Бесплатный фрагмент - Вытащи меня из ямы

1

Весь мир, кажется, сейчас сузился до размеров этой автобусной остановки.

Это ожидание просто убивает. Дождь только усиливается, словно чувствуя моё раздражение, и этот проклятый автобус всё никак не едет. Промокнув насквозь, я уже совсем перестал чувствовать дис­комфорт, чего не могу сказать о своих мыслях. Перемешавшись меж собой и превративший в одно сплошное облако негатива, они способны сделать моё и без того откровенно дерьмовое состояние ещё хуже. Вместе со мной на остановке ещё несколько человека. Кажется, они умнее меня потому что у них есть зонты, которые сейчас отделяют их от этого мокрого мира.

Интересно, видят ли они меня, эту мрачную фигуру рядом с собой? Промокший насквозь, не спешащий укрыться от дождя, со стороны я выгляжу как минимум нелепо, если не сказать подозрительно. Но этим господам явно всё равно. Когда автобус, наконец, появляется на горизонте, они оживляются в предвкушении комфортной поездки, и даже не смотрят на меня. Я же за каким-то хреном пересчитываю наличность в своём кармане. Что ж, неплохо осознавать, что кое-что ещё может даже и останется. Но штука в том, что это ровным счётом ничего не меняет, этого не хватит даже на самую дешёвую выпивку. А люди меж тем всё кучкуются и кучкуются, как будто это последний автобус до самого судного дня.

Место, которое я называю домом, это тесная однокомнатная халупа на предпоследнем этаже шестиэтажного жилого здания почти на самой окраине Мидтауна. Эта часть города давно уже превратилась в некий анклав белых, не сбежавших в пригороды, что уже само по себе не может не радовать. Чёрных, чьи намерения читаются по одной только походке тут на удивление мало, поэтому даже ближе к вечеру я чувствую себя в относительной безопасности. Это сыграло одну из важных ролей при выборе арендуемой квартиры, наравне с тем, что цены на недвижимость в этом и близлежащих районах города ещё с прошлого года идут на спад. Некоторые, когда-то жилые дома, всего в трёх кварталах от моего дома давно опустели или вовсе ушли под снос, так что я, можно сказать, остался в выигрыше.

Ещё один августовский вечер.

Катрин ждёт меня около моего дома. Я называю это «с возвращением домой, мой милый лузер» каждый раз, когда она вот так заявляется ко мне после работы, без приглашения. Порой мне кажется, что оно ей вообще не нужно. Впрочем, не имею ничего против этого, разве только когда моё дикое желание подольше быть одному пересиливает мой голод. К груди она прижимает бумажный пакет с продуктами и, переминаясь с ноги на ногу, что-то насвистывает себе под нос. На ней тонкая короткая чёрная куртка поверх ярко жёлтой кофты, потёртые джинсы и совсем новые туфли на высокой платформе. Она выглядит безвкусно и даже глупо. У неё короткие светлые волосы, чёлка, подколотая на левом виске, оголяет её высокий лоб, глаза жирно обведены тёмной тушью, на губах светлая помада. Ногти накрашены в тон кофте. Дождь уже прошёл, её зонтик, сложенный болтается у неё на запястье.

Лениво передвигая ногами, я подхожу к ней, пытаясь при этом выглядеть как можно приветливее, и забираю из её рук пакет. В квартире она первым делом принимается раскладывать содержимое пакета на стол прямо в комнате. Пара упаковок готового обеда Hungry-Man, хлеб, майонез, несколько сэндвичей и большой кусок копченой свинины. Из выпивки у нас сегодня на ужин дешёвый виски и кола. Скоро мы устраиваемся на полу, я принимаюсь жевать сэндвичи с такой жадностью, будто не ел двое суток.

— Тебе пора уже съехать с этой дыры, — говорит Катрин, сидя рядом со мной. Голос у неё неторопливый и тихий.

Я неуверенно пожимаю плечами, снова она за старое.

— Ты так думаешь?

— Ну только если тебе и правда нравится тут.

— Ну типа того, — говорю я. — Жаловаться не приходится.

Катрин отправляет в рот кусок свинины и, не прожевав его до конца, говорит:

— Ты знаешь, что можешь тут слететь с катушек?

— Слететь с катушек? Что за фразочки, Кэт?

— Но это правда, — говорит она, и крошечный кусочек свинины вываливается из её рта прямо ей на грудь.

— В любом случае, мне уже поздно бояться этого, — говорю, пытаясь хоть как-то уклониться от продолжения этого разговора, и осторожно убираю кусок свинины с её кофты.

— Зря ты так. Я вот как-то читала статью, где приводилась статистика самоубийств, не помню за какой год. Так вот районы похожие на твой, лидируют по количеству случаев суицида в несколько сотен раз. Типа разница между плохими и нормальными условиями жизни сказывается.

Уверен, они знают, о чём пишут, но это точно не про меня.

— А это смотря, что называть нормальными условиями, — говорю я и добиваю очередную порцию виски. Сегодня я его не смешиваю с колой. — Мне мои условия кажутся вполне сносными.

— Сносными? — Она тянется к пачке сигарет в нагрудном кармане моей рубашки, достаёт одну, но не зажигает её. — Ты только оглянись. Как такое может быть сносным?

— Если ты о количестве квадратных метров, то тут тоже есть свои плюсы. Вот, например, передвигаясь по такой маленькой квартире, я трачу меньше времени и энергии.

Катрин негромко смеётся. Смех у неё ровный и ненавязчивый, хотя и не всегда сопровождается звуком.

— За те деньги, что ты платишь за эту халупу, можно снять вполне приличные апартаменты, — заключает она.

— Но тогда ты не будешь заваливаться ко мне в гости, — серьёзным голосом говорю я.

Она всё ещё держит незажжённую сигарету между пальцами.

— Почему не буду? — Уголки её губ ползут вниз. — Буду.

— Ну да, конечно.

Она на минуту замолкает. Потом говорит:

— Слушай, в моём районе, в радиусе двух кварталов полно нормальных вариантов.

— Нет-нет, — говорю я. — К тому же, тогда я буду ближе к тебе, мы будем видеться слишком часто. Пропадёт эта магия наших посиделок.

Я знаю, что это звучит не очень убедительно, но Катрин кивает.

— Магия, — протягивает она. — Это точно, хотя и спорно.

Я доедаю последний кусок свинины и следом запихиваю в себя хлеб.

— Нет, — говорю я с набитым ртом, — я определённо не хочу отсюда съезжать. Тем более, если я и съеду, это вообще ничего не поменяет.

— Ну, не знаю, — говорит Катрин, — учёные как-то доказали, что меняя место жительство, человек может кардинально изменить свою жизнь. Место жительства прямо пропорционально связано с аурой и мировоззрением человека. Ну, или как-то так.

Мне нравится, как она, пытаясь сойти за умную и начитанную, сыпет научным фактами и статистическими данными. Как показывает практика, эти факты и данные не всегда верны. Я никогда не пытаюсь её переубедить или опровергнуть её высказывания.

Это не первый наш разговор о смене мной места жительства. Каждый раз мы приходим к разным выводам. Мои аргументы чаще всего остаются теми же. Я никуда съезжать не собираюсь.

— Ты же знаешь, что этот разговор не имеет смысла, — говорю я, желая поскорее прекратить этот разговор и перейти к чему-нибудь другому.

Она кивает в ответ.

Я зажигаю две маленькие свечки на книжной полке над кроватью, когда Катрин выходит из душа, мокрая и ещё дышащая парами свежести. На ней моё полотенце, обёрнутое вокруг талии, грудь обнажена. Капли воды на её бледной коже подобно жемчужинам приятно мерцают в свете свечей. Мокрые волосы гладко зализаны назад. Макияж смыт, и теперь я вижу её натуральную красоту. Довольно приятное зрелище перед сном. Но, как обычно, спать мы отправимся ещё не скоро. Мы выходим на балкон, Катрин накидывает одну из моих рубашек на свои плечи, чтоб не сверкать голой грудью. Ночной воздух становится заметно холодней и с каждым даже слабым порывом ветра можно уловить запах приближающейся осени. Улицы ещё не совсем опустели, но те, кого в дороге застали сумерки, спешат скорее оказаться в безопасности стен своих квартир-убежищ. По окрестностям разносится качающая басами ритмичная музыка в стили хип-хоп и громкие голоса потерявшейся молодежи. В соседнем доме в некоторых окнах ещё горит свет, и мы с Катрин рассматриваем обстановку чужих квартир, наблюдаем за их обитателями, придумываем бытовые сюжеты, по которым они до сих пор не спят и смеёмся над любой глупостью. Порой мне хочется, чтобы такие моменты никогда не кончались. Сейчас мне легко и спокойно. Я не думаю о работе и об отсутствии денег. Стараюсь не думать о завтрашнем дне.

— Я давно хотела обсудить с тобой одну вещь, — она будто долго не решалась начать этот разговор. — Есть у меня одна идея.

— Давай, выкладывай, — говорю, — что за идея?

Она выдерживает театральную паузу и продолжает:

— Помнишь, когда мы были ещё детьми, наши родители мечтали, что мы поженимся?

Странно, что она вспомнила об этом именно сейчас. Это было так давно, я уже успел отнести это к разряду детских страшилок, которыми нас пугают заботливые родители и которые ничего не значат во взрослой жизни.

— Помню. И что дальше?

Она загадочно улыбается и смотрит мне прямо в глаза.

— Ты не догадываешься?

— Понятия не имею, о чём ты, — притворяюсь я.

Внутренне напрягаюсь. Всегда напрягаюсь, когда девушки именно так строят начало диалога. Кажется, я начинаю догадываться, к чему она клонит.

— Сколько лет с тех пор прошло? Лет двадцать?

— Да больше, — с уверенностью говорю я, — наверное, больше. Я помню, как наши семьи познакомились, когда вы переехали из Германии. Лет десять родители нам пророчили, что мы поженимся.

— Да, это обычное дело.

— Это так дебильно тогда звучало и всегда меня раздражало.

— Да? Почему?

— Потому, что все те десять лет меня раздражала ты.

— Сука ты, — говорит Катрин и заходится смехом.

Мы закуривает ещё по сигарете.

— М-да, — говорит она, — но с тех пор вот как всё изменилось. Я вот изменилась.

— А я?

— Не знаю, — неуверенно говорит она. — Я к тому, что уже не должна тебя бесить.

— Не бесишь, не бесишь, успокойся. Продолжай.

Надо сокращать такие лирические отступления.

— Да, я вот с прошлой нашей встречи подумала, почему бы нам не сделать так, как они хотели?

— В смысле пожениться?

— Да-а, — протягивает она. — Моя мать мертва, отца я не видела уже лет семь. Они оба, наверное, думают, что я ничего не сделала из того, о чём они планировали за меня.

Она никогда не говорит о матери в прошедшем времени.

— А я тут при чём?

Её лицо становится слегка напряжённым. Очевидно, она была го­това к этому вопросу.

— Ты единственный, кого я так хорошо знаю. Мы хоть и возобновили общение всего пару лет назад, но мне всё-таки кажется, что ты не изменился.

Теперь с её уст это звучит как оскорбление.

— Ты и тогда мне казался хорошим парнем, хоть и пытался вести себя, как полный засранец.

— Ближе к делу, Кат.

— Ну, что ты как придурок, в самом деле. Я уже всё сказала.

Я выпускаю дым в воздух и пытаюсь понять, насколько правильно я сейчас растолковал её слова. Она ждёт.

— Честно тебе скажу, я не знаю, как на это реагировать, — говорю.

— Как-нибудь уж отреагируй.

— Я всякое был готов от тебя услышать, но это уже…

— Я бываю непредсказуемой, правда?

— Неправда, — быстро отвечаю я.

Она начинает немного дрожать от холода.

— Ладно, хватит прикалываться, Кат, — говорю. — Шутка не удалась.

Она даже не улыбается. Взгляд прямой и полный решимости.

— Сейчас я серьёзна, как никогда.

Я некоторое время не знаю, как продолжить разговор.

— А ты хорошо подумала?

— Я хорошо подумала.

— И ты всё равно хочешь предложить это именно мне?

— Я уже ответила на этот вопрос. Больше некому.

Я снова слегка подвисаю.

— Ты реально думаешь, что из этого выйдет что-то положительное? — наконец говорю я. — Посмотри на меня, Кат, у меня ничего же нет. Я живу без завтрашнего дня, иногда даже пожрать нечего. У меня паршивая работа, у меня нет своего жилья…

— У меня есть деньги, — перебивает Катрин, — почти всегда. Работу мы тебе найдём новую. А жить пока сможем в моей квартире. Она, слава богу, просторней твоей будет.

