12+
В поисках меча Бога Индры

Бесплатный фрагмент - В поисках меча Бога Индры

Книга вторая. Сеча за Бел Свет

Объем: 444 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Насладитесь купавостью, величием и живописностью русского языка.

Предисловие

Имя… всего тока несколько звуков, каковые сказывают о тобе як о личности, каковые определяют твой человечий лик. Ты у то, верно, попомнишь, шо таки просты звуки кои дарованы родителями, аки наше имечко, назначають судьбину, направляють по той али иной дорожке… по тому али иному пути, тропе, стёжке, оврингу.

Або усё дельце не в имени?

Не в у тех простых звуках…

А у том як спряла для тобе волоконце судьбы высоко во Небесных Чертогах Богиня Судьбы Макошь. Спряла, а помочницы ейны Доля с Недолей неглядючи завязали на них вузелки. Водна, добренькие, на счастье да вудачу, а другая, злобненькие, на горесть и напасти.

Або ня будем у том винить Богиню Макошь да ейных помочниц, не будем на них серчать гутаря, чё усё они так предначертали.

Можеть свову жизть, свову дороженьку ты ужо и сам собе избрал. Не пожелал ты иттить по Солнечной стёженьке, незатейной такой, заурядным камушком голышом вустланной. Пожёлал ходють по серебристому Лунному оврингу, присыпанном сверху золотом и самоцветными камушками. А можеть поддалси уговорам злобных дасуней и ступил на Чорну тропу ЧерноБоже.

Чавось там мерекать, верно, будять так бачить, шо усё неспроста в эвонтой жизти.

И имя, оное родителями дадено, и волоконце судьбы, сплятёное Макошью и безсумления тобой выношенный, обмозгованный выбор торенки.

Глава первая. И сызнова у путь

Чрез три денька опосля того, як возвярнулися от Богов Подземного Мира Борюша и евойны соотчичи, хворенький Гуша совершенно поправилси, у Сома на щеке образовалася плотна корочка, да и рука Быляты покрылась таковой же, а водяны булдыри на ней точно втянулися обратно такося и не лопнув. Ну, и потомуй как усе собя чувствовали терпимо, а Гуша нанова приступил к своему излюбленному занятию, так-таки поеданию усего порхающего и ползущего, порешили отправлятьси у путь.

Ранёхонько поутру отрок выпустил из Боли-Бошкиного киндячка Ёжа, каковой на крохотульку замер на месте, да покрутив своей мордочкой управо и улево, опосля поверталси маленечко на сиверъ, да тихонько запыхтев, побёг у том направлении. И странники, без задержу, тронулися вслед за той мудрой животинкой. Токмо тяперича упереди сех шёл Борилка поелику оказалося, шо евойна рука, та сама, длань коей Озем покрыл тонешенькими смарагдовыми паутинками, вельми шибко притягивала ко себе усё жёлезное. Так чё меч вставленный у ножны, шагающего попередь мальца, Быляты усяко мгновение выгибалси и мешал тому иттить. Энту чудну невидаль заметили ищё будучи на постое, кадысь Борюша притянул ко себе нож, оный нарезаючи мясо, вудерживал у руках Крас. Нож ентов сице резво выскочил из рук парня и крепенько прилип к поднятой уверх ладошки мальчонки, чем ужось до зела сех поразил. Засим того дивного прилипания, воины опробовали руку отрока на стрелах и мечах. И усяк раз, стоило тому протянуть рученьку ко железу, як воно васнь живенькое тулилося к длани мальчика.

— Эвонто како-то волшебство, — столковалися воины и обмотали ладонь мальчугана рваным куском киндяка.

У тем самым киндяком, который был для тёплу подстелен под Борила, и иже, як выяснялось, Орёл выпросил, в отсутствие мальчугана, у киндяка Боли-Бошки для Гуши. Обаче судя по у тем дырам кои были на дарованной одёже, дух, охраняющий ягодны места у лесу, как и прежде посчитал, шо нужды у нём не имаитси. А посему на эвонтой вещи дюже мало оставалось добрых мест, заплат также не имелось, оно как их, ентих значить заплат, было не к чему пришить. Поелику его, у тот дарёный киндяк, порвали на коротки тряпицы и обмотали длань отроку, и раненну руку Быляты.

Почитай четири дня Ёж вёл странников на сиверъ, а после взял немного левее, вроде как стараяся выровнить ход и вдругорядь направить его на всток. Чрез день стёжки путники узрели слева от собе удали горы. Вглядевшись у них Борила пояснил чё то каменные кряжи, покрытые в основном мхами, травами да невысокими деревцами. У то, по-видимому, были горы Подземных Богов, потому Ёж и вел их на сивер, стараяся обойтить владения Озема и Сумерлы.

К вечёру того ж дня горы осталися позади, и лишь выпирали из оземи своими кособокими, словно кривенько срубленными взлобками. А Ёж продолжил движение на всток, на восход Ра. И у том указание топали ащё три денька, пару разочков встречая у тех землях стада большеньких схожих с турами животинок и мамунов. Каковые, одначе, близко ко людям не приближалися и вуходили задолзе до того, як Крас аль Орёл вуспевали вынуть стрелу из туло.

Обаче, у тех краях землица-матушка принялася менять цвета, да и покров. И коли раньче на ней окромя мхов, да стлаников ничавось не росло, а вуродливые берёзки и ивы выглядели мудрённо изогнутыми и болестными. То днесь, на почве, сначала по чуть-чуть, а дальче усё больче и больче стали появлятьси зелёны, густы травы, у которых хоронилися всяки разны цветы весьма лучистых цветов, да изумительного аромату. Особлива много у той, с тонкими, вострыми перьевыми концами, травушке росло ярко-жёлтых цветочков, они высились над зелёной полстиной и приветливо кивали своими, с ноготок, головками, собранными будто у гроздья. От тех неприметных покачиваний соцветий увысь едва заметной златой дымкой подымалси сладчайший дух мёда. Пряталися в травах, и не мнее, дивные, упервые встречающиеся цветы с тёмно-малиновыми, розовыми и плавыми соцветиями. Попадалися низенькие кустарники со коротенькими веточками, словно покрытые сверху воском, да с маханькими, мясистыми листочками. Деревов у той сторонушке ноли и не зрелось, хотя оземь тутася была приподнята и образовывала низкие таки холмики. Нешироки реченьки кучно испещрили земли вкруг и вяло… лениво тянули свои холодны, прозрачны воды. Часточко здеся шли додолы, не таки мощные и рьяные с громом и молниями як у бероских просторах, а таки моросейки… сыплющие мельчайшу мжицу, бывающу при ненастье, внегда серо-бурые тучи плотно закрывали от людей небосвод и красно солнышко.

У эвонтом крае с кажным пройденным днём становилось теплей, и Бог Зимнего ветра Позвизд туто-ва паче не лётал. Он вроде як восталси позади, васнь заплутавши у тех скалистых горах, владыками оных были Боги Подземного мира. А у ентих землях чаще видал Борюша других сынков СтриБога. В основном Асура Югъного и Всточного ветров.

Югъный был до зела молод и красив, судя по сему, то был самый меньшой ветер из сынов СтриБога. Его почитай жёлты кудерьки доходили до плеч, и у них были вплетены тоненьки колосья ржи, пошенички, метёлочки овса, до соцветия девичника. На безбородом и безусом лики, прозрачно-желтоватого цвета, ярко-голубые очи гляделися бойко да по-озорному так чё чудилось тот ветерок-отрок, не намного старче Борилки, сотрит со небес. Полупрозрачные одеяния смаглого свечения, несли на собе жар солнца. И кадысь Югъный неслышно смеясь або сияючи вулыбкой, скользил над путниками, их обдавало лёгкими крохами песчинок и полуденным зноем. Одёжа ветра, словно долги полотнища, следовавшие за ним, смотрелися широкими сполохами, кои чуть зримо дрожали, мерцали, то лучисто, то бледно, а то нежданно зачинали сверкать махунечкими рдяными искорками огоньков.

Всточный ветер, супротив свово меньшого шалуна братца, зрилси и постарче, и посурьёзней. Евойны густы рыжи волосья и таки ж вусы да брада заслоняли своей длинной усё одеяние, так чё було непонятно ово ли энто бородища, ово ли одёжа такая редрая. Смурно поглядывая на странников ветер усё ж жалел их, а посему прилетаючи усяк раз кадыличи их опаливал палящим зноем Югъный, сдувал с них песчиночки да являл воздух паче свежий, чистый принося у нём малу влажность. Эвонтов самый сквозной ситник вон иноредь сбрасывал на путников, несильно встряхиваючи головой. И тадыличи малешенький бусенец сыпалси и с брады, и с долгих, вроде як заплетённых у девичьи косы вусов.

Чем дальче продвигались люди, тем более поразительной становилась живописность той местности. Зелень трав правивших тама не вуступала по цвету смарагдовому камню, кый видывал у Подземном мире Борил, а ихняя густота и пышность вустилала землицу утак плотно чё поражала очи странников своей однородностью. По мере ходу уперёдь к зелени трав прибавилися чудные низкорослые злаковые, помахивающие метёлочками, точь-у-точь как у овса, рыхлые, напоминающие подухи, с сочными, зелёными листочками… растеньица, названия которых никто не ведывал.

По брежине неглубокой реченьки, катящей свои воды навстречу путниками, инолды встречалися низки кустарнички в высоту едва достигающие локтя. Кора у кустиков снизу ствола была серой, а порой и почитай, шо чорной. Яйцевидные, мелки да гладки листоньки усыпали гибкие ветоньки. Ентовы кустики оченно шибко смахивали на иву, да токмо дюже малюсенькую.

Вжесь сами брега речушки, да и само ейно донышко, ровненько тако было уложено плоскими, у длань ширшиной, камушками лощёными и гладкими, точно у то водиченька так-таки трудилася прокладываючи свово русло да жёлая бёжать по дивному таковому узбою. Край усё больше принимал вид гористой стороницы. Хотя поколь у та возвышенность була невысокой, и гляделась ровными пятачками с поместившимися окрестъ них приземистыми курганами.

Опосля двух денёчков пути по ентой землюшке, Борила нежданно узрел удали каки-то паче высоки взгорья. Эвонти хребты встали по окоёму вроде як стяной и напоминали чем-то загнуту дугу. Обаче у те горы высилися весьма далёко и их окромя мальчоночки покеда никто не мог усмотреть. Поелику воины решили, шо у там, у тех взлобках, и находитси град Торонец, кый лёжал не у болотных землях, як калякалась в бероских байках, а ужось много дальче их, и кажись был окружён горами.

На энту ноченьку расположилися недалече от речушки, посторонь низкого кургана, у то был даже не курган, а такой пологий вал. В энтих местах живности было дюже много. Упавые олени усыпанные свёрху белым краплением пежин совершенно не пужалися людей и паслися будто домашние, токась изредка отрываяся от сочных трав и зекая глазьми на странников. Инде казавшиеся бараны аль козы не больно отличалися от диких своих собратьев, живущих у бероских землях. Мелькали у зелёных травах: серы зайцы, красноваты лисы, волки, да схожие с волками звери, токмо более малорослые, чем их сродники. А ужось птицы водилось туто-ва видимо невидимо… куропатки, тетерева, утки, гуси и даже лебеди.

Евонти волшебны птицы, точно также як и гуси, важно вытянувши шеи, пролетали разрозненными косяками как раз у направлении показавшихся возвышенностей. Гусей путники подстрелили, с энтим управилси Орёл, а лебедей, по понятным причинам, не тронули. Оно як у бероских преданьях гутарилось чё у ту распрекрасну птицу могуть оборачиватьси лебедины девы. Духи обладающие вещей силой и подчиняющие себе саму матушку-природу, вызывающие бури, дожди, град, собирающие купно грозовы тучи, да любующиеся посылаемыми Перуном молниями. Ведь само имя лебедь — значить светлая, блестящая, таки и гляделися энтовы благолепные духи, тадысь, внегда скидывали с собе крылушки и пёрышки, да оборачивалися купавыми дивчинками. Да, ащё бачили беросы, шо лебедины девы то онсица аки дочурки Бога Поддонного мира, какового кликали Ящером и егойной жинки Белорыбицы.

Глава вторая. Божественна помочь

Кадыличи Бог Ра, токмо выводил своих златых волов у небесну лазурь Борилка пробудилси, чавой-то его васнь толкнуло управо плечо. Мальчик повернул главу и увидал сторонь собе Гушу. Шишуга лёжал на боку и почивал, при том горестно стеная, выгибаючи нижню губу и бухаясь мощным лбом у плечо мальца. Борилка чичас же подскочил с расстеленного охабня, на кыем кочемарил, и вусевшись, склонилси над ликом Гуши, вперившись глазьми у него, испужавшись того, шо можеть соратник нанова захворал.

— То чё Борюшенька? — услыхал отрок взволнованный глас Сома, долётевший до него из-за почитай прогоревшего костерка, затепленного вчерась повечёру.

— Да, во… — Перьвёл взор мальчуган с такого ужось свычного и вроде как приятного для очей лица шишуги да взглянув на Сома, дозоревшего нынче, молвил, — чёй-то Гуша стонеть, може занедужил вдругорядь?

Сом с таковой светлой кожей лица, добрыми, голубоватыми глазьми и белокурыми волосьями, усами да брадой расплылси у улыбке. Ожог на его щёке совсем прошёл, осталось на коже, посторонь широкого носа чуть свёрнутого у бок, лишь бело пятнышко с ноготок не больче. Белокура бородка справа гляделась маленько короче чем слева, оно як там её опалил злобный огонь Цмока, и тяперича вона сызнова отрастала, кое-где ищё топорщившись словно плотными короткими колючками.

— Эвонтов жук, шишуга значить, — качнув главой, отозвалси Сом. — Усё ноченьку лез к тобе… Жалси и жалси, верно, опосля Ворогухи вон тока и чуеть защищённость обок тобе. Ты, Боренька, возьми охабень да перьйди почивать к Красу або Орлу, у те точно на тобе сверху не залезуть.

— Ни-а, не хочу паче кочумать… Вжесь я вроде як и выспалси, — ответствовал воину малец, и, поднявшись с охабня на ноги, испрямилси да повёл плечьми, сгоняючи с них усякий сон.

Мальчуган не вуспел ищё как следуеть оправитьси, як шишуга (точно поджидаючи кады Борила подымитьси) не раскрываючи очей, протянул руку, и, нащупав охабень, поспешно натянул его на собе, укрывшись им, ноли по саму выпученну нижню губёнку.

— Эвонто жук каковой, — негромко отметил Сом, да чуть слышно загреготал.

Борилка оглянулси и узрев аки укуталси в евойный охабень шишуга, вцепившись у вечь руками, да прижавши ко себе, чё отрывать, по-видимому, було бесполезно, а можеть даже и опасно, для такой нужной у стёженьке одёжи, задорно, поддерживаючи воина, засмеялси. Токась смех мальчонки зазвучал не дюже громко, а так приглушённо, абы не пробудить усё ащё почивающих соотчичей, расположившихся окрестъ одного ужесь затухающего костерка.

— А чаво, дядька Сом, можете мене сходють за теми кустиками на бережину речки? — кивнув на угли костра, по оным еле заметно приплясывали рдяные, горящие капли огня, вопросил отрок и медленно обошёл шишугу, который скумекав, шо охабень не отберуть, расслабилси и спустив с губы одёжу униз, довольно засопел.

— Неть, не надоть, — прогутарил Сом и протянувши уперёдь ногу, носком сапога ковырнул угли, и те тихонько зашипев, выпустили из собе кумачовы искорки увыспрь. — Невдолге и так усем подыматьси… Оно тогды робятки сходють, нарубять, а ты б луче подремал. Аль садись обок покалякаем о том… о сём.

Борила наново пошевелил плечьми, раздумываючи у чё тако деять, да меже тем обозреваючи удивительну землю лежащу вкруг него. Прямо пред ним, находилси пригорок, эвоно был таковой длинный бугор, чем-то схожий с крепостной стеной, шо окружали грады бероские. И мальчугану сице пожелалось взбежать на него, впасть у густу, зелёну, мягку травоньку и насладитьси восходом красна солнышка… Да взлететь тудыличи не в сапогах, у которых нынче изо дня в день хаживали, из ночи у ночь почивали. А утак босиком, як ходил вон у своей деревеньке Купяны раскинувшейся на реченьке Суж, с раннего утречка до поздней ноченьки, с вясны по овсень.

И немедля мальчик присел на примяту травку подле Сома, торопливо скинул с ног сапоги, снял плотно обёрнутые суконки, да сложив у одно местечко, подвярнувши штанины до колена, также резво поднялси. Вон опёрси стопами о желды, ласковенько, правым большим пальчиком, огладил залащенный, тонешенький отросточек, выглянувший с под евойных зелёных собратьев и широко просиял, вощутив теплоту живого создания когды-то сварганенного самим Сварогом. Отрок сделал пару шажочков уперёдь, на морг замерев на месте, почуяв тепло идущее и от Мать-Сыра-Земли Богини усего живого, и от самой ейной детоньки, травиночки. А засим торопливо возвернулси к тому месту иде почивал, отчавось беспокойно закряхтел Гуша, спужавшийся чё чичас отберуть охабень. Токмо Борила не тронул охабень, вон склонилси над своей котомкой, и, развязав снурки, распахнул её поширше. Тихонечко приветствуя мальчугана, запыхтел из киндяка Ёж, застрекотал ванов червячок дар Кострубоньки.

Бережно приподняв Ёжа, малец левой рукой нащупал у самом низу котомки кугиклы, да скоренько достав их отнуду, крепенько сжал… Сжал васнь страшась их обронить, або потерять связь с родными просторами бероских земель, столь далёких и таких любых, кые будуть безлетно обитать у энтом вунструменте, кады-то варганенным из простой тонкой куги. Прикрыв котомочку, мальчишечка разогнул спину и глянул в улыбающееся лицо Сома, неотрывно следящего за евойным движением. И расплывшись вулыбкой в ответь, прытко побёг, тудыкась… увысь на пригорок.

Землица, прикрытая густыми травами, оные почитай достигали колен отрока, нежно прикасалась к босым плюснам, она ласкала его кожу и по-матерински одаривала прохладными лобызаниями. Борилка, точно кака птиченька, взлетел на тот бугорок и остановилси на егось покатой макушке. У там у дали… в предрассветной тусклости утра он узрел усё таки ж низки взгорья, у окоёма оканчивающиеся тёмными, выпирающими из оземи пежинами сливающимися с серо-златым небушком.

Лёгенький ветерок, эвонто, по-видимому, Всточный пролетел сувсем близёхонько и коснулси своим одеянием лица мальчика, подкинув уверх его длинны светло-пошеничные волосья, обдав свежим дыханием землицы и осыпав, околот него, в травы прозрачны росинки. Энти капельки попадав у смарагдовые растеньица у миг утопли в них, омыв своей чистотой их благолепные глади тел. Токмо не усе росинки стекли по долгим тоненьким травам, овые из них зацепилися за края и повисли, заблистав светозарными, златыми боками в каковых отражались выходящие на небосвод солнечны лучи. Мальчишечка зачурованно глазел уперёдь, таче перьводил взор и сотрел на пригорки, шо соседничали с тем на котором он стоял. Дивная сторонушка, чистая и светлая лёжала сторонь ним, справа перькатывая воды струилась речушка. То громко, то тихо она перькидывала водицу, ударяя ейной капелью по ровности каменьев, пела песню вольную и счастливую, и чудилось Бориле у том распеве приветствовала вона подымающегося у поднебесье Асура Ра и его созидающий солнечный воз.

Долзе так стоял мальчуган можеть приглядываясь, прислушиваясь к энтому краю, а може просто любуясь им. Вон глубоко вдыхал насыщенный прохладой бодрящий воздух, наслаждаясь тишиной нарушаемой инде лишь протяжным, сонным окриком совки, оная издалече тихонько посвистывала: «Сплю… ю… ю! Сплю… ю… ю!», словно посмеиваясь над мальцом. Сплюшка, тюкалка, зорька так величала ту малу совушку беросы. Занеже как часточка на «сплю» откликалась тюкалка раскатистым «тю… ю… ю». Занеже как и на утренних зорях, и опосля восхода красна солнышка посвистывала зорька, приветствуя зачинающийся день.

Штаны Борилки у там идеже он их подвертал намокли, а права штанина и вовсе от бегу, развертавшись, спустилася к долу. Мальчик медленно приложил к губам грани кугиклы и несильно дунул у дырочки. И враз по землице… эвонтой… вроде як и чужой, не родной тому простому, бероскому отроку, и усё ж единой, кликаемой одним обьчим именем Бел Свет прокатилися знакомы напевы его далёких предков, в жилах каковых сочилась, васнь по узбоям, юшка воинов, кровь самого быкоподобного Асура Индры.

Неторопливо выводил Борюша родные с малолетства напевы, и перьплеталася у них упавость бероской земли и любовь, грусть и тоска по сродникам, свет кый нёс он в своей детской да ужотко точно повзрослевшей душе. И улетала та погудка тудыличи, у приволье, к тем самым тёмным пежинам, шо доколе виделись тока отроку и напоминали то ли горы, то ли град.

Тишь наступила вкруг тех мест, смолкла не тока сова-зорька, казалася стихла, да понесла бесшумно свои воды, реченька пужаясь нарушить возникшу благодать.

И тадыкась нежданно лба мальца коснулись тёплы лучи льющиеся от воза Ра… Сияющие, златые полосы дотянулись до зелёных с карими брызгами очей. И Борилка усмотрел выходящих с под тёмных пятен взгорей, раскинувшихся впреди, волов тянувших восхитительно пылающий солнечным светом воз со стоящим на нём Богом Ра. Асур возвышалси на златом возу и в упор глядел на мальчонку. На евойном лучисто-золотом лице, полыхающем на вроде огня, увидал мальчик махунечьки, белы капельки васнь вспыхивающих искорок, которые проносилися у разных направлениях. Златые кудри Ра струились за ним по глади неба, а долги вусы и брада, ово ли от бойкого ветра, ово ли оттого, шо Бог торопилси, зацепившись за одеяние, висели днесь на евойном плече. Унезапно Ра чуть-чуть приоткрыл уста и выдохнул отнуду изогнуту, семицветну радугу, каковая будто лесенка пролегла от рта Асура да резко вдарилась своей светозарностью у глаза отрока. И немедля Борила услыхал слова… да не просто слова, а разгадку… имя того меча Индры, которое сице и не смог припомнить як не старалси.

Вон расслышал то имечко, и от нечаянности свершившегося сей миг прекратил выграть на кугикле, обомлел. Сердце у евойной груди захолонуло от волненья. И тады ж конец радуги скользнул по лицу отрока и Бога да вуся она опустилася тонюсеньким прозрачным лучом на травы обратившись у крупны капли водицы. Мальчуган ищё раз повторил про собе поведанное Богом и звонко загреготал, радостно и громко. Утак, абы тяперича, непременно, пробудилися соотчичи и узнали, чё разгадка у его руках. Узнали и поклонились великому Богу, который защищаеть, даруеть и любить Бел Свет и кажного кто туто-ва живёть… не важно человек ли то, зверь, птица, жучок, деревцо або мала травинка.

— Аття! Аття Асур Ра! — загамил отрок… громко… громко… шоб непременно вуслыхал Бог. — Аття тобе за помочь!

Мальчик шагнул уперёдь, словно жёлал у тем шагом, покрыть дальни дали до Ра и низко до самой оземи поклонилси Асуру, дотронувшись рукой до мокрых трав да встряхнув с них остатки радуги-росы, перьливающейся семью цветами, униз.

— Борюшенька, чаво… чаво тако стряслось? — обеспокоенно гикнул Сом и поднялси с землицы, встав на ноги.

Мальчуган ищё раз поклонилси Ра, и кадысь увидал аки Бог широкось просиявши, чуть заметно кивнул ему у ответь, развернулси и побёг униз с пригорка к Сому, размахиваючи на ходу кугиклами. Воины от звонких криков Борилки враз попросыпались, да повскакивали с мест, а узрев радостно лико мальчика и сами осклабились, засветилися.

— Усё… усё… ведаю то имя меча Индры! Ведаю! — кликнул малец, подбежавши к Сому и раскрывши объятья, крепко обымал того. — Ведаю, дядька Сом. Мене Ра егось молвил… эвонто як.

— Вжесь енто точнёхонько гутаренто, эвонто як, — нежно прижав к собе мальчика и погладив его по вихрастым, густым волосьям, согласилси Сом. — А я позорути вроде як радуга из небушка на оземь впала.

— Впала… впала, — вторил воину мальчуган, и, втянул в собе знакомый, и ставший точно родным запах Сома, да тутась же выскочив из егойных объятий, обозрел обступивших их соотчичей. — И Ра мене молвил… Помог мене, от то б я бы николиже не докумекал… николиже.

— Значить надоть и нам поблагодарить Асура, — заметил Былята и первым из спутников поклонилси восходящему Солнцу, зычно сказав, обращаяся к Богу, — аття великий Ра за твову помочь! Светишь ты нам из году у год, из веку у век, пособляешь и спасаешь… щедро даришь тепло и жизть! Благодаря доброте твоей божественной живём мы у Бел Свете! Аття тобе за усё то чё даруешь по теплоте своей души нам! — прокалякал тот говорок Былята и ащё раз преклонилси пред Асуром.

А следом за ним усе другие воины, и ано соня Гуша, токмо абие подскочивший с лежака, и конча Борилка поклонились Богу, благодаря за столь неоцениму помочь да признавая евойну доброту и величие. Асур Ра, хоть и оченно занятый своей многотрудной работой, обаче приметил проявленно ко нему почтение да в ответ послал таковым малешеньким на его взгляд, токась не менее дорогим для его души, людям махонисту полосу солнечного света, оная в мгновение ока просушила усе желды и ноли до колена сыры штанины мальчоночки.

— У токась чаво ты так Болилка гломко смеялси? — недовольно вопросил Гуша, не вуспели странники ищё толком разогнуть от поклона спины. — Сначала иглал на вэнтой своей тлостинке камышовой, таче смеялси, гамил… Ты коль кочемалить не хошь так нечегось длугих подымать. Иглает он, гамит, сувсем никогось не почитаешь… Да коли б ты лос следи шишуг тобе за тако скверный поступок, тобе б… ты б…

Гуша нежданно, так и не досказав, прервалси, судя по сему, обдумываючи у чем таким страшным можно пугнуть до зела смелого отрока. Но докумекать ему так и не удалося, оно как недалече от негось, лёниво помахивая крылами, пролетела здоровенна бабочка. Размах ейных крылов был почти с ладошку отрока, таки большуще бабочки не обитали у бероских краях. А посему ими засегда любовались воины и Борила, и засегда им радовалси шишуга излавливая да отправляючи у роть, а засим гутаря, шо вони дюже сладки. А ента бабочка була ослепительно жёлтая, ейны крылья блистали усякими разными оттенками эвонтого цвета, начиная от светлогу и кончая смаглым. Сами же края крыльев являли ноли, шо бурый цвет… Узрев таку сласть, Гуша резво позабыл о всяких нравоучениях и кинулси вслед за добычей. Водним прыжком вон перьмахнул чрез костерок, чуть було не сбив с ног Орла, и выхватил несчастну жертву лялизкой прямось с полёту за крыло. Язык немедленно влетел обратно у распахнутый роть, а шишуга прикрыв от довольству глазищи веками, принялси неторопливо шамать свову снедь.

Усё то произошло так молниеносно чё, по-первому, Борилка ано не уразумел отчавось Гуша смолк, а внегда воглянувшись узрел жующего шишугу, по-доброму просиявши, произнёс:

— Я играл не на тростинке, а на кугиклах. Оно як вельми люблю вэнтов вунструмент и когды вон звучить, слышатси мене просторы да дубравушки наши бероские.

