На обложке: фото из семейного архива. Герои книги, уже немного выросшие.
Часть 1. Всё впервые
Как люди готовятся к роли родителей? Читают книжки. Говорят с родителями и с теми приятелями, которые опередил их на этом поприще. Всё на пользу. И всё равно начало родительской жизни состоит из сплошных неожиданностей. Из новых переживаний. Эти переживания порою мешают пустить в ход средства, известные по книгам и по советам, но в то же время могут подсказать наиболее верное поведение, не входившее в полученные наставления.
И если хватает энтузиазма вести дневниковые записи, хотя бы урывочно, начиная уже с первого месяца жизни своего первого ребёнка, — они навсегда останутся драгоценным свидетельством родительского становления. Всё впервые, и чужая мудрость отходит на второй план перед лавиной собственных открытий, перед родительскими радостями и огорчениями, перед новым образом жизни и проблемами, о которых не предупреждал никто из предупреждавших. Позже, когда появится второй ребёнок, всё будет привычнее и проще. А пока страницы полны восторженных или беспокойных подробностей младенческой жизни.
Взгляды! Улыбки! Движения! Граммы веса! Сантиметры роста!..
Вот торопливый подсчёт. За месяц пять сантиметров прибавки в росте — значит, в год получится шестьдесят. А через десять лет, если так пойдёт, — шесть метров с лишним?.. «Лишнее» — это те полметра, которые уже есть.
Диатезы. Кормления. Витамины. Купания. Гуляния. Игрушки. Режимы дня, меню питания. Списки освоенных звуков, а потом и слов…
Но сейчас, выбирая главные особенности детской жизни, взгляд лишь скользит по подробностям обихода и расстаётся с ними без сожаления. И от тех месяцев, которым посвящены самые подробные страницы, остаётся лишь самый краткий пунктир.
Первый месяц
*
Уже реагирует на мои заигрывания. Слегка нажимаю дочке на нос, громко щёлкая или чмокая. На пятый-шестой раз в ответ — нечто вроде улыбки.
Два месяца
*
До чего же у неё трогательный вид на подступах к кормлению. Глаза горят голодом и надеждой. Она вся уходит в этот взгляд и готова, кажется, съесть весь мир. Губы уже сосут воображаемую пищу. Очень хочется есть, но ничего не сделать для этого самой: только дожидаться, только предвкушать.
После еды взгляд гаснет, и она уходит в себя. Похоже, что от молока она хмелеет.
*
Повесили над кроваткой погремушку. Когда я подхожу и начинаю греметь ею, дочка постепенно сосредотачивает взгляд… на мне, а вовсе не на погремушке. То ли врождённая склонность к поиску первопричин, то ли неспособность связать звук с предметом. Я, конечно, придерживаюсь первой гипотезы.
*
Померили ей ползунки самого маленького размера. Она в них утонула. Впрочем, они и служат ей пока только лежунками.
Три месяца
*
Придумал способ прекращения плача — наверное, антипедагогичный, но действенный. Начинаю в ответ вопить сам. Дочка, изумлённая соперничеством, умолкает. Каприз и скандал превращается в игру.
*
С самого начала стараемся, согласно совету одной умной книжки, брать дочку на руки и играть с ней не тогда, когда она капризничает, а наоборот — когда ведёт себя хорошо. Похоже, она уже начинает понимать, что капризничать не очень выгодно. Вот и сейчас: поплакала, успокоилась, давай теперь поиграем.
*
Играем в прятки. Закрываю лицо руками, и дочка становится уморительно озабоченной. Открываю лицо. Она некоторое время осмысливает происшедшее. Потом улыбается. После многих повторений начинает реагировать быстрее. Поняла правила игры.
*
Щёлканье и чмоканье как средство общения уже её не устраивают. Предпочитает голос, речь, пение. Особенно ей нравится, когда с ней говорят в её тональности.
*
Обожает «приключения»: когда её несут в тот угол комнаты, которого она ещё не видела, когда появляется новый непривычный предмет, когда вместе с ней пускаешься бродить по квартире, когда на улице подносишь её к ветке дерева, чтобы можно было рассмотреть, — и так далее.
Четыре месяца
*
Все хлопоты с дочкой окупаются самой радостью общения с ней. Но самое удивительное — это то, сколькому можно научиться у этой крохотули. Вместе с ней начинаешь заново видеть мир, заново его слышать и заново понимать.
