Заговор вероятностей

«Нужно верить в возможность счастья, чтобы быть счастливым».

Лев Николаевич Толстой.

«Пока жив, главное, — не потерять радость жизни. Нет здоровья физического, есть здоровье душевное. Преодолевай и живи!»

Евгений Евтушенко.

«Вероятность математическая — это числовая характеристика степени возможности появления какого-либо определенного события в тех или иных определенных, могущих повторяться неограниченное число раз условиях».

А.Н.Колмогоров

«Необходимо дать учащимся представление о вероятности как об объективном свойстве случайных событий, которые происходят независимо от нашего сознания и частота появлений которых не зависит от того, что мы думаем об их появлении или не появлении».

В.Н.Студенецкая

Глава 1. Железноводск. Начало

Нетерпеливое ожидание — вот, что роднит и взрослых, и детей. Воображение рисует картины, которые остались в памяти от прошлого, — неясные, неявные, с потертыми краями, — и ты жаждешь повторения. У тебя уже готовы новые кисти и загрунтованный подрамник, чтобы брызнуло вновь красками обновления то незабываемое счастливое время, которое ты не забыла, как не старалась. Которое засело в сокровищнице сознания и которое в нужный момент всегда возможно извлечь, даже без налета пыли, только слегка в штриховке былого очарования и свежести чувств прошедшей молодости.

И, как только утром, за окном купе возник, стал проявляться, как на фотобумаге, после ночного полумрака и мелькающих безразличных огней пролетающих километров знакомый пейзаж, ты уже в ожидании нового, невозможного счастья, и сердце в беспокойстве торопит минуты.

А поезд так смело кружит среди холмов и возвышенностей. И закладывает уши, как в самолете. И на фоне пролившейся утренней голубизны неба вдруг вырастают горбы вздыбившейся когда-то земной поверхности. И это уже начало края гор, их предчувствие.

Разбросанные по равнине, обжитые и изрезанные дорогами, с бывшими когда-то разработками щебенки, без снежных вершин, — но это горы.

Человеку, выросшему в степи, возвышенности, похожие на гигантские шапки неведомых великанов, потерянные когда-то на поле брани, как предупреждение, — это вступление на чужую неведомую территорию. И вспоминаешь стихи русских поэтов, воспевших Кавказ.

А поезд на скорости, пытаясь взять приступом явную высоту, заваливается в грозное пике, изгибается, как гигантская змейка. И видишь одновременно и голову, и хвост состава, словно игрушечного, под этим бездонным небом с забирающимся по своим невидимым ступенькам довольным солнцем, умытым ночным дождем.

А пассажиры забыли про чай и завтрак, прилипли к окнам, и только отмахиваются от назойливых просьб проводников сдать постель.

Светлана Сергеевна купила в Волгограде, не подумав, почему-то билет до Кисловодска, но теперь решила выйти в Пятигорске, чтобы глотнуть воздуха воспоминаний, и посмотреть, как изменился город за прошедшие пятнадцать лет.

Облом произошел в Минеральных Водах. Поезд, пока менялись бригады, простоял двадцать пять минут. Кондиционеры выключились, и сразу все будущие курортники облились потом. Можно и нужно было вылезти именно здесь, на этой узловой станции, и сейчас на такси уже подъезжала бы к санаторию в Железноводске, но что-то остановило.

Таксист лихо провез по центральным улицам Пятигорска, расхваливая свой родной город с южным многословием, и уверенно вывернулся прямо у ворот санатория с великолепным названием царя кавказских гор — Горы Счастья.

В Интернете отзывы были самые положительные, но особенно прельстило, что здания санатория находились у подножия горы Железной, в десяти минутах ходьбы до основных источников.

Роскошные кусты роз, чистота и огромные раскидистые, ухоженные деревья, заглядывающие в лоджии, отдыхающие на скамейках во внутреннем дворике между двумя корпусами, — и все эта праздничная обычность на фоне кучерявого, бархатного, темно-зеленого конуса огромной горы.

В одноместном номере, торопясь, поставила сумки, не переодеваясь, поспешила в столовую, где уже заканчивался обед. И даже сердце не дрогнуло, не подсказало, — только радость в ожидании отдыха в новом интересном месте.

Спустилась с третьего этажа в фойе, прошла через холл с большой стеклянной дверью, несколько мраморных ступеней вверх, и ее проводили к столику дежурной медсестры, возле которого в ожидании стоял с короткой стрижкой темных густых волос с проседью высокий худощавый мужчина в легкой спортивной куртке.

Он повернулся, и Светлана Сергеевна ахнула. Перед ней собственной персоной был Иван. И ведь в самом закрученном сне она не могла такое представить.

Стук ложек и вилок, сдержанный гул двух переполненных залов, легкая музыка, что-то объясняющая медсестра, — Светлана Сергеевна послушно прошла в конец зала, поздоровалась с заканчивающей обед парой и капризной девочкой шести-семи лет.

«Иван! Невероятно! И что? Опять дрожь в коленках? И ведь вот, что значит, учительская выучка — не показывать свои чувства! Да не выучка, а просто дряхлость чувств. Все отболело, запряталось внутрь, вглубь. Да и что можно ждать от женщины в сорок три года?»

