Бесплатный фрагмент - Во мраке ощущений

Часть первая

Пролог

Великое наслаждение сотрясало тощее тело сира Пиорока. Он вопил от восторга и одновременно от отчаяния, в сладостной судороге вцепившись пальцами в резную дубовую спинку своего ложа.

Даже сквозь розовое марево неслыханного блаженства холодный разум его не переставал сознавать, что для отчаяния, собственно, причин куда больше. Восторг был лишь в этом кратком и вот-вот грозящем прерваться мгновении. Дальше начиналось страшное.

Он знал, что не выдержит соблазна и потеряет всё, что мог бы иметь, отдав его за этот краткий миг горчайшего наслаждения. Он знал, что вслед за этим потеряет и последнее, что имел — и это будет куда хуже. Знал он и то, что месть Небес, грозящая ему за этот выбор, будет ужасна. Наконец, он знал и то, что всё это будет зря. Он знал, что нелюбим и никогда любим не будет.

Но всё это, знал он, будет потом. А сейчас он пьёт райский напиток до дна, в последней конвульсии дикого экстаза едва не выламывая спинку многострадального своего ложа. Рассохшегося, скрипящего от старости ложа, на котором некогда он и сам был зачат.

Глава 1

Но позволим же Пиороку хоть на миг забыться — и перенесёмся вместе с ним в те светлые дни прошедшего, где ничто ещё не предвещало беды, где он был весел, лёгок и свободен.

Хочется сказать: «…и счастлив». Но это было бы неправдой. Счастлив Пиорок не был — хотя бы потому, что был постоянно голоден. Голод да вечная забота, как подлатать свой тощий кошель, в котором что ни день возникают всё новые дыры — вот что почти целиком заполняло мысли этого высокородного барона, чьи славные предки, увы, не умели толком вести хозяйство.

И всё же он не унывал. Кое-что предки ему всё же оставили: здоровое, сильное тело, смазливое лицо да хорошо подвешенный язык, чтобы нравиться дамам — а это уже немало. В двадцать лет это почти готовое состояние. В тридцать — это нечто, дающее надежду, даже если, кроме этого, у тебя ничего нет. В сорок этого уже, конечно, маловато, — а всё же лучше чем ничего, тем более когда на свете полным-полно пожилых дам, в чьих глазах ты — всё ещё смешной желторотый юнец.

Человек несведущий и грубый мог бы на этом месте задать вопрос: но какого же рожна Пиорок ждал до сорока (и даже дольше)? Что ж он вовремя не пустил в оборот столь ценный капитал, имя которому — юность?! Или он думал, что она будет длиться вечно?..

Вопрос, впрочем, резонный; Пиорок и сам не раз задавал его себе. Но, как известно, на вопросы, заданные самому себе, ответа зачастую не получаешь. Вот почему однажды Пиорок набрался смелости и задал его на прощание одной милой и весьма небедной даме — после того, как она встала в длинный ряд тех, кто турнул сира Пиорока со всей его красотой и мужским обаянием.

Вопрос звучал просто и смиренно: «Что же со мной не так?» К счастью, дама была щедра и незлобива, и — коль скоро с Пиороком её ничего больше не связывало — не отказала ему в этой последней благости. Ответ её, однако, оказался неожиданным и поразил беднягу в самое сердце:

— Запах, — сказала она.

— Как, милая госпожа? Но разве я чем-то болен или использую недостаточно благовоний? Я регулярно посещаю мыльню, цирюльника и…

Дама поморщилась.

— Не этот запах, — сказала она. — Всё, о чём ты говоришь, никоим образом не оттолкнуло бы меня. Возможно, даже наоборот.

— Но что же тогда…?

— Это ощущается не носом. Чем — не знаю. Но я чую его, даже когда ты ещё не вошёл в комнату. Это запах неудачи, тщеты, запах неизбежного провала всех начинаний. С таким недостатком не берут в любовники. Не то что в мужья.

Тут-то Пиорок и понял, о чём она говорит. Этот «запах» он и сам за собой знал. Просто раньше ему и в голову не могло прийти, что женщины так остро ощущают его; это стало для него неприятным и грустным открытием.

«Ты должен что-то сделать с этим», — сказала та дама напоследок. Но что он мог сделать? Она была права — его и впрямь преследовали неудачи. Вытравить их прилипчивый аромат он доселе знал только один способ. Но, оказывается, и этот способ ему заказан, и как раз из-за того, от чего он хотел избавиться. С ужасом Пиорок понял, что попал в заколдованный круг, выхода из которого ему уже никто никогда не подскажет.

И всё же он и теперь не унывал. Немного поразмыслив, он ясно увидел, что и в этой страшной цепи обстоятельств всё же есть одно слабое звено, которое вполне можно разъять. Нужно просто найти даму настолько богатую, чтобы головокружительный запах её собственной удачи перебил все его отталкивающие ароматы. И чтобы она смыла их с него своими деньгами, как неприятные запахи тела смываются струёй воды.

Глава 2

К делу Пиорок подошёл досконально. Для начала он составил список всех известных ему богатых вдов и незамужних дочерей герцогства Венниратского. (Самых старых и безобразных он, подумав немного, всё же вычеркнул. Он хотел продать лишь плоть свою, но не совесть).

Список всё равно получился длинным, и Пиорок боялся, что, пока он будет окучивать всех этих дам по очереди, то совсем состарится и потеряет последнее. Бить надо было прицельно. Поэтому, повздыхав немного, он вычеркнул ещё и самых красивых и относительно молодых дам.

После этой операции у него осталось пятеро кандидаток — не молодых, но и не слишком старых, довольно приятной наружности. С этим уже можно было работать. Он составил график посещений и принялся делать визиты.

