Бесплатный фрагмент - Яна

А что потом? Фильм первый

Травинка пробивается на свет

сквозь маленькую трещинку в асфальте,

травинка как-то чувствует про свет!

Наблюдение юного натуралиста

ЯНА

Вечер угасал так тягостно… Впереди опять бессонная ночь, и настроение было ни к чёрту.

Чуть помедлив, она открыла большую дорожную сумку, под завязку набитую деньгами. Повертела в руке пачку пятитысячных, задумчиво пошелестела купюрами и вдруг услышала чьи-то шаги.

Там, на лестничной площадке, будто кто-то подошел к двери. Может, это он?! Тревожная радость всколыхнула грудь, заметалась и тонкой дрожью пробежала по телу. Сейчас позвонит. Она оглянулась, замерла и прислушалась. Сердце трепетно стучало по вискам. Вот сейчас он нажмет кнопку и позвонит. Но никто не звонил. Показалось. Вроде всё тихо.

Она повернулась, разжала стиснутые пальцы, и пачка купюр упала на стол. Рядом она положила вторую, затем третью…

Нет, но она же слышала, она слышала эти шаги! Почему он не звонит? Она бросилась в прихожую, запыхавшись от волнения, распахнула входную дверь — никого. Пустота коридора, гулкое сердечное эхо и никого. Она захлопнула дверь и, пытаясь обуздать дыхание, прижалась к ней спиной. Подошел, постоял и ушел. Нет, он бы не ушел, он бы не смог. Значит, это не он. Тогда кто? Никто. Показалось. Надо спешить.

Она торопливо вернулась в гостиную, опрокинула сумку, вытряхнула все деньги на стол и принялась считать, складывая пачки в столбики по четыре миллиона. Не досчитав, бросилась собирать вещи в маленький чемоданчик на колесиках. Она лихорадочно металась среди разбросанных всюду вещей, не зная, что схватить, кидалась из комнаты в комнату, внезапно вернулась к деньгам, крепко сдавила виски ладонями и прошла на кухню. Выпила сразу две таблетки, заварила кофе, устало опустилась на стул и закурила.

На кухне бардак, в квартире всё вверх дном. После обыска она так и не смогла заставить себя прибраться. Теперь уже не до этого, да и раньше, в общем, было уже ни к чему. Сейчас нужно торопиться, спешить. Пересчитать деньги, быстро собраться и в путь.

Она глубоко затянулась, тонкой струйкой выпустила дым, задумалась. Пересчитать деньги, собрать чемодан и куда? Впереди будто и не было ничего. Она вдруг вспомнила себя молоденькой девушкой, решительной, наивной и смелой. На душе стало светло, тоскливо и грустно.

Давно ли это было?..

СЕМЬ ЛЕТ НАЗАД

По оживленной улице в свете рекламных огней привычным темпом прыгающей походки с рюкзаком на плече шел молодой человек в очках. Это Евгений, ему всего двадцать три, а он уже удачливый финансист и подающий надежды прогрессивный общественный деятель — кумир молодежи. У него длинные волосы, хорошее настроение и обаятельная улыбка.

Евгений ещё в детстве понял, что все его желания имеют общий эквивалент. Чуть позже он узнал, что эквивалент сосредоточен в сфере политики и финансов. Именно там, как казалось ему, источник свободы и самых невероятных возможностей.

Своё восхождение начал Евгений с финансов и постепенно приближался к надстройке. Он знал, что миром правят идеи, но все флаги были разобраны, роли расписаны, и путь на сцену охранялся очень строго. Евгений всё же заметил свободную нишу и стал активно вербовать сторонников. С лозунгом «Свобода превыше всего!» он быстро набирал популярность среди молодежи. Но после дружеской беседы с компетентными людьми Евгений понял, что и на этом пути каждый шаг, как по минному полю, каждый жест, как рисковая сделка на бирже. Он, конечно, удачлив, но всегда нужно быть осторожным, чутким, внимательным к свежему ветру и знакам, особенно к тем, что доносятся свыше. Евгений решил, что пока в первый ряд торопиться не надо, и ограничился укреплением социальной базы. Вот года через три-четыре, когда его сторонники вступят в права, вот тогда и придет его время.

Но время, оглянувшись на него, с недоумением качнуло головой и пожало плечами. Ведь этот последний вагон, куда он так резво вскочил на подножку, этот вагон был отцеплен и направлен в тупик.

Евгений думал иначе, он хоть и сбавил обороты, но агитацию и пропаганду продолжал, терпеливо наращивал рейтинг. Параллельно спекулировал на бирже и обрастал клиентами.

В общем-то всё шло отлично. Текущий профит радовал душу, банковский счет возрастал неуклонно, и через полгода можно будет подумать о собственной квартире. Одну комнату он отведет под кабинет, другую под библиотеку, гостиная должна быть просторной, и ещё нужна небольшая уютная спальня, но всё это, конечно, мелочи, цветочки. Главное — всё же авторитет и растущее влияние среди молодежи, именно это позволяло ему строить поистине грандиозные планы с далеко идущими целями. Всё получалось, и профит, и рейтинг, и банковский счет — всё было супер.

Вполне уверенный в завтрашнем дне, Евгений шел к остановке автобуса и по привычке улыбался встречным лицам. Сверкающий блеск рекламных огней поднимал и без того ликующее настроение. Впереди блестящие перспективы, интересная жизнь и бесконечно счастливые дни.

Услышав сигнал входящего сообщения, Евгений остановился и пару раз пробежал глазами по тексту. «Вышегорский район, это же этот… — чуть задумавшись, он поднял голову к небу. — Ну, конечно, это же машзавод „Титан пресс“, — вспомнил он. — Что же, тогда… падающего подтолкни», — подумал Евгений.

Как монетизировать эту информацию он понял сразу, но внезапно возникшая схема представлялась ему слишком сложной. Нужно было срочно придумать что-нибудь проще. Варианты один за другим уже вертелись в голове, ему оставалось только выбрать самый эффективный. Евгений выбирал и, стараясь ничего не упустить, обдумывал каждую мелочь.

В этот неподходящий момент к нему подошла Яна, хрупкая, нелепо одетая девушка с непосредственным взглядом.

— Хочешь кофе? — спросила она. — Я могу составить тебе компанию.

— Секунду, — решительным жестом Евгений прервал незнакомку и ещё раз перечитал сообщение.

Яна не ожидала такого «стоп!» на первом слове и слегка возмутилась, и слегка растерялась.

Каких-то пару минут назад она даже представить себе не могла, что он — это он. Но когда увидела его среди прохожих, сразу решила, что лучшее — враг хорошего. Парень полон сил, достаточно образован, доброжелателен и, скорее всего, внимателен к людям. Без сомнения, он будет рад знакомству. А он даже не взглянул! Отмахнулся, как от мухи. Нет, к мухе бывает больше внимания, если, конечно, она достаточно назойлива. Яне совсем не хотелось быть мухой, тем более назойливой, но тащиться на вокзал, ждать электричку, потом ещё по лесу к отцовскому дому пешком, а уже темно, и скоро ночь. Но главное совсем не в этом! Сегодня она поставила перед собой задачу стратегическую. Парень, конечно, так себе — хлюпик в очках, но очки ему идут…

— Простите, вы что-то сказали? — подняв голову, спросил Евгений и привычно улыбнулся.

— Я спрашиваю, не хочешь ли ты кофе? — уже без прежнего задора повторила вопрос Яна и сразу добавила: — Если да, могу составить тебе компанию.

— А если нет? — спросил Евгений.

«Он что, грубит? — подумала Яна. — Если нет, то пошел к чёрту!» — вертелось на языке, но она сдержалась и тихим голосом произнесла:

— Могу заплатить, если это проблема…

Она немного сникла, всё пошло не так, не заладилось с самого начала, и огонек в глазах её заметно потускнел.

— Простите, мы знакомы? — на всякий случай спросил Евгений.

— Разве это важно? — вслух подумала Яна. — Если чего-то хочешь — делай! Иначе никогда не достигнешь намеченной цели, — затухающим голосом сказала она.

— Значит, ты хочешь кофе? — уточнил Евгений.

— Конечно, нет! При чём тут кофе?! — оживилась Яна.

Взяв себя в руки, она вновь ощутила прилив сил. Без этой волны азарта трудно быть убедительной. Яна умела возбуждать в себе эту волну, но напряжение сил часто приводило её к срыву в беспомощность. А вот этого сейчас она не могла допустить. Ведь она же решила, что пришло время, что именно сейчас ей нужен настоящий друг, с которым можно было бы строить планы и двигаться к цели, а цель, как она полагала, у всех одна. Но пробиваться в одиночку… нереально, нет, ей обязательно нужен друг, опора, помощник. И его, этого друга, она должна выбрать сама, не полагаясь на случай, именно сама.

Из нескольких десятков лиц, в которые Яна пристально вглядывалась в этот вечер, она отметила Евгения. Его тощая фигура, энергичный пружинистый шаг, обаятельная и вместе с тем загадочная улыбка, да и очки прекрасно сочетались с осмысленным взглядом, очевидно, что он далеко не глуп. Но самое главное, что он остановился — это был знак!

И вот теперь, когда он предложил ей кофе… Конечно, нет! Какой кофе? При чём тут кофе? Она с готовностью начала излагать ему свой план, демонстрируя тонкую книжку в мягкой обложке.

— Вот книга, там… чтобы добиться успеха, чтобы… Короче, ставь цель, делай шаг, решай проблему. Понимаешь, если просто читать… и что? Просто читать — это падать в осадок, это значит отстой.

— И при чём тут я?

Евгений всегда уставал от пустой болтовни. Но Яну уже понесло.

— Ну, все же стремятся к успеху! Посмотри, все бегут, а ты остановился. Я стояла там, под фонарем, читала на этой странице. В одном месте, в одно и то же время — это знак! Я смотрела на тебя, а ты посмотрел на меня!

— Честно говоря… — замялся Евгений.

— Честно говоря, — перебила Яна, — тебе нужно быть внимательнее. Ты улыбался, но ты весь такой в себе, а кругом люди. Нужно коммуницировать, искать совместный интерес, общаться, например, под кофе.

«Она уже ставит оценки и учит меня жить, — подумал Евгений. — Это перебор».

— Всё-таки ты хочешь кофе, или я чего-то не понял?! — с тяжелым вздохом произнес он.

— Нет, конечно, нет, в смысле да, я же только что сказала, при чём тут кофе! — возмутилась Яна.

Она раздражала его всё больше, и он не смог этого скрыть.

— Слушай, почему я до сих пор с тобой разговариваю?

Этот вопрос он задал хоть и вслух, но, конечно, себе. При этом ему стало как-то неловко, он вдруг увидел, что эта напористая, наглая девушка на самом деле есть нечто простое, нежное, ранимое и беззащитное. Евгений улыбнулся.

«Он улыбается всем, нет, только тебе… — пронеслось в ушах Яны из какой-то песни. — Кажется, он ничего не понял».

— Смотри, — сказала она, — все спешат, видишь, они при делах. Но у них ничего не получается, а ведь у каждого есть шанс, только нельзя стоять, пойдем!

Яна решительно взяла его под руку и потянула вперед, увлекая в вечерний поток спешащих по домам.

«Бедная девочка! — подумал Евгений, глядя на её книжку в мягкой обложке. — Как же всё-таки действует на людей это бульварное чтиво!» Он поймал себя на мысли, вернее, на желании обнять эту хрупкую несчастную девушку, но не так чтобы… а по-дружески, пожалеть, утешить, сказать, что всё будет хорошо. Потом бы уйти, но они уже шли под руку, и оттолкнуть эту детскую, как ему показалось, наивность неофита, он уже не мог и сопротивляться не стал. Тем более что она так забавно тарахтела.

— Я учусь в театральном, — продолжала Яна. — Это к тому, чтобы ты не думал, что я какая-то там… но дело не в этом. Да, я должна быть наблюдательной, убедительной и так далее… Но обстоятельства, случай! Ставь цель — куда шагать? Секрет в том, что в жизни главное — быть в тренде! А там просто держись сильного, лови момент, и ты первый!

Она только-только поступила в театральное училище, поступила уверенно, сама, без протекции. Да и откуда протекция у девушки из леспромхоза?! Она всё должна делать сама. Она привыкла. Она уже знает, что проблемы нужно решать по мере их поступления и что самый длинный путь начинается с первого шага. Она готова шагать, она уже делает эти шаги, но какой из них первый? — неизвестно. А пока: они идут к остановке, и Яна продолжает говорить слова:

— Подогнать обстоятельства под себя, продавить, прогнуть! Или, наоборот, себя так настроить, чтобы как-то изменить, знаешь, даже сломать, а что? Да, сломать, но пробиваться, двигаться к цели, во что бы то ни стало добиваться своего, и никогда не сдаваться, и уж конечно не сломаться, в этом же всё дело, в этом, понимаешь!

