18+
Волк на холме

Объем: 462 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Волк на холме

Ричард Брук

Пролог

Этот роман впервые был начат мною в декабре 2010 года, но, написав в общей сложности около 45 глав, я так и не довел замысел до конца. В 2014 году была сделана еще одна попытка, увы, вторая версия тоже оказалась неудачной. И вот теперь, спустя девять лет после возникновения замысла, я готов представить моим читателям третью версию… Надеюсь, история вам понравится, особенно если вы любите Италию, футбол, приключения, мрачные семейные тайны, романтику и безумную любовь.

Посвящение

1. Футбольному клубу «Рома» и итальянскому актеру Клаудио Амендоле, что когда-то вдохновил меня и подарил визуальный образ главного героя и его предысторию в фильме «Ультра» 1992 года.

2. Вечному городу Риму.

3. Бастьену Морану, который наблюдает за моими творческими муками вот уже много лет, и оказывает неоценимую помощь и поддержку в работе над книгами.

4. Моей подруге Марине Козловой (Arinaco), которая, надеюсь, по-прежнему будет рисовать к этой работе чудесные иллюстрации.

ГЛАВА 1. Происшествие на мосту Реджино

Рим, 24 марта 1995 года.

— Так что же, договорились? По рукам, синьор Катена? — Лука затушил сигарету в пепельнице и протянул крепкую ладонь сидящему напротив пожилому мужчине. — Вот увидите, автомеханик я хороший, про машины знаю все.

— То-то и оно, что все, — хмыкнул в ответ потенциальный работодатель. — Слишком много ты знаешь про машины, даже такое, чего механику совсем и не надо бы…

Он немного помялся, вздохнул и с сожалением добавил:

— Не могу я так рисковать, сынок… понимаешь?

Намек был прозрачным, но Лука и бровью не повел:

— Да в чем же риск-то, синьор? Ну да, диплома у меня нету, зато опыт приличный, и рекомендации имеются. В электрику, если что, я могу и не лезть, буду по одной жестянке работать, и на диагностике!

Если этот тип, владелец небольшой перевозочной компании, гоняющей малотоннажные грузовики по всему Лацио, все-таки отфутболит его, и с подработкой в мастерской у Змея тоже не выгорит, то либо с голоду помирай, либо опять принимайся за старое… а старого он как раз хотел избежать, отчаянно хотел, потому и ходил по собеседованиям, толкался на бирже труда, отирался у старых знакомых в поисках разовых заказов.

Встречу с Луиджи Катеной ему как раз устроил Змей: заверил, что как следует умаслил старого черта, расписал Луку Корсо в самых лестных выражениях, украсил как пасхальный кекс — «…считай, Принц, работа у тебя в кармане! Главное, не опаздывай, он этого не любит».

Лука и не опоздал, пришел минута в минуту, и вот уже битый час сдавал экзамен, как в школе, отвечал на каверзные вопросы, так что и кофе, любезно предложенного и оплаченного Катеной, было некогда отхлебнуть… но все это ни черта не помогло.

Несостоявшийся работодатель поначалу внушил Луке надежду, расспрашивая его не только о работе механика. Оказалось, что Луиджи тоже болеет за «Рому», и они увлеченно обсудили результаты последнего сезона, и даже сошлись на том, что молодой полузащитник Тотти проявил себя получше Муцци. Но приверженность одному и тому же клубу не помогла переломить сомнения — добродушный знакомец Змея предусмотрительно разнюхал про богатый «послужной список» рекомендованного ему автомеханика.

— Я не о дипломе твоем беспокоюсь — у меня этой бумажки тоже нет. А вот судимость за кражу автомобиля… это куда как серьезней.

Принц напрягся, гадая, знает ли старикашка про вторую судимость и срок, который он заработал сразу после первого, не успев пробыть на свободе и пары недель, но вида не подал и ответил как можно беспечнее:

— Это когда было-то, синьор Катена! Пять лет назад, если считать от самого начала… но я как вышел в девяносто втором, так больше ни-ни.

Луиджи скептически поджал губы и покачал большой круглой головой. Огромная лысина, обрамленная пучками седеющих кудрей, и сливообразный нос, весь в красных прожилках, делали его похожим на клоуна из бродячего цирка… довольно злого клоуна, подумалось Луке, потому что он и сам изрядно разозлился.

— Извини, Лука. Я очень люблю Андреа и папашу его знаю тридцать лет, потому и согласился с тобой встретиться. Любопытно мне стало посмотреть, что за мастер-самородок выискался в Гарбателле, о котором я раньше не слышал…

— И как, посмотрели? — не выдержал Принц, хотя и давал себе слово быть вежливым и терпеливым… ноздри у него раздулись от гнева, глаза недобро вспыхнули, но Катену это не проняло, и он беспечно кивнул:

— Посмотрел. В моторах и машинах ты разбираешься, сынок, спору нет, но работы я тебе не предложу. Нет-нет-нет. Одна судимость — еще туда-сюда, но у тебя ведь и второй срок за плечами, за футбольное хулиганство… драка, побои, сопротивление полиции… Что, скажешь не было такого?

— Не скажу…

— Вот. А я-то знаю: вас, тиффози, штрафами не угомонить, тюрьмой не исправить, а мне проблемы с работниками не нужны, у меня приличная фирма. И это мое последнее слово. Удачи тебе, сынок.

Катена покровительственно похлопал Луку по плечу, тяжело поднялся и поплотнее закутал шею шарфом:

— Ох, и ветрено же тут, у самой воды… Вот и сиди на этих верандах, не ровен час, пневмонию подхватишь… Пойду-ка я. А ты кофе-то допей. Кофе у них хороший.

Принц едва не до крови прикусил нижнюю губу, чтобы в самых красочных метафорах и живописных подробностях не разъяснить вредному старому хрену, куда он может идти прямо сейчас со своими советами и снисходительной милостыней в виде «бизнес-ланча» — кажется, так у фирмачей назывались подобные перекусы… но кофе в «Антонини» был действительно потрясающим. И золотистый панини с индейкой, великанского размера, вкусный и свежий, был съеден едва ли на треть. Оставлять его на тарелке из глупой гордости не хотелось.

Лука проводил синьора Катену хмурым взглядом, вынул из пачки сигарету, а когда к нему подошел официант, заказал еще и пива. Погода была прекрасная, совсем не холодная, от воды, плескавшейся о дебаркадер, пока еще веяло свежестью, а не запахом тины, как в жаркие летние дни, и посидеть здесь еще немного, в тишине и покое, куря сигарету и прихлебывая пиво, выглядело отличной идеей…

С работой, конечно, вышло хреново, хреновей некуда, потому что деньги, оставшиеся от последней путной подработки грузчиком в большом мебельном магазине (на целых три месяца, по направлению службы занятости), таяли со скоростью масла на сковороде — и это следовало обдумать прежде всего.

Лука быстро подсчитал, что с учетом сегодняшнего пива, колбасы и хлеба, купленных на ужин и на завтрак, и после того, как он расплатится за квартиру, у него останется на все-про все от силы полмиллиона (1) … и это неизвестно, на какой срок. Если «Рома» продует «Парме» в первом апрельском матче (2), то дело обернется совсем скверно. Придется идти на поклон к сестре и в сотый раз выслушивать нотации и завуалированное хамство ее муженька, дрочившего не на порно, а на возможность рассказывать зятю, какой он никчемный человек, обреченный сдохнуть в канаве.

При мысли об этом Принца едва не замутило, и он глубоко затянулся, чтобы табачный дым, впитавшись в язык и нёбо, перебил кислое послевкусие «семейных ценностей».

«Ладно, как-нибудь выкручусь… не в первый раз…» — Лука выдохнул, выпуская дымную струю, повернулся лицом к реке, облокотился на ограждение и принялся думать о более приятных вещах.

Густое весеннее тепло, разбавленное легким ветерком, бирюзовое небо в жемчужном кружеве перистых облаков и ласковое, еще не палящее, солнце, играющее на воде сотнями «зайчиков», настраивали на философский лад. Будний день был в разгаре, по набережной и по мосту Реджина в обе стороны то и дело шли люди, спешащие по делам и просто гуляющие… студенты, конторские служащие, курьеры, рабочие, туристы, туристы, туристы, беззаботные бездельники всех возрастов, и такие же парни, как он — солдаты удачи, без работы и без денег, но не особенно переживающие по этому поводу, влюбленные парочки и снова туристы — вечная пестрая толпа на улицах вечного города. Гудели моторы машин и мотоциклов, и Принц тренированным ухом вслушивался в это хриплое пение, звучавшее для него не хуже симфонического оркестра: он гордился своим умением определить состояние машины по ее голосу, и понять, на что она жалуется.

«Эх, надо бы и моей старушке-Ямахе профилактику сделать, давно пора… Движок перебрать, крыло подрихтовать…»

В кружке еще оставалось пиво. Принц затушил сигарету, зажег новую и зацепился взглядом за женскую фигуру на мосту. Девушка в длинном черном плаще подошла вплотную к каменному борту и, перегнувшись через него, стала смотреть вниз, как будто что-то искала в воде или хотела рассмотреть дно.

«Вот чудачка… Что она там высматривает? Вода же мутная…» — девушка, должно быть, убедилась в том же самом, потому что выпрямилась и отошла на несколько шагов, повернулась спиной и вроде собралась идти дальше… Передумала и снова подошла к ограждению, и перегнулась через него, свесилась на манер ныряльщицы — теперь уже довольно опасно.

— Идиотка, навернешься сейчас!

Девица с такого расстояния не могла его услышать и вряд ли видела, так что орать ей и махать руками было без толку, но Принц невольно привстал и, сам не зная почему, с тяжело бьющимся сердцем продолжал следить за происходящим. Кто знает, что у нее на уме? Самоубийцы в Тибр сигали регулярно, об этом нередко сообщали по радио или по телевизору, сразу после блока экономических новостей… а однажды Луке «повезло» своими глазами увидеть, как с асфальта соскребают останки какого-то бедолаги, прыгнувшего с автомобильного моста на проезжую часть.

Она снова передумала и собралась уходить. Шаг, еще шаг, еще… девушка влилась в толпу, через полминуты Лука почти потерял ее из виду и вздохнул с облегчением.

— Давай, давай, вали отсюда… и я тоже пойду. — проворчал он и потянулся к куртке, висящей на спинке стула, чтобы достать бумажник…

— Счет, синьор, — расторопный официант заметил маневр посетителя и тут же подсунул ему тонкую кожаную папку. Принц вложил в нее две бумажки по десять тысяч (3) и в ожидании сдачи решил еще покурить… и вдруг услышал громкий крик — словно разом закричало множество людей. А в следующую секунду увидел, как девушка в черном плаще летит с моста в мутную воду Тибра.

— Бл**ь!!! — он не раздумывал, тело все сделало само: Принц сбросил сапоги, легко перескочил через ограждение дебаркадера и нырнул в реку… он с детства был хорошим пловцом, но никогда еще не плавал так быстро. Резкий холод обжег все тело, достал до самого сердца, и только интенсивные движения помогали хоть как-то согреть кровь. Лука был закаленным парнем с железным здоровьем, однако шутки с мартовским Тибром были плохи, и он понимал, что времени у него в обрез…

На берегу вскипела страшная суета, крики стали еще громче, рядом с ним в воду что-то плюхнулось, едва не ударив по голове — кажется, спасательный круг, сброшенный с моста, от причала на той стороне отвалила моторная лодка… но Лука доплыл до девицы первым.

Она уже пускала пузыри, то уходя полностью под воду, то снова показываясь над поверхностью, и он схватил ее сперва за волосы, а потом, поднырнув, взял подмышки и начал грести. Дурища, к счастью, не сопротивлялась и не дрыгалась, не делала попыток утопить непрошенного спасителя вместе с собой… скорее всего, наглоталась воды и вырубилась, но это существенно облегчало задачу держаться на поверхности. Тут подоспела лодка и еще один отважный пловец, должно быть, прыгнувший за самоубийцей с противоположного берега.

Когда их поднимали на борт, Принц краем глаза заметил, что по лестнице, ведущей с моста на набережную, стремглав мчится какой-то пижон в светлом пальто, обмотанный голубым шарфом, и орет как ненормальный… Нетрудно было догадаться, что это муж или парень психованной синьоры, такой же психованный, как она.

«Скорая» подъехала раньше, чем лодка успела пристать к берегу, за ней подоспели полицейские и журналисты. Лука решил по-тихому улизнуть: по многим причинам ему не хотелось светить физиономией перед камерами писак, отвечать на вопросы легавых и подвергаться медицинскому осмотру.

Выбравшись из воды, он на ветру сразу же продрог до костей и подумал, что лучше всего будет вернуться в кафешку на дебаркадере, забрать сапоги и куртку, и заодно пропустить стаканчик чего-нибудь согревающего. Но не тут-то было…

Принц не успел и шага сделать по суше, как вокруг защелкали фотоаппараты, зеваки облепили его со всех сторон, а полицейский, как будто нарочно стороживший здесь, крепко взял под локоть и сказал тоном, не терпящим возражений:

— Синьор, прошу за мной! — и повлек к машине «Скорой», где сдал членам медицинской бригады. Луку усадили, растерли чем-то вонючим, быстро измерили давление, накинули на плечи одеяло, вручили стакан с теплым кофе и оставили в покое… хорошо еще, штаны снять не заставили.

А вокруг выловленной из воды девицы тем временем разворачивалось настоящее кино! Как и положено по протоколам помощи утопленникам, «русалке» вдували воздух через посиневшие губы, сгибали пополам, чтобы заставить вытошнить воду, делали массаж сердца, а, откачав, стали укладывать на носилки, чтобы грузить в машину и вести в больницу…

Журналисты кружили рядом, как стая пираний, все фотографировали и снимали, и кто-нибудь из них то и дело пытался подсунуть диктофон пижону в голубом шарфе, чтобы узнать из первых рук, зачем его жена или любовница средь бела дня бросилась в Тибр.

Пижон, надо отдать ему должное, ни на кого не обращал внимания, от особенно назойливых отмахивался и огрызался — его занимала только девица в черном плаще, и кем бы там она ему не приходилась, он явно был в шоке из-за ее поступка.

Со своего места Лука никак не мог внимательно рассмотреть виновницу всего этого шухера: в глаза бросалась то рука, висящая как плеть, то неловко подвернутая нога, то длинные волосы, насквозь мокрые и спутанные (в том числе и его собственной рукой), а вот лицо все время кто-то загораживал. Не то чтобы Принц ожидал увидеть неземную красотку, и умер бы с горя, так и не увидев, но все же было любопытно, кому он помешал свести счеты с жизнью…

Пока что приходилось довольствоваться созерцанием спины и затылка ее муженька, с уже изрядно поднадоевшим сочетанием белого и голубого. Пижон выглядел как ходячий баннер «я болею за Лацио» и вообще казался смутно знакомым…

«Ну, а что ж… может, мы и встречались на стадионе… или около… просто давненько».

Лука помрачнел и горько усмехнулся: в последней серьезной футбольной драке он участвовал пять лет назад, после нее ему и пришлось досрочно «выйти на пенсию» (4) и заново сесть в тюрьму… Тогда его жизнь изменилась бесповоротно, раз и навсегда, разделилась на «до» и «после» и Катена зазря беспокоился, что он возьмется за старое. Освободившись из заключения, Принц считанные разы был на стадионе, и теперь смотрел матчи по телевизору. Околофутбольные бесчинства и кровавые стычки с лациале, наполи, ювентино остались для него в прошлом, как и многое другое.

И все же этот пижон в бело-голубом был ему знаком, определенно знаком!

Принцу окончательно надоело быть безучастным зрителем и мишенью для фотокамер; он встал и подошел поближе к «Скорой». Слух сейчас же выхватил обрывок разговора двоих газетчиков (видать, из числа особо пронырливых, что в любую дыру влезут без мыла):

— Нет, ничего не сломала, просто ударилась, ну и в шоке, конечно.

— Что ж, повезло синьоре… и синьору Гвиччарди тоже повезло, что не стал вдовцом.

— Да, ужасно было бы… потерять сперва дочь, а потом жену…

«Гвиччарди? Наверное, послышалось…»

Носилки с пострадавшей наконец-то погрузили в машину, и муж собирался залезть следом, чтобы вместе с женой ехать в больницу… но вдруг оглянулся и встретился глазами с Лукой.

«О-па… Не может быть!»

— Принц?.. Корсо?.. Это ты?

Последние сомнения Луки испарились. Перед ним стоял и таращился на него, как на призрак, никто иной, как Бруно Гвиччарди, среди футбольных фанатов Рима известный под прозвищем «Центурион» (5). Глаза у него были такие же голубые, как и шарф, и надо лбом вились светлые волосы, зачесанные и уложенные совершенно по-пижонски. И нос… с небольшой горбинкой… Принц отлично помнил эту горбинку, потому что сам ее и сделал, своим собственным кулаком!

Не собираясь отрицать очевидное, Лука усмехнулся и угрюмо кивнул:

— Да, это я… вот так встреча. Привет, Центурион.

— Синьор Гвиччарди, нам пора! Чем скорее мы попадем в госпиталь, тем лучше! — поторопил Бруно врач, с легкой ноткой осуждения в голосе: мол, ну надо же, супруга вот-вот дух испустит, а муженьку приспичило поболтать…

— Да, доктор. Минуту.

Вместо того, чтобы сесть в машину, Центурион шагнул к Принцу и протянул ему руку:

— Ты спас мою жену. Спасибо.

— Так получилось. — Лука не ожидал благодарности, ответил, что первое на ум пришло, но руку принял и пожал…

Эх, хорошо друзья-романиста из «Ядовитой бригады» не видят, как их бывший вожак у всего Рима на виду жмет руку рьяному лациале. Ощущение было до ужаса странное. Он как будто смотрел кино про самого себя и старого закадычного врага, а по спине опять пробежал озноб от холодного ветра.

— Где ты сейчас?

— Все там же, в Гарбателле… А тебе зачем? Ты бы и правда, ехал уже. Тебя жена ждет.

— Хорошо, увидимся там. Я к тебе заеду, как только смогу… — Бруно слегка наклонил голову и наконец-то убрался, залез в машину, и дверца за ним захлопнулась.

Кричать ему вслед «какого черта, Центурион?!» или «чтоб и духу твоего в Гарбателле не было, долбанный лациале!» было бы полной глупостью, и лишним поводом прикопаться для журналюг и полиции. Теперь, когда эти жаждущие крови акулы лишились свежей жратвы в лице супругов Гвиччарди, их внимание закономерно перекинулось на «неизвестного спасителя». Но Луке не хотелось быть ни героем интервью в сомнительной газетенке, ни фигурантом полицейского протокола. Пора было делать ноги, даже если для этого придется прикинуться мертвым.


****

Пятью годами ранее.

18 сентября 1990 года,

Рим, Гарбателла, автомастерская Сантини.

Двое мужчин стояли у входа в автомастерскую. Между ними шел спокойный и как будто мирный разговор, но напряженные плечи и спины, и яростные взгляды, которыми они сверлили друг друга, выдавали, что миролюбия в них не больше, чем в котах перед дракой.

— Ты что, условия мне ставишь, Центурион?

— Ты все правильно понял, Принц. Выбирай, или ты ремонтируешь мою машину, или я подаю заявление о нападении и порче имущества.

Лука обнажил белые зубы в улыбке, больше похожей на оскал:

— У меня тоже есть условие: ты извинишься перед Джованной. И заплатишь ее врачу.

— А если я откажусь?

— Откажешься — уедешь отсюда не на своей крутой тачке, а на санитарной машине. И подавай потом хоть сто заявлений, мне насрать.

Бруно скрестил на груди руки и покачал головой:

— Я один, вас шестеро — вот ты и строишь из себя крутого, Принц. Легко быть храбрецом посреди стаи.

Лука хмыкнул:

— Хочешь сказать, ты круче, Центурион, потому что не зассал приехать в одиночку? Может, у вас и принято бить вшестером одного, но у нас по-другому. Тебе еще в прошлый раз предлагали честную драку.

— Вот я и приехал продолжить тот разговор, но без присутствия женщин. Как мужчина с мужчиной.

Попытка прогнуть Принца прямыми угрозами не сработала. Корсо не сдвинулся ни на шаг, и Гвиччарди, как ни старался, не мог уловить ни малейшего признака сомнения или страха. Хозяин мастерской тоже оказался гордецом, готовым рискнуть бизнесом ради удовольствия посрамить чужака. Как ни гадок был для Центуриона подобный исход, не оставалось ничего другого, как настраиваться на бой. И делать вид, что именно так и задумывалось с самого начала.

— Пошли туда, — Принц кивнул в сторону ангара. — Места там хватит, и не помешает никто.

— Бой без оружия, без ремней, без амуниции. И до первой крови.

— Ну, до первой — это уж как получится, — возразил Лука. — Предлагаю до нокаута… или хотя бы нокдауна.

— Согласен, до нокаута. — сказал Бруно и не удержался от высокомерной ремарки: — Ты сам напросился, Корсо. Потом не хнычь и не клянчи компенсацию за подпорченный нос или сломанную челюсть…

Он был в идеальной физической форме и знал, что если побьет авторитетного главаря «Ядовитых», да еще за полтора месяца до осеннего дерби, (6) то станет героем не только для своих бойцов из «Когорты», но и для всех «Несгибаемых». А моральному духу фанатов «Ромы» из всех дружественных «Ядовитым» бригад, особенно членам «Группировки противников», будет нанесен сокрушительный удар. Ради такого приза стоило рискнуть завтрашними переговорами с американцами…

Они зашли в ангар. Внутри было вполне достаточно свободного пространства не только для драки один на один, но даже для группового боя. Парни из мастерской, почуяв что дело серьезное, спешно опустили лебедку, поддерживающую одну из машин над ремонтной ямой, закрыли лишние боксы и двери самого ангара.

Бруно снял пиджак, с отвращением бросил его на скамью, стоявшую у стены, рядом с чьей-то грязной спецовкой, расстегнул широкий кожаный ремень и отправил его туда же. При этом не переставал изучать обстановку — чем больше деталей он успеет заметить и запомнить, тем лучше. Центурион много тренировался, и не только в комфортабельном спортзале, но и в полевых условиях; он не раз участвовал в уличных боях, с самыми разными правилами, и не понаслышке знал, от каких мелочей порой зависит выигрыш или проигрыш.

На такой площадке стоило сперва держаться поближе к центру, а затем, непрерывно и жестко атакуя, загонять противника в угол и прижимать к стене…

Принц в свою очередь избавился от ремня (с сожалением взглянув на тяжелую пряжку, которая могла хорошо послужить в схватке без правил), снял с пальца перстень-талисман и сбросил футболку. Ножа он при себе не носил. Украдкой ощупал левую руку: кость давно срослась, но травма регулярно напоминала о себе ноющими болями в холодную и сырую погоду, или после трудного дня в мастерской. Беспокоиться о ребрах и зубах не имело смысла, а вот руку все же стоило сохранять в целости… без этого «инструмента» не обойтись ни автомеханику, ни угонщику…

На роль рефери в импровизированном боксерском поединке назначили самого хозяина мастерской, Пьетро Сантини.

— Ну что, готовы? Начали! Первый раунд!

Центурион сразу же атаковал, резко сократив дистанцию, и нацелился правой рукой в лицо противника. Принц блокировал, но в следующую секунду пропустил в оставленное раскрытие сильнейший удар левой в корпус. Потеряв дыхание, он тут же получил еще один удар по ребрам, едва не сбивший его с ног, но устоял и ринулся в контратаку, намереваясь нещадно разукрасить ухоженную физиономию лациале в красный и желтый. Но жилистый и подвижный Центурион «нырком» ушел из-под его убойного правого, и молниеносно ответил хуком в челюсть. Если бы хук достиг цели, Принцу пришлось бы попрощаться с половиной зубов, но он ждал подвоха и успел увернуться, быстро ответив левой, которая по касательной прошлась по уху противника.

— Давай, Принц, давай! Покажи ему, вмажь как следует! — крики зрителей оглушали и, хотя относились к одному лишь Луке, подстегивали и его противника, как хороший допинг, усиливая холодную и расчетливую злость.

С первой же минуты драки Центурион сумел оценить возможности Принца и нащупать слабость в его обороне. Лука был слишком горяч в атаке и временами действовал точно по принципу «сила есть, ума не надо» — Бруно убедился в этом, когда провел обманный финт правой. Принц, однако, быстро почуял, с кем имеет дело: ему хватило пары пропущенных ударов, чтобы сменить тактику, и стать осторожнее. Пропущенный скользящий Центурион ему не засчитал, сочтя это своей ошибкой, а не мастерством соперника.

Но больше Бруно не желал допускать досадных оплошностей и позволять этому романисте колотить себя почем зря. Настал момент испытать любимую комбинацию, не раз отработанную в спортзале. Бруно оставил раскрытие, провоцируя противника на удар по корпусу; это сработало, и дальше можно было действовать как по нотам… Дистанция сократилась.

«Отвести левой правую противника… дальше — короткий прямой, в солнечное сплетение… Вот так, получи, свинья!»

Снова потеряв дыхание от острой боли в груди, Лука пассивно закрылся руками, что дало Бруно возможность нанести ему еще несколько ударов, и последним из них отшвырнуть назад, так, что тело Принца отлетело к белому «фиату», стоявшему у стены и со всего маху обрушилось на дверцу…

Зрители разом заткнули глотки, повисла такая тишина, что Центурион теперь слышал только свое дыхание и дыхание противника — хриплое, учащенное… Для победного завершения боя оставалось нанести последний удар, и Бруно, не теряя времени, подскочил к Луке, чтобы не дать тому прийти в себя и снова встать в стойку.

«Лишь бы эта стая обезьян не кинулась мне мстить за вожака…» — подумал он и на несколько мгновений отвлекся от противника, чтобы посмотреть, чем тут можно быстро вооружиться, если дойдет до драки с болельщиками Принца.

Лука открыл глаза, проморгался и, превозмогая боль во всем теле, сделал глубокий вдох. Над ним нависла долговязая фигура лациале, чьи крепкие кулаки едва не вытрясли из него душу.

«Да что же это за дерьмо! Я ему продуваю вчистую на своей же территории! Ну уж нет…»

Он очнулся как раз вовремя, чтобы заметить, куда Центурион решил бить. Резко бросив тело влево, Принц позволил кулаку лациале врезаться в жестяную дверцу несчастного фиата, и изо всех сил врезал ногой по голени противника. Центурион взвыл, но устоял, и занес руку, метя Принцу в глаз, но тот уклонился и ответным ударом влепил противнику в нос…

Дальнейший ход и окончание поединка Лука помнил слабо, очнулся он только, когда парни в несколько рук оттаскивали его от поверженного наземь противника.


****

Рим, ночь с 24 на 25 марта 1995 года.

— Синьор Гвиччарди, вам лучше прислушаться к рекомендациям и оставить супругу под нашим наблюдением, по крайней мере, на сутки-двое. Ей повезло, что она не получила серьезных травм, только ушибы, и переохлаждение не было длительным, но эмоциональное потрясение может в дальнейшем…

— Да, да. Благодарю вас, доктор, но нет. Мы с Маленой едем домой. Где подписать?

— Через десять минут подойдите в кабинет дежурного, вам выдадут выписку и все нужные документы.

— Хорошо. — Бруно улыбнулся, вежливо кивнул врачу и вернулся в палату, где его ждала Малена.

Жена уже успела переодеться в то, что он ей принес на смену (еще один черный свитер, еще одни черные джинсы — после смерти дочери гардероб Малены не отличался разнообразием и цветом), и сидела на кровати, нетерпеливо поглядывая на дверь. Она ненавидела больницы и не хотела проводить в их стенах ни одной лишней минуты. В этом была странная ирония: ведь если бы ее попытка самоубийства увенчалась успехом, она провела бы ночь и ближайшие пару дней не просто в больнице, но в наглухо закрытом железном ящике… и ему оставалось бы только забрать безжизненное тело для похорон.

Представив подобный исход, Бруно содрогнулся.

— Боже мой, какая же ты глупая!.. — выдохнул он и, шагнув к ней, порывисто обнял и зарылся лицом в густые волосы, все еще влажные и пахнущие рекой. — Глупая, глупая… Как ты могла так поступить с собой… со мной… с нами?.. Ты хоть на секунду задумалась обо мне?..

— Да… — пробормотала она и уткнулась лбом ему в живот. — Да. Но было поздно, я уже прыгнула. А кто… кто меня вытащил?.. Я ничего не помню…

— Один храбрый парень. Отличный пловец. Доплыл до тебя раньше, чем я успел добежать до набережной.

— Ты… ты сказал ему спасибо?..

— Конечно, сказал. — Бруно не стал сообщать жене о чудесном совпадении, хотя снова, как наяву, увидел перед собой лицо Принца, хмурое и озадаченное, и вспомнил крепкое пожатие — мол, не стоит благодарности, Центурион. — Думаю, что теперь я должен ему намного, намного больше, чем простое «спасибо».

— Я тоже так думаю… — прошептала Малена и подняла глаза на мужа. — Прости меня. Прости, пожалуйста. Сама не знаю, что на меня нашло… может, из-за звонка Белинды…

— Тсссс… Мы же договорились не произносить это имя без крайней необходимости. Помнишь наш уговор?

— Помню.

— Вот и не нарушай его…

— Хорошо, хорошо, только… Бруно!

— Ну что? Что?

Малена просительно взглянула на него и молитвенно сложила руки:

— Давай не поедем сегодня на виллу… Пожалуйста! Пожалуйста!

— А куда же? На виа Мармората?

— Да, к нам домой… Пожалуйста, Бруно! Я не могу сегодня видеть ни твоего отца, ни ту, кого мы договорились не упоминать.

Бруно вздохнул и погладил Малену по плечу. Он вовсе не был уверен, что сейчас она рассуждает здраво, да и в словах врача — что ей следовало бы полежать в больнице хоть пару дней — был резон. На их городской вилле вблизи Аппиевой дороги, несмотря на присутствие отца и мачехи, Малена могла комфортно и спокойно болеть, сколько душе угодно, и все будет к ее услугам. В квартире же на виа Мармората, пустовавшей почти год, хорошо, если найдется комплект свежего несырого белья и пачка кофе… Поденщица приходила туда раз в неделю, убиралась, смахивала пыль, но продуктов, конечно, не покупала и постели не застилала.

С другой стороны, где еще они смогут спрятаться от назойливой опеки, поговорить, не опасаясь подслушивания, и выработать единую стратегию поведения?.. Ведь ясно же, что Белинда использует случившееся по полной программе, начнет обрабатывать отца, и очень скоро Гвиччарди-старший снова выдвинет ультиматум: развод или психушка.

Бруно принял решение и сжал ладонью тонкое запястье жены:

— Хорошо. Мы не поедем на виллу. Но ты должна пообещать мне, что будешь выполнять все назначения травматолога, а утром ты сама первым делом позвонишь доктору Штайнеру и запишешься на прием.

— Ладно, обещаю… — длинные ресницы покорно дрогнули.

— Это еще не все. Ты большую часть дня проведешь в постели и никуда не будешь выходить одна. Джанни привезет тебе продукты и побудет с тобой до моего возвращения…

— Ты… ты с утра опять уедешь?..

— Да, мне нужно в офис. Отец не примет никаких оправданий, если я сорву встречу с американцами. И потом у меня еще одно дело в Гарбателле: нужно кое-кого повидать.


Примечания:

1 в нынешних деньгах — примерно 300 евро, по курсу последней конвертации евро к лире. Средняя зарплата в Риме составляла примерно 3—4 миллиона лир, стоимость аренды более-менее приличного жилья — 1—1,1 миллиона, клоповник можно было снять примерно за 200 000, но обычно брали за полгода сразу.

2 Игры серии А Чемпионата Италии 94/95 года — по итогам «Рома» заняла в чемпионате лишь 5-е место, чемпионом стал «Ювентус», на втором месте — «Лацио».

3 20 000 лир — примерно 10 евро.

4 «выйти на пенсию» — на языке футбольных ультрас, означает перестать активно участвовать в фанатском движении, посещать выездные матчи и участвовать в драках с болельщиками других команд.

5 прозвище «Центурион» весьма подходит главарю околофутбольной группировки («бригады», «фирмы»), входящей в состав более крупного объединения фанатов. «Когорта», возглавляемая Бруно-Центурионом, входила в состав «Несгибаемых», наиболее значительный «легион» Северной трибуны, занимаемой болельщиками Лацио.

6 Дерби — основной матч футбольного сезона, где встречаются две соперничающие команды из одного города. В Риме это легендарная встреча двух команд: «Ромы» и «Лацио».

ГЛАВА 2. Заядлый друг и закадычный враг

Лучший способ избавиться от врага — сделать его другом.

Генрих IV

Купание в ледяной воде Тибра не прошло для Луки даром.

Вчера, после того, как медики закончили возню с несостоявшейся утопленницей, они всем кагалом подступили к нему и заставили-таки сперва залезть в санитарную машину и раздеться, а после поехать в больницу, уверяя, что резкое переохлаждение — это очень, очень опасно… Возражать было лень, на Принца вдруг навалилась усталость, и он чудесно прокатился до больницы: всю дорогу с санитарами обсуждал футбол и травил байки, а водителя едва не довел до колик анекдотами про скорую помощь.

В приемном покое его встретила молодая симпатичная медсестра в коротком халате и с такими буферами, что при одном взгляде на них становилось жарко. Лука быстро достиг с нею взаимопонимания, заверив, что никакие обследования или уколы ему не нужны, но он с удовольствием поспит в палате пару часов, пока сохнет одежда… Она поняла его с полуслова, быстро сделала пометки в своем журнале и отвела Принца в какую-то комнатушку, похожую на одноместный бокс, с маленьким окном и узкой кроватью.

Следующий час прошел довольно весело, проблема переохлаждения решилась полностью, скорее, обоим впору было понижать температуру после «процедур». Медсестра побежала в буфет за минералкой, но Лука не дождался ее возвращения, вырубился на той же кровати и проспал до позднего вечера, когда у добросердечной Джулии закончилась смена.

