Бесплатный фрагмент - Вперед, по жизни

ВВЕДЕНИЕ

Когда ты видишь гнездо птицы, то какая-то неведомая сила заставляет тебя заглянуть в него.

Зачем? Почему? Наверное, ты и сам этого не осознаешь. Но, со временем, начинаешь понимать — почему.

Да потому что, вначале ты видишь беззащитного птенчика, который только и делает, что открывает клюв в поисках пищи. Проходят дни, и птенчик растёт, он постепенно начинает понимать мир, у него появляются крылья, они всё крепчают и крепчают.

Наконец-то в них появляется столько силы, что птенец превращается в того, кто может с помощью этих крыльев взлететь, покинуть родное гнездо и начать познавать мир.

Мир уже давно освоен. В нём есть много счастья, радости и горя, которые птенцу ещё не ведомы, но со временем он начинает их понимать и становиться тем, кто и сам сможет помочь кому-то подняться в небо.

Такие же превращения происходят и с человеком. Только у птиц всё происходит быстро, а человек это понимает и воспринимает годами.

Но потому то он и человек, что он узнает не только мир, заключающий в себя небо, море, горы и леса, он раскрывает для себя внутренний мир людей, окружающих его, который не менее огромен и прекрасен.

Ведь не внешняя красота покоряет человека, когда он видит вокруг себя красоты мира, его покоряет внутреннее содержание этого мира, сила и глубина сознания людей, которые попадаются ему на пути.

Каждый из нас понимает, что внешняя красота и показная сила, чаще всего, обманчивы, и часто вводят нас в заблуждение, а внутренняя красота, которая, порой неразличима и в которой заключается вся привлекательность человека и его обаяние — именно эта черта привлекает или отталкивает нас друг от друга.

Ведь сила и красота человека заключаются не только в том, каким он видит себя в зеркале, а в том, что находится внутри него, в красоте его внутреннего мира.

Человек же не видит себя. Он не видит ни своих глаз, ни своих губ — ничего того, что находится на его лице и, только взглянув в зеркало, он узнает, кто он есть на самом деле. То есть, увидев себя со стороны, человек, таким образом, начинает оценивать себя. Плох он или хорош.

То же самое делают и остальные люди. Вначале они оценивают себя, а затем и внутренний мир друг друга, сравнивая его со своим, начиная с внешней оценки. И если оценка встреченного человека положительная, то людей притягивает друг другу. Им хочется общаться.

Ведь внутри каждого из нас находится точно такой же человек со своим внутренним миром, который он считает для себя самым правильным и прекрасным, и что у него есть много сил, энергии и знаний, с помощью которых он сможет заинтересовать собой людей и заставить уважать себя.

А уважение к себе — это то, чего человек добивается в течение всей своей жизни.

Поэтому единственный человек, с которым он должны сравнивать себя, это он сам. И единственный человек, лучше которого он должны быть — это он сам.

В моей книге «Вперед, по жизни» рассказывается о том птенце, который жил в гнезде, начал познавать и оценивать мир в действительности таким, какой он есть на самом деле, без всяких прикрас и посторонней помощи. Он учится оценивать себя, сравнивая себя с теми, кто встречается ему на пути.

В книге описываются те победы и ошибки, которые пришлось пережить главному действующему лицу этих рассказов, и о тех выводах, которые он делает для себя и которые ведут его дальше по жизни, выводя в мир взрослых людей, делающих его самого взрослым, готовым переносить и противостоять трудностям жизни.

Все события в данном рассказе являются плодом авторского вымысла. Все совпадения имён, дат, названий и сюжета являются случайными. Местоимение «Я» в данном тексте обозначает не Автора, а вымышленного персонажа, поставленного моим воображением в различные обстоятельства.

С уважением ко всем, кто взял в руки эту книгу.

Алексей Макаров

Таёжные приключения Лёньки и Сашки

(продолжение)

Глава первая

Дорога домой всегда короче. Мальчишкам шли за телегой, весело перекликаясь меж собой, и вспоминая со смехом истории, произошедшие на заимке. За этими разговорами они не замечали дневного зноя, туч мошкары, автоматически от неё отмахиваясь, и, как им показалось, очень быстро добрались до прииска.

На единственной улице прииска никого не было. Вокруг стояла тишина. Даже куры, вечно роющиеся у заборов домов, куда-то попрятались. Дневной зной нагрел воздух так, что вокруг стояло дневное марево.

Дорожная пыль поднималась под ногами и долго не оседала.

Только сейчас Лёнька ощутил, как раскалились ноги в сапогах, и ему захотелось их тут же снять и добежать до дома, где они жили, босиком. Но он себе этого позволить не мог. Ведь они же уже взрослые мужики, которые вернулись после тяжёлой работы из тайги.

Поэтому они спокойно прошли к дому и начали разбирать вещи, находившиеся в телеге.

После разгрузки Иван Михайлович повёл Рыжуху на конюшню. Ведь она тоже устала и ей требовался точно такой же отдых, как и людям.

В доме стояла тишина и из-за толстых бревенчатых стен, не пропускающих сюда дневной уличный жар, было прохладно.

Разложив вещи и расстелив спальники на полу, Борисы улеглись на них, чтобы передохнуть.

Но Лёньке не сиделось в доме. Хотелось смыть с себя пот и пыль дороги. Прихватив пустое ведро, он предложил Сашке:

— Пошли на речку, наберём воды.

Старший Борис одобрил такое начинание:

— Точно, пацаны, сходили бы вы, да набрали водички. Ох, как хочется промочить горло, — он достал фляжку и сделал из неё несколько глотков. — А то эта уже совсем тёплая, — потряс Борис полупустой фляжкой, — в глотку уже не лезет, — и, положив флягу рядом со спальником, улегся на нём.

— Точно, — одобрил предложение Бориса Витька. — Айда на речку. Заодно и мордуши проверим. Может быть, и рыбки наберём на ужин.

Чувствовалось, что Сашке очень не хотелось выходить из дома, что он устал и ему, как и Борисам, хочется растянуться и поваляться на спальнике, но он, посмотрев на озадаченных Лёньку и Витьку, нехотя согласился:

— Ладно уж, пошли, — и, взяв пустое ведро, двинулся следом за товарищами.

Они вышли во двор.

От дневной жары воздух казался застывшим. Всё, как будто вымерло и не ощущалось даже малейшего дуновения ветерка, который пошевелил бы понуро повисшие листочки берёз у околицы. Горячий воздух звенел тишиной и её нарушал только едва слышный шум воды текущего невдалеке Хугдера. Даже привычный звон комаров и жужжания паутов куда-то пропало.

Но как же удивились ребята, когда увидели Ритку, перевесившуюся через забор.

По все видимости, она уже долго так висела, поэтому, увидев мальчишек, не подала вида, что обрадовалась их появлению, а только вежливо и степенно поинтересовалась:

— Ну, что? Как вы добрались, как доехали? — чувствовалось, что любопытство её разбирает, но она старалась не показывать его.

— Да нормально добрались, — нехотя ответил Сашка, — а тебе-то чё?

Чувствовалось, что Сашка никак не может забыть Риткиных проказ, из-за которых у него из головы полвечера вытаскивали колючки шиповника.

Но Ритку такая встреча не смутила, и она переключилась на Лёньку.

— Я слышала, что вы и медведя подстрелили? — она сделала ударение на последнюю букву в слове «медведя».

— Да, врут всё, — развеял её сомнения Лёнька. — Мы только смотрели. А вот мясо, точно, таскали.

— А правда, что вы труп старателя нашли? — Ритка в страхе выпучила глаза.

— Вот это правда, — с гордостью, но также неохотно ответил ей Лёнька.

— И вы не испугались мертвеца? — Ритка уже в восторге продолжала допрос.

Лёньке, конечно, не хотелось признаваться, как они тогда здорово испугались и пулей вылетели из шахты, но у него не было ни малейшего желания сознаваться в этом, перед какой-то девчонкой, и терять собственную значимость в её глазах, поэтому он усмехнулся, едва скривив губы:

— А чего его бояться? Лежал он там себе, лет семьдесят и никого не трогал, только рука у него вот так торчала, — и он резко выкинул руку в сторону восторженного Риткиного лица.

Дико взвизгнувшую Ритку, точно ветром сдуло с забора.

Мальчишки зашлись в злорадном смехе, но Ритка мгновенно оправилась от испуга:

— Дурак ты, Лёнька, — только и выкрикнула она, но вновь подойдя к забору, в том же темпе продолжила расспросы. Она всем интересовалась и работой, и рыбалкой.

Это была уже не та задиристая и колючая девчонка, которую они оставили здесь, а другая, которой всем интересовалась, потому что сейчас она считала мальчишек своими друзьями.

Почувствовав такую перемену, мальчишки уже по-дружески начали рассказывать ей о событиях, которые они пережили за последнее время, совсем забыв о цели, с которой вышли из дома и куда их послали Борисы.

Устроившись в тени дома на завалинке, они вновь начали вспоминать, как они нашли труп и о том, как им страшно было в шахте и как они охотились на медведя.

А когда они начали рассказывать ей о рыбалке, то Ритка, с видом знатока перебила их:

— Да это ерунда. Мы и сами так рыбачим. Меня мой брат Женька берёт с собой всегда на рыбалку.

Чувствовалось, что её заинтересовали рассказы мальчишек, но она, сделав круглые глаза, перебила их:

— А вы знаете, что тут у топографа дочка приехала, Ленкой зовут?

— Ну, слышали, — недовольно фыркнул Сашка. — Витька нам рассказывал об этом.

Но Ритку такое презрение к её новости не смутило и она, ещё больше округлив глаза, продолжила:

— Такая зазнайка, вся из себя… Такая задавака… — от возмущения у Ритки даже скривились губы. — Вообще ни с кем не хочет разговаривать. Ходит, такая вся из себя, важная, — Ритка даже продемонстрировала, как она ходит. — Меня вообще не замечает. Я к ней, как-то раз, попыталась подойти, так она меня даже не заметила. Представляете? — Ритка от возмущения даже вывернула ладошки с растопыренными пальцами.

Чувствовалось, что Ритка сильно обижена на эту городскую задаваку, если так эмоционально рассказала все свои обиды.

Чтобы прервать Риткины сплетни, Лёнька вспомнил, зачем их послали. Он поднялся с завалинки и посмотрел на своих друзей:

— А от того, что мы здесь трепемся, в ведра вода сама не нальется, — и, подняв с земли пустое ведро, предложил друзьям: — Айда на речку, там заодно и мордушу проверим.

Мальчишки знали свои обязанности и, вымуштрованные Михалычем, всей гурьбой двинулись в сторону Хугдера.

У реки оказалось намного прохладнее. От воды шла свежесть и её буйные, прозрачные воды так и манили к себе.

Раздевшись по пояс и, не стесняясь Ритки, мальчишки принялись обмываться. Та тоже не отставала. Она во всем помогала ребятам.

Набрав полведра воды, она, по просьбе Лёньки, вылила её ему на спину. Вода оказалась настолько холодной, по сравнению с накаленным воздухом, что у Лёньки непроизвольно вырвался нечеловеческий рык.

Сашка с Витькой, увидев такую картину, тоже потребовали от Ритки, чтобы она полила и им на спины воду.

Та не отказалась и тут же исполнила их просьбу. Витьку она окатила одним махом, от чего он истошно закричал, а на Сашку, ещё не успевшего нагнуться, вылила воду так, что облила и его и его штаны.

Глядя на мокрых ребят, она расшалилась и её уже невозможно было остановить.

— Что ты наделала, дура! — возмущённо заорал на неё Сашка.

А Ритка тут же отскочила от него, готовая опять сорваться в заросли шиповника. Но Сашка и не собирался её преследовать, а только пригрозил кулаком:

— Я вот тебя тоже так окачу, тогда будешь знать…

— А ты сначала попробуй, догони, — в ответ только и скалилась Ритка.

Сашка, махнув на неё рукой, снял сапоги и брюки, а затем они с Лёнькой принялись их выкручивать, чтобы просушить.

Одевшись после купания, мальчишки двинулись к запруде.

Только Витька надел болотники, выходя из дома, поэтому он осторожно прошёл по запруде и вытащил из неё мордушу и, поднатужившись, перенес её на берег. Там они все вместе вытряхнули рыбёшек, а Витька уже пустую мордушу установил на прежнее место.

Нанизав около двух десятков небольших рыбёшек на куканы, мальчишки вернулись в дом.

Там их встретили недовольными голосами Борисы:

— Где вы там шляетесь? Так недолго и от жажды сдохнуть, — бурчал старший Борис, но когда увидел, что ребята принесли рыбу, то успокоился и попросил Лёньку: — Полей мне, а то уж больно я грязный.

Лёнька подхватил ведро, и они вышли во двор. Там Борис забрал у Лёньки ведро и налил полный рукомойник:

— Остальное я сам, — он разделся по пояс и принялся ополаскиваться под холодными струями воды. — А вы сходите к начальству. Жрать у нас пока нечего. Пока мы уху сготовим, так вы уже тут от голода окочуритесь. Там вас уж точно накормят.