— Ты живёшь с тётей, — напоминаю я.

— И что? У меня нормальная тётя.

— Я боюсь, что она не одобрит этого твоего решения. Она-то знает, кто я такой.

— Ну да, знает. А тебя только моя тётя смущает? — вопрос больше похож на утверждение.

— Нет, она тут не при делах, — говорю, — Хотя она единственный твой родственник, с которым ты общаешься, и она может повлиять на твоё решение.

— Каким образом? Мне уже не шестнадцать лет, блин.

— Понятия не имею, каким образом. Я говорю немного о другом. Я не лучшая кандидатура в мужья. Вот, что меня смущает.

— Понятно.

— Мне, конечно, это всё льстит, но кажется, что ты торопишься с подобным предложением.

— Это пока всего лишь идея, Рен.

— Вряд ли это будет удачный брак. Я не так себя всё это представлял. Наверно, поэтому я сейчас в таком лёгком замешательстве.

— Я тоже себе никогда ничего такого не представляла. И, раз уж ты упомянул об ожиданиях, я не жду от этого ничего особенного. Просто возьмем и поженимся. Без торжеств.

Она тушит сигарету о перила балкона.

— А тебе никогда не казалось, что это может быть твоим единственным способом выбраться и что-то поменять? — спрашивает Катрин. — Почему, как ты думаешь, я так часто тебе предлагаю сменить жильё?

— Так вот, в чём дело, — говорю я.

— Пойми, Рен, — говорит она, — бывает так, что нужно сделать какое-то безумие в своей жизни, чтоб что-то поменять к лучшему. Сам бы ты вряд ли отважился на что-то нестандартное, но у тебя есть я.

— Спасибо тебе на этом, — говорю я. — Между нами ничего нет, помнишь?

— А что тебе нужно? Любовь? Я тебя умоляю, Рен. Через пару лет после свадьбы ты об этом и думать забудешь, согласись?

Я киваю.

— Спать мы будем так же, как и спали, — продолжает она. — К тому же, кроме меня ты ни с кем и не спишь, насколько я могу судить.

— Ну, спасибо ещё раз, чёрт тебя подери. Это удар ниже пояса.

— Прими как факт, — с издёвкой говорит Катрин.

Мы заходим внутрь. Свечи уже почти догорели. Она садится на кровать, снимает с себя рубашку и полотенце, начинает вытирать уже и так почти высохшие волосы.

— Я что-то устала, — говорит она и забирается под одеяло, — давай спать. Я не жду, что ты прямо сейчас мне что-то ответишь.

— И не собирался.

— Я же говорю, что это всего лишь идея.

— Это не идея, это хрень, — говорю я.

— Ты вполне можешь мне отказать, я пойму.

Я тушу свечи, тоже раздеваюсь и ложусь рядом. Она просит обнять её и мгновенно засыпает.

Я лежу, вглядываюсь в темноту своей маленькой комнаты, пытаюсь быстро заснуть, но не получается — мешает сплетение мыслей. Сейчас мне её предложение кажется полным бредом. Она так уверенно обо всём говорит, для неё всё так легко и естественно. Союз, от которого мы оба якобы выиграем.

Да, она хорошо ко мне относится, тут надо быть полным мудаком чтобы сомневаться в этом. Как бы там ни было, мне вполне хватает и этого. Если честно, порой ломаю-таки себе голову, кто она для меня, любовница или друг. Это оказывается сложным для меня вопросом, учитывая, что я не сделал для неё ровным счётом — ни хера.

Скажем так, я лишь человек из прошлого, который вернулся в её жизнь два года назад. Ничего серьёзного. Просто встречи, общение, иногда мне перепадает секс. По крайней мере, так это всё видится мне. И вот теперь она предлагает мне жениться на ней. Бред какой-то.

2

Всё чаще мне кажется, что это никогда не кончится.

Каждый день превращается в борьбу, которая портит мне настроение. Борьба за средства к существованию. Я не вижу в ней смысла. Я ни в чём уже не вижу смысла. Все усилия, которые, как мне кажется, я прилагаю, настолько напрасны, что впору опустить руки. Но что-то внутри толкает меня на ещё один бессмысленный день. День, который, как я заранее знаю, кончится в уединении. Я продолжаю чувствовать, что я один. Но обращаться за помощью я не стану. Так уж я устроен.

Сегодня обещали массовое падение звёзд с шести до девяти вечера, но даже ночью город выбрасывает в небо столько света, что я вряд ли увижу это явление. К тому же, тучи до сих пор никуда не делись. Я курю сигарету за сигаретой, гляжу на тёмное небо, и это меня немного успокаивает. Это пока единственный способ отправиться в постель с каким-то умиротворением, пусть недолгим, пусть тягостным. Воздух становится липким и тягучим. В голове переплетаются фразы, которые я обязательно должен кому-то сказать завтра, но наутро они уже стираются и теряют свою актуальность.

Директор Карлос Вейг сидит в своём большом и светлом кабинете и смотрит в монитор своего ноутбука. Его круглое лицо, грязно-жёлтого цвета, как и подобает мексиканцу, кажется сосредоточенным и напряженным. Я вижу это через стеклянную стену, на сей раз не задёрнутую жалюзи. Эта стена отделяет его от нашего общего офиса. Офиса, который спроектирован по современным стандартам разделения рабочего пространства. Этакая корпоративная псевдодоступность — ты не видишь, чем занимаются остальные, но те, кому нужно, видят, чем занимаешься ты. Кубический ад для сотни штатных сотрудников среднего класса, к которым я приник почти год назад в качестве ассистента отдела продаж. Тусклый свет над прямоугольным столом, компьютер и неудобное кресло, на котором после сидения — с девяти до пяти — ты не чувствуешь спины.

Да, я всё ещё числюсь ассистентом, и, кажется, все об этом забыли. А я не могу набраться смелости напомнить о себе. На редких и недолгих перекурах я с досадой говорю об этом кому-то из коллег, они сочувственно кивают головой, но я-то знаю, что до этого никому нет дела. Денег мне едва хватает, чтобы дожить от зарплаты до зарплаты, а к тому времени приходит пора платить за квартиру. В итоге я всегда остаюсь на бобах. У меня копятся долги и терпение. Падают самооценка и мотивация к какой-либо сверх активности, которой всё равно никто не оценит.

От мерцания монитора болят глаза.

Я не звоню Катрин. Я всё ещё помню наш разговор. Мне приходит сообщение от неё. Всего одно слово: «подумай». А я не хочу думать. Я устал думать. Я постоянно думаю. Но ничего, что дало бы результат я придумать не могу.

Я всё ещё без денег, я всё ещё без перспектив.

На следующий день я набираюсь мужества, и иду прямо в кабинет к Вейгу. Возможно, у меня всё-таки не хватает терпения, возможно, меня к этому толкает недавняя ссора с Катрин. Хотя я не назвал бы это ссорой — так, небольшая словесная перепалка с последующим чтением нотаций.

— Что у тебя там происходит, Рен? — говорит она. — Чего ты ждёшь?

— Я не знаю, — отмахиваюсь.

— Ты каждый раз говоришь, мне, что на неделе решишь свой вопрос. Каждые выходные ты ноешь, что у тебя опять не получилось.

Терпеть не могу, когда она говорит, что я ною.

— Ты просто идиот, — продолжает она, — такое ощущение, что ты не уважаешь себя.

— Успокойся, — огрызаюсь я, словно пятилетний ребёнок, — всему своё время.

— А сколько уже времени ты потерял?

Я молчу, смотрю в экран монитора. Какой-то невнятный фильм стоит на паузе.

— Год? Ты целый год работаешь и не знаешь, что ждёт тебя дальше. А если после всего тебя просто уволят? Ты не в суперкрутой компании работаешь, как я погляжу.

— Компания хорошая, — говорю я, — директор осёл.

— Это не оправдание, Рен, — Катрин говорит так спокойно, что это раздражает ещё сильней. Но в голосе я всё же слышу негодование, — осёл в этой ситуации ты, если до сих пор ничего не решил.

— Слушай, — злюсь я, — не лезь! Я сам со всем разберусь. В конце концов, это мои проблемы, и я как-нибудь без советчиков обойдусь. У меня не всегда хватает времени на разговоры с началь­ством, у начальства никогда нет времени на разговоры со мной.

— А ты так и собираешься там работать? В компании, в которой тебя не ценят? Или, может, ты плохо работаешь?

Я взрываюсь:

— Я нормально работаю! Я работаю хорошо. Не говори того, чего не знаешь, хорошо? А уходить сейчас в должности ассистента, чтоб на другой работе опять начинать с ассистента и ждать чего-то ещё непонятно сколько времени. Нет уж пока. Всё вот-вот должно измениться.

Она ещё что-то упоминает про суд, но для меня это звучит дико. Терять время и нервы на все эти тяжбы, в которых я ничего не смыслю. Я даже не знаю, с какой стороны к ним подойти. Я, наверное, неправильный гражданин своей страны, но я не знаю многого из того, на что имею право.

Скажите мне, что я дурак, и я охотно с вами соглашусь.

Я не хочу показаться Катрин совсем бесхребетным и говорю, что это будет последней мерой. Катрин заканчивает разговор, а в её глазах и в её молчании отчётливо читается простой вывод, что я обычный неудачник.

С тех пор я долго не хотел ничего менять, просто из принципа — не делать так, как мне говорят.

Джоан, помощница Вейга, вскакивает со своего места, когда я, минуя её стол, направляюсь прямиком к двери директора.

— Эй, — восклицает она, — тебе туда нельзя.

— Прости, Джоан, но мне очень надо, — говорю я и вскидываю ладонь как при присяге, что для неё на самом деле должно читаться как «сядь на место и заткнись». Я открываю дверь.

Ей только и остаётся, что стоять в дверном проходе за моей спиной с виноватым выражением лица и щебетать своим тонким голоском:

— Мистер, Вейг, извините, я пыталась его остановить, но…

— В чём дело, Джоан? — спрашивает Вейг, не отрываясь от бумаг, которыми буквально завален его стол. Шатни чуть сильнее этот стол, и вся эта кипа развалится и полетит на пол как детали Башни Дженга.

— Тут Таневский, сэр, ­ — совсем потухшим голосом отвечает секретарша.

Он кивает, что я принимаю за приглашение и пересекаю порог его офиса. Слышу только, как Джоан мычит и мямлит что-то невнятное пока дверь захлопывается прямо перед её носом.

— Что Вам, беспардонный юноша? — говорит Вейг, всё ещё не поднимая глаз.

— Пришёл кое-что обсудить, мистер Вейг, если разрешите, — говорю я с заметным волнением в голосе. Стараюсь теперь не мямлить сам.

Рукой он указывает мне на кресло напротив себя. С небольшим облегчением я бухаюсь в это кресло, первый шаг сделан. Кресло намного удобнее, чем то, что у меня в кабинке.

— Говори. Только быстро, у меня мало времени.

Я чувствую, как у меня становится сухо во рту. Откашлявшись, я говорю:

— Мистер Вейг, сэр, я хочу кое-что прояснить для себя.

Он не отвечает.

— Я уже год числюсь у вас ассистентом.

Он еле заметно кивает.

— Сэр, когда я могу рассчитывать на новую должность? — я решаю действовать сразу и задаю вопрос в лоб, — ну или хотя бы на прибавку к жалованию. Я слышал, несколько человек в компании уже получили прибавку.

Словно не слушая меня, он молчит несколько секунд, которые мне кажутся вечными.

— Новую должность, говоришь? Прибавку? — Вейг отрывается от бумаг и смотрит на меня своим тяжёлым взглядом. Кажется, у него не двигается ни один мускул. — А ты слышал о тех, кого мне пришлось уволить? А ты слышал о том, что вообще творится с рабочими местами в городе?

— Нет, не слышал, — говорю.

— Новую должность, — он опять утыкается в бумаги. — А в связи с чем?

Я ёрзаю на кресле.

— В связи с тем, что я работаю уже год и хотел бы узнать о своих ближайших перспективах.

Я ловлю себя на мысли, что все аргументы, которые я приготовил для этого разговора, просто вылетели у меня из головы.

— Кем ты, говоришь, числишься?

— Ассистентом, — говорю.

На этом кресле у меня начинает чесаться пятая точка.

— Ну, раз ты ассистент, то у тебя должен быть руководитель, так? — говорит Вейг и снова смотрит на меня.

— Стив, — напоминаю.