— Дублавушки… плостолы… у то усё добленько, — отметил Гуша и закрутил своей большенькой головёшкой у поисках новой жертвы. — У то усё добленько кадыличи ты выспалси и ладно пожвакал.

И не мешкая ни мига Гуша, здоровенными прыжками, понёсси на пригорок, на макушке коего до того стоял Борил, а ноне зависая над раскрывшимися пред красным солнышком жёлтыми, алыми, белыми цветами в обилие парили синие, голубые, зекрые и васильковые бабочки, по виду не намногось меньче чем у та каковую сжувал шишуга.

— Эт, Гуша у одном прав, — закалякал Гордыня, и посотрел услед шишуге ужесь доскакавшему, будто жёребёнок, до вершины кургана и днесь своим длинным, липким языком принявшегося излавливать таковых купавых бабочек. — Надоть и впрямь пожущерить. Так чё, ну-тка Орёл и Крас ступайте к реченьке принёсите водицы, а я да Сеслав подрубим у тех кустиков, абы кушанье приготовить.

— А можно и мене с Орлом и Красом сходють… Вони воду наберуть, а я искупаюся? — вопросил Борилка у Быляты, у оного усе ащё немногось болела обожжённа рука нонече покрытая тонкой розово-белой кожицей.

Старшина воинов зекнул зелёно-серыми глазьми на мальчоночку и расплывшись у улыбке, кивнул, разрешаючи тем самым итить скупнутьси, да ласковенько огладив дланью свову густу ковыльну браду, пробалабонил:

— Если токмо не взмёрзнешь. Оно як водица до зела бодрящая.

— Ни-а, — подсигнув увыспрь от радости, откликнулси отрок. — Я вчерась её пробывал, ту водицу… она ничевось… ладненькая.

— Ну, коли, ладненькая, то окупнись, — изрёк вступивший у молвь Сеслав.

И потомуй как Орёл и Крас, взяв у руки кубыни, ужотко направилися к речке, Борюша немедленно сорвавшись с места побёг за ними, на ходу сымая с собе пояс, рубаху да развязывая гашник, вставленный под кромку на поясе штанов. Обогнавши по пути, неспешно идущих, робят малучаган приблизилси к бережине реченьки, к которой вёл маленечко пологий спуск, и, бросив вечи на травушку, чё подступала прямо к гладким каменьям, вбежал у воду. Да враз попридержал свову поступь, затаивши дух.

Ух! вже до чавось водица була холодна. Вона на маленько даже обожгла кожу ног. Обаче капельку опосля малец, по природе крепкий, обвыкси и сделал несколько шажочков по дну реки… восторожных таковых… медленных, оно як стопы вельми бойко по тем ровненьким голышам скользили. Течение реченьки лениво влекло воды свёрху, но ближе ко дну дюже порывисто утягивало за собой, желаючи сбить отрока с ног. Одначе мальчик маленечко покачиваясь усё ж выстоял и неторопливо дойдя до средины реки, иде вода дошла до колена, остановилси. Неторопливо сице, абы не свалитьси Борила развернулси, и, вставши лицом навстречу течению, замер, набираясь храбрости для нырка под водицу.

— Борюша, вылазь, — окликнул егось с брега Крас, набирающий воду у кубыни, чуток повыше того места, идеже находилси мальчишечка. — Вода льдяна… увесь перьмёрзнешь.

У то Крас вернёхонько бачил, вода чудилось льдяной, васнь её токась тронул своим зачурованным посохом Мороз сын Богини Мары… Трескун, Студенец, Зюзя, Морок, як его ищё кликали — Асур зимы, снега и холода. Обаче Бориле ужо весьма хотелось окупнутьси, шоб ощутить на коже лёгкие струящиеся потоки дарующие чистоту тела и бодрость духа! Потоки наполненные жизтью и природной силой, кои сотворены для продолжения усего сущего на Бел Свете, кои являютси жизненным колом наряду с землёй, огнём и воздухом.

— Ух! — довольно дохнул мальчуган и резво впал у воду.

Борилка, набравши воздуха полну грудь, сувсем на малеша, нырнул углубь речки, вопустивши под воду не токмо тело, но и голову, опершись ладонями обеих рук и пальцами ног о каменисту гладкость дна. Студёны струи хлестнули мальчика у лико мелкими капелями брызг, оные враз выскочили с под каменьев. Потоки водицы вжесь обняли мальчонку со усех сторон, наполнив кожу и тело благодатью и источником жизти. И тады ж унезапно Борюша уловил под дланями едва ощутимое колебание оземи, будто б гдей-то шло мощное стадо мамунов, а може ано не шло, а бежало. И энтов гул, дребезжание разносилося по матушке-землице отдаваяся дрожью у руках мальца.

Поспешно вынырнув из речки, вынув оттудася уначале главу, а засим и усё тело, обаче ищё опираяся руками о донышко, Боренька застыл… затих… Да вгляделси тудыличи, откеда и катила свои воды реченька, напряжённо стараяся узреть чё-нить у прозрачной дали, оканчивающейся тёмными пежинами гор. Однозвучный топот множества копыт явственно ощущалси под дланями и казалося мальчишечке, шо реченька перьбрасываючи прозрачно-голубые воды чёй-то ему шепчет. И у том шепотке, который перьмешивалси с ейным звонким журчанием, перьстукиванием капель о гладеньки бока камушков, чудилси Борилу говорок женский. Нежданно в воде мелькнуло почитай прозрачно лицо младой, хупавой дивчинки. Её светло-голубые очи воззрилися словно из глубин речных, а длинны серебристы кудырявы волосья задели руки мальчика.

Борила перьвёл взор и посотрел на Богиню воды, добрую и светлую, дающую жизть усему живому в Бел Свете. С под легохонько струящейся водицы на негось глядела вона Богиня, кыю беросы величали по-разному, ибо имя ей давалося от реки, протекающей у эвонтом крае. Одначе было у неё и то единое имечко, оным кликали её усе беросы. Дана, Водица, Ведь-ава у тако её почтительно называли. Оно як прежде воду звали ищё ведой, ибо энто чудо умеет не тока слушать, но и впитывать у собе мысли, поступки, слова живущих посторонь неё людей, а посему ведает, чем живуть таки человеки. Ведь она Дана, Водица, Ведь-ава девонька младая, чистая и светлая верить тем людям, которые приходять к её бережинам, абы обмыть тело и душу… Дана жалееть, любить и бережёть тайны людски, вона смываеть с них не тока грязь, но и тревоги, напасти, болести.

Еле зримое лицо с маленьким, чуть вздёрнутым носиком, пухлыми, бледно-розовыми губками, загнутыми пенистыми бровками и ано высоким лбом на крохотку выступило с под водицы. Голубы глаза на сиг увеличились, призываючи мальчонку ко вниманию.

— Чавось эвонто? — тихонько поспрашал Борила и кивнул у сторону слышимого звука, обращаясь к Богине.

— Полканы… полканы… жур… кап, — отжурчалась в ответ Дана, чуть видно приоткрывши свои уста.

А мальчик вуслыхав чудно слово, каковое не кадысь доселе не слышал, легохонько вздрогнул. Вон хотел було вопросить Ведь-аву о том, кто таки полканы, но та словно растворилася у прозрачности вод, а ейны серебристы волосья убежали униз по течению реченьки.

Глава третья. Встреча с полканами

Борила стремительно вскочивши на ноги, принялси озиратьси, тяперича опираясь о речное дно стопами, и вощущая сувсем невнятное движение, точно у то трепетание оземи создавала лишь Дана влача за собой воды. Вупорно всматриваясь уперёдь, вертая главой да оглядывая земли окрестъ собя, мальчик так-таки ничавось не зрел. По-видимому, те самы чудны полканы, коль и шли к путникам, были усё ж покедова далече. Посему отрок, торопливо развернулси и бойко направилси к брегу, идеже его поджидали, с полными кубынями воды, парни о чём-то негромко калякавшие.

Выскочив на бережину Борилка немедля кинулси бежать к старчим воинам, на ходу подхвативши свои вечи, и ано не воглянувшись внегда Крас да Орёл егось окликнули, взволновавшись тому як поспешно тот метнулись из реченьки. Мальчоночка вельми растревожилси полученным известиям, понимая, шо эвонти… таки неведомы и чудно зовущиеся полканы, неизвестно отнуду скачущие могуть нести с собой каку неприятность аль бёду, оно потомуй, вернёхонько, и предупреждала о той встрече Богиня.

Ретиво вбежав, словно взлетев на покатость, коя вела от брега и вупиралася у курган, мальчишечка узрел восседающих, посторонь разгорающегося костерка, Сома стругающего ножом у большой котелок собранные в пучок тонки, зелёны травинки, Быляту зорко глядящего за у тем действом, да Сеслава принёсшего и подкидывающего в полымя те самы сыроваты ветоньки, напоминающие ивы. Веточки негромко похрумкивая зачили покрыватьси плящущими рдяными искорками. С под чёрных угольков на гибки отросточки, усё ищё покрытые листвой, прыгнули лепестки огня, и также резко почитай, шо сиганул к костру Борилка, порывисто дохнув, от скорогу ходу, застрявший у груди ком воздуха.

— Ты чё не одет? — взволнованно воскликнул Былята и беспокойным взором оглядел мальца.

Отрок мгновенно остановилси в шаге от костра и сбивчиво молвил:

— У тама… у реке… Вона… Дана… Ведь-ава гутарила… гутарила чё полканы. Верно идуть, оно як оземь уся… уся трясётси.

— Чавось? Кака Дана? — взбудоражено перьспросил Сеслав и оторвавши взгляд от костра, повернул голову, зыркнув серо-зелёными очами на Борилку да стремительно дунул собе под нос, прогоняючи у тем дуновением едкий, густой, белый дым, поднявшийся увысь от започатого огня, и дохнувший воину прямо у лицо.

— Полканы? Иде? — не мнее всполошённо прокалякал Сом и рука евойна, настругивающая в котелок каку-то травяну снедь, зависла у воздухе.

— Тама… энто… Ведь-ава… полканы, — наново неясно повторил мальчуган, и мотнул головой, а с егось волосьев по влажной коже спины усё шибче потёкли струи холодной водицы.

Однакось Былята, поднявши с присядок и распрямивши спину, пройдясь взором свёрху униз по отроку, да не узрев на нём никаких увечьй, вяще спокойным, ровным гласом скузал:

— Борюша ня чё не поймём мы. Ты, погодь… погодь… успокойси и ну-кась приоденьси. Натяни на собе штаны, а опосля усё толковенько поясни.

Мальчик стыдливо вопустил глаза удол и покрасневши аки ядрённа, чермна, выспивша вышня тяхонько: «Охнул!» Вон бросил на траву рубаху, пояс и принялси спешно натягивать на собе штаны, завязываючи на поясе гашник.

— Ну, вот тяперича луче, — улыбаяся отметил Былята, и левой дланью провел по холсту рубахи укрывающей больну руку, васнь огладив её. — А днесь рубашонку накинь… и тадыкась гутарь.

Борила тута ж наклонилси к рубахе и протянув к ней леву руку, сызнова ощутил у то само чуть вздрагивающее колебание землицы. Он опустилси на корточки, и упёрси левой ладошкой у землю, примяв к ней чуть склонённы желды. И тогды почуял, оттедась с под самых глубин Мать-Сыра-Земли раздающейся гул. Гам шедший откеда та, у то мальчонка точно увидал, напряженно выззарившись у маленько дрожащу обратну сторону пясти, принадлежал не мамунам, а лошадиным копытам, ходко ступающим по таким же зелёным травам. И у тех копыт было много… много… не меньше шёсти аль восьми десятков.

— Борюша ты чавось затих? — поспрашал Сеслава, прерывая напряжённое вглядывание мальца у свову руку.

Мальчуган отвёл очи от тыльной стороны длани и вдругорядь мотнул головой, прогоняючи у те виденны образы. Медленно вон споднял рубашонку с оземи, да вставши на ноги, ужотко паче спокойным голоском поведал воинам о том, чё вуслыхал, почуял и узрел, перьмешивая сказ, дальнейшим облачением одёжи на собе.

— Полканы, — протянул Сеслав то редкостно величание какого-то волшебного создания аль народа и перьглянувшись с Былятой, подалси с корточек. Он неторопливо испрямилси, да добавил, — ты знашь Борюша кто таки полканы?

— Ни-а, — поспешно откликнулси мальчик и собравши в узел свои густы волосья, крепенько крутнул их, выдавливаючи остатки водицы.

— Полканы, — продолжил баляканья Сеслав и отряхнул длани рук друг о дружку, сбрасывая с них вниз остатки землицы и коры. — Оно их ищё кличуть полу-конём. Энто волшебное племя имеет до стана человечий облик, а ниже пояса облик коня… У то великий, сильный и отважный народ. Вон издревле обок Торонца, как раз с у тех самых пор кадысь на Бел Свете явилси ихний прародитель и Асур мудрости Китоврас.

— Оно токмо у Бога Китовраса, — вмешалси у говорок соратника пришедший вкупе с парнями Гордыня, сжимающий у руках нарублены ветви ивы. — Имеютси крылья. Вони находятси у негось за спиной человечьего тела… И крылья те оченно могутные, и гутарять схожи с крылами лебедя… у таки ж беленькие.

— Да-к, у так в преданьицах молвять, — согласилси Сеслав и кивнул. — Жили полканы обок Торонца с самого началу, а таче кадыличи Индру Дый вырвал из землицы-матушки, ушли с эвонтих краёв. Занятно мене знать отколь вони у ентой сторонушки появились… неужель усё ащё живуть обапол Торонца?

— А мене иное волнуеть, — произнёс Сом и остриём ножа провёл по подбородку и щёке, потому самому месту, откеда вылазили покудова коротки белы жёстки волосья брады. — Добре б Борюше эвонтих полканов набрать у наше воинство. Они ж полканы луче усех с лука стреляють… Сказывають у байках чё их стрелы не ведают промаха.

— У то ты прав Сом, таки воины нам нужны, — изрёк Сеслав. И задумчиво оглядел енти живописные, а усё ж чуждые просторы земель, да обращаясь к мальчику добавил, — ну-тка Борюша приложи ищё-ка свову рученьку к оземи да прислухайси… Далёко они, энти полканы… да с какой сторонушки их нам вожидать.

Послушно кивнув в ответь мальчуган сызнова опустилси на корточки, прислонил свову, таку зачурованну, леву ладошечку к самой землишке, плотненько приткнув травушку и обмер… затих… обратившись увесь во слух. И сей сиг ощутил под дланью бойкое постукивание копыт о почву. А вглядевшись у обратну сторону пясти узрел крупные лошадиные будто лощённые, блистающие копыта, ступающие по смаргадового цвета травушке ломаючи, пригибаючи её к самой почве. Идей-то совсем близёхонько звонко запела, зажурчала реченька, перьстукивая капельками водицы о гладки камешки, вывела громкое «полканы», а засим послышалси какой-то иной, не бероский говорок.

Борилка отвёл глаза от ручонки, покрутил головушкой сице, чё длинны усё ащё сыры волосья качнувшись, прилипли к правой щёке, нырнули чрез легохонько приотворённы уста у роть. Неторопливо вубравши с губ и щеки энти липки волосы, мальчик пояснил, неотрывно следящим за ним старшим:

— Неть, не видать идеже вони. Вижу токась, шо скачуть по таковой же як и у ны травушке… да речка рядышком поёть, журчить, чё у то полканы. Верно, идуть вони с встока. Можеть с самого Торонца? — вопросил отрок, и, поднявшись на ноги, обозрел воинов.

— Ты знашь, чё Борюшенька. Ты подымись-ка на пригорок и оглядись. — Не отвечая на спрос мальчишечки молвил Былята, и, обращаясь к стоящему осторонь него сыну, дополнил, — Крас и ты с ним сходи… Глаза младые може чё и углядите. А, ты, Сом ну-кася пошустрее снедь готовь… Оно надоть по-скорому пожелвить да итить уперёдь.

Выслушав указание старшины воинов Борила чичас же побёг, мгновенно сорвавшись с места, на пригорок, на коем ищё излавливал бабочек Гуша, не обративший внимание на столпившихся и о чём-то беспокойно гутаривших путников. Шишуга шустро перьскакивал с одного края вала на другой, сигая як по егойной макушке, так спускаяся и маленько нижее.

Вбежав на курган мальчик остановилси на егось покатой вершине, укрытой ужесь примятой от топтания Гуши траве и воззрилси впредь… тудыличи вдаль… откеда тянула свои воды реченька, и иде высились дугой высоки горы.

Крас вошедший на пригорок следом, расположилси подле и оглядевшись, спросил:

— Ну чё, видать чё-нить Борюша?

Борила медлил како-то времечко с ответом, пристально всматриваясь у те дальни просторы, а засим молвил:

— Кажись я прав. Эвонто они идуть, — он протянул праву руку и указал перстом у направлении реки. — Гляди-ка они почитай по краю брега скачуть.

Ащё малеша мальчуган зыркал глазьми тудыкась, куды казал Красу, а чуток погодя чётко разглядевши далёки образы вершников, поспрашал:

— Зришь, Крас?

С поднизу на пригорок поднялси Орёл, услыхав последню реченьку отрока. Вон встал сторонь Краса, справа от негось, и также як и друг приставивши ко лбу руку, прикрыв втак очи от ослепительных лучей Асура Ра, вперившись взором у даль зелёных взгорий, прокалякал:

— Я вижу каки-то пежины… Эвонто точно ктой-то скачить, но вельми вони далече, поколь не разобрать толком.

— А мене кажетси, — забалякал малец, и зане як красно солнышко весьма слепило глаза, приткнул руку ко лбу, распрямивши над очами длань. — Чё у то вершники, а не полканы.

— Идеже… идеже… полькони, — заверещал подскочивший к Борилке Гуша и вытаращил свои махунечкие зелёные глаза, ураз укрупнившиеся в ширшине, на капелюшечку ано перьстав шамать. Евойный роть приотврилси и показал ряд зубов обильно покрытых остатками недожёванных несчастных бабочек. — Не надоть польконев нам, не надь… Они ж любять жаленных шишуг. Ох! как любять… и… и… и, — звонко подвизгнул Гуша и абие выплюнул изо рта свову длинну лялизку словив парящую подле левого плеча Орла бабочку, таку купавую с лучисто-голубыми крыльями.

Унезапно промелькнувший предь очами Борилки, Краса и Орла долгий язык Гуши вызвал в робятах немалый перькос улево и порывистое дрожание тел. Оно як не вожидали вони, напряжённо всматриваясь у то приволье, узреть осторонь своих носов таковую неприятную на вид склизкую зелёно-серую лялизку.

— Вох! Гуша! — возмущённо воскликнули в два голоса вьюноши и повели в сторону жамкающего шишуги глазьми, а мальчик и вовсе утёр лико от разлетевшихся во всех направлениях густых слюней соратника.

— Эвонто за таки деяния, — отметил опосля Крас и поморщилси. — И схлопотать могёшь… Оно як вельми противно, молвлю я тобе, наблюдать когды обок твово рта и носа така склизка дрянь, величаемая лялизкой, лётаеть.

— От, коли тобе плотивно Клас, так ты не позолуть, — откликнулси Гуша ни на миг не прекращаючи жёвать. — Кто ж тобе заставляить позолуть. Коль вутак плотивно… чё ж я должён с голоду подыхати.

Крас жёлал було чёй-то вответить наглецу шишуге, вон ужотко ано раскрыл для того роть, намереваяся гутарить чавой-то до зела грубое, да токмо робят позвал желвить Былята, у чем самым и спас Гушу от резкого и нелюбезного бачинья.

Кадысь усе позаутрокали приготовленну Сомом похлёбку, со добытых по-вечёру гусей, в оную добавили собранных Сеславом чуток горьковатых, и у то ж времечко весьма ароматных трав, вьюношей направили мыть котёл и ложки, а усе прочие стали сбиратьси у стёжку. Оно як с утреца Ра вельми крепко начал сугревать землицу. И у та теплота спускалась не токмо от лучей красна солнышка, но так-таки, у то странники заметили ащё вчерась, подымалась с под почвы будто, штой-то сугревало её снизу.

Воины ведая, шо полканы, по байкам, народ не злобный, а смелый и могутный, обаче, кумекая, чё инолды и преданья вошибаютси (у то особлива подтвердила встреча Борилки с Богами Оземом и Сумерлой) на усяк случай хорошенько оглядели свои мечи и луки… проверили наличие стрел у тулах, да оправили на собе одёжу. Борила повесил на плечи котомку, повязал на леву длань тряпицу от рванного киндяка, абы не притягивать меч дядьки Быляты, чудно подчиняющийся ему, и закинул на праву руку лук. Туло мальчонки нёс Орёл, потерявший свово у бою с Хмырями, шоб пособить Борилке и у то ж времечко иметь под рукой усяк морг стрелы.

Возвернувшийся опосля мытья котелок закрепили на котомке Сома, и засим недолзе прощаясь с таковым упалым местечком, идеже провели мирну ноченьку, отряжалися дальче. На ентот раз, рассудили, Ёжа не пущать уперёдь и оставили у котомке отрока. Былята осведомлённый чё полканы трусят по брегу реченьки, и сам направил ход соотчичей тудыкась. Понимаючи, шо с хозяевами эвонтой стороны луче встретитьси лицом к лицу, оно ж не даром вони скачуть к ним. Прознав аль вуслыхав, чё к ним идуть чужие або гости, ужось кто для полканов стануть путники окажитси видным сразу при толковище.

Сойдя с пяточка на коем кочумарили к заберегу реки, направились супротив ейного течения. Реченька негромко чавой-то журчала. Ово ли пела каку песню, ово ли жёлала пояснить чё мальцу… иль просто гутарила сама с собой, поелику, у то известно сякому беросу, любить бачить Богиня Дана. Перьговариваитси она со своими манюсенькими капельками, пузыриками, вопрошая их идеже чаво прилучилось аль стряслось. Энто занеже без ейного веления ни иде волна на чевруй и песьян не выкатитси, ни иде водица не вдаритси об лбище и слуду.

Боренька шёл следом за Былятой прижимаючи леву ладошку ко груди, вощущая под ней легохонько теплющийся зачур-слезинку Валу, и настойчиво зарилси то у даль (энто кадыличи вони на како возвышение подымалися), то у саму прозрачну реченьку в надежде вдругорядь узреть распрекрасное лико Богини Ведь-авы. Но Дана больче не казалась.

Нонече на небосводе не было ни туч, ни воблачков. Сыновья СтриБога тоже кудый-то запропастились, оттогось дневной зной был парящим и липким, а одёжа на путниках вскорести взмокнув, своей влажностью стала слабенько остужать спины и грудь идущих людей.

Усяк раз внегда странники взбирались на курган мальчик примечал проступающие усё четче и чётче образы ездецов. И коли у начале дня ему ищё чудилось, шо то скачуть вершники, то к полудню, кады Ра нависал над ними своим возом и жарко согревал землицу сице, шо от неё подымалася ввысь полупрозрачная пелена, Борила узрел, у том отдалении, ретиво ступающих скороходью полканов.

Невдолге Борилки удалось разглядеть ентов волшебный народ. Полканы шли нарысью, их було не меньче пятнадцати, и в руках вони сжимали копья да массивны комлясты дубины. Увидав у то воружие отрок чичас же об эвонтом поведал воинам, кые тревожно перьглянулися, а шишуга звучно заверезжал, шо нонче настал последний дянёчек жизти у Бел Свете и ко вечёру сёрдиты полькони изжарять аль изварять егось, тако разобиженного Гушу, у боляхном котелке… а опосля изварения пожущерять.

— Ну, на усяк случай будям готовы к брани… Кто ж знаеть с чем вони пожалують, — разумно молвил Былята, поглядев на подкатывающего от страху глазёнки Гушу, нервно потряхивающего руками, и своей мощной головёшкой.

Старшина воинов ащё малешенько зарилси на шишугу, а посем расплывшись у улыбке, повелел встать Борюше позадь странников, сразу за Гордыней и пред Гушей.

К концу дня Ра, подъехавши к краю небосвода, на маленько придержал своих волов, по-видимому, давая времечко людям и полканам встретитьси при солнечном свете. Тадыкась потомки Китовраса приблизились настолько, чё стали видны усем. Отчавось ищё звонче взвизгнул Гуша и легохонько застонал, обаче узрев суровый взгляд оглянувшегося Гордыни мгновенно затих, изредка выпускаючи из собе лишь протяжны, прерывисты вздохи.

А пред странниками ладненько проступили полканы, оные на загляденье были крепкими и ражими воителями. У начале скачущих потомков Китовраса шёл самый могутный полкан. Енто казалси богатырского сложения воин с махонистыми плечьми, человеческим торсом, облечённое у тонку белу рубаху без рукавов, да опоясаное золотым поясом с вкраплениями, по у той хупавой поверхности, красных крупных яхонтов. На дивном сияющем поясе справо висело туло, без крышки, откедась выглядывали перьевые концы стрел. Пояс проходил у том самом месте, иде человечье тело перьходило у лошадиное. Цвет кожи, у эвонтого полкана, являл собой смуглость один-в-один с оттенком гнедой шерсти жёребца. Жилисты руки сжимали мощный лук, ноли раза у два больче чем бероский, с широким васнь серебристым древком, да пылающими смаглым цветом рогами. Свёрху по рубахе, не имеющей ворота и окаймляющей шею тонкой золотой полосой, проходила толста бела цепь, творённая из округлых перьплетённых меже собой колец, с ноготь ширшиной. У три из которых были вставлены лучистые смарагдовые камни. Долгие тёмно-коричные волосья полкана дотянулись до средины евойной спины, вжесь такими были длинными. Аккуратно вубраные за уши, вони, колыхаясь, струились по спине, точно водны потоки, верно вутакими являлись гладкими и мягкими. По средине лба пролегал серебристый, вузкий снурок также плотно дёржавший волосья отчевось они во время скока не лезли у лицо. Первый полкан был вельми красив, а на его нешироком лике распологались два больших карих глаза, маленько горбатенький нос, придающий ему мужественность и силу, тонкие алые уста, да острый, длинный подбородок, раздвоенный на конце. На лбу воина, залегало несколько глубоких коротких морщинок, перьсекающихся с двумя ня менее яркими, оные пролегали меж дугообразных тонких, чорных бровей. Таки ж тонки морщинки отходили от уголков глаз, бороздили кожу униз исходя от крыльев носа, и на безусом, безбородом лике до зела явственно, проступаючи, гляделись.

Старший полкан был ужотко не молод и разнилси по возрасту с Былятой и Сеславом токмо парой годков не паче. Однакось скакавшие за ним потомки Китовраса были заметно моложе егось. Их кожа була разного цвету и уся совпадала с окраской лошадиной шёрсти. Зрелись тама и каурые со светло-буроватой кожей, и саврасые со светло-смуглой, и караковые с тёмно-смуглой, почитай коричной, и вороные с чорной кожей… и чалые — у то серые с примесью иной шерсти и таковой же кожей… Скакали и буро-чалые, и рыже-чалые, и вороно-чалые.

Полканы были усе ражие и пригожие. Токась разной у той купавостью, одначе усё ж сберегаючи горбатость носа, лучистость карих глаз и полно отсутствие волосьев на лице. У чё ащё было вудивительным, шо и человечьи ихни руки не покрывали, як у беросов, волосья.

Те самы тонки снурки, усяких разных цветов, проходящие по лбу плотно прижимали их долги волосы, не даваючи возможности им разлётатьси. Усе полканы, окромя старшего, были обряжены во тёмно-голубые, гладкие рубахи без рукавов и вороту, расшитые около шеи яркими красными узорами. Як правильно поведал Борилка, издалече увидав оружие у руках полканов, те пришли и впрямь снаряжёнными. Ноли усех на широких сыромятных поясах, усыпанных дивными ярко-голубыми каменьями, висели туло полные стрел, на плечах поместились луки, а у руках вони сжимали, не меньче маховой сажени у длину, копья с мечевидными наконечниками, и дубины. Токась у те, как показалось мальчику, комлясты дубины выглядели весьма чудно и в отличие от бероского воружия, у длину достигали локтя два. Мощна рукоять казалась деревянной и оканчивалась железным шаровидным набалдашником со множеством раскиданных по полотну толстых шипов и поразительно созданных угловато-острых граней.

