Бесплатный фрагмент - Записки о Новгороде

От автора

Предлагаемая книга, как явствует из её названия, посвящена истории и культуре Великого Новгорода и его «пригородов». В некотором смысле её можно считать продолжением книги «Новгородские письма», изданной немецким издательством Stella в 2016 году. Раздел, касающийся непосредственно Великого Новгорода, был дополнен и частично переписан; добавлены самостоятельные разделы про культуру городов, ранее находившихся в новгородских владениях и входящих в орбиту культурного влияния Новгорода.

У читателя, предварительно заглянувшего в оглавление, возникнет вопрос: почему выбраны именно эти города и монастыри? Новгородские владения были настолько обширны, что объехать их полностью нет никакой возможности. Автор выбрал лишь те города и монастыри, в которых, по его мнению, новгородская цивилизация проявила себя наиболее ярко, выпукло, концентрированно.

Надо подчеркнуть, что эта книга вовсе не задумывалась как путеводитель-vademecum или учебник по истории Великого Новгорода. Подобной литературы сегодня достаточно. Предлагаемая книга — попытка в форме путевых записок, перемежающихся стихами, раскрыть своё понимание Великого Новгорода, его культуры и искусства, его значения для истории России, а также зафиксировать впечатления от посещений этого города. По мере необходимости автор приводил краткие исторические сведения о тех или иных событиях, храмах, людях, но эта информация имеет исключительно вспомогательный характер. Таким образом преследовалась цель создать необходимый исторический фон, дать ощущение достоверности описываемого.

Замечания и наблюдения, высказанные автором в этой книге, субъективны, они отражают лишь его точку зрения, не претендуя на большее.

Глава 1. Новгород

О путешествиях

«Я считаю великим счастьем, какое только может выпасть в этом мире человеку.., если ему представится удобный случай предпринять отдалённое путешествие…»

(Адам Олеарий)

Удивительно, какой исцеляющий эффект имеет дорога! При наличии любимых мелодий и не очень осложняющих жизнь спутников все беды кажутся лишь усмешкой судьбы и не более того. Проносящиеся мимо фрагменты действительности внушают мысль об относительности всего происходящего и почти не нарочно намекают на существование вечности. Эти же фрагменты свидетельствуют о разнообразии реальности и сообщают жизни видимость большего богатства и глубины. Всё оставленное позади неизбежно помещается в ряд подобных явлений, и таким образом лишается ядовитого жала. Жизнь вновь начинает улыбаться, её горизонты расширяются, и вот — постепенно осознание счастья «просто-существования» заполняет душу. Какой же исцеляющий эффект имеет дорога!..

Кажется, что такое состояние «между всего» наиболее органично для человека. Разумеется, если он хочет уподобиться хомяку, то может преспокойно жить в своей норе и глядеть на мир с привычной точки зрения. Мир станет удобным и «домашним», но в жизнь войдёт страх лишиться уюта. Если же homo всё же хочет быть sapiensом, то «пункт наблюдения» необходимо менять как можно чаще. И это вовсе не призыв к хроническому бродяжничеству. Имеется в виду не только «настоящая» нора и «настоящие» путешествия: норой может быть религиозная система, а путешествием — хорошая книга.

Однако книги — теория. А теория без практики, как известно, — ничто. Поэтому дорога имеет не только исцеляющий, но и познавательный эффект. Нет большего счастья, чем быть здоровым и иметь возможность познавать планету, на которой оказался волею переменчивых судеб!..

История города грандиозна

В знакомом кафе — знакомый до слёз капучино,

картины на стенах, царящий над всем абажур,

сидит у дверей всё тот же несчастный мужчина,

мурлычет в приёмнике сонный французский «тужур».

Гляжу за окно. Там — улица: дети играют,

мамаши смеются над слабостью вечных мужей,

и, собственно, — всё. «С приветом из местного рая».

Из этого рая виновных не гонят взашей.

Такие строки пришли мне в голову, когда я сидел со своим капучино в кафе, которое располагается недалеко от новгородского вокзала. Это уже сложилось в традицию — здороваться и прощаться с Новгородом, глядя из окна на прохожих. Поклон святой Софии, поход по музеям, сидение на берегу Волхова — потом, чуть позже, сначала — кофе.

В тот очередной приезд я чётко осознал, сколь многим обязан Новгороду. Дело даже не в минутах эстетического наслаждения, получаемого при взгляде на новгородские памятники, и не в почти вселенском покое, в который здесь погружалась моя издёрганная душа, а в лёгком ощущении возможности рая в земных условиях, намёке на Небесное, относительности земной реальности. Именно это ощущение всякий раз возникало у меня, когда я появлялся в Новгороде. Смею утверждать, исходя из моего жизненного опыта, что это многого стоит. Как следствие, у меня возникло желание отблагодарить город, давший мне так много. И я решил написать о нём небольшую книгу. Простые записки, без претензий на место в мировой литературе. Быть может, кого-нибудь они подвигнут приехать в Новгород и полюбить его всем сердцем.

Кроме того, по моему мнению, никакие художественные фильмы, никакие интерактивные проекты, ни даже достижения археологии и других наук не могут дать такого верного представления о чужой жизни (тем более, давно минувшей), как честные записки очевидца. Эти соображения также стали одной из причин, побудивших меня взяться за перо.

Начнём, как говорится, ab ovo.

История города грандиозна. Начало её относится к IX веку. Считается, что несколько укреплённых городищ соединились в один город, новый город. В конце X столетия, когда в Новгород пришло христианство, появились первые храмы. В 1045 году был заложен каменный храм святой Софии на месте сгоревшего деревянного. С тех пор и до сего дня храм святой Софии остаётся сердцем Новгорода.

Шведский историограф Юхан Видекинд писал (уже в XVII веке):

«Много веков для людей был Новгород чуду подобен.

Мощью своей даже Рим был ему равен едва ль.

Властью, богатством гремя, знаменитый строеньем обширным.

Сильный в бою, процветал в торге с Европою он».

Господин Великий Новгород был главным специалистом по русско-европейским связям (любой культуре противопоказан монолог). До основания Санкт-Петербурга именно Великий Новгород был для России «окном в Европу», хотя в случае с древним городом это было, скорее, не окно, а дверь или даже триумфальные ворота. И масштаб этой деятельности был таков, что в некоторых западноевропейских географических руководствах, вышедших в свет в XVI веке, именно Новгород, а не Москва назван главным городом России.

Новгород был достойным соперником Москвы.

В конце концов, за свои сепаратистские устремления он был сурово наказан царём Иваном Васильевичем, по словам Э. А. Гордиенко, «испытывавшим к Новгороду двойственное чувство». Он продолжил дело предшественников, которые «твёрдыми ногами встали на Новгородскую землю». Некоторые историки сегодня отрицают утверждение о положительном значении завоевания Новгорода Москвой, которое сложилось в советской историографии. Р. Г. Скрынников писал: «нет оснований рассматривать падение Новгорода и торжество московской централизации как торжество исторического прогресса. По своему уровню новгородская политическая культура не уступала московской и даже превосходила её». Историк подчёркивал то колоссальное значение, которое имело для дальнейшего развития России это событие: «Насилие над Новгородом заложило фундамент будущей империи России, стало поворотным пунктом в развитии её политической культуры. Демократические тенденции потерпели крушение, уступив место самодержавным».

После своего падения Великий Новгород ещё долго источал мощные культурные импульсы. Температура культуры здесь всегда была близка точке кипения.

Новгородец мог из всего сделать произведение искусства: из книги, ложки, меча, дома, лодки. Даже свою жизнь некоторые люди сумели превратить в шедевр. Какие же слова более всего подойдут для описания новгородской культуры и искусства? Воспользуемся словами искусствоведа В.Н.Лазарева: «большая простота и выразительность», «народный характер», «фольклорные мотивы», «полнокровность», «крепость и почвенность», «глубокая искренность», «сила эмоционального воздействия».

Кажется, именно присутствие Новгорода (в период его расцвета, конечно) у большинства ключевых событий русской истории и культуры породило одну из причин его вечной притягательности для учёных и туристов — он провоцирует на вопрос: «А что если?». А что если Александр Невский проиграл бы свои битвы немцам и шведам? А что если бы берестяные грамоты открыли на 50 лет раньше? А что если бы монголо-татары дошли до Новгорода? А что если бы Феофан Грек не поехал в Новгород? А что если бы победила не Москва, а Новгород? и т. д. и т. д. Разумеется, применительно к истории любого более или менее крупного города можно задавать подобные вопросы. И всё же ответы на них не будут так значительны (в некоторых случаях — фатальны) для русской культуры.

