Бесплатный фрагмент - Вне зоны

Пролог

— … Ну что? По-моему, все прошло вполне пристойно, — сказала Она, умудрившись одновременно вытянуться на кушетке и взбить подушку.

— Конечно. Не перепились, не передрались… — согласился Он, откинувшись в кресле.

— Да ну тебя! Кому ж там драться? Генералу из ФСБ с членом правительства? Или этому качку из МВД с худосочным полковником из наркополиции?

— Не трогай эфэсбэшника, он — мой друг.

— Мне кажется, ты для праздника только того и сделал, что друзей собрал. И, заметь, только своих друзей. О моих никто и не подумал. В конце концов, это же наш общий юбилей… Подумать только — мы женаты уже двадцать пять лет! Никогда бы не подумала, что смогу с тобой столько прожить! — начала потихоньку заводиться Она.

— Ты чего нервничаешь? — подчеркнуто участливо спросил Он.

— Да вот… Мобильник не работает, а у Петьки завтра первый экзамен… Эта дурацкая трубка мне все время докладывает, что мы, то есть он «вне зоны действия сети», — Она постаралась ответить как можно более спокойно. — Хотела взбодрить парня. Да и Ксюшку проверить не мешало бы… Как думаешь, где она сейчас — в клубе или бродит с Машкой по улицам?

— Мобильник здесь и не будет работать, — нежно ухмыльнулся Он. — Это место, действительно, вне зоны действия оператора. Семеныч этот дом специально выбрал, чтобы ни ему, ни теперь нам не мешали отдыхать…

— Ну вот! Знала бы, ни за что не поехала сюда…

— Да что ты беспокоишься! — наконец раздраженно сказал Он. — Петька — взрослый мужик, к тому же, вполне серьезный и ответственный. А Ксюшка твоя…

— Она такая же моя, как и твоя!

— Ну, естественно, я же не спорю… Так вот, ты отлично знаешь, что наша Ксюшка под постоянным контролем. Моя наружка работает очень хорошо. Кстати, — Он решил сменить тему, — я думал, друзья у нас общие…

— Ну, конечно! Скажи, скажи: что меня связывает, например, с этим твоим лысым ментом-генералом? А с эфэсбэшником? С этим надутым индюком?

— И скажу. Мент, тогда, правда, еще далеко не генерал, как мог, прикрывал все наши похождения, особенно — твои. А этот «индюк» на протяжении всей нашей работы подкидывал нашему агентству самые интересные дела и, главным образом, для тебя, солнышко мое. Просто ты об этом не знала. И именно на его даче мы сейчас и находимся. Он уступил ее нам на сегодняшнюю ночь в качестве подарка на серебряную свадьбу.

— Ну, тогда ладно, прощаю, хороший подарок, — Она, наконец, рассмеялась. — А место, и, правда, чудесное.

С широкой веранды, на которой они расположились, чтобы подышать свежим воздухом перед сном, вид, действительно, открывался великолепный. За редким ельником, в котором уже затаилась ночь, оранжево светилась река, пытаясь скрыть в себе последние лучи солнца. В зеленоватом небе появились первые крупные звезды и мелко подрагивали, как будто на ветру.

— Когда-нибудь и у нас будет такая дача, — мечтательно произнес Он.

— Это когда же? — снова встрепенулась Она. — Я тебе уже столько вариантов предлагала, а ты все отмахивался. Не время, мол.

— Да, вот лет через пять самое время будет.

— Это, когда тебе стукнет шестьдесят пять, а мне пятьдесят? — Она снова реально начала заводиться. — Ну, конечно! Самое что ни наесть время радоваться жизни!

— А что? Я, наконец, научусь ловить рыбу и буду варить уху, ты, в конце концов, примешься за свои мемуары.

Она почему-то не ответила. При чем — дерзко. И Он приподнял голову, чтобы посмотреть, все ли с ней в порядке:

— Ты, что — уснула?

— Нет, я думаю.

— А-а… — протянул Он, — ну, давай, давай…

— Глупый ты! — отрезала Она. — Я думаю — сейчас тебе сказать или потом…

— О чем сказать? — Он снова привстал.

— Видишь ли, так называемые «мемуары» уже написаны. Ну, это, конечно, не настоящие мемуары, а отрывочные записки, но… — и Она сделала многозначительную паузу.

