Бесплатный фрагмент - Залечь на дно в Тагиле, или «В глаза смотреть!»

Новый сосед. Два соседа

День, когда у него появилась цель в жизни, Дан запомнит навсегда. Цель — недостижимая. Однако кто сказал, что если шансов достигнуть великой цели нет, то стремиться к ней не следует? Ну, кто-то, может, так и считает, кто-то, но не Дан. Тем более если в стремлении этом и заключается смысл жизни. Два в одном — и цель, и смысл.

А сначала было предчувствие. Появилось оно из ниоткуда, однако в тот именно момент, когда из-за поворота выскочила нарядная, ярко раскрашенная, вся в наклейках и со сверкающими на солнце дисками колёс, LADA Niva Legend, она же LADA 2121 (4 х 4), она же — просто «Нива». Подлетела она к недавно возведённому дому неизвестного будущего жильца деревни и остановилась, как вкопанная. Дорога по-деревенски ухабистая, с ямами и надолбами, а автомобиль этот глубоко нездешнего вида такое вытворяет. Это — удивительно. Тем более удивительно, что водителем оказался седовласый старикан, одетый словно байкер, только без шлема.

А уж когда из салона автомобиля бодро скакнул маленький ослик, всеми четырьмя копытами вцепившись в придорожную травку, Дан был сражён окончательно. Он даже не заметил, что резко подался вперёд и почти наполовину высунулся из чердачного окна.

Ослик! Настоящий! А как стоит! Он стоит так, словно позирует для того, чтобы быть отлитым в бронзе. Голова, правда, не неподвижна — налево повернулась, затем направо. А взгляд… Нет, глаз не рассмотреть.

Строительство этого дома началось ещё в начале лета. И строили его, как выразилась Хельга Михайловна, бабушка Дана, набегами. Действительно, в первый раз приехавшие строители сделали лишь фундамент, во второй — возвели стены из бруса и увенчали их стропилами. А вот теперь уже почти совершенно понятно, что жить в этом доме будут этот дед и ослик. Ну а как? Два чемодана, огромный рюкзак и две клетчатые сумки, плотно чем-то заполненные доверху. Это только то, что было в пространстве экспедиционного багажника.

Если бы Дан был способен, он бы спустился с чердака и помог новым соседям занести вещи в дом. Это было бы правильно. Однако не всё правильное возможно. Поэтому Дан всего лишь мыслями и всей душой был с приехавшими, которые ему сразу понравились, но не готов был оказаться ими обнаруженным. И, вероятно, зря. Ведь если бы его заметили, а затем попросили помочь перенести извлечённый из автомобиля багаж, что, конечно, вряд ли, то он не сумел бы отказаться. И спустился бы с чердака, и вышел бы на улицу, и подошёл бы к ним.

И да, пришлось бы знакомиться. И называть своё имя. А вот это уже не просто. Он именовал себя Даном. Только лишь он сам — себя. И больше никто. Бабушка и другие обычно называли Даней, в случаях крайней необходимости — Данилой Грозушкиным. Без отчества. Которое было, однако упорно игнорировалось. Даня так Даня. Дан хмурился, но ничего не говорил. Просто молчал. Это было не трудно. Мучительно было чувствовать на себе чужие взгляды. А ещё — встречаться с кем-либо глазами. Кроме, разве что, бабушки. И то не всегда. Обычно и ей-то он в глаза не смотрел. И нарывался порой на свирепый окрик: «В глаза смотреть!» Но это лишь когда был либо виноват, либо подозревался в чём-то. И когда у Хельги Михайловны было скверное настроение.

Сколько времени прошло бы, прежде чем состоялось бы знакомство с новыми соседями, можно лишь гадать. Дан и гадал. Ну, думал, прикидывал, строил предположения. А потом в собственном огороде столкнулся с Карлосом. Так, со слов бабушки, звали ослика. Карлос неторопливо пощипывал морковную ботву прямо с грядки. Дан непроизвольно вскрикнул. От удивления и возмущения. Разве это допустимо — лишить морковочек, ещё молодых, совсем маленьких, возможности расти, набираясь красоты и силы от солнечного света?

— Да, несомненно, — как бы ответил ослик Карлос, подняв голову и открыто и прямо посмотрев на Дана. По крайней мере, именно такой ответ читался как в его весёлом взгляде, так и вообще во всей физиономии, кажется, слегка насмешливой.

— Нельзя! Уходи! — сказал Дан строгим голосом и для наглядности обозначил своё требование взмахом руки. — Если увидит бабушка…

Карлос перестал жевать и не без разочарования во взгляде, заметно посерьёзневшем, осмотрел Дана. Дан внутренне поёжился и отступил чуть назад. Ослик — это как лошадь, правда, маленькая. А лошадь способна и укусить, и ударить. И передними ногами, и задними.

— Ну, я могу нарвать моркови и отдать тебе ботву. Всё равно её прорежать надо, — сказал Дан. Подумав, добавил: — И сами морковки отдам. Нарву, помою в бочке…

Карлос ещё раз ощупал Дана внимательным взглядом, затем повернулся и пошёл. Дан хотел остановить ослика, но не знал, как это сделать. Кричать? Догонять? Забежать вперёд и попытаться остановить Карлоса и не пустить к задней калитке, к которой тот, судя по всему, и направлялся?

В общем, так, истуканом, Дан и простоял, пока Карлос не исчез из поля его зрения. Потом подошёл к отворённой задней калитке и остановился, крепко задумавшись. И было о чём. Калитка должна быть всегда закрыта. И её необходимо не просто затворить, но и проволочную петлю накинуть.

Однако если это сделать, то получится, что Дан выгнал из огорода ослика Карлоса, у которого умный, весёлый и необидно насмешливый взгляд. Дан попятился, затем повернулся и побежал. Он вернётся к себе на чердак, в свою резиденцию, и там ещё раз обо всём хорошенько подумает.

И всё-таки… калитка не может оставаться незапертой. Дан, прервав бег, перешёл на шаг, затем повернулся и побрёл обратно. Он прикроет калитку и… Да, прикроет калитку и петлю набросит. Наверняка же Карлос самостоятельно сбросил её. И если в первый раз у него вышло, то и во второй получится, несомненно.

— Вот и договорились. Договорился, — вслух подумал Дан и тотчас огляделся по сторонам. Да нет, он один, никто его мысли расслышать не способен, не существует ещё таких технологий.

Технологий не существует, а что-то другое существует. Это другое существует, и нет покоя в душе. А этот покой нужен. Ну, до того момента, пока скучно не станет. Но скука Дана практически никогда не одолевала. Так, касалась порою крылами слегка. Обмахнёт и улетучится, не мешая думать, тревожиться и мечтать. И читать, конечно.

А уж в дни, когда ему предстояло вынужденно общаться с большим количеством людей, было и вовсе тяжко. Но никуда не денешься. Можно лишь перед выходом подняться на чердак и осмотреть видимую часть деревни.