Дамы принимали его радушно, всегда рады были поддержать ненавязчивую светскую беседу и чем-нибудь угостить. Две из них, впрочем, очень скоро дали ему понять, что не могут предложить ничего, кроме нежной дружбы. Иные вообще давно перестали интересоваться любовью, а кто-то всё же пока ещё интересовался, но не с ним, Пиороком. По итогу у него осталось только два варианта — госпожа Ларриск и госпожа Фрисеон — с которыми как будто что-то наклёвывалось. К ним он и продолжил ездить.

Он и сам не знал, кому отдаёт предпочтение. Как человек ему больше нравилась Фрисеон: она была разумна, спокойна и добра. С хохотушкой Ларриск ему иногда было неловко: не над ним ли она смеётся? Зато он явственно видел, что когда-то она была красива; а Пиорок умел ценить женскую красоту, особенно в сочетании с достатком.

Замок Фрисеон был хорошо и совсем недавно отремонтирован, а у госпожи Ларриск были заливные луга. До госпожи Фрисеон проще и быстрее было добираться, зато у Ларриск лучше был повар. Богаты и немолоды они были примерно одинаково, так что Пиорок решил отдаться судьбе и плыть по течению.

Как-то раз, когда он только-только выехал от Фрисеон, поднялся такой шквальный ветер, что чуть не сбил с ног его старика Ларда. Пиорок даже подумал, не вернуться ли назад; но госпожа Ларриск в последнее время была с ним даже ласковее, чем госпожа Фирсеон, и ему было жаль терять вечер. Пиорок пришпорил коня и храбро двинулся вперёд.

Это было ошибкой. Ветер так и не прекратился; зато спустя пять минут поднялась страшная метель и Пиорок совсем перестал понимать, где находится. В довершение беды, начинало темнеть. Старый Лард тревожно ржал и отказывался идти против ветра. Но ветер был везде. В отчаянии Пиорок решил ехать куда глаза глядят, пока не найдёт хоть какое-нибудь пристанище.

Очень может быть, что оно обнаружилось бы совсем рядом; но ничего не было видно. Пиорок чувствовал, что с каждой секундой всё больше замерзает. Мелкий, колючий снег запорошил ему глаза, набился в рукава и под воротник. Лард, как опоенный, кружил вокруг своей оси. — Помогите! — попытался крикнуть Пиорок непослушными губами, но налетевший порыв ветра мгновенно унес его слова, так что он даже сам их не услышал.

Это было последним, что он помнит. Что было с ним в последующие несколько часов, не знает, наверное, даже его верный Лард. Вероятно, он всё-таки потерял сознание. А потом…

Потом он очнулся.

Глава 3

Пиорок очнулся и открыл глаза.

Впрочем, он тут же закрыл их обратно. Он успел понять одно: он не дома и не у друзей. Вся эта роскошная мебель, дорогие скульптуры и гобелены были ему абсолютно незнакомы. Но он чувствовал себя ещё слишком слабым, чтобы разгадывать такие загадки.

Поэтому он закрыл глаза и сосредоточился на телесных ощущениях. Те были разнородны. Лежал он в мягкой постели, телу было хорошо, тепло и приятно. Дурманящий аромат восточных благовоний нежно щекотал обоняние. Немного пощипывало кончики ушей — видимо, обморозил. Но когда он решился выпростать руку из-под одеяла и потрогать там, оказалось, что и больные участки покрыты какой-то душистой мазью то ли бальзамом. Кто-то, ему неизвестный, любовно о нём позаботился.

У Пиорока из-под закрытых век потекли слёзы — по вискам, на волосы, на подушку. Он давно отвык от такой заботы.

Ему даже пришло в голову, что, может статься, всё это, ощущаемое так явственно и реально — лишь иллюзия, наваждение врага рода человеческого. А на самом деле он, возможно, доживает сейчас последние свои минуты, без памяти валяясь в каком-нибудь овраге, занесённый снегом. Пиорок испугался и решил, что надо хорошенько подвигаться, чтобы проснуться и спасти свою жизнь.

Но шевелиться не хотелось. Да и вообще, если это и была смерть, то она была так сладка, что лучшей и желать было незачем. А, припомнив всю свою жизнь и цепочку обстоятельств, приведшую его к нынешнему мгновению, Пиорок окончательно сказал себе, что эта постылая реальность не стоит того, чтобы в неё возвращаться.

Кажется, он снова задремал, во всяком случае, после не смог бы вспомнить, сколько пролежал так. Внезапно какой-то резкий звук вывел его из забытья. Он испуганно открыл глаза — да так и не смог закрыть их, ошарашенный зрелищем, которое уже никак не могло быть галлюцинацией. Ведь человеку не может присниться то, подобного чему он никогда не видел?!

Он был всё в той же комнате, но уже не один. Два слуги-мавра входили в неё: один нёс большой хрустальный фиал с розовой водой, другой — стопку тончайших полотенец. Пиорок, с которого слетели последние остатки сна, со страхом следил, как они к нему приближаются. Наконец, первый мавр поставил принесённое на прикроватный малахитовый столик и сам опустился рядом с ним на колени.

— Где я? — осмелился выговорить Пиорок. Но мавр только улыбнулся, обнажив крупные белоснежные зубы, и покачал головой. Он не понял вопроса.

Вслед за этим он взял у своего собрата полотенце, смочил его розовой водой — и принялся нежно, осторожно протирать Пиороку лоб и щёки. Тот не протестовал, парализованный изумлением и страхом. Впрочем, в прикосновениях мавра вовсе не было ничего неприятного; Пиорок даже сказал бы, что его пальцы были куда более чуткими, чем у большинства знакомых ему дам.