— Что «но»? — насторожился Он.

— Но в издательстве их приняли! Не хотела я тебе об этом пока говорить, но пусть это будет еще одним подарком к празднику. Правда сигнальный экземпляр еще не прислали…

— Ну, ты даешь! — искренне восхитился Он. — И ты хочешь сказать, что ноутбук с тобой? Да? Тогда тащи его и давай, читай! Это же надо! Я думал, что все эти россказни про мемуары — пустые мечты, а надо же… Да, и захвати бутылочку коньяка, а рюмки и лимон я сам организую.

— Когда придет машина? — спросила Она, повыше умащивая свою подушку и пристраивая на животе ноутбук.

— В полдень.

— Ну, тогда слушай, только не засыпай, а то я обижусь.

— Ты, наверное, нашпиговала свои мемуары самыми мистическими историями…

— Нет, зачем же? — обиделась Она. — Все подано в процессе развития. Ведь жизнь и без моего интереса к мистике полна разных загадочных историй. Ты и сам мог не раз в этом убедиться.

— Хорошо, хорошо, давай уже, читай.

— Ну, слушай… — и Она слегка охрипшим голосом и немного смущаясь, начала читать.

Дело о портрете обнаженной бабушки, в котором мистика пока совершенно отсутствует, но Юрий Петрович существенно меняет свой статус

— Юрий Петрович, там клиент просится… По-моему, оч-чень перспективный. Вот… — и молоденькая секретарша Галка положила на стол визитку.

Юрий Петрович взял голубой прямоугольничек. «Яков Соломонович Вайнберг. Операции с недвижимостью». И все. Лаконично, внушительно и, по-видимому, должно производить впечатление.

День скатывался к вечеру, рабочая неделя к концу, но в его маленьком частном сыскном агентстве выходные были понятием относительным, тем более, если клиент попадался стоящий. А этот Яков Соломонович явно принадлежал к их славной и денежной когорте. Вон, какой роскошный пластик пошел на визитки… Надо же! И если у него дело срочное, придется поработать и в выходные.

— Запускай, — одобрительно кивнул он смущенно ждавшей решения шефа секретарше и спрятал в ящик стола журнал с глянцевой красоткой на обложке.

Клиент как-то крадучись просочился внутрь и тщательно закрыл за собой дверь. Так же крадучись пересек небольшой кабинет и мягко вплыл в кресло напротив стола.

— Юрий Петрович, у меня надежда только на вас, — начал он, а в это время его большие темные глаза оценивающе изучали интерьер. Был он невысок, лыс, лет шестидесяти, в хорошем дорогом костюме, но без галстука, и этот факт сразу же вызвал у Юрия Петровича расположение к спецу по недвижимости. Терпеть он не мог галстуки. — Прежде, чем придти к вам, каюсь, я навел кое-какие справки, и они окончательно убедили меня в правильности моего выбора, — теперь клиент внимательно изучал сыщика.

— Спасибо, — неохотно поблагодарил хозяин агентства. А вот этого он очень не любил — когда о нем наводили «кое-какие справки». Шут его знает — кто был информатором и где их собирали. Но с этим пока ничего поделать было нельзя — его бизнес только-только становился на ноги, доверие клиентов нужно было завоевывать и со многим приходилось пока мириться.

— Особое впечатление на меня произвели несколько ваших последних дел…

— Пропавшее колье?

— Даже не столько это дело, сколько история с похищенной коллекцией монет. Как быстро, профессионально и конфиденциально вы разрешили проблему к всеобщему удовольствию!

«Ловко, — усмехнулся про себя Юрий Петрович. — Вот так парой фраз он дал понять, что знаком не только со всеми участниками этой неприятной истории, запутанной и, действительно, конфиденциальной, но и, собственно, со всей твоей творческой биографией. Учись, сыскарь!»

— Юрий Петрович, у меня дело не менее секретного характера… Я коллекционирую живопись, и на днях мне предложили одну вещицу, от которой я не в силах отказаться, даже, несмотря на ее стоимость. Меня смущает единственное — подлинник это, или же классная подделка?

— По-моему, проще всего обратиться к искусствоведам, — удивился Юрий Петрович.