Аналогичным образом поступил он и в тот день. Однако лишь ступив за калитку палисадника, почти что нос к носу столкнулся с новым соседом, которого бабушка, в зависимости от обстоятельств, называла то дачником, то понаехавшим, а порой — или просто хипстером, или хипстером престарелым. И это при том, что знакома была с ним, знала его имя-отчество, а возможно, и фамилию. Дан тоже знал, что соседа звать Георгием Павловичем, однако как назвал его, лишь только увидев, стариком, так и именовал его в дальнейшем. Старик и старик. По-другому, в мыслях, во всяком случае, и не получалось.

— А-а, молодой человек! — воскликнул Георгий Павлович. — Не жалуете вы наш мир, не жалуете. А ведь я на вас рассчитывал.

Дан, и без того пребывающий в состоянии, близком к полуобморочному, окончательно впал в ступор.

— Чердак — это здорово, — после паузы доверительным голосом произнёс старик. — У меня у самого в детстве был оборудованный для автономного существования чердак. Но… пришлось расстаться с ним. Цирковое училище, далее — везде. Догадался, зачем ты мне нужен?

Дан еле приметно дёрнул головой. Не догадался, то есть. Он и о том, что «нужен», не успел сообразить.

— Тебя как звать? — спросил Георгий Павлович.

— Дан… я, — вымолвил Дан.

— А, да. Мне же говорили, — взмахнул рукой старик. — Даня. Ну да, Даня. Ты ведь уже знаком с Карлосом? Он — четвероногий и потому… Да ты понимаешь, о чём я. Так ведь?

Дан слабо кивнул.

— Ну вот. А у меня сейчас новое увлечение. Типа, хобби. — Георгий Павлович многозначительно помолчал. — Догадался уже? Я же пенсионер. Поликлиники, больнички, анализы, кардиограммы, таблетки, естественно, в немереных количествах по восемь с половиной штук в сутки. Это всё, я тебе скажу, до добра не доводит и ведёт на кладбище.

Дан испуганно округлил глаза и даже отступил чуть назад. Тема ухода стариков из жизни уже звучала в речах его бабушки неоднократно. Но, однако, не так отчётливо, размыто несколько и отвлечённо.

Георгий Павлович улыбнулся и продолжил:

— А Карлос и вообще-то не переносит одиночества. Среди людей всю жизнь.

— Вы хотите умереть и оставить Карлоса мне? — проговорил Дан взволнованно, и в голосе его прозвучала целая гамма чувств вплоть до невольной радости.

Старик сморщил немолодое лицо и дёрнул головой.

— Нет, умереть не очень хочу. Да и опеки подобного рода над моим приятелем никто не допустит. Ты же несовершеннолетний. Более того — малолетка. Давно ли из памперсов вырос?

— Давно, — выговорил Дан и впервые за весь разговор довольно-таки открыто посмотрел в глаза собеседнику. — Мне одиннадцать.

Старик удовлетворённо кивнул.

— Ладно, скажу Карлосу, что ты согласен. Утром нормально поднимаешься?

— Да.

— Всё, сговорились. К семи подходи.

Сосед ушёл, а Дан ещё некоторое время стоял, молча радуясь открывающимся перспективам. Сначала радуясь, потом радуясь и волнуясь одновременно, а затем — просто сильно волнуясь. В конце концов, Дан до такой степени разволновался, что даже бабушка, усаживающая его ужинать, на секунду замерла и с подозрением посмотрела на внука.

— Заболел? Вид твой меня смущает. Признавайся! — Лицо бабушки стало максимально строгим, даже чуть-чуть зверским. — Вот только попробуй у меня заболеть! Говорила им: закаливайте ребёнка, к правильной еде приучайте — нет, он у нас, видите ли, не такой, как все. А теперь что? Воспитывать надо, как раньше говорили, когда поперёк лавки. Да только кому? Один сбежал, вторая… Ну, с этой я сама маху дала.

Ворчание бабушки мешало Дану сосредоточиться, поэтому он постарался съесть полностью все три сырника, уложенные на его тарелку, и в несколько глотков расправиться с кислющим клюквенным морсом. Теперь оставалось лишь максимально скоро, с минимальными потерями покинуть кухню.

— Спасибо, бабушка, — отчётливо выговорил Дан, затем поднялся из-за стола и, быстро переставляя ноги, попятился к выходу.

— Наелся? Точно? — насторожилась бабушка.

— Да, — сказал Дан, а затем дважды, добавляя уверенности в голос, повторил: — Да. Да! — И выскочил из кухни.

— Стой! — крикнула бабушка, и Дан вынужден был вернуться. — Тут хипстер этот, ну, Георгий Палыч, собирался просить тебя за осликом своим присмотреть, так я отказала.

— Отказала? — удивился Дан.

— Он же наглец! — Хельга Михайловна ткнула пальцем в сторону окна.

— Кто?

— А оба.

— Нет, — возразил Дан.

Бабушка раздражённо взмахнула рукой и отвернулась.

— Ну да у вас, Грозушкиных, на всё своё мнение. Иди!

— А я согласился, — сказал Дан.

— Что?

— Присмотреть.

Бабушка, переполненная возмущением, по её мнению, наверняка праведным, не сразу нашлась, что сказать, и Дан благополучно покинул кухню.

Следующим утром, без четверти семь, Дан уже стоял у соседской калитки. Войти? А вдруг ещё не встали? Дан на собственном опыте знал, как дорога порой бывает каждая минута утреннего сна, отнимаемого пунктуальной бабушкой. В прежние суровые времена средневековья холопа, лакея или оруженосца, потревожившего хозяина в неурочный час, ожидали, вероятно, очень большие неприятности. Если и не голова с плеч, то, по крайней мере, хорошая трёпка вплоть до порки плетьми на конюшне.

Деструктивными мыслями терзаемый, Дан с некоторым запозданием обнаружил появившегося во дворе старика. На голове соседа была кожаная бандана, а в руках — коса с остро блеснувшим на солнце длинным металлическим лезвием. Георгий Павлович также увидел Дана и неторопливой, но упругой походкой, не похожей на походку умирающего, направился калитке.

— Привет! Заходи! — сказал он и пропустил Дана во двор. Затем кивнул на лавочку у входной двери. — Ты посиди, а я травки подкошу. Он немного избалован. Ну или коэффициент лени повышенный. Времени-то навалом — ходи, пощипывай. Ну и сразу, в качестве напутствия. Он, я бы сказал, излишне категоричен бывает. Ты с ним не спорь. Не обязательно во всём соглашаться, но… Да просто существуй рядом в автономном режиме. Будет обижать — прямо скажи, что не потерпишь, что будешь жаловаться. — Произнося эти слова, старик смотрел на Дана с некоторым смущением во взгляде, и в голосе его проскальзывали извиняющиеся нотки. — Главное — помни, что не обязан исполнять все его капризы.