Домой он добрался ближе к полуночи, рассчитывая быстро перекусить, посмотреть спортивный канал и снова завалиться спать. Этим расчетам не суждено было сбыться: под дверью квартиры его поджидали бухие Змей и Наци, которые при его появлении вскочили и разразились воплями команчей на тропе войны, от радости, что Принц «нашелся», и после своего героического поступка остался жив и здоров…

О происшествии на мосту, оказывается, сообщили в новостях по нескольким каналам, да еще напечатали вечерние газеты, из тех, что приносят отцу Змея и в «Пеструю кошку». Случилось именно то, чего Принц меньше всего хотел: его физиономия вместе с рассказом о «неизвестном герое», отважно прыгнувшим в реку ради спасения молодой синьоры, засветилась перед камерами, и теперь в Гарбателле даже собаки и кошки будут знать о приключении с женой лациале… Если не всплывет хотя бы, что они с Гвиччарди жали друг другу руки, это будет редкостным везением.

Открыв дверь, Лука запустил верных друзей в свою берлогу, и они, еще не успев снять куртки в тесной прихожей, с новой силой атаковали его восторгами и расспросами:

— Ну ты нас ебать как напугал, братуха! Мы уж хотели по всем больницам, по списку, звонить, искать тебя! — истово, чуть ли не со слезой вещал Наци, а более спокойный Змей поддакивал:

— Как это тебя угораздило, а, Принц? Пошел на работу в гараж наниматься, а заделался спасателем на водах! Пиздец какой поворот!

— Чего за меня пугаться, вот он я, в полном порядке… Это, Змей, все твой старый хрен Катена виноват — затащил меня в забегаловку на дебаркадере у моста Реджино, мол, кофе там вкусный! Кто ж знал, что у них в меню еще и аттракцион «поймай русалку»!

Приятели загоготали, и Наци деловито уточнил:

— Русалка-то хоть стоящая была, с красивыми сиськами?.. Или так себе?

— Не успел нащупать. — отмахнулся Принц, и почему-то испытал легкую досаду — не из-за сисек, а из-за лица «русалки». Он ведь так толком и не увидел, кого спас…

Друзья зависли у него почти до самого утра, и они вместе прикончили весь запас пива и колбасы. Змей только в половине пятого спохватился, что ему через три часа открывать мастерскую, а Наци и вовсе намылился улечься спать на кухонном диване — но Принц проявил бездушие и бессердечность, и выставил рыжего хитреца за порог вместе со Змеем.

О встрече с Центурионом он не сказал ни слова — во-первых, потому, что сам еще не знал, как относиться к этому факту, а во-вторых, потому, что для их компании — и для большинства соседей по кварталу — фамилия Гвиччарди звучала не лучше, чем «бубонная чума».

Причиной тому была не столько извечная вражда романиста и лациале (1), сколько грандиозная стройка, несколько лет назад затеянная в Гарбателле некоей корпорацией, возглавляемой, как выяснилось впоследствии, родным отцом Центуриона. В ходе застройки понадобилось освободить довольно большой участок земли в юго-западной части квартала, как раз там, где находилось несколько старых и ветхих домов, склады, маленькие лавочки, торгующие хозяйственной мелочевкой, и автомастерская Сантини с примыкающим к ней паркингом…

Поначалу представители застройщика пытались решить дело миром, предлагали выкупить собственность и компенсировать затраты на переезд, правда, деньги «за развалюхи» предлагали не так чтобы большие, и охотников переезжать в другой район не нашлось. Застройщик попытался действовать угрозами и шантажом, жители ответили массовым протестом, завалили жалобами муниципалитет и мэрию; после первой драки и сломанного забора стройплощадки к делу подключились журналисты…

Борьба шла с переменным успехом несколько месяцев, и стала особенно острой, когда стало известно, что на месте старых домов и мастерской возведут деловой центр региона Лацио, с тем же названием. «Лацио» посреди Гарбателлы, неслыханная насмешка! Для насквозь романистского квартала это было все равно что кость в горле и нож в спину в одно и то же время.

Само собой, не обошлось без странных аварий и не менее странных пожаров: сначала сгорел дотла магазинчик Скарпа, а под самое Рождество девяносто третьего заполыхала мастерская Сантини… потушить ее удалось не скоро, и сгорело несколько машин, что мгновенно поставило владельца на грань банкротства: страховка не покрыла убытков.

И Скарпа, и Сантини были в числе лидеров общественного протеста, так что даже самые недалекие люди смекнули, кого тут наказывают, а кого — предупреждают. Ряды протестующих начали редеть, пошли разговоры, что бизнес-центр с офисами и ресторанами, да еще с кино, это совсем неплохо, и надо соглашаться на компенсацию, пока не поздно…

Ядро держалось, но после того, как в Гарбателлу на встречу с недовольными пожаловал новый мэр, и кое с кем побеседовал за закрытыми дверями (по слухам, в той беседе участвовал и сам синьор Филиппо Гвиччарди, председатель совета управляющих корпорацией), протест окончательно захлебнулся. Стройка пошла полным ходом, и Принц, вышедший из тюрьмы в конце февраля девяносто четвертого, обнаружил, что в квартале снесли добрый десяток домов, и с глубочайшим удивлением уткнулся в подъемные краны и бетонный каркас нового здания, растущего на месте его бывшей работы…

Время шло, жизнь текла своим чередом. Возмущение словом «Лацио», подсвеченным иллюминацией и торчащим посреди Гарбателлы, как флаг в заднице, постепенно улеглось, к стройке все привыкли. Вот только фамилия «Гвиччарди» так и осталась ненавидимой столь же сильно, как фамилии Кракси и Манфредонии. (2)

Для Принца эта история была не лучше битого стекла, насыпанного в открытую рану. Мало того, что давняя вражда с Центурионом стоила ему пули, полученной в плечо, и полутора лет в тюрьме, так еще, получалось, центурионов папаша походя поимел весь родной квартал, а самого Луку лишил стабильной работы в мастерской Сантини.

«Да если бы я знал, что эта дура — жена Бруно Гвиччарди, в жизни не стал из-за нее ноги мочить! Пусть он сам за ней в реку прыгал, пижон, вот было бы зрелище…» — яростно твердил Лука себе, без сна ворочаясь в постели, а возбужденный мозг, как перегретый кинопроектор, все крутил и крутил одни и те же кадры: мост, девушка в черном плаще, стремительно падающая вниз, зеленая мутная вода, темный силуэт лодки… бледное как полотно лицо Центуриона, с трясущимися губами, и тихий взволнованный голос:

«Ты спас мою жену. Спасибо».

Лука глухо застонал и засунул голову под подушку.

«Еще и адресом моим интересовался, пиздюк… на пиво, что ли, решил завернуть?.. Ну пусть только явится со своими „благодарностями“. Я ему вмиг растолкую, куда он может их засунуть, все сразу!»

На этой успокоительной мысли он немного примирился сам с собой, устроился поудобнее и наконец-то задремал. Снов ему не приснилось, что было скорее плюсом, чем минусом: по ночам слишком уж часто и ярко показывали то, что видеть совсем не хотелось, а хотелось забыть раз и навсегда.

****

Утро наступило непозволительно быстро и вместе с назойливым пиканьем будильника принесло новые сюрпризы: ломоту во всем теле и головную боль. Кое-как разлепив тяжелые веки, Принц понадеялся, что у него обыкновенное похмелье, и чашка крепкого кофе быстро приведет его в форму. Он встал, сходил отлить, слегка умылся и принялся делать зарядку — разминка всех мышц и нагрузочные упражнения с гантелями и штангой были для него сродни утренней молитве, и оставались неизменным правилом даже в тюрьме.

Поначалу дело пошло на лад, ломота сменилась приятным покалыванием, тяжелый обруч перестал давить на лоб и затылок… но примерно на десятом отжимании на кулаках (3) Лука почувствовал себя до того хреново, что его затошнило, а перед глазами заплясали разноцветные звездочки.

«Вот же херня! Температура поднялась. Нет уж, мне таких радостей не надо!»

Болеть всерьез в планы Принца никоим образом не входило, именно поэтому он не стал качаться через силу и прервал тренировку. По его наблюдениям, небольшая уступка собственному телу работала лучше любых лекарств, и пара дополнительных часов сна, а после — душ и горячий завтрак, избавят от необходимости бежать в аптеку и позориться перед мужиками, покупая аспирин.

На всякий случай Лука пошарил в шкафчике в ванной, и, между пачкой презервативов и банкой с протеиновым коктейлем, обнаружил пару пакетиков с каким-то порошком от головной боли — наверное, из запасов Моники. Боевая подруга при каждом визите в квартиру Принца старалась метить территорию, тут и там оставляя полезные вещи с долгим сроком хранения… что ж, надо признать, это было толково придумано.

Тем временем лихорадка усилилась, значит, порошочек пригодится.

Лука высыпал его в рот — немыслимая гадость, горькая, как хина — запил водой из-под крана, вернулся в кровать и, надеясь, что его перестанет трясти, поплотнее закутался в одеяло.

«Ничего, не помру… Мне завтра по-любому нужно на ногах быть… В Терни же еду…»

Воспоминание о Терни вызвало на губах Принца улыбку, ему сразу стало теплее и уютнее, как будто сверху на него набросили легкое пуховое покрывало, или обняли ласковые женские руки.

Но не прошло и получаса, как резкий звонок в дверь выдернул его из забытья. Принц лениво подумал, что гостей не ждет, работу ему навряд ли принесли на дом, а отмечаться на бирже только на следующей неделе, так что и с пособием он пока ничего не нарушил.

Конечно, это могла быть и Моника с горячей лазаньей, явившаяся, чтобы из первых уст услышать историю про героический прыжок в Тибр, если Наци с утра забежал в «Пеструю кошку» и все растрепал их общей подруге… но Луке пока что не хотелось ни есть, ни рассказывать истории.

«Кто бы там ни был — может проваливать к черту».

Звонок повторился — еще более резко и настойчиво; так мог бы звонить полицейский или кредитор. Несмотря на многочисленные искушения и соблазны трудных времен (впрочем, в Италии других и не бывает…), в течение года с лишним после тюрьмы Принц все еще сохранял чистоту перед законом, а сумма его долгов не приблизилась к критической отметке.

Оставалась последняя версия. Центурион.

Бог знает, как эта лациальская ищейка умудрилась так быстро разнюхать волчье логово, но, подходя к двери в наспех натянутых джинсах, Принц был уверен, что у порога толчется ни кто иной, как закадычный враг из семейки Гвиччарди.

Он не ошибся. К нему и в самом деле пожаловал Бруно: стоял под дверью и терпеливо ждал, когда хозяин соизволит открыть… На сей раз на нем не было дорогого плаща с шарфом и офисного костюма, но все равно он выглядел как форменный пижон из глянцевого журнала — куртка, пуловер, рубаха и штаны, все было с иголочки, «подобрано в тон», как сказала бы Чинция…

— Привет… Лука. — нежданный посетитель изобразил улыбку. — Я могу войти?

Принц смерил его с ног до головы хмурым взглядом и поинтересовался без всякого дружелюбия:

— Чего тебе, Центурион? Я тебя в гости не звал.

— Ты что, болен? — Бруно в свою очередь быстро оглядел Луку и пришел к неким выводам насчет его физического состояния.

— Не твое дело.

Центурион усмехнулся уголком рта и покачал головой:

— Вижу, ты не особенно изменился… все такой же грубиян.

— Да, все такой же. — Принц не повелся на подначку, и голос его стал еще более неприветливым:

— Говори, что надо, и проваливай… а лучше сразу проваливай, пока цел. Не о чем нам говорить.

— Нет, есть, — Бруно придержал дверь рукой, и теперь Лука не мог захлопнуть ее, не прищемив ему пальцы.

— Может, я все-таки войду для начала? Обещаю, что не задержу тебя надолго, но дело важное.

Судя по настрою Центуриона — очень уж кроткому и миролюбивому — и по настойчивости, с какой он стремился попасть к Принцу домой, у него и впрямь стряслось что-то из ряда вон выходящее. Луке даже стало любопытно, связано ли это «что-то» с их старой враждой, или с любительницей прыжков в воду, на которой Центуриона угораздило жениться…

— Ладно, так уж и быть. Проходи, потолкуем. — он посторонился и пропустил гостя в прихожую.

Бруно снял куртку и аккуратно повесил на вешалку, и, к немалому удивлению Принца, протянул ему объемистый бумажный пакет, принесенный с собой:

— Это тебе.

— Черт тебя возьми, Центурион, что за херню ты затеял? — Лука мельком заглянул в пакет, и щеки его покраснели от досады. — Я же сказал — не надо мне никаких благодарностей и подарков… тем более, от тебя! Если ты из-за жены… типа, я ее вроде как спас, и ты мне теперь обязан — так пустое все это! Зря ноги топтал!

— Странный у тебя настрой, Корсо.

— Уж какой есть…

— Слушай, можно мне пройти в квартиру чуть дальше порога? У меня к тебе серьезный разговор примерно на полчаса, и я предпочел бы вести его сидя.

— Давай за мной. — Принц, не прикоснувшись к пакету, где была какая-то дорогая выпивка и еда, пошел в сторону кухни. Бруно двинулся за ним, с интересом осматриваясь в холостяцкой берлоге романисты.

Квартирка, конечно, была так себе, маленькая и тесная, но не сказать, чтобы запущенная… пожалуй, даже уютная на свой манер. Постоянной женской руки не ощущалось, хотя было заметно, что уборку здесь делают регулярно, и хозяин, едва сводящий концы с концами, все же старается держать фасон, не опускаться.

На кухне, одновременно исполнявшей роль гостиной, стоял большой круглый ореховый стол, но им, судя по всему, пользовались редко. Зато столик поменьше, придвинутый к стене и застеленный веселенькой клеенкой с желтыми и красными цветами, хранил на себе следы недавнего дружеского ужина: тарелку с сырными корками, несколько стаканов, банку с оливками, прикрытую сверху надломленной чиабаттой… Пепельница, стоявшая тут же, была вычищена от окурков, а пустые пивные банки аккуратно сложены в пакет и отодвинуты поближе к раковине. Слегка приоткрытая дверь на балкон создавала приличный сквозняк, но зато в кухне не пахло ни табаком, ни едой.

Корсо был не настолько хорошо воспитан, чтобы сходу предложить гостю место поудобнее и чашку горячего кофе, да еще и выглядел нездоровым, так что Бруно предпочел отринуть лишние церемонии, сел на первый попавшийся стул и сразу перешел к делу:

— Я хочу предложить тебе стабильную работу. Зарплата — пять миллионов (4) чистыми, плюс надбавка за переработку и премия раз в квартал. Четыре выходных в месяц и полная неделя на Рождество. Контракт заключаем на год, с возможностью автоматического продления, если все будет хорошо.

Если бы Центурион пал перед ним на колени и объяснился в любви, Принц удивился бы меньше. Сперва он подумал, что Бруно над ним издевается, в своей привычной манере — говорит одно, думает другое, заманивает в капкан… но тот сидел серьезный, как священник на похоронах, а глаза были и вовсе грустными. Затем пришла мысль, что он сам бредит, потому что температура полезла за сорок, и наконец, Лука решил, что попросту не понял собеседника, и переспросил:

— Ты мне предлагаешь работу? Ты — мне?

— Да, — Бруно кивнул так спокойно и беспечно, словно между ними никогда и не было никакой вражды, словно они не вышибали друг другу зубы, не ломали ребра, не выкручивали руки в болевом захвате… словно Принц не пытался угнать его чертов «ламборгини» с частной парковки и не попал за это на два года в тюрьму! Словно папаша этого пижона, из вредности или принципа, не приперся в Гарбателлу со своими деньжищами, и не посносил тут все к херам собачьим из-за долбанной стройки! Правда, когда Принца судили во второй раз, после миланского побоища, Центурион с какой-то радости приперся и выступил свидетелем защиты, и, черт его знает, может, показания этого богатенького хлыща повлияли на решение судьи. Луке дали всего восемнадцать месяцев, хотя прокурор требовал для него — рецидивиста и зачинщика — целых пять лет…

Бруно тем временем продолжал свои уговоры:

— Не знаю, Принц, чем ты сейчас занимаешься… но я тебе советую серьезно подумать над моим предложением. Едва ли тебе хоть кто-то в Риме предложит такие хорошие условия.

— Да уж точно, не предложит! — усмехнулся Лука и полез на полку за кофеваркой. — Это ты самую суть ухватил, Центурион: куда мне с моей анкетой! Если только в дворники, и то не берут… Ну, а ты-то с чего вдруг такой добрый и щедрый? Думаешь, в тюрьме меня перевоспитали, со второго раза, или… погоди…

Тут его осенило, и он застыл с кофеваркой в руках, глядя на Центуриона так, словно впервые увидел:

— Ты мне что… предлагаешь крадуном поработать? Или перегонщиком? (5)

— Что?.. Кем?.. Мадонна, ты действительно неисправим! Корсо, ты в своем уме? — тонкие брови Центуриона почти исчезли под светлой челкой. — Научись внимательно слушать, что тебе говорят… стал бы я предлагать угонщику годовой контракт и зарплату!

— Ладно-ладно, не очень-то наглей, — отмахнулся Лука и взялся за варку кофе — благо, у него еще осталось немного хорошего сорта, от щедрот подаренного Моникой на День святого Валентина. — Наобещал с три короба, а толком ничего не сказал… Что за работа?

Визит Бруно подействовал на него странно — сперва разозлил, аж кулаки зачесались спустить лациале с лестницы, как в добрые старые времена, а потом взбодрил не хуже кампари, даже головная боль прошла сама по себе. И если верно говорят, что старый друг лучше новых двух, то и встреча нос к носу с закадычным врагом может обрадовать. Все-таки, Центурион знал Принца еще с юности, с золотых времен Южной трибуны, когда свинцовый груз совершенных ошибок не давил на плечи, бедность не хватала за горло, а наибольшей бедой была утрата «розы» или баннера (6) в футбольной стычке…

Бруно потер переносицу — то самое место, куда однажды прилетел кулак Луки — и посмотрел в окно. Неожиданно его посетило мучительное сомнение, правильно ли он поступает, явившись к сомнительному типу с криминальным прошлым, рьяному романисте-ультра, который, пусть даже и показал себя героем, вытащив Малену из реки, судя по всему, не изменился ни на йоту. Остался все тем же безбашенным отморозком, настоящим волком, варваром…

«Нет. Он изменился, иначе я сейчас не сидел бы тут на стульчике, за столом с клееночкой — экая прелесть, эти цветочки…. и не ждал, пока сварится кофе… тот, прежний Принц, меня и на порог не пустил, наорал бы и вытолкал взашей, и мне бы еще повезло, если бы на подмогу не примчались его дружки. Корсо наконец-то повзрослел… а может, мне просто хочется в это верить, потому что у меня все равно нет особого выбора».

— Эй, Центурион, не спи… — Принц поставил перед ним дымящуюся чашку, с на удивление вкусно пахнущим кофе — кто бы мог подумать, что этот мужлан вообще умеет его правильно варить — и уселся напротив, со своей порцией. — Ладно я, полночи бухал с мужиками, но ты-то чего такой смурной — продуло вчера на мосту, или горлышко застудил у воды?

Лука хотел поддеть, это было ясно, но на Бруно подобные шпильки перестали действовать еще в школе. Он усмехнулся и покачал головой:

— Нет. Горло у меня в порядке, спасибо, что спросил… Я полночи провел в больнице с женой, да и утро выдалось беспокойным.

— Мммм… ну да, — в серых глазах Принца мелькнуло неподдельное сочувствие.- Понимаю. И… и как она? В смысле, твоя жена.

— Уже намного лучше. Просила… просила тебя поблагодарить за спасение.

— Ничего не сломала? Ударилась-то она прилично, там высота больше двадцати метров… она вообще могла убиться нахрен… хотя вроде этого и добивалась… а теперь, ишь, благодарит, что спас. Тьфу, черт! Вот и пойми их, этих баб.

Он скривился и глотнул кофе. Бруно, в целом разделявший мнение Луки о женщинах, последовал его примеру. Мягкая горечь с кислинкой прокатилась по небу, аромат арабики защекотал ноздри, и кофейная магия сработала: скованный смущением язык развязался.

— Удачно, что ты первым заговорил о моей жене. Работа, которую я тебе предлагаю, связана с ней.

Лука в очередной раз оторопел и подозрительно поинтересовался:

— В смысле — с ней?

— В смысле, что я готов тебе платить за время, которое ты будешь ежедневно проводить с Маленой, и за выполнение всех дополнительных поручений, которые она сочтет нужным тебе дать.

«Час от часу не легче…»

— Это что ж я такое делать должен?.. — в голове у Принца замелькали самые разные версии, и добрая половина их была такого свойства, что непонятно, кто кому должен рожу бить…

Центурион, к счастью, не стал больше темнить, и сказал как есть:

— В основном водить машину. Чаще всего «мерседес», иногда «ягуар», совсем редко — внедорожник. Мне нужен опытный шофер, которому я могу поручить возить мою жену. По большей части в пределах Рима, иногда в аэропорт, время от времени — на озеро Браччано, у нас там вилла… ну и… мне нужно, чтобы ты присматривал за Маленой и был готов решать вопросы.

— Решать вопросы?

— Да. Если они возникнут.

Лука слегка наклонился вперед:

— Я тебя правильно понял — насчет решения вопросов? Тебе не водила, а решала нужен? (7)

— Ты понял правильно. — спокойно подтвердил Бруно и продолжил пить кофе.

— Твоей жене кто-то угрожает?

— Я думаю, что ее хотят убить.

— Интересно девки пляшут… — Лука отодвинул чашку и потянулся за сигаретами. — Так ты чего ко мне с этим приперся, Центурион? Почему профессионального телохранителя не наймешь? Агентств-то охранных пруд пруди, да и у папаши твоего наверняка собственные бойцы имеются. Маринетти тот же со своими костоломами… не подстрелили его еще?

Бруно посмотрел ему прямо в глаза и после короткой паузы ответил:

— Я никому не могу доверять. Особенно отцу.

— Хмммм… вон оно что… а мне, значит, доверяешь, хотя мы с тобой ни разу не друзья, а я сидел два раза за пять лет?

— Тебе — да. В том числе и по названным тобой причинам, Принц. Мы не друзья, и ты… многое знаешь о преступном мире. А еще у тебя бычьи нервы, стальной бицепс и отличный удар с обеих рук, и ты храбрец, каких мало… вчера ты это еще раз доказал.

Принц все больше и больше склонялся к мысли, что у Центуриона вся семейка головой скорбная, и не так уж важно, всегда ли они были психованными, или недавно долбанулись в полном составе. Если только это снова не было ловушкой для волка. Очень уж хитровывернутой для простого смертного, но Центурион других и не ставил. Принц хорошо это запомнил, со времен памятной стычки в «Золотом драконе».


****

24 октября 1990 года, Рим, ресторан «Золотой дракон»

Они напали на него внезапно, втроем. Подкараулили на выходе из сортира, навалились всем скопом — и вот он плашмя лежит на полу, скрученный в бараний рог, и кровь из разбитой губы заливает кафельный пол. Один из «легионеров» уселся ему на ноги, а второй — на спину, удерживая руки «варвара» в болевом захвате. Кто бы ни были два этих костолома, в своем деле они были мастера…

Центурион, торжествуя, подошел ближе и принялся рассматривать Принца, как охотник изучает обездвиженного хищника, затем вдруг наклонился над ним и потянулся к шее:

— Знай свое место, романистское отребье… Таким, как ты, место в помойке или в выгребной яме.

— Сука! Гребаный трус! — Принц дернулся, но верзила, сидящий на спине, нажал ему на левый локоть, и он едва не отключился от дикой боли.

— Тубо, пёс! Лежи смирно! — Центурион схватил Принца за волосы, заставил поднять голову и резким движением сорвал с шеи талисман: позолоченную цепочку с романистским кулоном, в виде головы волка… Взвесил на руке, сделал презрительную гримасу:

— Безвкусная дешевка! Как и все, что связано с вашей так называемой «командой», Корсо… Хочешь знать, куда «Рому» сольют на чемпионате? Показать?

— Стой! Долбанный ублюдок! Не смей!.. — видя, что Центурион направился к ближайшей кабинке, Принц готов был разрыдаться от отчаяния, но не мог помешать происходящему.

Бруно открыл дверь кабинки, плавно, как в замедленной съемке, вытянул руку — и бросил цепочку с кулоном в унитаз… Раздался всплеск, а затем, когда Центурион нажал на педаль слива — громкий шум воды.

— Видишь, как просто, Корсо… плюх, и все. Ну-ну, не кисни, как баба…

Бруно еще раз осмотрел врага, распростертого у его ног, хотел сплюнуть, но удержался от этого плебейского жеста. В его власти было добить поверженного тиффози одним лишь словом:

— Да, вот что я скажу напоследок: твоя песенка спета. Очень скоро футбольные клубы примут новые правила насчет болельщиков и трибунного движа, и таких, как ты и отморозки из твоей бригады, перестанут пускать на стадион. Утонете в дерьме, как твоя металлическая дрянь. И никто о вас жалеть не станет.

Он тщательно вымыл и вытер руки и коротко приказал телохранителям:

— Позаботьтесь, чтобы он не сразу отсюда вышел. Не калечить! Просто пусть полежит спокойно, подумает над уроком.

Как только Центурион скрылся за дверью, костоломы отпустили Принца, но оставались начеку, чтобы при необходимости пресечь попытку немедленного побега. Это была напрасная предосторожность. Дышать Луке стало легче, но он напрасно старался встать. Мышцы плохо слушались, как будто превратились из стального каркаса в кисель, а левая рука болела так, точно ее насквозь пронзили железным прутом.

— Эй, парень, ты как там, живой? — довольно миролюбиво поинтересовался один из телохранителей. — Ребра-то целы?

Принц вскинулся и зарычал, как раненый волк:

— Отвали, мудак!

— Все, порядок, оклемается, — усмехнулся второй и с издевкой подмигнул Луке: — Мы пойдем, пожалуй… ну, а ты полежи тут минутки три. Тебе ведь не нужны еще неприятности, так? Так. Вот и договорились.


****

Воспоминание о пережитом унижении снова взметнуло в груди холодную волну гнева. Лука бессознательно дотронулся до цепочки на шее, с кулоном в виде головы волка — точно такой же, как та, пропавшая… — и медленно, четко проговорил:

— Знаешь что, Центурион… Иди-ка ты отсюда подобру-поздорову. Поищи слуг в другом месте, и с женой своей сам разбирайся. Я на тебя работать не стану.

Бруно выслушал отказ с непроницаемым лицом — похоже, он ждал подобной реакции — и встал.

— Спасибо за кофе, Принц. Да… на случай, если передумаешь насчет работы… — он вытащил из кармана пиджака визитную карточку и положил на стол: — Позвони мне. В любое время.


Примечания:

1 романиста — болельщик римского футбольного клуба «Рома», лациале — болельщик клуба одноименного региону Лацио, который в себя включает не только сам Рим, но и окрестности, до Неаполя. Эти клубы — вечные соперники, их фанаты враждуют друг с другом.

2 Беттино Кракси — премьер-министр Италии, ушедший в позорную отставку и обвиненный в коррупции в 1994 году. Заочно приговорен к 27 годам тюрьмы. Манфредония — бывший игрок «Ювентуса», перешедший в «Рому», ненавидимый болельщиками настолько, что стал причиной раскола некогда единой Южной трибуны на множество враждующих группировок.

3 Отжимания на кулаках нередко применяются в единоборствах для постановки ударов. Это непростое упражнение прекрасно помогает укрепить кисти, закаляет ударную поверхность кулаков. Поскольку Лука занимается тяжелым физическим трудом и время от времени дерется, для него это необходимая тренировка.

4 примерно 3000 $ — очень неплохая по тогдашним кризисным временам зарплата

5 Крадун — автоугонщик на криминальном жаргоне, перегонщик — тот, кто перегоняет краденые машины в другое место хранения или заказчику.

6 «Роза» — на фанатском сленге, шарф в цветах команды, баннер — плакат, который разворачивается болельщиками на трибуне, с лозунгом, поддерживающим команду, или оскорбительным для противников.

7 «Решала» — эвфемизм, означающий выполнение функций «крыши». Помощник, телохранитель или посредник, решающий всевозможные трудные проблемы, нередко криминального толка. Обычно это умный человек, с острым умом и естественно хладнокровный. Ведь порой ему приходится решать вопросы, попадающие под уголовную ответственность.

ГЛАВА 3. Поездка в Терни

Разбойники требуют кошелёк или жизнь, женщины — и то и другое.

Сэмюэл Батлер

Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен!

Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен,

Что видишь, всё твое; везде в своем дому,

Не просишь ни о чем, не должен никому.

М.В.Ломоносов

Джанлука орал. Он ни в какую не хотел есть банановую кашу и так извивался и выгибался на детском стульчике, что попасть ложкой в его открытый рот не сумел бы даже жонглер-виртуоз.

— Может быть, у него температура?.. — встревоженно спросил Бето, с безопасного расстояния наблюдая за Чинцией, что не оставляла попыток накормить сына. — Он вчера что-то подкашливал…

— Нет у него никакой температуры, и он не кашляет, — вздохнула Чинция и уклонилась в сторону от цепкой ручки, что метилась схватить ее за волосы. — Обычная история с кашей. Ты бы знал, если бы чаще бывал дома.

Бето сделал вид, что не заметил шпильки, и уткнулся в свою чашку. Непредсказуемый график на новой работе, почти не оставлявший возможности планировать свободное время, вот уже полгода был основным камнем преткновения в спокойном течении семейной жизни… если не считать, конечно, визитов Принца.

Лука наведывался к ним раз в две-три недели, в любом случае не реже раза в месяц, и чем дольше был перерыв — тем дольше он зависал в Терни, и не спешил вернуться в Рим, где беспутного волка-одиночку не ждали ни семья, ни работа.

Бето ничего не мог с этим поделать и предпочел смириться. В конце концов он всегда смирялся, уступал желаниям жены, когда она в самом деле чего-то хотела — а Чинция хотела видеть Принца, и точка. У нее был железобетонный аргумент, очень обидный для Бето, но непрошибаемый, как защита ворот Вальтером Дзенгой (1) на суперкубке. Ему же только и оставалось, что засунуть поглубже свою гордость, сцепить зубы, и как ни в чем не бывало пожимать Принцу руку, садиться с ним за стол, обсуждать политику и спорт, пить пиво и наблюдать, как Лука возится с Джанни… как щекочет его, строит ему смешные рожицы, изображает волка, тискает, валяет по дивану, а довольный малыш весело хихикает и просит: «Есё, есё покази вока! Есё!» — пока, вконец утомившись, не засыпает на коленях у «дяди Луки», привалившись к нему кудрявой головёнкой, и Чинция, притворно хмурясь, не уносит сына в кровать.

Обижаться тут вроде было не на что, но Бето обижался. У него неплохо получалось справляться с ролью отца: он никогда не отказывал Чинции в помощи, даже если валился с ног от усталости после рабочей смены, научился варить кашу и менять подгузники, и заваривать травы для детской ванны, и поиграть с сынишкой находил время. Но стоило Принцу возникнуть на пороге, все это мгновенно забывалось, теряло смысл, и Бето отходил на второй план.

Временами ему казалось, что и новая просторная квартира, почти в самом центре города, куда они переехали из многоэтажки на окраине, и все, что в ней есть хорошего и ценного, начиная с жены и сына, на самом деле принадлежит бывшему лучшему другу, а он просто работает дублером. Замещает Луку, хлебает вместо него бытовую рутину, пока тот бездельничает, шляется по девкам или занимается сомнительными делами, каждое из которых тянет на новый тюремный срок… потому что он «хороший, добрый Бето».

Да, он — тот, кто ведет себя хорошо, и поступает правильно, но зато Принцу всегда, с самого начала, и прежде, и теперь, доставалось все лучшее, все сливки, все призы, и самая сильная любовь…

Любовь… что бы там ни говорила Чинция, как бы ни обнимала, ни улещивала медовыми речами и поцелуями, Бето знал, что, хотя она и вышла за него замуж, из них двоих она всегда больше любила Принца. Доказательство — самое бесспорное и честное доказательство — сидело сейчас на детском стульчике и орало, размазывая по щекам банановую кашу.

— Ну так что, как ты решила — мы сегодня на водопад поедем или на озеро? — хрипло, как будто сам сильно простудился, спросил Бето. — Если на водопад, так надо термос с собой брать, и малыша одеть потеплее…

Чинция оглянулась через плечо, и он предсказуемо прочел на красивом лице жены фирменное выражение «я вышла за идиота».

— На озеро, конечно. Я же не полезу наверх с коляской, а Джанни уже слишком тяжелый, чтобы Лука его на плечах тащил всю дорогу.

— Почему Лука-то?.. Я и сам могу своего ребенка нести.

— Потому что у Луки шея крепче и плечи шире раза в полтора… без обид, милый, но это так.

— Ну что ты, какие тут обиды… куда уж мне, дураку, до нашего прекрасного Принца… — хмыкнул Бето и встал: продолжать пикировку с Чинцией не было никакого желания, достаточно того, что он своим ответом сумел задеть ее за живое. — Пойду рюкзак собирать…

Жена ничего не сказала — в такие моменты она подчеркнуто глохла — взяла салфетку и принялась вытирать малышу испачканную физиономию.

— Па-па… — Джанни потянулся к Бето, когда тот протискивался между его стульчиком и буфетом, и ухватил за штанину. — Па-па! Пасилю!

Устоять перед проявлением невинной детской любви было невозможно; Бето сразу же растаял, и даже Чинция улыбнулась, когда он звонко чмокнул сына сперва в макушку, а затем в нос:

— Оп-ля! Ну, вот!.. Пусти, сынок, папе нужно складывать вещи…

— Только не забудь положить волка, иначе он не уснет, и будет как в прошлый раз! — строго напомнила Чинция, и Бето кивнул:

— Положу, положу… не такой уж я бестолковый.

