12+
Записки летчика-испытателя номер один

Электронная книга - Бесплатно

Введите сумму не менее null ₽, если хотите поддержать автора, или скачайте книгу бесплатно.Подробнее

Объем: 48 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Удостоверение заслуженного летчика -испытателя СССР Сергея Анохина с номером один. По скромности Анохин говорил, что это связано с его фамилией «на букву „A“». Но все его соратники по лётному делу действительно считали его испытателем самолетов номер один. Анохин испытал около двухсот типов самолётов и планеров, и к этому нечего добавить. Разве что слова его коллег, людей безусловно мужественных и скупых на похвалу.

М. М. Громов — знаменитый советский летчик и военачальник.

«Сережа — мой кумир, человек, не знающий психологических барьеров. Первый среди равных. Обаятельный, скромный до наивности… Сейчас многие хорошо летают, но не хватает психологического настроя.»

С. А. Микоян — заслуженный летчик-испытатель.

«Не люблю громких слов, но Сергей — великий летчик нашего времени.»

А. В. Федотов — заслуженный летчик-испытатель.

«… у нас в летной комнате висит портрет Анохина…»

И. П. Волк — заслуженный летчик-испытатель и космонавт.

«Сейчас появилось много молодых старичков, которые рано уходят с летной работы. Анохина же рано списали…»

Р. И. Капрэлян — заслуженный летчик-испытатель.

«В самолетной невесомости Сергей хорошо себя чувствовал. Ошибкой было не послать Анохина в космос.»

П. В. Цыбин — авиаконструктор и конструктор ракетно-космической техники.

«Повседневная отвага — норма его поведения.»

Ф. И. Бурцев — летчик- испытатель сказал уже на похоронах Сергея Анохина:

«Закончена биография… Мих. Мих. Громов очень строго относился к летному составу, а о Сергее Николаевиче Анохине говорил, что он летчик номер один и лучше его летать, наверное, невозможно… То, чем был Сергей Николаевич в 50—60 годы послужило подъему нашего летного мастерства.»

А космонавт Н. Н. Рукавишников назвал Сергея Анохина настоящим человеком. «Если бы были такие, как он, жизнь у нас была бы иной.»

От слушателя летных рассказов С. Н. Анохина:

Мне посчастливилось слушать «лётные новеллы» Сергея Николаевича Анохина и даже записать несколько из них. К сожалению, сохранилось немного и хотелось их присовокупить к его сборнику «Путь в небо», увидевшему свет в 1959 году.

Всеволод Иванов.

В волшебные страны

В тридцать втором году, когда мне едва перевалило за двадцать, мы уже умели летать на различных планерах и подолгу парили на них. И нам казалось, что где-то рядом, за горизонтом находятся сказочные волшебные страны.

Летали мы над горою Клементьева в Крыму, вблизи посёлка Коктебель, где у самого моря громоздится массив Кара-Даг. С высоты было видно: словно «адские» силы природы демонстрировали здесь своё могущество. Тут в единственном месте Крыма вырвались из-под Земли потоки лавы, устремились ввысь и застыли. А потом ветер, влага и время придали им удивительную форму отвесных скал и вычурных каменных фигур. И над этим каменным великолепием парили наши планеры.

Пока мы учились в летно-планерной школе, о дальних полётах мы только мечтали. В неведомое потянуло, когда освоились и начали учить других. Крыма я хорошо не знал, поэтому знакомился с ним сверху. Полёт на аппарате без мотора своеобразен сам по себе, в горах особенно. Летишь, «лижешь» склоны чуть ли не в метре от гор. Не раз огибал Кара-Даг, парил рядом с грозными скалами, проходил между ними, и подо мной открывались красочные бухты, окаймленные кружевом морской пены и осыпями коктебельских камешков.

При удачном направлении ветра — на склон горы — восходящие потоки несут тебя ввысь. При сильном потоке планер уходит далеко от земли. И тогда на горизонте открываются перед тобой в дымке шапки далеких гор. Если их вершины оказывались в облаках, мы радовались: значит, летать можно долго — все предвещает, что «южак» стихнет не скоро. У столяра-краснодеревщика Чернышова, который ремонтировал нам планеры, а потом стал знаменитым баянным мастером, был хороший голос, и он часто пел «Поднялись высоко шапки сдвинутых гор…» Песня мне нравилась, я напевал её каждый раз, когда взлетал и видел дальние манящие вершины. А как тянуло к ним! Впервые с попутным ветром улетел туда наш Никодим Симонов. Ему повезло: удачно приземлился возле Алушты. Никодиму завидовали.