Сделала вид, что осматривает зал, скользнула равнодушным взглядом, не выдала себя, только слегка зарделась. А когда села за стол, почувствовала, что запылала, и схватила стакан соком, вежливо улыбнулась, когда сосед по столу предложил остатки холодной окрошки в супнице, придвинул вазу с хлебом, тарелочку со свежей зеленью.

«Где же его посадили?» — в радиусе обзора Ивана не было. Вздрогнула: « А вдруг он сзади, за ее сутулой спиной?»

«Да успокойся ты, наконец, и ешь свою холодную окрошку. Нужна ты ему сто лет. На таких древних бабушках, которые никак не угомонятся и бегают по санаториям, чтобы продлить свою драгоценную жизнь, у мужчин взгляды давно не останавливаются. Нет, но все равно интересное совпадение. Встреча почти через пятнадцать лет. Целая жизнь. Если бы тогда родила, сейчас были бы взрослые сын или дочь.

Так, где же его все-таки посадили? В этом или другом зале? Из столовой два выхода в два корпуса. Как прошмыгнуть, чтобы еще раз не встретиться? И что это ты, Светлана Сергеевна, так забеспокоилась? Вспомни, как тогда расстались? И теперь через столько лет, — здравствуйте! Вы меня помните?»

На лестнице возле стола и развешенных планшетов с предлагавшимися экскурсиями молоденькая женщина записывала желающих. Возле нее, рядом с миловидной женщиной средних неустановленных лет стоял Иван.

И с большим апельсином в руках Светлана Сергеевна не сумела прошелестеть мимо с независимым видом.

— Света, здравствуй! — это же надо, даже имя не забыл. «Прикинуться изумленной, удивленной или сыграть перед многочисленной аудиторией, на публику радость долгожданной встречи?» Ничего не сообразила. Если честно, растерялась, как первокурсница, на экзамене по психологии.

— Здравствуй, Иван, — сказала тихо. Голос дрогнул, выдал напряжение. — Давно здесь?

— Первый день, как и ты.

Эти дежурные слова звучали, как разговор двух соседей с разных этажей, которые изредка встречаются в лифте или на тополиной аллее у подъезда уже лет десять. Знакомые лица, а не знаешь даже, как зовут. Да и зачем знать — чужие.

«Боже, какие мы старые! Спасибо краске для волос. Дважды в месяц замазываешь все дефекты, а иначе отливала бы сейчас серебром, как этот моложавый, загорелый, мой старый знакомый».

— Света, ты здесь уже была?

— Нет, в первый раз.

— А я в третий. Хороший санаторий.

«Нужно уйти. Извиниться и уйти, чтобы не рвать душу из-за этого пустого разговора, ничего не значащих фраз. Уйти скорее в номер, закрыться, лечь, отдыхать и вспоминать. Нет, ничего не надо вспоминать. Наоборот, уйти на прогулку по широко разрекламированному парку к источнику».

И тут ее спасла медсестра:

— Светлана Сергеевна! Вот ваша курортная книжка. Вас ожидает врач на четвертом этаже соседнего первого корпуса.

И она с этим оранжевым апельсином в руке обрадовано побежала за медсестрой.

«Господи! И здесь теперь не будет покоя от мыслей. Ведь все уже в далеком прошлом, которое незачем ворошить. Да и без толку».

«Случайность главным образом зависит от нашего знания» — заметил Якоб Бернулли, но сейчас Светлане Сергеевне было не до теории вероятностей.

Вся ее жизнь стала заговором случайностей — заговором вероятностей.

Глава 2. Встреча

Как это важно, — быть утром в общей струе, в потоке нахохлившихся машин, солидарной с этими молчаливыми, сосредоточенными водителями, целеустремленными на работу, в детский сад, в школу с детьми. И такая одержимость, и обреченность одновременно среди бегущих, опаздывающих, торопящихся по хлюпающим лужам силуэтов без лиц под зонтами, зонтиками.

Но вот рабочая волна схлынула на сельской улице, и пустынно, одиноко на дороге, пока не зафырчит фургон со специфическими товарами, разрекламированными на бортах машины, или старенький колхозный молоковоз. Прихрамывая, не суетно, устремляется в аптеку, в почтовое отделение когорта неспешащих людей — пенсионеров, которые свое отбегали, и для которых даже поход в магазин, — событие. Главное — благополучно вернуться. И никто не обращает внимания на бегущую в спортивных шортах раскрасневшуюся спортсменку. А, может быть, какая-нибудь бабушка вздохнет, сравнивая свои распухшие варикозные коленки с длинными загорелыми ногами спортсменки…

Они встретились с Иваном на станции Тихорецкая глубокой ночью. Через десять дней Светлане должно было исполниться девятнадцать лет.

Проводница в двенадцать часов ночи растолкала Свету:

— Просыпайся! Смотри, через полчаса тебе выходить!

После удушающей потной жары в сонном вагоне пустынный перрон с редкими группами прибывших встретил легкой ночной прохладой с привычным запахом пропитанных топливом горячих шпал и неостывшего асфальта, ветерком от прощальных огней убежавшего к морю поезда, ставшего на недолгое время привычным, как домашние тапочки.

