Бесплатный фрагмент - Взгляд в прошлое

Мир двухтысячных

Утро было серое и неприветливое. Возможно, поэтому или от разбросанных по обочине тропинки ярких оберток, пластиковых бутылок и другого мусора из растрепанных собаками и кошками пакетов, настроение было мрачное. Летом все хоть немного прикрывалось травой, но остальное время года это безобразие назойливо лезло в глаза. Как-то незаметно быстро сменилось отношение жителей к месту своего обитания. Улица сузилась из-за желания владельцев особняков присоединить себе хоть метр, полметра уличной территории. Местами уже и двум машинам не разъехаться… От превращенной в серию запруд, чередующихся с заболоченным руслом, некогда раздольной речки, теперь веет не свежестью, а гнилью болота. Замусоренные, поросшие бурьяном и низким кустарником берега, как, впрочем, и вода, казались рассадником заразы. По дорожке приходилось ступать бережно и осторожно, чтобы не вступить во что-нибудь эдакое. Можно, конечно, еще идти по дороге, но разбитая, с болотом луж она тоже не вызывала приятных ощущений. А лихие водители так и норовили обрызгать тебя илом, да еще и окуривали машинными выхлопами. Прямо наказание какое-то, а не блага цивилизации!

Ноги сами несли по хоженой годами дороге, а мысли роились в голове нестройной чередой, то вытягивая из кладовой памяти картины прошлого, то устремляясь в будущее. Да и в настоящем проблем хватало.

В вагоне электрички было переполнено и воняло взрывоопасной для обоняния смесью пыли, грязи, пота, несвежей одежды, перемешанных с резкими запахами дезодорантов. Было душно, как в хлеву. Пассажиры, преимущественно молодежь, ежедневно курсировавшая в столицу на учебу или «на поиск счастья и чинов», дремала в наушниках с навороченными мобилками в руках. Они почти не общались друг с другом и оживлялись только от разговоров о мобильных услугах, да о компьютерных играх. Сонно посапывали бабульки, ехавшие с мешками и корзинами на базар и мужчины, работающие в столице или надеявшиеся ее найти. Мест на всех не хватало и считай столько же пассажиров, сколько сидело, упирались в спины и бока друг другу в узком проходе.

— Это у вас плеер или компьютер? — вывел ее из размышление голос за спиной.

Пожилой мужчина адресовал вопрос молодому человеку, который смотрел фильм на экранчике книжного формата. Тот на секунду оторвался от просмотра:

— Плеер, — и продолжал дальше следить за сюжетом.

— Компьютеры тоже такие есть, даже еще меньше, — продолжил, готовый уже замяться разговор, стоящий слева сосед. — Я на днях видел в магазине ноутбук — «Книга мухи» называется.

— Прикольное название, — подняла голову от игры на мобилке, девушка.

— Да. Flybook по-английски. 10-ти дюймовый поворачивающийся экран, встроенная SIM-карта, работает до 3-х часов без подзарядки. Вещь отличная и стоит не многим больше 2 тысяч долларов.

— А какой вес этой мушиной книги? — раздалось с дальнего сидения.

— Вот чего вам не скажу. Я обратил внимание только на технические характеристики. А еще там была малютка, примерно как это плеер — 7 дюймов по диагонали и стоила всего $370. Правда без DVD-ROMа.

— Чему вы радуетесь? Разве вам неизвестно, что компьютеры очень вредны для человека, — подала голос, дремавшая у окошка, женщина. Все уставились на нее. — Да, да! И мобилки тоже. Вот вы носите их в карманах брюк, — кивнула она на сидящих напротив, — а эти вот «компьютеры», — она указала на плеер, — держите на коленях и не задумываетесь над тем, что не сможете иметь детей… И нечего хихикать! Уже сейчас создается Банк зародышей на такой случай. Я читала…

Тут поезд остановился, и она заспешила вслед за остальными к выходу.

Метро «Вокзальная» стольного града Киева, реликт отечественного метростроения, сразу окунал приезжих в атмосферу насквозь прогнившей страны. Узкий вход, в который и зимой, и летом дважды в день еле-еле втискивалась толпа пассажиров, заканчивался таким же тесным залом, с которого двумя эскалаторами плечом к плечу спускалась она в душный зал, разбредалась по платформам и, ломая двери, втискивалась в вагоны, пестротой рекламных плакатов пытающихся закамуфлировать свою старость и убогость. Длинный переходной туннель со станции «Хрещатик» на «Независимость», с времен постройки не знавший вентиляции и капитального ремонта, наполнялся топотом сотен ног, поднимающих пыль с протертого до щебня бетонного пола. Людская река стекала со ступеней и растекалась ручьями на все четыре стороны.

Путь Александры Филипповны лежал к набережной Днепра, еще не так давно служившей местом прогулки киевлян и гостей. Сейчас же она навевала уныние и горечь утраты, как, впрочем, и весь город. Намертво пришвартованные к причалам баржи и теплоходы, превращенные в угоду Мамоне в гостиницы, рестораны, кафе и казино, зазывали прохожих красочными плакатами с обещаниями всевозможных развлечений. Их цветистость и показное великолепие составляли резкий контраст с болотного цвета безжизненной водой, устало плескавшейся о набережную в редких просветах. От пяти причалов из двух десятков деловито сновали прогулочные катера, оглушая окрестности ревом поп-музыки. Пятнами на песке противоположного берега краснела беззаботная часть населения, подставляя свои телеса ласковому утреннему солнышку, которое единственное оставалось в этом мире неизменным.

Киев уже не вызывал у нее восхищения как прежде. От Древнего Киева, которым так гордились украинцы, считай ничего не осталось. Хрещатик понемногу превращался в плохую копию Бродвея. Воспетые поэтами каштаны обсела моль, столики кофеен на тротуарах шли в разрез с ментальностью украинца, стесняющегося есть на людях. А многочисленные англоязычные надписи приводили просто в шок своей неуместностью в столице Украины: народ которой практически не знал английского. Потуги градостроителей подогнать город под европейские стандарты привели к тому, что прежний красавец Киев стал похож на престарелую куртизанку, скрывающую под дорогой косметикой свою дряхлость.

Шум шестиполосного каравана машин мешал сосредоточиться. Да, собственно, она уже и пришла. Небольшая Почтовая площадь смотрела на Днепр стареньким зданием речного вокзала, облепленного вывесками арендующих помещения компаний. Через дорогу в окружении помпезных многоэтажек стоял еще один киевский реликт — здание бывшего припортового элеватора, которое, к несчастью работающих здесь, так и не смогли подорвать во время войны. Тут и находился, как теперь стало модным говорить, ее «офис». Облупленные, с пятнами «косметического» ремонта, стены коридора, полутемная комнатка в полуподвальном помещении, смотрящая зарешетчатым оконцем в нишу тротуара, духота, сквозняк и холод в любое время года. Если заглянуть в просвет под козырьком ниши, и можно было видеть золоченые купола церкви Рождества Христового. Церкви в стране росли, словно грибы в теплом влажном осеннем лесу, но нравственности это населению не прибавляло.

Таким был мир Александры Филипповны на 25-м году «перестройки», самой масштабной аферы со времен существования этой цивилизации.

Выпив кофе, она уселась за компьютер и первым делом просмотрела почту. «Господа! Вашему вниманию предлагается азартная форумная игра „Стрельба по курицам“, — гласило сообщение с форума, где она общалась в разделе „Что нас волнует“: — Если вам надоели несушки, которые плохо несутся, и вы хотите от них избавится, если вы умеете метко стрелять и не прочь на этом заработать, если вам не чужд азарт и интуиция, то эта игра для вас!!!»

На заре своего знакомства с компьютером, а Александре Филипповне тогда было под пятьдесят, она тоже увлеклась играми, хотя юношеским романтизмом она уже не страдала. Играла подряд во все игры, какие попадались. Доигралась до того, что продолжала играть в супоплекс по кафельным квадратикам стены в метро! А потом стала, что называется, выпадать из реальности. Однажды худые костистые пальцы с длинными ногтями, опиравшиеся на стекло двери вагона, вызвали у нее безотчетную панику. Затравленно оглянувшись вокруг, она увидела нормальных людей и их обладательницу, тощую девушку болезненного вида. Разумеется, это была не Гарпия. В другой раз, выйдя на станции Хрещатик, она остановилась, как вкопанная. Место ей показалось абсолютно незнакомым. И немногочисленные, снующие взад и вперед люди, тоже. Она постояла какое-то время в недоумении и начала приходить в себя. Поняла — выпала из реальности… «Стоп! — сказала тогда она себе, — так и до помешательства недалеко». Она строго контролировала увлечение играми своих детей, а затем и внуков, потому что в них помимо азарта игры часто был задействован алгоритм игра-деньги, который погубил многих и в реальной жизни. Приучала использовать компьютер для получения знаний, обучения, рисования, создание мультипликации, музыки. Да мало ли для чего можно использовать это чудо человеческого гения, если подойти с умом.

Аналитики отмечают, что, так называемые, экономические онлайн-стратегии в последнее время стали одним из самых быстрорастущих бизнес-рынков в мире. Этому в значительной мере способствовал экономический кризис, прокатившийся снежным комом по долларозависимым странам. Многие остались без работы, а взявшие кредиты в одночасье, в полном смысле слова, осталась без штанов. Фирмы, как создающие игры, так и эксплуатирующие, сориентировались сразу. Появились игры, в которых аватары игроков могли зарабатывать деньги тем или иным способом, а затем переводить их через банки в реальные. Построенные на принципах сетевого маркетинга, они вовлекали в себя все большее и большее количество людей, обещая хороший заработок внутри игры. Многие покупались на это. И это были уже не дети и подростки, играющие в фэнтезийные приключенческие игры, а вполне сформировавшиеся личности, и даже специалисты. Многие считали, «А почему бы и не попробовать!», и увязали по уши, обрастая долгами и обязательствами.

— Александра Филипповна, у вас что, новое увлечение, — заглядывая из-за ее спины на монитор, спросил Олег.

Ее коллега находился в том чудесном возрасте, когда пытливый ум начинал искать ответы на вопросы о земном бытие и своем месте в нем. Рабочий день он начинал с политинформации, выплескивая на Александру Филипповну поток информации, почерпнутой за ночь. Направлением его «исканий» было переустройство мира и общества. И плевать ему было на то, что на этой, старой как мир, теме обломились многие умы, до которых ему расти и расти. Он заглатывал без разбору политические и исторические словоизлияния, философские абстракции и иллюзии социологов, маразмы новоиспеченных мессий, которыми теперь полнился не только книжный рынок, но и Интернет. Ей приходилось постоянно охлаждать его чрезмерный пыл и эйфорию по поводу моделей идеального общества. Переустройство мира — цель, безусловно, хорошая, но среднего образования и профессии программиста для ее осуществления явно маловато, пыталась она направить его в русло образования и духовного роста. Но недаром же существует устойчивое словосочетание: «юношеский максимализм»! Сейчас он был всецело захвачен темой манипуляции сознанием и ему требовался слушатель.

— Да нет, Олежек. Слушай, а ты, случайно, не геймер?

— Нет. Так понемногу поигрываю, а чтобы фанатеть — нет.

— А чего так?

— Игры какие-то все на одно лицо. — Он уселся на свое место и застрекотал клавишами.

— А что ты и твои друзья думаете насчет заработка в играх?

— Да ничего. Никто из знакомых этим не балуется.

— А в «Одноклассниках» тусуешься? Нет?! А я вот ввязалась… Знаешь, попались интересные собеседники…

— Это в форуме-то?! И о чем же вы беседуете?

— Да в том-то и интерес, что обо всем и ни о чем… — Она отправила сообщение и посмотрела на него. — Это игра такая: ты — мысль, тебе — ответную. Ты — идею, ее поддерживают, или отвергают. Так и рождается истина!

— Так уж и истина… Я вот однажды обратился на форумы по железу, хотел получить совет, какой конфигурации машину нужно купить, чтобы делать игры и тридешки. Так через пару дней взмолился к админу, чтобы закрыл тему и удалил аккаунт.

— Что так?

— Столько пустословия в жизни не встречал!.. — Олег опять застучал клавишами. — А вы знаете, что форумы не так уж и безобидны? Читали «Другие действия», повесть Олега Дивова? — Александра Филипповна вопрошающе посмотрела на него. — Это о форумах. Я щас брошу вам ссылочку.

Александра Филипповна тоже принялась за работу. День пролетел быстро и незаметно. Скупившись в маркете она поехала домой.

Случайное знакомство

Опустевшим перроном грузно шла женщина с сумочкой и по полиэтиленовому пакету в руках. Внимание Александры Филипповны привлекло несоответствие ее добротного костюма красивого розового цвета и этих не первой свежести пакетов. Нелепый макияж, туфли с высоченными каблуками и капроновыми бантами на пятках, юбка претенциозного покроя с блестками, вызвали у нее. Женщине явно было тяжело идти на каблуках, но она, сжав зубы, держалась. Заинтригованная Александра Филипповна пошла следом, села за ней в маршрутку, хоть та шла несколько в стороне от ее дома. Женщина сидела, гордо выпрямившись, как бы отрешенная от окружения. Первое, что приходило в голову: пациентка психбольницы. Только вот почему одежда для театра? Или это жена новоиспеченного богача, каких теперь развелось много. Тогда, почему не в машине ехала, а электричкой? Любопытство разыгрывалось все больше и больше. А так как делать ей было не чего, она решила проехаться с ней до конца.

Женщина вышла в районе бывшего детского санатория, теперь заполненного особняками с вывертами, и остановилась возле одного такого «замка». Нажала кнопку звонка и стала ждать. Никакого движения по ту сторону трехметровой ограды. Может, дома никого нет? Но, скорее всего, камера наблюдения показала нежеланную гостю и никто не выйдет. Александра неспешно прошла мимо, не показывать же свое любопытство, и завернув за угол, стала наблюдать. Даже собака не загавкала. Может, и в самом деле никого нет? Мало ли дворцов тут понастроили, и никто не живет. Женщина наконец-то сняла туфли и стала массировать ступни и лодыжки. Постояв еще какое-то время, прошла и позвонила в соседский дом. Тут подняла лай собака и кто-то вышел. Беседы Александра не могла расслышать, но приглядевшись к вышедшей, узнала в ней бывшую коллегу по дому отдыха Валентину. Не мешкая, она подошла.

— Здорово, Валюша! Ты то что здесь делаешь?

— Да работаю я здесь. Домработницей.

— А…

— Но, что же мне теперь делать, — повернулась, собравшаяся было уходить женщина.

— Я не знаю…

Понурив голову, женщина поплелась к своей калитке.

— Представляешь, — доверительно зашептала Валентина. — Этот старый козел, новоиспеченный олигарх, привел себе молоденькую модель, а жену запихнул в психушку…

— А где они сейчас?

— Укатили на моря.

— Но женщине же нужно как-то помочь… Может у нее есть кто-то из родственников, подруг?

— Не знаю. Я не расспрашивала. Она сказала, что ее выписали из больницы, но муж не приехал за ней, и ей довелось добираться самой электричкой…

Женщина постояла какое-то время у калитки, тщетно нажимая кнопку звонка и, словно лунатик, побрела прочь. Туфли, сумочка и пакеты так и остались лежать у калитки.

— Слушай, я ее подзадержу, а ты найди и набери номер больницы и скажи, чтобы прислали сюда скорую, дескать, тут их пациентке стало плохо. Отправим ее обратно, а потом я посмотрю, что можно сделать, чтобы прищемить хвост этому… подонку.

Александра подхватила пакеты и туфли и поспешила вдогонку.

— Женщина! Женщина! Подождите! Вы свои вещи забыли!

Но та ничего не слышала и брела вперед как потерянная. Асфальт резко сворачивал вправо, а впереди крутая тропинка спускалась к озеру, такому безмятежно-прекрасному в лучах осеннего солнца. Догнав незнакомку почти у обрыва, Александра Филипповна, взяла ее за локоть и силком усадила на бревно.

— Вы забыли свои вещи…

Та машинально взяла их, долго рассматривала туфли, потом с трудом обула их и попыталась встать. Александра настойчиво усадила ее обратно.

— Куда вы? Посидите, отдохните… Куда спешить. Меня зовут Александра Филипповна. Я знакомая Валентины Михайловны, с которой вы сейчас разговаривали.

Женщина подняла голову и остановила взгляд на все еще стоящей в калитке Валентине.

— Как вас зовут? — Женщина никак не реагировала. — У вас какие-то проблемы? Может я вам смогу чем помочь?

Женщина перевела на нее усталый взгляд и заговорила:

— Понимаете, меня выписали из больницы, а муж не приехал… А теперь его еще и дома не оказалось… Соседка сказала, что он уехал на море… Я его подожду… — И она опять замкнулась. — Понимаете… Я даже не помню, почему и как я очутилась в больнице… Мы были в театре… Дорогой домой поссорились из-за… из-за его пассии, которая бессовестно лезла к нему на моих глазах… А очнулась я уже в больнице. Врач сказал, что у меня сильный нервный срыв и мне надо подлечиться. Я и в самом деле была больна… А вот теперь меня выписали…

Александра вспомнила, что у нее в сумке картошка фри, которую купила для внуков. Она вытащила ее и, положив на колени, стала есть.

— Не хотите присоединиться ко мне, — спросила она, так и не назвавшуюся, женщину.

Та машинально взяла длинный брусочек, заучено макнула в кетчуп и отправила в рот. Так они и сидели молча, пока возле Валентины не остановилась скорая. Поговорив с Валентиной, врач скинул халат, бросил его на сидение машины и направился к ним.

— Здравствуйте, Наталья Борисовна, — обратился он к женщине. — Здравствуйте, — отвесил поклон Александре, которая делала ему знаки, чтобы он отошел и поговорил с ней. Она хотела попросить его отвезти женщину назад в больницу и сказать, что если нужно, она заплатит. Но тот оказался настоящим профессионалом. Переговорив с Валентиной и поняв ситуацию, он тактично начал свою игру. — Уважаемая Наталия Борисовна, ваш муж позвонил нам, извинился, что не сможет вас забрать и попросил, чтобы вы побыли у нас, пока он не вернется.

Глаза женщины вспыхнули надеждой и она, подав руку врачу, заспешила к машине. Александра Филипповна пошла следом, прихватив пакеты и сумку.

— Разрешите мне поехать с вами, — обратилась она к врачу.

— Хорошо. Садитесь. Ваша помощь может оказаться как нельзя кстати в данной ситуации.

— Ну пока, Валюша, — и шепотом добавила: — Разузнай, что сможешь, об этом козле. А я подключу общественность… Второй раз на ее пути может не оказаться таких как мы с тобой, — она похлопала ее по спине и села в машину.

Наталия Борисовна сразу же погрузилась в беспокойный сон.

…Она снова бежала через золотой туман, бежала и кричала. Спустя много лет, а может, через минуту она услышала слабый далекий голос, называющий ее имя. Она откликнулась, но больше не услышала его. Затем она увидела величественный замок, маячивший сквозь туман. Такие постройки часто встречались в окрестностях города, но эта была куда больше любого замка варварских королей и возведена из малинового драгоценного камня, похожего на тот, что называют «драконьей кровью». Ступени золотой лестницы вели к огромной, массивной двери у которой стояли двое рослых воинов в усыпанных самоцветами доспехах. Они повели ее по фантастическим коридорам, по полам, инкрустированным жемчугом, хрусталем и драгоценными металлами. Вдоль стен стояли открытые сундуки, наполненные всеми сокровищами, какие только мог вообразить варварский мозг. Бесшумно скользили слуги, выполняя приказы, воздух был тяжелым от благоухания пряностей.

Ее привели в огромную комнату, где пировало множество людей. Там были музыканты, певцы, танцовщицы и танцоры. Над криками и шумным весельем восседал мужчина. Его высокий трон был сделан в виде серебряного дракона с распростертыми крыльями и украшен драгоценными камнями. Он пил вино из золотой чаши и следил за пирующими. Одетую как королева, Наталию Борисовну подвели к трону и усадили рядом.

Сквозь шум пира к Александре Филипповне пробился крик ее новой знакомой. Муж вскочил на ноги.

— Ты хочешь остаться здесь? — спросила она Наталью Борисовну, и все головы повернулись к женщине, стоящей у двери

— Я хочу сейчас же уйти отсюда. Если нет — я хочу умереть.

Она поднялась с трона. Лицо мужа потемнело от ярости. Он схватил Наталью Борисовну своими громадными ручищами и зарычал:

— Ты останешься со мной. А ты, — он свирепым жестом указал на женщину, — убирайся с глаз моих! Или я убью вас обоих!

Наталья Борисовна увидела, что стражники, прислуга и пирующие с горящими ненавистью глазами приближаются тесной толпой к Александре Филипповне. Черный страх наполнил ее существо, и она, вырвавшись, кинулась к женщине.

И тут… Стены замка зашатались, потекли, как красная вода. Взмокшее от пота лицо ее мужа и лица пирующих начали медленно таять, точно восковые фигурки над огнем, и вскоре превратились в бесформенное облако, колышущееся перед глазами Наталии Борисовны. Видение рассыпалось и исчезло…

За окном проплывали, уже начавшие золотиться, шары придорожных деревьев и покрытая разнотравьем обочина. «Как быстро летит время, — думала Александра Филипповна, — вот и осень уже наступает на пятки. Опять будет виден весь придорожный мусор… А может убрали, — успокаивала она себя, — деревья же ухоженные». Последнее время угар перестроечной эйфории стал понемногу рассеиваться, и многие стали понимать, что хоть бытие и определяет сознание, первично все же сознание. Именно оно определяет бытие, которое затем только выпячивает его скрытые предпочтения. Сознание — бытие — сознание. Да, несомненно… У некоторых уровень исходного сознания настолько низкий, что полностью нивелируется бытием. Особенно у мутантов с отсутствием категории «совесть»… Но они же, не все человечество! И хоть страна продолжает скатываться в бездну нищеты и безграмотности, многие уже отстранились от политической трескотни и занялись делом. Поняли, что все начинается с уровня сознания каждого отдельного индивида, которые затем объединяются с себе подобными. За границей к этому пониманию стали приходить давно. Правда, не без издержек и перегибов. Что поделаешь… Сейчас время мутантов помещичье-советской закваски, но, глядишь, они все повыведутся и настанет время людей чести и совести. Да, трудно, конечно, в это поверить, но надежда умирает только вместе с человеком… За окном показались постройки, так называемого, дачного поселка. «Так называемым» он стал после того, как появились тут двух и трех этажные «замки» всех форм и стилей, какие только могло представить воспаленное даровым богатством воображение. «Да! — с горечью констатировала она, — Воистину, век, устремленный в прошлое!.. Как же живуча, оказалось, в людях ностальгия за барско-помещичьей роскошью. А ведь видели-то они ее только в фильмах». Из созерцательного раздумья ее вывел звонок.