Тут через открытое окно донеслось знакомое урчание мощного мотора, и Красный (2), выглянув на улицу, убедился, что к дому подрулил на своей «Ямахе» никто иной, как Принц…

Он свистнул и, когда Лука поднял голову и увидел его в окне — точно парадный портрет в раме — улыбнулся и приветственно помахал рукой: поднимайся, мол. Принц тоже улыбнулся и помахал, дескать, да, дружище, иду, только моцик припаркую. В этой обоюдной пантомиме не было лицемерия, скорее, она представляла собой нечто вроде пакта о ненападении; Красный, пожалуй, согласился бы и на подоконнике сплясать, лишь бы только подольше не оборачиваться и не видеть, как просветлело лицо Чинции, как она спешно снимает фартук, поправляет перед зеркалом свои роскошные локоны и наносит на губы вишневую помаду…


****

С погодой им повезло: день выдался теплый и почти безветренный, и озеро Пьедилуко лежало перед ними во всей красе, гладкое, как зеркало, без ряби и волн. Вода казалась голубой, того же цвета, что и безоблачное небо, и в этой жидкой лазури плескались отражения изумрудных пирамидальных холмов… Там и здесь скользили узкие силуэты гребных лодок, похожие на серебристых сардин гигантского размера, и широкие остроугольные «домики» паромных катеров, а между ними шныряли маленькие частные судёнышки и катамараны. Городки и деревушки, разбросанные по всей береговой линии, у подножия и на вершинах холмов, покрытых лесом, смотрелись как декорации к фильмам про старину.

Как обычно по воскресеньям, желающих отдохнуть на озере или прогуляться по лесным тропам, пообедать у воды и устроить пикник на траве, покататься на лодке или взобраться повыше в горы, чтобы увидеть Мраморный водопад и, если все совпадет — знаменитую радугу над кружевной пеной, было полным-полно.

— Опять весь Терни сюда прикатил… — ворчал Бето, пока искал, куда приткнуть свою новенькую «альфа-ромео» поблизости от пансиона, где предусмотрительная Чинция заранее заказала две комнаты. — Чего им дома не сидится?..

— Футбола же сегодня нет, — философски заметил Лука. — Почему бы и не вывезти семейство воздухом подышать… Ты же вот собрался, даже на понедельник отгул взял.

— Да, взял… у меня ведь, в отличие от некоторых, есть работа, и с нее приходится отпрашиваться, чтобы отдохнуть с женой и ребенком! — тон Красного был вызывающим, слова метили в болевую точку; Принц вызов принял и усмехнулся:

— Ну и молодец. Ты у нас всегда был славным парнем, хорошим и правильным, не то что я, бездельник и бандит.

— Бадит, бадит! — радостно подтвердил Джанни из детского креслица. — Дяя Ука бадит!

— Нет, парень, не так: надо говорить — бандит.

— Бадит!

— Бан-дит.

— Бандит!..

— О! Молодец!

— Лука, хватит! Чему ты его учишь?.. — укоризненно произнесла мать.

— Учу говорить правильно, а что?

Лука обернулся назад и, обменявшись коротким взглядом с Чинцией, поймал своей широкой ладонью круглую и пухлую детскую ладошку, отбив «пять»: этому трюку он обучил крестника едва ли не раньше, чем тот сделал свои первые шаги.

— Оставь ребенка в покое, сейчас машину поставлю — поиграете… — досадливо сказал Бето и чуть-чуть прибавил газу.

— Хорошо, мамочка.

Принц поправил ремень и слегка поёрзал в пассажирском кресле — оно было чертовски удобным, спору нет, спина совсем не затекала, но сидеть без движения, изображая «креветку справа», пока Бето с важным видом рулил, порядком надоело.

Корсо рассчитывал, как обычно, с ветерком мчаться на своей «Ямахе», и ни от кого не зависеть, все равно в конце пути они встретились бы в Пьедилуко, но ему пришлось уступить сдвоенным уговорам супругов, оставить мотоцикл на стоянке в Терни и сесть в машину. Бето, еще не освоившийся как следует с новой тачкой, купленной к тому же в кредит, хотел иметь возможность поменяться c ним местами, а Чинция — спокойно сидеть сзади, слушать музыку и заниматься ребенком. Так что Луке пришлось до конца сыграть роль доброго крестного и принять свою долю ответственности за семейное благополучие.

До самого Пьедилуко они тащились в правом ряду, на минимальной скорости, Красный притормаживал на каждом повороте, в результате дорога вместо двадцати минут заняла почти час. Джанни начал кукситься и ныть, несмотря на старания Чинции отвлечь его игрушкой и пакетиком сока, и Принц позавидовал свободе, с какой малыш выражал свое недовольство происходящим… Ему приходилось быть куда более сдержанным, во всем. Таков уж был уговор, а Лука не любил нарушать обещания.


****

После небольшого отдыха в шезлонгах на пляже, игры в мяч, катания на катамаране и вкусного обеда на открытой веранде пансиона настало время сиесты. Чинция быстро уложила Джанни на дневной сон, отправила Бето присматривать за ним — а на самом деле, тоже спать, поскольку на природе ее супруг всегда пьянел от кислорода и готов был часами обнимать подушку — переоделась в джинсы и легкий свитер, сменила туфли на кеды, и вышла на улицу, к поджидавшему ее Луке.

Совместная пешая прогулка, по городским улочкам и площадям, или, как сегодня, по живописным окрестностям озера, вот уже год как была неизменной частью воскресных встреч. Бето совсем не был в восторге от этой «семейной традиции», но Принц и Чинция мало интересовались его мнением на сей счет. Провести час-другой наедине, без лишней пары ушей и глаз, было не столько наглостью или блажью зарвавшихся любовников, сколько жизненной необходимостью матери и… тайного отца малыша Джанни.

Полусвидания бывшего с бывшей куда больше напоминали родительские собрания в школе, чем интимные встречи. По крайней мере, именно так это выглядело для Луки.

Для начала Чинция, в другое время отменно державшая дистанцию, немного оттаивала: целовала его в щеку, по-хозяйски брала под руку и уводила подальше от мужа и сына, чтобы без помех разобраться с проблемами, которые не могли быть решены без участия Принца. И заодно пожаловаться на обыденность и гнетущую скуку благополучной, но заурядной жизни. Намекнуть, что все еще тоскует по нему ночами… Но стоило ему принять ее слова близко к сердцу, рвануться навстречу, раскрыть объятия, как она осаживала его, и весьма строго:

— Ты не забывай, что я замужем! И наши встречи, и твои визиты — только ради Джанни!

— Да, Чинция, конечно, ты права, — безвольно соглашался он, и ненавидел себя за слабость, но ему нечего было противопоставить материнской правоте.

Она и так совершила подвиг, когда решила сохранить беременность, и пошла на многое, чтобы убедить Бето посетить Принца в тюрьме, попросить прощения за все прошлые обиды и рассказать про ребенка, а когда он вышел на свободу — не препятствовать встрече с сыном…

Потом Чинция непременно говорила, как хорошо, что между ними все просто и ясно, так по-дружески, и нет никаких недомолвок и скрытых замыслов… И, конечно, им обоим нечего стыдиться, ну, а Бето — не о чем волноваться, ведь так, Принц? Принц!

Каждый раз он словно просыпался от ее вопроса, и улыбался, и кивал головой — ну да, конечно, не о чем… — и, успокоенная, она в качестве награды нежно гладила его по руке, прижималась бедром к бедру или опускала голову на плечо. Подруга не старалась нарочно возбуждать его, ну разве что слегка поддразнивала, провоцировала проявить мужской интерес, и подтвердить тем самым, что она ему по-прежнему желаннее всех, и что под пеплом давным-давно законченного романа тлеют угли незабытой любви.

Пару раз за прошедший год они все-таки целовались по-настоящему: в парке Сан-Джованни, под огромным раскидистым деревом, куда их загнал проливной дождь, и в крохотной привокзальной кофейне, когда однажды Чинция ни с того, ни с сего решила проводить Луку на поезд. В парке между ними было больше нежности, чем страсти: он просто завернул ее в свою куртку, чтобы спрятать от дождя и согреть, а она обняла его за талию и скользила губами по шее, пока он не перехватил их своим ртом…

В кофейне же, бог знает почему, они оба так завелись, что едва не сделали все прямо там, в темном углу, на узком кожаном диванчике, и вроде не было иного выхода, кроме как сейчас же пойти и снять номер в ближайшем отеле… но в последний момент Чинция передумала.

«Нет… Нет, нет и нет, Лука!.. Пусти!» — вытащила руку у него из штанов, оттолкнула и выкрутилась из объятий. Протест умер у него на губах, не успев родиться, потому что Принц поразился, какой злобой — почти ненавистью — вдруг зажглись голубые глаза подруги.

Она вызвала такси и убежала, не простившись, а он пошел в туалет и по-быстрому отдрочил себе, не испытав никакого удовольствия, и просто спустил в унитаз жгучую обиду.

Неделю из Терни не было вестей, он снова злился и терялся в догадках, но из гордости не набирал телефонный номер… в субботу Чинция позвонила сама и как ни в чем не бывало пригласила его приехать и отпраздновать с ними Троицын день. Принц хмуро проворчал что-то вроде «приеду, если буду свободен», но она проворковала, что Джанни будет рад увидеть крестного папу, и поднесла к трубке малышка, который весело гулил и вроде как в самом деле радовался голосу крестного…

Неожиданно сердце Луки сильно и болезненно дрогнуло, подарив всплеск незнакомого, ранее неизведанного чувства, и в этот миг он впервые отчетливо понял — всей душой, всей кожей — что у него есть СЫН. Кровь от крови и плоть от плоти, единственное по-настоящему родное существо в его несуразной жизни, которое радуется ему просто так, ничего не требует, ни в чем не обвиняет…

— Я приеду, — пообещал Лука, едва Чинция снова взяла трубку, и решил, что никакие женские капризы или мужские мудачества, и вообще ничто в мире, не помешает ему видеть ребенка.

Джанни был его сыном, и Лука хотел видеть, как он растет.


****

Сегодня что-то было не так… Принц понял это, едва взглянув на лицо Чинции, когда она выплыла из дверей пансиона и царственно прошествовала на веранду, где он в ожидании допивал кофе и докуривал третью сигарету.

— Пойдем? У нас всего полтора часа, а обсудить надо многое…

— Пойдем. — Лука затушил окурок, встал и церемонно предложил руку своей даме, но она не оценила галантного жеста:

— Ой, перестань… Мы же не в церковь с тобой собираемся…

— Как скажешь.

Холодноватый напряженный тон тем более не сулил ничего хорошего. Принц предпочел не задавать вопросов и ждать, пока Чинция сама все объяснит.

Они немного прошлись по берегу озера, свернули в сторону от пляжа, на туристическую тропу, ведущую через лес на вершину холма. Держась этого маршрута, можно было за пару часов дойти до Лабро, соседнего городка, но такое длинное путешествие не входило в планы Чинции. Мысли ее были как никогда прагматичны и далеки от романтики. Разговор предстоял важный и неприятный, и она понятия не имела, как отреагирует Принц…

Общение с ним на личные темы всегда напоминало хождение по минному полю, и Чинция не хотела рисковать. Громкая ссора привлекла бы ненужное внимание, значит, Луку следует увести подальше от прибрежной зоны отдыха, и убедиться, что никто из временных соседей по пансиону не увязался за ними — ни витающая в облаках влюбленная парочка, ни бодрые пенсионеры с уродливой собачкой, ни настырные немецкие туристы, решившие освоить новый трек.

Наконец, они забрались достаточно глубоко в лес, пересекли небольшой ручеек по деревянному мостику и попали на живописный островок, где густо разрослись и переплелись ветвями дубы и буки — каждый попавший сюда мог легко представить, что оказался в волшебной пещере или во дворце лесного царя.

Когда Чинция остановила его и положила руку на плечо, у Принца быстрее забилось сердце, и он склонился к губам подруги в надежде на поцелуй.

«Ну хоть это мы можем себе позволить?» — промелькнула мысль и растворилась в темном гуле крови…

— Лука, я должна тебе сказать. Я и так слишком долго тянула, но откладывать больше нельзя… — прошептала Чинция и повернула голову набок, так что стало ясно: никаких поцелуев. Он вздохнул и сам отстранил ее от себя, прислонился к стволу дерева и достал сигареты.

— Ты что, снова беременна? И кто на этот раз счастливчик — Бето? — фраза вышла бесцеремонной и грубой, подруга сразу же покраснела и обиженно захлопала ресницами, но Принц не собирался виноватиться. По правде говоря, все это его порядком достало. Если Чинция намекает, что Красный обошел его по очкам, если хочет отправить его в штрафную зону — пусть, черт возьми, так и скажет: прямо и без уверток!

— Мадонна… Нет, я не беременна. Я вообще не уверена, что хочу еще детей, раз уж ты спросил.

— Мммм, ясно… А муж твой что об этом думает? Он же всегда на детях был повернут, целую кучу собирался завести. — Принц прикурил и отвернулся, чтобы дым не шел женщине в лицо, но она фыркнула и сама подошла к нему поближе:

— Сейчас он думает в основном о работе, о том, как обеспечить нас с Джанни, обеспечить всем самым лучшим… и как видишь, он неплохо справляется. Мы больше не живем в комнатушке на окраине, и ездим на хорошей машине… и я не должна считать каждую лиру, выгадывая на колготки и косметику.

— Рад за вас… — с трудом подавив вспышку гнева, процедил Лука. Он не очень понимал, с какой целью Чинция решила устроить ему порку, ткнуть в нос затянувшейся бедностью и отсутствием «нормальной» работы, выхваляя собственного муженька…

Она стояла перед ним, стройная, как молодое деревце, красивая, как картинка, и не постаревшая ни на день за те восемь лет, что они были знакомы; покусывала накрашенную нижнюю губу и выжидательно смотрела на него… прямо как полицейский и налоговый инспектор в одном лице.

— Не ёрничай, Лука. Ты же понимаешь, что мне совсем не просто с Джанни. И… я не могу сваливать все на Бето. Просто не могу, это неправильно. Он работает день и ночь, совсем не отдыхает…

Принц мог бы ответить, напомнить ей, что, если бы она дождалась его из тюрьмы, как обещала, а не связалась с Бето, то, скорее всего, он не попал бы в кровавый замес в Милане и не получил бы второй срок. Он мог бы сказать, что, если бы она не струсила и все-таки вышла за него, сейчас бы ему не пришлось изображать «дядю Луку» рядом с родным сыном. И что он сделал бы все возможное, и даже больше, чтобы жена и ребенок мало того, что ни в чем не нуждались — но пили бы из серебра и ели на золоте.

Принц медленно выдохнул табачный дым, и вместо всех этих жалких слов и упреков, недостойных мужчины, холодно поинтересовался:

— От меня-то что нужно? Денег?

Чинция с досадой встряхнула волосами и закатила глаза. Он так тщательно готовилась к этому разговору, подбирала красивые слова и обтекаемые фразы, а Лука своей волчьей прямотой, как обычно, испортил обедню. Отрицать правильность его догадки, что причина в деньгах, было бы глупо:

— Да. Ребенок — это очень дорогое удовольствие по нынешним временам.

Ляпнув это, она прикусила язык и мысленно обругала себя за несдержанность. Сейчас Принц наверняка напомнит ей, что сохранять случайную беременность и рожать, было ее решением… Единоличным решением. Ну, а по закону о Джанлуке должен заботится Бето, который по документам значится отцом. Участие Луки Корсо в поддержке семейства Фантони — дело сугубо добровольное, и с этим ничего не поделать.

— Сколько тебе нужно и когда?

«Даже не спросил — зачем!..»

Она моргнула, не веря своей удаче — Лука не просто не возразил, но и со всего маха угодил в расставленную ловушку. Вот теперь ей ничто не мешает поступить именно так, как и было запланировано с самого начала.

— Об этом я и хотела с тобой поговорить… мне нужно много.

— Ну сколько, сколько? Миллион, два, три?.. Ты говори прямо, не темни, что за манера! — Принц начал сердиться, и она поспешила перехватить инициативу:

— Как минимум полтора миллиона… хотя лучше бы два.

— Хорошо, будет тебе два миллиона. Через… через пару недель, ладно?

Чинция снисходительно и торжествующе улыбнулась: вот теперь настал момент для штрафного, как непременно сказал бы сам Принц.

— Подожди, ты меня не дослушал… Мне такая сумма теперь нужна каждый месяц. Если… если ты, конечно, и правда любишь Джанни, и хочешь добра своему сыну… и хочешь быть рядом, пока он растет.

— Что за… Черт! — голова Луки дернулась, как будто ему прилетел удар боксерской перчаткой. — Я, конечно, люблю сына и хочу, чтобы у него всего было хорошо, но я не волшебник! Не умею деньги делать из резаной бумаги…

— Я знала, что ты так скажешь… — она огорченно вздохнула. — Ну тогда, прости, мне придется…

— Да погоди ты!.. Дай подумать… — он зажал ей рот ладонью. — Я же не отказываюсь, поняла?.. Просто хочу сообразить, что да как…

Она кивнула и стояла смирно, не пыталась оттолкнуть, наоборот, слегка поглаживала тонкими пальчиками его руку… Это сбивало и мешало думать, потому что от ее прикосновений, очень уж похожих на заигрывания, кровь медленно закипала и отливала от головы совсем в другое место.

— Чинция…

— Я тебе не мешаю. И насчет денег… не тороплю… но ты должен решить до конца следующего месяца. Иначе Бето заметит, что я сняла с нашего семейного счета два миллиона, и мне придется сказать ему, что я открыла накопительный счет для Джанни. А я… я не хочу, чтобы он знал. Это должна быть наша с тобой ответственность. Ну… или только моя…

Принц замер на месте — у него захватило дыхание, словно в солнечное сплетение со всего размаха угодил футбольный мяч… Он знал, конечно, слышал, что разумные и любящие родители открывают в банке счет на имя ребенка, пока малыш еще в пеленки писает, и складывают туда денежку, год за годом, так что к моменту совершеннолетия или ко дню свадьбы, набегает солидная сумма. Но ему ни разу и в голову не пришло представить на месте этих родителей себя и Чинцию… теперь же его захлестнуло столько разнообразных мыслей и чувств, что он побоялся вовсе потонуть в них.

— Черт, Чинс… вот это ты меня подловила так подловила. Для Джанни, значит… ладно, не переживай, достану я тебе сколько нужно монет. И дальше помогать буду.

— Только без криминала, Принц! — строго сказала она и провела пальчиком по его губам. — Смотри, если тебя опять упрячут за решетку — я не смогу позволить ребенку общаться с тобой! Отец за решеткой… или даже крестный… это такой позор!

— Да ладно тебе, — он усмехнулся и с неловкой нежностью погладил ее по щеке. — Если бы тюряга реально позором была, половина итальянцев не могла бы друг другу в глаза смотреть. А мы как-то держимся.

— Значит, мы договорились? — уточнила Чинция. — Ты не подведешь меня… снова?..

— Не подведу…

Она настойчиво потянула Луку за собой, в середину купы деревьев, где они были еще надежнее укрыты от чужих нескромных глаз и ушей, усадила на поваленный ствол — такой широкий и удобный, что, должно быть, вовсе не случайно его превратили в подобие скамьи — и сама скользнула вниз, между разведенных коленей любовника.

Убедившись, что правильно понял намерения подруги, Принц невольно прикрыл глаза и чуть подался вперед, помогая ей расстегивать на нем ремень и джинсы… В свое время они в каких только позах не трахались, в каких только местах, но вот минетами она его никогда не баловала — «это» происходило считанные разы за восемь с половиной лет. Но Лука предпочел не задаваться вопросом, с чего вдруг Чинция решила удостоить его такой награды, и по-мужски воспользовался моментом…

Она сосала очень старательно, умело, то мягко захватывала головку, то брала глубже и плотнее, и ускоряла ритм, как раз так, как ему нравилось — но явно старалась не ради собственного удовольствия, а чтобы он побыстрее кончил. Принц же хотел растянуть мгновения редкого наслаждения, придерживал Чинцию, замедлял, насколько хватало терпения и сил… но ее губы, язык и пальцы не давали ему передышки, и всего минуты через три он, как мальчишка, с громким стоном спустил ей в рот…

Она сразу же отстранилась, отвернулась, сплюнула в носовой платок и быстро встала:

— Нам пора.

— Подожди… — Лука попытался притянуть ее к себе, усадить на колени, чтобы хоть немного побыть рядом, близко-близко, так, чтобы слышать, как бьется сердце — но она не поддалась и покачала головой:

— Нам пора, Принц. Время вышло. Бето наверняка уже проснулся, и Джанни пора кормить полдником.


****

Несмотря на уговоры Чинции и хныканье малыша, не желавшего слезать с колен, Лука не остался ночевать в пансионе на озере. Сослался на срочные дела утром в понедельник, и Бето важно покивал, сдерживая скептическую усмешку: ну что ж, дела — значит, дела, езжай, друг.

Принц вернулся в Терни на последнем автобусе, забрал старушку- «Ямаху» с парковки возле дома Фантони, и втопил газ…

По трассе в сторону Рима он промчался, как заправский мотогонщик: на предельной скорости и без единой остановки. Холодный ветер ревел в ушах, остужал голову, бил в грудь, как противник в спарринге, и это было просто классно, потому что позволяло не думать, а просто дышать, и крепко сжимать руль, и смотреть, как в желтом свете фар убегает под колесо черная лента дороги.

Пустая квартира, как всегда, встретила его душной темнотой и шорохами. Принц снял куртку, сбросил обувь, стащил пропотевшую футболку и собрался идти в душ. Душ, одна банка пива перед телевизором — и спать… а про деньги и все прочее, муторно бродившее в крови после прогулки с Чинцией, он подумает завтра. Подумает и решит, что ему, черт побери, делать со своей жизнью, теперь, когда он, как выяснилось, принадлежит не только самому себе, и не только за себя отвечает.

Чувства в связи с этим были очень странные: ему как будто привязали на спину пару мешков с песком, которые никак не сбросить, а вместе с тем — вроде бы там, за плечами, и не мешки вовсе, а крылья. Сложенные крылья, пока что совершенно бесполезные, потому что он понятия не имел, как с ними управляться, и на хрена они вообще сдались… Волк с крыльями — это же форменное чудище, мутант какой-то!.. Дитя порочной любовной связи двух эмблем, романистской и лациальской. (3)

Принц усмехнулся над собой и включил на кухне свет, решив сперва все-таки выпить кофе, чтобы не уснуть под душем.

— Пиииииииии… — со стола с громким писком соскочила здоровенная крыса (4) и заметалась по кухне, ища укрытие.

— Ах ты ж сука! — он громко выругался и сам едва не подскочил, узрев незваную серую гостью — должно быть, пролезла по воздуховоду из нижней квартиры, где в воскресенье было слишком уж шумно и людно…

Крыса шмыгнула под раковину и притаилась где-то за мусорным ведром. Принц, продолжая высказывать этому порождению ночи все, что думает о нем самом и его нахальстве, вооружился железным совком, чтобы использовать его, как крысоловку, и выдворить самозванца куда-нибудь поближе к помойке.

Но когда он отодвинул ведро, крысы за ним не оказалось: должно быть, успела пролезть в дыру над трубой водопровода.

В ведре лежала пустая коробка из-под пиццы, а сверху на ней — смятая визитная карточка, оставленная Центурионом…

«Если передумаешь насчет работы — позвони».

Прощальные слова Бруно прозвучали в ушах Луки так отчетливо, словно Центурион взаправду был рядом. А заодно вспомнилась и цифра, названная в качестве ежемесячного жалованья: пять миллионов. Пять миллионов чистыми, за ерундовую, в общем-то, работу… ну, не считая того, что придется работать на лациале, и непросто на лациале, а на старого врага.

Принц медленно выдохнул и покачал головой. Положение было идиотское. Решение проблемы с деньгами для сына лежало прямо перед ним, только руку протяни… но если он примет предложение Центуриона, то в глазах друзей — да и в собственных — будет не лучше крысы, подбирающей объедки по помойкам.

С другой стороны, как еще выполнить обещание, так лихо данное Чинции, если не возвращаться к воровскому ремеслу: взлому замков и угону машин?.. И потом, если он согласится, то возить на машине ему придется не Центуриона и не его гнусного папашу, а молодую жену, бедняжку, недавно потерявшую маленькую дочь… Не так уж это и позорно.

Да и проглотить на время свою гордость будет куда легче, чем выглядеть перед Чинцией тупым раздолбаем, неспособным добыть даже два лимона в месяц… Ну, а если с местом водителя и охранника в одном лице что-то не сложится, то к прежним своим занятиям он всегда успеет вернуться.

Убедив себя самого, Принц вышел в коридор, снял трубку с телефона и набрал номер, указанный на карточке. После нескольких длинных гудков трубку на том конце тоже сняли, и сонный голос Бруно проговорил:

— Слушаю…

Лука мельком взглянул на часы: половина второго ночи.

«Ничего, переживет».

— Привет, Центурион. Это я, Принц.

— Я узнал. Привет, — голос Центуриона звучал уже гораздо бодрее. — Чем обязан?..

— Я… насчет твоего предложения работы. Если оно еще в силе, то я согласен.


Примечания:

1 Вальтер Дзенга, итальянский футболист и вратарь, в конце 80-х и начале 90-х был лучшим голкипером мира. Благодаря своей великолепной игре, он три года кряду признавался МФФИИС лучшим голкипером планеты.

2 прозвище Бето (Альберто) связано с его коммунистическими убеждениями. «Красный» в значении «большевик», «коммунист», это довольно распространенный эвфемизм на Западе даже сейчас. Кстати, прозвище «Наци» означает вовсе не «нацист» или «фашист», а «националист» или «патриот».

3 На эмблеме клуба «Рома» изображен волк, на эмблеме «Лацио» — орел.

4 Это не авторская фантазия. Крысы издавна считают Рим своим домом, их можно встретить в любом районе, от центра до окраин. По подсчётам экспертов, в столице Италии находится порядка 6 млн грызунов: по два на каждого жителя.


Иллюстрация-шарж от Марины Козловой:

ГЛАВА 4. Котлеты из ягнёнка

Вздохи мои предупреждают хлеб мой, и стоны мои льются, как вода, ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне. Нет мне мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастье.

Ветхий Завет, Книга Иов, 3.24—26

— Доброе утро, дорогая… — голос Белинды в телефонной трубке прямо-таки истекал ласковым теплом и материнской заботой. — Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, хорошо. — Малена инстинктивно взглянула на свое отражение в зеркале и слегка пощипала щеки, чтобы вызвать на них хоть немного румянца. — Все хорошо, Белинда.

— Я что, разбудила тебя, мышка?

— Нет. А что… что ты хотела? — это звучало не очень вежливо, но Малена не видела иного способа побыстрее узнать причину звонка свекрови, ответить на дежурные вопросы и закончить беседу.

— Вижу, ты еще не совсем отошла от лекарств… да, да, не спорь, я слышу по голосу. Я звоню предупредить, что сейчас заеду к вам.

— Заедешь?.. Нет, Белинда, извини, но не надо… это очень плохая идея. Бруно нет дома.

В трубке прошелестел тихий приятный смех:

— Я знаю, что его нет. Он в офисе, на переговорах с американцами. Я потому и звоню — это он просил меня приехать, составить тебе компанию.

— Бруно просил тебя приехать ко мне?

— Да, дорогая. Я тут совсем недалеко, у моста Субличио.

Во рту мгновенно пересохло, закололо висок, и пульс разогнался, как после быстрой езды на велосипеде. Малена знала, что слова свекрови — наглая ложь, Бруно ни о чем подобном ее не просил, это было совершенно не в его стиле: приглашать в гости кого бы то ни было, не предупредив, а уж тем более собственную мачеху…

С некоторых пор они оба предпочитали держаться от синьоры Грасси на максимальном расстоянии, и та, конечно, знала, что отнюдь не является желанной гостьей в апартаментах на виа Мармората. Но если Малена сейчас сорвется, уличит Белинду во вранье и прямо скажет, что не собирается открывать ей дверь, дальнейший ход событий предсказать очень легко. Этот «досадный случай» (нет — «позорный случай»! ) станет очередным козырем, очередным неопровержимым доказательством, что «жена Бруно психически нестабильна» и, если не принять срочных мер, ситуация будет только ухудшаться…

«Я прошу тебя, Филиппо, подумай, что еще может натворить жена твоего сына… какой урон ее поведение наносит всей нашей семье»… — и так далее, до бесконечности. Тонкий и нежный яд речей преданной супруги будет капля за каплей сочиться в уши синьору Гвиччарди-старшему, проникать в мозг, пока отец не подступит к сыну с жестким требованием немедленно развестись — или взять «эту полоумную» под опеку и поместить ее в лечебницу определенного профиля.

Второй вариант был ненамного лучше: если проглотить версию насчет «просьбы Бруно», ничего не попишешь, придется принимать Белинду у себя в гостях.

Таким образом, при любой реакции невестки синьора Грасси получала желаемое…

Малена провела пальцами по взмокшему лбу и сделала последнюю попытку уклониться от встречи:

— У меня пустой холодильник, даже нормального кофе нет… — это была правда: запасы закончились накануне, вечером они с Бруно ели пиццу, равиоли и суппли (1), а сегодня утром муж принес из булочной свежие корнетто (2) и кофе в стаканчиках, и сделал омлет из оставшихся яиц и сыра.

— Какие пустяки, мышка!

— Я хотела зайти в супермаркет и все купить после доктора, но…

Снова послышался мелодичный русалочий смех, с легким — очень легким, как паутинка на воде — оттенком злорадства:

— Ну что ты, мышка, нашла о чем беспокоиться, дорогая! Я же не пешком иду. Меня везет Джанни, меня и целую корзину продуктов. Все, что ты любишь, Мадди. Устроим замечательный пир!

«Ах вот оно что…»

Картина прояснилась. Из-за того, что ей все еще тяжело давались походы за покупками, Бруно действительно попросил водителя отца помочь им с продуктами. Пару дней подряд Джанни исправно привозил еду на виа Мармората, от него-то Белинда и узнала, где прячутся от родни пасынок и невестка. Оставалось лишь заглянуть в ежедневник Гвиччарди-старшего, чтобы вычислить, когда Бруно будет занят в офисе, а Малена останется дома одна…

Момент для необъявленного визита был выбран идеально. Она не смогла придумать убедительного повода для отказа, оставалось проявить вежливость:

— Спасибо. Это так приятно. Поставлю чайник…

Белинда еще что-то проворковала, и, наконец, разъединилась. Малена положила трубку на рычаг, посмотрела на ладонь и вытерла ее о домашние джинсы. Висок немного отпустило, но хотелось пить. Она повернулась и, отсчитывая каждый шаг, пошла на кухню.

Это был хороший способ справляться с чем угодно: шаг за шагом. Нанизывать необходимые действия, как бисер на нитку, одно за одним, без спешки, без суеты. Первый прием, которому обучил ее доктор Штайнер после похорон дочери, точнее, после того, как сработали качественные американские антидепрессанты, она перестала рыдать круглыми сутками и стала способна воспринимать окружающий мир.

Встала утром с постели и дошла до ванной — молодец. Сварила кофе — дважды молодец. Выбралась из дома на десятиминутную прогулку — удачный день… И так далее. На следующее утро повторить снова. Постепенно усложнять дела, удлинять маршруты, увеличивать продолжительность встреч и разговоров по телефону…

Малена старалась и понемногу возвращала себе жизнь, с помощью Бруно училась жить заново, и получалось неплохо. По крайней мере, этой весной солнце снова начало греть и светить ярче, к пище вернулся вкус, а к деревьям и цветам — краски, и по ночам на смену кошмарам и «черным дырам» стали приходить спокойные, приятные сны…

Но временами алгоритм давал сбой, откуда-то из-за спины накатывала гигантская черная волна, захлестывала с головой и тащила назад, в глубину, в ледяную воронку смерти. Она боролась, сопротивлялась изо всех сил, и всегда рядом был Бруно, он подхватывал ее, утешал, отогревал в объятиях… и волна отступала, сквозь глухую тень проступал свет, и кровь начинала с напором струиться в жилах, напоминая о том, у нее есть тело, и это тело пока еще на земле, в материальном мире, среди живых и теплых людей.

Два дня назад волна подкралась неожиданно, во время обычной дневной прогулки, в нескольких шагах от Понте Реджино: вытекла, черная и зловещая, прямо из трубки мобильного телефона, после мерзкого звонка Белинды — и, превратившись в липкую жижу, достала до сердца и подтолкнула к краю моста…

Нет, это была не просто паническая атака. Вспоминая случившееся на мосту — рвано, фрагментами — Малена все больше и больше убеждалась в этом.

Бруно, с которым они должны были встретиться в кафе, ответил на ее тревожный звонок и помчался на помощь, но те несколько минут, что потребовались ему, чтобы пересечь площадь, оказались критическими.

Она помнила, как подошла к перилам, как снова и снова смотрела на воду, но не помнила, как прыгнула. Словно провалилась в туман или ватное облако. Шум в ушах, серая пустота перед глазами и пронизывающий холод — вот и все, что представлялось, когда Малена прокручивала в голове «сцену самоубийства».

Она помнила, как ее подхватили сильные руки, как кто-то немилосердно дернул за волосы и потащил, но дальше все снова сливалось в бесцветное пятно и невнятный гул… и следующая вспышка, когда сознание полностью вернулось, произошла уже в больнице.

Кровать, капельница, боль во всем теле, и Бруно, взлохмаченный, в съехавшем набок галстуке, с лицом белее простыни, сидящий рядом — это было первым приветом из реальности за довольно долгое время.

— Я не хотела умереть… — это было первое, что Малена сказала мужу.

— Тогда зачем же ты прыгнула в Тибр?.. — пробормотал он, и его ровные, идеально очерченные губы скривились в некрасивой гримасе, на несколько секунд превратив холодноватого римского патриция в плачущего Пьеро…

— Я… не знаю, Бруно… прости меня. — она взяла его руку и прижала к своей щеке, и тогда он порывисто склонился к ней, обнял, едва не сбив капельницу:

— Господи, Мэл… как ты меня напугала… ты думаешь, я справлюсь здесь один?.. Никогда больше так не делай!

Она обещала снова, обещала беречь себя и думать о нем… а потом рассказала ему про звонок Белинды, сработавший у нее в мозгу как кнопка взрывателя.


****

Белинда вошла в прихожую стремительно и почти бесшумно, если не считать шороха плаща и легкого постукивания высоких каблуков; она двигалась грациозно и уверенно, как хищная кошка, выслеживающая добычу, но в отличие от кошки, ее присутствие мог бы выдать запах духов. Малена не особенно разбиралась в искусственных ароматах, но умела отличать плохое от хорошего, тонкое от грубого, а за время замужества привыкла, что свекровь всегда благоухает чем-то дорогим и французским, с оттенками розы, орхидеи или жасмина. Призрачный шлейф цветочного аромата тянулся за синьорой Грасси повсюду, где она появлялась хотя бы на пять минут, и не выветривался подолгу, не давая забыть о ее визите.