Лёнька пожал плечами и вернулся в дом.

— Слышь, парни. Жрать охота до смерти, пошли к начальству. Может, там чего перехватим, пока Борисы уху делают? — предложил он валяющимся на спальниках друзьям.

— А чё? — тут же согласился Сашка. — Я думаю, что у бати тарелка супа всегда найдётся. Пошли, — и подскочил с пола.

Ни Витьку, ни Леньку в этом разубеждать не требовалось, и они гурьбой вывалились из дома.

Зайдя в дом, где расположилась контора партии, мальчишки сразу же наткнулись на Ленку. Она, окинула их надменным взглядом и выжидающе молчала. Пересилив стеснительность, Лёнька выдавил из себя:

— Привет, Ленка.

— А ты откуда знаешь, что меня так зовут? — Ленка с удивлением и интересом посмотрела на него.

— Да Витька уже рассказывал нам про тебя.

— А-а, — дружелюбно протянула Ленка, — ну, если вы обо мне уже всё знаете, то тогда заходите, — усмехнувшись только краешками губ, она сделала приглашающий жест рукой. — Вон там мама приготовила суп.

Мальчишки степенно прошли в большую комнату конторы.

За большим столом сидели Анатолий Павлович, Валеев, Соколов и Иван Михалыч, а на столе, и в самом деле, стоял большой чугунок с обещанным супом.

Увидев мальчишек, Анатолий Павлович радостно воскликнул:

— А мы уже вас тут заждались, проходите, усаживайтесь. Посмотрим, что нам тут Света приготовила, — потирал он в нетерпении руки.

Ленка, вынув из шкафа алюминиевые миски и ложки, поставила их на стол перед мальчишками, а сама скромно присела с краю.

— Чего сидим? Кого ждем? — дружелюбно посмотрел на притихших пацанов Анатолий Павлович. — Налетай! Наливай! — и, взяв половник, наполнил себе внушительного вида миску.

Мальчишки по очереди, степенно наполнили свои миски, взяли по куску хлеба и принялись за еду, искоса поглядывая за взрослыми и, как бы невзначай, бросали взгляды на скромно сидевшую Ленку.

Они были одногодки. Ленка перешла в десятый класс, как и Лёнька с Витькой.

Что в ней особенного? Лёнька не понимал. Обычная девчонка с чёрными прямыми, коротко подстриженными волосами, большими глазами, немного заостренным носом и узким подбородком. Ничего особенного, но что её выделяло, так это не по-девичьи большая грудь. На ней почему-то даже было страшновато останавливать взгляд.

Лёнька с Сашкой хитро переглянулись. Видать, Сашка тоже отметил эти выпуклости, выпирающие из-под Ленкиной энцефалитки, о которых им уже рассказывал Витька.

Степенно доев суп, мальчишки поблагодарили взрослых и, выйдя во двор, уселись на завалинке с одним желанием, чтобы обсудить Ленку.

Но, этого сделать не удалось, Ленка увязалась за ними и тоже присела рядом.

Усевшись рядом с Витькой, она начала задавать вопросы, которые, в большей степени, как бы, относились только к Витьке.

— А что вы тут собираетесь делать? — как бы между делом, спросила она, стараясь начать беседу.

Лёньку с Сашкой такая назойливость начала раздражать. Если бы это оказался пацан, то они бы без стеснения послали его подальше. Но тут находилась Ленка.

Хоть злость и возмущение клокотали у Лёньки в груди, но он старался подавить их в себе. А так как вопрос ни к кому конкретному не относился, то он сел к Ленке в пол-оборота и принципиально молчал.

Зато Витька, которому Ленка понравилась, первым начал отвечать.

— Завтра, наверное, пойдем бить профиля выше прииска, где ещё не закончена работа, а уже потом и ниже прииска продолжим.

Ленке поняла Витькин ответ. Она же, как и Сашка, почти каждое лето проводила с отцом в тайге, поэтому не стала особо заострять внимание на работе, а перешла к расспросам о школе и кто и откуда приехал.

От таких вопросов Лёньке стало неудобно. Он не собирался исповедоваться перед Ленкой, а её назойливость ещё больше вызывали в нём раздражения. Только от того, что какая-то незнакомая девчонка лезет с расспросами, у него чесались кулаки и в глотке застряли не совсем подходящие для такого случая слова.

Но Витьке, чувствовалось, нравилось присутствие Ленки, и он стал рассказывать ей об их героическом пребывании на Гилюе.

Потом Витька, раззадоренный собственным рассказом, предложил:

— Чё тут сидеть? Давай пройдемся по прииску.

Послушавшись Витьку, ребята поднялись с завалинки, но тут неожиданно во двор вошёл высокий статный парень. Отросшие русые, волнистые волосы спадали чуть ли не до самых плеч, обрамляя симпатичное лицо. Энцефалитка расстёгнута на груди, а брюки небрежно заправлены в кирзачи, с отвёрнутыми голенищами.

Весь вид его говорил о том, что это веселый и компанейский парень.

Увидев мальчишек, он в приветствии поднял руку и небрежно помахал ладонью:

— Привет, пацаны! Как дела?

— Нормально дела, — в разнобой послышался нестройный ответ.

— А что такие грустные? Или жизнь не задалось? — всё также приветливо улыбаясь, продолжил парень, подходя к мальчишкам.

Приблизившись, он протянул руку для знакомства:

— Сёрега, — обратился он в Витьке, который оказался ближе к нему.

— Витёк, — неуверенно ответил Витька на приветствие и рукопожатие.

— Лёнька, — не успел ответить Лёнька, как ощутил, что его ладонь сжимают железные клещи.

Рука у Лёньки тоже была не маленькой, но он только с некоторым запозданием ответил на проверку на вшивость, и поэтому его ладонь оказалась в невыгодной позиции, но он не поддался на провокацию и постарался как можно сильнее сжать Серёгину ладонь. А тот, почувствовав, что ему тут легко не победить, ослабил хватку.

— Молодец Лёнька! Так держать, — одобрительно, со смехом он хлопнул Лёньку по плечу.

С Сашкой Серёга экспериментов не производил, а только спросил:

— Это твой, что ли батя, Анатолий Палыч?

— Ну, мой, — чувствовалось, что появление Серёги, Сашке не понравилось.

— Отличный мужик! — Серёга подмигнул Сашке и, посмотрев на Ленку не меняя тона, продолжил: — А ты всё хорошеешь, красавица! — в его голосе почувствовались какие-то нехорошие нотки, но, повернувшись к пацанам, он махнул им рукой: — Ну пока! Ещё увидимся. Пойду к начальству, а то они меня зачем-то позвали.

Так же легко и стремительно развернувшись, он открыл дверь и вошёл в дом.

Мальчишки стояли в недоумении от такого вихря событий, только Ленка зло процедила:

— Никто его не звал. Врёт он всё. Это он водку принёс им, — она кивнула на дверь дома, — и сейчас они начнут пьянствовать. Папа последнее время часто начал с ним выпивать. Мама недовольна, но он её не слушает. Да ещё и Валеев ему во всем потакает. Я слышала, что он даже приписывает ему за несделанную работу.

От этих слов у Лёньки прошло раздражение, которое он вначале испытывал к Ленке. Ему тоже не очень-то понравился этот наглый и разбитной Серёга. В нём чувствовалась какая-то фальшивость, неестественность, которая отличала его от людей, с которыми последнее время пришлось ему сталкиваться.

Ребята гурьбой вышли со двора и не спеша двинулись по пустынной улице к верховьям прииска.

Витька с Ленкой шли впереди, о чём-то беседуя.

Витька энергично размахивал руками, наверное, пытаясь своими россказнями привлечь Ленкино внимание. Видимо, это у него хорошо получалось, потому что Ленка чуть ли не с раскрытым ртом смотрела на него.

Лёнька с Сашкой шли немного поодаль.

— Батя сказал, что даст нам ружья, — похвастался Сашка.

— Для чего это? — удивился Лёнька. — Медведей тут, вроде, нет.

— Нет, не на медведей, — рассмеялся Сашка. — Это, чтобы на уток поохотиться.

— Да ты что? — ещё больше удивился Лёнька.

— Точно, точно, — подтвердил свои слова Сашка. — Дней через десять, они начнут сбиваться в стаи. Вот тогда мы их и постреляем.

— Ага, постреляем… — усомнился Ленька. — Где мы найдем эти стаи?

— Где, где? — чувствовалось, что Сашка недоволен Лёнькиной тупостью. — Здесь, вокруг прииска, есть несколько бывших карьеров. Они заполнены водой. Вот в них-то утки и кучкуются. Но это надо делать только рано утром.

Да Лёнька был согласен на любое время суток, лишь бы поучаствовать в охоте. На заимке им несколько раз пришлось стрелять, но только по банкам. А тут — настоящая охота!

За этими разговорами они отошли от прииска с полкилометра, как раз до того места, где Хугдер разделялся. В этом месте, в него встроили деревянный желоб, по которому вода отводилась к гидравлике.

Увидев, что опередившие их Витька с Ленкой стоят и дожидаются их, ребята прислушались к беседе, из которой только слышалось, что Витька что-то говорил Ленке, а та в ответ громко пищала:

— Ой, там клещи, не пойду я туда. Они меня закусают там, я боюсь, — слышался её неестественно громкий голос, похожий на писк.

Лёнька с Сашкой было с удивлением смотрели на Ленку. Они в тайге уже привыкли ко всему, и ходили по пояс в воде, и проваливались в трясину, и деревья валили. Что только с ними не происходило. Для них было как-то необычно услышать, что Ленка так реагировала на такие мелочи, как клещи. Но не Витька, который всё время пытается ей что-то объяснить и уговорить

По этому поводу Сашка даже съехидничал:

— Витька-то втрескался в Ленку, вот и возится с ней. А она, наверное, и пользуется этим, поэтому и верещит так.

Оказывается, Витька предложил Ленке пройтись вдоль желоба и спуститься к гидравлике, чтобы посмотреть, как там мужики размывают грунт. Но она не хотела туда идти, поэтому так громко и отказывалась.

На самом деле, было уже поздно. Солнце вот-вот должно зайти за сопки, небо начало сереть и в воздухе чувствовалась таёжная вечерняя прохлада. Сейчас даже трудно было предположить, что несколько часов назад здесь стояла невероятная жара.

В наступающих сумерках деревья по обе стороны дороги становились всё темнее и чернее, а во мраке под ними скрывалась неизвестность, которая в душе будила невольный страх.

Поэтому Лёнька крикнул Витьке:

— Айда ка побыстрее на прииск. Успеешь ты ещё посмотреть свою гидравлику.

— Да, да, Лёня, — подхватила его предложение Ленка. — Пошли до дому. Меня, наверное, и мама уже ищет.

Конечно, это было разумное решение, вернуться на прииск. Никому не хотелось бродить ночью по тайге.

В крайнем доме уже тарахтел дизелёк, дающий электричество для освещения домов и улицы. Его местный электрик запускал дизелёк в начале сумерек, а выключал его с первыми лучами солнца.

Ребята прошлись, до самого выхода из прииска, где чистые воды Хугдера сливались с отработанной коричневой водой от гидравлики и вернулись к дому конторы. Уже в темноте Лёнька с Сашкой направились к дому, где должны ночевать, а Витька пошёл провожать Ленку.

Посмотрев Витьке в спину, Лёнька только махнул рукой:

— Да, чёрт с ними, пусть куда хотят, туда и катятся, а мне надо спать. Михалыч говорил, что завтра рано поднимет, и он пойдет показывать нам место для новых профилей.

— Пошли, — мирно и устало согласился с ним Сашка.

Войдя в дом, они на ощупь нашли свои спальники, расстелили их и, не обращая внимания на богатырский храп Борисов, мгновенно уснули.

События сегодняшнего дня одолели мальчишек, и они спали до самого утра без всяких сновидений.

Глава вторая

Утром, после завтрака, Иван Михайлович закурил и, как всегда, не спеша начал:

— Ну, что, ребятки, хватит балду пинать, отдохнули вчера, пора бы сегодня и за работу приниматься.

— А что же мы будем тут делать? Топографы тут уже всё отработали. Неужели ещё, надо будет что-то рубить? — удивился Лёнька.

— А ты мне не умничай тут, — зло воззрился на умника Иван Михалыч. — Профиля будем лὸжить, так же, как и раньше. Теперь уже выше прииска надо их прокладывать. А потом, когда там закончим, будем и ниже прииска лὸжить. Не волнуйся, на твой век здесь работки хватит.

— Да, неужто ещё не все профиля проложены? — удивился Лёнька. — Ведь топографы уже здесь всё прошли?

— Значит не всё, — чувствовалось, что Лёнькины вопросы начали выводить Михалыча из себя. — Если надо, то значит, будем лòжить, где скажут. Скажут по прииску лòжить, будем и по прииску. Всё равно через пару тройку лет тут камня на камне не останется. Драги тут будут ходить.

