Бесплатный фрагмент - Зеркало

ЗЕРКАЛО

Дорогой читатель, приступая к ознакомлению с приведённым ниже текстом, ты, к моему сожалению, должен будешь поклясться мамой в трех вещах, иначе тебе нельзя продолжать чтение. Первое — клянись, что тебе уже исполнилось восемнадцать лет. Второе — что твои религиозные чувства надежно защищены твоей же психикой, ибо в процессе чтения ты можешь случайно нанести себе непоправимую душевную травму даже в том случае, если веруешь не в Бога, а в инопланетян или, скажем, в какую-нибудь лопату. И третье — ты должен поклясться, что обладаешь способностью абстрактно мыслить достаточной силы для осознания того, что автор описывает в своем произведении реально несуществующих людей в несуществующих же обстоятельствах. А все проекции сюжета и диалогов на окружающий тебя мир, остаются только на твоей совести, за что ты готов нести полную меру ответственности, как перед обществом, так и перед самим собой. Также стоит отметить, что текст изобилует нецензурными словами и выражениями и является, по сути, продуктом злого ума, неспособного продраться к Истинному Свету через зыбучие пески предвзятости, гниющие болота невежества и густые заросли ограниченности, которыми сам же себя и окружил. Чтение стоит прекратить ровно в тот момент, как только оно перестанет приносить тебе удовольствие, ибо страданий и бед в твоей жизни хватает и без того.

Александр Васильевич проснулся как всегда рано, и как всегда в дурном настроении. Открыв глаза, он первым делом нашарил рукой очки, и, водрузив их на нос, посмотрел в окно. Да, подумал он, глядя поверх ростков помидорной рассады на серое небо, похоже Яндеск опять с погодой прокатил. Мысли о предстоящем мрачном дождливом дне уже почти вывели Александра Васильевича на мелководный фарватер реальности, когда в его пробуждающемся сознании неожиданно расцвели глубокие и яркие, какие бывают лишь во сне, образы. На этот раз это были кони, а точнее коренастые деревенские лошади.

Александру Васильевичу приснилось, что он стоит на зеленом лугу в белой рубахе и серых льняных штанах. Его руки в восторженном жесте раскинуты в стороны, а сердце полно нескончаемой радости. Вокруг стрекочут сверчки, и ветер шевелит верхушки пшеничных колосьев. Но вдруг что-то неуловимо меняется. Тени становятся гуще, ветер стихает и на душе возникает странная неожиданная тоска. Александр Васильевич оглядывается и видит, что через поле к нему идет Бригадир. В правой руке бригадир держит старый распухший портфель, из которого выглядывают уголки фальшивых черно-белых долларов. На голове Бригадира надет дырявый противогаз, а толстый волосатый живот нагло выпирает из-под застиранной сетчатой футболки. Там, где ступают ноги Бригадира в пляжных шлёпанцах, трава начинает дымиться и чернеть, довольно быстро превращаясь в липкую нефть. Бригадир подходит к Александру Васильевичу, ставит портфель на землю и начинает высоким женским голосом декламировать стихи:

— Вопрошают колхозники наши,

как один — от велика до мала:

почему у механика Паши

от водяры не пухнет ебало?

От этих слов Александру Васильевичу становится дурно. Тоска ширится в его груди, мир становится невыносимо мерзок, к горлу подступает тошнота, но тут все меняется снова. Александр Васильевич слышит стук множества копыт. Неожиданно табун лошадей налетает на Бригадира и тот исчезает, накрытый мощной живой волной. Кони топчут тело Бригадира, перемешивая его останки с травой и нефтью, а Александр Васильевич внезапно обнаруживает себя верхом на одном из них. Переполненный радостью и свободный, как ветер, Александр Васильевич пришпоривает скакуна и летит вперёд туда, где садится тёплое красное солнце.

Александр Васильевич полежал еще какое-то время, вспоминая ту радость внезапного освобождения, что принесли ему кони. Недаром его младшая дочь Марина всегда говорила, что с такими яркими и подробными сновидениями, как у отца, никакая наркота не нужна.

Вволю насладившись приятными воспоминаниями, Александр Васильевич с кряхтением поднялся, прошёл в ванную, открыл горячую воду и стал ждать, пока в помещении станет тепло. Когда воздух немного нагрелся, Александр Васильевич взял с полки тюбик зубной пасты, выдавил немного коричневого содержимого на старую потрёпанную щетку и приступил к чистке того, что еще осталось от его зубов. Этот тюбик два месяца назад ему подарила внучка.

— Вот, дед, — сказала она, — получай подарок. Пасту делают из каких-то отходов сельского хозяйства. Отходы бесплатные, а паста получается самая дорогая. Я подумала, что ты себе такую никогда не купишь…

Закончив долгое и утомительное умывание, Александр Васильевич прошел на кухню, включил телевизор и стал готовить завтрак. По телеку повторяли вчерашнее интервью с действующим Генеральным Президентом всея Руси, кандидатом на новый срок.