Потенциальный клиент тяжело вздохнул.

— Понимаете, у картины не совсем хорошая история, да и к нам в страну она попала только благодаря моему знакомству с одним известным дипломатом. Ну, сами знаете, как это делается… А полотно стоящее, и для меня представляет определенный, личный, я даже сказал бы — мистический интерес. Вот, взгляните-ка, — он достал из кармана фотографию и протянул Юрию Петровичу.

На фото была изображена обнаженная молодая женщина с неестественно удлиненным лицом.

— Модильяни? — неуверенно спросил Юрий Петрович.

— Вот-вот! — радостно закивал Яков Соломонович. — Приятно иметь дело с образованным человеком! Это, знаете ли, очень редкий портрет Анны Зборовской. Ее муж, Леопольд, был другом Амадео Модильяни и настолько трепетно относился к художнику, что готов был продать свои последние костюмы, мебель и все прочее, чтобы поддержать его материально. А красавица Анна часто бесплатно позировала художнику, дабы тот не тратил свои гроши на натурщиц. Но, чтобы позировать так откровенно… Извините…

«Хм, красавица, — Юрий Петрович усомнился в эстетических вкусах коллекционера. — Обычная худосочная бабенка, не более».

— Анна позировала всегда одетой и только для этой работы обнажилась, — продолжал посетитель. — Уже интригует, правда? А еще интересней то, что об этом полотне Леопольд Зборовский ничего не знал. Полотно появилось на выставках только в середине 20-х годов ХХ столетия, уже после смерти Амадео Модильяни. Но самое забавное заключается в том, что Леопольд и Анна — мои дед с бабкой по материнской линии. Анекдотично, да? А вдруг во мне течет кровь Модильяни? Вдруг моя бабушка Аня наставила рожки дедушке Лео? Ведь портрет написан в 1918 году, а моя мамаша родилась через год… Когда я видел этот портрет в каталогах, я не мог от него оторваться. Просто мистика какая-то. То ли, действительно, родственные связи, то ли рок. Теперь вы понимаете мой интерес к этой картине?

— Да, забавно, — Юрий Петрович согласился на промежуточный вариант характеристики морального облика предков посетителя. — Так что же вы хотите от меня?

— Не могли бы вы, учитывая ваши связи в криминологических структурах, организовать экспертизу этого портрета? Моя сделка должна состояться в воскресенье вечером, и к этому времени я должен быть полностью уверен — подлинник это или подделка? Само собой разумеется, учитывая не совсем законное появление портрета в России, экспертиза должна быть неофициальной и негласной. Мне никаких документов не нужно, достаточно вашего авторитета и решающего слова экспертов.

— Н-да, заданьице,.. — Юрий Петрович почесал затылок.

— Я понимаю всю необычность и сложность моей просьбы и за ценой не постою, — Яков Соломонович достал бумажник и начал отсчитывать доллары. По мере того, как на стол одна за другой ложились новенькие сотки, интерес Юрия Петровича к делу возрастал. — Вот это — задаток, окончательную сумму получите потом. Уверен, эти деньги помогут вам решить бытовые проблемы, — тут Яков Соломонович еще раз выразительно осмотрел кабинетик. — Да и район вам не мешало бы сменить. Для респектабельности. С этим я уж точно помогу.

Он так же крадучись ушел, оставив фотографию и черкнув на визитке номер телефона, а Юрий Петрович погрузился в раздумья.

Да, с этим материалом к криминалистам не сунешься, ни в управление, ни в НИИ. Даже за деньги. Даже без оформления сопроводительных документов. Все равно возникнут вопросы — что, да как, да почему, да откуда? Если не сейчас, то потом. И отвечать на них рано или поздно придется. Особо доверенных искусствоведов среди его знакомых не было. Те несколько дел, имевшие к искусству хоть какое-то отношение, и которые он раскрыл, были лишь яркими эпизодами в его только что начинавшейся карьере частного сыщика, на девяносто процентов состоящей из заказов ревнивых супругов и поисков пропавших дорогих собак. Нужен какой-то нетрадиционный ход… Нетрадиционный ход…

«Конечно, к такому нетрадиционному художнику и подход должен быть соответствующий, — он взял в руки фотографию. — Ишь ты, — бабушка! А ничего, в общем-то, бабулька. Интересно было бы посмотреть на настоящую фотографию этой бабушки Ани. Насколько нищий мэтр вытянул по вертикали ее лицо? Или она, действительно, была такой узколицей? Но все равно, — ничего, даже если учесть, что художник пользовался неклассическим, нетрадиционным методом».