— Стив, верно. Вот Стив и должен решать эти твои вопросы, тебе не кажется? — Вейг кладёт свои грузные локти на стол и смотрит на меня поверх своих тонких очков, — у меня нет времени общаться напрямую ни с ассистентами, ни со стажёрами. Если Стив не считает, что ты заслужил другую должность или прибавку, значит, так оно и есть. Он ко мне с этим вопросом не обращался.

— Но я разговаривал с ним, — меня уже начинает пугать то, как мои надежды ускользают от меня, — и он говорит, что собирается к вам обратиться с этим вопросом. Он считает, что я готов, — говорю я, выделяя каждое слово.

— Он только собирается, — повторяет Вейг мои слова. — Вот как соберётся, тогда и будем думать. Я не видел отчётности по отделу от тебя, как от ассистента за последнюю декаду. Так что твоя деятельность ещё не ясна. А теперь, будь добр, — он кивает в сторону двери.

Я и не думаю уходить.

— Но Стив может ещё неизвестно сколько собираться, — говорю я и сам не узнаю своего голоса. — Я не могу столько ждать. А то, что ж получается: проработав год, я ещё могу быть уволен, потому, что моей деятельности просто никто не замечает? Зачем я тогда работаю?..

Вейг хлопает ладонью по столу. Я вздрагиваю.

— Молодой человек, — он вдруг повышает голос, — вам знакомо такое понятие, как субординация?

— Да.

— А тогда, какого дьявола, ты прыгаешь через голову?!

Я стараюсь сохранять спокойствие, получается с трудом.

— Потому, что я не могу ничего добиться от Стива.

Я выхожу из офиса Вейга, чувствую, что у меня горит лицо, будто я прошёл через все унижения, какие только можно себе представить. Что-то внутри меня начинает медленно закипать.

Засуньте свою субординацию себе в задницу!

И сами идите следом.

Стива нигде не видно. Я готов наброситься на него со всеми своими претензиями. Пока он не скажет, когда у него состоится окончательный разговор с Вейгом по поводу моей дальнейшей судьбы, я с него не слезу.

Стив появляется, как всегда неожиданно и словно из ниоткуда, со стопкой охренеть, каких важных папок в руках.

— Ты считаешь, что я всё ещё должен быть ассистентом? — спрашиваю я его. Мне еле удаётся сдерживать себя.

— Нет, — отвечает Стив.

— Так иди и скажи об этом Вейгу!

— Сейчас, на самом деле, не самое подходящее время, — говорит Стив, — давай подождём ещё пару дней.

Звучит, как отмазка, если честно.

— Чёрт! Да ты рехнулся? — говорю.

— За языком следи.

— Я тебе об этом уже не первый раз говорю, и у тебя всё время не подходящее. Раз ты считаешь, что я заслужил это грёбанное повышение, почему ничто не меняется? У тебя же есть все аргументы в мою пользу.

— Я ещё раз тебе говорю, давай подождём ещё пару дней. Я обязательно пойду к Вейгу и поговорю с ним.

— Что тебе дадут эти пару дней, Стиви? А у меня на эту пару дней уже нет ни цента.

— Ну, — пожимает плечами.

— Может, ты чем-то недоволен?

— Нет. Но сейчас Вейг не будет меня слушать. Тем более, если я завалюсь к нему сразу же после тебя.

Вейг хоть и тот ещё гондон, но порой он кажется человеком вполне рассудительный. Я знаю, что он всегда старается опираться только на факты. А уж факты в мою пользу у Стива есть, тут и к гадалке не ходи. Но я и раньше догадывался, что Стив побаивается Карлоса Вейга, хотя и входит в, так называемый, «круг доверенных лиц», они могут часами обсуждать дела, наглухо запершись в офисе Вейга, как два педика.

— Какая разница? — спрашиваю.

— А разница такая, дорогой мой, что сейчас в компании наступают тяжёлые дни. Во всём нашем городе, мать его, ситуация критичная. С каждым месяцем ситуация только накаляется. Сокращение за сокращением.

— А я-то тут при чём?

— При том, что Вейг при всех моих стараниях, скорее всего, не захочет пока давать тебе никакой другой должности.

Сейчас это звучит, как приговор.

— Всё ясно станет, к концу месяца, не раньше, — заключает Стив. — А я пока не хочу портить его настроение ещё сильнее разговорами о тебе. Я тебя понял, Рен, — он кивает, — теперь и ты пойми меня.

— В который раз ты меня понял, Стив? В десятый?

— Рен, — шипит Стив, — я всё тебе объяснил.

— Почему, тогда я так и не понял, что мне делать?

— Да ничего особенного. Работай. Не доставай меня больше, пожалуйста.

Всё мне понятно. Это будет тянуться ещё несколько недель. Я до сих пор остаюсь не в счёт. Я ухожу от Стива, внутри меня закипает ещё сильнее.

Я направляюсь к месту для курения. Кто-то меня окликает мол, моё время для перекура ещё не наступило.

— Да пошло оно! — бросаю я через плечо.

Теперь плевать на всё. Пошли вы, я больше не подчиняюсь вашим общим правилам, раз уж я до сих пор не стал одни из вас и непонятно, стану ли им вообще. Это что выходит, я единственный во всей этой гребенной конторе, кто ничего так и не заслужил за целый год? Ну охренеть не встать. Но раз так, теперь я буду делать всё, как сам того хочу.

3

Выходной день — время, когда я упорно ничего не хочу делать. В голове назойливо вертится мысль, что сейчас я только и должен, что искать способ улучшить своё положение. Вместо этого я позволяю себе проваляться в постели до обеда, потом думаю, чем бы таким необязательным себя занять.

Дэвид ждёт меня в закусочной «Блимпи» на углу Касс-авеню и Уэст-форест-авеню. Я присоединяюсь к нему и заказываю себе порцию куриных крылышек Буффало и чёрный кофе.

Волосы Дэйва аккуратно уложены на бок, на нём строгий серый костюм в мелкую клетку, голубая рубашка, но без галстука. Это единственное отличие его повседневного наряда от выходного. Когда приносят мой заказ, появляется Крис. Крис — чернокожий парень с наголо бритой головой и острой бородкой. На нём зелёная рубашка поло и широкие спортивные штаны, которые громко шуршат при ходьбе. Он заказывает себе двойную порцию пасты с чили и диетическую колу. По комплекции Крис немного шире нас с Дэвидом.

— Катрин предлагает мне пожениться, — говорю я, когда парни приступают к еде.

Дэвид кашляет, поперхнувшись.

— Что, прости?

— Я говорю, Кат предлагает мне жениться на ней.

Я сморю на друзей и прекрасно понимаю их удивление. Моё же лицо, наверно, не выражает никаких эмоций, поэтому они тупо смотрят на меня и ждут продолжения.

— Ладно, парни, — говорю я, — я не пошутил, прекратите так на меня пялиться.

— С чего это вдруг? — говорит Крис.

— И что ты сам думаешь по этому поводу? — спрашивает Дэвид.

— Пока ничего, — пожимаю я плечами. — Я до сих пор ничего ей не ответил.

— Вот он, новый век новых нравов, — говорит Крис, — всё с ног на голову. Теперь девушки сами предлагают на них жениться. А всё начинается с того, что мы даём им слишком много свободы и прав.

— Что за сексизм, Крис?

— Нет, — подхватывает Дэвид, — всё от того, что мы, наоборот, слишком мало им даём. Они таким образом пытаются нам показать, что вполне самостоятельны. Вот и дошло до того, что они сами делают первый шаг.

— Чушь! Это всё от излишка воли, — настаивает Крис, махая вилкой в воздухе.

— Ты своей Вэл мало воли даёшь? — говорю.

Это должно его немного осадить, но он не успокаивается.

— Да при чём тут это? — возмущается Крис, — я позволяю ей только то, что ей действительно нужно.

— Например?

— Ну, например, я не запрещал ей выходить на работу, когда мы поженились. Она могла бы сидеть у меня на шее и по сей день, но нет. Это просто необходимая мера, выгодная обоим и не более того.

— Да ты, скорее, сам её пнул на работу.

— А ты-то что в этом понимаешь, Рен? Ты не женат. — Крис продолжает чавкать.

— Ну, да, конечно. Разрешить искать работу это такая щедрость, — нарочно подтруниваю я друга.

— А она, между прочим, и не чувствует этого излишка воли. Это закон брака, брат, и он полностью совпадает с моей позицией. Прав больше у того, у кого больше обязанностей.

Дэвид согласно указывает пальцем на Криса и улыбается.

— Вот так-то, — продолжает Крис, — и вся логика. К тому же, предложение делал я, а не она.

Они возвращаются ко мне. Но лучшая защита — это нападение, поэтому я парирую:

— И у неё уже тогда не хватало воли, чтобы сказать тебе «нет».

Отсмеявшись, Дэвид включает свою рассудительность.

— Ладно. Хорошо, — говорит он, — если ты согласишься, и вы поженитесь, что будет дальше?

— А что обычно происходит дальше?

— Как вы жить собираетесь? На что? Или ты, наконец, сменишь работу?

— Так далеко я ещё не заходил, — отвечаю.

— А вот стоило бы. Если она сама делает предложение, говорю тебе, она точно ждёт какого-то шага и от тебя.

Глаза Криса округляются.

— Погоди, — говорит он, — а она случаем не беременна?

А это хороший вопрос, почему я сам не догадался подумать об этом? Помню, как Кэтрин упоминала о каких-то там таблетках, которые она принимает, но эта адская смесь из химии и женской анатомии так запудрила мне мозги, что я ни черта не понял из этой спонтанной лекции по контрацепции. Ясно только одно: становиться матерью в ближайшее время она не собирается. От себя добавлю, что на роль человека, который должен её обрюхатить, она бы вряд ли выбрала именно меня. И этому обстоятельству я рад.

— Она не беременна, поверь мне, — говорю.

Крис выдыхает:

— Слава богу. Иначе бы мне пришлось тебя убить, стань ты отцом быстрее меня.

— Так она любит тебя, так? — не успокаивается Дэвид.

— Она что?

— Ты слышал.

— Не любит она меня.

— А ты? Ты её любишь?

Я трясу головой. Аппетит совсем пропал.

— Тогда не понимаю, зачем жениться, если вы оба не влюблены?

— Я в душе не ебу, — говорю.

— Я её плохо знаю, — говорит Крис, — но мне не кажется, что она настолько отчаянно стремиться пойти под венец, чтобы предлагать это тебе. Тут явно что-то не так.

Я допиваю кофе.

— Так и что вы хотите сказать? — спрашиваю.

Дэвид качает головой, отодвигает в сторону тарелку с гамбургером и чуть подаётся вперёд.

— Мы хотим сказать, — говорит он, — что она определённо что-то от тебя хочет. Точнее, от этого брака.

— Например, что?

Он пожимает плечами.

— Я могу лишь предположить, что у неё есть какой-то конкретный план. Вполне возможно, это будет фиктивный брак.

— Ты серьёзно? — смеюсь я. — На кой чёрт? Я же не иммигрант какой-нить, мне не нужно гражданство.

Крис хлопает себя ладонью по лицу.

— Подумай об этом, дружище, — продолжает Дэвид. — Она явно что-то замышляет, и это может быть не в твоих интересах. Будь осторожен с этим.

— Не-е, не думаю, — говорю я. — Нет, ты, конечно, может быть и прав, но я уверен, что завтра она передумает или просто забудет об этом.

— Уверен?

— Нет. Но с другой стороны, она была довольно серьёзна, рассуждая об этом. Я просто…

— Так спроси её об этом.

— Не знаю, — говорю. — Может быть, так и сделаю. Но не понимаю, почему вообще я должен её о чём-то спрашивать?

— Давайте предположим, — Дэвид кладет локти на стол. — Она не беременна, вы оба не любите друг друга, и она знает, что ты со своей дерьмовой работой не можешь обеспечить ей нормальную жизнь. Вы просто друзья, или кто вы там друг для друга, я не знаю, но она сделала тебе предложение. Значит, у неё есть на то причина.

— Да это даже толком предложением не назвать! — вдруг повышаю я голос. — Чёрт, парни, что за херня?

— Но ты же зачем-то нам об этом рассказывал, — говорит Крис. — Ты хотел услышать наше мнение, ты его получил.

— Ни хрена! Я хотел, чтобы вы просто меня поддержали. Ну типа, эй, ты не такой уж и плохой парень, кто-то тоже может тебя захотеть.

— Послушай, — Крис тычет в меня пальцем. — Просто послушай. Как мы поняли, твоя Катрин не так проста. А мы просто хотим, чтобы ты немного раскинул мозгами, прежде чем сказать свое «да.» Мы не хотим, чтобы ты попал в беду. Потому что это дерьмо незаконно. Понял?

