Запутанные нити

Вместо предисловия

Я когда-нибудь все расскажу —

Был бы слушатель этих новелл,

Я, возможно, трактат напишу,

Даром разум опять не у дел?

Напишу, захлебнувшись от слез,

И от слов, что застряли давно,

Расскажу без сопливых грез,

Когда будет мне все равно.

Все уловки и страхи ума

Запрягаю в работу сейчас.

Пусть батрачит теперь на меня,

Дабы вышел отменный рассказ…

Знаю, в этом ответ не найду

Знаю, сколь бесполезна борьба,

Потому и начну, и пойду,

Чтоб и это ушло без следа.

Не участвовать, а созерцать —

За границы ума спешу…

Про свое как чужое опять

Я когда-нибудь все расскажу.

До. Повседневность

Счастье-счастье, радость-радость

Это началось давно. Не знаю когда. Судя по медицинским исследованиям, опухоль растет 6—8 лет. Никто не скажет, когда это началось. Каждый знает, когда это началось лично для него. Обычно люди говорят — жизнь разделилась на До и После. Я помню день, когда в мою жизнь вошел диагноз. Хотя он еще и не был озвучен, он вошел.

Жизнь до диагноза и с ним по сути такая же. Отличия в эмоциях, состояниях, суете и действиях-действиях. Сразу появляется много действий. Сразу образуется какое-то упиханное делами расписание и бесконечно-тревожная спешка.

Но главное отличие: тебе с ним не все равно.

Не все равно, как ты закончишь жизнь.

Не все равно, что ты теперь ешь, и в каких продуктах больше антиоксидантов.

Не все равно, о чем ты думаешь и по какому поводу катаешь истерику.

Не все равно, что круги под глазами темнее сегодня.

Не все равно, насколько быстро придут в себя близкие, и ты сам.

Не все равно, что ты успел до того, как оказался в этой точке.

Не все равно, как пройдут следующие месяцы-годы твоей жизни.

Вдруг оказывается, что много вещей ускользало.

И еще выходит страх, оказывается ему тоже не все равно. Он есть всегда, но ты его по-обычному заболтаешь, задействуешь, засуетишь, залакируешь и много всяких «за».

А тут он с ноги открывает дверь и появляется. Как знатный помещик прокатывается по своим угодьям — он хозяин и ему не все равно. Проникает везде, накрывает, сжимает, давит, холодком в солнечном грозит. И тебе не все равно, сколько он будет тут главенствовать. Ты не сможешь поделить с ним пространство и мирно сосуществовать. Он — вернувшийся из-за границы барин, и здесь все его. Границы разума, за которые ты его ссылала годами, рассыпались. Их больше нечем укреплять.

________________________________________________________________

Отлично помню этот день, был китайский новый год. Незадолго до этого попался мне замечательный Андрей Андреевич Дуйко, основатель школы «Кайлас». Тибет, мантры, учение и все такое. Как-то увлек он меня — совпало тогда.

И была такая чудесная у него мантра-присказка: «Счастье-счастье, радость-радость». Вот с этой присказкой я ложилась, вставала, и очень забытое состояние «а–просто-все хорошо» вспомнило дорогу ко мне. И готовим мы по рекомендации Андрея Андреевича маленькие записочки для китайского нового года, и кладем их в серебряный мешочек.

20-е февраля 2015 года. Китайский новый год — и пусть все будет так, как я написала.

Кроме прочей ерунды про «еще одну квартиру в моей собственности», положила записочку «Снова съездить в Перу». Хотела, знала, стремилась туда после первого путешествия. Не знала — как оно получится и когда. Т.к. ни возможностей, ни денег, ни перспектив. Забегая вперед — именно эта записочка «сработала». И как сработала! Знала бы я, когда писала…

20.02 2015 ГОДА

«Здравствуй, Ж***, новый год (китайский)!

У меня рак. Жуткая злость. Шока нет. Отрицания тоже. Я не Не верю, что со мной так может быть. Верю. Может быть все, что угодно.

Верю и в то, и в ЭТО.

В принципе, мне глубоко по фиг, во что верить.

Я вне себя от ярости.

Это кто там, умный такой, решил изменить мою жизнь на 380 градусов?!

Я только вошла в это «счастье-счастье, радость-радость», я не согласна менять это на умирание в больничных стенах!!

Я боюсь. Не умереть, а умирать, делая вид, что живешь и «борешься». Я не понимаю– мне это ЗАЧЕМ?»

________________________________________________________________

Свою опухоль я знаю давно, года полтора-два. Бугорок в груди обнаружился сразу в том виде, как есть сейчас. Позднее врачи спрашивали меня — а чего тянула-то, растила? Не знаю ответ — не растила, она сразу была такая и сейчас такая. Меньше не была, больше тоже. И не тянула вовсе, просто жила. НИКОГДА не думала, ни секунды не смотрела в эту сторону.

А еще я себя «исцеляла». Вот как чувствовала, как умела, так и делала. Вся психология, медитативные практики, целительские методы — что знала, плюс что-то новое придумывала. Квантовое исцеление и энерготерапия, и эзотерика, и все до кучи. Изменений, правда, никаких. Бугорок на месте. Жизненная ситуация не двигается. Прорыва нет. Квантовый скачок не произошел. И самой идеи так и не постигла.

Вот как-то однажды устало ляпнула Дише: «У тебя не так много времени, чтобы определиться, куда жить….» Забеспокоился, напрягся — что случилось?

