Бесплатный фрагмент - Я в сказки верю до сих пор

От автора

Нао, пришелец с далёкой планеты, наконец получает возможность вернуться на родину, но в его планы вмешивается неожиданный персонаж.

Четвертая книга завершает первый цикл «Терра. Легенды и были», но описание судьбы Нао будет продолжено, ведь впереди у него такая длинная жизнь.

Песни, которые поют герои повествования, можно услышать в плейлисте автора https://vk.com/audios74666899.

Глава 1

С Тринакрии нужно было уезжать. Граф Рожер неспроста ввёл тут поголовную военную повинность, а участвовать в новых битвах за расширение власти графа на те эмираты, которыми всё ещё владели арабы, Нао не хотел.

Сальвато быстро оправился от травм, полученных при падении со скалы. В этом была несомненная заслуга лекаря Константина и оставленных им снадобий. Нао много думал об этом удивительном человеке и надеялся когда-нибудь снова встретиться с ним. Это укрепило его в желании вернуться в Салерно — ведь Константин собирался приехать в медицинскую школу.

Однажды утром Нао собрал семью вместе. Он взял жену и сына за руки и обратился к мальчику.

— Ты уже взрослый, сын, и тебе пора узнать правду.

— Только ничему не удивляйся… — вставила Ника.

Сальвато был заинтригован. Оказывается, он только в 12 лет стал взрослым, а не два года назад, когда в одиночку отправился к эмиру Палермо уговаривать того сдаться.

— Мы не лангобарды, — начал Нао.

— А кто? Евреи? — мальчик вытаращил глаза от нехорошего предчувствия.

— Нет, — ответила Ника. Твой отец прилетел из далёкого мира, там, на небесах.

— Из рая?

— Нет, — усмехнулся Нао. — Рай — место выдуманное, а я прибыл из реального мира, который называется Наолина.

Сальвато стоял, поражённый. Его глаза стали круглыми. Наконец, он повернулся к матери.

— А ты?

— Мои родители тоже оттуда, я родилась во время полёта. Но мои мать и отец были убиты в первый же день на Терре, а меня спасла старуха Сивилла.

— Сивилла? Разве она не выдумка из сказки?

— Совсем нет. Но она умерла на наших глазах, — сказал Нао печально. — Последняя из семи сивилл. И я многоe бы отдал, чтобы узнать о них правду, а не то, что рассказывают в сказках.

От этой порции информации глаза Сальвато стали квадратными.

— Отец, скажи, что всё это– шутка. Просто ты не хочешь признать, что ты не высокородный лангобард, сын великого Ардуйна, а просто еврей, торгаш и трус.

— Твой отец не торгаш и, тем более, не трус, — вмешалась Ника. — Он не сын Ардуйна, он — сам Ардуйн!

— Да, я выдумал себе такое имя, когда впервые оказался на Тринакрии со старшими братьями Отвилями, греком Маниаком и викингом Харальдом.

— Но всё это было очень давно! — возразил Сальвато.

— Мы, люди Наолины, стареем очень медленно, — сообщила Ника, — поэтому твоему отцу пришлось притвориться собственным сыном.

— А я?

— Мы пока не знаем, передаётся ли медленное старение от родителей к детям, живущим на Терре. Но это весьма вероятно.

Глаза Сальвато стали треугольными, но он всё равно упрямствовал.

— Я не верю! Докажите мне, что всё это правда!! Не верю!!!

— Доказательства ты получишь завтра. А теперь — всем собираться! Утром мы покидаем Чефалу.

— Тогда нужно достать лошадей! У нас есть только один конь.

— Не нужно! — отрезал Нао.

Сальвато ходил озадаченный весь остаток дня. Наконец, он подошёл к Нао.

— Отец, а как тебя звали на Наолине?

— Нао.

— Прикольно. А погибших бабушку и дедушку?

— Бабушку — Ниу, а дедушку — Кало.

— Странные имена.

* * *

Как всегда, когда нужно было собраться с мыслями, Нао отправился к берегу моря. Уже стемнело, морская поверхность серебрилась в лунном свете. Довольно сильный в этот вечер прибой наносил удары по прибрежным скалам.

Нао думал о том, что на родной планете прошло уже более двух циклов, с тех пор как он её покинул. Срок немалый, почти полвека Терры. Что происходило на родине, и вернётся ли он когда-нибудь на Наолину?

Потом он начал думать о том, что произошло с ним. До сих пор не понятая гибель Ли. Жизнь на Капри, в Неаполисе, в Салерно и в Чефалу. Сражения на Тринакрии. Удивительная встреча с Никой и рождение сына. Что их ждёт дальше?

И засевший занозой вопрос — что такое любовь на Терре — огромное счастье или смертельный недуг? Ему, несомненно, были дороги Ника и Сальвато, он готов был пожертвовать своей жизнью, если бы им угрожала опасность. Но было ли это любовью, тем чувством, которое недоступно уроженцу Наолины?

В конце концов, Нао сформулировал рабочую гипотезу. Он предположил, что любовь — это нечто очень хорошее, светлое, окрыляющее. А те беды, которые она иногда приносит, — от неумения ей пользоваться. Как от передозировки сильнодействующего препарата. Теперь эту гипотезу следовало проверить, чем он сможет заняться в Салерно, думая о своей семье и наблюдая за окружающими.

Удовлетворённый, Нао побрёл к дому. Проверка гипотезы началась практически сразу. У соседнего дома стоял молодой мужчина и пел старинную песню Тринакрии. Та гамма чувств, которую выражал его голос, поразила Нао.

В огне солома быстро догорает,

Обманщицы любовь пройдёт быстрей.

Меньше чем час любовь её пылает.

Каприз мегеры увлечёт за ней.

Ты для меня была кристально чистой,

Как в роднике прозрачная вода.

Но оказалась мутною рекою,

Болотной жижей сгнившего пруда.

Колокола звонят теперь печально,

Оплакивая мёртвую любовь.

Погасло солнце, не наступит завтра

Для сердца моего, в нем только боль.

И ночью покидают волки норы

Чтобы могилы грешников разрыть.