— Обижать — это как? — максимально нейтральным голосом задал вопрос Дан.

— Ну как мы друг друга обижаем? Взять, хоть, твою бабушку. Наверняка же не всё гладко, а?

Бабушка временами бывает достаточно язвительна и не в полной мере сдержанна в своих высказываниях, отметил про себя Дан и почти успокоился. Он же, Дан, не бабушка, у него совсем иной характер. Он и вообще отличается от всех людей без исключения. Иначе у него был бы друг, возможно, и не один.

— Не буду, — сказал Дан.

— Что не будешь? — не понял старик.

— Обижать.

— Ты-то не будешь, — вздохнул Георгий Павлович и нахмурился. — Однако он уж больно не любит один оставаться. Ладно, пойду косить.

Старик ушёл, а Дан присел, как и велено было, на лавочку и принялся осмысливать только что состоявшийся разговор. Спустя минуту встал и прошёлся по двору, в одну сторону, в другую… Так и ходил, непроизвольно поёживаясь, пока из дому не вышел Карлос. Тут уж Дан остановился и почти что замер, поглядывая на не особенно приветливо рассматривающего его Карлоса.

— Хороший ослик, — произнёс Дан. Просто чтобы что-то сказать. Подумал и добавил не вполне уверенно: — Мы можем стать… друзьями.

Карлос выдохнул, словно вздохнул, и отвернул голову в сторону.

«Не хочет дружить!» — мелькнула мысль, и Дан вдруг осознал, что именно это и тревожило его с той самой минуты, как поступило от старика предложение остаться сегодня с Карлосом. Да и кто вообще когда-либо рвался дружить с ним? Да никто. А ослы — не глупые. Раз никто, то и они не будут. Этот Карлос, по меньшей мере. Уже понятно вполне.

Возвратившийся сосед окинул взглядом загрустившего Дана и, обернувшись к Карлосу, укоризненно покачал головой. Карлос фыркнул, развернулся и ушёл в огород.

— Пустой трёп не для него, — сказал Георгий Павлович Дану. — Да вы с ним два сапога пара. Очень упорный, что задумает — прёт, как танк.

Про ослов говорят, что они упрямые, а старик сказал — «упорный». Или это одно и то же в его представлении? Хотелось задать уточняющий вопрос, однако Дан промолчал.

Мечтать, надо мечтать

Когда уже даже не вечерняя мгла, а ночная темень легла на деревню, прижав к земле все окружающие предметы, приехал старик, подрулив прямо к калитке, вплотную практически. Именно приехал и именно подрулил, а не примчался и не затормозил привычным образом, словно в стену влетая.

И из автомобиля выбраться не торопится — просто сидит и смотрит прямо перед собою куда-то в укутанную тьмой даль. Не только мимо Дана, но прямиком сквозь темнеющую громаду дома.

Дану хотелось спросить Георгия Павловича, где тот так долго был. Однако он этого, конечно, не сделал, просто стоял у калитки и ждал, когда старик покинет салон автомобиля и отпустит его домой. И было предположение, что Георгий Павлович потребует от него отчёта о том, как прошёл день и всё ли было благополучно. И придётся что-то говорить. Даже, возможно, сообщить, что Карлос его упорно весь не замечал. Как бы не замечал и не видел, конечно.

Опасения Дана оказались напрасны. Старик выбрался из салона автомобиля, постоял, словно раздумывая о чём-то, а затем ушёл в дом. Дану он ничего не сказал, лишь коротко похлопал того по плечу, проходя мимо. Дан закрыл за Георгием Павловичем калитку и посмотрел на «Ниву», оставшуюся также незапертой. Не значит ли это, что старик намерен вернуться? Впрочем, не похоже.

И спустя несколько минут круживший вокруг автомобиля Дан оказался на месте водителя. Внутренне замирая, он протянул руку и нащупал находившийся в замке зажигания ключ с брелоком в форме кинжала с хищно выгнутым, остро заточенным клинком да вычурными рукоятью и упорами.

Тому, что случилось в последующем, объяснений нет. Да и какие объяснения, если Дан опомнился лишь тогда, когда автомобиль, предварительно несколько раз недовольно фыркнув, остановился. Бензин кончился. Дан глянул по сторонам. Он — в середине своей улицы, а до дома старика… Дан поднял взгляд и увидел Георгия Павловича и Карлоса. Они стояли около своего дома и смотрели на него, на Дана. Или, скорее, — на замерший посреди ночной улицы автомобиль. Давно они стоят? Сколько раз Дан проехал мимо них? Или вышли только что?

Было желание исчезнуть. Для этого требовалось бесшумно приоткрыть дверцу, незаметно выскользнуть наружу и мгновенно раствориться во тьме. С бесшумностью, незаметностью и мгновенностью могли быть проблемы. И скорость реакции на ситуацию оказалась чрезмерно замедленной — Дан ещё и за ручку двери не ухватился, а Карлос уже дёрнул головой и направился прямо на автомобиль, быстро и решительно переставляя свои кривоватые ножки. А Георгий Павлович повернулся и, сделав несколько шагов по направлению к калитке, скрылся за нею, в тени дома.

Дан выскочил наружу и замер в нерешительности. Было не понятно, как поведёт себя Карлос, если он попытается проскочить мимо него. Да никак, наверное. Были бы рога — боднул бы, конечно, в наказание за несанкционированное использование автомобиля хозяина. А этот не боднёт. Укусит, разве что.

Дан принялся по дуге огибать Карлоса, стремясь не выпускать того из поля зрения. И обнаружил, что и Карлос, остановившись, наблюдает за ним, насмешливо поблёскивая правым глазом, в котором отражается свет ближайшего фонаря. Не злится, похоже. Да и с чего? Не его же личным имуществом является этот далеко не самый шикарный автомобиль. Хотя и очень яркий.

— Я больше не буду, — на всякий случай пробормотал Дан и, повернувшись, бросился бежать к своему дому.

Вот Дан уже и на чердаке, у торопливо и осторожно приоткрываемого окна. И видит направляющегося к «Ниве» старика, в правой руке которого — оранжевая канистра. Стыдно-то как. И за то, что сделал, и за то, что сбежал, словно последний трус. Придумать бы, что сказать в своё оправдание, и тогда можно было бы пойти и извиниться.

Впрочем, это невозможно. Ни придумать, ни извиниться у него не получится — и пробовать не стоит. Просто пойти и лечь спать. А завтра…

А завтра, может быть, налетит ураган и разрушит всю деревню. Или загорится лес, и пожар погонит лесных жителей, которые будут в панике бежать по улицам деревни в восточном и южном направлениях. И медведи, и волки, и лисы, и зайцы, и кабаны — все, кто в состоянии быстро бегать. И кто летать высоко и стремительно может. Задача будет одна — остановить приближающуюся стену огня, чтобы спасти зверей, не способных перемещаться быстро из-за коротких ножек или беззащитных детёнышей.