— Ну вот и я, дорогая! — пропела Белинда, схватила Малену за плечи своими цепкими пальцами и приложилась холодной щекой к ее щеке. — Ох, ты снова похудела… Вы с Бруно совсем не следите за питанием. Это опасно, заявляю как медик…

Малена сдержанно улыбнулась, высвободилась из объятий свекрови и поздоровалась с Джанни — здоровяк-шофер, как обычно, молча переступил через порог и молча остановился, ожидая, куда ему велят поставить или отнести огромную корзину:

— Привет, Джей, проходи, ну что ты как не родной? Выпьешь с нами кофе.

Шофер улыбнулся, но его улыбка сразу же погасла и сменилась каменно-неподвижной маской, когда Белинда жестко возразила:

— Нет, мышка, Джанни здесь совершенно нечего делать. Мне нужно с тобой хорошенечко поболтать и многое обсудить, пока наши мужья заняты серьезным бизнесом… и для Джанни у меня другое поручение.

Она указала на корзину:

— Это на кухню, и ничего не трогать — я все разберу сама. А потом сразу поезжай за синьором Филиппо, нужно будет отвезти его в гольф-клуб, у него неофициальная встреча с министром.

— Мне вернуться за вами, синьора графиня?

— Нет, не надо… Я возьму такси, или меня отвезет Бруно после ужина.

Распоряжаться в чужом доме так же спокойно и властно, как у себя, было отличительной чертой синьоры Грасси. Малена почти восхитилась ловкостью, с какой свекровь только что поставила ее в известность, что планирует не только пообедать с ней, но и остаться на семейный ужин. Спорить в любом случае было уже поздно.

Выпроводив лишнего свидетеля, синьора Грасси собственноручно закрыла дверь и вернулась на кухню, где покорно ждали своей участи невестка и корзина. Нарядная корзина из золотистой соломки, пожалуй, выглядела получше девчонки — так решила про себя Белинда, окинув критическим взором Малену, застывшую на стуле, как восковая фигура. Бледная, осунувшаяся, глаза как у голодной бродячей кошки, одежда висит мешком, волосы распущены по плечам как попало, босые ступни кажутся прозрачными… она куда больше напоминала ведьму, заключенную в тюрьму инквизиции в ожидании приговора, или пациентку психушки из американского фильма ужасов, чем супругу Бруно Гвиччарди, принадлежащего к одному из самых респектабельных семейств в Лацио. И все-таки Малена была жива и здорова настолько, насколько это вообще возможно в депрессии и после головокружительного прыжка в холодную и грязную воду Тибра с двадцатиметровой высоты.

«Верно, правду говорят, что у дураков и сумасшедших есть особый ангел-хранитель… а у цыган, (3) как и кошек, девять жизней».

Наблюдения за невесткой не помешали Белинде развить бурную деятельность: она порхала по кухне, как бабочка, что-то мурлыкала себе под нос и с явным удовольствием повязывала фартук поверх элегантного вельветового костюма. В свои сорок шесть синьора Грасси была по-девически стройна, ее длинным ногам и осиной талии (при впечатляющем размере груди) могла позавидовать любая фотомодель, да и красивое лицо, тонкостью черт напоминавшее фарфоровую миниатюру, не выдавало ни возраста, ни подлинных чувств… Всегда безупречна, всегда — как на королевском приеме, в любую погоду, при любых событиях, от семейного обеда до театральной премьеры, от верховой прогулки до похорон ребенка.

Малена, тоже невольно наблюдавшая за бенефисом свекрови, подумала, что именно эта подтянутая безупречность, и способность оставаться по-британски невозмутимой, несмотря на беспримесную тосканскую кровь, в свое время и привлекли к Белинде богатого вдовца Гвиччарди… Если он нуждался в церемониальной супруге, способной пробуждать в других вожделение и зависть, но оставаться неприступной, как горная вершина, эта женщина была наилучшим выбором.

— Ну-ка, давай посмотрим, что тут у нас… — Белинда придвинула к себе корзину и стала поочередно доставать из нее вкусно пахнущие коробки, пакеты и свертки. — Так, это артишоки… трюфельное масло… каталонский цикорий… арборио для ризотто… томаты сан-марцано, два вида, латук… дорогая, ты правда все это заказала, или Джанни что-то напутал?

— Правда заказала.

— Малена, так нельзя! Я сто раз тебе говорила… при твоем уровне гемоглобина и железа, тебе противопоказана вегетарианская диета! Тебе нужны белки и аминокислоты.

— Я знаю. Я не сижу на диете.

Белинда фыркнула:

— И продолжаешь питаться одной травой и пастой… мышка, я уверена, что еще немного — и у тебя начнется анемия, а вместе с ней обмороки и другие неприятности! Придется кушать внутривенно. Поверь моему опыту врача… — она протянула руку и нежно коснулась подбородка Малены, хотела провести пальцами по щеке, но упрямица отклонилась, и пальцы скользнули по воздуху.

— Доктор Штайнер считает, что я правильно питаюсь. Давай, пока ты занята с корзиной, я… сварю кофе? Или сделаю лимонад.

Малена хотела встать, но Белинда, смеясь, удержала ее на стуле:

— Нет уж, сиди, помощница! Какой еще лимонад… ты, наверное, сейчас и вилку в руках держишь с трудом, не то что соковыжималку… Кофе — пожалуй, но я сама сварю попозже. И скажи мне пожалуйста, где Мамочка Рашель? Бруно должен был сразу отправить ее к тебе.

Малена медленно выдохнула и вцепилась в обивку стула — у нее заканчивалось терпение, и к губам поднималось именно то, чего Белинда и ждала как манны небесной: гневные слова, по большей части далекие от светских приличий… Так свекровь получит сразу три очка, как сказал бы Бруно на своем любимом футбольном жаргоне. Синьора Грасси не могла не знать, что Мамочка Рашель еще не вернулась из Марокко, куда ежегодно ездила в законный отпуск, и только по этой причине ее нет здесь — но дело снова было представлено так, словно Малена слабо держит связь с реальностью. Бруно же выставлялся пустоголовым эгоистом, не способным обеспечить своей неуравновешенной половине (опасной для себя, а может, и для окружающих…) должный уход и присмотр…

— Я все-таки сварю кофе. Сама. Поверь, у меня для этого достаточно сил…

Малена предприняла новую попытку подняться, и тут Белинда жестом фокусника выудила из корзины прозрачную упаковку с куском парного, истекающего кровью мяса.

— А вот и мой сюрприз! Ребрышки ягненка! Самые свежие…

Американские антидепрессанты и наставления доктора Штайнера, сделали свое дело, поэтому «мышка» усидела на месте и осталась внешне спокойной, что несколько разочаровало Белинду, ожидавшую большего эффекта от мясного подношения. Она догадывалась, но не могла знать наверняка, что за буря бушует в душе невестки, и какие демоны воют под бесстрастной маской, должно быть, приклеенной суперклеем к бледному лицу.

В памяти Малены возникло все: коридор в педиатрическом госпитале «Младенец Иисус», (4) зеленоватые стены, желтые лампы, стеклянные двери и окна отделения детской реанимации; шум дождя снаружи и гул оборудования внутри; каталка, на которой увезли еще живую дочь, медсестры, деловито снующие туда-сюда и старательно прячущие глаза. Сгущающиеся тени, мерцание каких-то лампочек, она сама, рыдающая, бьющаяся в руках мужа, тоже рыдающего, но хотя бы способного стоять прямо… и смущенный голос расстроенного врача, вышедшего к ним сразу после фиксации времени смерти, чтобы просить прощения за два ребра, сломанных дочке в процессе сердечно-легочной реанимации:

«Рёбрышки у нее такие тоненькие… как у ягнёнка».

Глупо, очень глупо и болезненно… но фраза врезалась в сердце, отпечаталась на нем погребальным барельефом, и Малена целый год ничего не могла с собой поделать. Она мало того что не ела ничьих рёбер- и почти совсем перестала есть мясо — но и с большим трудом переносила слово «ягнёнок». Белинде об этом было прекрасно известно. Конечно же, она купила свой кровавый сюрприз в магазине деликатесов, конечно же, упаковала в блестящую обертку материнской заботы и женского сочувствия… и еще приправила врачебным мнением:

— Мышка, тебе нужно есть… при таком уровне стресса ты не должна лишать себя мясной пищи.

На подобном фоне сопротивление Малены, должно выглядеть причудой больной фантазии и эгоистическим капризом неблагодарной цыганки… но в мозгу «цыганки» роились все новые вопросы и подозрения, и хорошо, что Бруно был на ее стороне, и давно уже не считал опасения жены манией преследования.

Белинда же напоминала киллера, который кружит вокруг жертвы и все не может взять в толк — что пошло не так в безупречном плане покушения?..Она наконец-то перестала крутить упаковкой с мясом перед носом у Малены, раздраженно отодвинула в сторону — как пистолет, давший осечку — и снова взялась за корзину.

— Сфольятелли (5) с кремом и вишней на десерт… Что ты на меня так смотришь, мышка? Я что-то делаю неправильно?

«Ты все делаешь неправильно, проклятая ведьма… с первой минуты своего появления… и хуже всего — ты точно знаешь, зачем».

Правдивый ответ вышел бы недопустимо резким, Малена сделала над собой еще одно усилие, и слова прозвучали сдержанно:

— Сфольятелли с вишней любила Лиза, а не я.

— Ах, перестань! В нашей семье все их любят. Бруно — с самого детства, тебе бы следовало знать, милая… Неужели Мамочка Рашель не рассказывала, что это блюдо они всегда пекли по воскресеньям вместе с…

— С синьорой Алессией, мамой Бруно. Я знаю.

— Тебе тоже нужно научиться. Давай, когда Мамочка вернется из Марокко, а вы с Бруно — к нам, устроим мастер-класс, и будем все печь пирожные! Можно позвать Донати с детьми, и Орсини… У нас так давно не было семейных праздников…

Малена подняла потемневшие глаза:

— У нас с Бруно траур по дочери, еще и года не прошло. Мы не настаивали, чтобы вы держали его вместе с нами, но синьор Филиппо так решил. И знаешь, я не стану за это извиняться.

Белинда горестно поджала губы и снова потянулась погладить невестку по щеке:

— Ну что ты, что ты, милая, извиняться нужно мне!.. Я немного увлеклась… я тоже очень любила Лизу. И позавчера я тоже хотела тебе сказать об этом… но ты так остро отреагировала…

— Хватит!..

— О… тихо, тихо… только не волнуйся.

— Я не волнуюсь, но, пожалуйста, перестань!.. Перестань напоминать… что у меня нет ребенка… — последние слова потонули в задыхающемся всхлипе, и Малена закрыла лицо руками, злясь на себя за слабость и за пропущенный удар. Теперь Белинда точно получит то, что хочет: возможность правдиво рассказать Гвиччарди-старшему о «неуравновешенном поведении» невестки.

— Дорогая, послушай меня, пожалуйста… Ты снова уходишь от контакта, и меня это очень тревожит. — мелодичный голос свекрови продолжал журчать над ухом, запах духов окутывал плотной волной, улавливал в сеть, сплетенную из жасмина и роз, и почти не оставлял воздуха. Белинда пододвинула стул, подсела к Малене почти вплотную и положила руку ей на плечо:

— Давай поговорим. Я просто обязана… после твоей выходки на мосту…

Малена отдернула плечо, но снова была схвачена, на сей раз более жестко и настойчиво, а в голосе мачехи Бруно появился металл:

— Успокойся!

— Я спокойна, просто не хочу, чтобы ты меня трогала…

— Да, не выносишь прикосновений, это симптоматично. — и снова глубокий вздох, вроде бы исполненный сочувствия и материнской тревоги:

— Малена, я не стану упоминать о проблемах, которые твой поступок создал для нашей семьи… боюсь, ты все равно не поймешь, ведь ты, по сравнению с Бруно, росла совсем в других условиях, твои родители никогда не были публичными людьми…

Сопротивляться сейчас не имело смысла: Белинда все равно скажет все, что сочтет нужным, и будет делать все, что ей в голову взбредет, потому что Бруно нет дома, Мамочка Рашель и вовсе в Марокко, а собственные душевные силы Малены истончились, как весенний лед.

Она все-таки вывернулась из-под руки свекрови и встала:

— Да, мои родители были обычные люди… не надо их приплетать. Что ты хочешь мне сказать? Что у тебя не было злого умысла, когда ты мне позвонила?..

— Я надеюсь, что ты это понимаешь, дорогая… — тонкие длинные пальцы Белинды зачем-то постучали по гладкой поверхности подоконника — звук получился удивительно противным, Малене захотелось зажать уши, но она стерпела. — Я хотела поддержать тебя, просто поддержать…

Она снова постучала пальцами. Ногти, острые, выкрашенные в персиковый цвет, придавали женской руке опасный и хищный вид.

— Когда я говорила, что Лиза ждет тебя под радугой, меня и в мыслях не было подталкивать тебя к самоубийству, и я не намекала, что Бруно устал от тебя, ты приняла все чересчур близко к сердцу.

— Я помню, что ты сказала… — по телу Малены пробежала дрожь, она против воли повторила про себя: «Лиза ждет под радугой… лисы живут под радугой…» (6) — и ей снова захотелось закрыть уши, но что толку — голос Белинды все равно будет звучать внутри, и повторять, повторять эту жуткую фразу… насчет радуги…

— Очень хорошо, мышка, потому что, независимо от того, что ты рассказала Бруно после своего поступка… какие бы объяснения ты ни дала… есть только одна правда: я сказала, что Лиза ждет тебя под радугой, но я не вынуждала тебя прыгать.


****

Внезапно спасительно зазвонил городской телефон. Малена рванулась к аппарату, как антилопа к воде, хотя это был точно не Бруно — муж предпочитал современную сотовую связь, так что в большинстве случаев звонил со своего мобильного на мобильный жены.

«Ну все равно, кто бы это ни был… доктор Штайнер, или редактор, или страховой агент… как удачно!»

Сейчас она готова была согласиться на любое рекламное предложение, если оно даст ей повод выпроводить Белинду, или самой сбежать прочь.

— Слушаю…

— Синьора Магдалена? — мужской голос на другом конце провода был ей совершенно незнаком, и она не смогла скрыть удивления:

— Да, кто это говорит?

— Меня зовут Лука. Лука Корсо. Я ваш новый водитель.

— Да, конечно! Я вас жду!

— Ждете меня? — теперь явно удивился звонящий. — Но я же еще не…

Она перебила:

— Где вы?

— Недалеко от вашего дома, в двух кварталах. Центурион… то есть… ээээммм… ваш муж… сказал позвонить вам, и…

— Чудесно, я же сказала, что жду вас! — она смутно припомнила, что накануне Бруно говорил ей о каком-то своем старом приятеле по футбольному клубу, который отлично водит машину, и он планирует нанять его, чтобы не дергать каждый раз Джанни, но у нее не было времени уточнять подробности. Главное, что этот Лука — кем бы он ни был — давал ей шанс не оставаться больше наедине с Белиндой:

— Когда вы придете, Лука?

— Могу быть у вас через пять минут, синьора Магдалена. — голос по-прежнему звучал удивленно, но, к счастью, спорить он не стал.

— Замечательно. Поскорее, пожалуйста.

Малена положила трубку и встретила недовольный — и остро заинтересованный — взгляд синьоры Грасси:

— Кто это? Ты не говорила, что ждешь гостей…

«А должна была?» — мысленно огрызнулась она, но ответила с напускной беспечностью:

— Я ведь просила тебя не приезжать. У меня… у меня назначена встреча.

— С мужчиной? В отсутствие Бруно?.. Это немного странно звучит, дорогая… — Белинда со значением приподняла брови.

— Совсем не странно. Пока Бруно занят с американцами, мне приходится помогать ему с другими делами.

— Что ж, мне будет интересно взглянуть на это «дело»… такое важное, что само приходит к вам домой, и его нельзя не принять. Ты что же, собиралась обедать с ним?..

— Если даже и так, то что? Надеюсь, ты ничего не имеешь против.

— О, ну что ты, мышка, конечно, нет. Усадить тебя за стол без капризов — это уже победа…

Белинда подошла к невестке и шутливо дотронулась до кончика ее носа, признавая, что сбита с толку:

— А знаешь, я рада, что у тебя появились маленькие секретики… ты слишком уж растворилась в Бруно и Лизе, даже для Италии — слишком, дорогая моя… как приятно увидеть тебя обычной женщиной.

Малена промолчала и нетерпеливо посмотрела в окно…

Широкоплечий парень в кожаной куртке и джинсах припарковал мотоцикл около дома, снял шлем и, покинув седло железного коня (это была не новая, но добротная «Ямаха»), подошел к подъезду. Двигался он уверенно и на удивление пластично, как танцовщик или гимнаст, хотя фигурой напоминал скорее Геракла, чем Аполлона.

В следующий момент домофон мелодично пропел несколько нот из оперы Верди.

Малена нажала клавишу, открывающую замок, и, предупреждая новые вопросы, сказала в трубку:

— Третий этаж.

Белинда благоразумно осталась на кухне и снова занялась корзиной с едой, а Малена торчала в прихожей в томительном ожидании, пока Лука поднимется до квартиры и позвонит. Этот совершенно неизвестный ей парень, нанятый Бруно на испытательный срок, почему-то казался ангелом, чудесным спасителем, спешно посланным Мадонной в ответ на ее молитвы об избавлении от общества Белинды.

Она распахнула дверь, схватила Луку за рукав и втащила в прихожую, прежде чем он успел что-то сказать, и зашептала ему на ухо (он был выше нее, но не таким высоким, как Бруно):

— Пожалуйста, Лука, умоляю!.. Подыграйте мне, скажите, что вы срочно должны отвезти меня… в… в Браччано!

— Хорошо, синьора. — он покладисто кивнул и тоже понизил голос: — А вам и правда нужно в Браччано?

— Ах, это совершенно все равно!.. Мне просто нужно уйти из дома… и чтобы она не напросилась со мной… У вас же мотоцикл?

— Да.

— Отлично, просто отлично! Пойдемте!

Она потянула его в сторону кухни, и только сейчас заметила, что ее рука полностью утонула в широкой ладони Луки. А он держал ее пальцы так бережно, как будто боялся сломать…


Примечания:

1 суппли — национальное итальянское блюдо, представляет собой шарики из риса арборио, обжаренные во фритюре, с начинкой из моццареллы (классический вариант).

2 корнетто — итальянское название круассанов

3 цыгане — презрительное прозвище сербов; отец Малены Драганич — этнический серб.

4 Детская клиника Bambino Gesu (Children’s Hospital Bambino Gesu) — один из самых современных медицинских центров для детей в Италии. Находится в тихом и спокойном районе города Рима на площади с. Онофрио, недалеко от набережной Тибра. Клиника была основана более ста сорока лет назад (1869) знаменитой итальянской семьей Сальвиати, позже была передана в дар Ватикану. В 1985 году больница стала частью Министерства здравоохранения Италии. Сегодня Children’s Hospital Bambino Gesu является одним из самых престижных некоммерческих педиатрических центров страны.

5 Сфольятелла (итал. sfogliatella или sfogliatelle) -вкусная слоеная «кудрявая» булочка с ароматной и нежной начинкой внутри. Родина такой выпечки, чем-то напоминающей круассаны из французской кухни, — провинция Кампания. Текстура сфольятелле напоминает уложенные друг на друга листы теста — отсюда и название — «sfogliatella», что в переводе означает «тонкий слой», «тонкий лист»

6 психолингвистика утверждает, что если фраза построена определенным образом и содержит в себе определенное сочетание звуков и букв, то ее воздействие на психику, особенно в стрессовой ситуации, может стать весьма разрушительным. Психолингвистические коды используются в гипнотерапии, но также могут стать средством внушения определенной идеи или спусковым механизмом в ее реализации. В данном случае Белинда использовала фразу, которая спровоцировала суицидальную попытку Малены.

ГЛАВА 5. Сумасшествие заразно

Резкий взмах

И ниспаденье тонкого крыла,

Когда душа взлетает, как стрела,

С другой душой теряясь в облаках.

Данте Алигьери

— Куда теперь, синьора? — спросил Лука, когда после часа бесцельного катания по центру Рима они завершили очередной круг и остановились на углу улицы Фарнезе и площади с тем же названием.

— Не знаю… может быть, пройдемся? Туда… — Магдалена неопределенно махнула рукой в сторону площади. — И выпьем кофе где-нибудь. Если ты не возражаешь.

— Не возражаю. — он слегка пожал плечами, чувствуя себя очень странно: не слугой и не жиголо — ничем таким и не пахло, несмотря на все церемонии с обращением и безропотное исполнение капризов дамочки — но уж точно не простым водителем или охранником, скорее кем-то вроде школьного друга. Такого особенного друга, которого давным-давно не видели и не вспоминали лет десять, а потом вдруг достали из нафталина и пригласили на семейный обед… Эта мысль его почему-то слегка разозлила, и, когда Магдалена снова обратилась к нему, решив выяснить, какой кофе он предпочитает, взглянул на нее с вызовом:

— Обычный. Крепкий и черный. А вы, синьора, какой-то особый пьете, на птичьем молоке?..

— Нет, просто со сливками… но иногда без них, только с пенкой. Кофе по-сербски. — неожиданно она поднесла руку к губам и хихикнула, и он, сам не зная почему, заулыбался, как полный идиот. Очень хотелось уточнить у дамочки, что ее развеселило, но это означало бы, что они болтают совсем по-свойски — а Лука вроде как бы на работе…

— Ты смешно сказал про птичье молоко… — Магдалена как будто подслушала его мысли. — Это ужасно бредово звучит, я знаю, но мне вдруг представилось, что есть такие птицы, в виде коров с крыльями… только маленьких… не больше воробья… вот их и доят для птичьего молока.

Принц хмыкнул. Да уж, звучало бредово, а чего еще можно было ждать от синьоры, если у нее с головой не в порядке?.. — но против воли ему самому стали мерещиться эти чертовы карликовые коровы с крыльями, и выглядели они, черт побери, преуморительно…

— Кто их доит-то, синьора, по-вашему? Эльфы, что ли?

«Твою ж мать! Я что, в самом деле это спросил?!» — но было уже поздно, потому что теперь они хохотали вдвоем. Как школьники, сбежавшие с уроков и не занятые ничем, кроме блаженного дуракаваляния.

— Лука… — проговорила Магдалена, когда сумела восстановить дыхание и более-менее серьезный тон. — Пожалуйста, не называй меня больше «синьорой». Синьора у нас в семье только одна — ты ее видел — а я просто Малена. Так меня зовут все нормальные люди. Хорошо?

— Хорошо, си… Малена.

— И не говори мне «вы», а то я начинаю чувствовать себя старушкой Бефаной. (1)

Имя «Малена» и в самом деле подходило ей куда больше. От «синьоры Магдалены» веяло мрачной и холодной осенью, ноябрьским колючим дождем и ветром, а вот Малена… совсем другое дело. Теплый солнечный луч, скользящий по щеке безмятежным воскресным утром. И запах земляники от ее роскошных волос. И…

«Та-ак, стоп! Мяч вне игры… этак я черт знает до чего додумаюсь…» — Принц провел рукой по лицу, стряхивая наваждение, и молча кивнул в ответ на просьбу.

«Ямаха» удобно устроилась на ближайшей стоянке для мотоциклов и скутеров, а мужчина с женщиной нашли пристанище в маленьком баре на одной из улочек, примыкающих к Кампо деи Фиори. (2) Внутри было не особенно уютно и даже не совсем чисто — многочисленные посетители, что толпились у стойки или пробирались к столикам с добычей, изрядно затоптали пол; но аппетитный запах свежесваренного кофе и горячих булочек так дразнил нос, что все недостатки интерьера и обслуживания казались несущественными.

Усадив Малену за наиболее приличный столик возле окна, Лука поинтересовался, чего ей хочется: сэндвич, панини или булочку с кремом?

— Насчет кофе я запомнил… по-сербски они вряд ли делают, ну, а по-итальянски это как двойной черный кофе, (3) да?

— Ты совершенно прав… — улыбнулась она. — Двойной черный кофе, только со сливками. И еще панини. Они здесь очень вкусные.

Малена потянулась к своей сумочке, чтобы достать кошелек. Принц покраснел и остановил ее руку, и, когда она удивленно взглянула на него, пробормотал в странном смущении:

— Нет, я сам… сам заплачу, синьора… Малена. Позвольте… позволь мне.

— Да… конечно… если хочешь. — она тоже как будто смутилась и отвела глаза, не зная, что Луке некстати вспомнилось недавнее собеседование с Катеной. Та деловая встреча вот так же мирно начиналась в кафе, с панини и кофейком, а закончилась — в холодной воде Тибра… откуда он и выловил эту бледную русалку вместе со своей удачей.

— Ну я пошел тогда, добуду нам что-нибудь, пока все не смели.

С площади как раз привалила целая группа продрогших туристов, одновременно возжелавших римской уличной еды, и создала у стойки довольно длинную очередь. Принц не стал распихивать страждущих плечами и лезть вперед, хотя порой и не гнушался подобными методами захвата пространства. Может, потому, что Малена смотрела на него, может, потому, что хотел подумать, он встал в очередь вместе со всеми и потратил несколько минут ожидания на попытку разобраться во внутреннем сумбуре.

Он, Лука Корсо, спас жену старого врага — так уж вышло, ничего не попишешь, у Господа Бога свои расчеты и странное чувство юмора. Старый враг, Бруно Гвиччарди, предложил ему работу. Хорошую работу за очень хорошие деньги, и это, черт побери, с его бурным околофутбольным прошлым и двумя судимостями, и в то время, когда все в Италии в очередной раз со свистом несется к полному звездецу… Впрочем, суть работы была такова, что для нее судимость следовало считать плюсом, вкупе с умением драться и лихо водить любой транспорт.

Принца изрядно мучило, что он сперва отверг предложение, как и подобало гордому романисте, послал лациале туда, где солнце не светит… ну, а после — и суток не прошло после отказа! — сам звонил Центуриону и предлагался, как девка. Да еще радость свою не сумел скрыть, когда тот царственно согласился заключить трудовой контракт. Лука мог сколько угодно повторять себе, что все ради сына, что Чинция дала ему слишком мало времени и это очень хреновый выбор, но факт оставался фактом: он прогнулся, и теперь должен был работать на Гвиччарди. Выполнять поручения его жены, катать дамочку на машине, куда скажет, присматривать за ней, и, блядь, отчитываться боссу.

Отчитываться — вот это было противней всего… потому что означало несвободу, ошейник, цепь.

Принц со школьных лет привык делать то, что хотел и считал нужным, не боялся наказаний, и, если за содеянное прилетало по полной программе, держал ответ, без соплей и просьб о пощаде. Да, три года назад в Милане, после побоища у стадиона, из которого один злосчастный мальчишка не вышел живым, Лука никому не рассказал всей правды — просто не смог… но разве он отказался ответить за содеянное, когда сел в тюрьму?.. Кровавая тень из прошлого все еще тревожила его по ночам, и все-таки он был свободен, ни от кого не зависел. До позавчерашнего дня, когда принял на себя обязательства обеспечивать сына и работать на Бруно Гвиччарди.

Принц готов был отдать Центуриону должное — тот вел себя как настоящий мужик, спокойный, рассудительный и щедрый, ни словом, ни жестом не намекавший, что между ними когда-то была вражда. Да и сама вражда поблекла, стерлась, как старая краска, и все их стычки, мерялки, дележки территории казались детской возней в песочнице. Бруно четко объяснил, что ему нужно, оговорил правила и убедился, что Лука его понял; подтвердил сумму месячного вознаграждения и условия оплаты переработок. Жаловаться было абсолютно не на что, и к работе он приступил даже раньше, чем рассчитывал.

Жена Бруно, синьора Магдалена, которую Принц при первом знакомстве в сердцах обозвал «сумасшедшей дурой», потом — с подачи друзей — насмешливо именовал «русалкой», на поверку оказалась весьма приятной молодой женщиной. Пожалуй, даже красивой на свой манер… с выразительными глазами, пухлыми губами и тонкими руками, и с по-настоящему шикарной шевелюрой цвета печеного каштана. Волосы у Малены не вились, но были гуще, мягче и длиннее, чем у Чинции, и пахли слаще, земляникой и зелеными яблоками. И простая черная одежда, хоть и напоминала о трауре, очень ей шла.

А самое главное, она не вела себя ни как сумасшедшая истеричка, ни избалованная богатая цаца… держалась с ним спокойно и ровно, не помыкала, не ныла и не заигрывала. Ему было приятно рядом с ней, но он не знал, что делать со странным смущением, что охватывало всякий раз, когда Малена до него дотрагивалась, садясь на мотоцикл, и во время пути, или вот только что, за столиком кафе…

Принц как будто гулял с девушкой Центуриона, доверенной его заботам, и эта девушка относилась к нему, как к старшему брату!

Пару недель назад уличная гадалка прицепилась к нему в Трастевере, и, конечно, нагородила всякой чепухи, наобещала с три короба — и красивую женщину, что чуть ли не с неба свалится, и внезапные деньги, которые он сперва потеряет, а потом найдет, и врага, который станет другом, и бог знает еще каких чудес.

Лука не поверил ни единому слову, поднял на смех незадачливую прорицательницу, чем изрядно ее разгневал, а теперь выходило, что цыганка не так уж и наврала… и женщина на него свалилась, правда, не с неба, а с моста, и старый враг объявился, и не то что бы другом стал, но денежный вопрос разрешил в лучшем виде.

— …Одиннадцать пятьсот, — голос баристы, назвавший сумму заказа, поставил точку в раздумьях Принца. Он расплатился, забрал поднос и вернулся к Русалке.

Она разговаривала по мобильному телефону — не трудно догадаться, с кем — и Лука, взяв свою чашку, принялся пить кофе, стараясь не очень прислушиваться к беседе и не пялиться на диковинную игрушку без провода (4), совсем не похожую на простецкий телефонный аппарат.

— Нет, мы сейчас в центре, на Кампо деи Фиори… зашли перекусить… Что? Нет, все в порядке, Лука просто отличный водитель. Да… ну, вот и получился тест-драйв… а я нисколько не сомневалась. Спасибо тебе. Да… да, слушаю.

Малена умолкла, а Бруно, наоборот, начал ей что-то рассказывать, и по тому, как она хмурила брови, покусывала нижнюю губу и возмущенно качала головой, новости были не слишком приятными.

— И что ты решил?.. — черт возьми, она так это спросила, что Принц почувствовал к Центуриону настоящую мужскую зависть — ведь женщина Бруно в самом деле его слушала, а не просто так кивала и поддакивала, думая о своем!.. Чинция — та очень хорошо прикидывалась, что слушает, и кивнуть умела в нужный момент, но Принц не раз и не два ловил ее на притворстве, и точно знал, что подруге ни капельки не интересны мужские дела и разговоры, если они не касались темы денег.

— Мммм… ну что ж, хороший вариант. Ладно. Не расстраивайся, пожалуйста, мой… — тут она добавила какое-то странное слово, не итальянское, для уха Принца оно звучало как «мушкетер» (5), но кто его знает…

«О-о… как бы нежничать не начали… вот еще, про сопли телячьи слушать… не надо мне таких радостей!» — бурчал он про себя, и чем больше сердился на затянувшийся разговор, тем внимательней прислушивался.

— Значит, мы сперва едем на виллу, забираем «мерседес», потом забираем тебя из ресторана, и едем в Браччано?.. Нет, я не боюсь. Нет, я совершенно не против. Я полностью «за». Лука?.. Да, рядом. Подожди, я дам ему трубку.

Принц, не ожидавший, что Малена запросто протянет ему свой игрушечный телефончик, едва успел поставить чашку, но не оплошал и двумя пальцами перехватил эту странную фигню, похожую на полицейскую рацию:

— Слушаю… — ему из озорства захотелось добавить позывной, как в детективном фильме, однако Центурион сам заговорил как в кино, четко и по-деловому, весь такой бизнесмен или политик:

— Корсо, я понимаю, что ты перегружен в первый рабочий день, но условия о переработках в силе. Мне нужно, чтобы ты сегодня отвез нас с женой в Браччано, а завтра утром — меня в аэропорт.

— Ладно.

— Это еще не все.

— Я так и понял, — усмехнулся Принц. — Работы у меня по горло, значит, и монет тоже…

— Дослушай сперва. Я улетаю в США на несколько дней, Малена останется в Браччано. Я хочу, чтобы ты остался с ней до моего возвращения… там, в поместье.

Центурион зашел, что называется, с козырей, и Принц подзадержался с ответом. Нерешительность не была свойственна его натуре, он всегда предпочитал действие долгим раздумьям, но смена декораций за сегодняшний день казалась очень уж быстрой — в глазах рябило… Малена посмотрела на него с беспокойством, и сейчас же голос Бруно в трубке нетерпеливо спросил:

— Ну? Ты согласен? Если у тебя были какие-то планы, отмени их. Все неудобства я компенсирую… за воскресенье — в двойном размере.

— Да хватит со мной торговаться, не на рынке! — огрызнулся Лука и мгновенно вспомнил, почему не хотел иметь никаких дел с этим сынком богатого папаши.

Как и большинство богачей, Центурион был уверен, что все проблемы можно решить деньгами, и все, что хочется — получить тут же, прямо вынь да положь, если заплатить подороже… а еще неприятнее было смотреть по сторонам, где в каждом углу вор сидит на воре и вором погоняет (такая уж страна Италия…), и вспоминать собственные «заслуги», и признавать, что Центурион не так уж неправ. Всему есть своя цена, и у каждого человека есть предел терпения, и что-то, ценимое превыше чести и совести. Для одного — власть, для другого — семья, для третьего — жизнь… своя или чужая… Вот и для Принца цена его гордости оказалась не такой уж высокой.

От злости он почувствовал горечь во рту и едва не заявил чертовому лациале, что не станет на него работать, все, баста… эту ошибку он еще мог исправить.

И тут Малена мягко дотронулась до его плеча и прошептала:

— Пожалуйста.

