Записки пилигрима

Хочу поблагодарить за помощь в создании книги, моего друга и настоящего человека, Гуцалюк Сергея Николаевича

О воробышке

Я думаю, каждый из нас вспоминает свое детство, бывает, что воспоминания приходят неожиданно, разбуженные запахом, звуком, музыкой далекого времени.

В моем детстве было только лето, одно сплошное, теплое, залитое солнцем, пахнущее цветами и щебечущее птицами, лето. Зимы не было вообще, ну может и была, но недолго, пару дней, а потом снова — лето.

До окончания мной пятого класса мы с мамой и бабушкой жили в селе, село называется Лобаново, это рядом со славным, самым лучшим городом на Земле — Джанкоем. Каждый, кто вырос вне большого города, кто вдохнул маленьким запах пшеничного поля, цветущего шиповника, просто запах пахотной, мягкой, нагретой солнцем земли, не сможет этого забыть, это остается внутри человека до конца, живет в нем и делает его лучше. Это, как эталонная мера восприятия, отсчет идет от этой, незыблемой меры.

Запахи окружали нас, питали нас, они были везде. Мы шли в школу в первый раз, и вокруг были астры, георгины, хризантемы, гладиолусы и еще масса цветов, круговерть запахов. Ячменное поле у дома дарило свой запах, виноградник за железнодорожной веткой и кукурузное поле за каналом предлагали свои незабываемые ароматы, поле с томатами и картофельные юлаки с нежно-сиреневыми цветами, добавляли свои ноты в эту прекрасную симфонию.

Посадка у железнодорожного пути была не посадкой, а лесом, нашим лесом. Деревья стояли близко и мы соревновались, кто пройдет по кронам дальше всех, не спускаясь на землю. Мы хватались за тонкие ветви, они держали нас, хотя и гнулись, мы были как воробьи, почти без веса.

Может потому, что мы были ближе и к деревьям и к земле, мы явственно ощущали запах коры каждого дерева, каждой букашки на земле.

Мы бежали и чувствовали, верили, что еще немного и сможем взлететь. Может потому, что тогда прошло слишком мало времени, с того момента, когда каждый из нас пришел сюда из другого, легкого мира, где не нужно было использовать мышцы, чтобы оторваться от Земли, и мы об этом помнили, хоть и смутно.

Деревья действительно были большими, пыль на проселке была мягкой, легкой и обжигала ступни, собаки в большинстве, были добрыми.

Мы шли купаться на канал, а потом залезали в кукурузу, которая была рядом, и грызли молочные початки. Иногда просто, как поросята, бултыхались в воде, которая скапливалась в низинке посадки после дождей и сильно прогревалась солнцем.

Была середина шестидесятых, война еще не успела уйти слишком далеко, тогда еще почти везде, на каждом поле и винограднике, возле железнодорожной ветки и станции РТС, стояли небольшие, иногда самодельные, обелиски, памятники со звездами, все знали, что там лежат Наши, самые лучшие, самые настоящие люди, благодаря мужеству которых нас греет солнце и радуют цветы и птицы.

Война была недалеко, как только мы начинали копать какую-нибудь нужную ямку, на свет появлялись гильзы и пули, куски железа, изготовленные для того, чтобы рвать человеческую плоть. Танки и искореженные механизмы уже, конечно были с полей убраны, но тех, кто находя мину или гранату, погибал по глупости, было много.

Вокруг нас были люди, прошедшие через горе и кровь, и добрее этих людей не было. Именно поэтому детство мое и моих сверстников — одно сплошное лето. Мы лазили во все сады, поля и огороды, нас закармливали ягодами и фруктами, возили на всяческие экскурсии, теперь я понимаю, что тогда вокруг нас, ребятишек, было сплошное поле любви людей, прошедших через смерть, голод, через страшную, невиданную Войну.

Домик наш был казенным, он стоял на самом краю села, у железнодорожного переезда, все поезда были наши, и перестук вагонных колес, может быть уже тогда, заложил во мне тягу к путешествиям.

Домик был казенным, это было здание почтового отделения, где мама была начальником. В этом домике у нас было две комнатки.

За домиком, со стороны железнодорожной ветки, были густые заросли сирени и небольшой палисадник. Рядом было поле, где иногда сажали ячмень. В лунную ночь мы с мамой выходили к этому ячменному полю, почти созревшему, и я видел поразительную картину — поле под слабым ветерком, превращалось в серебряное море, таинственное и прекрасное.

Ребята стреляли из рогаток, и я соорудил такую же себе. Сначала стрелял куда попало, по деревьям, по воде, проходящим грузовым вагонам. Забравшись в палисадник за домом, увидел воробья, выстрелил и попал, воробей упал и не шевелился. Я взял его в руку, и неожиданно для себя так испугался что он умер, что бросил рогатку и осторожно стал его трогать.

Воробышек был малюсенький, теплый и сердечко билось, он встрепенулся у меня в ладони, неуклюже затрепыхался, опомнился и полетел. Такая радость и облегчение пришли ко мне в душу — не передать! Я представил, что мог бы убить его, и мне стало страшно. Вот так, через глупый опыт, ко мне стало приходить понимание, что мы здесь не для того, чтобы убивать, только чтобы любить.

