Второй сын

Валькина икона

— Ты опять не помыл посуду, — грустно констатировала Валька. — Я же просила.

— Так война ж, — Пётр суетливо запихивал свадебный костюм в потертый рюкзак.

— И что? — подбоченилась Валька. — В говне будем сидеть по уши?

— Валь, — Пётр покосился в сторону окна. — Не обостряй.

— Здравствуйте, — громко ухнув прикладом автомата о дверь, в дом вошел здоровяк в камуфляже. — Убегаем?

— Не-е, — Пётр бросил рюкзак на пол. — В ополчение иду записываться.

— Правильно, — одобрил здоровяк. — Уважаю.

— Я те пойду, — Валька поднялась с табуретки. — Я те так пойду, что своих не узнаешь.

— Валь, — Пётр спрятался за спину здоровяка. — Постеснялась бы, здесь чужие люди, всё-таки.

— Где люди? — прищурилась Валя. — Ты откуда взялся такой гость?

— Местный я, — попятился здоровяк. — Из соседней области.

— А то ж, я по твоему акценту не слышу, из какой ты области, — Валя подняла табуретку, пристраивая ее половчее. — А ну, пошёл вон!

— Потише, мамаша, — здоровяк вышел в коридор. — Я ведь и шмальнуть могу.

— Дома у себя шмальнёшь, — Валька опустила табуретку. — А ты посуду иди мой.

— Да, помою я, — Пётр вышел в кухню.

— Вот, как тут жить? — Валька подняла взгляд на икону в углу. — Мужа чуть не забрали в ополчение, сын в нацгвардии воюет. Что скажешь? Молчишь. Ты скажи, когда это кончится? Мало тебе, в отечественную отца моего с братом забрал? Так ещё надо и сына с мужем? Тебе что, мужиков там не хватает? Стройку, что ль, великую затеял? Петька всю жизнь каменщиком отпахал и Витьку научил ремеслу. Работали, не воровали. В церковь я каждое воскресенье хожу, да ты ведь знаешь. А то, что соседке денег не одалживаю, так она всё равно всё пропьёт, шалава. Сердце у меня ноет последнее время, всё больше по ночам. Порой, так схватит, хоть кричи. А боюсь, чтоб Петьку не разбудить — устаёт он на стройке своей. Пить стал крепче. За сына переживает. Слушай, а давай мы с тобой договоримся — меня забери, а Витьку оставь, ему ж ещё детей рожать. Ну, в смысле, невесте его. Да, ты не смотри, что я старая. Я ещё ого-го, как могу — и на стройке подсобницей, и корову подоить.

— Валь, ты с кем там? — крикнул Пётр из кухни.

Миномётная мина, специфически подвывая, пробила соломенную крышу, деревянный потолок и воткнулась в пол, прямо возле Валькиных ног.

— Спасибо, тебе, — кивнула Валька иконе.

— Не разорвалась, — шёпотом крикнул Пётр, вбегая в комнату. — Бежим!

Поколение некст

— Сидишь?

— Сижу.

— На улицу сходил бы, что ли? Все глаза проглядишь скоро в свой компьютер.

— Зачем?

— В магазин.

— А что я там не видел?

— Это ты в холодильнике не видел. Пельмени, например.

— Не начинай, Маш.

— Я те начну щас. Так начну, что своих не узнаешь.

— Ой, напугала. Боюсь-боюсь.

— Ты что, выпил? А ну, дыхни.

— Имею право! Конец рабочей недели.

— Витька! Смотри у меня, допьешься до белочки.

***

— Витя-а! Маша-а! — воспитательница кричала от двери. — Ерофеев, Пичугина! На выход, родители пришли!

— Как мой-то кушал сегодня? А вы мама Машеньки? Витька мой прямо бредит ею, как с садика приходит, только об ей и слышим.

Наш ответ Чемберлену

— Грёбаные пиндосы, — озвучил сегодня шурин.

— Чем они-то тебе не угодили? — спросил я.

— Тупые, — зевнул он. — Живут за наш счет.

— Это как? — заинтересовался я.

— У нас все технологии украли, — продолжил он. — Вместе с мозгами.

— Ага, — согласился я. — И теперь у нас ни технологий, ни мозгов.

— Во-во, — подытожил он. — И президент у них — ниггер.

— Сегодня на Купавенском в пробке видел джип, — я отпил кофе из кружки. — Американский.

— И чё? — вяло отреагировал он. — Мало в Москве американских джипов?

— Такой, думаю, один, — я откинулся на спинку кресла, устраиваясь поудобней. — У него на заднем стекле были приклеены большие белые буквы «ОБАМА ЧМО».

— О! — восхитился шурин. — Молодца!

— Прикинь, — придвинулся я. — Где-то в центре Вашингтона ездит Лада Калина с симметричным ответом про нашего президента, а?

— Я ж говорю, — кивнул шурин. — Пиндосы грёбаные. И главное, только вы — евреи свалили, и мы зажили, как люди. На тебе — санкции.

Соседи с нашего двора

— Глаша, ты мои очки не видела? — Петрофанов пялился в немытое окно, выходящее в колодец питерского двора. — Гла-аш, ты слы-ишь?

В длинных коридорах коммуналки шелестело: «И-ишь, гла-ашь».

— Петрофанов! — скрипнула дверью Глаша. — Я же просила! Ну, сколько можно? Не кури в комнате!

— Меня сегодня вызывали в КГБ, — не оборачиваясь, буркнул Петрофанов. — По делу Гришакова.

— Петрофанов, — Глаша присела на кровать, прикрыв рот ладонью. — Ты же ни в чем не замешан? Или замешан?