Слова сливались с уличным шумом, они прыгнули в уходящий автобус, который, с трудом сомкнув свои двери, втиснулся в поток слепящих фар.

Глава 1

СЕМЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Поздним вечером, дождавшись разрешающего сигнала светофора, новенький серебристый «Лексус» нервно рванул с перекрестка. За рулем Евгений. К его длинным волосам добавились жидкие усики с такой же бородкой, линзы в очках стали чуть толще, а вот улыбка — чуть реже.

Яна заметно преобразилась, превратившись в стильную, симпатичную, не лишенную светского блеска девушку.

— Я ушла из театра, чтобы жить, Женя, жить! А не ограничивать себя набором твоих идиотских умозрений.

— Послушай, что значит жить? А во-вторых, это твое «не ограничивать» и мои возможности… Я стараюсь, делаю всё, что в моих силах. Но ты хотя бы, пожалуйста, не навязывай мне свои взгляды.

— Я не навязываю, Женя, зачем тебе эти рамки? Ты же всегда говорил о свободе!

— Моя свобода заканчивается там, где начинается чужой локоть.

— Это не работает, Женя! Твои принципы ограничивают только тебя. Локоть соседа врежет тебе в ухо и спихнет с трассы на первом же повороте — в аут!

— Ты не понимаешь, — с досадой сказал Евгений, — это философия жизни, концепт. Слова и дела не должны расходиться. Я утверждаю свободу как высшую ценность, а принцип ненасилия — это основа свободы!

— Не сходи с ума, Женя! Ты же знаешь, что жизнь — это action! Значит, активность, действие, то есть агрессия. Локти для того и нужны, чтобы двигать, чтобы приближаться к цели, иначе тебя задвинут, да так задвинут, что и костей не соберешь. Когда идешь вперед, нельзя тормозить, нельзя останавливаться, нельзя, чтобы тебя догнал какой-нибудь урод, потому что…

Евгений нажал на тормоз, и Яна, едва успев вытянуть руки, уперлась в переднюю панель.

— Приехали, — буркнул Евгений, отвернувшись в сторону.

— Зайдешь? — проглотив недовольство, спросила Яна.

— Нет, — жестко сказал Евгений.

— Женечка, не сердись, не подводи меня, придумай что-нибудь, ты же можешь!

— В лучшем случае через месяц, — сказал он.

— Какой месяц, Женя! Ты же знаешь, деньги нужны вчера. Женя, я в тебя верю, постарайся, пожалуйста, хорошо?! Договорились?!

Яна невинно улыбнулась. Какое-то время она держала улыбку и, не дождавшись ответа, решила, что молчание — знак согласия.

— Ну, всё? До завтра? Пока-пока! — Она чмокнула его в щеку и вышла из машины.

Когда Яна ушла из театра, Евгений помог ей закончить бизнес-школу и устроиться в банк. И хотя все попытки хоть как-то натаскать её по финансам и кредиту провалились, Яне удалось продвинуться и возглавить кредитный отдел, в том числе и потому, что клиенты велись на любой продукт из её рук. Считает она до сих пор плохо, но андеррайтинг определяет безошибочно, на глаз.

Вместе с тем её когда-то былая непосредственность всё больше вытеснялась ростками высокомерия.

Женя, конечно, хороший парень, но как спутник по жизни… не тянет. Да, он близкий, почти родной человек, он до сих пор полезен, но Яна, как ей уже тогда казалось, должна смотреть дальше.

Поднявшись на девятый этаж, Яна зашла в свою новую трехкомнатную квартиру, обустроенную в стиле хай-тек, скинула босоножки, бросила на диван свою сумочку и… В дверь постучали…

«Женя! — подумала она и кинулась открывать. — Наверняка он что-то придумал, нашел, принес… Возможно, прямо сейчас всё уладится!» — Она почти повернула барашек врезной щеколды… — «Почему он стучит, а не звонит?» — пронеслось в голове.

Дверной звонок у Яны особенный, посторонний мог и не заметить стилизованную кнопку, расположенную там, где ручка, но Женя об этом знал.

Стук в дверь повторился ещё настойчивей и громче. — «Это не Женя», — поняла Яна и осторожно заглянула в глазок.

За дверью стояли два подозрительных незнакомца. «Коллекторы, — догадалась Яна. — Пришли вышибать долги. Бандиты. Дождалась. Значит, Лёва всё-таки скинул мою ипотеку, продал, сволочь. Как он мог?! Надеялась, дура, поверила, что спишет как невозврат. Идиотка. Что же теперь? Что теперь делать?» — думала Яна, подпирая дверь, в которую с другой стороны настойчиво стучали кулаком.

***

Через два часа из темноты соснового леса двое в черном волокли по земле бездыханное тело. Они появились в слабом свете уличного фонаря, затащили тело в деревянное здание свинарника и бросили в зловонную жижу.

***

Ещё через час у горящего свинарника хаотично метались люди. Их потные, грязные от сажи лица освещались бликами огня. Среди них заметно выделялся отец Яны — Лесник, временно исполняющий обязанности председателя леспромхоза. Он пытался руководить тушением пожара, но из-за треска, криков и прочего шума его громкий голос был едва слышен:

— Багор, сюда! Быстро сюда! — осипшим голосом кричал он.

Мужчина в брезентовом плаще и рукавицах зацепил багром деревянные ворота. Ворота слетели с прогнивших петель. Мужчина нахлобучил на голову капюшон и забежал в горящий свинарник, из которого с визгом побежали свиньи.

Механик пытался запустить дизельный насос, который затарахтел и, фыркнув водой из шланга, заглох, затарахтел и снова заглох. Механик со злостью ударил его ногой.

Выплеснув очередное ведро воды в окно горящего здания, мужчина в куртке швырнул пустое ведро на землю.

Пламя уже полностью охватило крышу, и люди беспомощно смотрели на всепожирающую стихию огня.

— Вот оно как, — вслух подумал Лесник. — Вот и нет фермы. Сгорела.

«Так и пилорама… — думал он уже молча, — да и дома-то почти все деревянные, сколько уж погорело… так и всё что хошь, не ровен час… — Тут он почему-то вспомнил о дочери: — Как она там? Всякое может быть… Хоть бы приехала повидаться…»

Помочь он ей ничем не мог, она и не приезжала. Он знал про Евгения, был как-то у них на съемной квартире, один раз был… и больше не ездил, не хотел. К тому же в леспромхозе сплошные передряги — то одно, то другое, странные дела, вот и пожар опять — с чего вдруг?

Удивляться тут было нечему, пожары уже стали для всех чем-то привычным, и в колхозе, и в леспромхозе, да и в районе все уже знали, что это не пожары, а поджоги. Но Лесник всё же удивлялся, и не пожарам и поджогам, а совсем другому удивлялся. Погорельцы продавали свои участки, паи в общем хозяйстве и разъезжались кто куда. Это было странно, не то странно, что продавали, это как раз понятно, а то, что нашелся ведь какой-то покупатель на сгоревшие избы, и деньги платил, мало платил, но платил.

За погорельцами потянулись и другие сельчане. Многие уехали, особенно когда председатель леспромхоза сбежал, вместе с пиломатериалом сбежал, сволочь. Многие тогда уехали, очень многие, но не все.

Когда Лесник взялся исполнять обязанности председателя, собрались мужики, все, кто остался, стали думать, как им хозяйство удержать? Задача нелегкая. Рабочих рук уже давно не хватало, техники раз-два и обчёлся, а исправной и того меньше, запчастей нет, хоть на металлолом сдавай, поэтому часть заброшенных сельхоз земель решили продать. А кредитов в банке решили больше не брать, удавку на шею не накидывать, под ярмо не прогибаться. Весь прошлый урожай на погашение ушел, и то не хватило, пришлось землей рассчитываться, что в залоге была. Добрую землю отдали, плодовитую, до сих пор жалко. Через пару лет совсем зарастет, жалко. Наработались, а в итоге: ни земли, ни урожая. Вышло будто артель «Напрасный труд». Да ещё и погорело столько. Хорошо хоть мужики не раскисли, ещё крепче стали. Для защиты поселка за ружья взялись, дежурство организовали. По бандитам даже пострелять пришлось из засады. От налетчиков отбились. Слава Богу, не убили никого. Пожары вроде бы прекратились, и вот — опять. Бандиты, видно, лесом обошли. Вот и нет фермы, сгорела. Такие дела… веселого мало. Лесник тяжко вздохнул, опустил голову и понуро побрел прочь.

На опушке леса горело деревянное здание свинарника, рухнула кровля, и яркая вспышка пламени взметнулась к небу.

***

В это же время пламя зажигалки, поднесенное к толстой сигаре, подсветило лицо хозяина шикарного особняка. В холодном сумраке большого кабинета Павел Янович грузно опустился в кресло у камина, в котором вместе с дровами горели только что брошенные туда документы. Пару листочков Павел Янович ещё держал в руке, но после некоторого раздумья, пыхнув толстой кубинской сигарой, отправил их к собратьям, в огонь. Бумага быстро превратилась в пепел.

Павел Янович понимал, что его влияние наткнулось на нечто жесткое, возможно, подобное ему самому. Он знал, что когда-нибудь придется держать оборону от молодых и голодных. Когда-нибудь, но только не сейчас! Сейчас ещё не время, ещё не родился тот негодяй, который посмел бы сунуть нос на его территорию.

Но кто-то же бросил ему вызов, и ведь понятно, куда потянулась эта грязная лапа… «Месторождение, какое странное слово, — подумал Павел Янович. — Чьё это место? Моё. Чего бы мне это ни стоило, это будет моё место… рождения».

Павел Янович бросил сигару в камин, встал и подошел к большому панорамному окну.

Холдинг «Интер групп» он собирал по зернышку, создавал с нуля, ну почти, почти с нуля, создавал, как и многие другие, всеми правдами и неправдами. Других уж нет, а он вот стоит на ногах твердо. Или не очень? Есть, конечно, вопросы, но когда их не было? Так, пустое…

В последнее время Павел Янович немного потолстел, оплыл и стал уставать. Ничего не поделаешь — возраст. В свои шестьдесят пять он вдруг почувствовал странную щемящую боль где-то в груди, в области солнечного сплетения. Это смутное ощущение тоски и какой-то тревоги выводило его из равновесия, иногда даже не давало уснуть. Ему стало казаться, что всё нужно делать не так, как-то иначе, по-другому, но как иначе, он не знал и по-другому не мог.

Внизу, к парадному входу, с визгом тормозов на вираже подъехал автомобиль его до сих пор неженатого тридцатисемилетнего сына.

«Может, если были бы внуки, — мелькнуло в голове Павла Яновича, — и… что-то ещё… должно быть что-то ещё…» — думал он, глядя, как, выскочив из машины, Анатолий торопливо взбегал по ступеням крыльца.

Павел Янович поднял взгляд на мрачное темное небо. Он попытался вернуть мысль, которая только что вроде витала где-то рядом, и, может, она ещё здесь, но в кабинет вошел запыхавшийся Анатолий и включил свет.

— Пап, мы подумали, — направляясь к столу, сказал он, — все меры приняты, но… — Анатолий наскоро перевел дух. — В общем, тебе лучше уехать. — Он посмотрел на часы. — Экипаж уже в порту. Если хочешь, Анна полетит с тобой. Запасные паспорта, на всякий случай, на обоих, — добавил Анатолий и положил два паспорта на стол.

— Мне уехать? — удивленно спросил Павел Янович, усаживаясь в рабочее кресло.

— На время, пока утрясется… — пояснил Анатолий.

— Завтра суд! — напомнил Павел Янович.

— Поэтому лететь надо сегодня, — логично, как нечто очевидное, заключил Анатолий. — Нельзя рисковать, это слишком… Мы решили, что сейчас это…

— Вы решили? — перебил Павел Янович. — С каких это пор кто-то стал решать за меня?

— Пап, лучше бы…

— Лучше бы ты не делал глупостей! Мне не пришлось бы разгребать это дерьмо! — Ударив ладонью по столу, Павел Янович встал и зашагал к выходу. — Уехать! — на ходу сказал он и обернулся. — Если я уеду, тебя разденут до нитки, раздербанят так, что… охнуть не успеешь! Где Наташа?

Анатолий пожал плечами. Павел Янович молча ругнулся, махнул рукой и вышел из кабинета.

***

Обнимая подушку, Наташа в одежде лежала на кровати. Здесь, в её комнате, всё было так же, как в детстве. Никто ничего не трогал, не переставлял. Наташа тоже ничего не трогала и не переставляла.