И самим людям необходимо будет спасаться, а не разборки с соплеменниками по поводу пустяков устраивать. Таких в том числе пустяков, как автомобиль, который серьёзным пожаром за какую-то минуту сжирается почти без остатка. Разве что кованый брелок-кинжал пиратского покроя и уцелеет, слегка закоптившись.

Однако стихия и людям значительным не подвластна. А уж Дану, человеку во всех отношениях зависимому, — тем более. Что ж, действительно, не остаётся ничего иного, как бухнуться в кровать и лежать, пока не получится заснуть. Может, даже удастся перед сном помечтать. Но уже не о самостоятельной поездке на автомобиле. О совсем уж невозможном и неосуществимом подумать.

А утром просыпаться очень не хотелось. Настолько сильно не хотелось, что когда в комнату вошла бабушка, Дан даже не сразу её обнаружил.

— Вставай, Данька, пришли к тебе, — огорошила Хельга Михайловна внука.

— Что?! Кто?! — подскочил Дан.

— Ну а кто мог к тебе прийти? Включи соображалку.

Мозг Дан быстренько «включил», однако ответа не нашлось. И у бабушки не спросишь — она успела покинуть комнату. Спустя минуту Дан уже знал, что его навестил сосед. Он стоял у порога и спокойно рассматривал выскочившего из своей комнаты и растерянно замершего в неловкой позе Дана.

— С Карлосом не побудешь? — проговорил Георгий Павлович после паузы.

— Да, — кивнул Дан и еле приметно пошевелился, принимая более устойчивое положение.

— Жду, — ответил старик, повернулся и вышел.

Хельга Михайловна посмотрела на внука и, скривившись, проговорила:

— Всё-таки он очень невежливый. А на днях и вообще он, старикашка этот хмурый, намекнул, что я в возрасте.

Дан хотел сказать, что это не так, что, по его ощущениям, Георгий Павлович то ли расстроен чем-то, то ли встревожен.

Но, конечно, ничего такого Дан не сказал. Он убежал в свою комнату, схватил рюкзак и приступил к сборам. Взять всё необходимое, чтобы лишний раз не отлучаться из дома старика и постоянно находиться при подопечном.

Дан не знал, что только что сосед и бабушка разговаривали о нём. Или, правильнее сказать, Хельга Михайловна произнесла монолог, а Георгий Павлович молча её выслушал.

— У него ж нет друзей, — прозвучало из её уст в самом начале. — Эта, ну, дочь моя, заявляет: он, типа, особенный. От природы, причём. Уродился таким. Ну так что она, что отец его, зять мой бывший… Этот уж совсем… Так гены-то пальцем не придавишь. Хотя постричь и одеть, я считаю, можно было по-людски. Помню, привезла его… Ужас! Красная шапочка, куртка оранжевая и зелёные штаны! Шапочку снял — патлы как у девки. «К тебе внучка приехамши?» — бабки местные у меня спрашивают. Скажу, что внук, так чуть ли не крестятся. Теперь-то на человека боле-мене похож.

Когда Дан, наскоро перекусив (бабушка заставила-таки), оказался у соседского дома, Георгий Павлович уже сидел за рулём автомобиля, двигатель которого мерно постукивал, а Карлос стоял неподалёку от калитки и делал вид, что предстоящий отъезд хозяина его ничуть не волнует. А то и вообще никоим образом не касается.

Дан подошёл к Карлосу и погладил ослика по спине. Карлос дёрнулся и мотнул головой, словно приглашая Дана пройти на придомовую лужайку, и направился к калитке. Дан обратил взгляд на находящегося в «Ниве» старика и, кажется, уже сделал шаг к автомобилю, как тот, взревев мотором, сорвался с места и, круто развернувшись, умчался. Значит, никаких инструкций и напутственных слов. Уже неплохо. А то, что бабушке про вчерашнее сосед не рассказал, уже и вообще… Да даже и неожиданно.

Пройдя за калитку, Дан нашёл Карлоса лежащим на травке в позе крайне расслабленной. Не выспался, видимо. Дан вынул из рюкзака смартфон и уселся на скамейку.

Сам списан, а осла отдай

Ещё в вестибюле он ощутил, словно бы, неуют, будто холодком, будто неродным чем-то повеяло. И лестница не та. Словно не по-над этими ступенями взлетал он на административный этаж когда-то.

В приёмной никого не оказалось, и Георгий Павлович прошёл в директорский кабинет.

— А вот и я. Салют! — проговорил максимально бодрым голосом.

— Уже пообщался с кем-то из наших? — не отозвавшись на приветствие вошедшего, унылым голосом задал вопрос Киселёв, мешком сидевший в кресле за огромным своим столом.

Георгий Павлович, уже ухватившийся за спинку стула, замер.

— Нет. А что случилось? И где Галина Николаевна?

— А Галина Николавна носочки вяжет. Но — дома. Да ты садись, Палыч.

Георгием Павловичем овладело нехорошее предчувствие. Он присел на стул и выжидающе уставился на Киселёва. Да что предчувствие, теперь уже совершенно понятно было, что в цирке что-то происходит. И — не из приятного.

Однако, спохватившись, подумал, что ему никакого дела до этого нет. И объявил:

— Я же и сам собирался приехать. Хочу просить, Юрий Ильич, подыскать Карлосу другого компаньона. Чтобы здоровьем покрепче… А то я… Болячки, в общем, косяком пошли. Вплоть до того, что дом свой уступлю.

— Не-не, твой дом — ты и живи, — взмахнул рукой Киселёв и глубоко вздохнул. — У нас, понимаешь, учредитель сменился. Человек — замечательный. Хороший человек. С большим жизненным опытом человек.

— Понял, — кивнул Георгий Павлович. — Не из наших. Не из цирковых.

— Нет, ну он тоже… — пожал плечами Киселёв. — Он дублёров одной популярной группы по регионам возил. Начинал с этого. Это уж потом — железо из какой-то страны третьего мира. Ну, для компьютеров. Ещё — окорочка. Это аж из самих уже штатов. Кстати, у него у первого я когда-то увидел агроменный «Хаммер» жёлтого цвета возле замка в стиле…

— А теперь, значит, до цирка добрался? — перебил Георгий Павлович. — А я-то ему зачем?

— Не горячись. Ты напрасно разволновался, Палыч. — Киселёв выбрался из-за стола и прошёлся по кабинету.

— А чего тянешь-то тогда? — вцепился в него взглядом Георгий Павлович.

Киселёв остановился напротив собеседника и объявил:

— Ты списан окончательно, а Карлос — нет. На балансе он.

— Что? — переспросил Георгий Павлович, подобного не ожидавший.

— Вернуть придётся Карлоса.

— Куда вернуть?! — Георгий Павлович не мог поверить своим ушам.