Огромные часы над тяжелой дверью, несмолкающий гул беспокойного простора вокзального зала, полностью забитого пассажирами, расположившимися в объятиях сна даже на расстеленных одеялах на полу под ярким пронзительным светом полыхающих под потолками люстр. И горы, кучи вещей, ящиков с фруктами, сумок, чемоданов — массовое летнее переселение народа на отдых, в гости, по работе.

Света стала одиноко в конец длинной очереди, разглядывая внутреннее убранство зала с дежурными кассами, медленных, среди ночи трущих мраморные полы швабрами и водой с хлоркой, сонных уборщиц, неутомимо покрикивающих:

— Поднимайтесь! Уберите вещи! Не спать!

И вдруг сзади:

— Девушка, а вам что дома не сидится? Не боитесь, что горцы умыкнут такую красавицу? Или папа рядом с ружьем дежурит?

Света смутилась на секунду, но городская жизнь научила отшивать парней сразу, чтобы потом не пристали всерьез и надолго:

— А тебя вон мамочка зовет, — она кивнула на толстую тетку у стены с горой больших чемоданов и ящиков с абрикосами, ранним виноградом, которая кому-то махала рукой, подзывая к себе.

Парень расхохотался:

— Здорово приколола! Да моя мамочка уже лежала бы в глубоком обмороке, если бы увидела, с кем ее сравнили! Представляешь, преподаватель сопромата в техническом вузе среди мужчин, всегда в строгом темном костюме на тоненьких шпильках!

Света неожиданно сама для себя хмыкнула, потому что к тетке у стены подошли сразу трое крепких мужчин, взгромоздили себе на плечи, спины все узлы, ящики, и, согнувшись, заторопились к выходу на перрон. Туда устремилась новая толпа к подходившему пассажирскому составу, о прибытии которого, опоздав, объявила хриплым сонным голосом диктор по радио. А сама женщина бодро проследовала за всеми, размахивая большой сумкой, плетенной из веревок.

— А у меня мама была проводницей! — Света покрепче прижала сумку с документами к себе под мышку, — дернет вдруг, и лови потом на темных улицах крупнейшей южной станции.

— Знаешь, когда я сидел на полигоне в Астраханской области в наряде, глядел на эти миллиарды звезд над головой, то мечтал: уйду в дембель, две недели отдохну, вообще ничего делать не буду, а потом устроюсь проводником на сибирские дальние маршруты. А что, катайся бесплатно, а тебе еще зарплату платят. Ты, наверное, насмотрелась на мир? Давай знакомиться. Иван, двадцать один год, только месяц, как из армии вернулся. Сам я из Ленинградской области. Да не бойся ты за свою сумочку! Вот мое водительское удостоверение. Вот паспорт. Нет, правда, а чего ты здесь ночью делаешь?

Света сразу обратила внимание, что парень был одет шикарно: светлые дорогие брюки, синяя трикотажная рубашка с короткими рукавами, заграничная бейсболка, на ногах — легкие спортивные туфли-мокасины. И огромный, альпинистский, плотно набитый вещами, поношенный рюкзак с множеством карманов.

— Еду. Вернее, скоро поеду. А тебя куда, нелегкая, несет из Ленинграда? — Света передвинула свою синюю набитую спортивную сумку поближе к окошку кассы.

— А я прилетел на самолете в Краснодар, и, представляешь, на местные самолеты АН-2 нет ни одного свободного места. Приходится ехать с пересадками, в общем вагоне. Мне до Армавира, а потом автобусом до гор, до поселка Псебай.

Света испугалась: «Может ли быть такое совпадение? Сошли с двух разных поездов с интервалом десять или пятнадцать минут в глуши ночи, стали друг за другом в одну кассу?

— У тебя путевка Псебай — Красная Поляна? — она спросила, но почему-то на сто процентов была уверена в положительном ответе.

— Да. А ты кто? Ясновидящая? — Иван крепко схватил Свету за локоть, но она резко освободилась от обхвата, наклонилась, придвинула сумку прямо под ноги.

Очередной дядька отошел от кассы, но Света не успела даже ойкнуть. Иван выхватил у нее из руки белый листок билета, приложил к нему коричневую картонку своего билета, и, заглядывая в окошечко, пожелал здоровья чихающей от сквозняков кассирше:

— Нам закомпостируйте, пожалуйста, два билета на ближайший поезд на Армавир.

— Через сорок минут пройдет, успеете! — она внимательно посмотрела на Свету. — Что, пристает к тебе, девочка, этот красавец? Давай, я дежурного милиционера позову!

Света растерялась:

— Да нет, спасибо. Не надо. У нас с ним путевки в одно место.

— Ой, смотри, дочка! Не верь ты его словам! Чтобы не обидел ночью!

Иван положил оба билета в нагрудный карман рубашки:

— Как тебя все-таки зовут? Отмолчалась. И правильно делаешь, что ребятам не веришь. У нас, у парней, когда девчонку симпатичную увидим, сразу стойка охотничья: — А вдруг моя судьба? Вот я сейчас, после армии, свободен, как ветер. Буду со всеми девчонками знакомиться, приставать буду, лезть целоваться. Просидел на полигоне два года — теперь буду отрываться.