Да не сегодня случилось, это так — есть и все. Вот, говорю, есть такая штука. Я ее работаю-работаю, а она никак… Надо наверно чем-то приложить-намазать. Впервые тогда произнесла: «Это, конечно, не рак, меня бы за такое время не было уже, да?»

Дишка согласился, киста, мол, или что там еще бывает. На следующий день поволок меня на УЗИ.

Ну, здравствуй, медицина! Это я

Приехали в какой-то мед. центр по договоренности. Врач — узист бодряком выскочил, карту попросил заполнить. «Карта больного» бумажка называется. Приплыли — добро пожаловать!

Бодрюсь, шучу. Как говорит один мой знакомый доктор, нет здоровых — есть не-до-обследованные.

Прошли в кабинет, где он пытается расспросить, что же меня беспокоит. А ничего не беспокоит. Нет, ну если по существу, то предназначение мое во Вселенной непознанное беспокоит. А так… Деньги еще, точнее их исчезновение в нашей плоскости жизни, …беспокоят.

Симптомы, спрашивает, были? Ну как ему ответить… Симптомы — нет, знаки — да. Особенно в последние полгода информация какая-то лезет про народные средства, психосоматику, метафизику и открытия открытий в вопросах рака. Это ж не симптомы для официальной медицины.

А как про это говорить… Где-то года два назад Лялька моя заваливается домой в слезах: сон, говорит, приснился, что у тебя рак.

Просит, рыдает:

— Мама, ты проверься, ладно?

— Да здорова я, у меня все под контролем. Я же работаю с этим — уж свои-то энергии я знаю!

— Точно? Ты уверена? — прижимается ко мне, всхлипывает как в детстве и затихает.

В интернете настойчиво попадаются статьи-материалы про альтернативное лечение рака. Хочется отдернуть руку, но жмешь ссылку и читаешь. Зачем?

В первой нашей амазонской экспедиции познакомились с женщиной. Жили в джунглях, в соседних хижинах. Она лечение от рака проходила растениями.

Как расскажешь, что «симптомы» были кругом? И как я настойчиво шамана допытывала — с какими показаниями, какая вероятность, можно ли на крайних стадиях — вдруг кому-то полезным окажется. Симптомы…

Долго Айболит возюкает аппаратом, вглядывается, хмурится, потом болтать начинает. Встаю, одеваюсь. Начал про родственников — у кого, мол, было?

— Ах, так ведь Вам тяжело наверно об этом вспоминать?

Да нет, это я не потому торможу, что мне тяжело — у меня мысль в другую сторону пошла.

Про наследственность отвечаю:

— По линии маминой мамы — да, было. Но я в другую степь уродилась — в папину. А там только истерики и психопаты.

Пытается ободряюще хихикать. В глазах скрываемая тревога. Про Песочный аккуратно спрашивает.

— Знаю. Была как-то по молодости на маммографии. Все тогда в порядке оказалось…20 лет назад.

— Ах, ну так если Вас Песочный не пугает… Давайте-ка туда — быстро пишет какие-то фамилии, явки-пароли.

Лучше пообследоваться, говорит, чтобы уж наверняка знать. Знать — ЧТО? Я держу в руках свою «Карту больного» и хватит бодриться.

— Вы мне давайте прямо так — Вас что-то смущает?

— Да.

— На что похоже?

— Ну, знаете, лучше не гадать, поедете во вторник, Вас встретит вот этот человек, все расскажет, отведет за руку, куда надо. Все сделаете, и можете жить спокойно. Он Вас прямо к профессору *** отведет на консультацию. Это очень грамотный профессор, докторскую защитил. Ну… не дешевый, конечно, но ведь здоровье-то… Сами понимаете.

Последним предложением он все испортил. Тоскливо как-то стало сразу. Нет, не про «платить», всегда платим втридорога, особенно, когда про здоровье. Сами понимаете. Просто как-то не туда сразу пошло, мимо что ли. Выкинула бумажку с явками-паролями на выходе из центра.

Сделала в этот же вечер маммографию. Кто сказал, что двигаться к своему диагнозу, можно азартно? Я говорю. И, подобно ищейке, взявшей след, атаковала аппарат заодно с милым пареньком. Закидала его вопросами, когда будет готов снимок. Обещал через 2 часа.

Он вынес снимки в холл, как и обещал. Слегка потупившись, тихо сказал: «У Вас были хирургические вмешательства? Это рентгенолог спрашивает». «Нет, — говорю. — Ничего такого». Попросил пройти к врачу в кабинет. Деликатно так, с сочувствием. Иду. Азарт растет — след верный.

Доктор внимательно рассматривает свежий снимок и задает тот же вопрос про операции.

— Операций у меня не было. А что там?

— Видите ли, тут есть измененный участок… это надо понаблюдать… Это бывает после проведенного хирургического вмешательства. Но раз Вы утверждаете, что операции не было…

— Но раз я не могу утверждать обратного… — пытаюсь шутить. — Так на что похоже?

— Этот измененный участок похож на шрам. В целом, обратитесь к специалисту, понаблюдайте.

— Давайте я спрошу прямо: это похоже на …рак?

— Это похоже на шрам.