«Нетрадиционным» прочно засело в его голове. Откуда? Ну, как — откуда? Встретил в прошлые выходные одноклассника — Игоря Петрова. Попили пива. Тот рассказал, что работает в полукоммерческой медицинской лаборатории. Как бишь, она называется? Ну да, — лаборатория Института нетрадиционной медицины. Хорошо, хоть не академии. И таких сейчас столько развелось… Что там Игорь рассказывал? Измеряют какие-то биополя, фотографируют их, работают с парапсихологами, ясновидящими, оккультистами… Ясновидящие по фотографиям людей разыскивают, а они опять биополя замеряют, теперь уже их, ясновидящих. Все пытаются понять, как эти чудеса происходят. Помнится, уже после второй кружки пива Игорь предлагал помощь, если потребуется. Особенно в поиске людей.

«Что, если позвонить? — подумал Юрий Петрович, а рука уже сама полезла в карман за записной книжкой. — Людей нам, слава богу, искать пока не нужно, а вот с фотографией… Может, что подскажет».

— Ну, что я тебе могу подсказать по фотографии? — сидя на следующий день за столиком кафе Игорь крутил в руках фото обнаженной бабушки Ани. — По фото тебе разве что продиагностировать наши спецы могут старушку, сказать, от чего она умерла, где и когда. Да и то, если это фотка живого человека, А здесь — репродукция… Хотя, подожди. Есть один приборчик… Ну да ладно, тебе это ни к чему, это мои проблемы. Но нужно само полотно, а не фотка, а, кроме того, еще и стопроцентный подлинник или какая-нибудь вещь художника. Метод работает, насколько я помню, наверняка. По крайней мере, ментов мы уже пару раз выручали. Музейщики пока, правда, носом крутят — мол, ненаучно все это, мол, хлеб у искусствоведов отбиваете… Они, искусствоведы, понимаешь, месяцами картину исследуют, краску скребут, ультрафиолетом полотно просвечивают… А тут — раз-два, и все ясно. Минут пятнадцать работы.

— И ты можешь этот приборчик на час-полтора похитить?

— Без проблем. Только… Это денег стоит.

— Без проблем, — повторил Юрий Петрович и выложил сотку.

— Люди месяцами краску скоблят… — заныл Игорь.

Еще две сотки оборвали нытье о неблагодарном труде алхимиков от искусствоведения.

На удачу у Якова Соломоновича кроме обнаженной бабушки Ани оказалось еще целых два Модильяни, в подлинности которых он был уверен.

Пока Игорь настраивал свой хитрый приборчик, свободно разместившийся в портфеле, Яков Соломонович демонстрировал Юрию Петровичу свою коллекцию.

— Вообще-то я любитель доброй старой русской живописи, — делился он своими пристрастиями, — Рокотов, Левицкий… Ну, может быть еще Айвазовский… Левитан, сами понимаете… Два последних Айвазовских немного масштабны для моей галереи, но не смог устоять перед соблазном и купил вот эти полотна, — даже на взгляд Юрия Петровича, который считал себя профаном в живописи, они были великолепны. — А Модильяни… Это так — для души. Скажем, семейная привязанность, — хихикнул хозяин.

Не стоит и говорить, что еще двумя работами Модильяни оказались портреты все тех же Зборовских — бабушки Ани и дедушки Лео, который, как поделился Яков Соломонович, в Париже был больше известен под кличкой «Збо». В отличие от «ню», над которой колдовал Игорь, эти портреты были вполне приличными.

— Итак, с этим все ясно, — Игорь бросил на пол узкую ленту, мелко исчерченную самописцем. — Давайте остальных Зборовских.

Одетая Анна Зборовская Игоря разочаровала.

— Ну вот, — расстроился он. — Кто-то из них точно подделка. Только вот кто — одетая или голая? Посмотрим Леопольда…

Он водил небольшой коробочкой-сканером по поверхности портрета, приборчик попискивал и выдавал ленту с зигзагами, а Яков Соломонович с нетерпением заглядывал через плечо Игоря и, как показалось Юрию Петровичу, радостно потирал руки.

