Бесплатный фрагмент - Закодированный рейс

Глава 1

Ардынин проснулся от ощущения, что в комнате кто-то есть. Он хотел вскочить, но инстинкт удержал его. Прислушался, откуда идет это едва уловимое шуршание. Очевидно, роются в ящиках его стола. Он открыл глаза и осторожно повернул голову, но что разглядишь в кромешной тьме?..

Внезапно раздался скрип… Похоже, пришел черед бельевого шкафа… Сдерживать себя дальше он уже не мог. Сейчас начнут выносить его вещи, а он должен делать вид, что ничего не слышит? Ну уж нет!

— Сто-ой! — завопил он, вскакивая с кровати.

Но в тот же миг лицо его пронзила жуткая боль, словно грохнули по нему с размаху какой-то здоровенной кувалдой. Перед глазами заплясали разноцветные огоньки, голова же, похоже, отделилась от тела и куда-то унеслась… Он рухнул на пол, увлекая за собой подвернувшийся под руку стул… Как сквозь вату до него донесся топот убегающих людей, а еще через несколько мгновений хлопнула входная дверь.

Он слышит звуки — значит, голова при нем, сделал он первый вывод. Второй — заставил его рывком подняться на ноги и метнуться к выключателю — добрались ли они до тайника?

Когда зажегся свет, он немного успокоился — с виду в комнате все вроде бы в порядке. Но для полного успокоения он решил убедиться в этом воочию.

Подойдя к стене, он уперся в нее ладонью, потянул в сторону… Угловая часть стены с неожиданной легкостью стронулась с места — это был большой лист толстой фанеры замаскированный под стену и передвигающийся по отшлифованным пазам. За фанерой обнаружились дверцы шкафа, встроенного в настоящую стену. О существовании этого тайника не знал никто, разумеется, кроме Марины. Да и откуда знать: он устраивал его один, без чьей-либо посторонней помощи.

Ардынин отворил дверцы, пересчитал картины, хотя и без того стало ясно, что их количество не изменилось. Затем он снял наволочку со стоящего здесь же мольберта с недавно начатой работой. Постоял, вглядываясь в картину, покачал головой, вздохнул и снова набросил на холст наволочку.

Закрыв тайник, он внимательнее оглядел комнату. Судя по всему, особенно тщательной проверке гостей подвергся письменный стол — очевидно, тут искали деньги или драгоценности. Ящики стола были выдвинуты, а их содержимое разложено на столешнице. На Ардынина это не произвело особого впечатления: он не хранил в столе ничего, что могло бы представлять хоть какую-то ценность для посторонних. А если быть абсолютно точным, то надо признать, что такие вещи у него просто-напросто не водились.

Дверцы платяного шкафа оказались распахнутыми, но, внимательно пересмотрев все, он убедился: все вещи на месте. Похоже, грабители лишь впустую потратили время — по предварительным прикидкам, что-то вынести из квартиры им так и не удалось. С удовлетворенисм он подумал: конечно, благодаря моему вмешательству…

Он поднял стул, повесил на спинку свалившийся халат, подошел к зеркалу. Оказалось, что от удара пострадала только челюсть — она слегка припухла с одной стороны. Хотя и было ощущение, что болит все лицо, никаких других повреждений — ни ссадин, ни синяков — он не увидел. Впрочем, о последствиях пока говорить было рано, они могли проявиться и некоторое время спустя…

Он выключил свет, лег в постель и постарался уснуть. Боль постепенно отпускала, только челюсть продолжала ныть по-прежнему. Но все это было не настолько серьезно, чтобы помешать Ардынину сперва успокоиться, а через какое-то время снова погрузиться в сон…

Его разбудил телефонный звонок. В комнате было светло. Солнце, проникнув сквозь неплотно прикрытые шторы, выстлало на полу длинную дорожку света.

Ардынин взглянул на часы — стрелки приближались к десяти. Челюсть все еще побаливала. Он притронулся к ней рукой и поморщился… Телефон продолжал разрываться. Он опустил руку и рывком снял трубку с аппарата, стоявшего на полу рядом с кроватью.

— Издательство «Алгоритм», — проговорил он и тут же досадливо поморщился. Звонили насчет работы. После того, как он дал в газете объявление, звонки с предложениями услуг обрушились на него ураганным шквалом. Складывалось впечатление, будто все безработные города задались целью устроить свою жизнь с помощью издательства «Алгоритм».

Впрочем, винить людей в этом не стоило. Наивные люди не могли, конечно, знать о тех целях, которые преследовал Ардынин, поместив объявление о приеме на работу. Это был своего рода тактический прием, с помощью которого он намеревался не только поставить определенных людей в известность о существовании такого издательства, но и создать видимость процветания «Алгоритма», якобы настолько загруженного работой, что ему даже не хватает сотрудников. Разумеется, ни о каких сотрудниках мнимый работодатель вовсе не думал и, честно говоря, даже не предполагал, что придется ежедневно отбиваться от такой тучи, видимо, вконец оголодавших безработных.

Учтивым тоном, который стоил ему немало усилий, он ответил, что, к сожалению, нужные работники уже приняты, штаты укомплектованы и в ближайшее время вакансий не предвидится.

Телефонный разговор развеял остатки сна. Он сунул ноги в шлепанцы, набросил халат и поплелся в кухню. Поставил на плиту чайник, вернулся в комнату, вскрыл тайник, снял с мольберта наволочку. Взглянул на холст, поморщился, склонил голову в одну сторону, потом в другую. Постоял некоторое время, задумчиво уставившись на картину…

С кухни донесся свисток закипевшего чайника. Он заварил чай, прикрыл полотенцем, снова подошел к картине, решительно взялся за кисть.

Зазвенел дверной звонок.

Суетливо приведя в порядок чайник, Ардынин вышел в прихожую и открыл дверь. Перед ним стоял, поигрывая ключами от машины, улыбающийся Круглов. Увидев Ардынина в халате восточного рисунка, он сделал испуганное лицо и отступил назад.

— О-о! — произнес он вместо приветствия. — Кто ты, таинственный незнакомец? Басмач или, может быть, душман? И где твоя чалма?

— При чем здесь чалма? — проворчал Ардынин. — Обычная национальная одежда коми. Вот видишь — орнамент! — Он приподнял полу халата и показал Круглову.

— Ах, вон оно что — орнамент! Тогда конечно!.. Орнамент вещь серьезная! Ты меня убедил… Хотя, признаться, я по своему невежеству считал национальной одеждой коми парку или как там называется ихняя шуба… Ведь у них там лютые морозы! Во всяком случае, я поостерегся бы ходить там в халате… Но спорить не буду, тебе должно быть виднее. Ты ведь только что оттуда, из Сыктывкара, а я вообще ни разу там не был… Изволили почивать, как я погляжу?

— Да, только проснулся, — сказал Ардынин и зевнул, похлопав ладонью по рту. — Собрался чай пить… Уж так и быть, приглашаю…

Круглов поморщился, но тут же, как бы спохватившись, понимающе закивал головой.

— Понимаю, понимаю, ведь это у вас традиция, неотъемлемая часть вашего быта…

— Хватит дурачиться! — оборвал его Ардынин и, закрыв дверь, пошел впереди Круглова. — Да, ты знаешь, ко мне сегодня ночью залезли воры!

— Да что ты?! — присвистнул тот. — Надо же!.. Фантастика! Не то, что воры залезли, конечно, а то, что к тебе… Впрочем, все зависит от наводки… Представляю, что теперь будет с тем, кто дал наводку на тебя. Ну и как же ты с ними?.. Надеюсь, поладили?

— Да никак, — небрежно сказал Ардынин. — Разогнал, и все дела!.. — Он незаметно потер все еще ноющую челюсть.

Круглов бросил на него озорной взгляд и усмехнулся.

— Странный нынче вор пошел, ты не находишь? Квартиру выбирает такую, что только шаром по ней покатать. Да еще и время подбирает с таким расчетом, чтобы хозяин был под рукой. Ну не странно ли все это? И для какой надобности они все так делают, не знаешь?

— Да ты, кажется, не веришь? — обиженно воскликнул Ардынин. — А впрочем, твое дело… — Он махнул рукой. — Не хочешь — не верь…

Он разлил по чашкам чай, поставил на стол сахар, взял чашку, отпил несколько глотков.

— Ничего не подыскал?

Не отрываясь от чашки, Круглов помотал головой и что-то промычал.

— А ты?

Ардынин вздохнул и тоже мотнул головой.

— А у других как, ты не в курсе? — спросил он после паузы. — И вообще, ты их хоть видишь? В конце концов, нас пять человек в штате, все должны заниматься поисками клиентуры, а не один я.