Случайная посадка всегда рискованна — с высоты часто трудно угадать, пригодна ли для неё площадка на пересеченной местности. Семен Гавриш, пытаясь проникнуть на юг, как-то перелетел одну гору и был опущен нисходящим потоком прямо в лес. Кроны деревьев попались мягкими, хорошо спружинили — и планер уцелел. Гавришу вообще везло на такие посадки. Раз, летая над горой Коклюк, он приземлился на одинокую скалу. Крохотный каменный пятачок размером в два квадратных метра, а вокруг — пропасть. Фюзеляж лежит на островке, а крыло касается соседней горы. На счастье, появился пастушок, видевший падение огромной «птицы». Он поддержал планер за крыло, по которому Гавриш перебрался через пропасть. Аппарат не пострадал, и мы доставили его оттуда.

Руководивший нами опытный летчик Шабышев очень хотел, чтобы школа была передовой в области парящего полёта. Решили организовать эксперименты на склонах Южного берега. Роман-Кош — самая высокая гора в Крыму. На плоскую площадку вблизи её вершины перевезли учебный паритель ПС-2 конструкции О. К. Антонова и планер Г-9 конструкции В. К. Грибовского. Захватили с собой две палатки, автомобиль для перевозки планеров в разобранном виде, шнуровые стартовые амортизаторы. Чтобы их растягивать, подрядили команду из местных жителей.

Самым удобным для нас был южный ветер, создававший восходящий поток. Но мы летали и без него. Облака обычно возникают над восходящим потоком воздуха. Мы влетали в них при полном штиле, парили вслепую, а когда выныривали, оказывалось, что посадку делать уже негде. Приходилось садиться на пляжах в Гурзуфе и Ялте. Иногда, летая над пляжем, выполняли фигуры высшего пилотажа, крутили петли. Публика собиралась, смотрела на это воздушное представление. Перед приземлением кричали: «Освободите пляж! Освободите пляж!» И летали вдоль узкой прибрежной полоски, пока немногочисленные по сравнению с нынешними временами отдыхающие освобождали нам место. Было много таких посадок, всегда удачных. За нами приезжал на автомобиле инженер Годовиков, тоже планерист, выполнявший обязанности технического руководителя. Плане разбирали и доставляли на гору для следующего полёта.

На пляже и на обратном пути мы удивляли и смешили отдыхающих: представьте себе крымское лето, изнывающих от жары обнаженных курортников и нас- в свитерах и комбинезонах.

Летали над Ялтой, Никитским ботаническим садом, Ай- Петри… Но тянуло подальше, к Севастополю. Однажды подул южный ветер, создавший хороший восходящий поток, и мы решили пройти вдоль склона в Коктебель, в летно-планерную школу, или на запад, до Севастополя.

Стартовали вместе с Семеном Гавришем. Я набрал высоту и видел, как взлетал товарищ. Аэродинамические качества у его планера были невысокими, и он спускался всё ниже из-за того, что коварный рельеф создавал у земли соседствовавшие восходящие и нисходящие потоки. Семена в конце концов один из таких потоков вынудил сесть на пляж. А я долго ходил над склонами, кружил над Ялтой часов пять, пока не решился на дальний полет в сторону Севастополя. Маршрут был рискованным, потому что нормальная посадка почти исключалась. Пляжи тут ограничены: посмотришь сверху- сплошное нагромождение скал, бетонные столбики и металлические изгороди, бесчисленные дома отдыха и санатории — места свободного нет. Надо рассчитывать только на удачу, на возможность где-то приткнуться.