Когда ей случалось оставаться в доме на ночь, она приходила сюда после очень позднего, иногда ближе к полуночи, ужина и ложилась спать. Проснувшись к обеду, вставала и уезжала, сожалея о потерянном времени. Она бы вообще не приезжала, если бы не беспредельная дороговизна жизни и не настойчивое желание отца её видеть.

Наверное, она напоминала ему молодость, возможно, потому что была очень похожа на мать, то есть на первую жену Павла Яновича. Такой же экстремальный нрав и бешеная кровь.

Каждый год она летала в Испанию только для того, чтобы посетить корриду, где она тайно надеялась увидеть смерть тореадора. Когда она участвовала в энсьерро, то старалась бежать как можно ближе к быкам. Порой она бежала просто рядом, быки не трогали её, видимо, принимали за свою. Испанцы тоже принимали её за свою и очень удивлялись, когда узнавали, что её зовут Наташа и что она прилетела из России на своем самолете. Самолет, конечно, был отцовский, в том числе и поэтому Наташа время от времени приезжала к отцу на ужин, а иногда оставалась ночевать.

Вторую жену отца она не любила, а когда Павел Янович женился в третий раз, ей было уже всё равно. К тому же дорожала жизнь, расходы росли, и она стала приезжать чаще.

Вот и сейчас, после ужина, она пришла в свою комнату, легла на когда-то любимую кровать, уткнулась в подушку и задремала.

Когда раздался стук в дверь, Наташа открыла глаза, чуть приподнялась на кровати и повернулась на стук.

— Да, пап, входи, — сквозь сон сказала она.

Наташа знала, что никто, кроме отца, не посмел бы её беспокоить, даже старший брат Анатолий старался держаться от неё подальше.

— Спишь? — спросил Павел Янович.

— Переела, — лениво произнесла она и откинулась на спину. — Твоя жена очень вкусно готовит.

— Брось, ты же знаешь, что… всё это… — он отвел взгляд и махнул рукой.

— Знаю-знаю… — зевнула Наташа.

Павел Янович собрался с мыслями и присел на край кровати. Он уже несколько раз пытался серьезно поговорить с дочерью, поговорить о важном, о должном, о делах. Но всякий раз нежные отцовские чувства переполняли его, и вся деловая серьезность испарялась, как несущественное и неуместное. Разговор сводился к тому, что Павел Янович переводил ей нужную сумму и, в общем, был доволен! Но всё-таки он очень хотел, чтобы она приобщилась к управлению компанией и, может быть, потом, в перспективе… сменила бы его в кресле руководителя.

— Наташа, — стараясь говорить как можно строже, начал он, но тут же замолчал и с какой-то нежной отеческой гордостью подумал: «До чего же красивая у меня дочь! Вот что значит порода, — подумал и самодовольно отметил: — моя порода».

Павел Янович удовлетворенно вздохнул и уже мягче продолжил:

— Наташа, хоть ты и не склонна к серьезной работе, но…

В комнату заглянул Анатолий.

— Генерал приехал, что сказать? — спросил он.

Павел Янович, к своему удивлению, даже обрадовался этой возможности в очередной раз отложить разговор. Он знал, что Наташа ни за что не будет заниматься делами, возможно, даже говорить об этом не станет, но всё же надеялся — а вдруг?! Эту последнюю надежду он терять не хотел, поэтому сразу встал и шагнул к двери.

— Я сейчас. Ты поспи, поспи, — сказал он и вышел из комнаты.

Наташа, лениво потянувшись, повернулась на живот, посмотрела на часы и уронила голову в подушку.

***

Пройдя за отцом в центральную часть дома, где в небольшом холле находился кабинет Павла Яновича, Анатолий повернул к парадной лестнице вниз.

— Я в город, — сказал он.

— Надеюсь, на встречу с Катей? — без всякой надежды спросил Павел Янович.

— Нет, — на ходу ответил Анатолий.

— Тогда зачем?

Анатолий притормозил у лестницы. Он не мог игнорировать волю отца, но откровенное давление, упреки и придирки на каждом шагу терпеть не хотел.

— Пап, что за вопрос? — едва скрывая возмущение, спросил он.

Павел Янович вздохнул и недовольно сжал губы.

— Передай генералу, пусть… Нет, пусть ждет, я спущусь, — сказал он и зашел в кабинет.

***

Оторвав голову от подушки, Наташа посмотрела на часы. «Поеду», — решила она и поднялась с кровати. Взглянув на себя в зеркало, Наташа отряхнулась, оправилась и, прихватив сумочку, вышла в коридор.

Перспектива долгого разговора с отцом её не грела. Вся его жизнь дела, заботы — всё это было для неё невыносимо скучно. Она хотела бы сейчас спуститься, тихо, незаметно сесть в машину и уехать. Но так нельзя — не простит. Надо обязательно попрощаться с отцом. Она подошла к двери его кабинета и заглянула внутрь.

— Пап! — позвала Наташа и чуть шире открыла дверь. — Папа!

Свет из коридора узкой полосой проходил по холодному пространству кабинета, цепляя приоткрытую дверку шкафа-сейфа с ключами в замке. В детстве ей всегда хотелось заглянуть в этот волшебный шкаф, но отец никогда не оставлял его открытым.

Наташа с легким волнением подошла к сейфу. За массивной дверкой беспорядочно, словно мусор, толстым слоем лежали пачки купюр.

Вообще-то Наташа пренебрежительно, даже с презрением относилась к деньгам, но её рука сама потянулась к свежим, ещё пахнущим типографской краской купюрам. От прикосновения к чудотворной бумаге в груди что-то ёкнуло, Наташа отдернула руку и оглянулась на дверь.

Тишина. Большой кабинет, огромный дом, и ни единого звука… Наташа усмехнулась, спокойно взяла пачку пятитысячных и положила в свою сумочку, взяла ещё одну и ещё, и… вдруг представила фигуру отца в проеме дверей.

От этой мысли сердце опять сжалось, забилось, затрепетало, дрожь пробежала по телу и перешла к рукам. Отец смотрел на свою любимую дочь, которая, как последняя воровка… Но зачем?! Зачем?! Он же никогда и ни в чём ей не отказывал!

Наташа повернула голову — в дверях никого и тишина. Она быстро сунула пачку в сумку, затем ещё одну, ещё, потом ещё и ещё…

***

Тем временем на придомовой парковке Павел Янович беседовал с генералом полиции по фамилии Зубов. Собеседник был действительно зубастый, с цепким сверлящим взглядом и довольно крутым нравом.

Выслушав генерала, Павел Янович холодно, как ноту протеста, вручил ему кожаную папку с документами.

— Плохо, генерал, в общем, плохо, — подытожил Павел Янович. — Если это перейдет в политическую плоскость… В общем, я недоволен.

— Дело сделано, — сказал генерал, — а в общем, Захар докладывал, что всё согласовано, в общем.

— Согласовано с кем?

— С Толей.

— Захар с Толей уже как фабрика глупостей! Меня до суда довели. Это как? Вы не охренели?

— Павел, я не понял, что за тон? — опешил генерал.

— Тон?! Вы что там думаете, со мной уже так можно? Может, думаете, что Павел Янович завтра с сухарями на зону пойдет? Или решили, что я всё, вот-вот и в ящик? Не дождетесь! — угрожающе предупредил Павел Янович и решительно направился к дому, каждым шагом утверждая, что он ещё в силе.

Раздражённый таким поворотом генерал Зубов нервно садился за руль. Это же его, генерала, как мальчишку за плохой ответ у доски… И кто… этот… «Да, как бы партнер, да, но мы-то знаем… и если что, можем и не посмотреть, вот тогда и посмотрим», — негодовал он, выезжая за ворота усадьбы.

Павел Янович подошел к дому и, открыв дверь, столкнулся с Наташей.

— Ты куда? — спросил он.

— Я… поеду я, — сказала Наташа, обходя отца боком.

— Наташа, ты… Что-то не так?

С дочерью он всегда как-то таял, добрел, становился нежным, как никогда и ни с кем. Она об этом знала и была благодарна, и пользовалась.

— Поеду, поздно уже… — виновато сказала Наташа и попятилась к машине, задвигая за спину набитую деньгами сумочку.

— Завтра суд, я хочу, чтобы все были.

— Да, конечно, увидимся! — сказала Наташа и прыгнула в машину.

Павел Янович стоял на крыльце огромного дома и с грустью смотрел, как за «Мерседесом» его дочери смыкаются массивные шторы автоматических ворот. «Разъехались, — подумал Павел Янович, — все разъехались». Он тяжело вздохнул и медленно побрел к двери. Словно чувствуя чей-то чужой, холодный и пристальный взгляд, Павел Янович остановился, чуть помедлил и обернулся.

Никого. У крыльца только длинная тень от осины, сквозь дрожащие листья которой на него равнодушно смотрела луна. Легкий ветерок, предвещая ночную прохладу, бодро пробежал по седым волосам и стих.

Павел Янович снова тяжело вздохнул, опустил голову, затем открыл дверь, переступил порог и вошел в дом.

***

Глубоко за полночь Анна, молодая жена Павла Яновича, в безупречно белой ночной сорочке, как не приходящее в сознание приведение, покачиваясь по коридору, остановилась у распахнутых дверей кабинета.

В лунном свете у большого панорамного окна неподвижно и одиноко стоял Павел Янович. На нем был домашний халат и тапки. Он стоял и тоскливо смотрел на ночное небесное тело. Струйка дыма от толстой сигары, вибрируя, тянулась к потолку.

Анна подошла к винному столику, щедро плеснула коньяк в большой бокал для виски и мутнеющим взором уткнулась в луну.

— Опустел дом, — не обращая внимания на Анну, произнес Павел Янович. — Пусто, — сказал он.

Анна подошла к мужу, не отрывая взгляда от луны, глотнула коньяк и угловатым движением протянула бокал Павлу Яновичу.

— Хочешь? — спросила она.

Павел Янович глубоко затянулся и выдохнул густое облако табачного дыма.

«Не надо было доверять ему слишком много, — подумал он. — Справедливости захотел? Справедливо было бы уволить тебя без выходного пособия ещё тогда… Почему ты так повелся? Я же тебя ценил, холил, лелеял… А теперь ты покойник, и всем на тебя плевать. Видимо, ты так и не понял, что в этой жизни всем на всех плевать, всем и на всех. Вот и на меня…»

— Всем плевать, — будто подводя итог, вслух сказал Павел Янович, словно отбросил последнюю костяшку на старых счётах.

Вот только в доход или в расход? Раньше это «плевать» приносило доход, а теперь щемит в груди. Завтра суд. Плевать ему на этот суд, там всё решено. А здесь? Он невольно поводил ладонью в области сердца. Вроде не болит, а болит. Давление, пульс — всё в норме, но… Павел Янович тяжело вздохнул и затянулся.

Привычно незамеченная мужем, Анна бесшумной поступью, как невесомый призрак, растворилась, прихватив с собой бутылку коньяка.

Павел Янович стоял в холодном свете луны у большого панорамного окна. Струйка дыма от толстой сигары, вибрируя, тянулась к потолку.

Глава 2

После утренней планерки (или чего-то в этом роде) сотрудники Центрального аппарата специальной службы при администрации, выходя из кабинета директора, возвращались на рабочие места.

Начальник интегрального управления по борьбе, лысеющий полковник Яков Заринский, подойдя к своему кабинету, оглянулся на проходящих мимо него офицеров, поймал взглядом своего помощника и кивнул головой, что означало: «Зайди!»

Егор тоже полковник, ему тридцать пять лет, Яков Заринский был старше, ему — пятьдесят.

— Как впечатление? — проходя к рабочему столу, спросил Заринский.

— Я думаю… — начал было Егор, но решил держать впечатление при себе и вместо ответа спросил: — Я так и не понял, о чём он сегодня?

— Он уже сам не понимает, что несет, — с ухмылкой сказал Заринский, перебирая бумаги у себя на столе. — Печально, но, с другой стороны… — Он замолчал и, глядя перед собой куда-то вдаль, высокомерно прищурил глаза.

Через сорок три дня ему будет присвоено звание генерала. Принципиально вопрос решен, приказ будет подписан, если, конечно, так сказать… Ну, это ничего, он справится.

Заринский надменно скривил губы, затем внезапно отбросил далеко идущий взгляд, повернул голову к Егору и вскинул брови.

— Кстати, — сказал он, — как тебе мой кабинет, не тесноват, подойдет?

— В каком смысле подойдет? — не понял Егор.

— Скоро поймешь, готовься, — сказал Заринский и вернулся к документам. — Так… так… вот. — Он нашел искомую бумагу и, пробегая взглядом по тексту, между прочим спросил: — Как там Яныч?