— Да… — протянул Лёнька. — Такую красоту загубят.

— А что делать? — чувствовалось, что Михалыч начал успокаиваться. — Стране золото нужно, потому и прииск снесут и деревья изничтожат. Золото важнее, — для весомости своих слов, он даже поднял палец над головой.

Но закончить своих размышлений ему помешал Серёга. Он рывком открыл дверь и ввалился в комнату. Русые волосы в беспорядке раскиданы по плечам. Голубые, широко расставленные глаза горели. Голенища сапог завернуты, а рабочие брюки от энцефалитки небрежно в них заправлены.

— Здорово, пацаны! — весело, громко поприветствовал он мальчишек. — Как живёте?

— Как живём? Да нормально живём. Не видишь, что на работу собираемся? — пробурчал ему в ответ Витька.

— Чего носы повесили? — так же бодро, не обращая внимания на недовольный вид мальчишек, продолжал Серёга. — Давайте собираться, пойдём, поработаем! Я уже там все места знаю, я там уже профиля лὸжил, да и с Соколовым ходил.

— Да знаем мы, как ты их там лὸжил, — ехидно улыбнулся Иван Михалыч. — Ты больше там приписываешь себе, да начальство спаиваешь.

— Ты чё это, дед, туфту гонишь? Негоже так на рабочего человека понапраслину возводить, — обиженно возразил Серёга, чувствовалось, что он весь, как-то внутренне собрался, готовясь к отпору.

Но Иван Михайлович отмахнулся от него:

— Да пошел ты… Не хочу я с тобой связываться. Вон, иди лучше к Соколову, с ним и разговаривай. А к пацанам не лезь. Не по пути им с тобой, — зло выговорил он, сплюнув в сторону Серёги.

Посчитав, что разговор с Серёгой закончен, Михалыч повернулся к озадаченным мальчишкам и прежним голосом скомандовал:

— Неча рассиживаться, ребятки. Пошли. Будет у нас сегодня весёлая работёнка.

Мальчишки послушно закинули рюкзаки с тормозками за плечи и, прихватив топоры с мачете, послушно последовали за Михалычем, оставив Серёгу в хате.

Выйдя на пустую улицу, они двинулись вслед за Иваном Михайловичем наверх, к выходу из прииска к верховьям Хугдера.

Прошли километра два с половиной по знакомой дороге, по которой пришли из Золотой Горы, да и вчера гуляли по ней.

Дойдя до последних профилей, обследованные топографами, Иван Михалыч остановился:

— Ну, вот, ребятки, давайте будем продолжать ту же самую работу, что мы и делали. Ничего нового тут нет. Только то, что мы всё время будем приближаться к прииску, и до хаты добираться будет ближе, — усмехнулся он.

Мальчишки тут же распределились, кому какой профиль брать. Они отмерили от последнего профиля пятьдесят метров и продолжили ту работу, которую они уже привыкли делать — топор, мачете, вешки и просека, которую надо прокладывать от сопки до сопки поперек долины.

К вечеру Лёнька сделал даже два профиля. В этом месте долина оказалась не такой широкой, как в низовьях, поэтому у него так и получилось.

Заканчивая второй профиль, Лёнька услышал свист и крик:

— Лёнька-а, Лёнька-а. Ты где? Иди сюда быстрей!

Это кричал Сашка и тут же раздался крик Витьки:

— Иди к нам! Что ты там застрял?

— Подождите! Я скоро закончу и подойду! — Прокричал в ответ Лёнька.

— Ну, тогда мы пошли! Смотри, не задерживайся! — услышал он в ответный крик друзей.

«Видать, лесу попалось меньше, чем мне, если они закончили по два профиля», — подумалось Лёньке, и он с удвоенной силой принялся заканчивать второй профиль.

Закончив работу, Лёнька вернулся на главную просеку и, выйдя на дорогу, пошёл по ней назад на прииск.

Вскоре он увидел Сашку с Витькой, которые мыли в речке сапоги.

— Пацаны! Подождите, я сейчас! — крикнул он и ускорил шаг.

Увидев Лёньку и услышав его крик, друзья замахали ему:

— Иди быстрее! Мы тебя подождём!

Подождав Лёньку, они уже втроем веселой гурьбой вернулись на прииск.

Борисы с Иваном Михайловичем уже пришли дом и готовили ужин.

Вскоре они его приготовили и, как и прежде, на заимке, сели все вместе за стол.

Но тут ни с того, ни с сего, старший Борис достал из шкафа бутылку водки.

Лёньку такой жест Бориса поразил.

У них за всё время работы никогда такого не происходило. А тут они водку достали…

От присутствия бутылки на столе, Лёньке стало неприятно. По виду Сашки с Витькой он понял, что и они удивлены.

Витька, который оказался понаглее, сразу же возмутился:

— Чё это вы водяру стали хлестать? Завтра же на работу.

— А ты не переживай за нас, мал ещё нас обсуждать. Мы знаем, чё делаем. Завтра будем как огурчики, — поучающе ответил ему старший Борис.

— Ага, видел я сегодня, какие вы были огурчики после вчерашнего, — продолжал выражать недовольство Витька.

Иван Михайлович вначале, смотрел на мужиков с неодобрением, но когда старший Борис предложил ему выпить, то не отказался, и вместе с ними выпил. Так они втроем и допили целую бутылку за ужином.

А мальчишки поели и, не поблагодарив за ужин, как прежде, встали из-за стола и вышли.

Только они вышли, как откуда ни возьмись, появилась Ритка.

— А вы видели, что ваши мужики водку взяли в магазине? — тут же выпалила она вместо «здрасьте»

— Как покупали — не видели. А то, что они сидят там, — Лёнька кивнул в сторону дома, — и пьют — видели.

— А вы что, с ними тоже пили, что ли? — наседала с вопросами Ритка.

— Да ты что, Ритка! Вообще, что ли на всю голову чёкнулась? — возмутился Сашка.

— У меня то голова не болит об этом, а вот если пили, то я враз заложу вас Анатолию Павловичу или Валееву, — в Риткином голосе слышалось столько ехидства, что сомневаться в её благих намерениях не имело смысла.

— Ритка, иди-ка ты отсюда, пока я тебя точно не навалял, — не выдержал Сашка Риткиных нападок.

— Ага! А ты попробуй сначала, поймай меня. Ты меня уже раз ловил, так вон вся башка была у тебя в иголках. Может, ещё раз попробуешь? — Ритка мигом отскочила и задорно смотрела на Сашку. Чувствовалось, что она не собирается никуда убегать, а в глазах у неё светился задор, чтобы ещё больше позлить Сашку.

Но Сашка, помня предыдущий урок, только махнул на неё рукой:

— Да ну тебя, ещё я связываться с тобой буду. Девчонка, — презрительно добавил он.

— Ну, смотри. А то я как удеру, так ты меня и не поймаешь, — всё никак не могла успокоиться Ритка.

— Да кому ты нужна? — в отместку на её слова только и огрызнулся Сашка. — Вот мы хотим сейчас сходить на Хугдер, посмотреть, поймалась ли рыбка в мордуши.

— Тогда и я с вами пойду — тут же решила Ритка, сразу забыв про все обиды и обещания.

Только они собрались идти к реке, как из-за изгороди соседнего двора вышла Ленка.

Увидев её, настроение у Ритки сразу изменилось, и она прошептала Сашке:

— Всё. Капец вашей рыбалке-проверялке. Вон ваша краля припёрлась. Не пойду я с вами больше никуда.

— Ну, и зря. Дура, ты Ритка. Что нам та Ленка? — вместо Сашки ответил ей Лёнька.

— Не хочу я с ней общаться, — дернула плечами Ритка. — Она вон, смотри, нос задрала и вообще ни на кого внимания не обращает. Хочет, чтоб вы перед ней стелились, — при этих словах она даже скривила губы.

Витька же, увидев Ленку, сразу пошёл к ней:

— А мы идём проверять мордуши. Пошли с нами, — радушно пригласил он её.

— Ладно, если зовёте, то пошли, — Ленка, якобы нехотя, но согласилась.

Она была в невысоких сапожках, которые едва достигали середины голени. Витька с Сашкой надели болотники, а Лёнька кирзачи, потому что он и не предполагал, что они пойдут проверять мордушу.

Настроение из-за появления Ленки, у Лёньки резко изменилось.

«Ну, и идите, проверяйте, а я буду на берегу стоять и на вас смотреть», — подумал он со злостью.

Весь путь к плотине Ритка не отходила от Лёньки и всё время комментировала действия пацанов:

— Вот пусть Витька с ней и возится. А я тут с тобой буду смотреть. Мне же интересно, сколько вы из мордуши вытащите рыбы.

Витька с Сашкой залезли по плотине к мордуше и вытащили её.

Из мордуши они вытряхнули штук двадцать неплохих рыбок. Сашка нанизали их на кукан, а Витька пошёл проверять вторую мордушу.

— Эх, какая бы сейчас получилась хорошая уха, — вырвалось у Сашки, когда он поднял перед собой полный кукан с рыбой.

— А я могу её приготовить, — неожиданно заявила Ленка.

Сашка отмахнулся от Ленкиного предложения:

— Сейчас, что ли? Да мы сейчас уже сытые и есть не хотим.

— Нет, — настаивала Ленка, — вы мне дайте рыбку, а я из неё завтра, когда вы придёте с работы, сделаю уху. Картошка у нас есть, морковка есть, лучок я тут пособираю зеленый.

Лёнька сразу заметил, что Витьку устраивает такой расклад событий:

— Да это будет просто замечательно, если ты это сделаешь! — радостно воскликнул он. — Хорошо, давай! Тогда завтра, после работы, мы едим уху! — во всеуслышание заявил он и вместе с Ленкой они двинулись к её дому, унеся с собой куканы с рыбой.

Чувствовалось, что им сейчас никто не нужен, так они увлеклись беседой.

А Лёнька с Сашкой и Риткой пошли в клуб.

В этот день у рабочих на прииске был короткий день, поэтому в клубе вечером обещали показывать кино.

Один билет в кино стоил десять копеек и ребята, купив билеты, прошли в зал клуба.

Устроившись на скамейках в середине зала, они с удовольствием посмотрели фильм «Весна на Заречной улице».

Фильм, был не цветной, а чёрно-белый. Сейчас для ребят это особой роли не играло, и они с интересом его смотрели, переживая и смеясь над приключениями героев фильма. Когда песню начал петь главный герой фильма Николай Рыбников, то Лёнька непроизвольно начал подпевать ему, потому что папа много раз напевал её в самых разных ситуациях и Лёнька прекрасно знал слова этой песни.

После окончания фильма они вышли из клуба в отличном настроении, готовые на самые лучшие поступки в жизни.

Перед крыльцом клуба толпились мужики с гидравлики и курили. Они и раньше выходили покурить на улицу, когда киномеханик перезаряжал бабину с фильмом на киноаппарате «Украина».

Но сейчас они не просто обсуждали фильм или события сегодняшнего дня, а возбужденно что-то кричали.

Лёнька протолкался сквозь кричащих мужиков и увидел, что свора собак начала драться меж собой.

В этой своре Лёнька увидел Серого. Остальных псов он не знал.

Приисковые собаки носились стаями от одного прииска к другому, если чувствовали, что где-то запустовала сучка. Для них расстояние между приисками значение не имело. На каждую «свадьбу» они моментально сбегались со всей округи и бедной оказывалась та сучка, у который начались «весёлые» денёчки.

Серый, жил у Ритки во дворе и Лёньки с ним подружился.

Почему-то Серый выбрал именно Лёньку себе в друзья. Может быть из-за того, что Лёнька умел обращаться с собаками?

Когда у них появилась в доме Тайга, то Лёнька прочёл с десяток книг по дрессировке и обращению с собаками и умел с ними разговаривать и ладить.

Наверное, поэтому Серый часто ходил за Лёнькой по поселку и позволял себя гладить. И за это Лёнька давал ему то кусок хлеба, то ещё что-нибудь, мясное. Иногда кость из супа или банку с остатками тушенки, чтобы он её вылизал до конца.

Серый — был какой-то смесью дворняги с носорогом, в нём каких только кровей было не намешано, но что-то лаечье в нём оставалось. Уши у него приподняты, но кончики их висели, зато хвост закручивался колечком, как у настоящей лайки.

В дерущейся своре собак особо выделялся здоровущий кобель с другого конца прииска. Его всегда держали на привязи, но сейчас он под воздействием паров очередной «свадьбы» сорвался с неё, о чём свидетельствовал обрывок веревки у него на шее.

Это был высокий, широкогрудый, с покатой спиной и воинственно задранным хвостом пёс.

Мужики поважали собак, натравливая их друг на друга и бросая между ними то кусок кости, то хлеба.

В этой свалке здоровущий кобель наскочил на Серого и между ними завязалась нешуточная драка.

Мужики кричали в восторге от такого зрелища и ещё больше подзадоривали собак.

Пёс с верховьев прииска начал одолевать Серого, хотя тот тоже в ответ огрызался, злобно рыча и стараясь укусить противника.