— Привет Шура! Это Валя…

— Привет!

— Представляешь, — с ходу затараторила та, — Пришла ко мне Наталья Борисовна, ну та, помнишь? И попросила пригласить тебя в гости на воскресенье. Меня тоже пригласила.

— А где же она остановилась?

— Да дома! У нее, оказывается, есть ключи! Совсем другая женщина… Ну, придешь, увидишь. Потом поболтаем, хозяева приехали, — и она отключилась, не дав вставить и слова.

«Вот и чудненько». За своими вечными проблемами Александра Филипповна стала как-то даже забывать о случайном знакомстве. Определив Наталью Борисовну в неврологическое отделение городской больницы, она наведывала ее сначала каждый выходной. Когда та стала поправляться и к ней зачастили то ли родственники, то ли друзья, она решила не мозолить глаза и приходила реже, справляясь у Евдокии Гавриловны, лечащего врача, о состоянии пациентки. Тогда же она подключила к заботе о Наташе, как та, придя в себя, велела ее называть, знакомого психолога и юриста.

Не очень хотелось идти на эту встречу. Начнет, похоже, оплачивать «заботу» и возвращать материальные издержки по покупке медикаментов… Но и не пойти, как-то неприлично… Можно, конечно, придумать веский повод… Нет, надо пойти, а там «будем посмотреть», как говаривал в детстве ее сын.

В назначенный час с лучшим тортом в руках, Александра Филипповна нажала кнопку звонка. Калитку открыла сама Надежда Борисовна и сразу же заключила ее в свои объятия:

— Здравствуйте, Саша, я так рада, что вы пришли! Проходите, проходите! — обняв ее за плечи, подтолкнула вперед.

Приятной наружности домработница взяла у нее торт, а хозяйка провела в гостиную, где уже сидели на диванах и креслах несколько мужчин и женщин. Хозяйка представила ее и она, поздоровавшись и отвесив общий поклон, подошла и села возле Валентины, не став отвлекать от беседы с незнакомыми ей людьми Катерину Сидоровну, психолога и Алекса Чернова, адвоката. Тут же находилась и лечащий врач, Евдокия Гавриловна.

Наталия Борисовна выкатила на средину круглый столик, через секунду превратившийся в достаточно большой овальный, и в комнату тут же домработница вкатила заставленный напитками и закусками буфет.

— Ну, гости дорогие, отметим эту приятную, я очень на это надеюсь, встречу. — Когда бокалы и закусочные тарелки были наполнены, она подняла свой. — Первый тост за вас, за то, что не перевелись у нас люди, подобные вам, и за то, чтобы их ставало все больше! — Выждав паузу, пока все выпили и закусили, она продолжала. — Моя благодарность оказавшимся на моем пути Саше и Вале, а также всем вам, безгранична! Александра Филипповна, не надо хмуриться, я ведь по профессии психолог и знаю, что вы подумали. И ваше, мои дорогие, недоумение по поводу моей профессии и происшедшего я тоже отлично понимаю. Да, да, да. Как раз тот случай, о котором сказано: «Бог создал женщину красивой, чтобы ее любили мужчины и глупой, чтобы она любила мужчин». Но теперь все в прошлом. Я начинаю бракоразводный процесс со своим альфонсом. Но, — сделала она паузу, — я собрала вас не для того, чтобы поплакаться. Я решила создать фонд помощи женщинам, попавшим в кабальную зависимость от мужей и обстоятельств. — «Вот это да!». «Здорово!» «Отличная идея!» Все оживились. — И я хотела бы просить всех вас стать его соучредителями. — Все согласно закивали. — Ну, раз возражений нет, бумагами займемся потом. А сейчас, пошли в сад на шашлыки.

Не успели гости через веранду выйти в сад, как от входной двери требовательно защебетал звонок. Наталья Борисовна неспешно подошла. В камеру слащаво улыбалось, уже начинающее заплывать жирком, лицо ее мужа:

— Здравствуй, Ташенька! Ты что, сменила замок? Впускай это я…

— Вижу. А не пошел бы ты туда, откуда пришел….

— Фу, как грубо! Открывай быстренько, твой козлик по тебе соскучился! Я даже командировку прервал…

— Запаниковали прихлебатели? Так, хватит паясничать. В дом я тебя не пущу. Завтра к тебе явится мой адвокат…

— Ну, Таша, чем я провинился? Открой, и давай объяснимся, — не дал он ей договорить.

— Я сказала все. Гуляй!

Лицо на экране вдруг стало жестким.

— Не дури. Сейчас кликну парней, и они быстренько откроют калитку. Тогда тебе не поздоровится…

— Давай, давай. Тогда к медицинскому заключению о препаратах, которые ты мне скармливал, добавится еще акт взлома и нападения. — Она отключила связь и пошла следом за гостями.

Послышался звук отъезжающей машины.

— Наташа, может не стоило так, — обеспокоено пошла с ней рядом Валя. — Он может принять встречные меры…

— Разумеется. Но сначала, он заляжет на дно и будет пытаться умаслить меня. Как раньше. Долго не пролежит… Я перекрыла ему все финансовые потоки. Слава богу, мой адвокат настояла на брачном контракте. Предупреждала же она… Боже, какие мы женщины ду-у-рры! Но, забудем об этом, как о кошмарном сне, и будем отдыхать.

Сад был наполнен запахом шашлыков и свежих овощей. От мангала замахали руками, дескать, скорее, скорее, уже все готово. Один из гостей, кажется его звали Анатолием, в стороне разговаривал по мобилке. Увидев подходящую Наталью Борисовну, он быстро сунул ее в чехол и подошел.

— Татюша, дорогая, мне надо отлучиться на пару минут. Включилась сигнализация, наверно хулиганы дверцу долбанули. Я мигом. Вы начинайте без меня.

— Ну вот. Одна крыса побежала… Степан Викторович, — сказала она в телефон, — все, как договаривались…

Через пару минут к чертыхающемуся у заблокированного замка калитки Анатолию подошел охранник:

— Здравствуйте, Анатолий Измайлович, позвольте я выпущу вас через другой вход. — Он легонько взял его за плечи и повел к запасному выходу, выходящему на параллельную улицу.

Осенний лес

Наконец-то из-за низко нависавших свинцовых туч выглянуло, такое редкое нынешним ноябрем, солнышко. К обеду потеплело, и Александра Филипповна с внуками пошла в гости к лесу. На опушке их встретила деревянная церквушка с ухоженным двориком и лесопарковая зона лесничества. Погуляв малость здесь, углубились в лес. Пышный ковер из опавших листьев прикрыл следы пикников, и от этого на душе было легко и радостно. Стояла тихая, безветренная погода и пронизываемый теплыми лучами солнца лес вызывал чувство умиротворения и покоя. Солнце стояло высоко над верхушками деревьев, и в озерах отражались причудливыми картинками берега. Золотистая дорожка протянулась от берега к берегу, а огненно желтый круг на воде выстреливал в высь золотистые, искрящиеся лучики. На опавших дубовых листьях часто стали попадаться разного размера желтые и зеленые шарики. Рада, наша собачка, бегала от одного шарика к другому, нюхала и хватала их зубами. Фу, как невкусно, отражалось на ее мордочке. Что бы это могло быть? Наружная кожура плотная, при надавливании пружинит. Разрезали. Внутри оказалась маленькая камера с крохотной личинкой.

— Эй, идите сюда, — позвал Михась, — смотрите, какая красота!

На обращенном к солнцу склоне поверх опавших листьев желтели звездочки каких-то цветочков. Они поднимали свои нежно-трогательные головки над буро-желтым ковром и казались чудом в осеннем лесу! Вдоволь налюбовавшись ими и нафотографировавшись, дети запросились к источнику. Идти пришлось довольно долго, часто переползать, в прямом смысле, через бурелом, взбираться по откосам и спускаться в овраги. Но вот дошли… Кристально чистая холодная вода била ключом из-под коряги и тихонько булькала, натыкаясь на камешки по пути к реке. Несколько человек стояли в очереди с бутылями, а в стороне стояли легковушки. Многие приезжали сюда с города, чтобы набрать родниковой воды. Кто-то даже соорудил скамеечку и оставил кружку. Вода действительно была вкусной, жалко, что не захватили с собой бутыль. Александра Филипповна присела у самого ручейка и с наслаждением вслушивалась в его тихую песню. Мальчишки разбрелись кто куда. Михась балансировал на упавшем через овраг дереве. Ярик пустился было за ним, но над ручьем забоялся и полез назад. Не найдя чем заняться, он пошел бродить по косогору, но поскользнулся на листьях, и угодил в притрушенное кострище. Измазавшись в саже, разревелся и поплелся домой. Мы вынуждены были пойти следом. Но, все равно, прогулка удалась на славу. Уже скатывающееся к верхушкам деревьев солнце, послало нам прощальные лучи и скоро скрылось, расцветив тучки в малиново-оранжевые цвета.

А через несколько дней выпал снег. Александра Филипповна вышла утром во двор, вдохнула свежий морозный воздух, впитывая эту белоснежную прелесть. Везде чистый, не тронутый снег. Лишь чуть протоптаны дорожки на улице.

— Скорей сюда, — позвала она внуков.

Те наспех оделись и с визгом и криками бросились в сугробы. Следом кинулась Гера, но, провалившись с головой, вынырнула на дорожку и теперь бегала, поскуливая и полаивая на них. Скрип, скрип, скрип, они устроили целую снегоскрыпучую симфонию, пританцовывая и выбивая чечетку с ней вместе. А потом в ход пошли снежки. Досталось всем и кошкам, и собакам, и папе с мамой, уходящим на работу. Какое прекрасное время года — зима! Особенно, если она настоящая, что в последнее время бывает редко и ненадолго.

Встреча с прошлым

За окнами электрички проплывали деревья в белых кружевах, а над белоснежными крышами стояло огненно оранжевое блюдо заходящегося солнца. Продвигаясь вперед по вагону, Александра Филипповна увидела, что с первого сиденья кто-то машет призывно рукой. Лицо она с такого расстояния разглядеть не могла, но почему-то подумала, что машут ей. Подойдя ближе, она увидела Павла. «Надо же, — промелькнуло в голове, — где бы нам еще встретиться, как не в поздней электричке».

— Сколько лет, сколько зим, — весело воскликнула она, подходя, — что-то вы сегодня поздненько…

— Садитесь, Александра Филипповна, — уступил он ей свое место, протягивая для приветствия руку. — Я машу, машу, а вы не видите.

— Да я же подслеповатая, знаете.

Она машинально подала руку, а он сделал движение, будто хотел чмокнуть ее в щеку, но, наткнувшись на ее недоуменный взгляд, только прижался на мгновение. О-о-о! Что это было за мгновение! Не даром видно она боялась всегда, что если он прикоснется к ней, … она пропала. Рука и щека были невероятно приятно теплыми, даже горячими. В душе что-то шевельнулось, стало разрастаться и наполнять ее блаженством… Она поспешно села и, скрывая нахлынувшие чувства, стала задавать и отвечать на глупые вопросы. Александра никогда не могла понять, как он к ней относится. Да и сама относилась к нему двойственно. Что их связывает? И притягивает? Словно они были участниками детской игры «Тепло, еще теплее, горячо», в которую с ними играла судьба.

— Рад вас видеть.

— А я смотрю, знакомое лицо…

— Не просто «знакомое», а любимое… — пытливо заглядывая ей в глаза, произнес он, явно адресуя это слово в ее адрес.

«Не иначе, как выпил, — подумала она, — хоть спиртным и не пахнет».

— Ну да, любимое знакомое, — она лукаво улыбнулась: мол, хочешь, принимай за истину, хочешь — за шутку. «Эге, опоздал ты, милый, с „любимым“. Надо было ковать железо, пока было горячо. А теперь — перегорело. Ну, может, искра какая осталась. Тлеет в закутку». — Это надо же… Задержаться на работе, чтобы попасть в одну с вами электричку, и, что еще более невероятно, в один и тот же вагон, — тараторила она, пытаясь заглушить чувство неловкости и растерянности, охватывающее ее каждый раз при встрече с ним. И еще этот отклик на прикосновение. Видно очень ее душа стосковалась по мужской ласке.

— Телепатия. А я вот возил студентов на медосмотр, а потом зашел на базар, купил мяса… Представляете, окликает меня женщина продавец. Я подхожу. «Вы меня не узнаете, — спрашивает. — Вы сына моего лечили. Вот возьмите этот кусочек свининки, я вам уступлю за пол цены». Ну как было не взять…

«Да очень мне интересно это: базар, мясо купил дешевле… Прямо баба какая-то! Огород, сад, консервация, жрачка… Другой темы у него нет. И что меня в нем привлекает?», — в который раз спрашивала она себя, прислушиваясь к своей внутренней реакции на его присутствие. Он продолжал болтать в том же духе, а она вспомнила, как впервые увидела его, разговаривающего с охранником у ворот санатория. В крупно связанной деревенской кофте, какая-то манерность в поведении и в голосе… Сейчас бы она подумала: «голубой», а тогда это понятие массово не применялось. Но что же заставляло ее ожидать его появления и чувствовать его присутствие, даже не видя? А сладкое замирание сердца и сковывающая неловкость… А в душе расцветал праздник. Хотелось петь, плясать и дурачиться, словно молодой козленок. Такое она испытывала впервые. Но в Павле ей ничего не нравилось! Женоподобность какая-то в манерах и, похоже, в мыслях; ничем не примечательное лицо; блекло серые глаза, которые казались пустыми и «мертвыми», несмотря на приветливость и теплоту взгляда. Однажды она даже подумала, что он, вероятно, сильно болен и скоро умрет, таким кладбищенский духом повеяло от него. Может, это просто был его дезодорант. Но ей стало горько, и сердце сжалось от такого предположения. «Что же ты собираешься сделать, он же мертвый», — пронеслось у нее тогда в голове. А она как раз собиралась объясниться с ним перед увольнением. Александра грезила о его поцелуях и объятиях, представляла, что вот он встретит ее на тропинке по дороге домой, и признается в любви… Часто даже оглядывалась, в ожидании. Но стоило встретиться с ним — облачалась в скорлупу вежливости. Почему? И самой было непонятно. Словно что-то ее притягивало и одновременно отталкивало. Может это «что-то» из прошлой жизни? Как-то раз, когда он зашел в гости к мужу (они познакомились на платформе), она испытала такое необычное душевное состояние, что рюмка водки показалась ей слаще нектара. Александра словно купалась в этих своих ощущениях, и странность была в том, что их нельзя было назвать половым влечением! Гормоны молчали. Пела душа! Той ночью она написала ему признательное письмо. «Хочу, чтобы ты знал. Я не хотела этого, вовсе не хотела. Я не искала тебя, не мечтала о тебе. И вообще, ты не герой моего романа. Но как-то так уж вышло, что встреча с тобой стала для меня мукой и радостью. Той сладкой мукой, и радостью настолько всеобъемлющей, что даже мимолетная встреча или сознание, что ты где-то рядом, превращало день в праздник. Сначала возникала внезапная сладкая боль в сердце при твоем появлении, потом теплой волной, которая окатывала все мое существо при встрече. Даже горечь безнадежности не в силах погасить ее. А после отзывалась горьким криком сердца, когда неведомая сила, толкавшая нас навстречу друг другу, безжалостно сковывала при встрече. Я люблю тебя, видимо, без взаимности. Но ни время, ни заботы, ни доводы рассудка не в силах заглушить тягу к тебе. Бессонными ночами я грежу о взаимности, а с первыми проблесками утра, пройдя через рай и ад, благословляю тот день и час, когда судьба свела нас, веря в то, что сердце мое трепещет не случайно. Чувствую, что с тобой тоже что-то происходит, но я ли тому причиной, не знаю. Встреч ты не ищешь, а с тех мимолетных мгновений, которые случаются, я так и не могу понять: сердцем ты меня видишь или всего лишь глазами. Поэтому, и хочу твоего внимания, и боюсь его. Я не знаю как избавиться от этого наваждения. Не знаю и того, зачем пишу. Знаю лишь одно: хочу хоть раз в тысячу лет встречать тебя на моем пути, чтобы снова и снова ощутить радость от того, что есть ты, есть я, есть небо и земля, день для встречи и ночь для грез…

Я тоскую по тебе, вернее, по тому пожару, который разгорался в моей душе. По тому неземному блаженству, охватывавшему меня, когда ты был рядом. По щемящей тоске, когда тебя не было. По светлой радости и печали, связанной с тобой. По теплой нежно-ласковой волне, переполнявшей мое сердце при встрече с тобой. По той, единственной в моей жизни, сладкой рюмке водки, которую мне довелось выпить с тобой. По тем нечаянным редким встречам, по твоим губам и рукам, которых я так и не узнала»

Письмо Александра так и не отправила. Что-то в его отношении к ней настораживало и удерживало. Она боялась натолкнуться на стену равнодушия и непонимания. Когда-то в юности, ей, парнишка-однокурсник написал возвышенное письмо с предложением дружбы, а она хладнокровно и спокойно сказала ему, что это невозможно. Хорошо, что хоть не высмеяла, а сослалась на то, что у нее есть парень, которого она любит. Парень стоял, как потерянный, словно вылили ему на голову ушат холодной воды. Так вот, она именно этого и боялась, то есть, что ей вот так прозаично прямо в глаза заявят, что она ошиблась адресом. Время показало, что так оно и могло было. Как-то под новый год он, что называется «на ушах», зашел с товарищем, проходя мимо. Разогревшись еще больше, стал молоть всякую чепуху, и заявил: он, де, видел, что Александра влюблена в него как кошка, но не хотел поддерживать без почвенные надежды… Он тогда жил в гражданском браке с учительницей Галиной Ивановной. Эта связь, молодого мужчины со старшей лет на десять женщиной, вызывала бурное неприятие у его молодых коллег-девушек. И если уж быть честной, то и сама Александра недоумевала. Но все перемололось, а он так и живет с ней до сих пор. Детей у них нет. Наверное, ему именно такая жена и нужна была, без проблемная, а не молодые симпатичные вертихвостки…

И вот теперь это: «любимый»… Сморщенный высохший комочек желания любви стал распушиваться, разрастаться, наливаться силой и вытеснять разум. А почему бы и нет!..

— Вы все пешком ходите, — спросил он Александру, подходя к перекинутому через железную дорогу мосту.

— Да. А вы, я вижу, перешли на автобус и животик уже даже отрастили, — шутливо ткнула она в выпирающуюся куртку. — А ходить-то пешком полезно, сам ведь говорил когда-то.

— Когда это было!.. Тогда и маршрутки то не было. А сейчас под самый дом подвозит. — Он постоял секунду, будто в нерешительности. Она уже предвкушала чудесное приключение. Возможно, они даже будут целоваться!.. — Далеко топать, да и погода не располагает.

Вот тебе и ушат ледяной воды! Размечталась…

— А что погода? Мороз и солнце, день чудесный, то есть вечер.

Ой, как же ей захотелось пройтись с ним по лунной дорожке замерзшего озера! Ну прямо взяла бы за руку и потянула… Она даже сделала шаг к нему.

— Ну счастливо, — поднял он руку в прощальном жесте, и не оглядываясь зашагал по ступенькам моста.

«Вот так всегда» — подумала разочарованно Александра Филипповна, и ей стало грустно. Почему-то все ее кавалеры, и даже муж, спокойно отпускали ее от себя, не мчались следом в порыве тоски и любви… А ей так хотелась, чтобы кто-то ее удержал, бежал бы за ней на край света, не давал уйти! Страдал от потери. Но увы…

Искрящаяся в лунном свете овальная чаша пруда вызывала приподнято романтическое настроение. Вокруг ни души. Она одна посреди белоснежной равнины! Захотелось раскинуть руки и кружиться, кружиться. «Со мною вот что происходит, совсем не тот ко мне приходит, а ходят в праздной суете, разнообразные не те. И он не с теми ходит где-то, и тоже понимает это…", она закружила в ритме песни. Довальсировов до стоящих у края ледовой площадки музыкантов-деревьев, Александра Филипповна засмеялась своему юношескому порыву и, окинув на прощанье взглядом безлюдный пруд, зашагала к дому. Да, человеческого тепла ей явно не хватало.

Вечер и в самом деле навевал романтичное настроение. Еще не загрязненный снег лежал мохнатыми шапками на заборах и крышах, вызывая ассоциацию с сахаром. Александра подошла к забору, слепила шарик и засунула в рот, как в детстве. Вкусно!.. Только вот в ее детстве такие вечера звенели радостным смехом детворы, гремели санками, свистели снежками, звенели коньками. Не отставали от детей и взрослые. Ну, просто невозможно было усидеть дома в такой вот чудный вечер! Что же сейчас улицы и пруд такие пустынные и грустные? Может, дети и молодежь стали дисциплинированными и к девяти вечера разбредаются по домам? Или взрослые чрезмерно заняты. Нет, конечно. Всему виной телевизоры и компьютеры. Общаются с экранами… Она нарисовала в воображении расплывчатое лицо в форме экрана с хитрыми и лукаво прищуренными глазами. «Вас приветствует и манипулирует вашим сознанием и жизнью СМыК. Что? Не знаете такого? Для особо непонятливых — Средство Массовой Коммуникации».

Когда, считай, две тысячи дней в году начинаются и заканчиваются платформой пригородной электрички, кажется, что вся твоя жизнь сосредотачивается там. Примелькавшиеся попутчики стают прямо таки хорошими знакомыми. К ним так привыкаешь, что ощущаешь дискомфорт, когда их нет. Начинаешь здороваться, перебрасываться фразами, обмениваться впечатлениями. Все они стают частью твоей жизни, при чем, необременительной.

Встречая и провожая взглядом заполняющих платформу пассажиров, Александра остановила взгляд на приближающемся мужчине, катящем велосипед. «Неужели бывший? — мелькнуло у нее в голове. — Но что ему здесь делать?» Мужчина приближался, и вдруг остановился, как ей показалось, тоже всматриваясь в нее. Готовый было сорваться вопрос: «А ты как здесь оказался?» — замер на устах. И похож, и не похож… Александра плохо запоминала лица, вернее сказать, быстро забывала, если не общалась. Она тут же приняла прежнее отсутствующее выражение, давая ему возможность, если это действительно он, проявить инициативу. Еще когда он здесь работал, и они изредка встречались на улицах, она всегда с ним здоровалась, но он делал вид, что не знает ее, и проходил мимо. Игнорировал.

— Эта электричка идет на Киев или Петровку, — поравнявшись с ней, спросил, как ей казалось, пристально вглядываясь.