Закончив с лицом, он без спросу откинул одеяло — и начал теми же аккуратными, ласкающими движениями обтирать всё тело Пиорока. (Тут-то бедняга и обнаружил, что лежит в постели совершенно голым). Он обтер его спереди и сзади, сверху и снизу, вплоть до подмышек и пальцев ног, — словом, не было бы преувеличением сказать, что к концу процедуры на Пиороке не осталось ни одного неопрятного места. Это необычное ощущение душистой, розовой чистоты Пиороку даже понравилось бы — если бы не всё тот же мучивший его страх неизвестности.

— Где я? — снова попытался он, на сей раз сопроводив свой вопрос жестами. Безрезультатно. Сделав своё дело, мавры столь же безмолвно удалились, захватив с собой весь свой нехитрый багаж.

От нечего делать Пиорок начал разглядывать комнату. Она поражала ослепительной роскошью. Всё здесь — от мебели до потолочной росписи, от каминных скульптур до гобеленов — было сделано по высшему разряду. (Долгие годы, проведённые в чужих гостиных, научили Пиорока разбираться в предметах интерьера).

Он попытался логическим путём выяснить, куда же попал. Но ничего не получалось. Ни один из его знакомых — ни того, ни другого пола — не мог быть владельцем всего этого великолепия. Даже замок великого герцога Венниратского, где он, впрочем, бывал не раз, был оформлен в более грубом стиле.

Пиорок мог поклясться только в одном: хозяйка этой удивительной комнаты — женщина. И не просто женщина, а со зрелым, утончённым вкусом. Это ощущалось в каждой детали. Он сам не понимал, почему это его так пугает — вместо того, чтобы успокаивать.

Пока он размышлял в таком духе, дверь снова отворилась — и очередной слуга (уже, слава Небесам, вполне европейского вида) внёс и поставил перед ним изысканный ужин — кусочки утки в брусничном соусе, паштет и несколько сортов сыра; в глиняном кувшине дышало, судя по аромату, старое, хорошего урожая венниратское. Помимо своей воли Пиорок ощутил, как его рот наполнился голодной слюной.

Но сейчас ему было не до того. Сверкнувшая в мозгу надежда заставила его забыть о голоде:

— Стой! — крикнул он, видя, что слуга закончил расставлять ужин и вот-вот удалится вслед за маврами.

К его приятному удивлению, тот и впрямь остановился — и даже склонился перед ним в раболепной позе. Это говорило о том, что он-то, по крайней мере, хотя бы понимает человеческую речь. Пиорок, наконец, ощутил себя хозяином положения.

— Где я? — рявкнул он, стараясь грозно глядеть на слугу. — Чей ты?

Слуга, не отвечая, склонился ещё ниже; Пиорок даже заподозрил, что это был самый низкий поклон, на который тот был способен. При этом он ещё и ухитрялся лицемерно улыбаться.

— Ты что, оглох? Я задал тебе вопрос! Отвечай!

— Госпожи Адамур, мой господин, — снизошёл, наконец, слуга. — Я — человек госпожи Адамур. А это её замок.

До сего момента Пиорок думал, что готов ко всему. Но этот ответ неожиданно оказался выше его сил. Ибо сир Пиорок всё-таки был ещё слишком слаб для таких переживаний. Так и не отведав предложенного ему угощения, несчастный вновь лишился чувств.

Глава 4

Нельзя сказать, чтобы упомянутая госпожа в чём-то не соответствовала строгим критериям сира Пиорока. Ей было под шестьдесят, она достаточно приятно выглядела и, несомненно, была богата. То есть, по сути, это был идеал.

Тем не менее в своё время — когда он только обдумывал планы выгодной женитьбы и, таким образом, выхода из нищеты — она не попала даже в его предварительные списки.

Нет, не то что бы он нарочно её туда не вписал или, не приведи Создатель, вычеркнул. Она просто как-то не пришла ему в голову. Может быть, потому, что сир Пиорок не без основания считал себя человеком здравомыслящим?..

Ибо госпожа Адамур была не просто богата. И не просто влиятельна. Даже «одной из» самых влиятельных и богатых женщин герцогства нельзя было её назвать.

Великий герцог часто со смехом говорил, что, если б госпожа Адамур задумала разорить его и раздробить Веннират на мелкие кусочки — она запросто сделала бы это одним левым мизинцем, даже не вставая с постели.

Это было правдой. Захоти эта дама устроить междоусобную резню или даже вообще отделиться и стать полностью независимой — ничего не было бы проще. Поскольку имелось кое-что, существенно отличавшее её от ей подобных (если допустить, что таковые были): в делах госпожа Адамур использовала не только деньги свои, но и мозг. Она не просто пользовалась доходами от земель, доставшихся ей в наследство от предков и покойного супруга. За долгие годы она сумела не только сохранить их, но и приумножить, при этом ещё и значительно увеличив принадлежащие ей территории.

С её нынешними средствами она могла снарядить любую армию и содержать её сколь угодно долго. В руках Адамур была сосредоточена треть всей промышленности Веннирата (остальное делили между собой монастырь Воссиявших Небес во главе с настоятельницей Фересией (Феррис Бургадарской) и сам великий герцог). Вдобавок её владения выходили к морю, что давало ей все нити от внешней торговли.

К счастью для всех, госпожа Адамур не страдала ни жаждой разрушения, ни воспалёнными амбициями. Её не возбуждала ни власть, ни даже независимость. Она любила деньги, комфорт, красивые вещи, любила вкусно покушать, выпить и послушать музыку. Жертвовать всем этим ради чего-то абстрактного и не совсем ей понятного она вовсе не желала.

Знавшие её близко подтверждали, что эта сильная, влиятельная личность всё-таки прежде всего была женщиной. Материнское начало преобладало в ней. Так же по-матерински она относилась и к нынешнему великому герцогу, что не в последнюю очередь и спасало его от всех вышеперечисленных ужасов. Созидательная натура, она предпочитала не воевать с ним, а сотрудничать — на благо всем подданным.