— По последним опросам — говорила маленькая невзрачная журналистка, рядом с которой сухой столетний президент, по задумке режиссера, должен был выглядеть румяным и сильным — ваш рейтинг за последние двенадцать лет сильно упал. Особенно среди так называемых «упертых горожан». Как вы собираетесь победить на предстоящих выборах?

— Нет ничего проще. — Генеральный лукаво ухмыльнулся, поправил на голове белый с золотом кокошник и тут же стал предельно серьёзен. — Часть населения я как следует отпидарашу, часть оттрахаю в мозг, а оставшаяся часть, поленившись разобраться в ситуации, так обосрется, что сама залезет в автобусы, на которых ее будут возить по всем избирательным участкам страны. Чтобы все смогли проголосовать не только от своего имени, но и от имени тех, кто вообще не придет на выборы или просто до них не доживет.

— Про автобусы понятно. Вы так уже делали не раз. Но нашим зрителям, наверное, будет интересно узнать, как вы поступите с теми, кто собирается голосовать против вас?

— Понимаете, — Президент устало вздохнул, дав понять, что общается с идиоткой, — Все люди делятся на тех, кого нужно держать за яйца, тех, кому нужно засрать мозг и тех, у кого ни яиц ни мозга нет вообще. Мой электорат, разумеется, в основном состоит из первых и последних, но и с рефлексирующей по любому поводу публикой мы тоже работать научились. Тут нам не кисло подмогнули наши американские друзья с Голливуда. Мы с ними снова создадим нескольких вымышленных персонажей, якобы моих конкурентов, чтобы заставить этих ваших горожан до предела напрягать лобные доли, в попытке выбрать между запиздившимся до предела старпёром из прошлого тысячелетия и каким-нибудь молодым успешным бизнесменом, тоже изрядным пиздоболом. Который и мог бы, наверное, составить мне реальную конкуренцию, если бы не поддался соблазну отрастить себе те самые яйца, за которые я благополучно держу его уже не первый год. И пока эта так называемая прогрессивная публика будет мучиться непростым выбором, в попытке определить, где же скрыта та наёбка, что я им приготовил, будет поздно. Ибо безмозглые бараны, на которых, поверьте, автобусов хватит и в этот раз, снова выберут меня своим президентом ко всенародной радости и благополучию.

Кокошник опять сполз Президенту на лоб, и он снова привычным жестом, как бы утирая пот, передвинул его на место.

— Ясно. — Заключила журналистка. — Не могли бы вы немного рассказать об экономической политике вашей администрации? В чем вы видите будущее нашей экономики?

— Ну, — Президент развел сухими короткими ручками, — понимаете, такой термин, как будущее нашей экономики — это в лучшем случае оксюморон. Вообще, я бы не стал растрачивать эфирное время на обсуждение несуществующих в реальности вещей. Иначе мы с вами докатимся до того, что всерьез начнем рассуждать о Гендальфе Белом и о том, что гигантских орлов он мог бы вызвать чутка пораньше, пока Гондор еще держал оборону. Вы видите в этом смысл? Я нет.

Александр Васильевич выложил яичницу на тарелку и переключил телек на другой канал. Речи Президента, приправленные сермяжной лексикой и привычными народу матюками, всегда портили ему аппетит, который и без того в последнее время становился все хуже. Вот — мрачно подумал он, усаживаясь за стол — похоже, этого клоуна снова выберут. Блядская все-таки у нас жизнь. Никакого просвета.

Между тем, на экране появился симпатичный мужик, обмазанный пеной для бритья. Он улыбался, снимая бритвенным станком полоску за полоской, постепенно обнажая гладкие лоснящиеся скулы. Голос за кадром произнес: «Конечно, вы понимаете, что герой сейчас бреет нашим станком уже заранее побритую морду, которую мы выбрили ему совершенно другой бритвой, о которой вам не расскажем, так как она никогда не появится на рынке, ведь мы об этом позаботились. Поэтому покупайте только наши бритвы! Им реально нет альтернативы!»

Когда Александр Васильевич докончил яичницу из бледных безвкусных яиц и налил чаю в гранёный стакан, из дальней комнаты донеслись звуки грозной ритмичной музыки. Это был Имперский Марш Звездных Воинов. С работы звонят — понял Александр Васильевич. Но когда через полминуты он добрался-таки до мобильника, звонок прекратился. Попытка перезвонить не принесла желаемого результата. Приятный женский голос на том конце уведомил владельца телефона, что деньги на его счету снова закончились. «Подключайтесь к новому тарифу от „Мелафона“ — „Иди нахуй!“, вспомнил Александр Васильевич известный на всю страну слоган, „Мелафон“ — Хочешь играть по своим правилам? — Иди нахуй!»

Делать нечего — подумал Александр Васильевич — придётся выйти пораньше, чтобы успеть скормить банкомату пару сотен. Да и в аптеку зайти не мешало бы — купленных в прошлом месяце лекарств едва ли хватит даже до обеда.