Но тут Лёнька увидел, что Серому сейчас придётся плохо. Здоровущий пёс схватил Серого за глотку и начал валить на спину. Серый даже начал задыхаться.

Не обращая внимания ни на кого, Лёнька схватил палку, которая подвернулась ему под руку и начал дубасить здоровенного кобеля по спине.

Тот взвизгнул и, прижав уши, отскочил от Серого.

Увидев Лёньку в центре дерущихся собак, мужики заорали:

— Ты что делаешь? Сейчас они тебя искусают, разорвут!

Но здоровяк отскочил после Лёнькиного удара и не стал больше бросаться на Серого.

Почувствовав, что здоровяк больше не кинется на него, Лёнька, продолжая размахивать для устрашения палкой, вытащил Серого из своры разъяренных псов за ошейник.

С другой стороны, в ошейник Серого вцепилась и Ритка. Так они вдвоём и затащили упирающегося Серого во двор Риткиного дома.

— Слышь, Ритка, у тебя йод есть? — Лёнька всё не мог отпустить от себя скулящего Серого из, головы которого капала кровь.

— Было, что-то у мамки, когда она мне мазала ногу, — начала вспоминать Ритка.

— Так, тащи! Видишь у Серого кровь идёт? — скомандовал Лёнька.

— Щас, — тут же отреагировала на его просьбу Ритка и вбежала в дом.

Через несколько минут она выбежала с какой-то коробкой.

— Вот. Из неё мамка брала мне йод, — взволнованная Ритка передала коробку Лёньке.

Лёнька достал бинт из коробки, нашёл там йод, намочил кусок ваты йодом и принялся обрабатывать кусок оторванной шкуры за ухом Серого.

Здорово цапанул его здоровяк. За ухом был оторван клок кожи с шерстью, из которого постоянно сочилась кровь.

Когда Лёнька смазывал йодом рану, Серый даже поскуливал. Наверное, йод щипал в ране. Но пёс не отходил от Лёньки, как будто чувствуя, что Лёнька делает ему добро.

Ритка, стоявшая рядом, придерживала Серого за холку, крепко в него вцепившись.

От волнения она всё время что-то тараторила, на что Лёнька не обращал внимания, время от времени автоматически отвечая на её вопросы:

— Лёнь, а ты не боялся, когда кинулся на собак? — Ритка попыталась заглянуть Лёньке в глаза.

— Да не помню я, — отмахивался от неё Лёнька, занятый обработкой раны.

— Лёнь, а ты всегда такой храбрый? — Ритка в восторге не отрывала взгляда от Лёньки.

— Да отстань ты, — Лёньке некогда было отвечать на Риткины вопросы, он мазал Серому кусок оторванной кожи и старался прибинтовать его к голове. — Ты лучше вместо того, чтобы болтать, Серого держи, а то он от боли и меня сейчас может цапанỳть.

— Лёнь, а зачем ты полез к собакам? — не обращая внимания на Лёнькины слова, продолжала расспрашивать Ритка.

Но вняв Лёнькиной просьбе, Ритка крепко сжала голову Серого, приговаривая при этом все ласковые слова, которые знала, стараясь успокоить скулящего пса.

— Да откуда же я знаю? — так же автоматически ответил Ленька, занятый обработкой раны. — Ну, полез и полез. Разве я об этом думал? Мне просто стало страшно за Серого, — и он мимолётом взглянул на Ритку.

— Нет, Лёнь, я бы так не смогла, — восторженно смотрела Ритка на Лёньку. — У меня бы на это смелости не хватило.

Тут Лёнька оторвался от обработки раны:

— Дура ты Ритка! — посмотрел он ей в глаза. — Когда друг находится в беде, то ты и не на такое пойдешь. А если бы его убили или разорвали в клочки? Что бы ты потом делала? — он достал очередной бинт, стараясь как можно плотнее прижать оторванный кусок кожи к голове собаки с его помощью.

Ритка на это вообще ничего не ответила, а только смотрела за Лёнькой и его руками, которыми он старался облегчить страдания Серого.

Вот так и окрепла дружба Лёньки с Серым.

И всегда, когда ребята возвращались с работы, первым, кто их встречал на прииске — это был Серый.

А иной раз, он ходил с Лёнькой и на работу.

Лёнька рубил профили, а Серый появлялся, то тут, то там, и всегда бегал вокруг него кругами, как будто оберегая от какой-то опасности.

Он как чувствовал, когда Лёньке требовалось сделать перерыв, подбегая к нему и верно глядя в глаза. Конечно, он хотел получить небольшой кусочек из «тормозка», который Лёнька брал с собой на целый день. Лёньке это знал, но иногда Серый подбегал к нему и так смотрел в глаза, что, в них порой даже становилось страшно смотреть, настолько его взгляд походил на человеческий. То ли Серый хотел высказать этим взглядом верность Лёньке, то ли уберечь его от внешней угрозы, от которой он его сейчас охраняет, то ли он благодарил его за что-то. Лёньке этого не понимал. Он иногда брал морду Серого к себе в руки и, поцеловав в мокрый нос, спрашивал:

— И чего-то тебе надо? Что ты ещё хочешь? — а Серый, вырвавшись из Лёнькиных объятий, отбегал в сторону и, потянувшись на передних лапах, несколько раз гавкал.

Клещей на нём было немерено. В небольшие минуты перерыва Лёнька их из него вытаскивал.

Слава Богу, что за всё время пребывания в тайге, Лёнька вытащил из себя только одного впившегося клеща из-под мышки.

Хорошо, что они всегда соблюдали советы Анатолия Павловича и Михалыча. В тайге они носили энцефалитки, всегда полностью застегнутые, несмотря ни на какую жару и пот, иной раз застилавший и разъедающий глаза. А после работы из всех швов энцефалитки вытаскивали по десятку клещей.

Серый всё время, старался находиться рядом с Лёнькой, даже вечером, когда ребята возвращались с работы — Лёнька, Витька, Сашка и впереди них всегда бежал Серый.

Через два дня, после того, когда мальчишки вернулись в Комсомольск, Валеев, Соколов, Анатолий Павлович и Серёга ушли на Гилюй проводить топографическую съемку. С ними ушла и мать Ленки.

Ленка осталась одна.

Иван Михалычу приказали, чтобы он за ней следил, поэтому он перешёл ночевать в дом, где жили Соколов с женой и Ленкой.

Мальчишки и два Бориса остались жить в прежнем доме.

Дни текли в прежнем размеренном темпе.

Подъём, завтрак, работа, ужин, небольшой отдых и сон.

В один из таких дней, когда уже надоело рубить лес и прокладывать просеки, Витька предложил:

— Слышь, пацаны, а пошли на гидравлику. Посмотрим, как она работает, чё там мужики делают. Ведь интересно же. Мы уже сколько здесь? А ни разу там не были.

— Конечно, пойдём, — поддержал его Сашка. — Надоело уже лес рубить, надо хоть и для себя что-то сделать.

А зачем отказываться от такого предложения? Лёньке хотелось посмотреть и эту достопримечательность прииска Комсомольск на Хугдере, поэтому он сразу согласился.

В тот день мальчишки закончили работать пораньше.

Собравшись вместе на просеке, они вышли на дорогу и дошли до места, где от Хугдера шёл отвод воды на гидравлику.

По тропинке, что вела вдоль желоба, они прошли до того места, где желоб заканчивался и от него шла труба, ведущая к гидромонитору.

Вдоль этой трубы, по отвесному склону, они спустились вниз к эстакаде, на которой стоял гидромонитор, который все называли пушкой.

К тыльной части монитора этой пушки и подсоединялся шланг, по которому вода подавалась к соплу. Из-за перепада давления воды и сужения сопла гидромонитора из его ствола вырывалась мощная струя воды, которой он размывал грунт карьера и подавал его на слип.

Сейчас за пушкой стоял крепкий мужик, ловкими движениями направляющий струю воды на слип. Т. е. на пологую эстакаду.

Мальчишки уже знали, что на этой эстакаде лежат резиновые коврики с ртутью. Вода в смеси песка и камней, должна проходить по слипу. Золото, как самый тяжелый ингредиент, впитывался ртутью, а вода с песком и камнями дальше уходила в Хугдер, воды которого после прииска имели грязно-жёлтый цвет.

Спустившись с сопки, парни с интересом смотрели, на высокого, широкоплечего, в темном, блестевшем от воды непромокаемом плаще, и низко надвинутой на глаза зюйдвестке мужика, ловко управляющего гидромонитором.

Увидев приближающихся мальчишек, мужик обернулся и крикнул:

— Чё, пацаны! Интересно?

— Конечно, — перекрикивая шум воды, прокричал Витька.

Мальчишки знали этого мужика. Они его видели в клубе и знали, что его зовут Василий.

Василий задорно посмотрел на Витьку и неожиданно предложил:

— Что? Хочешь сам поработать?

Витька нерешительно посмотрел на пушку и мокрого с ног до головы Василия, но отказаться не смог и нерешительно подошёл к гидромонитору.

— Держись крепче за ручки, — прокричал мужик Витьке на ухо. — Отпустишь их, уведёт монитор в сторону. Зальёшь и трактор и ребят в карьере, — он указал на трактор и группу людей, стоящих внизу.

Витька напрягся, взял из рук Василия рукоятки пушки и попытался направить их в сторону размываемого откоса, но это у него не получилось. Пушка сама развернулась абсолютно в другую сторону, и струя воды ушла совсем не туда, куда её направлял Витька, а взвилась над карьером.

Неожиданно в месте, где струя воды теряла высоту и начала падать на землю, появилась радуга.

Лёнька и Сашка, как заворожённые смотрели на это зрелище. Но мужик зло крикнул Витьке:

— Держи крепче! — мать твою перемать. — Всех ведь зальёшь!

Он помог Витьке справиться с монитором и у того стало получаться подобие работы оператора.

Струя воды мощной струёй вылетала из наконечника пушки. Надо было иметь достаточную силу в руках, чтоб удерживать в нужном направлении гидромонитор.

Витька поработал немного пушкой и, видя, что тот устал, Василий предложил Лёньке:

— А ты чё, тоже хочешь попробовать?

Как можно отказаться от такого заманчивого предложения. Поэтому Лёнька, не раздумывая, подбежал к Витьке и принял из его рук рукоятки гидромонитора.

Монитор сразу же начал вырываться из рук. Пришлось приложить все силы, чтобы держать его и направлять струю для размыва породы в нужном направлении.

К тому же приходилось ещё делать кольцевые движения, которые бы забрасывали воду вместе с песком и глиной на слип, на котором и лежали коврики с ртутью.

На такую работу у Лёньки хватило сил не больше, чем на полчаса, руки у него онемели от прилагаемых усилий и монитор начал сам вырываться из них.

Василий, увидев это, передал рукоятки пушки Сашке и, смеясь, прокричал:

— Во-во, а мы тут по двенадцать часов вот так работаем, и ничего, — на что Витька ответил:

— Но вы же за это деньжищи получаете и не малые.

Василий весело отреагировал на Витькино замечание:

— А вы деньги получаете за то, что лес рубите. Каждый должен делать свою работу!

Мальчишки, мокрые с головы до ног, отошли от эстакады с гидромонитором и, ещё посмотрев, как ловко управляется с такой непокорной пушкой Василий, развернулись и двинулись к дому.

Серый, как всегда, бежал впереди мальчишек.

Весело переговариваясь и делясь впечатлениями о работе с гидромонитором, ребята вернулись на прииск.

И, как будто невзначай, им на встречу попалась Ленка. Она или чувствовала, когда мальчишки вернуться или специально их поджидала.

Увидев приближающихся мальчишек, она сделала вид, что как будто случайно оказалась на улице.

— Ой! А чего это вы сегодня так рано вернулись? — удивленно встретила она их. — Я-то думала, что вы только часа через два появитесь. И что-то вы совсем, с другой стороны, идёте. Или заплутали где?

— Нигде мы не плутали, — за всех начал отвечать Витька. — На гидравлику ходили. Знаешь, как там здорово! — Витька первым подошёл к Ленке и начал ей рассказывать о своих впечатлениях, яростно размахивая руками.

Витьке Ленка оказывала особое внимание, у них появились какие-то общие секреты, и они постоянно о чём-то шушукались и где-то бродили вечерами.

Темнеть начинало в начале десятого. Так они до самой темноты где-то вдвоём ходили и о чём-то разговаривали.

Вот и сейчас, размахивающий руками Витька, чуть ли не прилип к Ленке. Ему уже было наплевать на друзей. Он выглядел глухарём на току. Сейчас он кроме Ленки уже никого не видел и ничего не слышал.

Лёньку с Сашкой вообще не волновали их отношения, они занимались своими делами.

Глава третья

На следующий день было воскресенье и мальчишки не работали. Обычно они в выходной допоздна спали и занимались стиркой, а вечером Иван Михайлович устраивал для них баню.