— Ты слишком много говоришь, — Света огляделась, но нигде в зале не было ни одного свободного места. Люди дремали, спали на лавках, стонали во сне, пугая соседей, не обращая внимания на яркий беспощадный свет в лицо.

— Как тебя зовут? Я тебе все документы показал, почти все про себя рассказал. А ты молчишь, как стена. Может, у тебя имя неважное? Не переживай, — вырастешь и сменишь. А рюкзак с собой взяла, Ефросинья? — он подхватил свой рюкзак на плечо, схватил Светину сумку за одну ручку.

Света обиделась, крепко дернула свою сумку за вторую ручку:

— Меня зовут Света.

— Светик. Свет души моей, Светлана. Идет. Вернее, тебе подходит это имя. Иван и Светлана — почувствуй, почувствуй, как они звучат рядом. Твердость и невесомость. Да, кстати, противоположности всегда притягиваются друг к дружке. Пошли на перрон, а то здесь душно.

— Болтун! — Света приметила пустую скамейку недалеко от входа в вокзал, с которой только что поднялись две пожилые тетеньки. А под ярким фонарем возле скамейки сидела толстая рыжая кошка, поддевая лапкой падавших, шелестевших на земле крылатых жуков, попавших в очерченный желтый круг

— Светик, если я сейчас минут пять не посплю, то рухну прямо на рельсы, и будь, что будет. И болтаю, чтобы не уснуть. Ты меня покараулишь? Не бросишь? — Он вытянулся на скамейке, подложив под голову рюкзак, рядом со Светой, и через минуту заснул. Его лицо стало безмятежно спокойным.

Света мысленно провела пальцем, рисуя портрет незнакомца в фокусе сконцентрированных целенаправленных лучей электрического конуса, яркого в ночной темноте. Ничего особенного: худое лицо с выступающими немного скулами, нос с горбинкой, высокий потный лоб, слегка волнистые, густые, каштановые волосы, короткие мальчишечьи ресницы, широкий властный подбородок с ямочкой посередине, тонкие сжатые губы, большой рот, большое ухо. Одной рукой он обнял рюкзак, и Света увидела на четырех пальцах наколку «Иван».

И, глядя на этого юношу, утонувшего на скамейке доверчиво в волнах нахлынувшего беспощадного сна, Свете захотелось вдруг оказаться на уютной нижней полке плацкартного вагона, на белой простыне, с мягкой подушкой под головой, со своей большой сумкой в багажном ящике.

А рядом сидел бы этот Иван на самом краешке скамьи и охранял ее, положив локти на столик, чтобы к ней никто не прикоснулся, не тронул даже пальцем. И тоже разглядел бы ее худое лицо, надутые во сне капризно изогнутые губы, густые черные ресницы, черные брови, как крылышки неведомой птицы, которые она никогда не выдергивала, нормальный нос, длинную челку. И, может быть, ему всерьез захочется ее поцеловать. А она ничего не почувствует, только во сне мягко коснется ладонью его рыжеватого чуба.

Поезд показался, издалека сверкая прожекторами, как неизвестное сказочное чудовище, извиваясь навстречу вокзалу настороженным, громыхающим на рельсах телом. Лавка мелко задрожала.

— Иван! Поезд! — Он дернулся, сел, опустив ноги на асфальт, не проснувшись до конца, весь еще в темноте зазеркалья, потянулся, вдруг притянул Свету уверенно к себе, сжал в кольце своих рук и поцеловал в губы. Просто прикоснулся, а потом потребовал ответа, прилип, и Света ему ответила на вопрос шершавых обветренных губ, на какие-то доли секунды. И все — оказалась в плену первого поцелуя в кромешной темноте двух часов ночи, под куполом яркого электрического фонаря.

— Опоздаем! — Иван отпустил Свету, закинул рюкзак за плечи, одной ладонью схватил сумку, другой — Светину ладонь, и они побежали в конец поезда к своему общему вагону, вдоль металлического чудовища, подмигивающего им сонными, слабо освещенными квадратами зашторенных окон.

На их счастье оказалась свободной нижняя боковая полка и опять возле туалета.

— Светочка, ты ложись спать, а я своей спиной буду принимать удары двери от ног нетерпеливых пассажиров. Ведь я немного передремал.

Но, когда Света рано утром открыла глаза от резко вспыхнувшего света, она оказалась в крепком объятье тесно прижавшегося к ее телу Ивана, в кольце его рук, носом уткнувшись в его горячее плечо, на его большом рюкзаке. И его ладонь лежала на ее бедре.

Последний вагон мотало, точно его, как надоевший хвост, хотели оторвать, чтобы не тормозил. И дал возможность разогнавшемуся по равнине поезду подняться от привычной земли и воспарить над бурными своенравными речками, рождающимися в ледяных залежах под жгучими лучами близкого солнца, над распаханными и золотыми прямоугольниками убранных полей, над свободно разбежавшимися по зеленеющим склонам селениями.

— Света, спи, нас проводница разбудит. Я попросил, — но Света, покраснев, сбросила эту по-хозяйски прикасавшуюся к ней чужую мужскую руку

«Хорошо, что в спортивных брюках, — с запоздалым сожалением подумала она, — разлеглась, как дома, и потеряла всякий контроль над собой и ситуацией».