Попасть к её двору считалось великим благом. Она никогда никого не карала, ибо славилась рассудительностью. Но было одно наказание, страшнее которого не знал человек: лишиться её милости. Ходившие о ней слухи гласили, что утративший её доверие навек лишается и удачи, которая — из чего-то осязаемого, якобы присущего человеку лично — внезапно оказывается лишь мимолётно упавшим на него отсветом блеска этой удивительной женщины.

Вот какова была дама, в чьи руки угораздило попасть нашего Пиорока. Того самого Пиорока, что с юности привык трястись от холода в своём полуразрушенном замке и разъезжать с визитами, чтобы наесться досыта…

Он боялся, что вот-вот потеряет рассудок от осознания собственного ничтожества. Теперь, на контрасте, оно особенно обнажилось, и он вдруг почувствовал, что предпочел бы и впрямь замёрзнуть где-нибудь в овраге — только бы не видеть всей этой роскоши, в которой жили другие, пока он сводил концы с концами и голодал.

«Ведь это шанс, тот самый шанс, которого я ждал так долго», — кричал ему трезвый разум. Но сейчас он не хотел его слушать. Гордость славных предков как всегда некстати взыграла в нём. И он уже готов был встать и уйти из этого страшного места, пусть даже пешком (он вовсе не был уверен, что его старый Лард жив).

Но уйти он не мог. Он не знал, где его одежда.

Глава 5

Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем дверь снова отворилась и в комнату вошла кругленькая, невысокая женщина с приятной улыбкой на моложавом лице; вошла и села на краешек его постели, как будто знала его уже очень давно.

— Как вы себя чувствуете, друг мой? — мягко спросила она.

«Госпожа Адамур!» Пиорок во все глаза смотрел на эту женщину, которую доселе видел только издали, на балах, и о которой слышал столько мифов и легенд.

— Как я попал сюда? — выдавил он.

Адамур сочувственно улыбнулась.

— Вы совсем замерзали, когда мои люди нашли вас. Счастье, что они успели вовремя. Ну разве так можно — в такую скверную погоду гулять так далеко от дома?..

Её лицо выражало искреннюю материнскую укоризну. Пиорок под одеялом изо всех сил сжимал кулаки, чтобы не поверить ей и не поддаться.

— А мой конь? — грозно спросил он, но госпожу Адамур, как видно, это не напугало:

— Не беспокойтесь, о нём позаботятся мои люди. Его ясли полны доброго овса. Кстати…

Она с беспокойством окинула взглядом прикроватный столик:

— Вы сами так ничего и не поели. Не бойтесь. У меня нет привычки травить моих гостей.

— Я не голоден, — храбро солгал Пиорок. Адамур нахмурилась:

— У вас просто шок, мой друг. Вы не можете не быть голодны, ведь вы ничего не ели со вчерашнего дня. Ну-ка, дайте-ка…

Она взяла со стола двузубую вилку — новомодную роскошь, о которой Пиорок доселе только слышал, но своими глазами увидал в первый раз, — наколола на неё кусочек паштета и поднесла к плотно сомкнутым губам гостя:

— Ну, откройте же ротик. Вот так. Ну, этот кусочек за меня. Ам! Молодец. А теперь ещё кусочек…

К своему стыду и унижению, Пиорок ощутил, что на его глаза вновь наворачиваются слёзы. Даже когда он был младенцем, с ним так не возились.

— Перестаньте, перестаньте! — крикнул он, отталкивая заботливую руку с вилкой. — Неужели вы не видите? Мне больно!

Но Адамур не поняла его, вернее, поняла по-своему:

— Это просто голодные спазмы, мой друг. Не бойтесь, лёгкий ужин вам не повредит…

Но Пиорок уже не мог проглотить ни кусочка, даже если бы очень захотел. Слёзы, горькие и жгучие, хлынули наружу, он трясся всем телом, икая и захлебываясь рыданиями. — Шок, шок, — сочувственно шептала Адамур, гладя его по плечу. — Конечно, легко ли — побывать в такой передряге…

Наконец, Пиорок обессилел. Отплакавшись, он чувствовал в душе странную пустоту и безразличие. Зато теперь-то на него и напал зверский голод, которому он больше не мог противиться. Не заботясь уже ни об этикете, ни о достоинстве, он обеими руками придвинул к себе блюдо — и с рычанием набросился на закуски, так и не прибегнув к помощи серебряного двузубца.

— Вот так-то лучше, — одобрила Адамур. — Угощайтесь, мой друг. Отдыхайте. А чуть позже человек принесёт вам вашу одежду…

На сей раз Пиорок не заставил себя упрашивать. Оказавшись, наконец, в одиночестве, он не успокоился, пока не уничтожил всё, что было на блюде. Утолив голод, он блаженно откинулся на подушки — и через минуту уже спал здоровым, крепким сном.

Глава 6

Когда он проснулся, было утро. Пронзительное февральское солнце освещало комнату, сочась сквозь голубоватое стекло довольно большого стрельчатого окна: ещё одна диковинка, которую Пиорок вчера на нервной почве даже не заметил.

Он сладко потянулся, захрустел суставами, чувствуя, как наливается новой силой сытое, отдохнувшее тело. С удовольствием окинул взглядом знакомый интерьер, радуясь, что всё это не было сном и он проснулся именно здесь.

Сегодня всё произошедшее виделось ему совсем в другом свете. Он и сам не понимал, с чего так разнюнился накануне. Очевидно, его спасительница была права и то был всего-навсего шок ослабленного организма, едва избежавшего гибели.