Облачившись в поношенный синий костюм, надев новые неудобные туфли и накинув на плечи серый плащ, Александр Васильевич выскочил из квартиры и спустился на лифте в холл, где его встретила одна из консьержек. На ее голове криво сидела пробковая каска, а на груди висел большой форменный бинокль. Как и все ее коллеги, она выглядела серьезной, грустной и чем-то озадаченной.

— Мужчина, — обратилась она к Александру Васильевичу, — вы из тридцать восьмой? Платить когда будем?

— За что на этот раз? — Уточнил Александр Васильевич, хлопая себя по карманам в поисках бумажника.

— За работу консьержек, разумеется. У вас за апрель недоплочено.

— Да зачем вы вообще нужны? — Беззлобно спросил он, отсчитывая купюры. — Все равно же ни фига не делаете. Сидите тут целый день, смотрите свои говно-сериалы, а в подъезде так и так мочой воняет. И стены все похабщиной какой-то исписаны.

Глаза женщины неожиданно заволокло странной мутью, она вытянулась, как морячок-новобранец и начала быстро и уверенно цитировать инструкцию, не особенно, впрочем, вникая в смысл произносимого:

— Работа консьержки — это очень ответственная социальная деятельность. Мы оберегаем покой жильцов, индуцируя в их сознании образ уверенной в правильности всего происходящего хозяйственной бабы, могущей не только войти в горящую избу и остановить скакуна, но и спасти вверенный ей подъезд от выдуманной правительством террористической угрозы, призрак которой давно и надёжно живет в голове каждого добропорядочного гражданина. Мы ведём невидимую войну с фантомными врагами государства, фронт которой проходит по коре и вашего головного мозга тоже.

На мгновение женщина замолчала, а потом добавила уже от себя:

— А нассал здесь ваш сосед из тридцать шестой. Пашка его зовут. Механик который.

— Ладно. — Сказал Александр Васильевич, протягивая женщине деньги. — Только прошу вас поберечь мою голову. Она не место для подобных баталий.

— А я чего? — Обиделась женщина. — Меня посадили, я и сижу. Можно подумать, мне больше других надо!

Александр Васильевич вышел из подъезда и тут же угодил левой ногой в свежую дымящуюся лепёшку лошадиного навоза. Вот тебе и на — подумал он — казаки чёртовы совсем распоясались. С трудом вычистив ботинок о бордюрный камень, Александр Васильевич поднял ворот плаща и теперь уже осторожно зашагал к отделению «Мастурбанка»*, чтобы совершить в виртуальном пространстве переливание набранных им в прошлом месяце очков с зарплатной карты на счет мобильного оператора.

Проходя по грязным весенним улицам, он привычно отмечал скопления молодых бездельников, уже распивавших, несмотря на ранний час, алкогольные коктейли на детских площадках и в скверах. Один из них — маленький лысоватый хмырь, с трудом держась на пьяных ногах вандалил из баллончика рекламный плакат, вмонтированный в стенку автобусной остановки. На плакате был изображён счастливый человек за рулём кабриолета. Ниже шёл текст: «Заходите на сайт probok-kak-by.net! Мы уже много лет делаем вид, что помогаем автомобилистам улучшить жизнь за рулём! Именно мы создали иллюзию, что вы можете влиять на отмену доверенностей и техосмотра! Заходите к нам, участвуйте в акциях и не забывайте кликать на рекламные баннеры, ведь именно они оплачивают тот кайф, за которым вы сюда приходите!». Лысый хмырь закончил свою работу, отошёл в сторону, и Александр Васильевич увидел корявую надпись, появившуюся внизу: «А вабще бабла у нас и так дохуя!»

Да — подумал он, провожая взглядом лысого, который поспешил присоединиться к одной из компаний — общественного протеста в наше время можно ожидать даже от спивающейся молодёжи. А что толку?

Вообще-то, несколько лет назад Александр Васильевич взял за правило не читать рекламные плакаты, не слушать рекламные сообщения и не смотреть рекламные ролики. Он понял, что разрушительная война за потребительские умы (о разновидности которой, в общем-то, и говорила консьержка) ведется в его собственном сознании, которое он почему-то вынужден предоставлять совершенно бесплатно в качестве поля боевых действий богатым людям при выяснении их отношений друг с другом. Мало того, приобретая в итоге товар, навязанный выигравшей стороной, Александр Васильевич как-бы оплачивал триумф этого победителя из собственного кошелька, но должен был вместо естественного раздражения испытывать странную иррациональную радость от совершенной покупки!

Но одно дело выработать правило, и совсем другое — ему следовать. В общем, время от времени Александр Васильевич, с детства читавший всё подряд, все же обнаруживал себя за просмотром той или иной рекламной ахинеи, которой в окружавшем его пространстве всегда хватало с избытком. Сегодня на пути к банку его блуждающий взгляд наткнулся на два внушительных размеров объявления. Первое привлекло его внимание ярко-красной надписью «Универмаг». Дальше следовала расшифровка: «Маг Универсал. Наговоры, Проклятья, Привороты, Навороты, Повороты, Уговоры». Второе рекламировало некоего Тамаду-баяниста. На прибитой к дереву фанерной лопате с отломанным черенком легкомысленным курсивом было выведено: «Если у вас отсутствует воображение и вкус, если вы точно не знаете, зачем организуете торжество и если вы настолько тупы, что все эти вопросы никогда не возникали в вашем мозгу, то звоните нам! Поверьте, хуже точно не будет!» Александру Васильевичу захотелось плюнуть в этот плакат, настолько тот был пропитан неприкрытой отвратительной правдой. Но он, конечно, сдержался. И ведь всё равно позвонят — подумал он с отвращением.