Она просила его согласиться. Не требовала, не подкупала — просила. Злость Луки остыла, как будто осаженная каплей холодной воды, а с души камень упал:

«Ну что ж я за дурак… Это нужно не для Центуриона, а для нее…»

— Я согласен. Работа есть работа. Мы же вроде все решили с тобой, еще позавчера.

— Мне показалось, что ты не очень уверен в принятом решении.

— Так ты крестись, когда кажется! — рыкнул Принц и от греха отдал телефон обратно Малене — пусть сама дальше решает со своим муженьком, куда и каким маршрутом ее везти, его дело баранку крутить и на педали жать. Не надо влезать в разговоры и слушать бы тоже поменьше… и почаще напоминать себе, что эта странная парочка — работодатели, наниматели, хозяева, как ни назови, суть одна, а вовсе не друзья-приятели.


****

Когда Бруно позавчера разбудил ее и, довольно улыбаясь, сообщил, что наконец-то нашел человека, которому со спокойной душой может доверить жену и машину, он рассказал о Луке Корсо довольно скупо. Малена не проявила любопытства, она плохо просыпалась по утрам, и просто приняла к сведению все, что супруг посчитал нужным сообщить ей. В память запало лишь несколько деталей — что Лука и Бруно познакомились лет десять назад, на почве футбола и околофутбольных мужских развлечений, что отношения между ними были «не очень», поскольку болели они за разные клубы, но потом как-то наладились; что в то время Лука носил красивое прозвище Принц, «но не стоит его так называть сейчас»; что по профессии этот молодой человек — автомеханик, и вообще очень способный, жаль только, что учиться не желал и профанировал данный Богом талант; ну, а кроме того, что Лука отменно разбирается в машинах — во всех смыслах — он еще и боксер, и для любителя у него отличный удар как справа, так и слева… вот и все досье.

Сейчас Малена очень жалела, что не расспросила Бруно подробнее, не вытянула разные мелочи о характере и привычках Луки, поскольку, как говорил доктор Штайнер, именно мелочи, еле уловимые штрихи, незначительные мазки в конечном счете и создают достоверный портрет личности.

Бруно намекнул, что характер у Принца непростой, ершистый, ладить с ним не проще, чем с волком или крупным псом… потому он и хотел, чтобы Малена познакомилась с ним заранее, поговорила и сама приняла окончательное решение, будет ли кататься в его компании на большие расстояния.

Что ж… вместо пятнадцати минут, достаточных для «собеседования», Малена провела с Лукой больше двух часов, и сделала вывод, что будь у него даже клыки, когти, волчья морда и серая шерсть, она все равно сказала бы мужу, что кандидат ее полностью устраивает… На то была одна-единственная, но весомая причина: этот уличный принц из автомастерской, в потертых джинсах и столь же потертой кожанке, в ковбойских сапогах, с серьгой в ухе и совершенно разбойничьей физиономией очень не понравился Белинде.


****

Прежде чем покинуть квартиру на виа Мармората, Малена получила возможность убедиться, что Луке тоже не понравилась синьора Грасси, что дало ему дополнительные очки.

Обычно мужчины при виде породистой красавицы-блондинки с глубоким гипнотическим взглядом теряли волю и растекались у носков элегантных туфель карамельной лужицей вожделения… а придя в себя, становились покорными рабами синеглазой Цирцеи. Но у Принца, похоже, был врожденный иммунитет против подобной магии. Он и не подумал впадать в прострацию, когда Белинда, изображая королеву, милостиво улыбнулась и величаво кивнула в ответ на сдержанное приветствие, и взмахнула изящной рукой, дозволяя присесть:

— Прошу вас.

Принц сел и даже бровью не повел, точно общаться с дамой из высшего общества было для него в порядке вещей. Белинда сейчас же окликнула Малену, с легким оттенком сердитого нетерпения:

— Дорогая, ну что же ты?.. Познакомь нас… представь своего гостя.

— Это Лука, старый друг Бруно. — она и сама не знала, почему представила Луку таким образом, приписав ему куда более высокий статус, чем новый наемный служащий… может быть, ради удовольствия увидеть поднятые брови и поджатые губы любительницы котлет из мяса ягненка.

— Ах вот как! Друзьям Бруно всегда рады в этом доме… даже в отсутствие хозяина. — пропела Белинда медовым голосом, и одарила невестку своим фирменным взглядом «ах-как-жаль-бедная-девочка-совсем-не-знает-приличий».

Малена прекрасно все поняла, но шпилька не достигла цели — нарочитые подозрения свекрови звучали настолько нелепо, что впору было улыбнуться. Принц тоже удивленно посмотрел на нее, и сердце у Малены упало, потому что парень не обязан был сходу присоединяться к их семейным развлечениям, и вполне мог заявить, что никакой он не друг Бруно, а простой водитель, получающий жалованье. Но Лука промолчал.

Чуть позже он твердо отказался от кофе, предложенного Белиндой в качестве неслыханного жеста благоволения к «старому другу». Зато позволил себе поторопить Малену, которая так хотела уйти, что нервничала, роняла то одно, то другое, отвлекалась на свекровь и никак не могла закончить судорожные сборы:

— Синьора Магдалена, нам бы поехать уже… Сами же говорили, что там все строго по времени. Вы на часы-то посмотрите.

— Да-да! Конечно. Сейчас идем. — взволнованно откликнулась Малена, убежала в комнату и через пять минут появилась наконец-то полностью готовая.

— Ну и что мне теперь делать со всей этой прекрасной едой, мышка?.. — не скрывая раздражения, поинтересовалась Белинда, и метнула на Луку взгляд, способный испепелить невежу на месте — почему-то она не сомневалась, что именно он виноват в том, что жертва ускользает из капкана.

— Прикажешь в одиночку готовить обед, а потом еще и ужин, в ожидании, пока вы нагуляетесь?.. Знаешь, дорогая, но это не совсем то, что я себе представляла, когда ехала сюда. Это… это просто невежливо, Магдалена. И странно.

— Прости, Белинда, я разучилась принимать гостей. И… я честно просила тебя не приезжать. Говорила, что у меня дела. Ты позвонишь Джанни, или я вызову тебе такси?

Синьора Грасси глубоко вздохнула и покачала головой; весь ее облик выражал незаслуженную обиду и разочарование, но она достаточно овладела собой, чтобы снова заговорить медоточивым голосом, мягко и ласково:

— Поезжай по своим делам, дорогая. Я как-нибудь справлюсь…

— Запасные ключи есть у консьержа.

— Я знаю, мышка. Поезжай, я вижу, твоему другу Луке не терпится остаться с тобой наедине…

— А вы не решайте за нас, синьора графиня, — вдруг сказал Принц. — Синьора Магдалена здесь хозяйка и сама знает, когда и что ей делать. А я — так тем более.

— Что?!

— Что слышали.

— Лука!.. — шепнула Малена вроде бы укоризненным тоном, но в глазах ее блеснули такие искорки, что и полный дурак понял бы — она совсем не сердится. — Больше уважения.

Ему бы следовало потупиться, пробормотать какие-то извинения, он же вместо этого сказал:

— Пойдемте, синьора Магдалена. Мне еще мотор прогревать.

Едва они оказались на лестничной площадке, Малена остановила Луку:

— Постой… Я хочу тебе кое-что сказать.

Он послушно остановился и промолвил с усмешкой:

— Ну что? Уволите меня прямо сейчас или дадите хоть денек отработать?

— Что?.. Нет… Я не собираюсь тебя увольнять! — она сжала его запястья и слегка встряхнула. — Да и как я могу уволить «друга Бруно»? Я хочу сказать тебе спасибо…

— За что, синьора Магдалена? — он прекрасно понял, за что, но ему вдруг очень захотелось услышать это от нее самой.

— Я знаю ее пять лет. Она кошмар моей жизни. И… ты на моей памяти первый, кто заставил ее растеряться. Правда, боюсь, она тебе это припомнит, и очень скоро.

— Ничего, я не из пугливых.


****

Малена назвала ему адрес виллы, куда нужно было ехать прямо сейчас: виа Аппиа Антика, 25. Расстояние ерундовое, но при езде через центр Рима вечно приходится закладывать крюки при объезде пешеходных зон и терять время на светофорах.

Обычно это раздражало Принца — он любил скорость — но сейчас радовался каждой задержке, потому что женщина, сидевшая за спиной, не хотела на виллу. Она предпочла бы вообще к ней не приближаться на километр, и Лука чувствовал ее настроение.

Малена не давала указаний, не просила ехать помедленнее, но руки, лежавшие у него на поясе, сжимались все крепче, а он притормаживал и притормаживал… По камням старой дороги «Ямаха» тащилась как черепаха, благо, все остальные водители двигались столь же неспешно. (6)

Наконец, Принц не выдержал и решил прояснить ситуацию. Он съехал на обочину, остановил мотоцикл и обернулся к своей пассажирке:

— Что-нибудь не так? Слишком быстро, или слишком медленно… или я вообще не туда рулю? Ты скажи словами, я мысли читать не умею!

— Нет… все так… — вместо того, чтобы рассердиться на его самоуправство, Малена покраснела и отвела взгляд. — Ты замечательно водишь, мне даже на поворотах не страшно. Просто я не люблю дом моих свёкров… никогда не любила, а после смерти Лизы… моей дочки… терпеть не могу. И дорогу эту с покойниками не выношу, цепенею каждый раз, когда приходится по ней ехать. (7)

Он понимающе кивнул и не рискнул больше ни о чем спрашивать. Ему и так было стыдно, что прицепился к ней, словно имел какие-то особые права… Будь она высокомерной расфуфыренной цацей, как давешняя белобрысая дамочка, или такой же капризулей, как Чинция, он бы помалкивал, думал о своем и равнодушно ждал конца вахты. Малена же держалась с ним просто, и эта простота, без всякой развязности, без тени кокетства, сбивала его с толку… и понемногу сводила с ума.

«Черт. Черт. Черт!..»

Принц нащупал в кармане сигаретную пачку и схватился за нее, как за спасательный круг:

— Гхм… синьора… Малена… вы не против, если я покурю, раз уж мы здесь стоим и не особо торопимся?

— Не против, только перестань снова называть меня «синьорой» и на «вы». А можно мне тоже сигарету? Я вообще-то не курю, но иногда… хочется.

Он протянул ей открытую пачку и все же не удержался от непрошеного совета:

— Если не куришь, лучше и не начинать, а то как втянешься, потом трудно остановиться.

— Знаю-знаю… — она улыбнулась, прикурила от его зажигалки, но вдохнула неглубоко и с явным удовольствием выпустила дым изо рта. — Астма… бронхит… эмфизема… и прочие радости нездорового образа жизни. Но тебя это, кажется, не очень пугает.

— Меня — нет, а вот тебя должно…

— Почему? Мы все равно умрем, какая разница, раньше или позже?

— Нуууу… — он смешался и понял, что не готов читать ей лекцию о вреде курения, в то время как сам дымил, и еще меньше желает говорить о смерти. Подобные мысли — «мы все умрем, конец для всех один, здоровье — фигня, зачем бросать курить, может, тебя завтра машина переедет» — были ему знакомы, он и сам мог в кругу друзей порассуждать об этом, рисуясь презрением к Костлявой… но слышать такое из женских уст было странно и неприятно.

Малена повторила свой вопрос, словно и в самом деле интересовалась его мнением, и тут с языка Принца слетело совсем уж наглое:

— Будь я твоим мужем, я бы тебе не разрешал курить.

— А я бы тебя прямо так и послушала… — ровные, точно кистью нарисованные, черные брови слегка дрогнули, потом дрогнули уголки губ — ему во второй раз удалось насмешить ее, и Лука не мог решить, хорошо это или плохо. Он смотрел на Малену, как она курит, и чувствовал, что хочет отнять у нее сигарету и прижаться губами к губам.

В голове застряла всего одна странная мысль:

«Сумасшествие заразно…»


Примечания:

1 Бефана — мифологический персонаж у итальянцев, бродящий по земле ночью в крещенский сочельник в облике старухи или, иногда, молодой женщины. Представляет собой своеобразный итальянский аналог Санта-Клауса, хотя визуально схожа с ним только пожилым возрастом. Однако функции обоих персонажей почти идентичны. Бефану некоторые считают злой ведьмой и изображают в виде тряпичной куклы, которую принято возить на тележке и сжигать на главной площади.

2 Бар Фарнезе по адресу: via dei Baullari, 20, недалеко от дворца Канчеллерии

3 «Итальянец не ведает слова „эспрессо“. То, что так называют несведущие северяне, для него — просто кофе, un caffe, полтора глотка чистого кофеина. Обычный бармен, будь он хоть негром преклонных годов, делает таких три в минуту (и никаких „дипломов бариста“ за это, само собой, не предусмотрено). То же количество вещества, но в еще большей концентрации, зовется „ристретто“, а в разбодяженном виде — „лунго“. Турист, у которого даже от лунго начинает колотиться сердце, обречен на американо (в хороших барах к нему подается кипяток — можно разводить хоть до посинения). На случай жаркого лета придумали холодный капучино (cappuccino freddo), а также молоко с каплей кофе (latte macchiato — диетический вариант) и кофейный лед (granita al caffe). А для промозглой зимы есть кофе, заправленный граппой, виски, коньяком или ликером — caffe corretto». (GQ, 2010)

4 В 1995 году мобильные телефоны еще не имели в Италии массового распространения, это была «игрушка для богатых», элемент престижа или свидетельство высокого социального статуса. К 1998 году только треть итальянцев имела собственный мобильник, но потом ситуация начала довольно быстро меняться.

5 Ухо Луки не ошибается, это было слово «мускетар» — мушкетер по-сербски, созвучно с итальянским произношением «москьетере»

6 вилла Гвиччарди находится на старой Аппиевой дороге, сохранившейся со времен Древнего Рима; она открыта для проезда, однако с ограничениями, и передвигаться можно только на небольшой скорости

7 По краям старой Аппиевой дороги помещаются древнеримские гробницы, с многие с барельефами в виде человеческих фигур. Вид у них довольно жуткий, особенно в темноте.

ГЛАВА 6. Тайны семьи Гвиччарди

Я ваших рук рукой коснулся грубой,

Чтоб смыть кощунство, я даю обет:

К угоднице спаломничают губы

И зацелуют святотатства след.

В. Шекспир, «Ромео и Джульетта»

— Папа, ты готов? — Бруно, поправляя шейный платок и воротник пальто, заглянул в кабинет отца. — Машина ждет. Нам нужно ехать, если, конечно, опоздание на деловой ужин не является частью твоего коварного плана по захвату американского рынка.

— Сейчас иду, — Филиппо Гвиччарди, не поднимая глаз от документа, который читал, указал сыну на кресло для посетителей, придвинутое к массивному рабочему столу:

— Присядь на минутку.

Бруно посмотрел на часы, вздохнул, но послушно опустился в кресло, оперся локтем на шоколадно-красноватую столешницу из мербау (1) и с непринужденностью, позволительной в этом кабинете только ему, поинтересовался:

— Что случилось? Правительство в очередной раз собирается пасть, Берлуска вернулся в кресло премьера (2) или у нас отзывают разрешение на перенос самолетной трассы, проходящей над «Лацио-2»?

Уголок рта Филиппо чуть приподнялся — это обозначало улыбку — но морщины на лбу не разгладились, и он проворчал:

— Ты бы поменьше читал левацкие газетенки и почаще смотрел сводки по тендерам, любитель фантастики.

— Ну тогда что же тебя удерживает от радостной встречи с лобстером по-королевски? Ты беспокоишься насчет того, что акции NIS (3) поднялись на три пункта?

— А ты нет?

Бруно усмехнулся, скрестил руки на груди и откинулся на спинку кресла:

— Ну что ж… вот тебе мое мнение, как главы департамента аналитики и консалтинга. Волноваться не о чем, потому что боснийская война скоро закончится. Мой прогноз — не позднее ноября, максимум декабря. (4) Мы давно приняли меры, чтобы быть там первыми после войны. Сейчас акции упали до минимума, но думаю, что уже со следующего года среднегодовой прирост составит от четырех до пяти процентов, ближе к четырем, то есть, при нынешних показателях, примерно тридцать два миллиона долларов… Так что…

— Ты меня убедил. Выскажешься по этому поводу на ближайшем совете директоров, желательно с графикой. Озадачь своих молодцов, чтобы все подготовили, ну, а тебе придется выступать по селектору.

— По селектору? — удивленно переспросил Бруно. — Почему это? Я ведь никуда не уезжаю.

— Уезжаешь. Завтра. Минимум на три дня, но я бы закладывал неделю. Я только что получил факс из Нью-Йорка. Они решили ускорить подписание контракта, и хотят, чтобы ты лично приехал и все проверил, вместе с их аудиторами и директором по развитию. Больше никому не доверяют.

— Подожди… — Бруно нахмурился, потер лоб и закусил губу (у Гвиччарди, исподтишка наблюдавшего за ним, защемило сердце: у сына это всегда выходило точно так же, как у Алессии). — Ты хочешь сказать, что я должен все бросить и завтра улететь в Нью-Йорк, чтобы корпеть над протоколом сделки?

— А что, ты чем-то сильно занят? — хмыкнул президент компании. — Чем-то более важным, чем контракт с USIG? (5)

— Нет, но…

— Ты же в курсе, сколько в контракте узких мест. Положа руку на сердце, он совершенно сырой, но не нужно давать америкосам шанса передумать.

— Да, разумеется, ты прав. Просто это несколько неожиданно… Сроки были другими. Я рассчитывал уехать в Нью-Йорк первого мая, через неделю после дерби. — под пристальным взглядом отца Бруно слегка покраснел, но в голосе его не звучало никакой неуверенности:

— Может быть, Карриди справится без меня, и хоть как-то оправдает заоблачную зарплату, которую мы ему платим?

— Карриди тут ни при чем. Америкосы хотят тебя, аж подпрыгивают, и Микки Браун, и эта сучка, Рут Сандерс. Ты ее натурально очаровал…

— Видимо, мне это должно польстить. — Бруно не скрывал сарказма, но отец игру не поддержал:

— Видимо, да. Вот, прочти. — Филиппо протянул ему несколько тонких факсовых листов. Это был тот самый документ, что он с таким вниманием изучал, когда сын появился на пороге.

Пока Бруно скользил глазами по строчкам, Гвиччарди встал, достал из бара бутылку «Джек Дэниелс», содовую и два стакана.

— Как видишь, они в восторге от твоих предложений по диверсификации дорожного проекта. Мне до сих пор кажется несколько безумной идея с многоуровневыми мостами, но для них она пришлась в самый раз. Это стоит отметить.

Он говорил и наблюдал за сыном. Внешне Бруно оставался спокойным, даже более невозмутимым, чем обычно, но его выдавали напрягшиеся скулы и легкая дрожь пальцев, державших листок. Читал он долго — значительно дольше, чем на самом деле требовалось для ознакомления с коротким и сухим деловым посланием.

— Дифирамбы приятны, папа, хотя едва ли заслужены, — промолвил Бруно, чуть растягивая слова: это была его манера выражать сомнения и недовольство. — Я прочел, но, признаться, так и не увидел острой необходимости своего присутствия, по крайней мере, в ближайший месяц. Если я прилечу в Нью-Йорк первого мая, как и планировал, то…

— Бруно, они хотят, чтобы ты приехал сейчас. И ты поедешь. Это мое официальное решение как главы компании. Не забывай, что я не только твой отец, но и твой босс.

Они встретились взглядами.

— Я понял, патрон, и подчиняюсь вашему официальному решению… — голосом Бруно можно было заморозить цистерну воды. — Ну, а неофициально, папа, ты можешь мне сказать, за что ты меня наказываешь?

— Ты разве в чем-то провинился? — не менее холодно осведомился отец. — Нарушил регламент, устав? Причинил нам серьезные убытки?

— Нет.

— Тогда ты задаешь странные вопросы. Ты давно совершеннолетний, и твоя личная жизнь меня не интересует… разумеется, до тех пор, пока не вредит репутации нашей семьи или компании, что, впрочем, одно и то же.

«Репутация семьи? На что это он намекает, интересно? Неужели узнал про статейку в „Кто“…»

Популярная бульварная газетенка не обошла вниманием недавнее происшествие на мосту Реджина, и тиснула статью под броским заголовком — «Слезы, безумие, суицид: мрачные тайны семьи Гвиччарди», полную гадких намеков и непристойных измышлений. Читателю прямым текстом сообщалось, что «имеющая славянские корни» супруга «самого молодого из директоров „Гвиччарди SpA Roma“, талантливого бизнесмена и наследника многомиллиардного состояния», повредилась в уме после утраты единственной дочери… и стала вести себя столь странно и непредсказуемо, что вся семья страдает от ее безумных эскапад, окрашенных сексуальной распущенностью с суицидальными мотивами. Толика правды в статье была щедро пересыпана непроверенными слухами и откровенной клеветой, и варево на выходе смердело, как куча свиного навоза…

Можно было подать на газету в суд, но Бруно по опыту знал, что это приведет лишь к эскалации скандала, а газетенке даст новых подписчиков. Нет, лучше уж действовать другими методами — например, хорошенько проучить журналиста с помощью бойцов из «Когорты» (фамилию писаки Бруно взял на карандаш, остальное было делом техники).

— Репутация нашей семьи в полной безопасности, отец. — вот и все, что он сказал вслух.

— Ах, так?

— Именно так, что бы тебе ни говорила Белинда.

Гвиччарди скривился, словно хлебнул уксуса — обычная реакция на упоминание мачехи без должного пиетета — и не остался в долгу:

— Не все, что говорит Белинда, неверно и несправедливо, только потому, что это исходит от нее… В одном вопросе я совершенно согласен с синьорой: если Малена не справляется с болезнью, а ты не справляешься с поведением Малены, твоей женой должны заниматься врачи в клинических условиях.

— Нет.

— Хорошо. В своей спальне ты хозяин. Но позволь заметить тебе, сын, что твое упрямство граничит с глупостью, а выходки Малены — с вредительством… ее эффектный прыжок очень порадовал наших прямых конкурентов, и Конти, и особенно — Астальди. Вчера в клубе мне по секрету пересказали шутку: дескать, Гвиччарди использовал невестку как подопытную мышь, хотел с ее помощью измерить глубину Тибра… прежде чем сам туда прыгнет после изучения финансовых показателей за квартал.

— Боже мой, папа, какая невообразимая чушь!.. Вот кому точно не помешали бы холодные ванны, так это синьоре Белинде… чтобы остудить желание лезть в нашу с Маленой интимную жизнь.

— Не смей говорить о своей мачехе в подобном тоне! Ты обязан уважать ее так же, как и меня! — отрезал Гвиччарди тем особенным жестким тоном, что у неподготовленных людей вызывал дрожь в коленях и позывы к мочеиспусканию, но Бруно знал о своем привилегированном положении в иерархии отцовских ценностей, и показным гневом его было не пронять:

— Прости, отец, если я был непочтителен… но, следуя твоему примеру, требую безусловного уважения к моей жене.

— Тогда объясни ей — снова — что значит быть женой человека, носящего фамилию Гвиччарди, и пусть прекратит позорить семью поступками, которые потом неделями полощут в газетах!

— Мне будет довольно сложно сделать это, находясь в Нью-Йорке…

— Ничего, зато в Нью-Йорке у тебя будет время подумать; а пока ты занимаешься делами фирмы, я позабочусь о твоей жене… на правах любящего свёкра.

Нервы Бруно напряглись еще сильнее. Во многих жизненных вопросах Филиппо Гвиччарди отличался широтой взглядов и занимал сторону прогресса, однако в отношении семейных ценностей был консервативен до нетерпимости. Трагическое вдовство и второй брак с женщиной, что всегда выглядела и вела себя как воплощенная благопристойность, сделали его изрядным занудой, не принимавшим ни малейшей экстравагантности. От сына он требовал если и не разделять до конца его твердые принципы, то, по крайней мере, следовать им внешне. Наказание за публичное нарушение приличий следовало быстро и неотвратимо.

Бруно хорошо помнил, как десять лет назад он принял участие сперва в разгульной вечеринке в сомнительном ночном клубе, а потом и в футбольной драке, и это попало в газеты. После этого отец отобрал у него машину, заблокировал кредитную карту и на два месяца отправил «по семейным делам» в захолустный немецкий городишко, где не было ни одного приличного бара, и магазины закрывались в шесть часов вечера. Римское дерби он вынужден был смотреть по телевизору с маленьким экраном и рябым изображением…

Той выволочки Бруно хватило, чтобы сделать выводы: он стал гораздо внимательнее выбирать знакомых и научился тщательно скрывать все обстоятельства своей жизни, которые не вписывались в образ идеального сына и наследника Филиппо Гвиччарди. Если, конечно, не считать скандального разрыва помолвки с Анабеллой и женитьбы на Магдалене Драганич; но как раз по этому поводу у отца не возникло особых возражений, ведь Бруно всего лишь повторил его собственную историю брака с прекрасной Алессией Паччи, тоже включавшую побег из-под венца и многолетнюю ссору с родственниками.

Убедившись, что спорить с отцом насчет поездки бессмысленно, Бруно вздохнул, взял стакан с виски, долил содовой и, как ни в чем не бывало, перешел к обсуждению практической стороны:

— Билеты на самолет заказаны?

— Да, и для тебя, и для Виолы. Полетите «Дельтой», из Фьюмичино, в двенадцать часов дня. Рейс двести сорок пять.

— «Дельтой»? Десять часов в воздухе на этом дурацком аэробусе?.. — Бруно чуть не уронил стакан. — Ну, спасибо, папа…

— А как ты иначе собираешься попасть в Нью-Йорк? Я не могу предоставить тебе свой «Бомбардир», сам послезавтра улетаю в Париж.

— Так, может, мы полетим вместе? Я как раз хотел лететь через Париж, на «Конкорде».

Гвиччарди покачал головой:

— «Конкорд» — слишком дорогое удовольствие даже для меня. (7) И ты на пересадке потеряешь больше времени. Но если не хочешь «Дельту», на выбор еще есть «Люфтганза» и «Алиталия». Это не принципиально, принципиальна дата твоего отъезда. Завтра в полдень.

— Хорошо, я понял… — Бруно поднялся с кресла. — «Дельта» так «Дельта». Но если мы сегодня не попадем на ужин в «Паяце», (8) мой американский вояж окажется напрасным.

— Ты прав, сынок, ступай. Встретимся в машине через пять минут.

Гвиччарди проводил своего будущего преемника сдержанной улыбкой и мысленно поставил ему три очка за раунд внеочередных жестких переговоров.

«Он злится, прекрасно… значит, в Нью-Йорке вцепится янки в глотки так, что им мало не покажется. Все подпишут, как миленькие».

У Бруно почти не оставалось времени, чтобы уладить личные дела до того, как отец спустится на паркинг, но он успел позвонить Малене, сообщить ей о резком изменении планов — и весьма удачно переговорил с Корсо.

Вопреки опасениям Центуриона, Принц не встал в позу гордого мачо, которому зазорно сидеть нянькой при какой-то юбке, и, попыхтев немного для порядка, согласился пожить в Браччано до его возвращения из Штатов.

****

Черный, как вороново крыло, шестисотый «мерин» S-класса, был просто роскошным зверюгой, мечтой любого водителя и угонщика. Идеальные пропорции корпуса, двойные стекла, хвостовые антенны, автоматические двери и багажник, климат-контроль — что называется, полный фарш! Но самым главным был шестилитровый движок, мощное «сердце», соединившее в себе силу и скорость почти четырех сотен лошадей. У Луки едва не встал, когда он увидел это чудо в гараже, и получил подтверждение, что не спит и не бредит, а в самом деле скоро сядет за руль вороненого красавца и поведет его по скоростной трассе.

— Ты смотри, приятель, поаккуратней с машиной… она всего полгода как куплена, синьор Бруно за нее с любого шкуру сдерет! — ворчал некто Марио — крепкий дяденька лет под сорок пять, с приличными залысинами и кулаками величиной с небольшую тыкву; в доме Гвиччарди он был бригадиром охраны (8), и после того, как молодая синьора представила Принца мажордому и остальным слугам, взялся показать новичку «конюшню» и объяснить, как все устроено.

Говорил Марио много, смотрел подозрительно, но Принц, очарованный автомобильным парком Центурионовской семейки, слушал вполуха, а на взгляды и вовсе не обращал внимания. Когда же бригадир сперва воззвал к осторожности — мол, не надо гнать по трассе, как на Формуле-1 — и вроде бы невзначай поинтересовался водительским стажем и предыдущим послужным списком Луки, тот хмыкнул:

— Полный порядок и с тем, и с другим.

— Точно?

— Да.

Бригадир кивнул:

— Верю, но не на слово. Ты пойми: протокол есть протокол. Дай-ка мне твои права. И на фискальный код хотелось бы взглянуть… (9)

Документы у Принца были, но по многим причинам он предпочел бы их не показывать — у него еще не стерлось из памяти недавнее собеседование с Катеной, долго и дотошно изучавшим буквы и цифры, чтобы в конце заявить: не возьму даже в поломойки. И если бы так рассуждал один Катена… так рассуждали все приличные работодатели, за исключением разве что наркодилеров, содержателей притонов с подпольными тотализаторами и вербовщиков.

Среди этой публики Центурион со своим предложением поработать водилой-телохранителем смотрелся кем-то вроде архангела Гавриила, и Принц уже не раз и не два за сегодняшний день подумал: все чересчур удачно складывается. Чересчур хорошо и гладко, чтобы быть правдой… наверняка этот Марио неспроста цепляется к документам — и, если не сам Центурион, так его папаша решил покопать поглубже и разузнать, кого допускает в дом. Злостный угонщик и футбольный хулиган, отмотавший два срока подряд, уж точно не являлся мечтой почтенной буржуйской семейки. А может, эта бледная белобрысая стерва, синьора Белинда, или как там ее, успела нажаловаться, что свеженанятый «не пойми кто» нахамил ей при первой же встрече.

— На мои права и все прочее уже поглядели те, кому надо, и синьор, и синьора. Иначе хрен бы я сюда попал, — уклончиво ответил Принц, прикидывая, что будет делать, если этот не в меру ретивый служака начнет настаивать на своем.

«Ох, главное, чтобы это не оказалось очередной „проверочкой“ Центуриона, или чем похуже… Мужиком он всегда был хитрым и злопамятным, с чего бы ему меняться?»

Неприятная мысль сверлила висок буравчиком и не давала покоя, хотя развитие событий, с самого начала и до сего момента, сигналило о противоположном — Бруно изменился, и он, Лука, действительно нужен ему. Ему и… его жене.

«Может, я и зря паранойю гоняю… они ж детку недавно похоронили… такое кого угодно перетряхнет да наизнанку вывернет».

Принцу вдруг стало немыслимо жутко и самого пробрало до костей, стоило представить, что Джанни, его чудесного сынишку с мягкими смешными кудряшками, вдруг отберут у матери, бледного и неподвижного положат в ящик, унесут на кладбище и опустят в холодную бетонированную яму, а сверху придавят тяжеленной плитой… (10)

Он поднял голову и мрачно уставился на Марио, готовый к отповеди, как гладиатор к бою. Нет, он не собирался терять эту работу, и ни за что на свете не откажется от нее добровольно.

— Лука!.. — окликнул его женский голос. Принц обернулся и увидел Малену. Она была все в том же облегающем черном свитере и черных джинсах, только сверху надет не плащ, а теплая удлиненная куртка, а на плече висела большая дорожная сумка, похожая на спортивную… Когда-то и у него такая была, в скольких ситуациях выручала, и не сосчитать.

При виде молодой синьоры Марио сразу подобрался, едва ли не взял под козырек, а лицо стало хмурым и очень напряженным… в сочетании с массивной комплекцией и короткой шеей, это сделало его похожим на бегемота, страдающим от несварения желудка.

Лука усмехнулся и даже не подумал, что вроде как ему тоже надо вытянуться в струнку перед «хозяйкой»… она была не хозяйкой, а той, кого надо оберегать и защищать, и если понадобится, драться за нее.

— Машина готова? Едем? — Малена опять не приказывала, а спрашивала; черт возьми, да у Чинции в голосе было куда больше металла, когда Бето слишком долго грел мотор, или он сам не успевал подготовить мотоцикл к назначенному часу…

— Синьора Магдалена, простите, но сейчас время ужина, вот-вот будет гонг, — заметил бригадир немного брюзгливо — словно молодая синьора тоже нарушила какие-то домашние правила.

Она спокойно ответила:

— Да, я знаю, но мне пора уезжать.

Принц сделал движение к «мерину», но Марио, выставив руку, придержал его:

— Погоди. Синьора Магдалена, мне бы уточнить сперва кое-что… у патрона… вот как раз насчет вашего нового водителя. Давайте-ка отложим ваш отъезд на часок?

— Нет, Марио, так не пойдет. У меня другие планы. Я уже обо всем договорилась с Бруно. Мы едем сейчас же.

— Синьора Магдалена, прошу прощения, но у меня четкие инструкции. Синьора Белинда сказала, что вы будете ужинать с ней вместе… ну, а мы бы пока закончили дела в гараже, машина все равно еще не готова.

Тут Принца словно кто-то дернул за язык:

— Машина готова. Садитесь, синьора, поедем.

Она улыбнулась и посмотрела на него так, что в груди потеплело и словно запрыгали солнечные зайчики… прежде чем бригадир вновь начал нудеть про свои инструкции и синьору Белинду, Лука уже взял у Малены сумку и погрузил ее в багажник. Потом открыл для дамы заднюю дверцу — настолько галантно, насколько сумел — но все равно промахнулся, потому что Малена возразила:

— Я всегда езжу спереди.

Спереди так спереди. Принц молча кивнул, усадил ее на переднее сиденье и сам сел за руль. Ему хотелось есть, отлить и покурить — в любом порядке — но он решил, что все эти вопросы уж как-нибудь решит по дороге. Он кожей чувствовал желание Малены поскорее убраться отсюда, и полностью разделял его.


****

Два часа спустя, на трассе Рим-Браччано

«Мерседес» прекрасно держал дорогу, и управлять им можно было одной рукой: Лука убедился в этом, едва они выехали за пределы города и встали на трассу. Мотора почти не было слышно, но вся электрика работала без сбоев, коробка не дергала и переключала передачи как часы. Не езда, а наслаждение!