Полканы подъехав сувсем близёхонько и узрев идущих им навстречу людей, сдержали свой скок, перьйдя по-началу на шаг, а посем и вовсе остановившись. Былята и Сеслав шедшие упереди странников, наблюдаючи за чужаками, приблизившись ищё ближе, тоже встали, идей-то в шагах семи-осьми от них, за ними следом сдержали свой ход и прочие путники. И на эвонтой чужой, покрытой невысокими курганами с поросшей на них густой травушкой, землице наступило отишие.

Водни разглядывали иных…

Токмо слышалось журчание реченьки льющей свою водицу недалече, да иноредь, чтой-то, позадь беросов, оченно тихонечко стенал пужливый Гуша. Прошло немного время и тот, по-видимому, старший полкан, облачённый у белу рубаху, сделав небольшой шажок впредь и чуть видно склонив главу, чавой-то молвил на изумительном языке, произнося говорок с каким-то вроде як раскатистым ржанием:

— Урулэ рага аравру? Дабамаз рутал?

Глава четвёртая. Темник войска полканов Рам

Странники выслушали непонятну молвь полкана, и Былята как старчий средь беросов, шагнул уперёдь да кивнувши у ответь прогутарил:

— Мы беросы. Идём из града Гарки у град Торонец.

— Беросы… ф… р… р, — повторил старшой из полканов и поспрашал тяперича ужо по бероски, — а зачем вам нужен град ТарАнец? — явственно выделив у именование града эвонтов звук. — Чего вы там ищите?

— Мы пришли по велению Асура Крышни, — немедля ни мига ответствовал Былята. — У поисках меча Бога Индры.

— Ф… р… р, — шумно дохнул полкан и враз зычно засмеялси.

И евойный развеселый смех без задержу подхватили и други полканы, будто Былята калякал чавой-то весьма для них потешное. Они завертали головами, затрясли плечьми, а овые из них и вовсе подались на задни ноги, вздев передни, отчавось у сторону путников полетели с копыт комья зёмли.

— Вже мы так кадый-то тоже смеялись, — зекнув глазьми у направлении Сеслава, тихонько балякнул Былята.

А не выдержавший такового непочтительного приёму Борилка громко произнёс:

— Ужось вы не гогочите, не гогочите утак осе… Гоготать будяте кадыся я из энтого самого каменно-серебристого возвышенья, оное окружають горящи, огненны реки достану меч.

Не вуспел мальчонка тот говорок пробачить, як полканы мгновенно прекратили смеятьси и смолкли, лики их посурьёзнели, а старшой полкан взволнованно вопросил:

— Урулэ редна рупазри? — на егойном мужественном лице напряглась кажна жилочка, словно вон был потрясён вуслышанным. Посему он малёхо медлил с перьводом, обаче, чуть-чуть попозжа пояснил, — кто это сказал?

— Я у то гутарил, — звонко изрёк Борила.

И у тот же морг длань Краса лёгла на егось плечо, желаючи сице сдёржать эвонтов гневливый порыв. Одначе малец резко дёрнул плечом, и, стряхнувши с него руку парня, обошёл Гордыню и Сеслава, да выступив впредь, приблизилси, почитай вплотную, к Быляте, продолжив каляканья:

— У то я тако гутарил. Я, Борил, сын Воила и Белуни, потомок ярого, быкоподобного Асура Индры. Я прибыл сюды, у град Торонец, аки то велел мене мой Бог Крышня, сын Асура Вышни, Ясуня простора, Сына Закона, Прави и Бел Света, по оврингу коего следуеть мой род, абы добыть меч мово предка. И у тем мячом изгнать из земель бероских злобно воинство, шо движетси во главе с панывичами.

— Ты дитя ащё, — оченно мягко и широко вулыбаясь, сказал полкан, да пронзительным взглядом своих лучистых карих очей вызарилси у лико мальчика. — Но ты очень смел и силён. И, судя по всему, ты вельми храбр. Храбр, коль пришёл сюды из далёких краёв… Так-таки чай, думается мне, не добыть тебе, того меча, Борил, потомок Индры, ибо тот меч подчиняется токмо силе Асура.

— Силе Асура и силе егойных потомков, — разумно пробалабонил отрок, и качнул главой, стряхнув с плеч на спину свои длинны волосья, кинутые тудыличи дуновением пролетевшего ветерка.

У высоком ясном, наполняющимся синевой ночи, небосводе усё ищё недвижно стоял Ра, инде колыхая златыми поводьями, точно придерживаючи своих, желающих уйтить на покой солнечных волов. Бог сотрел на встретившихся людей и полканов, да посылал у их сторону тёплы лучи свету. Чуть слышно скользил недалече от них Всточный ветер, явившийся к вечёру в эвонти земли, и также внимательно наблюдающий за у тем толковищем, иноредь взъерошивая долги волосы гостей аль хозяев того края.

— А с чего, Борил, решил ты, что твой предок сам Бог Индра? — наново спросил старший полкан и провёл перстами левой рукой, по сжимаемому у правой, древку лука, при близком обозрении оказавшимся сварганенным из разнооборазных пластин древа, отчавось и зовущимся разрывчатым, да дивно вукрашенным по поверхности серебром. — Ведь у Индры, — дополнил свову реченьку вон, — не было детей от людского племени.

— От у то ты не прав, — Борила токась започал гутарить и осёкси на полуслове. Оно як не ведал как обратитьси к полкану, посему покумекав, добавил, — я тобе полкан назвалси своим величанием, ты ж ни-а… Чаво у нас у беросов не принято.

— Ишь ты не принято у них ф… р… р, — усмехаясь молвил полкан, и перьступив с ноги на ногу немножечко развернулси, казав мальцу свой мощный круп, по оному пару раз крепко вдарил гладкий, как и волосья на главе, тёмно-коричный хвост. — Зовут меня Рам, что значит солнечная судьба. Я темник войска полканов, каковые живут с давнишних пор в граде Таранец. С тех самых пор когды от явившегося дивным образом Бога мудрости и волшебства Китовраса, возник народ наш.

— Значить, Рам, — отметил слегка сбивчиво мальчик, обдумываючи молвь темника, и не знаючи як луче его величать. — У Торонце живуть полканы… не люди?

— У ТарАнце… у ТарАнце, — сызнова выделил правильно имечко свово града темник. И тады токась принялси пояснять, — в древлие времена в Таранце жили люди… Обаче когды Индра покинул эти края, люди тоже ушли вслед за Богом. И тяперича тут живут только полканы… Одначе ты не ответил на мой вопрос. С чего ты, Борил, что значит борящийся, заключил и именовал себя потомком Индры. У Бога никогды не было детей от людского племени.

— Внегды Дый вырвал из землицы-матушки Индру, возвярнувши его к жизти да пробудивши, — откликнулси малец, и почемуй-то горестно вздохнул, вжесь точно стыдясь у тем похвалятьси. — Индра удалече построил град Индьию. Полюбил вон о ту пору деву из бероского роду, оная родила ему сына сильного и ярого аки отец, красивого и смелого аки мать, — повторил Борилка слышанное кадый-то от Бога Озема. — Тадыличи даровал Индра сынку тому имечко Велеба, чё значить повелитель.

— Потому как желал Индра, чтоб сын его Велеба правил в Таранце, был его повелителем, — дополнил сказ мальчишечки Рам, по-видимому, знавший егось не хуже, а може и луче Борила. — А ту деву… ф… р… р.. жинку Асура и мать Велебы звали также, как и твою мать — Белуня. Но тот мальчик пропал вместе с Белуней. Они исчезли, канули в небытиё. Индра искал их многи лета… многи века, но так и не разыскал ни сына, ни его потомков.

— Эвонто занеже у та бероска дева. Мать мово роду, — продолжил Борилка стоило Раму стихнуть. — Вона ушла и схоронилася, прося Вышню укрыть её и Велеба от взору Индры. Поелику не жёлала она, шоб сын ейный, был, чьим бы то ни було повелителем. Не жёлала она, шоб шли потомки, из роду её, по Лунному оврингу Дыя, а засегда направляла поступь диток своих по Солнечной стёжке… по торенке Бога Вышни, пути Сварожичей. Да сице и сбылось… Усе из мово роду-племени шагають по Солнечному оврингу, и потому днесь я причёл у град Таранец, шоб выполнить веление Асура Крышни.

— Откуда про всё это узнал ты, отрок бероский? — настойчиво перьспросил Рам, васнь не веря своим вушам и сказу, да вдругорядь хлёстко огрел собе по крупу хвостом.

— Вон вызнал об том, — вступил у говорок Былята, стоящий посторонь Бореньки и положил ему руку на плечо. — От Бога Подземного мира Оземы, какового посетил кадыличи мы шли сюды.

— От Оземы ф… р… р..? — удивлённо повторил темник полканский.

И абие перьстал оглаживать перстами древко лука, на мгновение застыл, пристально всматриваясь у мальчика, можеть ища там черты сходства с Богом Индрой. Засим вон продел сквозе леву руку лук и закинув его на плечо, произнёс:

— Много… много людей приходило к нам в поисках меча Индры. Приходили они и уходили… Те же кто был вельми смел погибал у горящих реках. Вы привели сюды мальчика, почитай, что дитя и мерекаете, ему удастся добыть зачурованный меч? Меч выкованный самим Сварогом? Меч богатырский, каковым бился сам быкоподобный Асур? Никому… никому доселе не удавалось добыть меча… никому!

— Эвонто усё, занеже до сих пор не приходил тот кому вон бул суждён. Кто смогёть его добыть, — пробалякал мальчуган и широкось просиял, удивившись тому, шо смог гутарить таку вумну реченьку, а Былята ласковенько сжал егойно плечико, верно, втак поддерживаючи.

— Ты не сможешь на нём биться, — нежданно встрял в каляканье иной потомок Китовраса и сердито зыркнул очами у мальца.

Енто был саврасый, светло-гнедой с желтизной, полкан имевший такого же окраса кожу и волосья. Вон дёржал у руках ту саму комлясту дубину с набалдашником, и каза свову силу перьбрасывал её с одной у другу руку. Содеявши пару широких шажков уперёдь, и поравнявшись с Рамом, вон придержал свову поступь, да обращаясь к темнику негромко пробачил:

— Техли Рам лахмпи удаман ападду. Налах рутну лапох. Раганат дабадар арахко.

— Ихашдар, ихашдар Рат ф… р… р, — неторопливо молвил саврасому полкану Рам и повернувшись к нему, чуть качнул отрицательно головой. — Лапах руплагах. Натап рагандамх рутну сихар, — темник на малеша смолк и перьвёл взгляд, воззрившись у мальчонку да осклабившись у улыбке, добавил, — х...рупладгаж. — А опосля продолжил ужо по-бероски, — ладненько. Мы готовы отвесть вас к мечу… Одначе коли вы не сможете его добыть, то в эту ж ночь уйдёте с наших мест и более не возвернётесь. Согласны на такие условия?

— Согласны, — изрёк за усех, будто нонече вон был старшой, Борила и кивнул, у тем самым подтверждаючи свои слова.

— Обещаете уйти и более не появляться у Таранце? — перьспросил Рам, жёлая, судя по сему, получить ответь не тока от мальца, но и от взрослых.

— Обещаем, — у ентов раз, беросы ответствовали усе хором, и ано сзади подвизгнул чёй-то не разборчиво Гуша, мечтающий вубратьси отседова прямо чичас не выспытывая судьбу добыванием меча Индры, да боязливо прижалси к стоящему осторонь него Красу.

— Тогды поступим так, — раздумчиво забалабонил темник, и, взглянул на, усё ищё находящегося на небесном склоне, красно солнышко. — Вы сядете на нас. Поелику отсюда до Таранца далёко и мы вас повезём. Токмо повезём не в град, а к мечу… Горящие реки каковые его омывают лёжат немного в стороне от града и первое, что нам встретится на пути, это пропасть с мечом.

Борюша и вдругорядь принимаючи на собе старшинство, скузал за сех странников:

— Пущай будять сице.

Да у тот же миг вуслыхал позадь собе тихий, недовольный шёпоток Гордыни:

— Добре ж хозявы. Гостей так привечать… Точно не им Богами говорено: «Гостя привечай любовно». У беросов подобаеть прежде накормить, напоить и у баньке искупать, а посем дела творить.

Мальчик, порывисто оглянувшись, и зекнув глазьми у тако родненько бероское лико, стоящего позадь него, воина, ласковенько ему вулыбнувшись, отметил:

— Эт, потому у нас тако повелось, дядька Гордыня, оно як мы дети самого Вышни — Ясуня простора. Вжесь раздольна у Бога нашего душенька, махониста у беросов и встреча гостей. Поелику ступаем мы по пути Солнца.

— Ужотко у то верно сказано, — согласилси Гордыня и расплылси в ответь мальцу.

— Тогды, — прокалякал Рам, точно не слыша недовольного шепотка Гордыни и молвь Борюши. — Кажный из вас сядет на одного из нас. А отрока… отрока повезу — я! Борил ступай ко мне.

И мальчуган вуслыхав тот зов, тутась же шагнул уперёдь, приблизившись к полкану прям упритык. Темник Рам наново обозрел Борила, востановившись взглядом на перьвязанной левой ручонке, засим малешенько согнул передни ноги у коленях, наклонившись таким образом, шоб мальцу було сподручней взабратьси на евойный высокий стан. Протянувши руку увысь, отрок обхватил, чуть влажну, конску спину и подпрыгнув выспрь, резво перькинув праву ногу, вуселси на полкана. Вон торопливо испрямилси, разогнувши спину, и крохоточку двинувшись впредь, уселси вудобней. И тадыкась Рам разогнул ноги у коленях, повёл покатыми, мощными плечьми, встряхнул головой, отчавось сызнова заструились по его спине слегка заметными волнами, прямы волосья и темник неспешно перьставляючи копыта по примятой зелёной травушке, принялси разворачиватьси. Усе другие полканы, по-видимому, беспрекословно повиновавшиеся Раму, стали раступатьси пропускаючи его уперёдь, овые из них подставляли свои спины спутникам Борилки. И когды темник вывез мальца у начала воинства, пройдя скрозе разошедшихси у сторону потомков Китовраса, вжесь усе беросы восседали на полканах. Водин тока Гуша никак не мог решитьси залезть на рыже-чалого полкана и испуганно верезжа, убегал от негось, стоило тому подойтить ближее к шишуге.

— Гуша! — узрев у те метания, кликнул Борилка. — Садися… садися ему на спину, а у то окажишьси туто-ва водин.

Рыже-чалый полкан сызнова сделал попытку приблизитьси к шишуге. Обаче Гуша шустро сиганул назадь, подскальзнувшись при приземлении, вон чуть було не впал на оземь, но усё ж смог вудержатьси на ногах, при том тяжелёхонько качнувшись и звонко застенавши. Шишуга выпучил вутак шибко свои небольши глазёнки, чё глянувшему у них мальцу показалося они сверкнули, несмотря на светлость вечёра, як ярчайшие гнилушки.

— Оставь его, — обратилси к рыже-чалому Былята, восседающий сверху на саврасом полкане, оный балякал с Рамом. — Пущай вон бежить за нами… не надоть егось сажать, а то вон такой перьпуганный могёть ащё усё спину перькарябать. — И вобращаясь к шишуге, добавил, — Гуша беги за нами… Гляди-ка токмо не вотставай.

— Агась… агась! — обрадованно гикнул шишуга, а глазёнки евойны сызнова приняли положенный им малешенький и тусклый вид. Он махнул рукой у сторону рыже-чалого полкана да прокалякал, — скачи… скачи у сам, а я за вами побегу… плытко, плытко побегу. Ужось шишуги плытко бегуть… плытче лошадей.

— Полканов, — возмущённым гласом поправил Гушу рыже-чалый полкан, и сёрдито вдарил копытом у землицу.

— Агась… агась польконев… польконев… запамятовал..л..л! Усю… усю… захлёстнуло память… усю, — поспешно ответствовал шишуга и яростно замотал из стороны у сторону главой.

Рыже-чалый полкан пренебрежительно глянул на, точно ошалевшего от страху, Гушу и брезгливо фыркнув у егось направлении, гордо прошествовал мимо, подойдя к перьступающим с ноги на ногу соратникам, судя по сему, жаждущим ужотко скакать.

— Тогды у путь, а ваш шишуга пускай бежит, коль не желает ехать, ф… р… р, — произнёс раскатисту реченьку Рам, и сделал пару неспешных шагов уперёдь. — А ты, Борил, — дополнил он, — держись руками за мой пояс.

— Добре, — согласно прогутарил мальчишечка и не мешкая схватилси правой рукой за пояс темника.

Промеж того левой рукой он перькинул чрез голову лук поместив его на спину свёрху на котомочку, гдесь пыхтел Ёж и стрекотал ванов-червячок, шоб у тот не мешал во пути. И стоило токмо ему у то действо произвесть, як Рам повелительно скузал:

— Ну-дарх!

Да мощно топнув правым копытом у землицу втак, шо абие с под него у разны сторонушки полетели комья почвы, и будто б подрезанны остовы трав, перьшёл на быстрый шаг тронувшись у направлении града Торонца, аль як вернее бачить Таранца. Борилка крепко держась рукой за пояс темника, всматривалси у лежащи пред ним земли и нонече явственно различал тама, высоки дыбистые взгорья, вытянувшиеся вдоль окоёма и словно подпирающие небесну лазурь. Первый ряд у тех взлобков и впрямь высилси дивной загнутой дугой да имел вид каменный творёный из белого голыша. На нем не зрелось ни деревца, ни травинки, и вон кажись был пониже, у тех рядьев идущих услед за ним. У те ж последующи рядья были покрыты зелёными травами, и, верно, оземью, занеже виделись ихние бока зекрыми… А там… там… дальче за теми зелёными макушками, малость, обозревались почитай серовато-белые вершины можеть покрытые снегами и льдами.

Возвышающийся пред Борюшей Рам загораживал своей дюжей спиной просторы раскинувшихся впреди земель, а висевший на левом плече лук покачивалси и вударял покрытым серебром древком несильно егось по колену. Посему мальцу пришлось положить на колено леву руку, прикрыв его сверху ладонью. Древко нанова качнулось, и, опершись о тыльну сторону длани, васнь прилипло ко нему, а мальчик вощутил легохонько покалывание у пясти. Шоб созерцать приволье полканских земель отроку приходилось глазеть по сторонам, аль наклоняяся у бок, выглядывать из-за Рама. Стоило полканам усем перьйти на быстрый шаг, як темник, оглянувшись, взмахнул правой рукой. И немедленно к нему подъехал молодой да пригожий, вороно-чалый полкан с тёмной, почти чёрно-коричной кожей лица, рдяными губами и чорными жгучими глазьми. Он поравнявшись с Рамом, и заметно склонив пред ним голову, не перьставая бойко шагать, молча ожидал веления.

— Итахуг михок х-лиераб дун сана рутаж сихар Дев Индры, — молвил на полканском говорке Рам, развернув управо свову голову и посотрев на подручника. — Раганат урвара Таранца нарок граса хаж. Ирог храгил джмера наларх айсур.

Вороно-чалый полкан почтительно кивнул в ответ, полыхнул в сторону Борилки своими, точно прогоревшие угольки, чернющими очами, и зычно кликнув: «Ну-дарх!» ретиво снялси с места. Спервоначалу перейдя с шага на конский скок, а засим и вовсе побёг вовсю прыть…

Борила, склонившись, выглянул из-за Рама и принялси наблюдать як скоренько вуменьшаитси образ посланного уперёдь полкана. Опосля ж, кадыличи тот вроде и совершенно затерялси среди пригорков, да токмо иноредь мелькал будто небольшо тёмно-пошенично зёрнышко, забалабонил с темником, каковой усё ищё шёл (хотясь и прытко), верно, давая времечко свому подручнику оторватьси от них.

— Асур Ра, вжесь почитай достиг краю небосклона, — скузал вон старшому из полканов. — Невдолге ночь придёть.

— Мы полканы в ночи хорошо видим, — ответствовал Рам и пошёл живее, перьходя на скороходь.

— А мы не зрим, — тихонько прогутарил Борилка и повертав главу посотрел назадь, на иных полканов везущих егойных соратников и на покидающее Бел Свет красно солнышко.

Мальчуган хотел було чавой-то добавить, эвонто как оченно тревожилси, шо следующий позадь усех Гуша, тоже у ночи не зрить и могёть в чуждом крае затерятьси, но посем не стал у то бачить. Он ужось чуял каку-то неуверенность исходящу от Рама точно тот единожды пужалси и недоверял ему. И ента чуждость, у то малец скумекал сразу, як токмо узрел потомков Китовраса, була оттогось, шо полканы, в отличие от беросов, шли не по Солнечному пути. Одначе овринг их был не Чорным, ни ЧерноБожьим. Вони, у те полканы, шествовали по пути егойного предка Индры, по Лунной торенке. Оттогось одёжи их были сице нежны и гладки, на шеях висели золотые и серебряны цепи, а пояса являли дивно украшенные самоцветные каменья. По-видимому, у то усё и казало довольство да пышность жизни… даровало власть, богатство и золото, як молвил о том Валу.

Борила ву так мерекая, промеже того, лицезрел земли окрестъ собе, инолды поглядываючи назадь на чуть розовату полосу оставленну напоследях светлым солнечным Ра. Смекаючи чё коль ему усё ж удастьси добыть меч, то и эвонтих, ходющих по оврингу Дыя, полканов надоть призвать у свово воинство.

«Добыть меч,» — наново повторил про себе мальчуган таки заветны слова, и широкось вулыбнулси воззрившись на тот бледнеющий розоватый луч, словно живущий последний сиг у Бел Свете.

Евонто благодаря щедрости и доброте Ра, Борюша днесь ведал зачурованно величание меча, каковое по семицветной радуге, райдуге, равдуге, Калинову мосту, аки её кличуть, будто по лесенке, по оной любять хаживать Асуры, поглядываючи, помогаючи аль просто желаючи быть поближей ко своим дитям-людям, спустил ему Бог. Калякають беросы, шо радуга така дивная, семицветная, венчающая у себе имечко Ясуня Ра, эвонто поясок кадый-то оброненный Богиней Ладой, жинкой Сварога, покровительницей усех женщин Бел Света. Енто Ладушке, Богородице светлых Ясуней, сохраняющей и оберегающей браки возносят славления и просьбы бероски матери и жёны, прося о защите их них деток, семей, мужей. И Ладушка слышить усе стенания, хлюпанья и усяк раз откликаетси на них приходя, абы ободрить матушек, придать сил али вутешить жинок. Ибо любовь ейна безмерна да велика як и сама Богиня. Посему засегда осторонь беросов Лада, засегда в реченьке, в словах их языка. Оно как почасту мужи бероски величають ласково своих жинок — ладушками, а те у ответь звали любезных сердцу мужиньков — ладо. Внегда у чё по-доброму решалось промеж людей балякали — лады, ладненько. Обрядь наречения кого-нить женихом и невестой звалси — лады, свадебна песенка — ладканя, уговор о приданном нявесты именовалси — ладником. Да не можно забыть и ладони у коими матушка нежно гладила по волосьям свово дитятко, у то ж несло во себе величание Богини.

Есть така байка у беросов, шо давным давнёхонько Богородица Лада, скинула со небесного купола свой чудной полыхающий семи цветами, плятёный поясок и сошла по нему к болестному ребетёночку. Вжесь истомившийси от трясавицы малец то не спал, то не дышал… вумираючи. Впала та радуга-поясочек прям к баюколке подвешенной у избёнке к потолку. Спустилася по у той радуге Лада-матушка да прикоснулася чудными устами ко лбу младенца, будто свово ребетёночка нежно приняла у рученьки, и на малешенько прижала ко груди. И от той божественной любви покинула дитятко подла, злобна хворь, болесть, Лихорадка.

А Богиня ужось поклала мальчоночку у колыску, убрала пошеничный волосок с лика его и поспешила увыспрь… тудыличи у Небесну Сваргу, шоб не быть замеченной людями. Да поясочек свой от той торопливости и позабыла прибрать. Або може нарочно воставила, шоб вон вроде як был лесенкой меж Богами и людями, меж Сваргой и Бел Светом, меж миром горним и дольним.

Осе с тех пор, кадыкась на небушке появляетси радуга, спешать люди вознести туды свои просьбы, спешать загадать мечтание. Оно как ведають вони, шо энто Боги по равдуге хаживають, желая быть ближее к беросам. Тадысь и кажетси добеги до ентого места да рукой райдугу достанишь, да самих Ясуней увидишь.

Вмале у та сама бледновато-розовая полосонька, како-то времечко осеняющая небушко и оземь, потухла да наступила тёмна ночь. На мрачном, чёрном далёком небе появились и замерцали звёзды, а опосля словно из-за самого краю дыбистых гор, идеже ютилси Торонец, выплыла вобрезанна на половину луна. У Борилки от того заливистого света, шо скинул с собе униз Асур Месяц, чуть колыхающийся у серебристом ушкуйнике, на миг сомкнулись очи. Встряхнувши главой, мальчик резво открыл глаза и вгляделси в залитые лунным сиянием земли полканов, с раскиданными на них низкими курганами, со звенящей справа от едущих реченькой, перьтряхивающей капелью водицы.

Рам маленечко качнул Бореньку из стороны в сторону, будто у тронутой любящей рукой матери колыске, подвешенной к потолку избы заколыхалси отрок. А у месте с ним дрогнули евойны, налитые тяжестью, веки и вдругорядь сомкнулись очи. И чичас же малец заснул… заснул, да вузрел, как выступив из тьмы видений, иде править и вуказываеть Бог Сон, сын Мары, скинулась, вроде свёрху, прямо к его лицу тонка така семицветная, блистающая радуга, а по ней спустилси сам великий Асур Крышня. Таковой як видал его, тадысь, у ночь на Купала Борилка. Высокий, крепкий и ужотко зрелый годками Бог был красив, той мужественной, божественной красой кака свойственна усему светлому и чистому. У Бога була бела кожа лица и рук, светло-пошеничные, почти ковыльного цвета, волосья, озаряющиеся восьмиконечной, солнечной звёздой сверкающей над егось главой да раскидывающей тот свет окрестъ няго. Высокий лоб и малость широковатый, аки усех беросов нос, алые полные губы и тёмно-голубые очи, такие точно сотришь ты удаль на летне высоко небушко любуясь голубизной. Асур был обряжен у белы тонки штаны да лёгку, белу рубаху, расшитую по вороту и низу, таку прозрачну, чё зрелось его налитое мощью тело. Рубаха пущенная на выпуск, опоясывалась свёрху красно-златым плетёным поясом, а на ногах Крышни имелись кумачовые сапоги с тонкими, кручёными снурками упереди, крепко обхватывающими голень. Асур сотрел на отрока и улыбалси, да вулыбались не токмо евось уста, но и тёмно-голубые очи. Крышня легохонько склонилси над мальчишечкой и несильно ткнул его перстом у лоб, тихонько молвив:

— Не спи… Ты, что Борюша, не спи упа… дё… шь…

Да сызнова ткнул у лоб вуказательным перстом. И от эвонтого толчка мальчуган абие пробудилси, ощутив, как тяжело под ним вздрогнуло лошадино тело полкана, а права рука ослабнув, на мгновение, выпустила евойный пояс. Резко подпрыгнув увысь, и по-первому ничавось не скумекав, Борилка, обаче, протянул упередь обе руки, и, обхватив Рама за стан, обнял егось, прижавшись лицом и грудью к мягким, струящимся волосьям темника. Немедля с левой длани сползла удол тряпица, вулетевши кудый-то под ноги полкана, а зачурованна ладонь притянувши пояс, задрала его уверх втак, чё вставленный у него камень прилип к ней.