Их черепов пугающие горы

Тебе вместо букета подарить.1

«Жуть!» — подумал Нао и принялся пересматривать свою гипотезу.

* * *

Утром следующего дня, нагружённые нехитрым скарбом, они втроём вышли на пустынный берег моря. Сальвато недоумевал, как они будут добираться до Салерно.

Нао вынул из кармана продолговатый чёрный предмет и начал производить с ним загадочные манипуляции.

— Это волшебная палочка? Ты колдуешь?

— Молчи, смотри и ничему не удивляйся, — шепнула ему Ника.

Когда из пучин вынырнула субмарина, испуганный мальчик спрятался за спину отца.

— Рациелла была посмелее в твоём возрасте, — усмехнулся Нао.

— Кто такая Рациелла?

— Потом расскажу.

Сальвато сжал кулаки и дал себе слово больше ничего не пугаться, даже если из моря вынырнет сама Харибда. Он смело забрался в чрево гигантской загадочной рыбы и с удивлением рассматривал её внутренности, отделанные необычным гладким материалом светлого оттенка. Всё это походило на сказку.

Через полдня субмарина поднялась на поверхность моря невдалеке от Салерно. Все трое выбрались на скалистый берег, и Нао отправил лодку на глубину, недоступную ныряльщикам. В тот же день они купили по дешёвке заброшенный домик недалеко от города, и принялись устраивать свой быт.

* * *

Вскоре Нао почувствовал, как неудержимо его тянет в медицинскую школу. Прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как он исчез, не прощаясь. Теперь Нао надеялся и, одновременно, опасался встретить кого-то из старых знакомых. Слишком много сложных вопросов сулила такая встреча. Но всё прошло гладко, бывших коллег Нао в школе не встретил и просто спросил, нет ли для него работы. Работа была, но самая простая, что-то вроде помощника-уборщика, но и это его устроило.

На второй день Нао завёл разговор с лекарями.

— Не будет ли Вам известно, собирается ли принцесса Сишельгайта вернуться в родной город?

— А с чего это ей возвращаться? У неё как бы муж есть. Гизульф вряд ли обрадуется, встретив Роберта. — захохотали лекари.

«Кажется, тут не больно-то жалуют Гизульфа», — звучало в интонациях и в мыслях.

— Роберт же умер!? — удивился Нао.

— Жив-живёхонек! Он опять всех обхитрил! Даже сам папа из Рима прислал герцогине соболезнование, но зря он там в Риме радовался!

— Оказался он живой! — снова захохотали лекари. — И даже сам написал в Рим, что слухи о его смерти сильно преувеличены. Вместо трагедии получился фарс.

* * *

Однажды невдалеке от медицинской школы Нао услышал тихие стоны, доносившиеся из какого-то подвала. Он хотел поспешить на помощь, но вход был заперт. Тогда он побежал к лекарям.

— Там кто-то стонет! Нужно оказать помощь!

— Не нужно. Там тюрьма. Ледяная темница. Вчера туда бросили очередного купца из Амальфи. Ему вырвали один глаз, отрубили палец, а сегодня должны отрубить второй, ну и так далее, пока пальцы не кончатся…

— Чем провинился несчастный купец? — содрогнулся Нао.

— Только тем, что приплыл из Амальфи. Гизульф не в состоянии взять этот город, и поэтому мстит его жителям, просто за то, что убийцы его отца тоже были из Амальфи.

Это не укладывалось в голове Нао. Он решил, что упустил какие-то важные события за время, проведённое на Тринакрии. Оставлять такие пробелы в мнемобанке было недопустимо, и Нао приступил к расспросам.

Оказалось, что Гизульф не ограничился преследованием ни в чём не повинных амальфитанских купцов. Он буквально развернул пиратскую охоту на близлежащих морях. В союзники его взял даже сам новый римский папа Григорий, который тоже происходил из лангобардов.

Григорий спешно собирал коалицию против норманнов Гвискара, опасаясь всё возрастающей их силы. В огромной армии папы, которого часто называли его прежним именем Гильдебрандт, были войска с севера Италии, из германских стран и даже норманнский вождь Ричард из Капуа, давний соперник Роберта.

Папа лицемерно заявил, что не намерен проливать христианскую кровь, а хочет лишь попросить Гвискара убраться с Италийского полуострова. Вслед за этим он намеревался направить армию в Византиду, потому что Бог вручил ему ответственность за всех христиан — и латинян, и православных.

Для начала папа пригласил Гвискара для беседы. Роберт был не против поговорить, он готов был подтвердить церковному иерарху своё вассальское почтение, но отдавать завоёванные за полвека территории не собирался ни богу и ни чёрту. При этом, Роберт, не слишком доверяя папе, явился с большой и хорошо вооружённой свитой. Он три дня ждал аудиенции в палатке под стенами Беневенто. Этот городишко издревле был известен как город ведьм, и у Роберта было время поразмышлять о том, почему такое странное место было выбрано для резиденции наместника бога на земле. Три дня прошло, но папа так и не появился!

Оказалось, что снова отличился Гизульф. Его корабли в лучших пиратских традициях напали на флот города Пиза. После этого в считанные дни папская коалиция раскололась — одни были за Гизульфа, другие — за пизанцев, а про Роберта все как-то забыли.

Папа, наместник Господа в мере людей, оказался в нелепейшей ситуации. Война с норманнами так и не началась, о походе в Константинополь можно было забыть, в Риме появились другие претенденты на папский трон, а за северными горами на Григория точил зуб молодой король германцев Генрих, который мечтал об императорской короне, а для этого ему нужен был более лояльный папа.

Нао тщательно занёс всё это в мнемобанк и стал ждать очередных новостей. Ждать долго не пришлось.

Глава 2

Как-то утром в ворота Салерно въехала конная кавалькада. Лекари выбежали из школы, чтобы рассмотреть богато одетых всадников. Нао не удержал возгласа, когда увидел знакомый женский профиль — Гайта! Приехала повидать брата? Или есть другая цель?