***

Переступив порог «Мастурбанка», Александр Васильевич столкнулся с симпатичной девушкой в банковской униформе — шелковом купальном костюме с символикой организации и высоких кожаных сапогах. Девушка излучала добродушие и, казалось, была под завязку заряжена той самой эйнштейновской энергией, равной массе её упругого тела помноженной на скорость света в квадрате.

— Чем могу помочь? — Осведомилась она, слегка подпрыгнув на месте.

— Просто постарайтесь не вступать со мной в диалог. — Ответил Александр Васильевич. — Надеюсь, вы достаточно компетентны для этого?

— Конечно! — Радостно воскликнула девушка. — Это я могу! А то у нас тут целое отделение таких дур, вы себе не представляете! Только примитивные инструкции запомнить и можем!

К банкомату как обычно выстроилась внушительная очередь, но Александр Васильевич решил воспользоваться другим аппаратом, у которого не было ни одного человека. Успешно проведя платёж, Александр Васильевич поспешил покинуть эту автоматизированную доилку, ежемесячно высасывающую из него душу под видом бесконечных комиссионных сборов и процентов по кредиту за холодильник.

— Приятного дня, приходите к нам еще. — Улыбнулась девушка. — Впрочем, куда вы денетесь. — Добавила она и улыбнулась еще шире.

Александр Васильевич вышел на улицу и полной грудью вдохнул весенний воздух, насыщенный новыми сезонными запахами. Пахло свежим асфальтом, куриной шаурмой и жжёным мусором. Александр Васильевич достал мобильник, набрал номер и медленно побрел в сторону аптеки, вслушиваясь в нудные протяжные гудки.

— Кафедра. — Сварливо отозвалась лаборантка на том конце.

— Привет, Валя. Это Михайлов беспокоит. — Произнёс Александр Васильевич. — Ты звонила?

— Да, Саша. На тебя тут бумага пришла. Теплоход требует объяснений. Дерьмо через край.

— Что за бумага?

— Жалоба. Говорят, ты систематически нарушаешь положение «О равных конкурентных условиях». Мол, у твоих студентов знаний больше, а оценки ниже, чем у студентов других преподавателей, а это бросает тень на их, преподавателей, компетентность и репутацию. Тут много всего.

— Ладно, я буду минут через сорок. Разберемся.

Александр Васильевич, борясь с искушением бросить мобильник в первую попавшуюся урну, спрятал аппарат в карман и двинулся дальше. Следовало поскорее закончить утренние дела, так как теперь до начала занятий нужно было ещё и успеть в кабинет Ректора, которого за его невероятные размеры и густой бас прозвали Теплоходом.

В аптеке в этот ранний час было немноголюдно. Очередь состояла всего из двух человек. Старая бабка выбирала прокладки, а дорожный монах с полосатым жезлом на поясе и кожаным мешком на плече пялился на витрину с антипохмельными препаратами. На мешке старорусским шрифтом через трафарет было выведено: «Только для взяток». Александр Васильевич занял очередь за представителем закона и с грустью подумал: «во что мента ни выряди и как ни назови, нужны тысячи лет эволюции, чтобы он стал человеком».

Старушка расплатилась, а монах ткнул жирным пальцем в витрину, указывая провизору на нужное ему лекарство, и достал из мешка скомканные сальные купюры. Получив коробочку с таблетками, монах истово перекрестился, лихо отдал честь и величественно поплыл к выходу.

— У вас есть что-нибудь из этого? — Спросил Александр Васильевич продавщицу, протягивая ей рецепт.

— Из этого, к сожалению, ничего нет. — Сказала женщина. — Но есть одно новое лекарство, думаю, оно вам подойдёт.

— Дорогое? — Смущённо поинтересовался Александр Васильевич.

— Нет, напротив. — Ответила провизорша и выложила на стойку тюбик с какой-то мазью.

Александр Васильевич взял тюбик в руки и прочёл: «Поделом»** — совершенно новый лекарственный препарат на все случаи жизни! Злоупотребляли алкоголем, и теперь у вас болит печень? — „Поделом“! Вели беспорядочную сексуальную жизнь и подхватили триппер? — „Поделом“! Сломали ногу, простудились, порезались, забеременели, дожили до климакса или просто состарились? — „Поделом“! „Поделом“ — панацея от всех напастей!»

— И что, хороший крем? — Недоверчиво спросил Александр Васильевич.

— Очень хороший. Все берут! Как говориться, хотели вылечиться за две копейки? — «Поделом»!