Будь он один, воспользовался бы этим на полную катушку: закурил, врубил погромче стереосистему, какой-нибудь рок — «Скорпионз», «Металлику» или «Пинк Флойд», или новый альбом Джанны (11) и полетел на максимальной скорости, прямо на горизонт, где клубились лиловато-черные облака и полыхала зарницами первая весенняя гроза…

Но у него в салоне сидело двое пассажиров, одна спереди, другой сзади. Малена и Центурион.

Парочка трещала без остановки, как сороки, с того момента, как Бруно вышел из ресторана и коротко поцеловался с женой где-то у передней дверцы; теперь же он нависал над спинкой ее кресла, обнимая подголовник, а она все время оборачивалась, да так «умело», что загораживала Луке боковой обзор.

Потеряв терпение, он грубовато попросил ее не вертеться и постарался напугать:

— А ну-ка, сиди спокойно! Скорость за сотку, резко тормозну — выскользнешь из-под ремней и улетишь под торпеду…

Это было полной чушью, Малена вертелась не так уж сильно, ремни держали надежно, и тормозить резко он не собирался, но, черт побери, она его в самом деле отвлекала, хоть и по другой причине…

Бруно почему-то не одернул наглеца-водителя, загадочно смолчал, и вряд ли из мужской солидарности. По его спокойному лицу, к тому же полускрытому тенью, ничего нельзя было прочесть, и Лука подумал с досадой:

«Косяки мои считает, наверняка… чтобы потом сразу красную карточку влепить.»

Малена смущенно сказала:

— Извини… — и с четверть часа сидела ровно, как примерная школьница, сложив руки на коленях.

Принцу же лучше не стало, потому что муженек и женушка продолжали увлеченно общаться и выглядели полностью поглощенными друг другом, в то время как ему приходилось оставаться безмолвным придатком к баранке, педали газа и тормозу. Да еще против воли слушать супружескую болтовню, ведь затычек для ушей у него не было.

Сперва Бруно рассказывал, как прошел день в офисе — с кем встречался, какие вопросы решал, и непринужденно упоминал то Берлускони, то Ротшильда, то какого-то арабского принца с непроизносимым именем, то Дино Дзоффа, который прислал Центуриону и его папаше приглашение на лациальскую тусовку в клубе… (12)

На этом фоне жалоба Бруно на отца, что из тиранической прихоти (ей-Богу, он так и сказал — «тираническая прихоть!») ссылал сына в Нью-Йорк, показалась Луке легковесной, как фальшивая монета, и столь же уместной, как детская губная гармошка на ревущей трибуне во время дерби.

«Нет, вы только гляньте на этого пижона! Да у тебя, приятель, не жизнь, а сраная светская хроника! Знаменитости вокруг кишмя кишат, сделки на охулиарды лир выпекаются, как горячая пицца, а ты на папашку жалуешься, как малыш пятилетний!»

Принца удивило и немного расстроило, что Малена восприняла нытье благоверного близко к сердцу, сама огорчилась чуть не до слез, да еще стала винить себя в придури свёкра:

— Бруно, у твоего отца и правда есть причины на меня злиться… он сейчас так занят с американским контрактом, да еще этот новый налоговый закон, ты сам говорил, как все сложно стало с инвесторами… он рассчитывает на твою помощь, а тут я, как назло, с этой дурацкой выходкой… еще и в газеты попала… «прославилась»! Конечно, он недоволен, вот только наказать почему-то решил тебя…

Центурион, однако, не позволил ей впасть в самоуничижение, поцеловал в макушку, погладил волосы и принялся ласково утешать, обещая, что управится в Штатах меньше чем за неделю, и в Браччано она не успеет соскучиться… По-честному нужно было записать Бруно очко за ловкость, с какой он убалтывал свою женщину, и как быстро сумел добиться от нее улыбки, но Лука злился, вынужденный не только слышать, но и созерцать подобную интимность. Ощущения были не из приятных, он точно подглядывал в замочную скважину, как слуга за господами.

«Тьфу, ну и херовую ж работу я себе нашел… если все это в первый день — что же дальше-то будет?»

Центурион тем временем послал мяч на другую половину поля — принялся расспрашивать Малену о ее делах, и было видно, что это не формальная вежливость, и не только супружеская забота… В каждом его жесте и взгляде проступала искренняя любовь.

Само собой, Центурион был живым человеком, отнюдь не старым и по-женским меркам красавчиком, так с чего бы ему и не любить жену, не тянуться к ней душой и телом?.. Да еще такую отличную жену, как Малена, настоящую подругу жизни. Но Принцу снова и снова вспоминалась их прошлая вражда, околофутбольная и личная, доходившая до ненависти, жестокие драки, взаимные ловушки и мстительные выходки, собственная непримиримость в войне бригад и дьявольская изобретательность Центуриона в умении находить слабые места и бить точно по ним…

Мрачные образы крутились в голове, впивались в мозг осколками стекла, и никак не хотели складываться в общий пазл с тем, что происходило сейчас на его глазах. Как спокойный и трезвый работодатель, отринувший юношеские страсти и готовый платить деньги за умение водить машину и драться, Бруно оказался вполне переносим, но Лука не мог принять его в ипостаси любящего мужа Малены. Не мог, и все…

«Черт подери, ну что за наваждение!.. Какое мне до них дело?! Пусть себе занимаются чем хотят, плевать…»

Он машинально дотронулся до своего романистского талисмана, цепочки с волчьей головой, и напомнил себе, что вообще-то все ради сына и Чинции. Деньги, законные и честно заработанные, вот о чем нужно было думать и радоваться, а никак не о чужих семейных делах.

Чинция. Такая красивая и так долго, так страстно любимая, несмотря на измену — за эту измену она давно оправдалась тем, что сохранила беременность и родила ему Джанни… вот что на самом деле важно.

«Да, как же!» — вдруг саркастично сказал кто-то внутри головы. — «Родила она… себе она родила, а не тебе! Себе и Бето. Бето для Чинции муж, а для Джанни — отец, парнишка его папой зовет, а ты там сбоку припека…»

Возразить на это было нечего. Лука покосился на Малену, все шептавшуюся с Бруно, и совсем уж некстати припомнил, как в пиццерии, где они ужинали после бегства с виллы, он расслабился и с какого-то ляда проболтался насчет Джанни. Как она вскинула на него светлые русалочьи глаза и воскликнула: «У тебя сын?..» — так нежно и так по-женски, радостно-завистливо, что… он сам не знал, что, но и тогда, и сейчас его словно жаром из печи обдало…

— Корсо, останови машину, — ни с того ни с сего распорядился Центурион, хотя нигде поблизости не маячило ни заправки, ни ресторанчика, и съезжать на обочину на этом участке трассы было не слишком удобно. Приказной тон Принцу не понравился, царапнул, как кошачий коготь по шее, но он решил сходу не лезть в бутылку — ну мало ли, что человеку понадобилось… — сбросил скорость и стал присматривать место для более-менее удобной стоянки.

Малена снова повернулась к мужу и обеспокоенно спросила:

— Что случилось? Тебе нехорошо?

— Нет, милая, со мной все в порядке. Просто я хочу сесть за руль, мне надоело разговаривать с тобой с заднего сиденья. Эй, Корсо, в чем дело, зачем ты снова газуешь?! Я же велел тебе остановиться!

— Простите, синьор, — усмехнулся Лука и поднес руку к козырьку несуществующей фуражки. — Я думал, вам по нужде приспичило… но раз вы за руль хотите — это уж дудки.

— Какие еще дудки? — Бруно задохнулся от злости на беспардонного упрямца. — Останови немедленно, как было сказано, и пересаживайся назад! А не хочешь — пиз… шагай обратно в Рим, на своих двоих!

— Бруно, что ты… не надо так… — попробовала вмешаться Малена и тут же просительно взглянула на Принца. — Лука, пожалуйста, остановись. Я сама пересяду назад.

— Куда ты пересядешь — тебя же укачивает до дурноты через сто метров! А он должен выполнять мои распоряжения, если хочет сохранить работу! — зашипел Центурион и треснул кулаком по спинке водительского кресла; Принц напрягся, готовый к любому развитию событий, но, к счастью, у синьора Гвиччарди соображалку отшибло не до конца, и он не стал устраивать драку в машине.

«Теперь точно на дверь укажет… ну и пусть, все равно это была дурная идея… до Браччано их довезу и баста», — Лука решил, что ему уже нечего терять, и рубанул правду-матку:

— Если ты, Центурион, собирался рулить, то не надо было поддавать за ужином. У тебя выхлоп-то приличный.

— Что?! Не твое дело! — от Бруно в самом деле пахло дорогим алкоголем, не так чтобы очень сильно, но достаточно, чтобы чуткий нос Принца распознал — это именно алкоголь, а не модный парфюм «с нотами виски».

— Нет, мое, раз уж ты мне свою тачку доверил. Ты пил, а дорога сложная, да вон, еще и гроза находит! Хочешь деньгами сорить (13) или со столбом встретиться или в кювет улететь, так за ради бога! Тебя не жалко, но с тобой жена. Вот ее жалко.

Он смотрел прямо перед собой, на дорогу, но чувствовал, что Малена смотрит на него… под ее взглядом на щеках Луки медленно проступила краска, как у школьника — хорошо, что уже стемнело.

Повисла тишина, нарушаемая только мерным урчанием мотора и шорохом дождевых капель, и немного учащенным дыханием всех троих.

Неожиданно Центурион тихо рассмеялся и хлопнул Принца по плечу:

— Молодец… честно — я был уверен, что ты прогнешься, как «Рома» в последней встрече с «Юве» (14), а ты, оказывается, противник пьяной езды. Вот уж никогда бы не подумал, что ты такой принципиальный.

Стиснув зубы, Лука промолчал: мог бы и догадаться, зная характер Бруно, что очередная «проверка на вшивость» непременно случится, и как обычно, там и тогда, где ее меньше всего ожидаешь…

С другой стороны, Центурион показал бы себя безответственным дураком, если бы перед отлетом за океан не устроил стресс-теста человеку, на которого оставлял жену. Но все равно это дурно пахло. Куда хуже, чем виски или джин, или чем еще синьор Гвиччарди наливался в компании американцев.

Бруно, очень довольный собой, продолжал разглагольствовать:

— Да, ты молодец! Молодец. Так и поступай впредь: когда у тебя в машине сидит синьора Магдалена, за рулем можешь быть ты и только ты. И не важно, кто просит тебя уступить штурвал — я сам, мой отец или Господь Бог…

Малена поймала мужа за руку, слегка сжала ее и тихо проговорила:

— Наверное, надо было тебя к креслу привязать, как Одиссея к мачте… чтобы не так штормило…

— Неожиданная идея… но звучит нелепо, не находишь? — усмехнулся Бруно, и снова получил тихий ответ:

— Не более нелепая, чем твои «дорожные проверки».

— О, ну извини, дорогая, что я с тобой не посоветовался.

Она вздохнула, отвернулась от них обоих и стала смотреть в окно…

Луке почему-то припомнилось птичье молоко, вместе с маленькими летучими коровами, над которыми они с Маленой вместе смеялись на прогулке по центру. Чего бы он только ни сделал, чтобы рассмешить ее снова…


Примечания:

1 Мербау — сорт красного дерева

2 Берлуска — прозвище итальянского бизнесмена и политика Сильвио Берлускони, с апреля 1994 по январь 1995 занимал пост премьер-министра, в 1996 году проиграл президентские выборы Романо Проди.

3 NIS «Нафтна Индустрия Србия» — сербская энергетическая компания (импорт нефти и газа)

4 Боснийская война закончилась 14 декабря 1995 года

5 United States International group — вымышленная страховая компания в США, имеющая реальный прототип.

6 Билет на «Конкорд» от Парижа до Нью-Йорка «туда-обратно» стоил порядка 10500$.

7 «Il Pagliaccio», «Паяц» — мишленовский ресторан в центре Рима. Здесь можно отведать кухню разных стран мира, а также попробовать традиционную средиземноморскую. Присутствует дегустационное меню. Внутреннее убранство помещения выполнено в стиле эпохи Возрождения. Средняя стоимость ужина варьируется от 75 до 150 евро (в ценах 1995 года -около 300 000 лир). Гости заведения наряжаются в элегантные костюмы и платья. Ресторан находится у площади Кампо ди Фьоре по адресу: Via dei Banchi Vecchi, 129/a

8. Бригадир — руководитель рабочего подразделения, здесь: начальник службы безопасности.

9. Фискальный код, «кодиче фискале» — Codice Fiscale — так называется ИНН в Италии (идентификационный налоговый код), состоящий из 16 символов (букв и цифр). Необходим во многих жизненных ситуациях: открытие счета в банке, подписание договоров аренды, купли-продажи, получение займов, трудоустройство (работа по контракту, либо деятельность фрилансера), обращение за медицинской помощью.

10. В Западной Европе, особенно в южных странах, практически не хоронят в землю, делается цементный склеп.

11. Джанна Наннини — культовая итальянская рок-певица, добившаяся мировой славы; выступала, помимо прочего, на открытии чемпионатов по футболу (мирового в 1989 и Кубка Италии в 1990); в 1995 году как раз вышел новый альбом «Dispetto».

12. Дзино Дзофф — легендарный футболист и вратарь, в 1994–1998 году был президентом клуба «Лацио».

13. Штрафы за «пьяную езду» в Италии зависят от степени опьянения. Если уровень алкоголя в крови от 0,8 до 1,5 промилле, то штраф составит от 800 до 3200 евро (в ценах 1995 года, примерно от 1,5 млн до 6,2 млн лир). Плюс лишение прав на 6—12 месяцев (мало того, возможно и лишение свободы на срок до 6 месяцев). Если же уровень алкоголя больше 1,5 промилле, то штраф составит от 1500 до 6000 евро, лишение прав на 1—2 года и лишение свободы на срок до 2 лет (такое же наказание предусмотрено при отказе от медицинского освидетельствования).

14 «Юве» — жаргонное сокращение футбольного клуба «Ювентус» (Турин). В 1995 году «Ювентус» стал победителем в чемпионате Италии по футболу (сезон 1994/1995).

ГЛАВА 7. Золотые яблоки

Былая страсть лежит на смертном ложе,

И новая на смену ей пришла.

Ромео, где ты? Дудочку бы мне,

Чтоб эту птичку приманить обратно!

Но я в неволе, мне кричать нельзя.

В. Шекспир, «Ромео и Джульетта»

По меньшей мере половину пути до аэропорта Бруно давал Луке наставления в связи с его новыми обязанностями, и каждое указание сопровождал пространным пояснением, почему делать нужно так и только так.

Корсо слушал внимательно, не перебивал в своей обычной самоуверенной манере, кивал в нужных местах и даже задал пару уместных вопросов, подтвердивших, что он в самом деле слушает, а не делает вид…

Это было похвально, но Бруно прислушался к самому себе и решил, что сдержанного интереса со стороны Принца ему недостаточно для успокоения. Они как раз проехали Ара-Нова (1), когда он набрал в грудь воздуха, собираясь пойти на третий круг беседы, однако Корсо заговорил первым:

— Да перестань ты дергаться, Центурион! Я все понял. Буду ходить за твоей женой по пятам, смотреть в оба, и без моего разрешения к ней даже дождевой червяк не подползет… Вот только… — Лука запнулся, посмурнел и, сердито засопев, прибавил газу, хотя времени до рейса было еще предостаточно.

— Только что? — Бруно терпеть не мог незаконченных фраз и дал понять, что ждет продолжения. — Я не учел какой-то важной детали в нашем соглашении?

«Да уж, Центурион… этой детали ты точно не учел…» — хмыкнул про себя Принц, вслух же сказал иное:

— Твоей синьоре может быстро надоесть этакая слежка… Ладно ты ей все время в спину дышишь — ты муж, но я-то чужой человек, меня она вчера впервые увидела.

— Ааааа… Не волнуйся об этом. Ты ей очень понравился.

— Я… с чего… с чего ты взял?.. — Лука едва не поперхнулся жевательной резинкой, которую сунул в рот, чтобы не поддаться искушению закурить в салоне (это было одним из условий рабочего контракта). Заявление Центуриона вроде бы имело приятный смысл, но по воздействию напоминало удар под дых.

«Я ей понравился… ну надо же… если и так — она что, ему прямо об этом сказала?»

Сквозь шум крови в ушах Принц не сразу расслышал, что еще говорит Бруно насчет Малены, уловил лишь последние слова:

— …иррациональное доверие к твоей персоне. Ты не смутился и не растерялся в присутствии жены моего отца, вот и получил несколько призовых очков в глазах Малены.

Лука выдохнул, перехватил пас и постарался побыстрее увести разговор от скользкой темы:

— Ммммм, ясно. Зато этот ваш бригадир… как его… Марио… уже готов мне красную карточку показать. Всю душу вынул, так уж ему хотелось в мои документы нос сунуть — видно, опытный, чуйка у него точно у полицейской ищейки.

— А он и есть полицейская ищейка, — усмехнулся Бруно. — Бывшая… десять лет оттрубил в карабинерах, в спецподразделении, пока его не отправили в досрочную отставку после скандальной истории с покушением на министра… Тогда его и заметил мой отец и взял к себе на службу — спас, практически. Марио очень ему предан, поэтому и старается, чтобы все в доме было по правилам, и персонал ходил по струнке.

Эта «трогательная история» о приблудном карабинере, из милости подобранном Гвиччарди-старшим, сильно не понравилась Луке. В груди возникло мерзкое ощущение, точно в нее уперлось пистолетное дуло, и он съязвил:

— Ну, если ваш Марио на службе не штаны протирает, а землю носом роет, и не зря свой кусок мяса ест, то уж верно докопается до моих славных дел и двух отсидок подряд… и молчать не будет. Тебя, Центурион, папаша не заругает? У него-то вряд ли ко мне есть ир… ирра…

— Иррациональное доверие.

— Да… вот это самое. Я и говорю: не станет он доверять бывшему автоугонщику.

Бруно поморщился:

— Корсо, у меня от тебя голова болит. О чем ты вообще хлопочешь?..

Слово «автоугонщик» звучало круто и красиво, Лука выучил его еще во время первого следствия и суда, но по сути означало просто-напросто «вор». Центурион не мог этого не понимать, но Принц желал в последний раз дать ему возможность передумать, и упрямо гнул свою линию:

— Ясно — о чем. Ты вот на меня жену оставляешь, не боишься… Ну а если твой папаша первый испугается, да и велит тебе найти кого другого, с чистой анкетой… Что тогда — конец нашему договору?

Бруно слегка побледнел — слова Луки неожиданно больно задели его за живое. Выходило, что нанятый им гладиатор из трущоб ни в грош не ставит гордого патриция, считает папенькиным сынком, переменчивым и жидким на расправу. Слышать такое от давнего знакомого по околофутболу (2), не раз и не два видевшего его в драке — и на кулачной дуэли, и в массовой схватке у стадиона или на ближайшем пустыре -было еще обиднее…

Центурион мог бы «включить босса» и резко осадить зарвавшегося работничка, но он не позволил себе такой роскоши, и проговорил спокойно и сухо:

— Наш договор не имеет никакого отношения к делам отца. Мои решения — это мои решения, мои люди — это мои люди. Что там думает, говорит и делает Марио, тебя не касается. Делай свою работу, Корсо, и поменьше вопросов, не относящихся напрямую к ней, ты понял?

— Понял.

— Вот и все. — подведя черту под разговором, Бруно достал из портфеля мобильный телефон в черном чехле и передал его Луке: — Это твой аппарат, настроенный и подключенный. Ежедневный отчет…

— В одиннадцать вечера, по римскому времени. (3)

— Молодец. По экстренным вопросам?..

— В любое время. Информировать сразу же.

— Отлично. Личные звонки?..

— Только при крайней необходимости и не дольше пяти минут.

— Хорошо, Корсо. У тебя прекрасная память. — Центурион удовлетворенно кивнул и улыбнулся, а у Принца рука зачесалась дать ему по уху…

«Ишь ты, бригадир выискался… разговаривает со мной точно с псом… Сидеть, лежать, голос… Откусить бы тебе нос, пижон — небось по-другому бы запел!» — он покрепче сжал руль и снова выдохнул. Злиться на Бруно было форменной глупостью — да еще так сильно злиться, за то, в чем Центурион, в общем-то, не был виноват — просто вел себя, как обычно, как привык в своем богатом доме, с пеленок общаясь со слугами, а потом с сотрудниками в фирме папаши.

Это все сон, проклятый бесстыдный сон о Малене, сбивал Принца с толку, бередил, мучил… и ехать в машине бок о бок с ее мужем оказалось тем еще испытанием.

Двадцать минут спустя «мерседес» въехал на территорию аэропорта и зарулил на крытый паркинг нужного терминала, где Бруно предстояло зарегистрироваться на прямой трансатлантический рейс и провести время до посадки.

Прежде чем выйти из машины, он набрал чей-то номер и досадливо поджал губы, когда адресат звонка не ответил…

— Интересно, где ее носит, я же просил не опаздывать! — пробормотал Центурион, и Принц, хотя его это совершенно не касалось, не удержался от вопроса:

— Кого?

— Виолу. Мою ассистентку… — рассеянно пояснил Бруно, ни капли не рассердившись на нескромное любопытство, и принялся снова нажимать на кнопки своего игрушечного телефончика. Вторая попытка дозвониться до Виолы успеха не имела.

— Черт знает что такое!.. Ну, я ей устрою, мерзавке, пусть только появится! — вот теперь Центурион от злости пошел красными пятнами. Принц удивился, что, оказывается, помнит про эту его особенность: краснеть не сплошняком, а только отдельными участками кожи, как при скарлатине. Еще больше он удивился, услышав собственный успокаивающий голос и утешительные слова, с какими обычно обращался лишь к старым друзьям:

— Да ладно тебе кипятиться-то! Ты ж вроде женатый человек, а все не привыкнешь, что у баб всегда так: то автобус вовремя не подъехал, то ключи забыла, то каблук сломала.

— Хоть два каблука! Мы с ней не в отпуск летим, это работа! На работу нужно приходить вовремя, минута в минуту, а не когда захочется! — Бруно возмущался так искренне и так бурно, что Луке стало смешно:

— Ну, в Америке может и так, они там все деловые… но мы-то с тобой в Италии живем, здесь народ неторопливый. И расслабленный…

— Вот поэтому мы здесь ТАК и живем!.. Боже, как я устал от этого вечного бардака!..

Тут уж Принц не нашелся с ответом и только руками развел: всем известно, что в Италии бардак и беспредел везде и всюду, мошенник на мошеннике и вор на воре (4), и поделать с этим ничего нельзя… ну, а раз так, какой смысл злиться на непутевую секретаршу?..

Он хотел спросить, собирается ли сам Бруно выходить из машины, чтобы свалить, наконец, в свою Америку, и дать ему возможность быстренько метнуться в Рим, перед тем как возвращаться в Браччано — но не успел. Откуда ни возьмись, рядом с передней дверцей возникла красивая брюнетка, в модном пальто, накинутом поверх делового костюма, и в сапожках на высоком тонком каблуке… как раз на такие ботики недавно пускала слюнки Чинс, стоя перед витриной модного магазина в центре, и мечтала дождаться распродажи…

«Вот получу с Центуриона первые бабки, и куплю ей эти чертовы каблы! (5)» — открывая багажник, где лежали вещи Бруно, думал Лука.

Потом он еще минуты три ждал, пока синьор соизволит заняться чемоданом, и вполглаза наблюдал, как девица униженно извиняется перед боссом. Виола едва ли не приседала, того и гляди, на колени встанет — ссылалась на жуткие пробки на выезде из Рима и случайно отключенный звук на телефоне… а синьор Гвиччарди, принимая извинения, совсем не пылал от гнева. Наоборот, улыбался и милостиво кивал, и дружески похлопывал синьорину Виолу по руке:

— Да, я понимаю… ничего страшного. Главное, что у нас еще есть время до регистрации. Успеем выпить кофе.

«Ишь ты… это у тебя и называется „я ей устрою?“ Что ты устроишь, с такой масляной рожей, хотел бы я знать, гусь ты лапчатый?»

Во флирте босса с хорошенькой ассистенткой не было ничего удивительного — перед таким соблазном мало кто устоит, и десять часов в воздухе, конечно, куда приятнее провести с на все готовой молодой красоткой в модных шмотках, чем с уродливой старой грымзой… но если Центурион изменяет Малене с этой куклой, значит, он просто чертов кретин, и больше никто.


****

В дверь спальни деликатно постучали, и приглушенный голос мажордома проговорил:

— Синьора Малена, завтрак готов. Мы с Катариной ждем вас.

— Да, Микеле, спасибо… — Малена улыбнулась, захлопнула блокнот, отложила его на столик и спустила ноги с кровати. — Я сейчас приду.

Когда в Браччано не затевали пышного приема «больших гостей», утренняя трапеза в поместье был полностью семейным ритуалом, лишенным каких-либо церемоний. Обычно в ней принимали участие только Бруно с Маленой и мажордом с экономкой, постоянно жившие в доме. Пятой участницей, «приглашенной звездой», как шутил Бруно, была маленькая Лиза, с младенчества и до самой смерти…

Теперь детский стульчик навеки опустел, но так и остался жить на просторной кухне, несмотря на постоянные требования Белинды убрать этот бесполезный предмет с глаз долой.

Микеле, прекрасно воспитанный и безупречно вышколенный управляющий парадной частью дома, обычно беспрекословно выполнял приказы «второй синьоры» (как Белинду втихомолку именовали слуги), однако в отношении Лизиного стульчика проявил непоколебимое упрямство. Каждый раз, когда эта тема снова всплывала в беседе с госпожой, Микеле кланялся, улыбался… и ничего не делал. Зайдя на кухню в следующий приезд, Белинда обнаруживала стульчик на прежнем месте, журила мажордома и кидалась жаловаться мужу. Она твердила, что увековечивать память об умершем, сохраняя старые вещи, которыми больше никто и никогда не воспользуется по назначению — варварский обычай, дикость, наносящая вред психике живых.

«Достаточно просто взглянуть на жену твоего сына, дорогой, чтобы в этом убедиться… и разве хорошо, что мы позволяем прислуге столь явно проявлять неуважение к нам?»

Филиппо же или отмалчивался, или отвечал неопределенной усмешкой и сухим советом «оставить детей в покое», подразумевая и покойную внучку, и Бруно с Маленой. В его власти было морально надавить на мажордома, подвергнуть штрафу за формальное нарушение субординации и самоуправство, но он ни разу этого не сделал.

Белинде оставалось лишь молча злиться и гадать, почему супруг ни разу открыто не встал на ее сторону в таком «пустяковом вопросе», хотя поддерживал в более серьезных вещах.

Бруно, куда лучше понимавший отца, несмотря на его обычную холодность и скрытность, по секрету рассказал Малене то, о чем синьора Грасси так и не узнала за двенадцать лет брака: Филиппо был одним из тех «варваров», что не желают расставаться с любимыми даже и в смерти…

Белинда не подозревала о святилище, устроенном в мансардном этаже, в постоянно запертом кабинете хозяина дома, Бруно же там бывал неоднократно. Он видел портрет своей матери в полный рост, установленный на подобии алтаря, украшенный лентами и свежими цветами, с зажженной возле него лампадой. Рядом с алтарем помещалась обитая бархатом скамеечка для молитв, а в смежной маленькой комнате был воздвигнут настоящий реликвариум: здесь хранились подвенечное платье, фата, атласные перчатки и туфли Алессии, украшения, которые были на ней в знаменательный день бракосочетания, связка любовных писем, альбомы с рисунками и потрепанные ноты, и -отдельно -засушенный букетик, перевитый золотистым локоном…

Малена нашла этот жизненный сюжет одновременно трагическим и вдохновляющим, и порой позволяла себе помечтать о том, чтобы превратить его в историческую поэму. Правда, после смерти дочери вдохновение почти покинуло ее, муза дала обет молчания, и вот уже год, как из-под пера поэтессы не выходило ничего, кроме коротких и бессвязных фрагментов мрачного содержания…

Менеджер издательства «Арнальди», выпустившего и успешно продавшего несколько поэтических сборников Милены Войводич (так звучал творческий псевдоним урожденной Магдалены Драганич), названивал ей с тех пор, как это стало приличным. Он заботливо справлялся о ее самочувствии, и окольными путями старался выяснить: не собирается ли она возобновить работу над второй частью «Цыганских песен»?.. И можно ли — хотя бы теоретически! — планировать включение в альманах 96-го года поэмы «Апельсиновая ветка»?..

— Я ничего не могу вам обещать, синьор Риццоли, — грустно отвечала Малена. — Хотела бы, но не могу… Я помню сроки сдачи текстов для альманаха, и позвоню вам, если буду успевать.

Надежды на это было мало… но сегодняшней ночью, когда над Браччано бушевала гроза с неистовой пляской молний, и она долго не могла заснуть, даже на плече у Бруно после короткой супружеской близости, ей неожиданно пригрезились строки:

«Мне душно в городе: довольно красоты, убранства комнат, штор и канделябров…» — а следом за ними явился и образ всего стихотворения.

Мерцающий, неуловимый как призрак, он коснулся ее прозрачной рукой, и по жилам пробежал огненный ток предчувствия… особенного, ни с чем не сравнимого предчувствия, болезненно-сладкого, обещающего наслаждение куда большее, чем секс.

Малена вскочила с постели, схватила блокнот и включила ночник, чтобы поскорее записать — под диктовку, пока контакт с другим измерением не прервался… — но Бруно недовольно заворчал, что ему рано вставать и потребовал погасить свет.

Не желая тревожить мужа, она черкнула всего пару строк, самых первых, скользнула в постель, засунула блокнот под подушку и прошептала молитву Деве Марии, чтобы увидеть продолжение стиха во сне и не забыть наутро.

Ей снился лес под дождем, и она бродила среди мокрых стволов и ветвей, роняющих крупные капли ей на голову и плечи, закутанная в длинный, до полу, алый плащ, почему-то надетый на голое тело. Ноги были босыми, но ступни не чувствовали холода.

Она брела и брела, не зная куда, чувствуя, как сжимается сердце от сумеречной тоски… и совсем не удивилась и не испугалась, когда зашуршала высокая трава, качнулся дикий шиповник, и на дорожку мягко выскочил огромный волк, с бурой шерстью и яркими голубыми глазами.

Взгляд у этого хозяина леса был совершенно разумный, внимательный, изучающий… а лапы — широкие и сильные, когтистые… и босые. Малена сама не знала, почему ей в голову пришла эта странная мысль — что у волка босые ноги — и сейчас же захотелось рассмеяться. Но смеяться в лицо… (да, это определенно было лицо, а не морда!) волку было бы очень невежливо, и она спросила настолько любезно, насколько сумела:

— Синьор волк, вам удобно… ходить босиком?

— А вам? — хрипло прорычал волк и, подойдя поближе, поднялся на задние лапы, а передние поставил ей на плечи. Он оказался немыслимо тяжелым, и теперь Малене стало страшно, но пускаться наутек было уже поздно. Она обняла этого дикого волшебного зверя, вышедшего к ней из чащи, как обняла бы играющего пса, и погрузила пальцы в теплую шерсть…

— …Аййй… Малена… ну что ты делаешь?.. — это уже было не рычание волка, а знакомый человеческий голос — голос Бруно. Открыв глаза, она со смущением увидела, что вцепилась обеими руками совсем не в бурую волчью шкуру, а в золотистую шевелюру мужа.

— Охх, милый, прости, прости… мне приснился странный сон… — Малена переместила ладони ему на плечи и получила ответное объятие и шутливый вопрос:

— Ты в этом сне была индейцем, снимающим скальп с незадачливого рейнджера?..

— Нет, что ты!.. Какой ужас!.. Я была… кем-то вроде Алисы… или Красной шапочки…

— Так-так. Интересно… думаю, что тебе пошла бы короткая пышная юбочка, корсаж и маленькая красная шапочка…

— Да нет, я просто шла по лесу в красном плаще, и…

Бруно слегка ущипнул ее за щеку и потом сразу же поцеловал:

— Мммм… знаешь, я бы охотно узнал подробности… все-все… но к сожалению, мне пора вставать, иначе самолет улетит без меня. Я безбожно проспал.

— Как?. — поразилась Малена. — Разве будильник не сработал?.. Я же поставила два, как ты просил.

— Сработали, оба, — он взял со столика часы и показал ей. — Честно говоря, я удивлен… ты обычно так чутко спишь, что просыпаешься от первой же фанфары, и я понадеялся, что моя добрая женушка в любом случае меня разбудит.

Она вздохнула:

— Наверное, это все новые штайнеровские таблетки… Усыпили меня как сурка. Прости, милый.

— Господи, да за что же?.. Я позвоню и поблагодарю Штайнера — он наконец-то нашел лекарство, от которого ты спокойно спишь всю ночь. Ну и… ты меня все-таки разбудила, дорогая Покахонтас, так что капитан Смит спасен, но ему определенно пора отчаливать в Штаты. Иначе отец наяву снимет с меня скальп.

Малена тихо рассмеялась и шлепнула мужа по руке: она не очень любила жестокие шутки, но Бруно все же дозволялось нарушать табу.

— Я сейчас встану и провожу тебя…

— Нет, не надо! Это отнюдь не ускорит мои сборы. Повернись на другой бок и отоспись за нас обоих. Я еще позвоню тебе перед посадкой в самолет.

— Тебя… тебя повезет в аэропорт Лука?.. — она знала ответ, но почему-то решила уточнить.

— Да. Надеюсь, что хотя бы он не проспал, и машину подготовил к отъезду… Черт возьми, половина восьмого!..

Малена, проявляя супружескую солидарность, встала с постели вслед за мужем и, пока он спешно умывался и брился в ванной, подошла к окну.

Лука не проспал: подогнал «мерседес» именно туда, куда и было нужно, к боковому входу, и теперь стоял рядом с машиной, курил и поглядывал по сторонам — то ли любовался цветниками и перголами, которыми так гордилась Белинда, то ли размышлял о чем-то своем… С такого расстояния Малена нечетко видела его лицо, но оно показалось ей хмурым и мечтательным в одно и то же время… например… как у Спартака, в первое утро в поместье Суллы… (7).

«Нет, конечно же, нет… это все мои фантазии, потому что я сама еще не совсем проснулась…» — она смущенно усмехнулась и спряталась за занавеску, чтобы Лука случайно не заметил ее, и все-таки продолжала смотреть.