Его рука опускается.

— Да, — добавляет Дэвид. — И ты должен узнать, чего она хочет.

Я не знаю, что еще сказать. Единственный звук, нарушающий наступившую тишину, — Крис, сосущий колу через пластиковую трубочку.

Дэвид встает и достает бумажник.

— В общем смотри сам, — наконец говорит он. — Тебе решать, приятель. Но помни о том, что мы тебе сказали.

— Да, я вас понял. Мы можем уже пойти?

— В любом случае, тебе следует все прояснить, брат, — добавляет Крис. — Потому что такой неудачник, как ты, может стать для нее легкой добычей.

— Ну вот, опять, — бормочу я и откидываюсь назад. — Ты мне не помогаешь, Крис.

— Именно это я и делаю.

— Не знаю, блин! Меня это мало волнует. Может вообще ничего не будет.

— А я бы хотел, чтобы это случилось, — вмешивается Дэвид. — Может быть, это наконец тебя к чему-нибудь подтолкнет.

Обед закончен и пора отправляться на подвиги. Именно так я называю своё бесцельное шатание по опасным для белых парней районам города. Мы расплачиваемся и выходим из закусочной. Я сыт и пока проблемы подождут. Дэвид и Крис садятся по машинам и уезжают по своим делам. Я остаюсь стоять на обочине. В кармане ещё есть кое-какие наличные, и я, плюнув на всё, понимаю, что неплохо бы их просто пропить.

Впереди у меня ещё один выходной. Полдня я уже потерял в этой душной закусочной с людьми, которые называют себя моими друзьями. Я чувствую, как меня наполняет обида на них. Помню, когда каждый из них сообщил мне о своём намерении жениться, я был искренне рад за каждого из них. А я всего лишь хотел помощи в виде конструктивного диалога, в результате которого сложится моё окончательное решение.

А с другой стороны, чего я должен был от них ожидать?

Они давно уже распланировали и расписали свою жизнь на годы вперёд и им нечему удивляться. Все их опасения теперь позади. Теперь самим можно иногда корректировать сценарий семейной жизни и всё будет в порядке. Например, Крис так часто говорит о том, как хочет детей, что кажется, его жена Вэл не поднимается с постели и сама не следит за своей овуляцией. Всем этим, наверняка, занимается Крис.

Завидую ли я друзьям и их статистическому счастью? Нет. Это обозначало бы конец честной дружбы.

Катрин не отвечает на звонки. Я пишу ей сообщение, что хочу её видеть, но ответа не приходит. Наверно, когда я буду достаточно пьян, надо попытаться ещё раз.

В баре негромко играет лёгкая музыка и по лицам некоторых посетителей можно догадаться, что они тут находятся со вчерашнего вечера. Барная стойка грязная и липкая. Подтягиваю к себе единственную пустую пепельницу и с удовольствием затягиваюсь. В этом месте я уже пару раз засветился, возможно, кто-то из персонала меня и запомнил.

Три шота появляются передо мной, я махом выпиваю первый. Так и есть, бармен узнаёт меня. Я делаю вид, что не помню его.

— Ты редко тут бываешь, приятель. Как дела? Случилось что-нибудь?

— Настроение ни к чёрту, — отмахиваюсь я.

Зачем тебе знать, что я хочу и чувствую? Я сам этого не знаю. Не старайся, я всё равно не оставлю тебе чаевых. Я снова звоню Катрин, она всё так же молчит. После первых трёх шотов я хочу послать её к чёрту, но увидеть её я хочу ещё сильнее. Она умеет облегчать мои муки мозговой активности.

Катрин объявляется только спустя два часа моего тупого просиживания в баре. Я пьян и мне не стыдно признаться, что я испытываю некое облегчение, когда её номер высвечивается на моём телефоне.

— Привет, Рен, — говорит она своим ровным голосом.

— Привет, Кат.

— Привет. Я увидела пять твоих пропущенных. Извини, но не могла позвонить или ответить раньше. Ты чего-то хотел?

— Да, — говорю, я — хочу, чтоб ты забрала меня отсюда.

— Откуда?

— Эмм. Я сейчас в баре… — пытаюсь вспомнить название.

— Что случилось?

— Я сегодня немного повздорил с Крисом и Дэвидом, в чём, кстати, виновата ты.

— Очень интересно. Чего ты хотел?

— Мне надо тебя увидеть. Ты ждёшь от меня ответа, а я туплю.

— Я жду от тебя ответа? О чём ты? — она говорит это так уверенно. — Ты где?

Спрашиваю у бармена адрес. Диктую ей.

Ещё через тридцать минут она уже расплачивается за меня в баре и тащит к себе в машину, которую она специально для этого экспроприировала у тётушки. Катрин спокойна и холодна. Мой пьяный вид её нисколько не смущает и, кажется, она была готова к этому. В машине меня начинает немного укачивать, я держусь изо всех сил.

— Так на что ты там мне хотел ответить? — спрашивает она, когда мы сворачиваем на Темпл-стрит. Это не дорога к моему дому. На всякий случай я уточняю:

— Мы едем к тебе?

— Да.

— Раз такое дело, предлагаю сначала заехать за выпивкой. Я бы выпил ещё.

— Уверен? Может, тебе притормозить?

Я ничего не отвечаю.

— Ну ладно, — сдаётся она.

Откидываю сидение немного назад и провожаю её взглядом до входа в магазин алкоголя. У неё, помимо всего прочего, ещё и красивая походка. Из магазина она возвращается с пакетом, в котором помимо бутылки недешевого виски лежит что-то из еды и пачка презервативов. Вечер обещает быть богатым на развлечения, если это всё, конечно, не предназначено для кого-то другого.

Сегодня тётя Катрин работает в ночную смену, но мне всё равно, даже если бы она была дома, поэтому, когда мы заходим в квартиру я громко рыгаю. Потом я сразу падаю на кровать в комнате Катрин. У неё просторная квартира, обставлена довольно скромно, но со вкусом и я бы даже сказал, что мне здесь уютно.

Она наливает нам выпить, добавляет туда много льда и отправляется готовить ужин. Я слышу, как она гремит посудой и стучит ножами по разделочной доске. Скоро квартиру наполняет запах печеного картофеля с луком и грибами. Я потягиваю виски и смотрю музыкальный канал, где мелькают скучные клипы, я не обращаю на них никакого внимания. Все мои мысли сейчас обращены к тому, как лучше начать разговор с Катрин. В пьяную голову лезет всякая бестолковая хрень, за которой я просто не поспеваю следить.

Резкий удар по лицу возвращает меня к реальности. Я слегка задремал, безразлично пялясь в экран. Быстро просыпаюсь и пытаюсь скинуть Катрин, которая уже пристроилась на меня сверху. В ответ она начинает резко стягивать с меня штаны и носки. Я все ещё не протрезвел полностью, поэтому не сопротивляюсь. Снимает с меня футболку, и я остаюсь в одних трусах. Всё это время она не произносит ни слова, но почему-то хитро улыбается. Это начинает раздражать.

— Какого чёрта ты хочешь? — бормочу я.

— Не ной давай. Потерпи, — Катрин выходит из комнаты, но уже через полминуты возвращается. — Ты должен пойти со мной.

Я, пытаясь побороть сонливость, встаю с кровати и иду за ней в коридор.

— Куда?

— У меня уже почти готов ужин. Иди в душ, или останешься голодным, — говорит она и силой толкает меня в открытую дверь ванной комнаты.

— Я не хочу сейчас мокнуть.

Катрин вплотную прижимается ко мне, её рука оказывается у меня между ног.

— Ладно, сдаюсь, — говорю я, подняв руки вверх, — но ты меня разозлила.

Катрин хохочет.

— Это мы ещё посмотрим, — говорит она и бросает мне жёсткое полотенце. — Приступай.

Струи воды впиваются мне в кожу как тяжёлые иглы, но вскоре я привыкаю к этому и даже испытываю лёгкое облегчение. Я задерживаюсь в душе дольше обычного, в тайне надеясь, что она осмелится присоединиться ко мне. Этого не происходит и, немного разочаровавшись, я выхожу, обернувшись в полотенце. Меня встречает приятный полумрак, запах восточных благовоний и еды. На самом деле, я не сильно голоден, но иду в гостиную, наивно полагая, что Катрин ждёт меня там. В гостиной из освещения горит только ночник и играет лёгкая музыка, которую легко можно принять за саундтрэк к какой-нибудь старой романтической комедии. Я окликаю Катрин, и она откуда-то из коридора говорит пройти в гостиную. Послушно прохожу в комнату и вижу маленькую сервировочную тележку. На ней тарелка с едой, немного фруктов и початая бутылка виски.

Наливаю себе стакан и сажусь на кровать. Я не хочу уже трезветь. Надо ещё больше алкоголя влить в себя, иначе завтрашний день будет смертельно скучным.

В комнату входит Катрин. Она полностью обнажена и это только сильнее меня опьяняет.

— Боже, кто-нибудь ущипните меня. Я снова сплю и мне снится эротический сон?

— Заткнись и налей мне выпить, — строго говорит она.

— Ага, я всё понял. Тогда играем по твоим правилам, — я наливаю ей виски и бросаю туда три кубика льда.

Она подходит ближе, целует меня в лоб и садится на пол возле тележки с едой.

— Да, сыграем в Адама и Еву, — говорит Катрин и хлопает по подушке рядом с собой. — Садись ближе.

Сажусь совсем близко к ней.

— И за какие же грехи, интересно, нас ждёт изгнание из рая? — спрашиваю я.

От неё исходит естественный аромат сексуально настроенной женщины. Такой мягкий и чистый, кажется, он заполняет собой всю комнату. Она стягивает с меня полотенце, и теперь мы оба, голые, сидим на полу и едим фрукты, картофель с луком и грибами и запиваем настоящим шотландским виски двенадцатилетней выдержки. Я забываю о том, что хотел серьёзно поговорить с Катрин о её предложении и о её возможном плане — так сильно меня умиляет эта дешёвая романтика. К тому же, сейчас этот разговор кажется неуместным, а момент, который устроила Катрин, кажется вечным. Поэтому, наверное, не зачем всё портить.

Но, видно, его величество случай решает иначе.

— Так о чём ты хотел со мной поговорить? — спрашивает Катрин.

Я несколько секунд не решаюсь открыть рот. Делаю вид, что тщательно прожевываю пищу.

— Рен.

— Да, — протягиваю я, — хотел, но думаю, сейчас не стоит портить вечер тупыми разборками.

Брови Катрин приподнимаются вверх от удивления.

— Так значит, предполагалось, что это будут разборки?

— Что ты, нет.

— Ну раз уж начал, — ­­­продолжай. Обещаю, что я не обижусь.

— У меня и в планах не было обижать тебя, Кат, — говорю я и делаю большой глоток виски. — Просто я тут немного размышлял о твоём предложении и у меня возник ряд вопросов.

— Я тебя слушаю.

— Если быть точным, вопрос у меня всего один, — продолжаю я. — Мне любопытно, что за этим стоит. Наверняка, есть какой-то план. Ну, просто пожениться было бы слишком просто для тебя. То есть, скорее всего….

— То есть, ты хочешь скачать, я предлагаю тебе пожениться фиктивно? — перебивает меня Катрин и в её голосе проскальзывает огорчение.

— Спасибо, Кат. Сам бы я не решился так сказать, — моя улыбка смотрится тупо и не к месту.

Она не сводит с меня взгляд, её обнажённая грудь вздымается и плавно опускается, она пытается дышать ровнее. Затем она залпом осушает свой стакан и выходит из комнаты. Через минуту возвращается, на ней уже нижнее бельё, совсем не эротичное, скорее это похоже на пижаму. Дурной знак. Я машинально накидываю полотенце обратно на себя. Возбуждение постепенно спадает. Катрин закуривает сигарету, делает пару затяжек и отдаёт её мне.

Она садится напротив меня.

— Ну, хорошо, — наконец говорит Катрин, — ты прав. Я не была до конца честна с тобой. Но прежде, чем я расскажу, ты должен мне ответить на вопрос.

— Всё, что угодно.

— Ты уже принял решение?

Я пожимаю плечами и невольно отвожу взгляд.

— Хорошо, — говорит Катрин, — скажи хотя бы, ты больше склоняешься в сторону «да» или в сторону «нет»?

И это тоже сложный для меня вопрос.

— Да не знаю я, Кат. Бывает, когда я не вижу в этом ничего плохого, но иногда мне это кажется таким бредом, что я не понимаю, как ты вообще до такого додумалась.