— Совсем другое дело! — Игорь совал под нос Якову Соломоновичу три бумажные полоски. — Эту, — он указал на одетую Зборовскую, — можете выбросить. Это или копия, или подделка. Видите, как отличается эта лента от двух других, которые между собой полностью совпадают? — и он поставил рядом портреты бородатого, застегнутого на все пуговицы Леопольда и беззащитно обнаженной Анны.

— Поразительно! — развел руками Яков Соломонович. — И, знаете, мои дорогие, я полностью согласен с результатами вашей экспертизы. Каюсь и открываю вам небольшой секрет. Я немного слукавил: этот портрет, — он указал на одетую Зборовскую, — я купил именно как копию. Подлинник и сейчас висит в художественном музее Сан-Паулу. Это любой искусствовед знает, и если бы я обратился к знатоку творчества Модильяни, у него наверняка возникла бы масса вопросов и сомнений. Но вы-то не искусствоведы, вы…

— Дилетанты, профаны — подсказал Юрий Петрович.

— Нет, что вы! Вы просто отнеслись к портретам объективно, строго научно. Что же касается портрета деда Леопольда, то его я выторговал у одного серьезного коллекционера. За большие деньги, но со всеми необходимыми экспертными документами. Так что когда я увидел, что анализы, так сказать, этих двух бабушек не совпадают, я уже понял, что «ню» — подлинник. А когда вы показали, что ее э… данные в точности повторяют данные подлинной работы Модильяни, тут уж отпали последние сомнения… Печально, конечно, что бабка так поступила с дедом, но с другой стороны убедиться в том, что ты потомок великого художника, это многого стоит… Но скажите, молодой человек, как же это получается? На каком принципе работает ваш прибор? — он открывал коньяк, а сам с интересом разглядывал Игоря.

— А все очень даже просто, — Игорь отхлебнул коньяк. — Не так давно ученые признали, что все, что окружает человека при жизни — предметы, растения, даже помещение, где он живет, не говоря уже о плодах его деятельности, — все это сохраняет память о самом человеке. Когда люди говорят о ком-либо: «В эту работу он вложил всю свою душу», то они совершенно не ошибаются. Своей работе он отдает частичку себя, и эта частичка продолжает жить. Эта память, эта душа, хранится в течение десятков и сотен лет, в зависимости от энергетики личности. У вашего Модильяни она была довольно мощной, вон какие высокие пики на ленте.

— Э… Скажите, все это признано на официальном уровне? — спросил коллекционер.

— Да нет, — почему-то огорчился Игорь. — Вот с ним, с этим уровнем и боремся. Хотя вся эта, как вы сказали, мистика сегодня вполне объяснима с научной точки зрения. Но они, гады, не хотят этого понять…

— Сволочи, — согласился Яков Соломонович.

— Понимаете, память, запечатленная в произведении, излучается в виде спектра особых микроплазменных волн, несущих в себе информацию об его авторе. Этот сканер считывает информацию и преобразует микроплазменные волны в электрические сигналы. Ну, а дальше — все как в любом приборе: лента, самописец…

— Ты не увлекайся, не увлекайся, — Юрий Петрович подергал его за рукав.

— Нет, что вы, это очень интересно, — вступился за Игоря Яков Соломонович. — Продолжайте, продолжайте, молодой человек.

Молодой человек хмуро посмотрел на Юрия Петровича, но продолжил:

— Копия, какой бы гениальной она ни была, запоминает информацию не об авторе оригинала, а об авторе копии. Сами понимаете, что кривые в этом случае будут не совпадать. Вот и все…

— Как гениально! — восхитился Яков Соломонович. — Скажите, а это ваше изобретение?

— Пришлось приложить руку, — скромно опустил глаза Игорь.

— И сколько, простите за бестактность, вы получаете?

Игорь назвал сумму, которой ежемесячно оценивается его доблестный труд, и Яков Соломонович схватился за сердце.