Подчеркнём жирной чертой: Новгород относится к «узловым» городам русской цивилизации.

По замечанию историка и археолога В. Л. Янина, город имел отношение и к зарождению Киевской Руси как государства, и к «обретению государственного могущества» Московской Русью. Местные музейщики считают (и вполне справедливо), что в России на роль исторической столицы может претендовать именно Новгород.

Вообще, если рассматривать его на фоне русской культуры, то он — вечен, и является для неё чем-то вроде градообразующего предприятия. А если саму отечественную культуру сравнить с храмом (да будет позволена такая синекдоха!), то Новгород — одна из дверей, ведущих в алтарь.

Трудно представить какую-нибудь сферу древнерусской культуры, в которой бы город на Волхове не имел никакого отношения. Вообще трудно представить какую-либо область древнерусской действительности, откуда бы не выглядывала умная новгородская физиономия: торговля, географические открытия, войны, прикладное искусство, книжное дело, образование, каменное и деревянное зодчество, законодательство, ереси etc.

Причину этого точно назвал искусствовед В.Н.Лазарев: «Божество новгородца — деятельное божество».

Кстати, ереси впервые на Руси появились именно в Новгороде. Здесь вновь нашла выражение та неугомонность, которая заставляла купцов постоянно искать новые пути, зодчих — добавлять что-то своё в традиционные схемы и композиции, ушкуйников — упорно выходить за пределы обжитой Ойкумены.

Великий Новгород — не только логово местных викингов, но и центр религиозной культуры. В кипящем море всеобщей торговли находились небольшие островки благочестия. И сегодня в новгородских монастырях хорошо думается. Под залатанными куполами и крестами царит глубокая тишина. Слышно иногда, как листья падают на песок, и невидимый дятел где-то отбивает свои загадочные ритмы.

Во все времена монастырей в Новгороде и его окрестностях было очень много. Иногда иностранные путешественники называли совершенно фантастические цифры. Например, о числе монахов когда-то давно польский учёный и врач Матвей Меховский писал, что в Антониевом монастыре находится тысяча человек, в Юрьеве — семьсот, в третьем — шестьсот, в четвёртом — четыреста. В это трудно поверить, но явное наличие повода для таких цифр заставляет задуматься. Кстати, В. О. Ключевский подсчитал, что когда в Киеве в конце XII века было пятнадцать монастырей, в Новгороде в то же время их было двадцать.

Ещё один весьма знаменательный факт…

Древнюю новгородскую архитектуру, очень «погрешив» против строгой научности, можно назвать проявлением архитектурного импрессионизма. Если архитектура — это музыка в камне, то новгородская — это, скорее, живопись в скульптуре, или, по словам искусствоведа П. П. Муратова, «освобождение духа, образующего форму из инертного и бесформенного вещества». Люди, строившие посадские храмы, не особо почитали строгую симметрию. От этого общее впечатление от их произведений выиграло. Только в XVIII веке «чертёжность» сознания сделала барабаны гранёными, ввела «образцовые» планы построек, выпрямила улицы городов. Новгородские архитектурные шедевры появились на свет до XVIII столетия. Один великий учёный-филолог писал, что «жёсткая точность и полная законченность произведений противопоказана искусству». То есть автор должен оставлять в своих произведениях место для сотворчества со стороны воспринимающего, чтоб последний мог домыслить, додумать, дочувствовать. Это обогащает как произведение, так и зрителя. В образе новгородского храма достаточно простора для внутренней работы воспринимающего. Как любое произведение высокого искусства, новгородский храм пробуждает мысли и чувства, даёт импульс духовному развитию.

Пожалуй, ни в одном русском городе нет настолько тесной связи между миропониманием местных жителей и его внешним проявлением в архитектуре. Посадские храмы — своеобразный групповой портрет купцов, ремесленников и лихих новгородских ушкуйников, на которых жаловались римские папы и монгольские ханы. И. Э. Грабарь писал: «Одного взгляда на крепкие коренастые памятники Новгорода достаточно, чтоб понять идеал новгородца…», это — «сила, и красота его — красота силы. Не всегда складно, но всегда великолепно, сильно, величественно, покоряюще». Э. А. Гордиенко писала ещё более убедительно: «Архитектура, в силу специфики своих выразительных средств, материальных затрат и обязательного вовлечения разных социальных слоёв в исполнительский процесс, есть наиболее полное выражение общественной воли, стремящейся к постижению мира. В ней открывается всё пространство бытия, его закономерный порядок, принятые условности и неизбежные противоречия».

Как кажется, в новгородской архитектуре наиболее очевидно проявился тот факт, что творчество — гораздо более физиологический процесс, чем мы привыкли думать, наделяя его такими явлениями и персонажами, как вдохновение и музы. Творчество так же естественно и необходимо для человека, как сон, принятие пищи, творение себе подобных и т. д.

Это — нормальная деятельность.

Новгородская архитектура насыщена содержанием. Речь идёт не столько о сюжетах росписей (это лишь один аспект), сколько о самих постройках. Их суть многопланова. С одной стороны, любой храм есть отражение исторической ситуации, в которой он создавался, с другой — храм как произведение искусства несёт в себе образ. Иногда он служит для наилучшего выражения некой идеи. Эта насыщенность содержанием вполне органично сочетается в новгородских храмах с хозяйственно-бытовой функцией. Поразительно удачное взаимодействие духовного и материального.

Один известный русский искусствовед писал: «Новгородский художник крепко стоит на земле и в то же время мысль его взвивается в поднебесье».

Новгородские храмы удивительно музыкальны. В этих неуклюжих на первый взгляд закомарах, пилястрах, нишах отражено типично новгородское понимание гармонии. Несмотря на видимую «эскизность» деталей, каждая из них «работает» на образ, добавляет свой звук в общую симфонию.

Заметим, что не только храмы, но и весь Новгород музыкален. Чуткое ухо композитора уловит в его звуках «черновики» кантат и симфоний. Хрустальный звон льда на реке, шелест камышей в болотах, крики грачей и скворцов, «облетающих высокие тополи», мощные «песни» колоколов, — всё это просится на бумагу, быть записанным в виде нотных знаков.

Вследствие особой самостоятельности образа новгородские храмы легко сравнивать с чем-либо. Например, церковь Спаса на Ковалёве подобно раку вцепилась в землю. Хочется верить, что никаким обстоятельствам истории уже не убрать её со своего места. Никакой «благодетель», желающий приобщить Россию к благам европейской цивилизации, не сметёт её с лица земли.

Кстати, о «благодетелях».

В Новгороде становится особенно очевидной смехотворность писаний европейских путешественников прошлых веков, дружно «хоронивших» Россию и её народ. Теперь этих визитёров давно нет, а Новгород остаётся, цветёт и пахнет на зависть «западным партнёрам».

О семье

Три аспекта особенно поражают в новгородских храмах и монастырях.

Primo — сложность их «биографий». Одной из самых удивительных в этом смысле можно считать церковь Андрея Стратилата, находящуюся в Детинце. По сути, это — расширенный придел другого храма, построенный на месте его винтовой лестницы. И такое бывает.

Другие церкви превращались в жилые дома, спортивные школы, склады. Сегодня им постепенно возвращается первоначальное назначение. Здесь же хочется добавить и другое. Древние церкви, как любые другие живые организмы, переживают на протяжении своей жизни многочисленные добавления и потери. Иногда их сочетание приводит к совершенно монструозным образованиям, фантастическим смешениям врождённых и приобретённых черт, представляющим головоломку для искусствоведов.

Поэтому реставраторы, и вообще все, кто работает с произведениями искусства, должны давать своеобразную клятву Гиппократа: «Не навреди!» Как говорили мудрые римляне, primum non nocere.

Secundo, — продуманность вплоть до мельчайших деталей, что отмечается почти всеми, кто изучал новгородскую архитектуру. Например, археолог и историк архитектуры М. К. Каргер писал про церковь Фёдора Стратилата: это «законченное, глубоко продуманное художественное произведение». Поэтому впечатление «тяпляпистости», которое может возникнуть при взгляде на местные храмы, остаётся лишь первым впечатлением, исчезающим при дальнейшем знакомстве с новгородской архитектурой.

И третье — «монолитность», узнаваемость стиля архитектуры Великого Новгорода и уверенная последовательность его развития. При этом надо учесть, что храмы строились на фоне непрекращающихся войн, усобиц, пожаров, эпидемий, ересей, — крайне редко «бысть тишина в Рустеи земли». Именно названные катастрофы часто были поводами для строительства. И потому — как это ни цинично прозвучит — способствовали развитию художественной жизни.