*
Плачем меня подманить трудно, поэтому ей приходится изобретать другие способы. Заметила озабоченность тем, что она сосёт палец, и пользуется этим. Тянет пальцы ко рту и хитро косится на меня: сейчас подойдёшь, папочка, как миленький…
Пять месяцев
*
Пытается ползти: раскидывает руки, как крылышки, в стороны и ожесточённо дрыгает ногами. Первые свои миллиметры проползла назад.
Если подставить ей под ноги упор, отталкивается от нег, чтобы метнуться вперёд — и… плюхнуться лицом в подстилку.
*
Иногда, лёжа в хорошем настроении, зовёт: «Э-э-э!..» — глядя в мою сторону. Когда отзываюсь и подхожу, ликованию нет границ.
Шесть месяцев
*
Первый раз понесли её в поликлинику в костюмчике и без коляски: сидя на руках. Открытие нового мира! До самого возвращения домой глубокомысленно и сосредоточенно таращилась на всё окружающее. Не отзывалась ни на какие заигрывания. Не мешайте, не до вас.
*
Впервые сама проползла вперёд сантиметров тридцать, крючась и переваливаясь. А два дня спустя ползала уже почти профессионально.
Семь месяцев
*
Научилась прятаться: задёргивает лицо простынкой, тут же открывается и бурно радуется нашему удивлению. Повторяет снова и снова. Или это она мир от себя прячет, а потом радуется новому его обретению?
Для неё вообще очень важны ритмические повторения действий. Наверное, так легче приспособиться, легче понять и усвоить — когда знаешь чего ожидать.
*
Сегодня ночью видел младенца-лунатика! С закрытыми глазами дочка ползала по своей кровати. Что бы это значило? Иногда мне кажется, что её сон и бодрствование гораздо ближе друг к другу, чем у нас, взрослых.
*
Только что научил её доставать привязанную игрушку, вытягивая её за верёвочку из-за кровати. Я в восторге, а она уже пользуется этим совершенно деловито. Для неё овладеть чем-то новым — не событие.
*
В трамвае сидящий рядом дядя начал умилительно сюсюкать. Дочка смотрела на него с явным недоумением: она привыкла к нормальному человеческому разговору. Дядя, сюсюкая до изнеможения, стал совать ей трамвайный билетик. По-прежнему спокойное недоумение. Тогда, решив во что бы то ни стало добиться взаимности, он протянул ей блестящий портсигар. Дочка холодно смерила взглядом дядю вместе с его портсигаром — и отвернулась к окошку.
Восемь месяцев
*
Сегодня первый раз сажали на раскладной стульчик. Возили на нём по квартире. Безмолвный восторг. У неё вообще резко разграничены общение (с выражением разнообразных эмоций) и созерцание (с полным их исчезновением).
*
Нередко уже орудует сама ложкой. Пюре летит во все стороны, суп разливается, но иначе ведь не научиться. «Ну что, поедим?» — говорю я, вручая дочке ложку. И начинается ПОЕДИМОК!..
*
За несколько дней столько событий: научилась сама садиться, научилась хлопать в ладоши, прорезался первый зуб, а теперь ещё научилась сама вставать. Как она успевает за своими изменениями?..
Правда, иногда не успевает. Научилась садиться из лежачего положения и вставать из сидячего. А вот садиться из стоячего — не умеет. Встанет в кроватке, постоит и начинает хныкать от скуки: игрушки ведь остались внизу…
Девять месяцев
*
Играем в большой надувной мяч — катаем друг другу, вдвоём или втроём. Когда мяч подкатываемся к дочке, она впадает в ажиотаж и начинает бурно от него отмахиваться, иногда нечаянно по нему попадая. Впрочем этих случайных ударов вполне достаточно, чтобы поддерживать оживлённую игру.
*
Стягивает у себя с головы надетую в игре кепку, но тянет не вверх, а вниз. Тянет сосредоточенно, двумя руками и столь усердно, что сама себя валит, утыкаясь носом в диван.
*
Закашлялась, когда пила воду. А меня угораздило передразнить. Она страшно обрадовалась новому виду общения, и развернула в ответ передо мной целую гамму возможностей кашля: от заискивающего покашливания, приглашающего присоединиться к новой игре, до требовательного надрывного кашля (когда я отошёл).