— Ты чего меня обнимаешь? Совсем обнаглел! — она легко толкнула парня, и он чуть не слетел с лавки, успев схватиться за ее руку:

— А я не обнимаю. Я просто за тебя держался. Ну, что ты так расстроилась. Да не прикасался я к тебе, честное слово, не беспокойся. Видишь, я тебя защищаю. И никто к тебе ночью не приставал. Все думают, что ты — моя девушка.

«Нужно было к проводнице пойти, попроситься к ней. Но хорошо, что все хорошо закончилось. Увидела бы моя мать, как ее доченька с чужим парнем на одной жесткой скамейке, на матрасе без простыни спала в обнимку, точно бы прибила».

Вышли из вагона на перрон, как не знакомые. Света сама тащила сумку на плече, прицепив широкий ремень. Небо было затянуто тучами, но на востоке узкая яркая полоска обещала скорый восход и жару. Пока же после духоты вагона обоих начала колотить дрожь. Света достала теплую вельветовую куртку. Сон прошел.

— Светик, мир! Ну, не обижайся на меня, ради бога! Ты мне, как младшая сестренка. Правда, я в семье — один ребенок. Я тебя и в походе буду оберегать, и, если хочешь, до дома обратно буду сопровождать. У тебя, когда ты заснула, было такое беззащитное детское личико. А я, дурак, к тебе с поцелуем полез. Прости, пожалуйста! Пошли, кофе выпьем и что-нибудь перехватим, а то нам еще на автобусе полдня трястись. Все, мир? Пошли.

В грязноватом привокзальном туалете, приводя себя в порядок, глядя в большое, с трещиной посередине зеркало, Света пожалела, что не сказала Ивану, что она вовсе не ребенок, что скоро, здесь, в походе ей исполнится девятнадцать, но эта суматошная ночь уже закончилась, а впереди ждала встреча с горами. И все остальное было совсем не важно.

Села в автобусе к окну, отодвинулась от Ивана, прижалась щекой к выгоревшей, сиреневатого цвета занавеске и заснула, стукаясь лбом о стекло, даже видела какие-то обрывки, проваливаясь в колодец сна, но при этом ощущала все неровности дороги, толчки шин, которые амортизировала ее ладонь. А потом вдруг стало так уютно и комфортно на мягкой трикотажной куртке, которую Иван подсунул ей под щеку на своем плече.

Света сползла немного с сиденья, привалилась всей тяжестью тела к его руке и плечу и спала, иногда посапывая обиженно носом. И Иван, разглядывая ее, безмятежно спящую, доверчиво прижавшуюся к нему, тоже удивлялся, как это судьба так неожиданно свела их на этой ночной станции.

И ему вновь захотелось почувствовать на своих губах мимолетный испуганный всплеск неожиданной близости этих не целованных Светиных губ.

Глава 3. Пробный поход

В дороге неожиданно догнал дождь, или поджидал их в котловине постепенно набегающих возвышенностей, но от этой свежести воздуха, свалившейся вместе с грозовыми тучами и шквалами проливающейся влаги на зелень растительности и так в буйстве августовского расцвета, Свете все время хотелось спать. Она заставляла себя раскрыть веки, смотрела с трудом на плещущие по окнам автобуса волны, на грязевые бурные ручьи на дороге и опять закрывала глаза, прижимаясь к теплу плеча Ивана.

На автостанции Псебая сообщили страшную весть: вчера в три часа дня, когда начиналась гроза, из-за плохой видимости разбился АН-2, на который не достался билет Ивану. На этом самолете летели и разбились две девушки из Уфы. У них были путевки на маршрут Псебай — Красная Поляна.

Под навесом Свету, очнувшуюся, наконец, от сна, от холодных, совсем не летних брызг, от замерзших в промокших резиновых тапочках ног, от холодящего болоньевого плаща, начал трясти озноб. И неожиданно Иван скомандовал:

— Давайте, девушка, переодевайтесь в сухие носки и сухую обувь, здесь мамы нет, и в походе на носилках вас никто не понесет. И быстренько, а то сейчас за нами автобус с турбазы придет.

В здании автовокзала, выполнив приказы Ивана, Света познакомилась с земляками. В возрасте где-то под сорок лет Петр Иванович и Маргарита Яковлевна были из Волгограда, с завода « Красный Октябрь» Они тоже приехали по «горящим» путевкам и опаздывали на день. Петр Иванович работал начальником прокатного цеха, а его жена — заведующей заводской столовой. Дети у них были уже взрослые, и Петр Иванович, служивший в юности на Урале, заразился горами, всю жизнь мечтал сходить пешком через горы, но волей судьбы так и просидел все отпуска на даче за Волгой. А тут предложили на юбилей две путевки, и жена согласилась, соблазнившись пребыванием после похода в течение недели на сочинском пляже. Хотя переход через перевалы смущал и настораживал, — вдруг окажется не под силу.

