каждом пальце, присела к находке почти благоговейно. В её глазах горело то опасное пламя, которое у других людей бывает при виде золота.

— Это не зеркало, — прошептала она. — Это окно. Просто пока закрыто.

Илья скривился.

— Окно без стекла? Спасибо, Марина, очень практично. Думаю, древние строили такие, чтобы не смотреть, как соседи опять жарят мамонта.

Они снова рассмеялись. Смех — лучшее лекарство от тревоги. Никто не хотел признавать очевидное: перед ними лежало что-то, что не должно было выглядеть так.

Даже Анна, всегда цеплявшаяся за логику, нахмурилась. Она приложила ладонь к поверхности и резко отдёрнула.

— Холодное, как металл, — сказала она. — Но не проводит тепло. Оно… как будто отталкивает его.

— Прекрасно, — Илья расправил плечи, словно объявлял тост. — Мы нашли нечто, что нарушает законы физики. Поздравляю, коллеги. Через месяц мы будем безработные, зато с мировым открытием.

Они снова засмеялись. Но смех звучал уже тише. Потому что каждый в глубине души подумал об одном и том же: если зеркало не отражает, то куда уходит отражение?

И никто не хотел задавать этот вопрос вслух.

Шутки под пивом

Ночь на раскопе всегда наступала внезапно. Казалось, солнце уставало смотреть на людей с лопатами и просто уходило спать, оставляя им в наследство костёр, жужжание комаров и тихое постукивание бутылок.

Археологи сидели полукругом у огня: грязные, усталые, но почему-то живее, чем днём. В темноте каждый становился настоящим, потому что прятаться было некуда.

Илья сделал большой глоток дешёвого лагерного пива и заговорил, как обычно, с усмешкой:

— Ну что, коллеги, поздравляю. Мы откопали самое странное зеркало на свете. Представляю древнего нарцисса: стоит, смотрит в пустоту и думает — «Боже, какой я загадочный».

Марина прыснула, прижимая к груди кружку.

— Уж лучше смотреться в пустоту, чем в нынешние зеркала. По крайней мере, пустота не показывает целлюлит.

— Ага, — хмыкнул студент, пытаясь казаться остроумным. — Селфи древних: лицо, ничего, ещё немного ничего.

— Молчать, дети, — оборвала его Анна. Она сидела прямо, будто костёр был лекционной аудиторией. — Вас не смущает, что зеркало не отражает?

— Смещает, — уточнил Илья. — В психику. У тебя — тревога, у Марины — восторг, у студента — желание произвести впечатление. А у меня — острое желание заказать ещё ящик пива, пока оно не решило отражать только наше похмелье.

Огонь осветил его лицо — худое, с усталой иронией во взгляде. Он всегда шутил первым, но делал это так, что после смеха у всех оставался лёгкий холодок под рёбрами.

Анна скривилась, но ответила спокойно, сдержанно:

— Ты всё время шутишь, Морозов, будто смеёшься над страхом.

— Именно, — он поднял бутылку. — Лучше смеяться над страхом, чем позволить ему смеяться надо мной.

Костёр треснул, выстрелив искрой в темноту. На секунду всем показалось, что за кругом света кто-то стоит. Но никто не сказал ни слова.

Марина заговорила первой, тихо, как будто боялась разбудить ночь:

— Я думаю, зеркало — это дверь. Просто мы пока не знаем, куда она ведёт.

Илья фыркнул, но в этот раз не ответил.

Ему вдруг стало не по себе: в бутылке с пивом он увидел своё отражение.

Только оно почему-то моргнуло раньше, чем он сам.

Первый взгляд

После костра лагерь стих. Комары улетели к более вкусной крови, студенты разбрелись по палаткам, и только костлявый силуэт Ильи остался сидеть с бутылкой, будто охранник собственного цинизма.

Он встал, пошёл к находке — зеркало так и лежало в шурфе, накрытое брезентом. Казалось, что оно дышит под тканью: едва заметное колыхание, хотя ветра не было.

— Спокойно, дружище, — пробормотал Илья, стягивая брезент. — Сейчас я посмотрю на твою замечательную, неотражающую рожу.