Успеть успеть

Сижу в машине с Дишкой, собираюсь. Надо идти домой и что-то сказать маме. Надо в принципе куда-то идти и в принципе что-то сказать, и сделать, и успеть… Теперь в мою жизнь вошло это тревожно-гнусное «успеть». Успеть вылечить, успеть дожить, успеть успеть…

Меня накрывает волна гнева. Не просто гнева, а раскаленной белой ярости. Я со всей дури бью себя по коленям и начинаю рыдать. Даже выть. Громко и с чувством. И кричу. В замкнутом пространстве машины мой крик рикошетит от потолка и обрушивается мне на голову. И мне кажется, что он не закончится. У меня внутри много крика. Сквозь мою бессвязную речь про то, что кто-то за меня решил и «зачем», и «я ЭТО не выбирала», просачивается-проскальзывает один взгляд Диши. Я умолкаю, когда он с силой железными пальцами стискивает мое колено.

— Я тебя не отдам — слышишь?! Не отдам — только живи!!! Я ни за что никому и ничему тебя не отдам!!!

Теперь кажется кричит он. На самом деле говорит он тихо и пронзительно, его слова гудят у меня в голове и в желудке. Но он кричит, потому что я не выдерживаю этой громкости. В области сердца какой-то клин вбивается-впечатывается.

— Я вытащу тебя — слышишь?! Только живи, умоляю! Я все смогу, только живи! Веришь мне?

Я киваю, и мой крик закончился, будто испугался. Слезы хлещут как прорвавшаяся плотина. У меня оказалось много слез. И чувствую себя разделенной. Кто-то сидит и рыдает, а кто-то посреди черепной коробки фиксирует: «Что там? Шок-ступор, отрицание, гнев, вина… Ба! Да я перескочила две фазы горя…» И пока я рыдаю, этот кто-то размышляет, будет возврат к первым двум или сразу помчимся к принятию?

Диша меня уже укачивает, что-то быстро-быстро говорит, поправляет волосы, улыбается, обещает.

— …. у нас столько планов, маленькая моя. Как же так? Мы же столько еще с тобой собирались сделать, в стольких местах побывать. Ну как же? Мы обязательно будем там, где хотели. Это только начало, понимаешь, начало… Ты меня вытащила, я жив-здоров, и я тебя вытащу — я все смогу.

Да. У меня было много планов на ту жизнь. Я не знаю, реализуются ли они. Я теперь ничего не знаю. Я вижу, что мои планы резко скорректировались. И мне надо с этим согласиться. Или хотя бы сделать вид.

— Диш, я в негодовании. Мне отвратительно от того, что придется пройти именно так. Я реально не понимаю — я не давала согласия на такой способ. Это слишком. И я хочу знать — зачем мне так идти? За каким таким смыслом этот экстрим?

Диша убеждает, увещевает — мол, все еще непонятно, возможно, все еще не так как кажется.

— Ты же ведьма, — смеется, — все рассыплется, вот увидишь! Все не так… ну, сколько раз такое проходили. И это пройдем. Ну, значит, так надо.

А кто-то сидящий в глубине черепной коробки потирает руки: «Интересно-интересно, и куда это выведет?» И разворачивается усталая потрепанная ясность — все так.

Ляльке решено пока не говорить. Они с мальчиком собираются в театр, а потом уедут на дачу. Пока в ее жизни все будет как прежде.

Мама держится. Я знаю — это «пока». Оно угадывается в терпеливо-выдержанных интонациях. В сохранении невозмутимости лица и духа. В подборе слов и их аккуратной расстановке.

Слова в этой ситуации вообще, как хрустальные: их не берут и не подбирают — к ним прикасаются. Их едва передвигают и смотрят издалека — как они там на той дальней полке смотрятся? Пока.

Я держу интонацию. Не обрушиваю свое внутреннее знание. Уже не кокетничаю с ожиданиями. Мне с ними сейчас тесно. Буду гнать.

Мама спрашивает, почему я молчала об этом. Я знаю ответ, он какой-то неудобный и дурацкий в целом. Но другого все равно нет.

— Я очень не хотела вас беспокоить. Я вас знаю — вы бы стянули столько внимания и тревожности, что мне было бы не по себе. Я рассчитывала, что разберусь сама.

Мама только всплескивает руками. Рассказываю ей про «шрам», и она вдруг:

— Это ты сама себе в джунглях «операцию» сделала. С Аяваской своей. Вот и шрам.

Настоящий смех — когда смеются лопатки

Неужели так? Неужели это может быть так непостижимо? Наша поездка в Перу, наша захватывающая экспедиция в прошлом году показала не просто путь к себе, а дает еще и подсказку, чтобы знать и действовать в этой ситуации? Или наоборот? Мы были там, что-то открылось, а теперь вот это — жми по-полной?

Я не знаю и не хочу анализировать сейчас, что и в какой последовательности происходило и почему все это неслучайно. Меня пробило от воспоминания, как только мама произнесла эту фразу про «операцию».

Опуская все — что привело нас в джунгли Перу, к работе со священным растением — АяваскойАяхуаска — ayahuasca (аяваска, айяуаска) в Перу и Бразилии в 2008 году была признана культурным достоянием нации. В том же 2008 году решением правительства Перу лиана Banisteriopsis caapi (основной компонент церемониального напитка) названа национальным достоянием и признана растением — учителем. Правительство Перу заявило, что это растение обладает неоспоримой целительской ценностью и является одной из основ традиционной медицины коренных народов Перу
Источник: selva-amazonica.com, как нам повезло попасть сразу на индивидуальное диетирование, а не на туристическую групповую церемонию, и многое другое — я еще раз прокручиваю ту церемонию Аяваски, где было так много показано и вынуто. И вдруг, спустя полгода, начинаю видеть глубоко — как развернулось это послание.