Через два часа делегация норманнов покинула замок. Сишельгайта, с хмурым видом привычно вскочила в седло. Проезжая мимо, она бросила взгляд на медицинскую школу, куда так часто ходила в детстве. Вдруг такое сильное ощущение дежавю охватило герцогиню, что она резко осадила коня. У дверей, как и четверть века назад, стоял всё тот же человек! Герцогиня спешилась и подошла к воротам. Управляющий школы почтительно поклонился ей, но она, не обращая на него никакого внимания, приблизилась к Нао.

— Всё такой же молодой, как когда я родилась на свет. А мне уже тридцать шесть…

— Это — Никколо, сын Ардуйна, помощник лекаря, — попытался вмешаться управляющий.

— Я знаю, кто это, — бросила Гайта, не отрывая взгляда от лица Нао, — это мой учитель.

— Кто?!

— Оставьте нас…

Лекари поспешно удалились, не смея ослушаться самую знатную даму всего юга Италии. Гайта долго молчала, всматриваясь в лицо Нао. Потом сказала:

— Какой идиот!

Нао поперхнулся от неожиданности.

— Я?

— Мой старший братец. Он всегда был туповатым. Мнил себя великим наследником Гвемара Четвёртого, а остался никчёмным Гизульфом.

— А что он сделал? Пиратство? Нападение на пизанцев?

— Да, этим он сильно помог моему мужу, — усмехнулась Гайта, — себе во вред. Но я о другом. Он не хочет отдать Салерно Роберту миром. Так отдаст в войне… Он не понимает, за кем сила, а отец — понимал. Потому и дружил с норманнами, и сестёр за них отдавал замуж. А этот олух… Наглец посоветовал мне готовить вдовью вуаль. Идиот! У него нет толком армии, а союзников он сам распугал, — Гайта раздражённо махнула рукой и вскочила на коня.

Из домов выходили люди, их становилось всё больше. Они что-то кричали и махали руками. Герцогиню помнили и любили, хотя она шестнадцать лет не была в родном городе. Сишельгайта помахала в ответ:

— Я скоро вернусь… Ждите… но придётся потерпеть… — и, посмотрев на Нао, добавила, — ты ещё проведёшь для меня урок медицины, мой маг.

— Тут скоро будет учитель получше меня.

— Кто? — удивлённо спросила герцогиня.

— Пока секрет.

* * *

Лето только начиналось, когда по улицам Салерно побежали глашатаи, выкрикивая приказ Гизульфа — каждый дом должен запастись продовольствием на два года.

Тем временем, под стенами города появились палатки норманнов, а их корабли ровным строем вытянулись, перекрывая бухту. Эти же корабли подвозили продовольствие воинам. Норманны не проливали лишней крови, они просто ждали, когда жители Салерно начнут сами умирать от голода.

Новый приказ Гизульфа потребовал отдать треть запасов «на хранение» в кладовые замка. Сдававший получал три византия за меру пшеницы. Отказавшийся изгонялся из города.

Прошло ещё несколько недель, и вооруженные подручные Гизульфа пошли по Салерно, собирая всё, что ещё осталось. Начался голод. Какое-то время горожане ещё держались, убивая своих лошадей и питаясь кониной. Потом в пищу пошли собаки и кошки, потом — листья. Смерть от голода стала обыденностью.

Нао пришлось проявить всю свою изобретательность, чтобы Ника и Сальвато остались живы. К счастью, их домик стоял за пределами города, за линией норманнских палаток. Он сразу показал охранную грамоту Рожера, и дозоры оставили их в покое.

Раз в неделю Нао пробирался к пустынному берегу, где не было сторожевых кораблей, но была затоплена субмарина. На ней он плыл к одному из прибрежных городков — Сорренто, Портичи, Кастелламаре и закупал на рынке недельный запас провизии. Труднее было вернуться с мешком домой, но под утро только редкие стражники бодрствовали, а охранная грамота была всегда с собой. Ника приводила детей из соседских хижин и подкармливала их. Соседи не спрашивали, откуда в доме еда, они молча радовались, что дети не так голодают.

Наступила зима. Осаждённый Салерно вымирал. Медицинская школа давно прекратила работу. Однажды Нао отправился в город — войти внутрь было гораздо легче, чем выйти наружу. Люди столпились, покачиваясь от голода, на том самом месте, где полгода назад с горожанами прощалась Сишельгайта. Народ тихо переговаривался.

— Когда же вернётся Гайта? Она же обещала!

— Наверное, когда мы откроем ворота норманнам.

— На улицах валяются трупы, а Гизульф ходит мимо, не обращая внимания. И это — сын Гвемара? Зачем нам такой правитель?

— Будешь бунтовать — палач вырвет тебе глаза или отрубит руки.

— Думаешь, от голода умирать приятнее?

— Ну так иди к складам, князь продаёт зерно самым голодным.

— И почём?

— Сорок четыре византия за меру.

— Сколько-сколько?! Мы тут умираем, а он делает бизнес!

Людскому гневу не хватало лишь капли, чтобы совершить неминуемое.

— Идите за мной! — решительно выкрикнул Нао.

Он направился в сторону стражников гарнизона, охранявших городские ворота. Они тоже были измучены шестимесячной борьбой с собственным народом, хотя не так голодны — Гизульф понимал, что военных нужно кормить, чтобы мечи и копья не развернулись против власти.

— Город нужно сдать норманнам, — обратился Нао к командиру. Тот поднял на него усталый взгляд, потом оглядел огромную толпу измученных людей и пробормотал.

— Делайте, что хотите. Мы сдадимся. Говорят, Роберт не жесток, к тем, кто не оказал сопротивления. Надеюсь, сегодня не последний день моей жизни…

Нао первым начал отворять запоры на воротах одной из башен. У него нашлось столько помощников, что они мешали друг другу. Когда норманны увидели, что ворота замка открылись, они восприняли это как должное, и без особой спешки проследовали в город.

Гвискар приказал избежать кровопролития и обещал, что участники осады получат свою долю добычи, а сам направился к замку. Он был воин, он всю жизнь завоевывал города и территории, управление новыми землями его не занимало.

Сишельгайта тоже вошла в город, но за мужем не последовала, а собрала на площади измученных горожан:

— Вот я и дома!