Вот и сейчас Иван Михалыч, посмотрев на мальчишек за ужином, заговорчески начал:

— Да, ребятки. Смотрю я на вас, смотрю и вижу, что желания поработать завтра, у вас никакого нет. Чувствую, что вам надо немножко отдохнуть… — и замолк, с выжиданием глядя на ребят.

— Конечно, Михалыч, — не понимая, к чему тот клонит, пожал плечами Лёнька. — Оно бы и поспать не мешало, да и в баньке мы давненько не были.

— Баньку — я вам так и быть, сделаю, — заверил мальчишек Михалыч. — Я тут совсем о другом…

— Так, о чём же, Михалыч, не томи, — это уже взмолился Витька.

— Так говорили же об этом сколько раз, — всё тянул Михалыч, по-прежнему хитро поглядывая на мальчишек.

— Об чём, об том? — стал терять терпение Лёнька.

— Эх вы… Головы у вас пустые, — покачал головой Михалыч. — Так об утках же, — не выдержал Михалыч и в подтверждение своих слов, растопырил свою «ладошку» и потряс ею у себя перед лицом.

— Точно! — тут же вскрикнул Сашка. — Батя же обещал охоту, когда утки начнут прилетать.

— Так они уже вовсю летают, — тут же начал Витька. — Я их уже сколько раз видел над карьерами…

— Точно, точно, — подтвердил Лёнька, — я тоже видел их стайки.

— Вот об том и речь, касатики вы мои, — Михалыч улыбнулся уже по-доброму, — что завтра надо бы и сходить, на этих самых уток, да посмотреть куда это они прилетают… — и, решительно посмотрев на ребят, подвел итог затянувшейся беседы: — Тогда завтра с утра я вас раненько подниму и вы сходите, да попытаете охотничьего счастья. Ну что? Согласны?

— Конечно, Михалыч, — в один голос чуть ли не завопили мальчишки от радости.

— Ружья у нас есть. Патроны сейчас приготовим, — тон Михалыча стал решительнее, и он уже приказал: — Тогда нечего здесь Ваньку валять, давай, завершайте свой ужин и начнём готовиться.

И в самом деле. Стаи первых уток мальчишки видели над озерами, которые находились вокруг прииска.

Вернее, не озера, а старые карьеры, оставшиеся после работы гидравлики.

Купаться там очень опасно, да и невозможно. Вода в них ледяная.

Лёнька как-то соскользнул в такой котлован, так потом ещё полчаса трясся от холода.

Да и никто не знал, какая глубина в этих котлованах, так что мальчишки обходили их стороной.

Добраться до воды, тоже надо умудриться. Все берега бывших карьеров густо поросли тальником, так что, если бы и понадобилось подобраться к воде, то пришлось бы это делать только с помощью топора и мачете.

Дождавшись, когда мальчишки закончат ужин, Михалыч достал свой заветный сундучок и принялся вынимать из него латунные гильзы, пыжи, порох, дробь, капсюли.

На Гилюе Михалыч уже показывал ребятам, как надо заряжать патроны, а тут он подробно стал показывать и рассказывать какую порцию пороха надо насыпать в гильзу, как забивать пыж, какую именно дробь брать на утку.

Под руководством Михалыча ребята сами зарядили несколько патронов, а когда они подготовили припасы готовы, то Михалыч каждому выделил ружьё.

Михалыч и тут провёл курс молодого охотника.

Он показал и рассказал, как разбирается, собирается, и чиститься ружьё, приговаривая при этом:

— Так-то ребятки. Смотрите и запоминайте. Оружие оно всегда должно быть чистым и готовым к действию. Сам провались, а оружие держи в чистоте, бо от него зависит жизнь твоя, — и, для солидности покряхтев, добавил: — Я с вами не пойду, хочу немного отлежаться, да баньку надо приготовить. Что-то поясница ноет. А вы чешите, вон на верхнее озеро, то, что первое выше прииска. Там я больше всего уток видел.

К этому озеру от прииска вела отдельная тропинка, которую мальчишки хорошо знали. Они сами несколько раз ходили туда, так что до озера можно было добраться без проблем.

— А теперь, вот вам по ружью и берегите их, как зеницу ока.

Сашка с Витькой взяли себе двустволки шестнадцатого калибра, а Лёньке досталась одностволка двенадцатого калибра.

Вручая её Лёньке, Михалыч посоветовал:

— Ты, Лёня, смотри, сильней прижимай приклад-то к плечу, когда стреляешь. Отдача у неё сильная, как бы ключицу оно тебе не выбило. Я сам, когда из неё стреляю, и то опасаюсь. Будь осторожен.

Взяв ружье у Михалыча, Лёнька с просьбой посмотрел на него:

— Не знаю я, Михалыч, как оно стреляет. Пойдём, хоть покажешь, как.

— Ладно, — тут же согласился Михалыч, — дело это не трудное. Покажу. Заодно и ружье пристреляешь, узнаешь, как и куда будет дробь ложиться. А вы тут прихватите банок, да склянок. По ним-то пулять и будем.

Он взял несколько заряженных патронов и, махнув мальчишкам рукой, чтобы они следовали за ним, пошёл к Хугдеру.

Мальчишки тут же кинулись за дом, где они скидывали банки и, выбрав по паре, догнали Михалыча.

— Там поставьте их, — распорядился Михалыч, вновь увидев мальчишек, — на камнях, по над речкой.

Мальчишки расставили консервные банки и отошли метров на двадцать к ожидавшему их Михалычу.

Ещё полностью не стемнело, поэтому банки хорошо виднелись с этого расстояния.

— Ну что? Охотнички, — и Михалыч отошёл на пару шагов от ребят, — давайте, пробуйте свои ружья.

Когда Лёнька первый раз выстрелил, то, как он ни старался покрепче прижать приклад к плечу, тот всё равно больно ударил его.

Увидев, сморщившегося после выстрела Лёньку, Михалыч вновь посоветовал ему:

— Ты крепче, крепче его прижимай. Да не рви курок. Плавно дави на него и не дыши, как паровоз, а задерживай дыхание перед выстрелом. После выстрела надышишься.

А потом, поскреб лысину и как бы про себя посетовал:

— Кажись, что-то переборщил я с порохом. Надо, наверное, поменьше его положить. Ну, ладно. Вернёмся в дом, я перезаряжу патроны и поменьше туда пороху насыплю. Вам-то всё равно метров на десять — пятнадцать стрелять.

Сашка с Витькой тоже пристреляли свои ружья и, вернувшись в дом, мальчишки вновь их почистили и, приготовив себе попить, по куску хлеба, по банке тушенки без всяких команд завалились спать.

Утром Иван Михайлович поднял мальчишек на рассвете:

— Ребятки, подъём. Рассвет уже. Скоро солнышко встанет. Как раз выходить надо.

Конечно, из теплых спальников никому вылезать не хотелось, но через силу и огромное нежелание, мальчишки вылезли из них.

Ополоснувшись холодной водичкой из рукомойника, они налили себе горячего чая, приготовленного Михалычем.

Небо над сопками ещё только зарозовелось, когда они вышли из дома.

Выйдя на улицу, Лёнька поёжился. Было прохладно, но судя по безоблачному небу, день обещался быть жарким.

Идти пришлось с полчаса. От обильной росы спасали сапоги. Мальчишки растянули их вплоть до паха, чтобы ноги остались сухими. А пока шли до озера, то от бодрой ходьбы и согрелись.

Придя на озеро, они разошлись вдоль берега и расселись полукругом, так, чтобы при стрельбе не попасть друг в друга.

Перед тем, как разойтись, Витька, как более опытный в охоте, посоветовал:

— Если утки прилетят, то вы по ним сразу не палите. Дайте им немного поплавать, а потом по команде сразу все вместе по ним и стрельнём. Я махну рукой, когда надо стрелять, — и показал, как он будет ей махать.

С тем мальчишки и разошлись по берегу озерка.

Серый увязался за мальчишками и весь мокрый и настороженный сидел возле Лёньки. Он как будто понимал, что надо сидеть тихо и даже прилег рядом с Лёнькой, прислонившись к нему спиной.

Сидеть пришлось долго. Солнце давно вышло из-за сопок, а уток всё не было.

«Пора бы уж и домой идти», — невольно подумалось Лёньке, и он посмотрел по сторонам, надеясь рассмотреть, что делают Витька с Сашкой. — «Утки-то прилетают только на заре».

Но тут неожиданно в воздухе раздался какой-то посторонний шум. Лёнька, задрав голову, увидел подлетающую стаю.

Сверху, на поверхность воды озера плюхнулось сразу с десяток уток.

От такого зрелища Лёнька замер.

Он посмотрел налево — на Сашку, потом направо на Витьку. Они оба выставили ружья из кустов и настороженно наблюдали за утками.

Витька прислонил указательный пальцем к губам. Это значило, что надо сидеть и молчать.

Утки успокоились и начали спокойно плавать по поверхности озерка.

Тут Лёнька увидел, как Витька поднял руку и, приготовившись к выстрелу выбрал себе цель, взяв здоровенного селезня на прицел. Промахиваться ему нельзя. Ведь он мог сделать только один выстрел. Второй тоже бы смог, но только кто его знает, успеет ли он перезарядить ружьё, пока утки ещё не взлетят, или нет.

Витька махнул рукой и в тот же миг мальчишки произвели залп.

От звука выстрелов, испуганные утки моментально взвились вверх.

Когда утка взлетает, то она резко поднимается вверх, метров на десять, а потом меняет свой полет на горизонтальный. Об этой особенности уток, Михалыч предупреждал мальчишек.

Поэтому после взлета уток, Витька с Сашкой сделали ещё по одному выстрелу. Лёньке же надо было перезарядить ружьё, но тут было не до перезарядки. Всё произошло так молниеносно, что он только смотрел, на взлетевших уток и воду, на которой осталось с пяток птиц.

Парочка из них ещё трепыхалась. Но как добраться до уток? Вода то ледяная, да и глубоко в этом месте.

Лёнька раздумывал:

— Плыть, за утками или ждать, когда их ветерок подгонит к берегу? А если плыть, то надо раздеваться.

Но раздеваться очень не хотелось. Сидя в засаде, в кустах, без движений, он даже продрог.

Тогда Лёнька встал и крикнул друзьям:

— Чё делать-то будем? Поплывём или подождём?

Витька тоже встал и молча смотрел на подбитых уток. Видать ему очень не хотелось лезть в холодную воду.

Но тут все проблемы решил Серый. Без всякой команды и понуканий он сам кинулся в воду.

По одной он перетаскал всех уток на берег. Их оказалось пять штук.

Мальчишки таким результатом были довольны.

Лёнька тут же открыл банку тушенки и половину отдал Серому. Тот с удовольствием быстро проглотил награду и, в ожидании новой порции, с просьбой смотрел на мальчишек.

Увидев такой просящий взгляд, Витька, рассмеялся:

— Заслужил ты, заслужил, — и, открыв банку, вывалил половину Серому, Сашка поступил так же.

А потом мальчишки сели, выложили на хлеб остатки тушенки и принялись делиться эмоциями, которые их переполняли. А Серый, довольный наградой, сидел рядом, облизывался и, виляя хвостом смотрел на мальчишек влюбленными глазами. Ведь это же он достал всех уток, так и говорили его глаза.

Поев, ребята сложили уток в сумку и пошли обратно в сторону прииска.

Впереди, задрав хвост, с чувством выполненного долга, бежал Серый.

Войдя в дом, они увидели Ивана Михайловича, который сидел за столом и пил чай. Оторвавшись от столь важного занятия, которое он всегда выполнял важно и неторопливо, Михалыч посмотрел на ребят:

— Ну, что, охотники, как дела? Чем порадуете? Что будет сегодня на обед? — и, покряхтев, добавил: — Слышал я, слышал вашу пальбу. Давайте, показывайте, чего добыли-то.

Сашка гордо приподнял сумку с добычей и вывалил уток на пол.

Иван Михайлович с любопытством посмотрел на добычу и перевел взгляд на ребят:

— Ну, что вам сказать? Молодцы! А теперь давай, разделывайте свою добычу. Для начала общипайте их, — он кивнул на горку уток, — а потом и супешник готовьте.

Супешник приготовить — это не проблема. А вот как общипывать уток? Лёнька никогда этого не делал. Куры у них дома были, но только их всегда общипывала мама.

Когда она это делала, то она была вся в перьях. И всё вокруг было в перьях. В таких ситуациях всем срочно приходилось покидать помещения, чтобы не надышаться пухом разделываемых кур.

Но тут откуда-то вынырнула Ритка. Она с интересом посмотрела на уток и тут же предложила:

— Я, я, я. Я всё сделаю. Я всё умею. Подождите, я скоро их принесу. Мамка учила меня утей щипать.

Ритка забрала всех уток и тут же шмыганула за порог. Только Сашка и успел крикнуть ей вслед:

— Ты смотри, если пять взяла, то пять и верни.

В ответ только раздался задорный Риткин голос:

— Я не такая дура, как ты! Я тоже считать умею до пяти.

Это было Риткино правило — последнее слово всегда оставалось за ней. Мальчишки переоделись, сели за стол и продолжали чаепитие вместе с Михалычем.