— В штате! — с усмешкой повторил Круглов. — Одним штатом сыт не будешь, нужно еще и зарплату получать, хотя бы иногда… Да и как ты себе это представляешь — поиски клиентуры? Ходить и спрашивать у всех: не желаете ли издаться за свой счет? Так, что ли?.. Все что можно было сделать, мы сделали: объявление дали, рекламу поместили… Теперь осталось сидеть и ждать, когда

клюнет некий обожатель собственного творчества… Или спонсор… Какой-нибудь чокнутый, одним словом…

Последнюю фразу он проговорил вполголоса, как бы про себя, но Ардынин, разумеется, не мог пропустить, такого надругательства над своей мечтой.

Он резко опустил на стол чашку и с негодованием взглянул на Круглова.

— Почему это чокнутый, позволь тебя спросить?.. Разве только идиоты вкладывают деньги в предприятие, чтобы затем получить прибыль, а?

— Ты только не передергивай, ладно? — невозмутимо отозвался Круглов. — Никто не спорит, разумные люди деньги вкладывают, и даже очень. Но при одном условии — их вкладывают в действующие предприятия. Согласен? А какой дурак будет вкладывать капитал в предприятие, существующее только на бумаге? Я таких что-то не знаю…

— Да в том-то и дело, что сам по себе такой дурак не отыщется! — Ардынин в волнении отодвинул чашку, встал, прошелся по кухне. — Именно это я постоянно и втолковываю вам: такого человека надо искать! Вон сколько развелось толстосумов! Если мы возьмемся за них, то, убежден, такой человек найдется! Но прежде надо встретиться с каждым, обаять, объяснить всю перспективность нашего бизнеса… Ведь, в сущности, у нас уже все налажено, машина приведена в боевую готовность и только ждет, когда мы заправим ее деньгами. Сыктывкар обязался поставить бумагу сразу, как только мы переведем деньги; компьютеры включены в ожидании набора; авторы судорожно сжимают портфели, набитые рукописями… Правда, не те, которые за свой, а те, которые за наш счет… Но это даже лучше… Не нам будут диктовать, кого издавать, мы сами будем выбирать… Итак, все готово! Осталось только запустить мотор. Если мы сможем объяснить все это людям, обладающим средствами, от инвесторов не будет отбоя…

Первые слова его речи Круглов выслушал терпеливо. Но уже через минуту он беспокойно заерзал по табурету, мучительно морщился, поеживался и наконец не выдержал.

— Тебе не жарко? — обернулся он к Ардынину.

Тот остановился и непонимающе взглянул на Валеру.

— Что ты сказал?

— Не жарко, говорю, в халате? Да еще бегом тут бегаешь… Большие деньги небось отвалил за халат-то, а шастаешь по кухне… Такой на выход нужно надевать, в театр, к примеру, или в ресторан… Сколько заплатил, признавайся?

— А-а, — Ардынин махнул рукой. — Знаешь… — начал он, но тут в прихожей щелкнул замок и из коридора раздался голосок Марины:

— Где ты, дорого-ой? Откликнись!

Круглов с облегчением вздохнул: отпала необходимость продолжать этот разговор, давно уже надоевший ему своей беспредметностью.

— Здесь я, — отозвался Ардынин.

Марина уже стояла в дверях. При виде Круглова ее брови приподнялись, и по высокому лбу пробежала рябь тонких морщинок, тут же и исчезнув. Дрогнули уголки полных губ, а в больших синих глазах зажглись насмешливые огоньки.

— О, да у вас тут совещание! — с иронией протянула она, присаживаясь к столу. — Надо же, какие молодцы, всегда у них дело на первом плане. Пчелки вы мои золотоносные! — В последнюю фразу она постаралась вложить весь сарказм, на который только была способна. — Ну и что же вы решили? — Она придвинула чашку, налила себе чаю. — Кого будем брать? Дайте-ка мне досье этого толстосума… — Сделав несколько маленьких глотков, она поставила чашку. — А что? Между прочим, отличная мысль! Почему бы вам действительно не заняться рэкетом? Комплекция у вас подходящая, — она обвела их оценивающим взглядом, — физиономии тоже что надо… Прямо-таки устрашающие! Особенно у тебя, Игорек!

Прищурившись, она посмотрела на Ардынина, и глаза ее вдруг округлились.

— Ну-ка, ну-ка… — Она взяла его за подбородок и повернула к себе припухшей щекой. — Дорогой, откуда у тебя синяк? — встревоженно спросила она.

— Ах да! — вскинулся Ардынин. Его раздражала ирония Марины по поводу спонсора и он был рад возможности сменить наконец щекотливую тему. — Представляешь, сегодня ночью меня пытались ограбить!

— Вот как? — Она сочувственно покачала головой. — Видишь, дорогой, к чему приводит твое упрямство? — мягко произнесла она. — Упрямишься, не идешь к врачу… Ведь я же вижу, твои нервы истощены до предела! Правда ведь, Валера?

Круглов неопределенно хмыкнул.

Ардынин с недоумением посмотрел на Марину.

— При чем здесь нервы? Я проснулся среди ночи и обнаружил, что кто-то шарит в моем столе…

— Вот-вот, — предательски закивал Круглов, многозначительно взглянув на Марину. — А ты говоришь — при чем здесь нервы! Бессонница — раз… Но это еще не так страшно… А вот глюки — это, братец ты мой, симптом опасный!

— Какие еще глюки! — возмутился Ардынин. — А синяк — тоже, по-вашему, глюки?

— Успокойся, дорогой, — проворковала Марина, поглаживая его по руке. — Если тебе хочется, чтобы мы считали, будто у тебя были воры, пусть будет по-твоему, мы не возражаем… Но ведь твой синяк можно объяснить и иначе… Тебе могло показаться, что в квартире кто-то есть, ты встал и в темноте наткнулся на какой-то предмет. Разве не могло так быть?

— Ясно, могло, — подтвердил Валера.

Ардынин буквально задохнулся от негодования. Маринина логика всегда била наповал, как дюжий громила с кувалдой… Впрочем, теперь уж впору и самому усомниться: а не было ли все действительно так, как объяснила Марина? Во всяком случае, с ее гипотезой спорить трудно.

Он так и не успел возразить — в комнате зазвонил телефон.

Ардынин выскочил из-за стола, опрокинув распахнувшимся халатом некстати подвернувшуюся табуретку.

— Спонсор… — ядовито произнес Круглов, глядя в потолок. Марина усмехнулась.

Прореагировав на издевательство нечленораздельным рычанием, Ардынин понесся в комнату. Звонили из налоговой инспекции. Спрашивали, почему не перечисляются налоги.

— Какие налоги? — взорвался Ардынин. Он был глубоко разочарован. Вместо реализации надежд о себе заявляла суровая действительность. — Мы не выпустили еще ни одной книжки, — рычал он в трубку, — не заработали ни одного рубля, а вы уже требуете какие-то налоги!

В ответ ему вежливо разъяснили, что книжки их не интересуют, а интересуют налоги — плановые платежи, которые должны поступать регулярно независимо от выпуска продукции.

Ардынин сбавил тон и попытался растолковать непонятливому абоненту, что, если нет денег, платить элементарно нечем, но его уже оборвали, заявив, что, если налоги не поступят на этой неделе, издательство будет ликвидировано.

— Ну и ликвидируйте, — огрызнулся он. — Мы и сами собирались… Избавите нас от лишних хлопот… — И швырнул трубку. Рукавом халата он вытер пот со лба. Ватный халат грел, как мартеновская печь, в нем лучше бы не ходить по квартире, а использовать раз в неделю в качестве миниатюрной турецкой бани.

Ардынин переоделся в тренировочный костюм и вернулся на кухню. Не обращая внимания на любопытные взгляды своих соратников по издательскому делу, уселся, отхлебнул глоток остывшего уже напитка. Он давно уже заметил, что оба критика его инвестиционной программы и сами в глубине души, втайне друг от друга, питали все-таки надежду на богатого дядю, который изъявит желание оказать им денежную поддержку.

Первой не выдержала Марина.

— Кто?.. — спросила она безразличным тоном, не глядя на Ардынина.

— Из налоговой… — усмехнулся он. — Грозятся закрыть…

Она вздохнула.

— Хоть бы и вправду закрыли… Как было хорошо: сидел себе и обложечки рисовал… Вроде и при деле, и в то же время никаких тебе забот, не надо ничем голову забивать — ни спонсорами, ни клиентами, ни налогами. Час потратил на обложки, и весь день в твоем распоряжении: пиши — не хочу…

— Сейчас, наверное, ничего не пишешь? — с сочувствием спросил Валера и сам же со вздохом ответил за товарища: — Понятно… Я хоть и не художник, но все же имею кое-какое представление, как это происходит: художник вкладывает в картину все свое существо, все, о чем думает и что чувствует, и даже то, чего не ощущает, хотя оно и скрыто в тебе, ведь так? — закончил свое

философствование Валерий. — Или я не прав?