— Людей от него не было, — ответил Егор.

— На Зуба надеется. Зря… зря.

Заринский потер уходящую к темени лысину, вышел из-за стола и подошел к Егору.

— Лёву пора брать за жабры, — сказал он. — Завилял, паршивец. Чувствуешь, как кружит, вихрит, ускоряется… время… — загадочно произнес Заринский и протянул Егору оперативную справку. — Этот пожар с трупиком… Ты понял, что это за трупик?

— В деле Яныча наш главный свидетель? — предположил Егор.

— Подчищают, — усмехнулся Заринский. — Думают, мы на суде давить будем. А мы не будем, мы подождем, — сказал он и ткнул пальцем в справку. — Трупик опознать и в стопочку, пусть полежит. А паренька твоего подтянем, этого, как его?

— Сергей Кузнецов, — напомнил Егор.

— Вот-вот, кузнец нам как раз и нужен, — сказал Заринский. — Работа будет, как раз для него работенка.

Задумавшись, он отвел взгляд, широко растопырив локти, уперся ладонями в бока и облизнул свои толстые губы.

***

В зале суда стоял легкий шум ожидания. Прокурор лениво перебирал свои бумаги, подсудимый Павел Янович скучал и равнодушно слушал одного из адвокатов, который что-то шептал ему на ухо.

В первом ряду, рядом с Анатолием, во всём черном, словно на похоронах, сидела Анна. Она поправила темные очки и опустила руку на скамью. Сверху нежно легла рука Анатолия, и пальцы рук переплелись.

Следователь районного управления спецслужбы, тридцатипятилетний подполковник Сергей Ильич Кузнецов, сидел у самого выхода из зала. По ходу процесса Сергей понял, куда всё идет, и, когда выяснилось, что главный свидетель в суд не явился, хотел покинуть заседание, но его напарник Пётр рванул на поиски, и Сергей остался в зале.

Пётр — капитан, ему тридцать два. Он хоть и не бледный и уже не юноша, но всё ещё «со взором горящим», то есть нетерпим к несправедливости и дерзок с начальством. Потому и капитан.

Пётр объехал все места, позвонил по всем телефонам, и вот спустя три с лишним часа вернулся ни с чем.

— Исчез, нигде нет, — сказал он, усаживаясь рядом с Сергеем. — Да хрен с ним, Ильич, там и без него картина лет на восемь, — успокаивал себя Пётр. Он хотел добавить что-то ещё, но голос секретаря прервал его на полуслове:

— Встать, суд идет!

Сергей поднялся и вышел из зала. Пётр последовал за ним, но в коридоре остановился, замялся и всё же решил вернуться в зал, где судья скороговоркой, глотая слова, продолжал оглашать приговор:

— По предъявленному обвинению в совершении преступления, предусмотренного частью 2 статьи 198 УК РФ, а также статьи 199 УК РФ, оправдать в связи с отсутствием объективной подтвержденности наличия вины.

Пётр, нахмурив брови, пристально смотрел на заплывшее, сонное лицо судьи, пытаясь понять, чего же он, Пётр, не может понять.

Люди сначала по одному, а потом и группами потянулись из зала. Судья продолжал:

— По предъявленному обвинению в совершении преступления, предусмотренного частью 4 статьи 159 УК РФ, оправдать…

***

Видимо, сработали они всё-таки неважно. Хотя доказательств вины и без всякого свидетеля более чем, и, как сказал Пётр, «картина лет на восемь» точно нарисована, но… С какой легкостью судья не принял во внимание очевидные факты. До чего же мерзкое ощущение от всей этой картины. Кстати о картинах… Суд Камбиса. Не зря же обратился к этой теме этот… Конечно, и не он один, но этот, как его… «Давид… Давид…» — вертелось в голове Сергея. Стоя на высоком крыльце у входа в здание высокого суда, Сергей мучительно пытался вспомнить… «Давид… Давид Герард!» — вспомнил он наконец.

Где-то же совсем недавно он видел работу этого художника, причём где-то здесь, совсем рядом, репродукцию на большом билборде… «Интересно, кто-то же это сделал», — размышлял Сергей, глядя, как внизу, на площадке перед зданием суда, обсуждая процесс, толпились неравнодушные к закону.

— Плохи дела ваши, поправшие правду, — прозвучал чей-то негромкий голос, но все услышали и повернулись.

На тротуаре, опираясь на посох, стоял городской сумасшедший старик — Старец. Он был в длинном черном балахоне с мантией и капюшоном на голове, седые волосы и борода обрамляли его лицо.

— Погибель ваша страшна и мучительна, — продолжал Старец, — хруст костей ваших и скрежет зубов ваших не искупят вину вашу, — его пророческий голос звучал всё громче. — Нет вам прощения за то, что отвергли путь правды, за то, что умножили беззаконие, за то, что осквернили святилище моё.

За спиной Сергея появился Пётр, он хотел прикурить, но, увидев Старца, вынул сигарету изо рта.

— Полна чаша гнева Его! — продолжал Старец. — И грядет день гнева Его! И будете искать смерти и не найдете её, и будете кричать от боли, и пожалеете, что родились, но поздно. — Старец чуть опустил взгляд и понизил голос. — Праведный же пусть не отступит, и святый освящает, удерживая от погибели. Ночь перед рассветом темна — крепитесь! И воздастся каждому по делам его, — закончил Старец и, посохом поставив точку, продолжил свой путь, бормоча уже совсем тихо: — Имеющий уши слышать, да слышит! Имеющий уши слышать, да слышит!

Над площадкой нависла тишина, отмеряемая посохом уходящего Старца.

Скрип тормозов вернул в пространство и время обычную суету, на проезжей части остановились три черных джипа. Спустя минуту из здания суда в сопровождении жены, сына, адвокатов и личной охраны вышел Павел Янович. Проходя мимо Сергея, он остановился.

— Не плюй против ветра, сынок, иначе всю жизнь в дерьме, — посоветовал Павел Янович и прикурил сигару. — Но раз уж плюнул… — не обессудь, — сказал он и, окутав себя облаком дыма, со всей свитой двинулся к машинам.

Пётр сжал сигарету в кулак.

— Врезать бы ему! Прямо сейчас догнать и врезать!

— Не советую, стошнит, — спокойно сказал Сергей.

— Меня уже тошнит, от одного вида тошнит, от этой профанации… Это суд? Шоу! — возмущался Пётр.

— Услуги населению, — согласился Сергей.

— А он же… Это же угроза! Ты понял? — горячился Пётр.

Три черных джипа аккуратно тронулись с места и важно поплыли по дороге, Сергей и Пётр пошли по тротуару пешком.

— Они же смеются нам прямо в лицо! Какого хрена?! Правильно старик сказал, полна чаша гнева! Полна уже чаша! — продолжал горячиться Пётр.

— Пророк, — кивнул Сергей.

— А мы? Мы же видим! — не унимался Пётр.

— Кто даже в мыслях преступил, уже согрешил и наказан, — сказал Сергей.

— Кто наказан? Вон они — все жируют, — возразил Пётр.

Сергей слышал эту фразу от дяди Жоры и тоже не совсем понимал, нет, согрешил в мыслях, это понятно, но кто и где наказан? Сила, конечно, в правде, но она почему-то всегда слабее. Правильно старик сказал, только до рассвета ещё дожить надо, а это, видимо, непросто, ибо:

— Ночь перед рассветом темна, — повторил Сергей слова сумасшедшего Старца и добавил: — Старая истина.

— Я так считаю, — настаивал Пётр, — либо мы его достанем, либо… я не знаю… иначе какой смысл?

И с этим Сергей согласился, но промолчал. Он и сам не раз задавал себе этот вопрос, действительно, какой смысл? Но сейчас он подумал не об этом, подумал и остановился.

— Петь, если это предконечные дни гнева, то… что потом?

Заставив Петра задуматься и не дожидаясь ответа, он пошел дальше, пытаясь вспомнить, что там, в итоге, что потом? Потом его догнал Пётр.

— Ильич, слушай, давай это… по пятьдесят… зайдем куда-нибудь… по сотке, — предложил Пётр.

На последних словах у него в кармане завибрировал, а потом и зазвонил телефон. Пётр посмотрел на дисплей и торопливо ответил:

— Да, солнце моё! … Да, а ты где? … Хорошо, … Да, Пупсик, пять минут… иду, Лапка, милая, две минутки! … Да, целую.

Пётр отключил вызов и посмотрел на Сергея.

— Ильич… — сказал он и, кивнув на телефон, виновато пожал плечами.

— Иди-иди, подкаблучник, — вздохнул Сергей.

Пётр попятился, хотел сказать что-то ещё, но развернулся и побежал к переходу.

Пройдя несколько метров, Сергей услышал кричащий голос из плохо работающего мегафона.

— Мы с этим согласны? — спрашивал голос.

— Нет! — решительно отвечала толпа.

— Мы хотим так жить? — продолжал вопрошать мегафон.

— Нет! — ожидаемо кричала толпа.

Пройдя ещё несколько метров, Сергей увидел эту толпу молодых людей у памятника на бульваре. На возвышении у пьедестала стоял очкарик с длинными волосами.

— Что будет дальше? — истошно кричал он в плохо работающий мегафон.

— Дальше действовать будем мы! — нараспев отвечала толпа. — Дальше действовать будем мы!

На бульварном кольце затормозил автобус гвардии. Бойцы перескочили через пешеходное ограждение и побежали в сторону памятника. Очкарика у пьедестала уже не было. Молодежь кинулась врассыпную.

Один из парней, перебежав на тротуар, будто бы он ни при чём, начал раздавать прохожим буклеты, но к нему уже приближались два гвардейца. Поняв, что номер не прошел, парень сорвался с места и кинулся прямо навстречу Сергею.

Повинуясь условному рефлексу, Сергей перехватил бегущего, поправил движение и, заломив ему руку за спину, прижал лицом к стене газетного киоска.

Подоспевшие гвардейцы, взглянув на удостоверение подполковника спецслужбы, взяли под козырек и ушли.

В руке парень сжимал пачку буклетов. Сергей вытащил один из них и отпустил руку. Предвкушая неприятности, парень повернулся, исподлобья посмотрел на Сергея.

— Иди домой, — сказал Сергей.

Парень попятился и, переходя на бег, затерялся среди прохожих. Сергей опустил взгляд на буклет:

  Welcome to freedom!

BAR — LIBERTAS — BAR

           « — 20%»

***

Три черных джипа один за другим всё так же важно и неспешно двигались по проспекту.

В одном из них Анатолий, повернувшись с переднего сиденья, показал Павлу Яновичу фото Сергея на экране своего телефона.

— С этим что? — спросил Анатолий.

Павел Янович достал из кармана сигару и наклонился к снимку.

— Вообще-то он парень неплохой и… в системе долго не протянет, — сказал Павел Янович и откинулся на спинку сиденья. — Лёву набери, — попросил он, прикуривая сигару.

Сидящая рядом Анна, разгоняя дым, приспустила окно.

— Ты слишком много куришь, — сказала она.

— Спасибо, я в курсе, — ответил Павел Янович.

Анатолий набрал номер и передал телефон отцу.

— Лёва, здравствуй, дорогой! — сказал Павел Янович в трубку и привычно закинул ногу на ногу.

***

Сергей остановился у входа в заведение с вывеской LIBERTAS, он сверил надпись с картинкой на рекламном проспекте и вошел внутрь.

За барной стойкой оказался тот самый парень с буклетами, один из которых Сергей держал в руке. Не то чтобы Сергей не удивился, но ему сейчас было всё равно.

— Давно не виделись, — равнодушно сказал он.

— Здрасьте! — кивнул Парень-бармен.

— Здесь «Свобода» со скидкой? — спросил Сергей, предъявляя буклет.

— Для вас за полцены, — заверил Парень-бармен.

— Тогда бутылку «Джемисон».

Парень-бармен ловко открыл и поставил перед Сергеем бутылку, добавил бокал и трехслойную тарелочку с орехами и сухофруктами.

— Это за счет заведения, — пояснил он.

Благодарно кивнув, Сергей плеснул себе виски и сразу выпил. Затем, не выпуская бокал и бутылку из рук, он повернулся к залу.

В уютном полумраке с локальным освещением оказалось довольно много посетителей. Подцепив тарелочку, Сергей направился к свободному столику, но его опередили две половозрелые старшеклассницы. Побросав на свободные стулья свои сумки, они со смехом плюхнулись за стол.

— Занято! — хором прокричали старшеклассницы, хихикая о чем-то своем.

Сергей посмотрел по сторонам. Свободных мест поблизости не было, и он остановил взгляд на столике у окна, за которым сидела симпатичная девушка.

