Первая всякая глупость
Мальчик лет шести шёл по берегу реки, собирая камешки и складывая их в целлофановый пакет. Он не просто так собирал, а выбирал. В пакете у него виднелись только светлые и интересной формы камешки. Каждый выбранный камешек малыш осматривал со всех сторон, промывал в реке, а затем бережно отправлял в пакет и счастливо улыбался.
Вдруг мальчик остановился и оглядел отдыхавших на берегу людей. Он, видимо, так увлёкся, что не заметил, как далеко ушёл по берегу. Развернувшись, малыш с плачем побежал в противоположную сторону.
А навстречу ему уже бежала мама, крича: «Максим! Максим! Я здесь!» Мама, подбежав, подхватила на руки плачущего ребёнка, а тот, не переставая рыдать, обхватил мамину шею и уткнулся лицом в её щёку. А мама гладила ребёнка и, прижимая к себе, всё повторяла: « Ну зачем же ты так далеко ушёл? Я так испугалась. Не плачь, ты нашёлся, мы нашлись…»
А камешки… Камешки малыш просто бросил на берегу.
Вторая всякая глупость
Кот по имени Подручный дремал на столе в кабинете участкового Никова, тот, включив настольную лампу, разбирался с бумагами из толстой папки. Кот знал, что работа эта долгая и с удовольствием пользовался этим временем, чтобы побыть поближе к своему хозяину, которого любил, понимал с полуслова и даже вёл себя более, чем отлично, лишь бы угодить хозяину. Может поэтому кот получил свою почти собачью кличку — Подручный.
Всё началось три года назад в такой же декабрьский день. Молодой лейтенант полиции Ников только что женился, у тёщи нашлись какие-то связи, и из области они втроём (Ников, его жена и тёща) переехали в город, купили тесную, но уютную квартирку, и Ников получил должность участкового инспектора и шикарный просторный кабинет с мебелью, оставшейся от прежнего участкового, ушедшего на пенсию. Мебель, конечно была старая, но такая добротная, что напоминала кабинет какого-то литературного детектива.
Во-первых, почти посередине кабинета стоял кожаный диван, такой удобный, широкий, упруго-мягкий и главное — кожаный. Диван был столь хорош, что жена и тёща, зашедшие посмотреть кабинет Никова, не раз порывались завести разговор с начальством Никова, чтоб забрать диван к себе домой, но Ников впервые прикрикнул на жену и тёщу, сказав, чтоб в рабочие дела его никогда более не лезли.
Во-вторых, в кабинете помимо длинного полированного письменного стола с двумя настольными лампами, четырёх удобнейших стульев, хорошего телевизора, стоял совершенно феноменальный шкаф. Феноменальность шкафа заключалась не только в том, что он был дубовым, хотя и старинным, но без единой царапины, а ещё шкаф был четырёхстворчатым, с массивными четырьмя дверцами, запиравшимися каждая на свой отдельный ключ. За одной из дверок находилась ещё одна потайная, которая вела к двери узкого коридорчика, выходившего на задний двор опорного пункта. Об этом не знало даже начальство, так как ежели просто открыть дверцу шкафа, то кроме полки для головных уборов, да перекладины с несколькими гардеробными плечиками, смотреть более не на что. А вот попасть на задний двор опорного пункта тоже можно было незамеченным. Поскольку сам опорный пункт располагался на первом этаже, то кабинет участкового — в полуподвальном помещении, спуститься к нему можно было по отдельной лесенке. За счёт этой разницы в пару метров высоты, через потайную дверку шкафа можно было выйти в неучтённое при обмерах ничейное помещение, в нём приподнять в потолке люк и оказаться в кладовой с ведрами, швабрами и прочим хозяйственным инвентарём. Поскольку ключ от кладовой всегда был у Никова, то ничего особенного не было в том, что его могли в очень редких случаях видеть выходящим из кладовой. Ну, а из кладовой по узкому коридорчику уже можно было выйти на задний двор опорного пункта.
Но на этом не заканчивается феноменальность шкафа. За двумя другими дверками располагались полки с документами. За ещё одной и последней полок не было и во всю высоту шкафа там стояли, свёрнутые в рулоны старые карты, внизу стояла плетёная большая корзина, а под ней в полу шкафа была квадратная дыра — пятьдесят на пятьдесят сантиметров. Вот через эту дыру кот Подручный и скрывался в шкафу, в корзине, в которую Ников положил подушку и плед. Кот, если приходили посетители в кабинет участкового, в момент скрывался под шкафом, а там уж — через дыру, улёгшись в корзине, отсыпался на славу. Выходил кот из своего убежища осторожно, сначала выпрыгивал из корзины на пол шкафа, затем — на пол кабинета, оттуда он внимательно осматривал кабинет и, если не замечал ничьих ног, кроме ног хозяина, свободно выходил, потягиваясь, из-под шкафа и разгуливал по кабинету, иногда запрыгивая на подоконник высокорасположенных окон и грелся на солнышке.
Итак, три года назад в такой же декабрьский день маленький котёнок замерзал на какой-то помойке, он уже и не мяукал и даже закрыл глаза, когда вдруг почувствовал как его взяли и понесли. Потом стало тепло, потом к его мордочке поднесли чуть тёплое молоко. И всё это время мужской голос говорил ему что-то ласковое. Котёнок смотрел на лицо разговаривавшего с ним человека и успокаивался. Потом пришли, громко хлопнув дверью и напустив холода, две женщины, они, увидев котёнка, кричали «нет, нет, никогда…» А мужской голос в просительных тонах едва был слышен среди крика…
Так котёнок и стал жить в кабинете Никова. Всё тот же любимый голос хозяина вот уже три года слышал Подручный.
И сейчас, сидя на письменном столе, кот, услышав редкое «так-так», сопровождавшееся перелистыванием страниц в папке с бумагами, приоткрывал глаза, с обожанием глядя на хозяина.
Коту вспомнились летние деньки, когда они с хозяином на машине ездили к реке на рыбалку. Они сидели вдвоём на пустынном берегу в тишине. Кот не отходил от Никова ни на шаг. Именно с самой первой рыбалки Ников и прозвал кота — Подручный. И уж первая рыбка всегда была для кота.
Из кабинета Ников выпускал гулять кота так, чтоб никто не видел. Кот всё очень быстро усвоил. Едва Ников, приходя на работу, появлялся у двери, как до этого прогуливавшийся кот хотя бы на соседнем пустыре и чутким слухом уловивший позвякивание ключей в руках хозяина, тотчас появлялся перед ним словно из ниоткуда, и они вместе входили в кабинет. Вернее, входил Ников, а кот, прижимаясь к стенам, перебежками, вбегал в открытую дверь кабинета.
Кот, заслышав шаги за дверью, в мгновение ока оказался под шкафом. Дверь в кабинет открылась, вошёл сослуживец Никова: «Бросай работу, служба! Сегодня пятница, пора на выходные!» «Работы много.» — ответил Ников. Дверь закрылась, и послышались удаляющиеся шаги. Кот снова запрыгнул на письменный стол.