Ардынин пожал плечами.

— Не знаю… Возможно, все и так, я не задумывался… Я просто пишу, а как это происходит, сказать не могу.

— Он и сейчас пишет, — повернулась Марина к Круглову. — Как приехал из Сыктывкара, сразу начал новую работу… Все обещает показать, а сам не показывает!

— Вот и занимался бы тем, что умеешь делать, — назидательно проговорил Круглов. — Оформительская работа кормила тебя и не отвлекала от главного — и на хлеб зарабатывал, и имел возможность заниматься настоящим делом! Нет, полез в бизнес!

— А ты? Ты ведь тоже полез?

— Ну-у, сравнил, — усмехнулся Валера. — Я основную работу не бросал и бросать не собираюсь. Для меня твой бизнес существенной роли не играет. Есть — хорошо, а нет — и без него переживу. Коллекторская должность, конечно, ерундовая, но заработок, во всяком случае, постоянно идет…

— И я предупреждала, — зловеще прошипела Марина. — Не бросай работу! Она тебе что, мешала? Вполне можно было совмещать и оформительство, и твой дурацкий бизнес, разве не так?

— Кто же предполагал, что так все обернется, — тоскливо сказал Ардынин. — Все представлялось по-другому… Казалось, в издательском деле не новичок, читать умею, рисовать умею, набирать тоже умею, вот уже и полдела. Есть хорошие связи и в издательствах, и в типографиях… Так что вроде бы все в кармане… А вот самого главного — того, что изначально потребуются — деньги, я не учел…

— В общем, мечтать ты горазд, это мы знаем, — подытожил Круглов, поднимаясь. — Но вот действовать… — Он развел руками.

— Ты-то уж молчал бы, деятель! _ вступилась за Ардынина Марина. К критическим высказываниям в адрес Игоря она относилась благосклонно лишь в тех случаях, когда они исходили исключительно от нее самой. Насмехаться над Ардыниным она считала своей прерогативой и никому другому делать этого не позволяла. — Где же твои действия? Что-то не больно они бросаются в глаза!

Валера снова развел руками.

— Я, голубушка, числюсь у вас всего лишь редактором, специалистом другого профиля. Какой же может быть с меня спрос на данном этапе? Дайте мне фронт работ, и тогда я покажу, на что способен! А вы не даете… Вот я и простаиваю. За организацию отвечает твой Игорек, на нем все лежит…

И тут снова раздался телефонный звонок.

Ардынин выбрался из-за стола и без особого энтузиазма проследовал к телефону. За ним в комнату вошла Марина. Собравшийся уходить Круглов, по-видимому, изменил свое намерение и тоже остановился в дверях комнаты, выжидающе глядя на телефон.

— Издательство «Алгоритм», — произнес Ардынин в трубку, стараясь, чтобы голос прозвучал с максимальной солидностью.

— Здравствуйте, — донесся из трубки мягкий мужской голос. — С кем имею честь?..

— А… я, простите, с кем имею?..

— Вопрос, конечно, резонный, но мое имя все равно ничего не скажет вам, — отозвался мужчина, — Другое дело, тот же вопрос, обращенный к вам. Я, видите ли, звоню по поводу издания книги, и в свете этого, согласитесь, мой интерес к собеседнику, точнее, к издателю вполне закономерен. Может быть, вы все же соблаговолите представиться?

— Конечно, конечно, — засуетился Ардынин, от радости лишившийся, сперва дара речи. Хоть и ждал каждый день такого звонка, но тем не менее он застал его врасплох. — Вы, безусловно, правы… — Он сделал паузу, пытаясь приглушить рвавшийся наружу восторг, перехвативший дыхание и мешавший говорить. — У телефона директор издательства Ардынин Игорь Константинович, — произнес он наконец бархатным баритоном.

— Очень приятно, — с удовлетворением откликнулся будущий автор. — Именно вы мне и нужны.

— Я? — насторожился Ардынин. — А почему я, а не издательство?

После секундного молчания мужчина в трубке раскатисто захохотал.

— Какой вы, право, педант, Игорь Константинович, — проговорил он после того, как причина для веселья стала, по-видимому, иссякать. — Разве можно придавать такое значение каждому случайному слову? — В его тоне прозвучала легкая укоризна. — Конечно же, я имел в виду издательство. Но ведь без вас нет и издательства, не правда ли? Вести переговоры я могу ведь только с вами, с директором, а значит, прежде всего мне нужны вы и только потом уже ваше издательство, разве не так? Вот я и сказал, что попал именно на того человека, который мне нужен. Надеюсь, я не ошибся?

— Да нет, все верно, — произнес Ардынин с некоторым смущением, мысленно ругая себя за неумение разговаривать с людьми, и, не удержавшись от любопытства, поинтересовался: — Вы, вероятно, по чьей-то рекомендации?.. По чьей, не могли бы мне сказать?

— Разумеется, — мгновенно отозвался собеседник. — Как можно без рекомендации! Сами знаете, сколько сейчас издательств развелось! Отыскать среди них солидную организацию с добросовестным руководителем без рекомендации никак невозможно!

— Ну уж… — смутился Ардынин, бросив гордый взгляд на Марину, которая, как только выяснилось, что звонит клиент, подошла к нему и встала рядом, прильнув ухом к трубке. Только Круглов по-прежнему не решался открыто выказать свою заинтересованность и все еще мялся в дверях, нерешительно поглядывая в их сторону. — Уверяю вас, это явное преувеличение! — продолжал скромничать Ардынин.

— Не знаю, не знаю, — донесся ответ. — Во всяком случае, именно так вас рекомендовали…

— Но кто?.. Вы мне так и не ответили…

В трубке послышался вздох, и голос огорченно произнес:

— Боюсь, что не смогу этого сделать, Игорь Константинович. Видите ли, в чем дело… Человек, рекомендовавший вас, категорически запретил называть его имя. Уж не знаю, какими соображениями он руководствовался при этом, но я дал слово выполнить его условие. Так что не обессудьте, я не могу нарушить обещание.

— Ничего страшного, — успокоил его Ардынин. — В сущности, это не имеет принципиального значения… Так чем же я могу быть вам полезен?

— Многим, Игорь Константинович, многим, — с чувством произнес мужчина. — При встрече я вам все обстоятельно расскажу. Но прежде нам нужно договориться, где и когда мы сможем встретиться.

— Да хоть сейчас, — слетело у Ардынина с языка, но он тут же поморщился, досадуя на свою легкомысленную поспешность, которая красноречиво свидетельствовала о его крайней заинтересованности в клиенте. Ход его мыслей, похоже, совпал с Марининым. Она неодобрительно покачала головой и, постучав пальчиком по лбу, показала на часы. — То есть я хотел сказать, — бросился он исправлять положение, — что именно сейчас у меня совершенно случайно выпало несколько свободных минут… Вы представить себе не можете, какая жуткая загруженность! Весь день разбит по секундам! Буквально задыхаюсь от дел!

В трубке снова раздался вздох, а за ним голос, в котором на этот раз слышалось неприкрытое сочувствие:

— Я вас прекрасно понимаю, Игорь Константинович! У меня то же самое! Но ничего не поделаешь, надо терпеть! Бизнес требует только полной отдачи! Я ведь, между прочим, тоже бизнесмен и не понаслышке знаю, что это такое… Кстати, основной вопрос, который я хотел обсудить с вами, касается именно бизнеса… Так вот, представьте себе, Игорь Константинович, какое прямо-таки невероятное совпадение у нас получилось, ведь и у меня именно сейчас и именно совершенно случайно выпало несколько свободных минут, и безотлагательная встреча с вами меня очень даже устроит. Многообещающее совпадение, не так ли? Вроде бы и случайно, а кто знает, может, судьба?.. Вот только где нам лучше встретиться? Вы ведь сейчас в офисе?

— Гм-м… — замялся Ардынин. — Вообще-то нет… Я, знаете ли, предпочитаю работать дома, в офисе почти не бываю. Поэтому официальный телефон издательства — мой домашний телефон.

— Ах, вот как, — произнес мужчина, но удивления в его голосе не прозвучало. — Что ж, кому как нравится. Главное, чтобы дело не страдало.

— Оно и не страдает. Так вы сможете подъехать ко мне? Запишите адрес…

— Минуточку, Игорь Константинович, — перебил его собеседник. — Нельзя ли нам договориться несколько иначе? Откровенно говоря, я страшно не люблю обсуждать деловые проблемы в домашней обстановке. Атмосфера домашнего уюта буквально деморализует меня, у меня сразу же пропадает охота говорить о делах. Думаю, вы поймете меня, не так ли? Я был бы крайне признателен, если бы вы согласились встретиться где-нибудь, так сказать, на нейтральной территории, скажем, на природе, а? Как вы на это смотрите? Поверьте, при нашей с вами загруженности небольшая прогулка, да еще в такое чудесное утро, просто подарок судьбы. Что, если я предложу вам встретиться в каком-нибудь скверике, скажем, в том, что на улице Чехова, напротив гастронома? Вам знакомы те места? Приходилось там бывать?