Мы с ребятишками бегали вдоль железнодорожного полотна, разглядывали поезда, завидовали тем, кто в них едет, и я не догадывался тогда, что это та самая ветка, та самая дорога, по которой я поеду и к дружбе и к любви, а потом к горю и разлуке, о том, что я буду спустя десятки лет снова и снова смотреть на домик у переезда, где было только лето, а зимы не было совсем.

Как я бросил навсегда пить водку

Отца своего я почти не знал. Он умер, когда мне было восемь лет. Помню только, что был он человеком добрым и неглупым. К тридцати годам отец дослужился до капитана Советской Армии, у него были прекрасные перспективы, его рекомендовали на учебу в академию.

А сгубила моего отца пьянка. Дело не в том, что мне жаль упущенных возможностей, которыми я бы, несомненно обладал, не пойди мой отец на поводу у своей слабости. Мне конечно, очень не хватало его поддержки и совета, иной раз, просто его защиты, его рук в детстве и юности. Но я верю, что случайностей просто не бывает, все события в жизни человека абсолютно закономерны и если я рос без отца, значит, тому есть основания и, не пройдя моей дороги, я не усвоил бы уроков, которые непременно должен был усвоить.

Я хочу разобраться в причинах, по которым семья и страна лишилась хорошего человека и защитника, в будущем, возможно, замечательного специалиста. В причинах, по которым миллионы людей гибнут, теряют человеческий облик и деградируют.

До того, как стать офицером, отец был обычным парнем из Батайска, городка близ Ростова-на-Дону. Семья жила бедно и голодно в послевоенные годы. Почему же у них было принято ставить бражку и гнать без конца самогонку? Почему же детям наливали это пойло?

Оправдать этих людей можно. Они были неграмотны и подвержены сильнейшему давлению извне, хоть это давление, существующее до сих пор, вуалируется и замалчивается. Так называемая «традиция» русского пития насаждалась и укоренялась всячески, искусственно, годами, десятилетиями, если не столетиями.

Цены на алкоголь занижались и пьянство поощрялось, гласно и негласно.

Почему же это происходило и происходит? До чего мы дошли? Над людьми, выбравшими трезвость, выбравшими возможность развивать разум и видеть все в реальном свете, над этими людьми смеются, их считают белыми воронами, некоторые из них вынуждены оправдываться выдуманными болячками.

Все перевернуто с ног на голову. Порок и глупость считается нормой, а тех, кто хочет разбудить глупцов, подвергают остракизму.

Алкоголь убивает клетки мозга — нейроны, под воздействием этого яда, клетки крови слипаются в комочки и не могут пронести к нейронам кислород. Это давно доказано.

В чьих же интересах, чтобы люди глупели, чтобы дети лишались отцов, а страна защитников, врачей, ученых, художников, композиторов, которые просто не успели узнать о своем таланте, призвании и предназначении? В чих интересах цинизм, возведенный в степень?

В 1989-м году я бросил пить водку. Нельзя сказать, что я до этого сильно «употреблял». В основном, за компанию, «по поводу», коим, как известно, нет числа. Меня угнетало это состояние беспомощности, добровольный отказ от разума.

После очередной встречи Нового Года, это было на Чукотке, в общежитии, после вида всего этого свинства и бардака, я дошел до своей границы, после которой нужно было принимать решение.

Сама мысль о том, что могу и должен принимать решения, тем более, когда они касаются моего разума, его возможностей, сама эта мысль стала поворотной и революционной. Я считаю себя православным христианином, хоть наверное и не делаю все так, как предписывает канон.

Все мы рождены с задатками разума, с искрой таланта и наша задача развивать эти задатки и не погасить эту искру.

Счастливы те, с кем в детстве, юности были рядом люди, знающие эту простую истину и сумевшие ее подсказать и донести.

Мы здесь, чтобы пройти свою дорогу и получить свой урок, чтобы сдать экзамен на силу духа, на верность совести, экзамен на развитие мысли и совершенствование разума.

Нас осаждают слабости и соблазны, нас окружают иллюзии, отчаяние от потерь и поражений пытается сбить нас с ног, но мы должны держаться несмотря ни на что и идти дальше, только вперед и вверх.

Каждый должен узнать, что ему дарованы Богом разум и талант, и если человек не отступит, не откажется добровольно от этих даров, они рано или поздно откроются ему и он узнает, что сопротивлялся отчаянию и противостоял слабостям не зря.

Нас пытаются запугать, сделать безвольными марионетками наших страхов и дергать за эти ниточки, используя по полной программе. Юношу вынуждают пить — Ты что, не мужик? — Попробовать наркоту, — Что, боишься? —

Нас дергают за наш страх потерять работу, жилье, за наш страх показаться несостоятельным, неудачником, за страх потерять здоровье, привлекательность, за страх перед смертью. Нам пытаются «втюхать» мнимые, призрачные ценности, ничего общего с истинными ценностями не имеющие.

Гордыня и самолюбие, жадность, зависть и похоть управляют нами, а мы считаем себя хозяевами над собой и, что еще более смешно, над судьбой. Нас дергают за эти веревочки наших пороков, и мы бездумно совершаем ошибки.