Искусство — искусством, бедствия — бедствиями.

Любая частность конструкции, любой орнаментальный мотив сохранялся в общей «копилке», и затем развивался и использовался зодчими. На многих церквях можно проследить развитие того или иного элемента декора, композиционного приёма.

Это — очень преемственная архитектура.

Вл. В. Седов писал, что в Новгороде «последующие памятники оглядывались на предыдущие, а одновременные „перекликались“ друг с другом, создавая атмосферу особой архитектурной традиции, настроенной на переживание местных форм и отбор самых удачных из них».

Кроме того, новгородская архитектура удивительно «очеловечена», даже «семейна». Некоторые периоды её развития можно охарактеризовать во вполне «домашних» терминах. Матерью архитектуры Новгорода, безусловно, является собор святой Софии (отец, очевидно, в Киеве). Её сыновья — первое поколение гигантов: Георгиевский собор Юрьева монастыря, Николо-Дворищенский собор и собор Рождества Богоматери Антониева монастыря. Это — основа местной архитектуры, предки всех будущих сооружений. Следующие поколения уменьшились в размерах, стали скромнее и проще по внешнему виду. Это произошло после того, как князей в XII веке отправили «на выселки». Самым «новгородским» и одновременно самым известным и представительным стало поколение, рождённое во II половине XIV — начале XV века. Это — родные братья: церкви Фёдора Стратилата, Спаса Преображения на Ильине улице, Рождества Христова на Красном поле, Иоанна Богослова на Витке, Рождества Богородицы на Михалице, Петра и Павла в Кожевниках и др. Затем новгородская наследственность была разбавлена московской кровью (церкви святых жён-Мироносиц, Бориса и Глеба в Плотниках, святого Прокопия и др.). В эту пору появились даже двойняшки, но не близнецы: церкви Филиппа Апостола и Николая Чудотворца. Хотя кровосмешение порой давало неплохие результаты, история новгородской архитектурной семьи заканчивалась. «Новгородскость» в архитектуре города, как и боярская республика, «истощилась», постепенно сошла на нет, и не могла противостоять московскому «вливанию». Остаётся добавить, что племянники и двоюродные братья новгородских церквей и храмов проживали в Пскове, Старой Руссе, Ладоге и других городах.

Чем объясняется появление всех отмеченных особенностей и качеств новгородской архитектуры? Среди множества факторов одним из главных представляется то «умение определять художественные возможности, заложенные в функциональных и конструктивных особенностях зданий», о которых писал историк архитектуры П. Н. Максимов, и конечно, умение «использовать эти возможности при помощи простейших приёмов».

В каждом явлении человеческой жизни, будь то экономическая, общественная, промышленная или другая сфера, есть свои вершины. Они характеризуют не только высшие достижения, но и нечто самое типичное, знаковое, всегда узнаваемое. Это есть то, без чего нельзя представить существование того или иного явления. В художественной жизни то же самое. Например, для архитектуры Новгорода такими вершинами, лучше сказать, опорными точками являются собор святой Софии, Георгиевский собор Юрьева монастыря, Спасо-Преображенская церковь на Нередице, церковь Николы на Липне и церковь Федора Стратилата. Разумеется, у каждого могут быть своё мнение на этот счёт, но для меня представить Новгород и его пригороды без этих построек невозможно.

Если далее следовать предложенной версии, то и культура Великого Новгорода (в целом) тоже имеет опорные точки. «Каркас» местной культуры образуют: собор святой Софии, икона Богоматери Знамение и фрески церкви Спаса Преображения на Ильине улице, два кратира Братилы и Косты, и, пожалуй, Остромирово Евангелие.

Опять же подчеркну, что у каждого может быть своё мнение по этому вопросу. На мой взгляд, если временно забыть обо всей новгородской культуре, искусстве, вообще истории, и увидеть только эти памятники, то представление о Новгороде сложится вполне адекватное.

Про Пасху и деревья

Человеку религиозному в Новгород лучше ехать на Пасху.

Это — особенное время. Десятки храмов перекликаются друг с другом колокольным звоном. Народ с раннего утра стекается в церкви. Прихожан так много, что большинство толпится у входов, а не заходит внутрь. Люди обнимаются, целуются и сообщают друг другу замечательную новость. В это время в церквях так душно, что лица становятся красными, пот течёт по лицу.

Но никто не уходит.

Сотни ликов одобрительно смотрят со стен и сводов, на металлических связях блестят живые цветы, огонь свечей отражается на серебряных окладах и позолоте икон. Лучи света из барабанов протягиваются на платки женщин подобно телеграфным проводам, связывающим небо и землю, Бога и человека. Благостное настроение царит в приходах.

Новгород — очень уютный, домашний город.

Обычное мегаполисное чувство, заставляющее быть всегда настороже, в Новгороде исчезает. Возможно, это происходит из-за того, что «приметы эпохи» во многих местах этого города стёрты. То есть зелёные аллеи и старинные переулки, некоторые из которых старше многих городов, порой не имеют «признаков» того или иного столетия. Их обстановка могла быть такой же и XII, и в XV, и в XX веке. Этот хронологический вакуум заставляет ощутить себя путешественником во времени (нечто подобное я чувствовал в Ростове), которому вполне возможно увидеть, например, князя Александра Невского. И при этом не героизированно-кинематографического героя — создание нашей государственной идеологии, а вполне реального политического и военного деятеля.

Новгород не кичится своей древностью. Простота поведения города по отношению к гостям завораживает. Именно в этой простоте проявляется сила, уверенность Великого Новгорода и колоссальная значительность его истории и культуры.

В Новгороде просторно.

Куда ни глянь, границ не видно. Как в физическом, так и — особенно — в культурном смысле. Целая Вселенная. По отношению к своим «филиалам» Новгород продолжает оставаться тем солнцем, вокруг которого кружатся его спутники. В вихрь своей культуры Новгород захватывает архитектуру, живопись, прикладное искусство. Чем ближе к «солнцу» «спутники», тем более близки их культура и искусство. И это «солнце» не потеряло свою силу и сегодня, оно продолжает распространять влияние не только на находящееся вблизи, но и на многие — весьма отдалённые в географическом и хронологическом смысле — сферы жизни страны.

Как справедливо писал один известный учёный, «каждый памятник новгородской старины агитирует за русскую культуру».

О том, как много сделал Великий Новгород для культуры Руси и Европы благодаря своей самостоятельности, рассуждал академик Д.С.Лихачёв (в числе прочего: охранял северо-западные границы, сохранил культуру во время и после монголо-татарского нашествия, стал городом Предвозрождения и проч.).

Но независимость имела важное значение для культуры самого Новгорода. Именно благодаря этой самостоятельности, чреватой сепаратизмом, Новгород и стал таким, каким мы его знаем и каким восхищаемся. Художественное своеобразие его памятников, достижения в разных областях жизнедеятельности стали возможны только благодаря «самостийности». Что стало с Новгородом после присоединения к Москве? Постепенно растворился в «общерусскости». Таким образом, вопрос о роли самостоятельности Новгорода для собственной культуры, кажется не менее важным, чем вопрос о роли самостоятельности Новгорода для русской и общеевропейской культуры.

В Новгороде, как ни в одном другом городе, бросается в глаза зависимость настоящего и будущего от прошлого. Речь идёт не о том, что Древняя Русь дала работу многим из современных новгородцев, а о том, что город воспринимается сегодня только через призму прошлого. Именно прошлое в нём неисчерпаемо, а не настоящее и будущее. Истинная суть Новгорода, его красота, проявляются лишь тогда, когда минувшее «накладывается» на современность. Например, тихим зимним вечером, когда около древних храмов почти не видно и не слышно примет XXI века. Тогда душа города видна наиболее отчётливо. Или при обнаружении очередной берестяной грамоты Якима — самого плодовитого автора писем на бересте.

Вероятно, сильно преувеличивая, можно сказать, что Великий Новгород — самый исторический город в России. Его история не стала историей XXI столетия, а осталась в периоде до Нового времени. Новгород не перешёл в настоящее, у него своё летоисчисление. Речь идёт, разумеется, не об отсталости, этого нет, а о душе города, его «само-чувствовании». Поэтому если кто захочет эмигрировать в Древнюю Русь, то ему в Новгород.