В груди шевельнулось приятное тепло при мысли, что этот широкоплечий парень, удивительным образом сочетавший в себе нахальство и галантность, немного сердитый, но с хорошей улыбкой, не сдрейфивший перед Бруно и способный возразить Белинде, будет рядом с ней во время отсутствия супруга. Будет катать ее на машине по живописным окрестностям, охранять ее, а значит, она сможет целые дни проводить на озере, и возвращаться домой только под вечер. Значит, она сможет избежать завтраков и обедов в компании свекрови (Малена не сомневалась, что Белинда непременно приедет «навестить мышку», может быть, даже раньше, чем самолет Бруно приземлится в Нью-Йорке) — и останется только пережить совместный ужин…


****

Принц благоразумно оставил «мерседес» в двух кварталах от «Пестрой кошки», рядом с мастерской Змея, но Монику все равно перекосило от злости, и она едва не выпрыгнула из платья, стоило блудному приятелю перешагнуть порог пиццерии.

«Явился все-таки, чертов засранец! И где его только носило два дня, если не в Терни, с этой мандой, „синьорой Фантони“?»

В нетерпении выяснить всю подноготную, она чуть резче, чем требовалось, поставила на столик тарелки с лазаньей и кружки с пивом, и пена выплеснулась наружу.

— Эй, девушка, полегче… — недовольно сказал клиент и покачал головой; он был не из завсегдатаев, по-итальянски говорил с ужасным акцентом — паршивый турист, невесть как забредший в недра Гарбателлы — и Моника огрызнулась:

— Сам смотри, куда локти ставишь! — повернулась спиной и, не слушая дальнейшего бурчания и не обращая внимания на призывно вскинутые руки еще не обслуженных посетителей, пошла к Принцу.

Медлить было нельзя: волчара сел не за столик, а на табурет у барной стойки и, похоже, не собирался плотно обедать. То ли у него, как обычно, в карманах свистело, (8) то ли снова куда-то спешил…

«Не иначе, в Трастевере, к сучке очередной! Небось на нее и потратил последние монеты». — зло подумала Моника и вздохнула: ну что поделать, черного кобеля не отмоешь добела.

Отношения с Принцем (если это можно назвать отношениями) подразумевали небогатый выбор из трех вариантов: смириться с его постоянным блядством, рвать сердце в напрасных ревнивых терзаниях или же все прекратить, и самой пойти на все четыре стороны, свободной и одинокой…

Само собой, Моника предпочитала первый вариант. Девицы появлялись и исчезали, как бабочки-однодневки, а она оставалась. И в конце концов Принц всегда возвращался к ней.

Они были знакомы лет пятнадцать, со старшей школы, некоторое время Моника даже считалась «официальной» девушкой Луки Корсо, как дура, ждала его из армии… и дождалась, но дело не дошло ни до свадьбы, ни до помолвки. В неполных двадцать лет Принц не рвался надевать на шею хомут, и в его жизни были дела не менее увлекательные, чем секс: спорт, автомастерская, лихие угоны машин и взимание «налога» с районных продавцов травки, ну и конечно, футбол и околофутбольные страсти — выезды, шествия, атрибутика и отчаянные драки романиста с тиффози других команд.

Моника свыклась со всем этим, сдружилась с «Ядовитой бригадой», стала у парней своей в доску, не вела себя как шлюха, но и недотрогу не строила, если хотела — заводила романы, пару раз ее звали замуж… но Принц всегда оставался Принцем. Ему достаточно было двинуть бровью, и она бежала к нему, задрав хвост, как течная сучка… надеясь, что настанет — непременно настанет — такой день, когда он, проснувшись утром с нею в постели, улыбнется, обнимет покрепче, и пригласит остаться навсегда.

А потом в жизни Принца появилась Чинция, и это стало катастрофой похуже Хиросимы…

— Привет, красавчик… — Моника, натянув на лицо самую милую и приветливую улыбку, приблизилась к Луке сбоку и положила руку ему на плечо. — Ты куда это запропал, гулёна? Наци со Змеем уже хотели тебя в международный розыск объявлять.

— Ну, вот он я, — усмехнулся Принц. — Никуда не делся. Жив и здоров.

Он приветственно чмокнул подругу в щеку, но подставленных губ как бы не заметил. Моника не подала виду, как сильно ее задела подчеркнутая дистанция, и заулыбалась еще солнечней, как супермодель на съемке для прессы:

— Ой, да я им сразу сказала, чтобы не парились — я же тебя хорошо знаю… набегаешься и вернешься. Дома-то оно всяко лучше. А все-таки, где ты был? Скажи по старой дружбе, мне интересно.

Лука рассеянно кивнул, вроде бы соглашаясь с ее словами, и она поняла, что он вообще не слушает — витает где-то далеко… с тем же успехом можно было задавать вопросы кофемашине или радиоприемнику.

Голодные гости за столиками продолжали махать руками — в обеденное время «Пестрая кошка», как обычно, была набита битком. Мария не справлялась одна, и, бегая туда-сюда с подносом, бросала на Монику сердитые взгляды, да и сам синьор Пепо, стоявший за стойкой, проявлял недовольство, что официантка прохлаждается, болтая с приятелем-завсегдатаем. Нужно было возвращаться к работе, но отпускать Луку восвояси, так и не поговорив с ним по душам, она не собиралась…

— Слушай, а чего ты за стойкой-то, как неродной? Давай я тебя в зале обслужу как положено. У нас сегодня шикарное блюдо дня.

«Заодно и с планами на вечер определимся…»

После «супружеских визитов» Принца в Терни или, наоборот, холостяцких каникул, которые он себе устраивал, исчезая на несколько дней по неизвестным адресам, Моника старалась во что бы то ни стало залучить его к себе в постель, а в идеале — провести ночь у него в квартире. Заново наполнить волчье логово своими запахами, похлопотать на кухне, по-своему прибраться в комнате, и невзначай забыть в шкафу очередную кофточку или очередную безделушку — на полочке в ванной…

Это была хорошая тактика, благодаря ей к Луке перекочевала добрая треть повседневного гардероба Моники, и она не видела причин отказываться от привычной схемы.

Но у Принца оказались другие планы.

— Не хочу я ваше «блюдо дня», да и некогда. Уезжаю.

— Что?.. Как это?..

— Вот так. Работу нашел. — Лука придвинул к себе тарелку со стромболи (9) и стакан с аранчьятой (10) и принялся за еду.

Зная, с каким волчьим аппетитом приятель обычно набрасывается на местную стряпню, и видя, как равнодушно и нехотя он ест сейчас — точно по обязанности, типа, «надо же заправить бак перед дорогой» — Моника заволновалась по-настоящему. На ее памяти, лишить Принца аппетита были способны всего три обстоятельства: тяжкое похмелье, грипп с высокой температурой и любовная страсть. Ни пьяным, ни больным Лука не выглядел, а вот влюбленным… влюбленным… еще как!

«И это точно не Чинс… какая-то новая баба… Неужели Наци не пиздит, и Лука в самом деле выловил из Тибра тонущую богачку, не то графиню, не то принцессу?.. Мадонна! Так бывает разве что в романах Даниэлы Стил!» (11)

У нее руки зачесались дать мерзавцу подносом по голове, чтобы мозги если не вылетели, то встали на место, а потом еще вцепиться в волосы и от души оттаскать за проклятые кудри… но Моника сдержалась и, послав успокоительный знак Марии — сейчас приду, дай мне еще пару минут, подруга! — ехидно спросила:

— Ну и как же ее зовут?

— Кого? — Принц бросил на нее мрачный взгляд, предостерегая лезть не в свое дело, однако воительница уже ступила на тропу войны:

— Твою работу… Она блондинка или брюнетка, а может, вообще рыжая?..

— Моника, ты… — что он собирался сказать ей, так и осталось неизвестным, потому что в кармане черной кожанки что-то странно запиликало, и Лука, чертыхнувшись, так поспешно выудил оттуда крохотный телефончик, что вместе с ним выскользнули и шлепнулись на пол початая пачка сигарет и нераспечатанная пачка презервативов…

— Вижу, ты отлично подготовился к работе… — хмыкнула Моника.

— Отстань! — он отмахнулся от нее, как от докучливой мухи, занятый поисками кнопки ответа на звонок. Моника подумала, что, если Принц не спер этот чудо-аппарат, то получил его совсем недавно… и наверняка — из рук той самой богачки…

«Та-ак… кажется, все совсем плохо… мало мне было Чинс, теперь еще и эта новая прошмандовка с виллы Боргезе! Отловлю сегодня после смены этого рыжего придурка Наци и вытрясу из него подробности…»

— Да… Да, это я, синьора… Нет, все хорошо. Я просто на обратном пути сделал крюк, заехал за вещами. Конечно. Все понял. Думаю, часа через полтора. Что? Ладно. А где это?.. Нет, я найду. Ну тогда через два часа.

Это было неуместно и неприлично, стоять и откровенно подслушивать чужой разговор, но Моника ничего не могла с собой поделать, и, хотя Лука отодвинулся от нее и отвернулся, она слышала каждое слово… и видела, как у него постепенно краснеет ухо, словно в него жарко дышала сама Чиччолина или Моника Белуччи…

— До встречи, синьора.

Разговор прервался. Принц опустил руку на стойку и обалдело смотрел на зажатый в ладони телефон, как будто у него в самом деле случился «секс на расстоянии».

Моника молча подобрала с пола сигареты и контрацептивы, положила на стойку рядом с телефоном, выждала с полминуты и все-таки решилась потянуть Луку за куртку:

— Эй… ты в порядке?

— В полном. — он вышел из эротического ступора, заново рассовал по карманам телефон и все остальное, а потом попросил у синьора Пепо счет, и заодно телефонный справочник.

— Да ты что, приятель, нешто боишься в Риме заблудиться? — осклабился хозяин «Пестрой кошки», не упустивший возможность подшутить над соседом по району. — Забыл, как из Гарбателлы до Эсквилина доехать?

— Ничего я не забыл… где справочник-то? Мне ехать пора, — у Принца определенно не было желания включаться в обмен остротами, и Пепо огорченно поджал губы:

— Вон, Моника несет… давай-ка ты побыстрее, не видишь, синьор торопится!

«Арнальди…» или «Арнольди», так, кажется, она сказала?..» — скользя глазами по убористым строчкам, думал Лука. — «Нет, «Арнальди», все-таки… Книжное издательство — это на «к» смотреть, или на «и»?.. Или на «А», по названию?.. Черт, Малена… ну ты и задачки ставишь…»

Она всего лишь попросила его, раз уж он Риме, заехать в издательство и забрать для нее пакет у синьора Риццоли.

«Я им позвоню, и для тебя все подготовят», — сказала Малена, только не сказала, где найти это чертово издательство. Ну конечно, откуда ей было знать, что книги Лука Корсо в основном читал, сидя в тюрьме, а на воле чаще обходился газетами и журналами… и что такое «издательство», представлял только на примере крохотной типографии в подвальном помещении, где они печатали фанатский футбольный журнал, листовки и баннеры.

Но Принц твердо знал одно: он выполнит ее поручение; а если Малена однажды попросит у него птичьего молока, или голубую розу, или золотых яблок, он и тогда не явится к ней пустыми руками…


Примечания:

1. Населенный пункт на полпути между Браччано и и аэропортом Фьюмичино

2. Околофутбол — «официальное» название движения ультрас, включающих не только трибунное соперничество, но и выяснение отношений между матчами.

3.Когда в Риме 23.00, в Нью-Йорке 17.00 — вторая половина или конец стандартного рабочего дня. Римское время обгоняет Нью-Йорк на 6 часов.

4.Несмотря на довольно высокий уровень жизни, в 70—90 годы Италия была крайне проблемным государством, где политические и экономические кризисы следовали один за другим, а уровень коррупции и преступности был запредельно высок.

5.Каблы — так на жаргоне называются женские туфли, босоножки, сапоги на высоких каблуках. Очень высоких каблуках.

6.Подразумевается католическая свеча-лампада.

7.Образ, возникший в воображении Малены, восходит к роману «Спартак», написанному Рафаэлло Джованьоли.

8.В Риме обед у барной стойки обходится примерно вдвое дешевле, чем за столиком

9.Стромболи — закрытая пицца, свернутая в рулет. Благодаря специфичной форме начинка у нее получается очень сочной, а тесто пропитывается соусом. Есть множество вариаций стромболи. В основе рецепта пиццы стромболи — типично итальянское сочетание продуктов: густой томатный соус, острые колбаски и много сыра.

10.Аранчьята — газированный напиток из апельсинового сока, итальянский вариант фанты.

11.Даниэла Стил — одна из самых популярных писательниц, автор женских романов, широко известна не только в США, но и в Европе.

ГЛАВА 8. Каждая ветка горит по-своему

Прочтешь ли ты слова любви немой?

Услышишь ли глазами голос мой?

В. Шекспир, сонет 23

Кто начал злом, для прочности итога

Все снова призывает зло в подмогу.

В. Шекспир, «Макбет»

29 марта 1995 года, Браччано

День накануне выдался солнечным и теплым, под конец порадовал красивейшим закатом и мягко перетек в звездную ночь… но на рассвете над озером поднялся ветер, нагнал тучи, и они тяжело разлеглись над городком Браччано и окрестными виллами, чтобы разрешиться проливным дождем как раз ко времени завтрака.

— Оххх, сырость проклятая, чтоб тебя чума забрала, вместе с клятым бора (1) … — ворчал Микеле, потирая ноющие колени, но приступ ревматизма, хотя и приковал мажордома к стулу, не мешал ему ревниво следить за приготовлениями к завтраку, и поругивать Катарину, что уже целую вечность возилась с шоколадными булочками:

— Не успеют, говорю же тебе, не успеют, упрямая женщина! Поздно ты спохватилась!

Катарина, экономка и по совместительству возлюбленная супруга Микеле, с олимпийским спокойствием продолжала заниматься своим делом, и всем своим видом показывала, что не нуждается в наставлениях. Она не любила спешки, но всегда все делала вовремя, и не сомневалась, что справиться и сейчас.

— Говорю же тебе, не успеют… — не унимался Микеле — ревматизм, как обычно, повысил градус его природного занудства с приемлемого до несносного, и Катарина пошла на хитрость:

— А что этот новый молодой человек… Лука, кажется? Он придет завтракать с нами? Синьора Малена мне говорила, но что-то я запамятовала…

Само собой, она все прекрасно помнила, тем более, что дважды переспрашивала синьору Малену, но супруг заглотил наживку, как голодный окунь:

— Не синьора Малена, а синьор Бруно! Это он сказал, и совершенно ясно: где его жена, там будет и Лука. За столом тоже.

Катарина усмехнулась:

— Я поняла, поняла, значит, и здесь за столом он тоже с нами ест… Только что на это скажет синьора Белинда?

— Почем я знаю, что она скажет! — проворчал Микеле и потер коленку: если приступ к обеду не уймется, придется вызывать поденщика, чтобы помог с домашней работой… — Разве их поймешь, этих господ!.. Один одно велит, другая — другое, а ты крутись, как уж на сковородке! И так всю жизнь… Вот как я ей объясню, почему парень в гостевой спальне, в «греческой», а не во флигеле для прислуги?..

— Ничего, сошлешься на Бруно, и пусть он сам с синьорой объясняется. Наше дело маленькое, — отрезала Катарина и ловко вынула из духовки поднос с золотистыми саккотини (2), источавшими упоительный запах сдобы, ванили, свежего масла и шоколада.

Она принялась перекладывать булочки на большое фарфоровое блюдо, расписанное танцующими пастушками и пастушками, играющими на дудочках, и продолжила беседу с супругом:

— Мне вот что интересно… кто он все-таки такой, этот Лука Корсо? Бруно его то «гостем», то «другом» величает, тебе представил «водителем», а мне — «помощником» Малены… каким еще помощником? Разве помощники в приличных домах такие бывают?..

— Эй, эй, уйми свой язык, трещотка! — предостерег ее Микеле и даже погрозил пальцем. — Сама же только что сказала — не нашего ума дело, пусть хозяева между собой разбираются как хотят.

Он понизил голос и добавил:

— Я так понял, что Бруно этого Луку знает по каким-то спортивным делам, может, они тренировались вместе или еще что… а сейчас он его к Малене приставил для охраны.

— Для охраны? Какой ещё охраны, от кого ее здесь охранять — от мышей, что ли? — фыркнула Катарина, сняла передник и, оглянувшись на дверь, тоже понизила голос:

— Я вот что думаю… может… он вообще… санитар?..

— Санитар? Какой-такой санитар, что ты плетешь?

— Такой… — Катарина заговорила еще тише. — Из клиники. Мы же с тобой не в курсе… а что, если Бруно и синьор Филиппо все-таки решили послушаться синьору Белинду и… отправить Малену на лечение?.. По своей-то воле, она, понятно, не поедет, а скандал никому не нужен, вот Бруно и нашел для нее «водителя» и «охранника»… чтобы в нужный момент посадил в машину и отвез спокойненько, куда скажут. Ну, а если она догадается и сопротивляться будет, он же наверняка сумеет с ней совладать, их такому специально учат.

— Да ну тебя совсем, глупая женщина! — теперь Микеле рассердился всерьез, и едва не смахнул со стола молочник. — Насмотрелась сериалов… не знаешь, что выдумать!.. Слушать противно! Не вздумай еще сболтнуть кому-нибудь, не дай Бог, до Малены с Бруно дойдут твои выдумки.

Катарина хмыкнула и покачала головой: спорить она не собиралась, но осталась при своем мнении: во внезапном появлении Луки Корсо на вилле и в его близости к персоне молодой синьоры определенно было что-то загадочное… и она очень хотела узнать разгадку.

Возможно, приезд синьоры Белинды, ожидавшийся к вечеру, прольет свет на происходящее между Маленой и Бруно, и заодно раз и навсегда определит Луке подобающее место в доме.

— Мяяяяяяяя… — из коридора, ведущего на кухню, донеслось хриплое басовитое мяуканье, и сразу за ним послышался мужской голос:

— Ну что ты увязался за мной, как арбитр за Джаннини?.. Нет у меня ничего, ты все сожрал! Иди мышей лови.

— Мяяяяя… Муаааааууу…

— Ладно, дело твое. Впущу на кухню, но если тебя веником шуганут — чур, на меня не обижаться…

Микеле с Катариной удивленно переглянулись, прежде чем обоюдно воззриться на вход, где в проеме открывшейся двери показался «водитель-охранник-санитар» Лука, облаченный в футболку и джинсы, и в компании громадного серого кота с порванным ухом.

— Доброе утро, — поздоровался парень без всякого смущения, даже немного нагловато (по мнению Катарины), но хотя бы не стал сразу ломиться к столу, дождался ответного приветствия от пожилых синьоров и приглашения сесть. Кот деловито побежал по его следам, обогнал, запрыгнул на ближайший стул, поставил лапы на край стола и попытался дотянуться до молочника.

— Кыш, нахальная тварь! — картинно замахнулся на него мажордом. — Откуда ты опять взялся на мою голову?.. Три дня не было, я уж думал, пропал… но нет же, как булочки на завтрак, так и Оборванец тут как тут!

— Вот оно что, Оборванец, значит, — усмехнулся Принц и, взяв кота поперек туловища, ссадил на пол и сам занял его место. Серый монстр недовольно загудел и, не желая легко сдавать позиции, запрыгнул на колени к новому знакомцу и для верности вцепился в джинсы когтями.

Микеле невольно заулыбался, наблюдая эту сцену — на самом деле он любил Оборванца и очень сокрушался при каждом его долгом загуле, в то время как супруга снова хмыкнула и что-то пробурчала насчет того, что «рыбак рыбака видит издалека».

— Где ты нашел его, Лука? Он трое суток не появлялся.

— Да это не я его… это он меня нашел… сперва под окном орал, я аж проснулся, — Принц не стал уточнять, что у него почти всю ночь сна не было ни в одном глазу, — А потом слышу, кто-то на карнизе скребется, открыл окно — он в комнату и запрыгнул. Я лег, так он ко мне в ноги бухнулся, там и дрых.

«И выспался куда лучше чем я, мошенник мохнатый…»

— Мадонна! — Катарина отставила кофейник и картинно воздела руки. — Конечно, прямо в комнату! В «греческую» спальню!.. Мокрый и грязный, на кашемировый плед!.. Ай-яй-яй, синьор Корсо, как же так можно…

Драматическое выступление сделало бы честь оперной приме, но Лука не проявил особого раскаяния и просто пожал плечами:

— Ну не выталкивать же мне было прямо под дождь бедную животину — под утро лило как из ведра. И не грязный он был вовсе, вымокший только…

— Да-да, настоящий потоп… — покивал Микеле, почему-то очень довольный, что парень оказался не робкого десятка и сумел возразить его властной супруге. — Ты молодец, Лука, что пожалел божью тварь. Но учти на будущее, что насчет порядка и чистоты у нас строгие правила!

— Учту. — Принц почесал Оборванца за уцелевшим ухом, заставив кота заурчать, и бросил голодный взгляд на кофейник и аппетитную горку свежеиспеченных булочек — это точно были настоящие булочки, а не замороженные полуфабрикаты, наспех подогретые в духовке. Упоительный запах сдобы способен был свести с ума даже аскета-постника, а Лука никогда не был аскетом в отношении домашней выпечки…

В детстве и юности, когда он еще жил вместе с сестрой, Джованна, осваивавшая премудрости домоводства, частенько баловала его то пирожками, то печеньем, то настоящими тортами, и превратила в изрядного сладкоежку. Моника умела готовить только пиццу, зато Чинция, несмотря на свой вечный маникюр и ревностное отношение к фигуре, знала какой-то особый секрет. Тесто у нее всегда получалось воздушное, тающее во рту, сахар, пряности и масло распределялись идеально, и когда Принц оказался в тюрьме, то отчаянно скучал не только по объятиям и поцелуям любимой, но и по ее фантастическому миндальному печенью и фирменным панцеротти (3) … Теперь же, когда он наезжал в Терни с ночевкой, и Чинция, после долгих уговоров, с деланной неохотой затевалась с выпечкой, то никогда не забывала, ставя на стол блюдо с горячими пирожками, попенять Луке за «обжорство» и подаваемый Джанни дурной пример.

«Ты уже не мальчик, тебе пора подумать о более здоровой диете… Иначе ты растолстеешь как боров и к пятидесяти годам получишь инфаркт».

После этого Принц обычно благодарил ее за заботу — и набрасывался на панцеротти наперегонки с Бето, пока Джанни с важным видом жевал булочку с молоком…

Поток непрошенных воспоминаний был прерван строгим голосом Катарины:

— Лука, а что синьора Малена сказала насчет сегодняшнего дня?

— Ничего.

— То есть как это — ничего? Вы же целый вечер провели вместе… разве она не давала тебе распоряжений насчет машины? Вы сегодня куда-то поедете? А когда вернетесь? Нужны ли будут панини и белая пицца к полудню, или вы обедаете в городе? Я слушала прогноз погоды, сегодня дождливо, я бы не советовала ехать на озеро, или у синьоры другие планы? Ты не повезешь ее в Рим? А сам не уезжаешь?

Пожилая синьора присутствовала на кухне в единственном экземпляре, но Принц почувствовал себя латерале, со всех сторон атакованным активными страйкерами, жаждущими напихать ему по самое «не могу»… и отгрузить команде по полной. (4) Тут следовало держать ухо востро, чтобы не сболтнуть лишнего, и для начала Лука усилил линию защиты:

— Куда синьора Малена скажет, туда и повезу. На озеро, в Рим или в Пьемонт — мне без разницы.

— То есть как — без разницы?

— Да так. Синьора Малена своим планам хозяйка. Что решит, то решит.

— Хммм… не больно-то ты внимательный, как я погляжу, — Катарина покачала головой. — Или просто скрытный?

— Уж какой есть. — наверное, ему следовало свести все на шутку, широко улыбнуться и похлопать ресницами, как непременно сделал бы Бето, вечно поучавший, как надо располагать к себе людей, но Луке претило притворство. Да и скрывать ему было что, тут зоркая старушка ни капли не ошибалась.

— И… на сколько же тебя нанял синьор Бруно? Мне просто чтобы знать… все же новый человек в доме… а то у синьора Бруно ведь как — не успеешь привыкнуть к одному помощнику, глядь, а вместо него уже другой.

— Катарина, ты что! Это мой круг вопросов! — шикнул на жену Микеле и сделал страшные глаза, но экономка и ухом не повела: она всегда говорила, что хотела, и пусть этот парень сразу поймет, что к чему.

Принц остался спокойным, только во взгляде вспыхнуло горделивое упрямство:

— Не тревожьтесь, синьора, привыкайте. От меня вы еще долго не избавитесь.

— Фрррррр… мррррррмяяяя… — подтвердил Оборванец и потерся лбом о локоть выбранного им человека, а Микеле одобрительно крякнул: Луке удалось заработать еще одно очко в его глазах.


****

Послышались быстрые легкие шаги, повеяло дождем и земляникой: на кухню вошла Малена.

— Доброе… аах, Оборванец! Ты вернулся, разбойник! — радостное восклицание при виде кота перебило церемонное приветствие, и молодая женщина подбежала к Луке с явным намерением перехватить у него зверя.

Принц начал понимать, что сегодня ночью впустил в комнату не просто какое-то там промокшее четвероногое, а местную знаменитость. Наверное, полученную длинную царапину на ноге при таких раскладах можно было считать таким же ценным автографом, как роспись Фалькао (5) на футболке.

Малена протянула руки к коту, Лука убрал с полосатой спины свои ладони, но поджарый поганец, похоже, только того и ждал: прянул в сторону и моментом утек на пол, а руки мужчины и женщины встретились в невольном пожатии… всего на несколько секунд, но их было достаточно, чтобы Принц ощутил себя нырнувшим в горячий источник.

— Ой, прости, пожалуйста!.. — Малена сама отшатнулась, точно обжегшись, а он, покраснев как помидор и проклиная свою врожденную пылкость, сердито буркнул:

— Ничего, синьора. Это же я его упустил.

Хвостатый виновник происшествия тем временем, требовательно взмякивая, крутился под ногами у Катарины, и выглядел очень недовольным, что завтрак задерживается.

Экономка сделала вид, что ничего не заметила, заулыбалась и бойко заговорила:

— Синьора Малена, ну наконец-то!.. Присаживайтесь поскорее, вы же знаете, что мои булочки нужно есть горячими! Я уж хотела Микеле вдругорядь за вами посылать… Как вы спали сегодня?.. Хорошо, сладко?.. Ах, под шум дождя так хорошо и сладко спится, особенно в молодости!.. Помню, синьору Алессию — когда они с патроном только приехали сюда, еще до рождения синьора Бруно — в такие пасмурные денечки и вовсе было не добудиться…

Малена послушно села к столу (наискосок от Принца, должно быть, на свое обычное место), приняла из рук старушки чашку с кофе, и что-то вежливо отвечала на вздор, который та не переставала нести со скоростью швейной машинки…

Микеле вальяжно завтракал и время от времени вставлял в женскую болтовню веское мужское слово.

Лука же делал вид, что полностью поглощен дегустацией булочки, но увы — румяная корочка и золотистое кружевное тесто казались ему безвкусными и жесткими, как бумага, и каждый кусок с трудом пролезал в пересохшее горло. Адски горячий кофе помогал не сильно, так что Принц спасался оранжадом, и незаметно выпил добрую половину большого кувшина. На Малену он старался не смотреть, но получалось плохо, и еще хуже выходило, когда она время от времени обращалась к нему с вопросом или просьбой. Корсо вроде бы не заикался на каждом слове и не порол ерунду — от такого позора бог миловал — но голос звучал хрипло и грубо, и фразы выходили сухими, короткими… почти что злобными.

Так можно было разговаривать с карабинером, тормознувшем на дороге, тюремным охранником или сержантом в казарме, а не с молодой женщиной, приличной и не сделавшей ему ничего плохого. Если бы его только не угораздило по уши, до жара и пота, втюриться в эту самую приличную женщину, и если бы она не была женой Бруно Гвиччарди.

Здравый смысл требовал срочно перехватить контроль над мячом, увести в офсайд, за линию ворот, пока сам себе не забил штрафной… говоря проще, нужно было успокоиться, отвлечься, остыть. Но как, черт побери, остыть, и на что отвлечься, когда он должен быть рядом с ней с утра до вечера, а если понадобится, то и с вечера до утра, смотреть на нее и разговаривать с ней?.. Как успокоить кровь, что приходит в движение от одного взгляда на нее, от запаха волос и теплой кожи, и мгновенно приливает к паху даже от случайного прикосновения?

Еще неделю назад Лука думал, что душа его наполовину мертва, и высмеял бы любого, кто стал бы ему свистеть, что в тридцатник с гаком он способен влюбиться как пацан, одним махом, и заново умирать по девчонке, которая и понятия не имеет о его страданиях. Теперь же он не знал, смеяться ему или плакать, и самое главное — что ему делать?.. Соглашаясь работать на Гвиччарди, Корсо отнюдь не рассчитывал, что в нагрузку к основным обязанностям, и без того непростым, пойдет еще и страсть радиоактивной силы. И никакие свинцовые доспехи не смогут от нее защитить.

— … в Браччано?..

— А? — вскинулся Лука — голос Малены пробудил его от непривычной глубокой задумчивости, но сам вопрос он позорно прослушал.

Вредная старушка Катарина посмотрела на него как тренер на вратаря, поймавшего бабочку (6), но Малена не рассердилась и мягко повторила вопрос:

— Ты отвезешь меня в Браччано? Я хочу немного побродить по городу и кое-что купить. Можешь бросить меня там на площади и забрать после сиесты.

— То есть мне вас там оставить, а самому идти на все четыре стороны?

— Нет… да… Я… вообще-то привыкла гулять одна.

Тут бы Принцу обрадоваться — синьора намекала ему на возможность получить полдня свободного времени, и надо сказать, он нашел бы прекрасное применение этим пяти-шести часам… самостоятельно обследовал окрестности, прикидывая, какие опасности могут таиться среди олив и живых изгородей, подробно изучил саму виллу, все эти ходы-выходы, бесконечные коридоры, лестницы и башенки, повозился с машиной (ход у «мерса» был идеальный, но движок временами чихал и пофыркивал как-то уж очень сердито для автомобиля такого класса — может, масло не нравилось, может, еще что, вот и выяснил бы…) Да и, наконец, он бы мог просто выспаться!.. — и заодно надеяться, что Малена так устанет на своей прогулке, что вечером никуда уже не выйдет из дома, и даже не захочет смотреть видеофильмы… тогда у Принца останется всего одна обязанность: ровно в одиннадцать сообщить Центуриону, что все спокойно, без происшествий, и женушка его в полном порядке.

Ах, если бы все и в самом деле было так просто… В памяти всплыли слова — а точнее, приказания — Бруно, настойчиво повторенные раз пять, и отпечатавшиеся в мозгу, как типографский шрифт на плакате:

«Ты постоянно должен быть рядом с ней, от моего отъезда до возвращения. Ходи за нею, как тень, не отступайся, даже если она начнет тебя прогонять или скажет, что дает тебе выходной… Ты должен встретить ее с утра, когда она спустится на завтрак, и вечером проводить до порога спальни. И так все все время, все дни до моего возвращения. Я не шучу, Корсо: Малене угрожает серьезная опасность, и, пока меня нет, ты в ответе за ее жизнь».

Звучало все это весьма зловеще, но спокойный и здравомыслящий человек, попав в Браччано, непременно решил бы, что Бруно преувеличивает. Тихая вилла на берегу озера скорее напоминала замок Спящей красавицы, чем пещеру людоеда или разбойничий вертеп. В мирной атмосфере почти семейного завтрака, в компании малость надоедливых, но безобидных старичков, грозные предупреждения Центуриона казались бредом параноика. Но Принц их таковыми не считал. Благостная обстановка не внушала ему ни капли доверия, и восхитительные булочки могли быть всего лишь приманкой для зверя.

Русалочьи глаза с длиннющими ресницами внимательно смотрели на него: Малена ждала ответа. Лука помотал головой и хмуро, как и подобало настоящему церберу, проговорил:

— Нет, синьора Малена. Я вас бросить не могу. Придется нам гулять вместе… как и вчера.

Неожиданно ее бледные щеки покрылись ярким румянцем:

— Я… я как раз из-за вчерашнего… подумала, что ты… предпочтешь побыть один, пока я гуляю.

— Да нет… с чего бы, синьора?

— Малена. Я просила называть меня по имени.

— …Малена. — ее имя было как лимонная льдинка на языке, и он медленно сглотнул, прежде чем спросить снова:

— Я вчера на озере не так что-то сделал?

— Так. Ты все сделал так. Но… это была моя идея туда пойти, и это из-за меня… вон, у тебя на руке следы до сих пор!

Лука мельком посмотрел на свое правое предплечье, где действительно виднелось несколько лиловых синяков:

— Пффффф… подумаешь, следы… на самом деле это я дурака свалял. Не знал, что эти твари нападают без предупреждения.

— Да, но я-то знала!.. И не подумала, что они на тебя так отреагируют. Ты же для них человек новый.

Он не смог скрыть удивления, что она настолько близко к сердцу приняла нелепый инцидент на берегу озера, а Микеле и Катарина переглянулись с таким жадным любопытством, словно им пообещали подсказать выигрышные номера в лотерее.

«Эти, стало быть, ничего не знают… но успели навоображать с три короба», — зло подумал Принц. — «Теперь сплетен не оберешься, как пить дать».

Вслух же сказал тем самым рассудительным тоном, какой обычно на раз успокаивал женскую тревогу:

— Ну, я так понял, что мы в город поедем, а не на озеро пойдем… Или там, наверху, тоже какие-нибудь крокодилы с динозаврами бегают и клювами щелкают?

— Нет, что ты! — она рассмеялась, как при первой встрече, когда они обсуждали летучих коров. — Там и собак с кошками не часто встретишь, а из птиц — только воробьи и голуби.

— Аааааа, вот оно что! — Микеле просветлел лицом и хлопнул себя по лбу, как человек, разгадавший сложный ребус. — Я понял… на вас вчера лебеди напали на берегу?..