Ритка вскоре вернулась с общипанными утками.

Мальчишки с удивлением смотрели на заморышей в Риткиных руках. Они, вроде бы отдавали ей больших, упитанных уток, а та за головы притащила какие-то непонятные скелеты.

— Чё ты притащила? — Витька подошёл к Ритке и в изумлении взял у неё общипанных уток.

— Чё давали, то и принесла, — возмущенно отреагировала Ритка на претензию Витьки. — Забирайте своих утей. Они мне не нужны.

Уток Ритка не выпотрошила.

Посмотрев на уток в Витькиных руках, Иван Михайлович решил:

— Всё! Хватит возмущаться. Какие есть такие, значит, и есть не нагуляли они ещё жиру. Через месяц они будут готовы к перелетам, вот, тогда и будут больше, а сейчас, давай их сюда. Я их выпотрошу, а потом и будем готовить из них супчик. А если хотите, то я их и зажарю? — он вопросительно посмотрел на ребят.

Витька тут же отреагировал на слова Михалыча:

— Так это же долго будет тогда. Мы сейчас жрать хотим, не могу я больше терпеть.

— Ну, что ж. Хозяин — барин. Вы — добытчики, вам и распоряжаться, — согласился с Витькой Михалыч и вышел во двор.

Мальчишки тут же разожгли плиту, поставили на неё котел с водой и принялись ждать Михалыча.

Как только он появился, то все обязанности по приготовлению супа, взял на себя Михалыч.

После того, как утки проварились с полчаса, он положил туда картошки, которую Лёнька с Сашкой предварительно почистили, и добавил каких-то, только ему одному известных, трав.

Попробовав суп большой деревянной ложкой, Михалыч удовлетворенно крякнул и радостно произнес:

— Ну, что ж! Прошу к столу! Несите сюда свои чумички. Будем пробовать результат вашей добычи.

Суп получился замечательный и мальчишки его с удовольствием хлебали.

Тут вновь появились оба Бориса. Бесцеремонно подвинув ребят, они по-хозяйски устроились за столом, выставив на него бутылку водки.

По запаху, идущему от них, и поведению, было видно, что Борисы уже были на веселѐ.

Увидев бутылку, весёлое настроение у мальчишек пропало.

Иван Михайлович недовольно посмотрел на Борисов:

— Вы что, опять, что ли, будете как тогда, — он щелкнул себя по кадыку, — еле-еле на следующий день шевелиться?

— Не, Михалыч, ты не переживай, всё будет нормально, — стал клятвенно заверять старший Борис заплетающимся языком. — Сегодня же воскресенье. Имеем право на расслабон.

Михалычу тоже налили сто граммов, и он успокоился, только иногда виновато посматривая на ребят.

А мальчишки с Риткой продолжали доедать суп, но только уже без прежнего веселья и разговоров.

Неожиданно, скромно постучавшись, в дом вошла Ленка.

Увидев её, Витька тут же подскочил с места:

— Лен, садись с нами. Мы тут уток настреляли, а Михалыч суп сделал, — тараторил он. — Садись, садись за стол. Суп очень вкусный получился. Попробуй.

Мальчишкам пришлось сдвинуться на лавке, а Ритка от такого Витькиного гостеприимства только хмыкнула и ещё ниже склонилась над своей миской.

Ленка скромно устроилась на краю скамейки.

— Я, вообще-то, не голодна, — игриво играя глазками, чуть ли не пропела она, — но от вашего супчика не откажусь.

Витька налил Ленке полную миску супа, положив туда крылышко.

Для них все перестали существовать. Они были заняты только собой.

Борисы с Михалычем, чуть ли не в обнимку сидели с бутылкой, занятые решением каких-то глобальных проблем, а в итоге несли такую околесицу что, послушав их, Лёнька с Сашкой и Риткой выбрались из-за стола и вышли во двор.

Отряд не заметил потери бойцов, продолжая обсуждение глобальных проблем о вводе войск в Чехословакию, а ребята прошли к Хугдеру, где на пологом берегу, покрытом мягкой травкой, под мирный шум вод реки, они обсуждали события сегодняшнего дня и впечатления от утиной охоты.

Утром, когда ребята только начали собираться на работу, в дом чуть ли не вбежал директор прииска:

— Кто у вас тут Виктор? — переводя дыхание, громко спросил он.

— Я Виктор, — в недоумении ответил Витька.

— Давай, быстро собирайся, сейчас телега пойдёт на Золотую Гору, ты на ней поедешь туда.

— Зачем? — никак не мог понять такой спешности Витька, — Мне на работу надо собираться. Какая Золотая Гора?

— Там с твоей матерью что-то плохо дома. Отец твой позвонил и попросил меня, чтобы ты не задерживался здесь, а сразу же ехал домой.

— Ну, хорошо, поеду я, — нехотя согласился Витька. — Мама и перед моим отъездом чувствовала себя плохо.

— Ну, как же ты поедешь? — тут уже удивился Иван Михайлович. — У тебя зарплата не выплачена, да и начальства нет, кто бы смог её тебе посчитать?

— Не, не поеду я тогда, — замялся Витька и нерешительно посмотрел на директора прииска. — Я буду ждать, когда мне тут деньги дадут.

— На дорогу я тебе дам, а потом эти деньги у тебя вычтут, когда вся бригада будет получать расчет после окончания сезона. Вот тогда ты и получишь свои деньги. Я всё объясню Валееву. Договорились? — начальник с выжиданием посмотрел на Витьку.

— Договорились, — подумав, тяжело выдохнул Витька. — Мама и в самом деле чувствовала себя плохо.

— Ну, и лады, — подытожил директор. — Пошли в контору.

И они вместе с директором пошли в контору прииска. Витька подписал там какую-то бумажку, директор дал ему на дорогу денег и часа через два уже сидел на телеге, отъезжающей в Золотую Гору.

Ленка с грустным видом стояла возле телеги, а потом шла рядом с ней до самого конца прииска, и всё время о чём-то говорила с Витькой.

А потом, когда телега скрылась за поворотом и пропала из вида, опечаленная Ленка вернулась и ушла к себе в дом. Больше она из него не выходила.

Глава четвёртая

На следующий день с Гилюя вернулись Анатолий Павлович, Валеев, Серёга и Соколов с женой.

Вернулись они голодные и усталые. Михалыч сразу же принялся готовить для них обед.

Когда приготовление обеда заканчивалось, Валеев попросил Соколова:

— Сходил бы ты, Юра, в магаз, да пару пузырей прикупил. Уж больно что-то муторно на душе.

Но Серёга опередил Соколова:

— А чё Юру гонять? Я схожу. Мне не трудно. Заодно и с продавщицей побазланю. Ох и крутая она баба! Да ещё и незамужняя, — Серёга похотливо рассмеялся.

— Иди, иди, герой любовник, — махнул на него рукой Валеев. — Да, смотри, сильно не задерживайся, а то обед простынет.

— Да я мигом, — Серёга подхватился и тут же исчез.

Вскоре он принёс несколько бутылок водки и все прибывшие не стали есть в конторе, а перешли в дом, где жил Соколов с женой.

Через некоторое время оттуда начали доноситься крики, песни и заиграла гармошка.

На гармошке обычно играл Иван Михайлович.

Потом Серёга ещё несколько раз бегал в магазин.

В доме, где жила бригада, остались только ребята с Риткой.

Делать им было абсолютно нечего. Они были никому не нужны. На работу мальчишек никто не гнал. Да и никакой охоты тащиться в тайгу и махать топором у них не было. Кино в клубе сегодня показывать не будут, поэтому они решили выйти на бережок Хугдера.

Там они сидели почти до самого вечера, наблюдая за быстрыми водами реки, разговаривали о жизни, вспоминали, что произошло на охоте и рыбалке на Гилюе, про уток, на которых они охотились несколько дней назад, стараясь не обращать внимания на то, что происходит в доме, где шла пьянка и откуда по-прежнему неслись крики, вопли и музыка.

Немного погодя из дома вышли, слегка покачиваясь, Валеев с Иваном Михайловичем и Анатолием Павловичем. Они, поддерживая друг друга, чуть ли не проползли в помещение конторы.

Там зажёгся свет и мужики долго возились, громко переговариваясь, но вскоре свет там погас и наступила тишина.

А ребята так и сидели на берегу, хотя солнце уже давно зашло за сопки и сумерки становились всё гуще и гуще.

Вдруг со стороны дома, где недавно шла гулянка, послышался какой-то хлопок, похожий на выстрел, а потом ещё один.

Что такое? Неужели они услышали звук выстрела?

От такой неожиданности, ребята вскочили, подбежали к забору и стали прислушиваться, не произойдет ли ещё чего-нибудь.

Звук выстрела как раз раздавался из дома Соколова.

А был ли он, вообще, этот выстрел? Ребята стояли в недоумении.

Звук выстрела не походил на выстрел из ружья, он больше походил на выстрел из пистолета.

Если у карабина звук от выстрела хлёсткий, как удар, а выстрел из ружья — раскатистый, то тут ребята слышали только звуки, похожие на хлопки.

Такие хлопки Лёнька слышал, когда Соколов стрелял по воронам и по медведю на охоте.

Ребята, не обращая внимания на оставленную Ритку, и не сговариваясь, стремглав бросились к дому Соколова.

Через минуту, влетев во внутрь дома, они в освещенной комнате с открытой дверью, которая находилась напротив входной двери, увидели сидящего на кровати с пистолетом в руке пьяного Соколова, а напротив него, на такой же койке, откинувшегося и свесившего голову набок, Серёгу.

Было непонятно, то ли Серёга сидит, то ли полулежит, но в его позе было что-то неестественное. А Соколов с полуприкрытыми глазами пьяно и зло бормотал:

— Я тебя сейчас ещё раз угощу, падла. Ты мне ещё только хоть раз вякни, — и вновь пытался поднять пистолет, направляя его на Серёгу.

Но тут из соседней комнаты выскочила Света и бросилась на мужа с криком:

— Что ты ещё хочешь сделать? Не надо! Не надо! Он уже, итак, своё получил. Ой, Юра, Юра! Что ты наделал? Что теперь будет?!

Она подошла к Соколову, дрожащими руками забрала у него пистолет и ушла в соседнюю тёмную комнату, из которой раздавались рыдания Ленки, а тот пьяными, ничего не понимающими глазами смотрел перед собой и бормотал:

— Сволочь… гад… ЗЭК поганый… и это он так про моих девочек говорил… а теперь вот — лежи скотина и подыхай, — Соколов скрюченным пальцем тыкал в завалившегося на койке Серёгу.

Серёга ни на что не реагировал и не шевелился. На животе у него проступили два кровавых пятна, из которых выступала кровь, всё больше и больше расползаясь по рубашке.

От такого зрелища мальчишки замерли и стояли истуканами в распахнутых дверях. Их привел в себя крик Светы:

— Чего застыли?! Быстро бегите за начальством и Михалычем!

Мальчишек, как ветром сдуло. Они ринулись в контору.

Включив свет, они еле-еле растолкали Анатолия Павловича, Ивана Михайловича с Валеевым.

Те, ничего не понимая, только выдавали какое-то нечленораздельное бормотание.

Видя, что усилия по подъему тратятся даром, Лёнька не выдержал:

— Там Соколов Серёгу застрелил, — изо всех сил проорал он.

Наверное, этот крик как-то привел в себя Валеева и он, вылезая из спальника, уже более-менее вразумительно начал расспрашивать:

— Как убил? Чем убил? — пристально глядя на Лёньку мутными глазами.

— Из пистолета застрелил, — уже спокойно начал рассказывать Лёнька.

— Михалыч! Палыч! Вставайте! — чуть ли не прорычал Валеев, поняв всю трагичность ситуации и, насколько мужчинам позволили силы, они выбежали из конторы, двинувшись в сторону дома Соколова.

Прибежав в дом, они выставили оттуда плачущих Ленку со Светой, а Михалыч рявкнул на любопытных пацанов:

— Идите отсюда подальше и, чтобы духу вашего поблизости не было.

Света обняла рыдающую Ленку, и они побрели в контору, а мужики закрылись в доме.

Ленка сквозь слезы и рыдания постоянно повторяла:

— Почему папа стрелял? Зачем он это сделал? Что теперь с ним будет?

На что Света, между всхлипываниями, монотонно приговаривала:

— Успокойся, доча, завтра во всём разберёмся.

Они вошли в контору, заперев за собой дверь, а Лёнька и Сашка вернулись к себе в дом, где храпели два пьяных Бориса.

Конечно, от такого соседства и перевозбуждения о сне и речи быть не могло, поэтому мальчишки через некоторое время вновь вышли на улицу.

Как можно ближе подкравшись к дому Соколова, они залезли на чердак бани, наблюдая оттуда за домом, в котором происходило что-то непонятное.

Во всех окнах горел свет и мелькали фигуры то Валеева, то Анатолия Павловича, то Михалыча.