— Ты, что заснул? — обеспокоенно гикнул Рам и кажись замедлил свой скок, перейдя на шаг.

— Агась… заснул, — робея, ответствовал малец, и, дёрнув леву длань, отровал её от камня, отчавось униз враз съехал пояс полкана.

Строжась вынув руку из лука Рама, висевшего на его плече, у кый вона влетела, кады мальчуган обымал полкана, Борил наново возложил её на колено, правой же дланью схватившись крепенько за пояс, у прежднем месте.

— Не спи Борил ф… р… р.., — прерывисто дохнув произнёс Рам, и прибавивши ходу, вдругорядь поскакал. — А то можешь и упасть.

— Эт, я спонял… чё могу впасть, — откликнулси мальчик и закрутил головой, изгоняючи из очей усякий забежавший тудыличи сон. — Да токмо глаза слипаютси, — чуть тише дополнил вон.

И немешкаючи принялси оглядыватси, моргая веками и стараясь вокончательно пробудитьси. Вкруг него у землях, чрез оные вони скакали, сквозила тьма, низки круганы уступили место широкой равнине и лишь блёклый свет месяца, вже подошедшего к краю небесного купола, озарял просторы края. Обаче там упереди, куды с кажным лошадиным шагом приближались они, стал выделятьси лучистой дугой жёлтого света тот первый рядь взгорья. Казалось энтов свет мельчайшими смаглыми искорками был разбросан по поверхности того ряду. Левее тех самых гор, из оземи и вовсе выбивалси яркой стеной почитай редрый свет. Он проходил не широкой, но длинной таковой полосой, и вупиралси одним краем у дальний стык горной гряды, а эвонтой, ближней стороной обрывалси недалече от скакавших полканов.

Чудилось ащё немногось и вони войдуть у тот веский свет, бьющий точно крыница с под землюшки. Борилка вгляделси у ту саму светлу, брезжащу полосу, коя весьма хорошо зрелась и смекнул, шо енто и есть горящи реки у которых находитси меч Индры. Он долзе всматривалси у ту ослепительность, а посем узрел як от крутых, отвисных скал, по каковым мерцали смаглые искорки, словно перьходящие тем миганием углубь поднебесья, стали отделятьси снопы светозарных капелек. Енти огоньки перьмещаясь по самой оземи у направлении к горящим реченькам, роняючи, оставляли по мере движения за собой те жёлты капли, словно прочерчивая оным светом торенку. Мальчик выглядываючи из-за Рама, молча, наблюдал за тем медленным плясом света, а кадыличи сноп искорок достиг горящей полосы реки, и замер на месте… неподвижно как-то и ажно перьстав мерцать, глаза Борилки сызнова сомкнулись. Вон на немногось погрузилси у сон… такой плотный, густой… ужо точно нырнул у тёмную плотную хмарь али чёрну мару.

— Проснись! — услыхал, он зычный грай Рама.

И молниеносно открыл глаза, закрутил главой, да, испрямившись, выззарилси у едва озаряемую спину темника, стараясь прогнать такой приставучий сон и слабость наваливающуюся на негось, да гнувшу голову к спине полкана.

— Борил! Проснись! — вдругорядь кликнул Рам и сдержавши бег, перьшёл на шаг.

— Не сплю! Я не сплю! — гикнул в ответь мальчонка и шумно захлопал ресницами выдворяючи сон из очей и сердясь на проявленну слабость.

Ищё крохотку пред егось глазьми кружили каки-то кумачные искорки, а посем вони махом остановили свой хоровод. И Борилка сызнова подавшись улево, узрел близёхонько, васнь у нескольких саженях от собе, зачинавшуюся широку пропасть.

Неторопливо подъехав к округло-рванной с уступами и впадинами кромке обрыва, загнутой по коло и медленно обогнув её, повернули улево да тронулись по энтой стороне пропасти. Ярый свет, подымающийся из неё, лучисто освещал усё кругом. Вытянувши шею, мальчик глазел у саму ейну глубину, жёлаючи узреть таковую, но смог увидать лишь ту сторону провалу. Верней её каменисту стену, от которой отражались яркие рдяные языки плящущего у глубинах провалу пламени. Ащё маненько, напрягаючи очи, Борила вглядывалси у то пропасть, но Рам к ней не приближалси и двигалси быстрым шагом далече от её краю. Восклонившись, Борюша перьвёл взор и посотрел управо да при том чермном, ясном свете лицезрел стоящих у ряд иных полканов, сжимающих у руках большие, горящие светочи. Эвонтов ряд потомков Китовраса поместилси не токмо вдоль обрыва, он уходил прямой стёжкой упираясь в высящиеся гряды гор, иде мерцали, як тяперича смог приметить малец, веские костры, разведённые у небольших выемках, крепостной стены, града Таранца.

Глава пятая. Урвара града Таранца

До Таранца было ищё далече, вон восталси, возвышаясь каменной крепостной стеной, по праву руку от Борилки, а Рам подвозил мальца к стоящему упереди полкану, каковой увесь зрилси белым и не токась егойна шерсть на теле жеребца, но и кожа, и длинны волосья на голове усё, усё являло собой чарующую белоснежность. Энтот полкан гляделси туто-ва самым старчим, верно, находилси у главенстве ано над Рамой. Обряженный у ярко-жёлту рубаху, обшиту по вороту и подолу золотыми нитями, вон словно гутарил, своим обликом, о довольстве и пышности собственной жизти… о дарованной ему власти и ниспосланному богатству. По его высокому белому, морщинистому лбу пролегал не снурок, а пальца у два ширшиной златой обод. По коло огибаючи главу, он удерживал долги волосья от растрёпанности, а на его поверхности перьливались три редрых, ноли с четверть длани, яхонта, оные ащё величались лал-камни, полыхающие густо красным с фиолетовым оттенком светом, таким, каким сиял зачур на груди отрока. Полкан держал у руках тонкий посох, изжёлто-белый, будто увитый свёрху нежной, серебристой ветонькой, на которой трепетали искусно выточенные лоптастые листочки, с покоившимися на них капельками голубых, полупрозрачных камушков. У ентого полкана не имелось цепи, пояса, и оружия, як у других потомков Китовраса, судя по сему, вон не был воином. Испестрённый глубокими морщинами, таращившимися с под обода, лоб гутарил, шо белый ужо пожилой, начавший стареть полкан. У тех паутин-морщинок казалось уймища и окрестъ глаз, и бледно-розовых губ, они поместились у негось даже под его горбатым носом и там отвесно спускались, иссекая кожу, от ноздрей к устам. Тёмно-карие очи сотрели на прибывших вельми подозрительно, а губы узрев Раму и выглядывающего из-за евойной спины мальчишечку немедля изогнулись у презрительной вулыбке.

Темник, остановившись в нескольких шагах от белого полкана, чуть зримо поклонилси тому, и тадыкась Борила не вожидая повелений и чуя, шо чичас уся сурьёзность в спасении беросов ложитьси на егось плечи, поспешно спрыгнул со спины Рама. Обойдя темника, мальчик встал супротив белого и на малеша застыл. Светозарность, парящая у евонтом месте, изливающаяся от полыхающих у провале огненных рек давала прекрасну возможность мальцу разглядеть усех полканов, аки их старшого, так и иных, поместившихся поправу сторону у рядье и тяперича надменно глазеющих на него. Оглянувшись назад, мальчуган увидал подъехавших воинов-полканов, и спешивающихся с них беросов, да ужотко смелее посотрев на белого, маленько кивнув, в дань почтения, главой, звонко молвил:

— Здрав буде, старчий из полканов… не ведаю, ей-ей, как тобе величать.

— Меня следует величать урвара Кера, — сиплым с отдышкой гласом ответил полкан, точно пред у тем говорком прытко пробёг значительно ра-стояние (слово у речи беросов, наново ведущее начало от имени Асура Ра да поясняющее длину, промежуток меже чем-нить). — Я тут один из старейших урвар града Таранца, а посему отрок…

— Борил, — торопливо кликнул свово имечко мальчишечка и враз смутившись, зарделси, смекнув, чё урваре не понравилось, шо вон говариваеть с ним на равных, оттогось и губы его сменили выражение с презрительное на сёрдито, натянувшись будто пряма, крепка ужа.

— Так вот отрок Борил ф… р… р, — продолжил каляканья усё тем же недовольным голосом Кера и кажись не двигаючи устами, вжесь так гневилси. — Думается мне ты слишком юн, чтоб начинать разговор со мной, а потому…

Обаче урваре не удалось догутарить желанное, а Борюше вызнать у ту реченьку. Оно, як подошедший сзади к мальчику Гордыня, придержавший свову поступь справа от него да явно задетый таким неприветливым приёмом, сурово сказал, и у гласе евось затенькало, словно натянута тетива лука, негодование:

— Ужось ежели нашему Борюше есть, шо тобе гутарить Кера, так пущай он то молвит… И годки евойны туто-ва ни при чём. А вам коль надоть Кера, шоб мы, беросы, головы свои пред вами гнули, так таковому не бывать. Оно як кланетси мы не любим, эвонто ны сице Вышня научил, як балякаетси наш отец и Бог. Вышня сам николиже главы ни пред кем, ни клонил, тому и нас учил. Усе мы значить детки Асуров… не токась вы — полканы, но и мы — беросы.

— Турут, — произнёс урвара и полыхнул у сторону Гордыни, словно чорными глазьми у коих яро вспыхнуло ответное возмущение.

Вон легохонько встряхнул своим долгим, не менее маховой сажени у длину, посохом и на нём, без задержу, заморгали то лучисто, то тускло капли-камушки, по-видимому, жаждая у таким действом привесть в испуг воина-бероса. Однакось Гордыня, скумекав, чё на негось бачили чавой-то до зела пакостное, а качанием посоха хотели спужать, не мешкаючи левой рукой огладил ножны, у которых покоилси меч, нежно проведя перстами и по рукояти, усем своим видом казуя, шо никого не боитси, и в обиду собе не даст. Эвонтово движение заметил не тока Кера, но и други полканы и абие по рядью, у каковом вони стояли, прокатилось возмущённое шиканье. Борила же услыхав то шиканье и узрев мановение руки Гордыни, да не желая, шоб разгорелась кака распря, поднял увыспрь свову ручонку и зычно изрёк:

— Меня потомка Индры и бероской девчины Белуни, Борила, прислал сюды Асур Крышня… Я прибыл из града Гарки, пройдя няши населённые нежитью, краснолесье друдов, неприютны земли пекельного змея Цмока, оного мы победили, вотрубивши егойну главу. Я спущалси у Подземный мир Богов Озема и Сумерлы, абы тяперича оказатьси туто-ва… недолзе от града Таранец. И вусё енто токмо для тогось, шоб добыть меч великого Асура и мово предка, быкоподобного Индры. А посему полканы, потомки Бога Китовраса, и ты Кера дозвольте мене его достать. И ежели я ведом Асурами, коль я у тот за кого собе выдаю, то меч будять у моих руках, а коль неть, так мы ноне уйдём отседова и николи больче не возвернёмси.

— Посмотри-ка, как он смел, наглый мальчонка, — сердито гикнул урвара и топнул правым копытом по каменистой почве, вогнав её малёхо углубину. — Этот меч века… века охраняет мой народ. И будет он принадлежать ни какому-то бероскому отроку, ребетёнку, а достанется лишь великому воину.

— А може, вон и есть великий воин, — вступил у беседу Былята, и, подойдя к мальчику встал слева от негось, выступив чуть-чуть уперёдь. — Ты, чаво ж Кера мерекаешь воин эвонто тот кто ростом могутен, у ково косовая сажень во плечах?.. А ты слыхивал, кадый-то, про дух воина, про силу духа… Так осе чё я тобе молвлю, у ентого мальчика того духу, на усё твово воинство хватить… Хватить да с лишком ищё востанитси.

— И чаво тут балякать, — поддержал Быляту Сеслав, и шагнув у передний рядь беросов, расположилси рядом со соратником, да обращаясь к урваре прогутарил. — Ежели Борил тот кем назвалси сице меч будять у евойных руках, а ежели неть, сице ты над нами посмеёшьси, а нам тыдыкась будять стыдно.

— Али ты Кера боишьси, нашего Борюшу? — широкось расплывшись у улыбке и по-доброму вопросил Гордыня, он положил длань на плечо мальца да несильно его сжал. — Верно, боишьси, шо меч усе века дожидалси простого бероского мальчика Борилку… Да ты тадыка не тревожьси, вон же тобе поведал, шо не так прост, шо вон потомок Индры. Так чё пущай нас к мячу и нехай Асуры рассудять, кто на самом деле Борил простой отрок аль потомок Индры.

Кера медлил, он не чаво не отвечал, занеже обдумывал слова воинов, и було видно, у то сразу, страшилси Борила… Боялси урвара допустить к мечу мальчугана, точно ведал чёй-то тако тайное, о чём не жёлал сказывать сам и не жёлал, абы сказывали о том иные полканы. Нежданно наступивше затишье прервал Рам, сделав неторопливы шажки, он обогнул беросов, да подойдя к Сеславу, остановилси осторонь него, а засим пробачил:

— Урвара Кера аджер джмера хела тигрит сихар Дев Индры, — вон на чуток прервалси и повернув голову скользнул взор по беросам, а опосля выззарилси карими очами у лицо отрока. — Мальчик говорит, этот меч века дожидался его… Что ж будет разумным дать возможность ему, доказать правдивость молвленных слов иль опровергнуть их.

Кера выслушал реченьку Рама, и лицо его враз посерело, будто прокатилось по нему тонкой волной бешенство. Засим он и вовсе поморщилси да утак шибко, шо явившиеся глубоки полосы рассекли щёки на несколько частей, вже так егось перьдёрнуло от сказанного темником. Вон ащё миг колебалси, а посем качнул головой и у тот же сиг яркость каменьев у ободе резко вусилило свову светозарность, да разлётевшись окрестъ Керы вдарило стоящих людей и полканов таковой сочностью прям у очи, отчавось усе окромя Борилки на маленечко их сомкнули. Вудивлённо зекнув на мальчонку, урвара продолжительно дохнул и ответил:

— Ф… р… р что ж ты прав техли Рам. Пусть отрок попробует достать меч, если не испугается горящих рек.

— Не вспужаюсь, — немедля откликнулси Борилка и сделал порывистый шажок уперёдь.

— Тогды, — Кера расправил свово лицо и глубоки морщины прорезавши щёки пропали. — Иди за мной.

И медленно, вроде не желаючи, развернувшись да махнув чуть зримо рукой, указуя у тем самым следовать за собой, направилси впредь, полканы же, поместившиеся у рядье, абие, склонили пред ним головы. Борила без промедления тронулси следом за урварой, а, выпустивший плечо мальчика, Гордыня и други беросы ступили сразу за ним. Мальчишечка идущий за Керой, видал, як неторопливо шествуя по землице, мощны лощёны копыта урвары выбивают с под собе малые посыпанны камушки.

Смурно сотрящие, на проходящих мимо них людей, полканы были усе снаряжёнными, на поясах у них висели туло, за плечьми луки, а у левых руках кажный сжимал аль дубину, аль копье. Обозревая таки неприветливы лица, Боренька надсадно вздыхал, понимаючи чё коли ему не удастьси добыть меч, верно таки сёрдиты воины не выпустять их живыми. Ужо сице блистал в их карих очах гнев, руки держащи оружие инолды дрожали, а посему не воставляли вони другого выбора мальцу, як токмо итить и доставать из пропасти меч.

Вздевши голову ввысь мальчик вуставилси у чёрну твердь, каковую закрывал своим охабнем евойный далёкий предок Бог Дый — Асур ночного неба, родившийся у начале времён от великой козы Седунь… Оный мог, своей могутной силой, в одночасье помочь ему, выхватив из у таковой приглубой пропасти меч Индры…

Мог али не мог?

Вжесь можеть окромя Борилки и его сродников никто и не мог вырвать у тот меч. А можеть Асур Дый и не жёлал пособлять отроку, ведая, шо шествует он не по Лунному оврингу, а по-иному пути.

Лёгкий ветерок коснулси светло-пошеничных волосьев мальца, и слегка встрепал их. И узрел Борила в витающей червлёности того света образ теплого Летнего ветерка Догоды, самого доброго из Асуров, похожего и обликом, и нравом на мать его Богиню Немизу. Догоду молодого, ражего и сильного Бога, с ковыльного цвета, волосьями, короткой, не густой брадой, редкими вусами, да устроившимся на главе плетённым из васильков веночком. Облачённый у голубо-прозрачну одёжу, почти незримо скользящую по воздуху, и широкими, перьливающимися жёлтым и зелёным светом крыльями, вон пролетев над мальчуганом и просиявши ему широкой вулыбкой, легохонько качнул головой, будто хотел тем колыханием поддержать Борюшу и придать уверенности.

Урвара вёл путников изрядно долзе по краю пропасти, отчавось Борилку стало наново клонить у сон и шоб не поддатьси ему, да не повалитьси от усталости на оземь, вон часточко встряхивал головой, отирал лицо правой дланью, стараясь расшевелить собе. Како-то время спустя, кады на небе, подпираемом дыбистыми горами, появилась тонюсенькая сера полоска, возвещающая приход нового дня, Кера унезапно остановилси, и, повертавшись лицом к беросам, указуя поднятым посохом на обрыв, молвил:

— Там внизу и находится меч великочтимого Бога Индры. Ты отрок, Борил, пришёл за ним… Но прежде чем ты попробуешь его достать я должен, по закону положенному самим Индрой, поведать тебе вот, что, — урвара смолк, и як показалось мальчику, пронзительно скрыпнул зубами, вон досадливо качнул головой и камни у ободе на его лбу вдругорядь взыграли лучистым светом. — Много веков назад, — продолжил гутарить Кера, — Асур Индра в поисках своего сына Велеба, того самого рождённого бероской девой Белуней, прибыл в Таранец. Он пришёл сюды, на край этой пропасти, и, взглянув на свой зачурованный меч, выкованный самим Сварогом, повелел полканам… Великий Бог повелел, — урвара сызнова прервалси, томительно вздохнул, и, сведя уместе свои тонки белы брови, добавил расстягиваючи слова, — и повелел Асур Индра полканам вступить в воинство того, кто, явившись сюды к граду Таранцу, сможет добыть его меч… Ибо никому, окромя потомка Индры, этот меч не подчиниться, ни для кого, окромя потомка, возвышение не отворитси. И запомни Борил… совсем, не важно, ведаешь ли ты имя меча… не важно, сможешь ли удержать… Ежели в тебе не течёт кровь благородного Асура Индры, меч твоим не станет.

— Добре, — откликнулси мальчик, тяжело задышав от вуслышанного, и стараясь сдержать волнение, смахнул с лица слетевши туды пряди волосьев. — Добре чё Индра повелел вам, полканам вступить у рать его потомка… Оно як я причёл сюды не токмо за мячом, но и за воинами.

Кера перьступил с ноги на ногу, судя по сему, будучи оченно раздосадованным, и коли бы не закон оставленный Индрой, верно, прямо чичас изгнал такового дерзкого мальчугана отседова. Вон даже приотворил свои уста, точно мечтая скузать чавой-то до зела неприятное Бориле, но усё ж сдержалси и лишь резко кивнув, у сторону пропасти, засим малешенько вздел голову и глянул у сереющую полоску на небе. А мальчонка вжесь повернувши налево, направил свову поступь к кромке обрыва. Отрок слышал, як негромко хмыкнув, словно не сомневаясь в его успехе, двинулись за ним следом беросы. И энто хмыканье… хмыканье братьев по крови, по единому оврингу, людей кые пришли с ним из далёких бероских земель, став за долго время торенки родными, придало ему уверенности, отчавось вон стал итить бойчее, а заходившее, на мгновение, ходором у груди сердце наполнилось смелостью.

С кажным шагом подходя усё ближе к провалу Борилка ощущал струящийся из евонтой глубины жар. Лучистый свет, выбиваясь из бездны, светозарно освещал землю вкруг собе. Кадыкась до краю пропасти осталось дошагать немного, камениста почва, превратилась в сплошной голыш, покрытый свёрху мельчайшими дырами, будто изжёванный аль поеденный червями. У та камениста оземь хрустела под подошвами сапог, вроде ломаемы ветви, а иноредь и вовсе трескалась, разламываясь на части, опосля превращаясь у крошево… песочек.

— Борюша, погодь, — окликнул мальчика, идущий позади него, Былята и наскоро догнав егось, придержал за плечо.

Отрок задрал голову, глянул во взволнованное и, одновременно, родное лицо воина, и вулыбнувшись, придержал свову поступь.

— Потопаем уместе, ну-тка дай мене руку, — молвил старшина беросов и расплылси у ответ.

Борила протянул навстречу Быляте праву руку и внегда тот крепко поял за пясть, пошёл осторонь соотчича, опасливо ставя ногу на землицу, и вроде як проверяючи ейну крепость. Сице медленно и неторопливо, они подошли к самому краюшку пропасти и востановившись у полшаге от кромки, легохонько выступающего уперёдь округлогу уступа, заглянули тудыличи удол… да обомлели.

На самом деле бездна была весьма махонистой и приглубой. И хотясь её супротивный край просматривалси оченно ладно, но тудыкась не то, шоб перьпрыгнуть… не по всякому срубленному стволу можно було перьйтить. Глубина ж пропасти пугала своей далёкостью, иде у тама… унизу, кудыкась могло войтить несколько высокорослых, аки дуб, деревов, кипяще бурлили смагло-червлёные реки, перькатывающие у разных направлениях полыхающими водами, поигрывающие рябью волн, выбрасывающие выспрь боляхные лопающиеся булдыри да мелко-струйчаты струи. Вударяясь о стены провала огненные потоки облизывали их лоскутами пламени, и, вскидывая небольши волны, всяк миг, накатывали на находящееся, посередь эвонтого огнища, возвышающегося серебристого бугра. До зела гладкого, точно залащенного, из макушки коего торчал мощный меч, в рукояти какового горел алый яхонт. Усяк раз кады накатывали волны на то возвышение, али лопались пузыри выпускающие из собе белый, густой пар, у тот подымаясь ввысь опаливал лико Борилки и Быляты сильным жаром.

— Боги мои, — тихо дохнул из собе воин.

Вон отступил назадь, и, потянув за собой мальчика, обеспокоенно перьглянулси с Сеславом, оный с другогу от него боку также обозревал бездну.

— Як же мы туды Борюшу пустим? — поспрашал Былята и лицо его враз зарделось толь от жару, толь от перьживаний.

— На уже спустите, — прокалякал Борилка, усё ищё ощущая пылкость огня на коже лица и дикий ужас у сердце громогласно стучащий в груди будто бубен. — Я сыму сапоги, вы укрепите на поясе ужу и будяте спущате мене. Озем гутарил надоть спуститьси як можно ниже, абы имя никто не вуслыхал.

— Тама… тама… таковой огонь… ты сгоришь, — дрогнувшим голосом произнёс Крас, также як и други беросы обозревающий пропасть. — Таковой жар, — вон отошёл от кромки обрыва, и, ступив близко к мальцу, добавил обращаясь к Быляте, — отец… Борюша сгорить, неможно тудыличи егось спущать… Нехай попробуеть отселе, сверху… Нешто можно… мальца… ребетёнка у огонь… вон угорить… вумрёть.

— Эвонто Крас прав. Потеряем Борюшу, — скузал Сом, соглашаясь с парнем и взволнованно утёр струящийся со лба пот. — Спущать нельзя, нехай отседа свёрху попробуеть.

— Сверху неможно… неможно, — отрицательно помотав головой забалякал мальчонка, и чуть повертавшись казал очами на стоящих недалече урвару и темника. — Озем бачил… имя никто не должён слыхать. Иначе вон тогды могёть меч Индры ураз отобрать у мене… А вони… вони, у те полканы, я уверен… захотять ни взираючи, ни на чё забрать егось. Неть… я должон спуститьси… должон… Я выдержу. И посим я у бани с малолетству парюсь дольче сех. Старши братцы не выдерживають того пару, а я ни чё… ни чё терплю… и туто-ва смогу. Имя… имя никто не можеть слыхать, неможно его гикать при эвонтих морщинистых и смурных полканов. Меч, покуда я егось не вручу Валу, должон слухатьси токмо мене.

Сеслав меж тех толкований, наново возвярнулси к уступу и опустившись на корточки, осматривал и ощупывал рукой евойный край, а внегда малец закончил калякать, вставши у полный рост, и малешенько отойдя от пропасти, произнёс:

— Там на эвонтом обрыве, есть така выемка, точно желобок. Я перстом провёл вон гладенький. Надобно тудыличи ужой попасть, шоб вона не перьтёрлась об остры каменны края стёны, когды мы Борюшу спущать начнём.

— Да, ты, чавось, Сеслав, — гневно загамил Гордыня, дольче сех разглядывающий пропасть да тока днесь подошедший к столпившимся соратникам, и взмахнул рукой, вроде як пытаясь оборвать говорок друга на полуслове. — Ты чё сурьёзно то бачишь. Ты чаво позволешь дитю у ту огненну обрыву лезть? Ты зрел кака тама бездонность, каковой жар пышить, огненны пузыри и струи увысь бъють… Може ты сам будящь его на погибель туды спущать? Поелику я эвонто творить не стану! Не стану я Борюшеньку смерти подвергати.

— А чё ты сулишь делыть, — не мнее сёрдито ответствовал Сеслав и упёр руки у бока, да шагнув попередь Гордыни встал супротив него.

— Сам! сам лезай! — у то Гордыня почитай, шо гикнул, и глас егойный задрожал от возмущения. — Сам лезай туды! Чавось боишьси? а дитя малого пущать не страшно!..

— Да ты чаво тако гутаришь! — выкрикнул Сеслав и порывисто вухватил соратника за рубаху прям за грудки, яростно дёрнув на собе, отчавось холст издал пронзительный треск, по-видимому, идей-то порвавшись. — Да если б я мог. Я б сам! нешто я Бориньку! нешто!

Он, верно, желал пройтись по уху Гордыни, ужо так распалилси от гневу, оттово отпустив рубаху, сжал праву руку у дюжий кулак. Лицо Сеслава мгновенно налилось юшкой и обрело багряный цветь, а широкий шрам, пролёгший от левого уголка глаза до верхней губы и вовсе стал червлёным словно пыталси воспламенитси. Ищё чуток и меж воинами започалась бы свара, тока разом Сом и Былята подскочили к собратьям и принялись их разнимать да увещевать.

Спужавшись, шо из-за негось чичас подерутьси Борилка кинулси к Гордыне, коего обхватив за плечи вудерживал Сом, и расставив широко ручёньки обнял воина. Вон задрал головёшку, и, глянув у доброе, светлое ево лико, негромко, сице шоб не слыхали полканы, забалякал:

— Дядька Гордыня ненадоть битьси, не надь… Мы ж усе туто-ва беросы, соотчичи мы, братцы! вжесь неть ближее и родней нас! И не надобно, шоб полканы зрели наше несогласие.