Это была Яна. Пригубив мартини, она прикурила сигарету, заглянула в телефон и что-то записала в блокнот.

Вчера, когда стук в дверь прекратился и бандиты вроде бы ушли, Яна ещё долго стояла в прихожей, замирая всякий раз, когда на этаже останавливался лифт. Ей казалось, что они вот-вот вернутся со специальным инструментом и взломают дверь.

Не раздеваясь, она залезла под одеяло и всю ночь вздрагивала от каждого шороха.

Утром она долго не решалась выйти из квартиры, но всё-таки, набравшись смелости, заскочила в лифт, спустилась в подземный паркинг, села за руль и только когда по набережной выехала на проспект, успокоилась.

— Чего ж ты так испугалась? — сказала сама себе Яна. — Не бойся, слышишь! Никогда и ничего не бойся! — Ударив по рулевому колесу, она круто перестроилась в правый ряд и повторила: — Никогда больше, слышишь, никогда ничего не бойся!

Добравшись до банка, Яна сразу направилась в кабинет управляющего.

Лев Таккере долго и рассеянно заверял, что сегодня же всё утрясет, ошибку исправит, и волноваться нет никаких оснований. Яна вроде бы окончательно успокоилась, но вечером всё же домой не спешила, сидела здесь, в баре, и периодически звонила Евгению, который каждый раз был недоступен.

Когда к ней подошел Сергей, Яна составляла реестр всех своих долгов, то есть за квартиру, за машину, по многочисленным кредитным картам и за множество коммунальных услуг.

— Вы позволите? — спросил Сергей.

Мельком оценив незнакомца, Яна молча вернулась к блокноту. Она почти закончила, оставалась всякая мелочь, ну и подвести итог.

— Я к свету, — сказал Сергей, располагаясь напротив. — Всё живое тянется к свету, — добавил он, наполняя бокал.

— Вы уверены? С такой-то дозой! — усомнилась Яна, продолжая курить, записывать в блокнот и говорить, не глядя на Сергея.

— А, ну, это да… да, — сказал Сергей. — Знаете, хочется побыть одному и в то же время не чувствовать себя одиноко…

— Логично, — согласилась Яна.

— Да, человек так устроен, что… — Сергей замялся.

— Тяжко без собутыльника, — кивнула Яна.

— Хороший собутыльник в наши дни — большая редкость, — сказал Сергей.

— То есть на безрыбье и я сгожусь, — продолжала язвить Яна, не глядя на Сергея.

— Нет, я просто… — Сергей вновь замялся.

— Что? Не гожусь?! — возмутилась Яна, подняв голову.

— Хм… Я Сергей, — представился он.

— Яна, — небрежно бросила она, возвращаясь к блокноту.

— Угощайтесь, Яна! — предложил Сергей, указывая на орехи и сухофрукты.

Яна принялась вычислять сумму долга, считая столбиком. Сергей, чуть приподняв бокал, заглянул внутрь.

— Вы правы, Яна, — сказал он, — всё живое тянется к свету, а человеку сподручней в дерьмо, — сказал и выпил залпом, до дна.

— Приятного аппетита, — буркнула Яна, не поднимая головы.

— Пардон, не к столу, конечно, но…

Сергей вздохнул и вновь налил себе виски. Ему хотелось как можно скорее сменить настроение, переключиться, избавиться от скверных ощущений и войти в какую-то норму.

— А давайте, Яна, выпьем за вас, — поднимая бокал, предложил он, — за вашу красоту!

Она не подняла головы, но комплимент ей понравился. Не встретив участия, Сергей всё же заметил её улыбку и улыбнулся в ответ. Он поднял бокал к свету и невольно засмотрелся на игру бликов в янтарной жидкости.

Тепло алкоголя растекалось по телу, и мрачный мир на глазах розовел. Закатное солнце заглянуло в окно, радужно заплескалось в бокале и подмигнуло Сергею.

— Красота, — сказал он, — как явленное божество, несет нам радость восхищения, желание жить, любить, и сердце откликается улыбкой счастья! — Приятно удивляясь ощущению чистоты, Сергей добавил: — Как здорово всё-таки жить!

Яна на секунду подняла голову, ничего не сказав, с ухмылкой вернулась к своим делам. Краем глаза Сергей уловил этот презрительный вздох, и ощущение чистоты поблекло. Он опустил бокал и посмотрел в окно.

За окном сотрудник кафе активно сгонял с места какого-то нищего, который, положив перед собой шапку для сбора мелочи, со своими котомками уселся на тротуар прямо напротив входа.

Возраст человека без определенного места жительства трудно поддается определению, но вряд ли ему было больше шестидесяти.

Сотрудник ногой отшвырнул его шапку — мелочь посыпалась по тротуару. Заросший, одетый в лохмотья и не совсем трезвый бездомный с трудом поднялся на ноги. Он не спорил, не протестовал, безропотно сносил пинки сотрудника и покорно собирал свои манатки.

Сергей с грустью наблюдал эту сцену. Все его мысли о красоте сменились ощущением полного бессилия, и ноющую боль прямо сейчас придется прикрыть скорбным бесчувствием.

— За каждой счастливой улыбкой череда невзгод и страданий, — сказал он, глядя на ковыляющего прочь бездомного. — Слезами и тоской пронизан лучший из миров. И где-то в нём сокрыт источник зла.

Сменить настроение не удалось, и он снова выпил залпом до дна. Глубоко вздохнув, Яна подняла голову, сунула сигарету в рот и как-то недружелюбно затянулась. Заметив её раздражение, Сергей примирительно поднял руки.

— Я не хочу вам мешать, — сказал он.

— Кто мешает, того бьют, — со знанием дела заявила Яна.

Она потушила сигарету, вернулась к блокноту, дважды подчеркнула сумму долга и снова подняла голову.

— Вы ведь не женаты, — сказала она. — И девушки у вас нет. Так? Понимаете, о чем я? Вы кто? Поэт-любитель-самоучка или философ-неудачник?

— Нет, я… по гигиене окружающей среды, — ответил он.

— Дворник, что ли? — усмехнулась Яна.

— Похоже на то, — согласился Сергей.

— Не сочтите за грубость, дворник, но череда страданий — удел неудачников и слабых, а слабость — противна жизни.

— Я проявляю слабость, чтобы сохранить равновесие, — оправдался Сергей.

— Собеседник для одиночества, виски для равновесия — безупречная логика! — иронично восхитилась Яна.

— А как иначе выкинуть всё из головы? — спросил Сергей.

Яна посмотрела на часы и положила блокнот в сумочку.

— Вот что, дворник, — сказала она с пренебрежительным раздражением, — столкнулся с проблемой и сразу за стакан? Красота… добро и зло… — презрительно передразнила Яна. — Действовать надо, а не мямлить. — Она всем телом подалась к столу. — Инстинкт и воля! Переверни стол, сбрось фигуры! Бутылкой по башке и вперед!

Как бы в подтверждение своих слов, Яна глотком допила мартини, жестко поставила бокал на стол и на всякий случай уже мягче добавила:

— Только не сейчас, конечно, и не мне, о’кей? — сказала она, поднимаясь со стула.

— Наверное, я должен сгореть от стыда, — сдерживая смех, произнес Сергей и тоже встал.

— Большая редкость в наши дни, — вспомнила его же слова Яна и накинула на плечо сумочку. — Ладно, у меня своих заморочек…

Она взяла со стола телефон и протянула Сергею руку на прощание.

— Пойду, пожалуй, — сказала она.

— Я тоже, — сказал Сергей и как-то двусмысленно нежно пожал её руку. — Может, вместе? Послушаем музыку, — предложил он.

— Какая неожиданность! Музыку! — вскинув брови, усмехнулась Яна.

— Ну да, — пожав плечом, сказал Сергей.

— Музыку? — переспросила она, удивляясь богатому воображению собеседника.

— Да, музыку, — кивнул он.

— Какую, на хрен, музыку? — с вызывающей грубостью сказала Яна.

— Рок, кантри, джаз… — невозмутимо ответил Сергей и вновь пожал плечом.

— Джаз? — переспросила она.

— Джаз… Классику…

Сергей уже перечислил почти все стили, которые смог вспомнить. Он знал ещё пару или даже тройку, но они вылетели из головы.

— Ты что, Дон Жуан?! А может, Альфонс? — спросила Яна и, набрав номер, приложила телефон к уху.

— Я не женат, — сказал Сергей, — и мне интересен вкус жизни… музыкально, как он звучит?

Яна услышала три ноты в трубке и голос: «Абонент временно недоступен…»

— Так себе звучит, — сказала она и, словно нехотя, опустила телефон в сумочку.

«Не красавец, но внешность с харизмой, — подумала Яна. — Выпивка его не портит, не алкаш. Во всём выше среднего, уверенный в себе, волевой, но в то же время сентиментальный, запутался и хочет казаться простым. Не удивлюсь, если играет на скрипке, хотя вряд ли».

Ещё немного подумав, Яна закрыла сумочку и подняла взгляд.

— Далеко? — спросила она.

— Что? — не понял он.

— Идти далеко? — повторила Яна.

— Нет, совсем нет, — заверил Сергей.

Всё это время, с первого взгляда, Яна ощущала запах хищника, но его поведение, речь… и даже сейчас он смотрел на неё как-то бесхитростно, широко открытыми и немного грустными глазами, в которых не было даже намека на плотоядность. Это было для неё неожиданно, странно и как-то волнительно.

***

Квартира Сергея оказалась действительно недалеко. Буквально через десять минут они вошли в подъезд, поднялись на второй этаж, и Сергей открыл дверь. Яна прошла в комнату, осмотрелась. Книжные полки, шкаф, кровать, на столе ноутбук, опять книги, томик Гёте.

— Это всё? — спросила она.

— Что? — опять не понял Сергей.

— Одна комната?

— Есть ещё кухня, — сказал он.

Яна прошлась по комнате, через приоткрытую дверку шкафа заметила китель, на погонах две звезды.

— Телевизора нет — современно, — сказала она и повернулась к Сергею. — А где же твоя музыка?

— Музыка… — повторил Сергей и посмотрел на бутылку в руке. — Музыка в душе, — сказал он.

— Рок, кантри и джаз? — спросила она.

— Ага, — простодушно кивнул он.

Яна достала телефон, пару раз прикоснулась к дисплею, и музыка зазвучала.

— Ну, приглашай танцевать! — сказала она и положила руку ему на плечо.

Они танцевали, всё плотнее и плотнее прижимаясь друг к другу. В руке у Сергея была бутылка виски, у Яны — музыка из телефона.

Приподняв голову, Яна заглянула Сергею в глаза и чуть опустила веки, их губы почти соприкоснулись, но музыку прервал телефонный звонок, и, томно улыбнувшись, Яна прекратила танец. Она чуть в сторону отошла от Сергея и ответила на вызов.

— Алло! — недовольно сказала она в трубку. — Мы во сколько договаривались?! … Нет, сейчас уже нет. … Неважно, говори! … А что такое? … Хорошо, я перезвоню… Хорошо, сейчас перезвоню!

Не скрывая раздражения, Яна покрутила в руке телефон и, приняв решение, направилась к выходу. Сергей последовал за ней. Перед дверью Яна развернулась, шагнула к нему, указательным пальцем за подбородок притянула его к себе и чмокнула в губы.

— Пока, дворник, — сказала она и вышла из квартиры.

Сергей растерялся и не нашел, что сказать. Да он бы и не успел. Дверь перед ним закрылась, и замок насмешливо щелкнул.

***

За рулем своего авто Евгений, сбросив скорость, внимательно перебирал прохожих по тротуару. Увидев Яну, он остановил автомобиль у края проезжей части.

Яна подсела к нему, устроилась на сиденье и захлопнула дверку.

— Ну? — с небрежной досадой спросила она.

Прежде чем ответить, Евгений поставил ручку переключения передач на «драйв», втиснул автомобиль в поток транспортных средств и мельком, с лукавой улыбкой взглянул на Яну.

— Я не нашел, — сказал он. — Не смогу.

— Совсем? — уточнила она.

— Совсем, — кивнул Евгений.

— Что предлагаешь?

— Продать твою квартиру.

— Что? — не веря своим ушам, переспросила Яна.

— Послушай, ты захотела жить отдельно…

— Не начинай! — перебила она. — Ты же знаешь, так надо. И потом, я купила квартиру — я!

— В кредит! — напомнил он.

— И что?

— Плачу-то я!

— Льготный процент, Женя!

— А ремонт, отделка, мебель, машина? Всё остальное? У меня уже нет возможности… в таких объемах!

— Женя, мы договорились, мне нужно время… Мы же договорились! А сейчас ты меня подставляешь!