— Конечно! Это же почти рядом с моим домом…

— Ах, вот даже как? Вы, оказывается, живете в тех местах? Ну неудивительно ли, право, — еще одно совпадение! Хотел бы я все-таки знать, случайно все это или нет? Ну да со временем, может быть, и узнаем… В таком случае, может быть, мое предложение не покажется вам чрезмерно обременительным? В свете последнего совпадения? Не сочтете ли возможным согласиться на него?

— Ну конечно, почему нет? Где-то через полчаса я буду на месте. Вы успеете добраться за это время?

— Несомненно, несомненно…

— Да, вот еще что… А как мы узнаем друг друга?

— Пустяки, — как-то ласково воркотнул собеседник. — Об этом не беспокойтесь. Возьмите в левую руку газету, свернутую в трубочку, и я к вам подойду. Этакий, знаете ли, старый добрый шпионский трюк. Ха-ха! — В трубке послышался смешок, а затем снова раздался посерьезневший голос собеседника: — Только вот еще о чем хотел я вас попросить… Очень хотелось бы поговорить наедине. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду? Мы, бизнесмены, народ осторожный, не любим, когда при деловом разговоре присутствует кто-то посторонний… Впрочем, кому я говорю! Вы и сами все это прекрасно знаете… Так что весьма обяжете, если придете на встречу один…

— Ну разумеется, — сказал Ардынин и покосился на Марину. — Я и без того не собирался никого брать с собой…

— В таком случае до скорой встречи, — проговорил мужчина, и в трубке пошли гудки отбоя.

Положив трубку, Ардынин победоносно взглянул на Валеру.

— Ну? А это что? Мечты? — Он кивнул на телефон. — Или действительность?

Круглов пожал плечами.

— Думаю, рано еще делать какие-то выводы… Ты ведь, в сущности, не знаешь даже, что ему надо от тебя… Ладно… — он покрутил брелком с ключом от машины, — мне пора… Если хочешь, подвезу… — Ардынин махнул рукой со словами: «Тут недалеко…» — Как знаешь! И бросил уже от двери: — Позвони, когда все прояснится…

— А ты что скажешь? — взглянул Ардынин на Марину.

Она прошлась по комнате, присела на диван и пожала плечами.

— Что я могу сказать, если ничего еще не известно? Встретишься, поговоришь, тогда и обсудим… — Она немного помолчала, затем покачала головой и неуверенно произнесла: — Могу только сказать, что осадок от разговора остался довольно неприятный. Даже не знаю, почему. Какой-то он чересчур вежливый, прямо до приторности. И сверх меры разговорчивый… — Она тряхнула головой. — Ну, не знаю… Такое сложилось впечатление от разговора. Жалко, что он поставил условие встретиться наедине. Хотелось бы взглянуть на этого типа, прежде чем договариваться о чем-то…

— Думаю, ты преувеличиваешь, — сказал Ардынин. — Ты даже не видела его, а уже составила мнение. Тем не менее я его… — он не договорил. — Ну, надо собираться, вернусь — поговорим. Ты меня подождешь?

Марина задумчиво кивнула.

Глава 2

Минут через пятнадцать он уже стоял посреди сквера, где была назначена встреча. Сквер был небольшой, людей здесь было мало, и он сразу же понял, что его телефонного знакомца здесь еще нет. Во всяком случае, вряд ли кто из присутствующих мог бы заговорить голосом молодого мужчины. Выбор был чрезвычайно невелик: две старушки, оживленно беседующие о чем-то, молодая мама с коляской, погруженная в чтение книги, и старичок, дремлющий над развернутой

газетой. Не исключено, что и у него была назначена здесь встреча с использованием испытанной шпионской приметы — только с развернутой газетой, и Ардынин, чтобы клиент не перепутал его со старичком, принялся демонстративно похлопывать свернутой газетой по ладони, озабоченно поглядывая по сторонам.

Тем не менее, хотя он вроде бы и достаточно зорко следил за подступами к скамейке, на которой расположился, клиент возник так неожиданно, что Ардынин даже вздрогнул слегка, когда над ухом раздался знакомый голос с преобладанием мягких тонов:

— Простите, что заставил вас ждать, Игорь Константинович. Разрешите представиться. — Он протянул руку. — Энгельман. Максимилиан… Бизнесмен. Поэт… — Все это было произнесено отрывистыми фразами и настолько монотонно, что совершенно невозможно было понять, какое слово означает фамилию, какое — имя, какое — профессию, и только последнее слово было выделено особенно, произнесено доверительно и в то же время стыдливо.

Ардынин приподнялся, пожал протянутую руку и снова опустился на скамейку, незаметно разглядывая своего потенциального клиента. Это был человек лет тридцати в костюме из какого-то, по-видимому, очень дорогого материала, почти кремового цвета с едва заметными серебристыми искорками, придающими облику молодого человека неуловимый шарм, не имеющий ничего общего с пошлой франтоватостью. Бледное лицо с тонкими резковатыми чертами выдавало в нем мечтательную натуру, одну из тех, что воспринимают реальность совсем не в том виде, в каком она существует в действительности.

— Видите ли, Игорь Константинович… — Молодой человек, представившийся Энгельманом, непринужденно тронул газету, которую Ардынин сжимал в руке, и, аккуратно высвободив ее, из его рук, принялся не спеша разворачивать. — Не знаю, так ли это, или нет, но мне сообщили… — постелив развернутую газету на скамейку, он присел на краешек, повернувшись вполоборота к собеседнику, — будто ваше издательство в настоящее время не отказалось бы от притока капитала со стороны. Это так?

Ардынин почувствовал резкое учащение пульса и одновременно какое-то странное распирание в области грудной клетки. В то же время он не мог не заметить, что Энгельман пристально изучает его пострадавшую челюсть. Игорь стыдливо прикрыл ее рукой.

— Зубы? — участливо спросил поэт и покачал головой. — Я вам не завидую, хотя, признаться, весьма завистлив по своей натуре…

— Да нет. — Ардынин убрал руку. — Представляете — никто, правда, мне не верит, — но сегодня ночью меня пытались ограбить!

— Да что вы говорите? — с живейшим интересом откликнулся Энгельман, резко развернувшись к нему. — Подумать только! Никогда еще не разговаривал с человеком, которого пытались ограбить! Да! А почему пытались? Что же, вас так и не ограбили? — В голосе поэта Ардынину послышались нотки разочарования.

Ардынин покачал головой.

— Не успели. Я проснулся, и они убежали. Но перед этим мне немного досталось. — Он потер челюсть.

— Печально, — задумчиво проговорил поэт. — Очень печально. — Помолчав немного, он спросил: — Неужели грабители позволили себе уйти ни с чем? Что-то даже не верится… Хоть что-то они прихватили с собой?

— Абсолютно ничего! Успели только перерыть мой письменный стол, очевидно, искали деньги, и в этот момент я их спугнул. Так что все обошлось…

Энгельман усмехнулся.

— Выходит, грамотные попались преступники, да? Прежде всего бросаются за письменный стол. Занятно. — Он снова помолчал. — Ну да ладно, будем надеяться, что они свое получат… Поговорим лучше о наших делах… Итак, насколько я понял, вы не стали бы особенно возражать, если бы кто-то, скажем я, предложил бы вложить в ваше дело какую-то часть своего капитала? Так это обстоит или я не прав?

Ардынин сглотнул слюну. О пульсе уж и не стоило говорить. Восторг до такой степени переполнял его, что приходилось прилагать все усилия, чтобы не выплеснуть его наружу. Оставалось лишь молчать, и он в ответ закивал головой со всей энергичностью, на какую только был способен.

— Ну вот и превосходно! — с удовлетворением произнес поэт-бизнесмен. — Значит, мои коммерческие агенты не ошиблись. — Он хотел откинуться на спинку скамьи, но передумал, покосившись на рукав своего костюма. — Дело вот в чем, Игорь Константинович… Хотя вы, очевидно, уже и догадались, о чем пойдет речь, но я все же скажу. У меня возникла мысль попробовать заняться издательским бизнесом, и так уж сложились обстоятельства, что выбор пал именно на ваше издательство… — Ардынин потупился, чтобы не испепелить своим неукротимо пылающим взглядом вожделенного спонсора. — Однако, буду с вами откровенен, Игорь Константинович. — С этими словами Энгельман слегка тронул его плечо, желая, видимо, этим жестом подчеркнуть свое дружеское расположение. — Решение о вложении денег в ваше предприятие принято мной отнюдь не потому, что я желаю оказать вам финансовую поддержку, а исключительно в своих собственных интересах. А этот интерес, как и интерес любого бизнесмена, сводится к одному — получить максимальную прибыль при наименьших затратах. Поэтому, прежде чем вложить деньги, я должен убедиться, что из этого выйдет хоть какой-то толк для меня. Думаю, я не оригинален в этом, не так ли? Уверен, что любой человек на моем месте рассуждал бы точно так же. Вы не находите?