Он наклонился над гладкой, чёрной поверхностью. И вдруг увидел.

Силуэт. Чёткий, высокий, человеческий.

Но это был не он.

Сначала мозг рефлекторно успокоил себя: «Ну, привет, оптическая иллюзия. Рад знакомству». Но иллюзия не спешила исчезать. Более того — она двинулась.

Илья поднял руку. Силуэт — нет.

Илья шагнул влево. Силуэт — остался стоять.

Потом он наклонил голову набок, и фигура в зеркале сделала то же самое, но с задержкой.

Секундой позже.

— Отлично, — выдохнул он, вцепившись в бутылку, как в крест. — Я только что встретил своё отражение с лагом. Интернет у загробного мира, видимо, тоже через ж…

Ему не хотелось отводить взгляд. Любопытство жгло сильнее страха. Силуэт словно смотрел на него — без лица, без глаз, но взгляд чувствовался физически, как игла в затылке.

— Ну что, дружище, — нервно усмехнулся Илья. — Если ты я, а я ты… то кто из нас завтра пойдёт на лекцию, а кто останется здесь валяться в грязи?

Силуэт поднял руку.

Но не ту, что должна была повторить его движение.

Не зеркальную. А правую. Ту же самую.

Илья похолодел. Впервые за долгие годы сарказм не пришёл на помощь.

В этот момент он понял: зеркало вообще не собирается играть по правилам.

Он дёрнулся назад, накрыл находку брезентом, будто это могло остановить то, что он только что видел.

Илья никогда не признается никому, но когда он возвращался к костру, у него дрожали руки.

А бутылка, которую он держал, всё ещё отражала его лицо.

Только губы на отражении улыбались шире, чем у него самого.

Дежурство ночью

Ночью лагерь дышал иначе: палатки тихо шуршали, словно в них прятались огромные насекомые, костёр тлел красными точками, и даже земля казалась более тяжёлой. Анна Соловьёва сидела у шурфа на дежурстве, записывая в блокнот цифры, которые завтра всё равно никто не прочитает.

Она всегда брала на себя ночные смены. Не из альтруизма, а потому что ночью всё честнее: не нужно улыбаться студентам, не нужно спорить с Ильёй. Только тишина и факты.

Она откинула брезент. Зеркало лежало там же, чёрное и гладкое, как пролитая нефть. Но в отличие от нефти, оно не пахло. И не отражало. Оно будто поглощало саму ночь, делая тьму ещё плотнее.

Анна вытянула руку, но не дотронулась. И сразу ощутила: воздух над поверхностью был ледяным. Сухой степной ветер тёплый, её собственная ладонь тёплая, а вот от зеркала веяло холодом, словно из подвала, где хранили не картошку, а чужие страхи.

Она отдёрнула руку, но не смогла отвести взгляд. Казалось, если отвернётся, зеркало что-то сделает.

— Замечательно, — пробормотала она вслух, голосом, в котором всегда звучала ироничная усталость. — Теперь я сижу и боюсь предмета. Если Илья увидит, будет смеяться месяц.

Она открыла термос, налила себе чёрного кофе. Сделала глоток. И тут же заметила: пар, поднимающийся из кружки, исчезал, стоило ему коснуться зеркала. Будто его вдыхала невидимая глотка.

Анна почувствовала, как по коже пробежал холодный пот.

Физика не любит таких фокусов.

Она сделала запись в блокноте:

«Объект излучает отрицательную тепловую динамику. Воздух вокруг него имеет меньшую температуру, чем окружающая среда. Возможно, аномалия пространства.»

А потом добавила ещё одну строчку — уже мелким почерком, как личную заметку, не для отчёта:

«Если долго смотреть на поверхность, возникает ощущение, что кто-то смотрит в ответ.»

Она захлопнула блокнот, снова накрыла зеркало брезентом и постаралась думать о чём угодно, только не о том, что будет, если ткань вдруг сама соскользнёт ночью.

Но до самого утра ей казалось: холод никуда не ушёл.

Он тихо сидел у костра рядом с ней.