— Я подставляю? — возмутился Евгений. — Я уважаю твоё решение, твоё право на личную жизнь, ты знаешь мои взгляды. Более того, я плачу по твоим долгам, хотя сам снимаю угол. Во-вторых, у меня тоже долги. В-третьих, я предлагаю реальный выход!

Он как-то нелепо расправил плечи и хмуро взглянул на Яну.

— Это, по-твоему, выход?! — негодуя, воскликнула она.

Евгений прижал автомобиль к обочине, остановил машину и повернулся к Яне.

— Послушай, — сказал он, — грядет девальвация, пройдет быстро, три-четыре дня, неделя максимум! — Евгений обаятельно улыбнулся.

— И что? — спросила Яна.

— У меня есть покупатель на твою квартиру. Вносишь приличный аванс за новую, на остальные делаем ставки. Мы в тренде! — с восторгом сказал он.

Яна достала телефон и открыла онлайн график курса валют: 29.138; 29.142; 29.149

— Ползет по копейке… И куда ползет? — не отрываясь от дисплея, спросила она.

— Умножай на два, в моменте до трех.

— Если вся ваша биржа об этом знает, то это фейк, — с досадой сказала Яна.

— Информация такого рода… стоит дорого, — через паузу и не без гордости произнес Евгений, невольно приподняв подбородок.

— Десять лет тюрьмы в нормальных странах, — доставая сигарету, сказала Яна.

— Слушай дальше, акции «Интер групп» сейчас на плинтусе. У них судебные дела и прочее… Снимем сливки, перекинем всё туда. Когда «Интер» получит лицензию на платиноиды, акции, сама понимаешь… Это Клондайк, Яна, Эльдорадо!

— Ты хочешь сказать, что через три-четыре дня каждый миллион… это… три!

— В моменте, Яна, я сказал, в моменте, и поймать этот момент — наша задача.

— То есть… это шанс, — сказала Яна и, задумавшись, прикусила край нижней губы. — Три-четыре дня… — вслух размышляла она, прикуривая сигарету. — Закроем долги и расправим плечи! — Она сверкнула глазами и с игривым прищуром посмотрела на Евгения. — А я знала, что ты сможешь. Вот что значит случай, Женька! — Яна ткнула кулаком ему в плечо и повторила: — Ведь это шанс, Женька, шанс!

— Завтра можем пойти на сделку, — сказал он.

— Нет, — сказала она.

— Нет? — Теперь уже Евгений не мог поверить своим ушам.

— Нет, — твердо повторила Яна.

— Но почему? — спросил он.

— Это моя квартира. И я её люблю!

— Глупо! Через неделю купишь новую.

— Нет, — ещё раз сказала она.

— Что ж… — Евгений поставил на драйв, — моё дело предложить, — сказал он, и машина рванула с места. — Долги. Удавка затянется, останешься без квартиры и без денег, и… и что потом?

— Да ко мне уже приходили! — с упреком сказала Яна. — Вчера!

— Кто? — не понял Евгений.

— Коллекторы, наверное, не знаю, я не открыла. Лёва скинул мою ипотеку, сказал, что по ошибке. Ну не козел ли?!

— Но это же всего лишь месяц просрочки! Они же не могут так сразу…

— Пять месяцев, Женя, пять! — снова с упреком сказала Яна, будто это не она, а он просрочил платежи.

— Пять? Но я же тебе приносил, хотя понятно, — сказал он и всё же удивился снова: — И после этого ты говоришь — нет?! Яна, ты заболела?

— Должно быть другое решение. Допустим, текучку по долгам я оплачу.

— А по моим? — спросил Евгений.

— И по твоим, не плачь. Давай паспорт, завтра миллиона четыре тебе нарисую, может, прокатит.

— Повесить на меня? Ну уж нет!

— В чём дело, Женя? Бросим кость кредиторам и три с половиной на ставку.

— Я уже поставил пятерку, — проболтался он.

— То есть деньги у тебя есть!

— Я не мог не поставить!

— Молодец! С тебя ещё хотя бы пара паспортов, желательно левых.

— Стремно, — сказал он.

— Двадцатка, чистыми! — возразила Яна.

— Заманчиво, но… — Евгений задумался, — как говорится, поспешай медленно, — сказал он. — Нельзя терять голову. Довольствуйся малым.

— Ты издеваешься?! Упустить такой шанс?! Кончай шутить, Женя! — Яна взглянула в боковое окно. — Куда мы едем?

— Ко мне, — сказал он. — У тебя сейчас небезопасно.

— Знаю.

— Заодно и диплом заберешь.

— Сделал?

— Сделал, но на защиту придется сходить самой.

— Схожу. Думай, Женя, где взять на ставку, думай!

— Будь я её отцом, — сказал он и почесал за ухом, — я бы не дал ей ни копейки, но… может, хотя бы ещё десятку.

— Ты о чём? — спросила Яна.

— О Наташке! Это же «Интер»… Ну, в смысле… твоя подруга.

— Наташка, — повторила Яна и с глубоким вздохом плотно сомкнула губы. — Не хотелось бы, конечно, но Наташка может и сотню… Наташка.

Яна бросила сигарету в окно, нашла в списке контактов нужный номер и сделала вызов.

Глава 3

На следующий день в кафе с иностранным названием LIBERTAS, где посетители обычно пили кофе, Яна с Наташей заказали мартини.

Официант, молодой человек лет двадцати пяти, хоть и не атлет, но размеров внушительных, видимо, успешно освоил движение с подносом и между столиками скользил уверенно, попутно исполняя заказы клиентов.

На столик у окна он поставил две чашечки на блюдцах.

— Ваш кофе, пожалуйста! — вежливым басом произнес он.

— Спасибо, родной, — эпатажно улыбаясь, сказала Наташа.

— Приятного дня, — пожелал вежливый бас и чинно удалился.

— Какой огромный! — восхитилась Наташа. — Такие ручища, и не расплескал!

— Мы же просили мартини! — удивилась Яна.

Наташа рассмеялась.

— Такой огромный и такой тупой! — сквозь смех сказала она. — А, между прочим, он молодец, ведь я же за рулем, хотя плевать.

— Но я хочу мартини! — возмутилась Яна.

— Плевать, — повторила Наташа. — Короче, слушай дальше, — сказала она и пригубила кофе. — Такое чувство… Я до сих пор… такое волнение… Сердце стучит… это что-то… Потрясающе! Я уже снова хочу что-нибудь украсть! Кстати…

Спохватившись, Наташа брезгливо принялась выкладывать на стол пачки купюр.

— Ты просила — держи. Хочу от них избавиться. Они как чужие, грязные. Зачем взяла?! Но это было круто!

— Взяла хотя бы рюкзак, — с досадой сказала Яна, складывая деньги в свою сумку. — Мы же говорили о сотне, Наташ, это ни о чём.

— Давай ограбим твой банк! А, птенчик? Залезем ночью…

— Наташа, ты обещала попросить, занять, я не знаю… хотя бы сотню. Через неделю — клянусь!

— Не грузи. Обещала — возьму.

— Теперь он не даст тебе ни копейки.

— О чем ты? Он даже не заметит! Всё, хватит о деньгах. У нас это неприлично — дурной тон.

— У вас всё наоборот, не театр, а какой-то…

Слово «бордель» Яна не произнесла, но Наташа поняла и в усмешке скривила губы.

— Презренное ханжество профана! — снисходительно сказала она и продолжила, словно взойдя на сцену: — Жизнь — это буйство плоти! Вулкан страстей и половодье чувств! Убей в себе ничтожество. Прочь предрассудки! Когда заходит солнце — всё едино. Томление плоти, трепет ожидания. Великое безмолвие… И вдруг! Неистовый, срывающий оковы, брутальный образ Диониса! Ты вся дрожишь, и крик истомы, и пафос обретенья бытия! Потом свобода!

— Забавно, — одобрила Яна. — Из новой роли, да? Наташ, как насчет папика?

— Ты опять?! Птенчик, вспомни о сцене, девочка моя! Любовь и смерть! Игра страстей! Медея, Дездемона, Клитемнестра! Брось эту жажду ничтожных, тщетных благ!

Наташа откинулась на спинку стула и сменила тон на небрежный.

— Папик даст мне любую сумму, — сказала она и вдруг изменилась в лице. — Чёрт! Я же обещала, у него же суд… был… вчера. А если его посадили?

Наташа посмотрела на часы и поднялась.

— Куда посадили? — спросила Яна.

— В тюрьму, — сказала Наташа. — Надо бы срочно узнать.

— В тюрьму… — пытаясь понять, что это значит, повторила Яна и вдруг поняла. — Наташ, а как же деньги? — теряя надежду, спросила она.

Наташа что-то прикинула в уме.

— Насчет денег… Жди здесь, если всё нормально, я привезу, — сказала она и пошла к выходу.

— …Если всё нормально, — глядя ей вслед, повторила Яна. — Серьезно? А если нет? — вслух подумала она, прикуривая сигарету. — А я как дура жди?! Хорошо, жду, — согласилась Яна и стряхнула пепел. — Это я опять… сама с собой?

Она украдкой оглянулась по сторонам, затем приоткрыла сумочку и посмотрела на деньги. «Три с половиной умножить в моменте на три, это будет…» Раздвигая пачки купюр, Яна отыскала телефон, открыла калькулятор и посчитала.

Десять миллионов пятьсот тысяч. Она пересчитала ещё раз — всё правильно, десять миллионов. «За неделю неплохо», — подумала Яна.

— Стоп! — сказала она вслух и прикрыла рот рукой.

«Женька же поставил пятерку, значит, плюс ещё пятнадцать, это будет двадцать пять с половиной миллионов. Ого, если бы ещё Наташка, то есть Павел Янович. Ян-ов-ич. Видимо, отец у него был Ян. Вот, а я кто? — Яна. Это же знак! Но если его посадили… Да нет. Ну кто ж его посадит? Это же Павел Янович, он человек известный, значит, всё должно быть нормально. Надо верить, и всё получится», — решила она и, поерзав на стуле, взглянула на дисплей телефона.

Цифры отображали текущий курс рубля: 30.154; 30.179; 30.192. «Ух ты, как ползет! — подумала Яна. — Павел Янович, держись. А мне нельзя терять ни секунды».

— Время! — сказала она и ткнула сигарету в пепельницу.

***

В административной высотке, на самом верхнем этаже, в своем кабинете президент холдинга «Интер групп» Павел Янович, комфортно расположившись в кресле, дымил сигарой.

Управляющий «Такер банком» Лев Таккере, поправляя очки, курсировал вдоль стола.

В свои сорок четыре он выглядел лет на тридцать и ролью младшего партнера пользовался весьма умело. Ему прощали шалости, принимая их за ошибки, по-отечески журили и прикрывали.

С Павлом Яновичем они работали давно и не всегда в рамках закона, что Льва Таккере никогда не смущало. Однако в этот раз он чувствовал, что зашел слишком далеко. Дело было не в законах — пересекались интересы крупных структур, а это чревато большими неприятностями. Ему хотелось соскочить, но деньги есть деньги.

— Я делаю всё, что в моих силах, но я не волшебник! — оправдывался Таккере. — К тому же газеты пишут о поджогах… умышленных, и…

— Лёва, пострадали люди, — сказал Павел Янович. — Самое время проявить милосердие. Помоги деньгами, кредитом, а закладные сюда, на стол.

Павел Янович убедительно ткнул пальцем в подлокотник кресла, откинулся на спинку и пыхнул сигарой.

— Я ценю ваш масштаб, Павел Янович, — сказал Таккере, — но в свете последних событий… — Он развел руками и глубоко вздохнул. — Я действую в ваших интересах и свое умножаю, да, но под угрозой моя репутация!

— Лёва хочет поторговаться? — усмехнулся Павел Янович.

— Вы же знаете, что мой банк! — Таккере всегда как-то преображался, когда говорил о своём, светлел и бронзовел одновременно. — Мой банк, вся моя жизнь…

— Вся твоя никчёмная жизнь, Лёва, не стоит и гроша, — перебил Павел Янович, — а я тебе плачу, за что, Господи, за вывеску!

Он умел опустить собеседника на землю, а иногда и на пару метров ниже.

— Павел Янович, сейчас главное — верфи, — убеждал Таккере. — Я сосредоточен на контракте с немецким правительством, а потом…

— Здесь я решаю, Лёва, — вновь перебил Павел Янович, — что главное, а что потом.

Он уже подустал от ставшего пустым разговора, но, вставая, вполне дружелюбно добавил:

— Не забывайся, Лёва!

— Ситуация меняется, — не унимался Таккере. — Эти сделки…

— Эти сделки не стоили тебе ничего! По закладным получишь реальные деньги.

Павел Янович подошел к столу, что-то прикинул на калькуляторе, пыхнув сигарой, приобнял Таккере за плечи и повел его к выходу.