В полетах встречалось разное. При удачном ветре раз парил я над Кара-Дагом, увлекся потоками, кружил, стараясь не потерять высоты. Вдруг промелькнула какая-то тень. Оглянулся и увидел орла. А надо заметить, что в целях лучшего обтекания планера человеку оставляют в фюзеляже лишь малое отверстие — для головы. Я и руки не мог бы при желании высунуть. Орёл же, видно, посчитал меня огромной птицей и стал делать угрожающие заходы, целиться выпущенными когтями. Ну, думаю, шуточки плохи, лицо защищено только очками. Начал кричать, отгонять его голосом. Не слежу уже, где прю, — кричу и мотаю головой. А он взовьется и снова рядом, вот-вот глаза выцарапает. Как ни кричу, орёл всё пикирует. Маневренность настоящей птицы несравненно лучше, и он этим пользуется. Потом ему, видать, эта игра надоела -исчез. Однако высоты у меня не стало. А под крылом уже Судак. Мне удалось благополучно приземлиться на его окраине, на пустыре…

А теперь я летел над Ливадией. За прилепившемся к скале Ласточкиным Гнездом открывались новые прекрасные пейзажи.

В полёт мы обычно брали бутылку с холодным чаем и бутерброды. Но часто они оставались нетронутыми. В полёте я голода не испытывал, мне было не до еды.

Склон постепенно снижался, и планер спускался вместе с ним. В начале полёта передо мной были горные луга, пониже — заросли бука, черноствольной крымской сосны, а дальше пошли можжевельник, дуб, скипидарное дерево… Море штормило, крупные валы вдребезги разбивались о берег. Садиться в подобную погоду на воду было безнадежным делом — волна тотчас перевернет планер. Я надеялся долететь до Балаклавы и там попытаться сесть. Когда подошел К Байдарским воротам, солнце стало садиться, и вопрос о посадке потребовал безотлагательного ответа. Ветер теперь дул вдоль склона и уже не держал планер. Меня прижимало к земле. Перелетел мыс, за которым неожиданно открылись совершенно отвесные скалы (потом я узнал, что дальше на побережье никаких площадок для посадок не было). А перед скалами — крохотный пляжик местечка Батилиман, что означает «тонущий лиман». Что было делать? Садиться вдоль пляжа я не могу: он короток, с берега не подойти, там отвесные скалы. Единственный выход — садиться с моря.

Прежде мне приходилось садиться в море. Как-то на пляже в Гурзуфе оказалось слишком много народа, и я решился опуститься на воду. Выбрал, где поменьше купающихся, и приводнился у берега. Но тогда был полный штиль, а тут шторм, да и у берега камни, которые моментально разнесут планер в щепки. Кроме того, даже если представить, что заход с моря удался бы, всё равно посадке мешала отвесная скала в двух десятках метров от кромки берега. И вдруг я увидел камень и столб для тента — нечто вроде ворот шириной метров в пять. Быстро соображаю: фюзеляж пройдет, а крылья зацепятся. Но зацепившись выполнят роль амортизатора. Выхода нет — иду на этот вариант. Лечу с моря. Не долетая до столба, касаюсь лыжей гальки, и это чуть притормаживает. Тотчас же ударяюсь крыльями о камень и столб. Планер разворачивается и бьется о стену. При первом ударе крылья были разрушены, вторым ударом разбивается фюзеляж. А я… лишь чуть оцарапал руку. Вечер, грозный прибой, поэтому отдыхающих на берегу не было.

Невдалеке, вижу торчит пограничная вышка. Полез по камням к ней. Так, мол, и так — прилетел, говорю. А пограничник недоумевает: какой полёт? Откуда ты свалился? Уговорил его всё-таки передать телеграмму в Гурзуф. Была у нас такая договоренность; в случае чего дать о себе знать телеграммой.

Я попросил отстучать такой текст: «Посадка в местечке Батилиман. Планер разбит. Летчик невредим». Они же передали по-своему: «Аварийная посадка в местечке Батилиман. Планер разбит, пилот Анохин жив». Между «жив» и «невредим» — большая разница.

Вблизи находился санаторий комиссии содействия учёным. Там падающий планер видели и встретили меня овациями. Какие овации? Настроение у меня жуткое: до цели не долетел, планер расколотил… Накормили, устроили спать. И вот утром врывается в комнату Семен Гавриш. «Серёжа, — волнуясь говорит он, — я столько пережил. Мы проверили берег, но крови не увидели. Не знаю, как можно после такого удара уцелеть?»