Те ответили тусклыми, измождёнными улыбками. Они еле держались на ногах. Тогда герцогиня обратилась к своей свите.

— Тащите провизию на площадь, я не хочу, чтобы новые подданные моего мужа и мои земляки умирали от голода, — и, повернувшись к жителям Салерно, добавила, — постройтесь в очередь, всем хватит. Тот, кто будет драться, останется голодным.

Пожилой мужчина дернул Нао за рукав и спросил:

— Ты видел её глаза?

— Да, — ответил Нао, — глаза решительной и властной женщины, которая не хочет показать, как она рада тому, что, наконец, оказалась дома.

— Её глаза прекрасны, — сказал мужчина, будто не слыша ответа.

Нао посмотрел на него, и смутное воспоминание шевельнулось в его памяти.

— Амо… Аматус?

— Я так давно не видел эти глаза. Когда она вышла замуж за великого норманна, я отправился в монастырь. Дезидерий, настоятель монастыря, наказал мне записать историю норманн на этих землях с самого начала. Я начал с прославления Ричарда Дренго, который первым из норманн стал покровительствовать монастырю после долгих лет вражды. В моих летописях переплелись свершения двух великих фамилий — Дренго и Отвилей.

— Интересно… — пробормотал Нао, –а их можно почитать?

— Приезжай в монастырь на горе Кассино, я покажу. Я всё честно описал, и как Онфруа Отвиль покровительствовал молодому Ричарду Дренго, и как его брат Дрого бросил Ричарда в тюрьму за неприкрытый разбой на его землях, и как Гвемар Четвёртый уговорил выпустить его, чтобы сделать правителем в Аверсе.

— Я приеду в монастырь. Обязательно, — сказал Нао.

— А когда я описывал деяния Роберта, мне казалось, что на меня смотрят эти глаза. И эти главы получались лучше других. Я приехал сюда из монастыря, чтобы собственными глазами увидеть, как Роберт завоюет мой родной город. Это ведь и её город тоже.

* * *

В замке уже командовал Гвискар.

— Где Гизульф? Сбежал? Куда?!

Оказалось, что князь Салерно с самыми верными сторонниками успел улизнуть в сторону цитадели Кастель Арекки, той самой, где он сидел в заложниках после убийства отца четверть века назад.

— Сбежал твой братец, — с презрением бросил Роберт вошедшей Гайте.

— А нужен он тебе? Что проку от дурака?

— Нужен пока! Во-первых, владения всех твоих братьев — Гизульфа, Ландульфа и Гвемара-младшего становятся моими. Ну это мы оформим. А ещё… Позовите епископа!

Когда священник появился, Роберт обратился к нему.

— Ты говорил, что в Салерно хранится священная реликвия?

— Да! Зуб святого Матфея, евангелиста.

— Только зуб? Он творит чудеса?

— Да, ваша милость. Мощи святых очень ценны. Их разбирают на части и хранят в разных местах по всему христианскому миру. Каждый правитель мечтает иметь кусочек.

— Может этот зуб где-то в церкви?

— Мы уже осмотрели, там нет. Да и вряд ли князь стал бы хранить такую ценность где-то ещё, как не в своей сокровищнице.

— Обыскать сокровищницу!

Пока искали зуб, Роберт задумался. Его воины гибли в каждом сражении, совершая чудеса геройства, но никто не пытался разобрать их скелеты на кусочки, чтобы хранить как реликвию. Разве что дикие сарацины сожрали сердце Серло, чтобы набраться от него храбрости, а череп отправили своему царю в Африку, но не как реликвию, а только чтобы доказать, что Серло мёртв. А этот Матфей просто исписал свиток, рассказав о жизни своего учителя, и теперь за кусочки его скелета соперничают самые знатные правители мира. Наверное, великое это дело — уметь читать, а уж писать — в тысячу раз важнее!

— Нет нигде зуба! — доложили Роберту.

— Соберите отряд человек двадцать и отправляйтесь в цитадель. Три мили вверх по горной дороге. Скажете Гизульфу, если отдаст зуб, то сохранит жизнь и получит свободу.

Вечером процессия вернулась. Стоя возле медицинской школы, Нао наблюдал, как рыцари осторожно несли что-то, завёрнутое в роскошные бордовые покрывала. Роберт снова позвал епископа. Покровы развернули. Священник уставился на зуб, выражение его лица исказилось от возмущения.

— Это подделка! — закричал он, — я видел зуб евангелиста Матфея. Он не такой!

— А это что?

— Это зуб какого-то недавно умершего еврея!

— Почему именно еврея?

— Нуу… у них такие зубы.

— А евангелист Матфей точно не был евреем? — спросил Гвискар с ухмылкой.

Епископ наморщил лоб, но так ничего и не ответил.

На следующее утро рыцари опять поскакали в цитадель с новым поручением Гвискара.

— Герцог Апулии, Калабрии и Тринакрии требует или настоящий зуб святого Матфея, или все зубы Гизульфа, — озвучил начальник отряда приказ Роберта и, сняв перчатку, размял пальцы, прежде чем сжать их в кулак.

— Сейчас, сейчас, — побледнев, пробормотал Гизульф, — ошибочка вышла…

Святой зуб тут же был доставлен эксперту, и, после его одобрения, Гизульфу было позволено живым и невредимым покинуть Салерно. Роберт даже предоставил ему охрану и снабдил продовольствием.

Гизульф, однако, не сразу успокоился. Он обратился сначала к Ричарду из Капуа, а потом даже к самому папе в Рим, подбивая их на новый союз против Гвискара. Но сейчас уже никто не желал портить отношения с Робертом.

Глава 3

Жизнь Салерно налаживалась. Сишельгайта была счастлива, вернувшись в родной город. Особенно её порадовало, когда Роберт решил перенести сюда столицу. Снова заработала медицинская школа.

Однажды рано утром Нао пришёл в школу и занялся своим обычным делом — драил полы, мыл столы и склянки, готовясь к приёму пациентов. Управляющий школой появился позже и не один — его сопровождал высокий статный человек в тюрбане и дорогих арабских одеждах. Управляющий вызвал к себе пятерых лучших врачей, а младшим лекарям и помощникам приказали не высовывать носа из своих комнат.