Кто из нас в юности знает, или хотя бы догадывается о зависимости от своих слабостей, о подверженности им? Многие ли могут, или хотят, даже узнав об этом рабстве, порвать эти путы?

Иллюзии туманом укутывают и убаюкивают нас, силы кажутся неисчерпаемыми. Приверженность добродетелям высмеивается, наше безверие и незнание не беспокоят нас и висят над головой дамокловым мечем. И только совесть, если мы не предали ее, стучится в сознание, будит его и заставляет думать.

Удастся ли кому-нибудь спрятаться от неприятной, пугающей действительности за алкогольным туманом? Разве удастся нам спрятаться от своих страхов, потакая своей трусости?

Не поддавайтесь слабостям и страхам, не позволяйте им взять над вами верх.

Не дайте повода веселится тем, кто наживается за счет нашего разума и таланта, за наши же деньги отнимая у нас возможность становиться сильнее духом, разумом и волей день ото дня.

Лишите их этой гнусной радости.

Разум и мудрость не дается Господом сразу, это происходит постепенно, если человек готов за них бороться и если желание обрести их истинно.

Эта дорога нелегка и искренность намерений требует доказательств, но это единственная дорога к избавлению от страхов и иллюзий, единственная дорога к настоящей свободе Духа, к Правде, к Богу и к жизни, обещанной нам нашим Господом, за верность и мужество.

Повезло ли мне с одноклассниками?

На въезде в Крым со стороны Запорожья и Мелитополя, сразу за Чонгарским мостом, расположился маленький городок, зовут его — Джанкой. Городок этот устроился в степи, на перекрестке дорог, и прекраснее, дороже этого городка, для меня нет на свете.

Говорят, что он пыльный, говорят, что захолустный, еще говорят, что это большая деревня…

Но я вырос здесь, здесь учился, здесь обрел истинных друзей, здесь любил, возвращался сюда из каких-то неимоверных далей, расстояний и отрезков времени и ждал встречи, нетерпеливо выглядывая из окна вагона, предвкушая, как после долгих лет почувствую запах сивашских солончаков, значит, я снова дома.

Есть в моем городе школа №6, я там учился с 5-го по 10-й класс. Сейчас, когда я пытаюсь смотреть в прошлое, на 37 лет назад. В 1977-й год, год, когда мы окончили школу, я понимаю, как мне повезло, конечно, если подразумевать под словом «повезло», Божью милость. Так вот, именно по Божьей милости я попал в 5-й класс «Г».

Сейчас, по прошествии десятков лет я отчетливо понимаю, что попал в самый лучший класс, к самым лучшим одноклассникам на Земле.

Класс наш ничем особенным не отличался, и успеваемостью и поведением, разве что пацанов в нем было больше, чем девочек. Но самое главное, никогда и никого у нас в классе не обижали и не унижали, я не могу такое припомнить.

Меня приняли доброжелательно и приветливо, я «влился», и все было наверное как у всех, учеба, экскурсии, походы за грибами, рыбалка, конечно, баловство, конечно драки.

Вскоре я сдружился с двумя ребятами, Виталием Стрельчуком и Володей Пустоваловым, мы всюду были вместе, хохотали над каждой ерундой до упаду и даже на экскурсии в автобусе ездили втроем на двух сиденьях. Дружба наша незаметно крепла, теперь я думаю, что ребята из класса немного завидовали нам и прозвали «святой троицей». Был в классе, конечно и неформальный, как теперь говорят, лидер.

Им был Саша Лементовский. Саша был на год старше большинства из нас и более физически развит. Кроме того, его старший брат был близко знаком с людьми, прошедшими огонь и воду, поэтому авторитет Лемента, как мы его звали, был непререкаем.

Может, в силу его характера, или из-за лидерских амбиций, у Саши не было очевидных друзей, и он почему-то взял меня под свою опеку. Я сопровождал его иногда в поисках приключений. Много раз он меня выручал и спасал от казалось, неминуемого мордобоя. Когда мне предстояла драка и он видел мою неуверенность, потому что я был заведомо слабее, Саша говорил мне просто и внятно — Не бзди!

Я старался.

Саша Лементовский умер от наркотиков, не дожив до 30-ти лет. А я всю дальнейшую жизнь, когда впереди что-то серьезное, вспоминаю его короткую, емкую фразу и иду дальше.

С Володей и Виталей нас жизнь тоже позже разбросала, Володя поступил в военное училище, потом стал служить на Востоке, и мы на время потеряли с ним связь.

С Виталей мы потеряться не могли, как бывает между людьми с родственными душами, и даже если находились далеко друг от друга, переписывались, перезванивались. Был ли я на Чукотке, или на Колыме, во Владивостоке или Чите, я получал от него пусть и редко, весточки, смешные письма, у Витали был необыкновенный талант веселить людей, иногда в ущерб собственному здоровью и настроению.

В конце письма, он обычно добавлял одно слово — Держись!

Когда я приезжал на полуостров, домой, мы встречались и говорили ночи напролет.

Не все об этом догадываются, но у каждого человека есть предназначение. Я думаю, что часть моего предназначения, это хоть немножко рассказать о замечательных людях — моих одноклассниках и друзьях, дарованных мне Судьбой.

Виталя Стрельчук, один из самых лучших людей на Земле, умер в 40 лет от опухоли мозга, прожив после операции 7 лет.