— Ладно, — сказал Александр Васильевич, — давайте ваш «Поделом». Больше ведь всё равно ничего нет.

Дальнейшая дорога до Института не заняла много времени. Пройдя через высокие чугунные ворота и поднявшись по выщербленным ступеням родного ВУЗа, Александр Васильевич с трудом открыл тяжёлую окованную медью дверь и поспешил незаметно проскочить будку охраны, но не тут — то было.

— Документы. — Меланхолично произнёс казак в папахе, заблокировав турникет.

— Вот. — Сказал Александр Васильевич и протянул казаку паспорт нового образца, удостоверение профессора нового образца и справку из военкомата уже требующую замены, но всё ещё действительную.

— Сменку покажи. — Промычал казак, по пояс выглянув из окошка и тряхнув для острастки лошадиным хлыстом.

Александр Васильевич побледнел. Со всеми этими утренними хлопотами он совершенно забыл взять из дома сумку со сменной обувью, без которой вход в высшие учебные заведения был строго запрещен. Мгновенно осознав всю безвыходность своего положения, Александр Васильевич достал бумажник, вытащил две купюры и бросил их в фанерный ящик с той же надписью, что и у дорожного монаха — «только для взяток». Казакам, как сотрудникам Частных охранных предприятий, личные сумки пока не полагались.

Охранник удовлетворённо кивнул, перекрестил Александра Васильевича и исчез в окошке. На турникете засветилась зелёная стрелочка, и теперь уже Александр Васильевич беспрепятственно прошёл в недра Института.

Чем занимался этот Институт, и каких именно специалистов он готовил, Александр Васильевич понимал не до конца. Всё это называлось «Научно-исследовательский Институт Хозяйственного Управления Внутренними Ресурсами Отечества», сокращенно — «НИИХУяВРОт» в скобках — Государственная Академия. Это был один из трех оставшихся в стране ВУЗов, которые сумели вовремя сменить образовательный вектор, что в итоге и обеспечило им выживание. Семьдесят процентов учебного времени здесь отдавалось патриотическому воспитанию. Читались такие курсы лекций, как: «Введение в профессию чиновника», «История и теория патриотизма», «Проблемы демократического вероисповедания», «Основы коррупционной президентской монархии», полу-психологический курс — «Рабский менталитет добропорядочного гражданина», обзорный курс — «Жопа, как национальная идея» и пользовавшийся особой популярностью у студентов курс военного патриотизма — «Спасибо деду за победу», где слушатели должны были ознакомиться с подвигами славных героев прошлого, выучить названия и GPS-координаты столиц стран — врагов государства, а по окончании написать эссе на тему: «Павлик Морозов сегодня». Также в ряду прочего преподавались: йога, пилатес, Закон Божий и ОБЖ. В этом известном на всю страну заведении Александр Васильевич исполнял скромную роль профессора естествознания.

***

В приёмной у Ректора было сумрачно, прохладно и пусто. У дальней стены в массивной чугунной ванне, покоившейся на золочёных львиных ногах, лежала молоденькая секретарша и, вяло перелистывая мокрые страницы какого-то обширного документа, курила кальян. Мыльная пена, обильно украшавшая её причёску, время от времени спадала девушке на нос и та сдувала её, выпуская изящную струйку дыма.

— Здравствуйте, — учтиво произнёс Александр Васильевич, переступив порог, — я к Павлу Павловичу. Он вызывал.

— Присядьте, пожалуйста. — Сказала девушка, не отрываясь от своих занятий. — Павлик сейчас занят. Похмеляется с завхозом. Возраст уже не тот, не тот. — Печально вздохнула она и перевернула влажную страницу.

Александр Васильевич нашел у стены жёсткий стул, с кряхтением опустился на него и стал ждать. Он, вдыхая сладкий лёгкий дым, распространяемый в воздухе кальяном, уже было расслабился, готовый ждать хоть час, как вдруг массивная двустворчатая дверь ректорского кабинета распахнулась, и из проёма, хватая руками воздух, вывалилось грузное тело завхоза — проректора по Административно-хозяйственной Работе. Завхоз упал ничком на паркет, хрюкнул и затих. Из-под его лысой головы показался ручеёк крови.

— Вот скотина. — Услышал Александр Васильевич зычный бас Ректора, который в этот момент появился на пороге кабинета, заслонив широкий проём целиком. — А ведь я же говорил ему, что это опохмел, а не пати. Свинья чёртова. Вы ко мне? — Буднично обратился он к Александру Васильевичу. — Проходите.

— Убрать его? — Лениво спросила секретарша, перевесившись через бортик ванной и демонстрируя свою маленькую юношескую грудь.

— Тебе что, заняться нечем? — Пророкотал Ректор и шагнул из комнаты. — Сам доберётся. Не в первой.

И действительно, как только Александр Васильевич поднялся со своего места, Проректор по АХР привстал на четвереньки и иноходью двинулся к выходу. Кровь из разбитого лба отмечала его путь, оставляя чёрные пятна на лакированном полу.