— Да бросьте вы к чертовой матери эту работу! Вам с вашим прибором цены нет! Вы с вашим прибором будете получать в десять, в сто раз больше…

— Да так как-то привычней, — растерялся Игорь. И растерялся еще больше, увидев протянутую пачку долларов.

— А с вами, Юрий Петрович, я в понедельник рассчитаюсь, — Яков Соломонович пожал ему руку. — Тогда и поедем выбирать помещение под ваш новый офис. Есть у меня на примете один небольшой особнячок в центре города…

— Ну, как? Быстренько изложи свое первое впечатление! — потребовала Она, прикрыв ноутбук.

— Что я могу сказать… Мне понравилось, — помолчав, сказал Он.

— Спасибо.

— Только…

— Что еще? — занервничала Она.

— Почему — «Галка»? Почему — «Юрий Петрович»?

— Ну… Я ведь черненькая была, маленькая такая. Настоящая галка, — смутилась она.

— Да ты и сейчас не большая и не беленькая.

— Сейчас я еще спортсменка, хотя уже крашеная.

— Да? Надо же… А почему — «Юрий Петрович»?

— Потому что тебя так зовут, потому что ты для меня тогда был «Юрием Петровичем», потому что «Петр Юрьевич» труднее выговорить.

— Логично, я бы даже сказал — элементарно, Ватсон… А откуда ты знаешь, о чем мы разговаривали с Яковом Соломоновичем? Ведь тебя там не было.

— Да ты же сам мне все всегда рассказывал! Хвастался… Что, неужели забыл?

— Нет, что ты, помню, — запротестовал Он. — Особенно, когда «хвастался». Еще вопрос: Если это мемуары, то почему повествование идет не от первого лица?

— Ну, сам посуди. Я например пишу: «Я смущено ждала решения шефа»… Или вот сейчас будет: «Я потоптавшись, виновато развела руками»… Смешно, не правда ли?

— Ну-у-у… Я бы даже сказал, что это выглядело бы даже как-то глуповато…

— Вот видишь.

— Хорошо, согласен. Читай дальше!

Дело о своеобразном аквариуме, при расследовании которого кое-кто понял, как важно не терять чувства реальности

В приемной раздался шум, а потом возмущенный женский голос потребовал «доложить о ней немедленно». Дверь в кабинет открылась, на пороге появилась Галка и, потоптавшись, виновато развела руками. Мимо нее пронеслась тощая мегера и, увидев, что кресло перед столом Юрия Петровича занято, плюхнулась на один из стульев, рядочком стоявших вдоль стен.

— Юрий Петрович, у меня неотложное дело, и я к вам по рекомендации самого… — и она назвала фамилию. Ей казалось, что после этого Юрий Петрович должен, по крайней мере, вскочить, вытянуться в струнку, взять под козырек или поклониться. Если не упасть в обморок.

Он не сделал ни того, ни другого. Правда, он встал. Но только для того, чтобы спросить:

— Мадам, вы видите, у меня посетитель. Не могли бы вы подождать в приемной окончания нашего разговора?

Мегера удивленно захлопала глазами и… заплакала.

— Ну, ладно, ладно, кажется, мы уже все обговорили, — Игорь освободил кресло. — Видишь, у дамы истерика? Чутче, нежнее нужно быть с клиентами, Юрий Петрович… Воды предложил бы… А лучше — коньячку, кофе. Ну, я пошел. А ничего устроился на новом месте, — бросил он на прощанье и подмигнул в сторону дамы, приканчивающей стакан минералки.

Мегера проводила его благодарным взглядом и, когда Игорь закрыл за собой дверь, снова разрыдалась.

— Успокойтесь, — предложил Юрий Петрович. — Если вы будете и плакать, и рассказывать одновременно, я ничего не пойму. Да и, в конце концов, я не люблю женских слез!

Мегера неожиданно успокоилась и улыбнулась. Сквозь слезы, правда, но это уже было кое-что.