— За леспромхоз получишь два миллиарда, — сказал он, подводя Таккере к двери. — Два, Лёва, два… миллиарда. Вопрос закрыт?

— Павел Янович, я строго следую договоренностям. Я очень надеюсь… Я… — Лев Таккере разволновался и не мог подобрать слов. — Хорошо, — сказал он. — Да, я понял, хорошо.

— Молодец, — сказал Павел Янович. — Ступай и помни, пока ты… со мной… — Павел Янович сделал многозначительную паузу. — Ты не в накладе, Лёва, пока ты со мной, — закончил он, надеясь, что намек понят правильно.

— Хорошо, — закивал Таккере, — хорошо, рад был повидаться, да, всего доброго, да, до свидания!

Павел Янович уже знал, вернее, чувствовал, что Таккере ведет двойную игру. Что-то явно происходит, какая-то возня за его спиной. То, что Лёва мутит, понятно. Вопрос — с кем? С Зубом, с Зарином или с Ларским? Последнее маловероятно, хотя и сбрасывать со счетов нельзя, какие-то делишки у них есть. Скорее всего, мутит не Лёва, а с ним, и кто-то из этих троих.

Когда Таккере, пятясь, закрыл за собой дверь, из соседней комнаты вышел Анатолий.

— Лёва прав, — сказал он, — ситуация меняется.

— Не ситуация меняется, — возразил Павел Янович, — а Лёву пора менять.

— Да, но… ещё пару лет назад… Кто бы мог сунуться? А теперь? Аж до суда дошло!

— Это сигнал, Толя, — разминая косточки, пояснил Павел Янович. — Кто-то двигает локтем. Кто? Вот в чём вопрос!

— Я имел в виду всю систему, — сказал Анатолий.

— Ну-у… — протянул Павел Янович. — Система… только тронь — всё посыплется, — заверил он и посмотрел на часы. — А где Наташа?

— Она не придет, — сообщил Анатолий. — У неё поменялись планы.

— Поменялись планы, — понимающе кивнув, повторил Павел Янович и встрепенулся. — Что значит «поменялись планы»?! У неё есть что-то важнее, чем сто миллионов?!

Глаза Павла Яновича так несвойственно для него округлились от удивления, непонимания и даже обиды.

— Толя, убери-ка деньги. Немедленно! Ничего не получит, ни копейки! У меня тоже могут меняться планы! — Павел Янович шагнул к выходу, остановился, замялся и обернулся. — Толя, располовинь… убери половину, пусть знает… — сказал он и, грозно погрозив указательным пальцем в пол, вышел из кабинета.

***

Двумя часами ранее, когда Лев Таккере ещё только собирался на встречу с Павлом Яновичем, Яна прибежала в банк и спешно оформила кредитный договор на Евгения, который уже подъехал к головному отделению «Такер банка» и, сидя за рулем своего серебристого джипа, ждал условного сигнала от Яны по смс.

По первому сигналу он должен был зайти в банк, по второму — заглянуть в кассу. Евгений держал в руке телефон и ждал.

Управляющий Лев Таккере торопился на встречу и подписал все бумаги не глядя. Яне даже не пришлось ничего пояснять, хотя весь набор аргументов у неё был тщательно подготовлен, выверен и выучен наизусть. Когда Лев Таккере уехал, Яна отправила смс Евгению, сгребла бумаги в охапку и в кабинке с надписью «касса» торопливо передала документы кассиру.

— Люда, на выдачу, я тебе говорила.

— А где он? — спросила Люда-кассир, листая паспорт.

— Там же всё есть, Люд, ордер, паспорт, — торопила Яна, — всё подписано.

— А сам-то он где? — не унималась Люда. — Кому выдавать?

— Мне выдавать, Люда. Я за него, Люда, не тупи! Распишусь идентично, — заверила Яна и отправила Евгению второе сообщение.

Евгений тут же заглянул в кабинку.

— Вот он! Жень, распишись, — распорядилась Яна.

Люда-кассир внимательно посмотрела на Евгения, сверила физиономию с паспортом и сунула в лоток бумаги для автографа. Евгений расписался в нужных местах и, по утвержденному ранее плану, сразу покинул кабинку.

— Ну, чего ждем? — спросила Яна Люду-кассира, которая недоверчиво вздохнула, и за стеклом в кассе зашелестел счётчик банкнот.

***

На парковке у банка Евгений подхватил у Яны пакет с деньгами.

— Сколько здесь? — спросил он, взвешивая пакет в руке.

— Четыре и три с половиной от Наташки, — ответила Яна, пытаясь прикинуть грядущую прибыль.

— Негусто, — шутливо сказал Евгений и небрежно бросил пакет на переднее сиденье своей машины.

— Что?! — возмутилась Яна. — Молчи лучше!

Она игриво замахнулась на него кулаком. Евгений то ли подставил щеку, то ли потянулся к ней с поцелуем.

— Цыц! Женя, окна! — строго сказала она. — Паркуйся подальше, там, где-нибудь за углом. — Указав направление, Яна набрала номер телефона. — Наташ, ты где? Я же жду! Что? … Я так и знала, Наташа! Ну как так? Сижу тут, жду как дура! … Что? … К тебе, когда? … Точно? … Хорошо. — Яна отключила вызов. — Вечером будут настоящие деньги, надеюсь, — сказала она и посмотрела на часы. — Пока доеду…

— Яна! — прозвучал женский голос со стороны центрального входа.

Яна обернулась. К ней из банка с папкой документов в руке бежала сотрудница Лена.

— Езжай, теряем время, — бросила через плечо Яна и шагнула навстречу сотруднице.

— Ты же не взяла! — удивленно воскликнул Евгений. — По долгам… платить не собираешься? — спросил он.

— Подождут.

— Чревато, — предупредил Евгений.

— Испугался, что ли? — усмехнулась Яна. — Поезжай, не бойся. Теряем время, Женя! Время — деньги!

Пока Евгений садился за руль, к Яне уже подошла сотрудница Лена и протянула ей папку с документами.

— Лев Давидович просил это в особом порядке, срочно, — торопливо сказала она.

— Что за пожар? — спросила Яна и открыла папку. — Разве была заявка?

— Не знаю, Лев Давидович просил срочно, — повторила Лена и уже не спеша, как по линейке, виляя бедрами, отправилась в обратный путь.

Яна полистала кредитный договор, взглянула на сумму.

— Триста миллионов рублей. Что? Триста… — удивилась она и обернулась. — Жень!

Серебристый «Лексус» уже скрылся в уличном потоке.

— Триста лямов… — повторила Яна и направилась к своей машине.

Она ещё не успела открыть дверку, как в сумке зазвонил телефон.

— Да, Лев Давидович! — сказала она. — Да, у меня. … Да-да, слушаю. … Кошмар! Нет, хорошо, конечно… поняла… Сегодня, конечно, — заверила Яна, открывая дверь своего «БМВ». — Еду, я уже еду, Лев Давидович… Да, невозврат под залог, я поняла. Лёва, а…

Яна хотела спросить о своей ипотеке, но Таккере уже отключил вызов. Он, конечно, обещал решить проблему с бандитским агентством, но обещать — это ещё не значит сделать. В наше время это вообще ничего не значит, хотя…

Когда сегодня утром Евгений привез её домой, они осторожно вместе поднялись по лестнице на девятый этаж — бандитов не было, значит, Лёва всё уладил. «Это хороший знак», — подумала Яна и спокойно приняла душ, переоделась, но перед тем как выйти из квартиры, всё же с опаской посмотрела в глазок. На площадке всё было тихо. Они спустились на лифте и без проблем сели в машину. Евгений подбросил Яну к бару на встречу с Наташей и уехал по своим делам.

Наташка, как ни странно, приехала вовремя и с легкостью пообещала сто миллионов. С кредитом на Женьку всё получилось. Если Яна подпишет у отца закладные, а она подпишет, то это ещё триста миллионов. А если Лёва уже сдержал обещание, то останется только списать как невозврат, снять обременение и забыть все эти мелкие проблемки вместе с Лёвой. «Как невозврат, — вспомнила она его последние слова, — хотя и под залог».

— Поняла… — кивнула Яна и села за руль. — Так, сначала к Наташке, — решила она, положив папку в портфельчик. — Триста умножить на два… плюс Наташка, плюс остальное… это уже веселее…

Яна повернула на себя зеркало заднего вида, чмокнула своё отражение и запустила двигатель.

***

Одна из гостиных в огромной квартире Наташи напоминала древнегреческий андрон. Колонны, диваны, ложе-клине. На низких столиках выпивка и закуска, в канделябрах горящие свечи. Среди общего шума голосов слышны невнятные звуки гитары. Хозяйка зажгла потухшую свечу и прошлась по залу между небрежно одетыми, пьющими, жующими, курящими артистами эстрады, театра и кино. Довольно интимное общение некоторых пар создавало атмосферу пофигизма, равнодушия и распущенности.

Наташа остановилась у низкого массивного стола, на котором теснились тарелки с фруктами, ягоды россыпью, бокалы и бутылки с вином. Она залпом осушила серебряный кубок, небрежно отбросила его на мраморный стол и плюхнулась на диван в объятия Юноши, на шее которого висел коптский крест, инкрустированный кристалликом висмута. Необычный крест поверх наполовину расстегнутой рубашки бросался в глаза своим размерным несоответствием этому юному телу. Он явно мешал пылкому Юноше бесконечно целовать Наташу во все доступные места. Она позволяла и даже отвечала на поцелуи, хотя, в общем, была равнодушна.

С другой стороны стола, в кресле с гитарой, сидел обвешанный амулетами певец. Он лениво перебирал струны, затем взял несколько вступительных аккордов и запел:

Только дым сигарет в эту странную ночь,

Для заблудшей души, под цыганские струны…

Каблучки на столе, звон монет золотой,

Веселей во хмеле мне прощаться с тобой.

В конце зала, устроившись на диване, Яна терпела на своем плече руку едва знакомого соседа.

Так прощай же, прощай, родная,

Юность вольная — всё позади.

Свеча ярче горит, сгорая,

Так гори же, смелее гори!

Пусть гитара всю ночь, ножки по хрусталю!

Глупость — общая дочь, захочу — полюблю!

Кто со мной, кто не прочь! Пир во время чумы!

Нам сумеют помочь только вещие сны.

Наташа, оторвавшись от поцелуев Юноши, вскочила на стол-подиум, смела ногой посуду и, притоптывая каблучком, пустилась в а-ля цыганский танец. Гости, хлопая в такт, окружили подиум.

Так прощай же, прощай, родная,

Юность вольная — всё позади.

Свеча ярче горит, сгорая,

Так гори же, смелее гори!

Веселье набирало обороты: шампанское рекой, как водится, сверх всякой меры, наперебой, а то и вразнобой, стучали по паркету каблучки, мелькали вздернутые юбки, открытые манили плечи, с отчаянным восторгом гасли свечи, и в наступившей полутьме во власти Певец добавил хрипоты и страсти:

Я горел до утра, разрывал темноту!

Только дым от костра прикрывал наготу!

Бесконечная мощь превращается в прах.

Нам уже не помочь — это крах!

Обнимающий Яну сосед убрал с её плеча руку, захлопал в такт.

Так прощай же, прощай, родная,

Не печалься — всё позади.

Пользуясь случаем, во время припева и всеобщего разгула Яна вышла в прихожую, быстро собралась и оставила веселье в самом разгаре.

«Слушай, выхода нет», — тихо шепчет туман.

Наступивший рассвет обнаружил обман.

Был приказ: «По местам!» И все кинулись прочь.

Лишь стучит по вискам эта странная ночь!

Я ж горел до утра, разрывал темноту!

Только дым от костра прикрывал наготу!

Оседает на дно то ли прах, то ли страх,

Несомненно одно — это всё-таки крах!

***

Звуки припева провожали черный «БМВ» седан, который с зажженными фарами уже мчался по трассе из города.

Так прощай же, прощай, родная,

Не печалься — всё впереди.

Свеча ярче горит, сгорая,

Так гори же, смелее гори!

За рулем Яна смотрелась особенно амбициозно. Предвкушая начало новой жизни, она стремительно двигалась к цели и, как всегда, по неизвестно откуда взявшейся привычке, говорила сама с собой:

— Что ты себе мнишь? Сиди, жди, сиди, жди. Я тебе кто? О'кей! Обойдемся. Сборище моральных уродов!

Яна свернула с трассы на дорогу местного значения. Теперь главное не пропустить поворот, иначе придется пилить вокруг, через поселок, а это ещё километров так… одним словом, в общем, прилично.