Глава 2. «Фотон, который не вернулся»

Лабораторный эксперимент

Утро началось с пыли, кофе и плохого настроения. Временное полевое помещение — шатёр, набитый приборами, — выглядело как смесь барахолки и студенческой лаборатории: кабели, штативы, ящики, в которых инструменты жили вперемешку с консервами и сигаретами.

Зеркало заняло центральное место, как трофей, который никто не хотел признавать победой. Оно лежало на подставке, окутанное серой тканью, и казалось, будто само выбирало момент, когда его можно открыть.

Анна поставила лазерный модуль на штатив, выровняла его с точностью до миллиметра. Красная точка упёрлась в гладкую поверхность артефакта.

— Итак, коллеги, — сказала она, щёлкнув тумблером. — Сейчас мы посмотрим, как объект ведёт себя при воздействии монохромного излучения.

— Перевожу для людей, — вставил Илья, развалившись на ящике. — Сейчас мы узнаем, любит ли зеркало лазерные указки так же, как коты.

Студенты захихикали. Марина фыркнула. Анна закатила глаза, но не ответила: спорить с Морозовым — значит только кормить его сарказм.

Лазер загорелся ровным лучом, вонзился в зеркало.

И пропал.

Не рассеялся. Не отразился. Не вернулся.

Просто исчез, как будто кто-то выключил реальность на этом участке.

— Так, — Анна наклонилась ближе, проверила датчики. — Нет отражения. Никакого. Даже на уровне шумов. Поглощение стопроцентное.

— Стопроцентное? — переспросил студент. — Но ведь такое невозможно…

— Верно, — сказала она сухо. — Невозможно. Но факт остаётся фактом.

Илья щёлкнул пальцами, будто озарение.

— Значит, зеркало жрёт фотоны. Отлично. Осталось выяснить, когда оно проглотит нас.

— Морозов, — тихо сказала Анна, не отрываясь от приборов, — иногда я думаю, что твой мозг тоже поглощает свет. Только в отличие от зеркала, он даже не блестит.

Он ухмыльнулся, но внутри у всех щёлкнуло что-то неприятное. Потому что приборы молчали. Лазер исчезал бесследно. Будто за поверхностью не было материи. Будто там не было ничего.

Тишина давила сильнее, чем шутки Ильи. В этой тишине каждый невольно подумал:

если свет не возвращается… значит, он куда-то уходит.

И только зеркало лежало спокойно.

Как будто знало, что ответы появятся гораздо позже.

И никому они не понравятся.

Теория Анны

В шатре пахло перегретой проводкой, пылью и крепким чаем, который студенты гоняли в термосах так, будто он мог заменить сон. Приборы выдавали ровно ничего. Абсолютное отсутствие данных. На графиках была ровная линия — не результат, а насмешка.

Анна сидела, уставившись на монитор. Карандаш в её пальцах постукивал по столу с математическим ритмом: тук-тук-тук… пауза… тук-тук. Звук раздражал Илью, но он молчал. Не потому что хотел проявить такт, а потому что даже его язвительность казалась неуместной в присутствии объекта, который играл с законами физики, как кот с дохлой мышью.

— Смотрите, — наконец сказала Анна, и в её голосе звучал тот самый оттенок, который все знали: значит, сейчас она скажет что-то, что заставит остальных пожалеть о высшем образовании. — Мы привыкли, что зеркало отражает, потому что свет, который падает на поверхность, возвращается к наблюдателю.

Она сделала паузу, ткнула пальцем в чёрную плиту.

— Этот объект не возвращает информацию. Он ведёт себя так, как если бы наблюдателя… не существовало.

— В смысле, — буркнул Илья, — зеркало решило, что мы — воображаемые друзья?

Анна не улыбнулась.

— Именно. Оно не «видит» нас. И поэтому не считает нужным отражать.

Студенты переглянулись. Один даже поёжился.

— То есть, — медленно сказал Марина, — мы для него… не настоящие?

— На уровне квантового наблюдения, — кивнула Анна, — мы не фиксируемся как часть реальности. Оно не регистрирует наш статус. Как будто мы не вписаны в уравнение.

— Подождите, — оживился Илья. — Если оно не считает нас существующими, то что оно тогда считает?