Оба в одинаковых синих спортивных костюмах, в прозрачных пластиковых плащах с капюшонами, в первую минуту они показались Свете такими пожилыми, даже старыми, что она всерьез подумала, а вдруг, кроме них с Иваном, будут одни пенсионеры? Но, когда разговорились, Света поняла, что Петр Иванович — немногословный юморист, рыбак, любитель футбола, не отказывающийся от выпивки, душа любой компании. По тому, как легко прикалывал Маргариту Яковлевну, было ясно, что он полностью привык ей подчиняться, и в то же время сохранял свою независимость и свободу действий.

На турбазе все разъяснилось. Группа, куда попала Света, сформировалась из двух регионов — Волгоградской области и города Уфа из Башкирии.

На общем сборе вечером Петра Ивановича единогласно избрали старостой. Да и выбора особенного не было: двое мужчин и семнадцать женщин. И две сгоревшие в самолете девочки тоже были из Уфы.

Второй мужчина был кучерявый симпатичный башкир, с изящной красавицей-женой с черными загадочными глазами. А остальные девчонки — с Волжского и Уфимского химкомбинатов. Еще были среди всех доярка, две продавщицы, медсестра, преподаватель английского языка из технического вуза, инженеры, экономисты и она, Света, студентка.

И с группой Ивана все было понятно сразу — студенты московских и ленинградских вузов. Иван сразу же растворился в своей среде, где было пять гитар в кожаных чехлах, девчонки — все в коротеньких разноцветных шортиках, открытых майках, без лифчиков, в фасонистых босоножках, несмотря на пронизывающий ледяной ветер с недалеких снежных гор.

А Света расстроилась — дома, в Волгограде на балконе осталась сушиться ее любимая трикотажная спортивная футболка «Локомотив» и прикольная бейсболка. И теперь по жаре в горы нужно было одевать только плотную рубашку с длинными рукавами.

И после ужина, когда на танцплощадке с лужами по периметру включили большой кассетный магнитофон, она с большим сожалением маленькими маникюрными ножницами отрезала подол своей батистовой ночной рубашки, подшила край, вставила метр пригодившейся тонкой резинки.

Девчонки убежали на танцы. Света примеряла с брюками новую кофточку с большим открытым на груди вырезом, с оборочками по краю, без рукавов, когда в дверь постучал Иван.

Он был такой привлекательный, заграничный — в импортных узких джинсах, белой трикотажной футболке, джинсовой куртке, с большим фотоаппаратом на ремне через плечо, с пушистым после душа чубом, зачесанным на лоб. И Света в своей самодельной кофточке почувствовала себя Золушкой на балу без своего парчового наряда.

— Ты чего прячешься? Пойдем, я тебя с нашей группой познакомлю. Мне уже кличку прилепили — « Старик». Представляешь, они студенты, а я — старик для них после армии, хотя уже в вузе восстановился. Ведут нас инструкторы по туризму — студенты из пединститута Майкопа подзарабатывают на каникулах. Будем идти с интервалом один километр. Сначала наша группа номер один, а ваша — номер два, за нами. А на кордонах будем жить все вместе. Готовить еду, спать. Света, а хочешь, я в вашу группу перейду? Мне Петр Иванович понравился.

— А у нас женская команда. Тебя девчонки Волжского сразу женят! — Света вдруг с ужасом почувствовала в своей интонации язвительные точечки ворчливого жаргона своей матери, многоопытной проводницы. — А я тоже, между прочим, студентка второго курса Волгоградского пединститута. Будущая учительница физкультуры.

— Понятно, почему ты привыкла командовать! У вас там, в группе, наверное, одни парни? Студентка, спортсменка, комсомолка — пойдем, потанцуем! Завтра рано утром — пробный поход. Отбой, как в казарме, по расписанию. Но ты же выспалась в автобусе у меня на груди! И, знаешь, даже слегка похрапывала. Шучу, просто немного сопела.

И эта несуразная кофточка из ночной рубашки, и этот пижон с шикарным фотоаппаратом через плечо напоказ, и его приколы — все собралось в кучу. Света разозлилась, и вся несдержанность, невоспитанность, внешняя бравада городской девчонки выплеснулись наружу:

— Иди, танцуй со своими студентками в узких шортиках, из-под которых трусики выглядывают! Топай, топай, «Старик», а я лягу тут и дальше спать буду.

Она сорвала байковое одеяло со своей железной казарменной койки. Десяток точно таких же коек заполнял все пространство большого зала с разбросанными сумками, чемоданами, брошенными в беспорядке женскими вещами. Света в своей новой кофточке, вельветовых брюках легла спиной к Ивану, натянула одеяло на голову, чтобы не разреветься на его глазах от непонятной обиды.

— Ну, как знаешь! Спокойной ночи! — Иван закрыл за собой скрипучую дверь, а Света ударила больно кулаком по железной спинке кровати от злости на себя: «Думала, он тебя уговаривать начнет? „Самомнения поубавить, — человек получится“, — вспомнила Света бабушкину мудрость. — Больше он ко мне не подойдет».