Киселёв нервно дёрнулся и, нахмурившись, проговорил:

— Дурачком прикидываешься? Возвращай Карлоса!

— Да Стремянкины-младшие давно выросли, а старшие новых не нарожали! — взмахнул руками Георгий Павлович. — Уже и Джек Стрэм Пятый школу, поди, заканчивает!

— На Стремянкиных свет клином не сошёлся. А ослик ещё послужит делу… Не здесь, конечно, не на основной арене. В шапито, в общем, работать будет.

— В шапито?! — вскричал старик и вскочил на ноги.

— Выездной-разъездной будет. Такая, понимаешь, дополнительно труппа организована.

— Да там и молодое и здоровое животное долго не протянет!

— Пускай — недолго. А что? — Киселёв успокаивающе похлопал старика по плечу. — Да как получится. Не моя воля. Пытался отговорить — не вышло. Там, похоже, что-то личное.

— Не-е-ет, не позволю! — замотал головой Георгий Павлович. — Если у кого-то что-то личное с ослами, то взять вот так вот и сдать друга?!

— Только попробуй препятствовать, друг осла! — пригрозил Киселёв и потыкал оппонента пальцем в грудь. — Он церемониться не будет. Ты знаешь, чем он ещё недавно занимался? Он местами, Палыч, торговал.

— Билеты продавал?

— Билеты! Места в креслах соответствующих учреждений, чтоб ты знал! Из самых дешёвых — на нары колонии строгого режима. Это, вот, учти, мой дорогой ослиный заступник. Самое важное, кстати.

— На нары? — сделал удивлённое лицо «ослиный заступник».

Киселёв прошёл за свой стол и уселся в кресло.

— За воровство, например. Ты, говорят, переехал? Где обитаешь? Диктуй — запишу. Быстро! — распорядился он, решительно выхватывая авторучку из карандашницы в форме раззявившего огромную пасть льва. — И сядь уже!

— Забыл название деревни, — с вызовом произнёс Георгий Павлович, продолжая оставаться на ногах. — А использовать животных в цирке — недопустимо!

Киселёв с искренним изумлением посмотрел на бывшего коллегу.

— Но ведь это ж всегда было! И чтой-то я, друг, не припомню, чтоб слышал от тебя подобные разговоры.

— Принуждение, насилие… — Георгий Павлович пытался подобрать нужные слова.

— А мы? А нас? — вскинулся Киселёв. — Нам тоже не всегда приходится делать только то, что хочется.

— У людей — свобода выбора. — Георгий Павлович опустился на стул и мрачно уставился в пол. — Ну, так считается.

Киселёв бросил на него тревожный взгляд.

— А давай без этих вот… И чтобы в рамках всё.

— Ладно, давай про рамки, — буркнул, не поднимая головы, Георгий Павлович.

Киселёв радостно оживился.

— А вот сейчас подъедет человек. Понимаешь, да? Тебе самому даже транспортировать не придётся. С тобой поедет и заберёт ослика. Уже должен быть, кстати. — Киселёв повернул голову и посмотрел на настенные часы.

Георгий Павлович быстро поднялся на ноги.

— Я сам. У меня и машина оборудована.

— Подожди! Так не делается, Палыч! — Киселёв вскочил и выбежал из-за стола.

— Что значит «не делается»? — Георгий Павлович направился к выходу. — Год его катаю. Не делается!

Он продолжил бы ворчать, пока не покинул кабинет, однако на его пути возник Киселёв, обнаруживший вдруг поразительную резвость.

— Стоп! Всё уже решено! — Киселёв растопыренной пятернёй коснулся груди рвущегося на выход посетителя. — Палыч, сидим и ждём. Мне неприятности не нужны. Тебе, я думаю…

— За меня думать не надо! — оборвал Георгий Павлович. — Восемь с половиной таблеток в день!

— Вот! Вот! — радостно вскричал Киселёв.

Он намерен был ещё что-то сказать, однако дверь резко распахнулась, и в комнату ворвался человек роста высокого, сложения крепкого. Это оказалось столь неожиданно, что и Георгий Павлович, и Киселёв невольно сделали по шагу, а то и по два в сторону от двери.

— Чуть не опоздал. Прошу прощения, — пророкотал пришедший. — Да, чуть. А вину не признаю принципиально никогда. Юрий Ильич, моё почтение!

Киселёв и ворвавшийся в комнату здоровяк обменялись рукопожатиями и оба, с завидной синхронностью, повернулись к Георгию Павловичу.

— Что ж, знакомьтесь, — предложил Киселёв. — Палыч, рад тебе представить Владлена.

Георгий Павлович вскинул голову и посмотрел на Владлена, сделав вид, что не видит протянутой руки. Лицо всё в шрамах, словно кто-то съесть мужика пытался, а стрижка — подростковая.

— Владлен? Ладно, запомню, — сказал Георгий Павлович.

— Да необязательно, Палыч, — с усмешкой проговорил Недоеденный, как его только что мысленно окрестил Георгий Павлович, и сунул руку в карман брюк. — Я только скотинку заберу. И вряд ли где пересечёмся.

— Печально, — процедил владелец «скотинки», теперь уже бывший.

— А впрочем… — улыбнулся Недоеденный. — Да, моё имя будет на афишах. Владлен Недоля — такой, вот, псевдоним у меня будет.

— Псевдоним? Будет? — Георгий Павлович непонимающе уставился на Киселёва.

— Ну да, да, — замялся Киселёв. — Владлен — дрессировщик. Начинающий. И… многообещающий.

— Мечты сбываются. Готов забрать осла. Ну, поехали? — Произнося эти слова, Недоеденный опять улыбался и смотрел на старика, как удав на кролика.

— Готов, вишь ли. Осёл не готов, — буркнул Георгий Павлович.

Он вознамерился было пройти мимо полноразмерного «подростка» со шрамами к двери, однако тот преградил ему дорогу и, более того, исключительно бесцеремонно положил свою прямо-таки тяжеленную руку старику на плечо.

— Как это — «не готов», Палыч?

«Сместиться влево, чуть подсесть и — по печени»? — мелькнула в голове Георгия Павловича мысль.

Вслух он произнёс:

— Морально. Так что обождать придётся, Владлен Недоеденный.

— Что?!

— Псевдоним перепутал. А вообще… Ну, я — Палыч, ты — Владлен Недоеденный. Идёт?

Георгий Павлович встряхнул кистью правой руки, упрямо норовившей сжаться в кулак, затем резко подался назад, чтобы сбросить руку Недоеденного со своего плеча. Ему это удалось, и Георгий Павлович быстрым шагом проследовал к выходу из кабинета.

— Если дело за столь малым, так готов посодействовать, Палыч! — прокричал выскочивший в приёмную вслед за стариком Владлен Недоля-Недоеденный. И добавил, уже не так громко: — Палыч-Старикашыч, понимаешь.