Меж тем, ведь с ним и впрямь случилось чудо! Настоящее чудо! Вот она, удача, сама идёт в руки — и теперь надо только не упустить её! Схватить и крепко-крепко держать!

Пиорок не сомневался, что половина успеха уже достигнута. В сущности, успехом было уже то, что он вообще сюда проник. Но было и кое-что другое. Он чем-то симпатичен этой удивительной женщине, это несомненно.

Понимал он, однако и то, что половина — ещё не целое. Эйфория первой удачи не мешала ему смотреть на вещи трезво.

Было бы самонадеянно и глупо строить из себя героя-любовника, — рассуждал он. Эта женщина, захоти она только, может запросто купить себе юного красавца любых кондиций — а то и сразу нескольких, по одному на день недели. Нет, он привлёк её явно чем-то другим. Этого «другого» и следует придерживаться.

Пиорок перебрал в голове всё, что знал об Адамур. Так же цинично он перебрал всё, что знал о себе. Уравнение сходилось идеально.

Конечно же, все инстинкты этой женщины пробудились при виде него, такого несчастного и жалкого, слабого и тщедушного, да ещё чуть было не замёрзшего до смерти. В сущности, она и впрямь подарила ему жизнь — и теперь не может не испытывать к нему подлинно материнского чувства. На этом и следует сыграть и ни в коем случае не выходить из роли.

Впрочем, ему и не нужно было разыгрывать роль. Он с беспокойством чувствовал, что и сам поддался её чарам — и ничего ему так не хочется, чтобы она спрятала его под своё уютное крылышко. В сущности, ведь именно такую женщину он всю жизнь и ждал…

Страшно было лишь то, что всё это окажется ошибкой, обманом; что эта пресыщенная дама несколько дней поиграет в благодетельницу — а потом, как ни в чём не бывало, вышвырнет его за дверь. Пиорок сурово сказал себе, что за эти несколько дней он должен сделать всё, чтобы здесь закрепиться.

Перспектива в один прекрасный день разделить ложе с госпожой Адамур нисколько его не пугала. Он был из тех, кому благодарность с лихвой заменяет любовь, а то и страсть. Во всяком случае, он был уверен, что, если до этого дойдёт — он окажется на высоте. И даже, скорее всего, получит удовольствие.

Мысль об этом внезапно заставила его плоть пробудиться. Он вдруг с небывалой остротой ощутил, что полностью обнажен — и на сей раз это чувство было приятным. Приятно было сознавать, что он полностью во власти этой женщины, что он её пленник и она вольна сделать над ним всё, что захочет. О, только бы она захотела чего-то столь же сладостного для него!..

Тут он вдруг услышал за дверью шаги — и на всякий случай притворился спящим. Но это просто мавр принёс одежду — Пиорок понял это, осторожно приоткрыв один глаз. Одеваться не хотелось, и он нарочито захрапел.

Но комедию тут же пришлось прекратить, ибо в комнату вошла госпожа Адамур — он узнал её по нежному и сладкому аромату благовоний. При ней храпеть было невежливо, и Пиорок как мог артистично изобразил пробуждение.

Адамур небрежным жестом отпустила мавра и снова, как вчера, присела на краешек постели:

— Как вы себя чувствуете, мой друг? Хорошо ли спалось?

— О, благодарю вас, прекрасная госпожа. Никогда в жизни не спал я лучше.

— Вот и славно. Посмотрите, что я принесла вам, — она указала на кресло, где оставил вещи слуга. — Вам нужно пройтись, долго так лежать опасно. Кликнуть человека или позволите мне помочь?..

Пиорок криво усмехнулся:

— О, госпожа, не хотелось бы вас шокировать, но я давно привык одеваться сам.

— Отрадное умение. Что ж, я просто присмотрю за вами — у вас может закружиться голова, так бывает после недомоганий. — Она встала, своими руками подала ему вещи и, как ни в чём не бывало, устроилась в освободившемся кресле.

Пиорок понял, что стесняться глупо. Да и сам он чувствовал к ней странное доверие. Он присел на кровати и взял в руки нательную рубашку, но тут же изумлённо воскликнул:

— Но это не моя одежда, милая госпожа!

Одежда и впрямь была какая-то незнакомая — явно очень дорогая, из таких нежных тканей, каких Пиороку доселе не доводилось щупать. Адамур рассмеялась:

— Ну конечно, не ваша. Над вашей ещё трудятся прачки, уж больно она была заношена. Но вы не бойтесь — это совсем новые вещи, и я заказала их вам в подарок. Они ваши, даже если вы захотите в них сбежать.

— Я вовсе не собираюсь сбегать, прекрасная госпожа.

— Вот и славно. Одевайтесь, мы вместе позавтракаем, а потом пойдём на прогулку…

При мысли о том, что придётся выйти из этой уютной, безопасной комнаты снова в пургу и метель, Пиорока невольно передёрнуло. Адамур снова рассмеялась:

— Если бы сейчас было лето, я отвезла бы вас к морю. Но сейчас мы отправимся всего-навсего в галерею. Там довольно тепло, хоть и душновато. Освещение сушит воздух. Но не бойтесь, я не буду долго вас утомлять…

Пока она говорила, Пиорок быстро одевался. Дорогие ткани приятно облегали тело. По увлажнившемуся взгляду Адамур он понял, что она тоже впечатлена:

— Надо же, как я правильно подобрала цветовую гамму. Ну что ж. Голова не кружится? Готовы к прогулке?

Пиороку хотелось сказать, что он готов не только к прогулке, но и ко многим другим подвигам; но он решил не торопить события:

— Готов, моя прекрасная госпожа.

— Вот и прекрасно, — она хлопнула в ладоши, и в комнату вошёл вчерашний слуга с большим блюдом, уставленным закусками. — Но сначала завтрак. Вы позволите разделить с вами трапезу?