Когда мы вернулись в летно-планерную школу, состоялось чрезвычайное собрание. Молодежь обвинила руководство школы в том, что оно разрешило нам летать с Роман-Кош, рисковало мастерами (нам с Гавришем незадолго до этого присвоили звания мастеров планерного спорта). Пришлось и мне выступить и сказать, что если будем сидеть на месте, вообще достижений не будет…

Вспоминаю теперь наши первые полёты и думаю: как всё потом пригодилось! Для посадок с выключенным двигателем, для планерных рейсов на труднодоступные партизанские базы с грузом боеприпасов и медикаментов…

Шел тридцать второй год. Оставалось девять лет до начала Великой Отечественной войны.

Из ада на планере

Пилотов-планеристов интересуют воздушные течения. Хочется улететь подальше, набрать большую высоту. Среди способов набора высоты ест и экзотические. Например, полёт в грозовом облаке.

Давным-давно известно, что в грозовых облаках очень сильные восходящие и нисходящие потоки невероятной скорости в десятки метров в секунду. Они перемещаются внутри облака. Тогда, в тридцатые годы грозовые облака привлекали парителей, войти в них по собственной воле решились не сразу.

Подбирались, летали перед грозовым фронтом. Летчик Карташов, паря перед перемещающимся фронтом грозы, вместе с ним пролетел двести километров. Но таким способом большой высоты не наберешь.

Грозовое облако влекло и одновременно пугало пилотов. И войти в него решились не сразу. Не было тогда на планерах навигационных приборов, по которым возможен «слепой» полёт. И всё же кто-то в конце концов залез в грозовое облако. Что же он там увидел?

Сначала его понесло ввысь, как это бывает в мощном кучевом облаке. Планер не менял пространственного положения, но стрелки вариометра и альтиметра указывали бешенный подъем. Затем пилот угодил в страшную болтанку. Ураганные порывы ветра швыряли и пытались смять планер. Его выбивало из угла планирования, сильно кренило. Окончилось тем, что пилот потерял представление о пространственном положении машины, тем более, что приборов положения тогда не было.

Полеты внутри грозовых облаков заканчивались, как правило, печально. Планер разваливался, а планерист выбрасывался с парашютом, если это ему удавалось. Не только тогда, но и по сию пору полет грозовом облаке — серьезное испытание. Десять лет назад летчик Аэрофлота, имевший первый класс, летел на планере «Бланше» и попал в грозовое облако. Вместе с градом обломков он бездыханным упал на землю. Планер так покорежило, что он не смог вовремя покинуть кабины и спастись.

Тем, кто спасался, приходилось демонстрировать высочайшее умение и выдержку. Противоборствующие потоки играли планером, как игрушкой, и он, выскакивая из грозового облака, нередко выделывал несуразные фигуры. Помню, как Никодим Симонов, выйдя из грозового облака, совершал какие-то странные петли.

Были и другие случаи. Облако засасывало. Сильные вертикальные потоки втягивали планер в грозу. Иногда, стараясь набрать высоту, планеристы входили в кучевое облако. (Мощное кучевое облако сулит прекрасный набор высоты). А оно нередко превращалось в грозовое.

Со стороны грозовое облако напоминает гигантскую наковальню. Внутри этой «наковальни» творится чорте что. Специально проделывались опыты. Летчики Пронякин и Жуков влетали в грозу по заданию. Также, как и англичане на «Чёрной вдове», они летали в грозовом облаке, изучали воздействие электрических разрядов, влияния грозовой турбулентности на самолёт. При попадании вовнутрь «наковальни» самолет швыряло из стороны в сторону, в него били молнии, останавливались двигатели. Причем «наковальня» нередко поднимается очень высоко, до двенадцати-четырнадцати километров. И если вертикальные потоки затащут вас без кислородного прибора на эту высоту, то вам придется довольно -таки плохо. На двенадцати километрах и с кислородным прибором не всякий летчик выдержит, а четырнадцать километров — опасная, можно сказать, смертельная высота.

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.

Введите сумму не менее null ₽, если хотите поддержать автора, или скачайте книгу бесплатно.Подробнее