Гордыня усё ащё бросающий досадные взгляды на Сеслава, которого удерживал Былята и подскочивший Крас да Орёл, смахнул со своих плеч руки Сома, и, ответив на объятья мальца не мнее крепким пожатием, ласково провёл дланью по светло-пошеничным волосьям Борилки, приглаживая на них пряди да улыбнулси в ответ. Чуть слышимый стук копыт и хруст ломаемых у песок каменьев привлёк внимание беросов и вони абие вскинув очи, вперились у подошедших к ним Раму и надменно кривящего лицо Керу. Урвара прищурил, свои крупны глаза, и, оглядев кажного из беросов, раздражённо вопросил:

— Что? Вы так-таки уходите или…

— Мы спускаемси, — не мнее сердито откликнулси малец. Он вынырнул из объятий Гордыни, похлопал по руке да не сводя взору с его лица молвил, — ты ж знашь дядька Гордыня, не могём мы днесь отступить. Не могём. У там, позадь нас восталась земля наша бероская, тама народ наш, матушки, братцы, сестрички, — голосок отрока затрепетал сице он волновалси. — И ежели мы стока протопали… потеряли дядек Любина и Щеко, да нешто тяперича, у шаге от меча, струсим? дадим слабину? — Борила смолк и узрел у серо-зелёных глазах воина блеснувши слёзы. Они, у те слёзоньки, казали свои прозрачны бока и тута же пропали, и тадыкась, будто набирающим мощь голосом, мальчуган продолжил так, абы слыхали и Рам, и Кера, и иные полканы, — ни ты, ни я той слабине не подчинимся!.. Ибо для сякого из ны жизть нашего народа, рода, племени значить больче чем кака та вупасность… Ибо не имею я страха окромя страха за беросов. А посему ты не страшись за мене, лишь крепче… крепче сжимай ужу, спускаючи мене у пропасть. Добре?

Борил закончил балабонить свову реченьку, усё также не сводя взору с узковатого лица Гордыни, цвет кожи какового был не просто смуглым, а машенечко отдавал краснотой, тёмно-пошеничны, взлахмоченные волосья воина, неровными волнами лёжали на плечах. Гордыня капельку медлил с ответом, засим сведёны уместе всклокоченны его брови разошлись, тяжко ходящие из стороны у сторону желваки прекратили движение, и вон кивнув отроку, бодро отметил:

— Ладненько Борюша, я тобе удержу. Пущай будеть так як ты бачишь, — и муторно вздохнул.

Мальчуган тяперича выззарилси на стоящего рядом Сома, и просиявши улыбкой, обвёл взглядом усех беросов, да обращаясь к Быляте, пока ищё придерживающего Сеслава, скузал:

— Надоть, я так кумекаю, скинуть сапоги, а ужу к поясу привязать, вон у мене вельми крепкий.

— Опалишь ноги, коли без обувки бушь, — буркнул Сеслав, и, склонив к долу голову, скрыв от усех лицо, не мнее надсадно выдохнул. — Сапоги скинь, а я суконки крепенько возле ног снурками укреплю, абы кожа не обгорела.

— Учё тако мерекаешь, а ежели суконки загорятси, — запальчиво произнёс Гордыня. И яристо глянув на Быляту добавил, — нехай луче голоногим будеть, у так може не загоритьси.

— Ну чаво вы тако оба калякаете, — изрёк Сом и шагнув к Борилке протянул руку да ощупал егойный пояс. — Пущай будеть у сапогах. Эвонто оттуда каки капли вылетають… А обувка вона чё, вона засегда ноги убережёть. А пояс, вон прав, у него крепкий, не порвётси поди… Ну-кась Былята опробуй.

— Оно ж енто, оно ж в сапогах оченно жарко будять, — до зела тихо прогутарил мальчик, ужотко не столько не соглашаясь, сколько желаючи и вовсе увесть разговорец у иное, мирное русло.

Обаче мальца никто не слухал, поелику Былята проверял на нём пояс, Крас сымал с собе котомку и доставал оттедась ужу, а други воины пошли осматривать уступ и найденный Сеславом желобок.

Глава шестая. Индра — лунный, иной Ра

Крепость Борилкиного пояса опробовали усе… не токась Былята, Гордыня и Сеслав, но ано Крас и Орёл. Эвонтов пояс вершка в три у ширшину да не мний маховой сажени у длину, дважды обматывал стан мальчика, завязываясь упереди на мощный узел. Кумачового цвету вон символизировал силу и жизнестойкость, сплятёный из шерстяных нитей заботливой матушкиной рукой, хранил на собе ейну нежность и любовь. Пояс матушка Белуня украсила обережными знаками, кажный из каковых должон был защищать, оберегать её разлюбезного сыночка Борилушку. А поелику глядели оттедась таки символы як: Велесовик — небесный защитный оберег, сберегающий человека от сякого ненастья, кады вон находилси удали, вне дома; Небесная Духовная Сила або Пращур — охранял носящего егось, даруя помочь Предков и самого Рода; Одолень Трава — ограждал от усяких болестей; Род — знак единства прародителей и потомков; Родимич — запасал и пробуждал родову память; Роженица — вышивалси для благополучности ребетёнка; Перунов Цвет — обладал целительными силами; Молвинец — хранил от худогу слову, оговора, изводу; и вестимо Сварожич — помогающий проявить божественну силу при движении по Солнечной торенке. Пояс, як часть одёжы, опоясывая человека сохранял вид коло… вид самого красна солнышка поелику значилси и сам оберегом.

Оставшись довольными поясом отрока воины поскидывали с плечей котомки и снаряжение, сложив усё в одно место, да принялись разматывая ужу, внимательно оглядывать её, шоб, значить, не затаилось на ней какой-нить дранной нити.

Покуда старшие были заняты вервью, Борилка снял с плеч котомку, да лук, пристроил их сторонь других вечей, а сам направилси к пропасти. Вон подошёл к краю, и, вставши на каменистой резко обрывающейся меже, посотрел униз. И чичас же душа его тяжко ухнула! да чаво там калякать и похвалятьси, тяперича, кады никто не мочь увидеть аль услыхать его вздох, Боренька сам собе открылси и перьвёл дух. Муторно так всхлипнув и сознавшись, чё ему до зела страшно…

Страшно! Вельми страшно спускатьси тудыличи… удол… к возвышению и мечу!..

Токмо о том он не мог не то, шоб казать, вон пужалси каким-никаким мановением руки, али взглядом выдать свои затаённы мысли.

«Боюсь… я дюже боюсь», — прошептал про себе мальчик и резко оглянувшись зекнул очами у старчих, пужаясь чё его могуть вуслыхать и не пустить. Борила наново вперилси взглядом у бурлящие огненные реки, пущающиеся махонистые пузыри, бъющие ввысь угловатыми струями и вспомнил ту ночь на Купала… Вон будто возвярнулси у тот миг, кады у ночном гае в наступившей торжественной тишине, нежданно чётко различил уханье неясыти, едва слышимое стрекотание сверчка, хруст ломаемой ветки… Ночной ветерок, легохонький и приветливый, донес до него запах леса: сырой, перепревшей листвы; сладких ягодь; свежесть плёска родниковой водицы. Засим мальчик вуслыхал радостны песни жителей деревеньки Купяны: шёпоток гадающих о судьбине крутобёдрых девиц; звонкий смех, налитых силой и молодостью, парней; недовольный плач потревожённых детушок; да глухи удары бубна. Он услышал волю и счастье свово народа, своей зёмли! Ту волю и то счастье, оное како-то зло жёлало вуничтожить, пожрать, погубить. А посем звучный, мужественный глас Крышни произнёс: «Исполнить то, что выпадает на этой стёжке, сможешь лишь ты. Ты не юноша, но уже и не дитя… отрок… Ты пришедший в ночь, на Купала, в лес и нашедший Жар-цвет, имеющий доблестное сердце и храбрую душу можешь вкусить силу Ясуней из рук Бога, и, пройдя той тропой, победить зло!»

«Победить зло!» — вторили словам Бога губы мальчонки.

И припомнились ему ядрёные, покрытые зелёной листвой дубняки, березняки, осинники, рощи, гаи… Хвойные боры пахнущие живицей… Широки, спокойны реченьки полные рыбы… И небесна лазурь с летящим у эвонтой дали тёмно-бурым канюком жалобно кричащим точно канюча аль кляньча чавой-то. Хиииэээ… хиииэээ слышитси таковой зов.. И видятся мальчишечке лица: матушки, братцев, сёстричек, сродников, и его, самого меньшого и дорогого Борилке, братика Млада… Младушко… Острой тоской полоснуло сердечко мальчугана, тихонько сице, шоб не услыхали, застенала душенька.

— Борюша, ты готов? — поспрашал мальца, подошедший, Былята и заглянул у лико, ласково проведя дланью по волосам.

Да абие разрушил таки чудны воспоминания, проступающие образы матушки и Младушки. И Борилка тогды подумал, шо ежели вон чичас струхнёт аль не смогёть добыть тот меч… то и впрямь панывичи, идущие на бероские земли и набирающие у свово воинство усё зло и нежить, растопчут, уничтожать не токмо травы, леса, реки и голубое небо. Вони убъють рыбу и того кляньчущего канюка. Вони изничтожать и мать его, и братцев, и сестричек… и его… его — Младушку, коего Борила, скока собе помнил, водил следом, крепко держа за ручонку и сберегаючи от напасти и вупасности.

И тадыка мальчуган вулыбнулси, просиял он тем горящим огнищам рекам, оглядел серебристо взгорье у каковом торчал чудной, спасительный меч, которым билси Асур Индра… которым будять невдолге битьси Асур Валу, и, повертавшись к Быляте, звонко ответствовал:

— Да! да, дядька Былята, я готов!

Старшина беросов залощил растрёпанны волосья мальчика, и, отведя егось от краю обрыва, принялси крепить к поясу справа толстый конец ужи, а Сеслав томительно вздыхаючи перьвязал праву длань тонкой полосой оторванной от ручника да молвил:

— Борюша, мы тобе будям спущать по-лягонечку… Ты ж правой ручонкой держись за ужу, абы сподручней було и пояс животь не давил, да к груди не поджимал.

— Будяшь нам вуказывать, ручонку леву уверх держати, — добавил Былята и голос его дрогнул, посему он начал дёргать вервь проверяючи ейну крепость, и туже завязывая на поясе мальца узел. — Как хватить спускать тобе опустишь руку униз… Коль надоть спешно вытащить уверх вскинешь и помашешь из сторону у сторону. А ежели ищё надоть опущать схватишьси за ужу. Мы будям слёдить сверху… так, шо ты… ты… эвонто…

Былята смолк и тяжёло задышал, опосля унезапно схватил мальчугана за плечи и прижал к собе, словно свово дитя… вложив у тот порыв увесь отцовский страх за жизть Борилки.

— Дядька Былята, — выныривая из объятий и чувствуя, як зашевелились у очах крупны капли слёзинок, откликнулси мальчонка да порывисто моргнул, изгнав у ту слабость из глаз и души. — Опущать мене надобно как можно нижее… и ежели я руку удол не вопущаю значить ни чё… терплю… усё значить ладно. А тяперича дяржите ужу крепче, оно як мене надоть ищё невзирая ни на чё освободить из полону Валу… у то я ему обесчал.

Борила взял вервь у праву руку да вложив у широку пясть Быляты, кивнул ему. И немедля ни мига направилси к краю бездны, остановившись, почитай на рубеже оземи и отвесно уходящей униз стёны… сице, шо носы его сапог вже выглянули за ту кромку и нависли над пропастью, а мальчик почувствовал, аки натянулась справа от негось ужа, потянув за собой пояс. Подошедший к нему Крас, встал подле да глянув у евось лико, обнадёживающе вулыбнулси и прогутарил:

— Я буду за тобой присматривать… И ежели чё не так.

— Ты помнишь, — перьбил парня малец, и зекнул у его голубо-серые очи в оных будто у водице отражались огоньки выбивающихся с под низу рдяных струй. — Кады-то ты мене страшилси пущать у Подземный мир? Обаче я прошёл ту торенку и посему… посему днесь, Крас, живы дядьки Былята, Сом и Гуша. Поелику ноне мы с тобой стоим туто-ва на краю эвонтой бездны. Выходить не зря тадыличи ты мене пустил у тот лаз. Невдолге… невдолге я буду сызнова туто-ва… вы токась спущайте мене нижее, абы полканы, — и Боренька, обернулси, обозрел удерживающих ужу воинов, выстроившихся у рядь: Быляту, Сеслава, Сома, Гордыню и Орла, а позади них увидал Раму и Керу, кои, по-видимому, жёлая усё сами лицезреть, неторопливо шли в направлении пропасти, пояти чуток правее уступа идеже стояли робятки. — Да, — дополнил отрок и наново выззарилси на Краса, — абы полканы ничаво, ничаво не слыхали. Ну, а я тадыкась пойду…

И вяще не балабоня Борюша резво присел на корточки, ухватилси руками за кромку уступа да соскользнул удол, принявшись промеж того правой рукой, обмотанной у ручник, шарить уверху во поисках ужи, а очами неотступно созерцать меч Индры воткнутый почитай до трети у серебряно возвышение. Ярый свет от горящих рек резко вдарил ему у очи, жар пыхнул у лицо, покрыв сверху волосы и вечи крохотной капелью водицы, верно исторгнутой кожей. Ужа слегка съехала униз, а Борила, напоследях нащупавши, ухватилси за верёвку правой рукой, и посем, шоб малешенько ослабить потянувшийся увысь пояс, мгновенно надавивший на рёбра, взялси за неё левой.

— Ну, ты, як? — вскликнул обеспокоенным гласом Крас.

— Усё, усё ладненько, опущайте мене униз, — успокаиваючи молвил малец и вздев голову выззарилси у лицо парня, голова и ноли до стана тело которого нависало над ним, выглядываючи с под краю уступа.

Крас торопливо кивнул, и поднял увыспрь праву руку, и мальчишечка абие поехал на уже удол… так потихонечку… по капелюшечке… по махонечке… по крупиночке… И эвонтова махоточка, крупиночка, капелюшечка с кажным мигом усё шибче и шибче обдавала с под низу мальчугана жаром, курила у лицо долетающим жгучим паром, ударялась о подошвы сапог бусенками огня отскакивающих от лопнувших огромных бурлящих пузырей и булдырей. Борила впившись в ужу руками, обхватив ейну ребристость перстами, неотрывно глазел на рукоять меча, обдумывая кады ж надоть остановитьси и як прогикать у то имя… Имя подсказанное ему самим Асуром Ра. Ведь из того, шо було поведано, спущано по радуге, явствовало, чё имя мечу Индра дал своё. Не то, шоб просто величалси меч — Индрой, а содержал у себе значение имени Бога.

Индра — лунный, иной Ра — утак следовало кликать меч… А значить мальчик был прав, кумекая, шо имечко меча казало о той Лунной торенке, по коей шествовал Бог. Токмо не ведал отрок, шо и само величание Индры вобрало у собе тот овринг. Лунный отличный от Солнечного… иной… другой… Не мудрено, тяперича, шо тако имя меча было никому ни знамо, никому окромя самого Асура и его — вечно зрящего за усем на Бел Свете, солнечным Богом Ра. Ибо усякий воин, взявший творённый меч у руки, нарекал его лишь у присутствии восходящих во небесну твердь златых волов, влачащих воз с сияющим Ра. Выкликнув у то величание, воин казуя лучам красна солнышка своё орудие, просил от ярого, кипучего и жизнеутверждающего Асура скрепить тайну связь меж человеком и мечом… другами, соратниками, соотчичами коими враз они становились.

Покуда Борила занятый теми думками, терпел, отвлекаючи собе от полымя излетающего из огненной бездны, ужа помалешенько спускала его униз. Жар становилси усё паче невыносимым, а густой, словно марево палящий пар витающий вкруг мальчика, казалось сжимал его у своих пылких объятьях. Жгучий воздух проникал у ноздри, давил своей горячностью на грудь. Под рубахой и штанами усё вжесь давно взмокло, удол по коже струились ручьи солёной водицы. Со лба на нос скатывались почти с ноготок капли пота, иноредь они замирали над очами, удерживаясь густыми, чорными бровьми мальца. Обаче вскоре перьполнив у те волосья своей обильностью, перьпрыгиваючи, стекали дальче, закатываясь у сами очи. Борилка тады ж прерывчато моргал, сгоняя застилающу глаза водицу, стремительно дул собе на нос и уста, идеже на тупом егось кончике и по краю верхней губёнки скапливалась широкими полосами испарина.

Мальчик продолжал крепитси, занеже всяк раз, оторвав взгляд от пляшущих потоков смагло-кумачовых огненных рек выкатывающих свои воды на серебряно возвышение, и вздевши голову увысь, явственно видел, немногось правее от уступа, на каковом возлежал беспокойно глазеющий на него Крас, чётко зримые лица Рама и Керы. Полканы внимательно следили за его спуском, склонив низко свои станы над бездной, точно жёлая усё слышать.

Токмо туто-ва, у самой пропасти, гулко бурлящие, пламенеющими, водами реки выпускали из собе пронзительно дребезжащий звук, пыхая булькающими булдырями вони источали резкое шипение и плюханье, а струи огня казалось и вовсе оглушительно свистели, подавляя у той зычностью усё о чём перьговаривались меж собой полканы и широкось раззевая рот гикал Крас.

Неприятный кислый дух стал долетать с под низу и вкупе с жаром не давал возможности вдохнуть по-глубже, отчавось Борила стал дышать порывисто и почасту чрез рот, и вдыхая воздух сквозе небольшу щель, выпускал евось из носу. Мелкие капли, отрывавшиеся от булдырей и поверхности огнища, усё чаще и чаще проносились мимо лица мальчишечки, устремляясь увысь. Овые из них опускались на штанины, дырявили тама прорехи, а засим, чрез таки ездовиты места, ныряли унутрь да обжигали кожу ног. Болезненность от у тех ожжённых мест инде перькашивала лицо отрока. У скорести колико проскальзывающих горящих крошек резко возросло… и вони стали приземлятьси не тока на штанины, но и на рубаху. Они начали цеплятьси за волосья, которые уначале спуска взмокли, а тяперича, как-то разом, просохнув, наполнились хрустом, будто сушняк подкидываемый у костерок.

А у тама, на рябистой поверхности, огня стали появлятьси редрые пятна, они словно выныривали из глубин и растекаясь у разны сторонки пущали увыспрь задхлый, закисший дух, отвратительно-удушливый. Выходящие мелко-струйчаты потоки огня, изливаясь плавно и медленно, осыпали окрестъ собе искры паче крупные чем у те, оные лётели у направлении мальца. И у то было добре, шо в основном били те потоки позади серебристого бугра, и их струи не доставали до Борилки.

Пристально обозревая пропасть нежданнно-негаданно мальчику покумекалось, шо и сами реки точно живо существо, кые также, аки и он, тягостно дышить, то подымаючи увыспрь свои воды, то сызнова опускаючи к долу. Раскатистый треск, гул и нарастающее бренчание наполняло усё кругом него, а смешивающееся с чуть ощущаемым гулом прерывистое дрожание ужи мерещелось веянием… духом той приглубой… приглубой бездны. От яркого света и постоянного движения текущей огненной водицы у Борюши закружилась голова, а миг спустя его замутило, хотя последний раз он жамкал днём. Нестерпимый, вжесь почитай неперьносимый жар обхватил тело мальчугана и мощно сжал так, шо затрещали кости, а ноги у сапогах, кажись, вспламенились… Опосля ж того, кажись, запылали на нём и штаны, и рубаха, и волосья. Торопливо покачав головой, и проморгавши, оно как от того огнища, у очах, засверкали рыжие жернова, отрок опустил леву руку и ощупал собе, проведя дланью и перстами по вещам, лицу и волосьям… вельми горячими, но не горящими.

«Ох!» — успокоительно дохнул Боренька, успокоившись тому чё вон на самом деле не пылаеть.

Одначе стоило ему отпустить левой рукой ужу, як не мешкая движение его у пропасть прекратилось. Мучительно и туго дыша, пропуская ядрёный, затхлый воздух скрезь тонку щель обожжённых уст, мальчуган задрал голову и посотрел выспрь. Чрез навернувшиеся на иссохшие, от жгучести, очи крупны капли слёз вон узрел блистающее своей белизной лико Керы, словно ярка пежина, выступающее средь тугой порхающей мары. До Керы было далече… не так вестимо як до меча, но усё ж и не близко… не близко… А посему стоило попробовать призвать меч.

Смрадное полымя, витающее у бездне, наполнило не токмо усю её, оно, сице пригрезелось Борилке, залезло и в него самого. Поелику кады он, наново вперившись очами у меч и протянувши руку удол раскрыл широко пясть, да приотворил роть, оттедась… изо рта вышло мало облачко серо-жёлтого дыму, а охрипший глас отрока не громко молвил:

— Индра — лунный, иной Ра.

Обжигающий пар заскочил у роть мальчишечки и укусил его за вялый, лениво-ворочающийся язык, облизал рьяной пылкостью горло, и, достав до лёгких, пыхнул у них своим пламенем. От энтой резкой боли Борюша на мгновение сомкнул очи и тягостно вздрогнул телом, а пред глазьми евойными заплясали у хороводе червлёные лоскутки огнища. Морг спустя, мальчонка вроде як оправилси от боли, отворил сухи глазёнки с опаленными на них ресничками и всмотрелси в возвышение. Одначе, меч оставалси на прежднем месте… вон даже не шелохнулси, васнь не слышал зова отрока.

Широкось растопырив перста на левой руке, и выпустив из правой ужу, мальчуган маленечко перьклонилси, и повиснув на поясе, опустилси ближее к серебристому бугру. Кипящая водица нежданно плесканула поток на возвышение и зычно заурчав, кинула столп пара у лицо мальчика. Такового горячущего, шо кадыкась он окатил Борилку, тому почудилось чё у лико плеснули вар.

— Ы… ы… ы. — Мучительно застенал Боренька и отворив роть громко гикнул, — Индра — лунный, иной Ра!

И абие зримо заколебалси меч. Вон изогнулси у бок, опосля дрогнул, а по его гладкому клинку пробёгла мала така рябь, то… по-видимому, он утак изгибалси, стараясь вырватьси из полона, в оном удерживало его серебристое возвышение. От того душного, спёртого воздуха у отрока чавой-то крепко застучало во лбу… засвербило в носу, а посем из правой ноздри выкатилась яркая, жёлтая капля юшки и сорвавшись, полётела униз, будто жаждая попасть на рукоять меча. Но кровь не вуспев коснутьси меча, резко обернулась малешенькой бчёлкой, каковая чичас же взмыла выспрь, и, зависнув над головой Борилы, тихонько жужжа, принялась тулитьси к волосам.

А Борюша унезапно почуял, як затряслось усё его тело от выдыхаемой бездной жарыни, кожа ноли уся покрылась мелкими мурашками и волоски на ней встали дыбом… И токмо зачур, дарёный Валу, крепко прильнув к коже у там, гдесь бьётси сердце, холодило его, да точно сдерживало пронзительно-звонки удары.

Ищё водна капля юшки выкатилась из ноздри и не долетев до рукояти меча сувсем немножко, обернулась бчёлкой. Выпорхнувшая с под возвышения малюсенькая горяща брызга молниеносно вдарилась у бчёлку, опалив её своим жаром, и та, будто падуча звезда, впала у пылающие воды. Чавой-то, в там, у реке заскворчало, запыхтело, и, бахнув, выбросило увысь высоку волну, коя накатив на серебристо возвышенье и молниеносно схлынув обратно, воставило на поверхности бугра и на самом клинке меча мельчайши искорки. У те, раскалённы капли яро зашипев, без задержу, словно втянулись унутрь серебра и блистающего клинка. А у мальчика вдругорядь пред очами усё заколыхалось, або може у то закачалась гладь огненной водицы. В голове, чтой-то вельми мощно звякнуло… вжесь вроде варган, затрепетавши, выдал низкий чуть глуховатый звук. Засим мальчишечка припомнил бело лицо Керы, со сведёнными уместе тонкими бровьми, и его чуть сиплый с отдышкой голос, кый произнёс: «И запомни Борил, совсем, не важно, ведаешь ли ты имя меча, не важно, сможешь ли удержать. Если в тебе не течёт кровь благородного Асура Индры, меч твоим не станет».

«Юшка!» — эвонто слово, пролетев у егось главе, точно вернуло силы Борилке, и вон проследил взглядом за третьей каплей крови, которая покинув нос, обернувшись бчёлкой, впав униз, погибла у пламени.

Вот оно, шо, дотумкал мальчуган. Усё дельце в крови, в у ней, посему и стремились те капли впасть на меч, верно, ведая, чё тока так могуть освободить его из возвышения. Точно у тот серебристый бугор выпустит из собе клинок, лишь тады, внегда меч убедитьси, шо за ним явилси потомок Индры… тот у каковом течёть, усё ищё течёть евойна юшка.

И не мешкаючи отрок сызнова ухватилси правой рукой за вервь, подтянул собе уверх и вскинув леву также взялси за ужу, повелевая беросам спущать его ниже. Прошёл лишь морг… у тако мало времечко… и Боренька вдругорядь поехал удол. Напрягаючись из последних сил, вон крепилси, чуя просто невыносимый, будто объявший пламенем сапоги, жар таковой, шо перьстались ощущатьси ноги. Спустившись немноженько униз, и вжесь невмочь терпеть мальчик скинул с верёвки леву руку, и погодя, кадысь движение прекратилось, отпустил ужу и правой. Вон вновь изогнулси и повиснув на поясе, исклонившись улево, протянул к колеблющемуся мечу леву руку да на чуть-чуть замер. Из носа, прям, единожды, с обеих ноздрей, неторопливо выкатились крупны, жёлты капли юшки. Они, на сиг задержавшись, повисли на вздёрнутой верхней губёнке отрока, медленно, точно набухши почки, качнулись, да, напоследях, сорвавшись, стремительно полётели к мечу.

И Борила следя взором за у теми капельками, утретий раз зычно кликнул: «Индра — лунный, иной Ра!»

Да чичас же захлебнулси вдарившим у рот, нос и глаза накалённым паром, от коего мальца нежданно закачало из стороны у сторону. Капли юшки, меж тем, долетев до возвышения приземлились на егойну серебристу поверхность и в виде малюсеньких голышей, у которые обернулись, скатились по у той залащенности к огненным водам. Водна ж из у тех крох крови впала на саму рукоять, верней, на грибовидное навершие у каковом лучисто пылал алый яхонт.

Жёлта капелька притулилась, прям, на грань эвонтого яхонта и словно робея… вяло потекла по рукояти к массивному перькрестию. Ащё мгновение и юшка вроде як впиталась у рукоять, поглощённая им.

И тогды меч, судя по сему, жаждая, али ожидая у той крови, перьстал трепыхатьси, вон застыл, а засим удруг светозарно вспыхнул каким-то ярко рдяным с фиолетовым отливом цветом. Он засиял тем светом, а вжесь чрез сиг потух… И абие послышалси раскатистый грохот, и показалось висящему на уже у приглубой пропасти Бореньке, шо заходила ходором уся бездна, вздыбились, вспенились у ней огненны воды, зашатались и сами стены, а серебристо возвышение дрожмя задрожав махом ушло униз у горящи реки, аль можеть у то лишь воды нахлынули на него. Борила, глаза которого от иссушающего жара наполнились слезьми, не смог то разобрать. Обаче он явственно увидал, як нежданно меч Бога изогнулси почитай, шо дугой, и резко дёрнувшись мгновенно подалси выспрь, бабахнувшись своей холодной, точно льдяной рукоятью об длань мальчонки, на крохотку прильнув к ней. От сей унезапности мальчуган ажно расстерялси и тяжело вздрогнул, отчавось сызнова закачалась ужа, а вкупе с ней и он… тудысь… сюдысь… одначе, меч усё ж дотюмкал схватить, прижав его могутну рукоять перстами к пясти.

Немедля ни мига, Борилка поднял праву руку увысь и взялси за вервь, подтянул тако уставше, разгорячённо тело и голову, и тады ж победоносно вздел столь веский и желанный меч вверх. Меч свово предка… кровь оного до сих пор струилась по егойным жилам. Да, взмахнувши им из стороны у сторону указал воинам вытаскивать собе из бездны.