И Виталя и Саша, иногда приходят ко мне во сне, и, проснувшись, я благодарю Бога и за эту ночь, и за этот сон.

Я помню и люблю всех своих одноклассников, многие уехали, есть и те, с кем встречаемся в городе, как я и говорил, самом прекрасном городе на планете. На шестом десятке я понял, что человек становится богаче и сильнее не только от приобретений, но и от потерь, как это ни странно.

В любой момент, когда мне это необходимо, я отчетливо слышу, как один говорит — Держись Аркаш! А второй добавляет — И не бзди!

О снах, и об иллюзиях

Сегодня, 29-го июня 2014-го года, мне приснилось, что ты снова любишь меня.

С момента разлуки прошло 9 лет, и боль, которую я пережил с огромным трудом, боль, чудом не убившая меня, свернулась клубком и улеглась где-то внутри, она не ушла, но стихла, и я привык к ней, даже был ей благодарен за то, что позволила мне увидеть реальность, многому научила и сделала сильнее.

Люди по-разному относятся к сновидениям. Масса умников, самодеятельных и отягощенных званиями и «знаниями», поспешат высокомерно ухмыльнуться, они всегда готовы рассказать столько поучительного. Но, честно говоря, мне на это плевать.

Сегодня ты снова любила меня, и я знаю, что это правда. Ты ждала моих слов и искала глазами мои глаза. Неискренность ушла, ее просто не было, не было недомолвок и попыток довлеть, доминировать.

Девять лет прошло и у тебя ко мне осталась только Любовь.

Время неумолимо и ты отмела весь мусор, все никчемное и пустое.

Девять лет прошло и ты простила меня, мою глупость, мои слабости и ошибки, я понял это по тому, как ты говорила со мной и смотрела на меня. Ко мне пришли облегчение и радость.

Я думал, что забыл о тебе, перестал верить женщинам и читал каждую, как открытую книгу, превратившись в хладнокровного наблюдателя, как смешны, оказывается, все их уловки. Как глупы они в своих попытках манипулировать, применять в человеческих отношениях «товарно-денежный» принцип, и как грустно, что большинство из нас не знает самого простого и главного — настоящая сила приходит к человеку только тогда, когда он начинает любить истинно, ничего не требуя взамен, эту силу никому уже не отнять и не победить.

Способны ли мы отличить любовь от животного инстинкта, а искренность, от ее подобия? Есть ли в нас воля, чтобы выбрать первое, несмотря ни на что, и отбросить второе? Потому что мусор исчезнет и сгорит, а Любовь будет жить.

Ты была в другой стране, и была замужем. Ты приходила ко мне только во сне, но своей манере общаться не изменяла, иногда дразнила меня, иногда была более снисходительна, но всегда только снисходительна. Ты сильна, знаешь это и веришь в возможности своей силы. Но я, к своему собственному удивлению, даже во сне ни разу не поддался на твои провокации. Я выл от боли, просыпался в слезах, но не сделал к тебе ни шагу, ты это знаешь.

Вы приходили ко мне и вдвоем с Виталей, это было много раз, я воспринимал это абсолютно нормально, ведь вы были вместе, и должны быть вместе. Я никогда бы не предал его, это значило бы предать самого себя.

Виноват ли я, что полюбил жену своего покойного друга?

Мы любили, и будем любить одного человека. Он ушел из этой жизни, но это абсолютно ничего не меняет — «Любовь никогда не перестает…»

Чем больше от нашего расставания проходило времени, тем меньше льда было в твоих глазах, когда ты приходила ко мне во сне. А месяц назад, когда я ехал в Белоруссию, прямо в вагоне мне приснилось, что ты снова добра и искренна со мной, кому смешно, тот пусть посмеется, я был очень удивлен и рад этому, потому что понял, что что-то произошло и изменилось в твоем отношении ко мне.

Я благодарен тебе за каждое мгновение, что мы были вместе, за нежность, которая, быть может, предназначалась не мне, просто я оказался рядом. За все наши ночи и дни я благодарен тебе, потому что ты дарила искренне и это теперь мое.

Я благодарен тебе за эти сны и твою Любовь, которую я чувствовал впервые за столько лет, и которая не может быть неправдой. Я знаю, ты придешь снова, я жду тебя, а то, в какой реальности это происходит, может обмануть другого, но не меня.

Случайностей не бывает никаких, случайности для глупцов. Ни разу, за всю жизнь, ни один человек во сне не вел себя со мной так, как не вел себя в реальности.

Хотя, что есть реальность?

В реальности ли мы все ходим, работаем, переживаем, укутавшись каждый в свои иллюзии, послушно выполняем свои дела и обязанности, подчиняясь ниточкам-страхам, за которые нас дергают?

Я знаю, что ты снова любишь меня и помнишь. Любовь не разменять на пятаки и не купить. И смерть не значит ничего, ей не победить Любовь. Все мы не зря ищем и ждем ее, она того стоит.

Апостол Павел, в Евангелии, в первом послании к коринфянам, сказал о Любви так, как не скажет никто из людей, потому что устами Апостола говорил Господь: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине. Любовь все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает…»

Мы не будем вместе, но это не имеет значения. Главное, что твое отношение ко мне изменилось, в этом меня никому не переубедить. Это и есть реальность, которую каждый узнает сам.