— Что тебе не нравится?

— Сама посуди, Кат. У меня сейчас откровенно дерьмовое положение, не уверен, что эта затея меня спасёт. Это скорее сделает ситуацию ещё хуже. Я, конечно, не люблю тонуть один, но я не настолько мудак, чтобы тащить за собой того, кто мне хоть как-то дорог.

Катрин продолжает смотреть на меня в упор. Мне кажется, что в глазах у неё поблескивают слёзы.

— Но вот, что я тебе скажу точно, — внезапно для самого себя говорю я, — даже, если я и соглашусь, мне абсолютно наплевать, фиктивный это будет брак или нет. Мне просто нужно было узнать, стоит ли за этим что-нибудь кроме простого желания угодить твоей мёртвой матери.

Теперь Катрин смотрит на меня, она словно не решается что-то сказать.

Я докуриваю сигарету и наливаю себе очередной стакан виски. Сейчас я почему-то совсем не пьянею.

— Это правда? — спрашивает Катрин

— Да, — киваю я.

— Не знаю, почему я хотела от тебя это скрыть, но ты, действительно должен это знать, раз я предлагаю тебе пойти на такой шаг.

Она запускает руки в свои волосы.

— Две недели назад я встречалась с маминым нотариусом, и он открыл мне ещё одно условие её завещания. Дело в том, что там, оказывается, есть новые тонкости, о которых я раньше не знала. И это одно из желаний мамы.

Катрин выдерживает паузу, я вижу, что ей трудно говорить об этом.

Она продолжает:

— Когда мамы не стало, мне достались кое-какие её сбережения, в том числе и эта квартира. Но, как оказалось, это было не всё. У мамы есть целое состояние. И это состояние должно перейти ко мне не раньше, чем мне исполнится двадцать пять. А для получения этого наследства есть следующее условие, — я должна быть замужем.

— Интересно, а в завещании случайно не оговаривалось, кем должен быть твой муж? — не без сомнения спрашиваю я.

— Нет.

— Хм, я всегда подозревал, что твоя мать не лишена странностей.

— Это уж точно. Для меня самой это было довольно неожиданно и, тем более, непонятно. Но я ничего не могу с этим поделать. Я видела бумаги, подписанные мамой, где всё именно так и написано. Ошибки никакой быть не может.

— Я понял, — говорю я, — поженимся, ты получишь своё наследство, а дальше можем развестись.

Катрин криво улыбается и кивает.

— В общем, да, — подтверждает она. — Но я всё равно считаю, что это может изменить твою жизнь.

Я улыбаюсь.

— Да. После того, как окажусь в тюрьме за мошенничество с фиктивным браком.

— Ну об этом можешь даже не переживать. Видишь ли, мы не делаем ничего незаконного.

— Ну не знаю.

— И кстати о документах. Об этом тоже не беспокойся. Всё будет сделано, я оплачу все пошлины. Всё, что тебе нужно сделать, это явиться в офис окружного секретаря-регистратора и получить разрешение на брак.

После небольшой паузы, я говорю:

— Знаешь, я никогда не думал, что мною можно так изящно воспользоваться.

Катрин эта шутка не кажется смешной.

— Теперь, когда ты всё знаешь, ты можешь принять любое решение.

На самом деле, сейчас я не хочу принимать никаких решений. Я чувствую себя так, словно разрешилась какая-то непосильная задача, и волна облегчения прокатывается по всему моему телу.

— Так тому и быть, — говорю я и делаю глоток. Поднимаюсь с пола, сбрасывая с себя полотенце. — Я принимаю решение заняться любовью со своей милой подругой. Возражения не принимаются.

Катрин наконец-то снова смеётся.

Утром следующего дня я звоню ей и даю ей своё согласие. Пусть хоть кому-то повезет, и я готов этому поспособствовать. А ведь я даже не узнал, о каком именно состоянии идёт речь. Я догадываюсь, что не должен этого знать, пока Катрин сама не решит поставить меня в известность. Конечно, как человек находящийся в нужде я могу просить своей доли, но это не даст мне спокойно спать.

Меньше всего я хочу опускаться до чего-то подобного.

4

Мой прошлый разговор с Вейгом и Стивом, кажется, возымел эффект и мне дают что-то типа премии. Это выглядит как жалкая подачка, но я очень рад этим деньгам. Я прекрасно понимаю, что это ненадолго, — я раздам кое-какие долги, расплачусь за квартиру, и у меня останется ещё несколько сотен. Так что, в принципе, я смогу протянуть ещё недели две. Это будут хорошие дни, когда я смогу не думать о деньгах в моём кармане и смогу больше сосредоточиться на работе.

Про разговор о моей новой должности пока ничего не слышно. Забегая вперёд, я представляю, что Стиву теперь постоянно придётся так просить за меня или мне самому нужно будет напрячься и выпросить премиальные. И это не сможет продолжаться долго.

А пока я хочу отдохнуть от тяжёлых мыслей. Я снова смогу сам купить себе выпивки. Сегодня я могу это себе позволить. Купить нормальной еды. Уже жду, когда отправлюсь в супермаркет и почувствую себя полноценным членом этой человеческой массы, тратящей деньги.

Так хочется сделать всё самому. Собственно, и праздновать я буду сам. Один. Не хочу ни с кем делить своё недолгое счастье. Даже с Катрин.

Но не всегда всё выходит так, как мы планируем. Вечером раздаётся звонок моего сотового. Это мой старший брат. Кажется, мало, что может сейчас испортить мне настроение, а редкие разговоры с братом могут легко вогнать меня в уныние. Мы очень редко видимся и ещё реже созваниваемся, поэтому я несколько удивлён его внезапному появлению в моей новой жизни. Мы с ним никогда особо не враждовали и до некоторых пор даже были очень близки.

Мне едва исполнилось восемнадцать лет, когда из госпиталя позвонили и сообщили, что у отца, который попал туда после второго инфаркта, ночью случился ещё один приступ. Мы с братом сразу отправились в госпиталь и провели там несколько часов, пока врачи боролись за его жизнь, пытаясь вновь заставить его сердце работать. Но его сердце остановилось и больше не поддавалось никакой врачебной магии. Отец был уже мёртв, когда мы сидели в зале ожидания и молились без слов.

Мы остались вдвоём, и с тех пор что-то словно надломилось в наших отношениях. Мы не стали ненавидеть и уж тем более винить друг друга в смерти отца. Мы просто отдалились, каждый заперся в своей скорби, боясь нарушить идиллию своего горя. Папа был единственным связующим звеном, которое держало нас с братом вместе долгие годы, несмотря на все разочарования и обиды, которые мы без труда ему доставляли. Не удивительно, что, в конце концов, его сердце не выдержало. Я почти не навещал его, когда он попал в госпиталь второй раз с очередным инфарктом. Я думал, раз он выкарабкался однажды, то сможет это сделать и ещё раз. Но я был не прав и это самая большая ошибка в моей жизни, которую я, наверно, никогда не смогу себе простить и забыть. Я и не хочу забывать.

Если у человека в жизни есть рана, которая постоянно болит, это становится самым верным стимулом не допустить появления ещё одной такой раны. Пусть эта рана кровоточит. Пока это не смертельно, с этим можно жить, периодически меняя повязку. Пусть эта боль никогда не даёт о себе забыть. На её фоне всё остальное будет казаться всего лишь жалким укусом какого-нибудь мелкого насекомого. Этому нас тоже учил наш отец.

Мы с братом были плохими учениками.

Однако Даниэль — так зовут моего брата — смог сделать так, чтобы Роман Таневский, наш отец, им гордился. У брата своя адвокатская контора. Это приносит ему стабильный годовой доход и постоянные семейные разборки.

Так уж сложилось, что того, что было у брата, никогда не было у меня и наоборот; так мне в большой, а брату в меньшей степени везло в отношениях с женским полом, а брату больше везло в денежных вопросах. И как мы с ним не старались изменить это проклятье в стили Вуду, у нас ничего не получалось. Брат был женат уже дважды. Сейчас у него третий брак и он уже близок к той стадии, когда о нём говорят «трещит по швам». Согласитесь, назвать это везением можно с большой натяжкой. Я же, наоборот, всегда хорошо ладил с противоположным полом. Из этого, правда, ничего серьёзного пока не вышло, но в таких делах спешка может быть довольно губительным фактором и мой брат живой тому пример. Мне спешить некуда. В отличие от своего старшего сородича, я финансово зависим от множества обстоятельств и это не прибавляет мне смелости сделать из моего везения нечто социально правильное, то есть жениться. Исключением не являются и новые события, связанные с Катрин, в которых я так же, никак не затронут финансово. Это не делает из меня крутого парня.

Брат говорит, что соскучился и хочет увидеться сегодня. Я милостиво приглашаю его посетить мою скромную обитель, благо все необходимые расслабляющие вещества для этого уже имеются.

— Скоро буду, — говорит брат.

Через час мы уже курим, закидываем в себя какую-то еду, запиваем всё это сангрией и смотрим очень популярный и дико пошлый сериал по кабельному телевидению.

Странно, но сегодня я рад видеть Даниэля и его присутствие нисколько меня не раздражает. Оно даже придаёт мне сил. Мне так о многом надо рассказать ему. Я почти забыл, что он единственный родной мне человек в этом забытом всеми небесными силами городе.

Мы пьём сангрию сегодня.

Я рассказываю ему о том, что, возможно, скоро женюсь на Катрин, о том, что это фиктивный брак и о причинах, по которым это нужно Катрин.

— Ты же знаешь, что это дерьмо незаконно, так?

— Я сейчас разговариваю со своим старшим братом, а не с юристом, — говорю я.

— Да, но всё равно.

— Я это всё знаю, Дан. Но фиктивность этого брака сама по себе фиктивна.

— Ну, если вы оба соответствуете всем требованиям штата, то никаких проблем возникнуть не должно. Но юристы её матери могут захотеть тебя проверить тебя. Так что придётся ещё доказывать правдоподобность вашего брака.

— Так, ладно, брат. Тогда прикинем. Мы оба совершеннолетние, оба являемся гражданами, не являемся родственниками и со вчерашнего дня это брак по обоюдному согласию.

Катрин никогда особо не нравилась Даниэлю, но мой брат не из тех, кто будет предвзято относиться ко всем, кто по каким-либо причинам им не симпатичен. Тем больше, он не собирается мне навязывать своё видение ситуации. Как юрист, он предлагает помощь в составлении и проверки всех документов по завещанию и по брачному договору.

— Ты опять поругался с Ким? — я решаю перевести все стрелки на брата.

— С чего ты взял?

— Когда ты последний раз был тут просто так?

— Хороший аргумент, но нет.

— И что с ней не так?

Он устало разводит руками.

— Всё немного сложнее, чем кажется.

— Не расскажешь?

— Ну, — вздыхает он, — взять хотя бы то, что он полностью пытается контролировать все мои расходы и приходы. Этого мало?

— Наверно.

— Говорю тебе, она пытается вытрясти из меня всё до последнего пенни. Кажется, деньги — это всё, о чём она думает. А сама она между прочим так и не работает.

— И что подсказывает тебе твой опыт?

— А ничего, — говорит он с натянутой улыбкой. — А кроме того, она всё реже позволяет мне видеться с дочерью. А ты знаешь, что это худшее, что может сделать женщина.

У Даниэля есть дочь от первого брака. Моя прекрасная и любимая племянница Кэрри.

— Ты уж извини, брат, что тебе приходится это выслушивать.

Я хлопаю его по плечу и делаю глоток сангрии.

— Для этого ты здесь, брат.

— Знаешь, я со всяким могу смириться, но это всё просто выводит меня из себя. Я никогда ей сильно ни в чём не отказывал, хотя мы знавали и не лучшие времена, когда мне наверно стоило её притормаживать. Но сейчас это просто какой-то ахтунг.

— Отправь её обратно в Лос-Анджелес. Обратно к шесту, в чём проблема?

— Проще её пристрелить, если честно. Я сто раз предупреждал её, что подам на развод, но она тут же превращается в пушистую и ласковую собачонку. Блядь. А проходит всего два дня, и она опять находит какую-то ерунду, как повод для ругани.

— Может это у неё болезнь какая?

Я знаю, что брат со мной не согласится.

— Шутишь, да? Какая к чёрту болезнь? — взрывается Даниэль. — Болезнь, ага. Шопофрения и бабкомания. Плюс к этому мозгодолбофилия! Вот и все её болезни. Тут медицина бессильна.