Гость и врачи переходили из комнаты в комнату, что-то обсуждая. Через неплотно закрытые двери доносился тихий голос с заметным арабским акцентом. Нао иногда казалось, что он уже слышал этот голос, но никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах. А мысли незнакомца через стену не проникали.

— Кто это там? — поинтересовался Нао.

— Говорят, какой-то знаменитый врач с востока.

Нао тихонько вышел в коридор и заглянул в щелку неплотно закрытой двери. Приезжий лекарь сидел к нему спиной и слушал управляющего, который говорил стихами:

Если врачей не хватает, пусть будут врачами твоими

Трое: весёлый характер, покой и умеренность в пище.

Гость вступил в стихотворный диалог:

Всем я велю соблюдать им привычную в жизни диету.

В случае крайнем диету лишь только менять допустимо.

Нам Гиппократ говорит, отчего приключается гибель.

Высший закон медицины — диету блюсти неуклонно…

И снова управляющий:

В теле находятся нашем четыре различные влаги:

Флегма и светлая желчь, кровь и черная желчь.

Воплощение флегмы — в воде, а в земле себе черная желчь обретает;

Кровь — это воздух, а светлая желчь в огне воплотилась.

Но гость нашёл, что ответить:

Надо солонку поставить пред тем, кто трапезой занят,

С ядом справляется соль, а невкусное делает вкусным.

Медицинские консультации продолжались почти до вечера, после чего араб и управляющий покинули школу и направились в сторону дворца герцога, не прекращая научную беседу.

Нао вошёл в комнату, куда утром заглядывал через щёлку. Нужно было навести там порядок. Среди манускриптов, разбросанных на столе, его взгляд замер на знакомом свитке.

«Антидотарий Николая» — было начертано сверху незнакомой рукой, а ниже шли рецепты, когда-то записанные Никой. Это была та самая, оригинальная версия, которую они начали тридцать лет назад.

Нао присел на лавку и, затаив дыхание, стал просматривать манускрипт. В конце кем-то были добавлены новые рецепты. Нао сразу увидел в них серию мелких недочётов, но, в целом, врачи следовали правилам — указывали точные дозировки, частоту применения и противопоказания.

Вздохнув, Нао поднялся и собирался уже убрать рукопись на полку, когда в комнату влетел запыхавшийся посыльный.

— Они забыли документ! Очень важный! Какой-то антиро… антидро…

— Антидотарий, — помог Нао пареньку.

— Да! Джанниродарий! Найди быстрее, я отнесу в замок!

— Успокойся. Я сам отнесу, — ответил Нао и, взяв свиток под мышку, направился к замку.

* * *

В парадной зале Сишельгайта сидела на троне в окружении своих младших детей.

Гвискар стоял рядом. Он сменил привычные боевые доспехи на длинное одеяние из роскошного зелёного шёлка, который сарацины ткали на Тринакрии. Поверх он накинул бордовый плащ с воротником из собольего меха, который арабские купцы привозили из Тартарии и продавали по баснословным ценам.

Перед герцогом стоял гость с востока и почтительно, но без тени лести, отвечал на вопросы властителя.

— Я обучался в Багдаде. Побывал в Индии, Эфиопии и Египте. Но нигде я не встречал столь замечательной школы медицины, как в Салерно.

— Эту школу основал мой отец, и я когда-то сама обучалось в ней, — с гордостью сказала Сишельгайта.

— Я надеюсь, что не обижу герцогиню, если скажу, что заметил только одну вещь, которую тут можно было бы улучшить.

— Что же это? — надменно спросила Гайта.

— Недостаток медицинской литературы.

В этот момент Нао вошёл в залу, приблизился к трону и протянул Сишельгайте свиток.

— Вот, — сказала герцогиня, всеохватывающий перечень рецептов, собранный нашими лекарями.

— «Антидотарий Николая» — замечательный научный труд, — ответил гость, — более того, благодаря удивительному случаю, я имел счастье несколько лет назад познакомиться с его ранней версией. Уже тогда я был восхищён тем трудом, который вложили его создатели. Но я был бы всемерно признателен, если бы мне позволили дополнить справочник десятками и сотнями восточных рецептов.

— Что же это за удивительный случай? — Гайта перебила по-арабски витиеватую речь гостя, — расскажите нам.

Она смотрела прямо в глаза араба, ожидая ответа. На востоке не принято смотреть в глаза собеседника, но гость спокойно выдержал её взгляд.

— Однажды я помог мальчику, упавшему со скалы, а его отец… — начал было лекарь.

В этот момент Нао осенило — он понял, где слышал этот завораживающий голос.

— Константин! — воскликнул он.

Араб повернулся и расплылся в улыбке.

— Рад снова видеть тебя, юный друг. Как здоровье маленького Сальвато?

— Превосходно.

Все замолчали.

Сишельгайта уже привыкла, что при каждой встрече бывший учитель чем-то удивляет её. Константин и Нао хотели много сказать друг другу, но понимали, что сейчас не время и не место. Тогда заговорил Гвискар, который до этого был молчалив, думая о чём-то своём.

— Итак, вы хотите занять место преподавателя медицинской школы Салерно, чтобы дополнить наш список снадобий несколькими восточными рецептами?

Константин сохранил самообладание и ответил с достоинством.

— Далеко не только это. Я намерен предложить Вам услуги по переводу медицинских трудов древности и востока на язык, понятный лекарям школы. Гален и Гиппократ — с греческого, Ибн Сулейман и Абу Бакр Мухаммад ар-Рази — с арабского и многие другие. Так мы ещё улучшим преподавание медицины и лечение занемогших. И тогда медицинская школа Салерно станет истинно лучшей во всём известном нам мире.

Имена ничего не говорили Роберту, но он покосился на Сишельгайту и кивнул.

— Хорошо, приступайте. Вам назначат достойное жалование.

Видно было, что герцога занимают совсем другие мысли.

— Приходилось ли Вам бывать в Византии? — спросил Роберт на прощанье.

Константин отрицательно покачал головой. Других вопросов у герцога не было.

Глава 4

— О чём ты всё время думаешь?