Анна посмотрела на него долгим взглядом, от которого у студентов пробежал холодок.

— Возможно, — сказала она тихо, — оно отражает кого-то другого.

Тишина повисла тяжёлым грузом. Только вентилятор ноутбука жалобно жужжал, словно пытался возразить.

— Великолепно, — Илья наконец откинулся на спину и хохотнул. — Значит, мы в лагере с древним устройством, которое игнорирует наше существование. Какой чудесный способ почувствовать себя ненужным, спасибо. Даже мой отец не был настолько эффективен.

Смех был нервным. Никто его не поддержал.

Потому что все уже подумали об одном:

если зеркало не фиксирует нас — значит, фиксирует что-то ещё.

Насмешки Ильи

Илья не мог вынести тишины. Для него молчание всегда было хуже любого скандала: молчание давало место мыслям, а мысли — штука ядовитая. Поэтому, как только Анна закончила свою лекцию о «нефиксирующем наблюдателе», он встал, потянулся и обвёл группу взглядом, словно актёр перед началом дешёвого стендапа.

— Ну что, коллеги, — начал он, — поздравляю. У нас новый преподаватель. Зеркало. Оно умнее всех нас, только без диплома.

Студенты нервно усмехнулись.

— Серьёзно, — продолжал Илья, шагая вокруг артефакта, будто ведущий ток-шоу. — Представляю: сидим мы такие на экзамене, а зеркало ставит зачёты. «Вы, молодой человек, для меня не существуете, поэтому в зачётку вам ставлю прочерк. Следующий!»

Марина закатила глаза. Анна нахмурилась, но молчала: она знала, что спорить — значит только раздувать его комедию.

— Или вот, — Илья ткнул пальцем в чёрную поверхность. — Может, это не зеркало, а IQ-тест. Мы смотрим в него, а оно решает, кто достоин жить в реальности. Ну, знаете, как турникет в метро: умным — вход, остальным гулять.

— Морозов, — сухо сказала Анна, — иногда мне кажется, что твои шутки — это тоже эксперимент по поглощению света. Тьма, умноженная на сарказм.

Илья вскинул руки.

— Ага! Вот видите? Даже Анна согласна: я — ходячая аномалия. Отлично, значит, я и зеркало теперь коллеги. Только одно из нас молчит, а другое умеет материться.

Смех студентов был неровным, больше похожим на кашель. Никто не хотел смотреть в сторону артефакта, но все смотрели.

Илья сел обратно, налил себе из термоса чай.

— Ну что, — пробормотал он, — если оно считает нас несуществующими, может, оно и кофе мой не увидит? Тогда хоть останется больше.

Тишина вернулась. И именно в ней все поняли: шутки Морозова смешны только до тех пор, пока зеркало молчит.

А если оно ответит… то смеяться будет уже оно.

Первый сон

Ночь всегда наступает слишком внезапно, когда днём ты шутишь про смерть. Илья уснул не сразу: вертелся в спальнике, курил под тентом, мысленно спорил с Анной. Но сон всё же догнал его, и вместе с ним пришло то, что не укладывалось в простое слово «кошмар».

Он стоял перед зеркалом. Тем самым — чёрным, лишённым отражений. Только теперь оно отражало.

Илья увидел себя. Но это «он» по ту сторону стекла был не копией. Силуэт казался чуть вытянутым, движения — слишком плавными, глаза — темнее, чем должны быть. Как будто кто-то изучал Илью до мелочей, а потом собрал копию из чужих деталей, слегка ошибаясь в пропорциях.

Илья поднял руку — отражение не повторило.

Вместо этого оно ухмыльнулось. Его собственная улыбка, но глубже, шире, будто рот хотел разорвать лицо.

— Отлично, — пробормотал Илья, и даже во сне голос звучал привычно насмешливо. — Теперь я сам себе фан-клуб.

Зеркальный Илья наклонил голову. Медленно, как зверь, которого выпустили из клетки впервые.

Потом прошептал что-то — звука не было, но губы ясно складывались в слова:

«Ты — не настоящий».

Холод ударил в спину. Илья отшатнулся, но понял, что стоит на стеклянной поверхности. Под ногами была та же гладь, уходящая в бесконечность.