Выбежал и Киселёв.

— Палыч! Георгий Палыч! — воззвал он.

Однако тот уже в коридоре и торопливо идёт к лестнице. Затем оглядывается и видит размашисто шествующего Недоеденного и поспешающего следом Киселёва.

— Я с вами! — кричит Недоеденный.

— Не дури, Палыч! А ну, стой! — нервничает Киселёв.

Бежать вниз, прыгнуть в машину и умчаться? Да нет, не получится. Георгий Павлович, уже у самой лестницы, спотыкается, натуральненько этак, и падает сначала на колено, а потом и на правый бок. Теперь обе руки прижимаем к груди и испуганный и растерянный взгляд устремляем куда-нибудь в никуда и мимо. Не заиграться бы только и не словить приход настоящий, ибо уже испытано.

Сработало, однако. Переполох необходимого уровня. Вот уже и про «скорую» речь зашла. Что ж, наблюдаем за развитием событий в ожидании подходящего момента. Но глаза на время зажмурим.

— Вы не могли бы? У меня телефон в кабинете! — взволнованно обращается к Недоеденному Киселёв.

— Нет, вы уж сами. У меня это всегда плохо получается, — следует достаточно твёрдый отказ. — А за ним я присмотрю.

«Реанимировать бы только не начал», — с тревогой подумал Георгий Павлович и поторопился приоткрыть глаза, чтобы не выглядеть потерявшим сознание. И увидел поспешно, семенящей походкой удаляющегося Киселёва. А ведь тоже постарел, и физически, и… по иным параметрам. Учредитель, видите ли, новый, с «Хаммером» и замком, каких и не видывал директор одного из лучших цирков! Репутация, слава, традиции… Не-не, нам окорочков и всего такого прочего.

— М-м-м, — промычал Георгий Павлович и сымитировал попытку переместиться в сидячее положение.

— Не дёргайся! Лежи! — приказал Недоеденный и движением ноги «попытку» эту пресёк.

«Не дёргайся», «лежи», и — ногой! Так футболисты пас партнёру отдают. В следующий раз просто к полу придавит протекторами ботинок. И разгневанный Георгий Павлович смежил веки, не желая выдать своё состояние.

Бежать, пристроить, умереть

Дан ожидал, что старик хотя бы сегодня спросит, как тут они без него, однако этого не случилось. Георгий Павлович вообще был словно бы не в себе. Выскочил из «Нивы», побежал — ну, почти побежал — к дому, потом вернулся и закружил у автомобиля, осматривая его и попинывая колёса. Дана он, вроде как, и не заметил. Сначала, по крайней мере. Увидел лишь тогда, когда снова направился к калитке, теперь уже не так быстро и, как бы, неохотно.

— Ты, Даня, надеюсь… — Старик остановился около Дана. — Ну, не против, надеюсь, если вдвоём твоим телефоном попользуемся?

— Не против, — ответил Дан, подобной просьбы не ожидавший.

— Хочешь спросить, куда мой телефон подевался?

— Нет, — удивлённо сказал Дан.

Георгий Павлович кивнул.

— Правильно, даже и не спрашивай, почему я его выбросил.

Дан опешил. Он был шокирован. До такой степени ошеломлён, что произнёс подряд, выдал на едином выдохе столько слов, сколько обычно и за целый день не произносил.

— Выбросили мобильный телефон? Хороший и дорогой смартфон, который шесть на сто двадцать восемь гиков? — Дан бросил взгляд на старика и окончательно убедился, что тот непривычно взволнован.

— Да. Как только ушёл от погони, так сразу и выкинул, — ответил Георгий Павлович.

От погонь обычно в кино уходят. Ну, ещё ролики в интернете попадаются. Дан внимательно посмотрел на старика и представил, как тот, яростно выкручивая руль то в одну сторону, то в другую, пытается сбросить с капота вцепившегося в дворники гибэдэдэшника, глаза в ужасе выпучившего.

— Будете избавляться? — спросил Дан и кивнул на автомобиль.

— Что? — не понял Георгий Павлович.

— Избавитесь от машины?

— Это же Ладный! — почти вскричал Георгий Павлович, устремив на собеседника удивлённый взгляд. — Ах да, ты, наверно, хочешь узнать, от кого именно я драпал. Так?

Дан подумал, что если он будет излишне информирован, то может превратиться в опасного свидетеля. А опасных свидетелей, как известно, зачищают обычно. И Дан промолчал. Хотя, конечно, следовало недвусмысленно заявить старику, что знать детали, которые, естественно, могут быть очень интересны, он не желает.

Однако Георгий Павлович продолжил откровенничать.

— Этот человек, — чуть понизив голос, сообщил он, — и золотишко мыл, как мне сказали, и зэков охранял, и отловом безнадзорных животных занимался. И это я тебе только некоторые его мирные профессии перечисляю. А вообще он и в частных армиях зарубежных отметился, и в работниках кладбища побывал.

— И его взяли в полицию? — удивился Дан.

— Про полицию не знаю. Его взяли в цирк. Этот человек… — Георгий Павлович тяжело вздохнул и опустил голову. — Это чудовище, ты бы его видел, будет дрессировать Карлоса и вгонит в гроб. Хотя какой гроб? Просто кремируют.

Дан стоял перед стариком, и в голове его роились мысли. Все — с вопросительными знаками на конце.

— Бежать, — снова вздохнул Георгий Павлович. — Придётся бежать. Должен успеть пристроить приятеля. Обязан.

Старик повернулся и, сутулясь против обыкновения, ушёл в дом. Дан проводил его взглядом, а потом ещё много секунд стоял молча и думал невесёлые мысли, которые почему-то складывались сплошь из бабушкиных слов и выражений про то, что старость не радость, что придёт черёд и все там будем.

Ясное понимание того, что слово «бежать» из уст Георгия Павловича означает скорый отъезд старика и Карлоса из деревни, пришло к Дану уже на чердаке. Да, бежать — это значит уехать в недоступное для преследователей место. И не только для преследователей, вероятно. Спросит Георгий Павлович у него, у Дана, способен ли он выдержать в случае необходимости жестокие пытки, как молодогвардейцы или пионеры-герои войны с фашистами, а Дан и растеряется, не сумеет сказать твёрдо и однозначно, что выдержит. И простятся они с Карлосом навсегда.

Дан смахнул слёзы и подумал, что это не так уж и стыдно — плакать, когда рушатся мечты. Конечно, если никто не видит.

Впрочем, если бы кто-то и увидел его плачущим, то никогда бы не подумал, что льёт слёзы Дан по причине столь значительной. Такое уж впечатление он производит.

Да и кто способен хотя бы вообразить, что у такого, как он, может быть мечта. У мальчика, для которого всего лишь заговорить с человеком, пусть даже и знакомым, — проблема, и проблема немалая. А потому что это вот всё, с чем подобный индивид сталкивается практически ежедневно, в рабочем, так сказать, порядке, и МЕЧТА — вещи несопоставимые.