— Было бы интересно, если б я вам не позволил, прекрасная госпожа, — не выдержал Пиорок. Адамур закинула голову кверху и весело, звонко расхохоталась:

— У вас ещё и с юмором всё в порядке. Завидую вашим близким.

— Я один, прекрасная госпожа.

— Неужели?.. — Адамур резко посерьёзнела, на её лице отразилась озабоченность. — А я ведь и вправду ничего о вас не знаю, мой таинственный гость. Чем вы ещё меня удивите?..

— Я готов, прекрасная… — начал было Пиорок с набитым ртом, но она жестом остановила его:

— Когда я ем — я глух и нем, говорили древние мудрецы. Кушайте спокойно, мой друг. Нас с вами ещё ждёт интересная прогулка, там и продолжим беседу.

Глава 7

Длинная закрытая галерея замка, как понял Пиорок, была обычным местом зимних прогулок хозяйки. Здесь и впрямь было душновато: окон не было, огромные факелы, укреплённые по стенам, иногда начинали чадить и слегка потрескивать.

Но зато эти же факелы и создавали тепло. А тепло — это именно то, что нужно было Пиороку и сейчас и прежде; слишком нужно ему, намерзшемуся за свою жизнь. Ради того, чтобы ещё немного согреться, он готов был потерпеть и духоту, и чад, и даже неожиданную пытку высоким искусством.

Посмотреть тут и вправду было на что. Величественные статуи, причудливые скульптуры, изразцы, игривые статуэтки наполняли галерею; Пиорок так и не решился спросить, было ли это помещение изначально предназначено для столь необычной коллекции — или же для неё просто не нашлось более подходящего места. Ясно было одно: хозяйка в свои сокровища просто влюблена.

Первый проход они совершили в полном молчании, лишь изредка останавливаясь у какой-нибудь из мраморных фигур — госпожа Адамур не хотела мешать дорогому гостю наслаждаться созерцанием. Тем временем Пиорок напряжённо смекал, какую тактику выбрать — подыграть ли ей с высоты своего невежества или уж играть в открытую, признавшись в своём полном равнодушии к искусству. Что-то ему подсказывало, что образ неотёсанного простака может неожиданно прийтись ей по душе.

Он уже открыл рот, чтобы ляпнуть какую-нибудь глупость и тем самым положить конец недоразумению, но тут госпожа Адамур заговорила сама:

— Ну, милый друг, расскажите же мне что-нибудь о себе. Я сгораю от любопытства.

— Спрашивайте, любезная госпожа. Боюсь, что ничего особо интересного в моей жизни вы не найдёте.

— Для начала: кто вы? Как вас зовут? Я почти уверена, что видела вас раньше, но…

— …но я слишком ничтожен, чтобы меня запомнили, — иронически продолжил Пиорок, с ужасом чувствуя, как проклятая родовая гордость вновь поднимается в нём — лишь для того, чтобы, как всегда, преградить дорогу разуму. — Что ж, моё имя Пиорок. Алесар Пиорок, госпожа.

— Пиорок, — Адамур слегка нахмурилась. — Что-то знакомое. Это где-то ближе к северу, верно?

— Совершенно верно, сударыня, — он издевательски поклонился, описав рукой большой полукруг. — Правый берег Венниры.

— Ну конечно, — её лицо просветлело. — Всё-таки я неплохо знаю земли нашего герцогства…

Пиорок последним усилием попытался взять себя в руки, но было поздно. Он с ужасом услышал собственный гнусавый голос с истерическими нотками:

— Земли, да! И жалкие угодья Пиороков вы, конечно, тоже знаете! Разрушенный замок! Истощённые почвы и вечно голодающие крестьяне! Вам, конечно же, рассказали!..

Он закрыл лицо руками. Стыд боролся в нём с ненавистью — к ней и к себе. Наконец, он решился взглянуть на неё — и чуть не разревелся от облегчения. Она ничуть не сердилась, взгляд её выражал лишь сострадание.

— Истощённые почвы, — задумчиво повторила она. — Голод. Но как же так? Почему?

— Да вот так. Не хочет у меня ничего расти и всё тут. Спасибо родителям.

— Странно. А что вы там пытаетесь высевать?

Пиорок пожал плечами:

— Какая разница. Ну, хлеб… Вообще зерновые… Есть ещё пастбища, конечно, но от них тоже толку…

— Хлеб?..

Вот теперь он испугался. Взгляд Адамур, только что добрый и ласковый, будто остекленел и казался застывшим.

«Тёмные Силы, я идиот. Неужели мне всё-таки удалось её рассердить?»

— Хлеб, — медленно повторила она. — О Создатель. Ну конечно, земли Пиороков, теперь я точно вспомнила…

— О, моя прекрасная госпожа, если я чем-то вас обидел…

Адамур досадливо махнула рукой:

— Да чем вы могли обидеть меня. На глупость не обижаются.

— Нет, но что я такого…

— Истощённые почвы, — прервала его Адамур. — Подумать только. Истощённые. Да я всю жизнь ищу такие почвы по всему герцогству Венниратскому!

От изумления у Пиорока даже стыд прошёл:

— О Небеса, но зачем?!..

— Что у вас там? — крикнула Адамур; звук её голоса гулко отразился от стен галереи. — Глина, песок, гранитная крошка?

— Но откуда вы…

— Я же говорю — я отлично знаю все земли герцогства! И ваши тоже! Только не могла придумать, как к ним подобраться! А вы там, оказывается, зерновые рассеваете, о несчастный!..

Она вдруг умолкла.

— Ох, простите меня… Мой бедный мальчик, ну конечно, откуда вам смыслить в агрономии… Послушайте…

Она снова подняла голову и посмотрела на него застенчивым, почти девчоночьим взглядом:

— Послушайте… Только не смейтесь… И не говорите сразу «нет», хорошо? У меня возникла идея…

— Да, госпожа?