Ардынин кивнул, но уже не так энергично, как прежде. Он не мог не ощутить, что пыл его пошел на убыль.

— По этой причине, — продолжал Энгельман, — я смогу вложить деньги в ваше издательство лишь в том случае, если вы выполните одно мое условие. Только после этого у меня появится возможность достаточно полно оценить целесообразность сотрудничества с вами. Но прежде чем я назову это условие, хотелось бы услышать ваше мнение — вас в целом устраивает такая постановка вопроса?

Ардынин ответил не сразу. Конечно, глупо рассчитывать, что кто-то просто так, за здорово живешь, вложит свои деньги в чужое, совершенно неизвестное дело. Естественно, что каждый захочет сначала убедиться в том, что вложенные деньги не пропадут понапрасну. И понятно, что молодой человек, несмотря на всю свою поэтическую наружность и мечтательность натуры, желал бы выяснить эффективность своего предстоящего вложения.

— В принципе я, конечно, согласен, — произнес он наконец. — Все зависит от характера условия… Если оно выполнимо…

— О-о! — весело перебил его поэт. — Об этом можете не беспокоиться, оно более чем выполнимо — оно просто легко выполнимо. Вы пройдете одну процедуру, вроде как бы проверку — проверку личности и делового человека, бизнесмена… — Он снова дружески коснулся плеча Ардынина. — Поймите меня правильно, Игорь Константинович, — и тон его опять стал вкрадчиво-доверительным, — ведь я прежде всего бизнесмен, и хорош же я буду, если доверю свои деньги человеку, о деловых качествах которого не имею ни малейшего представления. Да вы же первый перестанете меня уважать, если я передам вам деньги, не зная ни вашей деловой хватки, ни организаторских способностей, ни других личных качеств, необходимых предпринимателю. Я даже не знаю, умеете ли вы, как говорится, держать язык на привязи, то есть хранить коммерческую тайну, а уж без этого качества человек как бизнесмен для меня вообще не существует, да, впрочем, не только для меня, вряд ли кто вообще захочет иметь дело с болтуном, в том числе, полагаю, и вы… Ну, как?

Ардынин неопределенно пожал плечами.

— Возможно, все это и так, но мне хотелось бы узнать все же поподробнее о той процедуре…

— Ах, не принимайте вы это всерьез, — небрежно махнул рукой Энгельман. — Процедура, как я уже сказал, совершеннейший пустяк… И по времени, и по сути… То есть для меня это, конечно, не пустяк, для меня ее результаты будут иметь определяющее значение. Но для вас это совершенно ничего не значащая безделица. Более того, вы даже получите небольшую прибыль от этого. Ведь кое-какие неудобства вам все же придется претерпеть, и за это вы получите соответствующее вознаграждение. А как же иначе? Мой принцип таков: любая работа должна оплачиваться! Ведь верно? Вот я им и руководствуюсь… Американские доллары, надеюсь, вас устроят? В размере ста единиц, к примеру?.. С немедленной выплатой!..

— И что же я должен сделать? — Ардынин с интересом повернулся к собеседнику, но, наткнувшись на его веселый взгляд, тут же смутился от своего поспешного порыва.

Энгельман тактично потупился, всем своим видом показывая, что не заметил ни его неприличного азарта, ни последующего смущения.

— Прежде чем перейти к сути, — мягко проговорил он, выждав некоторое время, но все еще не поднимая глаз, — я бы хотел остановить ваше внимание на одном весьма немаловажном аспекте наших с вами взаимоотношений. Впрочем, даже не аспекте, а скорее принципе. Он состоит в том, что мы не должны задавать друг другу вопросов, диктуемых не интересами дела, а праздным любопытством. Я плачу деньги и называю условие, на котором производится выплата. Вы или принимаете мое условие, и наше сотрудничество налаживается, или отвергаете его, и мы расходимся в разные стороны. Все! Других вариантов нет. Ни меня не должно интересовать, какими соображениями вы руководствовались при выборе того или иного варианта поведения, ни у вас не должно возникать даже намека на любопытство относительно причин, по которым я выдвигаю именно это условие, каким бы необычным оно вам ни показалось. Это, уважаемый Игорь Константинович, азы деловой этики, и этим принципом руководствуются абсолютно все деловые люди при заключении всевозможных сделок, можете мне поверить. Хотя что это я вам втолковываю, ведь вы и сами бизнесмен, вам и без меня все это известно самым доподлиннейшим образом, не так ли?

Ардынин небрежно кивнул.

— Разумеется, — промолвил он. — Я всегда придерживаюсь этого принципа. — И добавил с нетерпением: — Но не пора ли нам перейти к ознакомлению с деталями процедуры?

— Пожалуй, пора, — согласился Энгельман и вдруг совершенно неожиданно прищелкнул языком, провожая восхищенным взглядом продефилировавших мимо них двух симпатичных девиц в мини. Ардынин даже обомлел на какое-то мгновение, он никак не ожидал, что молодой человек с такой мечтательной натурой окажется таким неравнодушным к соблазнам окружающей действительности. — Так вот я и говорю… — рассеянно произнес поэт, не отводя взгляда от удаляющихся длинноногих фигур. Еще раз прищелкнув языком, он мотнул головой и вновь сосредоточил свое внимание на Ардынине. — Так вот, о процедуре… Должен вас предупредить, что несмотря на ее простоту, со стороны, то есть с вашей стороны, она может показаться не вполне обычной, а возможно, и несколько странной. Вы должны быть готовы к тому, что окажетесь в достаточно своеобразной обстановке, не лишенной элемента некоторой таинственности, загадочности… Я говорю это к тому, чтобы избавить вас от совершенно лишних ощущений, которые могут возникнуть у вас, когда вы окажетесь в этой обстановке. Если вы не будете задаваться лишними вопросами — а зачем это? а почему так? — и ограничитесь лишь простым выполнением задачи, не задумываясь, что стоит за всем этим, то, смею вас уверить, все пройдет чрезвычайно гладко и у вас не возникнет ни неприятных ощущений, ни каких-либо других проблем.

Энгельман вздохнул, помолчал, поднял глаза, и затем вновь продолжал:

— Но боюсь, что так не выйдет… Боюсь, что, в силу слабой человеческой природы, одолеваемый любопытством, вы невольно выберете первый, наиболее усложненный путь и начнете заниматься ненужным в данной ситуации умствованием и мудрствованием, выискивая в предложенном тесте то, чего вовсе и не существует. С учетом этого я и решил, насколько это возможно, чтобы не повредить делу, пояснить вам в общих чертах смысл предстоящей процедуры.

Ардынину давно уже стало скучно. Витиеватый стиль этого молодого франта не просто утомил его. Он убил всякий интерес к этому знакомству. Но, с другой стороны, он ощущал чувство неопределенной тревоги, исходящей от этого типа. И он решил не бросать начатую игру.

Инвестор между тем продолжал:

— Дело в том, что мною разработан некий особый тест, с помощью которого я могу выявить наличие или отсутствие деловых качеств у любого человека. Этот тест рассчитан на поведение личности, вырванной из привычной для нее среды и оказавшейся в совершенно незнакомой, даже несколько неестественной обстановке. Именно в такой обстановке в человеке проявляются качества, которые интересуют меня в первую очередь в предполагаемом партнере, и именно их, а точнее — наличие или отсутствие их я и выявляю с помощью моего теста. Думаю, теперь вам понятно, почему я поставил непременным условием прохождение этой процедуры?

Ардынин немного помолчал. Он весь был охвачен противоречивыми чувствами, среди которых с особой силой противостояли друг другу смутная тревога, вызванная речью Энгельмана, состоящей из каких-то сплошных недомолвок, и жгучее желание любой ценой — в разумных пределах, конечно, — получить деньги для издательства. Впрочем, не только для издательства…

— Нельзя ли поконкретнее? — спросил он довольно резко, настороженно взглянув на собеседника, встретившего его взгляд не замутненными ложью глазами поэта.

— Не торопитесь, сейчас я все расскажу, — согласно кивнул он. — Впрочем, не совсем все… Изюминку этого теста я, разумеется, держу в секрете и в силу этого не стану объяснять вам некоторые вещи, например, почему требуется именно такая обстановка, а не какая-нибудь другая. Кстати, и сами вы не сможете этого понять, как бы ни ломали над этим голову, потому что не знаете самого теста. Поэтому я предостерегал и еще раз предостерегаю вас: откажитесь от бессмысленных попыток вникнуть в суть того, что я вам предложу. Уверяю вас: вы все равно ничего не поймете, разве только набьете себе мозоль на извилинах. Итак, никаких вопросов, только — да или — нет, согласны или не согласны. Договорились?