Ещё через несколько «так-так» Ников сказал, глядя на кота: «А что, Подручный, пора и нам поужинать!» Быстро оделся и ушёл в магазин, вернувшись стал готовить щи на электроплитке. Вскоре кабинет наполнился запахом мясного бульона с лаврушкой. Большая порция мяса из щей всегда доставалась коту. Хозяин улыбался, и кот понял, что и сегодня хозяин будет ночевать в кабинете.
Уже последние полгода Ников всё чаще оставался ночевать в кабинете, это напоминало коту его детство. Тогда Ников тоже, долго не отлучался от маленького котёнка, согревая его ночами своим телом. Вот и сегодня Ников и кот расположились на диване перед тихонько включённым телевизором. Кот, если бы мог, тоже бы улыбался, — разве может быть что-нибудь лучше на свете, чем прижаться к хозяину?!.
В дверь кабинета забарабанили изо всей силы. Снаружи донёсся злобный хриплый голос: «Открывай! Падла! Это ты моего брата упёк в тюрягу! Выходи! Я знаю, ты здесь!»
Кот и Ников вскочили. Ников быстро отпер дверцу шкафа и открыл потайную. Кот бросился туда и ждал хозяина. Из-за чуть прикрытой дверки шкафа кот не мог видеть происходящего, но услышал грохот слетаемой с петель входной двери, затем возни с криками и… страшный грохот выстрела… Хозяин с криком упал к лапам ждавшего его кота… И тут же, ломая потайную дверку, ворвался высокий человек, в руках у него был пистолет, такой же как у Никова… «Ну вот и всё, гад!» -хрипло прорычал высокий, целясь в раненого Никова…
Кот, пружинно оттолкнулся, перемахнул через лежащего на полу хозяина и был так близок к тому, чтоб всеми своими когтями впиться, врезаться в лицо врага, когда что-то сильное и горячее ударило кота в живот, и кот лишь смог выпущенными когтями, вспарывая кожу на веках и щеках врага, упасть…
Утром Ников сбежал из больницы, превозмогая боль, приехал и, забрав простреленное тельце кота, увёз схоронить у реки, где они рыбачили вместе.
Мёрзлая земля с трудом поддавалась. Рана Никова закровоточила под тугими бинтами.
Ников положил на дно могилки, завёрнутое в плед лёгкое маленькое тельце своего Подручного…
Третья всякая глупость
Я шёл по тропинке довольно густо заросшего высоким кустарником перелеска, что на краю города. Там обитали бездомные собаки, и я каждый день привозил им еду, чтобы дворняги не шатались по городу, и их не травили очень добрые люди. Оставлял машину возле самого крайнего магазина и шёл в перелесок.
Тропинка была протоптана дачниками, которые благодаря ей быстро добирались до станции пригородной электрички. Ещё метров тридцать, а дальше я сворачивал с тропинки и петлял меж деревьями и кустами.
Едва свернув, я увидел лежащего на осенней листве породистого пса. Подойдя ближе, заметил на нём рваные раны, но пёс был жив и тихо заскулил, когда я наклонился над ним. Я сбегал к машине, принёс из багажника брезент и осторожно перетащил собаку на него, затем в машину. Снова почти бегом бросился в перелесок, посвистел дворнягам, которые быстро примчались на зов, оставил еду и воду.
А потом — долгое лечение у ветеринара. Благодаря интенсивному лечению и моему уходу, пёс медленно пошёл на поправку, поскольку он был действительно рыжий, я так и назвал его — Рыжий.
К декабрю Рыжий окреп и уже не только свободно бегал по дому, а и поднимался на второй этаж, где было моё рабочее место, а собственно — компьютер. Пёс ложился на ковёр возле моих ног и скрашивал своим присутствием мою долгую дистанционную работу. Часто я зажигал камин в гостиной, и мы вместе с Рыжим грелись у огня. Пёс был хорош, умён, не назойлив, выполнял команды, и мы с ним ежедневно бегали на моих пятнадцати сотках придомовой усадебки.
Я по-прежнему мотался в перелесок и кормил дворняг, в холода ездил дважды. Как-то, идя по перелеску, увидел ошейник, поднял и прочёл на внутренней стороне ошейника номер телефона и кличку — Грант… Тут я вдруг понял как сильно успел привязаться к Рыжему, который на самом деле — Грант.
Добравшись до дома, я словно специально оттягивал время, чтобы войти. Поставил машину в гараж, зачем-то проверил уровень масла… И вот я отпираю входную дверь, мне навстречу выбегает Рыжий, радостно виляя хвостом, но тут он почувствовал моё настроение и стал с тревогой заглядывать в мои глаза, а я просто обнял его, боясь возможного расставания.
Вечером того же дня мы с Рыжим грелись у камина. Пёс блаженно растянулся на ковре и дремал. Кое-как собравшись с духом, я всё же решил позвонить по номеру на ошейнике, но чуть задержавшись перед тем, как нажать кнопку «вызов», я тихо, еле слышно позвал: «Грант». Пёс вскочил! В глазах — недоумение и даже ужас! Он бросился, нет, не к входной двери, а куда-то в кухню, затем, выбежав оттуда, стремительно взлетел по лестнице на второй этаж, где я и нашёл его, забившегося за диван…
Благодаря моим друзьям удалось выяснить, что за номером телефона на ошейнике, существует вполне приличный с виду гражданин по фамилии Толстов, он и ещё несколько богатеньких мерзавцев устраивали бои собак, порой с дикими зверями, собак просто терзали, разрывая в этих боях, а затем ещё живых, истекающих кровью, закапывали. Мы с друзьями прекратили этот беспредел.
А Рыжий — до сих пор Рыжий! Мы всё так же зимними вечерами греемся у камина. Иногда в гости к нам наведываются мои друзья, теперь они и Рыжего друзья!
Четвертая всякая глупость
Едва Никита поступил в институт в городе и обустроился в общаге, как его мать — редкая красавица уехала заграницу к иностранцу, с которым переписывалась уже год. И бабушка Никиты осталась одна в плохоньком деревянном домишке. Никита переживал, но, зная, что бабушка ещё крепка здоровьем и что сама лечит молитвами и заговорами людей, которые щедро платят ей за лечение и продуктами и деньгами, всё же решил не срываться с учёбы, а поехать к бабушке на зимние каникулы.
Снегу щедро навалило в ту зиму, но страждущие, что добирались к бабушке, протоптали твёрдую тропинку от станции электрички до самого домика.
Уже почти подойдя к улице, где жила бабушка, Никита увидел строящийся дом из сруба, рабочие уже подводили стропила, чтобы крыть крышу. Домик был настолько хорош, что Никита остановился и, залюбовавшись, вдруг вслух произнёс: «Вот бы такой купить для бабушки!»
Пройдя ещё тридцать метров, Никита завернул в калитку, за которой стоял бабушкин покосившийся домишко. Открыв скрипучую дверь, почувствовал запах бабушкиных пирожков. А из кухни, едва выглянув, бабушка, нисколько не удивлённая приездом Никиты, улыбнулась и позвала к столу.
Бабушка вообще много знала, знала кто приедет и с чем, кто когда уедет… Да много разного. Никита старался не злоупотреблять — на правах внука тоже знать побольше и поэтому редко спрашивал бабушку о будущих событиях, разве что в крайних случаях.