Оказавшись в кабинете Ректора, Александр Васильевич испытал то странное чувство, которое накрывало его всякий раз, когда он бывал вынужден посещать это место. Ему снова почудилось, что он находится в огромном слоновьем влагалище, куда по странному стечению обстоятельств попали: дубовый письменный стол, картина с изображением Петра Первого, гигантская двуспальная кровать с чёрным шёлковым бельём, тяжёлые алые гардины вместе с высокими окнами и он сам — в потрёпанном костюме и новых неудобных ботинках. Единственное, что выглядело уместно на фоне мягких стен, обитых красно-розовым плюшем, был сам Ректор. Он медленно подплыл к своему месту, упёрся руками в массивную столешницу и, испустив одновременно вздох облегчения и стон нечеловеческого страдания, всей своей массой рухнул в глубокое кожаное кресло.

Глядя на Ректора, Александр Васильевич в очередной раз подумал, что никакой он, конечно, не Теплоход, а самое, что ни на есть недостающее звено в Дарвиновской теории эволюции между земноводным млекопитающим и белым китом. Ректор был не толстым, а просто гигантским. Он не производил впечатления мягкого добродушного человека, какими обычно бывают толстяки. Он выглядел, как неприступная скала, как утёс, о который вынуждены разбиваться все, даже самые сильные, океанские волны.

Между тем, Ректор окончательно утвердился в кресле, оправил ворот чёрной мантии, лихо сдвинул на затылок небольшой бирюзовый кокошник, полагавшийся ему по службе, скрестил на груди пухлые руки и пророкотал:

— Кто ты, маска?

— Я Михайлов Александр Васильевич, — ответил Александр Васильевич, — вы меня вызвали. Там жалоба, говорят, какая-то была?

— Жалобы были, есть и будут. — Веско заключил Ректор, перебирая бумаги. — А с вами, Михайлов, у меня разговор серьёзный. Скажите, Александр Васильевич, вы что себе позволяете?

— Я ничего не позволяю. Я учу студентов, получая за это гроши, которых вам не хватило бы и на педикюр. А вы чего от меня хотите?

— Вот, — удовлетворённо хмыкнул Ректор, — мы неожиданно и подобрались к самому главному! Как вы представляете себе суть вашей профессии?

— Ну, как? — Смутился Александр Васильевич. — Учить. Передавать знания. Поощрять талант и критиковать бездарность. Помимо этого, я считаю, что…

— Достаточно. — Перебил Ректор и откинулся в кресле. — Провал. Это, Александр Васильевич, полный провал. Как говорит наш Генеральный Президент: «Пасаны, это мимо». Дело в том, что вы заблуждаетесь в самых фундаментальных вопросах, связанных с образованием в нашей стране. Вы сейчас, пожалуйста, помолчите, а я немного поговорю. Коньяк, знаете ли, способствует. Так вот. Если бы дело обстояло именно так, как вы изволите думать, то я бы сейчас сидел в тюрьме, а вы, скорее всего, уже были бы академиком. Понимаете, к чему я клоню?

— Не уверен. — Александр Васильевич насторожился. — Поясните, пожалуйста.

— Зачем нужны знания? Как вы считаете?

— Можно долго перечислять, но в конечном итоге, знания нужны, чтобы выжить, разумеется.

— Да, — Ректор открыл шкатулку, извлёк из неё сигару и закурил, — сначала, чтобы выжить, потом, чтобы жить, а уже потом, чтобы жить хорошо. Но какие именно знания нужны, чтобы жить хорошо?

— Самые различные. — Александр Васильевич почувствовал вдохновение. — Чтобы построить дом, нужен, как минимум, топор, и необходимо знать, как этот топор изготовить. Чтобы поймать рыбу или убить зверя, человеку нужен соответствующий инструмент, я уже не говорю о постройке машины или ракеты. Здесь нужен целый комплекс знаний, который возможно передать только при помощи взвешенной и эффективной системы образования. Которая, в свою очередь, тоже является определённым инструментом…

— В чём-то вы, безусловно, правы. — Перебил Ректор. — Ибо, чтобы жить хорошо, нужны и машины и ракеты и дома. Но только зачем мне или вам знать, как их построить, если их можно просто купить или, упаси Бог, спиздить? Вот смотрите. Наша промышленность уже тридцать лет ничего не производит, все наши ракеты давно взорвались, все наши посевы давно сгнили, наша медицина никого не лечит, а наша наука ничего не знает, в результате известных вам реформ. При этом и спутники, и машины, и дома, и компьютеры, и даже искусственные органы мы имеем в полном объёме.

— Но кто-то же должен всё это произвести. Кто-то же должен…

— Тот, кто должен это произвести, тот это и делает. Это не наша с вами забота. Наша забота — это найти бабки, которые позволят нам всё это иметь. Вспомните, хотя бы Египетских фараонов. Они ничего не производили, но у них всё было.