— Ну, ты же всё-таки юрист, — говорю я, пытаясь звучать, как можно убедительнее, — есть же какие-то дыры в законе, в вашем брачном договоре или как там у вас, я не знаю.

Брат на минуту замолкает и уходит в глубокую задумчивость. Я наливаю себе ещё сангрии и делаю неутешительные выводы, что брат всё ещё что-то испытывает к своей супруге. Будет просто отвратительно, если это любовь.

— Есть, — говорит брат, — но дело в другом. Видишь ли, брак, — это очень странная штука, брат. Ты женишься, чтобы заботиться и защищать женщину, которую любишь, но в конечном счёте оказываешься сам защищённым меньше, чем чёртов кролик в шляпе фокусника.

Я усмехаюсь.

— И самое ужасное, что ты постоянно ловишь себя на мысли, что ты будешь делать, когда всё закончится. Что если однажды ты проснёшься и осознаешь, что рядом никого больше нет.

— Ты пытаешься меня запугать или что?

Брат улыбается в ответ.

— Нет, просто у каждого брака свой путь к счастью. Я иногда рассуждаю, что если наш путь вот такой.

— Да уж, — говорю. — Каждый третий удачный.

— Согласен, иногда это очень смахивает на лотерею.

Я делаю ещё один глоток и пожимаю плечами.

— Брат, если хочешь узнать моё мнение, то этот брак не очень похож на призовой. Прости.

— Да всё порядке, — шмыгает носом Дан. — Я найду способ осадить эту кобылу, обещаю. Рано или поздно не выдержу и дам ей пинка. Единственный плюс этого брака — отсутствие детей. Таких же спиногрызов, как она я б не вытерпел. Я люблю детей и был бы счастлив, появись у меня ещё один ребёнок. Кэрри уже большая и ей не помешал бы брат или сестра, чтоб с ранних ногтей училась заботиться о ком-то кроме себя. А то потом вырастают такие кровососущие дуры, как, к примеру, её же мать.

Мы допиваем бутылку вина.

— Что ты думаешь делать дальше? — спрашивает Даниэль.

— Что?

— Ну, когда вы с Катрин поженитесь. Чем думаешь заниматься?

— А чем я ещё могу заниматься? Буду работать, как работал.

— То есть ни на какую часть наследства ты не претендуешь? — брат, словно пытается выпытать у меня признание.

Я говорю ему предельно честно, как есть. Самое последнее, что я сделаю в своей жизни, это стану обманывать собственного брата.

— А какое я имею право? Это деньги Кат и как она скажет, так и будет. Я, если честно, не хочу иметь с этим делом. Просто хочу ей помочь. Поженимся, уладим все юридические вопросы и разбежимся.

— А если не отпустит?

— Кто? Кат и не отпустит? Да ладно тебе. Она сама намекала на подобный расклад.

— Может это её хитрость? Не хочет тебя пугать раньше времени. А потом возьмет, да и не отпустит. И ты прилипнешь к чужим деньгам и будешь вечно находиться в состоянии, будто ты ей ещё и должен. Поверь моему горькому опыту, брат, женщины хитрее, чем кажутся.

Все снова оказываются умнее меня.

Сначала мои друзья посеяли во мне зерно сомнений, теперь мой собственный брат. Все хотят мне добра, а в итоге я опять пытаюсь найти во всём этом что-то негативное и начинаю невольно разгадывать якобы коварный план Катрин.

Да нет, Катрин не такая, думаю я про себя.

— Скажу тебе только вот что, Рен. Ни в коем случае не влюбляйся. Иначе будет всё так, как я тебе рассказал.

— Спасибо, конечно, но я думаю, что до этого не дойдёт. Ни до первого, ни до второго, — отшучиваюсь я и пытаюсь встать на ноги.

— Рано меня благодарить, — говорит мой брат, почёсывая затылок. — Вот когда вы дойдёте до стадии распада, тогда-то ты мне спасибо и скажешь, брат.

И только теперь я замечаю нечто странное. Я тянусь к руке брата и ещё выше задираю рукав его свитера. Он пытается одёрнуть руку, но я лишь сильнее в неё вцепляюсь.

— Что это, Данни?

— Что?

— Этот шрам, — говорю я. — Откуда он?

— А, это, — отмахивается он — разбил дома о раковину, случайно.

Он криво улыбается, из чего мне становится ясно, что он что-то недоговаривает.

— Брат, не ври, — говорю я, рассматривая рану, — Если б ты поранился о разбитую раковину, было бы несколько рваных краёв. А тут, один ровный порез, как будто тебя полоснули ножом или бритвой.

— Нечего рассказывать.

— Я не хочу думать о худшем. Уж лучше пусть это будет Ким. Это она?

— Да не обращай ты внимания. Обычная бытовая травма, всего-то.

Я с подозрением смотрю на Даниэля. Хоть мы и редко видимся, но никогда до этого брат мне не лгал и ничего от меня не скрывал. Возможно, он делает это из лучших побуждений, поэтому я больше ничего ему не говорю. Это его дело. Но я нутром чую, что это дело рук Ким.

5

В своей безысходности я стараюсь выглядеть более сильным и уверенным в себе. Страх? Комплексы? Несостоятельность? Трудно сказать точно. Любой риск мне кажется неоправданным и глупым. Наверно, поэтому я не предпринимаю никаких сознательных действий. Все размерить невозможно, и эта мысль меня тормозит.

Мне кажется, что все чего-то ждут от меня. Я сам жду от себя чуда, которое никогда не произойдёт, пока я буду жалеть себя и слепо верить в призрачный момент просветления. Если вы хоть раз давали себе зарок прям завтра начать жизнь с чистого листа, то вы поймёте, почему у меня ничего не меняется.

Ничего не меняется и дни всё так же проходят быстро и мимо.

Мне кажется, что все от меня чего-то ждут. Я не спрашиваю, чего именно. Наверное, боюсь ответа. За этим обязательно последует понимание того, что я не смогу оправдать чьих-то надежд и ожиданий. Или не захочу. Не из вредности. Скорее из инфантильности. Может, из понимания того, что детские пороки свойственны и взрослым, а исправлять их приходится уже совсем не по-детски. И приходится выбирать, что делать дальше. Пустить всё на поруки судьбы или ринуться в рискованное путешествие в мир новых ошибок. Выбор — это всегда ошибка. А ошибка, повторённая дважды — уже опыт. А в опыте наступления на одни и те же грабли сто раз к ряду нет прогресса.

Этот мир будет гореть в аду, пропитанный алкоголем и нефтью, осквернённый шлюхами и политиками, а такие личности, как я не пошевелят и пальцем, чтоб спастись. Когда в душе и в голове бардак, бардак вокруг кажется ничтожным и отходит на второй план.

И вот я стою один на пожарной лестнице, курю и, как иногда бывает, разговариваю сам с собой.

— Ты просераешь своё время, — говорю я себе.

Я и Тесс Поланд пьём кофе на обеденном перерыве в кафе, что через дорогу от нашего офисного здания. У неё длинные прямые рыжие волосы, собранные в хвост, чёрные очки в роговой оправе. На ней строгий тёмно-синий пиджак поверх белой блузки и светлые джинсы с горизонтальными прорезами обрамлёнными лохмотьями. Через них видно её бледную кожу.

Это её шестой месяц работы в нашей конторе в качестве финансового аналитика. Она ненавидит скучный офисный дресс-код, поэтому её деловые наряды часто разбавлены яркой вызывающей бижутерией. В целом, она мне нравится и для меня до сих пор остаётся загадкой, почему именно меня она выбрала в качестве своего приятеля.

Тесс не замужем, но у неё есть четырёхлетний сорванец, которого она не хочет делить с его вторым родителем. Я постоянно забываю, как зовут пацана. Пока Тесс трудится, с мальчуганом нянчатся её родители, у которых она, собственно, и живёт.

— Это охренеть, как удобно, — говорит Тесс, — сын всегда сыт и воспитан, старики его балуют. Я могу работать и устраивать свою личную жизнь. Можно не сплавлять ребёнка на выходные его отцу.

Я не знаю, сколько ей лет. Никогда не спрашивал.

— Вчера приходил этот козёл, — говорит Тесс, допивая свой кофе.

— Кто? — спрашиваю.

— Майкл. Отец Робина.

Точно. Робин. Её сына зовут Робином.

— Случилось что-нибудь необычное?

— Конечно, блядь, случилось, — говорит Тесс, — и всегда случается, когда этот урод появляется в жизни собственного сына. На сей раз хоть не пьяные пришёл, и то спасибо. Но воняло от него, я тебе скажу. Он провёл ночь в полиции. Избил какого-то бомжа на автобусной остановке. Ему, видите ли, не понравилась надпись на табличке бедного человека. Можешь это себе представить?

— Думаю, нет.

— А вонял он так, скажу я тебе, как будто он с этим же бомжем потом пил на брудершафт. А выглядел ещё хуже. Он принёс деньги для Робби. Этот герой спрятал их от копов у себя в трусах. Прикинь, боялся, что отнимут сокамерники или копы не вернут. Ты представляешь, как эти деньги потом пахли? Бедный Франклин ошалел, проведя ночь лицом к лицу с мошонкой это дебила.

— Вонючий выдался денёк, не так ли? — говорю.

— Тот ещё! — Тесс взмахивает руками. — Но и на этом дело не кончилось. Я еле выставила его за дверь. Робин в это время спал, а я не хотела, чтоб ребёнка спросонья шокировала такая картина. Так он начал распевать песни под окнами.

— Ну, мы и не в Каламазу, — пытаюсь сострить я, — пусть поёт.

Юмор, что называется, не доходит до аудитории.

— Хвала небесным силам, мои родители вовремя вернулись из магазина. Отец выкинул его с нашего двора и пригрозил вызвать копов. Тому явно не улыбалась перспектива опять торчать в участке, и он свалил. Обещал вернуться со своим адвокатом, мы мол, не даём ему видеться с сыном.

— Вы же не женаты, — говорю я.

— Ай, Рен, — ­ отмахивается Тесс. — ­­Он пробитый на всю голову. Ты знаешь, сколько он за свою жизнь перепробовал наркоты и бухла? Я благодарю Всевышнего, что Робби не родился дурачком каким-нибудь.

— Как ты вообще от такого родила?

Тесс вздыхает и опрокидывается на спинку кожаного дивана.

— Ошибки молодости, знаешь ли. Не хочу сейчас об этом. К тому же вряд ли тебе захочется слушать всю эту историю в подробностях.

Время обеда заканчивается, Тесс поднимается и направляется к выходу. Я продолжаю сидеть на месте.

— Ты идёшь? — спрашивает она, уже подтолкнув дверь.

Я качаю головой.

— Нет, — говорю, — я, пожалуй, ещё выпью кофе.

Левая бровь Тесс поднимается над оправой очков.

— Ты уверен?

Я машу ей рукой и закуриваю.

— Да. Ты иди. Всё нормально. Я скоро буду.

Она пожимает плечами и выходит. Заказываю себе ещё кофе. Я ведь теперь не подчиняюсь их правилам и вернусь с перерыва, когда захочу. Или вообще просижу здесь до следующего кофе брейка. Эта мысль меня немного утешает. Моё никому необъявленное бунтарство даёт мне немного свободы и независимости. Ещё несколько минут чтоб почувствовать себя хозяином положения. Я всё-таки возвращаюсь в офис через двадцать минут.

— Ты опаздываешь, — набрасывается на меня Стив.

— Так же, как вы опаздываете с моей новой должностью, — отвечаю я спокойно и сажусь за своё рабочее место.

Стив надувает ноздри.

— А ты нахал, — говорит он.

— Ну, уж что есть, то есть, — отвечаю я без лишнего напряжения в голосе. Стив какое-то время стоит за моей спиной и подбирает слова, которые смогут выразить всю суть моей неправоты.

Я включаю монитор, ввожу пароль от своей учётной записи.

Я знаю, что он не побежит жаловаться Вейгу. Ни сейчас, ни потом. Ведь в глазах Вейга это будет выглядеть так, будто Стив теряет свой авторитет в коллективе. Стив подходит ближе ко мне со спины и говорит:

— Ты бы осторожнее вёл себя, Рен.

— А что такое, Стиви? — безучастно спрашиваю.

— Ты уже который день ведёшь себя, будто ты тут на особых условиях.

— А разве не так?

— Глядя на тебя, другие тоже начнут вести себя слишком вольно.

— Боишься анархии? — спрашиваю я, зная, что он не ответит. — Но вообще-то я не на особых условиях, ты прав. Я вообще без условий…

— Знаешь, — говорит Стив сквозь сжатые зубы, — мне вся эта ситуация тоже не особо нравится, но и ты поверь мне. Я не могу прыгнуть выше головы. А твоё разъебайское поведение ставит под сомнение обсуждение другой должности.