Так что же такое — Родина?

Тебе будет проще ответить на этот вопрос, если ты был от нее вдали, если просыпался на чужой земле и даже деревья этой земли, казались тебе чужими. Тебе будет гораздо легче оценить город или поселок, где ты вырос, если ты, прельстившись дальними горизонтами, побываешь за ними. Так было со мной, и я, конечно же, не первый «прозревший».

Родина, это ветер, пахнущий травами твоего детства, пение твоих птиц, это твои звезды ночью и твои облака, это деревья, которые помнят тебя маленьким.

Родина, это пшеничное поле, его запах, который тебе не забыть, ты поймешь это, если придешь на это поле после дорог, по которым ты куролесил, тут же, каким-то необъяснимым образом, ты поймешь, что и поле помнит тебя, и теплые колосья в твоей ладони все перевернут в твоей душе.

Родина — это твой туман утром, над твоей землей, ласковый прохладный туман, за которым встает твое солнце, это твои речка или озерцо, озеро или море, мягкую воду которых ты помнишь на ощупь.

Это твое теплое, самое синее небо, с твоими, звенящими в вышине жаворонками.

Родина — это твои одноклассники, знакомые, соседи, которые помнят тебя, кивают тебе, слушают тебя не только из вежливости, это друзья, лучше которых нет на Земле, и ты счастлив, если они живы, а если нет, они приходят к тебе во сне и от этого ты счастлив наутро.

Родина — это глаза твоей матери, и огонь ее любви, который полыхает в твоем сердце, зажженный ее рукой, ее воля, ставшая твоей, ее мужество, которое в тебе не сломать никому и никогда.

Родина — это купола наших церквей, это совесть и праведность наших святых старцев, живых и ушедших. Это правда и справедливость, которые всегда были душой нашей России.

Это то, что внутри нас, как стальной стержень, который никому не отнять и не согнуть, пока мы верны совести и стараемся следовать Божьим заповедям.

Родина, это не продажные чиновники и полицейские, не разнокалиберное ворье, которое по своей глупости не видит краев и не знает о совести, не путай Родину с этим отребьем.

Родина это люди твоей страны, люди, на которых эта страна держится, ее совесть и цвет. Они стоят за твоей спиной и когда ты знаешь, что они тебя не предадут, а ты не предашь их, это и есть — Родина.

Говорил ли ты твоему полю, твоей траве и твоим деревьям, твоей речке, твоему небу, твоим друзьям и твоей матери, говорил ли людям, которые около тебя, говорил ли твоей земле, что они лучшие, что ты любишь их? Пусть негромко, вполголоса, пусть про себя и неслышно, говорил ли?

Попробуй это сказать им, им всем и все начнет меняться, ответная любовь накроет тебя с головой и ты будешь самым счастливым человеком на своей Земле.

Скажи это сейчас, говори это каждый день, чтобы наверстать все дни, что упустил, чтобы не опоздать и не пожалеть об этом потом.

Поверь, дружище, Родина очень ждет твоих слов, твоей любви.

Гостиница «Колыма»

Летом 1986 года, после безуспешных поисков работы в Якутске, я с двумя случайными знакомыми, парнями из Челябинска, прилетел в маленький поселок в среднем течении Колымы, который так и называется — Среднеколымск. Не знаю почему, я давно хотел побывать на Колыме, я полетел бы туда и один, был настроен, а ребята просто присоединились. Несмотря на предвкушения и ожидания, река поразила величием, мощью и первозданным буреломом по диким берегам. Лица немногословных людей, обветренные и будто вырубленные, лишенные, как показалось, мягких черт и от этого как-то по-особенному выразительные, тоже произвели впечатление.

Нам показали дорогу к гостинице, идти было недалеко, мы быстро нашли ее, она называлась «Колыма». Мест не было, мы в растерянности столпились у конторки администратора, потом вышли, стали у входа, не зная, что предпринять. Через некоторое время, проходящий мимо пожилой человек спросил нас, в чем дело. После объяснений, он вошел к администратору и вскоре нас позвали. Человек оказался председателем поссовета и уговорил женщину за конторкой уложить нас на раскладушках в холле, на втором этаже. Мы конечно обрадовались, поблагодарили этого неравнодушного человека и занялись устройством ночлега.

Утром раскладушки убирали, потому что в холле стоял телевизор, и смотреть передачи собиралось иногда много народа. Водопровода, а стало быть, и туалета в гостинице не было, умыться можно было в отдельной комнате на первом этаже, там стояло несколько двухсотлитровых бочек с колымской водой, умывальники с «пипочками» и зеркалами. В туалет же приходилось бегать на улицу, там был обычный дощатый «скворечник».

Ночью, выбегая по надобности почти в нижнем белье и обуви на босу ногу, можно было наблюдать за слабо освещенным стеклом конторки администратора ритмичные недвусмысленные движения, сопровождающиеся нечленораздельными звуками, жизнь продолжалась.

Обедать мы ходили в местную столовую, кормили там замечательно, и меню было, на удивление, разнообразным.