В древнегреческих мифах рассказывается о великане Антее, который припадал к матери-земле, чтоб обрести новые силы. Новгород для сотен людей — подобный источник. Россияне сознательно (а многие неосознанно) черпают здесь вдохновение, новые впечатления и эмоции, дающие способность жить и работать. Новгород олицетворяет всю бездонную русскую культуру, к которой припадают её дети.

Истоки помогают осмыслить настоящее и уверенно двигаться в будущее.

«Где София, там и Новгород»

При рассказе о Новгороде обойти вниманием Софийский собор, скорее, даже не странно, а преступно. Именно древние новгородцы, говорившие «Где София, там и Новгород», не простили бы этого.

Однако необходимость повествования об этом соборе наталкивается на почти непреодолимую трудность. Дело в том, что писать о соборе святой Софии — то же самое, что писать о жизни. Это — долгое, затратное и часто неблагодарное дело. Ввиду той роли, которую играл собор в культурной жизни Новгорода в полной мере выразить её на двух–трёх страницах невозможно. К тому же об истории собора как здания написано уже очень много, повторять труды уважаемых историков и искусствоведов не хочется. Поэтому далее — только личные впечатления от многочисленных посещений собора.

Один немецкий путешественник и географ писал в XIX веке: «Всё в церкви [Софийском соборе — Г.П.] выглядит так узко, мрачно и древне, как если бы сам попал во тьму тех древних серых времён». Несмотря на то, что записки иностранцев о России часто балансируют на грани между откровенной ложью и малохудожественным вымыслом, на этот раз уважаемый немец не промахнулся.

История давно живёт под сводами этого здания.

В этом убеждают даже не намёки реставраторов в виде оставленных неприкрытыми участков стен или фрески XII столетия, а атмосфера, царящая среди колоссальных расписанных столпов. Шёпот многовековых молитв чудится повсюду, шорохи от крестных знамений прикасаются к дрожащим огонькам свечей, заставляя их еле заметно двигаться. Свет отражается на древних ликах и оживляет их. Они строго и вопрошающе глядят на каждого пришедшего.

Шум туристических толп проходит мимо этой атмосферы, он не касается ни фресок, ни икон, ни серебряных рак. И пусть высокомерный европейский турист мало что понимает в увиденном, даже он выходит из собора притихшим и присмиревшим. Конечно, он и дальше в жизни будет руководствоваться своими либеральными ценностями и навязывать их остальным народам как единственно правильные, но всё же поймёт (по крайней мере, в день посещения Софийского собора), что им есть альтернатива.

Собор дарит разные впечатления.

И щемящее чувство восторга от его художественных красот, и окрыляющее чувство гордости за предков, и почти всепоглощающий покой от ощущения принадлежности к чему-то великому и вечному. Он даёт оценку всей человеческой деятельности, при этом примиряет, казалось бы, непримиримые явления и понятия. В конце концов, он даёт силы. Пришедший как бы встаёт в строй почивших и ещё не родившихся. Обретает мудрость ушедших и силы только готовых прийти в этот мир. Таким образом происходит приобщение к ценностям родной цивилизации, понимание её истоков. Это не только способствует самоидентификации, но и придаёт смысл каждому поступку.

Можно сказать, что Софийский собор — один из трёх столпов восточнославянской цивилизации, наряду с киевским и полоцким. Если соединить линиями местоположения соборов на карте, то они окажутся не только узами, связывающие воедино родственные народы, их мировоззрения, но и каналами, по которым проходил обмен знаниями и умениями.

В некотором смысле, Софийский собор — это своеобразная планка, некая проверка на правильность жизненного пути. По этой причине действительно настоящая встреча с собором не всегда может быть приятной и лёгкой.

Истина — не сахарный пряник.

О Десятинном монастыре

Если бродить по тихим улочкам центра Новгорода (точнее, в древнем Людином конце), то неожиданно можно наткнуться на высокую колокольню, своей бездушной геометричностью пародирующую постройки XVI — XVII веков. Это — ворота бывшего Рождества Богородицы Десятинного монастыря.

Момент его возникновения остался достоянием истории, но известно, что в I половине XIV столетия монастырь уже существовал и имел отношение к представителям высшей церковной иерархии. В годы шведской оккупации он был разрушен, к 1628 году — восстановлен. В следующем столетии монастырь потерял большую часть земельных владений, был определён во второй класс. После Октябрьской революции его закрыли и устроили в нём разные жуткие учреждения. Монастырское кладбище было уничтожено.

Сегодня почти ничто не напоминает о древности монастыря — все сохранившиеся здания выстроены значительно позже. Кстати, с этим монастырём связана очень популярная в Новгороде история с чудесным изгнанием суздальцев в 1170 году. Кроме того, в литературе особо отмечается, что в Десятинном монастыре было множество книг.

Ныне лишь руины церкви Рождества Богородицы могут указать на почти бесконечную и, увы, многострадальную, историю обители.

Но не будем впадать в «спонтанную риторику».

Здесь, как правило, очень тихо. Homo turisticus забегает редко, особенно зимой. И это притом, что в стенах монастыря расположен музей художественной культуры Новгородской области и, кажется, местное отделение Союза художников. По узким асфальтированным дорожкам молча бредут по своим делам новгородские обыватели да расхаживают гордые кошки.

В Новгороде бездны одиночества становятся более обозримыми и потому менее чувствительными — под ногами ощущаешь незатухающее биение чужой жизни, с её событиями, голосами, предметами. Миллионы теней глядят из икон и храмов, отражаются в золотых панагиях и шепчут со страниц рукописей. Человек не одинок среди них. Он ощущает себя подобно церкви, построенной на древнем фундаменте — все мы «построены» на «старом основании». В городе, в центре которого каждая вторая постройка насчитывает не одну сотню лет, люди не просто живут, как их собратья в других городах и весях, а пребывают в истории.

Новгород имеет ещё одну удивительную особенность. Я её осознал во время февральского визита в город. Это была пора очередного морового поветрия, когда знамением времени стали бесчисленные объявления, которые просили, требовали, умоляли использовать маски и соблюдать т.н. «социальную дистанцию». Всё это происходило под мелодичный хруст льда на Волхове — самую запоминающуюся музыку той зимы. Каждую поездку, каждое путешествие человек, как правило, оценивает с точки зрения удачи/неудачи, которая ей сопутствовала. Если везло, то путешествие было хорошим, если не везло — плохим. В Новгороде — иначе: неудача здесь бывает плодотворнее удачи в других городах, и часто — масштабнее, имея далеко идущие последствия и перспективы. Более того, неудачное событие может со временем показаться удачным (и наоборот). Происходит это от того, что историческая бездонность Новгорода снимает с событий статус «хороших» и «плохих». Они должны рассматриваться под другим углом, в иной системе координат.

Церковь священномученика Власия

Около множества развлекательных сооружений, соседство с которыми никому не идёт на пользу, находится церковь священномученика Власия. Раньше на этом месте было языческое капище.

Церковь построили жители Людина конца в 1407 году и, как справедливо утверждается в одном издании, она является «типичной постройкой новгородского церковного зодчества XIV — начала XV в.». Это одноабсидный, одноглавый храм с трёхлопастным завершением. Декор довольно богат, он включает не только привычные пояски на барабане, но и иконы на наружных поверхностях стен. Если добавить сюда разделение фасадов лопатками на три части и бровки над окнами, то внешний облик постройки окажется довольно-таки праздничным.

Особенностью этого памятника в литературе называется наличие западного притвора во всю ширину церкви, разделённого стенами на несколько помещений (на западном фасаде сохранилось две двери).

Мощные контрфорсы, которые можно встретить далеко не у каждой новгородской церкви, пристроены только в XIX столетии. Раньше, говорят, была даже колокольня. Она не дожила до нашего времени.

Но во внешнем облике этой постройки поражают не контрфорсы и прочие «редкости», а художественный образ.

Не во всех местных храмах можно увидеть такое яркое выражение дремлющей мощи, мужской силы. Храм напоминает древнего богатыря с косой саженью в плечах. Монолитность, основательность, надёжность, уверенность, — вот те слова, которые первыми приходят в голову при взгляде на церковь Власия. Несмотря на все архитектурные «красивки», храм сохранил этот образ на века. Ему странным образом вторит гигантское изображение Александра Невского, нанесённое местными художниками на фасад жилого дома, находящегося неподалёку.

Свечка

Насколько может отличаться художественный образ церквей в пределах одной конструктивной схемы показывает церковь Двенадцати Апостолов «на Пропастех», которая расположена на Десятинной улице. Она сооружена позднее церкви Власия, в 1454 — 1455 годах. В отличие от других новгородских церквей этого периода, у церкви Двенадцати Апостолов изначально не было хоров и подцерковья.