А мечта всё-таки имеется. Имелась, точнее сказать. Такая, конечно, совершенно неосуществимая, заоблачная, как ещё её называют, то есть — самая настоящая.

***

Бежал Георгий Павлович уже из машины с надписями «Скорая медицинская помощь» и «Автомобили, спасающие ЖИЗНЬ». Как только задвинули внутрь носилки, на которых его несли, Георгий Павлович быстро поднялся и выскочил через боковую дверь наружу. Ошарашенная фельдшер лишь слабо вскрикнула, отшатнувшись от метнувшегося мимо неё больного. Однако почти тотчас закричал что-то стоявший на крыльце Киселёв и заблажил, развернувшись на сто восемьдесят градусов, Недоеденный. Этот был на пути к своему автомобилю.

Но Георгия Павловича было уже не остановить. Хотя догнать на своём джипе Недоеденный мог бы. Если бы повезло. Или если беглец был бы менее удачлив.

А ещё его могли взять прямо там, откуда он и бежал. Около здания цирка бывшего циркача могли бы изловить, потому как он счёл необходимым вернуться и, подкараулив, лично поговорить кое с кем из бывших сослуживцев о постигшей коллектив участи. Затем, с соблюдением всех возможных мер конспирации, навестил Георгий Павлович и Галину Николаевну, продолжавшую, как выяснилось, держать руку на пульсе переживающего нелёгкие времена цирка.

Итог — неожиданный, однако, если подумать, закономерный.

А коробка со старыми записными книжками отыскалась довольно скоро. Помнится, хотел выбросить их, собираясь в предпоследний, как полагал тогда, путь, из столицы — сюда, в подмосковную деревню. Планировал взять с собой самый минимум вещей, только то, без чего уж никак. И много чего в те дни повыкидывал, отрывая порой едва ли не от сердца.

С записнушками не вышло. Открыл которую-то из них, полистал и наткнулся на полузабытые имена и почти совершенно выветрившиеся из памяти номера телефонов. Не поднялась, в общем, рука.

А сегодня от всей этой макулатуры весом в несколько килограммов он, возможно, избавится, и избавится навсегда. Отыскать бы только нужный адресочек. Он твёрдо помнит, что клочок конверта с обратным адресом он сунул за обложку записной книжки. Обижен был на сына, писать ему больше не собирался, даже письмо, и не дочитав, кажется, швырнул в мусорное ведро. Однако, чуть поостыв, отщипнул от оставшегося на столе конверта клочочек с обратным адресом, решив зачем-то сохранить его.

Содержимое коробки Георгий Павлович вывалил на пол. Чёрт! А ведь тут, кроме записнушек, тетрадки пропылённые, какие-то письма, перехваченные резинками, визитки с тиснением и без. И это всё не выбросил, выходит, в прошлый раз.

Георгий Павлович поспешно опустился на колени и схватил… одну из тетрадок.

— Стоп! — тотчас одёрнул себя и отшвырнул тетрадь. — Не время, старикашка сентиментальный! — И принялся перебирать записные книжки, надеясь вспомнить, которая из них та самая, что в данный момент и необходима.

Подошёл Карлос и ткнулся мордой ему в спину.

— Карлос, я всё объясню. Дай время! — не без раздражения проговорил Георгий Павлович и принялся листать одну из записных книжек.

Карлос вновь толкнул его, уже с некоторым даже раздражением. Георгий Павлович тяжело выдохнул и, резко развернувшись, уселся лицом к Карлосу. Дело в том, что услышать любое из мысленных заявлений Карлоса он способен был, лишь поймав взгляд ослика. Зная это, Карлос открыто и прямо смотрел старику в глаза только тогда, когда желал быть услышанным в полной мере. Если же был заинтересован в сокрытии чего-либо: мыслей, поступков (проступков), задумок и замыслов — да всего сугубо личного, то отворачивал голову в сторону.

— Что с тобой, амиго? Случилось что-то? — Карлос ощупал «амиго» придирчивым взглядом.

— Прошлая жизнь. Да, немного разволновался. — Георгий Павлович кивнул на вываленное на пол содержимое коробки.

— Прошлая — это прошедшая, — прозвучало в ответ не без усмешки. — Но чего-то от неё надо, похоже? Ты же не в себе, Палыч.

— Не позволю тебя угробить! Никаких больше левад, курбетов и пируэтов! — выкрикнул Георгий Павлович и, схватив первую подвернувшуюся под руку записную книжку, принялся её листать. — Иди! Всё потом. Давай попозже.

Карлос сердито топнул ногой. Георгий Павлович, досадливо поморщившись, поднял голову.

— Выкладывай, Палыч! — потребовал Карлос.

— Забрать тебя хотят. И — в шапито. А в шапито сунут — долго не протянешь.

— Если бы он не помогал… Ткнёт и сразу же — вопрос.

— О чём ты? — не понял Георгий Павлович.

— Симулянт я немножко. Слегка преувеличивал болезненные ощущения при медосмотре. Нажмёт на позвоночник и спрашивает: «Больно?» Я и постанывал в ответ. — Карлос вздохнул и отвернул голову в сторону.

Георгий Павлович в недоумении.

— Зачем? Да ты сюда смотри!

Карлос, округлив глаза, вперился взглядом в лицо собеседника.

— С тобой хотел поехать, камрад. Не понятно? Уж больно ты сладко пел про преимущества фермерской жизни.

— Я себя успокаивал, — дёрнул щекой Георгий Павлович.

— Ты обманул меня, амиго. — Карлос опустил взгляд и не без раздражения отшвырнул лежащую у его передних ног тетрадь.

Георгий Павлович помотал головой.

— Не-не, всё правильно! Снимки же имеются!

— Что-то не очень-то ты их учитывал, когда мешки с опятами на меня грузил, — укорил Карлос.

— Да я, помнишь же, извинился, — виновато произнёс старик и попытался заглянуть Карлосу в лицо.

Однако уже поздно — Карлос поворачивается и направляется к выходу из комнаты. Георгий Павлович поспешно поднялся на ноги, словно намерен был догнать Карлоса и продолжить разговор, однако зацепился взглядом за ярко-красное пятно одной из записных книжек. А ведь, вроде как, в неё он и сунул в тот раз обрывок конверта с адресом. Георгий Павлович поднял эту в высшей степени приметную записную книжку и обнаружил-таки за её обложкой заветный бумажный клочок.

И состоялся разговор с Карлосом.

Сначала это был скорее монолог. Георгий Павлович довольно подробно поведал о событиях прошедших суток, начав со звонка Киселёва. Этот неожиданный выход на связь директора цирка сразу показался ему если и не тревожным, то, во всяком случае, мутноватым и не сулившим особенной радости. Ну а уж последовавшее — ни в какие ворота, беспредел натуральный.