Ее всегда смешил такой вопрос, ведь Петровка тоже Киев, просто одни электрички идут на вокзал, другие — вглубь Киева, так называемою Петровку.

— Эта электричка идет на вокзал, если вы это имели в виду, На Петровку пойдет следующая.

Он медленно прошел дальше. Что ни говори, время меняет лица, «Другой на них ложится след», — как сказал один поэт. А своего бывшего мужа она не видела лет пять-шесть. Ну да, со времени свадьбы старшего сына. Мужчина, тем временем, прислонил велосипед к ограде, подошел к парню и, глядя в ее сторону, о чем-то стал с ним говорить. «Может и он…» Тут подошел поезд.

Встав в ряду других в проходе, Александра Филипповна опять вернулась мыслями к встреченному мужчине. Вполне может быть и он. Только, что он здесь делает, да еще в такую рань?.. Разве что был у Леськи… Неужели их связь до сих пор продолжается? А как же Галина? Впрочем, эта доморощенная поэтесса-библиотекарь, завешавшая его мастерскую стишками, была, такая же — не от мира сего. Но почему же тогда он живет с Галиной, а не с ней? И дочь воспитывает… Да. Сплошные загадки… А, что мне до них! Я отрезала этот кусок души. Хотя… Похоже, метастазы остались… Мерный стук колес и мелькание деревьев за окном исподволь погрузило Александру в те годы.

Лет этак через пять-шесть совместной жизни отношения между ними как-то стали меняться. К этому времени они построили мастерскую во дворе и все интересы Федора переместились туда. Он дневал и ночевал там, плекая честолюбивые планы стать «знаным художныком». Поэтому о каких супружеских обязанностях, не говоря уже о семейных, могла идти речь? Разве что ему вдруг требовалась гормональная разрядка. А это «вдруг» приходило все реже и реже. Сексуальная неудовлетворенность, бытовые неурядицы, финансовая напряженность превращали, некогда жизнерадостную, улыбчивую женщину, в раздраженную, вечно усталую, озабоченную жену и мать. Да и женой-то она, получалось, стала де-юре. В одной постели спали только когда приезжали гости. Вот так Александра и забеременела. Вопрос рожать или не рожать перед ней не стоял: она хотела второго ребенка. Федор же, разумеется, был против: «Зачем нищету разводить! Хватит и одного!». А тут, совершенно случайно, она узнала, что у него был роман с ученицей. Он тогда преподавал в художественной школе.

Дело было так. Виталику понадобилась папка для нот, а подходящая была у мужа. Александра нашла ее, а когда развернула, оттуда выпали надушенные письма и фотки девушки с сигаретой в руках. Естественно, прочитала. Ну что сказать? Такие восторженные, приправленные стишками и заимствованными фразами, письма пишут все девушки в 15 лет. Особенно, если влюбляются в зрелого мужчину да еще такой «возвышенной» профессии. Кстати, подумала она, не поэтому ли и я тогда его выбрала? Скандала она не устраивала, а только высмеяла, что, дескать, седина в бороду, а бес в ребро. Уязвленное же самолюбие требовало узнать, а что же Федор? Какая его во всем этом роль? Через пару дней Александра влезла в мастерскую через окно, так как он поменял замок после того, как она обнаружила письма, достала из-под кровати его тетрадку-дневник и стала читать. Что и говорить, прочитанное ее больно ударило. Он восторженно писал, что встретил девушку своей мечты, как ему с ней хорошо и приятно. Описывал ее «тяжелую» жизнь с мачехой и свою, не менее «тяжелую» с женой, которая его на себе женила. «Вот те раз! А я то думала, что он меня любил! По-своему, правда, но любил». Александра и в мыслях даже не могла допустить, что можно жить годами с человеком, тебе безразличным. Иметь с ним детей. Наворачивались слезы, но она читала и читала, все больше убеждаясь в том, что обманывалась столько времени. За этим занятием и застал ее, вернувшийся неожиданно Федор. Ой, что было! И «безнравственная», и «бессовестная», и «подлая» и много чего еще. А он, видите ли, сама святость!

Спрятавшись за маску безразличия, Александра занималась детьми и хозяйством. Забот было невпроворот. По уходу за ребенком платили только три месяца, и пришлось выйти на работу, оставляя Димулю на семилетнего Виталика. Крутилась как белка в колесе! Гордость и самолюбие не позволяли ей унижаться до просьб и угроз в его адрес. А сам он демонстративно стал водить девицу в мастерскую. Кончилось это довольно таки смешно, если бы не было так грустно.

Как-то забегает Федор в дом весь «в мыле», побелевший, и тычет ей листок. «Что это?» «Почитай». Читаю: «Начальнику… Я. Федор Григорович Онищенко, обязуюсь развестись с женой Александрой Филипповной Онищенко, с которой фактически давно не проживаю, и жениться на Ереминой Таисии Моисеевне». Дальше читать не стала. «Доигрался», — говорю, отдаю листок и продолжаю заниматься своими делами. «Нет, ты подожди… Это очень серьезно. Но я не виноват, честно. Ее отец обнаружил мое письмо. Я просто фантазировал, будто провел с ней ночь в их спальне, а он принял все за чистую монету». «Как же, как же, помню: писающий мальчик на спинке кровати, очаровательный пеньюар…» «Да перестань ты ерничать! Он запер меня в аудитории и сказал, что не выпустит, пока я не напишу расписку, что женюсь на его дочери. Иначе он засадит меня за растление малолетней». «Кого там было растлевать», — бросила я реплику. Да, с фотографии с папироской в руках смотрела сама невинность!.. А из прочитанного в дневнике она знала, что девушка и по чердакам, и по подвалам ночевала, как писал мой благоверный: «из-за неприятия новой жены отца — своей мачехи». «Я вот что предлагаю, — продолжал между тем Федор, — давай разойдемся, а через годик я с ней разведусь и проблеме конец…» «Ну не сволочь же!» — подумала, а вслух сказала: «Чьей проблеме? У меня проблемы нет, а твоя меня не обходит, сам понимаешь. Вот что — давай разведемся, я не против, вот только назад возврата не будет. Можешь проваливать хоть и сейчас!» — с этими словами она забрала детей и пошла на прогулку. Но обман жег душу, и вечером Александра написала родителям его пассии письмо, благо адрес был ею предусмотрительно списан. Ничего особенного, просто развенчала его ложь. В частности сообщила, что у них имеется помимо семилетнего сына еще и полугодовалый, следовательно, им придется содержать еще и избранника своей дочери, так как его зарплаты едва хватит на алименты. Результат не замедлил сказаться.

Как-то у двора остановилась легковушка. Вышел мужчина, глянул во двор и, наклонившись, похоже, заставлял выйти женщину. Александра вешала пеленки во дворе, а Димуля хныкал в коляске. Ей было не до них. Потом дверка хлопнула и машина отъехала. Она абсолютно не придала этому никакого значения: мало ли кто останавливается у двора, но в почтовом ящике обнаружила записку: «С вашим мужем у меня никаких отношений больше нет, забирайте его себе!» Ну, детский сад, и только! В этот же день разъяренный Федор швырнул ей в лицо написанное ею письмо с криком: «До чего ты докатилась!» Вот те раз!.. Она докатилась! «А нечего, — только и сказала ему в ответ, — обманывать малолетку и ее родителей». Александра ходила гоголем, а Федор — чернее тучи. Хотя бы поблагодарил за развязку конфликта! А летом приехала сестра с детьми погостить и Александра решила ехать с ними в Тынду.

Дорожные откровения

Утро только набирало силу. когда поезд медленно отошел от вокзала.

— Мам, смотри, это же наша улица!

Запертое наглухо сознание тупо отреагировало на сообщение:

— Ну да, мы же проезжаем мимо. Не высовывайся в окно, а то вылетишь с полки.

Димчик тоже лез на верхнюю полку, «помотлеть насу улису», но получив под задницу, довольствовался местом у окна. Поезд бежал дальше, набирая скорость. За окном зеленой стеной потянулся лес, перемежающийся платформами и пристанционными перронами с вокзалами. Утро набирало силу и переходило в жаркий день. Солнце золотило верхушки деревьев, золотистыми искорками рассыпалось по стеклам окон и прыгало зайчиками по стенкам купе. Становилось жарко и душно. Детвора угомонилась и уснула.

— Да, не переживай ты так, Сань. Все будет в порядке. — Таня пыталась отвлечь ее от грустных мыслей.

Но у Александры в голове была полнейшая пустота. Она плекала и лелеяла ее. Все уже тысячу раз передумано, взвешено и решено. Расстаться нужно было обязательно и это был единственный возможный выход, который кстати подвернулся. Тем более, что она считала, что ее взаимоотношениям с Федором это пойдет только на пользу. Вот поскучает, затоскует и поедет следом. Иначе его с насиженного места и бульдозером не сдвинешь. Денег подзаработают, квартиру нормальную купят, детей на ноги поставят. Да и тем для творчества поднаберет. Она все еще не верила в то, что пришлось узнать за последнее время. С кем не бывает, оправдывала его про себя.

— А как он газовую плиту тащил, — прыснула Таня. — И откуда только силы взялись. Собирался пианино тащить один!.. Ничего более ценного не нашел…

Александра тоже не смогла удержаться от смеха, вспомнив эту сцену. Но тут же на смену ей пришла другая — горькая. Каждое лето Федор уезжал в какое-нибудь село на этюды. Никогда ее с Витей не брал. В свой отпуск она, обычно, занималась ремонтом. Вот и на этот раз он уехал. Через недельку возвращается — приехал за деньгами. Александра предложила ему поехать с сестрой в Тынду. Дескать, и заработки там Парамонов ему обеспечит, и впечатлений поднакопит для картин. На что тот заявил, что жертвовать своим здоровьем не собирается, а она, если так хочет, может ехать. Хорошо, согласилась Александра, дай мне денег на дорогу. Мы поедем, посмотрим, что да как. Потом видно будет». «Ничего я тебе не дам!» — был ей ответ. Тогда она попросила одолжить ей денег Толика, его друга, который ужинал с ними. Тот пообещал. «Значит, решено, — подвела она итог разговору, — мы уезжаем в Тынду, вот только купим билеты». Проводив Толика, Федор вдруг отсоединил от газового баллона плиту и стал вытаскивать во двор. Выволок и бросил — силы не рассчитал дальше нести. Ушел к себе, а через время позвал ее в мастерскую: поговорить. Нужных слов его заплетающийся язык не находил и все сводилось к «будет все по-другому» и попыткам завалить на постель. А как «по-другому», если за годы совместной жизни она не видала от него ни капли сочувствия, сострадания, душевной теплоты? Даже дети его не заботили, не говоря уже о ней. Жил в свое удовольствие и только. Его любимые фразы: «Ты родила, ты и зарабатывай», «Меня ваша жизнь не заботит», «Я на себя никаких обязательств не брал». А разве совместная жизнь мужчины и женщины не накладывает на них определенные обязательства? Разве надо их оговаривать договором? Могла ли она после всего ему верить? Разумеется, нет. Понятие порядочности, совести, благодарности, чуткости у него какие-то атрофированные. Сказав ему об этом и о том, что предавший единожды, предаст и вторично, она, высвободилась из его пьяных объятий, пошла к двери. «Я вижу, ты уперлась. Ну и черт с тобой, катись!» — донеслось вдогонку. Всю ночь ее опять мучил червь сомнения, а наутро, когда она решила с ним обстоятельно поговорить и, наконец, обсудить претензии обеих сторон, его и след простыл. Как ни в чем не бывало, он уехал в село. Ах, как хотелось ей заголосить на весь мир, задавить его собственными руками, причинить такую же боль, как задал он ей! Две недели до отъезда она ждала, что он одумается и приедет…

— Подъезжаем к Харькову! Подъезжаем к Харькову! Готовимся на выход!

Александра вздрогнула от неожиданности. Оказалось, она задремала и даже не слышала, как вокруг возилась жующая братия. Увидев, что она открыла глаза, Тома сказала:

— А мы сидим тихонько!

— Мама, мам, ты кусять хочесь? — Димуля протягивал ей куриную ножку.

— Ой, как хочу, прямо бы и тебя всего съела, — она схватила его в охапку, пытаясь укусить.

— Не надо, ой не надо, я же не вкусьный, — вырывался тот. — Лутсе носку, она вкусная!

— Так и быть. А потом пойдем погуляем. Кто «за»? — Все подняли обе руки. — Принято единогласно.

Наш прицепной вагон поставили на запаску и должны были прицепить к поезду «Харьков-Владивосток» часа через два. Времени было уйма и они вышли на привокзальную площадь. Тут было царство снующих туда-сюда автобусов и легковушек. Дети сразу же помчались по кругу, разминать ноги.

— Эй, братва, — остудила пыл старших Таня, — давай назад! Пойдем в сквер на площадку.

— На площадку, на площадку, — запрыгала, неуспевшая отбежать далеко, Тома, а следом за ней и Димка.

Они с сестрой уселись на скамеечку напротив здания общежития. Это общежитие, как и сам город, были знаковыми в жизни Татьяны и Александры. Приехав сюда по распределению после окончания железнодорожного техникума, Таня познакомилась тут с Парамоновым и вскорости вышла за него замуж. Тут родился Коля. Затем они обменялись на Волгоград, поближе к его родным, а потом мужа направили на строительство БАМа. Александра же провела здесь четыре студенческих года. Здесь же на последнем курсе познакомилась с Федором.

— Семнадцатое окно слева на третьем — это моя бывшая комната, помнишь?

— Как не помнить! Конечно помню. Особенно тот день, когда я приехала от тетки после аборта, и к вечеру туда пришел Ленька. А потом вы, сердобольные, предложили ему заночевать… Этот кабель, желая, наверное, меня утешить, сразу же принялся стягивать мне трусики. Ни тебе стыда, ни совести, ведь рядом спали, скорее, делали вид, что спали, четыре девушки.

— Да, уж… Меня как-то бог миловал от таких кавалеров.

— Просто ты рано вышла замуж, а меня не прельщали узы брака. Да и парни все попадались какие-то не такие, как хотелось. Лишь бы подмять под себя…

— Но не скажешь же ты, что помимо твоей воли?

— Ну да! Гормоны же играли. Да и ласки мужские ох как приятны! — Александра лукаво подмигнула сестре. — Знаешь, у меня как-то и не было парней, которые бы чуть ли не с первого свидания не стягивали бы трусики. Я даже решила, что без этого длительных отношений между парнем и девушкой не бывает. Походят за ручку малость и разбегаются. А так хотелось теплоты «так полюбившейся когда-то, что переждать не сможешь ты, трех человек у автомата», — допела она свою мысль. — У тебя, что, не так было?

— Да у меня до Парамонова никаких увлечений-то и не было. Я еще не созрела тогда для любовных игр. Иван был старше, ну и опытнее, разумеется. Но я сказала: только после свадьбы и не поддалась. Ведь каждую девочку учат, что нельзя верить парню на слово, чтобы потом не плакаться. Лучше потом уж разойтись, но сначала оформить все официально. Примеров разве мало?

— Вот это именно меня и возмущало: женишься — получишь все. Сиси, писи и так далее. Прямо торг какой-то. Я не хотела так. Я хотела, чтобы меня взяли в жены не за какую-то там пленочку, а просто потому, что я это я, со всеми изъянами и добродетелями.

— Ну да, как в романах! И как, встретила такого? А жизнь, уверена, тебе это осложнило.

— Вот это-то и досадно. Переступив через предостережения или запрет, назови это, как хочешь, суть от этого не меняется, ты продолжаешь подспудно нести гири общественного мнения. В общем, попытавшись вырваться из паутины морали, я все больше в ней увязала со своим пуританским воспитанием. Не позволяло оно мне жить, как хотелось и мечталось. А парни-то все кобели сексуально озабоченные. Если ты не целка, то чего ломаешься, значит должна давать налево и направо. Приходилось отбиваться или вообще ни с кем не общаться.

— А что делать, если парень понравился?

— Тогда еще большие мучения: как он к этому отнесется, сказать или само собой образуется и так далее. Обидно вдвойне. Встречаешь парня, сердце защемит: «это он, твоя половинка». Тратишь на него душевную энергию и теплоту, веришь в то, что так оно и есть — не предаст, не обманет. А через время оказывается — ты для него просто партнер по сексу. Первый раз я, как и многие девушки во все века, попалась на крючок фразы: «Докажи, что ты меня любишь». А парнем руководили гормоны и он готов был обещать и луну с неба, а потом отваливался, как младенец от сиськи, и напрочь забывал все красивые слова, что говорил… Перестрадав и встретив другого, начинаешь сомневаться, а была ли то любовь? Вот теперь она настоящая, а то было досадное увлечение. И наступаешь на те же грабли…

— А почему вы разбежались с Женькой? Я так понимаю, это твоя первая любовь? Помнится, ты даже с тетей Надей и родителями разругалась из-за него. Они считали его плохой партией, так как его родные слыли пьяницами. Ты же доказывала, что он не такой.

— Ну, можно конечно сказать, что его любовь не выдержала испытания разлукой. Но по правде — все те же грабли. Женька делал мне предложение, и не раз, пока я ему не отдалась. А потом стал приходить на свидания пьяный, заваливался спать, и вся любовь. Ой, как мне было стыдно хозяйки, которая, разумеется, делала вид, что ничего не видит, и ни во что не вмешивалась. В отличие от тети Нади. А я, слепая кошка, всех царапала, защищая его. Когда я поругалась с родителями и ушла из дому, помнишь, я приехала к нему с намерением согласиться выйти за него. И что бы ты думала? Он уложил меня к себе в постель при всех, я так поняла, в качестве жены. Что он им говорил, не знаю. Но когда после завтрака в столовке мы вернулись, то я к своему ужасу и стыду увидела развевающиеся на ветру, словно флаги, свои подкладки. У меня тогда были «те дни». Его мать вывесила их на обозрение всей коммуналки, дескать, целку сын взял. А за завтраком, когда я сказала, что приехала к нему навсегда, Женька заявил, что собрался поступать в милицейское училище, и женитьба сейчас разрушила бы его планы. Я, ошарашенная, молчала. Что было делать? Требовать, упрекая, что он сломал мне жизнь? Не в моих правилах. Потом пышечка-соседка зазвала меня к себе в гости и так мило и непосредственно сообщила мне, что они с Женькой спят вместе и собираются пожениться. Я выяснять правду посчитала ниже собственного достоинства, и решила уехать к тебе в Кременчуг, чтобы проверить его чувства расстоянием. Какие были письма! Это единственное, ради чего стоило разлучаться! Скоро я затосковала и приехала в Жадановку, где он учился. И все возобновилось, не сказать, правда, что с особым пылом с его стороны. Доносили доброжелатели о его связях, но я не праздновала, ведь теперь он все свое время проводил со мной. Настаивать и даже намекать на бракосочетание язык не поворачивался. Считала, что это будет принуждением. А потом тетя Надя, несмотря на мое свинское поведение в прошлом, предложила мне работу в училище. Женька тогда был в отпуске, сказал, что едет к другу-сослуживцу в Харьков. Я приехала в Гродовку, и в тот же день неожиданно встретила его, идущего за руку с девушкой, оказавшейся его женой. У меня конечно, шок! Не передать, как мне было тяжело… Горше всего мучил обман и попранное доверие: ведь если бы я не приехала, я бы так ничего и не узнала, и наши отношения продолжались бы… Учиться ему было еще больше года.

— Да… Обман убивает больше всего. Мой ненаглядный тоже не ангел. Знаешь же, он парень видный, компанейский, девки так и виснут на него. Кто знает, скольких он перекачал в командировках! Хоть клятвенно заверяет, что не изменяет мне. Я не докапываюсь. Семьянин он хороший, заботливый, детей любит. Когда я родила Томку, он припер ящик шампанского и огроменный букет цветов. Это в Тынде-то! Самолетом, говорит, привезли друзья. Вот и убеждаю себя, что все это сплетни.

— Это лучшее, что мы, женщины, можем сделать, чтобы сохранить семью. Но, к моему глубокому сожалению, я не такая. Мне требуется от мужа, прежде всего, взаимоуважение, взаимопонимание и взаимовыручка. Вот эти три «взаимо» только и могут, по моему убеждению, сохранить семью, когда любовный пыл со временем поутихнет. К сожалению, ни один из моих воздыхателей так ко мне не относился.

— А Федор? Ты же вышла за него замуж, родила ему двух детей…

— Не ему, а себе. Я ему перед отъездом заявила, что использовала его в качестве быка-производителя. С отчаяния конечно.

— А он что же?

— Да ничего. Ему всеедино. Я ведь действительно, зацепилась за него, потому что хотелось ребенка. Я ведь с ним познакомилась в конце учебы, и мы разъехались. Пару раз ездили друг к другу в гости. Через год я устроилась на работу в Киеве. Он позже приехал. Работал в селе завклубом. Приехал он не ко мне, а сам по себе: поближе к очагу культуры, так сказать. Быстротечное время мне кавалеров не прибавлялось, а наоборот — уменьшало. И хоть я и обратила на Федьку внимание по тому толчку в сердце, по которому обычно выбирала, он меня во многом раздражал и не нравился. А когда забеременела, решила родить, будет он жить со мной или нет. Он тогда заявил: «Будет сын — будем жить вместе, а дочь — нет». Уже тогда за одно такое заявление нужно было гнать его взашей… Но самое интересное, что после родов я в него по настоящему влюбилась. Нам так было хорошо вместе, а может правильнее сказать, мне, что даже друзья казались помехой, так как забирали у нас время. Вот такая чехарда получается. Я в нем души не чаяла, а он все охладевал и охладевал…

Набегавшиеся Дима и Тома забрались на колени к мамам. Николай и Витек запросили мороженное.

— Чудесно, принесите и нам, — Таня дала им сумку и деньги. — Только осторожно и через площадь не переходите. Мы проходили мимо лотка по эту сторону.

— Знаем! Видели, — заверили оба разом.

Малявки стали слазить и себе с рук.

— Нет, нет, нет! Вы сидите, и ждите, — не терпящим возражения голосом, заявила Александра.

Уже слезший Дима, снова водворился на место и, усевшись лицом к Томе, предложил:

— Давай иглать в «По голоду ходила», — они захлопали ладошками в такт речитативу.

— Сань, а с Ленькой что?

— А, Ленька — это отдельная страница в моей жизни и называется она секс-одержимость. Он, вообще, попал в мою жизнь совершенно случайно.