Храм связан с трагическими событиями — моровым поветрием, унёсшим жизни сотен новгородцев (летопись рисует совершенно инфернальную картину: «… на тую зиму гладъ велик бысть… по торгу и по улицамъ трупие псы едяху, и влачаху главы и рукы и ногы»). Так что современные жители города выгуливают своих собачек на месте массовых захоронений предков.

На этом месте раньше существовал женский монастырь, от которого, собственно, и осталась только одна церковь. Кстати, этот монастырь отличался тем, что монахини жили в собственных домах неподалёку (то есть среди мирян — никакой ограды не было).

Стройность — вот основная характеристика церкви Двенадцати апостолов (и даже отсутствие в наши дни придела с западной стороны вовсе не противоречит этой особенности). Памятник напоминает свечку, пламя которой колеблется на ветру. Этому впечатлению способствуют не только пропорции храма, но и тот факт, что декор его сведён к минимуму. От этого образ получается более цельным, монолитным. Церковь Двенадцати Апостолов относится к тому типу церквей («камерного направления»), о которых Вл. В. Седов писал: «Вытянутость, стройность, изысканность и изящество — всё это приложимо и к общему виду данных церквей извне, и к их интерьерам».

Церковь Иоанна Богослова на Витке

На правом берегу Волхова, там, где раньше в него впадала маленькая речка Витка, находится старинная церковь Иоанна Богослова. Если идти к ней от моста Александра Невского, то неизбежным образом на пути встретятся «размашистый» памятник Александру Невскому и храм Бориса и Глеба в Плотниках. В древности это место было «гнездом женских обителей» да и сама церковь была монастырской — здесь располагался Иоанно-Богословский женский монастырь (упразднён в XVIII столетии).

…Такими сведениями располагал я, неспешно двигаясь среди уток и чаек по бесконечной набережной. Это было время, когда завершался очередной мор. Под ногами шелестели первые опавшие листья и использованные маски. Тракторы и грузовики тарахтели на ремонтируемой набережной, жара расплывалась блином по затылку и спине. В конце концов, я пришёл в очень тихий уголок Плотницкого конца, где нынче располагается лодочная станция «Чайка» и искомая церковь Иоанна Богослова.

Она построена во второй половине XIV века — в период расцвета новгородской архитектуры. Это — трёхнефная, одноабсидная, однокупольная постройка очень маленьких размеров (по своей «карликовости» с ней могут поспорить, пожалуй, только храмы Симеона Богоприимца в Зверином монастыре и Двенадцати апостолов на Пропастех). Как писал В. А. Ядрышников, архитектура этой церкви «отличается высокими достоинствами, особым изяществом и мастерством», всё в ней «построено на тонком чувстве формы и линии и подчинено основной идее — устремлённости ввысь, взлёту». Кажется, трёхлопастное завершение фасадов (заменённое позднее на четырёхскатное) вносило немалый вклад в осуществление этой идеи. Можно также добавить, что при первом взгляде на этот храм он просто поражает идеальностью пропорций, соразмерностью всех частей, их уравновешенностью. Постройка очень изящна, почти грациозна.

Именно в ней проявляется бесконечное разнообразие, которое свойственно Новгороду (причина его — тот самый простор, о котором писалось выше). Церковь может дарить гамму эмоций: гордость за предков, негодование из-за потомков, радость от приближения к Гармонии; она может быть другом, сестрой, матерью; может быть местом труда и отдыха. Она всегда — разная. Более того, она может — быть, а может — не быть.

Историю этой церкви, как многих других новгородских храмов, безоблачной не назовёшь. В советское время она использовалась как склад, колокольня была разобрана. Даже природная стихия внесла свой «вклад» в разрушение памятника: однажды в купол ударила молния.

Но всё закончилось относительно благополучно. Сегодня храм — действующий: передан старообрядческой общине. «Карманный формат» церкви, делающий её почти незаметной среди ветвей и лодок, служит ей хорошую службу, спасая от толп туристов. Так старообрядческий ригоризм вкупе с расположением памятника способствуют его сохранности.

В книжках обычно пишется про изукрашенный южный фасад и стройные пропорции церкви Иоанна Богослова. Так оно и есть, мало что можно добавить к этому. Всех интересующихся более подробной историей памятника можно отослать к вышедшей в 2006 году книге «Богослов на Витке: История и возрождение старообрядческого храма в Великом Новгороде».

«Самый известный новгородский монастырь»

Осенью, когда мёртвая листва лежит на земле, или зимой, когда всё вокруг бело и пустынно, на правом берегу Волхова хорошо видны постройки древнего Антониева монастыря. Купола Рождественского собора, напоминающие шляпки каких-то диковинных грибов, чётко выделяются в голубой дали.

А летом и весной монастырь скрыт листвой деревьев, и турист может ориентироваться только по карте или по берегу Волхова.

Сложно переоценить значение Антониева монастыря для культурной и экономической жизни Новгорода. Монах Кирик здесь производил сложные математические исчисления, Тихон Задонский постигал премудрости богословия. И пусть сегодня территория и постройки монастыря разделены между местными музеем и университетом, что-то неуловимое, глубокое, помнящее Антония Римлянина, незримо присутствует в тени деревьев. Здесь даже хранят камень, на котором приплыл (верю, ибо абсурдно!) будущий основатель монастыря, а в соборе видны древние фрески (жёлтые нимбы, каменные розовощёкие лица, отсутствие эмоций).

Кстати, о соборе Рождества Богородицы Павел Алеппский писал: «В этой церкви несчётное число редкостей, сокровищ, подсвечников и икон серебряно-вызолоченных с драгоценными каменьями, ибо все жители этой страны имеют большую веру к святому и очень его почитают…». Сегодня в соборе ничего подобного нет. Пустота и тишина. Слышно только, как вороны садятся на кресты и кричат на весь мир.

А о церкви Сретения, находящейся по левую руку от входа в монастырь, Э. А. Гордиенко заметила, что её «физическая реальность и предметность… рискованно близка образцам западноевропейского зодчества». Это творение новгородского зодчего, по словам исследователя, «отличалось взвешенностью, продуманностью конструктивного решения, глубокой и простой логикой, ясностью, цельностью, завершённостью мысли».

Каждый монастырь, как человек, имеет свои наклонности и характер. Что касается Антониева, то это ярко выраженная склонность к книжности и педагогике, к тихой созерцательности вдали от т.н. «общественной жизни». Разумеется, антониевские монахи участвовали в различных новгородских событиях, однако атмосфера, суть их монастыря — в углублённой, сокрытой от посторонних глаз жизни, направленной на улучшение человеческой природы.

Может быть, именно поэтому сегодня под ветвями местных деревьев так спокойно и так хорошо думается. Даже крики ворон, населяющих крыши окружающих зданий, только подчёркивают тишину, «медитативность» этого места. Вероятно, наилучшим временем для посещения монастыря является зимний или осенний вечер, когда народа почти нет и покой неотвратимо воцаряется на волховских берегах.

О Юрьевом монастыре

Монастырь находится в пяти километрах от Новгорода. После кружения по местным болотам в течение приблизительно двадцати минут автобус привозит туристов к стенам монастыря.

Это — одна из самых древних обителей России, имевшая большое значение не только для всей страны, но и для Новгорода.

В этом смысле его можно сравнить, пожалуй, только с собором святой Софии — он был архивом, библиотекой, княжеской усыпальницей, небольшой крепостью. Фантастические богатства монастыря (приведём только описание: «бронзовый иконостас украшен с особым великолепием драгоценными камнями… одна жемчужина, подобная груше, висит на осыпанном бриллиантами венце Господа») способствовали накоплению в его стенах выдающихся произведений искусства. Хотя обитель отличалась строгим уставом, её нельзя назвать закрытой, наоборот, Юрьев монастырь — очень «публичная» организация. Поэтому даже в не туристический сезон в нём нечасто можно встретить тишину.

Впрочем, новгородская история редко была тихой.

Главная достопримечательность монастыря — Георгиевский собор, который справедливо называется исследователями «наиболее совершенным и зрелым произведением новгородского зодчества княжеского периода». Но кажется, что лучшие слова подобрал упомянутый выше Павел Алеппский: «благолепный, большой, просторный, радующий душу». Творение мастера Петра настолько сроднилось с местным пейзажем, что давно стало его частью. Сегодня даже как-то странно осознавать, что когда-то на этом месте не было этих высоких белых стен и серебристых башен. При всей силе, мощи, мужественности своего облика собор не кажется грузным и неповоротливым. Точно найденные пропорции делают его строгим, подтянутым и изящным.