А «он» — по другую сторону — сделал шаг вперёд. Не к зеркалу, а через него.

Илья проснулся, резко, с криком, который заглушил кашель костра. Студенты в соседней палатке что-то пробормотали сквозь сон, но не проснулись.

Он лежал, задыхаясь, и смотрел в темноту.

И впервые за всё время не захотел пошутить.

Потому что сон казался чересчур убедительным.

Слишком реальным.

Слишком логичным продолжением теории Анны.

А что, если зеркало действительно не считает его настоящим?

Глава 3. «Оно записывает»

Камера напротив

Раннее утро, серое и ленивое, пахло холодным дымом костра и недосыпом. Студенты молча ставили штатив: профессиональная камера выглядела рядом с зеркалом так же нелепо, как смартфон возле древнего идола.

— Ну что, — Илья хлопнул ладонью по объективу, — наконец-то у нас нормальный эксперимент. Сейчас посмотрим, кто фотогеничнее: мы или чёрная дыра в плиточном формате.

Анна сжала губы, но промолчала. Она проверила настройки, кивнула оператору-студенту и дала знак начинать.

Камера щёлкнула, запустила запись.

На экране — лагерь, палатки, пыль, знакомые лица. Всё предсказуемо.

Но через минуту изображение дёрнулось.

На плёнке появился костёр — горящий ярче, чем в реальности. Вокруг него сидели люди… только не они. Силуэты похожи, но черты лиц были смазаны, как будто их нарисовали чужими руками. Один из студентов заметил: у Анны на плёнке волосы были длиннее, чем в жизни. У Ильи улыбка уходила слишком глубоко, будто мышцы лица были прорезаны ножом.

— Это что за… — прошептал оператор.

— Эффект наложения, — быстро сказала Анна, хотя её собственные пальцы державшие блокнот побелели. — Камера снимает фоновые шумы, интерференцию…

— Интерференцию с чем? — хрипло спросил один из студентов.

Илья наклонился к экрану.

— С нами. Только слегка подгнившими.

На записи Марина повернулась прямо в объектив. Её глаза были чёрными, как смола. Она подняла руку и медленно провела пальцами по горлу.

В реальности Марина в этот момент сидела рядом и дрожащей рукой держала кружку с чаем.

— Вырубай, — приказала Анна.

Но камера не остановилась. Кнопка не реагировала. Изображение продолжало идти.

На плёнке лагерь за их спинами начал рушиться — палатки горели, люди кричали. В то время как в настоящем лагере было тихо, лишь ветер колыхал брезент.

Илья тихо усмехнулся, но в его смехе больше не было бравады.

— Ну, поздравляю. Наше зеркало ещё и режиссёр. Снимает фильм ужасов про нас. Только, чую, премьера будет без зрителей.

И все почувствовали одно: камера не просто фиксировала изображение. Она показывала версию событий, в которой они уже проиграли.

Альтернативная смерть

Лента шуршала в аппарате, будто у камеры появился собственный ритм дыхания. На экране возникла сцена: лагерь тот же, но освещение какое-то искусственное, словно солнце светило из-под земли.

В кадре — Дмитрий. Живой, реальный, только на плёнке он выглядел старше, глаза глубже посажены, тень от лица падала так, будто её рисовал не свет, а чужая рука.

Он стоял у костра, спиной к зеркалу.

И вдруг что-то тёмное скользнуло позади него. Фигура, похожая на человека, но слишком вытянутая, словно её растянули по вертикали, как картинку в старом телевизоре.

Секунда — и Дмитрий на записи захрипел. Чужие пальцы сомкнулись на его горле. Его рот открылся в беззвучном крике, а из глаз потекла чёрная жидкость.

В настоящем лагере Дмитрий сидел в углу шатра, грыз сухарь и едва не поперхнулся, когда все обернулись на него.

— Э… я тут, — пробормотал он, чувствуя, как лицо наливается багровым. — Никуда не делся.

На экране его двойник уже лежал у костра, голова выгнулась под неестественным углом. Камера не моргала, фиксируя каждую деталь.