— Мне шестьдесят пять лет. Ты думаешь, я успею?

— Успеешь что? — в голосе Гайты прозвучала тревога.

— Восточная империя. Византия. Константинополь. Я успею?

— Опять война? Но там сейчас Олимпия, наша младшая дочь!

Роберт усмехнулся.

— Император Михаил боялся меня. Предлагал своего брата в мужья нашей дочери, потом сына. Но я долго не отвечал, чтобы он подольше нервничал и унижался. Потом Михаил предложил норманнам сорок четыре высших византийских титула, которые позволяли получать огромные взятки. Только тогда я отправил Олимпию в Константинополь, как невесту для сына императора. Я рассчитывал, что она станет императрицей и поможет расширить мои владения. Греки уже успели окрестить её по своему дьявольскому православному обычаю. Назвали Еленой…

Гвискар задумался, потом встал и сильно стукнул ладонью по столу.

— Что-то пошло не так? — спросила Гайта.

— Императора Михаила свергли три года назад, и у Олимпии больше нет шансов стать императрицей.

— Так верни её домой, она ещё сможет достойно выйти замуж тут.

— Мне она нужна там.

— Зачем?

— Чтобы был повод для нападения. Скажу, что с ней плохо обращаются. Расчёсывать бороду престарелому узурпатору — разве это дело для дочери герцога Роберта Отвиля?

— Но Радульф, наш посол в Константинополе, докладывает, что Олимпия в полной безопасности…

— Этот идиот, — перебил Роберт, — хочет добиться мира. А мне нужна война!

— А где же сейчас свергнутый император Михаил?

— Сбежал из православного монастыря и живёт в нашем замке.

— Неужели это правда?

Гвискар ухмыльнулся и хитро посмотрел на жену.

— А какая разница? Пусть попробуют доказать, что это не он. Я отправлюсь в Константинополь, чтобы вернуть на трон незаконно свергнутого императора.

— Ещё один повод для войны? — спросила Гайта, но Роберт не успел ответить, потому что в дверь постучали.

Вошёл ординарец и объявил:

— Прибыл Боэмунд!

— Зови. Очень кстати!

Вошёл высокий, чуть сутулящийся блондин, с коротко остриженной бородой. Гвискар поднялся навстречу, чтобы обнять старшего сына. Сишельгайта смотрела исподлобья — пасынка она не любила.

Сыну Роберта и Альберады было двадцать семь, и он во всём походил на отца — ростом, силой, манерой говорить. Чистокровный норманн, Боэмунд разительно отличался от Рожера Борса, старшего сына Гайты, в котором кровь норманнов и лангобардов смешалась как-то не так. У Рожера не хватало ни воинственности первых, ни мудрости вторых. Но Боэмунд был объявлен бастардом, и законным наследником Роберта стал Рожер Борса. Во время болезни Гвискара норманнские вожди почти единодушно назвали его преемником, но только одна Гайта знала, чего ей это стоило!

Боэмунд сел за круглый стол и пригубил вино из услужливо наполненного бокала.

— Я слушаю, отец.

— Ты силён и отважен, Марк, — Роберт назвал сына именем, данным ему при крещении, — ты был великолепен при подавлении прошлогоднего восстания. Но теперь тебя ждут настоящие дела.

— Я готов, отец!

— Константинополь! Мы идём в Восточную империю!

— Что нужно делать?

— Я собираю армию, какой ещё не было. Каждый мужчина, который в силах поднять меч и натянуть тетиву лука будет мобилизован. Но главное — флот. Корабли теперь нужны не для осады, как у Бари и Палермо. Будут настоящие морские сражения.

Роберт встал, подошёл к сыну и положил руку ему на плечо.

— Марк, ты поплывёшь с передовым отрядом. Береги корабли, не вступай в большие битвы. Твоя задача — понять, на что способны греки в море. Помни, у нас мало опыта морских сражений. Будь осторожен. И завтра же начинай собирать флот.

Боэмунд кивнул.

— Куда нужно вести корабли?

— Отправляйся от Апулии на восток, пересеки пролив. Найди порт с большой бухтой и захвати его. Нам нужна база для основных сил. Потом сплавай на разведку на юг. Но если греков будет слишком много — не ввязывайся. Твои корабли мне нужны на плаву, а не на дне. И берегись греческого огня!

— Понятно, отец. Завтра же начну собирать флот.

Боэмунд ушёл отдыхать с дороги. Гайта уже замечала в Салерно отряды юношей и стариков, пытающихся маршировать и орудовать мечом, но не думала, что это происходит по всей Калабрии, Апулии и даже на Тринакрии.

— И Рожер тоже отправится с тобой? — спросила она про сына.

— А разве он не в состоянии держать меч? Хотя кошелёк он держит куда увереннее, — усмехнулся Гвискар.

Глава 5

Всё было решено за них. Нао отплывает на восток с передовым отрядом Боэмунда. Сальвато снова служит ординарцем, только теперь не у Гвискара, а у его сына, 20-летнего Рожера Борса, а Ника становится служанкой Сишельгайты.

— Мы не можем спрятаться? — спросила Ника на семейном совете.

— Можем, Терра большая. Но я уже больше полувека занимаюсь сбором былей и легенд Терры. Ради этой миссии я сохранил свою жизнь…

— И ты уверен, что доставишь свои мнемобанки на Наолину?

Нао было нечего ответить, но у Сальвато тоже была своя точка зрения.

— Мне девятнадцать лет, и, если я веду свой род с далёкой и прекрасной планеты, то чем я хуже мужчин Терры? Если нужно сражаться, я буду сражаться!

— А ты уверен, что нужно сражаться?

— Может быть, через тысячу лет люди и перестанут убивать друг друга, но сейчас на Терре нужно воевать — если не убьёшь ты, то убьют тебя. А живые существа созданы, чтобы жить и продолжать свой род.

Нао не знал, что ответить, и задал провокационный вопрос, чтобы сменить тему.

— Ты сказал, что живые существа созданы? Кем, интересно?

— Кем бы они ни были созданы! — отрезал сын.

Вечером Нао шепнул Нике.