Карлос на рассказ Георгия Павловича отреагировал на удивление спокойно, а когда речь зашла о бегстве, то и вообще поскучнел.

— В чём дело, Карлос? Ты, как будто, и не рад, — не сдержал усмешки Георгий Павлович.

— Нас же всё равно найдут, Палыч. Это ты можешь затеряться среди себе подобных, а я… Много, сам посуди, таких, как я, в краях сих неуютных?

Хмыкнув в заключение, Карлос отвернул голову в сторону и теперь стоял, небрежно помахивая хвостом.

— Карлос, костьми лягу — тебя пристрою!

Карлос бросил взгляд на Георгия Павловича.

— Ну конечно, сначала пристроишь, а ляжешь потом.

— Да, именно в такой последовательности. А этот тип, ну, дрессировщик новоиспечённый, кем только не работал, я тебе скажу. Он и зэков пас, и безнадзорных собак и кошек, душегуб, отлавливал — резюме, говорят, на трёх страницах. Порассказали мне про него.

Большой побег и маленькие разоблачения

Георгий Павлович, расслабленно откинувшийся на спинку сиденья, ведёт автомобиль, рядом с ним, на месте отсутствующего переднего правого сиденья, стоит, подрёмывая, Карлос. Дан, разместившийся позади водителя, сидит молча, словно затаившись. Подальше, подальше отъехать! А ну как передумает Георгий Павлович и вернёт его домой. Это страшит Дана больше, чем то, что двигаются они не на запад, а на восток. Бабушке старик живописал про Юрмалу — там у него, сказал, сестра проживает, всего лишь в километре от моря. Однако вряд ли кто следует на Балтику через город Покров и, вероятно, Владимир, который, похоже, будет довольно скоро.

А потом, съехав с трассы на грунтовку, остановились, чтобы позавтракать. Георгий Павлович принялся выкладывать на капот автомобиля пакетики с бутербродами, варёными яйцами, помидорами и огурцами, а Карлос побрёл к лесу. Сначала, правда, сделал вид, будто ему интересно, что там припас в дорогу хозяин, постоял с минуту у машины. А затем фыркнул и ушёл.

— Ты только не увлекайся, — бросил ему вслед старик.

Карлос, между тем, «увлёкся» — пришлось Георгию Павловичу отправиться на его поиски. Дан, конечно, предложил свои услуги, мяукнув что-то вроде того, что он, мол, сбегает, однако старик только отмахнулся, решительно, не без некоторого даже раздражения.

Ждать пришлось достаточно долго, и Дан невольно вернулся к мыслям, тревожившим его в течение всего последнего времени. С одной стороны, положение, в котором он оказался, крайне некомфортно. Он, словно бы, в роли шпиона пребывает. С другой же стороны, если он и шпион, то шпион поневоле. Если бы ещё возможно было назвать его разведчиком. Но — не тот случай. Разведчик — это когда за правое дело, а противостоит тебе непременно враг и откровенный злодей.

Да, он, Дан, за всё хорошее. А старик и Карлос? И они не злодеи. Интересы, правда, не во всём совпадают. И почему в таком случае ему не сосредоточиться на своих собственных? «Раньше думай о…» Нет, это не то. В общем, учитывать прежде всего свои интересы и стремиться к поставленной цели, которая в последние дни стала более или менее определённой.

От мыслей, понемногу приобретающих форму мечтаний, отвлекли Дана появившиеся в поле его зрения Карлос и Георгий Павлович. Идут и о чём-то разговаривают. Ругаются, словно бы, даже, вцепившись друг в друга взглядами.

А приблизившись, Георгий Павлович накинулся на Дана:

— Чего молчишь-то?

— Я? — растерялся Дан. — Я… нет.

— Ты давно уже понял, что не в Прибалтику едем. Нет у меня сестры в Юрмале! И никогда не было! К сыну еду. Сын… внебрачный. Никогда вместе не жили. Поэтому… — Лицо Георгия Павловича посуровело. — Ну, ты понял, да? Не знает о нём почти никто. Видел я его в последний раз… В общем, твоего возраста он был.

— И он… вырос? — спросил Дан.

Георгий Павлович кивнул.

— По имеющейся информации.

Дан посмотрел на Карлоса, стоящего у автомобиля и ожидающего, когда ему откроют дверь, и проговорил:

— Нас много.

— Что? — переспросил Георгий Павлович.

— Это нашествие. Нас пустят?

— Это ж мой сын, — неуверенно проговорил старик. — Я ему неоднократно деньги посылал.

— Неоднократно — это может быть и два раза всего, — отворачиваясь от собеседника, сказал Дан.

— Да, дважды, кажется. Точно не помню.

— Он помнит, — последовал безжалостный ответ. — Я знаю, сколько раз мне отец велик обещал.

Георгий Павлович сделал озадаченное лицо.

— Глава семейства, живущий детскими воспоминаниями…

— У него дети?

— Да, он жениться собирался. В каком же году это было?

Карлос фыркнул и обернулся к Дану и Георгию Павловичу.

— Вырасти за это время, ну, стать стокилограммовыми, детки эти не могли?

Георгий Павлович невесело усмехнулся.

— Время так стремительно. Могли, наверно, и состариться.

— Если у него столько же, сколько у тебя, но в одном месте, то заездят, — ответил Карлос.

Георгий Павлович обиделся.

— Я обещал, что больше никаких катаний, и держу слово.

— Ну да, все бегут к тебе за разрешением, — снова фыркнул Карлос, устремив свой взгляд на Дана.

— Я больше не буду, Карлос, — сказал Дан.

— А? — вытаращил глаза Карлос.

— Что? — встрепенулся Георгий Павлович.

И для того, и для другого заявление Дана явилось полной неожиданностью.

— Давно, Даня? — спросил Георгий Павлович, справившись с замешательством.

Дан опустил голову.

— Всего один раз. Попробовать хотел.

— Я про общение с Карлосом, — уточнил вопрос старик.

А всё в тот день и случилось, когда Дан впервые остался с Карлосом за няньку. Сначала, понятно, окружил вниманием и заботой: покормить, выгулять, шёрстку расчесать… Ну а потом сбегал за покрывалом, свернул пополам, затем ещё дважды… И накинул ослику на спину. Прокатился. Не более трёх метров, правда. Очень ловко его Карлос сбросил. Фактически выскочил из-под незадачливого всадника. Выскочил, развернулся и метнул испепеляющий взгляд на него.

— Ах ты!.. Ещё попытка — копыта промеж глаз! — услышал, показалось, голос бессловесного животного Дан.

Или не показалось? Выйдя спустя минуту или две из неожиданно накрывшего его состояния в форме ступора-оцепенения, Дан побрёл следом за ушагавшим на противоположный конец поляны осликом. И опять Карлос что-то сказал, словно буркнул, в ответ на извиняющийся лепет Дана.