Лука усмехнулся:

— Ну конечно, синьор, кто же еще, не крокодилы ведь, в самом деле! Хотя кусаются эти милые птички будь здоров, а прут на тебя и крыльями лупят, что твой Майк Тайсон… (7)

— Так чего ж ты хотел, сынок? К ним в эту пору, пока лебедки на гнездах сидят, и соваться нечего! Местные-то, они почти ручные, людей не боятся, но с чужаками не церемонятся!

— Да я так и понял… — вздохнул Принц, стараясь не смотреть на Малену, потому что ему очень ярко вспомнилось, как она бросилась к нему на помощь и попыталась отогнать разъяренного белоснежного «динозавра» — а тот защелкал страшенным клювом, зашипел и захлопал крыльями уже на нее… вот тогда Лука и прикрыл ее собой, и, выставив правую руку в блок, получил «страшные раны» от яростных щипков.

Потом они убегали с берега со всех ног, она быстро устала и запыхалась, и тогда он хотел попросту закинуть ее себе на плечо и донести до дома… но Малена отвергла эту идею, засмущалась, как школьница, и предложила «просто пойти помедленнее — они ведь нас теперь не догонят».

Они пошли «помедленнее», пробирались в густеющем сумраке добрых полчаса, по узкой каменистой тропке, между темными каменными изгородями, увитыми плющом, и по оливковой роще, где столетние деревья шелестели серебристыми листьями, и казалось, что в кронах переговариваются привидения… Они тоже пытались разговаривать, но светской беседы не выходило, потому что обоих трясло: Малену, должно быть, от пережитого испуга и острой вечерней прохлады, а его — от желания прижать ее к себе и зацеловать до потери сознания… а еще лучше, до обоюдного оргазма. Само собой, сделать это было нельзя, как и обнаружить свои чувства, чтобы не напугать Малену еще больше, и не выглядеть перед ней маньяком из фильма ужасов.

Лука справился: рассказал ей футбольную байку, как однажды на выезде тиффози ночевали в отеле, и горничная сложила из полотенец лебедей, а благодарные парни на следующий день сложили из окурков слово «спасибо»… и такую спасительную веселую чепуху нес до самой виллы, предпочитая выглядеть просто дураком, чем дураком влюбленным.

Пока что ему удавалось держаться в рамках благоразумия, и все шло довольно неплохо. Бруно не к чему будет придраться.

Главное, чтобы прогулка в Браччано не стала вторым таймом вчерашнего марш-броска через оливковую рощу…

****

«Лебединые крики умолкнут,

Птицы канут в холодный туман,

А на шее могучего волка

Королевский блеснет талисман…»

Малена быстро записала четверостишие, перечитала и покачала головой: нет, не то.

«Ну какой еще королевский талисман на шее у волка?.. Могучего волка… пошлятина. Откуда у меня вообще взялись эти лебеди и волки, это же цыганские песни, а не бретонские баллады… Риццоли меня на смех поднимет».

В глубине души она знала, что не поднимет: во-первых, Энцо нравились такие образы, во-вторых, он обрадовался до небес, узнав, что у нее кое-что есть для альманаха, и ни за что не станет критиковать, чтобы не задуть искру вдохновения. Даже если она принесет ему трактирные куплеты в стиле «Царя всех святых» Белли, он и тогда похвалит, и отправит в печать… Правда, собратья по поэтическому цеху и литературные критики не будут столь деликатны.

«Магдалена Войводич долго молчала — ни одной строчки за два года… и, пожалуй, ей следовало и дальше хранить свой обет молчания. Это, по крайней мере, было стильно, чего не скажешь о ее новом сборнике». — что-нибудь такое непременно напишет ехидный Никколо Бузи в «Книжном обозрении».

А все-таки… четверостишие вышло не таким уж и плохим, и ей самой очень даже нравилось. Похожим размером и с похожим набором образов она когда-то сочиняла письма к Бруно и колыбельные для Лизы.

Малена украдкой взглянула на Луку, уткнувшегося в «Спортивный курьер» (они бродили по городу больше двух часов, прежде чем решили передохнуть и присели за столик уличного кафе). На шее у него висела цепочка с головой волка — футбольный талисман, символ клуба «Рома»; у Бруно была похожая, только с лациальским орлом, и не из серебра, а из белого золота.

«Ну да… вот же он — королевский талисман. Как же я предсказуема!.. Ни одного оригинального образа…» — но рука сама собой потянулась за пером, и записала:

«Римский волк, ты мне вовсе не страшен-

Не страшней, чем ночная гроза.

У подножия замковых башен

Я смотрю тебе прямо в глаза».

Перечитала, вычеркнула последнюю строчку и записала заново:

«Я смотрю в колдовские глаза…»

С такой поправкой звучало интереснее и точнее: «колдовские глаза» бывают у оборотня, а где оборотень — там и цыганка…

«Мммммм… ну тогда, наверное, и в первой строфе нужно написать — римский. „А на шее у римского волка королевский блеснет талисман“. Тогда и начинать нужно иначе… вот… сейчас…»

Она слышала, как в тонком эфире отблески ее чувств сплетаются в образы, а образы распадаются на отдельные слова, как тучи на снежинки… но поймать их, прежде чем они растают, было не так-то просто.

«Я просила дожди о подмоге,

Но туман оказался ревнив.

Повстречался мне волк на дороге

Между замком и рощей олив…

А вокруг — ни костра, ни ограды.

Значит, быть еще худшей беде.

Я — цыганка, мне в Риме не рады,

И не рады, пожалуй, нигде.

У подножия замковых башен

Я смотрю в колдовские глаза:

Римский волк, ты мне вовсе не страшен!

Не страшней, чем ночная гроза.

Лебединые песни умолкнут,

Птицы канут в холодный туман…

А на шее у Римского волка

Королевский блеснет талисман».

Малена писала, полностью погрузившись в магию слов, и не сразу почувствовала, что Лука смотрит на нее…

Она вздрогнула, когда подняла голову и встретилась с ним взглядом:

— Что?..

Он слегка покраснел, словно Малена поймала его на чем-то постыдном, и полез за сигаретой — универсальным спасательным средством от любой неловкости:

— Ничего… Я это зря, наверно… ты пишешь, а я сижу и пялюсь как баран.

— На барана ты совсем не похож, — быстро сказала Малена, думая, что у него очень интересные глаза — похожие на глаза волка из ее странного предутреннего сна…

«Наверно, это все из-за цвета… они у него серые, но когда свет падает так, как сейчас, становятся голубыми… почти что синими…»

Прекрасные глаза Бруно тоже были синими, как летнее море, но никогда не меняли цвет… и чаще оставались спокойными и прохладными, чем пылали.

— Мне просто чертовски любопытно: что ты все время пишешь? — Лука тоже задал свой вопрос скороговоркой, и поднял ладони вверх, как бы заранее извиняясь, если она рассердится, что он лезет не в свое дело. «Нарушение субординации», кажется, именно так называл подобное поведение старший сержант Маццони, когда Корсо был рядовым солдатом срочной службы.

— Стихи. И разные мысли, которые приходят в голову… чтобы потом написать стихи.

— Стихи? Сама, что ли, сочиняешь?

Малена усмехнулась над его ошарашенным видом и кивнула:

— Да… сочиняю. Можно и так сказать.

— Круто… я хочу сказать, здорово. — за всю свою жизнь Принц видел одного-единственного поэта, точнее, человека, способного складывать слова в рифму — Факира, чудаковатого долговязого парня, что года четыре входил в состав «Ядовитой бригады». Факир ловко сочинял отличные кричалки для матчей, пафосные — в поддержку команды, и смешные, обидные для лациале, придумывал рифмованные подписи для баннеров, а уж переделать слова какой-нибудь подходящей песни было для него плевым делом.

Еще он умел писать стихи для девчонок… да такие, что самые гордые крали, получив открытку или письмецо с несколькими красивыми строчками, млели, мурчали и сразу на все соглашались. По крайней мере, Факир этим регулярно хвастал, и кое-кто из парней, заказавших ему «стишок», подтверждал: схема работает.

Однажды Принц и сам решился проверить, и на Валентинов день, вместе с традиционной розой и коробкой конфет «Поцелуй» (8), принес Чинции открытку с парой четверостиший, над которыми бедный Факир корпел целую ночь. Что-то там было про глаза газели и локоны длиной с Аппиеву дорогу… Чинция прочитала, слегка улыбнулась, отложила открытку в сторону и занялась серьгами с бирюзой, приложенными Принцем к розе, конфетам и стихам. Час спустя они впервые занялись любовью, да так бурно и страстно, что едва не сломали старенький диван. Но Лука до сих пор не знал, что сработало лучше — стихи про газельи глаза, конфеты или золотые серьги, или подарки вообще были ни при чем, просто Чинс уже хотела его так же сильно, как он ее…

Ох, зря он об этом вспомнил сейчас, за столиком кафе, где сидел с Маленой. Пришлось залпом выпить стакан воды, прежде чем заговорить снова:

— А можно… прочитать?

Вопреки ожиданиям Луки, она не стала жеманиться, картинно поднимать брови и спрашивать, давно ли он интересуется поэзий — просто пододвинула к нему блокнот и открыла на нужной странице:

— Это просто набросок… еще не закончено. И почерк у меня… сам видишь.

— Ничего, разберусь.

Пока Принц читал — хмуря брови и чуть шевеля губами, как будто заучивал наизусть — Малена вернулась к полуостывшему кофе, но вдруг у нее на висках выступил пот, и сердце попыталось выскочить из груди.

«Боже мой, что это такое?.. Он же не Никколо Бузи, и не мой редактор… он и стихов-то, наверное, никогда не читал — кроме тех, что пишут на стенах… с чего же я так волнуюсь?»

Лука дошел до конца стихотворения, но не торопился возвращать Малене блокнот: сидел с опущенной головой и о чем-то размышлял… ей захотелось тронуть его за руку, встряхнуть, воскликнуть:

«Эй, если тебе не нравится, если это беспомощная чушь, так и скажи, не надо меня жалеть!» — но она молчала и с бьющимся сердцем ждала первых слов. Точнее, первой реакции, еще до слов, которая всегда правдива…

Прошло не меньше трех минут, прежде чем они снова встретились глазами.

— Ну… а что дальше? Он же перекинулся в человека?

— Ты про волка?

— Я про человека. Ты же не про волка написала, верно? Это не зверь, а человек. Дальше что было?

— Не знаю… пока не знаю. — голос Малены ломко дрогнул: меньше всего она ожидала, что простой парень, вытащенный Бруно из какой-то римской трущобы и приставленный к ней охранником, умеющий классно водить машину, но едва ли закончивший хоть что-то кроме обычной школы, настолько точно поймет смысл стихотворения… и разглядит скрытую за ней историю возможной любви.


****

Когда они вернулись на виллу, день клонился к вечеру. По пути Малена переживала, что ей придется выслушать от Катарины справедливый выговор за пропущенный домашний обед, но оказалось, что воркотня экономки — не самая большая беда.

На площадке перед домом стояла громадная черная машина свёкра и две машины поменьше, входящие в эскорт… значит, Филиппо и Белинда уже были здесь, не исключено, что с гостями. Значит, «милого семейного ужина» не избежать, и в отсутствие Бруно его жене придется испить до дна чашу родственной заботы.

Принц заметил, как Малена изменилась в лице, как побледнели ее красивые губы и не по-доброму вспыхнули глаза — и, снова нарушая субординацию, на сей раз вполне сознательно, негромко спросил:

— Это кто прикатил? Та самая белобрысая стервоза, от которой ты в Риме сбежала, как от чумы?

— Да, она… — мрачно подтвердила Малена и стукнула по колену кулаком, стиснутым до побелевших костяшек. — Синьора Белинда Грасси, мачеха Бруно, моя свекровь… и с нею синьор Филиппо Гвиччарди, мой почтенный свёкр.

Она хотела еще что-то добавить, но смолчала и прикусила нижнюю губу.

Лука решил, что здесь скрывается очередная семейная тайна. Сейчас было неподходящее время для попытки вызнать ее, однако природное любопытство снова взяло верх над правилами:

— Центурион… то есть Бруно… говорил, что у его отца дел по горло, и он из Рима почти не выезжает… так же, как и синьора Белинда. Так чего ж их принесло, сразу обоих?

Малена слегка пожала плечами:

— Должно быть, хотят съесть меня на ужин, пока Бруно в Америке. Ну или хотя бы выпить по чашечке моей крови на десерт. Без этого им не вкусно.

— Вот уж дудки! — горячо возразил Лука. — Никто тебя не обидит, ясно? Пусть только попробуют…

Злиться вроде пока было не на что: ни старший Гвиччарди, ни его жена не успели натворить ничего плохого, и вообще, все эти интриги и тайны богатой семейки не касались Принца напрямую, и должны были быть ему до одного места… В конце концов, страхи Малены и все ее рассказы о родственниках-кровососах могли оказаться просто причудами странноватой дамочки-поэтессы… но правда Луки Корсо была иной. Он верил Малене, а значит, встанет на пути у любого, кто посмеет подойти ближе, чем она разрешит или захочет.

Малена почувствовала, что творится у него на душе, и постаралась успокоить, убедить, что никто ей всерьез не угрожает, и ужин с родственниками, скорее всего, будет обычным ужином, просто очень долгим и скучным… Ей начнут читать нотации и подкалывать по разным поводам, но это не смертельно, и она знает, как справляться с таким.

— Хорошо, синьора, как скажете… — он дурашливо кивнул, изображая покорность, и сейчас же упрямо добавил:

— А все-таки я буду рядом. На всякий случай.


****

Поставить «мерседес» в гараж Принцу удалось не сразу: первыми свои места в конюшне заняли громадный «бентли» — явно любимая игрушка биг босса — и две новенькие «бэхи», не иначе, совсем недавно прошедшие растаможку.

«Мерседес» Центуриона на фоне этой кавалькады тоже смотрелся благородно, как чистокровный скакун, но все-таки выглядел не таким важным.

Пока Принц, дождавшись своей очереди, парковал машину, то краем глаза заметил, что в состав эскорта синьора Гвиччарди и его жены входило пятеро мужчин. Как они там между собой делили обязанности, кто был водителем, кто охранником, пока что не имело значения. Луке с лихвой хватило впечатлений от созерцания внешнего вида этих терминаторов, каждый из которых мог бы претендовать на призовое место в конкурсе «Мистер Олимпия» (9). Похожих персонажей он прежде видел только в фильмах про мафию да на стадионе, в качестве привилегированных секьюрити всяческих «шишек», занимавших места в ВИП-ложах.

Когда Принц заглушил мотор и вышел из «мерса», двое киборгов уже упилили по своим делам, один (черноволосый и смуглый малый, по виду сицилиец) стоял у входа в гараж и собирался закурить — как ни странно, выглядел он весьма миролюбиво. Куда миролюбивее двоих оставшихся, блондинов с внешностью викингов, что направились прямиком к Луке… их походка и выражение лиц заставили его инстинктивно напрячься и сделать несколько шагов навстречу, чтобы не оказаться захваченным врасплох и прижатым к стене гаража.

— Что, парень, зассал? — усмехнулся первый «викинг» — должно быть, опытный боец, потому что сразу разгадал его маневр. — Боишься нас? Правильно делаешь.

Лука бросил быстрый взгляд на «сицилийца»: тот по-прежнему стоял спиной и продолжал курить, словно все происходящее в гараже его не касалось.

«Так, этот за меня вписываться не станет, ясно… значит, сам».

Он встал в стойку, готовясь давать отпор, насколько хватит умения и сил, хотя умом понимал, что шансы у него невелики. Каждый из «викингов» был выше него на полголовы, и тяжелее по меньшей мере килограммов на пятнадцать… плюс «сицилиец», плюс еще двое «ушедших»… Пятеро вооруженных мужчин против одного безоружного — это даже в кино был довольно плохой расклад.

— Эй, эй, ты погоди, не дури… — спокойно сказал второй «викинг». — Никто тебя бить не собирается, нечего тут Рокки изображать.

— Я-то не дурю. — Принц не повелся на посулы, как не повелся и на угрозу — просто принял к сведению, по-прежнему готовый к жестокой драке. — Это у вас что, парни, прописка такая предусмотрена для новичков?

«Сицилиец» у дверей хмыкнул, и оба викинга тоже переглянулись с довольной ухмылкой, потом снова заговорил «первый»:

— Ну, может, и прописка. А ты молодец… я деньги поставил на то, что ты сразу штаны обмочишь. Эх, продул…

Взбешенный Принц хотел ответить грубостью, но не успел: кто-то налетел на него сзади, облапил как медведь, заломил руки назад, вцепился в волосы и, развернув лицом к двери гаража, швырнул на колени:

— С тобой хочет поговорить хозяйка дома.

Принц, ошалевший от резкой боли и унижения, дернулся раз-другой, но теперь на него навалились еще и «викинги», и он остался стоять на коленях, беспомощный и безоружный, совсем как пять лет назад, в туалете ресторана «Золотой дракон»… когда его подстерегли громилы Центуриона.

«Сицилиец» тем временем отошел в сторону и пропустил в гараж высокую и элегантную даму, в шляпке и голубом пальто, благоухающую дорогими духами…

Постукивая каблуками, Белинда не спеша подошла к Луке, очаровательно улыбнулась и, наклонившись, дотронулась пальцем, затянутым в тонкую кожу белой перчатки, до его подбородка:

— Добрый вечер, синьор Корсо. Вот теперь, когда вам указали ваше настоящее место в доме, я подробно объясню, как следует вести себя с его хозяйкой…


Примечания:

1 Бора (он же борей, аквилон) — холодный северо-восточный ветер, дующий в Италии с начала зимы

2 Саккотини — небольшие прямоугольные булочки с начинкой, «конвертики» или «сумочки» из дрожжевого теста. Тот же вариант у французов называется «пан о шоколя».

3 Панцеротти — итальянские пирожки из дрожжевого теста, жаренные во фритюре. «Панцеротти» (пузатенькие) они называются из-за выпуклой формы и обилия начинки. Варианты начинок разнообразны, но чаще всего используются моцарелла и томаты.

4 Термины из футбольного жаргона. Латерале — крайний защитник, активно поддерживающий атаку или вообще закрывающий всю бровку поля; страйкер — 1) ярко выраженный нападающий, центральный форвард, 2) любой игрок, являющийся постоянной угрозой воротам соперника, обычно часто забивающий. Напихать — жёсткая и чрезвычайно эмоциональная установка тренера игрокам во время перерыва или прямо во время матча. Выполняется для воодушевления команды в том случае, если команда проигрывает или не оправдывает ожиданий. Отгрузить — то же, что забить.

5 Пауло Фалькао — бразильский футболист, один из «звездных» игроков футбольного клуба «Рома» с 1980 по 1985 год.

6 «Поймать бабочку» на футбольном жаргоне означает, что вратарь был невнимателен и пропустил легкий мяч (тот, который должен был наверняка поймать). То есть — вратарь ловил не мяч, а бабочек.

7 Это чистая правда. В определенные периоды самцы лебедей отличаются повышенной агрессивностью, могут нападать и наносить весьма чувствительные удары клювом и перьями. Ну, а Майк Тайсон — один из самых известных боксеров 80-90-х, олимпийский чемпион.

8 Конфеты «Baci Perugina» («Поцелуй из Перуджи») — один самых популярных подарков в Италии на 14 февраля.

9 «Мистер Олимпия» — престижный чемпионат по бодибилдингу.

ГЛАВА 9. Шкатулка с секретом

Она такая строгая святая,

Что я надежд на счастье не питаю,

Ей в праведности жить, а мне конец:

Я не жилец на свете, я мертвец.

***

Я все добро сложу к твоим ногам

И за тобой последую повсюду.

В. Шекспир, «Ромео и Джульетта»

— И еще несколько дополнений к завтрашним планам… Ты фиксируешь?

— Да, конечно. — подчеркивая готовность внимать боссу, Виола щелкнула авторучкой и устремила на него преданный взгляд.

Ежевечерняя сверка расписания с одновременной корректировкой графика была обязательным ритуалом, которого Бруно Гвиччарди придерживался с тех пор, как занял в семейной компании пост директора департамента аналитики и консалтинга.

— В четыре часа встреча с представителем отдела валютного контроля, мистером Дженкинсом. На территории банка. В семь часов — общий ужин, только он будет не в отеле, а в «Ора ди паста»…

— «Ора ди паста»? — Виола подняла брови. — Я верно расслышала, сэр?

Бруно, стоявший возле окна и созерцавший вечернюю панораму Мидтауна, залитого потоками золотого фонарного света и оранжево-красным сиянием неоновых вывесок, под завязку заполненного машинами и людьми, обернулся к помощнице:

— Все верно. Ты чем-то недовольна?

— Мне кажется, сэр, что наши американские партнеры могли бы найти для прощального ужина место пошикарнее… — хмыкнула девушка и слегка покачала головой, показывая, как ей претят дурной вкус и скаредность янки.

По губам Гвиччарди-младшего скользнула усталая улыбка: он не любил разъяснять очевидное, но все же сделал поправку на женское восприятие и снизошел до комментариев:

— Это еще не прощальный ужин, строго говоря. Прием с лобстерами «бенедикт», крабовым гратеном, волованами с черной икрой и тоннами жирного холестеринового мяса ожидает нас послезавтра в Рокфеллеровском центре, в «Рэйнбоу рум». (1) Так что не спеши бранить мистера Брауна.

— Да, пожалуй, я поторопилась с оценками… но к чему вдруг «Ора ди паста»? Странный выбор…

— Отнюдь. Американцы убеждены, что мы, римляне, жить не можем без макарон, вот и решили, после столь удачного завершения всех подготовительных мероприятий, угостить нас «настоящей итальянской пастой». Это дружественный жест, и, конечно, мы его оценим, как подобает, Виола.

— Да, сэр… Я поняла.

Он поморщился:

— Ты опять за свое? Перестань называть меня «сэр». Это глупо и неуместно. Я, конечно, учился в Англии, но меня не посвящали в рыцари, и у меня нет военного чина в армии США.

— Прошу прощения, Бруно. — Виола скромно опустила ресницы, чтобы скрыть блеснувшие в глазах пресловутые «лукавые искорки», безошибочный знак, что женщина просто-напросто дразнит мужчину. Она позволяла ему чувствовать свое превосходство — и внутренне потешалась над потугами молодого босса казаться чопорней и строже, чем сам синьор Филиппо.

— Это все изменения на завтра?

— Нет. После ужина Микки и Рут ведут нас на ночное бродвейское шоу. Начало в десять.

Виола старательно внесла запись в графу органайзера, но не удержалась и снова съязвила:

— Как чудесно! Сперва подделка под итальянскую пасту, потом подделка под «Мулен Руж»… Они так стараются, так стараются…

Вместо того, чтобы в очередной раз одернуть нахальную девицу, Бруно усмехнулся, поскольку не мог не признать некоей справедливости ее претензии: американцам, по крайней мере, мисс Сандерс, было известно, что он терпеть не может бродвейские мюзиклы.

— Полагаю, что приглашение в театр на Бродвее — маленькая месть за «Севильского цирюльника» в театре Арджентина. (2) Ну что же, если нам посылаются испытания, будем переносить их с достоинством… Вот теперь все, ты свободна. Спокойной ночи.

Виола вздохнула и с явным облегчением захлопнула органайзер, но не спешила покидать апартаменты своего начальника. В отеле «Сент Реджис», как известно, нет плохих комнат, и та, что занимала персональная ассистентка синьора Гвиччарди, была роскошной и уютной, уступающей номеру Бруно разве что расположением (на четыре этажа ниже), размерами и количеством мягкой мебели. Вернуться туда после трудного дня, заполненного переговорной суетой и нервными поездками по деловому центру Нью-Йорка, погрузиться в ванну с пузыриками и душистой пеной, а после завернуться в халат и заползти в огромную кровать, под легкое и теплое одеяло, раскинуться на прохладных подушках, казалось заслуженной наградой верному воину «Гвиччарди SpA Roma»… но вкладывать в ножны самурайский клинок пока еще было рано.

Она могла иначе послужить господину.

Осторожно переступая длинными стройными ногами, ровно до колен прикрытыми черной плиссированной юбкой, и обутыми в модные замшевые туфельки от Валентино, Виола подошла к Бруно — он как раз опустился в кресло и взял со столика журнал -и присела на широкий кожаный подлокотник:

— Ты правда меня отсылаешь? Еще и десяти нет… самое время заняться чем-нибудь приятным.

Углы рта у босса недовольно дернулись, но он сдержал раздражение, и проговорил спокойно, как будто отказывался от предложения официантки попробовать десерт:

— По-моему, я выразился предельно ясно. Ты свободна. Выспись хорошенько, нам предстоят два тяжелых дня.

— Но ты почти не спишь, на тебе лица нет… я же вижу. — в мелодичном голосе Виолы послышалась нотка тревоги. — Будешь опять пить кофе, жевать крекеры и смотреть боевики по кабельному?.. Чтобы, не дай Бог, не пропустить счастливый момент, когда она проснется?..

— Это не твое дело. Уходи. Если хочешь развлечься — Манхэттен в твоем распоряжении, но ровно в восемь тридцать ты нужна мне бодрой, со свежей головой.

— Ну давай я помогу тебе расслабиться, упрямец. Сделаю массаж… как ты любишь.

Руки Виолы потянулись к плечам Бруно, он отстранился, но она не уступила и постепенно победила его сопротивление:

— Просто массаж, босс… легкий и деликатный. Никаких скрытых замыслов. Тебе сразу же станет лучше.

Все-таки не зря она потратила время и деньги на обучение техникам шиацу (3) у знаменитого японского мастера. Пальцы у нее были идеальные — сильные, длинные, с округлыми мягкими подушечками, и соблазнять Бруно с их помощью оказалось куда проще, чем бедрами и декольте.

Всего несколько минут поглаживаний и разминаний усталой шеи, точечных нажатий на самые затекшие и болезненные участки, и отчужденный строгий босс, Ледяной принц, как она мысленно его называла, превращался в мурлыкающего леопарда… Контроль снижался, воля ослабевала, и Виола удваивала старания. Бруно прикрывал глаза, прижимался затылком к ее ладоням, а уж если он начинал постанывать и чаще дышать, появлялся шанс снять с него пиджак и рубашку, добраться до застежки на брюках и продолжить оздоровительную процедуру до счастливого завершения.

Сколько бы синьор Гвиччарди-младший ни распинался в своей неземной любви к законной супруге, он был прежде всего мужчиной. Молодым, здоровым, красивым и сильным; натренированное тело имело чувственные потребности и тянулось к удовольствию…

Удовольствие было рядом с ним, полностью в его вкусе, безопасное и доступное по первому требованию — даже святой Иосиф не смог бы устоять перед таким искушением. Тихо, тайно и сладко. Жена не узнает. Впрочем, жёны никогда ничего не знают, не видят и не слышат, если только сами не захотят.

— Ты хочешь? Хочешь, мой господин?.. — сидя верхом на коленях Бруно, шептала Виола.

Она покрывала мягкими влажными поцелуями его шею и свод груди, кончиком языка дразнила соски, и, плавно двигаясь, терлась лобком о член — крепко стоящий, но все еще упакованный в дорогую ткань.

— Ну давай же… ты такой твердый там, я с ума схожу… — она расстегнула пряжку ремня и верхнюю пуговицу, нащупала язычок «молнии», потянула вниз, но Ледяной принц вдруг открыл глаза — незатуманенные, ясные, неприятно ясные — и остановил ее руку:

— Все, Виола, на сегодня хватит. Мне уже лучше, и нам обоим пора в постель. Каждому в свою.

— Мммммм… Бруно… ты уверен?.. — она наудачу потянулась к его губам, но упрямец, как всегда, отвернулся и подставил щеку. Их связь продолжалась восемь месяцев, и за это время Бруно не просто ни разу не поцеловал ее — он вообще не прикасался к ней ртом… Рот был только для жены, ну, а член, видимо, не обладал столь сакральным статусом в супружеской спальне Гвиччарди-младшего.

— Уверен, — Бруно отодвинул женщину, ссадил ее с колен и слегка подтолкнул к двери. — До завтра.

Настаивать дальше не имело смысла. Выходя из комнаты, Виола заметила, что босс посмотрел на часы и взял со стола телефон…

«Кому, интересно, он собирается звонить, неужели ей? В Риме пять часов утра… Так совесть заела, что сил нет терпеть?»

Она едва не фыркнула. То ли эрекция не доставляла Бруно неудобств, то ли мачистский кодекс чести не позволял ему играть с членом (4), то ли теперь, когда она сделала всю черную работу и возбудила его как полагается, захотел порадовать женушку сеансом секса по телефону.

«Какой же он все-таки странный, Ледяной принц!.. Моя королева права: они с этой чокнутой цыганкой вполне стоят друг друга, два сапога пара… И папаша зря надеется, что Бруно станет его преемником в бизнесе… да, голова у него отличная, просто золотая… клиенты перед ним по струнке ходят, но ему не нужно все это… иначе он никогда не женился бы на бродяжке и не якшался с футбольным быдлом… Для него „фирма“ — это его „Когорта“ (5), банда отморозков с флагами и шарфами, а вовсе не папин бизнес…»

Лифт отеля тем временем привез ее на нужный этаж. В свете вычурных псевдостаринных ламп лежавший на полу ковер винного цвета казался залитым темной кровью. Виола поспешила к своему номеру, расположенному в самом конце длинного коридора; она сильно возбудилась от эротической игры с боссом, и с этим нужно было справиться побыстрее.

«О, моя Госпожа, как мне не хватает вас…»

Она посмотрела на часы и улыбнулась. Госпожа Белинда разрешила звонить в любое время… если будет что рассказать… а рассказать было что. У ее златокудрого величества наверняка тоже найдутся интересные новости, и если Госпожа в милостивом расположении духа, то поделится ими с верной служанкой.


****

Пятью годами ранее. 5 декабря 1990 года. Рим.

Когда машина выбралась из бесконечного лабиринта узких улиц, ведущих к Колизею, миновала площадь, и, оставив позади сумрачную громаду древнего амфитеатра, свернула на широкий проспект, ведущий к набережной и мосту через Тибр, Бруно решился спросить отца:

— Куда мы едем? Ужинать в Трастевере?

Ответ был неожиданным:

— В клубный спа-салон, с массажем и стриптизом… говоря проще — к девкам.

— Признайся: ты шутишь?

— Нет. — и в самом деле, сколько Бруно ни вглядывался — ему не удавалось поймать на лице Императора ни малейшей тени иронии.

— Не знал, что ты посещаешь подобные заведения…

— Не знал, что мой сын — ханжа.

— Ты меня таким воспитал.

— Занудным моралистом? — Гвиччарди не спеша раскуривал «гавану».

— Если угодно. Но прежде моя верность определенным моральным принципам приводила тебя в восторг.

Бруно понял, что отец начал с ним игру в кошки-мышки, и пытался сыграть на опережение.

— Невозможно постичь истинную суть морали, если время от времени от нее не отступать. Как ты проверишь чистоту золота, не испытав его кислотой?

— Отнесу ювелиру. Не обязательно все делать своими руками и пробовать на себе — этому ты тоже меня учил, папа.

— Верно, учил, но ты оказался скверным учеником… — Филиппо выпустил клуб терпкого дыма и заставил Бруно закашляться:

— Папа, перестань! Ведь знаешь, что я терпеть не могу твои сигары.

— Ничего, потерпишь немного. Ты ведь у нас любитель всего экстремального. Продолжаешь ставить эксперименты на собственной шкуре, лезешь с голыми руками то к цыганам, то в стаю волков.

— Что-то я не совсем понимаю твои метафоры. — в действительности Бруно понимал отца гораздо лучше, чем хотел показать, и все же надеялся, что ехидные намеки касаются только бизнеса.

— Вот как, не понимаешь. Изволь, выскажусь без обиняков. Ты удивляешь меня в последнее время, и неприятно удивляешь.

— Чем же?

— Страстями, сынок, страстями. Страсть — это по-своему неплохо, оживляет и тонизирует, пока не выходит из-под контроля. Но твое увлечение… футболом… приобретает характер мании.

Бруно натянуто улыбнулся:

— Выскажись яснее.

Гвиччарди принялся загибать пальцы:

— Во-первых, ты поставил под угрозу заключение сделки с французами, когда посмел сбежать из Парижа, чтобы не пропустить осеннее дерби. Во-вторых, ты истратил непростительно много денег со счета фирмы на снаряжение своей личной гвардии в цветах «Лацио».

При упоминании о «нецелевых расходах» Бруно похолодел — совсем как в детстве, когда попадался с поличным на какой-нибудь непростительной шалости. Но он быстро вернул самообладание, напомнив себе, что детство давно прошло, и презрительно бросил:

— Ты не зря платишь своим шпионам, но позволь заметить, что времена Борджиа давно прошли. Я взрослый свободный человек. Так что отзови псов и предоставь мне самому разбираться с моими… личными делами.

Гвиччарди продолжал курить сигару, но больше, чем «гаваной», он наслаждался дерзостью сына, попытками молодого львенка дать отпор матерому вожаку.

— Знаешь, почему я до поры, до времени закрывал глаза на твои футбольные художества? Ты блестяще провел переговоры с французами и обеспечил нам победу в тендере. Твоя сеть спортивных магазинчиков тоже оказалась прибыльным делом — после подведения полугодового баланса я вижу это совершенно ясно…

— И… что же тебе не нравится?

— Главный предмет твоей страсти.

Бруно сжал губы.

«Вот оно что… ему уже донесли о Малене…»

— Ты говоришь о…

— …О некоем Корсо, из романистских ультра, хулигане и смутьяне.

Бруно выдохнул: кажется, о Малене отец пока ничего не знал, но услышать «Корсо» из его уст было весьма неприятно.

— Мы с тобой совсем недавно обсуждали этого ублюдка, и, по-моему, все выяснили. Я принял к сведению твои советы, но ведь у нас есть дела поважнее, чем оголтелый тиффозо, который не сегодня-завтра сядет в тюрьму.

— Не помню, чтобы я советовал тебе преследовать этого парня по всему Риму.

— Я его не преследую. Что за вздор!

— Значит, ты вчера не звонил Маринетти и не просил его о небольшой услуге?

— Ах вот оно что… Спасибо, что раскрыл мне глаза. Теперь я буду знать, чего стоят «гарантии конфиденциальности» этого горе-детектива.

— Конфиденциальность для Маринетти заканчивается там, где она идет вразрез с моими приказами или интересами нашей семьи.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.