Десять месяцев
*
Включил магнитофон с записью дочкиных «па» и «ма». Она сидела в этот момент со мной на кровати, услышав свой голос, взволновалась чрезвычайно. Бросилась ко мне на руки, показывая, что хочет к магнитофону. Когда запись кончилась, потребовала включить её снова и долго с удовольствием вела какую-то беседу с собственным голосом.
*
Расширяет лексикон. Говорит нечто похожее на «дай» и «на», только часто их путает — так же, как «папа» и «мама».
*
Становится общительнее с чужими. В трамваем уже сама заигрывает с дядями и тётями.
*
Первый раз услышал, как дочка, не научившись ещё толком говорить наяву, говорила во сне. Не просыпаясь, чётко сказала «папа» и «да-да».
*
Она уже учится открывать дверцы шкафов и ящики стола, а мы постепенно приучаемся крепче их закрывать — чтобы потом не было лишних «нельзя».
Одиннадцать месяцев
*
В последнее время стала, вызывая нас на общение, специально хохотать: широко раскрывает рот и выдавливает из себя нарочитые смешки. Как ни трудно, стараемся не показывать виду, что нас это забавляет, и не обращать на неё в этих случаях внимания.
*
Под музыку начинает напевать «та-та-та» и плясать, стоя в кроватке. В репертуаре два танца: твист (энергичное кручение корпусом из стороны в сторону), и «русский» (глубокие напряжённые приседания).
*
В целях самообороны приходится вводить какие-то правила, ограничивающие ребёнка. Нельзя, например, вышвыривать посуду из буфета на пол. Но самим хочется, чтобы дочка больше попробовала. Поэтому почти из всех таких правил порою делаем исключения, следя лишь за тем, чтобы исключения не стали привычкой, не превратились в новые, неправильные правила. Давай сегодня всё-таки пошвыряем посуду из буфета (миски, кастрюли, крышки). И сколько восторга от этого нового хулиганского познания! А завтра, послезавтра и вообще — пусть вернётся на место скучное необходимое правило.
Один год
*
Расхаживая с ней по квартире (сначала держал её за обе ручки, теперь за одну), обязательно заходим в тёмный чулан. Сейчас это очень интересно, а потом, глядишь, и темноты не будет бояться…
*
В последние дни пару раз устраивала истерический плач «на зрителя». Плач быстро затихал, поскольку зрители, скучая, расходились.
Её плачи, капризы и обиды вообще не длятся подолгу. Достаточно оставить её в покое или проявить лёгкое участие, отвлекая каким-нибудь пустяком — и она успокаивается. Мне кажется, это потому, что обида для неё чаще всего является только эмоциональным переживанием, а не средством воздействия на окружающих. Она и до сих пор иногда пробует её использовать как средство, но мы с самого начала старались лишить её такой возможности.
*
Два любимых слова: «тай» (дай) и «тó-и-та?» (что это?). Просит всё, что ни увидит. Отказам особенно не огорчается. Нельзя, так нельзя, но в конце концов ведь дадут что-нибудь. «То-и-та?» может петь до бесконечности, по нескольку раз перебирая все окружающие предметы.
Один год один месяц
*
Учим её кивать в знак согласия. Смысла она никак не поймёт, но игра её вполне устраивает, и она всем телом энергично раскачивается вперёд и назад.
*
Как бы она ни плакала, её почти всегда можно остановить вопросом: «Что это?». Она мгновенно замолкает и тут же, ещё со слезами на глазах, включается в процесс познания.
Один год два месяца
*
Вирусный грипп, судороги, температура за сорок. Три недели в больнице. Уколы, переливание плазмы. Посещать не разрешалось. В больнице она не разговаривала вообще, но в день выписки заговорила с нами, как ни в чём не бывало. Впрочем, появились и новые познания: открыла рот, показал на него пальцем и очень чисто протянула «а-а-а» (врачи научили).
*
Интересная вещь: чем дочка старше, тем меньше она кажется. Может быть, это потому что она начала ходить и тем самым перешла из горизонтального измерения в вертикальное. Но скорее дело в том, что младенец — совсем иное существо, к нему неприменимы сравнения. Когда ребёнок подрастает, он становится ближе по природе к взрослым, и его отличия от них становятся приметнее.
Один год три месяца
*
Нажимаю дочке на носик, как на кнопочку звонка:
— Дзинь! Хозяин дома.
— Да.
— Дзинь! Гармонь готова?