Глядя как задумавшийся Никита с аппетитом поедает пирожки, запивая их козьим молоком, Бабушка вдруг сказала: «Да купишь ты этот домишко, всё равно хозяева тут жить не будут.» Никита поднял на бабушку глаза, а та продолжала: «Вот приедешь в город, к вам в общежитие человек придёт, работу предложит, ты не бойся, не мошенник он, подзаработаешь, только тяжеленько тебе будет и работать и учиться.»
Бабушка считала мысли Никиты, впрочем, он и к этому привык.
Все каникулы Никита чем мог, тем помогал бабушке по хозяйству, да всё поглядывал на строящийся рядом домик…
Всё произошло так, как и сказала бабушка, действительно в общагу пришёл некий человек и предложил работу. Никто из студентов не согласился, побоялись, что мошенничество, а Никита взялся за работу смело и уже через пару месяцев снял комнату в квартире и переехал из общаги. А ещё через полтора года у Никиты накопилась немалая сумма для покупки того понравившегося домика, в котором как и говорила бабушка, хозяева не стали жить, а выставили на продажу.
И вот летом Никита вскладчину с бабушкиными деньгами наконец приобрёл домик, оформил все необходимые документы, но на себя, так велела бабушка.
Старенький домишко разобрали на брёвнышки и на его месте высадили газонную траву, получилась чудесная лужайка.
А в новом шикарном домике уже топится печь, уже испечены бабушкой пирожки, приготовлен борщ изумительной вкусноты, такой борщ можно приготовить только в печи.
Последующие годы учёбы Никита с нетерпением ждал каникул, на которых уезжал к бабушке в новый самый лучший на свете домик. Разговаривая с матерью по скайпу, Никита, ходя с ноутбуком по комнатам домика, показывал этот чудо-дом, но мать это совсем не интересовало, она не собиралась возвращаться, ведь она замужем и счастлива.
В один из каникулярных приездов Никиты бабушка вдруг сказала: «Вижу, что прикипел ты сердцем к домишке, но помру, так продай, тебе надо в городе жить и работать после института, квартиру купишь… Эх, жалко, предать я тебе своё уменье не смогу, не девчонка ты!» Никита подскочил: «Ты что, ба! Разве ты болеешь? Тебе плохо?» Бабушка улыбнулась: «Это жизнь, дорогой мой внук! Жизнь и смерть.»
Ещё через два года бабушки не стало. Никита, скрепя сердце, продал дом. Купил квартиру в городе. Ещё через год, женившись, стал счастливым отцом красавицы-дочурки, напоминавшей мать Никиты.
Всё было замечательно: и семья, и работа, и не тесная квартира, и вот уж дочурка ходит в престижный детсад…
Но однажды что-то разладилось. Жена всё чаще задерживалась на работе, а Никита всё чаще сам забирал из детсада дочь, кормил и укладывал спать. Сердце Никиты обливалось кровью, когда маленькая дочка спрашивала: «А когда придёт мама?» В такие моменты Никита сам, как пациент, помчался бы к бабушке.
Уже год, как жена ушла к другому и оформила развод, отказавшись от родительских прав на дочь. Это был тяжёлый год. Если бы не малышка, Никита наверно и не смог бы по утрам спешить на работу, заниматься необходимыми делами.
Обычным серым днём Никита после работы спешил в детсад за дочкой, забежал по дороге в магазин и купил диск с игрой в машинки, который просила малышка. Вечером, когда девочка уже заснула, Никита установил игру на компьютер, поняв, что игра сложна для ребёнка. Никита попробовал пройти несколько миссий, когда открылось ещё несколько городов в игре. В одном из новооткрывшихся городов Никита вдруг увидел, проезжая своей игровой машинкой, копию того родного нового домика бабушки!.. Он не поверил своим глазам, но ещё раз, вернувшись к только что промелькнувшему домику, забросив гонку, остановился и всё смотрел на этот полюбившийся дом…
Дочери Никита купил другую игру, а сам вечерами навещал тот домик в игре.
Бывшая жена не пришла на дочуркин день рождения. Никита, уложив малышку спать, присел перед компьютером. Тяжёлые думы одолевали его не столько из-за проигнорировавшей день рождения своего ребёнка непутёвой матери, сколько из-за неприятностей на работе, ведь если так пойдёт и дальше, Никите придётся искать другую работу, а подобные передряги могут больно ударить по бюджету, а ведь надо растить дочь. В задумчивости Никита зашёл в игру и снова оказался перед тем бабушкиным домиком и вдруг, неожиданно для себя, позвав бабушку из того домика, попросил её о переменах в лучшую сторону на своей работе. «Совсем я что-то!..» — сказал Никита, выключая компьютер.
Отведя дочь в детсад следующим утром, Никита с тяжёлым сердцем шёл на работу, совершенно не представляя как разруливать непростую ситуацию…
К своему величайшему удивлению, Никиту встретили на работе улыбчиво, вежливо, а неприятности исчезли благодаря бывшему сокурснику Никиты, который только что устроился к ним на работу.
Можно сказать, что это мистическое совпадение — полнейшая чушь, однако, таких «совпадений» становилось всё больше. Никита, как и прежде, не злоупотреблял своими правами внука, прося бабушку помочь только в серьёзных случаях. Вот только надо было обязательно зайти в ту игру и подъехать к тому милому домику.
Пятая всякая глупость
Осень выдалась необыкновенно красивой! Мало того, что деревья сплошь стояли одетыми в красочную листву, так ещё и краски в этот раз были особенными, каким-то чудом листва была наполнена множеством оттенков: от густо-багряных — до розовых, от золотых — до стронциевых тонов, от тёмно-коричневых — до нежно-бежевых!
Все пять дней рабочей недели, глядя в окно из офиса своей работы, я мечтал о выходных, чтобы заняться своим хобби — пописать масляными красками на холсте все эти чудо-тона, дарованные необычайной осенью.
Уже в пятницу вечером я уложил все кисти-краски в этюдник, почистил палитру, подготовил холст… А среди ночи проснулся от завывавшего бушующего ветра за окном и понял, что всю красоту снесёт с деревьев таким ураганом.
Утром разбудил кот, запрыгнув ко мне на кровать. Ветер всё так же бушевал.
Я отправился на кухню и поднял жалюзи. Кот тотчас оказался на подоконнике и завертел головой, провожая взглядом несущуюся во все стороны листву. Я тоже засмотрелся на игры ветра, он то гнал листву в одну, затем в другую сторону, то вдруг обрушивал как град просто сверху — вниз сплошным густым потоком. И казалось невероятным то, что листва так долго падает и в таком большом количестве, словно её вытряхивали из огромного мешка. Кот удивлённо смотрел на всё это, сидя на подоконнике, затем слегка придвинулся к стеклу и заглянул вниз, видимо, чтобы посмотреть куда повалится такое сплошное листопадение. Вдруг кот слегка отпрянул от стекла и даже прижался пузом к подоконнику. Я, заинтригованный испугом кота, придвинулся к окну и увидел, как все эти только что нёсшиеся вниз разноцветные листья, вдруг медленно, слегка закручивая спиральки в полёте, стали подниматься вверх! Такого мы с котом ещё ни разу в жизни не видели! Это был какой-то восходящий ветер, он поднимал листву с земли не всю скопом, а как волшебник, распределив её равномерно разноцветной мозаикой, всё поднимая и поднимая вверх. Виден был каждый листочек, и каждый кружился, поднимаясь, в крохотной танцевальной окружности, не задевая другие листочки, которые также кружились в отведённом им пространстве.