Это была церемония, завершающая двухнедельную работу. Следующий день — наш последний день в Сельве, мы должны были идти в поход в джунгли, к притокам Амазонки и посмотреть окрестности. Мы находились в предвкушении окончания диеты, последней церемонии и предстоящего похода. А еще дальше нас с Дишей ждал Тихий океан и две недели абсолютного счастья под нескончаемый гул волн.

У меня было так много вопросов на эту церемонию, что пришлось очень собраться и сформулировать основные — самые-самые. И третьим вопросом я ставлю: «Посмотреть, что у меня там с грудью и поправить». А помимо этого была совсем общая ситуация жизни и финансов, и проектов, и запутанностей. И по поводу этого я тоже ставлю вопрос — «Что идет не так, что нужно увидеть, изменить?».

Мы принимаем свои стаканчики из рук шамана, пьем. Он окуривает нас дымом мапачоПеруанский табак. Родом из Южной Америки, но широко известен как растение с сильным духом во всем мире. Шаманы используют Мапачо во всех церемониях Аяваски для очищения, защиты пространства и исцеления. и когда вдувает дым мне в макушку, меня начинает сильно мутить. Я помню, как шаман запевает ИкаросИкарос — специальные целительные шаманские песни, которые поют во время церемоний Аяваски. С помощью икарос шаман управляет церемонией, общается с духами, лечит пациентов., пытаюсь привычно зацепиться за звук песни — справиться с дурнотой, но не могу. Потому что в этот момент показалось, что я забыла как дышать. Еще чуть-чуть и паника меня захватит. Но в этот момент что-то изнутри начинает расширять грудную клетку — делаю необычно глубокий вдох, а чей-то голос комментирует: «Сопротивление — расслабление» И вижу, как грудная клетка расширяется до невероятного объема, упирается во что-то, похожее на картонный контейнер из-под яиц. И на каждый такой вдох ячейки контейнера распрямляются, а потом опять сминаются. И так долго-долго под звуковые команды я дышу — Аяваска учит меня дышать.

Дальше ловлю необычное ощущение в лопатках — там начинается вибрация и… смех. Это натуральный смех, который иногда можно почувствовать как сокращения диафрагмы где-то в животе. Но тут именно лопатки, и они смеются, «оглушительно» хохочут, вызывая вибрацию смеха по всему телу. И я начинаю смеяться в голос в этом энергетическом водовороте абсолютной совершенной радости.

Потом, после моего рассказа об этой церемонии, ведущий нашей диеты обратит внимание на то, как телом был показан истинный смех — смех-освобождение, смех всеобъемлющей радости, смех жизни. «Теперь ты знаешь, когда это настоящее — когда смеются лопатки»

Дальше было очень яркое путешествие-видение. «Голливудские» сцены разворачивались, сменяя одно представление за другим. Богатые декорации, музыка, восхитительные звезды, умопомрачительное шоу в режиме нон-стоп. Я была в недоумении при всем великолепии показанного — это что и зачем? Несколько раз торопила, просила перейти непосредственно к работе. Но театрализованное представление только набирало силу. Потом спросила: «Мне это сейчас зачем смотреть?» Ответ последовал моментально: «Тебе надо отдохнуть и расслабиться». Согласилась фразой — «хорошо, только не долго».

И сразу попала в театр масок. Там абсолютно все участники были в масках. И самый главный (как я поняла) постоянно меня преследовал. Я игнорировала его настойчивое внимание, потом уже конкретно «послала». Но он не унимался и предлагал стать то повелительницей миров, то владыкой чего-то более фееричного. Оттолкнув его, я нечаянно задела маску… Под ней не было ничего. Я заглянула в чернеющую пустоту. Мне стало жутко, и я быстро покинула это место, вскочив в какой-то вовремя подоспевший тарантас. На этом тарантасе мы пролетали как на американских горках какие-то сцены-картины-события. Я могла управлять тем, что показывалось. Так, когда мы влетели в какое-то подземелье, где обнаружились израненные человеческие тела в крови, я попросила двигаться дальше. И мы выскочили на поверхность. Мне нужно было мое внимание и энергия для решения «моих» задач.

А потом все неожиданно закончилось. Я увидела как то, что было роскошными декорациями, падает как старый забор, мигом стихла музыка, исчез блеск софитов, растворились остатки роскошных атрибутов. И за этим всем показалось сухое выжженное поле с кучей мусора и какой-то бытовой грязи. Я стояла посреди этого и откуда-то знала, что это правда, она такая.

Потом началась «работа», как я и просила. В процессе было несколько моментов, когда Аяваска подводила к определенному «пункту» и ничего не двигалось, несмотря на мои команды и призывы, пока я что-то не меняла в своем «поведении» или восприятии. Головой это было не уловить и даже не предусмотреть. И самое главное — при помощи ума, который слегка подзаткнулся и сидел где-то тихо, вариантов решения было не создать. Варианты шли как-то по-другому. После моих неоднократных распоряжений, куда двигаться и что решать-смотреть, ничего никуда не двигалось. И как только тело делало выдох, отпускало и соглашалось, махнув «рукой», процесс получал продолжение. Так Аяваска, не ломая, учила отбрасывать мое глубокое сопротивление и тотальный контроль.