А утром на торжественной линейке возле деревянного забора из штакетника почтили минутой молчания не доехавших до этого похода несчастных девочек. Студенты видели в поселке трагические в своем безысходном горе фигуры родителей в черном. Но, когда пили традиционный компот, Петр Иванович всех рассмешил, выловив из стакана большую красную бусину на веревочке, которую всем показал и одел на шею со словами:

— Кто не будет слушать меня, того прикажу кинуть в быструю речку. Такое право дает мне этот амулет

И все, очнувшись, захлопали, а вокруг кучерявились омытые прошедшим дождем кусты и деревья. И долгожданное солнце уже позолотило небо на востоке, когда смеялись и щурились на кадрах вовремя подоспевшего фотографа. И Иван оказался рядом с Петром Ивановичем на фоне невысоких гор во втором отряде теперь уже с изменившимся соотношением — трое мужчин среди семнадцати улыбающихся и прекрасных, каждая по своему, девушек и женщин.

Вот эта непредсказуемость жизни, когда ты не знаешь, что тебя ждет через секунду, другую, полная загадочность существования, — это двигатель прогресса. Что подумаю, что сделаю, — как свободное плавание в невесомости, — делают нашу жизнь бесценной. А это не жизнь, когда все твое существование расписано по годам, дням, секундам. Нам нужна полная неопределенность.

И чтобы светило солнце. И рядом улыбался, пусть даже только один час, несколько минут в сутки, твой лучший друг.

Все дорожные рытвины и канавы были доверху залиты водой, но дорожки из щебенки были чисты от грязи. И хотя Иван улыбался с перекрашенной перекисью яркой блондинкой, аппаратчицей Волжского химкомбината, Света была счастлива, когда он подтягивал ремни на рюкзаках у доброй половины жаждущих его внимания. И когда, проходя мимо, тихонечко, чтобы другие не услышали, сказал:

— Ну, что, выспалась, вредина? Из-за тебя я вчера весь вечер с парнями пил вино. Я с вами иду! Привыкай! С рюкзаком у тебя, я вижу, все нормально, Светик-Семицветик?

И Свете захотелось чмокнуть его в щеку просто за то, что был рядом.

Псебай — поселок, расположенный в живописной долине реки Малая Лаба, в окружении заповедного леса, гор, ручьев, озер и рек, на юго-восточной окраине Краснодарского края. В переводе с древнетюрского «псебай» означает «место, богатое водой».

Он лежит на высоте четыреста метров над уровнем моря. Климат в поселке предгорный, с умеренной влажностью. Здесь не бывает сильных ветров, а солнце светит сто восемьдесят дней в году. Летом на Псебае не жарко, температура не превышает плюс двадцать пять — двадцать семь градусов. Зимой столбик опускается до минус восьми градусов. Снег на горных склонах держится в течение четырех-шести месяцев.

В девятнадцатом веке Псебай был местом княжеской охоты. В 1862 году право на пользование угодьями приобрел великий князь Сергей Михайлович Романов, двоюродный брат Николая П. Он велел построить в Псебае охотничий домик и подсобные помещения для прислуги и содержания собак.

В Псебае находится управлении Восточного кордона единственного на Кубани Кавказского биосферного заповедника. И двенадцать месяцев в году этот уникальный музей природы принимает туристов.

Эта уютная котловина с такими пологими, по-домашнему близкими вершинами, с обрывистыми склонами, издали зеленеющими полянами вековых лесов, встречающимися по дороге выше человеческого роста зарослями шуршащей крупными листьями уже без початков кукурузы, была дверью, за которой прятался неизведанный, таинственный мир высоченных гор, которую каждый мечтал поскорее открыть.

День разгулялся и как бы раздвоился. Первую половину шли по дороге, потом по тропинке вверх, купаясь в лучах солнца и хмелея в ожидании скорого праздника.

Его, солнца, было так много, оно вокруг, и ты в его заводи. Одни лучи упруго, как мячики, отскакивают от тебя, роятся вокруг, создают натянутую сетку, и тебе кажется, что ты с трудом пробираешься через эту мешанину снующих препятствий. Другие буравят все тело, захлестывают его, просачиваются через твои клетки, разгоняют кровь, и зажигают, включают невидимые моторчики бесплотной энергии, и заряжаешься на сумасшедшие поступки, на которые в реальной жизни без помощи солнца был бы не способен решиться.

И мы, осторожные существа, трусливо прячемся от этих выбросов энергии в застенки машин, комнат с кондиционерами, под тень деревьев, в прохладу рек и озер.

А солнце смеется над нашими глупыми потугами укрыться от галактического управления нами, возомнившими себя Гераклами сегодняшней жизни.

Проводник, мужик невысокого роста, жилистый, немногословный, перед обедом, после короткого, минут на пятнадцать перекура, вдруг свернул в сторону остроконечной скалы. Она маячила вроде невдалеке, загораживая край неба, но, до которой шли, уже заметно поднимаясь вверх по зеленеющему склону. Пока она не выросла угрюмо прямо перед ними с черной, обугленной, осыпавшейся щебнем и камнями гранитной стеной, с обгоревшими до черноты остатками кустарников и огромных деревьев в радиусе добрых пяти десятков метров. Это было место падения врезавшегося в скалу, потерявшего управление самолета. Аварии, произошедшей два дня назад, во время грозы.