— Ты легко можешь поставить меня на место, — говорю я. — Сделай так, чтобы Вейг согласился повысить меня хотя бы до менеджера, с добавкой к зарплате, и я тут же превращусь в послушную офисную овцу. — Я показушным образом стучу пальцами по клавиатуре и издаю звуки, имитирующие блеяние.

Живот Стива надувается, и он трясёт своей светлой курчавой гривой. Он вроде и находит моё поведение забавным, но должность не позволяет ему давать слабину.

— Ладно, — будто сдавшись, говорит Стив. — Бесполезно с тобой сейчас спорить. Работай. Постараемся вернуться к разговору ближе к концу рабочего дня. А лучше завтра.

— Ja woll mein Fuerer! — говорю я в спину уходящего Стива.

Конечно, с моей стороны это выглядит как наглость, так себя вести, но сейчас я просто по-глупому горд собой. Отчаянные времена требуют отчаянных мер.

На моём столе звонит рабочий телефон. На дисплее высвечивается номер Тесс. Дождавшись третьего звонка, я поднимаю трубку.

— Да, — говорю я, специально понизив голос.

— Ты это, можешь говорить сейчас? — спрашивает она.

— Могу. Что ты хотела?

— У меня есть к тебе одна просьба, ты просто не можешь мне отказать, — по голосу я слышу, что она улыбается. — Я хочу, чтобы ты немного поработал в эскорт услугах.

Я ухмыляюсь.

— Ты знаешь, сколько стоят мои услуги?

— Могу догадаться.

— Что ты ещё задумала? — мне в голову невольно приходят самые изощрённые представления о подобном виде услуг, — Звучит ни капли не заманчиво.

— Хорошо, — говорит Тесс, — мне тут кое-что нужно доделать, а буквально минут через десять я приду и всё расскажу.

— Договорились, — я кладу трубку.

Она появляется в моём кубике через десять минут. Стоит в проходе, её волосы уже распущены и огненными волнами спадают на её широкие плечи. Две верхние пуговицы её блузки расстегнуты, и я могу видеть ажурный край её белья. В руке у неё два бумажных стаканчика с кофе из автомата. Один она протягивает мне. Я с благодарностью принимаю кофе и делаю жадный глоток не боясь обжечься.

— Давай, выкладывай, — говорю я ей.

— Как только мы с тобой расстались после обеда, мне позвонил Майкл.

Я всем своим видом показываю, что пытаюсь вспомнить, кто такой Майкл. Кажется, я уже слышал это имя сегодня.

— Майкл, отец моего сына, — напоминает Тесс.

— И чего же вдруг понадобилось старине Майку? — спрашиваю я, делая ещё один глоток кофе.

— А как ты думаешь, чёрт возьми? Вчера ему не дали увидеться с сыном, он хочет попытать счастье ещё раз, сегодня. Но я так не хочу встречать его одна. Мне нужен кто-нибудь, чтоб сопровождал меня. Я выбрала тебя.

— Я весьма польщён, конечно, — говорю я, прикладывая руку к груди, — но есть одно но.

— Не парься, ничего сложного.

— Я не парюсь. Просто, Тесс, это не совсем эскорт услуги, — улыбаюсь я, иногда у неё случается подмена понятий.

— А что это?

Я пожимаю плечами.

— Больше похоже на услуги бодигарда.

— Да какая, к черту разница.

— Ну что ж, хорошо, — говорю. — И кем ты меня ему представишь?

— А это и не важно, — отмахивается Тесс. — Придумаем что-нибудь. На крайний случай прикинемся любовниками.

Я дважды польщён.

— На очень крайний случай, — протягиваю я, хитро ей подмигнув.

Тесс смеётся.

— Это как карта ляжет, — говорит она. — В общем, будем действовать по обстоятельствам. Важнее, чтоб ты смог в случае чего дать ему отпор. Он парень вспыльчивый. Бывает иногда. Но ты не бойся, ему достаточно одного удара, и он успокоится. Надеюсь, конечно, что до этого не дойдёт. Так вот, приедем, вытерпим этого индейца где-то с часик, останешься на ужин. Потом я отвезу тебя домой.

— А как на счёт твоих родителей?

— Они должны будут вернуться как раз к ужину. Может позже. Так что не факт, что ты их вообще застанешь. За моих стариков не переживай, они вполне адекватные люди. Если не будешь перегибать палку, то всё сложится крайне удачно.

Я киваю.

— И да, кстати, — на полном серьёзе говорит Тесс, — перед моими стариками изображать любовников не обязательно.

Выбрасывает в мусорное ведро пустой бумажный стаканчик и разворачивается, чтобы уйти.

— Погоди, блин! — кричу я ей в след. — Я ещё не сказал своё «да».

Она возвращается, широко улыбается и расстегивает ещё одну пуговицу на блузке. Высокие стенки моего кубического офиса не позволяют увидеть это никому кроме меня.

— Ещё б ты сказал нет, — говорит она почти шёпотом.

Теперь широко улыбаюсь я.

— А уговаривать ты умеешь, — сообщаю я ей. — Ладно. Когда отправляемся?

— Ну вот сразу после работы и поедем, — не задумываясь отвечает Тесс.

Я морщусь.

— Так сразу? Мне хотя бы душ принять.

— Примешь перед ужином, — быстро отвечает Тесс и уходит.

— Можно считать это свиданием, — говорю я сам себе как бы в шутку.

— Я всё слышу, — кричит она, уже удаляясь к своему месту. — Ни в коем случае, Рен, ни в коем случае.

Ровно в пять часов мы спускаемся на парковку и отыскиваем машину Тесс. Она вечно забывает, где припарковала свою синюю Хонду Интегра две тысячи первого года. Ещё около сорока минут в пути, и мы уже в Стерлинг Хайтс, сворачиваем на семнадцатую милю, по обе стороны которой, словно в одной шеренге выстраиваются симпатичные домики чем-то похожие друг на друга. В этой части города я люблю бывать меньше всего. Другие районы города меня прельщают не больше.

Всё очень просто — процентов десять этих милых и уютных домиков занимают так нелюбимые мной азиаты. Если к чернокожим мы все уже давно привыкли и относимся к ним как к чему-то устоявшемуся, то к китайцам, корейцам и вьетнамцам зачастую отношение как к чему-то отвратительно экзотическому. Уверен, мы и к этому скоро привыкнем.

Первая моя мысль, когда мы подъезжаем к дому Тесс и её родителей, что подобные районы всегда представлялись мне островками свободы и спокойствия. Размеренная и мирная жизнь в лучших традициях Догвилля, ограждённая от беспокойств и страхов центра, который давным-давно стал больше похож на рэперское гетто, чем на город. Здесь живут люди с достатком, возможно, чуть больше среднего, если такой вообще существует. Половину своих доходов они тратят на оплату кредитов, ипотеки и на учёбу детей в колледже. При этом они сохраняют, привычный для них, ритм жизни со всеми его праздниками и выездами к озеру на уик-энд.

Дом Тесс представляет собой одноэтажное строение с гаражом-пристройкой. Двор просторный и опрятный, очевидно, что миссис Поланд проводит не один час, убирая опавшие листья и подстригая цветочные кусты. В глубине двора я даже замечаю — а это нетрудно — несколько гипсовых статуэток животных примерно метр в высоту, расставленных без какого-либо определённого порядка. Большой надувной бассейн стоит слева от пристройки. Дом обделан горизонтальным сайдингом оливкового цвета. В одном из окон горит свет, что довольно необычно для такого времени суток.

Закрадывается мысль, что Майкл уже в доме. Тесс говорит, что это комната Робина, хотя моя версия тоже не исключена.

Машина останавливается возле ворот гаража, и мы выходим. Из дома к нам направляется молодая женщина лет тридцати. Я сразу понимаю, что это няня, которая присматривает за мальчиком в отсутствии взрослых. Возможно она и старше, но выглядит она неплохо. Трудно представить, какие такие жизненные обстоятельства заставили её подрабатывать няней в доме не то чтобы очень состоятельных людей. С её фигурой и, как мне кажется красивым лицом, она вполне могла бы сойти за ведущую прогноза погоды на пятом канале, как минимум.

— Это Рита, приглядывает иногда за малышом, — объясняет мне Тесс и обращается к ней, — как там Робин?

Я улыбаюсь собственной способности угадывать людей по первому взгляду. Но это просто удачное стечение обстоятельств.

— Спит, — отвечает Рита и подозрительно косится на меня. Видно, мужчина, приезжающий с Тесс домой, явление редкое. — Он сегодня на удивление спокойно себя вёл. Хорошо пообедал и совсем не доставлял мне хлопот.

Тесс протягивает ей две пятидесятидолларовые купюры.

— Это хорошо. Спасибо, Рита, — говорит она и жестом приглашает меня пройти за ней в дом.

Мне немного некомфортно — я вроде и гость, а вроде и любовник. Но, кем бы я ни являлся на самом деле, у меня появляется стойкое ощущение, что меня сегодня ждёт что-то более фееричное, чем просто разборка с бывшим партнёром Тесс. Внутренне весь сжимаюсь, сам не знаю отчего, и прохожу в дом. Типичный американский семейный дом со всеми его прелестями. Тут тебе и уйма фотографий из быта семьи почти на каждой стене, и стандартные обои с цветочно-геометрическим орнаментом, и классического стиля мебель. Пахнет в доме только что сваренным кофе. От этого запаха становится уютней.

Тесс уходит в туалет в другой конец дома, оставляя меня одного в коридоре. Комната, в которой горит свет, это комната Робина. Он крепко спит в своей детской кровати в форме гоночной машины, красного цвета. Парень любит засыпать при включенном свете. А ему уже четыре года, и он просто обязан уметь спокойно засыпать в темноте, полной чудовищ. Я предусмотрительно прикрываю дверь в его комнату и двигаюсь дальше, пока не слышу звук шагов позади себя.

— Эй, чувак, — я догадываюсь, кто это может быть. Голос скрипучий и резкий.

Я оборачиваюсь и тут же испытываю некое облегчение. Я-то ожидал увидеть какого-то здорового бугая со злобной миной, но то, что является моему взору, это обычный крендель с немного опухшими глазами, одетый как стереотипная рок-звезда, или как их там ещё называют. У него длинные вьющиеся светлые волосы, судя по всему крашенные, тёмная полоска неопрятной бороды от нижней губы, оба уха проколоты большими кольцами, в каждом по три штуки. На нём кожаная жилетка, накинутая на голое тело, и кожаные штаны на шнуровке зигзагом. Никогда бы не подумал, что рок звёзды могут щеголять по дому с дыркой на большом пальце правого носка.

— Мужик, я с тобой разговариваю, — повторяет он. — Чего замер-то?

Он подходит ко мне ближе. У него какая-то почти педерастическая походка, он словно пружинит при каждом шаге. Я замечаю, что он на пару дюймов ниже меня.

— Нет, — говорю я. Мне отчего-то вдруг делается весело.

— Дай-ка угадаю, — говорит он. — Ты, должно быть, новый бойфренд Тесс.

Он сжимает и разжимает два пальца правой руки, изображая кавычки. Я же пытаюсь держать в голове легенду, придуманную нами с Тесс по дороге.

— Да, это я, — отвечаю и приветственно улыбаюсь.

— Что ж, — говорит Майкл и склоняет голову на бок, как удивлённая собачонка, — Майкл Рикли.

Майкл Рикли сгибает руку в локте и открывает ладонь для рукопожатия. Теперь он похож на маленького динозаврика с короткими передними ручонками. Я пожимаю его руку. У него, однако, крепкое рукопожатие — я чувствую все его массивные кольца на пальцах.

— Ренард Таневский, — представляюсь я своим полным именем. — Можно просто Рен.

Наконец он делает несколько шагов от меня, и я с радостью выдыхаю. Не потому, что мне неловко, когда мужики вторгаются в моё личное пространство, тут дело в его алкогольного амбре. Ещё от него пахнет крепкими сигаретами.

— Играешь на чём-нибудь? — неожиданно спрашивает Майкл.

— Прости, что?

— Инструмент, — машет руками он. — На инструменте, говорю, играешь каком-нибудь?

— А, это, — говорю я. — Нет. А что?

— Если ты собираешься однажды заменить меня, — говорит Майкл, — я должен быть уверен, что мой мальчик попадёт в хорошие руки. Усекаешь? Я к тому, что ты должен будешь воспитать его так же, как бы его воспитывал я, его настоящий отец.