Скука, навалившаяся было на Игоря, сменилась нараставшим раздражением. Он еле сдерживал себя, чтобы не броситься на болтуна и не вытрясти из него, как из детской погремушки горох, вразумительные слова о сути этого чертова теста.

— Замечательно, перейдем в таком случае к сути дела, — донеслись до его сознания слова, — то есть к тому, в чем заключается внешняя сторона моего теста. Основным его требованием является то, что при его проведении у испытуемого, то есть у вас, должны быть завязаны глаза. Это обязательное, я бы даже сказал, наиглавнейшее условие! — Энгельман сделал паузу, взглянул на Ардынина и продолжал с ноткой ласковой отеческой укоризны в голосе: — Ну вот, я уже вижу, что вы спасовали, а? — Он покачал головой. — Нельзя так, Игорь Константинович, нельзя… Стоило появиться какой-то незначительной детальке, не совпадающей в чем-то с вашими представлениями, как вы уже впадаете в панику. Ну разве так можно? Представляю, что вы там навообразили, какие кошмарные образы всплыли перед вами, ведь так? Ну-ка, признавайтесь.

Ардынин молчал, как скамейка на которой он сидел. Энгельман явно недооценил его состояния. Паника — это было слишком мягко сказано. В панике люди еще способны совершать какие-то движения, пытаются еще что-то соображать… Ардынин же на какое-то время впал буквально в шоковое состояние. Правда, это длилось всего лишь миг, затем он начал выходить из него, хотя чувство ирреальности происходящего повергло его в состояние мутной бездумности. Завязать глаза? Вот так, ни с того ни с сего?.. Бред какой-то. Мало того, что это требование было совершенно непонятно и необъяснимо, от него, помимо всего, веяло какой-то то ли мистикой, то ли встречей с миром преступности. Ему казалось, что как только он закроет глаза, на него тут же навалится опасность.

Но мысль о деньгах снова вступила в борьбу со всеми этими чувствами и, похоже, скоро взяла над ними верх. Ардынин окончательно пришел в себя. Сворачивать с полпути он не собирался.

— А без этого… без жмурок никак нельзя обойтись? — глухо выдавил он наконец.

— Нет! — твердо произнес Энгельман, с любопытством наблюдавший все это время за меняющимся выражением лица Ардынина. — Ни в коем случае! — И добавил после паузы: — Ведь я предупреждал вас: начнете умствовать, ни к чему хорошему это не приведет. Безобидное по своей сути действие, этакую муху — побыть в повязке на глазах каких-то два часа — вы силой своего воображения превратили в слона. — Он вздохнул. — Ну хорошо, выкладывайте, что там напридумывало ваше воображение, какая чепуха пришла вам в голову? Попробуем вместе разобраться с этим… Ну? Что взволновало вас до такой степени? Какую опасность вы усмотрели в том, что у вас будут завязаны глаза? Выкладывайте…

— Конкретно — никакой, — хрипло выдавил Ардынин, стараясь не смотреть на поэта-бизнесмена. — Но в такой ситуации можно ожидать всего, любого подвоха… Всего и не перечислишь.

— Подвоха? — Энгельман поднял брови и усмехнулся. — Надо же, какой вы, оказывается, проницательный! Ну просто на редкость!.. Вы что же, видите все подвохи, которые вас ожидают ежедневно, ежечасно, ежеминутно, причем с любой, с самой неожиданной стороны? Если это так, то вам здорово повезло! Вот в этом я вам, пожалуй, завидую. Машина на вас не наедет, кирпич на голову не упадет, сквозняк вас не продует, никто никогда не обманет — словом, все у вас предусмотрено. Ну как же вам не позавидовать? А тут… — он вздохнул, — ходишь и не имеешь ни малейшего представления, откуда ожидать этого самого подвоха, каким ветром его надует… Не жизнь, а сплошная боевая готовность, я вам доложу… Так какой же, на ваш взгляд, подвох я вам уготовил? Ах да, вы сказали — слишком много разных подвохов… Что ж, давайте разберемся, что может случиться, если я вам завяжу глаза. Первое, чего обычно опасаются люди, — не угрожает ли это вашей жизни. Есть ведь у вас такие опасения, верно? Но подумайте, при чем здесь завязанные глаза? Если кто-то пожелает лишить вас жизни, он вовсе не будет настаивать на том, чтобы прежде вы завязали глаза, ведь верно? Не будут требовать также и те, кто собирается очистить вашу квартиру от наиболее ценных вещей. Вы согласны со мной? Ведь те болваны, которые побывали у вас, не обращались к вам с таким предложением, нет? Ну вот, и если бы они действовали умело, кое-какие вещички они бы у вас позаимствовали, уж поверьте мне, опытному бизнесмену. То есть, я хочу сказать, что все подвохи, которые можно подстроить вам, когда у вас будут закрыты глаза, вполне можно организовать и не тратя времени на такую процедуру. Попробуйте придумать что-нибудь такое, что можно проделать с завязанными глазами. Уверен, ничего вы не придумаете!

— Всякое бывает, — отозвался Ардынин, хотя и не мог не признать в душе справедливости доводов Энгельмана. — Например, где-то совершилось преступление, а вы меня подставите туда как преступника. Разве такое невозможно?

Молодой человек посерьезнел.

— Возможно, — кивнул он. — Очень даже возможно. Только опять же при чем здесь повязка на глазах? Если кому-то потребуется вас подставить, как вы выразились, то это сделают таким тонким манером, что вы и сами не заметите, как с широко открытыми глазами окажетесь на скамье подсудимых. — Он помолчал, сочувственно глядя на Ардынина, будто тот уже сидел не на этой, а на той самой скамье, о которой только что шла речь.

Покачал головой и заговорил снова:

— Поверьте, в ваших интересах пригасить расшалившееся воображение. Еще раз скажу: повязка на глазах нужна исключительно лишь с одной целью — тест рассчитан на поведение именно такого человека, который оказался в необычных, по-газетному говоря, в экстремальных условиях, в частности таких, когда он теряет возможность ориентироваться на месте, где он окажется. В этом и состоит, если хотите, изюминка моего теста… Не только в этом, разумеется, но и в этом тоже. Заверяю вас, ничего противозаконного в вашем присутствии, пока у вас будут закрыты глаза, не будет, и даже более того, могу дать гарантию, что ни с моей стороны, ни со стороны моих сотрудников не будет предпринято никаких враждебных акций — опять же пока у вас будут завязаны глаза — ни по отношению к вам, ни к вашей квартире, ни даже — к друзьям и близким. Ну все, этого, мне кажется, достаточно! Ничего иного сказать вам не имею. Теперь слово за вами: да или нет?

Опустив голову, Ардынин упорно молчал. Все это время, пока Энгельман приводил свои доводы о безобидности своей затеи, он сосредоточенно размышлял, пытаясь понять, не стоит ли за этим какое-нибудь крупное надувательство, грандиозная афера, ибо внешность поэта исключала даже мысль о том, что он какой-то мелкий жулик. Самое мелкое, в чем можно было его заподозрить по внешнему виду — это угон поезда с золотыми слитками, ну, в крайнем случае организация похищения какой-нибудь знаменитой картины из Лувра.

Но мыслительная энергия Ардынина тратилась впустую, ничего стоящего в голову не приходило. Да, все это весьма и весьма подозрительно, но ответа на вопросы — зачем и почему? — не находилось. Подозрительно было уже то, что поэт тратит столько усилий, чтобы убедить его, но, с другой стороны, ничего особенного в этом нет: Энгельман просто старался смягчить жесткость своего условия.

И чем дальше Ардынин размышлял, тем больше он склонялся к мысли, что никакой опасности для него в предложении Энгельмана нет, а если и присутствует какая-то доля риска, то она ничуть не больше той, которой он подвергается ежедневно, переходя улицу. А если сравнить с тех позиций, на которых он находился сейчас, предполагаемую выгоду от сотрудничества с Энгельманом и степень риска, на которую надо пойти, то долго и раздумывать нечего.

Он искоса взглянул на поэта, который в ожидании его решения вертел в пальцах цветок, сорванный им с кустарника, росшего рядом со скамьей, на которой они сидели.