— Но, — Начал, было, Александр Васильевич…

— Я понимаю. — Мягко перебил его Ректор. — Вам сложно представить себя на месте такого фараона. Оно и понятно, ведь на вашу бомжатскую зарплату нельзя не только купить хорошее лекарство от, скажем, подагры, но и толком перекредитоваться в Мастурбанке. Но тут вы сами виноваты. Были бы чуть поумнее, выбросили бы из головы ваши устаревшие догмы и прекрасно вписались бы в систему, как ваши коллеги преподаватели. А сейчас вы, не имея возможности купить всё необходимое, думаете только о том, как произвести это собственными руками или мозгами, подобно чумазым крестьянам на заре времён. И студентов учите тому же, а это очень, подчёркиваю, очень несовременно.

— Так чему же я должен их учить, по-вашему? — Растерялся Александр Васильевич.

— А ничему. Это будет самым правильным решением, так как научить их жить по нашим правилам вы не сможете, ибо сами этого не умеете. Поймите, такие люди, как вы, нам нужны лишь для того, чтобы прикрывать перед министерством образования нашу полную некомпетентность. Что позволяет, в свою очередь, министерству прикрывать свою некомпетентность перед правительством, что позволяет правительству делать это перед Президентом, а ему перед всей страной. Впрочем, такие слова, как «компетентность» и «образование» — это всего лишь дань традиции, ибо ни того, ни другого у нас давно не осталось. Сейчас время дилетантов, Александр Васильевич, и такие люди, как вы, исторически не востребованы. Точнее востребованы, но только на наших условиях.

— Но вы понимаете, — Александр Васильевич сделал шаг вперёд, — что я не согласен, что я могу…

— Что вы? Ну что вы можете? — Устало произнёс Ректор. — Уволиться, послав нас к чёрту? Вы думаете, что мы не найдём вам замены? Да, вы правы. Замены вам нет, и без вас мы просто будем сосать, простите, хуй. Но всё дело в том, что этот, с позволения сказать, хуй мы и так сосём уже много лет и кое-что — Ректор обвёл руками пространство кабинета — из него высасываем. Вы учите студентов быть критичными и разумными. Вы говорите им, что знать — важнее, чем верить, и что думать — важнее, чем знать! Но вы посмотрите вокруг! Ваша позиция, выражаясь языком вашей же профессии, просто не выдерживает эволюционного давления в границах нашей с вами культуры! Всё, что им действительно нужно знать, так это как лизнуть правильную жопу, чтобы иметь возможность лизнуть другую жопу, ещё более правильную. А когда у них, благодаря этому, появятся кое-какие средства, они должны будут уметь подставить собственную задницу для лизания тому, кто делает это лучше других. И вот этому-то как раз вы научить не можете. Отсюда все ваши проблемы. Ведь вы не способны понять самого главного — в нашем институте штат бухгалтеров в полтора раза больше, чем штат так называемых преподавателей. О чём это говорит?

— О том, — печально заключил Александр Васильевич, — что до образования вам нет никакого дела, а все, что вас интересует, это возможность хапнуть побольше, используя нас, как рабов. О том, что у вас нет никакого конкретного отношения к действительности, а есть только взаимоотношения с другими людьми, такими же ушлыми, как и вы. О том, что талант вы подменяете лояльностью, компетентность — пригодностью, а навыки — платёжеспособностью.

— Вот. — Удовлетворённо хмыкнул Ректор. — На этот раз мы, кажется, друг друга поняли. Работайте как следует, Михайлов. И не будьте таким унылым — один ведь раз живёте!

***

От Ректора Александр Васильевич вышел в наимрачнейшем состоянии. Дойдя до своего кабинета, где помимо него работало ещё несколько таких же преподавателей непрофильных дисциплин, он уселся за рабочее место и, чтобы как-то отвлечься от печальных мыслей, стал проверять курсовые работы. В подобной профессиональной рутине Александр Васильевич всегда находил покой, пребывая в котором, чувствовал себя частью чего-то Великого и Светлого. Но на этот раз Великому и Светлому было угодно вышвырнуть Александра Васильевича в Низкое и Мерзкое уже после десяти минут работы. А случилось это сразу после того, как в помещение вошёл Заведующий кафедрой Фарфоров Алексей Алексеевич.

Александр Васильевич не сразу понял, кто именно появился в дверях, так как на Фарфорове был надет резиновый противогаз с длинным шлангом и внушительным фильтром, прикреплённым к поясу. И только разглядев на груди вошедшего квадратный карман с надписью: «Только для доносов и взяток Ректору», Александр Васильевич встал со своего места и протянул кафедралу руку.

— Здравствуйте, Александр Васильевич, — промычал Фарфоров сквозь клапан, отвечая на рукопожатие, — как здоровье?

— В последнее время неважно. — Признался Александр Васильевич.

— Поделом! — Ответил кафедрал, стягивая противогаз. — Новое лекарство. Очень рекомендую. Слышал, вы посетили Теплохода?

— Да. Был разговорчик. — Александр Васильевич пожал плечами. — Не знаю, что и думать.

— И нечего тут думать. — Кафедрал сочувственно улыбнулся. — Работать. Надо просто работать, а будете много думать, так совсем скопытитесь. Никакой «Поделом» не поможет. Вот примерьте.