— У меня к вам неотложное дело. Все должно случиться буквально на днях. Вот… — она достала из сумочки общую тетрадку. — Он может уйти каждую ночь, уйти к ней, в никуда…

«Господи, — подумал сыщик, — казалось бы, только перебрался в центр, только избавился от этих амурных дел, только занялся серьезными проблемами серьезных людей, только начал получать серьезные деньги… И на тебе — опять муж уходит от жены, опять слежка, опять фотографии, желательно, пооткровеннее… И откуда этот нравственный мазохизм? Неужели люди просто не могут поговорить, выяснить свои взаимоотношения и, если нужно, разбежаться? Хотя этой, судя по всему, особо бежать и некуда. Сколько ей — пятьдесят, шестьдесят? Сейчас трудно судить об истинном возрасте женщины по ее внешнему виду… Тем более — явно не сирота. Вон, сколько на ней дорогой бижутерии…»

— «… И в ближайшее полнолуние я, наконец, решусь уйти в этот цветущий сад, в эту вечную весну, чтобы продолжить эксперимент…» — мегера с пафосом цитировала общую тетрадку.

— Простите, это — что? — отвлекся от своих размышлений Юрий Петрович.

— Как — что?! Я вам пять минут читаю дневник мужа, а вы спрашиваете «Это — что?» — ресницы мегеры затрепетали.

— Простите, — еще раз извинился Юрий Петрович. — Просто задумался… Задумался над вопросом — что вас, зажиточных женщин, заставляет выслеживать своих загулявших мужей? Ну, ушел… Поверьте моему опыту, максимум через месяц вернется. Кому он нужен, ста… — он осекся. — Сколько ему лет?

— Какое это имеет значение? — вспыхнула мегера.

— Вы же ко мне по делу пришли? — возразил он. — А такие дела требуют прямых, может быть, даже нетактичных вопросов. И прямых ответов… Мне это пока не нужно, но я могу поинтересоваться и вашим возрастом. В интересах дела, разумеется.

— Мне пятьдесят шесть, — фыркнула мегера. — Свой возраст я не скрываю. Но, уверяю вас, к делу это не имеет абсолютно никакого отношения.

— Так может с него, с дела, и начнем? — предложил Юрий Петрович.

— А я и начала…

— Согласитесь, несколько сумбурно, — он прервал ее недостаточно вежливо. — Единственное, что я понял: от вас уходит муж… Для начала хотя бы познакомимся. Кто вы? Кто ваш муж? Кто его новая избранница?

— Мой муж — профессор Эдуард Иванович Знаемов. Физика, электроника, что-то там еще… Надеюсь, слышали о его работах?

Юрий Петрович не слышал.

— Ах, ну да, иначе вы бы не пытались назвать его стариком. Ему сорок пять. А меня зовут Ирина Петровна. Я владею сетью магазинов «Конкорд» — французская косметика и аксессуары. Надеюсь, хоть раз бывали?

Юрий Петрович не был ни разу.

— Что касается его новой избранницы, — тут с Ириной Петровной чуть не случился новый приступ истерики, но она с ним мужественно справилась. — Понимаете, эта девушка существует только в его фантазии и… и в аквариуме.

— Как — в аквариуме?!

— Видите ли, год назад мы приобрели небольшое именьице, ну, проще сказать, дачу — старинный особняк, несколько гектаров земли. В основном лес и берег озера. В проеме одного из окон своего кабинета муж устроил аквариум. И вот уже в течение полугода где-то за неделю до полнолуния в аквариуме как на экране телевизора появляется красивая девушка в старинном платье, насколько я разбираюсь в истории моды, — середины XIX столетия. Появляется сначала нечетко, затем, когда луна созревает, совершенно отчетливо, а потом в течение следующей недели изображение гаснет… Вот за ней он и собирается уйти…

— Куда, в аквариум? — искренне изумился Юрий Петрович.

— Не знаю… Я же сказала, он — физик. Какой-то приборчик присоединил к аквариуму. Объяснил, что это обычный компрессор, но я-то вижу, что это за компрессор…

— А девушку вы тоже видели?

— Да, один раз… А потом нашла его дневник.

— Ну, как видите, это уже не только его фантазия…

— Хотите сказать, и моя тоже? Но я же с ней общалась…

— С кем, с изображением?

— Да, она мне сказала: «Не беспокойтесь, вы будете вместе».

— Ну вот, зачем же вы беспокоитесь?

— Не издевайтесь, это очень серьезно, — неожиданно совершенно спокойно сказала мегера, то бишь Ирина Петровна. — Новолуние через четыре дня… Я знаю талант Эдуарда… Эдуарда Ивановича, вижу, как он изменился в последнее время, и подозреваю, что с ним что-то случится. Он или умрет, или… или, действительно, исчезнет в свою фантазию, ну, назовем ее другой, параллельной реальностью.