Того же нельзя сказать о находящихся рядом Крестовоздвиженском соборе и колокольне. Первый расплылся по земле, как большая разноцветная медуза, а вторую изумлённый взор путешественника с трудом удерживает на земле. Что-то изменилось со временем в сознании зодчих, что-то было утеряно. Какие-то другие музы освящали их чертежи.

Георгиевский собор важен не только как первоклассное произведение архитектуры, но и как своеобразная летопись. В его лестничной башне находятся граффити, которые содержат исторические сведения: даты смерти церковных и светских деятелей, упоминания монастырей. Не менее важны покаянные надписи, в которых «тати погребные» признаются, что они «самые грешные из людей».

Одно из лучших украшений Юрьева монастыря, несомненно, — длинные ряды цветов, которые по весне высаживают трудолюбивые монахи. Запах молодых, ярких растений привлекает и обезоруживает. Райский сад во всей красе предстаёт перед озадаченным туристом.

Многое пережил Юрьевский монастырь на протяжении истории: здесь жили простые обыватели, была почта, техникум, в Георгиевском соборе сидели вражеские наводчики… Но сегодня, слава Богу, «биография» монастыря возвратилась в прежнее русло, и в нём, как прежде, процветает монашеская жизнь.

Про скит, где живёт кошка

Он расположен недалеко от Юрьева монастыря, на живописном берегу Волхова. Путеводители хором говорят, что в незапамятные времена здесь было языческое капище Перуна.

Скит отделён от земной реальности милой оградкой, в чьей биографии не предусмотрено участие в боевых действиях. Здешние насельники испытывают особую (и очень похвальную) неприязнь к алкоголю. Это, вероятно, связано с конфликтами с «шашлычниками», располагающими свои тучные тела и мангалы неподалёку от скита, также на живописном берегу Волхова. Поэтому неудивительно, если у входа в скит ваши сумки будут тщательно досмотрены двумя крепкими послушниками. Это неприятное, но необходимое мероприятие.

Кстати, о крепких послушниках.

Во время одного из моих визитов в Перынь из братского корпуса вышло несколько молодых людей. Их костюмы не сохранились в архиве моей памяти, поскольку взгляду не за что было «зацепиться». Помню только нечто мутное и балахонообразное. Итак, молодые люди, до этого рьяно упражнявшиеся в увлекательных беседах (я их видел, когда вошёл в скит, потом они исчезли за дверью братского корпуса), решительно прошествовали к храму Рождества Богородицы и не менее решительно отворили скрипучие двери. Поскольку я оказался в непосредственной близости от входа, то был «мягко, но твёрдо» приглашён войти и принять посильное участие в предполагавшемся действе. В храме было пусто, светло и чисто. Молодые люди с каменными лицами и горящими взорами пели недолго. Потом они закрыли толстые книги и, уже выходя из церкви, вручили мне буклет, красочно повествующий об истории скита. Таково было моё знакомство с насельниками.

Из-за того, что в скиту очень тихо, становится слышной жизнь, в городских условиях обречённая на небытие: плещется рыба в реке, недовольно гудят шмели, кричат грачи и утки, с нежным шелестом пролетает стрекоза.

Эта «природная тишина» делает осязаемой связь времён, в суете будней не замечаемую человеком. Как писал один великий человек, «здесь оживает чувство истории, приходят на память скупые летописные известия, дополняемые крупицами исторических знаний, добытых учёными изысканиями…»

Церковь Рождества Богородицы (XIII век) встречает посетителей несколько боком. Она удивительна. Её сувенирно-минималистский внешний облик застревает в сознании, как неразорвавшийся снаряд в земле. Кажется, зодчий, безусловно, знакомый с новшествами современной ему архитектуры, решил не утомлять зрителя «украсами». Исследователь архитектуры Вл. В. Седов писал, что в этой церкви «новгородская пластика XII в. совместилась с упрощённой иконографией, заимствованной у смоленской артели». Но мастер, как указывается в свою очередь в другой толстой книжке, «постарался „возвеличить“ свою маленькую постройку, разместив её окна в три яруса, а малая высота апсиды… заставляет казаться больше объём самого храма. Ярусы окон, как и невысокие восьмигранные столбы под хорами, заставляют казаться больше и внутреннюю высоту этого здания». И, наконец, если выражаться исключительно собственным языком, то можно сказать, что эту церковь могут охарактеризовать такие слова, как монолитность, лёгкость, уравновешенность и покой.

Но, вероятно, богослужебные функции церкви Рождества Богородицы, как это ни странно прозвучит, были в ней не главными: храм обозначал границы города и одновременно «работал» маяком для местных рыбаков. Кстати, эта миниатюрная постройка считается последней церковью домонгольского периода. Новгородская архитектура всегда развивалась по пути от «большого и торжественного» к «маленькому и крепкому».

Рядом с церковью расположены красные постройки, не скрывающие своё псевдорусское происхождение. Их художественные достоинства прекрасно заменяются прочностью и аккуратностью.

Сегодня жизнь в скиту продолжается. Времена упадка, когда здесь оставался один старец Максим да пять книг, позади. В этом смысле очень символичной кажется возможность в ясную погоду наблюдать где-то вдали церковь Николы на Липне, построенную уже после нашествия саблезубых монголов. Та связь времён, о которой писалось выше, не прервалась.

А ещё в скиту живёт кошка. Когда я спросил, как её зовут, она почему-то застеснялась и не ответила. Но потом, освоившись, попросила передать привет её коллегам, подвизавшимся в других скитах и монастырях, особенно коту Ваське из Кирилло-Белозерского монастыря, с которым её связывают давние тёплые отношения (исключительно дружеские).

Скит (совет другу)

После слёз и словесного сора

очутись в новгородской глуши,

там, где волны лохматые спорят

и шуршат на ветру камыши;

там, где древняя церковь сверкает,

как шкатулка в покоях царя,

и вечерней порой навсикаи

носят горы чужого белья.

Сядь на камень. В бесцветные дали,

словно в зеркало, друг мой, взгляни,

и тогда среди бед и печалей

золотыми покажутся дни.

Два храма

На Торговой стороне, чуть в отдалении от главных туристических маршрутов, скрываются от глаз два храма. Один из них освящён в честь Апостолов Петра и Павла, другой — Ильи Пророка.

Надо сказать, что это сегодня их местоположение приходится на тихий тупичок в недрах Торговой стороны, а в древности здесь находился один из парадных въездов в Новгород. Храмы, первыми встречавшие гостей и врагов, были построены на этом месте уже в XII веке, но только с XIV — XV столетия они смогли любоваться друг другом в своих нынешних обличьях. Храм, посвящённый Илье Пророку, назван известным исследователем «одним из наиболее значимых в градостроительном отношении».

Начнём с произведения мастера Лазуты — храма Апостолов Петра и Павла на Славне. Он построен в 1367 году, это — родной брат петропавловского храма в Кожевниках, Фёдора Стратилата, Преображения на Ильине улице и других, не менее блестящих представителей этой фамилии. Сегодня он закрыт, фрески после войны не восстановлены. Суровый, почти крепостной облик храма, объясняющийся его почти приграничным положением, смягчается яблонями и рябинами, растущими в изобилии вокруг холодных стен. На стенах почти нет украшений. Но, как это ни странно, взгляд и не просит их. Эстетическое чувство вполне удовлетворено совершенством классических новгородских форм. Тишина, верный спутник Истины и Вечности, почти материальна здесь. Иногда нарушают её только чёрные птицы, устраивающиеся на отдых около крестов. Но резкие птичьи крики находятся как-то вовне той метафизической атмосферы, которая подобно защитному экрану накрывает храм. Образованное экраном безвоздушное пространство предохраняет памятник от влияния времени и переносит на страницы архитектурных хрестоматий, гарантируя бессмертие.

Его сосед, если б был болтливой женщиной, мог бы хвастаться богатством своей биографии. Он был и местом обитания геодезической партии, и простым домом, и старообрядческой церковью. Сегодня, как гордо гласит укреплённая на его стене вывеска, «сей храм Истинного Православия готовится к реставрации». Слава Богу. Но, судя по грязным шторкам, в нём до сих пор живут люди. И их жилищный вопрос должен не «готовиться», а срочно «реставрироваться» (кажется, в настоящее время там действительно начинаются большие реставрационные работы, обещающие завершиться к февралю 2019 года). Здание в предынфарктном состоянии, барабан с куполом давно снесены. Несмотря на то, что в окнах открыты форточки, на подоконниках стоят горшки с цветами, никто из жителей никогда не появлялся около этого дома-храма. Я был несколько раз в этом месте, в разное время года. Никто и никогда.