Глава седьмая. Сварожичи и Дыевичи

Борюша так долзе спускалси униз у пропасть за мечом, чё ему почудилось, прошло немало времечко… можеть вже даже ночь и день… Обаче тудыличи навёрх вон кажись взлетел, словно не вуспел толком-то и моргнуть. Ищё маленько и он увидал над собой округлый уступ, ощутил як его праву рученьку крепко ухватили руки Краса и Сеслава, и резво вытянув на землю, положили егось на неё сначала на грудь, а опосля обхватив за плечи, поставили на ноги. Абы не поранить соратников, Борила, благоразумно, ащё находясь висящим у пропасти, опустил униз руку с мечом. Днесь, очутившись на ногах на плотной оземи, он сызнова вздел руку, сжимающую меч, ввысь, и, шагнув уперёд, несильно потряс им. А мала бчёлка… та сама, оная выжила и покудова тулилась к волосьям отрока, враз, стоило ему покинуть огненну пропасть, воспоривши выспрь, упорхнула кудый-то.

И тогды… тогды малец приметил, шо небосвод озарилси почти багряными лучами выходящего красна солнышка. Ночь вжесь совсем иссякла, истаяв и потеряв усю чернь неба… започалси новый день. Махонистой полосой от златых волов, тянувших воз с высившимся на нём Ра, в сторону мальчика, впал редрый покрытый малешенькими, васнь просо, яхонтовыми капельками луч. Спервоначалу он коснулси лишь острия поднятого уверх меча и тот вроде как ожил, закачалси, задрожал, а засим стал и вовсе извиватьси, точно был змеюкой, наклоняясь уперёдь и назадь.

Луч же медленно тронулси униз, пройдясь по клинку, рукояти меча, он скользнул по поднятой левой руке мальчонки, и, добравшись до евойной главы мигом покрыл и её, и одёжу, и кожу алым сиянием при том осыпав усё свёрху яхонтовыми крохами. Меч тады ж, выгнув клинок у сердине, образовал дивную райдугу и коснувшись волосьев мальца чуть слышно тенькнул… тихо сице… як звякають у битве друг о дружку шляки:

— Моё имя Индра — лунный, иной Ра твое имя Борил — борящийся отныне и до скончания веков мы с тобой едины, мы с тобой соратники, соотчичи, собратья! Мы с тобой други! твоё повеление — моё повеление! твой враг — мой враг! твой друг — мой друг!…

И тут же меч разогнулси, выпрямившись у клинке, пронзительно издав дребезжание и задрожал так, шо сообща с ним затряслась рука отрока, а посем и усё его тело. Ноги Борила подогнулись у коленях, а пред очами пролётели каки-то златые капли додолы, та мельчайша мга, точно выпорхнувшая из холодногу тумана, без задержу, осыпалась на мальчика и тадыличи, энтов широкий, луч будто б запел сам. Таку неясну, едва различимую мелодию, у каковой разом перьплелось дуновение ветра, шёлест листвы, журчание крыницы и грустны напевы бероской кугиклы. Ужесь и непонятно, як долзе звучала та погудка… Когды же она смолка, ноги Бореньки перьстали подгибатьси, тело и руки обрели силу, а меч стал легше, ищё немножко энтов яхонтовый луч освещал свой яркостью и мальца, и торенку прочерченную от Ра до оземи. А малость опосля и увесь Бел Свет осенилси поднявшимся на небесный купол красным солнышком.

Отрок мотнул головой, его долги волосья заколыхались у лучах небесного светила и вон глянув уперёд узрел стоявших недалече Быляту, Сома, Гордыню и Орла усё ащё сжимающих ужу, будто страшась выпустить её, а с ней верно и дорогого сердцу Борюшеньку. Кажный из воинов широкось осклабившись, вулыбалси, их светлы, чисты лица были вусыпанны моросейкой пота.

Борилка повел головой улево и увидал отошедших от краю провала, находящихся у нескольких шагах от него, полканов: каурого сжимающего у руках усё доколь горящий светоч, Рама и Керу, усех у них были встревоженны лица, а карие очи в упор сотрели на мальца. И Борила ащё раз встряхнул поднятым увыспрь мечом и вобращаясь к старшим полканам громко молвил:

— Я добыл меч мово предка Асура Индры! Ты, урвара, гутарил мене, шо Индра повелел полканам вступить у воинство тогось, кто явившись сюды, к граду Таранцу, сможеть достать евойный меч. Ибо никому, окромя потомка Индры, эвонтов меч не подчинитьси, ни для кого, окромя потомка, возвышение не отворитси. Сотри, меч у моих руках… вот он! — и мальчик сызнова потряс им, и уразны стороны отлетели от сияющего великого клинка, выкованного самим Сварогом, ярчайшие лучи перьливающегося на солнце света. — А посему я, потомок Индры, зову вас! Вас, велики воины, славны храбрецы из роду Бога Китовраса следовать за мной, шоб вступив у рать Добра дать бой воинству Зла, оное вядут у бероски земли панывичи! Я призываю вас у евонту рать!

Недовольно и ураз испуганно зекнул глазьми у направлении мальчугана Кера, вспыхнул у карих его очах нехороший… недобрый огонёк. Вдругорядь покрылось усё лицо морщинками, разрубившими щёки на несколько частей да превратив евось из красавца в страхолюдину, вон токмо крепче сжал роть, можеть страшась пробачить чё ни-ть не то. Заходили ходорком на щёках евойных выпуклые желваки, окрасившие кожу у плавый цвет… и почудилось Борилке, у то вовсе и не лицо, а невысоки взгорья, колеблющиеся от сёрдитой тряски Озема. Урвара медлил с ответом, он точно не жёлал уступать зову мальчику, и у то ж времечко вельми страшилси того, чё ужось не можно було изменить. Чувствуя у ту неприязненность, сквозившую в облике Керы, ощущая струящийся от него страх, да, жёлая прервать таку неприятну тишину, отрок произнёс:

— Чаво вы немотствуете, полканы? — и обвёл взглядом стоящих у рядье потомков Китовраса, держащих горящие аль потухши светочи у руках, и вудивлённо воззрившихся на него. — Або не жёлаете слухать закон воставленный вам Индрой, не жёлаете ему повиноватьси! Або може вы просто не хозявы свому слову, може просто трусы?

Тихое, продолжительное шиканье прокатилось мгновенно по рядью полканов и вони нарушив созданный ими строй, порывисто шагнули впредь, швырнув собе под ноги светочи, гневливо вздрогнули их могутны руки, перькинувшие дубины и копья из левых у правы. Полканы сподняли ввысь своё оружие и тряхнули им у сторону мальца. Борилка же узрев у то сердито мановение, и усё ащё являя острие меча небесам да красну солнцу, отвёл у бочину привязанную к поясу ужу. А посем направил свову неторопливу поступь к ярившимся гневом полканам, и обозреваючи их купавые, мужественны лица, вжесь не менее зычно кликнул:

— И чавось? Чавось? Вижу, вижу я ваши лика… Лика храбрецов!.. Вижу, вижу дюжие дубины, вострые копья, крепки луки!.. Воины! Воины стоять предо мной! Мной потомком Бога Индры, держащим у руках его зачурованный, кованный самим Сварогом меч! Поелику зову я вас в свову рать — рать Добра и Света! Чаво… чаво вы мене на то молвите? — поспрашал мальчонка, почитай, шо подойдя к самому скопищу полканов.

— Ты ступаешь по Солнечному оврингу, — напоследях вступил у говорок Рам, — а мы по Лунному.

— Да, по Солнечному, — откликнулси малец и резко повертавшись, посотрел на стоящего позадь него темника. — Обаче я потомок того, кто вучил вас итить по Лунной торенке…

— Наш Бог Дый, — принялси толковать Рам, и сделал несколько шагов навстречу к мальчику. — Асур ночного, звёздного неба. Отец Богов и людей, правитель Поселенной. Он сохраняет жизненную силу Богини Мать-Сыра-Земли… Он считается хранителем мудрости и покровителем Светлой Нави ф… р… р.

— Дый… Дый черпает свову силу из недр Мать-Земли, — нежданно пришёл у помочь Борилке, Былята, и, выпустив из руки ужу, приблизилси к отроку, да чичас же и други беросы приступили к нему, окружив со усех сторон. А старшина воинов меж тем продолжил, — и вона… та сила не така светла, як сила Сварога и Сварожичей… Но кадысь Пан задумал тёмны дела, и похитил деток и внуков Коровы Земун не кто иной як Индра, быкоподобный, пришёл у помочь к сынам Сварога… Ибо Лунный овринг и Солнечный хоть и отличны друг от дружки… одначе вони засегда вкупе противостоят пути ЧерноБоже. От и днесь, Асуры прислали к вам Борила, оный хоть и шествует по Солнечной торенке промеж того нясёть у собе юшку Лунного овринга. Вон, у такой малый отрок… зовёть вас вступить у его рать воставшу супротив зла… Зла самого ЧерноБоже. Вжесь и сам Индра повелел вам итить за его потомков, не гутаря о том какового вон овринга движенья. Разве могёте вы попущай того нарушить волю Бога свово.

— Техли Рам прав, — резво вступил у бачинья Кера. На его расправились морщинки и он торопливо прокалякал, — ежели б отрок был нашей веры, мы пошли бы за ним. А так как он Сварожич, — урвара на миг смолк, и глубоко вздохнув будто собиралси нырнуть под воду, дрогнувшим гласом изрёк, — мы… мы откажем в помощи.

— Однакось я все же смогу пособить вам, — кинув затаенный взгляд у сторону урвара, и скривив свои уста, отметил Рам. — Я могу пособить вам… ежели… ежели…

Борила вуставши удерживать поднятый квёрху меч опустил его, уткнув закруглённый кончик у каменисту оземь, да посотрел на неотрывно следящего за движением клинка, темника и вопросил:

— Чаво ежели?

Темник протянул праву руку уперёдь, и, направив свой долгий вуказательный перст на меч, ответствовал:

— Коли, ты, Борил отдашь мне меч. Тогды я призову верных мне полканов и вступлю в твою рать. Все равно этим мечом ты биться не сможешь.

— Эвонтому мечу вжесь предназначен витязь, — отрицательно качнув головой, не мешкая пробалабонил малец. — И то не ты Рам, оно як тобе не удастьси справитьси с мячом… Ты не Асур, ты токмо полкан.

— И кто? кто тот витязь коему ты передашь во владение меч нашего Бога ф… р… р? — взвизгнувшим голоском выкликнул тот спрос Кера и испуганно зекнул очами у чуть перьливающееся сияние шляка.

— Тобе Кера у то и вовсе не зачем ведать, — усмехаясь, молвил Борила и правой рукой вубрал с лица прилетевши туды и наново ставши мягенькими волосья. — Мячом отныне и до веку владеть буду я… Там гутарил мене меч, так порядил Асур Ра. А битьси на нём будять великий витязь, Асур… тот каковой захочить помочь мому народу, каковой вступить у рать и подёть защищать Добро супротив Зла! Вон, витязь, Асур! Но не вы, кои не хотите сдержать слова, кои нарушаете оставленный вам закон, и стоите туто-ва точно на торжище да торгуетесь со мной!

— Я пойду с тобой отрок, потомок великого Индры, — вмешалси у беседу каурый полкан, тот который стоял позади Керы и Рама, и тяперича неторопливо шагнул впредь. — Я не нарушу веления моего Бога и твоего предка! — звонко гикнул вон.

— Смолкни, Каси! — гневливо произнёс урвара и повертав голову в сторону каурого, встряхнул у егось направлении своим посохом. — Не вмешивайся…

Каурый полкан, названный урваром Каси, был вельми схож обликом с Рамой, вон имел таковое же узкое лико, карие очи, маленько горбатенький нос, придающий ему мужественность, тонкие алые губы и один-в-один як у темника, острый длинный, раздвоенный на конце подбородок. Вжесь токмо был Каси моложавее Рама, и евойное хупавое лицо не бороздили морщины, а цвет шерсти у него гляделси много бледней, чем у темника, почитай шо светло-гнедой, при ентом волосы и кожа также смотрелись рыжевато-бурыми и блёкло-смуглой. Обряженный у голубу рубаху, по груди которой пролегала широка цепь с двумя смарагдовыми камнями, немногось поменьче видом чем у Рама, вон казалси усё ж вяще важным чем иные полканы, обаче, при том исполнял указания темника и урвара. Днесь вон забыл свово подчинение и гневливо зыркнув лучистостью очей у Керу, да перьбив его на полуслове, сказал мелодичным и выразительным голосом:

— Не смыкай мне уста урвара, не смей ф… р… р…! Мой род не менее знатен, чем твой, не менее богат, чем твой… А посему твоё болярство не даёт тебе право, мне служилу, запрещать гутарить. Не даёт право повелевать мной и тем паче моей душой… А посем, — Каси резко бросил светоч на оземь, ноли собе под ноги и перькинув из левой руки у праву мощно копью, усем своим обликом намекая Кере, шо вон не страшитси того. — Ты всё равно урвара в бой не пойдёшь, ты как завсегда отсидишься в ложнице аль повалуше. Посему не смей указывать воинам! Пущай полканы сами решат вступать им в рать мальчика, бероса, величаемого Борил, потомка нашего Бога Индры! Потомка самого Асура Дыя!

И Каси перьступив чрез брошенный на землицу светоч тронулси с места, величественно выгнув спину и пройдя меже стоявших Рама и Кера. Вон подошёл к мальцу и егось путникам, да повертавшись, остановилси осторонь, а посем поднял высоко своё копьё, мечевидный наконечник которого яро блеснул серьбристым светом, и зычно гикнул, обращаясь к иным полканам на своём языке:

— Аграб ахк, рага йчур раганир днитах ренакиб! Борил дайпнур хар Дев Индры! Вар халпур Асура! — Каси прервал свову молвь и обвёл взглядом безмолвно застывших полканов, а опосля закалякал вжесь по-бероски, — Борил, потомок Бога Индры. Поелику он добыл меч ф… р… р..! В нем струиться кровь наших Асуров, великих и светлых, по пути каковых мы шествуем! Индра заповедовал нашим предкам вступить в воинство его наследника! Вы, други мои, воины великой рати Дыя и Индры, потомки Бога Китовраса ужоль убоитесь битвы на кою вас кличуть, ужоль предадите память предков, отвернувшись от лика Асура?

— Нет! Рмага! Нет! Рмага ф… р… р..! — мешая бероски и полкански слова загамили потомки Китовраса, и больша часть из них як и Каси вскинули увыспрь копья да комлясты дубины и потрясли ими, верно втак выражая свово согласие с его реченькой.

— Тогды, нонече… тут же… ф… р..р… — кликнул набирающим мощь гласом Каси, стараясь перькричать возникший шум… и грай полканов. — Те из вас кто пойдёт вслед за мной… Мной потомком первого сына Бога мудрости и волшебства Китовраса, речённого Вада, что значит дарованное законом начало, выступайте впредь и клятвенно обещайте, призвав гласно и торжественно наших Богов в созерцателей, следовать за княжем Борилой у дальний овринг с его ратью… И биться со Злом опустошающим Бел Свет покуда стучат в нашей груди сердца и течёт в жилах алая кровь!

Каси выкрикнул тот говорок, и, содеяв несколько широких шагов уперёдь, торопливо развернулси, вставши супротив отрока и ужотко собралси, по-видимому, опуститьси на водно колено, кадыкась нежданно увесь витающий окрестъ тех земель гвалт да гомон накрыл зычный, могутный глас Рама. Темник весьма громогласно гикнул так, шо вкруг него разлетелси пронзительный покрик перьмешанный с лошадиным храпом… И немедля усё разом стихло… в испуге смолкли и оцепенели полканы не токмо те каковые жёлали принесть клятву Бориле, обаче и те каковые сумлевались.

— Аграб ахк! — прогамил Рам и торопливо направил свову поступь к мальчику, да минуя каурого полкана, положил ему на плечо леву руку и крепко его сжав, удержал от поклона. — Аграб ахк! — ищё раз гикнул вон, и наступило отишие…

Така тишь, шо мальчуган вуслыхал, як под копытами шагающего темника захрустел раздавленный изъеденный щедринками камушок бурого цвета, а из приглубой бездны долётел шипящий звук лопнувшего огненного булдыря аль пузыря. Рам вжесь остановившись, поднял увысь праву руку и призываючи ко вниманию, продолжил:

— Намад! Намад Каси! Намад кумар ахки! Мы обязаны подчиниться повелению бероского отрока, наследника Бога Индры и как правильно заметил мой сын Каси, нашему княже! Ибо кажный из полканов знает ту, другу часть повеления Асура, каковая гласит. — Темник глянул прямо у зелёные с карими брызгами очи мальчишечки и заискивающе расплывшись у улыбке, добавил, — потомок, оный добыв меч докажет свою связь с Индрой будет наречён княжем града Таранца. И тогды он сможет повелевать сьсловиями, властвуя и указывая полканам.

— Обаче я, — хотел было отнетатьси Борилка, не желаючи стать каким-то княжем эвонтих, схожих с торгашами, полканов.

Токмо Былята дёрнул мальца за рукав рубахи и склонившись к самому уху, негромко балякнул:

— Борюша погодь, погодь покедова… Изволь им усё пояснить. — И засим ужесь паче зычно обращаясь к темнику, скузал, — эвонто я так кумекаю Рам, шо Борил будять над вами властвовать? И тадысь, внегда победить Зло должон, судя по сему, возвярнутьси вон у ваши земли и стать вашим правителем, жить значить должон меж вас.

— Жить, повелевать, быть нашим княжем… Так как когды-то желал для своего сына Велеба, Асур Индра, — кивнув, дополнил свову реченьку Рам.

«Жить… повелевать…» — промелькнули у разгоряченной, от огненного жару, главе мальчугана таки страшны слова… И Боренька тягостно вздрогнул, затряслось его тело, кожа почитай уся покрылась мелкими мурашками и волоски на ней встали дыбом, словно наново вон нырнул у ту горящу пропасть. Осе оно оказываитси чаво удумал Индра. Не разыскав свово сына, заповедовал Асур эвонтов град свому потомку. Надеясь, шо када-нить… ктой-нить из его наследников изменит Сварожичам… Изменит Солнечной торенке… И ради того довольству жизти, богатству и власти двинетси по иному, отличному от Солнечного — по Лунному оврингу.

И мальчик задумалси, можеть потому и был избран у ту дальню дороженьку вон… вон… ащё не вьюноша, но уже и не дитя. Вон отрок, каковой по младости своих лет не пожелаеть у той непонятной власти, мудрённого богатсту и чудного довольству жизтью. А Боренька, он не захочеть… не захочеть уйтить кудый-то далече, воставив своих сродников, свову матушку, братцев и Младушку, ради у тех замысловатых мечтаний. Вже оченно любить малец, свои раздольны земли, полные всякой живности, поросшие лесами, травами и цветами, со струящимися реками, реченьками, родничками, ручейками и крыницами. Не пожелаеть вон перейтить на иную торенку, отказавшись от Солнечного пути такого понятного, наполненного простотой жизти, любовью, трудом и волей дарованной Вышней да Крышней. Оно и пришёл то сюды он лишь за одним, за ентим мечом и полкаными, кые вступив у его рать должны были помочь изгнать Зло с земель беросов.

«Эт, Индра нарочно тако удумал про княжа», — помыслил про собе мальчуган и повертав голову узрел у высокой небесной лазури красно солнышко.

Он узрел его, впечатляющего своей могутностью Асура Ра, величание оного применялось у многих речениях беросами… Ужотко и само слово рать, у которую нонече мальчик звал полканов, вело название от того Бога и значило утверждающий сотворённое солнцем, оно занеже як идущие у рати шествует также по Солнечному пути.

Полыхающий лучистым, жёлтым светом Ра стоял на возу крепко сжимаючи златы поводья у руках. У тот солнечный воз с чётырьмя мельничными жёрновами заместо колёс, да высокими бортами, украшёнными сказочными рязными изображениями земель, гор, рек и озёр Бел Света, яро сиял жёлто-редрым светом. Медленно, будто вяло, тянули егось четыре огромных пыхающих златым светом вола, каковые несли на собе ражие, чуток загнуты назадь, длинны рога. Сам же Ра, был до зела купавый, лёгкое одеяние, окутывало евойно мощное, крепкое ужо не младое, но усё ищё сильное тело. Почасту встряхивал златыми кудрями волосьев Асур, и тадысь позадь его главы светозарно загораясь, расплёскивала вкруг него, сверкание восьмиконечна звёзда, точно свёрху описанная солнечным колом. Тёмно-синие очи вупор сотрели на мальчишечку, а нежны уста ласковенько ему вулыбались… ему… такому простому бероскому Борилке… И тогды мальчик молвил усем ентим, ожидающим его говорка, колеблющимся, аль торгующимся полканам:

— Люблю я… Вельми люблю нашу волю, люблю раздольны бероски земли, могучи леса и просторны пожни… Люблю я матушку, сестричек и братцев, посему я и прибыл сюды. Не вспугалси ни дальних земель, ни нежити, ни Цмока, ни вэнтой приглубой пропасти, каковая пыхала мене у лико жарынью. Поелику пришёл я к вам не за правлением, богатством и властью, а шоб добыть меч, собрать рать и изгнать из земель Бел Света Зло. А ежели вы не жёлаете итить за мной тако у то ваш выбор. Сядите туто-ва у энтих горах и грызитесь за свово княжение. — Отрок смолк и перьвёл взор с красна солнышка, обозреваючи стоящих полканов, востанавливаясь глазьми на лицах ближайших из них, а опосля произнёс, — кто из вас пожелаеть пойтить… Пущай идёть, а кто нет!.. Сице то на вашей совести. Одначе токмо осе чё я прогутарю. Може то Зло, шо чичас подступаеть к беросам тако огромно, и тако ражее и коли мы не объединим силы усе! усе мы: люди, духи, полканы, Асуры… И усе не выступим водним махом супротив них. Може энто Зло невдолге победив беросов явитси и к вам, в ваши земли… Захватить воно ваш град Таранец, погубить ваши жизти и жизти ваших матерей, сестричек, братцев, ребятишек, — Борюша на малеша смолк и тягостно вздохнул, сердце евойно шибко сжалось у груди, помыслив о той бёдушке коя грозить родной землице. И дополнил свову молвь, — и тады… тады вы поймёте. Чё ваш — Лунный овринг, и наю — Солнечный… они разные… отличные друг от дружки, и судя по сему, никадысь вони не потопоють у одном направлении. Но внегда против ны идёть путь Чорный, путь ЧерноБоже, мы — Сварожичи и вы — Дыевичи должны усяки распри и споры выкинуть упрочь. И итить у сечу сообща… у единой рати. Тем пачи, я хоть и двигаюсь по Солнечному оврингу, обаче капля юшки у мне, у та сама капля, она освободила меч из возвышения, есть кровь ваших Асуров. Богов Индры и Дыя… А тяперича я усё прокалякал, и не чаво мене добавить, оно днесь вам решать як поступать.

Борилка вызарилси у лико Рама, от которого нынче, верно, усё и зависело, и узрел аки на лбу егось изогнулась дугой, так схожей с равдугой по оной прислал подсказку Асур Ра, глубока морщина. Приподнялси выспрь, почти к корням волосьев, серебристый, вузкий снурок. Дрогнули на лице темника желваки, и кажись качнулси его малешенько горбатенький нос. А сиг спустя заколыхались долги коричны волосья и эвонто трепетание пробегло по сему телу так, шо заволновалась и сама шёрсть на теле жеребца, так, шо вздрогнул и мощный лук, висящий на левом плече. Ужесь було не ясно о чём таковом тюмкал темник, одначе померещилось мальцу, шо речь его смутила Рама и тому будто стало стыдно, зазорно пред воинами-полканами чё вон вядёть собе сувсем не як витязь — смелый и храбрый, а як офеня — бродячий торгаш жаждущий поскорей сбыть усю залежь.

Неторопливо опустилси темник пред мальчиком на одно колено согнувши праву ногу у нём, а леву выпрямив уперёд, и низко склонив человечий стан, раскатисто-гулким гласом кликнул:

— Княже Борил, сын Белуни и Воила, наследник повелителя Таранца Велеба, потомок быкоподобного Асура Индры, прими от меня клятву верности, каковую я! темник и глава воинства полканов Рам из рода первого сына, Бога мудрости и волшебства Китовраса, речённого Вада, приношу тебе! Даю зарок — вступить и привести у твою рать положенных моему слову полканов! Даю зарок — по первому твоему указанию идти у дальни бероские земли, чтоб вести битву с воинством Зла, которое из века в век является ворогом Сварожичей и Дыевичей! Да будет клятва моя нерушима, и слово крепко как Священная Мер Гора на кый лежит Бел-Горюч камень Алатырь, хранящий в себе начертанные у начале Бел Света, перстом Сварога, руны-законы огненные.

Токмо закончил свой говорок Рам, как незамедлительно и други полканы, окромя урвара, опустились на водно колено и повторили слова клятвы свово темника, главы воинства, громко и торжественно. Право молвить, не усе гутарили ту молвь на бероском, овые бачили на полканском… може им так було сподручней… кто ж то знаеть.

И як токась усе полканы смолкли, а Кера отворил роть, верно, калякать чё-нить не нужное, оно как лико егось опять було исполосовано морщинами, чем вон напомнил Борюше препротивну Ворогуху. Мальчуган, сжав меч обеими дланями рук, резко поднял ево выспрь, да сам не ожидаючи от собе эвонтих речений, изрёк:

— Да, будеть так як вы бачите! Укрепляю ваши клятвы, энтим волшебным клинком, выкованным самим Сварогом, великим Асуром, владыкой Поселенной, ПраБогом и родоначальником усех светлых Богов, Асуров, Ясуней!

Нежданно возле лица Борилки пронёсси тёплый порыв ветру, и отрок, без задержу, вузнал у нём Асура Догоду. Тот на крохотку обмер осторонь поднятого меча, широкось просиял мальчонке, а засим сбросил с полупрозрачной пясти на серебристый клинок меча, прям на егось чуть закруглённое остриё, таку маненькую капельку, точно червлённого яхонта. Оная, впав туды, немножечко недвижно покоилась тама, а опосля подалась управо да улево, растеклась по клинку, да сице махонисто, шо окрасила его увесь в червлёность с марным отливом. А Догода кивнувши, мгновенно пропал с глаз мальца.

Ищё морг меч бул точно обмершим, а посем унезапно лучисто вспыхнул, увесь золото-чермным светом и вдарил тем сиянием полканов прям у очи. Борилка промеж того увидал увыси поместившихся, по четыре от собе стороны, незримых для иных, старших сынов СтриБога. Асура Позвизда Зимнего ветра, кружалок, метелей с серым ликом и кудластыми бровьми, долгими волосьями да таковой же брадой и усами. Бога Провея того, шо Осенним ветром кличуть, предка летаглов, вжесь увитого бурыми волосами ей-ей жидкими, свёрху припорошенными пожухлой листвой. С висевшими, на его почитай коричных вусах и бородушке, мелкой мгой и тёмно-карими очами, глазеющими на мальчишечку по-доброму и как-то до зела печально. Асур был обряжен у плавые долги одёжи, струящиеся васнь дождевы потоки. Подагу, Асура Весеннего ветра, видом маленько постарше Догоды, вулыбчивого, со смеющимися небесными очами, увитого белокурыми, кудырявыми волосьми, бородой и усами у каковых мельтешили маленьки таки листочки берёзоньки, облачённого у чуть зримое бело-жёлто одеяние, да с крупными, округлыми крылами прозрачно-зекрого цвету выглядывающими из-за спины. И вестимо его, старого знакомца мальчугана, Догоду, Бога Летнего ветра молодого и сильного, с ковыльного цвета, волосами, коротой, не густой бородой да редкими вусами, плетённым из васильков веночком пристроенном на голове, одетого у голубо-прозрачну одёжу.