На дороге в стороне стояли два милицейских «УАЗа». И все вокруг было усыпано осколками, обрывками вещей, деталями самолета, которые не успели сгореть дотла, а просто были залиты хлынувшим проливным дождем.

Милиционер, видимо, главный, требовательно махнул, чтобы группа остановилась. Проводник объявил привал, и они вместе с Петром Ивановичем пошли, оглядываясь по сторонам, к машинам.

Эта с закругленными краями, выгоревшая дотла поляна стала местом гибели двенадцати человек. Не спасся никто.

По краю, на зеленой траве были в ряд выложены собранные остатки вещей. Следователь в штатском, вспотевший, уже немолодой, в очках, светлой парусиновой кепке и в рубашке с короткими рукавами, попросил:

— Товарищи! Я понимаю — у вас поход, но, может быть, вы поможете нам еще раз прочесать вот этот участок? — и он махнул рукой в направлении скалы. — И еще. У вас в группе есть две девушки, которые из Уфы до Краснодара летели вместе с погибшими. Мы их заберем на опознание. Поможете?

Когда Петр Иванович передал просьбу следователя, девчонки, как по команде, зарыдали в голос. Все женщины тоже прослезились. Девушек с рюкзаками посадили в милицейскую машину, а вся группа смотрела, как осторожно, словно живая, эта машина спускалась по крутому склону. И вскоре сделалась похожей на спичечный коробок на фоне этого разбега вроде бы невысоких гор, заросших темной щетиной слившихся воедино деревьев.

— Светка, вот парадокс жизни! Здесь, на поляне, мог бы валяться мой разбитый фотоаппарат или мой не сгоревший ботинок! Представляешь, а я расстроился, что мне билет не достался, и пришлось на поезде добираться. Петр Иванович говорил, что в кустах нашли коробку с чайным сервизом, где все чашки были целые. От людей — одни сгоревшие фрагменты, а сервиз целый. Учительница везла дочери в подарок из краевого центра. И дождик, как заправский пожарный, все затушил. Грустное начало нашего восхождения. Лишь бы мать ничего не узнала, а то сразу сюда примчится.

Света, совершенно не подумав, что она делает, схватила обеими ладонями правую ладонь Ивана, крепко сжала, прижала к своей груди. Иван замер от неожиданности, услышав, как рядом с его пульсом взволнованно колотится на мягкой возвышенности девичьей груди чужое неравнодушное сердечко.

— Иван! Это судьба! И теперь проживешь еще сто лет! Жалко всех. А поход у нас пройдет отлично, вот увидишь!

Иван левой рукой прижал Свету к себе, совершенно забыв, что они невольно оказались в кружке своего второго отряда:

— Значит, и наша встреча на вокзале — тоже судьба? — после этих слов Света очнулась, вырвалась из объятия, сдернула в растерянности свой рюкзак с плеч и опустилась на зеленую, уже подсохшую землю:

— А, ну тебя! Все прикалываешь! — Иван сел рядом, но тотчас же возле них объявился Петр Иванович:

— Молодежь, никаких перекуров! Пошли работать!

Вся группа сложила рюкзаки в кучу. Иван молча пошел за Петром Ивановичем и проводником к скале.

Остатков вещей было мало: женский босоножек без пары, перочинный нож, женская хозяйственная сумка, пуговицы, кошелек. Основной поиск был накануне, когда привезли мужчин местного колхоза прямо с уборки урожая, пока комбайны простаивали в ожидании солнечной погоды.

А сейчас бродили маленькими группками по пепелищу, боясь остаться наедине с этими, застывшими в горе, остовами обугленных, черных, только позавчера устремленных к небу и солнцу жизнерадостных многометровых пихт

Особенного ничего не нашли, но в саже перемазались основательно. Проводник отвел группу к реке. Перекусили сухим пайком. Иван полез в холодную речку сполоснуться. Петр Иванович сначала отговаривал, потом махнул рукой:

— Заболеешь в походе, буду тебя лечить.

Вернулись в поселок, с удовольствием поужинали и отправились в поселковую общественную баню. Свете было жарко, и она не взяла с собой теплую кофту. В парилке долго орали песни, лили кипяток на раскаленные камни, брызгались холодной водой, так что местные жительницы с домашними тазиками терпеливо дожидались в узком длинном коридоре, когда уберутся эти бесшабашные приезжие.

Вечерний свежий ветер с гор прохватил и охладил разгоряченное тело. А, может быть, воды холодной из речки напилась без меры, а еще до этого были промокшие под ливнем кроссовки. Ночью зазнобило. Проснулась, как от толчка, — не хватает воздуха. Села на кровати и чуть не уплыла — закружилась голова. Легла, а зубы, как от испуга, начали выстукивать непонятную мелодию, все громче и решительнее. Закуталась в одеяло, но дрожь, как заразная болезнь, перескочила на руки, ноги, сотрясая все тело в лихорадочном, веселом танце. Зашуршала пакетом из рюкзака, отыскала крупные таблетки аспирина, чиркнула спичкой. Стуча стеклом, плеснула в стакан из графина воды, протолкнула в больное горло лошадиную дозу. Легла, продолжая трястись вместе с растянутыми пружинами скрипучей кровати, уговаривая себя успокоиться и заснуть.