— Никто не собирается тебя заменять.

— Чувак, — протягивает он, — ты не врубаешься, что я тебе говорю.

— Я врубаюсь, — говорю. — Я просто хочу сказать, ты же не собираешься умирать, чтобы думать так.

— Конечно, не собираюсь, — морщится он.

— Ну вот и отлично.

— И что ты будешь делать с ним, когда вы с Тесс… Ну, ты понял.

— Я об этому ещё не думал.

— А ты вообще воспитывал когда-нибудь детей?

— Да у меня их как бы нет. Но думаю, я бы справился.

— Откуда вдруг такая уверенность, если ты никогда…

Разговор глухого со слепым. Я перебиваю его:

— Не хочу тебя огорчать, мужик, но не дави с этим. Серьёзно.

Уголки его губ опускаются вниз. Затем он как-то оценивающе оглядывает меня с головы до ног, а мне резко перестаёт всё это нравится.

— И как серьёзно у вас это?

— С Тесс?

— Угу, — мычит он, не сводя с меня глаз.

— Достаточно серьёзно, я думаю. У нас всё хорошо.

— И, я так понимаю, ты ещё ни разу не видел нашего с ней сына?

Я киваю головой.

— Не видел, — говорю. — Но я уверен, что Роберт, отличный мальчик.

— Робин! — вдруг вскрикивает он. — Моего сына зовут Робин. Робин Рикли.

Меня спасает появившаяся за его спиной Тесс. Волосы у неё снова уложены в пучок, очки она сняла. И ещё успела переодеться в более уютный, судя по всему, домашний наряд. На ней теперь тёмные короткие спортивные шорты с белыми лампасами. Чёрно-жёлтая майка с надписью: «Мичиган Вулверинс» и цифрой «четыре». Невольно вспоминаю Дариуса Морриса, когда-то игравшего под этим номером.

— Майкл, твою мать! — шипит она, — какого хера ты тут разорался под дверью Робби? Он, между прочим, спит.

Майкл разворачивает на одной ноге, как заправский солдат и двигается в сторону Тесс.

— Тесс, детка, — мило проговаривает он и пытается рукой коснуться её щеки. Та уклоняется с выражением полного отвращения на лице и встаёт рядом со мной.

— У вас тут всё в порядке, дорогой? — спрашивает она полушёпотом и берёт меня за руку.

— Да, вполне, — киваю я. — Мы, как видишь, уже познакомились.

— Теперь ты меня понимаешь, — говорит она.

— Тесс, — встревает Майкл, — этот упырь даже не знает, как зовут нашего сына.

— Это не повод так орать.

В его голосе столько жалости, что мне внезапно становится стыдно изображать любовника матери его ребёнка. Вслух я ничего не говорю.

— Какая тебе разница? — рычит Тесс. — Тебя-то тут точно не должно быть.

— Как какая разница? Это мой сын!

Мне становится немного обидно за него. Всё же мужскую солидарность никуда не денешь.

— Хорош орать!

— Он у себя в комнате? Спит? — быстро оживляется Майкл и срывается с места в сторону комнаты Робина. — Давай его разбудим прямо сейчас, я дико соскучился.

Тесс кидается к нему и останавливает на полпути неслабым шлепком по затылку. Он тихо вскрикивает и его длинные светлые волосы несильно лохматятся. Лицо принимает выражение преступника, пойманного с поличным.

— Куда ты, чёрт дери тебя в задницу, собрался? — всё тем же полушёпотом кричит Тесс. — Он сам уже скоро проснётся, потерпи.

Она сразу успокаивается, как будто ударить Майкла для неё всё равно, что вколоть себе дозу транквилизатора. Ровным голосом она говорит:

— Так и быть. Оставайся, пока он не встанет, и повидайтесь. Но потом тут же вали на хер. Только веди себя по-человечески, у меня всё-таки гости, — говорит она, кивая в мою сторону.

Я стою молча и мило улыбаюсь.

Лицо Майкла моментально светлеет и озаряется улыбкой, как у ребёнка, которому разрешили поиграть с игрушкой раньше, чем она будет подарена ему на Рождество.

— Хорошо, — быстро говорит он, — тогда пойдемте, сожрём чего-нибудь, а то у меня от твоего шлепка разыгрался аппетит.

Он чешет затылок и разворачивается, явно намереваясь направиться куда-нибудь в сторону кухни, но Тесс снова его останавливает.

— О, нет-нет — говорит она, — ужинать ты с нами не будешь.

— Тесс, — вступаю, наконец, я, — мне кажется, ты излишне строга к Майклу. Разреши нам хотя бы чего-нибудь выпить.

— Как же бесит, когда ты так напыщенно говоришь, — шепчет Тесс.

Тесс смотрит на нас обоих, она вот-вот готова закатить глаза. И всё же сдаётся.

— Ну ладно, — говорит она. — Только давайте уже быстрее свалим в гостиную.

Гостиная довольна большая. Немного лишней мебели в ней всё же присутствует, но для недолгих посиделок само то. Тут даже есть камин, что редкость для подобных домов. Большой плазменный телевизор висит на стене напротив широкого дивана. На противоположной от выхода из гостиной стены стоят, направленные лицом друг к другу два мягких кресла с ситцевыми накидками. На этих креслах мы с Майклом и устраиваемся. Рядом исполином стоит большой книжный шкаф со всем его обилием литературы разного калибра. Тесс приносит из кухни бутылку шато и три высоких бокала. Я помогаю ей открыть бутылку и разливаю вино по бокалам.

И тут, впервые за всё это время мне становится спокойно и уютно. И Майкл уже не кажется таким странным.

— Давайте, ребята, — говорит он, — расскажите мне, как вы познакомились.

Тесс украдкой смотрит на меня, слегка подмигивая и улыбаясь, мол, наша легенда ещё в силе.

— Тут вот какое дело, — начинаю я, — мы с Тесс работаем вместе, — здесь и правда лучше не выдумывать ничего лишнего, — а начали встречаться только пару месяцев назад, когда вместе были на конференции в Толедо. Так вот, представляешь, как мы были удивлены и возмущены, когда уже в гостинице выяснилось, что там они что-то перепутали и вместо двух одноместных номеров нам дали один номер…

— Для новобрачных, — добавляет Тесс.

— Прямо-таки для новобрачных?

— Да, именно — говорю я. — Мы целый час с ними спорили и ругались, но всё без толку. Все одноместные номера к тому моменту были уже заняты, и нам пришлось делить комнату целых две ночи.

— Рен первую ночь спал на кушетке, как собака, а потом каким-то образом оказался в одной постели со мной. Следующей ночью.

— Что значит каким-то образом, дорогая? — говорю я, пытаясь не переигрывать. — Мы тогда отмечали окончание этой грёбанной конференции и так набрались, что не заметили, как что-то между нами вспыхнуло…

— Да уж, вспыхнуло, — фыркает Тесс, — ты просто воспользовался положением и моим состоянием…

Я смотрю на неё скорчив лицо — это не по плану.

— Да ладно, шучу, — говорит Тесс и улыбается, — на самом деле был всего лишь поцелуй, но этого нам хватило, чтобы понять, что между нами что-то есть.

— Что-то определённое, — добавляю я.

Майкл, который слушал всё с непроницаемым видом, вдруг наклоняется и выкидывает вперёд левую руку с поднятым вверх указательным пальцем.

— Так у вас уже было? Это. — Спрашивает он совершенно спокойно.

Я понимаю, что эту часть мы с Тесс до конца не продумали, а стояло бы. Майкл так и сидит с вытянутой рукой и ждёт ответа.

— Нет, — Тесс качает головой, — не было.

Майкл снова разваливается в кресле.

— Ну, ты хотя бы видел её прелести, а, чувак? — спрашивает он на полном серьёзе.

Вопрос, что называется, не в бровь, а в глаз. Я не знаю, что ему ответить, но откровенно не могу сдержать похабной улыбки. Майкл, видно, как-то иначе воспринимает моё выражение лица.

— Согласись, друг, они у неё просто потрясающие, — он жадно облизывает губы и издаёт что-то типа сдавленного стона.

— Ты поганый извращенец, — бросает ему Тесс и закуривает.

— Почему сразу извращенец, детка? — говорит Майкл. — По-моему, всё естественно. Глупо было бы думать по-другому. Я ведь не первый день тебя знаю, Тесс.

Мне понемногу начинает нравиться, как далеко заходит этот фарс. Слова Майкла звучат не иначе, как реклама и возникает нестерпимое чувство посмотреть на грудь Тесс. Прямо сейчас. Но я, однако, воздерживаюсь и продолжаю молча улыбаться.

— Это здорово! — продолжает Майкл, — это очень здорово! Мне надо написать о вас песню, обязательно, — он начинает неистово размахивать в воздухе руками.

— Началось, — негромко произносит Тесс, закрывая лицо рукой.

— Вот, я уже придумал строчку куплета, зацените: «парень закрутил интрижку с мамой моего сынули, ну а я не против их романа, мне-то хули?»

Я давлюсь неудачным глотком вина, потому что чуть не смеюсь в голос.

— Вот, смотри, чуваку нравится, — говорит Майкл. — Определённо надо написать, это будет просто хит. Как там тебя?

— Рен, — напоминаю я.

— Рен и Тесс, — секундная пауза, — ни Бонни и Клайд, конечно, но тоже сойдёт.

И тут он вновь замирает на мгновение, смотрит куда-то поверх меня. От этого взгляда становится жутковато.

— А поцелуйтесь, — выйдя из ступора, говорит он. — Я хочу на вас посмотреть.

— Что? — почти в один голос спрашиваем мы с Тесс.

— Поцелуйтесь, говорю.

— Майкл, ты задолбал, — вздыхает Тесс.

— Вам надо поцеловаться. Ну, чтоб я убедился, что у вас это серьёзно.

Он ведёт себя так, как ведёт себя отец, который сейчас выдаёт свою дочь на поруки жениху.

— Твою ж мать, Майкл! Если ты сейчас же не прекратишь заниматься всякой хернёй, я заберу свои слова обратно и не разрешу тебе увидеться с Робби сегодня.

Но уже поздно.

В комнату, шаркая босыми ногами, входит мальчик в голубой пижаме, с растрёпанными светлыми, почти белыми волосами. Он потирает глаза и протяжно зевает. Наш разговор, явно, его разбудил.

— Робби, мальчик мой! — Майкл срывается с места, всё так же взмахивая руками, в один шаг настигает ребёнка и, подхватив его за подмышки. Поднимает над своей головой, затем крепко прижимает к себе. Робби не сопротивляется, а наоборот обхватывает своими маленькими ручками шею отца и приветственно целует его в небритую щёку.

Признаться, эта милая картина меня немного удивляет. Майкл совсем не такое чудовище, каким его выставляет Тесс. Я смотрю на неё, она опускает глаза в пол и тушит сигарету в пепельнице.

— О, Робби, ты не представляешь, как дико я соскучился! — лепечет Майкл, расцеловывая сына.

— Папа, — говорит Робби своим детским, только что проснувшимся голосом, — а ты сегодня надолго к нам? Может, останешься до завтра?

— Сынок, я не знаю, — теперь они оба вопросительно смотрят на Тесс. Да уж, эта женщина умеет управлять мужиками и держать их на том расстоянии, на котором ей надо. — Это зависит он расположение твоей мамочки, Робби.

Тесс смотрит на свои ноги. Я смотрю на Тесс.

— Хотя, знаешь, — говорит Майкл, — у меня есть замечательная идея.

— Какая, пап?

— Давай ты сегодня проведёшь вечер со мной. Но для этого нам придётся хорошо попросить вот эту строгую женщину, — Майкл показывает пальцем на Тесс.

Тесс смотрит сначала на меня, потом на них.

— Ни в коем случае! — кричит она. — Это на хрен исключено! С какого такого пня мне опять доверять тебе ребёнка?

Она протягивает руки к сыну.

— Робби, иди сюда.

Но Робби отворачивается от неё не выпуская из объятий шею отца. Он явно недоволен таким поворотом событий.

— Робби, — ещё настойчивее говорит Тесс, — иди ко мне.

— Но мы ведь в прошлый раз отлично провели с ним время, — говорит Майкл, опуская сына пол. — Робби, подтверди.

Мальчик быстро кивает головой в знак согласия.

— Но ты подрался с клоуном в парке! С каким-то сраным клоуном, Майкл!

Майкл негромко смеётся. У меня эта история тоже вызывает улыбку.

— Но зато было весело! — говорит Майкл и тормошит волосы, стоящего рядом сына.