— Глаш, — оторвался тот от унылого пейзажа. — На дворе семьдесят шестой год. Заметь, не тридцать седьмой.

— Смешно, — кивнула Глаша. — Можно подумать, что-то изменилось?

***

— Ну что там? — Валентина Петровна дернула мужа за рукав пижамы.

— Тише ты! — Михаил Андреевич оторвал ухо от банки, приставленной к стене соседской комнаты. — Он вводит ее в курс дела.

— Вводит он, — дернула плечом Валентина Петровна. — Ты все правильно написал?

— Да правильно, успокойся, — зашипел Михаил Андреевич. — И бумаги приложил, какие надо.

— Беспокоюсь я, — Валентина Петровна одернула юбку. — А вдруг их не выселят. Ирочке с мужем не всю жизнь в общаге-то.

— Ты куда? — Михаил Андреевич грозно затопорщил усы.

— Пойду спрошу, может, помочь чем, по-соседски, — Валентина Петровна вышла в коридор. — Глашенька, вы дома?

Серёга рассудит

Весной 82-го мы закончили школу. Мы — это я, Витька и Серёга. У Витьки был «дипломат» из крокодиловой кожи, привезенный отцом из зарубежной служебной командировки, а у меня — коллекция дефицитных виниловых дисков. У Серёги не было ничего, кроме вечно больной матери, трех младших сестер и непререкаемого авторитета в виде пятилетнего стажа занятий в секции бокса.

— Что твой дипломат? — кипятился я на Витькиной кухне. — Будешь дипломат крутить на проигрывателе, когда телку приведешь?

— Дипломат, конечно, не покрутишь, — прихлебывал чай из щербатой кружки Витька. — Но, чтобы телку привести, ее сначала «снять» надо. А с дипломатом оно как-то посолидней, чем с пластиночками под мышкой.

— Серёга рассудит, — хлопал я по столу ладонью.

— Ага, — соглашался Витька.

Мы звонили Серёге. Он долго дышал в трубку, а потом выдавал: «В дипломат можно сложить диски и идти снимать телок вдвоем. Но, лучше бы было подъехать к ним на новеньких Жигулях».

Первым Жигуль купил я. Витька долго копил и через отца выбил Волгу.

— Витька впереди, — рассуждал в трубку Серёга. — Но, лучше бы вы бизнесы свои пооткрывали. Там, говорят, секретарш можно завести…

Я открыл кооператив, а Витька ушел в райком комсомола.

— Витька проигрывает, — гундосил Серёга по громкой связи. — Секретарши своей нет, да и за границу еще не ездил.

Витька первым купил дом на Лазурном берегу. А я ездил по Москве на единственной пока Мазератти.

— Гоночная машина, конечно, круто, — ковырял вилкой в пасте Серёга. — Но, дом на берегу моря, да еще во Франции — это да! В общем, Витька вырывается вперед.

Когда я основал строительную компанию на Кипре, Витька прилетел ко мне на своем самолете вместе с Серёгой.

— Монументальненько освоил капитал, — язвил Серёга после третьего бокала вина. — И, главное, что получается — резиденцию какую пафосную выстроил на Пафосе — игра слов, понимаешь.

После трех часов совместной пьянки мы решили слетать с Витькой на его самолете в Москву за нашими одноклассницами, чтобы устроить, так сказать, вечер встречи выпускников. Серёгу не взяли — он уже перебрал. По дороге туда самолет попал в грозу и рухнул в море.

— Чё теперь? — Витька потрогал ладонью облако под собой.

— Отлетались, кажись, — огляделся я.

— А я, главное, только новую Теслу заказал, — вздохнул Витька. — Еще обкатать не успел.

— А я в следующем году планировал в космос полететь туристом, — парировал я.

— А я, — начал горячиться Витька. — Договорился в Кремле кабинет арендовать под офис.

— А меня выдвинули на Нобелевку, — парировал я. — За достижения мои.

— Во, ты гонишь, — восхитился Витька.

— Серёга объявится, рассудит, — успокоил я его.

Камаз «Желание»

— Давай еще этот посмотрим, — Саня остановился у забора. — Нравится?

— Не-а, — зевнула Ирка. — Рядом с дорогой, летом — пыль в окна, осенью — грязь.

— И что? — вспыхнул Саня. — Целый день проездили — и ничего! То у дороги тебе не нравится, то у реки.

— Я в лесу хочу участок, Санечка, — потянулась Ирка. — В настоящем.

— В лесу-у? — протянул Саня. — Дороже будет, наверняка, да и с газом проблема. Хотя, я б тоже не отказался.

«Да, не вопрос!» — громыхнул гром прямо над ними. КАМАЗ, не вписавшись в поворот, на полном ходу въехал в припаркованный на обочине автомобиль. И лежат теперь Саня с Иркой в одной могилке на родном деревенском кладбище под вековыми соснами.

Обед у мамы

— Чем ты думаешь? — мама в сердцах бросила половник в мойку. — Хотя, понятно чем. Конечно, ночная кукушка дневную перекукует.

— Мам, — Фёдор положил на хлеб кружок колбасы. — Я тут на досуге подумал…

— Подумал он, — мама поставила тарелку с грибным супом на стол. — Ешь. Небось, твоя-то не готовит?

— Знаешь, — Фёдор подул на суп в ложке. — Я создал свой бизнес и, заметь, немалый — работал, значит, головой. Дачу в Малаховке, если помнишь, выстроил с нуля сам — работал руками. Но лучшее, что я создал в жизни — это твой внук. А создавал я его чем? Вот так, как-то. Суп, кстати, очень вкусный.

Иркины рассветы