— Зато как громко…

— Ты имеешь в виду расстроившееся бракосочетание и последующую разборку в комитете комсомола? — Она кивнула. — Ну, так это был, если хочешь знать, самый постыдный поступок в моей жизни. Хоть и вынужденный общественностью. Не хотелось выглядеть гулящей в глазах сокурсниц, которые так яростно взялись защищать мою честь. Ой, мне до сих пор смешно, как вспомню обвинительную речь старосты группы! А эта бабища, его комсорг, у которой все выпирало и кричало: «Возьми меня! Ну, возьми же меня!», его комсорг… Противно было. Очень трудно было удержаться от желания встать и уйти. Но надо было изображать, шевченковскую Катерину. Одна сторона клеймила меня за «порочность», другая Леньку за безответственность, которая теперь может оставить без отца ребенка. «Так она сама ко мне пришла», — защищался Ленька. «А что, имеет значение, кто к кому пришел? — это я с иронией, но унылым голосом облитой помоями кошки. «Но вы же знали друг друга каких то пару месяцев…» — поджимала губы бабища. «А что, для этого есть какое-то установленное время?» — не удержалась от сарказма я, за что получила ее уничижающий взгляд. Но фраза эта стала для меня ушатом холодной воды. «А мне казалось, что прошла целая вечность…» — тихо сказала я, и это было правдой. Зависло продолжительное молчание. Похоже, присутствующие думали, вот бедная девочка попала в сети Амура, чудовищно замедлившее ее время. И каждый по-своему сопереживал: кто с сочувствием, кто с завистью. Даже Ленька, до этого смотревший на носки туфель, поднял голову и удивленно взглянул на меня. Председательствующий поспешил закрыть «судилище» и сказал, что решение сообщат письменно. В общем, что тебе сказать, понял меня только его руководитель. Он попросил зайти к нему и сказал: «Ну, и зачем ты все «это», он сделал нажим на слове, играла?». «А интересно было, сможет ли комитет заставить жениться. Это ведь так часто практикует партком, — лукаво посмотрела ему в глаза я. — А потом, надо же было честь свою отстаивать перед лицом «такого поважного зибрання». Ненавижу фальшивых людей! А Леньке поделом, не надо было сначала соглашаться, а потом прятаться. Я не настаивала, пока это касалось только нас двоих. Каково мне было? Сидим в ЗАГСе, ждем, а он не является… А тут еще доброжелательница подружка рассказала «по секрету всему свету», что я беременна. Общественность и поднялась на защиту прав ребенка на отца!» — высокопарно закончила я. «Ну а сама-то ты хочешь выйти за него замуж?» «После вот этого, — я мотнула головой в сторону комитета, — точно нет, — потом помолчав, сказала доверительно: — Все так быстро закрутилось… Времени остановиться и подумать не было. Аборт делать боялась. Рожать негде было. Я предложила: давай распишемся, я уеду домой, ведь конец учебного года, переведусь на заочный и разведемся. Ехать домой с нагулянным ребенком я не могла. Мачеха заела бы… А отец бы выгнал. Он старорежимный. Ленька парень хороший, ничего не могу сказать, согласился. А потом что-то произошло, не знаю… Подставил себя и меня. Девки взяли меня в оборот…»

— Ты так рассказываешь, как будто это было не с тобой.

— А это и было не со мной…, — лукаво взглянула я на нее, — а со страной, — вспомнила сточки стиха.

— ???!

— Ну ты же знаешь, какое это было время… Борьба за нравственность называлось. Женились и сохраняли семьи часто из-за боязни потерять партбилет, звездочки на погонах и даже исключение из комсомола было аргументом… И, как ни странно, это помогало. Парни думали хоть иногда, чем для них может кончиться буйство гормонов. Ну и потом, даже если расходились не было безбатчинков. Так что смысл в этом, конечно, был… Кроме того, думалось: а вдруг сработает…

— И чем все это кончилось?

— А ничем. Не дожидаясь «вердикта», я позвонила в комитет и сказала, что мы помирились и их вмешательств уже не требуется. Спасибо, дескать, за помощь. «Общественности» заявила, что не беременна. Ошиблась, дескать, «те дни просто задержались» А потом, помнишь, приехала мать, вызвала на разговор Леньку. Мы с ним тут же поцапались. Он стал требовать, чтобы я матери сказала, что уже не была «незайманою». Стал корить мать, что не досмотрела. Меня это обозлило, и я назло стала утверждать, что до него ни с кем не была. Фраза, кстати, получилась двусмысленная — действительно: какой-то период «до него» у меня никого не было. Ленька начал ерепениться, а я выставила его за двери со словами, что если бы он даже на коленях слезно просил меня выйти за него замуж, я бы после всего ни за что этого не сделала бы»

— Но ведь ты же была беременна?

— Была. Я, когда поняла это и оценила реакцию Лешки, я стала искать, где перекантоваться это время. Мотнула домой, решив женить на себе преданного Валерку. Лариска устроила нам свиданку с ночевкой, потом я разыграла обманутую на квартире его сожительницы. Кстати, это очень интересная история, я тебе как-то расскажу. Но ничего не вышло, хоть и дошло до матери. Она, оказалось, работала вместе с этой женщиной в одном отделении больницы. Та ей поплакалась, не зная, что это моя мачеха. Фамилии-то были разные. Я сказала, что мы с Лариской все разыграли: она хотела посмотреть ее квартиру, а я, увидев там Валерку, который дал ее ребенку мою поздравительную открытку со словами: «Дай тете», взбрыкнула и экспромтом разыграла все… Ох и покатывались мы тогда от смеха, вспоминая выражение лица Валерки, который не мог уразуметь, когда это я забеременела. Потом я в Донецке разыскала подружку по училищу, которую однажды спасала после подпольного аборта. Но та жила на квартире, была в любовницах у начальника, который ей пообещал квартиру. Даже возила меня ее смотреть. Помочь мне она не могла, сама была в подвешенном состоянии. Еще я съездила в Краснодон, к подружке по Жадановке. Там была своя житейская трагедия. В общем, помощи ждать было неоткуда. Сокурсница уговорила меня пойти к женщине, у которой она обычно прерывает беременность. Что-то пошло не так и выкидыша не произошло. Поэтому я и согласилась поехать к тете Маше, работавшей в Кременчуге акушеркой. Почему мать меня туда повезла? Она сказала, что так ей наказал отец: вразумить меня не обременять свою молодую жизнь ребенком, да еще внебрачным.

— А у этой тетки… Страшно было? Что она делала?

— Не так страшно, как брезгливо. Прокипятила в кастрюльке расширитель и шприц, сказала лечь на стол. А дальше все, как при взятии мазка в поликлинике. Никакой боли. Встаешь и уходишь. Заплатив конечно. После неудачи, она предлагала повторить. Но было противно вторично заходить в ту антисанитарию. Впрочем, аборт был гораздо страшнее, и болезненнее.

Вернулись мальчишки, и все дружно принялись за мороженное.

— А как дальше складывались ваши отношения? Ведь вы еще год жили в одном общежитии и, наверняка, встречались?

— Ну, я за лето все обдумала и приняла твердое решение прекратить это безумие. Когда по приезде встретила Леньку в вестибюле и он, улыбаясь, пошел мне навстречу, я демонстративно сделала вид, что не знаю его. Потом, пожалела об этом, написала ему пару покаянных писем, сознаваясь, что переоценила свою волю, и без него не могу. Но они остались без ответа, а он пропал куда-то. Мне до сих пор иногда снится, что я хожу по общежитию и ищу его комнату… Говорю же — секс-помешательство.

— Это как?

— Ну, это когда все время хочется заниматься сексом… Я ведь-то и встречаться с ним стала совершенно случайно. Помнишь Ванку?

— Конечно помню. Мне он очень даже нравился. Хороший парень.

— Так вот этот «хороший парень» бросил меня, заявив, что мы не подходим друг другу физиологически: «тебе нужно тоньше и длиннее»… А мне, действительно было всегда больно, когда он входил.

— Так это что, правда? В смысле подходит — не подходит?

— Абсолютная! Не скажу, что у меня такой уж большой опыт, но с парой-тройкой партнеров я покувыркалась. Один из них вообще впадал в прострацию: делался словно каменный, тяжелел и ничего абсолютно не слышал и не воспринимал. Как отбойный молоток. Даже страшно становилось. После скатывался и лежал, как мертвый. У одного был тонкий и короткий, у другого — длинный, но тоже тонкий. А вот у Леньки, видимо, для меня был в самый раз. Я получала сказочное удовольствие. Казалось, что внутри меня движется что-то нежное, ласковое, блаженно приятное… Не знаю, как точнее сказать. Он видимо, переживал то же самое, потому что после первого раза, неожиданно сказал: «Спасибо тебе». Я прямо опешила тогда. Обычно, эти кобели остервенело набрасывались, кончали и весь секс. А с ним было все по-человечески. Мы как только встречались, так сразу загорались… Просто наваждение какое-то. Иногда он заставлял меня краснеть своей наглость. Например, мог сесть у нас в комнате на кровать и залезть рукой под одеяло при девчонках. Или под междуэтажной лестницей. Студенты ходят… Противиться я не могла — истекала желанием. — При одном этом воспоминании у Александры сладко заныло внизу живота, и она сменила тему. — Короче, объяснение с Ванкой у нас произошло накануне свадьбы моей сокурсницы, а его девушка была ее подружкой. Прикинув, что на свадьбе Иван будет с ней, а я одна, я срочно стала искать компаньона. Тут и подвернулся Ленька. Он пришел к Вальке из комнаты напротив. Той в это время дома не оказалось, и он стал заигрывать со мной через открытую дверь. «Да входи ты, я не кусаюсь», — сказала я, оценивая его взглядом. Симпатичный, общительный — на роль ухажера сгодится. И я стала обвораживать. Выяснилось, что он учится в консерватории. «Ага, может и на баяне играешь?» «Разумеется». «Какая удача, нам как раз требуется баянист на свадьбу». Так я его закадрила. А после свадьбы мы пешком, считай через весь город, ночью шли в общежитие. Дурачились, целовались — поддатые же были. А потом — закрутило, завеяло… Если бы я не забеременела сразу, отличный бы был роман. И ты представляешь, какая судьба подлая: до этого я ни разу не беременела, хоть и не предохранялась… — Часы пробили семь. — Ого, заболтались! Пора нам поужинать и на полки. Дети, марш сюда, идем в столовку!

Столовка оказалась своеобразной: у трех дверей, ведущих в кухню, расположились стойки. Две подковообразные по краям и П-образная в середке. Обслуживали комплексным обедом. Оплачиваешь талон в кассе, садишься на табурет, и перед тобой появлялся поднос с обедом. Очень удобно и разумно. Ни толкотни, ни очереди. Мы заняли четыре табуретки, а Таня пошла за талонами. Две официантки ходили туда-сюда, унося и принося подносы. Поев и купив в буфете продукты в дорогу, мы как раз успели понаблюдать, как, пыхтя и отдуваясь, старенький локомотивчик подтянул к платформе наш состав, затем подогнал и прицепил к нему один за другим прицепные вагоны. Через какое-то время подкатил паровоз и толкнул состав, так что тот загремел от первого до последнего вагона. Думали, с рельсов сойдут! Ну все! Пора по вагонам!

Поезд бежал на максимальной скорости, почти все остановки были короткие. Мелькали за окном города и села, поля, луга и реки. За Уралом пошли степи, а деревья вдоль дороги словно стали уменьшаться. Селения встречались тоже реже. Однообразной архитектурой мозолили глаза вокзалы. Но таращиться в окно особо и не приходилось. Много времени отнимал Дима. День был жаркий и душный, он капризничал и занимал все внимание.

Напряжение предыдущих дней еще давало о себе знать, и Александра, уложив спать Димочку, уснула. Ее разбудило громко выкрикнутое кем-то знакомое слово. Сестра и дети смотрели в окно. Она тоже выглянула. Там на фасаде здания вокзала большими буквами было написано: «Бугуруслан»

— Вот он город, где родились ваши мамы, и где после никогда не были… — протянула мечтательно-иронично Татьяна.

Одноэтажное краснокирпичное здание вокзала тянулось вдоль перрона в обе стороны от единственной двухстворчатой двери. Ни тебе деревца, ни кустика, ни цветничка. Только асфальт. Несколько человек сошло с поезда и направились внутрь.

— Мам, что, и правда не были, — спросил Коля. — А почему?

— А потому. Нас маленькими отсюда увезли…

— Но родственники то здесь остались, — полувопросительно полуутверждающе предположил он.

— Наверное…

— Ну так пошли в гости, — встрепенулась Тома.

— Так нас ведь не приглашали. А незваный гость хуже татарина, знаешь? — сказала Татьяна. — Что-то мы долго стоим, — обратилась она к проходящей мимо проводнице.

— Минут двадцать-тридцать будем стоять, — сказала та. — Мы выбились из графика.

— Тогда пошли, осмотрим вокзальные достопримечательности. — Все дружно вывалились из вагона. — Хотя тут и смотреть то не на что, — добавила она, направляясь к зданию и рассказывая на ходу, как и почему они здесь никогда не были.

— … когда дедушку, нашего с тетей Саней папу, на войне ранили, и он не смог больше воевать, — «Да. Как он будет воевать с одной рукой», — вставил Виталик рассудительно: — его послали сюда работать на аэродром…

— Он сто, летичик, — спросил, забегая наперед и заглядывая ей в лицо, Дима, не равнодушный к самолетам.

— Да. Он был штурманом. Это тот, кто говорит, куда нужно лететь. И пулеметчиком. В бою их самолет немцы подбили…

— И у него отрезали руку, — не унимался Виталик, — поэтому он больше не мог воевать…

— Ну да. Его сильно ранило. Он лечился тут, в Бугуруслане, в госпитале, а потом стал работать на аэродроме. Здесь он познакомился с нашей мамой…

— А мозьна, мы посмотлим на алодлом? — дернул Дима Александру за руку.

Тема самолетов очень занимала малого, а все остальное ему было не интересно. Не интересно было и остальным. Тома, раскинув руки, «полетела» зигзагами по перрону. Постояв секунду глядя ей вслед, за не ринулись остальные. Когда они зашли на разворот и приблизились, Александра закричала:

— Стоп, машины, приземляйтесь. Пошли, посмотрим, что там внутри.

«Самолеты», жужжа, направили полет к двери. Зала ожидания, располагавшаяся в обе стороны от прохода, была заполнена старыми деревянными креслами, стандартными почти для всех вокзалов. У оконцев касс никого не было, а у небольшого буфета стояло несколько пассажиров. Взяв тоже пирожков и ситро, все вернулись в вагон. Ударили в колокол, поезд ответил гудком и медленно пополз от перрона. Они помахали в окно чужому городу, вписанному в их паспорта. Короткая остановка не дала возможности осмотреться, но патриархальность этого, некогда переполненного тыловой жизнью, города чувствовалась и так. Ни комнаты отдыха для пассажиров с детьми, ни горсправки, чтобы узнать адреса, проживающих здесь Радионовых, вероятных родственников. Александра ощущала легкое чувство досады и разочарования, хоть никаких планов по этому поводу не строила. Но где-то в тайниках души было скрыто желание узнать, что же произошло между их отцом и матерью, если она «бросила», как выражались родные отца, на руки инвалида двух малолетних детей. Сейчас Александра пожалела, что не поговорила с матерью, когда та приехала в Харьков «повидать дочек». «Я уже старая и не хочу умереть с этой тяжестью на сердце. Хочу попросить у вас прощения»… Александру тогда обуревал гнев и обида за «сиротское детство». Отец уделял дочкам мало внимания, а мачеха тем более. Для любви и забот у нее был собственный сын… Дети угомонились и мерно посапывали, а они с сестрой все смотрели в окно, каждая погруженная в свои мысли.

— Тань, а тебе мать не рассказывала, что у них вышло с отцом?

— Да нет. Мы ушли от тебя тогда поздно и сразу улеглись спать. Утром я засобиралась на работу, она пошла со мной. Так до ее поезда я и возилась с ней. Столовка, магазин, столовка. Запросилась в собор, свечи поставить. Она пыталась, что-то рассказывать, обижалась на тебя, что, дескать, тебя совсем настроили против нее родственнички. Про отца говорила, что, дескать, он не давал ей с нами видеться. Она де писала много раз, просила, чтобы прислал хоть фотографии. Пару раз приезжала, но отец категорически запрещал ей видеться с нами. Ведь у нас была другая мама. Она де вынуждена была отступиться, чтобы не вносить смятение в наши души. Я не поддерживала разговор. Что я ей могла сказать, кроме упреков? Не позволял! А как он мог запретить увидеться? И что, она думала, что от нас скрыли, что у нас мачеха? Да все уши прожужжали: «Бросила! Бросила!», словно мы котята какие-то. Все детство ощущала себя какой-то ущербной: у всех мамы, а у меня мачеха. Сама знаешь… Оговорки это просто, да и только. Видите ли, ей бедненькой пришлось даже мой адрес разыскивать через всесоюзное справочное. Да, что, наша семья скрывалась, или часто меняла место жительства? «Не знала она, живы ли мы!..» Двадцать лет не знала, не знала, а вот теперь захотелось узнать… Как у нее наглости хватило приехать, а язык не отвалился искать оправдания. Одним словом, взяла на ближайший поезд билет и отправила, сославшись на то, что мне ее принимать негде. Правда, она хотела остановиться в гостинице, а потом согласилась. Похоже поняла, что для нее у нас времени нет, как не было у нее для нас. Плакала все… Потом я обнаружила у себя в кармане часики позолоченные и клочок бумажки с ее адресом. Жила она тогда в Перми с мужем, тоже бывшим летчиком. Старшие дети, Лелька и Вовка, жили тоже не в Бугуруслане. Забыла где. Все нажимала на то, что ей от нас ничего не надо, она обеспечена и хотела бы и нам помочь. Но я сказала, что у нас все есть, не стоит беспокоиться… Ну бог с ней, давай ложиться. Спокойной ночи. — прервала она воспоминания и улеглась, подвинув разбросавшуюся по полке Томку.

Александра тоже прилегла возле Димочки, заложила руки за голову и уставилась в верхнюю полку. Сон не шел. Волнами наплывали воспоминания. В голове, словно дятел, долбил один и тот же вопрос: «Почему я никогда не интересовалась своей родной матерью?» Она извлекала из глубин памяти воспоминания о детстве, но нащупать ниточку первопричины не могла. Вспомнилась молодая женщина в красивом цветастом платье, сидящая на скамейке у бабушки во дворе с маленькой девочкой. Саньку оторвали от игры с подружками и она, взяв гостинцы, убежала. Какое ей тогда было дело до незнакомой женщины, называвшей себя ее мамой. Сколько она себя помнила, рядом с ней всегда находились бабушка и дедушка, да тетя Надя. Папа жил не с ними и приезжал редко… Проблемы взрослых ее не волновали. Тогда она была счастлива и наслаждалась такой удивительно интересной жизнью: дурманящая ароматом разнотравья балка, загоны коров и лошадей, сад, огород, широченная улица, поросшая спорышом, по которой так чудесно бегать после дождя! И везде нужно было успеть! Все увидеть, пощупать, понюхать. «Ну что, нышпорка, пойдем медок у пчелок брать». Дедушка брал кадило, надевал сеточку и шел выкуривать пчел с улья. А потом угощал ее кусочком соты, истекающей золотистым духмяным медом. А бабушкины пироги! Сначала они месили тесто, убегающее из макитры, потом жарко топили печь, выбирали из нее золу и ставили внутрь длинные листы с пирогами. Укрывали печь одеялами, кожухами и ждали. Больше всего она любила пироги со сливами. А еще она любила взять кусок испеченного бабушкой хлеба, залезть на вишню и есть с ягодами «ленивые пирожки», как говаривала бабушка.

Как-то Санька сидела высоко на раскидистой вишне у дорожки и орала на все село «Несе Галя воду».

— Саня, давай быстренько вишеньки, а то тесто перестоит.

Бабушка вышла с ведром помоев напоить теленочка.

— Доброго дня, Орино! Ой и спивуча в тебе онука! Артысткою, мабуть, буде, — возле бабушки остановился дядько Петро.

— Та де там артысткою… Дуже соромьязлыва. Виршика розказать не допросышься, не то що заспиваты. Ото, якщо нихто не бачить, тоди выводить. Оце спиваемо з подругамы увечори, вона пидспивуе. Але щоб сама, ни-ни-ни. Соромыться.

— И в кого вона така? Може в матир? Балакають, що прыизжала днямы?

— Та прыизжала, хай ий грець.

— И що?

— Та ничого… Прывезла другу дочку…

— Кинула теж?

— Та каже, що на время. У них том голодно, а в неи ще тры рты: диты вид першого и стара маты.

— А сын що?

— Та що. Забрав малу до себе. Каже, що знайшов дивчаткам маму и скоро забере и Саньку…

Колеса размеренно стучали, обволакиваемый дымом вагон качало, как люльку, мысли уплывали вслед за ночным пейзажем. Незаметно Александра тоже уснула.

…Выйдя из поезда, она остолбенела: все тут было совершенно незнакомо и жутковато. Справа стеной стоял лес, а слева до горизонта простилалась песчаная степь с громоздящимися в беспорядке толи валунами, толи насыпями. Вдруг неведомо откуда налетел ураган. Он мчал по степи, закручиваясь в пылевые столбы, и жутко завывал. Вот он долетел до нее и, не смотря на все ее усилия остановиться, погнал прочь от дороги в глубь степи. Зацепиться было не за что, и она бежала, что было мочи, одновременно стараясь изменить траекторию бега в надежде вырваться из потока. Понемногу ей это удавалось. Неожиданно ужас и страх сковали ее волю. Казалась, это не ураган, а скопище ужаса и страха неслось по степи. Спрятаться было негде. Ага, вот какая-то нора. Но до чего же узкая… Каким-то образом втиснувшись в нее, она очутилась в более просторном углублении, но все равно слишком тесном. Скрючившись, она перевела дух и попыталась привести в порядок мысли и чувства. Высоко вверху, в конце пологого спуска чуть светилось маленькое отверстие. «Странно… Как же я в него пролезла?» Вдруг послышался тихий шелест вздоха. Что это? Вокруг только земля… Но чье-то присутствие явно ощущалось. «Кто здесь?» — спросила она сумерки. «Я». «Кто, ты» — сделала она ударение на «ты». «Я — левит…» «А где ты?» «Здесь». «Я тебя не вижу?» Молчание. Она, насколько могла, повернулась и оглядела стены вокруг. Никого. «Что ты тут делаешь?» «Прячусь». «От кого?» «От Емона». «А он кто?» Молчание. А страх все нарастал и нарастал. Он гнал ее наружу, и от этого она все сильнее вжималась в стену норы. «Ты здесь?», — спросила она темноту. Ни звука… Страх, даже не страх, а вселенский ужас тянул ее наверх…

Рывком проснувшись, Александра еще какое-то время приходила в себя, пытаясь понять — к чему этот сон. «Наверное, это мои переживания так трансформировались». Поезд несся через степи, унося ее в новую жизнь, от которой еще неизвестно чего ожидать. А утром опять начались обычные заботы: покормить, помыть и чем-нибудь занять детей, чтобы не прыгали по полкам и не носились по вагону, постирать пеленки… И так все десять дней.