Либо я просто находилась в каком-то сюжете, который было ни остановить, ни изменить — я видела себя, сидящую на столе в учебном классе, куда я (?) другая привела Аяваску-учителя для проведения занятий. Та я, которая сидела на столе, вела себя разнузданно, плевалась, грубила и даже на мой взгляд «быдлила». А мне, стоящей рядом с Учителем-Аяваской, было неловко настолько, что я своими руками готова была порвать это «хамское быдло» и распылить на мелкие куски. И чем непримиримее становилась я-другая, тем отчаяннее плевалась и бранилась я-сидящая на столе.

И вот когда я почувствовала, что церемония завершается, решилась напомнить про свой третий запрос. Моментально ощутила себя внутри тела, в каких-то лабиринтах-протоках (как-то поняла, что это грудь), прошла по узеньким трубочкам-проходам. Все стало надтрескиваться, и я уже со стороны наблюдала, как оттуда фонтаном выливалась голубая липкая субстанция. Когда все закончилось и стало светать, я видела уходящий образ девушки, которую ранее приняла за Аяваску. Спросила вслед: «Это все?» и что-то мне ответило — «Пока все».

Наутро я рассказала Нолиссе и Миелю про церемонию, кроме процедуры исцеления. Нолисса, смеясь отметила, что от меня, вопреки моим представлениям, не требовалось проходить какой-то тяжелый опыт (почему я отказывалась что-то смотреть, экономя силы). Мне нужно было в какой-то момент именно согласиться, перестать рулить и контролировать процесс. Тем более, что эта территория мне никак не подконтрольна — пояснили мне. Осознание растения многократно превышает человеческое, оно не будет ничего объяснять, просто поведет туда, куда нужно. А по поводу меня-хамки, Нолисса спросила: «Разве это не то, что у тебя под тяжелейшим гнетом, в изгнании?» И я согласилась, что именно эта моя теневая часть никогда себя не проявляла. Ее нужно было просто увидеть. И принять.

Как пали несколько месяцев спустя «голливудские декорации» наших проектов, сошла пена с ожиданий-перспектив-прогнозов, обвалились, превратившись в бытовой мусор, масштабные планы вместе с вложенными инвестициями, слетели маски со статистов-партнеров и взгляд уперся в зияющую пустоту потерь, рассказывать смысла нет. Как и о том, что описанием правды саму правду не заменишь. А тело запомнило то, что было совершенно неподдельным — безраздельную радость, сияние энергии смеха, когда хохочут лопатки.

Инструкция по обращению со мной

Я собрала маму и Дишу на «совещание». Нечего тянуть и откладывать.

— Знаете, хочу вас предупредить — вас ждут непростые времена. Будет тяжело, и больно, и страшно. Есть то, что никак не будет подчиняться, а будет постоянно выходить из-под контроля. Будут ожидания результатов и наверняка длинные периоды, когда их не будет.

Кроме того, я не смогу гарантировать, что мое состояние будет ровным и бодрым. Скорее всего, я буду проходить разные этапы, буду проваливаться, могу быть несдержанной и попросту грубой, наверняка буду периодами отчаиваться, грустить и плакать.

Вы тоже пройдете свои фазы. Будет и фаза вины — сначала вы посмотрите на себя, потом начнете винить кого-то. Или наоборот.

Я хочу, чтобы вы были готовы. И… предостеречь вас в этом не могу — бессмысленно. Наоборот, пройти надо все «остановки», чтобы выйти в другое качество. Просто обратите на это внимание — не застревайте. Вины тут нет. Хотя будет очень хотеться ее куда-то набросить.

— То есть ты все себе решила, — всколыхнулась мама. — Ты себе все предписала, назначила и убеждена, что все у тебя есть? Так вот — и это я тебе говорю: ничего у тебя нет, никакой гадости нет и быть не может!

— Я ни в чем не убеждена — ни в том, ни в этом. … допускаю все — может быть все, что угодно. Лучшее сейчас — обнулить любые ожидания. Убрать надежды, не мечтать и не делать вид, что это приснилось.

«Я не буду закрывать глаза на то, что уже есть. Я реально не понимаю, из какого перепуга в это вписалась….

Но если у меня обнаружат рак, я хочу их подготовить. И дать инструкцию — как со мной обращаться, чтобы силы расходовались грамотно.

Первое, что сейчас будет мешать, — убеждать меня, что все закончится хорошо. Ну… потому что ничего нет или потому что я сильная и все смогу… Сейчас это спасительное «хорошо» будет не к месту и только вытянет силы. Все закончится — это то, что я знаю. Когда-то закончится.

Дальше — апелляции к моей воле, разумности, удачливости и т. п. Я не смогу гарантировать, что все мои последующие проявления будут образцово-показательными. Не хочу, чтобы это причиняло боль моим родным, но настала пора, когда проявится то, что есть на самом деле.

Еще — моя ответственность. Или чувство ответственности. Я не смогу отвечать за их состояние и чувства. Как и они за мои. Мне придется поискать, где зона моей ответственности заканчивается.

И прямо сейчас я не знаю, за что я реально могу отвечать. Но не смогу регулировать свое поведение так, чтобы им было спокойно.»

— Мне сейчас тяжело, но вам наверно будет еще тяжелее. Я готова вас поддержать, но больше, видимо, не смогу решать за вас ваши проблемы и всех «выравнивать».

— А может уже и хватит? — голос мамы был металлически-уверенный. — Хватит за кого-то, займись собой и нечего тут о нас переживать. Ты — самое главное. Все с нами будет в порядке.

Похоже, я впервые в жизни себе позволяю быть… Просто позволяю.