Она должна ответить «да» на этот вопрос и потом на следующий («Поиграть можно?»), после чего я беру её за ушки и «играю на гармони». Но она не выдерживает столь длительной церемонии и уже сейчас вместо ответа начинает дёргать себя за уши и самозабвенно напевать «ля-ля-ля».
*
Сопоставлять умеет лучше, чем различать. Понимает, например, что радио и резиновый жираф похожи тем, что издают звук. Зато все мужчины для неё — «папа», хотя и слово «дядя» она уже знает.
Один год четыре месяца
*
Бабушка научила внучку новой игре. Поглаживает ей руку, ласково приговаривая: «Заинька, заинька, заинька…» Потом внезапно хлопает по руке: «Лисичка!» Игра понравилась, хотя зазвучала по-новому: «Тá-та-та… — бах!»
*
Увы, первый обман. Я вошёл в комнату в тот момент, когда дочка теребила наушник от транзисторного приёмника, что мы ей запрещали, хотя и не слишком строго. Увидев меня, она тут же бросила наушник, схватила первую подвернувшуюся игрушку и протянула её мне с демонстративно громким: «То-и-та?»
*
Играет с небольшим настольным зеркалом. Смотрит в него, видит себя, потом осторожно заглядывает на другую сторону зеркала. Там никого нет, и дочка изумлённо восклицает: «Тю!» И так много раз подряд.
*
Гуляли в парке. Вселенское родство: все мужчины у неё «папа», женщины постарше «баба», а помоложе — «мама».
Один год пять месяцев
*
Когда дочка чего-нибудь хочет, она теперь решительно и вызывающе говорит: «Да». Нам предоставляется угадывать, какой вопрос она опередила своим положительным ответом. «Чего ты хочешь? Пить? Кушать? Гулять?…»
*
Если ей достался карандаш, будет исчерчено всё, что попадёт под руку. Изрисовала свой стульчик, дверь комнаты и даже свой фартучек — прямо на себе.
*
Начала ходить в ясли. Пока единственное серьёзное осложнение — еда. Мы никогда не заставляли её есть, когда не хочется, а в яслях надо. Но ничего, за несколько дней приспособилась
Один год шесть месяцев
*
В яслях ей нравится, хотя бывают и «ситуации». Вчера к ней в группе подошел мальчик, нежно её обнял и горячо… укусил. Ротик у него оказался немаленький, так как укус занял всю щёку.
*
Такая мера наказания, как шлепки, оказалась в применении к дочке бесполезной. Дочка словно терпеливо пережидает нашу слабость. Иногда даже кажется, что на губах у неё таится лёгкая улыбка, будто она подозревает, что это особая разновидность игры, несмотря на раздражённый родительский голос.
Гораздо больше, чем она, своего раздражения боюсь я сам. Поэтому я стараюсь, чтобы любое наказание, если уж без него никак не обойтись, было не выплеском моих эмоций, а просто следствием нарушения правил. Причём правил уже известных, а не только что объявленных.
*
Процедуры, которые могут показаться неприятными, всегда хочется облечь в какую-нибудь увлекательную форму. Но тут тоже, оказывается, нельзя перебарщивать. Уже несколько дней приходится мазать ей нос и глаза. Мы обставили этот процесс таинственными движениями и приговорами так удачно, что теперь дочка иногда начинает плакать, когда мазанье заканчивается.
Один год семь месяцев
*
Интересно, как вдруг приходит черёд той или иной другой игре. Вспоминаю, как вдруг дочка начала играть в своё время (около года) деревянной пирамидкой. Теперь внезапно пришёл черед кубиков. Домов она ещё из них не строит, но подолгу сидит, перекладывая их, выстраивая в ряд, передвигая, выравнивая…
Конечно, вряд ли можно угадать, какой игрушке приспел момент. На всякий случай приходится опережать развитие.
Один год восемь месяцев
*
Кормили пшеном голубей и воробьёв на улице. Дочка носится за ними без устали, но когда голуби подлетают слишком близко — боязливо отодвигается. К большой стае голубей она подойти не решилась. Издали протягивала им пакет с пшеном и отчаянно кричала: «На!..»
*
Обнаружила дырочку на джинсах у меня на коленке. Жалеет меня: «Бо-бо папа…»
*
Переехали на новую квартиру. На старой она уже умела играть одна, здесь приходится приучать заново. Дом новый, и со всех сторон то и дело доносятся пугающие стуки обустраивающихся жильцов: «Дядя бах-бах». Но уметь побыть одной необходимо, и мы терпеливо возобновляем прежний её навык.