Время шло, с работой не получалось, была уже середина июня, а мы еще никуда не устроились. Мои новые знакомые стали поговаривать о том, что придется видимо улетать, несолоно хлебавши, но я улетать не хотел, все надеялся, что мы что-нибудь найдем.

Как-то вечером, мы стояли у входа в гостиницу, мужики курили, я стоял просто за компанию, было нас человек пять. Была теплынь и даже комарики сильно не беспокоили. Мы о чем-то болтали как обычно, и вдруг… Это случилось вдруг и все мы замерли.

Рядом с гостиницей, был такой же двухэтажный жилой деревянный дом, и на кухне первого этажа этого дома, за занавеской, засмеялась женщина. Я думаю, что никто из нас, стоявших тогда там, никогда не забудет этот смех. Смеялась совершенно счастливая женщина, ее смех, мелодичный и звонкий поразил нас всех, как неземная музыка. Ни до, ни после я не слышал такого смеха. Мы напрочь забыли и о куреве, и о болтовне и, как завороженные, слушали. Женщина за окном смеялась, и не было ни умывальников с «пипочками», ни туалета на улице, не было похотливой администраторши, ни сальных анекдотов, ни пустой, никчемной болтовни. Женщина смеялась, и каждый из нас понял, что оказывается Счастье возможно и Надежды осуществимы. Женщина смеялась, и никто из нас не мог пошевелиться. В ее смехе не было ни лукавства, ни лицемерия, ни лжи, ни тем более, коварства. Смех ее состоял из любви и счастья. Этим смехом она могла наградить, и каждый мечтал бы о такой награде.

Женщина смеялась, и этим открывала нам истинную суть этой жизни, суть истинной любви. Она перестала смеяться, мы еще несколько секунд стояли неподвижно, потом молча переглянулись, все мы были поражены и смущены, все мы, всего за несколько мгновений изменились, и теперь прежними, уже не станем.

О зеленой воде речки Чирчик, и не только

В 1984-м году я работал механиком пятивагонных рефрижераторных секций. Такая секция, это 4 грузовых вагона-термоса, со встроенными холодильными установками, плюс один вагон с жилым кубриком, душевой, кухней, аппаратной и помещением для дизельгенераторов. Мы по полтора месяца, а то и больше, колесили по Советскому Союзу, перевозя продукты туда, где они были необходимы.

В начале лета нас отправили в Узбекистан, через Троицк и Чимкент мы попали в окрестности Ташкента, на маленький полустанок у речки Чирчик. На полустанке был организован запасник для рефсекций, то есть несколько десятков секций с экипажами ставились на запасные пути и ожидали созревания, например, винограда, а уже после начала сбора плодов, ягод, грузились ими и отбывали туда, где этот виноград ждали, в Сибирь, или на Урал, или в среднюю полосу России.

Вот в такой запасник мы и попали, знающие люди сказали, что мы простоим не меньше недели.

Делать в запасе особо нечего, экипажи состояли в основном из трех человек, один попадал на дежурство через двое суток. Дежурный отвечал за уровень электролита в батареях, их подзарядку, и готовил что-нибудь покушать. Те, кто был от дежурства свободен, занимались своими делами, можно было позагорать и побултыхаться в речке, или порыбачить, поехать на самодеятельную экскурсию в Ташкент, или просто сидеть и рубиться в карты.

Стояла сильная жара, днем было за сорок, мы спасались, как могли. На ночь некоторые укрывались мокрыми простынями, другие догоняли в одном из вагонов температуру до ноля, к вечеру приоткрывали грузовую дверь и, когда температура становилась приемлемой, залезали в вагон с матрацами и бельем и спали там.

Рядом посадка была полна абрикосовых деревьев, и они были усеяны плодами. Я за считанные часы насобирал несколько ведер и выложил их на крышу вагона сушить. Правда, если бы я знал, что экипаж соседей алкоголиков на следующий день сопрет мои абрикосы и поставит из них брагу, я бы не стал так стараться.

Рядом были хлопковые поля, их обрамляли сетки из арыков, вода в арыках оказалась совсем прозрачной, и я в первый раз в жизни наблюдал, как гадюка охотится в арыке на маленьких карасиков. Змея сжималась под водой в пружину, и завидев рыбку, молниеносно распрямлялась, я даже не успевал увидеть этого движения, видел я уже гадюку с карасиком в пасти.

Сам же я столкнулся с большущей змеей, когда пошел на широкий арык мыть голову. Мы все ходили на это место мыться, там арык был шириной больше двух метров, глубина же была не выше колен, было удобно.

И вот, когда я стоял на середине и намыливал голову, я явственно услышал шипение, посмотрел в сторону звука и обомлел, напротив меня, на другой стороне арыка, на корнях подмытого дерева лежала большая гадюка, смотрела на меня и шипела. Вряд ли я что-то сообразил, просто инстинктивно сделал шаг в сторону, как будто понял, о чем говорит мне змея. В ту же секунду гадюка прыгнула в воду и вплавь пересекла арык именно в том месте, где я стоял.

После этого случая мое мировоззрение и отношение к животным, какими бы они ни были, сильно изменилось, почему-то вспомнились сказки и возник вопрос — а все ли сказки таковыми являются?

Наши соседи по секции, механики, в свободное время ходили на рыбалку и умудрялись приносить по полведра рыбы, закипала меновая торговля, менее удачливые рыбаки обменивали на рыбу другие продукты. Ходил на рыбалку и я, но, больше одной рыбины мне поймать не удалось.