Территория вины

Приехали в Мечникова. Знакомый маммолог-онколог задает сакраментальные вопросы:

— Сколько выращивали? Что делали все это время? Почему не обратились сразу?

Говорю, как под сывороткой правды — все как есть. Не выращивала, а сразу нашла в том самом виде, как сегодня. Что делала — жила, как получалось, без оглядок на эту штуку. И сразу — это когда? И мне ужасно не хочется сейчас оправдываться-объяснять-обосновывать. Зачем? Какая разница? Я ведь здесь, и пытливые пальцы доктора выщупывают-выманивают-вымеряют то, что позднее будет вырезано.

— Я так понимаю, что Вы девушка сильная… тут 50 на 50. Определить это можно уже во время операции. Мы делаем срочную гистологию, если что-то находим, продолжаем операцию. Нет — значит зашиваем и отпускаем Вас.

Диша начинает деловито интересоваться, каким образом и насколько велики шансы, можно ли сделать гистологию сейчас и т.д.и т. п.

Разговор идет как-то в стороне от меня. Пожалуй, втыкаюсь я на ровненькой такой фразе доктора:

— Бывает, что уже на операции приходится удалить все. — смотрит на меня, ловит мое втыкание. — Вас спросить мы уже не сможем, поэтому Вы подпишите документы перед операцией.

21.02.2015 Г.

Я не знаю, откуда это прет. Но это реальное чувство вины. Хотя прямо никто не виноватит. Однако есть подтекст, я его чувствую. Пытаюсь разобраться — туго. Это что-то такое: раз ты здесь, значит априори виновна. А мы теперь строго, но справедливо будем исправлять то, что ты натворила.

Это как вазу дорогущую разбить в детстве — никто не убьет, конечно, но этот сокрушенный вид, с которым сметаются осколки… Или когда уколы пенициллина в детстве от пневмонии делали. Бабушка с медсестрой так про меня разговаривала: «Вот что натворила — третье воспаление легких!» И я готова была терпеть еще лишних десять уколов и не признаваться, что мне страшно, лишь бы «искупить», исчерпать, исколоть это дурацкое чувство.

И почему мне кажется, что на каждый вопрос от меня ждут извинений или обоснований? А у меня как раз нет подходящих. И сильно ли я вас всех подведу, если не объясню-не обосную то, что вам нужно услышать? И не принесу извинений? Кстати, в том же детстве я предпочитала отбыть в углу тройное наказание, но не извиняться. И на все призывы «Скажи, что больше так не будешь — и наказание окончено!» молча возвращалась стоять дальше.

А если сейчас — сработает? Больше так не буду… что? Больше так не буду жить, думать, чувствовать, решать, действовать, обманываться, бежать, падать, рушить, забивать на себя, придумывать несуществующее, оправдывать преступное, тянуть неподъемное, закрывать рвущееся? Просто больше ТАК не буду. И не извиняйте меня пожалуйста, я никого не подвела. Пока.

23.02.2015

Миелю.

У меня подозревают онкологию. Пока есть несколько дней, чтобы пересложить и пересобрать свои картинки, хочу поделиться с вами одной штукой. Для меня как якорек осознания. А когда и как разложится, будет еще и фактическим «вещдоком».

Когда мы были у вас в Сельве, уплотнение в левой груди у меня уже было и довольно длительное время. На последнюю практику с Аяваской я поставила запрос об исцелении. И под конец встречи уже торопилась, «напомнила» :)), прошла прямо по каким-то протокам, видела, как что-то развернулось, надтреснулось и вылилось что-то голубое и липкое. И все собственно.

И тут я не сразу как-то дошла, когда после маммографии, меня позвали к рентгенологу. Он задал вопрос, был ли у меня шрам или хирургическое вмешательство. Нет — говорю. Спросила его — на что похоже то, что на снимках? Он повторяет — на шрам и послал к маммологу и делать биопсию. Только потом эта «странность» со шрамом как-то осенила :) Может это и было «хирургическое» вмешательство? Это реально.

Письмо Миеля:

Всегда лучше действовать чем объяснять))))
Таких операций у нас было много. Когда люди видели что из них выходит то, что диагностировали как онкологию. Так же выпиливали, выдалбливали, вырезали.

Я работал много с онкологией. На церемониях видел эти процедуры, как «воздушные пилорамки», плавно выпиливающие пораженные органы. Позже эту силу видел, как аяваска подходящая и проникающая в кокон. Ещё позже как поток энергии проникает и раздавливает другой поток и следом наполняет нужным потоком. Так же видел, когда она отказывалась лечить просто уходила.
Лучше всего начальные стадии и сразу после операции, если опухоль была большая. Аяваска в этом плане сильна.

Диагноз должен быть-было-но-почему-то-нет
Если будет по-другому мы возьмем вас без разговоров и всё уберем.

Миелю.

Та информация, которую «снимаю» я, именно так и выстраивается: сначала было, и четко идет, что есть, потом нет, потом разваливаются какие-то события, потом неопределенность.

Операцию назначили, 11 марта госпитализируюсь. В общем, 50/50. Гистологию сделают прямо во время операции по-срочному. И сказали так: если придет 100% ответ, что все в порядке, зашьют и закончат. Если что-то не так, то продолжат оперировать и почему-то сказали, что удалят полностью все — с лимфоузлами и т. п. Плюс один курс химиотерапии. Пока.

…я не знаю — у меня все внутри возражает против химии, если пойдет по такому сценарию… Я намерена отказаться от химии и приехать на Аяваску. Т.е. к вам я приеду в любом случае, но химиотерапию не хочу. Пока действую — перемешиваю и все стараюсь обнулить — любые вероятности.