— Сальвато заговорил о продолжении рода. Может быть, у него есть девушка?

— Ему нравится одна лангобардка, но, если он унаследовал наши гены, ему нужна невеста с Наолины. Он прекрасно это понимает и очень мучается. Чтобы забыть девушку он и рвётся на войну. Но это трудно. Помнишь трактат Константина об эросе? От этого недуга сильнее страдает душа.

Вскоре Нао представили Боэмунду как военного лекаря. Сын Гвискара скептически оглядел «медика».

— Не слишком молод?

— У меня уже большой опыт.

— Оружие-то держать умеешь?

Нао кивнул. Боэмунд бросил ему меч: «Попробуем?» — и начал атаку. Через мгновение он еле удержал меч в своей мощной руке после молниеносного и какого-то странного приёма Нао, который оказался у него за спиной и прижал острие к кольчуге между лопатками и шеей. Боэмунд рефлекторно упал на землю, перекатился и снова вскочил на ноги. Но продолжать бой не стал. В настоящей битве после такого фокуса он бы уже расстался с головой.

— У кого ты учился?

— У отца, это приём руссов.

— Потом научишь, — бросил Боэмунд.

Если бы Нао рассказал правду о том, что его учили владеть мечом старшие дяди Боэмунда лет за двадцать до его рождения, то точно сошёл бы за сумасшедшего.

— Через две недели жду тебя в Отранто, на побережье Апулии. В моём отряде будут только моряки и воины с опытом морского боя. Из Салерно, из Сорренто, из Портичи, из Неаполиса.

* * *

Тем временем, Сальвато поселился в замке и превратился в тень Рожера Борса. Их матери тоже были тут. Княгине уже перевалило за сорок, но красота и сила не покидали её. Гайта научилась относиться к Нике, как к обычной служанке, но вечерние часы предпочитала проводить именно с ней.

— У меня восемь детей, и больше уже не будет, — говорила Гайта с грустью. Младшего я назвала в честь мужа, но и ему уже исполнилось десять. Роберт стар, да и мне так много лет, что рожать больше нельзя. А ты, Ника — вечно молодая. Почему у тебя всего один ребёнок?

— По обычаям моего мира мне уже пора завести второго…

— Значит, скоро будет?

Ника ничего не ответила, но сильно покраснела.

— Ну вот и отлично! Рожать нужно чаще, ведь дети нередко умирают в младенчестве.

* * *

В начале лета корабли Гвискара отплыли от Апулии, пересекли узкий пролив и приблизились к порту Валона. Армия была огромной. Одних норманнских рыцарей собралось до полутора тысяч, а ещё греки и сарацины, привезённые с Тринакрии, плюс несколько тысяч пеших наёмников. Уже в Валоне к норманнам присоединились тысячи местных воинов, которые желали убить двух зайцев — подзаработать и, как обычно, насолить византийцам.

Роберт не застал сына, но с удовлетворением узнал, что Боэмунд блестяще выполнил его приказ. Заняв Валону, он оставил небольшой гарнизон встречать Гвискара и отправился дальше на юг. Достигнув острова Керкира, который местные называли Корфу, Боэмунд проплыл вокруг него и подсчитал военные корабли во всех бухтах. Силы греков значительно превосходили войско Боэмунда, и он благоразумно отошёл от острова и, в ожидании главных сил, дал воинам отдохнуть.

Стоило морской армаде Гвискара только приблизиться к Керкире, как греки оставили остров без боя. Нао в толпе бряцающих оружием норманн сошёл с корабля. Поход на восток начинался успешно, но это было только самое начало. Среди воинов Нао увидел знакомое лицо.

— Оп-па, Малатерра! Ты как здесь? Бросил Рожера?

Монах ответил не сразу.

— Я должен записать все великие деяния братьев Отвилей. Поэтому я здесь. А ты кто?

— Никколо, сын Ардуйна, разве не узнал?

Снова пауза. Со времени их знакомства в осаждённой Тройне минуло пятнадцать лет, и в голове Готфрида не укладывалось, почему Нао выглядит так молодо.

— Когда через много лет встречаешь старого друга, то кажется, что он не изменился. Разве ты не замечал?

Малатерра кивнул, но сомнения не покидали его.

* * *

Армия норманн снова погрузилась на корабли и направилась к древнему порту Диррахий в Иллирии, откуда начиналась не менее древняя и очень длинная дорога в Византию.

Огибая мыс на пути к Диррахию, гребцы отрывали руки от вёсел и набожно крестились.

— Это Акрокеравний, — шептал пожилой гребец своему молодому напарнику, — вон с той горы бог Юпитер мечет свои молнии.

— Но истинный бог Христос ведь убережёт нас от них? — боязливо спросил юноша.

Ветеран только пожал плечами и стал креститься вдвое быстрее.

— А ну-ка, руки на вёсла! — окрикнул его норманнский воин, — не напоритесь на скалы.

Стоило флоту зайти в бухту Диррахия, как на горизонте показались корабли с необычно высокими мачтами. Нао разыскал Малатерру, который, скорчившись, сидел под бортом дромона и пытался что-то записывать, поминутно вскакивая и оглядывая горизонт.

— Готфрид, не знаешь, что там за посудины? Похожи на византийские, но не очень.

— Опытные моряки говорят, что эти корабли — из Венеции, волшебного города среди моря, в котором вместо улиц — каналы, а вместо повозок — лодки-гондолы.

Яркое и болезненное воспоминание вспышкой озарило мозг Нао. Полвека назад стоял он над телом Ли, убитый горем, и мудрец из Неаполиса вопрошал свой народ: «Что делают люди в окружённом морем городе, где правят дожи?». И толпа хором отвечала «Спят!».

Как видно, не всегда они спят…

— Что им здесь нужно? — спросил Нао.

— А шут их знает… У Венеции обширная торговля с Византидой, этим они и живут. Испугались, наверное, что мы им всё испортим. Видно, восточный император и венецианский дож уже сговорились против нас.

Ночью они напали. Норманны спешно загружались на свои двух- и трёхпалубные дромоны, которые отчаливали один за другим навстречу венецианским боевым галерам.