— Триста миллионов умножить на два… плюс двенадцать пятьсот, это будет шестьсот двадцать пять… шестьсот двадцать пять миллионов! Ого! А если умножить на три? Это уже ого-го! Так, — Яна с нетерпением набрала номер телефона: — Женя, алло, слышишь меня? Утром сразу ко мне, понял? Что-что — сюрприз! Всё, целую, пока.

Яна положила трубку. Вот он — поворот на лесную дорогу, чуть не проехала. Та ещё дорога, ямы да колдобины, бездорожье, три-четыре километра фигурного вождения, зато близко и прямо к дому.

Но вскоре дорога стала совсем непроходимой для седана. Яна остановила машину, вышла и посмотрела на колею.

— Чёрт, так и знала! — топнув ногой, сказала она. — И не объехать ведь ни справа, ни слева.

Яна достала из машины портфельчик и, срезая угол, пошла по лесу пешком, подсвечивая бездорожье телефонным фонариком. Стараясь подавить страх, она шла аккуратно, чтобы, не дай бог, ни споткнуться, ни упасть, но всё же споткнулась, каблук, как назло, увяз в глине, туфель слетел с ноги. Где же он? Чёрт бы его… Вот, слава богу, нашла! Яна надела туфель и вдруг услышала сбоку какой-то шорох, явное присутствие жизни. Яна замерла, затаив дыхание, осторожно направила фонарик на звук. Ветки кустарника раскачивались, сначала нехотя подрагивая, затем всё сильнее прогибались, уступая превосходящей силе. Нечто сопящее живое, будто проснувшись, пыталось выбраться из кустов.

Яна попятилась и перешла на бег. Казалось, что Нечто следует за ней по пятам, казалось, вот-вот догонит, схватит за волосы. Яна бежала, бежала, но каблуки, лес, ночь.

Запыхавшись и уже выбившись из сил, она отчаянно развернулась и направила фонарь в темноту. На тропинке стоял огромный сопящий хряк. «Опять испугалась», — подумала Яна и погрозила поросенку кулаком.

Тяжело дыша и постоянно оглядываясь, Яна вышла на опушку леса. Впереди, за забором, контуры отцовского дома. Она подошла к деревянной калитке, что справа от больших ворот, потянула за веревку и вошла во двор. В доме горел свет, значит, отец ещё не спит. Успокоив дыхание, Яна поднялась на крыльцо и вошла в дом.

В прихожей её встретил ротвейлер Перри.

— Привет, Перри! — сказала она и потрепала пса за холку. — Помнишь меня? Молодец, собака злая, помнишь. Злюка ты, злюка! — Яна трепала его за уши, тискала и гладила по шерсти.

Когда Лесник, исполняющий обязанности председателя леспромхоза, вышел из комнаты, то не сразу смог поверить своим глазам.

— Яна! — растерянно прошептал он. — Дочка, здравствуй!

— Привет, папуля! — сказала она, продолжая ласкать собаку.

Ротвейлер крутился и путался под ногами.

— Да что ж ты тут… — стараясь не наступить ему на лапу, сказал Лесник. — Место, Перри, место! — приказал он, и пёс послушно удалился. — Ну, здравствуй, дочь! — раскинув руки, повторил Лесник.

Яна как никогда была рада видеть отца, и они обнялись. Два родных человека обнялись после долгой разлуки, и для каждого из них на всём белом свете не было в этот момент никого, кто был бы дороже и ближе. От этого чувства родства глаза Лесника увлажнились и потекли.

— Яна, дочка, родная моя… — шептал он сквозь слезы.

И было так радостно тихо, что даже прошедшее время прислушалось, встало, вернулось и молча смотрело на это короткое счастье. Время всё знало, и будь его воля, вот так и стояло бы вечно. Но долго стоять ему было нельзя, время смахнуло слезу, улыбнулось, вздохнуло и двинулось дальше.

— Что же мы так, у порога… — будто очнулся Лесник. — Проходи, проходи, сейчас чаю…

Кухня была в двух шагах от прихожей. Лесник сделал шаг и, глядя на Яну, как-то смешно, суетливо топтался на месте.

— Ты проходи, проходи, сейчас чаю…

Протерев свои туфли от грязи, Яна бросила тряпку под ноги, прошла, осмотрелась.

— Эх, печурка, печурка, родная моя, что же ты так постарела, облезла… — Яна с грустью похлопала старую русскую печь и, чтоб не расплакаться, крепко взяла себя в руки.

— У меня мало времени, — тихо, но твердо сказала она.

Лесник покопался в шкафу и вытащил пачку цейлонского чая.

— Ничего, ничего, сейчас чаю заварим, мы мигом. — Он вдохнул аромат и насыпал измельченные листья в заварочный чайник.

— Ты хоть знаешь, что свиньи у вас прямо по лесу гуляют? Я чуть не… это… честное слово. Кошмар!

— Так ферма ж сгорела. Хорошо хоть ворота успели… Да там и свиней-то… разбежались. Мужики вроде ловят. Мы с тобой сейчас чаю…

— Пап, у меня мало времени, — повторила Яна.

— Ты присаживайся, я сейчас…

Он включил электрическую плитку, поставил на неё кастрюлю с водой и накрыл крышкой.

— Пап, не надо чаю, я же тебе говорю, у меня мало времени, совсем нет, понимаешь?!

— Что ты, что ты! — сказал он. — Это у меня мало, у тебя ещё есть, есть ещё…

Яна присела за стол и открыла свой портфельчик.

— Пап, сядь, послушай, у меня к тебе дело, — сказала она, выкладывая на стол документы.

— Давай-давай, рассказывай! — Лесник с интересом присел к столу. — Как ты? Как Евгений? Вы поженились? — с надеждой в голосе спросил он.

— Слушай, всё это ваше хозяйство… И поселок, и всё остальное — всё снесут.

— Значит, не поженились… — с грустью сказал он.

— Ты слышишь меня? У вас всё отберут.

— Как это?

— Неважно, — сказала Яна и достала из портфельчика шариковую ручку с логотипом банка, на красном фоне которого угадывался стоящий на задних лапах лев. — Сейчас есть возможность, — оживленно говорила она, — пока ты как бы председатель, я от банка, в общем, есть возможность получить триста миллионов. Всё согласованно, то есть оформляем кредит, залог и всё!

— Что всё?

— И мы получим деньги!

— Кто мы?

— Мы с тобой, папа. Я их еще покручу, умножу, решим все проблемы и… всё о'кей!

— Мы с тобой? А пайщики, мужики-то как? А потом… кредит-то отдавать надо и с процентами! А проценты-то сейчас — не дай бог!

— Ничего не надо отдавать, — сказала Яна. — Получим деньги и… — она указала рукой определенное направление.

— Взять и сбежать? Яна, я же не жулик.

В кастрюле закипела вода. Лесник выключил плитку и залил кипяток в чайник для заварки.

— Значит, не поженились… — со вздохом повторил он.

— Ты не жулик, поэтому всё отберут, — обреченно произнесла Яна.

— Как это отберут? — сказал он, поставив на стол тарелку с пряниками. — Ружье видела? Сейчас покажу.

— Видела, видела… Боже мой, ружье, сядь, папа, не тупи! Пойми…

— Да понял я, понял. Людей побоку, лес побоку, деньги в карман, и… — Он повторил жест Яны в определенном направлении. — Это же как? А в глаза смотреть? Мужикам, людям… как?

— Каким людям? Поселок пустой. Нормальные люди все уехали.

— Нормальные остались, — сказал Лесник, разливая чай по кружкам. — У нас планы, Яна, кой-какие наметки по бизнесу, — деловито сообщил он и поставил кружки с чаем на стол. — Давай с пряниками, вот… А бумаги убери, лишнее это.

— Не подпишешь? — растерянно спросила Яна.

— Нет, не надо это, убери.

Яна откинулась на спинку стула и снова подалась вперед.

— Пап, не валяй дурака. Я не знаю… пап, хватит гнить в этой дыре! Ты же ещё не старый, папа! Новый дом, новая жизнь, поживешь по-человечески, может, и жену какую… Короче, подписывай! Другого шанса не будет, пойми же ты, наконец!

— Знаешь, я же здесь, — сказал он. — Я ещё нужен, понимаешь, лесу нужен, людям, природе…

— Ты о чём? — Яна склонилась к столу и схватилась за голову. — Кругом слякоть, грязь, грубость и хамство. Кругом свиньи в прямом и переносном. Что ты возишься в этой безнадеге? Здесь всё сравняют с землей и глубже. Ты не понимаешь? Ферма сама сгорела? Её же сожгли! Неужели непонятно? Всё сожгут! Папа, у тебя проблемы! У меня долги. Да, мне нужны эти деньги. Я покручу и помогу тебе. Это же так просто! Короче, не морочь мне голову, или ты подписываешь, или… Я не знаю… У меня нет времени, пап, пожалуйста!

— Ты знаешь, — сказал Лесник, — были ведь здесь уже люди, оттуда, от вас, приезжали… с бумагами тоже с такими же вот… И другие… тоже приезжали…

Вспоминая угрозы, погромы, пожары, он замолчал, нахмурился, лицо его стало суровым и жестким. «Да, — думал он, — председатель сбежал, и дома погорели, и люди разъехались — всё это так, и, скорее всего, дочь права, всё снесут, всё сравняют с землей. Но не все же разъехались, есть ведь ещё и патроны, и ружья, и от бандитов можно бы отбиться, и какая-то надежда ещё есть, и люди, и вера, значит, мы ещё живы и будем стоять за своё, потому как иначе нельзя».

Лесник решительно вздохнул, словно сбросив тяжелую ношу, вскинул голову и высоко поднял брови.

— У нас задумка, Яна, — сказал он, — мы всё поправим, у нас планы… Мы…

— Да нет никакого «мы»! — перебила Яна. — Мы, мы… Каждый сам, понимаешь? Триста лямов, как с куста! Через неделю будет шестьсот! Выбирай место в лесу, в горах, у моря — где хочешь! И живи нормально, для себя, с комфортом, по-человечески!

— А я как?! Я всегда по-человечески… Яна, я прожил честную жизнь.

— Боже мой, прожил! Что ты видел в жизни? Чего добился? За всю свою жизнь… чего достиг? — Яна положила ручку на договор. — Последний раз говорю, подписывай!

Лесник опустил взгляд, затем с грустью посмотрел в сторону окна.

— Нет? — спросила Яна.

Лесник едва заметно мотнул головой.

— Ладно, — сказала она. — Хорошо, о'кей.

Яна встала и принялась собирать бумаги.

— Я, как дура, рву когти, еду, ночь-полночь… К отцу еду…

Она хотела засунуть бумаги в портфельчик, но со злостью бросила их обратно на стол.

— Ну и чёрт с тобой. Больше никогда к тебе не приеду. Слышишь? Никогда!

Яна решительно направилась к выходу, открыла дверь и обернулась к отцу:

— Ты даже ума не нажил! — прокричала она и вышла, изо всех сил хлопнув дверью.

Дверь, ударившись о косяк, со скрипом подалась назад. Подбежавший пес сунул морду в щель и оглянулся на хозяина. Лесник молча склонил голову и, глядя в пол широко открытыми глазами, погрузился в былое.

Яна росла удивительным ребенком. Её жизнелюбие поражало всех. Она радовалась солнцу, дождю, ветру, костру, снегу — всё, что попадалось ей на глаза, вызывало бурный восторг. Она светилась, она дышала радостью. Казалось бы, чего ещё желать отцу и матери, но когда Яне исполнилось шесть лет, мать решила начать новую жизнь, бросила мужа и забрала её с собой в город.

Через два года чумазая и голодная Яна каким-то чудом вернулась домой. Где мать, что с ней и как? Яна не знала.

Когда их выгнали из съемной квартиры, мать оставила её на вокзале, сказала ждать и ушла. Яна ждала несколько дней и затем, сама не зная как, добралась до дома. Лесник ездил, искал, писал заявления… — пропала мать.

В школе Яна училась хорошо, вот только математика, физика, химия… А так четверки, пятерки. Жаль, школу закрыли, вернее, сначала перенесли в Марьино, правда, потом и там закрыли, но Яна успела получить аттестат, поехала в столицу поступать и поступила. Навещать отца она стала всё реже, а потом и вообще перестала.

Удивительная была девочка. Выйдет из дома: «О, — солнце! — радуется. — О, — дождь!» — радуется, всему радуется.

Вспоминая былое, Лесник с опущенной головой сидел на табурете и тихо улыбался своему давно прошедшему счастью.

***

На крыльце, зажав сигарету в зубах, Яна долго копалась в своей сумочке, никак не могла найти зажигалку, наконец, нашла и прикурила. Триста миллионов… такой шанс!

— Идиот! — сказала она, бросила сигарету и вернулась в дом.

Глава 4