Фарфоров протянул Александру Васильевичу противогаз.

— Новое постановление. Всем сотрудникам немедленно пройти антитеррористическую подготовку. На нашей кафедре остались только вы и Кац. Кац сейчас под следствием, поэтому его хер разыщешь, а вы — вот он, как живой! Надевайте!

— Знаете что? — Не выдержал Александр Васильевич. — А не пойти бы вам…

— Надевайте, надевайте. — Прервал его кафедрал. — Разговаривать будем потом. Ведь сами себя задерживаете.

Александр Васильевич оглянулся, как-бы ища поддержки у коллег, и только тут обнаружил, что все они: и инженер, и геодезист, и математик, и философ, и даже лаборантка Валя смотрят на него сквозь мутные круглые стёкла таких же точно противогазов времён второй мировой. Находясь в некотором оцепенении от увиденного, Александр Васильевич медленно принял из рук Фарфорова нехитрое резиновое устройство с длинным хоботом и в два приёма натянул его на голову.

— Как себя чувствуете? — Спросил Кафедрал, привстав на цыпочки и заглянув Александру Васильевичу поочерёдно в каждый глаз.

— Плохо. — Признался Александр Васильевич. — Как всегда плохо.

— Вот видите, — улыбнулся Фарфоров, — для вас это дело привычное! А вот завхоз, старый маразматик, совсем облажался. Натянул его вверх ногами, а потом заблевал изнутри. Говорят, чуть не захлебнулся. А вот вы, я вижу, молодцом! Походите так полчаса и в медпункт. Они там давление должны померить, пульс и взять анализ на вирус «Эпштейна-Барр».

— Но у меня же лекция через двадцать минут! — Промычал Александр Васильевич.

— Лекция подождёт. — Веско заключил Кафедрал. — Вы что, Михайлов, совсем ничего не понимаете?

Тут Александр Васильевич чуть было не признался, что действительно ничего не понимает, но, припомнив разговор с Ректором, вовремя одумался, кивнул головой и вышел из кабинета.

***

В медпункте было людно. Здесь собралась, наверное, треть всего преподавательского состава Института. Половина присутствующих, тяжело дыша, мотала хоботами, озирая пространство сквозь запотевшие окуляры, а другая половина испытывала на себе иные средства антитеррористической защиты. Восемь или девять пожилых профессоров облачились в альпинистское снаряжение — их рыхлые тела были крест на крест стянуты кевларовыми ремнями, на которых болтались жумары и спусковые механизмы. В руках у каждого был короткий репшнур, завязанный десятком косых неряшливых узлов. Здесь же находились трое инвалидов-колясочников с бейсбольными битами наперевес, четыре доцента с чёрными повязками на глазах, которые пытались общаться морзянкой, отстукивая сообщения китайскими палочками, а в дальнем от Александра Васильевича углу расположились две женщины. Они, мешая друг другу, безуспешно в четыре руки собирали ржавый пистолет системы Макарова.

Александр Васильевич нашел свободное место на одной из коек, которые выполняли здесь роль диванчиков для посетителей, и прислонился к прохладной стене, прислушиваясь к тому, как медленно выравнивается его дыхание. Всё происходящее напоминало ему что-то уже виденное ранее — столь же нелепое, тоскливое и трагичное. Что-то злое и бесчеловечное, но побеждённое, в итоге, чем-то лихим и безрассудным, чему он теперь не мог придумать названия. Впрочем, Александр Васильевич помнил, что всё это было во сне, но подробности, которые утром ещё хранила его память, теперь исчезли, растворившись в ворохе новых реальных воспоминаний.

Вокруг разговаривали. Александр Васильевич невольно прислушался к диалогу между директором институтского музея и системным администратором Ниной. Слова директора звучали приглушённо (ему мешал всё тот же одиозный противогаз), а Нина звонко верещала, периодически постукивая друг о друга кулаками в боксёрских перчатках, делая ложные выпады и тут же уходя в глубокую защиту, что не оставляло воображаемому противнику никаких шансов на победу.

— Понимаете, Нина, — говорил Директор, — так устроен мир. Тут ничего не поделаешь. Я и доносил на него, и клеветал, и заносил двум прокурорам, и даже молебен заказывал — один хер. Никакого результата.

— Да вы, Николай Максимович, — сисадминша провела мощный хук слева и отступила на шаг, — не переживайте. Ведь вы ещё больший мудак, чем он, а значит, имеете полное право занять его должность.

— Так-то оно так, да что толку? Проректоров, в конечном итоге, назначает Теплоход, а они с ним лучшие друзья.

— Теплоход выбирает себе друзей по принципу «расслабь очко — завороти ебало». — Нина снова ушла в защиту. — Сумеете правильно себя поставить, держа язык за зубами, и всё у вас получится. Я же всю их переписку читаю. Знаю, о чём говорю.

«Школа, — припомнил Александр Васильевич цитату из любимой книги, — гнездо мудрости. Опора культуры».