— Она вас может поначалу шокировать… Но обещайте, что хотя бы подумаете!

— Я весь внимание, прекрасная госпожа.

— Предлагаю вам… предлагаю вам заключить брак. Да-да, законный. Давайте поженимся!

«О Небеса… она издевается? Или…? Но как…?»

Как всегда, госпожа Адамур расценила его ошеломление по-своему:

— О нет, вы меня неверно поняли. Не пугайтесь. Вам вовсе не придётся исполнять супружеский долг! Я же понимаю, я старуха, а вы молодой мужчина в самом расцвете… В этом смысле вы останетесь абсолютно свободны! Или…

Она подозрительно прищурилась:

— Может, вы уже кому-то обещали?..

— О нет, нет, госпожа! Но я не совсем понимаю… Зачем вам это?

— Виноградники, — выдохнула она; её лицо было счастливым и оттого необычно молодым. Пиорок окончательно растерялся:

— То есть…?

— Я всю жизнь о них мечтала! Только не могла найти подходящих почв!

— Как, неужели на ваших огромных владениях…

— Да поймите вы, это всё не то, не то! Мне не хватает страдания!

— Чтооо?..

— Понимаете, у меня везде сплошной жирный чернозём. Слишком плодородная земля. А лоза должна страдать, неужели вы не слышали?..

— О, госпожа, уж чего-чего, а страдания у меня достаточно, — сказал Пиорок с горькой иронией.

Она схватила его за руки:

— О да, я об этом и говорю. Ваши почвы для виноградников идеальны. Как же вы столько времени потеряли зря?!

— Ну, понимаете, мои крестьяне, конечно, не дураки выпить, но питаться одним виноградом они тоже не могут. Им и кусок хлеба нужен на столе.

— Но я бы… ах да… — Она закрыла лицо рукой. — Простите, я снова забылась. Но ничего, теперь мы всё это исправим! Шато Пиорок прославится на весь Веннират! Нет — на весь цивилизованный мир! Крестьяне ваши станут круглыми, как колобки! Если, конечно…

Она потупилась.

— Если, конечно, вы согласны…

Глупая родовая гордость вновь заставила Пиорока взорваться:

— Вы любите осчастливить бедняка, не так ли? Но я так и не дождался ответа. Вы-то что с этого получите?!

— Но я же говорю, виноградники…

— Я бы предпочёл, чтобы моя жена видела во мне человека, — горько сказал Пиорок.

Госпожа Адамур ахнула.

— О бедный мой мальчик, простите меня ради Создателя! Я вовсе не хотела оскорбить вас! Я же, наоборот, просто не желала вас чем-то обременять…

Она запнулась, но храбро продолжала:

— Такая разница в годах… Поверьте, будь я хоть на десять лет моложе, я бы прямо здесь, прямо сейчас кинулась к вам в объятия! Но вы…

— Говорите…

— Но как друг вы мне очень дороги. Вы удивительный! Когда я увидела ваше лицо… В нём столько страдания, так видна многолетняя привычка стойко переносить горести… Поверьте, я безмерно уважаю вас…

«Надо же. Оказывается, кому-то может нравиться во мне именно то, что я всю жизнь считал своим главным недостатком», — подумал Пиорок, прежде чем насильно прервать излияния собеседницы глубоким и страстным поцелуем.

Глава 8

Тем же вечером сир Пиорок сделал официальное предложение — по всей форме, в главной зале, при свидетелях, как полагается, встав на одно колено.

— Я не могу ничего подарить вам, госпожа души моей, — сказал он, — кроме своих скудных земель. Вот дарственная, они ваши. Сам я теперь не имею ничего. Делайте со мной что хотите. Можете убить меня, можете сделать своим рабом, можете вышвырнуть на улицу…

Но госпожа Адамур вовсе не собиралась делать ничего из перечисленного. Напротив, она поспешила поднять своего суженого с колен, с треском разорвать бумагу и сообщить, что всё наоборот: это она отныне — его верная служанка.

Венчаться решили по старой доброй традиции на Востеплевшие Небеса, то есть в начале апреля. Издревле считается, что такие браки — самые счастливые. Но пока что на дворе стояла глубокая зима. Так что времени на подготовку хватало с лихвой; ею наши счастливые молодые и занялись, как только обговорили всё формальности.

Госпожа Адамур посетила своё будущее шато и опытным глазом оценила стоимость ремонта и всех необходимых переделок. Стоимость эту она нашла незначительной и даже в чём-то смешной. (Пиорок при этом, как всегда, испытал лёгкий укол уязвленной гордости — но на сей раз сумел сдержаться во имя будущего счастья).

В ожидании события он поселился в замке Адамур — но беспрекословно слушался указаний духовника и держался от своей наречённой строго на расстоянии, которое обеспечивало обоим защиту от соблазна. Собственно, жил он всё в той же комнате, где и раньше — как он знал теперь, она располагалась в гостевом домике недалеко от главной башни.

Госпожа Адамур держала себя также строго и больше его там не навещала. Иногда они позволяли себе вдвоём прогуляться по галерее, не касаясь друг друга; Пиорок с удивлением чувствовал, что с каждой такой прогулкой его художественный вкус становится всё тоньше.

Был ли он счастлив? О, сказать так — значит не сказать ничего. Иногда ему казалось, что та его первая догадка всё-таки была верна, что тогда, в ту страшную метель, он действительно умер — и за какие-то неведомые ему заслуги попал на Небеса. О, если б это было так, он ничего бы не имел против.