Неожиданно Иван Михайлович выбежал из дома и понёсся в низовья прииска. Вскоре он вернулся с директором прииска. Они зашли в дом и закрыли за собой дверь.

Вскоре совсем стемнело и на улице прииска стояла абсолютная тишина, которую даже не нарушал лай собак. Свет тусклых лампочек, горевших на редких столбах, не мог разогнать беспросветную темень улицы, а в окнах дома Соколова мальчишки ничего не могли разглядеть. В конце концов им надоело бесцельно сидеть на чердаке, и они решили вернуться в дом, где залезли в спальники и несмотря на храп Борисов, заснули.

Вчерашняя ситуация прояснилась только утром.

Оказалось, что после ухода начальства, Серёга остался пить водку вместе с Соколовым, а жена его Света ушли спать в другую комнату, где уже спала Ленка и заперлись там.

Света рассказала Валееву:

— Я слышала, как Серёга хвастался перед Юрой, что он, ну уж очень крутой мужчина, что у него было очень много женщин, и что он любую женщину может соблазнить и склонить к сожительству. И, мол, то же самое он сможет сделать и с его женой и дочкой. Только ему надо на это время. Я, ничего не поняв из этого бахвальства, захотела встать, чтобы выгнать хвастуна, но сил у меня хватило только лишь на то, чтобы подняться, и крикнуть пьяным мужикам:

— Вы что? Идиоты что ли? Вам, что? Не о чем больше говорить, что ли? Заткнитесь немедленно!

Только я это крикнула, как раздался выстрел, а затем второй.

Вбежав в комнату, я увидела Юру, сидящего с пистолетом в руке и полулежащего Серёгу. Потом прибежали мальчишки и об остальном вы уже всё знаете.

Тут же встал вопрос — куда девать убитого? Что делать, никто не знал.

Начальник прииска, позвонив в Зею, пришёл к Валееву с новостями:

— Завтра приедет следователь и будет расследовать это дело, но надо бы и отцу Серёгиному сообщить. У тебя хоть адрес то его есть?

— Да, ничего у меня нет, — Валеев был раздражен, как никогда. — Надо сообщить в отдел кадров треста и пусть они сами оповещают его. Ох и не нравился мне этот Серёга! Как я не хотел его брать, но те, — он указал пальцем куда-то вверх, — настояли на своём. Вот теперь мне придётся отдуваться по полной схеме, — он сидел за столом и, ухватившись обеими руками за голову, горестно вздыхал: — Папаша-то у этого Серёги ого-го — непростой…

А отец Серёги был каким-то КГБ-шником.

Когда Серёга учился в военном училище, он там избил то ли командира роты, то ли старшину роты, да так сильно, что чуть ли не убил того. Из-за этого он провёл толи пять, толи шесть лет в дисбате. А когда, после отсидки, вернулся в Благовещенск, то начал пьянствовать и бузотёрить. Отцу это не понравилось, и он решил его отправить подальше из города, чтобы занять трудом и отвлечь от друзей. Так и получилось, что Серёга попал в геофизическую партию.

Работал он неважно, не хотел он себя перегружать «столь непристойным занятием», как он однажды выразился про работу по прокладке профилей. Он больше тёрся с начальством, особенно с Соколовым, они, оказывается, уже не первый раз пили с ним водку, якобы, как друзья. Но как только начинали пьянствовать, то у них всегда возникали какие-то неприязненные отношения друг к другу. Таким образом и получилось, что Соколов, не выдержав хвастовства Сереги, застрелил его.

Через день приехал следователь с врачом-патологоанатомом и начал всех опрашивать об обстоятельствах гибели Серёги. А врач, взяв себе в помощь приискового фельдшера и пару мужиков с прииска, сделал вскрытие.

Тут же приехал высокий сухопарый мужик, который оказался отцом Серёги.

На время разборок Серёгу положили в лѐдник.

Следователь, после оформления всех бумаг, спросил отца:

— Что Вы собираетесь делать с сыном? Отвезёте в Благовещенск?

Полковник оказался не особо разговорчивым, поэтому только сказал следователю:

— А что его везти? Как я его повезу? Я хочу его тут захоронить. Место тут хорошее, тихое. Он всю жизнь куражился, так пусть в тишине полежит. Надо тут организовать похороны.

Следователь позвал директора прииска и тот начал организацию похорон.

Мужики с гидравлики выкопали могилу, а в клубе всё подготовили для поминок.

Директор прииска из-за похорон дал всем своим рабочим выходной. Так что людей, которые бы занимались похоронами, оказалось достаточно.

Гроб обшили красной тканью и Серёгу понесли на кладбище.

Из провожающих выстроилась небольшая процессия, медленно двигающаяся к небольшому приисковому кладбищу.

Мальчишки тоже пристроились к общей колонне.

Когда гроб с телом поставили на край могилы для прощания, директор прииска выступил с речью:

— Сергей был замечательным, обаятельным парнем, он много и старательно работал, в нём было столько энергии и жизнерадостности и так бы и продолжалась его молодая жизнь, если бы рука убийцы не прервала её. Это был красивый, высокий, голубоглазый молодой человек. Как жаль, что молодая жизнь ушла. Но убийцу постигнет заслуженная кара, — в экстазе директор даже задрал руки со сжатыми кулаками и потряс ими. — Нам всегда тебя будет не хватать, Серёжа. Спи спокойно, дорогой ты наш товарищ. Пусть земля тебе будет пухом, — закончил он свою речь и скромно потупился.

Завороженный красотой и пафосностью речи директора, Лёнька взял, да и захлопал в ладоши.

Моментально на него уставились возмущенные глаза присутствующих, и послышалось со всех сторон:

— Ты что делаешь? Немедленно перестань!

«Ого, на кладбище-то, оказывается, нельзя хлопать. Это тебе не собрание», — с запозданием понял Лёнька по реакции окружающих.

Выступило ещё пара человек, но их речи, по сравнению с речью директора, были ничто. Они только мямлили, что знали Серёгу, как общительного человека. Да и что могли сказать о нём посторонние люди, которые его то и видели пару раз издалека?

Отец Серёги стоял рядом с гробом и всё время молчал. Он первым взял горсть земли и бросил её на крышку гроба. Звук падающей земли гулко донесся до Лёньки, поразив его своей безысходностью. Всё!

Был человек — и не стало человека и всё, что было связанное с ним, осталось под этим небольшим холмиком земли.

Так молча и закопали Серёгу.

Для Леньки это было так необычно. Несколько дней назад Серёга смеялся, что-то старался кому-то доказать, совершал подлости, отбывал наказание за них — и все… Никому он уже ничего не докажет и, вообще, никому он никогда не был нужен и сейчас не нужен. А теперь особенно. Будет догнивать на этом Богом забытом кладбище где-то в глубине тайги. Или, наоборот, останется навсегда вечно молодым в этой мерзлоте, как тот убитый старатель, которого ребята нашли в шахте. Какая-то нехорошая мысль посетила Лёнькину голову:

«А, может быть, отец так сильно любит сына, что хочет, чтобы тот навечно остался молодым, оставив его в тайге и закопав в мерзлоту?»

Но тут всех присутствующих на похоронах пригласили на поминки, а для дальнейших размышлений у Лёньки просто не осталось времени.

После того как кинули последнюю лопату с землей на могилу Серёги и холмик разровняли, народ бодро двинулся с кладбища в сторону клуба.

Если на кладбище все шли тихо и благородно, то сейчас, в преддверии предстоящих возлияний, настроение у народа поднялось, стройность рядов потерялась и даже кое-где раздавались шутки.

Все прошли в клуб, где стояли накрытые столы с обильными закусками и выпивкой. Водяры на столах оказалось немерено.

Лёнька с Сашкой тоже оказались за общим столом. Им дали попробовать по полстакана красного вина, чтобы они помянули усопшего.

От такой дозы спиртного, мальчишки здорово захмелели. Они точно, как дурачки, сидели и только крутили головами, наблюдая за происходящим вытаращенными глазами.

Лёнька слышал от кого-то, чтобы хмель прошёл побыстрее, надо много есть. Поэтому они с Сашкой навалили себе полные тарелки всего, что находилось на столе и ели от пуза.

Неожиданно Лёнька почувствовал, что кто-то положил ему руку на плечо. Он обернулся и увидел Ивана Михайловича:

— Закусываете, ребятки? — как бы невзначай начал тот непринуждённо.

Лёнька знал, что такой тон Михалыча ничего хорошего не предвещает.

— Угу, — только и смог он ответить с полным набитым ртом.

— Это хорошо, — так же вкрадчиво продолжил Иван Михайлович. — Ешьте, ешьте, голубки, — и, как будто, что-то вспомнив, вновь потрепал Лёньку по плечу. — Лёня, а не съездил бы ты на Дубакит, на нашу заимку. Вещи там Серёгины надо забрать. Отец его хочет, чтобы эти вещи были у него. Сможешь? — Михалыч уже с просьбой заглядывал Лёньке в глаза.

Что уж там такого важного у Серёги осталось на заимке, Лёнька не знал. Но ехать ему в такую даль очень не хотелось.

Но тут к ним подошёл отец Серёги и проникновенно, глядя прямо Лёньке в глаза, попросил:

— Съезди, пожалуйста, сынок, а то тут все пьяны уже. Только ты сможешь это сделать сейчас. Мне каждая мелочь, напоминающая о нём, будет дорога.

— А что бы и не съездить? — лихо заявил Лёнька. Видимо остатки вина всё ещё играли в его голове. — Давай! Поеду.

Услышав согласие, полковник наклонился к Лёньке и приобнял его:

— Спасибо тебе, дорогой, — и, отвернувшись, смахнул слезинку с глаз.

Поняв, что Лёнька согласен, Иван Михайлович потянул его из-за стола:

— Сейчас пойдём на конюшню. Я там взнуздаю Рыжуху, а ты на ней и съездишь на заимку. Поедешь верхом, так что к вечеру, до темноты, сможешь обернуться. Смотри, сильно не гони её. Рыжуха девушка с норовом. Может и заартачиться.

Придя на конюшню, Иван Михайлович положил на Рыжухину спину седло и попытался подтянуть подпругу, но это у него с первого раза не получилось. Рыжуха надула живот. Увидев такую хитрость лошади, Михалыч со словами:

— Вот ты зараза, какая, — ударил её коленом в живот, от чего тот моментально сдулся, а Михалыч смог отрегулировать подпругу и, как будто что-то вспомнив, спросил у Лёньки:

— Верхом-то ты ездить умеешь?

— Приходилось ездить как-то на Кавказе несколько раз, — стал припоминать Лёнька. — Только давно это было. Года четыре назад.

— Это по твоим меркам давно, а по мне — это было вчера, — хохотнул Михалыч и добавил: — Значит, забыть не смог ещё. Но смотри, на ногах амортизируй больше, старайся, как бы обнять её ногами, — он хлопнул Рыжуху по спине. — Представь себе, что ты сидишь на бревне и обнимаешь его, — Михалыч посмотрел на Лёньку, пытаясь понять, дошли ли до него его слова. — Старайся нижней частью тела повторять все её движения. Назад сильно не заваливайся. У Рыжухи походка особенная. Копчик себе набить сможешь запросто, да ноги стереть.

— Ладно, попробую, — только и оставалось сказать Лёньке. Пути назад у него не было.

— На вот, на всякий случай, если мишку увидишь, — достал он двустволку шестнадцатого калибра из шкафа. — Возьми вот ещё ружьецо и патронов пачку, — Иван Михалыч положил в Ленькин рюкзак пачку патронов, фляжку с чаем, кусок отварного мяса и ломоть хлеба. — А это, чтобы перекусить, когда приедешь на заимку. Да, — добавил он, показывая на холстяной мешочек, — а это Рыжухе. Больно любит она подсоленные сухарики. Не забудь попоить её по приезду.

Михалыч поддержал ногу Лёньки, когда тот поднимался в седло и, хлопнув Рыжуху по крупу, пожелал:

— Удачно тебе добраться, сынок. Будь внимателен. На Рыжухины прихоти не поддавайся. Ты — хозяин, потому что ты в седле. Заставь её слушаться тебя. Счастливо!

Лёнька поводьями сразу же направил Рыжуху на выезд из прииска.

Лошадь слушалась хорошо, она же знала Лёньку, да и он всегда с ней ласково разговаривал, время от времени балуя различными вкусностями.

Пришлось немного наклониться вперед и упереться ногами в стремена, но ноги вскоре устали. Лёнька уже и так, и сяк пытался приноровиться к рыси лошади, но пока у него ничего не получалось.

Они доехали только до первой заимки, а силы у Лёньки в ногах почти закончились.

У входа в заимку, Лёнька спешился, размял затекшие ноги и, напоив лошадь, дал ей подсоленных сухариков, которые положил в рюкзак Михалыч.

Рыжуха смачно хрумкала ими, с благодарностью посматривая на Лёньку.

Передохнув, они поехали дальше.

При езде верхом присутствие комаров и мошки не замечалось. Лёнька вспомнил их первый поход на заимку. Тогда комары их жрали нещадно, было очень жарко и приходилось постоянно отбиваться от этих тварей и потеть в полностью застегнутых энцефалитках.