— А не могли бы вы хотя бы намекнуть, почему для вашего теста так необходима повязка на глазах испытуемого? — Но он тут же поспешил сгладить недоверие, прозвучавшее в его вопросе: — Я это к тому, что интересно ведь узнать, что проявляется в характере человека, которому ни с того ни с сего завязали глаза. Очень любопытно…

— К сожалению, ничего сказать не могу. Ведь согласитесь, если я все скажу вам наперед, то тестирование потеряет смысл. Вы просто, что называется, выдадите мне желаемое за действительное — по заказу. Кстати, я не обмолвился, когда сказал: мы. Я не один стану наблюдать за вами, будут присутствовать еще некие специалисты. Так что, к этому вы должны быть готовы, если, конечно, примете мое условие. Между прочим, вы до сих пор так и не высказались определенно на этот счет. Итак, вы согласны?..

— Согласен, — выпалил вдруг Ардынин. К этому времени он пришел к выводу, что Энгельман все же не обманывает его. Не исключено, и даже скорее всего, что он не говорит всей правды, что-то утаивает, но по сути опасность ему пока что не грозит. Об этом свидетельствовал не только искренний тон поэта, но и весь ход его рассуждений — все логично и разумно.

И действительно, если даже предположить, что поэт — мошенник, затеявший какую-то авантюру, то что тут можно придумать такого, для чего потребовался бы именно человек с завязанными глазами? Ему, например, несмотря на предельное умственное напряжение, ничего подобного в голову так и не пришло… А то ощущение опасности, которое исходило от затеи поэта, следовало объяснить, по всей видимости, обыкновенной боязнью неизвестного и к тому же необычного — качеством, присущим в той или иной мере почти всем представителям рода человеческого.

Энгельман расплылся в улыбке и в очередной раз дружески потрепал его по плечу, на этот раз с изрядной долей фамильярности.

— Давно бы так, — добродушно воркотнул он. — Чудак вы этакий!.. — И тут же посерьезнел. — Ну, а теперь перейдем к практической стороне нашего мероприятия. Процесс тестирования будет производиться ночью. А чтобы вам и в этом не увиделся какой-нибудь подвох, сразу объясню, почему… По условиям теста глаза должны быть завязаны еще в вашей квартире, здесь же, в этом месте, я их вам и развяжу — после того, как закончится тестирование. Думаю, теперь понятно, почему выбрано ночное время: недурно мы с вами будем выглядеть в глазах соседей, если средь бела дня я выведу вас из квартиры с завязанными глазами. Люди, естественно, неадекватно истолкуют наши действия со всеми вытекающими последствиями — мы с вами окажемся в ближайшем отделении милиции. Теперь все ясно с выбором времени?

— В общем-то, да-а… — без особой уверенности произнес Ардынин, и поэт чутко уловил неуверенность в его тоне.

— Однако в вашем тоне снова звучит сомнение. — Он укоризненно покачал головой. — Не понимаю, почему вы мне не доверяете. Это, знаете ли, даже обидно, когда к тебе относятся подозрительно… Впрочем, — в его голосе неожиданно появилась не свойственная ему сухость, — никто и не собирается навязываться вам, вы в любое время, хоть сейчас, можете отказаться от моего предложения…

— Нет-нет, — поспешно проговорил Ардынин. — Я согласен. Когда вы планируете это провести?

— Затягивать не в наших обоюдных интересах. Чем быстрее мы определимся, тем быстрее вы получите деньги, а я партнера. Так зачем же терять понапрасну время, которое можно использовать для получения прибыли? Видите, еще одно совпадение… Сегодняшняя ночь, к примеру, вас устроит? — закончил он прямым вопросом

Мгновение Ардынин колебался. Почти не оставалось времени, чтобы еще раз как следует обдумать все, взвесить и оценить, но все же он согласно кивнул головой. Какая, в сущности, разница — сегодня или завтра… Быстрее отделаться и — забыть…

— Устроит, — произнес он достаточно уверенно. — Во сколько?..

— Предположительно часа в два… — поколебавшись, сказал Энгельман. — Но в любом случае я вам позвоню предварительно. Так что, прежде чем лечь спать, поставьте телефон возле себя… Ну, — он хлопнул себя по коленям и поднялся, — кажется, обговорили все необходимое… — Он наклонился над скамьей, взял газету, на которой сидел, скатал ее в трубочку и протянул Ардынину. — Возьмите, это ваше… Да, вот еще что… Даже не знаю, право, стоит ли говорить об этом, скорее всего вы и сами прекрасно это знаете. Вам скажи, а вы возьмете да обидитесь: дескать, за кого он меня принимает? Ну да ладно, я все-таки скажу, уж вы не обижайтесь на мою дотошность… Видите ли, мне ужасно не хотелось бы, чтобы кто-нибудь, кроме нас с вами, знал о нашей беседе и особенно о том, что касается моего теста. Ведь это тоже своего рода предмет коммерции, и я не намерен, во всяком случае пока, выпускать его из-под своего контроля. Надеюсь, вы понимаете меня, идет? Ну, а теперь давайте рассчитаемся. — Он полез в карман, извлек оттуда бумажник, покосился на Ардынина и повернулся к нему спиной, а когда вновь вернулся в исходное положение, то вместо бумажника держал в руке несколько ассигнаций. — Вот, возьмите, здесь сто долларов, можете проверить…

— Ну что вы… — смущенно проговорил Ардынин и, сунув доллары в карман рубашки, тоже поднялся со скамейки. — Э-э… — протянул он, нерешительно взглянув на Энгельмана. — А могу я спросить, когда можно ожидать от вас инвестирования? И интересно было бы узнать, какую сумму вы собираетесь вложить? То есть не то что интересно… — Он смутился и замолчал.

— Я вас понял, — кивнул поэт. — Деньги будут перечислены в тот же день, когда станут известны результаты тестирования. Разумеется, при положительном результате, вы понимаете… А вот с суммой я еще не определился… — Он взглянул на часы. — Однако мне пора. Ждите моего звонка.

Ардынин тоже посмотрел на циферблат, а когда поднял голову, то молодого человека рядом уже не было… Он исчез так же внезапно, как и появился.

Но Ардынин не собирался заниматься разгадкой этого фокуса. Его рассудок был до такой степени загружен вещами явно непостижимыми, вываленными на него Энгельманом, что в нем просто не оставалось места на обдумывание иных материй. Все усилия его мозга были сконцентрированы лишь в одном направлении — вникнуть в смысл того, что стояло за предстоящей ему сегодня процедурой.

Впрочем, он вовсе не предполагал, что ему удастся справиться с этим самому. Все свои надежды он возлагал исключительно на Марину, чей гибкий ум не раз помогал ему выкручиваться из самых, казалось бы, невероятных ситуаций. Относительно невероятных, разумеется, не таких, конечно, как нынешняя…

Но, к его немалой досаде, Марины в квартире не оказалось. На кухонном столе он обнаружил записку: «Я у Ленки. У них опять скандал. Возможно, у нее и заночую. Вернешься — сразу позвони. Еда на сковородке. Подогрей». И приписка: «Похоже, у меня завелась соперница? Кто-то звонил несколько раз, а когда я отвечала, вешали трубку. Смотри не увлекайся!››

Он вошел в комнату, набрал телефон Елены.

Трубку сняла Марина.

— Марина, это я. Тут такие дела!.. По телефону не объяснишь… Срочно нужно встретиться!..

— Не могу, дорогой. Ужасно накаленная атмосфера. Если я уйду, произойдет взрыв. Как там у тебя?.. Как прошла встреча? О чем договорились?

— Марина! У меня тоже может произойти взрыв! Мне необходимо поговорить с тобой!

— Приезжай сюда. Впрочем, не надо. Твое появление послужит раздражающим фактором. О каком взрыве ты говоришь? Ты меня пугаешь, дорогой! Объясни хотя бы в двух словах…

— В двух не получится… И вообще, я же сказал, что это не телефонный разговор…

— Ну, тогда давай до завтра, а? Ой!.. Кажется, у них опять началось. — Из трубки донесся приглушенный крик. — Дорогой, ты слышишь? Все! Пока. Завтра увидимся… Побегу улаживать!.. —

Она положила трубку.

Ардынин сделал то же самое и, насупившись, отправился на кухню. В сковородке оказались котлеты и вермишель. Он подогрел, хотел выложить на тарелку, но передумал и начал есть прямо со сковороды.

Надежды на Марину провалились, переложить на нее часть своих проблем ему не удалось, однако разбираться в них одному у него пропала вся охота. Да и надо ли это делать? Не пытается ли он действительно докопаться до чего-то такого, чего на самом деле вовсе и не существует? Тем более, внешне все выглядело не так уж плохо, во всяком случае, вполне логично. Ну, придумал человек тест, считает его чрезвычайно эффективным, полагает, что с его помощью можно определить характер предполагаемого делового партнера. В сущности, ничего такого, что шокировало бы своей аномальностью.