В речке Чирчик очень красивая, зеленая и прозрачная вода, она течет прямо с гор. Вокруг речки в том месте, нарыто много карьеров и котлованов, больших и маленьких, из них добывали песок для Ташкентских заводов ЖБК (железобетонных конструкций)

Еще мы ходили на берег Чирчика загорать и купаться. Через речку с запасника был переброшен железнодорожный мост, мы располагались недалеко от него, на красивой песчаной отмели.

Как-то я, пересыпая песок из ладони в ладонь, заметил среди песчинок золотистые, необычные крупинки, они были очень маленькие, но блестели, как золото. Я поделился с лежащими рядом ребятами, мол, надо же блестит как, вот если бы это было золото, вот бы мы намыли, ведь стоим уже в запасе почти две недели. Все посмеялись, и забыли об этом разговоре.

Вспомнил я о нем через несколько лет, когда мы прилетели в устье Колымы, поселок Черский по вызову на навигацию, грузчиками.

Мой земляк, парень из Новой Каховки, Юра Коваль собирался, как и я, оставаться после навигации в Черском, и чтобы можно было вызвать семью, купил маленький домик на окраине поселка. А пока его жена с детьми не прилетели, мы решили устроить в этом его маленьком, новоприобретенном доме вечеринку, потому что навигация заканчивалась, и вскоре нам предстояло с многими расстаться. Девченки приготовили еды, мы притащили музыку и устроили танцульки. В этом доме, кроме телевизора, ничего не было, и между танцами я увидел новости. Корреспондент с воодушевлением говорил, что близ города Ташкента, на реке Чирчик открыто богатейшее рассыпное месторождение золота, и самому ему удалось без хлопот намыть 3 грамма за десять минут. Правда, сетовал корреспондент, все эти годы в этом месте велась активная выемка песка для нужд завода ЖБК, и сколько панелей из этого песка сделано и домов построено, не знает никто.

Моя личная бухта

Люблю ли я море? Можно просто сказать, да, люблю. ничего при этом не сказав. Но я крымчанин, у меня особые отношения с этой субстанцией, с этим миром. Все моря взаимосвязаны и это единый организм, а самая близкая его часть, близкая мне, конечно Черное, мое любимое море.

Я привыкал к нему и влюблялся в него незаметно для самого себя. Снова и снова приезжая к нему, узнавая его характер, привычки и ритм движений, я становился человеком преданным ему, скучал, ждал встречи и стремился эту встречу приблизить.

Сначала я приезжал только за ощущениями, которые море мне дарило, ощущение невесомости и полета, ласковых, теплых прикосновений и главное — ощущение поддержки, мягкой и надежной. Многие усомнятся — поддержка зыбкой воды? Усомнившиеся не знают, что море отвечает на доверие — поддержкой, а на любовь — заботой и помощью. Недоверчивым предлагаю попробовать и убедиться.

Так вот, сначала я приезжал за ощущениями, как и большинство, молодости присущ эгоизм. Но, чем больше проходило времени с момента моего знакомства с морем, тем больше я хотел просто повидаться, послушать его голос.

Расставания бывали долгими, если я не мог приехать несколько лет, ожидание становилось невыносимым, усталость угнетала, с расстояния в десять тысяч километров с северо-востока, я смотрел на юго-запад, вслед садящемуся солнцу, в сторону своей земли и своего моря и готов был идти туда пешком.

Но, приходило время встречи и радости. Мой берег и мое море ждали меня и узнавали. Скажете, я сентиментален? Прошли ли вы мою дорогу, чтобы ставить оценки?

И море, и скалы, и лес чувствуют ваше к ним отношение, понимают намерения, и скрыть ничего не удастся. С каждым новым моим приездом, чувство признательности и любви к моей природе и моему берегу, моей Родине, росло и стало прорываться наружу, я признавался мысленно и вслух в этой любви и ответная, огромная волна любви накатывала и поглощала меня.

И я становился единым целым с этим моим пространством, его объем все возрастал, и пришла уверенность, что вся моя огромная — маленькая планета связана со мной крепко-накрепко, слышит меня и отвечает мне.

Думаю, что у каждого человека есть такое место, или места, как пел Игорь Тальков, без которых мы не представляем своей жизни. Для меня, на моем любимом полуострове, таким местом давно стала бухта Ласпи. Если вам приходилось бывать там, хотя бы проездом, вы легко поймете меня. Но дело конечно, не только в красоте этого места, в этой бухте живут мои воспоминания, живет моя любовь и настоящая дружба, там остались и всегда ждут меня, самые лучшие дни, самые звездные и счастливые ночи. Деревья и трава, скалы, камни и конечно море, знают меня и это не преувеличение.

В 1978-году, мы с моим другом Виталием Стрельчуком должны были идти в армию, и до призыва оставалось совсем немного времени. Мы решили хоть на недельку съездить на море, уволились с работы и в двадцатых числах августа, нагрузившись рюкзаками, выехали в Ялту. Ехали мы наобум, никакого определенного места на берегу у нас не было, не было и знакомых, которые бы нас там ждали. Размышляли мы незамысловато, приедем в Ялту, найдем местечко для палатки и ну бултыхаться!