Чудо-танцы листвы продолжались весь день, на них можно было смотреть бесконечно, как смотрят на огонь и воду. Листва металась в танцах, задаваемым удивительным ветром, таким же удивительным, как и осень на этот раз.
И я уже не жалел, что не попал на этюды.
Шестая всякая глупость
Шли девяностые. Зарплаты и пенсии задерживали и задерживали.
Старики на окраинах города, возле рынков и маленьких магазинчиков пытались продавать свои соленья да нехитрую утварь.
В центре города продать никаких солений было нельзя. Там — большие магазины, вечный огонь, гостиница «Интурист», рядом примостился чистенький газетный киоск, к которому выстроилась небольшая очередь. К киоску подошёл высокий седой старик в чёрном пальто нараспашку, он вдруг сдёрнул с головы шапку и срывающимся голосом произнёс: «Помогите… ради бога… мне очень стыдно просить… нет пенсии…», и по впалым щекам старика покатились слёзы, заволакивая глубокое отчаянье в его глазах. В эту минуту ветер распахнул полы его незастёгнутого пальто, и все увидели множество медалей и орденов на потёртом пиджаке старика. И прохожие вокруг, и люди из очереди в киоск, все-все тотчас стали доставать из кошельков исключительно крупные купюры и как-то почти все одновременно сунули их в подставленные ладони старика, а тот, видимо, ожидая, что ему дадут мелочь, неумело ухватил плохо гнущимися пальцами купюры. И старик, развернувшись и втянув голову в плечи, ушёл. Он ещё не скрылся из виду, как его нагнал мужчина в малиновом пиджаке, который спешно вышел из машины, услышав слова старика, а нагнав, хотел дать ещё несколько купюр, но старик замотал головой, отказываясь, тогда мужчина в малиновом пиджаке сунул деньги в карман старика и побежал к своей машине. Старик смотрел ему вслед, потом ладонями утёр слёзы…
А люди из очереди в киоск, разошлись, так и не купив газет. На лицах их отразились и печаль, и горечь, и стыд…
Позднее всё наладилось, и пенсии стали выдавать исправно. Позже. Намного позже.
Остаётся только надеяться, что тот старик дожил до этих светлых дней
Седьмая всякая глупость
Маринка отвела своих детей в детский сад и решила, сев на автобус, проехать до продуктовых складов. В сумке у неё сидел котёнок-кошечка, она была в отличие от своих собратьев всегда печальна, но спокойна и держалась в сторонке от бурных потасовок других трёх котят. Маринке она больше всех нравилась. И если б она не была кошкой, то Маринка оставила бы её у себя. А так, — ну, куда ещё одна кошка в тесной квартирке с мужем и двумя детьми? И без того с трудом Маринка пристроила трёх котят в добрые руки, оставалась последняя — эта маленькая кошка, которую Маринка всё медлила куда-нибудь пристраивать.
Чем ближе была нужная остановка, тем тяжелей становилось у Маринки на сердце. «Может не возьмут!» — подумала Маринка и вышла из автобуса.
«Не нужна ли кошечка мышек ловить?» — громко спросила Маринка, зайдя в контору складов, при этом очень надеясь, что ответят: «нет».
«Ой, нужна, нужна!» — ответила девушка. Маринка, открыв сумку, вынула лёгкую пушиночку — маленькую кошку, серую с голубоватым отливом. Эта кроха оглядела всех умными, слегка испуганными глазёнками и спокойно села на столе, поводя ушками.
«Какая хорошенькая!» — сказала девушка и взяла котёнка на руки. Маринке как-то резануло по сердцу непонятной болью…
Дома дела не ладились. Маринка всё думала об отданном котёнке, и непонятная тяжесть в груди терзала её. А когда пришёл муж с работы, Маринка и вовсе разрыдалась, рассказав, что отдала маленькую милую кошечку. «Так забери назад, делов-то! Вот дура баба, плачет! Наша Муська ещё притащит котят.» — сказал муж, и Маринка твёрдо решила, что завтра поедет и заберёт котёнка домой.
Остаток дня, вечер и ночь тянулись бесконечно. Сон ни за что не хотел приходить, стоило закрыть глаза, как перед взором оказывалась малышка-кошка с умными печальными глазками… Маринка еле дождалась, когда утром следующего дня оказалась снова в конторе складов.
«Здравствуйте! Помните меня? Я вам кошечку вчера привозила, так вот, не могу я без неё, хочу забрать» — с порога протараторила Маринка.
«Ваша кошечка… вернее, вашу кошечку… загрызли крысы… она там, на складе, в крови вся… по кусочкам…» — запинаясь, сказала вчерашняя девушка…
…Маринка везла в коробочке мёртвую маленькую кошечку и не стесняясь пассажиров автобуса, всё плакала и плакала…
Восьмая всякая глупость
Девяностые ударили по настроению народа, и не только по настроению.
Не попали под этот удар наши соседи по подъезду — Вася и Наталья, они всё так же шумно и весело здоровались, шутили, таскали клетчатые огромные сумки с товаром, торговали на рынке. На несколько дней Вася уезжал за товаром, тогда Наталья, отведя трёхлетнего сынишку к матери, торговала на рынке одна.
Товар хорошо раскупался, и денежный оборот у новоиспечённых «челноков» был очень внушительным, однако Наталья и Василий не покупали сынишке дорогих игрушек, сами ходили в прежней своей одежонке и бюджет вели строго.
А потом взяли да и купили… автобус! Настоящий, свой собственный большой пассажирский автобус. Василий стал возить пассажиров куда-то в область, из области, опять — туда и обратно. В день — два рейса, а затем ставил автобус под окнами квартиры, на проезжую часть с очень малым по ней движением машин. Чуть позже был куплен гараж, и Вася выходил теперь пораньше из дому, чтобы его рейсы были точными по расписанию.
Иногда с Васей, взяв сына, ездила Наталья, рассказывая потом соседям какая красота там в области — и река, пруды, лес, пастбища, коровы и козочки…
Однажды днём раздался такой громкий хлопок, похожий на глухой взрывчик, что те соседи, у которых окна выходили на проезжую часть, тотчас поспешили посмотреть что такое грохнуло. На улице стоял автобус Васи, врезавшийся в толстое старое дерево, росшее себе спокойно наверно лет девяносто на противоположной стороне пешеходной зоны. Сам Вася помогал выйти пассажирам, а те выходили кто хромая, кто с разбитым в кровь носом. Наталья с ребёнком тоже выбрались из кабины автобуса, ребёнок громко плакал, когда Наталья брала сына на руки, тот замолкал, но стоило дотронуться до его, видимо, ушибленной ножки, как он начинал плакать снова…
Вася больше не ездил на автобусе и запил. Наталья торговала на рынке каким-то мелким товаром, ругала мужа, сетовала соседкам на то, что Василий — в прошлом дальнобойщик, скучает по рулю-баранке, а потом забрала сына и уехала к матери в однушку, не желая терпеть пьянку мужа.