На новом месте

Тында встретила холодным дождем и ветром, который к счастью быстро прекратился. Город среди холмов, называемых сопками, состоящий из застроенных деревянными коттеджами и бараками поселков строителей БАМа проносился мимо окон машины. На одной из сопок машина остановилась у коттеджа в окружении белоствольных берез. Сразу бросалось в глаза бережное отношение строителей к лесу. Коттеджи строились с одной вырубки и стояли парами в окружении девственной тайги. Поселок был благоустроен — вода, отопление централизовано, плиты с газовым баллоном. Обустраиваться и привыкать долго не пришлось. Работа, ясли, школа — проблем ни с чем не было. Жизнь быстро наладилась и вошла в привычное русло. Так что переживания были напрасны.

Это утро выдалось праздничным. Лазурное бездонное небо с редкими, фантастически причудливыми ослепительно белыми облачками, радостно золотое солнышко, сверкающие изумрудными капельками росы трава и листья. Воздух благоухал и звенел трелями жаворонков. «Здравствуй, солнце золотое! Здравствуй небо голубое! И зеленая трава!» Душа развернулась, впитывая все это великолепие и наполняя все существо радостью бытия. Хотелось бежать, раскинув руки, и брыкаясь, словно молодой козленок. Завалиться на траву и раствориться в бесконечности голубизны. Но… день начался, а с ним и повседневные прозаические заботы, дела и обязанности.

— Сань, тебя к телефону, — позвали ее как-то на работе.

Звонила сестра Таня.

— Слушай, немедленно отпрашивайся и дуй домой прихорашиваться. Позвонил Парамонов, сказал, что если ты хочешь получить квартиру, быстро иди по этому адресу: Энтузиастов, 13 «б». Он просил принести его минералку.

Окрыленная Александра скоро нажимала кнопку звонка в квартиру. Дверь открыл незнакомый мужчина, а из комнаты доносился шум застолья, в полном разгаре. Она опешила и пролепетала, что де Парамонов просил принести минеральную воду. А у Парамонова была язва желудка и он пил специальную воду. «Ессентуки-17» называлась.

— Иван Николаевич, это к тебе, — позвал он.

Пошатывающийся Иван вышел и уставился на нее, как баран на новые ворота. Он, по-видимому, забыл о своем звонке. Но уж очень заманчивым был предлог, и Александра постаралась побороть неловкость и абсурдность ситуации. Она протянула ему пакет:

— Вот, Таня послала меня отнести тебе воду.

Маячивший призрак квартиры заставил ее переступить через унизительное положение, в которое она попала. То, что он забыл о своем звонке, ничего не значило. Если эта квартира освобождается, и он с хозяевами обмывают отъезд, то глупо ей уходить. Александра медлила. И в это время из комнаты вышел он:

— Заходите, Александра Филипповна, заходите же, — радушно пригласил ее, подавая руку и переводя через порог.

Он забрал сумку с минералкой, сунул ее Парамонову и подтолкнул его на кухню, а ее повел в комнату. Здесь за столом сидело человек пять мужчин и одна женщина рядом с представительным мужчиной в вышитой украинской рубашке. Все уже были в состоянии, когда все люди — братья.

— Знакомьтесь: Александра Филипповна, — представил он ее, — моя давняя знакомая.

Александра хоть ничего и не понимала, старательно делала вид, что оказалась в их компании не случайно. Этого мужчину она видела пару раз в доме сестры. Он ей даже понравился. Похоже было, и она заинтересовала его. Но ей было не до кавалеров в тот момент, и она даже не помнила его имени. Мужчина усадил ее рядом с собой и налил в фужер шампанского. Она шампанское не пила, так как быстро от него пьянела, но капризничать в незнакомой компании не приходилось. К тому же, все взгляды были устремлены на нее.

— Это мой брат, — он указал на мужчину в вышиванке, — и сегодня у него юбилей.

Взвешивая, чтобы пожелать юбиляру, Александра поднимает фужер… и изящная ножка голубого стекла, стукнувшись о тарелку, остается лежать на столе. «Вот тебе и тост! — пронеслось в голове. — Прямо предзнаменование какое-то». Она надеялась, что это осталось незамеченным, но не тут то было.

— Вы разбили подаренный мне дорогой фужер, — раздраженно сказал именинник.

«Вот жлоб невоспитанный!» — подумала Александра, а вслух бесшабашно произнесла:

— Что же, придется купить Вам еще лучший. И пусть в Вашей жизни это будет единственная дорогая потеря!

Выпив шампанское, словно ничего не произошло, она принялась за еду, подставленную ей сидящим рядом кавалером. Шампанское, выпитое на голодный желудок, ударило пузырьками в голову. Александра быстро шепнула:

— Что-нибудь сладкое есть? А то я сейчас спою, — нашла она в себе силы еще и пошутить. Этот выражение из мультика знали все.

— Да, конечно, — подхватился тот, и повел ее на кухню.

Открыв коробку конфет, он положил ее перед ней на стол, и, пристально глядя в глаза, сказал:

— Саша, скажи мне, почему ты от меня все время бегала? — Она непонимающе уставилась на него, медленно жуя конфету. — Ты меня не помнишь? — «Вот самонадеянный, — подумала, — почему-то считает, что я должна его помнить». — Эдик я, Замятин. Помнишь 2-ю школу?

— Не-а, — искренне ответила она, — это было так давно… В другой жизни…

Потом они пели украинские песни, и Александра старалась со всех сил понравится юбиляру, определив в нем хозяина квартиры. Парамонов, похоже, чувствовал себя неловко. Особенно после того, как на кухне Анатолий Романович, так звали юбиляра, еле ворочая языком, заявил, что даст ей квартиру при условии, что она станет любовницей Парамонова. Даже у Парамонова глаза полезли на лоб, от такой беспардонности, но она, продолжая играть роль «своего парня», как ни в чем не бывало, сказала: «Обязательно, когда его жена умрет, — и взяла под руку Эдуарда Романовича: — А может пока лучше Эдуарда Романовича?» «А что, это мысль», — подыграл, а может, и взаправду согласился тот. «Да тебя твоя Ленка на цепь посадит!»

Ближе к полуночи все стали расходиться, и Эдуард пошел ее провожать. Звездная ночь и алкоголь кружили голову, а приятное тепло, разливающееся по телу от его руки, поддерживающей ее за талию, вызывало желание. Он расспрашивал ее о жизни и рассказывал о своей. После армии он окончил военное училище, дослужился до полковника, сейчас жил и работал в Донецке. Жена, дети — все, как обычно.

— Пригласи меня на чашечку чая, — попросил Эдуард, когда они остановились у вагончика, в котором она жила.

«Почему бы и нет, — подумала она, — дети у сестры, можно и пораспутничать». Но когда она пошарила в поисках ключа, того на месте не оказалось.

— Ну вот, — рассмеялась она весело, — захотела мать в гречку скакнуть, а деточки ключи увели… — Он тоже пошарил в тайнике руками: ничего не было. — Значит не судьба в этот раз.

— Я завтра уезжаю, — произнес несостоявшийся любовник и привлек ее к себе, пытаясь поцеловать.

Она легонько отстранилась и пошла к коттеджу сестры. Там они и расстались. Она, конечно, могла взять ключ и вернуться в вагончик, но угар возбуждения сник, и его место заняла рассудительность матери двоих детей. «Не хватало мне еще дополнительных забот. Секунда удовольствия, а потом переживай: не забеременела ли». Александра была женщиной старой закваски и не представляла интимных отношений с малознакомым человеком, каким для нее и был, по сути, ее школьный воздыхатель. Ей нужно было, чтобы за ней поухаживали, чтобы она привыкла к человеку. Случайные связи, тем более по пьянке, были ей даже в мыслях неприемлемы. Это был один из ее принципов.

Встреча с юностью

— Женщина! — кто-то тронул ее за плечо. — Приехали, а то отвезут в депо.

Задремала! Последний пассажир уже скрылся в тамбуре. Она подхватила упавшую сумочку и тоже заспешила к двери. Поток пассажиров процеживался через турникеты и растекался ручейками на все четыре стороны. Начинался очередной рабочий.

Размякший асфальт, раскаленная тротуарная плитка и стены домов, изъеденные гусеницами и побуревшие до срока листья каштанов — таким был Киев в это лето. Солнце вытягивало влагу из всего живого и, казалось, плавило мозги. Генетически не готовая к такой жаре большая часть населения отсиживалась в домах и офисах, выпивала море минералки и пива, которые только усиливали жажду. Вылезшие на тротуары кафешки пустовали, а от череды стоящих в притык у обочин и на тротуарах машин, тянуло раскаленным железом. О дождях и ливнях рассказывали только в новостях. Все на планете в последние годы было чрезмерным: где-то засуха, где-то ливни.

— Знаете, Александра Филипповна, я на выходных был у деда в селе и просто остолбенел от происшедших там перемен. За каких-то пару лет, что я там не был, село практически узнать нельзя. Да и нет его теперь, как такового. Целые массивы застроены фешенебельными двухэтажками на продажу, оставшиеся хаты затиснуты «замками», а улицы превратились в лабиринты с глухими трехметровыми заборами. Шел по знакомым с детства улицам, и страшно стало: вот-вот Минотавр выскочит. Раньше, идешь по улице, а со дворов с тобой здороваются, знакомые выскакивают руку пожать, новостями обменяться… А сейчас, даже до друзей детства не достучаться. Все из кожи вон лезут, чтобы отгородиться друг от друга. Мой дед тоже обзавелся бетонным забором, правда, больше чем на полтора метра не выдюжил!

— Да, Олежек. У нас та же ситуация. Нарастает тенденция изолироваться друг от друга. Общения дальше «Здрасте!», «Как дела?» нет даже среди соседей. Старожилов, считай, не осталось, почти все пришлые. Да и у оставшихся дети или внуки расстроили старые дома. Не узнать. Раньше старики и старушки устраивали посиденьки у дворов, а сейчас, даже не знаешь живы ли. Когда ни когда выглянут из калитки, как потерянные…

— А я вот что замечаю, — вступил в разговор, остановившийся у открытой двери, инженер Антон Васильевич, — человечество год от года становится все замкнутее и отчуждается друг от друга. Это притом, что человек — стадное животное. Что-то происходит с человечеством. Может оно так эволюционирует?. Человек изолируется в своем «удельном владении», не важно большом или маленьком. Ему стает не нужной помощь и поддержка других, общества. Даже собственных детей. — Он помолчал. — Думая, виной тому возросший технический уровень цивилизации.

— Вы считаете, это плохо? Ну, самоизоляция. Вот я, например, не испытываю желания общаться даже с бывшими одноклассниками и однокурсниками. Иногда встречаюсь с одним другом, поболтаем о политике, футболе и все. На тусовки даже в школе не ходил. И вообще, меня люди утомляют. Суетятся, завидуют, из кожи вон лезут, чтоб не хуже других быть. Так жизнь и проходит. Оглядывается человек назад, и что — вся жизнь так и прошла в бытовых заботах…

— Что же ты делаешь в свободное время, в выходные?

— Фильмы смотрю на DVD, у нас большой экран дома.

— Один?

— Да. А зачем мне кто-то?

— Ну там, поделиться мнением, обсудить, пообщаться… Ты и на стадион, наверное не ходишь? По телеку матчи смотришь?

— А зачем? Париться в возбуждении тысяч горлающих болельщиков? Чтобы любить футбол не обязательно быть очумевшим фаном.

— И девушками не увлекаешься?

— Не-а!

— Вот видите, Александра Филипповна! А что будет с молодежью еще лет через 50-т? Я вот вспоминаю свое детство и поражаюсь, как быстро изменилась жизнь людей. Детство мое прошло в селе, где хатки еще шевченковские были — под соломенными стрихами, с завалинками, маленькими окошечками. Электричества не было, светили керосинками или каганцями…

— А что это такое — каганци?

— Ну, это скручивался фитилек из ваты и вставлялся в дырочку, проделанную в середке половинки картошины. Все это ставилось в блюдце с маслом и, когда фитилек пропитывался им, зажигалось.

— Коптило, наверное, невероятно!..

— Не без этого… Зато какие задушевные были вечера! Зайдет кто-нибудь из односельчан, и начинаются воспоминания под семечки… А я сяду на стул посреди комнаты — страшно! — и слушаю, затаив дыхание. И все рассказки из жизни. Про Ваньку, Маньку и Петра, как говорится, а не обсуждение телесериалов. Или собирались на завалинке и песни пели за полночь… И это при том, что вставали с петухами…

— Как это?

— Ну ты даешь! Петухи начинают кукарекать по селу с восходом солнца. Это было вроде будильника. Теперь села какие-то мертвые, только собаки и брешут. Да и то лениво. Старики у телеков, молодежь у компьютеров…

— Ну не все же. Он сколько молодежи тусуется по дискотекам, клубам разным, — вступилась Александра Филипповна.

— А еще больше собираются по квартирам… Правда Олежек? — Тот кивнул, соглашаясь. — И все бы ничего, так ведь травку курят, колются, сексом без стыда и совести занимаются… Теперь-то слово «любовь» редко услышишь. Все «секс-с-с» да «секс-с-с». «Пойдем-ка, душечка, на сеновал, сексом займемся». Тьфу!

— Александра Филипповна, — раздалось по внутренней связи голос дежурного, — вас ожидают на входе.

— Спасибо, Юрий Дмитрович, иду. Кому это я понадобилась?..

В коридоре похаживал взад-вперед (вот кого она меньше всего ожидала!) Эдик Замятин! Правда на Эдика он уже давно не тянул своим дородным видом. Увидев ее, он пошел ей навстречу, раскинув руки для объятия:

— Сашенька, дорогая, здравствуй, здравствуй! — Он облапил ее и прижал к себе. — Не ожидала?

Александра сдержанно поздоровалась и легонько отстранилась. Действительно, снег на голову среди лета.

— Ну что ты от меня все время шарахаешься? — Он не отпускал ее руки. — Мож, пообедаем где-нибудь?

— Давай, — Александре Филипповне было неловко от его чрезмерного проявления эмоций, и она рада была уйти от любопытных глаз, вдруг деловито забегавших туда-сюда, коллег. — Пойду скажу начальству.

— Лады. Я жду тебя в машине.

Зачем-то судьба время от времени сводила Александру Филипповну с этим мужчиной… Объявился он в ее жизни, если можно так сказать, когда она пришла в 8-й класс средней школы после окончания семилетки. Ей до него и дела не было бы, если бы одноклассник Васька, его друг, не стал дразнить ее: «Эдик тебе конфеты в парту положил», «Эдик в тебя влюбился», «Эдик тебе свидание назначил», «Эдик тебя вызывает в коридор»… «Да хоть покажи мне этого Эдика», — попросила она Лариску, с которой сидела за одной партой. Его класс был на первом этаже. В конце уроков они уже ожидали у окна, пока десятиклассники повалят из класса. «Вон он, в пальто». Александра увидела ничем не примечательного парнишку невысокого роста. Невысоких она не любила! Он прошел мимо них, даже не взглянув в их сторону. «Его папа председатель горисполкома», — почему-то посчитала нужным сообщить Лариска. Да, это видно было по его одежде… и по холуйству одноклассников. «Богатеньких» она тоже не любила, наверное потому, что сама была из «малообеспеченной» семьи. Отец лишился правой кисти в 23 года, когда их самолет подбили немцы. Наверное от отчаяния, он женился на своей квартирной хозяйке. У той было двое детей и она была гораздо старше его. Родилась я, а затем Таня. Война окончилась, когда ему и 30-ти не было, но вместо того чтобы учиться, ему надо было содержать семью. Правда, с матерью они разбежались, но он тут же обзавелся мачехой. Вот так судьба согнула этого, в общем-то, неглупого, образованного человека, которого она никогда не видела весело смеющимся. Так вот. Вместо того, что бы, хотя бы из любопытства познакомится с парнем, она дико его избегала. Даже возненавидела заочно. Этот Эдик неудачно выбрал посредника: между Васькой и Санькой с первых дней возникла симпатия, которая с его стороны и выражалась в постоянных подначках, а с ее — в презрительном игнорировании его персоны. Эдик же не терял надежду сблизиться. В школе он к ней никогда не подходил, а поджидал, когда она шла вечером с кружков. Александра шарахалась от него, как черт от ладана. «Сань, ну подожди! Давай поговорим! Почему ты от меня бегаешь?» — говорил он, пытаясь остановить ее. Но она переходила на другую сторону улицы, ускоряла шаг, почти бежала. Вот так он и ходил за ней зигзагами: то на одну сторону улицы, то на другую. А она даже через другие дворы домой ходила, чтобы он не узнал, где она живет!.. Будто это было сложно! И смех, и грех прямо. А его попытки вручить ей подарок на 8 марта и Новый год!.. Со стороны это было похоже, наверное, на попытку укрощения строптивой лошади… Сейчас она даже не могла сказать, как он выглядел. Кроме серого пальто и невысокого роста ничего не могла припомнить. Еще она смутно помнила симпатичного парня в военной форме на фотке в письме на школу. Письмо она, разумеется, не стала читать. Надька, одноклассница-тихоня тогда подобрала его, и фотка пошла по рукам одноклассниц. «Ну, если ты не хочешь переписываться, тогда отвечу я. Ты не против?» — сказала она ей. «Да, ради бога». Одним словом, Александра Филипповна о нем и не вспомнила бы никогда, если бы… Если бы судьбе не угодно было свести их в далекой Тынде.

Спустя сколько там лет, они вновь встретились на одной из конференций. В перерыве кто-то легонько закрыл ей руками глаза, и над ухом прошелестело:

— Скажи, почему ты от меня все время бегаешь?

Он был в Киеве с женой, поэтому они пообедали, поболтали о том, о сем, и расстались без пожелания «До встречи».

И вот сейчас он опять появился на ее небосводе.

— Куда поедем, — спросил он, когда она села в машину.

— В «Курени» на шашлыки, годится?

— Лады.

Минут через пятнадцать они уже сидели за столиком и наблюдали за официантом, сновавшим между баром и мангалом. Но вот перед ними поставили бутылку сухого, бокалы, и соусницу. На листьях салата принесли два шампура шашлыков.

— Ну, за встречу! — поднял бокал Эдуард.

Они чокнулись, и некоторое время молча наслаждались едой.

Налив третий бокал, и пристально глядя в глаза Александре, Эдуард произнес:

— Скажи, почему ты от меня тогда все время убегала, как от прокаженного?

— Вот достал ты меня этим своим вопросом.

— Да. Меня он тоже достает всю мою жизнь. Гвоздем засел в мозгу. Ничего плохого девчонке не сделал, а она шарахается от меня, как от какого-то монстра. И объяснить ничего не хочет. Когда я вернулся с армии, тебя в Красногоровке уже не было, а Васька понарассказывал о тебе всяких небылиц…

— А ты думаешь, что небылиц? Да ты просто меня не знал и поэтому идеализировал. А я такая же, как и другие и много дров наломала в жизни. — Александра откусила кусочек сочного мяса с луком и салом, прожевала и запила вином. — А убегала я без причины не только от тебя, а и от многих других хороших парней. Часто даже отличных. Почему, я поняла только, когда гормоны перестали мешать думать. Все дело в том, что я должна была сама выбирать себе партнера, а когда выбирали меня, во мне возникал протест и отторжение. Не взирая на лица, как говорится. И чем настойчивее был парень, тем он больше раздражал меня своим ухаживанием. Приставанием. И самое печальное во всем этом то, что выбирала то я как-то странно: по какому-то внутреннему импульсу. Мне казалось, что это сердце подсказывает мне: «Это твоя половинка, не упусти!»

— И что, так оно и было?

— Да где там! С точностью наоборот. Спустя какое-то время я прозревала, что мой избранник совсем не то. В общем, как это ни прискорбно, приходится признать, что выбирала я не тех. После этого открытия я совсем перестала «выбирать»…

— Так ты больше и не выходила замуж?

— Нет.

— А за меня пошла бы?

— Зачем? Чтобы убедиться, что и ты не тот?

— А может именно тот… Может мы и есть половинки?

— Может быть… Но, как говорится, поезд ушел, а ты и я прожили жизнь не с теми, не там и не так как хотелось. — Александра повертела в руках бокал, любуясь янтарным цветом вина. — Знаешь, когда я это поняла, то решила поправить по возможности судьбу. Я специально встретилась с некоторыми из своих отвергнутых ухажеров. С Валеркой Заей, например. Ты, наверное, его и знал: мой постоянный партнер по танцплощадке. Он к этому времени тоже был разведен, и готов был жениться, несмотря на то, что у меня двое детей, тогда еще маленьких. Но отпуска было достаточно, чтобы понять, что совместная жизнь невозможна. Слишком с возрастом мы оказались разными. Его обывательские разглагольствования, о том, как нам хорошо будет жить вместе, меня повергли в шок. У него, видите ли, на чердаке мешок соли, орехов и еще чего-то там, в сарае — полмашины кавунов… Презенты за шоферскую услугу. Дом, огород. Жил он вдвоем с престарелым отцом… — Александра помолчала, погружаясь в воспоминания. — Потом я поехала навестить Ивана. Прохода мне не давал в училище. Вот этот, думала, меня точно не забыл. Посидели в местном ресторанчике. Он набрался и стал жаловаться, какая его теща стерва. Разрушила их брак постоянным вмешательством: до каких пор он будет не работать и сидеть со своей семьей у них с тестем на шее; почему он днями валяется на кровати и ничего не делает, вон полка на кухне оборвалась… Несколько раз с квартиры выставляла, обзывая дармоедом. Ушел он. Развелся, и даже с ребенком не общался. «Когда встречался с бывшей и сыном на улице, спешил перейти на другую сторону улицы», — размазывал он пьяные слезы. Сейчас у него однокомнатная квартира, купил в рассрочку. Заработки не большие, но хватает. Он преподает в художественной школе и еще подрабатывает, рисуя открытки. «Переходи жить ко мне!» «Нет, нет и нет! Еще такого мужа мне только и не хватало», — думала я, глядя на этого морального урода, сваливающего всю вину за свою несостоятельность на тещу. — Она кивнула на опустевший бокал, и Эдуард молча налил ей вина. — Потом я разыскала своего студенческого надоедалу. — Сделав пару глотков и пожевав салат, продолжала: — Когда-то «подающий надежды» студент-композитор женился на дочке председателя родного совхоза. Тесть купил им квартиру в городе, машину, обстановку, но счастья бытовое благополучие не принесло. Сначала он сколотил музыкальную группу, потом малость преподавал, а сейчас работает в журнале. Когда-то он говорил: «Хто вмие — робыть, а хто не вмие — критыкуе»… Живет в приймах. Есть дочка. Представляешь, дочка носит мамину фамилию. Знакомая рассказывала: не расписался, чтобы она алименты от государства получала!.. Больше я ни с кем встречаться не захотела. Какие-то нравственные уродцы все оказались.