Но это было не так. И потому иногда, глубокой ночью, он просыпался в паническом ужасе. И до утра ворочался без сна, мучительно размышляя: в чём же подвох? В каком месте он ухитрился так обмануть справедливое Мироздание? И чем придётся ему заплатить за это незаслуженное счастье?..

Но наступало утро, вновь всходило солнце, приветствуя его через голубоватое стекло, и подобно солнцу, всходила над его жалкой жизнью лучезарная госпожа Адамур, разгоняя ночные страхи. И вновь он был спокоен и счастлив, и чувствовал себя в безопасности.

Беспокоило его теперь лишь одно: предстоящая свадьба делалась целиком за счёт невесты. И, насколько он понимал, празднество обещало быть громким. Собственно, это должно было быть самое громкое празднество за последние пять лет (после рождения внука великого герцога). И тот унизительный факт, что он не может ничем вложиться в него, разве что самим собой в качестве жениха, болезненно грыз его тщеславие.

Поэтому он старался, как мог, облегчить ей подготовку — ну хотя бы взять на себя самые неприятные дела. Этикет, к примеру, требовал, чтобы они лично объездили с визитами всю самую высокую знать: посылать приглашение с курьером, как разным захудалым баронам и мелким дворянчикам, было бы злейшим оскорблением. Допускался, впрочем, «неполный комплект» — то есть когда визит нанесён только женихом или только невестой.

От этой-то повинности он и старался теперь освободить будущую супругу, понимая, что ей сейчас куда интереснее, да и важнее заниматься с портнихами да куаферами. Впрочем, это оказалось не так уж и неприятно — разъезжать с визитами и читать уважение и почти страх в глазах тех, кто ещё вчера относился к тебе с брезгливым презрением.

Однажды ему пришлось заехать очень далеко на север. Так далеко, что выехав назад ранним утром, он всё же понял, что к вечеру домой не доберётся. Надо было искать где-то себе ночлег. Впрочем, путь домой лежал прямехонько через его владения.

Пиорок не собирался там останавливаться. Не хотелось даже мимо проезжать. Помимо тяжких воспоминаний, его не пускало какое-то суеверное чувство, будто, едва он там окажется — всё опять станет как было, и его новое счастье развеется как дым.

Но путь был уж очень долгим. Он сильно устал и проголодался, а конь его — ещё больше. К тому же, пока он думал, как ему поступить, поднялась страшная вьюга — почти такая же, как та, что месяц назад едва не погубила его. Нет, даже немножечко страшнее…

Пиорок честно не хотел останавливаться у себя, но ему пришлось признать, что иначе он просто не доедет до дому.

Погибать так глупо, да ещё накануне собственной свадьбы с богатейшей женщиной герцогства было как-то обидно. Пиорок подъехал к воротам, крикнул часовым. Мост перед ним тут же опустился, и решетки со скрипом поползли вверх.

Ни тогда, ни много позже он не смог бы толком объяснить, почему этот, в общем-то, естественный звук, по много раз на дню производимый его ржавыми решётками, внезапно вызвал в нём такой панический ужас, что он чуть было не повернул назад.

Глава 9

Но поворачивать было поздно.

Пиорок въехал в замок, спешился, проследил за тем, чтобы дряхлый конюший принял его нового любимца — пегого красавца Месяца — и, уныло насвистывая, пешком направился к своему прежнему жилищу. После величественного замка Адамур оно показалось ему ещё более жалким, грязным и обвешалым.

Но теперь тут, по крайней мере, было тепло. И перекусить, оказывается, можно было неплохо. Первые денежные вливания госпожи Адамур сделали своё дело. Пиорок хорошенько поужинал, отогрелся у камина, удивляясь, как хорошо горят дрова, и только после этого начал смекать, чем бы занять вечер.

Делать в этом замке было совершенно нечего. Здесь не было ни галереи искусств, ни библиотеки, ни юных певуний, танцовщиц и менестрелей. Пиорок попытался вспомнить, как же он раньше коротал свои вечера.

А, ну да — ездил по гостям. В такую-то погоду и не сьездишь никуда, вот спасибо. Хотя больше всего ему сейчас хотелось бы съездить в гости к самому себе. Если можно так выразиться.

Но за окном стремительно темнело, а вьюга всё больше усиливалась, и до утра нечего даже было и думать о том, чтобы высунуть отсюда нос. От нечего делать Пиорок вызвал дворецкого, начал расспрашивать, что да как. Всё было в порядке, люди ни на что не жаловались и с нетерпением ждали прибытия госпожи.

Пиорок отпустил дворецкого, в глубине души даже пожалев о том, что в доме всё так радужно. Так занялся бы разбирательствами, выслушал жалобы, пререкания — глядишь, время и проскочило бы незаметно.

Он подсел к пылающему камину и принялся смотреть на огонь. Это зрелище умиротворяло его и отчасти занимало. Он сам не знал, сколько просидел так, может несколько минут, а, может, час, пока не вошла служанка и не спросила, угодно ли господину помыться с дороги.

Ему не было угодно. Мысль об их старой, обшарпанной, холодной мыльне не вызвала у него ничего, кроме дрожи омерзения, и он, конечно, предпочёл бы дотерпеть до завтра, где два умелых мавра с чуткими пальцами любовно омоют его тело кристально чистой, в меру подогретой водой, настоянной на душистых травах, а потом досуха вытрут нежнейшей тканью — кстати, происходить всё это будет в хорошо протопленной комнате, выложенной голубыми изразцами. Но, с другой стороны, даже здешнее мытьё было каким-никаким, а развлечением, которое, знал Пиорок, поможет убить добрых часа два, а то и больше.

Так что выбирать не приходилось. Досадливым голосом он велел служанке ступать в мыльню и приготовить всё необходимое. Ещё с большей досадой он узнал, что всё необходимое давно готово — и только ждёт его милостивого появления.