Иногда Василий брал себя в руки, не пил по нескольку дней, наглаживал свои старые брюки и рубашку, щедро брызгал на себя дешёвым одеколоном, привозил жену с сыном домой и даже помогал Наталье на рынке. И все они счастливо жили по нескольку месяцев, но затем Вася вновь срывался, и всё повторялось.
Но однажды соседи снова увидели прежних улыбчивых Васю и Наталью, ещё бы, ведь Вася подался в «дальнобой», да теперь он возил серьёзный груз и отсутствовал дома, вопреки прежним долгим поездкам, лишь несколько дней.
У подъезда стояла крышка гроба с развевавшимися на ней чёрными лентами с надписями: «любимому мужу», «любимому зятю»…
Васю застрелили, когда он вёз очередной серьёзный груз, пуля попала прямо в сердце. На похоронах Наталья с посеревшим и вмиг постаревшим лицом, на котором выразилось нестерпимое горе, лишь как-то громко с криком вздыхала. Испуганный сынишка всё жался к бабушке, не смея подойти к матери…
Девятая всякая глупость
У подъезда пятиэтажного дома столпились жильцы, из-за евроремонта в квартире на втором этаже и перепланировки была нарушена несущаяя стена, и… на торце дома образовалась трещина, пропуская свет заходящего солнца во все квартиры с торца. Вокруг подъезда всё было обтянуто ленточками, и жильцов не пускали домой.
Женька, возвратившийся из школы, тоже стоял рядом с возмущавшимися родителями, не зная как быть.
Потом приехал какой-то чиновник, стал успокаивать людей, говоря, что нужны специалисты, которые уже едут, что они-то и сделают необходимое, чтобы узнать подлежит ли восстановлению повреждённая часть дома. Затем чиновник предложил обратиться к своему помощнику, который стоял тут же, и записаться у него, если кому-то негде пожить недолгое время.
Женька, в свои четырнадцать, почти пятнадцать, имел паспорт и вообще считал себя взрослым, он хотел было записаться у помощника, но мать с отцом потянули Женьку за рукав из очереди. Отец договорился со своей дальней родственницей — тётей Шурой, что поживут у неё какое-то время.
Дому, где жила тётя Шура, не грозили бы никакие трещины, с такими-то толстыми стенами «сталинской» постройки. Женьку с родителями тётя Шура определила во второй просторной комнате своей «двушки».
Лёжа ночью с открытыми глазами, Женька очень скучал по своей квартире и главное — по своей комнате, где всё-всё было устроено как ему надо, где было так клёво.
На следующий день пострадавшим жильцам разрешили взять из квартир только необходимые вещи и документы, а ещё через пару дней оказалось, что не всё так страшно, поскольку капитальных повреждений не было, то через неделю ремонтных работ можно будет вернуться в свои квартиры.
Неделя, прожитая у тёти Шуры оказалась роковой. Отец ни через неделю, ни через две домой не вернулся, он, познакомившись с красивой девушкой Юлей, проживавшей этажом выше в тёти Шурином доме, неожиданно для Женьки и его матери, остался жить с ней. Мать, было разгневалась, хотела вцепиться в густые роскошные волосы Юли, но отец при Женьке даже не дал приблизиться к Юле и грубо оттолкнул мать так, что та чуть не упала, если бы Женька не успел подхватить мать, то она покатилась бы по лестнице вниз, а там, — смотря как упасть… Мать плакала, тётя Шура качала головой, говоря, что Юлька девка ещё та, что у неё дружки есть сомнительной репутации… А Женька чувствовал себя так, словно проклятая трещина прошлась по его жизни, разделив её на «до» и «после».
Уже два месяца Женька вдвоём с матерью жили в своей квартире, как-то во время их отсутствия зашёл отец за вещами, о чём сообщила возвращавшейся с работы матери Мария Петровна — соседка с первого этажа, которая всё всегда видела и про всех всё знала.
Видя как мать перестала следить за своей внешностью, как стала по-старушечьи одеваться и слыша как она плакала по ночам, Женька решил поговорить с отцом. Он ждал отца возле его машины, припаркованной у входа на его работу и вспоминал те времена, когда они все вместе на этой вот отцовской машине ездили на дачу к друзьям отца, как здорово и весело тогда было… «Зачем ты к машине прислонился?!» — услышал вдруг Женька, он повернул голову и увидел отца, смотрящего на него какими-то совсем чужими глазами. «Привет, пап.» — неуверенно сказал Женька. «Что надо?» — ещё более грубо спросил отец. «Я… я хотел поговорить с тобой… насчёт мамы, она… переживает…» Но отец не дал Женьке договорить, открыв дверцу машины, коротко бросил страшные слова: « Не приходи сюда никогда больше! И отстаньте от меня.»
Женька возненавидел отца, но решил поговорить с Юлей и даже пригрозить ей, что убьёт, если она не перестанет морочить отцу голову. Но поговорить с Юлей наедине никак не удавалось, после работы отец заезжал за Юлей в парикмахерскую, где Юля работала мастером мужских стрижек. Затем отец предупредительно, как холоп какой-то открывал перед Юлей дверцу машины, и они уезжали. Женька несколько раз видел как они шли вместе: отец, слегка грузный и с пивным животиком и она — Юля, вся лёгкая, стройная, длинноногая красавица. Казалось, не к месту, что рядом с ней шёл лысеющий мужчина, со стороны он почти походил на её отца.
Всё-таки Женьке удалось поговорить с Юлей, зайдя к ней в парикмахерскую, даже не поговорить, а лишь пролепетать что-то вроде «оставь моего отца», потому что Юля смотрела на Женьку таким откровенно ненавидящим и презрительно-холодным взглядом, что Женька совершенно потерялся. А потом с её пухлых хорошеньких губ понеслась площадная брань…
Днём следующего дня у подъезда на скамейке Женьку, шедшего из школы, поджидали трое крепких парней, они стали избивать Женьку сначала кулаками, потом его, упавшего, стали пинать ногами. Каждый крепкий пинок тяжелых ботинок отзывался в теле Женьки адской болью… Потом боль исчезла, и Женька услышал истеричный вскрик соседки Марии Петровны: «Паразиты! Что вы делаете?!!»
Женька стоял рядом с матерью и Марией Петровной у могилы на собственных похоронах. Отца не было.
Теперь Женька, невидимый, мог проходить сквозь стены и двери и даже подлетать на четвёртый этаж и проходить сквозь окно прямо в свою комнату, где всё было как прежде, где было так клёво… В дверь позвонили. Женька вышел посмотреть и остановился позади матери, которая, подойдя к двери, сухо спросила: «Кто там?»
За дверью стоял отец, он плакал и просил простить его, просил пустить, чтобы начать всё сначала… Мать молча отошла от двери и села за столик на кухне, она, не обращая внимания на мольбы за дверью, долго смотрела в одну точку. Женька посидел с ней немного, вспоминая былые чаепития и заметил как сильно постарела его мама…
Когда-то всё заканчивается. Кроме Вечности. Теперь Женька и его мама — снова молодая и задорная живут в домике у реки, вокруг много света и ярких цветов на бескрайних лугах…
Десятая всякая глупость
Свете семнадцать, стройная фигура идеальна, маленькая ножка. Про маленькую ножку ещё Пушкин писал, что, дескать, редкость…
Если бы Света и на лицо была красива, то можно было бы прожить жизнь совсем без комплексов, впрочем, в нашем родном СССР никаких комплексов быть не должно было.