Но блин, у меня конкретно злость прет — будто кто-то мои расчеты на жизнь решил поменять и мне нужно громко из глубины себя СВОИ планы заявить. Как-то не нуждаюсь я в борьбе и изнурительном пути-сражении за жизнь, чтобы прочувствовать ее ценность. Не пропадаю.

Отпечаток диагноза

Надо собраться с мыслями….Но мысли такие, что их компания мне неприятна. Я не хочу собираться в компанию с подобными. Лучше побуду без них.

Читаю, рою интернет. Ну, что там было про «лимон в 40 раз сильнее химиотерапии»? Сода, греча, масло с водкой, голодание и заедание… Все эти статьи упорно попадались на глаза до диагноза. Не читаю. Принципиально не читаю. Не могу — мозг взрывается. Внутри что-то подстегивает начинать что-то есть-пить-лечить-узнавать.

Я ничего не хочу знать, кроме одного — есть у меня рак или нет. Растворяю страхи-беспокойства, обнуляю вероятности, еще и еще раз обнуляю… Прохожу, продираюсь сквозь мутную толщу отвратительного чувства. Я даже названия ему дать не могу — не хочу. Опять и опять лезу-просачиваюсь — а что если есть? А что, если нет? Симорон, давай разгоним эти вероятности до охренительного смеха!

Моя жизнь изменилась — хочу того или нет. Шаблонно, стреотипно? да — она никогда не будет прежней. Есть-нет, отпечаток появился. Перезагружаюсь, две точки — смещаюсь или стараюсь сместиться.

Иду по улице и чувствую этот отпечаток. Ну вот как-то так, как когда день рождения — ты идешь по улице, люди не знают, а ты знаешь. И есть в этом что-то особенное. И здесь есть, только знак другой. Люди не знают, а ты знаешь. И хочется стереть, смыть этот отпечаток. И не знаешь как. Смотрю на улицу, людей, привычные магазины, деревья — ничего не изменилось. Для них. А для меня на всем этом отпечаток. Все так же, а у меня рак.

И теперь все мое путешествие склонно определяться этим? Он как фильтр — вы говорите, переживаете о ерунде, сожалеете об упущенной распродаже, беспокоитесь о техосмотре, волнуетесь, чем заплатить аренду, цены поднялись, на работе прессуют, отношения не те, мужиков не осталось, а которые остались, совсем не те и что с ними происходит? …и много этих вполне дискомфортных вещей, которые стали комфортными. Люди любят заморачиваться.

А у меня рак. И это заморочка на всю жизнь. Я не смогу щелкнуть пальцем, уснуть-проснуться и понять, что это был сон. Или смогу. Не знаю, и это отвратительно — всегда знать, а теперь не знать ничего.

Про статистику

У меня на руках большой список анализов-обследований. Это для госпитализации. И анализы имеют свой срок годности, оказывается. Поэтому делать надо непосредственно перед операцией.

Среди прочих — анализ на генетические мутации. Такой, как Анджелина Джоли делала. И потом решила не рисковать — удалила все, что в опасной категории. Я не знаю, что сделала бы я.

Я знаю, что сделает медицина, если обнаружит в этих BRСА-1,2 мутировавший ген. Это закон. И статистика. Как-то это однозначно, а хочется вариантов. Даже самых фантастических. Наверно у такого анализа не бывает срока годности…

Кто он такой, профессор Семиглазов? К нему посылал узист. Смотрю ролики, читаю отрывки каких-то его работ. Великий медик, ну да — весь в науке. Еще и в практике. Что-то там про корреляцию срока выживаемости с применением химиотерапии и без таковой. Статистика. Там выходит, что с химией шансов больше. В среднем. А в крайнем? Выживамость 5 лет — это хорошая статистика. Что потом — тебя нет для медицины или нет статистики? Закрываю ролик с Семиглазовым. Удачи тебе, профессор! Меня в твоей статистике не будет.

Еще забавно про излечившихся. Их нет. То есть, они есть, согласно 5-летней хорошей статистике. Но у медицины нет такого термина. Как в алкоголизме, бывших не бывает — есть ремиссия. Если повторно ничего не происходит, называют «стойкая ремиссия». А если не повезло и все вернулось — рецидив. А где статистика по «рецидивистам»? Они после 5 лет или после скольки?________________________________________________________________

Мне нужно другое. Совсем другое. Я не статистика, и не вплыву в стойкую ремиссию. А тем более не стану «рецидивистом».

Я знаю, что онкология — мой жесткий разворот. И не буду бороться со следствием. Хочу причину, первоисточник — чтобы раз и навсегда.

А еще круче хочу понять, где я не так прошла, где жила не в тему. И куда мне разворачиваться? Судя по красной штрафной карточке, все предыдущие предупреждения для меня не сработали. Это последнее. И у меня нет времени на веру в кого-то или что-то, борьбу и разочарования, размазывание саможалости и оправдания своей глухоты. Мне нужно услышать тишину внутри себя. И это все.

Прочая статистика

У друзей-пацанчиков начиналось все как обычно — смеялись, шутили, выясняли «Кто у нас Ленин?». Сошлись на том, что девочки должны быть девочками и не хотеть ничего решать. И даже платьев новых не надо. Хотя…

Маняша привычно обращалась к своему драгоценному, мол, чем еще пинать-шевелить, чтобы уже расшевелился? А потом Диша так в проброс: «Да, действовать надо, или тебе такой пинок для ускорения придадут…»

— Мы чего-то не знаем? — игриво осведомилась Маняша в ожидании стопудово праздничных новостей. Ну, как-то среди тупых и монотонных и бесплодных трудобудней мы всегда за намек на праздник.