— А не могло статься так, что если бы ты связала с кем-то из них свою жизнь, судьба их была бы другой?

— Разумеется, была бы другой, но с тем же исходом.

— Да… — Он налил и залпом выпил вино. — А я тогда сильно обиделся на тебя, за то, что ты дала мой адрес Надьке. Она забросала меня письмами, сообщая всякие гадости о тебе. К счастью, когда я вернулся, она уже вышла замуж и отстала. Ну, а потом — ничего особенного. Училище, женитьба, карьера, дети. Временами находила тоска и ты мне снилась, но как-то не четко и неопределенно. Несколько раз были мысли разыскать тебя, узнать, как тебе живется. Хотелось порадоваться за тебя. Но сознание того, что радоваться, возможно, не пришлось бы, быстро отгоняло это желание… — На какое-то время он замолчал, словно перелистывая свою жизнь. — С Парамоновым мы сталкивались каждый раз, когда я приезжал в Тынду в командировку. И в тот приезд, он, как водится, пригласил меня пообедать. Увидев тебя, я остолбенел — так похожа была ты на мою школьную зазнобу. И имя было то же… Ты тогда забрала детей, и ушла. Я исподволь стал расспрашивать Ивана, кто да что. Он тогда даже поиздевался: «Что, и тебе глянулась? Не парься, никому не удалось соблазнить. Приветливость ее обманчива. Неприступна, как стена». — «Будешь тут неприступной, когда каждый считает своим долгом облагодетельствовать тебя, завалив в постель. При этом обязательно предупреждает, что у него дома жена и дети, которых бросать он не собирается», — подумала Александра Филипповна. А Эдуард между тем продолжал. — Мелькнула ты передо мной еще раз, но поговорить не удалось. Потом я уехал. В следующий приезд, ты уже жила отдельно. Я был и у твоего вагончика, и у барака на Северном… Зайти не решался. Что я мог от тебя ожидать? Очередного отфутболивания? Ведь и ты, и я стали другими. Жизнь нас пообтесала, наполнила другими взглядами и ценностями, возможно, ожесточила. А мне хотелось сберечь в душе тот образ… Официант, шампанского! — безо всякого перехода, позвал он. Разлив шампанское, он поднял фужер: — Давай знакомиться заново, тем более что я уже вот больше года вдовец. — Он поднялся и отошел к бармену, явно не желая, чтобы она не говорила казенные фразы соболезнования. — Знаешь, — сказал, вернувшись, — у меня нет опыта ухаживания за женщинами, поэтому не суди слишком строго.

Он взял ее руку в свои и пристально посмотрел в глаза, словно пытаясь уловить ее внутренний отклик. По куреню разлилась песня:

«Не думай о времени, думай о вечном,

О том, что любви нету края —

Она бесконечна, но так быстротечна.

Летят как снег

Белокрылые птицы — наши души,

Чтоб в небе ночном

Раствориться

И друг другу присниться.

Непрожитых чувств

Быстрокрылые тени,

И мы замирали

От этих прекрасных мгновений,

Которым не повториться. (О. Попков)

Песня уже давно закончилась, а они все сидели и смотрели друг другу в глаза, без слов понимая друг друга. «Да, — говорили его глаза, — лучше, чем эта песня, я не смогу тебе сказать о своих чувствах». Александра Филипповна, понимая это, вместо того, чтобы раскрыть душу навстречу прекрасным словам, окуталась оболочкой страха, боясь изменений в своей жизни. Жизнь выработала в ней защиту не только от неприятностей, но и от любви. Сказав когда-то своим чувствам «СТОП», она и сейчас подсознательно не могла включить зеленый свет. А очень хотелось тепла, любви и ласки… Но душевное равновесие было дороже! Похоже, он это понимал.

— Ты когда уезжаешь? — прервала она затянувшееся молчание.

— Никогда…

— ???

— А я квартиру купил здесь. Через недельку приглашу на новоселье. Придешь?

— Почему нет? Приду. — Александра взглянула на часы. — Ну, наелись, напились, пора и по домам, как говорится.

— Я тебя отвезу. Не возражаешь?

Усаживая ее в машину, он весело рассмеялся.

— Вспомнил, как ты через чужой двор огородом домой от меня убегала… Неужели ты думала, что я не знал, где ты живешь?

— Ой, не вспоминай! А то у меня и пятки покраснели от стыда за такую дикость.

Машина просигналила у ворот точно в назначенное время. Эдуард вышел и с любопытством осматривался вокруг. Александра Филипповна понимала, что ее домишко не вызывало у него очарования и поспешила выйти.

— Здравствуй. Ну ты и пунктуален, — не нашлась она, что сказать, — Зайдешь?

Она очень надеялась, что он откажется…

— Зайду.

Помедлив чуть, она шикнула на Рыжего и провела его во двор. Александра хоть и прихорошила дом, предчувствуя, что он захочет увидеть, как она живет, но все равно — сельский дом, да еще и такой старый, остается сельским… Эдуард остановился, оглядывая двор.

— Ну, показывай свое хозяйство…

— Какое там свое! Я же живу вместе с семьей сына.

Александра Филипповна пропустила Эдуарда вперед и остановилась в ожидании реакции.

— Не дурно, очень даже не дурно… Дом, я понимаю, вы купили старый. Наверно, дореволюционный?! — Он ободряюще улыбнулся ей. — В тесноте, да не в обиде, как говорится. О, а игрушек сколько! — включил одного робота, другого, потом прокатил машину на радиоуправлении. — А моя невестка считает, что много игрушек развращает ребенка.

— Я, в принципе, тоже так думаю.

Окинув ее взглядом, он спросил:

— Ну, ты готова? Тогда поехали…

Примерно через час глазам Александры Филипповны открылся изящный двухэтажный особнячок над прудом, утопающий в зелени и цветах. Эдуард остановил машину, вышел открыл ей дверку и подал руку. Не понимая, почему они остановились посреди дороги, она вышла, разминая ноги.

— Вот он, мой скворешник, — махнул он рукой в сторону особнячка. — Только, прошу тебя, не считай, что я бахвалюсь перед тобой. Я очень старался, чтобы тебе здесь понравилось… И очень надеюсь, что угадал твой вкус…

— Да, ладно тебе!.. Можно подумать, что ты дом-то выбирал для меня, а не для себя, — сделала она вид, что не понимает довольно таки прозрачного намека. — Стоп, ты же говорил, что купил квартиру. Я думала в городе.

— Да надоела мне квартира в городе. Хочется тишины, покоя и деревенского уюта. Вот заведу корову, козу и лошадь. Лошадку обязательно. Буду разъезжать по окрестностям, — мечтательно произнес он. — Ну что, вперед?

Они опять сели в машину, подъехали к воротам, пропустившим их во двор.

На крыльцо вышла женщина и, приложив ладонь козырьком, всматривалась в подходящих.

— Саша, неужели ты? — всплеснула она руками и поспешила им навстречу. — Вот это сюрприз так сюрприз! И где это ты, братик, ее поймал?

— А вы что, знакомы? — Эдуард просто окаменел, явственно ощущая руку судьбы.

Александра Филипповна подумала то же самое. Ведь это же Надежда Борисовна, с которой она познакомилась при печальных для той обстоятельствах. Надежда Борисовна тогда создала благотворительное общество в помощь женщинам, но ей это было не интересно. Перезваниваться и эсемеситься она не любила, да и вообще, ее напрягала необходимость поддержания контактов. Ведь она по натуре такая себе кошка, гуляющая сама по себе. Вернее, своенравная бодливая коза-дереза, если гороскопы не врут.

— Да, да! Я как-нибудь тебе расскажу. Ну заходите же в дом, милости просим. Гости уже заждались виновника торжества. Уже все, до чердака и погреба, облазили и осмотрели, — тараторила она, видя замешательство гостьи.

В просторной светлой зале находилось человек восемь. Мужчин больше, отметила про себя Александра. Все повскакивали с мест, подбежали знакомиться с вновь прибывшей, понимая, что она здесь не спроста. От такого чрезмерного внимания ей стало неловко и Эдуард, чутко уловив ее состояние, извинился и повел ее «смыть дорожную пыль».

Моя руки, Александра Филипповна подсознательно отметила идентичность этой ситуации с той Тындинской. «Похоже на рок какой-то, — думала она, — хотя бы хрусталь опять не разбить!»

Засиделись допоздна. Компания была очень интересной, не скучной. Разговоры велись разноплановые: от рыбной ловли и футбола, до последних спектаклей, выставок и концертов. Кто есть кто, она, конечно, не запомнила, так как была слишком напряжена. Память подло вытянула из тайника воспоминание, как Валентин знакомил ее со своими родственниками за новогодним столом. Она тогда нечаянно услышала, как они на кухне обрабатывали его. «Ну что ты будешь с ней делать? Посадишь на покути и будешь любоваться?» Она расценила тогда эти слова, как неодобрение его выбора — ведь она была бесприданница, и, в самом деле, хозяйка никакая. Как-то ее муж, в приступе раздражения, сказал интересную фразу: «У вас с Татьяной мачеха была с точностью наоборот. Если традиционно она эксплуатировала падчериц, то ваша вас ничему не научила, сделав беспомощными в быту. Совсем не подготовила к семейной жизни». И жених-то, и в самом деле, стал от нее отдаляться. Может, правда. она сама тогда стала отдаляться. понимая, что родственнички достанут.

Вечером сидели в саду, наслаждаясь ароматом цветов и птичьим пением. Александра не могла найти в себе силы и слова, чтобы потребовать отвезти ее домой. Все намеки Эдуард игнорировал. После очередного намека, он подослал к ней Надю.

— Саша, ты никуда сегодня не поедешь, — категоричным тоном заявила она. — Тут есть гостевая комната, там и переночуешь. Так что позвони своим, и наслаждайся чудесным вечером. Сейчас пойдем на берег варить уху.

Уха, костер на берегу, стреляющий звездочками… Давно она не была участником такого действа! Как тут откажешься. Довольный Эдуард предложил, пока остальные возились с костром и котелком, пройтись по бережку.

— Ты, я вижу, устала от общества…

И в самом деле. Праздничная сутолока начала ей уже надоедать. Хотелось тишины и уединенности. Вода отражала прибрежные деревья и дома, подсвеченные вечерними огнями, создавая призрачный перевернутый мир, в котором по тропинке шли вниз головами двое. Вот они остановились у песчаной кромки, не сговариваясь сбросили разом одежду и окунулись в этот мир, разрушив его начисто. Что может быть прекраснее и таинственнее ночного купания! Они гонялись за звездами, отраженными в воде, плыли по лунной дорожке, начисто забыв о своем возрасте. Метрах в ста от них шумно плескались гости.

— Агов! Уха поспела! — разнеслось призывно по берегу.

— Скорей, скорей, — а то съедят, — шутливо поторапливал ее Эдик, скорее мешая, чем помогая одеться.

Взявшись за руки словно дети, смеясь и спотыкаясь, они побежали к костру, манящему вкусным запахом.

Уже за полночь кто уехал домой, кто остался ночевать. Эдик провел Александру в гостевую и пожелал спокойной ночи, удалился, оставив ее на попечении Нади.

— Устала я до чертиков, — сказала та. — Ты сама тут обустраивайся, ванная и все необходимое здесь, а я валюсь с ног. Спокойной ночи пусть на новом месте приснится жених невесте, — лукаво улыбаясь, пожелала она.

— Спокойной ночи, Надюша. Такого чудного вечера в моей жизни давно не было. Пожалуй со времен юности. спасибо Эдуарду, что вытянул меня из стоячего болота, в котором я находилась последнее время.

— Да, он такой, мой братишка. Расшевелит кого хочешь. Это правда, что он бегал за тобой еще в школе?

— Было дело… Но извини, давай об этом как-нибудь потом.

— Все, все. Ухожу. Спокойной ночи.

Наконец-то Александра Филипповна осталась одна и, приведя себя в порядок, моментально уснула.

День счастья

Разбудила Александру утренняя птичья симфония. Она сначала подумала, что поет соловей, но потом решила, что кенар. «Наверное соседи обзавелись…» Ее птичку сьел кот. Паршивец запрыгнул на шкаф, чего она не ожидала, свалил клетку, и съел бедняжку. Александра открыла глаза и, увидев незнакомую комнату, решила, что все еще спит. Сев на кровати и оглядевшись, она вспомнила, что находится в доме Эдика, то есть, Эдуарда. Быстренько встала, прихорошилась и вышла в гостиную. Эдуард спал сидя в кресле у ноутбука. Выйти незамеченной во двор, что она намеревалась сделать, не удалось.

— Доброе утро, Саша! Как спалось?

— Доброе утро! Отлично! А ты что, так и просидел тут всю ночь?

— Ну да. Стерег, чтобы ты опять не убежала, — сказал Эдуард на полном серьезе.

Александра прыснула:

— Ну и дались же тебе эти мои побеги! Не волнуйся, я уже не та невоспитанная дикарка. Тем более, ты еще не похвастался своим домом… Как же я могу сбежать?

Лицо Эдуарда засияло улыбкой:

— Тогда пошли завтракать.

Они вышли на террасу, где уже был накрыт столик на двоих.

— А остальные что, еще спят?

— Остальные уже разъехались по своим делам…

— Так рано? И Надя?

— И Надя. Садись, где тебе нравится. Ты что будешь, кофе или чай?

— Чай. — Александра огляделась.

Увитая цветущими клематисами терраса располагалась всего в метре от земли. Вокруг был разбит то ли сад, то ли мини парк. Скорее всего, и то и другое. Где-то в ветвях самозабвенно соревновался с кенаром соловей. Эдуард молчал, наблюдая за ней.

— Боже, как красиво! Ты, конечно, не сам это делал…

— Не скажи! Делали, разумеется, рабочие, а вот замысел и остальное — мое. — В его словах сквозила неподдельная гордость. — Но, давай есть, я ужасно голоден, — видно было, что он лукавит.

Александра потихоньку попивала чай, наслаждаясь его букетом и пением птиц. Из всех домашних любимцев, она явно неравнодушна была к птицам, то есть, к кенорам и попугайчикам.

— А знаешь, у тебя недурные, как для «чайника», сайты. Жаль, что я не знал о них раньше. По персональному сайту очень даже точно можно сказать, что за человек стоит за ним. Кого бы создатель не пытался изображать на нем из себя, все равно его сущность прет.

Эдуард Борисович знал в этом толк. Он создал и руководил фирмой по обслуживанию всего, что связано с новыми информационными технологиями. Называлась она «Мегабит». Александра Филипповна узнала об этом вчера за обедом, когда разговор переключился на профессиональные интересы. Тогда же она скромненько похвасталась своими достижениями. За болтовней на эту тему прошел, наверное, час.

— Ну что? Пошли осматривать владения?

— Пошли. Вот только давай уберем со стола.

— Это не наша обязанность… Наша с тобой сейчас обязанность — наслаждаться чудесным днем. Пошли?

Александра Филипповна догадалась, что у него есть домработница, и не стала распространяться на эту тему. В конце концов, он же одинок, да и заработки, наверняка, позволяют. Какое ей до этого дело. День, и в самом деле, начинался чудесно!

— С чего начнем, с сада или с дома?

— Давай с дома!

Первый этаж был, если можно так сказать, общественным. Тут находилась гостиная, кухня, столовая, ванная, санузел и комната для гостей с душевой кабинкой и туалетом, а также кабинет с библиотекой. Второй этаж Александра Филипповна назвала бы интимным. Три спальни, душ и туалет, открытая площадка под навесом, (балкон? терраса?, она затруднялась назвать). Тут они присели в удобные кресла за столик — передохнуть. Эдуард подошел к декоративной панельке с кнопками, пощелкал ими. Минут через пять открылась дверка, и в проеме появился поднос с напитками и сладостями.

— Сказано: кибернетик, — улыбнулась Александра Филипповна, подойдя к колодцу лифта и осматривая его. — Надо полагать, ты набирал заказ? Кому? Роботу?

— Нет! — довольно рассмеялся Эдик: — Пока что домработнице!

Солнце поднималось к зениту и ставало жарковато.

— Идем теперь в сад?

Территория сада была небольшой, но очень разумно организована. Все как обычно в таких особняках: деревья, кустарники, цветники, беседка и бассейн. Но тут царил дух не казенщины и шаблона, а радостного единения с природой. На лужайке хотелось покачаться, как в детстве или пробежаться по росяной траве босиком… Вот от этого, ей уже не удержаться! Александра сбросила босоножки и помчала, раскинув руки, взвизгивая от попадавших на нее струй разбрызгивателя. Сделав несколько кругов, она попала в руки задорно смеющегося Эдуарда и с разгона завалилась вместе с ним в мокрую траву.

— Хорошо-то как!.. Ну, прямо несколько десятков лет сбросила.

Они лежали, взявшись за руки, и глядели в бездонное небо с медленно плывущими белыми пушистыми облачками.

— Облака, белокрылые лошадки, — запела она.

— Что вы мчитесь без оглядки, — подхватил он, и оба рассмеялись. — Побежали купаться!

Да, удовольствиям в этой усадьбе не было конца и края. Накупавшись и нанежившись в шезлонгах, они пообедали в беседке и там же устроили себе тихий час в удобных креслах.

— Похоже, ты осуществил здесь свою мечту… Я бы тоже хотела осуществить свою, но… — мечтательно сказала Александра Филипповна.

— А твоя мечта намного расходится с моей?

Глянув на него, она оставила вопрос без ответа и стала пролистывать журналы. Впечатлений было за полдня масса, да и вчерашние еще не отстоялись. Не хотелось ни о чем думать. Заметив что она задремала, Эдуард принес ноутбук и занялся им. Ни много ни мало, она «продремала» так два с лишним часа, и когда открыла глаза, перед ней на столе стояли напитки и лакомства. Эдуард отложил ноутбук и опершись о стол локтями, с улыбкой наслаждаясь ее неловкостью от того, что она так беспардонно уснула.

— Отдохнула? — И, не дожидаясь ответа, добавил: — Вот и отлично! Вечером пойдем смотреть французский балет…

— Не слишком ли много для одного дня? — Коктейль приятно холодил пересохшие во сне рот и горло. — Да и одежда у меня не театральная.

— А тебе это важно? Чего мы идем в театр — себя показать или спектакль посмотреть?

— Спектакль посмотреть, — она улыбнулась его аргументам.

— Ну, значит, идем так как есть… А хочешь, съездим и купим вечернее платье?

— Ты, я вижу, взялся за меня всерьез. Прямо как быка за рога!

— Не обижайся только, прошу тебя. Так хочется наверстать упущенное… И свой кусочек счастья…, — произнес он, глядя в глубь сада.

«А разве ты не был счастлив с женой? — готовые было сорваться бестактные слова, замерли на устах. — И чего я всегда все порчу, — укорила она себя. — Красивый мужчина из кожи вон лезет, чтобы тебе угодить, а ты ерепенишься, как капризная невеста».

— Ты тоже не обижайся… Знаешь, что по этому поводу говорит моя невестка? «Вы не можете, чтобы не добавить ложку дегтя в бочку меда».

— Согласен. Ты мало изменилась не только внешне, но и внутренне. Все такая же независимая недотрога!

— А знаешь, как на меня парни в юности говорили? «Дика как Африка!»

Эдуард громко и долго смеялся, видимо вытягивая из памяти тот ее образ:

— Вот уж метко, так метко! — Насмеявшись, он сказал: — Ну что, моя дорогая дикарка, будем делать дальше? Чем займемся?

— А ничем! Просто будем наслаждаться обществом друг друга!

— ???!

— Пошли бродить по саду и вдыхать дурман цветов! Годится?

— Еще как!

Заглянув во все уголки сада, и наахавшись и наохавшись, Александра предложила пойти к пруду. Людей на берегу было много, особенно детей. Они кричали, верещали, брызгали и плескались, но это не нарушало общего умиротворения пляжа. Она уже и забыла, когда она вот так наслаждалась водой. В прудах она не купалась уже много и много лет, да и на море, почему-то лезть в воду ей не хотелось. Пару лет назад она отдыхала с внуком на берегу моря, так ни разу даже не окунулась. Прямо какое-то отвращение к воде! А ведь, считай, все ее детство прошло на пруду — ставке, как они называли. Одна сторона их улицы переходила в ставок…

— Слушай, а почему тебя никогда не было на нашем ставке? — спросила она, ложась на горячий песок. — Ведь там тусовались все школьники?

— Родители не разрешали. Но несколько раз я там был. Даже к тебе подходил с Васькой… Ты флиртовала с ним, а я стоял рядом и сгорал от зависти. — Эдуард перевернулся на спину и подложил руки под голову. — Потом он схватил тебя в охапку и понес к воде. Ты отчаянно брыкалась, не знаю, взаправду или понарошку. Васька пытался тебя занурить в воду с головой и мне было досадно, что ты позволяешь ему так с собой обращаться. — Тут он перевернулся на живот и положил свою руку ей на плечи. — Потом вы вот так лежали и разговаривали. Ты сбрасывала его руку, а он опять и опять ложил. Я тоже лежал в полуметре от тебя, но меня для тебя не существовало… — Он помолчал, предаваясь воспоминаниям. — Я ненавидел себя за то, что не могу вот так же свободно и раскованно с тобой обращаться, что не нахожу слов даже участвовать в вашем разговоре…

— Вот глупый. Похоже, ты меня слишком идеализировал…

— Да. А еще раз, ты плавала на камере. Мы с ним подплыли, и Васька скинул тебя с камеры и уплыл на ней, не взирая на твои отчаянные вопли и крики, что ты не умеешь плавать. «Вот и научишься»… И ты действительно поплыла. По собачьи. Ну, а я боялся оставить тебя одну и плыл рядом. Ты кричала, чтобы я не приближался, потому что тогда не сможешь плыть… — Молчал он долно. — Как же мне было досадно, что ты меня даже по имени не называла… — Теперь-то я понимаю, каким дураком был. Боялся, что ты отошьешь меня при всех, а это для моего самолюбия тогда было смертельно. Вот и поджидал, когда ты идешь домой одна… А это не часто случалось. Потом меня забрали в армию… Ты уехала учиться и я тоже. Женился. Думал забуду. На какое-то время так оно и было. Но, иногда увижу кого-нибудь похожего, и сердце заноет. — Он посмотрел на нее. — У тебя так не бывало? То есть, сердце не ныло временами о ком-нибудь из прошлого?