Недавно Света пошила в ателье зимнее пальто, но воротник поставили старый мамин, и Света обходила магазины в центре города, чтобы купить какой-то новенький, где совсем недавно продавали таковые, но сейчас ничего не было.
Света очень стеснялась воротника на новом, подчёркивавшем её стройную фигурку, пальто. Воротник из чернобурки когда-то был хорош, но теперь выгорел, длинный ворс стал короток, а местами совсем осыпался. Однажды в транспорте какой-то подвыпивший парень погладил ладонью воротник на пальто Светы и спросил: «А это мех какого зверька?» Света не ответила.
Пока Света бродила по центру города, заходя то в один, то в другой магазин, погода совершенно испортилась, и пошёл мокрый частый снег, подул ветер. Прохожие ускоряли шаг, а Света радовалась мокрому снегу, ведь облезлый воротник на её пальто, намокая, уже не так бросался в глаза своим ужасным видом, потому что и у других людей пушистые воротники выглядели не лучшим образом в такую слякоть.
Ещё один магазин, где продавщица, посмотрев на облезлый воротник Светы, сказала: «Такие вещи, девушка, надо не зимой искать, уже в начале осени все меховые воротники раскупили.»
Ступая по снежной жиже на тротуаре, Света, повернувшись на вывеску ещё одного магазина, краем глаза заметила шедших позади неё двух молодых, даже юных цыган. Это были девушка и парень, скорее всего, брат с сестрой, и даже двойняшки. Они были так похожи друг на друга, шли, не держась ни за руки, ни переглядываясь. У обоих настолько красивые лица, что Свете нестерпимо хотелось обернуться, чтобы взглянуть на них ещё раз. Изо всех сил Света старалась не поворачиваться и мысленно разглядывала как бы сфотографированную картинку этих цыган: на голове девушки цветастый платок, из-под которого выбивались чёрные длинные локоны с крупными завитками, глаза большие и тёмно-карие, идеально обрисованные природой губы, прямой идеальный носик… и паренёк-цыган — точная копия девушки, он шёл без головного убора, и на его короткую, но всё равно вьющуюся крупными кольцами шевелюру, падал мокрый снег, нисколько не нанося вреда причёске. И они оба шли так, словно над ними светило солнце в безветренную погоду, казалось, что снег и ветер — это для любых других людей, а никак не для них.
Встречные прохожие, скользнув равнодушным взглядом по лицу Светы, вдруг останавливались взглядом на шедшей следом парочке юных цыган, таращась с удивлением и восторгом.
Наконец Света не выдержала и обернулась, взглянув поочерёдно на парня и девушку, вновь поразившись их красоте.
«Олээээ!» — услышала Света позади голос парнишки-цыгана. Это «олэээ» явно относилось к Свете, а интонация, с которой прозвучало неизвестно что обозначавшее «олэээ» говорила что-то наподобие «смотри, и она повернулась, не выдержала…»
Света с другими прохожими остановилась на светофоре, дожидаясь зелёного, а парочка юных цыган свернула по тротуару влево. Повернув голову и смотря им вслед, Света заметила, что они были одеты легко, оба в демисезонных чёрных пальто, без шарфа, они шли свободной лёгкой походкой, и если у многих прохожих покраснели носы от холода, то кожа этих цыган была бледна и словно светилась. Это была какая-то дьявольски-прекрасная красота!
Парнишка-цыган, идя рядом с девушкой, вдруг полуобернулся и посмотрел на Свету, замерзавшую под мокрым снегом и поэтому — тоже с покрасневшим носом, то ли с сожалением, то ли с презрением…
Одиннадцатая всякая глупость
Лида уже третье лето ездила к бабушке с дедушкой, живших неподалёку от моря. Родители сажали Лиду на поезд, просили проводника присмотреть за ней, а на следующее утро, когда скорый поезд останавливался на конечной станции, Лиду встречали на перроне радостные бабушка и дед.
На пляж днём, когда там было много народу, Лида не приходила, она помогала бабушке в огороде и на рынке, а вечером, когда жара спадала, Лида купалась в море, научилась самостоятельно плавать.
В этот раз, ещё издали Лида увидела большую раковину у кромки воды. Было странно, что её до сих пор никто не взял. Подойдя ближе, Лида почувствовала жуткий запах, исходящий изнутри раковины. Найдя на пустеющем пляже брошенный пакет, Лида брезгливо перекатила в него воняющую раковину и отправилась к дому.
Дедушка посоветовал Лиде отварить воняющую раковину в кипятке, чтобы гниющее тело моллюска вывалилось.
После процедуры с последующим отмыванием и просушками, раковина засияла во всей своей красе. К тому же, она была очень большая, белая с перламутром внутри, с какими-то «рожками» по всей внешней поверхности. Дома в московской квартире раковина, конечно, поразит подружек.
Первое сентября. Лида стоит на торжественной линейке перед школой вместе со своими одноклассниками. «Где так загорела?» — спросил её какой-то мальчик, вставший рядом. Лида оглядела его, казавшегося старше, чем другие мальчишки-одноклассники, он походил на какого-то артиста из какого-то кино, и Лида чуть было не залюбовалась им, но, спохватившись, спросила: «Ты второгодник?», на что тот рассмеялся.
Новенького, уже в классе, всем представила учительница. Его звали Олег. Затем Олег сел за парту… рядом с Лидой! Было ещё два свободных места, рядом с Наташкой, или с Настей, например, но Олег сел рядом с Лидой.
«Представляешь, какой кошмар!» — сказал Олег Лиде, он сказал это как законченное предложение и замолчал. Лида, не услышав продолжения, взглянула на Олега, а встретившись с ним взглядом, прямо-таки утонула в его глазах…
«У меня сегодня день рождения, приходи, а? Родители рады будут.» — наконец продолжил Олег.
Лида несла в руках свою красивую морскую раковину в подарок Олегу. «Боже! Какая прелесть!» — всплеснула руками мама Олега, открывшая Лиде дверь. Вышедшие в прихожую Олег со своим отцом встретить Лиду, тоже изумились подарку.
В квартире Олега с дорогой обстановкой было много книг. Чувствовалось, что родители Олега все эти книги прочли, они вели аристократичную беседу во время праздничного чаепития с тортом, специально заказанным в честь дня рождения сына…
Лида и Олег сидели за одной партой. Они вместе входили в школу, в класс, встречаясь на перекрёстке, на котором и расставались после уроков, расходясь по домам.
Все девчонки-одноклассницы жутко завидовали, одна из них даже подставила подножку Лиде, когда та разбегалась на дорожке, чтобы прыгнуть через козла на физкультуре. Но Лида, перескочив, сумела не споткнуться.
Лида, как обычно, дожидалась Олега на перекрёстке перед занятиями, но он опаздывал, а Лиде уже в тягость было держать массивный букет для классной, купленный ко Дню учителя. Дарить классной букет поменьше, полегче было никак нельзя, она была дочкой кого-то там из министерства образования, поэтому родители учеников не скупились.
Постояв ещё пару минут, Лида отправилась в школу.