А сейчас, встречный ветерок обдувал Лёньку, растрепывая его отросшие и выгоревшие за лето волосы. На расстёгнутой энцефалитке даже пришлось застегнуть молнию. Ведь был же уже не июнь, а конец августа. Погода сильно поменялась. Даже на некоторых деревьях, низко нависающих над дорогой, стали проглядываться пожелтевшие листочки.

Лёнька ехал, немного приподнявшись в седле и слегка пригнувшись, чтобы ветви некоторых деревьев не задевали его голову.

Вскоре он подъехал к поляне, где в своё время они с Сашкой стреляли по воронам.

С удивлением он увидел, что на тех же соснах, как и прежде, опять сидели вὸроны.

Лёнька, воодушевленный тем, что он, как опытный всадник, умеет скакать на лошади, вспомнил романы Майн Рида, где ковбои стреляли из ружей, сидя в седлах.

Ему так захотелось походить на этих знаменитых ковбоев, что шальная мысль посетила его голову:

«Дай-ка, и я пальну по этим вὸронам».

Вὸроны, как будто не заметив подъезжающего к поляне Лёньку, безмятежно сидели на соснах.

Под нависающей листвой деревьев, Лёнька, как заправский ковбой, натянул поводья и, вынув из рюкзака патроны, которыми снабдил его Михалыч, зарядил ружьё.

Осторожно, чуть поддав каблуками Рыжуху, он направил её к краю поляны. Не выезжая на неё, прицелился и пальнул по вὸронам.

Вὸроны, тут же сорвались с ветвей и улетели, громко каркая и хлопая крыльями. У ковбоя Лёньки ничего не получилось! Ни в одного вὸрона он, конечно, не попал.

Рыжуха, после произведенного выстрела, только уши прижала, но не взбрыкнула и осталась стоять спокойно. Тут Лёнька почувствовал благодарность к Рыжухе и его неожиданно осенила мысль, что если бы это оказалась другая лошадь, а не Рыжуха, то она бы наверняка испугалась выстрела и, скинув своего идиотского седока, понеслась бы от страха невесть куда. Ловил бы он её тогда, если бы вообще жив остался.

А Рыжуха — ничего, только уши прижала и укоризненно смотрела на горе-ковбоя. В её взгляде только и сквозило:

«Ну и дурак же ты, Лёнька».

Увидев её осуждающий взгляд, Лёнька прижался к шее лошади и ласково попросил:

— Милая моя, извини ты меня, дурака. Я больше так не буду. Не хотел я тебя испугать. Прости меня и давай поедем дальше.

Рыжуха, как будто поняв извинения Лёньки, спокойно, без излишних понуканий, пошла дальше.

С такой скоростью, как бежала Рыжуха, Лёнька вскоре доехал до заимки.

Спешившись, он обошёл домик. Ничего-то в этих местах не изменилось.

Так же доносился шум вод Дубакита и по-прежнему шелестела листва высоких осин, окружающих заимку.

Вокруг стояла первозданная тишина, прерываемая иногда только голосами каких-то птичек.

Лёнька привык, что здесь всегда горел костер, за столом сидели люди и весело разговаривали. Здесь он с друзьями всегда чем-нибудь занимался, а сейчас здесь стояла только тишина.

От этого ощущения ему сделалось как-то не по себе и он, привязав Рыжуху к коновязи, которую в своё время построил Михалыч, вошёл в заимку.

Покопавшись на нарах и на полках, он нашёл Серёгины вещи. Он помнил их из тех коротких встреч, когда видел Серёгу. Вернее, он знал его вещи, в которых тот ходил.

Он их сложил в рюкзак и, прихватив военную куртку Серёги, о которой особенно попросил его отец, вышел из заимки.

Рыжуха по-прежнему стояла там, где её привязал Лёнька.

От такой покорности у него что-то перехватило в груди и он, подойдя к лошади, обнял её за голову и посмотрел в глаза:

— Сейчас, моя хорошая, я покормлю, да попою тебя.

Вначале он спустился к Дубакиту, черпанул из заводи воды и, поднявшись по крутому косогору, поставил ведро с водой перед своим другом.

Увидев, как Рыжуха начала пить, он нашёл в заимке мачете и пошел на ближайшую поляну, где росла сочная трава, прихватив с собой мешок.

Накосив травы, он вернулся к заимке и вывалил траву перед лошадью.

Рыжуха с благодарностью посмотрела на Лёньку и принялась спокойно её жевать, а он, устроившись на завалинке, смотрел, как она ест.

Только тут он почувствовал, что кожа на внутренней стороне бедер, горела, как костёр и он почти не мог сидеть.

Раздевшись, он осмотрел растертую кожу на ногах. Да! Она оказалась сильно растерта и саднила.

Тогда он отлил из Рыжухиного ведра воды и обмыл себя. Подождав, пока кожа обсохнет, он из аптечки, которую Михалыч оставил для странников, взял какую-то белую мазь и намазал ею кожу. Через некоторое время ему стало легче, и сидя на завалинке, он ждал, пока мазь впитается.

Под воздействием тишины, нарушаемой редкими голосами каких-то птичек и шелестом листвы на верхушках деревьев, его стало клонить в сон, но поняв, что дремота одолеет его, он сбросил её с себя, оделся и подошёл к Рыжухе.

Та уже доела всю траву и, подняв голову, вопросительно посмотрела на него.

— Ну что, родная? — Лёнька обнял Рыжуху за голову и, поцеловав в шелковистую морду, посмотрел ей в глаза. — Поехали, что ли назад.

Когда уже начало темнеть, Лёнька вернулся на прииск и сразу подъехал к клубу, чтобы найти Ивана Михайловича и передать ему рюкзак с Серёгиным вещами.

Он с трудом слез с лошади и в раскоряку прошёл в клуб.

Там уже шли не поминки. Там началась гулянка. Дым висел коромыслом и не хватало лишь гармошки с гитарой для общего эффекта, но чувствовалось, что скоро там загорланят и песни.

Иван Михайлович уже в дупель пьяный сидел рядом с отцом Серёги и что-то важное ему рассказывал. Отец Серёги тоже выглядел подвыпивши, но при появлении Лёньки, сразу поднялся из-за стола и двинулся к нему.

— Я приехал, — протянул ему рюкзак Лёнька. — Возьмите Серёгин рюкзак. Там всё, что я нашёл на заимке.

Отец молча взял рюкзак и, крепко прижав к себе Лёньку, негромко сказал ему на ухо:

— Спасибо, сынок. Я был уверен, что ты выполнишь мою просьбу. Возьми что-нибудь со стола. Поешь. Ведь устал же.

— Да, не особо, — для вида пробурчал Лёнька, хотя от усталости он не чувствовал под собой ног и внутренняя поверхность кожи на них, горела огнем, — но кушать очень хочется.

Серегин отец положил в большую миску отварного мяса, котлет, пельменей и, перемотав её полотенцем, вручил Лёньке.

— Спасибо, — невольно вырвались у того. — Пойду я, — он с трудом развернулся и вышел из клуба.

С трудом взгромоздился на Рыжуху, он поводьями направил её на конюшню.

Чувствовалось, что и Рыжуха тоже устала, но на конюшню она пошла рысью.

Там уже Кузьмич помог Лёньке слезть с седла и озабоченно спросил:

— Ну, что? Как дела? Как съездил?

— Да вот что-то жопа вся болит, не могу ходить, — не стал перед Кузьмичом скрывать своё самочувствие Лёнька.

Кузьмич потрогал Лёньку за зад, пальцем надавив на копчик. От такого неласкового прикосновения Лёнька даже ойкнул.

— Так ты, родной, наверное, копчик то повредил, — Кузьмич с сочувствием покрутил головой. — Ты что, ехал сидя на ней, как на табуретке? — он показал на Рыжуху.

— Ну, было иногда и так, — ничего не стал скрывать Лёнька от дотошного Кузьмича.

— Ну, ты и молодец, дорогой ты мой, — иронично усмехнулся Кузьмич. — Это ещё неизвестно, чем это у тебя всё закончится. Хорошо будет, если ты его не сломал, а только набил. А, если сломал, то без операции тогда не обойтись. На ко, вот тебе мазь, — Кузьмич достал из небольшого шкафчика в углу конюшни какую-то баночку. — Ты ей смажь себе меж ног всё, но сначала промой кожу чистой водичкой, а пока шкандыбай до хаты.

Взяв мазь, Лёнька еле-еле доплелся до дома.

Там у стола сидел понурый Сашка, который обрадовался появлению друга.

Увидев Лёньку, Сашка радостно вскрикнул:

— Здорово, Лёнь! — но увидев, что тот еле-еле передвигает ногами, забеспокоился: — Чё случилось то? Чё это тебя так раскорячило?

— Да, натер я всё, — Лёнька показал на внутреннюю поверхность ног. — Вот, Кузьмич мазь дал. Надо всё промыть и смазать.

Куда у Сашки пропала вся радость от встречи? Он засуетился, сбегал на речку за чистой водой, помог Лёньке раздеться и обмыться.

Потом они вместе мазали Кузьмичевой мазью Лёньке все интимные места и даже хохотали от того, что скоро у Лёньки и вся жопа отвалиться. После произведённых процедур, Лёнька в раскорячку устроился за столом.

Оказывается, Сашка тоже притащил с поминок еды. Они разложили на столе закуски, но Сашка, оказывается, притащил ещё полбутылки вина с поминок.

С видом отъявленного заговорщика, он вытащил спрятанную бутылку из какого-то сапога и важно водрузил её на стол со словами:

— А что мы хуже всех, что ли? Все пьют, поминают, а мы что? Не мужики, что ли?

Лёньке больше всего хотелось есть и спать, но при Сашкиных словах его, как будто распрямило. Конечно, он мужик! Смог же он съездить туда и обратно на заимку. Не каждый бы смог это сделать! А он сделал! Значит, он настоящий мужик! Значит, и ему можно выпить вина.

Что они и сделали. От выпитого вина получился обратный эффект. Вместо легкости и уверенности, которое предвещало вино, Лёньке стало совсем плохо. С Сашкой произошло то же самое.

В итоге их бравада закончилась тем, что они оба выбежали во двор и там, задыхаясь от рвоты выдавали из себя фонтаны какой-то вонючей жидкости.

Было только одно хорошее в этой пробежке, что Лёнька не чувствовал боли в стертых ногах и копчике.

Проблевавшись, они, как нашкодившие коты, вернулись в дом. Даже сил, чтобы убрать на столе у них не осталось.

В башке у Лёньки крутилась только одна мысль:

— Зачем только я пил это вино проклятое? Какая это гадость…

Сил хватило лишь на то, чтобы только развернуть спальники и залезть в них.

Глава пятая

Утром друзья с трудом проснулись.

Голова болит. Во всем теле ощущение полной разбитости. А у Лёньки ещё и весь зад болит, особенно в районе копчика, да натертая кожа на ногах горит, как костер. Ко всему телу даже больно прикоснуться. С помощью Сашки, которого мутило с самого утра, они намазали Лёньке мазью поврежденные поверхности кожи и тот еле-еле, в раскорячку, вышел во двор.

Там его увидела Ритка и посочувствовала:

— Что? Натёр всё? — она показала на внутреннюю поверхность ног.

У Лёньки не было даже сил, чтобы ответить Ритке, и он только кивнул в ответ.

— Эх ты… — жалобно произнесла Ритка. — Надо же было осторожно ехать.

— Да, знал я обо всём этом. Михалыч предупреждал, — нашёл в себе силы ответить Лёнька. — Но, так получилось. Торопился я вернуться засветло.

— Эх ты, горе луковое, — начала по бабьи причитать Ритка. — А неужто не знаешь, что спешка нужна только при ловле блох? Тут надо ко всему серьезно относиться, — уже по-взрослому сделала заключение Ритка.

— Да, знаю я всё это. Но, вот так вот получилось, — Лёнька развел руками, — хорошо, что хоть Кузьмич мазь дал, она меня и спасает.

Поговорив ещё немного, Лёнька с помощью Ритки вышел на улицу. Там следователь вместе с Серёгиным отцом собирались уезжать. Понурый Соколов уже сидел на телеге. Это сейчас в фильмах показывают, что преступники всегда в наручниках. Но наручников на Соколова не надели. Он, опустив голову и ни на кого не глядя, сидел на телеге под наблюдением милиционера.

Следователь скомандовал Кузьмичу, и они поехали.

Жена Соколова с Ленкой шли следом за телегой.

— Ой, Юра, зачем ты это сделал? Сколько теперь тебе дадут? Ой, тюрьма! Да я не хочу оставаться одна! Что я буду делать одна? Надо зарабатывать. Денег и так нет. Ленку надо выучить… А ты вот, что вытворил, — слезливо причитала Света.

Несмотря на все её причитания, Соколов по-прежнему молча, без единого движения сидел в телеге, опустив голову, и ничего не отвечая ей.