— Да. Самое странное, что мне с тоской вспоминается парень, с которым я встречалась считанные месяцы, и который мне изрядно напакостил в душу. Оказывается, бывает и так. Я и до этого не очень-то жаловала парней, а после, они все для меня стали казаться источником неприятностей, и я постаралась обуздать гормоны.

— Интересно, как это?

— А знаешь, есть такой приемчик — самовнушение. Если очень постараться, можно внушить себе все что угодно. Вот я и постаралась внушить себе, что от парней только одни неприятности, а от секса — немного радости вначале, и бесконечная цепочка неприятностей потом. Как только кто-нибудь нравился, я развивала в себе эту мысль, подкрепляя примерами из жизни, из книг, из фильмов. Правда, иногда не получалось, — Александра лукаво посмотрела на Эдуарда. — Может помнишь, как мы подошли к вагончику, а там не оказалось ключей?

— Да помню… Конечно помню. Назавтра я уехал разгоряченный воображением о твоей взаимности. Потом я тоже постарался убедить себя, что с твоей стороны это было всего лишь действием винных паров… — Он надолго замолчал, и когда вновь заговорил, Александра аж вздрогнула от неожиданности. — А знаешь, я вот думаю, судьба, наверное, специально свела вновь нас, когда мы уже освободились от бремени житейских обязанностей и проблем. И стали несколько другими. Сейчас мы точно знаем, что нам нужно для счастья.

— Ты знаешь? А я вот не уверенна, что знаю. По жизни я поняла, что очень я непостоянный человек. Сегодня мне нужно одно, завтра другое, послезавтра третье.

— Так это же отлично. Ты только позволь мне поучаствовать и в одном, и в другом, и в третьем.

— Юморист ты, однако.

— С тобой станешь! — Засигналил будильник мобилки. — О, да нам уже пора малость перекусить, и — на коня. Пошли.

После спектакля Александра Филипповна попросила отвезти ее домой, ведь назавтра нужно было идти на работу. Всю дорогу обменивались впечатлением от балета и артистов. У ворот распрощались. Но не успела она переодеться, как у ворот остановилась машина и через секунду запел звонок.

— Что-то случилось? — открыла она калитку.

— Случилось. Забыл взять телефон, а я на пару дней уеду на крестины к дочке.

— Какой телефон?

— Да номер твоего мобильного…

— Ну, надо же, какое несчастье, — хмыкнула она, справедливо усматрикая в этом просто предлог. — Я его не помню на память, сейчас принесу. — «Сейчас проверю», — подумала про себя и спросила: — Ты тут подождешь или зайдешь в дом?

— Зайду.

«Так и знала, что предлог!» Когда Александра вышла в кухню с телефоном, Эдуард уже зажигал газ под чайником.

— Сейчас попьем чайку… И не смотри на меня так. Я давно уже не тот глупый мальчишка, который не смог с тобой подружиться. Жизнь меня уже кое-чему научила. Так что без чая я не уеду!..

Пока чай заваривался, он прошелся по комнаткам, внимательно осматривая все.

— Ты что-то ищешь?

— Ага!!! Знаешь, дом, или квартира, могут многое порассказать о хозяине, если внимательно вглядеться…

— Ну и что же мой дом рассказывает тебе?

— Не скажу… — Эдуард сел за стол и, попивая чай, задумчиво, словно изучая, поглядывал на нее. — А можно я у тебя заночую? — От прозы вопроса Александра даже поперхнулась. «Вот мужики, без этого никак не могут». — Очень хочется побыть в атмосфере твоего жилища… Так сказать: узнать душу дома.

— Ну, если этот диван тебя устроит…

— Еще как устроит.

Александра подставила табурет, сняла с антресоли постель и стала стелить.

— Никогда не думал, что так приятно смотреть, как женщина стелет тебе постель…

— Ну, все, можешь ложиться.

— Я сейчас удобнее поставлю машину и пройдусь по двору. В поисках туалета. Чтоб ночью не бродить, — он улыбнулся ей, — а ты принимай душ и ложись.

— Я на ночь не купаюсь. Плохо сплю тогда. Так что ты не задерживайся во дворе. Уже ведь заполночь, а завтра на работу.

Эдуард вышел, а Александра, легла в соседней комнате. Минут через пять, показавшиеся ей часом, он вошел в дом. Зашумела вода в душе.

— Можно мне минут пять посидеть рядом с тобой, — просунул он голову в приоткрытую дверь.

— Заходи, но только на 5 минут! Спать хочется.

Эдуард сел на краешек кровати и молча смотрел на нее, о чем-то думая. Его взгляд проникал глубоко в душу, шарил там в поисках ее секретов. Вот он наткнулся на туго скрученную спираль эмоций, торкнулся ее, и… у нее неожиданно потекли слезы.

— Что ты, ну что ты, — успокаивал он ее, гладя по голове, словно ребенка, и вытирая ласковыми прикосновениями пальцев слезы.

И Александра, которая, сколько себя помнит, никому не позволяла вот так себя гладить, ненавидя жалость, не съеживалась и не отталкивала его руку.

— Прости, — она вытерла лицо краем пододеяльника, — пружина лопнула.

— Какая такая пружина?

— Да та, в которую я всю жизнь закручивала женские эмоции. Всю жизнь старалась быть сильной, выносливой, благоразумной…

— А ты и есть такая. Мало кому и из мужиков удается так справиться с перипетиями жизни. А ты сама, абсолютно без посторонней помощи выстроила свою жизнь, поставила детей на ноги…

— Ты то, откуда это знаешь?

— Да сестра же твоя, Татьяна, все мне рассказала, когда я еще в Тынде наводил о тебе справки. Тогда я думал, что ты быстренько выйдешь замуж, потому что такой хрупкой женщине одной не справиться. Но, ошибся. А и в самом деле, почему ты не обзавелась мужчиной? Что претендентов не было — не поверю.

— Были, конечно. Но… Знаешь, по правде говоря, я просто боялась новых переживаний, измен, разочарований. И так трудно было. Надо было детей растить, раз уж родила.

— Ты что, так никем за столько времени не увлекалась?

— Почему же? Гормоны-то играли. Поначалу очень трудно с этим было. Я завела себе любовника. Соседа. Под носом у жены. Если бы мне раньше кто сказал, что я на такое способна — глаза бы выцарапала. А тут воздержание привело в такое состояние гормоны, что при одном только его прикосновении, меня бросало в жар. Думала, от такого гормонального бешенства секс должен быть уникальным. Где там… Заводить-то он меня заводил, но всегда что-то мешало. То дети объявлялись вдруг, то жена возвращалась с работы, топала и гремела посудой за стенкой. Стенки же в деревянных бараках тонкие, все слышно. Боже, а как болели и даже опухали органы, не получив разрядки!.. Прямо, хоть выбегай на улицу и кричи: «Возьмите меня!» Правда, нецензурным словом. Приходилось таблетки успокоительные глотать, а если их не было, то и напиваться… Сказала себе тогда: стоп, и порвала с ним.

— Так надо было выбирать в любовники холостяка.

— Ну второй и был холостяком. Даже несколько моложе меня. Тоже разочаровалась. Вообще. перестала заводить любовников. Очень уж унижало это утреннее дезертирство. Когда в спешке лихорадочно натягиваются брюки и рубашка, а потом в дверь высовывается голова: нет ли кого. Одним словом, решила я загнуздать гормоны, и стала избегать увлекаться. Когда кто-нибудь вызывал возбуждение, снимала напряжение в теплой ванне. Ну, это когда она у меня появилась. — Александра замолчала, спохватившись, что она так запросто говорит с мужчиной о столь интимных вещах.

— Да… Ну, спи давай. — Он поправил одеяло, подоткнул его с боков, затем, помедлив, наклонился и легонько приложился губами к ее щеке. — И знаешь, давай оставим прошлое в прошлом, а в настоящем постараемся стать друг другу подарком судьбы за все подножки жизни.

Александра кивнула и отвернулась к стене, давая понять, что уже спит.

Утро было самым будничным. Эдуард умудрился подняться раньше Александры и, когда она встала, завтрак был уже на столе. Надо признаться, очень уж это было приятно, ощущать чью-то заботу! Всю свою жизнь она о ком-то заботилась, даже не допуская мысли, что может быть наоборот. Она так вжилась в эту роль, что любые попытки детей проявить о ней заботу, пресекала напрочь Впрочем, не только их. Получалась по жизни так, что заботу о себе она ни от кого не принимала, считая. что этим она их напрягает. «Я сама в состоянии о себе позаботиться», — заявляла она и этим отдаляла людей от себе. Потому, что народная мудрость говорит: любишь тех, о ком заботишься. Вот и выходило, что она любила всех, а ее никто. Такая вот жизненная перипетия. Каким-то образом, у Эдуарда эта забота выходила настолько естественно и непринужденно, что ее это не напрягало, а было просто приятно. А может, она созрела для того, чтобы принимать заботу?

Новые отношения

Эдуард уехал и забросал ее эсэмэсками, письмами и звонками. Одним словом, использовал все возможности связи. Часто это была всего одна фраза, типа: «Я о тебе думаю, а ты?», «Привет! Это я. Скучаю…» Она отвечала сдержанно, а иногда и не отвечала вовсе, на что он тут же огорченно реагировал. Через пару дней, он сообщил Александре, что решил задержаться до пятницы, чтоб не обременять ее своим присутствием, потому что не видеться каждый день не сможет. «В пятницу я приеду за тобой на работу и мы поедем в наш курень. Или куда захочешь, — писал он ей. — А на выходные можем поехать на базу отдыха, знаю я одну замечательную» «Не хочу на базу отдыха! Хочу в твой замечательный шалаш, — капризничала она, — там сейчас в полном цвету мои любимые астры». Однажды он написал, чтобы она подключила в компу видеокамеру, которую он заметил у нее на полке. Вот глазастый, подумала она тогда, но камеру подключила. И вот на экране побежали строчки, моделируя его лицо, а в правом углу в окошечке рисовалось ее. «Включи звук!» — написал он. Ах, да, что за кино без звука.

— Ой какая же ты смешная, виртуальная Саша! Все время меняешься!

— Ты не лучше, учитывая мой маломощный интернет. Мне, вообще, приходится дорисовывать твое лицо в воображении.

Резвились они с того времени каждый вечер на славу, корча друг другу рожи и показывая в камеру все, что только можно было показать из окружающего. Эдуард, например, показал свою внучку, которую звали Алькой. «Это новомодный вариант от Александры, — объяснил он. — Так что, это твоя тезка! Готовь подарок». Потом у экрана побывали все его домочадцы, лица которых приветливо кривились и расплывались. Она же тыцьнула в экран кошку и собаку. Дома больше никого не было.

— Ты посмотрела мой персональный сайт? — спросил он ее как-то.. — Я дня не проходит, чтобы не смотрел твой. Так я с тобой общаюсь. Помнишь, я говорил тебе, что сайт может много сказать о его владельце? Так вот, твой говорит, что твое жизненное кредо: «Ничего лишнего!»

— А твой говорит: «Рациональность прежде всего!», — парировала она.

— Да? Ну тогда мы с тобой родственные души, потому что рациональность — это и есть «ничего лишнего».

В пятницу, когда они приехали, там уже их ждала Надя.

— Знаешь, — сказала она Александре с порога, — а я тебя вспомнила. По танцплощадке. Ты всегда танцевала с таким упоением, что не обратить внимание было просто невозможно. Мы все учились у тебя. Представляешь, как-то раз Эдька, а он был у нас очень стеснительный, попросил меня познакомиться с тобой. В кружке твоих знакомых были и мои, и я запросто подошла к вам. Потом между танцами мы так и собирались в этот кружок. Я даже пару танцев с тобой станцевала. Ты, конечно, танцевала классно. Наконец-то и Эдька решился тебя пригласить. Танцевал он не плохо, учились дома, но после танца сбежал с танцплощадки почему-то. Дома сказал, что его стала бить дрожь, и он не столько танцевал, сколько боролся с ней. Ты не помнишь?

— Да где там!.. Я со столькими перетанцевала! И девчонками, и парнями… Танцы — это моя страсть. Я на танцплощадки ходила лет до 25-ти. Там уже правил бал молодняк, а я все ходила. Потом с детьми устраивала танцы дома. Но любовь к танцам им как-то и не привилась. Даже на школьные дискотеки не ходил ни один, ни другой. Так вот, для меня все партнеры тогда делились только на хороших и плохих. Хорошим партнером была моя подружка Лариска Милехина, может, знаешь ее, и Валерка Заяц. Остальные были не в счет. Еще одним хорошим партнером был мой студентский друг Иван. Мы с ним даже пошли в школу бального танца. Но там нас распаровали, и по причине доставшегося мне самонадеянного плохого партнера я ее бросила.

— Слушайте, а давайте завтра устроим танцевальный вечер? Пригласим друзей… Нарядимся в бальные платья… А?!

— Это мысль. — важно согласился Эдуард, — только, чур, устройство ты берешь на себя!

— Без проблем!

Назавтра весь день и у Александры был полон приятных хлопот. Эдуард сначала путался под ногами, а потом, за невостребованностью, уселся в уголке зала за компьютером, время от времени поглядывая на воодушевленных женщин. Надежда села за компьютер и быстренько все решила с устройством. К назначенному часу им привезли цветы, шары и платья, выбранные из каталога. Следом был доставлен из ресторана заказ для фуршета. Так что они совсем не утомились. За 2 часа до назначенного времени пришла вейзажист. Роль хозяйки и распорядителя взяла на себя Надя. «Никаких наемных лиц», — заявила она.

И вот к дому стали подъезжать машины, из которых выходили нарядные пары. У Эдуарда среди друзей оказалось только 2-е танцующие пары, у Надежды — 4-е. Со стороны Александры не было ни одной. Гостиная благоухала цветами и пестрела разноцветьем шаров. У стены стоял музыкальный центр с набором записей танцевальной музыки, которые тоже выбрали и заказали через интернет. Александра шепнула Эдуарду, чтобы обязательно была среди них та песня, которую пели в курене.

— А, «Моя прекрасная леди»! Так она у меня есть, я частенько ее слушаю. Уж очень задушевные там слова.

Гости оказались знакомые между собой, представили только ее им, а ей их. Скоро все разошлись по комнате и занялись кто чем. Кто жевал, кто пил, кто обсуждал новости или дела. Но вот Надежда объявила, напыщенно торжественно, что бал начинается, и заиграла музыка. Александра замерла: первой была песня «Моя прекрасная леди». Эдуард постарался специально для нее, поняла она и оценила знак его внимания. Кавалеры преувеличенно галантно расшаркались перед дамами и закружили. В слова, наверное, никто, кроме Александры и Эдуарда, не вслушивался. Зато для них они были словно путеводная нить, тянущаяся от одного к другому. Боже, до чего же было здорово! Хотелось сказать слова, которые так и не произнес Фауст: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Но одно прекрасное мгновение следовало за другим. Пары менялись партнерами, отдыхали за бокалом вина, даже подпевали. Такое себе произвольное караоке! Под конец все расшалились и стали устраивать состязания за поцелуй. Ну, прямо тебе старшеклассники. В общем, танцевальный вечер удался на славу. Когда стало светать, и гости, и хозяева валились с ног. Но никто не хотел спать. Тем более, расходиться по домам. Лишь когда первые лучики солнца позолотили краешки ближайших туч, утомленные, но довольные пары разбрелись кто куда: кто в сад, кто к бассейну, а кто к пруду.

— Чтобы через час все были здесь, — кричала им вдогонку Надежда, — будем завтракать!

С непривычки от такой бурной ночи у Александры Филипповны ноги отказывались делать еще хоть шаг, и она спросила Эдуарда, где можно прилечь. Он с готовностью повел ее на второй этаж в мило и уютно обставленную комнатку.

— С сегодняшнего утра, — улыбаясь, заявил он, — эта комната твоя. Можешь обставить ее по своему вкусу, и хоть вообще все поменять.

— Потом, потом! Сейчас я валюсь с ног. Вот это натанцевалась! Можно сказать, за все годы, что не танцевала — Не раздеваясь, она завалилась на кровать, и тут же отключилась.

Проспала она часа четыре-пять, как убитая. Похоже, даже не переворачиваясь. Проснувшись, увидела Эдуарда тоже спящим в кресле. Вот чудак человек, опять, наверное, ее караулил… Мания у него развилась такая, что ли? Словно прочитав эти ее мысли, Эдуард открыл глаза:

— Да не стерегу я тебя, — произнес, потягиваясь и разминая затекшее тело, — посижу, думаю, малость возле и пойду к себе. И уснул. — В раскрытое окошко потянуло дымком. — О, уже и шашлыки сварганили! Пойдем скорей, а то сожрут все эти аглоеды.

— Постой, надо же привести себя в порядок. Спущусь примерно через полчасика.

Общество было все то же. Никто не уехал. Друг Нади Славик колдовал над мангалом. Остальные не хотели быть в стороне от процесса приготовления шашлыков и мешали ему советами.

— Ну, наконец-то сони объявились, — увидев их, закричал Артем Григорович, «Артишок», — как представился он Александре своим ником. На что она ему ответила тем же: «Екник». «А что это значит? Мой ник — производное от имени и съедобной колючки». «А мой, еще проще — производное от первых букв слов „электронная кошка“ и „ник“. Может встретите на одном из форумов „Записки электронной кошки“. так это я».

Все выглядели отдохнувшими и бодрыми, видимо тоже поспали. Александра остановилась у бассейна, любуясь переливами чешуи проплывающих рыбок. И тут, то ли нечаянно, то ли специально, пробегающая мимо с бутылкой сухого Ирина, толкнула ее. От неожиданности, Александра сделала шаг в сторону бассейна, и свалилась в воду. Что тут началась! Все, даже женщины, а скорее всего — женщины в первую очередь, кинулись спасать ее. Даже Славик бросил шашлыки и присоединился к «куча мала» борсающихся в воде тел. Бассейн забурлил и вышел из берегов. Один Эдуард стоял на берегу и покатывался со смеху, тыча пальцем то в одну, то в другую мокрую русалку и незадачливых их спасателей. Александра тоже выбралась из воды, и, став рядом с ним, сгибалась от хохота. Постепенно «спасатели» и «тонущие» один за другим вылезали из воды, театрально раскланивались и удалялись переодеваться. Скорее, раздеваться. Скоро ветки кустов запестрели вывешенной для просушки одеждой, а голыши-мужики, уселись вокруг разостланной на лужайке скатерти, в то время как женщины ее накрывали. Такая вот случилась вакханалия, чем все были несказанно довольны. С заходом солнца гости заторопились по домам, перед этим все тщательно убрав, чтобы хозяева тоже могли передохнуть. «Вот это культура!» — невольно подумалось Александре Филипповне. После ее гостей приходилось убирать все практически самой. Редко кто из женщин предложит помощь. Каждый считает, раз он гость, его должны обслуживать.

— Мне тоже нужно домой, — сказала Александра Филипповна. — У меня же там живность без присмотра, — ответила она на немой вопрос Эдуарда. — Да убраться надо, мои на неделе приезжают.

— Ну, надо так надо, — понуро согласился тот.

Дорогой они обменивались впечатлениями, судачили о гостях, снова и снова смакуя пикантные ситуации.

— Пообещай, что когда вернутся твои, ты погостишь у меня, — попросил Эдуард, прощаясь у ее калитки.

— Обязательно, — она была вполне искренняя, так как и в самом деле хотела отдохнуть от наскучившей обстановки своего дома. Да и, призналась она сама себе, ей было с ним хорошо и интересно.

— Тогда, до завтра!

Покормив собак и кошку, Александра, не откладывая в долгий ящик, принялась за уборку. Оставалось домыть пол на кухне, когда в дверь позвонили. «Кто бы это мог быть? Собаки, будто бы не лаяли». Открыв дверь, она увидела два больших пакета и над ними смущенно улыбающееся лицо Эдуарда. Он молча сделал шаг внутрь, и ей пришлось посторониться — проход был узок для него и пакетов. Поставив их на стол, он тут же стал выгружать в холодильник пакеты, пакетики и судочки, и только покончив с этим, повернулся к, все еще стоявшей молча у раскрытой двери, Александре.

— Я поживу у тебя до приезда твоих? — Он пытливо смотрел на нее, ожидая ответа. Не дождавшись, подошел, легонько взял за плечи и потерся носом у нее за ухом. — Прости, но это выше моих сил. В нашем возрасте, знаешь, завтра может и не наступить…

— Ну, завтра может не наступить в любом возрасте, — наконец-то нарушила она молчание. «Ну и лис Микита же, этот Эдик! — подумала про себя. — Но как все-таки приятна эта его наглость!»

— Филипповна! Филипповна, ты дома? — раздался голос со двора.

Александра вышла. Из-за угла дома выглядывала соседка, протягивая кастрюлю с помоями. Она вечно подкармливала то ее собак, то соседей с другой стороны. У самой была такса, которая ела только куриные головы. Ее кот Васька куда-то давно исчез и другого она, почему-то, не заводила. Уйти от разговорчивой Уляны быстро было не возможно, да Александра и не спешила на этот раз. Слушая в пол уха последние уличные новости, она думала, как ей поступить: рассердиться и отправить восвояси гостя, или оставить без реакции? В это время Эдуард прошел мимо них в сад с раскладным столиком.

— Здравствуйте, — поздоровалась с ним Уляна, встретив и проводив оценивающим взглядом.

Уляна замужем не была вообще. Была «невестой Христа», как это называлось у верующих. И она, и ее отец с матерью всю жизнь прослужили в церкви. Правильнее будет сказать — проработали: мать пекла просвирки, отец сторожил, ну и выполняли всякие разные другие работы. За плату или за «бог подаст», Александра не интересовалась. Она вылила борщ в собачьи миски, вернула кастрюльку и пошла в дом. Пол оказался уже домытым, ведро и швабра убраны. «Ничего себе! Интересно, чего еще можно ожидать от этого мужчины?»

— Пора ужинать, — раздался за спиной Александры, стоявшей столбом на пороге комнаты, лукавый голос. — Я так понимаю, ты не любительница шаблонов, поэтому, свечей не будет. Романтика ведь не в свечах заключается? — повернул он ее лицом к себе. — Что-то я сделал не так?

— Слушай, ты меня поражаешь… и несказанно удивляешь. Я просто порой не нахожу слов…

— И не ищи.

— Постараюсь.