Когда уже прозвенел звонок на урок, и классная всех поблагодарила за подарки, вошёл Олег, он нёс в руках… большую морскую раковину! Ту самую, которую чуть больше месяца назад подарила ему Лида!
«Боже! Какая прелесть!» — всплеснула руками классная, беря в руки раковину. «Сам нырял!» — нисколько не смутившись, соврал Олег и сел за свободную парту. Не с Лидой.
Двенадцатая всякая глупость
Жара в августе стояла отменная!
Жена уехала в длительную командировку, сын оставался на целый день с бабушкой, а я пропадал на работе, стремясь к сроку сдать проект.
Сын, гуляя с бабушкой лишь в утренние часы из-за нестерпимой жары днём, совсем почти не загорел и ещё ни разу не искупался в реке. Но я обещал, что мы с ним непременно пойдём на пляж и всё наверстаем, как только я сдам проект.
До конца августа оставалась неделя. Проект был сдан, и, решив более не терять времени, мы с сыном в тот же вечер отправились на пляж.
Было наверное часов семь вечера, когда мы оказались на песчаном пляже на берегу реки. Солнце уже не попадало на пляж из-за высокого берега, поэтому «загоральщики» ушли с пляжа, остались группы молодых людей, игравших в мяч, да всё больше подтягивались рыбаки.
Ещё надувая сыну круг для плавания, я обратил внимание на трёх девчушек от семи до пятнадцати лет, они, собрав в сумку свои полотенца и одевшись в сарафанчики, напряжённо вглядывались вдаль, словно выискивая взглядом кого-то среди немногочисленных посетителей пляжа.
Подошли ещё молодые парни в компании девушек, они прошли берегом ниже по течению реки и, быстро сбросив одежду, кинулись в воду. Нырнув, они вынырнули далеко от берега, а возвращаясь, и уже ступив ногами на дно, вдруг сначала выскочили из воды, а затем, вернувшись на отмель, потащили что-то, и… вынесли на берег тело молодой женщины. Сразу стали делать искусственное дыхание, подбежали другие люди, которые так же безуспешно пытались вернуть к жизни бездыханное тело.
Один из рыбаков, пройдя по берегу к тем троим девчушкам, что-то сказал им и привёл их к телу несчастной, спросив: «Не ваша?»
Старшая из девочек обняла двоих помладше и, не подходя слишком близко к мёртвой женщине, спросила: «Она жива? Жива?» Не получив ответа, добавила: «Это мама.»
Кто-то принёс покрывало и укрыл с головой утопленницу, ждали скорую. Все молчали. Никто не играл в мяч и не купался. Все смотрели на троих девчушек. Они явно находились в шоковом состоянии, порывисто обнимали друг друга, судорожно вздыхали, а когда подъехала скорая, бросились к вышедшим медикам с криками: «Спасите нашу маму! Пожалуйста! Спасите!»
Тело женщины погрузили в машину скорой помощи, девочки, всё ещё прося спасти их маму, тоже забрались в скорую…
Когда жена вернулась из командировки, и я, и она устроились на другую работу, жена — на работу без командировок, я — на работу без авралов. Денег стало меньше, но мы стали проводить много времени вместе. Всей семьёй.
Тринадцатая всякая глупость
Павлуша вырос, закончил школу, но для мамы, бабушки и школьных друзей всё оставался Павлушей. Так ласково называли его за добрый нрав, готовность помочь и за саму помощь, а ещё за феноменальную память. Павлуша был не только ходячим справочником и даже энциклопедией, но и мог моментально из сбивчивых вопросов выделить главное, отсеять каким-то невероятным образом лишние, хотя и схожие моменты, да и выдать готовую рекомендацию в ответ.
Павлуша тянулся к медицине, ему хотелось помогать людям, спасать их, вовремя ставя правильные диагнозы, продуктивно лечить. Следовательно, надо поехать в небольшой городок к отцу, там поступить в мед, а позже перевестись в столицу, вернувшись к маме и бабушке.
Задумка удалась. Павлуша поступил и приехал на несколько дней домой. И вот незадача — влюбился в соседскую девчонку, ещё школьницу Нину, не замечал, не замечал её раньше, да вдруг заметил.
При расставании перед отъездом Павлуши, было решено, что они с Ниной будут переписываться, перезваниваться очень часто, а потом и вовсе Павлуша вернётся в столицу, тогда видеться можно будет каждый день.
С переводом в столицу что-то не заладилось, плюс к этому заболел отец, и Павлуша, продолжая учёбу в меде, ухаживал за отцом, помогая ему во всём при длительном лечении, поэтому приехал домой на летние каникулы спустя два года. К этому моменту Нина уже закончила школу, и их свидания с Павлушей обрели серьёзность. Они встречались у памятника Пушкину, гуляли, держась за руки, целовались, сговорившись сыграть свадьбу следующим летом.
Но следующим летом мама и бабушка сообщили только что приехавшему Павлуше, что у Нины появился ухажёр, что он спортивного вида и что взаправду спортсмен и то ли бегун, то ли футболист.
«Спортсмен… спортивного вида…» — повторял про себя Павлуша и подошёл к зеркалу. Оглядев себя критично, увидел в отражении флегматичного невысокого очкарика с одутловатыми щеками…
До вечера Павлуша бродил по городу, да и забрёл к памятнику Пушкина, там он встречался с Ниной, это было совсем недавно, но почему-то казалось давно.
Вдруг Павлуша увидел Нину! Её лапал какой-то высокий парень… Павлуша бросился к ним, но не добежал, а споткнулся, неловко кувыркнулся и упал, сильно ударившись головой. Он остался лежать без сознания, пока не приехала скорая.
То ли физическая травма, то ли психологическая, а может они обе вместе нанесли серьёзный удар по Павлуше. Он сначала забыл всё, а позже вспомнил, но не маму, бабушку, Нину, а всё то, чему учился. Павлуша снова стал ходячим справочником-энциклопедией.
Теперь за Павлушей нужен глаз да глаз, поскольку он всё время сбегает к какой-нибудь клинике, куда на скорой привозят больных. И если ему удаётся подбежать к больному и пощупать пульс, или услышать симптоматику, Павлуша быстро ставит диагноз. А диагноз впоследствии подтверждается в точности.
Четырнадцатая всякая глупость
Седьмое марта, Мира с мамой идут на барахолку, там продают всякие вещи, а ещё котят, кутят и рыбок.
Собачку Мира просила у мамы с детства, но мама не соглашалась ни в какую. «Мира! Тебе учиться нужно! И не просто учиться, а быть самой лучшей отличницей, ведь ты — моя дочь, дочь учительницы! А собачка требует заботы, внимания, некогда на всякую ерунду отвлекаться!» — строго говорила мама.
Был, правда, в детстве котёнок у Миры, которого она спасла, отмыла. К приходу с работы мамы чёрный как смоль котёнок спал, свернувшись. Неизвестно каким чудом, но Мире удалось уговорить маму оставить котёнка, быстро приучившегося делать свои дела в унитаз. И это удивительное мяукающее ласковое существо прожило в их квартире полгода. Потом мама почему-то решила, что подросшему котёнку нужна кошка и вынесла на ночь котёнка в высокую траву на газоне во дворе, сказав Мире, что по утрам будет забирать котёнка домой. На первое утро Мира, не спавшая всю ночь, и правда нашла котёнка на том же газоне, а на следующее утро… Мира плакала, не найдя котёнка, а мама говорила, что было бы о чём плакать и что нужно думать об учёбе… Мира искала котёнка более двух недель, обходя дворы, а маме говорила, что была на занятиях по музыке.