Приехав, конечно с удивлением обнаружили, что палатку поставить негде, потому что все побережье у Ялты поделено межу пансионатами, домами отдыха и везде проволочные заборы. Приближался вечер, нужно было искать место для ночлега, мы решили сдать вещи в камеру хранения, добираться до Никитского ботанического сада и там переночевать.

Так мы и сделали, нашли в саду укромный уголок с огромными секвойями и улеглись спать под одной из них. Наутро нужно было принимать решение, а мы не знали, куда ехать. Но, пока мы плыли на катере от Ботанического сада до Ялты, незнакомый парень, узнав о нашей проблеме, предложил нам съездить в Ласпи, до сих пор удивляюсь этому событию и благодарю Бога за то, что Он послал нам этого человека.

Выехать из Ялты нам удалось только к вечеру, на попутном автобусе, и в бухту мы добрались, когда уже совсем стемнело. Автобус остановился под большой вертикальной скалой, мы сгрузили рюкзаки, оказавшись, после того как автобус уехал, в полной темноте. Из-под скалы неслись какие-то крики, мы тогда не знали, что это веселились альпинисты, у которых там постоянное место ночлега, после дневных тренировок на скале.

Внизу угадывалось море, спуск был долог и крут, но мы были полны задора и каким-то чудом прошли его без травм, пожертвовав лишь ручкой настройки на транзисторном приемнике. Продираясь сквозь бесконечные кусты, камни и колючки, мы буквально вывалились на какую-то дорогу, на одной стороне которой люди отдыхали у костра.

Перейдя на другую сторону, в лес, мы решили там заночевать, поскольку спускаясь без тропы, все были в ссадинах, царапинах и колючках. Надув матрац, он был один, мы улеглись на него головами к центру. Заснули мы с чувством зависти к соседям за дорогой, кричавшим — «Кому еще шампанского?» У нас же на двоих была только бутылка пива, которой, впрочем, тоже уже не было.

А проснувшись, мы оказались в другом, зеленом мире, с теплыми скалами, синим морем, бирюзовым небом и запахом, который тоже стал моим на всю жизнь. Известно, что запахом можно накрепко привязать события к сознанию, к памяти, подтверждаю это. Всем, кто прочтет эти строки, предлагаю побывать в моей бухте и вдохнуть этот воздух. Запах Ласпи необычен, это смесь можжевельника с дубом, морем, карагачем, на правой же, солнечной стороне бухты к ним добавляется фисташка и бесстыдница, или земляничник мелкоплодный. Забыть этот аромат невозможно, да и не нужно, он прекрасен.

Найдя площадку у моря, мы провели чудесную неделю, окончательно влюбившись в бухту и пообещав друг другу, что. если вернемся из армии благополучно, приедем сюда снова, с друзьями и подругами. Слава Богу, так и случилось, и в 1981-году мы снова были в бухте с подружками, ставшими позже нашими женами, и друзьями нашего детства. С тех пор мы старались собираться в Ласпи каждый год, это получалось не всегда и не у всех. Хотите верьте, хотите — нет, прошло 36 лет и я каждый свой отпуск стараюсь провести в моей бухте.

Там многое, конечно. Изменилось, часть берега загородили и там, где раньше мы свободно проходили к морю, теперь заборы и охрана, но, все равно, слава Богу, есть свободные участки и палаточные лагеря. У меня в бухте несколько стоянок, я всегда стою отдельно, в лесу, без гомона и мусора, с птицами, травами деревьями и тишиной.

Старые друзья и родные люди, оставшиеся в живых, и друзья новые, как и мы, влюбленные в Ласпи, приезжают на берег и мы стараемся встречаться, потому что изменить тому, кого любишь, тому что любишь невозможно, да и не нужно.

16-я рота

Жизнь бывает неустроенная и наоборот, обеспеченная и не очень, бывает яркая и спокойная, а есть еще жизнь казарменная. Я это знаю, потому что когда-то такой жизнью жил.

Старшина Пикалев, а для меня просто Ваня, стучался в дверь радиостанции и когда я открывал, хитро прищурившись, говорил: «Со следующей недели заступаю», — делал паузу и ждал. В этот момент я должен был кивнуть и сказать: «Совпадает». И я так и делал. Это означало, что через несколько дней, к вечеру, ребята из нашего призыва могли спокойно собраться после отбоя в столовой нашей роты и под свеженажареную картошку слушать музыку и говорить вдоволь, потому что Ваня заступал в наряд, а я в ночные дежурства по станции.

Это была отдушина, мы были среди своих и ночь принадлежала нам. Мы рассказывали друг другу свои коротенькие истории, нам было легко, как равным среди равных. Приближающийся дембель никто уже не мог остановить, на сердце было тепло.

Ваня Пикалев не всегда был старшиной, я запомнил его младшим сержантом, когда вдвоем, мы ехали несколько часов из Ростова, в кузове Газ-66, к месту постоянной службы. Учебные курсы, с их беготней и нервотрепкой остались позади, Ваня получил лычки младшего сержанта, а я — «корочки» радиста. Впереди была неизвестность, под названием 16-я рота, мы ехали по сальским степям и незаметно становились друзьями.