И я сказала про все. Про подозрения и проценты, которые с 50 скакнули на 95. Про определения и статистику, частью которой мне предлагала стать официальная медицина. И про четкие заверения, что мне по блату вырежут все. И даже про женщину со шрамом тоже.

Была длинная пауза. Слишком длинная для того, чтобы что-то принять и слишком неуместная для того, чтобы что-то исправить. Что-то не люблю я эти паузы в последнее время.

— У ТЕБЯ?! — на протяжный вдох-выдох повторила Маняша.

Это «У тебя?!» я услышу еще несколько раз потом. Примерно с одной и той же интонацией, в которой все. Я и сама этот вопрос, как фантастический, внутри иногда переворачиваю. И совсем не потому, что со мной такого быть не может. А потому что не вяжется, не соответствует, не бьется.

Вот есть статистика по группам риска — ОК. Есть факторы, против которых не попрешь. И там, среди лишнего веса, наследственности, не-кормления грудью, диабета и парочки других, можно найти и список привычных, но канцерогенных предметов вроде освежителя для туалета или антиперспиранта, которые провоцируют рак.

Давайте про метафизику. Онкология — болезни обиды, да, все знают. При чем тут я?

Или вот в китайской медицине — опухоли относят к «болезням холода». А у меня ни конституция, ни привычные недомогания, ни пища, которую мы потребляем, ни разу не туда. А наоборот — к жару.

— Вот в чем прикол, — говорю, — не сильно эта статистка по группам риска подходит. В этих списках ничего моего не значится, ну или почти. Пойду без списков, как депутат-одномандатник.

Маняша убеждает меня посетить другого врача. Наверно да, сделаю. Зачем-то же профессор сказал на прощание: «И если вы захотите к нам вернуться….» Не захочу, извините, что-то не сошлось.

Заведу свою статистику — пользователя освежителя для туалета.

Я не Бог, я мама

Мама договорилась со знакомым врачом о консультации хирурга в Песочном. Так и попросила: «Надо в хорошие ручки». Хирург, он же завотделением маммологии, не назначил по телефону конкретное время и сказал, что как-то я его там найду. Ну найду — так найду, наверно его там все знают.

С дачи вернулась Лялька. Я слышу, как моя мама ей что-то тихо говорит.

И только дочкин выдох в ответ: «У мое-е-ей? Мамы?…»

Потом захожу, дочь не поднимает головы. А я не знаю, что мне ей сказать. Как-то это неправильно.

Все, что я могу, просто молча ее обнять. Она плачет, тихо и безнадежно. Наверно дальше будут какие-то слова и что-то надо будет объяснить… Утешить ее сердечко, но не сейчас.

Сейчас — я знаю, что сейчас. Сейчас для нее гаснет свет, отъезжает платформа и мир встает с ног на голову. Сейчас ее догонит чувство потери защищенности и опоры. Сейчас она убедится, что я, мама, больше не великая волшебница, не фокусница, не маг. Потом объявится противное чувство вины. Его захочется оттолкнуть от себя и направить на кого-то. Потом, возможно, родится некая отчаянная претензия ко мне — как я могла и почему. Дальше пойдет липкий страх и начнется ее дорога — как это пройти?

Я сама плачу, уткнувшись в ее спину. Наверно что-то пытаюсь говорить вроде «Ничего, разберемся»… Но как же жмет сердце, прямо сердце-рулетик получился. Я первый раз знаю, что не могу уверить свою доченьку в том, что все будет… Мне больно от каждой ее слезинки, и обидно так, будто я ее бросаю. Да, я реально чувствую, что оставляю ее и больше не смогу защитить, закрыть, отвести.

Она кажется спрашивает, как давно я знаю. И почему я молчала. А мне тягостно и больно за нее.

И отчего-то чувствую себя беспомощной и …неправой. Я боюсь, что она без меня не справится. И говорю, что ей сейчас придется быстро вырасти. И про себя говорю, и про свои руки, которые теперь будут не всегда. Но я постараюсь. И про то, что ее жизнь изменится. У нас всех жизнь изменится. Уже изменилась. И про то, что рано думать, к каким улучшениям это нас приведет, но приведет обязательно.

Я вижу ее, мою почти 25-летнюю доченьку, маленькой-маленькой. Там, где все и всегда можно было поправить и решить. Она знала — я знала, она чувствовала — я поддерживала. Мы все могли решить, у нее всегда была я. И она могла быть маленькой. Сейчас что-то изменится, но я этого не хочу — я не уверена, что сделала все. Наверно удерживаю ее от встречи с реальностью. Не могла, не допускала, чтобы ей было плохо. Амортизировала, снижала порог, взывала к быстрым и моментальным решениям. Даже ныть ей не разрешала. Есть проблема — действуем, очищаем, оставляем, трансформируем, вперед!

Как-то в одной из своих юных любовных драм, она сказала, что я ей даже пореветь не дала и пришлось звонить кому-то. А ей отчаянно хотелось навзрыд, но я по рефлексу — так, отставить, действуем! И вот это делай-раз, делай-два… — моя защита от ее боли. И сейчас у меня нет этого щита, и у нее щит в виде меня развеивается как иллюзия.