Спустя несколько лет, единственное, на что согласилась мама — на рыбку, но как на подарок Мире перед восьмым марта, к тому же, девятого марта Мире исполняется семнадцать лет.
Мира была рада этому походу на барахолку, уже хотя бы потому, что несколько часов можно было отдохнуть от бесконечных учебников и уроков музыки.
Подходящей рыбки среди двадцати с лишним аквариумов, наполненных этими рыбками, мама почему-то не нашла. Возможно мама в последний момент передумала покупать рыбку, вдруг она будет отвлекать Миру от учёбы.
По грязной тропинке Мира с мамой уже шли обратно с барахолки, когда вдруг за толпой людей услышали гитарный перезвон. Мира тайно жалела, что училась играть не на гитаре, а на пианино, и заслышав теперь чарующие звуки, пробралась сквозь толпу, чтобы послушать.
На семиструнке превосходно играл какую-то технически сложную печальную мелодию молодой цыган, и в его прекрасных глазах отражалось так много: и печаль, и боль…
«Ило!» — позвал музыканта другой цыган. Парень, перестав играть, подошёл к позвавшему, тот показывал покупателям другую гитару — шестиструнную. Ило взял шестиструнку и мастерски сыграл на ней «Цыганочку» с вариациями. Мира не удержалась и захлопала в ладоши. А Ило, отдавая гитару в руки покупателям, взглянул на Миру. И взгляд его заставил сердце Миры забиться так сильно, что ей, идя с мамой к дому, с трудом удавалось скрывать своё волнение. Мама по дороге говорила, что пора заниматься, а то потратили столько времени зря, болтаясь по барахолке, скоро выпускные экзамены, а ещё через две недели конкурс юных пианистов в соседнем городе, и Мира должна занять на нём первое место…
В следующее воскресенье Мира, сказав маме, что ей учительница музыки даёт дополнительный урок в преддверии конкурса, сунув в папку какие-то ноты, уже бежала на барахолку. Снова стоя в рядах слушателей, Мира не сводила влюблённых глаз с Ило, а он, перебирая струны, то и дело вскидывал на Миру глаза и смотрел, словно прямо в душу Миры, словно читая её как открытую книгу. По телу Миры пробегала дрожь, когда она и Ило говорили. Он дотронулся до её похолодевших от волнения рук, сказав на прощанье: «Мирела!»
Его прикосновение решило всё! Мира жаждала его снова! «Ило! Ило! Ило…» — как музыка звучало в душе Миры…
Собравшись в поездку на конкурс, положив в сумку концертное платье и туфельки на небольшом каблучке, Мира поцеловала маму, нетерпеливо выслушала её наставления и её обязательное «жду завтра с победой», наконец захлопнула дверь своей квартиры.
Мира не нашла на барахолке Ило. Увидев какую-то пожилую цыганку, Мира, подбежав к ней, спросила: «Где сегодня продают гитары?» Цыганка посмотрела на Миру долгим взглядом, ответив: «Гитары проданы.» На вмиг побледневшем лице Миры, видимо, отразился ужас, поэтому цыганка вдруг ободряюще улыбнулась: « Пойдём, покажу где живёт Ило.»
Они шли меж частных домиков, что располагались в отдалении за вокзалом. По улицам носились, играя, цыганята.
«Вон в том доме живёт твой Ило.» — и цыганка указала на ворота, за которыми неистово лаяла большая собака. Но даже тысяча собак сейчас не смогли бы испугать Миру, и она, открыв калитку и пройдя по двору, постучала в окошко домика, из печной трубы которого валил дым…
Мира и Ило всецело отдавались своей любви уже три дня и три ночи. Временами Мира с ужасом думала о матери, но не в силах была оторваться от своего любимого. Вечером четвёртого всё такого же волшебного дня Мира, проходя мимо гостиной в домике Ило, увидела за столом гадающую на картах мать Ило. Мира, слегка отодвинув шторки у входа в гостиную, спросила: «Можно?» Та, кивнув, сказала: «Мать ищет тебя через милицию, она скоро догадается где ты. Нам неприятности не нужны. Подумай об Ило. Поезжай, успокой мать.» «Завтра.» — буркнула Мира. Она тут же бросилась в объятия Ило, едва сдерживая рыдания, а он говорил, что будет ждать её и всё повторял: «Мирела… Мирела…» «Ило, Ило…» — твердила в ответ Мира…
К ногам словно привязал кто-то гири. Мира с трудом поднималась по лестнице подъезда к двери своей квартиры, из-за которой доносились рыдания матери и голос соседки. Толкнув дверь, Мира вошла…
Мира после школьных занятий навещает мать в больнице, у которой случился инсульт после откровенного разговора с Мирой. Музыка заброшена. Мира часто ездит в цыганский посёлок, но там ей всё так же отвечают, что Ило с семьёй уехал. В домике и правда никто не живёт, не горит в окнах свет по вечерам, не идёт дым из трубы.
Мира, почти и не готовившаяся к выпускным экзаменам, сдала их почти на отлично. То ли учителя вошли в её положение с заболевшей матерью, то ли годы зубрёжки не прошли даром. Получив аттестат в школе, Мира не пошла на выпускной, а с трудом заставила себя убраться в квартире перед скорым возвращением матери из больницы.
Как Мира ни старалась скрывать свою беременность, но токсикоз выдал её тайну, и с матерью случился второй и последний инсульт.
На похороны приехал отец Миры, которому она отправила телеграмму.
Теперь отец, не имея от матери Миры запрета помогать, присылает Мире ежемесячно денежный перевод. А Мира растит малышку Илону — точную копию Ило, да отучившись в мед училище, работает медсестрой.
Дома у Миры и малышки Илоны есть кот, рыбки и даже черепаха.
Пятнадцатая всякая глупость
Яна хорошо училась в шестом классе, исправно занимаясь дома, на уроках выдавала ответы точные и правильные и очень стыдилась, если допускала ошибки.
Яна в свободное время с лёгкостью придумывала разных забавных зверюшек, а затем тщательно либо лепила их из глины, либо шила из разных материалов.
Вот и сейчас перед новым годом Яна придумала особенные игрушки для ёлки и уже купила все необходимые материалы для их изготовления, а затем направилась в магазинчик электротоваров, где несколькими днями ранее была с отцом и увидела там на прилавке такие штучки, которые теперь подошли бы для вида полной законченности придуманных Яной игрушек. Более того, эти штучки, названия которых Яна не знала, похожие на розетки для бус, только имеющие форму колпачка со сквозной дырочкой, были зелёненькими и ввиду этого, скрывались бы среди зелёных иголок ёлки, а пропустив зелёную ниточку-петельку сквозь эти колпачки, и вовсе можно было бы добиться эффекта висящих словно в воздухе игрушек.
Несколько поколебавшись из-за того, что Яна не знала наименования товара, который должна была спросить, покупая, всё же направилась в магазинчик, надеясь увидеть ценник и прочесть название.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.