Теперь об образе.

Общий облик храма Ильи Пророка из-за его многочисленных приделов весьма напоминает курицу-наседку, успешно пытающуюся собрать под крыло не в меру прытких цыплят. Маленькие комочки разбегаются в разные стороны, но всякий раз бдительная мама возвращает каждого на положенное место. Впрочем, у каждого глядящего на этот храм могут быть свои образы. Кто-то сравнит его с Казанским собором в Петербурге (он также обнимает площадь своими «крыльями»), кто-то — с расплывшимся пудингом. Но это уже из другой области.

А между двумя этими новгородскими храмами разбит сад.

Увязла осень в топях новгородских,

шуршит замшелой шляпою камыш,

и как сказал бы Josef Brodsky,

«Конец эпохи», — тут не пошалишь.

Старею я. Морщины глубже, глубже,

и на висках не иней — седина.

Жизнь стала непонятной и ненужной,

как счастье — из больничного окна.

Весна в Новгороде

«Весной золотое сияние колышется над тобой…»

(Пауль Флеминг, XVII век)

Увидеть настоящую весну в Новгороде можно во второй половине апреля.

В это время земля окончательно просыпается от зимней спячки и нехотя принимается за свою материнскую работу. Город напоминает маленького, беззащитного взъерошенного воробья. Он не прибран и неуклюж. Его хочется крепко обнять и придать ему те силу и величие, которыми он так славится.

Ветер разносит по округе запах умершей и новорожденной травы, и в качестве развлечения организует рябь в грязных лужах. Они, уподобляясь известному пирату, смотрят в небо одним глазом. А на небе — простор и раздолье: тридцать два оттенка синего и всевозможные картинки от каравелл до диковинных животных. Вышеупомянутый ветер осуществляет художественное руководство при производстве этих небесных совершенств.

Солнце тоже принимает активное участие в распространении весны: оно отчаянно стимулирует всё живое к росту и воспроизведению. Можно сказать, что именно солнце, а не ветер — главный режиссёр новгородской весны.

Весна — это движение.

Голуби бегают за голубками, коты за кошками, мужчины за женщинами. Всё — в желании, стремлении, заинтересованности.

Динамика порождает звук. Поэтому весенние фуги и кантаты в исполнении птиц и подвыпивших обывателей повсюду разносятся в тёплом воздухе. Жизнь просится в рост, в пространство, как Мамай или телевизор стремится заполнить собою всю видимую реальность.

Весной действительность приводит себя в порядок, в форму. Это проявляется в самозабвенном мытье окон домохозяйками, яростном кошачьем самовылизывании, молодёжным походам в тренажёрные залы, началу архитектурной реставрации и т. д. Как будто всё готовится к празднику. Весна — лишь предпраздник, порог летних безумств, неопровержимое доказательство того, что зимнее окоченение позади, и впереди — новая жизнь. Даже набухшие почки на новгородских деревьях смотрятся как восклицательные знаки, пусть иногда ночной холод и превращает их в вопросительные.

Но в целом весну под вопрос не может поставить ничто и никто. Это прекрасно осознаёт даже рыжий кот хулиганского вида, подкарауливающий кошек около Знаменского собора.

Церковь Петра и Павла на Синичьей горе (на Сильнище)

В конце XII века (точнее, в 1185 — 1192 годах) усилиями жителей Людина конца была построена церковь Петра и Павла. В летописи указано: «В лето 6693 (1185). Маия в 6 заложиша Лукиници церковь камяну святых апостол Петра и Павьла на Сильнищи». Через семь лет написано об этом храме: «В то же лето концяша церковь святых Апостол на Силинищи, и святи ю архиепископ Григории в Петров день».

Если от детинца идти неторопливым шагом в сторону Троицкого раскопа, минуя Алексеевскую башню и Воскресенскую слободу, то к церкви можно попасть минут через тридцать. Она находится среди деревьев Петровского кладбища, почти не видна за их могучими стволами и широкими листьями.

В древности на этом месте находился весьма скромный женский монастырь. Сегодня тишина здесь — главная насельница. Рядом с церковью так тихо, что слышно, как где-то стучит дятел и на железных столиках синицы кушают хлеб. Изредка сгорбленная бабушка проходит знакомым маршрутом и исчезает среди покосившихся крестов. Недалеко, по растрёпанной дороге, проползают автомобили. Когда их нет, ничто не мешает слушать дятлов и синиц.

Церковь, причисленная к наследию ЮНЕСКО, сегодня переживает не лучшие времена. Как говорили заезжие латиняне, представляет собой magna nominis umbra. Дело даже не в её плохом состоянии, а в том, что она не используется. Что может быть страшнее для церкви, чем отсутствие общения с людьми? Смертный холод веет в лицо каждому, кто пытается заглянуть под её своды. Непроглядная темнота отпугивает даже кошек и собак. В полосатых стенах западного фасада поселились предприимчивые голуби. Впрочем, время от времени в церкви, кажется, идёт реставрация. Об этом свидетельствуют разбросанные вокруг неё строительные инструменты.

Одна из особенностей храма — использование разных приёмов кладки (типичная для Новгорода смешанная каменно-кирпичная кладка; кирпичная кладка с «утопленным» рядом, характерная для полоцкой архитектуры второй половины XII столетия; кирпичная равнослойная кладка).

Образ церкви на Синичьей горе надолго остаётся в памяти; её монументальный, подавляющий облик, её неизбежность в местном пейзаже вызывают восхищение. В.Н.Лазарев писал: «Новгородское искусство XII–XIII веков выдаётся своим монументальным характером. Почти лишённые украшений стены, обобщённые архитектурные массы с могучими силуэтами, статичные по своему композиционному ритму фрески с крупными, тяжёлыми фигурами и предельно простыми архитектурными фонами, большие иконы, чаще всего с единоличными изображениями, — всё это способствует созданию того монументального впечатления, которое оставляют новгородские памятники XII — XIII столетий. В них есть какая-то примитивная сила, они живут единой жизнью с величественным северным пейзажем, им присуща суровая мужественность».

Оборванные нити

На старом погосте — трава и холмы,

от ели холодную тень

примерил лопух, чтобы в ней до зимы

кроты коротали свой день.

Кресты наклонились почти до земли —

кому этот странный поклон?

Столетья назад полномочья свои

сложил молчаливый Харон.

Беззвучье царит среди трав и крестов,

давно здесь не слышали речь,

давно не звучала спокойных шагов

мелодия, — не было встреч.

Покойники ждут: может, завтра придут?

Ведь завтра — родительский день!

Холодный уют так нерадостен тут,

где ель отдаёт свою тень.

Поэт и купец

На Синичьей горе ветер в листьях шумит,

тишина у крестов разомлела,

примостился на камне проезжий пиит —

пригласило чернильное дело.

У церковных камней землю давит плита —

то могила купца Соколова,

в девятнадцатом веке он отбыл туда,

где, надеюсь, так мало земного.

Книги пишет поэт, деньги копит купец,

все, конечно же, — разные люди.

Сам решай, что важнее, пока, наконец,

не свершилось Пришествия чудо.

Церковь Петра и Павла в Кожевниках

Церковь Петра и Павла в Кожевниках находится за валом Окольного города, недалеко от берега реки. В Новгородской III летописи указано: «Того же лета поставиша церковь каменну святых апостол Петра и Павла, в Неревском конце, в Панской улицы, за болшим валом, на Софийской стороне». К ней надо идти по улице Великой, мимо местного драматического театра, чья архитектура воплощает страшный сон инопланетянина, заблудившегося во Вселенной.

На первый взгляд кажется, что старинная церковь стоит одна-одинёшенька в чистом поле, но это не так. На этом участке Неревского конца — столпотворение архитектурных шедевров, как ныне живущих, так и почивших.

Именно эта церковь «самая новгородская» — классический четырёхстолпный, одноглавый, одноапсидный храм, имеющий многочисленных братьев в разных концах города. Церковь стала, пожалуй, одним из лучших образцов архитектуры Новгорода II половины XIV — XV веков, её квинтэссенцией. М. К. Каргер относил её «к кругу наиболее зрелых, художественно законченных памятников новгородского зодчества XV века». Поэтому и формы и декор смотрятся очень «завершёнными», «разработанными». Всё находится на своём месте и имеет объяснение. Каждый камень если не «агитирует за русскую культуру», то цементирует её, являясь при этом — иначе выражаясь — клеточкой тела русской культуры.