— Что это? Там лодка плывёт по небу! — Нао вглядывался в безлунную ночь, не веря собственным глазам.

— Старый трюк, — сплюнул сквозь зубы бывалый гребец, — подняли на мачты шлюпки с лучниками, чтобы нам труднее было за бортами укрываться от стрел. Корабль не видно в темноте, а шлюпка освещена факелом. Ага, а вот сейчас будет светло!

Норманнский корабль слишком близко подошёл к венецианскому и тотчас на него сверху полился поток греческого огня. Корабль заполыхал. Воины сбрасывали тяжелые кольчуги, чтобы не утонуть, прыгали в воду и пытались ухватиться за обугленные мачты в надежде добраться до берега. Венецианские лучники поливали потоком стрел незащищённых барахтающихся в воде воинов.

Венецианцы были искуснее в морских битвах. Их флот сумел пробиться через строй норманнских кораблей в безопасную бухту. Морское сражение Гвискар проиграл.

После этого ему не оставалось ничего другого, как начать осаду Диррахия. Сюда, по его плану, должны были подвозить продовольствие и прибывать новые воины. Не овладев городом, нельзя было продолжить поход на восток.

Глава 6

Начиналось лето 81 года по эре Ли. Они жили в ветхой заброшенной хижине — Нао, Ника и девятнадцатилетний Сальвато. Тут было удобнее, чем в походных палатках, в которых размещались рыцари.

Как-то вечером, сидя у очага, Нао внимательно посмотрел на жену.

— Или я ничего не понимаю, или у Сальвато скоро будет брат. Или сестра?

— Отец, ты слишком мало бываешь с нами. Я знаю уже давно.

Нао проглотил упрёк сына.

— В точном соответствии с обычаями Наолины — один ребёнок за цикл. Как раз подошло время.

— Отец, неужели мы никогда туда не попадём?

— Ты родился тут, зачем тебе Наолина? Там совсем другая жизнь. Тебе плохо на Терре?

— Ты нашёл любимую, а я не смогу найти здесь невесту. И ты знаешь почему. Только кратковременные связи. А я так не хочу. Лучше останусь на всю жизнь один.

— Мы ещё не знаем, унаследовал ли ты наши гены, — неуверенно сказала Ника.

— А чьи гены я должен был унаследовать? — выкрикнул Сальвато, вскочил и выбежал на улицу.

* * *

Осада Диррахия продолжалась всё лето. В начале осени у Ники родилась дочь. Сальвато воспринял появление её на свет с радостью — всё-таки родная сестра.

— Как мы её назовём? — спросил он.

— На Наолине, в мире мысленного общения, имя не обязательно, — сказал Нао. — Там индивидуума обозначают не словом, а совокупностью его качеств и свойств, которую легко передать одним мысленным сообщением…

— Отец, ты сейчас с кем разговаривал? Как будут звать мою сестру?!

Нао задумался.

— Имя твоей матери дала старуха Сивилла, соединив имена её родителей. Давайте поступим так же.

— Значит, её зовут Нина?

— Да, тем более, что это обычное имя на Терре.

Остаток вечера прошёл в молчании. Трое думали про Наолину, а четвёртая ни о чём не думала, только наслаждалось теплом материнской груди и вкусом молока.

Стремление попасть на Наолину превращалось в невысказанную навязчивую идею — у каждого по своей причине.

* * *

Разведчики Гвискара донесли о приближении большой армии Византиды под предводительством самого Алексея Комнина.

— Император нападёт на наш лагерь или пойдёт на битву в открытом поле? — спрашивал Роберт мнение советников. Те в ответ только пожимали плечами, и Гвискар приказал укрепить лагерь.

Император предпочёл битву. Но его огромная армия выглядела грозной только на первый взгляд. Многие лучшие воины погибли в битвах с сельджуками, их заменили разношёрстные и плохо обученные отряды наёмников со всех концов империи.

Но были в войске Алексея и свирепые в битве воины-англосаксы, которые уже пятнадцать лет мечтали поквитаться с норманнами за поражение у Гастингса, на большом туманном острове Альбион. Нао мало знал о походе норманнов на север и начал приставать к Малатерре с расспросами. Тот рассказал много интересного.

Сначала завоевать корону Альбиона пытался викинг Харальд Суровый, тот самый, которого Нао помнил ещё по первому походу на Тринакрию. Но в страшной битве с войском короля Гаральда возле Стамфордского моста английская стрела пронзила горло викинга, увенчав жизнь великого воина достойной смертью.

Всего через несколько лет на Альбион вторглись норманны Вильгельма Бастарда. У местечка Гастингс произошла ужасная битва, во время которой англичане попались на военную хитрость. Норманны бросились беспорядочно отступать, а потом вдруг развернулись и начали свирепую атаку на нарушивших строй англичан. Случайная стрела попала в глаз короля Гаральда и пронзила его мозг. Погибли и оба его брата. Оставшиеся в живых английские воины покинули остров, подавшись в наёмники к византийцам и затаив в душе неистребимую жажду мести. А жители Альбиона переименовали не очень благозвучное «Вильгельм Бастард» в «Вильгельм Завоеватель» и смирились с неизбежным. Им было всё равно, какому королю теперь платить дань.

— Это тот самый Вильгельм, про которого говорил Рожер? — спросил Нао. — Ну, который был дядей его жены Юдиты?

— Двоюродным дядей, — поправил Готфрид, — да, это он. А Юдита умерла. Ей было двадцать шесть.

— Так мало прожила, — печально сказал Нао.

— Для женщины не так уж мало. Она так и не смогла родить Рожеру наследника. Зачем нужна такая жена?

Это была одна из тех мыслей, которые приводили Нао в ступор.

— Рожер, наверное, снова женился?

— Конечно, ведь ему же нужен наследник! Новую графиню Тринакрии зовут Эрембурга. В этом браке у Рожера родились два сына и дочка. Великий граф в сыновьях души не чает…

— А в дочке?

— Дочки тоже иногда бывают полезны, — уклончиво пробормотал летописец.

Глава 7

И грянула битва! Роберт занял своё место в центре строя, Боэмунд командовал одним флангом, а Сишельгайта — другим.