*
Уморительно пьёт ложкой чай, заботливо с каждой ложкой приговаривая: «Пей, Ава» (так она себя называет вместо «Аня»).
Один год девять месяцев
*
Научили то ли нюхать цветы, то ли притворяться, что нюхает. По-видимому, ей это понравилось как некий спектакль. Даже видя цветы издали, на клумбах, демонстративно их «нюхает» и изображает на лице блаженство.
*
От попыток научить её двум-трём буквам осталась пока только буква «О», которую она ищет и узнаёт везде (хотя, с другой стороны, эта буква стала у неё символом букв вообще).
Показывает на букву «П»: «Бо-бо О!..» То есть «П» — это больная, поломанная «О».
Один год десять месяцев
*
Любимое слово: «пака» (палка). Это и деревья, и чёрточки, и все достаточно длинные предметы.
*
Ей не очень нравится раздеваться ко сну: всегда хочется ещё поиграть. Поэтому раздевание у нас тоже стало игрой. Каждую снятую одёжку мы тут же надеваем на большую куклу.
Дальнейшее укладывание тоже стало неким ритуалом, включающим все необходимые действия (она сама «угадывает», что делать дальше) вплоть до финального «комочи очи» (спокойной ночи).
*
Смотрит на воду, закрутившуюся в ванне воронкой: «Ля-ля-ля кап-кап» (пляшет вода).
*
Изредка у неё происходят необъяснимые смены настроения. То вдруг впадает в прострацию, о чём-то задумывается и смотрит сквозь тебя невидящими глазами. То без всяких видимых причин на что-то обижается, отходит в сторонку, надувает губы и молчит.
*
Утром в яслях, пока я её раздеваю, хлопочет с одеждой и весело со мной болтает. Но стоит ей перешагнуть порог игровой комнаты, как она словно погружается в другой мир. Не плаче, но забывает и попрощаться. Даже когда воспитательница поворачивает её говорит: «Попрощайся с папой», — она, прощаясь, смотрит уже на что-то совсем другое и думает о другом.
Один год одиннадцать месяцев
*
За последние две-три недели произошло бурное развитие речи. Почти всё услышанное старается повторить сама. Часто при этом переставляет звуки. Некоторые слова так и входят в её обиход. (надеюсь, что временно): «онга» вместо «нога», «геби» вместо «беги», «семина» вместо «машина» и т. п.
*
Обожает играть в прятки. Находит того, кто от неё спрятался, и тут же норовит спрятаться там же. Убедить её прятаться в другом месте нелегко.
Два года
*
Гашу свет, держа дочку на руках. Слыша едва различимый шопот (не ко мне обращенный, а как бы думанье вслух): «Тю папи» (нет папы). Зажигаю. Тот же тихий шопот: «А-а-а папа» (вот папа).
*
Со счётом вышло смешно. Начали учить её различать «один» и «два» предмета, но потом кто-то из нас не удержался и ввёл еще и «три». Эффект был поразительный. Она сразу же стала игнорировать «два», а различает теперь «дин» (один) и «тли» (три, но в смысле «много»).
*
Во время болезни играла с мамой и пришла в восторг от маминого обращения к куклам: «Здравствуйте, дети». Теперь, входя на кухню ужинать, величественно приветствует нас, родителей: «Дасьте, дети…»
Часть 2. Чуковский возраст
Книга Чуковского «От двух до пяти» доставила мне немало радости ещё задолго до того, как мне пришлось заглянуть в этот мир на отцовских правах. Вскоре после того, как дочкин возраст перевалил за два года, я вспомнил про эту книгу, заметив, как стали меняться записи. Технические подробности уже почти не отмечались, успеть за развитием словарного запаса стало невозможно, и проблемы обращения с ребёнком всё больше стали вытесняться неожиданностями общения с ним.
Не знаю, насколько эти записи удачны в литературном отношении. В одних случаях я позволял себе сохранить детское произношение слов, в других мне оно казалось несущественным и я пользовался обычной орфографией (хотя дочка по-прежнему говорила как могла). Может быть, не все эпизоды могут заинтересовать постороннего человека. Но для меня эти страницы стали ещё одной главой нескончаемой жизненной книги «От двух до пяти», из которой столь удачно выписал когда-то свои главы Корней Иванович Чуковский.
Два года один месяц
*
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.