Храм отличается гармоничностью формы, «найденностью» пропорций, красотой линий, яркой образностью. Он напоминает подбоченившегося парня в рубахе с вышитыми узорами. Декор сохраняет «привязку» к пейзажу: восточная сторона почти лишена украшений, так как они не видны из-за реки, на северном фасаде нет входа, потому что город находился с обратной стороны и т. д. Местоположение и пейзаж оказали непосредственное влияние на внешний вид постройки.

Это один из образцов «чистой» архитектуры.

Внимательному наблюдателю видно, как «работает» конструкция здания: что и куда давит, что и где выдерживает нагрузку, зачем размещены в том или ином месте архитектурные украшения и т. д. Из-за этой заметной «рукотворности» видно, что церковь до сих пор жива — страдает от непогоды, участвует в организации ландшафта. И, несмотря на почтенный возраст, последнее получается у неё очень и очень неплохо.

В Новгороде происходит что-то странное со временем: на него начинаешь смотреть с разных сторон. К примеру, идёшь мимо этой церкви, и вдруг понимаешь, что это не она — для тебя, а ты — для неё, то есть это ты — лишь эпизод в её многовековой истории, а не она — мгновение твоей. Время объёмно; часто оно осязаемо, как запах умерших листьев, как ложь любимого человека. Подобно огромному воздушному шару оно набито человеческими жизнями. В Новгороде время начинает сливаться с географией, тем самым обнаруживая свой преходящий характер.

Петропавловский храм сам по себе (то есть не как соединение архитектуры, живописи и прикладного искусства) содержит то, что обычно люди ждут от произведений искусства: глубокий смысл, декоративность, техническое мастерство исполнения, уравновешенность и проч.

Кроме того, церковь Петра и Павла — тихий праздник души. А человек без праздника жить не может. Праздник — это радость. Радость по поводу выхода «за скобки» привычной жизни. Это как Юрьев день для крепостного. Это — Возможность. Это — существование Выхода. Можно им и не воспользоваться, но важно знать, что он есть.

Пожалуй, я был бы не против, если б этот храм стал последним, что мне предстоит увидеть в земной жизни, своеобразным итогом.

* * *

Вот и я.

Неуверенный, робкий,

погружённый по плечи в себя,

подхожу по извилистой тропке

под предательский крик воронья.

Снова вижу лопатки и купол,

и розеток большие круги,

как глаза потерявшихся кукол,

как растоптанных звёзд лепестки.

Как ты здесь?

Как зима миновала?

Вижу, ты искручинился весь…

Сильный ветер кружится на вале,

будто воин, забывший про честь.

Годы тают, как дымка под вечер,

люди чуждые бродят вокруг…

Уходя, я надеюсь на встречу,

только ты не печалься, мой друг.

Два Николы

Однажды я приехал в Новгород не в праздничные и выходные дни, как обычно, а в будни. Это напоминало визит в огромный дом, каждый житель которого занят привычным делом. По этой причине он не обращает внимания на гостя. Последний имеет возможность спокойно и неторопливо осмотреть каждый уголок, внимательно понаблюдать за жизнью местных людей. В праздничные дни такой возможности нет. Посетитель также может более верно оценить роль и значение тех или иных «помещений», а не принимать нужник за жилую комнату, как это делал маркиз де Кюстин.

Одной из целей моей поездки было посещение двух храмов Николы. Один из них находится в Николо-Бельском монастыре, второй — за пределами города. Начнём по порядку.

Николо-Бельский монастырь расположен между церковью Петра и Павла в Кожевниках и Звериным монастырём. Он состоит из низких корпусов, возведённых в XIX веке, и, собственно, храма Николы Белого. Монастырь очень небольшой и аккуратный: скамьи, «костры» и дорожки. Сюда хорошо приходить вечером, когда зажигаются фонари, окружающие древнюю церковь. Желательно также, чтоб был тёплый июльский вечер, а не мартовская метель, как в моём случае. Фонари будут кивать своими ажурными головками и как бы приветствовать посетителей.

Главное, ради чего следует появиться в монастыре, — это, конечно, церковь Николы Белого (1312). Как писал о ней Г. М. Штендер, «редко можно встретить памятник архитектуры, оказавший огромное влияние на последующее развитие архитектуры своего региона и в то же время так мало привлекавший к себе внимание исследователей».

В день моего посещения местные организации, неравнодушные к отмечавшейся тогда Масленице, изготовили и выставили у входа в церковь Николы тряпичные фигуры женщин. «Бабы» стояли у дверей храма и соблазнительно улыбались размалёванными губами. Зрелище отвратительное, тем не менее, оно не оттолкнуло меня от визита.

Первое, что поражает в никольском храме, — сильный наклон стен. Они словно танцуют; храм, будто средневековый жонглёр, балансирует на наклонной плоскости. Этот наклон стен, в совокупности с пирамидальным расположением окон, придаёт церкви стройность и изящность (кстати, такого наклона нет ни в одном храме Новгорода).

Второе, что бросилось в глаза, — огромное количество «цитат» из готической архитектуры. Возможно, это — самая «готическая» церковь из числа виденных мной в Великом Новгороде.

Но в чём же заслуга никольского храма перед новгородской архитектурой? Она огромна: можно сказать, что декор всех местных храмов эпохи расцвета, к которым так привык взгляд, идёт именно от Николы Белого (поребрик и семилопастная арка могут быть самыми наглядными примерами).

И ни март с его морозами и метелями, ни разбитные тряпичные красавицы не могут заслонить важное значение храма в истории новгородской архитектуры.

Приблизительно на десять лет раньше, в 1292 году, была построена церковь Николы на Липне (Новгородская первая летопись сообщает: «В лето 6800… Того же лета заложи архиепископъ новгородчкыи Климентъ церковь камену святого Николу на Липне»). Раньше на этом месте находился монастырь с деревянной церковью Николы, основанный в честь обретения чудотворной иконы. «Биография» этого монастыря была, скорее, печальной, чем благостной.

Сохранившаяся каменная церковь находится в десяти километрах от Новгорода, на маленьком острове, куда летом можно попасть на рыбацкой лодке, а зимой — по льду. Впрочем, в хорошую погоду она видна от Юрьева монастыря и из Перынского скита.

В литературе обычно повторяется три факта о церкви Николы на Липне: 1. это первая постройка за многие годы, прошедшие со времён «монголо-татарского и немецко-шведского лихолетья», 2. в ней ярко проявились элементы западноевропейского романского зодчества и 3. она начинает новую эпоху в новгородской архитектуре. Но на этом его особенности не заканчиваются. Т. Ю. Царевская пишет: «Это был не просто ординарный монастырский храм в отдалённых окрестностях Новгорода.., но храм-мемориал, храм-реликварий, в котором находился исключительный по силе выразительности грандиозный образ чтимого святого, и, вероятно, хранились в алтаре частица его мощей, какую могли привезти паломники из далёкого итальянского города Бари».

Что же связывает липенский храм с церковью Николы Белого? Если немного угловато выразиться, то можно сказать, что он был  творческой лабораторией того нового художественного стиля, первым представителем которого стал храм в Николо-Бельском монастыре.

О Зверином монастыре

Если от детинца идти по улице Великой, то минут через пятнадцать неизменно попадаешь в Зверин монастырь. При этом можно надеяться на встречу с церковью Петра и Павла (в Кожевниках), Николо-Бельским монастырём и куполами Духова монастыря. Все они находятся по сторонам маршрута, но встречи может не произойти, если они не захотят. Тут необходимо особое настроение. Но это уже другая история.

Покровский Зверин монастырь — один из самых древних среди новгородских обителей. Расположен на месте бывшего княжеского зверинца, то есть леса, где охотились князья.

У монастыря богатая история, но славен он прежде всего церковью Симеона Богоприимца (1468). Это — пример «карликовой» архитектуры. Маленький храм имеет одну главу, одну абсиду и четыре опорных столба. Внизу расположено специальное хозяйственное помещение — подцерковье. Кажется, что именно в этом аспекте новгородской архитектуры местная практичность, деловитость, хозяйственность нашли наиболее наглядное воплощение. Лучше сказать, наиболее «неприкрытое» воплощение, т.к. подцерковье никогда в Новгороде не оформлялось художественно, например, не отображалось на фасаде. Вл. В. Седов справедливо сетовал: «создаётся впечатление, что строители и заказчики пошли по упрощённому, не художественному пути», «введение подцерковья, сделанное механистически, нанесло определённый удар по новгородской архитектуре, лишив её части выразительности».