Асуры, старши сынки СтриБога, вперились на отрока и Борилка смекнул, шо набрав у роть воздуха вони усе разом подули на остриё меча. И тады ж разлетающееся от их дыхания сияние накрыло своим полыханием усех полканов, осыпав на тела, шерсть, волоса и одёжу прозрачны капли додолы Подаги, плотны туманы Провея, бусенцы снега Позвизда и крупны росинки Догоды. Мгновенно перьмешалось у то дуновение Асуров с блистанием света и Боренька узрел, аки пужливо дрогнуло лицо урвара, разгладились на нём морщинки и вон торопливо согнув у колене ногу склонилси пред мальчиком. И тадыличи усе ветры вулыбнулись, и ано Позвизд. Они взмахнули полами своих одежд, прикрытых космами волосьев, брады и вусов ретиво подались у небесну лазурь и сызнова обдав додолой, туманами, снежинками и росинками, то прохладными, то сырыми, то льдяными, то тёплами находящихся под ними людей и полканов улетели, исчезнув даже для мальца.

От вэнтого брошенного у полканов ветрами паморока пригнулись усе, а урвара вроде как задрожал, опосля его качнуло туды-сюды, будто вон намеревалси впасть, обаче вудержавшись, Кера лишь шибче пригнул к оземи свой человечий стан.

Борюша ащё како-то времечко оглядывал небесну даль, иде так скоро скрылись ветры, засегда поддерживающие Сварожичей, а посем обозрел подымающихси на ноги полканов, обернулси, вылупилси у стоящих подле него путников и вопустив к землице свой зачурованный меч, пожав плечьми, поспрашал:

— Дядька Былята, а я чёй-то не уразумел, а идеже наю Гуша?

Глава восьмая. Назадь за Гушей, уперёдь к Таранцу

— Вжесь и взаправду, молвить, иде наш Гуша? — перьспросил Былята верно вопрошая то у соратников и принялси озиратьси.

Занятые спуском и поднятием у пропасть Борюши, да спором с полканами странники и не приметили отсутствия шишуги. И днесь оглядываючись, беспомощно пожимая плечьми, сразу-то и не смогли припомнить кадысь последний раз зрели Гушу и идеже его потеряли… да и вообче прибыл ли Гуша к краю бездны, або усё ж затерялси в ночи.

— Не-а, похож не прибыл, — отрицательно покачав главой, закалякал Орёл. — Я ж скакал на полкане узади сех и видал, покудова не запало красно солнышко, вон бёжал позадь нас. Прытко вутак сигал, почитай, шо не отставал… А кадыличи Ра ушёл на покой, покинув поднебесье, ужотко он паче не казалси.

— Судя по сему, вон потерялси у той тьме, — помыслил Сеслав и утёр свой лоб, покрытый бусенцами водицы, можеть посеянной сынками СтриБога. — Прядётси возвращатьси за ним, нешто егось можно у там водного кинуть.

Полканы поднявшиеся с колен, на ту пору тихонько перьговариваясь меж собой, удивленно зырялись на Борила, а мальчик як и всяк иной, ей-ей, мальчонка, обрадовавшись, шо усё сице благополучно разрешилось, стал беспокоитьси чичас токмо о потеряном идей-то друге.

— Можеть стоить завернуть меч у охабень, — предложил Крас и посотрел на крепко сжимаемый у руках мальчишечки меч Индры, уткнутый востриём у землицу, да принялси отвязывать от пояса Борилы ужу и сматывать её у клубок.

— Оно у то Крас истинну бачит, — согласилси Гордыня и без задержу направилси к вечам сложенным недалече вкупе, абы достать охабень.

Когды вон возвернулси, неся у руках охабень и встряхнувши им, пристроил, расстеливши, егось на оземе, то Борилка бережно, словно каку велику ценность возложил меч Индры, а верней балякать свой меч на него свёрху.

Меч и упрямь сотрелси богатырским… Вон был вяще долгим, чем бероские и достигал у длину не меньче трёх с половиной локтей, и на его ширшину приходилось вершка два с половиной, а то и усе три. Сам клинок плавно сужалси к острию. Ужо эвонто добре, шо Борюша был крепкого сложения, а то б не смог вудержать его у руках. Посредине шляка проходило продольно углубление в виде желобка, а сам клинок имел закруглённый кончик. Поблескивая серебристостью шляк меча промеж того перьливалси усеми цветами радуги, на вроде тонких полос пробегающих по полотну свёрху униз. Могутная рукоять меча тёмно-коричного цвета маленечко сияла и ейна гладь была усплошь… уся увита чуть выступающим впредь Мировым Древом: со стволом, ветвями и листоньками. Массивное перькрестие оченно широкое венчалось здоровенным грибовидным навершием, со тремя коловидными, разделёнными меж собой, шапками в среднее из коих, само высокое, бул вставлен алый яхонт.

Мировое Древо, тот великий и почитаемый усеми народами Бел Света образ, по преданиям выросло у заповедных местах на окраине Поселенной величаемом Лукоморье. Сказываетси у байках, шо по тому Древу моглось попасть у иные Бел Светы, каковых много имеитси у Поселенной, раскиданных в разных местах. Вершина той величественной невидали упираетси у небеса, корни достигают Пекельного мира, и по стволу тому мощному спускаютси, подымаютси, словом ходють Боги. А беросы меже того сравнивають Мировое Древо с Родовым Древом, у оного корни олицетворяють предков, ствол нонешне поколение людей, а крона с ветвями да листочками, то последующее колено беросов — ихних потомков.

Борилка возложил на охабень свой меч и залюбовалси евойным мощным и крепким клинком, чудным образом на рукояти. Засим неторопливо снял с правой длани мокру от поту тряпицу и перьдал её Сеславу.

— Добрый меч! — произнёс Былята, стоящий посторонь мальчика, а Гордыня негромко крякнув утак, верно, поддакнув, опустившись пред мечом на корточки, стал его укутывать у охабень.

К странникам неспешно подступили Кера и Рам, да встав супротив них, низенько поклонились мальцу, а опосля урвара, обращаясь к Бореньке, сказал:

— Княже Борил…

— Я не княж, како я княж, — возмущённым голоском возразил урваре отрок и обидчиво глянул у карие очи того.

— Даже ежели ты княже Борил, не желаешь стать нашим повелителем ф…р…р, — вступаючи у молвь, начал пояснять Рам. — Мы всё равно обязаны величать тебя согласно твоему сану, почёту и достоинству жалованному Богом Индрой. Мы обязаны уважать в тебе кровь Отца нашего Асура, правителя Поселенной Бога Дыя.

— Ишь ты, уважать вони должны, — забалабонил Гордыня, подымаясь с присядок и сподняв с землицы укутанный у охабень меч, прижал его ко собе. — А чаво ж вы тадыличи тутась мучали мальчоночку… то водно выпрашивая, то иное выуживая.

Кера бросил в сторону воина до зела злобный взгляд, обаче ничавось не ответствовал, токмо добавил к своей вжесь утак неприятно прерванной реченьке:

— Просим тебя княже проследовать в наш великий и знаменитый град Таранец, чтоб весь народ полканов увидел достопочтенного потомка Бога Индры и поклонился тебе.

— А може не стоить, — качая главой, отметил Сом, и, обхватив мальчугана за плечи привлёк к себе, будто стараясь уберечь от у тех поклонов. — Може нам надоть нонече ж отправитьси домой?

— Ни-а ноне вуйтить никак не можно, — торопливо изрёк Борилка и задрав голову посотрел у лицо воина. — Мне ж ащё надобно выручить… выручить, — мальчуган на маленько прервалси не решаясь гутарить при полканах имя Валу супротивника Индры, и смекнув чуток, пробачил, — вызволить нашего богатыря. — А засим перьведя взор на темника, вопросил, — а гора, эвонто гора Неприюта ужесь далече отсюдова ляжить?

— Гора Неприюта ф… р… р..? — недоумённо перьглянулись меж собой полканы, и урвара вдругорядь перьспросил величание хребта.

— А на, что тебе этот хребет княже? — молвил Рам и изогнул тонки уста сице, чё шибче прорезались на егось купавом лике морщинки. — Мы туды не хаживаем… там Вилы обитают и они незваных гостей вельми не любят.

— Я ведаю про то, шо там живуть Вилы, — откликнулси мальчуган, и, опершись спиной о Сома, кивнул у подтверждении свово говорка. — Вони мене и нужны, так чаво далече до той горушки?

— Нет, нет, княже, не далеко она, — ответил Рам и перьступил с ноги на ногу, а под егось копытами сызнова захрустели разламываемые на части и обращённые у песок камушки. — От Таранца полдня пути не больше… Да она дюже высоченная посему ищё некоторое времечко придётся потратить, чтоб на неё взобраться ф… р… р… Одначе может ты, княже, прежде отдохнёшь у Таранце. Перекусишь, обмоешься и поспишь, — темник метнул сёрдитый взгляд у Гордыню, и пробалякал ужо раздражённым голоском, — как положено принимать у нас, у полканов, дорогих нам гостей.

— Хмы! — вусмехнулси во тёмно-пошеничны, густы вусы Гордыня, и немедля скузал, — не дорогих гостей, а победителей… Борюша наю добыл меч, а значить стал победителем.

Урвара нежданно скривил лицо, изогнул дугой губы и возмущённо загутарил:

— Победителем княже станет тогды, когды убъёт то зло… Зло каковое идёт на бероские земли и славить его имя вы — беросы будете! Мы же полканы будем почитать его за смелость, достойную Асура, и за ту кровь, что течёт в жилах!

— Ладно… ладно… будя вам прерикатьси, — вклинилси у каляканья Сеслав и похлопав по плечу Гордыню смерил евось разгорающуюся досаду. — Борюша ищё отрок и испытал у энту ноченьку тако, чё не усякому взрослому перьжить вудастьси Он вустал и хочить кочумать. Эвонто гляньте у него вже и глазёнки смыкаютси. — Сеслав по-доброму осклабилси и мотнул головой у сторону мальчика.

А Борилка ужесь и упрямь прикрыл веками очи, и, уткнув у грудь Сома голову, рёшил меже тем покочемарить, обаче, вуслыхав последни слова воина про собе, без задержу пробудилси, и, захлопав ресницами, торопливо произнёс:

— Неть, неть… я покуда ащё не дремлю. Но ты, дядька Сеслав прав, я ей-ей не вотказалси бы от сна, и мог прямо туто-ва улечьси, токмо б охабень подстелил.

— Нет! Не должно ф… р… р! — днесь гикнул Рам и закрутил головой, отчавось заколыхались на ней волосья, двинувшись широкой волной по спине. — Не должно, княжу спать на сырой земле… В Таранце княж тебя ждёт тёплое, мягкое ложе, сытная еда. Садись мне на спину, а спутники твои на иных полканов и невдолге… невдолге мы будем в Таранце.

— Рам, а може мене просто Борилом кликать? А не вэнтим княжем? — поспрашал мальчишечка и широкось зевнув, ощутил тяжесть у очах и главе, да слабость усём свовом изнурённом за то времечко теле, и вотступил от Сома.

— Позволь нам полканам, — забалякал Рам, и, протянул праву руку навстречу отроку, подзываючи к собе. — Величать тебя так как положено твоему сану.

Борила ничавось не сказал у ответ, токась муторно так вздохнул, и прежде чем полезать на спину полкана, принял из рук Краса, поданные ему, туло и котомку. Водно он водел на спину, другое закинул за право плечо, и ищё раз вздохнув, взволнованно молвил:

— А чаво ж так-таки с Гушей?

— Гуша это тот шишуга? — поинтересовалси Рам и махнул протянутой правой рукой у направлении обратному Таранцу.

— Да-к, шишуга, он, судя по сему, утерялси во ночи, — загутарил Былята и провёл перстами по устам, расправляя там волосья, спустившиеся тудыличи из густых, курчавых, ковыльных усов. — Може чаво с ним стряслось? — то старшина воинов протянул до зела раздумчиво, словно вопрошая лишь у собе.

— Что ж, — абие произнёс Рам, и глас егойный звучал успокоительно, не токась для Быляты, но и для, вздрогнувшего от тех размышлений воина, Борилы. — Отправим на его поиски моих воинов… Они быстро сыщут вашего шишугу.

— И я с ними потрясусь, — вторил Раму Крас и посотрел ласковенько на мальца, а опосля выспрашивая соизволенья выззарилси на Быляту. — Потрясусь с ними, абы Гуша не вспужалси?

— Добре, сынок, потрюхай, — одобрительно высказалси старшина беросов.

Рам же меж того подзывал к собе взмахом руки того каурого полкана, схожего с ним обликом, и ищё водного, саврасаго, младого и мощного у плечах. Полканы торопливо подступили к Раму и преклонили пред ним голову.

— Возьмите бероского воина, — строгим гласом пробалякал Рам, глядя с нежностью на каурого полкана, а посем перьведя очи зекнул на парня, по-видимому, выспрашивая егось величание.

— Крас, — торопливо балабонил вьюноша и гордо тряхнул своими непослушными ковыльными волосьми, повязанными прям як у полканов свёрху снурком, токась простеньким таковым кожанным, при ентом вихрастый, густой чуб парня, вылезши с под удёржу, сызнова взлетевши увысь, закудрилси.

— Да, кумар ахки, — продолжил каляканья Рам, а губы евойны почемуй-то изогнулись, васнь вон усмехнулси такому дивному имечку бероса. — С бероским воином Красом поезжайте у обратный путь, ихний путник шишуга, лесной человек, затерялси в наступившей ночи. Разыщите его и возвярнётесь у Таранец. Прям к Белым чертогам, где и будут гостить наш княж и его соратники.

— Слушаюсь, — послушно ответил Каси, а за ним и саврасый полкан.

И Каси, просиявши вулыбкой Красу, позвал егось за собой. Парень поправил на плечах котомку, огладил, словно проверяючи, ножны с зачурованным мечом да пошёл услед за полканами. И хотя Борилкины очи беспомощно смыкались, а ресницы шумно плюхались, вон усё ж проследил взором за Красом и увидав як тот взобралси на спину саврасому, кый тут же направилси вдогон за Каси. Каковой, по-видимому, среди тех двух полканов был старшим, и ужотко трюхал по краю эвонтой приглубой пропасти.

— Княже Борил, — оченно мягко молвил Рам, обращаясь к мальчику, — оно и нам пора, а то ты не доедешь… так и уснёшь в пути.

— Агась! — откликнулси отрок, чуя як увесь притомилси и чичас же поспешил к темнику.

Рам наново согнул передние ноги у коленях и преклонил лошадиный стан пред мальцом. Борилка ж обхватив его спину руками, оттолкнулси от оземи да перькинув ногу, резво взобралси на полкана.

— Меч повезёт княже, — осипше прохрустел урвара да перьступил с ноги на ногу. — Так положено, — и Кера протянувши руку, указал перстом на меч, который, вобнявши, аки велику ценность, прижимал к собе Гордыня.

Воин хотел було чавой-то бачить и, судя по смурному виду лица Гордыни, чавой-то до зела грубое, токмо опережая егось Былята встрял у тот говорок:

— Гордыня вотдай Борюше меч. Кера прав, меч должон весть мальчонка.

— Обаче, — жёлал вступитьси за соратника Сеслав, и, шагнув ближе к Быляте, тронул того за плечо.

Токмо старшина беросов отрицательно мотнул головой, и, вутак сёрдито зыркнул очами у лица соотчичей, шо Сеслав мигом скинул руку с плеча, а Гордыня хоть, и, не будучи довольным тем вуказаньем, усё ж спорить не стал, да шагнув в направление к Раму бережно пристроил на ноги мальчишечки меч, загутарив:

— Борюша, ты евось левой дланью прижми ко собе, — положив ладошку мальчугана на охабень да придавив тяжкий меч к ногам, и тады ж поправляючи лук на плече темника, абы вон не ударял по колену отрока, добавил, — а правой за пояс крепче держись. И потщись, сынок, не закочумать…

— Не тревожься, Гордыня, — миролюбиво ответствовал Рам, да поправил на плече лук. — Я пойду шагом и буду с ним беседовать… Он не уснёт.

— И у то добре, — недовольно буркнул Гордыня, да оправив на мальце униз рубашонку, ласково оглаживая на ней холст, изрёк. — Ну-тка, Борюша, не печальси… я следом за тобой буду держатьси.

Мальчуган понятливо кивнул головой, и торопливо заморгал, чуя як от пережитого ночью, наваливаетси на него дремота, ужесь було так непосильно держать будто отяжелевшу главу, всяк миг кланящуюся на бок, в кою верно для сухранности чавой-то налили.

Гордыня ищё толком-то и не вуспел отойтить от мальчика, а хмыкнувший продолжительно да зычно Рам тронул свову поступь и высоко подняв голову, торжественно загамил:

— Полканы лгуппа халпура Дев Индры, джахан княже Борил! — посем темник малешенько помедлил и кадыкась узрел як склонили свои головы пред ним и отроком полканы, мимо оных он шествовал, гикнул, — ну-дарх!

Рам медленно шёл промеж сызнова выстроившихся и продолжающих ставать у рядье полканов когды егось догнал урвара. Вон торопливо поравнялси с темником, гневливо встряхнул своим посохом, и, бросив раздражённый взглядь на негось, словно желаючи им сжечь усего Рама, прям от егойных тёмно-коричных, гладких волосьев вплоть до копытов, забалабонил:

— Рмага хопал, рмага джмера на-ружан техли… Рмага хопал ф… р… р.

Одначе Рам окинул вжесь вельми презрительным зырканьем урвару, скривил свои тонки губы, живописав ими чудну таку загнутость и сухо ответил:

— Тх архн дун джмера ф… р… р.

Да горделиво вскинув голову, так чё колохнувшись, заструились евойны волосья по гладкости рубахи, пошёл шибче и миг спустя оторвавшись от Керы, негромко прокалякал Борилке:

— Княже, ты покуда ищё не спишь, я трону свою поступь бойчее, держись за пояс.

Мальчонка не вуспев даже чавой-нить молвить, токась крепче схватилси правой рукой за пояс, як полкан резко перьшёл с шага на скок и нарысью пошёл уперёд, судя по сему, жаждая таким вобразом обойтить урвару, каковой верезгливо кликнул в догонку лишь: «Турут!» и вотстал, верно, не умеючи бёжать утак скоренько.

А Рам ужо не скакал, а чудилось мальцу, будто птица кака лётел ретиво и быстро. Полканы, образовавшие рядья стоящие досель со светочами, и коих мальчик в ночи зрел як горящи искорки, затушивши огонь, усё ж не двигались с мест. Склонив человечьи станы, они лишь мелькали пред очами Борилки своей разномастной кожей да шерстью лошадиных тел.

Покрыв большой промежек, Рам нежданно перьшёл на скок, опосля ж и совершенно остановил свой скорый ход, двинувшись медленным шагом. Егось могутное человечье тело покрылось малешенькой капелью пота, посему взмокла на спине рубаха, и со лба заструились тонки ручьи, оные тот принялси вутирать тыльной стороной пясти. На лошадином теле, иде и восседал мальчуган, враз шёрсть окуталась мжицей. Обаче темник немедля вздрогнул телом и усе те малы крохи живинько скатились по шерсти униз, да нырнули на каменисту поверхность землицы.

Борила меже тем огляделси. Тяперича, внегда полкан шёл неспешно можно було усё узреть округ собе. И мальчик увидал, шо лежащий пред ним край, увесь да сплошь гористый. Взлобья тута лицезрелись выше тех, каковые встречались вчерась, да покрыты вони были не токмо травами, но и не высоким чапыжником, инолды тянущимся густыми стенами. Идей-то справа мелькала, инде выглядывачи из-за тех курганов, реченька шустра тянувша свои воды. Прямо пред отроком вздыбивались вже совсем дюжие кряжи. Первый ряд, завороченный дугой, был увесь каменистым и представлял из собе крепостну стену града, идеже чётко наблюдались угловаты постройки да выдолбленны оконца. Стена у та была серо-белого цвета и к ней вела широкая ездовитая дорога, устланная гладкими, круглыми каменьями со усяким разными вкраплениями и прожилками: чёрного, рдяного, червлёного цветов. Вона зачиналась, как раз подле окончания пропасти и вупиралась у мощны ворота, по ней днесь и шествовал темник. Там же позадь Таранца гряды гор сотрелись зелёными, по-видимому, поросшими густыми гаями.

Борила выглядывая с под плеча Рама, усё ж не мог паче толково обозреть саму стену Таранца, а потому обернувшись зекнул глазьми назад, на ехавших, не дюже от негось далече, полканов, на которых сидывали беросы, и идущего упереди них Керу.

— Далеко они? — вопросил Рам, словно почуяв як малец оглянулси.

— Ни-а, не шибко, — молвил мальчик и задумалси.

Вон хотя и был ащё юн, но усё ж ощутил неприязнь которая сквозила меж полканами, словно перькидываясь у теми словами, жаждали вони, Рама и Кера, обеспечить собе чёй-то луче того чаво нонече имели.

— А зачем тебе нужны Вилы ф… р… р..? — поинтересовалси Рам, прерывая тем спросом вельми неприятны мысли отрока.

— Оно мене, — начал было мальчуган, да абие смутившись смолк. Привыкший засегда бачить правду, ужо тяперича не мог же вон сказать полканам, каковые дюже почитают Индру, чё вон хочють спасти его соперника Валу, оживив того добытой у Вил водой. Посему он како-то времечко молчал, а засим скумекавши казал утак, — я ж ужесь гутарил… Мене надоть пособить одному богатырю, Асуру. Тому самому оный будять битьси на моём мече. Для вэнтого и надобно видать Вил.

— Мы никогда не ходим на гору Неприюта, — до зела внимательно выслушав мальчонку, сей миг откликнулси Рам. — Тот хребет дюже высокий и опасный. Там обитает много всяких зачурованных духов, таких помельче, послабее чем Вилы, но встреча с которыми может оказаться последней в жизни полкана. — Темник стих, посем споднявши руку и указуя ею уперёдь да маленько повыше, продолжил балабонить, — вон вишь княже она? Прямо за вторым рядьем каменной стены, и чуток левее, на ней ащё вроде чапыжник таращится на самой макушке… Тем она от иных круч отличается… ф… р… р… Это и есть гора Неприюта.

Мальчуган вытянул шею и склонил голову левее стана Рама, внимательно следуя взором за егось вытянутой рукой. Да впрямь углядел за вторым рядьем каменной стены, окружающей град по неровному выгнутому с двух сторон коло, паче схожему с яйцом, высоку вершину горы на которой и верно таращились кусты аль дерева.

— Эвонто на макушке растут стары дубы, — пояснил Борилка и вусевшись як прежде, поправил давивший своей могутностью на ноги меч.

— А ты… ты откедова знашь, что то дубы? — удивлённо вопросил Рам, и даже оглянулси, впившись взором у мальчишечку.

— Озем то бачил, — ответил Борила, и кивнул у подтверждении сказанного.

— Озем надо ж, — протянул Рам и покачал головой, отчавось его волосья закачались точно травы у пожне. — Чудной ты всё же княже, ежели с тобой так, запросто, по-свойски Боги беседуют ф… р… р… Так вот, чаво я хотел молвить. Не знаю, ведаешь ли ты про это, иль нет, посему скажу… У нас, у полканов, говаривают, что стоит полкану взглянуть на Вилу, как он тут же в неё влюбится, и навек опостылет ему жизнь и Бел Свет. Но быть может, та зазнобушка тебя не тронет, ты вроде как юн ащё.

— От, об у том верно Асур Крышня также ведал, — широко просиявши закалякал мальчик и всмотрелси у солнечно лико Бога Ра, взирающего да любующегося из небесной лазури на землицу раскинутую под ним. — Потому можеть я бул и выбран… Я, а не мои братцы, аль сродники… кые аль большенькие, аль вовсе малые. Як бачил Крышня я не вьюноша, но уже и не дитя, отрок… Я же не вэнто не влюблюся ха… ха… ха…, — и звонко, задорно засмеялси.

— Одначе мы своим сынам не позволяем ходить к Вилам, — добавил Рам. — Мы не позволяем их беспокоить… и опасаемся их силы. Так нам было заповедано нашими предками ф… р… р.., — и темник стих, о чем то судя по сему задумавшись.

Малешав трюхали неторопливо, полкан чуть склонив голову на грудь и не глядя на ездовую полосу чавой-то обдумывал, а Борюша перьстав хохотать продолжал вулыбатьси яркому красну солнышку, и такому купавому Бел Свету. Немного погодя малец, встряхнув головой, обратилси к темнику, вопрошая:

— Рам, а як вы прознали, шо мы у ваших землях?

— Дозорные наши вас углядели, — тихонько ответил темник, и поднявши голову осмотрел дорогу упереди.

— От у таво не могёть быть, не могёть, мы далече были, — ажно гикнул отрок, вутак удивилси вон и маненько даже подпрыгнул на крепкой спине полкана. — Нешто можно сице видать?

— Нет, ты прав, так видеть далеко не возможно, — отметил полкан и днесь он довольно, но не злобно рассмеялси. — Обаче наши дозорные, это не полканы, это лебеди… Они долги века облетают наши земли округ и предупреждают о идущих к нам чужаках криком. В этот раз ей-же-ей, они так долго галдели, летаючи над нами, что мы решили, к нам идут какие-то важные, — темник на миг осёкси, а опосля добавил, по-видимому, поправившись, — какие-то почётные, знатные люди. Потому я и вышел навстречу… И видишь княже, они не ошиблись, к нам прибыл ты.

— Лебеди, эвонто у те каковые над нами пролётали, надоть же, — протянул Борилка и зане егось чуток тряхнуло, вон подпрыгнул уверх, да чичас ж ищё крепче прижал к ногам меч, и пожав плечьми, вже так был ошарашен услышанным, произнёс. — А взаправду молвять Рам чё у те лебеди дочуры Поддонного правителя Ящура?

— Нет, то не правда, — поспешил пояснить темник, и покачал отрицательно головой, отчавось лук висящий на плече слегка подалси назад и прибольно стукнул мальца по колену своим мощным древком, однакось Рам у то, верно, почуяв, резво вернул егось у прежне состояние. — Может где-то дочери Ящера и оборачиваются в лебедей, то я не ведаю… Но наши лебеди это духи воздуха, и они с тех самых пор когды был построен Таранец, обитают в горах, и, летая в наших землях, предупреждают о нежданных гостях.

«Духи воздуха, — протянул про собе мальчонка. — А Озем калякал чё так зовуть Вил,» — обаче гутарить о том вслух не стал.

Рам ж покамест продолжил балякать:

— Княж, град Таранец был построен самим Богом мудрости и волшебства Китоврасом. Когды Индра рассёк валун, у который обернулси Валу да на Бел Свете появились Квасура и Китоврас… То в благодарность Дев Индре, за свершённый даршан, Китоврас возвёл из здешних утесистых скал, оные лежали тут, град. В преданиях поётся, что высекал он Таранец прямо в скальной гряде, убирая всё лишнее, да чуждое. И вскоре вырос тут красавец, величественный град… град Таранец… Чьё имечко значит — сотворённый от истока солнца обладающей силой крови. А тяперича княже полюбуйся на крепостную стену Таранца, — и темник без задержу востановилси.

Глава девятая. Таранец

Рам вставши, верталси по ездовой полосе утак, абы Бориле було сподручней обозреть и впрямь, аки верно гутарил темник, дюже хупавую крепостну стену Таранца, отчавось усякий сон одолевавший мальчонку во время пути кудый-то запропастилси, а смыкающиеся евойны глазёнки широкось раскрылись да вперились у град.