Да, ей, привыкшей все взвешивать, и, как она говорила, «из двух зол выбирать меньшее», действительно нужно было очень постараться, что бы принимать его ухаживание как что-то естественное. Да его поступки, похоже, и было естественными. Он не играл, не распускал хвост, не надоедал. Он просто жил своими желаниями и эмоциями и все. «Счастливый человек, без комплексов, — думала она, слушая его. — И как ему это удается? Мне так и не удавалось быть естественной. Хоть я очень этого хотела. И старалась… Впрочем, наверное, потому и не получалась, что слишком старалась, а внутри такой не была. Начиталась романов, как говорил отец, выстроила внутри какой-то полный условностей мир, а потом хотела быть естественной…». Они сели ужинать.

— … и вот, представляешь, вездеход начинает тонуть, — рассказывал Эдуард о времени, когда служил в армии на Дальнем Востоке. — Болото! Что делать? Спасаться самому, или спасать машину? Ты же знаешь, какое то было время. Геройским поступком считалось спасти урожай, технику ценой своей жизни. Газую на полной скорости назад, и знаешь, выезжаю!.. Да ты, я вижу, уже засыпаешь? — Александра и действительно, что называется «клевала носом», изо всех сил стараясь не заснуть. — Иди, ложись, а я еще малость посижу. Я все уберу сам, — отобрал он у нее тарелки. — Иди.

Александра подчинилась, решив позволить ему поступать, как он сам того хочет.

— Да, Эдик, утром отвозить меня не надо. Я люблю перед работой пройтись… Ведь потом считай 8 часов в затхлом помещении.

— Но электрички… Я думал отвезти тебя…

Она его перебила:

— Электрички, конечно, не подарок, но я в машинах тоже чувствую себя очень плохо. Бывает выхожу, и не понимаю, где нахожусь. Такое себе «выпадение из реальности» на почве укачивания, — нашла она в себе еще силы пошутить. — Но я и впрямь засыпаю. Ну а ты гуляй. Я постелю. Спокойной ночи.

Несколько дней пролетели незаметно. Эдуард постоянно вставал раньше нее, готовил завтрак и провожал на работу (до калитки, дальше она не разрешала), встречал с работы (опять же, у калитки), кормил ужином, развлекал разговорами и фильмами, которых привез с собой, наверное, с сотню. Иногда днем уезжал по своим делам, но к ее приходу был всегда дома. Но вот приехали ее домочадцы, и дом наполнился шумом и гамом. Внуки сразу забрались в машину и затребовали их покатать, что и было немедленно исполнено. Александра Филипповна в очередной раз подивилась тактичности Эдуарда: он предоставил ей возможность обсудить со своими новое положение вещей! Ну, как можно было быть равнодушной к такому человеку? Душа ее оттаивала и раскрывалась ему навстречу, хоть вредный червячок дырявил ее разными укорами, домыслами и страхами.

— Ну, козаки-разбойники, — обратился после ужина Эдуард к внукам, — я забираю вашу бабушку.

— Как? Насовсем? Мы же только приехали. Мы же соскучились, — затараторили они разом.

— Ах так? Ну, тогда я заберу и вас на выходные. Годится?

— Годится, годится! Еще как годится? — захлопали те в ладоши.

— Если мама позволит, — он улыбнулся Гале и Виктору, которым казалось, что их многозначительные переглядывания никто не замечает.

— Бабушка, а Эдуальд Болисовиць, что, твой жених, — спросил Ярик. — Я вот тоже, когда выласту, женюсь на Илоне. — Все засмеялись. — Колоче, я пошел!

И его, как ветром, сдуло. Следом умчался и Михась к друзьям, гоняющим туда-сюда по улице.

— Вот тебе и «соскучились», — передразнила шутливо Александра Филипповна.

— А что ты хочешь, дети есть дети. Вот мои внуки тоже, сначала не отходят, а через полчасика, уже и не интересно с дедом им.

— А сколько у вас внуков, — поинтересовалась Галя.

— Ну, у меня детей двое: сын Игорь и дочь Саша, — он улыбнулся Александре, — и у каждого по двое детей. Вот недавно крестили внучку. Внучка у меня пока одна.

— А вы давно живете в Киеве?..

Александра Филипповна поморщилась: ну вот, пошел светский разговор, кто да что. Хоть, впрочем, о чем еще им и говорить? Не сидеть же молча. Через какое-то время Эдуард засобирался.

— Мне пора. Было приятно с вами познакомиться. Надеюсь, будем встречаться часто и дружить.

— Обязательно, — искренне откликнулась Галина. Эдуард ей явно понравился. — В выходные устроим шашлыки. Правда, — обратилась она к мужу.

Тот кивнул. Была непонятна его реакции на Эдуарда. Возможно, привыкнув, что всю жизнь мама только с ними рядом, он подсознательно не хотел отпускать ее от себя? А может это сыновья ревность? Но ведь он уже давно не маленький мальчик, который ревниво уводил ее за руку от «приставал» мужчин, нутром чувствуя угрозу своему безраздельному «владению» мамой…

— Сделаем вот что. Я буду забирать эти дни вашу маму и бабушку с работы к себе, чего ей мотаться сюда-туда, а на выходные привезу. Она ведь приезжает поздно и все равно с внуками не гуляет, я думаю.

— В принципе, да. После электрички она часто еле доползает до дивана, куда там гулять. — Александра Филипповна кинула на невестку уничтожающий взгляд, но та, сделав вид, что не заметила, продолжала. — Впрочем, как она хочет. Ей решать.

— Ну, вот и ладненько.

Эдуард уехал, прокатив по пути детей, а она как-то вдруг ощутила пустоту. «К хорошему быстро привыкают», — подшутила она над собой.

— Ну, бабушка, классного парня вы отхватили, — сказала Галя. — Вот только почему-то я не вижу на вашем лице счастья? Или вы прячете его, чтобы не сглазили?

— Именно!!!

— Невероятно! Столько времени прошло, и встретиться. Да еще, чтобы и чувства те сохранились… Я так думаю, ты-то и думать о нем не думала, — включился в разговор Виктор.

— Вот в этом-то и вся соль… Да я вообще этот эпизод своей юности не помнила. А что было помнить? Ну, преследовал меня своим вниманием какой-то глупый мальчишка, не понимающий, что раз я убегаю — нужно отстать. Он — прямо снег на голову. Но самое обидное, это мысль, что вот так я по юношескому максимализму, возможно и проворонила свою половинку…

— Ну, судьба — она женщина мудрая. Рассудила, видимо, так: сведу их вместе в юности — по жизни они разочаруются друг в друге, а сведу в старости, когда уже не надо делать карьеру, рожать детей, растить их — они в полной мере оценят друг друга и будут безоглядно счастливы. Не секрет ведь, что до старости сохраняют взаимные чувства очень и очень немногие пары. Остается привязанность и привычка, в лучшем случае.

— Так вот как ты видишь нас в старости, — Виктор хотел поймать Галину, но та, смеясь увернулась.

— Да. Это сейчас он такой цельный и знающий чего хочет. Жизнь его созрела… или выдрессировала. А поженившись в юности, вы, скорее всего, разочаровались бы друг в друге. — Она посмотрела на мать: — Особенно с вашим характером и частой сменой интересов… и настроений. Удивительно другое…, — она опять повернулась к мужу, — это же надо, пронести через жизнь образ той девочки и узнать ее в зрелой женщине! Вот это-то и не может не вызывать восхищения. Во всяком случае, у меня, — уточнила она, чтобы не показалось, что она оказывает давление на мать. — И вообще, ухаживать он точно умеет.

— Тем более что с его доходами, это не сложно, — попыталась очернить его Александра. — А вот, когда ты увидишь его «хатынку», и комнату, которую он предназначил мне, ты еще и не так завосхищаешься…

— Да, я уже поняла по содержимому холодильника… Явно, этим не вы его потчуете, а он вас.

— Все, хватит обсуждений на сегодня, — подвел черту Виталий, — пора и на бочок. Он пошел к калитке. — Хлопцы, по домам!

Александра лежала с книгой в кровати, когда в приоткрытой двери (она с некоторых пор испытывала дискомфорт в закрытых пространствах) появился Эдуард с подносом в руках. Он вошел, поставил поднос на столик и быстро юркнул к ней под одеяло. Машинально подвинувшись, она уставилась на него с улыбкой, дескать, что на этот раз он придумал. А тот обнял ее и уткнулся носом в шею у плеча, место, куда обычно тычутся дети.

— Дух твоего дома сказал мне, что ваши с мужем отношения испортились через то, что вы спали врозь, — его шевелящиеся губы и дыхание приятно щекотали шею.

— Надо же!..

— Да. А дух моего дома, заявил, что преступление спать на двуспальной кровати одному.

Александра хмыкнула: ну что тут скажешь! Повозившись малость в поисках наиболее приятного положения, Эдуард блаженно затих. Стала дремать и Александра, впитывая в себя тепло его тела. Было так покойно и славно.

…Она прямо купалась в окружающей ее неге. Сон был чудным — зрительных образов не было, были только ощущения. «Я, наверное, в утробе мамы», — пронеслось у нее в голове трезвый анализ сна, как это иногда с ней бывало. «Я так хочу тебя всю впитать, до капельки. Можно?», — прошелестело ласковым теплым ветерком над ухом. «Вот же глупый», — подумала она, и тут же проснулась. В окно заглядывал розовый рассвет, а ее тело изнывало от желания под руками Эдуарда, нежно изучающими ее тело под одеялом. Она потянулась к нему губами, и они слились в нежнейшем, какой только может быть на свете, поцелуе. Так она не целовалась даже в юности… В низу живота заныло и она раскрылась навстречу ему, тоже изнывающему от желания. Каждый сантиметр его медлительного погружения вызывал такой шквал чувств, что ей казалось: вот сейчас душа отделится от тела и унесется в бесконечность. Но вот он уперся в дно и замер. Там возникло щекочущее ощущение, как будто кто-то ползал, что-то выискивая. Вот он, видимо нашел, то что искал, и ласково боднул… И в тот же миг мир взорвался и рассыпался на мириады звезд, комет и метеоров. Исчезло пространство и время, царило только беспредельное непередаваемое словами блаженство и нега. «Это любовь», — полувопросительно, полуутвердительно произнесла она. «Да, это любовь», — услышала ответ из ниоткуда. Ощущение стало спадать, она хотела его удержать, схватить… Но хватать было нечего. Нематериальной была и она… Ее стало охватывать отчаяние. Она спускалась на землю. И тут, новое движение вызвало еще большую бурю чувств.

— Пощади, — еле прошептала она, — ведь так можно и умереть.

— Давай умрем! — Слова с трудом давались и ему. — Высшего счастья, наверное, в мире не бывает!

Он прильнул пересохшими губами к ее. Тугая теплая струя заполнила все ее нутро, докатилась до сердца, омыла его и, разлившись вместе с кровью, перехватила дыхание. Обессиленные шквалом чувств и ощущений, они лежали рядом, хватая ртом воздух, словно выброшенная на сушу рыба.

Проспали почти до обеда. Вставать с постели не хотелось, хоть начал проявляться голод. Очень пригодилось то, что Эдуард принес вечером. Выпив сок и пожевав бутерброды, так и не вставая с постели, они опять обнялись и уснули детским беззаботным сном. Они так тесно переплелись, что, наверное, видели бы один и тот же сон, если бы он им снился. Часам к восьми вечера резко напомнил о себе желудок, и они, разом проснувшись, посмотрели друг на друга:

— А не пора ли нам пообедать? — сказали почти одновременно.

— Пора, — сказал Эдуард и взял мобилку. — Арнольд, сваргань, пожалуйста, что-нибудь подкрепиться двум обезумевшим от любви стариканам. — Пауза. — Да, на твое усмотрение. Что-нибудь попитательное. С утра не ели… — Нет, за полчасика не помрем. — Пауза. — Не помрем, — спросил он Александру, обнимая и откладывая мобильник.

— Постараемся, раз у тебя на кухне шаром покати! — притворно осуждающе сказала она.

— Ага!

Это его «Ага!» ее просто умиляло. Произносимое с разными смыслами, оно несло в себе оттенок детства, бесшабашности и непосредственности. При чем оно всегда было естественно к месту.

— От голоду-то мы не помрем, а вот от лени… Ану, марш мыться, — Александра спихнула Эдуарда в постели на пол, перешагнула через него, изображающего убитого, и скрылась в ванной комнате.

Столик на террасе был уже накрыт, когда она спустилась, и Эдуард сидел за ним, пожирая глазами еду в ее ожидании.

— Ну, наконец-то, — обрадовался он и разлил вино в бокалы.

Ели молча, поглядывая друг на друга и смеясь, когда оба тянулись к одному блюду разом.

— Фу-х-х, — наконец произнесла Александра. — Слушай, я никогда не видела у тебя в доме прислуги… И чтобы готовили… Кто вот это приготовил? — кивнула она на стол.

— Волшебники… — лукаво посмотрел он на нее, дожевывая что-то.

— Нет, я серьезно.

— И я. — Эдуард откинулся на спинку кресла. — Ну, наелся, кажись. Этот Арнольд просто кулинарный гений! Как ему удается таким малым количеством еды насытить такого голодного, как я? — Он посмаковал вино. — Да все очень просто, — он оперся локтями о стол, глядя с усмешкой на Александру, ожидающую ответа на свой вопрос. — Вот пошли, погуляем, и все узнаешь. Давай запихнем это в посудомойку и пройдемся. Годится?

— Ага! — передразнила она его, но он даже не заметил этого, стуча тарелками.

Улица тянулась от трассы и упиралась в лес. Коттеджи, стоящие по обе ее стороны, были одинаковыми и неодинаковыми в одно время. Глухих заборов не было, а низенькие, увитые плющевыми оградки, казались живой изгородью. На террасах сидели хозяева (а может и гости), в некоторых дворах резвились дети. Солнце уже зашло за деревья и посылало оттуда свои лучи, окрашивая небо в невероятно причудливые желто-красно-оранжевые тона, со всеми переходящими оттенками. Встрепенулись от дневной жары и запели птицы. Вот стал пробовать голос соловей, во всяком случае, кто-то певчий. Александра вынесла из детства только песню жаворонка, трепещущего крылышками над раздольем пшеничного поля. Она и стала для нее эталоном красоты. Даже соловей, по ее мнению, не шел ни в какое сравнение с ней. Но жаворонка она давным-давно не слышала и когда пела другая птица, скажем кенар, ощущала тоску. Однажды она перелопатила Интернет в поисках записи пения жаворонка, но так ничего и не нашла. Никто не записал… А может жаворонки вымерли вовсе, с испугом подумала она. Эти тракторы-комбайны безжалостно гробили их гнезда…

— А вот сюда мы зайдем, — вернул ее на улицу голос Эдуарда.

Они стояли возле здания ресторанчика. Из раскрытой двери доносилась тихая приятная музыка и разноголосица.

— Но мы же поели?..

— И что. Поблагодарим повара за изысканный ужин.

Эдуард пропустил Александру вперед и, взяв под руку, повел к свободному столику.

— А здесь очень мило, — сказала она, усаживаясь, — и как-то по-домашнему… Ничего лишнего…

— Вот, вот. Я как приехал сюда в поисках дачи в позапрошлом году, так и прикипел к нему.

«Во те на, — обида вползала в душу Александры, — так давно в Киеве, а с ней ни разу не встретился… Господи, о чем это я, — прогнала она от себя непрошенную гостью, — почему он должен был заходить? У него что, других забот не было? А я, разве вспоминала о нем?.. Значит, по судьбе было тогда не время…»

— … а когда купил поблизости дом, договорился, что он будет обслуживать меня, так сказать, на дому. Сделал небольшие инвестиции в его заведение. Да ты не слушаешь? — заметил он тень печали, промелькнувшую на ее лице.

— Прости, задумалась. И этот Арнольд, владелец ресторана, готовит и доставляет тебе пищу… Я все поняла.

— Да. Как правило, это ужин. Я ведь дома почти не бываю. И что-то на завтрак. Знаешь, я не люблю дома чужих людей, прислуг. Барских замашек у меня нет, они мне противны. — «Я это заметила» — кивнула Александра. — Арнольд готовит мне еду и присылает с кем-то из официантов, а Алена Степановна убирает два раза в неделю: понедельник и пятницу, когда меня нет дома.

— Добрый вечер, — Эдуард Борисович! — подошел официант.

Эдуард посмотрел на Александру:

— Ты что будешь, — и подал ее меню.

— Да не хочу я его изучать. Думаю, найдется какое-никакое мороженное, — она улыбнулась официанту, — и сладкая булочка. Только не пирожное, — добавила поспешно. — Вот ничего с собой поделать не могу — люблю мороженое есть с булкой, — сказала, словно извиняясь, Эдуарду.

— Ага. Мне то же, и сок апельсиновый.

Официант удалился и минут через пять перед ними с подносом возник симпатичный молодой человек:

— Добрый вечер! Добрый вам вечер! Простите, Эдуард Борисович, — напыщенно официально произнес он, — но я считаю своим всенепременнейшим долгом узнать о вкусах вашей дамы, дабы впредь ей должным образом угодить!

Ох, как же они все вместе смеялись с этой, вынесенной, наверное, из «Фигаро», фразы!

— Присаживайся, присаживайтесь к нам, — в тон ему сказал Эдуард, — милейший Арнольд. Знакомьтесь, Александра Филипповна. Ну, а о своих вкусах, это привередливая дама, поведает сама. Надеюсь, — он взглядом приглашал Александру продолжить этот миниспектакль.

— А как же! Значит так, записывайте: борщ на первое, борщ на второе и… борщ на третье…

— и обязательно сало с варениками, — по собачьи глядя ей в глаза, напомнил Арнольд.

— Ну, это как водится…

— И водочки…

— А вот этого не надо, не надо, батенька, — помахала она пальцем перед его носом.

— Ну, вы и артисты! Может, любительский театр в городишке организуем? — Эдуард не скрывал удовольствия оттого, что Александра понравилась Арнольду.

— А почему бы и нет, — серьезно согласился тот. — Что, мы хуже других. — Он взмахом руки подозвал официанта: — Шампанского по такому поводу.

Вечер прошел чудесно. Ушли они от гостеприимного Арнольда лишь часов в одиннадцать и пошли гулять по бережку. Луны не было и от этого звезды, казалось, горели ярче в глади воды.

— А не пройтись ли нам по звездам, — Александра сбросила босоножки, ступила в воду, и… скрылась под водой.

От неожиданности ее охватил испуг, она отчаянно заработала руками и ногами, путающимися в платье. Но вот ноги коснулись песка и, оттолкнувшись, она вынырнула.

— Ага, — задорно кричал, возникший рядом Эдуард, — будешь знать, как, не зная броду, лезть в воду! — Он подтолкнул ее к берегу, вылез сам и упал рядом на еще не успевший остыть песок.

Сколько они так пролежали, молча глядя в небо, Александра не могла сказать. Все казалось нереальным. Ночь, звезды, безмолвие… Этот берег, лежащий рядом мокрый до ниточки Эдуард, да и она сама… Не хотелось спугнуть эту нереальность движением или словом…

А небо искрилось звездопадом. «Ши-ши-ши-ши» таинственно и загадочно шумели камыши, навевая сон.

…В полусфере огромного, казалось безграничного, зала суетился невысокий коренастый старичок с несоизмеримо большой головой. Впрочем, старичком его можно было назвать только из-за длинной светлой бороды и усов, которые скрывали его возраст. Густые кустистые брови нависали над вовсе не стариковскими глазами, в которых светилась озабоченность и вселенская печаль. Посреди залы стояла большая наковальня с прислонённым к ней увесистым молотом. То и дело уходя в бесконечный полумрак комнаты и возвращаясь к наковальни, «старичок» клал на неё наручные часы, брал в руки молот и, с видом обречённости, размахивался и опускал его. От часов оставалась лепёшка, которую он небрежно смахивал в мусорную корзину.

— Ты что это делаешь? — удивилась она.

— Убиваю время.

— Как так?

— Как видишь. Физически.

— Но зачем? И почему именно наручные часы?

— А ты подумай…, — печально сказал он и положил на наковальню очередные часы. Что-то в них было очень знакомым…

— Нет! — эхом отозвался под сводами сфер ее крик.

Эпилог

Размеренная обеспеченная жизнь превращает человека в потребителя благ и изолирует от прочего мира людей. А когда обстоятельства меняются, человек оказывается в положении старухи из сказки — у разбитого корыта. Начинать жизнь заново желания уже нет: не тот возраст и не те силы… А жизнь подбрасывает все новые и новые вызовы. Дети, внуки все взрослые, со своей жизнью и заботами. В тебе уже давно не нуждаются. Постепенно чувствуешь себя обузой и отдаляешься, чтобы не мешать. Наступает время, когда начинаешь копаться в прошлом и понимать всю  иллюзорность. своей жизни. Оглядываешься назад, видишь разбитые мечты, надежды и желания, переоцениваешь свои поступки и поступки других. Но понимаешь это лишь, когда дистанция уже пройдена.

— Александрова Филипповна, дорогая! Сколько лет, сколько зим! — навстречу, раскинув руки для объятия, шел трясущийся старичок, в котором она еле признала Павла Николаевича, очень давнего своего коллегу. Да что там, коллегу, свое былое увлечение. — Как поживаете?

— Да как все в моем возрасте — доживаю помаленьку…

— А меня вот прихватило… Инсульт… Вы домой? Пойдемте, нас подвезет брат.

«Вот так все время мы и общаемся по имени-отчеству, — подумалось Александре, — словно это защитная формула какая-то. И до сих пор я робею и смущаюсь».

— Это моя давно любимая женщина, — представил ее брату, садясь в машину: -Представляешь, — обратился он к нему, — судьба свела нас, кажется, сто лет назад, и вот время от времени сталкивает. С первой встречи. когда она пришла к нам на работу, словно какай-то магнетизм образовался между нами. Хотелось видеться, говорить. Но подружиться, сблизиться не получалось. Она робела в моем присутствии, казалось, даже избегала общаться, словно от меня исходила какая-то угроза для нее. Временами, наверное от самонадеянности, мне казалось, что она влюблена в меня, но что-то сдерживало меня от выяснения. У меня тогда был роман с Нинкой, а у нее вообще была семья — муж и сын. — Павел углубился в воспоминания, словно Александры не было рядом.

— Да ладно вам сантименты разводить.

— Потом ты уехала… А я получил трогательное таинственное письмо, — он посмотрел ей в лицо и взял за руку. — «Благословляю день и час, когда судьба свела вдруг нас»… — Зависло тягостное молчание, нарушаемое только тихим гулом мотора: — Я был не в силах разомкнуть круг обыденности, хоть много раз собирался объясниться.

— Что сожалеть, жизнь прошла, ничего не исправишь. Было как было, случилось как случилось. — Александра выглянула в окно: — Ну вот я и приехала. До свидания.

— До свидания, моя любимая женщина, — произнес он с горечью, словно отпуская от себя прошлое, которое изменить уже нельзя.