Вот только обстановка, в которой все это должно происходить, явно выбивалась из общепринятых представлений — ночь, повязка на глазах, — но и тут, в принципе, не было ничего криминального. Мало ли всяких чудаков, оригиналов, придумывающих разные чудачества и считающих себя первооткрывателями в области психологии. Вот и Энгельман, очевидно, относится к людям этого сорта, вот и вообразил, что открыл какое-то универсальное средство определения характера человека. Так почему бы не подыграть ему в его сомнительной затее, если он за это хорошо заплатил и еще заплатит? Так что с точки зрения логики все обстояло не так уж абсурдно, разве что несколько эксцентрично. Во всяком случае, это тестирование имело объяснение, не выходящее за рамки здравого смысла.

Совсем по-другому выглядело все в его чувственном восприятии. Смутная тревога, возникшая у Ардынина еще во время разговора с поэтом, не покидала его. Но так же, как и прежде, он не мог определить конкретную причину этого беспокойства. Она, эта причина, была подобна соринке, плавающей в воде, которая при каждой попытке схватить ее пальцами вновь и вновь выскальзывает из них.

Внезапно пришла мысль: а чего это он только теперь пытается докопаться до тайного смысла этой затеи, таящей в себе какую-то опасность? Не предполагал ли он возможность такого оборота раньше, в самом начале, в тот момент, когда давал Энгельману согласие на выполнение условий? И он вынужден был признать, что да, предполагал, хотя и втайне от самого себя, но все опасения затмили деньги. Это последнее обстоятельство и сыграло решающую роль, перевесив все другие доводы, именно оно вынудило его отбросить все сомнения и дать согласие. И при этом делать вид, что он руководствуется доводами разума, что искренне убежден в абсолютной пристойности затеваемого предприятия.

Ну а коли так, то и нечего копаться теперь в том, что решено. С учетом произведенного «вскрытия» самого себя нелепость этого копания стала еще более очевидной. Даже если допустить, что обнаружится что-то нехорошее, то что из этого? Что последует за этим? А последует скорее всего то, что начнется второй этап размышлений: он будет убеждать себя закрыть глаза на очевидные факты, чтобы выполнить условие Энгельмана с закрытыми — как в прямом, так и в переносном смысле — глазами…

Сковородка давно уже была чиста. Ардынин завершил обед стаканом молока и отправился в комнату. Достал мольберт с начатой работой, поставил его поближе к окну. Закрыл тайник. Но дело на лад не пошло. Цветовая гамма на холсте не проникала в него, не становилась частью его самого, выглядела чужой и непонятной. Котлеты с вермишелью, разбавленные молоком, заглушили, по-видимому, своей грубой материальной субстанцией то хрупкое начало, которое обычно двигало его рукой, и вместо творчества его начало клонить ко сну. Продолжать работу не имело смысла, и самое разумное, что можно было сделать сейчас, это поддаться снотворному воздействию котлет и прилечь на пару часов, тем более что ночью, по всей вероятности, он будет лишен этого удовольствия.

Мольберт он оставил там, где тот и стоял. К одиннадцати вечера у него обычно начинался прилив вдохновения, и он рассчитывал, что оно поднимет его на ноги и одарит сладкими мгновениями творчества. Тем более что единственный человек, который мог застать его врасплох — войти без предупреждения и увидеть картину, — это Марина, но, по ее словам, прийти сюда она сегодня не сможет.

Глава 3

Его разбудил телефонный звонок. Он сразу все вспомнил и протянул руку к трубке, бросив одновременно взгляд на циферблат — было начало первого.

— Вас слушают, — проговорил он. После восемнадцати часов он автоматически превращался из издательства «Алгоритм» в обыкновенное частное лицо.

— Это Энгельман, — донесся до него знакомый голос с мягкими обволакивающими модуляциями. Правда, теперь они не показались ему приятными. — Надеюсь, вы не передумали? Все остается в силе?

— Разумеется.

— В таком случае будем начинать…

— Как? Прямо сейчас? Но вы говорили — в два…

— Ну и что? Почему это вас так обеспокоило? Это что, так важно для вас — часом раньше, часом позже?

— Да нет, — вяло проговорил Ардынин. — Извините… Это я так, спросонок, машинально… Я ведь спал. Вы меня разбудили.

— Догадываюсь, — с легкой иронией произнес собеседник. — Так и предусматривалось… А теперь слушайте меня внимательно. Через пятнадцать минут, то есть в ноль-ноль тридцать, я подойду к вашему дому. В квартиру входить не буду. Вы ждите меня у своего подъезда. Там же, в подъезде, и наложим повязку. Далее. На вас должны быть надеты только рубашка и брюки, никаких пиджаков или курток. Понятно? И последнее. При вас не должно быть никаких предметов, в том числе — ни расчески, ни носового платка. Все необходимое, что потребуется, будет вам предоставлено, ясно? Вот и все, что я хотел сказать. Надеюсь, вы хорошо это усвоили? Если у вас нет ко мне вопросов, то я прекращаю разговор… Ну, что вы там пыхтите? Нет вопросов? Тогда до встречи… — В трубке послышались гудки.

Вопросов, конечно, было много, но задавать их Энгельману, как он уже убедился, не имело смысла: поэт-бизнесмен, по его же собственному признанию, не любил, когда кто-то пытался ознакомиться с его методом.

Ардынин зашел в ванную, сполоснул лицо, пригладил волосы, затем натянул брюки, рубашку, проверил карманы во избежание лишних недоразумений и вышел из квартиры. Несмотря на не очень позднее время, улица была безлюдной. Находясь довольно далеко от центра, она, тем не менее освещалась вполне прилично — обзор был достаточно хорошим.

До встречи оставалось около пяти минут, и Ардынин в ожидании Энгельмана принялся расхаживать вдоль подъезда. Хотя он и озирался по сторонам, поэт-бизнесмен, следуя своей манере, появился совершенно неожиданно — вынырнул откуда-то сзади, проговорив негромко:

— Спокойно, это я…

На этот раз Ардынину не пришлось ломать голову над разгадкой его внезапного появления. Было очевидно, что Энгельман все это время стоял в подъезде и ждал, когда наступит условленное время. И звонил он, скорее всего, прямо отсюда, из телефонной будки, установленной возле дома.

— Итак, начинаем процедуру, — вполголоса проговорил поэт, когда Ардынин обернулся к нему. — Сейчас мы зайдем в подъезд, и я завяжу вам глаза. После этого вы должны будете делать только то, что я скажу. Понятно? С вашей стороны исключена любая инициатива. Ни одного движения без моей команды, ни одного жеста. Вам все ясно?

Ардынин кивнул, стараясь ничем не выдать возмущения, которое вдруг накатило на него. С каждой минутой поэт выдвигал все новые условия, о которых и речи не было при заключении соглашения. Уже теперь обнаружилась масса деталей, о которых умолчал Энгельман, а ведь это было только начало. Чего же следовало ждать дальше?.. Однако мысль о деньгах, маячившая в его сознании с самого утра, подавила бунт в самом зародыше. Он не только не собирался отступаться от принятого решения, но и не хотел даже думать о том, что такая возможность еще существует.

Они вошли в подъезд. Энгельман достал из кармана кусок темной материи, обвязал им голову Ардынина, полностью закрыв глаза.

— Стойте здесь, — донесся до него шепот поэта, а затем послышался шелестящий звук удаляющихся шагов.

Похоже, он остался один. С завязанными глазами. Только теперь Ардынин осознал до конца не только всю нелепость ситуации, в которой он оказался по собственной воле, но и всю ее опасность. Только теперь он ощутил, в какое бессильное, беспомощное существо превращается тот, кто не видит, что происходит вокруг него. Нет, с этим он не будет мириться! Он не желает выступать в роли овцы, обреченной на заклание. Но в тот момент, когда рука Ардынина непроизвольно дернулась к повязке, над его ухом вдруг раздался шепот Энгельмана:

— Вы с ума сошли! Ведь я же предупредил: ни одного движения без моей команды! Вы что, хотите сорвать тестирование? Или вы передумали? Предупреждаю; решайте сейчас, через секунду будет поздно, процедура уже началась. Ну?

Появление поэта заметно взбодрило Ардынина, хотя и не до конца. Но страстное желание сорвать повязку, во всяком случае, заметно поугасло. Пока он колебался, а не прекратить ли в самом деле эту идиотскую игру с опасностью, до него донесся шум приближающегося автомобиля. Еще мгновение, и рокот двигателя раздался так близко, словно машина готовилась припарковаться у его ног.

— Все в порядке, — буркнул он. — Я готов…

Насчет готовности он, конечно, преувеличил, чувствовал он себя довольно жутковато. Кто знает, что на уме у этого сумасбродного поэта, который уже доказал свою неискренность? Что за тест он придумал, который нужно проходить с закрытыми глазами? А может быть, он действительно придумал, но не тест, а нечто такое, что нужно проверить на живом материале?

От этой мысли по спине Ардынина пробежали мурашки. Ведь он совершенно не знает этого человека! А вдруг это и вправду какой-нибудь чокнутый?