А крепостна стена Таранца воистину лицезрелась величественной, поражающей своим сказочным обликом до глубины душеньки. Со стороны любуясь ею, казалося у то в серых скалах, стоящих первыми рядьями горной гряды, была вытесана вона, выступаючи уперёд округлой да единожды удлинённой по концам стенищей, напоминающей обликом яйцо. И чудилось у том сплошном массиве утесистых кряжей чьей-то божественной рукой высекалось усё без вунструментов, дивно изымались из скальной почвы усе избыточные каменья и созидалася ограда изумительной гладкости.

Могутная и высокая она, у та стенишка, кажись дотягивалась до небосводу и самого красна солнышка, завершаяся колодчатой деревянной надстройкой с копновидной крышей. Сама стена была из сплошного, ровненького бело-серого голыша, точно её ктой-то огладил або омыл, сварганив таку залащенность, убравши любы шероховатости, дыры, расселины да трещинки. Поместившаяся свёрху на ней настройка сотрелась плавого цвета и по ейному краю, уступом проходили высоки таки угловаты двойны зубцы вельми крепучие, местами поддерживающие крышу. Даже отседова мальчик видал, шо крепостна стенища махониста, у ней було не меньче двух али трёх маховых саженей, и унутри собе вона имела нещечко в виде ездовой полосы по оной ходюли, вохраняючи град полканы.

По закруглённым краям стёны, стояли две ражие постройки, какого-то четырёхугольного облика. У этних возведений были также крыши, похожие на луковки с устремлёнными выспрь тонкими острыми вершинами на каковых яро блистали златым светом закрученные управо шестиконечны лучи, небесные символы Бога Индры, величаемые громовиком, отличающиеся от знака Сварожичей, грозовика, у которых лучи загибалися у иную сторону. В у тех постройках зрелось уймища мелких оконцев, проходящих у самом вёрху возведения. Засим таковых окошков, тока не прикрытых слюдой, имелось в обилие и на самой стенище, и вони как раз располагалися под колодчастой надстройкой.

Во средине стены красовались ащё три дивны постройки в виде сложенных углами клинов. Эвонти сооружения свёрху сплошь усе были покрыты золотыми полосами, в ширшину не паче ладони, а у длину оченно долгими. Стыки меже тех полос, точно гребни для волос, выпирались увысь короткими шипами, на концах оных перьливались белые, бело-голубые и бело-розовые самоцветны каменья, гладки таки и небольши по размаху, обаче, при том до зела лучисто блистающие у солнечном сиянии. Под у теми постройками, судя по сему, представляющими из собе крышу, находились мощны ворота, окованные железом почитай рдяного цвету, весьма махонисты и массивны. У те ворота, раскрытые настежь, были рдяными с обеих сторон, а возле них у рядье, сберегаючи вход в Таранец стояли полканы с дубинами и копьями у руках.

— Красиво! Верно, княже? — восторженно, словно видывал такой изумительный град попервой, вопросил Рам, обращаясь к мальцу.

И Борилка пыхнув перьполневший дыхалку, ставший густым от восторгу, воздух молвил:

— Агась, лепота!

— Видишь ворота, княже? Над ними высятся так величаемые полканами башты, — принялси пояснять Рам и расплылси у улыбке, по-видимому, довольствуясь проявленным отроком восхищением, и споднявши руку протянул её уперёд, указуя направленным на золоты постройки перстом. — Эти башты опоясаны золотыми пластинами. И то не токмо жёлтым золотом, но и белым… А на кажном стержне-гребне, что из белого золота самоцветны каменья. Горный хрусталь это те, что белые. Лазоревый яхонт те, что голубые, и тапас оные поблескивают розоватым сиянием. Ведь топас с полканского перьводится как огонь. А те, дальни башты, — и темник показал на водно, посем на друго возведения с луковками заместо крыш, разместившиеся по краям стенищи. — Это дозорные башты, с них полканы наблюдают за своими землями, каковые лежат вкруг Таранца… Так, чтобы никто, никто ни проскочил не замеченным у наш великий град.

— А чё-сь вам страшитьси? — сомкнув раззявленный от вудивления роть, поспрашал мальчуган, не сводя зачурованного взору с ограды Таранца. — Ведь посторонь вас, полканов, никаки иные народы не живуть? Кто ж к вам ходють?

— Почему не живёт? — произнёс темник. И порывисто пожал плечьми, сице чё дёрнулси на левом из них крепкий лук, жёлающий стукануть мальчонку по колену, да тока Рам ведая про у то, придержал его рукой, а после добавил, — живут княже… Около нас живут людские племена. Там в горах, что высятся за Таранцом, и ищё, дальше, где взлобки заканчиваются и лежат тёплые… жаркие и сухие земли, там тоже обитают люди. Там ведь сыздавна живут сынки СтриБога Летний и Югный ветра.

— О.., о, — озадаченно протянул мальчик и покачал головой, поелику егось долги волосья взвились уверх, а миг спустя у также плавно опустились на плечи. — От то я не ведал. Не ведал чё там живуть люди и Асуры… Кумекал там край свету, и за теми грядами ничавось неть.

— Хе… хе… ф… р… р…, — вусмехнулси темник словам мальца, но втак не злобливо, а мягко точно отец неразумной реченьки свово сынка. — Ну, какой такой край, княже? Разве может быть у Бел Света край? Бел Свет это вроде клубка, и висит вон в тёмной долгой Поселенной и много там таких же как наш мир всяких других земных юдолей. Посему не только там за горами живут люди и Асуры, но и в иных божьих мирах… Но ты, княже, погляди какая мощная у нас стена, какое сильное войско, — балякал ровным, тихим гласом Рам, и, обернувшись, обозрел езжалую дорогу, полканов, кые ищё покудова находились далече от них трюхая на собе беросов, и вышагивающего поперёдь усех урвару. — Таранец такой величественный, роскошный град и всё это злато, драгоценности, богатство и власть принадлежат тяперича тебе… Ты, княже, будешь ноне повелевать градом и всеми полканами.

— Мне того ненадь, — негромко ответствовал мальчишечка и скривил свово лико, оно як та молвь была ему дюже противна.

— Ты, погодь, погодь княже, — поспешно загутарил Рам и днесь повернувши голову, вылупилси своими карими очами у мальчугана, да ласковенько ему осклабилси. — Я тебе всё, всё поведаю, а ты не перебивай, послухай. У нас в граде Таранце нет правителя. Нет, значит, старшого. Когда-то давным-давно были выбраны, из трёх родов первых сынов Китовраса, урварами Таранца полканы. И стали опосля того они повелевать, власть ту передавая своим сынам. Потому нонече у власти и находятся Кера, Лам и Бара. Кера из них самый больший годками, Лам вьюноша ащё, а Бара и вовсе мальчишка, ему пять лет всего то… И всю власть подгрёб под себя этот турут Кера. Ты ж сам видел, как он себя ведёт… хозяйничает во всём да приказывает от имени этих двух недорослей. Я сам, из старшего рода сына Китовраса Вада, повелеваю всем воинством. Но как, как повелеваю… тьфу ты, одним словом ф… р… р.., — и лицо темника тако упавое исказилось злобой, дрогнули желваки на щеках, и почудилось Борюше пронзительно скрыпнули крупны евойны зубы, будто жаждущие растереть меж собой у крошево евонтого урвара. — Ежели Кера добро не даст, воины мне не подчиняются. Уж ты поверь, княже, как нам эти урвары надоели, особлива этот Кера, невмоготу его правление, невмоготу. А тут ты, посланник Крышни и без сумления самого Дев Индры. Избавитель, вызволитель, спаситель… Оно ж всем вестимо, если кто из недр земли, из огненной реки, меч вырвет, то и будет нами княжить, главенствовать и тогды никаких более урвар. Останется лишь княже и он сам порешит как и, что делать в Таранце.

— Я, — начал було отрок.

Обаче темник не дал досказать желанное мальчиком, а перьбив егось, произнёс:

— Ты меня дослушай княже… Дослушай, — Рам наново обернулси, и, узрев приближающихся полканов, тронулси с места направив свову медленну поступь к вратам града. — Ты не торопись говаривать… нет… Ты не слухай урвара, каковой будет рад, шоб ты отказалси от княжения. Ты воно как сделай. Сначала приглядись ко всему: к нашему граду, к полканам, а после выразишь свою волю. Я ж нарочно первым принёс зарок, чтоб быть к тебе ближе, а коли б то сделал урвара, неизвестно как и чего оно было. Что Кера в своей хайрепеж головёнке домыслит не ведомо никому. Он ведь в любой миг обберёт тебя да, как из рук потомка Бога, власть примет.

— Чавось примыть, каку таку власть? — перьспросил Борила, теряясь у тех неприятных для слуха словах.

— Ну, ты тяперича, по-любому, княже, так заповедовал нам Индра, — пояснил Рам, и, заведя за главу обе руки, поправил, як оказалось застёгнутый на серебристы схваченные меж собой загнуты крючки, снурок придерживающий волосья. — Одначе ежели не захочешь ты сам править, можешь перьдать ту власть и сан княжения любому иному полкану аль человеку, тому коего изберёшь, сочтя достойным.

— Кхе, — вусмехнулси Борилка, у душе радуясь тому чё евойный далёкий предок и Бог Индра усё ж воставил право выбора свому потомку. А посем вопросил, — значить я прям днесь эвонто княжение могу перьдать, тобе або кому иному?

— Сразу видно княже, — неторопливо ответствовал Рам, вкладываючи у свой голос несвойственну ему теплоту, будто гутарил о чём-то шибко дорогом. — Что течёт в тебе кровь Бога. До зела ты смышлён. Конечно, ты можешь передать княжение, прям ноне. А можешь после тогды, кады мы вернёмся с войны. Обаче ежели ты передашь власть потом, нынче, как завершение обряда, должен ты принять и водрузить на голову золотую цепь Любоначалия, и наречься нашим княжем. — Борилка вуслыхав тот говорок и сувсем искривилси, васнь ему предложили пожущерить обильно перьжёванного Гушей жука, и хотел було чичас же казать неть. Но Рам можеть почуяв напряжение мальца, добавил, — коли ты прилюдно, при всём полканском народе, откажешься принять цепь Любоначалия, то с тобой на войну уйдёт лишь та жалкая горстка полканов, принёсшая зарок… Иных полканов-воинов урвара не отпустит. А ежели ты примешь цепь мы с тобой соберём большую рать и будет в ней уйма луков, мечей, копий и киев. Много будет там крепких, могутных ратоборцев… и тогды в путь! Ну-дарх!

Мальчик внимательно выслушал темника, да малешенько помолчав, мерекая у ту реченьку, муторно так вздохнувши, и лишь крепче прижав к ногам так тяжко доставшийся ему меч Индры, изрёк:

— А ежели я тобе Рама, тобе перьдам эвонту саму цебь… Любо… Любо…

— Любоначалия, — подсказал Рам.

— Да, у ту саму, ейну цебь… Ты… ты, — мальчонка на миг замешкалси, занеже на тех самых баштах самоцветны каменья весьма лучисто полыхнули, и по золотым полосам зараз униз пробёгли мерцающие искорки каких-то чудных цветов. — Ты, Рам, — продолжил каляканья Борила, — поведёшь со мной воинство або неть?

Рам немотствовал, вон медлил с ответом, по-видимому, обдумываючи спрос отрока. Медленно вышагивая ко граду, по каменистой дорожке, евойны копыта звонко цокали о ту гладку поверхность, иноредь долетал с под них и тихий скрып, точно хруст полозьев о снежок. Темник нежданно тягостно выдохнул и молвил:

— Нет, княже, не стану я тебя обманывать… Коли ты власть мне передашь, я не смогу уйти из Таранца, не оставлю на урвару или кого другого моё богатство, власть и град. Я отдам тебе токмо тех полканов, кто дал зарок и не более того. Я бы смог солгать, но не могу… Так, что прежде чем ты откажешься от цепи, подумай, ведь ты ее сможешь в любой миг… в любой миг передать.

— Ужо эвонто мене не по душе, — покачивая головой и не мнее тягостно вздыхаючи, забалякал отрок. — Не по душе мене ваша мудрёна власть. Да и цебь ваша мене ня к чему. Мене то нужон был токмо меч да вы аки воители и усё. Абы смогли мы водержать верх над у тем злом.

— Иногды княже, иногды надобно схитрить, — негромко скузал Рам.

— Чавось, — возмущённо кликнул мальчуган и ажно встрепенулси увесь от тако недовольству. — Вжесь мы беросы ня любим энту хитрость. И николиже ни хитрим… николиже… И отец мой меня засегда вучил, шо хитрой должна быть лиса коя мышкует, а человеку должно быть правдивым да честным… Потомуй как кто честен, тот и честь свову и честь свово рода завсега сбережёт.

— Правильно говаривал твой отец. Правильно… тока, — Рам прервалси, оно як унезапно позади него послухалось приближающееся цоканье копыт полканов. Темник резво обернулси, и чуть тише да торопливо дополнил, — да тока то у вас, у беросов принято честь и честность не разделять… у вас у Сварожичей… Но не у нас у Дыевичей, а потому, ты прежде чем отказаться от княжения, погутарь со своими путниками, поведай им то, что я тебе сказывал. Пущай они старшие, да более мудрые тебе посоветуй. А ты когда урвара начнёт призывать тебя принять цепь сошлись на то, что устал… голоден… и так у тебя будет время посоветоваться с твоими людьми… И потому, покуда, притворись спящим, приклони на спину мне голову, да ежели хочешь сосни.

Уж Бориле вельми не желалось притворятьси да вубманывать, но вон понимал, чё Рам прав… ей-ей як прав… и не можно тута торопитьси, принимая али отказываясь от у той цеби, должно посоветоватьси со старчими беросами. И зане егось очи слипались от вусталости, вон горестно всхлипнул, будто на него, заставивив несть, водрузили чавой-то дюже тягостное, таковой здоровущий плятёный короб, нагруженный крупными валунами, отчавось сама собой согнулась спина и мальчик уткнувшись головой у темника, прошептал:

— Добре… так и сделаю.

Рам на то ничавось не вответил, чему мальчуган оченно обрадовалси, оно як ему были тяжелы и неприятны енти балясы. И почемуй-то казалось ему, чё вон… вон… простой такой бероский отрок Борилка вжесь ради эвонтой рати изменяет своей душе, пути и Асуру Крышне такому купавому, светлому Богу с ясным лицом и тёплой, любящей вулыбкой. Чудилось мальцу он словно вымазал свои руки у какой-то вонючести, и нет водицы, струящейся прозрачными капельками Богини Даны, у оной моглось отмытиси и от той слякоти, и от тех мыслей.

Сзади их ноли, шо нагнали полканы и мальчишечка услыхав топот многих копыт о каменья, да понимаючи чё днесь он узрит тако противное лико урвара, и верно не желающего выпустить власть из своих рук, сомкнул очи, чуток ано вутонув лбом у мягких, густых волосьях темника, пахнущих почемуй-то скошенной сухой травой. И стоило токмо то ему содеять, как с ним с левогу боку поравнялси урвара, Боренька открыл глазёнки, и, скосив их у бок то разглядел. Кера, по-видимому, настигая темника до зела сильно вустал, занеже уся его белая шёрсть коня, гладкая така, была покрыта бусенцой пота, вон тяжело и гулко дышал, прижимаючи ко собе как нещечко великое свой волшебный посох.

С правого боку подошёл караковый полкан, у какового стан лошадиный был почитай, шо чёрным с желтизной под пахами, а человечье тело сотрелось тёмно-коричного цвета. На евонтом полкане восседал Былята. И кады караковый приблизилси к темнику, старшина беросов протянул праву руку, и ласковенько огладив мальчоночку по волосьям суховатой дланью, негромко произнёс:

— Закочумал наш мальчик, вустал аки шибко… Борюша пробудись, пробудись нешто почивать можно верхом.

И хотясь Бориле не желалось сотреть на морщинистого и чем-то схожего с Лихорадкой урвара, да и очи от усталости тягостно слипались, он усё ж резво оторвал голову от спины Рама, и проморгавшись да покачавши головой, вперилси взором у Быляту.

— Устал Борюша? — поспрашал тот, узрев як томительно мотаеть головой малец, изгоняючи сон, и широкось ему вулыбнулси.

— Агась, вельми вустал, — ответствовал отрок, всматриваясь у тако доброе лицо свово соплеменника, и склонив голову на бок ано сице залюбовалси родными чертами мужественного бероса.

— Да, да, — вступил у баляканья Рам, малеша то убыстряя, то замедляючи свой шаг. — Княже дюже сильно утомился, ему надобно хорошо выспаться, поесть, а то так можно и занедужить так.

— Ему надобно прежде всего, — отметил своим осипшим и прерывистым гласом урвара. — Принять или отказаться от власти. Он ищё не принял решения… Решение, если ты помнишь, техли, принял ты, а не княже ф… р… р… Посему чичас мы приедим в град и…

Обаче у ту реченьку перьбил Былята, вон усмехнулси и сёрдито взглянув на Керу, громко изрёк:

— Эт, урвара… нешто пред тобой не дитя, а рослый муж. Принять не принять… Допрежь чем чавой-то решать Боренька должон пожелвить, искупатьси у баньке да покочемарить.

— Дотоль покучумать, — закивавши, бойко скузал Борилка и засмеялси.

И ноне ощутил унутри, у тама идеже билось сердце тако же светлое и чистое як, и душа каку-то лёгкость и теплоту, словно прижала его ко собе матушка Белуня, вукрыла, обвив от усех напастей своими добренькими рученьками. И подумкал малец, чё вон бы век так глазел у лица беросов: матушки, братцев и сестричек… Век бы… Може вестимо и мнее, но стока, скока ему было отпущено годков самой Богиней Макошью — Небесной Матерью Судьбы, оная иде-то у далёкой неведомой Поселенной у самой Небесной Сварге во простой, как и у беросов, деревянной избёнке со своими подручницами Долей и Недолей сплела для негось волоконце судьбины.

— Да, берос Былята прав ф… р… р.., — поддержал воина Рам, прерываючи думки Борила. — Княжу надобно отдохнуть, он юн ащё. А завтра он и примет решение… мудрое решение как и положено княжу, и потомку Индры.

— Но, — возмущённо начал было урвара.

Обаче Борил, повертав главу в сторону Керу и зыркнув у егойно изрубленное морщинами лико раздосадованно прогутарил:

— Ноне я рёшать ни чё не буду. Жёлаю кочемарить.

— Воля твоя княже, — тутась же согласно ответил Кера и злобно полыхнул глазьми в Раму, точно жаждая поджечь его той лучистостью.

Токмо Рама того взгляда не зрел. Можеть вон сделал такой вид, а можеть у тот взгляд пролётел мимо очей темника, ведь оба полкана и караковый, и урвара ступали маленько поодаль, верно не смея обогнать Рама, або шагнуть поперёд егось шагу. Вмале темник подошёл к распахнутым воротам, шо вели у чудесны пределы града, и мальчонка задрав голову, вызарилси на высоченные, покрытые золотом башты да глубоко задышал, потрясённый таким благолепием и мощью навислого сооружения.

Темник, урвара и караковый подступили к стоящим у рядье супротив них полканов, не замедляючи шагу да не востанавливаясь. И тадыкась Кера словно жаждая опередить Раму громко гикнул, своим осипшим перьходящим на верезг гласом:

— Лгуппа джахан халпур Дев Индры княже Борила!

А темник у тот же миг паче зычно, кликнул своим мужественным голосом… голосом ратиборца токмо вже по бероски:

— Приветствуйте достойного потомка Бога Индры княже Борила!

И абие полканы склонили свои человечьи станы, да разомкнув рядье, разошлись у стороны, высвобождая проход к воротам. Рам же гордо споднявши голову, распрямив широки плечи, довольным взором оглядел своих воинов да торжественно потрюхал к нависающим над проёмом златым баштам. А Борюша кивнув у знак приветствия склоненным и обмершим полканам, перьвёл очи да осмотрел сам проход, идеже стены были такими же залащенными, без единой выемки, впаденки аль рубчика.

— Этто Акшаях ворота, что значит на бероский Вечные ворота, — молвил поясняючи Рам, и пошёл чуток медленее, шоб Борилка мог усё хорошенько усмотреть.

Миновав сам проём ворот да проход с набровыми баштами, малец узрел на обратной стороне у тех возведений находящуюся опускную решётку, мастерённую из дерева, и оббитую для крепости железом. Проезжая под оной Борила поразилси ейной могутности, оно як в ширшину вона була почитай у поллоктя. И мальчик нежданно представил собе как вот така дюжесть ноне поедить удол да впадёт прям на них. От у тех пужающих кумеканий отрок ажно вздрогнул усем телом, Рам же ощутив тот испуг, судя по сему, перьдавшийся и ему, успокоительно забалякал:

— Эта решётка опускная ф… р… р… Но, ты, не тревожься княже, она не упадёт, ибо крепится мощным устроением, каковое находится там наверху в баштах.

Войдя в град чрез Акшаях ворота, оказались, на вудивление, в каком-то длинном каменном предбаннике, маленько изогнутом, иде дорога була усё также каменистой, немножечко неровной и сренего цвету. Слева у вэнтом предбаннике стенишка была чуть ниже чем справа, обаче по обеим из них сверху пролегали широки проходы. Сами стенище, сложенные из тёмно-серых валунов, завершались похожими на стрелы остроконечными зубцами, меже каковых мелькали лица ходящих у разных направлениях полканов. Стены в ентом предбаннике вже не были гладкими, такими аки та кыя окружала град, на них зрелись усяки выемки и выпуклости, едва заметные трещинки. Да и меж лёжащих валунов явственно проглядывали стыки, иноредь у тех гранях виделись жидки зеленоваты мхи, выросшие тама можеть не так давненько.

— Этот колидор называется захаб, — принялси сказывать Рам, при ентом вуказывая рукой на сами стены. — Он служит для защиты Таранца. Ворог проникший в такой захаб отсекается от основных сил опускной решёткой и со стен уничтожается. Этот захаб ф… р… р… построил не Китоврас, а ужо полканы… много… много позже. Балякается в преданиях сложен он из валунов, что остались от побеждённого Валу.

«Кхе, — вусмехнулси Борилка, недоверчиво покачавши головой. — Нешто могёть така уймища валунов остатьси от Валу, вжесь какову вон тады бул росту?»

А Рам покамест малец то мерекал про собе, продолжил каляканья:

— Чичас мы княже минуем захаб и окажимся на джарибе.

— Идеже, идеже очутимси? — перьспросил Борила отвлекаясь от своих думок да по то ж времечко оглядывая стенищи захаба.

— На джарибе, княже, — вклинилси у молвь урвара и понизил голос, отчавось слова евойны зазвучали ужотко вельми криводушно. — Это княже плоское, открытое место в граде обрамлённое чертогами полканов. Самые важнейшие из них Дхавала чертоги. Дхавала, значит Белые… Белые чертоги. В Дхавала-Белых чертогах по преданиям жил сам Бог Индра… Тогды это было, когды в поисках своего сына Велеба Асур оставался в Таранце. С тех самых пор в Дхавале никто не жил. Всё это время ложница, престол и другие палаты ждали твоего прихода, княже. Лишь в Чандр палате, то есть Серебристой, Лунной палате, где стоит трон княжа издревле принимали мы гостей великочтимых… Мы, урвары града Таранца.

Ужесь последни слова Кера говаривал повысив голосок и у нём послухались таки прескверные хвалебные оттенки, присущие лишь мальцам бероским, оные по малолетству да не понимаючи инолды хвастаются своей меткостью аль иной удалью. Одначе которые не свойственны отрокам, вьюношам або людям взрослым. Поелику на лице Борилки немедля искривились уста у ухмылке сувсем не уважительной к возрасту пожилого урвары. И абы нехай таку ухмылку не вузрел Былята, трюхавший справа, мальчуган на немножко отпустил пояс темника, и провёл правой ладонью по лицу, сгоняючи оттуда ту призрительну вулыбку, да отвернувши голову от весьма потешно выглядевшего Кера, горделиво приосанившегося от той реченьки, уставилси очами уперёдь.

— Рам, а отнуду вы язык беросов ведаете и сице на нём добре бачите? — вопросил вон маненько опосля, наново вухватившись за пояс темника.

— Мы полканы знаем все человечьи языки Бел Света, — поспешно сказал Рам, верно не жёлая, шоб на ентов спрос балабонил Кера. — Мы же дети Бога мудрости Китовраса, а посему с рождения гутарим на любом… не только на бероском.

— Оно аки, — отметил доселе молчавший Былята и довольно просиял вулыбкой. — Нам бы сице.

Пройдя захаб, полканы вкупе со своими седоками вышли сквозе ащё водни врата. Эвонти ворота были сплошь железными, со двумя широкими и могутными решётчатыми створками, они вроде як завершали собой захаб, а за ними лежал тот самый джариб. Каковой являл собой плоский такой пятачок здоровущий у размахе, образующий полукруг, слегка приподнятый промеж захаба и выложенный небольшими голышами редро-жёлтого и смаглого цветов по виду схожих с трёхлапыми листками. Цвета каменьев были неоднородными у них таилися тонкие паче тёмных оттенков полосы, усяки вкрапления, пежины, местами вони и вовсе гляделись прозрачными. Джариб по коло окружали высокие белые каменные чертоги со множеством небольших башт, с оконцами, у кои была вставлена разномастная слюда, до зела хупавая от бледно-голубого до тёмно-синего, от розового почитай чё до марного цветов. Двери у те чертоги були сплошь решётчатыми и блистали тама златисто-коричные, златисто-жёлтые, серебристые, белые цвета с затейливыми вузорами по поверхности. Крыши, венчающие чертоги, напоминали вобрезанны четырехугольники, сложенные уместе клины, бочонки, луковки и копны сена. Чертоги чудились вроде отдельных башт, точно сдвинутых упритык друг к дружке, оттогось, судя по сему, и вобразующих единую постройку.

Усе… усе чертоги сотрелись дивно живописными. Меж ними пролегали широки вулочки, уходящие кудый-то углубь града, да выложенные каменьями тёмных цветов и вяще крупными. Однакось красивше усех лицезрелись те чертоги, оные располагались как раз супротив захаба. Рам выйдя на джариб, остановил свову поступь и сызнова повертавшись утак, абы мальчику моглось усё быть видимым, указуя на ту постройку, молвил:

— Княже, это и есть Дхавала… Белые чертоги… Чертоги вашего предка Дев Индры, а тяперича твои чертоги.

У то, ей-же-ей, были божественные чертоги кои поражали своей несравненной лепотой усякий взор. Белые чертоги были и выше, и могутнее усех иных построек на джарибе. Входом у них служила широка каменна лесенка, покрытая свёрху какой-то чермной полстиной. Лесенка вела к большущим ярко-голубым, деревянным, расписным, чудными узорами, дверям. И ентовы двери паче походящие на врата имели четыре створки. В средине тех врат находилися махонистые двухстворчатые двери, отворяющиеся вовнутрь чертогов, одначе с обеих от них сторон располагалися ищё две створки маненечко поужее.

Справа от врат поместилась бочкообразная высокая башта которая завершалась грибоподобной крышей. Башта була голубого цвету, а крыша на ней тёмно-синего и на ейной глади сияли серебристые символы Индры с загнутыми по кругу шестью лучами, кые малец зрел на луковках крепостной стяны. Спервоначалу Борилке почудилось, шо ву те символы начертаны на самой крыше, а посем скумекал чё вони выложены из каких-то самоцветных каменьев, которые при движении по ним солнечных лучей вельми лучисто перьливались. По стенам башты проходили недолгим выступом серебристые полосы, делившие у то возведение на две части: верхнюю и нижнюю. И по той нижней части по коло устроились узкие клиновидные окошки, украшенные по краю вузорами. Слюда у оконцах казалось голубоватого… ноли прозрачного цвету. При том на верхней части башты, напротив, окошки являлись большими и четырёхвугольными, не мнее искусно украшенными по грани узорами, словно перьплетение ветвей с маханькими листочками и соцветиями в уголках. Слюда у верхних оконцах была василькового цвета.

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.