— А вы не пробовали просто разбить молотком аквариум, так — нечаянно?

Ирина Петровна удивленно уставилась на него.

— Не-е-ет… А вы считаете, это поможет?

— На какое-то время — да. А потом он наверняка другой смастерит, — Юрий Петрович почесал затылок. — Что же вы от меня хотите?

— Помощи, — растерялась клиентка. — О вашей изобретательности и находчивости так хорошо отзываются…

Тут Юрий Петрович и проявил свою находчивость, которая, как оказывается, уже становилась легендарной.

— Кофе, чай? — предложил он.

— Чай… — еще больше растерялась Ирина Петровна, и, пока они с Галкой были заняты чайной церемонией, он попытался активизировать свое другое отличительное качество — изобретательность.

«Параллельная реальность… параллельная, — думал он. — Черт, опять без Игоря не обойтись. Зря отпустил…»

Он набрал номер.

— Игорь, ты рано ушел. Тут дело с физикой связано. Сам понимаешь, это по твоей части.

— А я еще не ушел. Я в приемной. Расколол твою Галку на чашку кофе, — и Игорь появился в дверях.

Выслушав сумбурный рассказ Ирины Петровны, он потребовал тетрадку. Бегло просмотрев страницы, Игорь остался недоволен:

— Одна лирика. «Лунный свет… цветущий сад… молочный туман над озером», — он выхватывал ключевые фразы. — И никаких расчетов, соображений, технических описаний… Но это наверняка какое-то изобретение. Толковый физик, я о нем слышал, но уж очень, простите, своеобразный — скрытный, подозрительный, конфликтный. Бросил работу в институте, занялся какими-то кем-то засекреченными разработками… Вот и досекретничался. Взглянуть бы на лабораторию, но, подозреваю, это невозможно, — он вопросительно взглянул на Ирину Петровну.

— В лабораторию он даже меня не пускает, — подтвердила та. — Да у нас и посетителей практически не бывает. Только кухарка, она же экономка, она же уборщица — пожилая женщина из соседней деревни. Она приходит каждое утро и уходит в шесть вечера. Я предлагала нанять в деревне мужчин, чтобы луг выкосить, он страшно зарос, но Эдик… Эдуард Иванович и слышать об этом не хочет. Я же говорю, что он за последнее время сильно изменился, стал нелюдимым, замкнутым.

— Да, нас там явно не ждут, а увидеть лабораторию, аквариум просто необходимо… Скажите, — вдруг оживился Юрий Петрович, — а ваша экономка не может на неделю заболеть или в отпуск попроситься, а вместо себя прислать дочку? — и он выразительно посмотрел на Галку. — Ты умеешь готовить? — Галка одновременно смутилась, обиделась и утвердительно кивнула. — Ну, вот и чудненько… И желательно, чтобы дочка экономки ночевала в доме, поскольку живет она далеко. А у дочки имеется жених, который без нее и дня прожить не может, — тут Юрий Петрович не менее выразительно посмотрел на Игоря. — Ночные свидания и все такое… Я думаю Эдуард Иванович согласится с временными неудобствами — есть-то хочется, и простит влюбленным их ночные шалости…

— С этого места, пожалуйста, поподробнее, — ухмыльнулся Игорь. — Особенно про «все такое» и «ночные шалости».

— Без глупостей, — зыркнула на него Галка.

— Пойми, старик, я бы и сам с удовольствием погулял с Галиной Сергеевной вдоль ночного пруда, — признался Юрий Петрович. — Но, во-первых, она, оказывается, страшная девушка. Восточные единоборства — не просто ее хобби, но образ жизни, поэтому за «глупости» ты просто можешь поплатиться сломанной рукой или ногой. А, учитывая ее юношеский максимализм и подростковый садизм, — не забывай, что ей только девятнадцатый годок — последствия могут быть и серьезнее. Ирина Петровна, вас такая экономка устроит?

— Вполне, — улыбнулась та.

— Во-вторых, там еще и в аквариум заглянуть нужно, и в лабораторию, а это уже, Игорек, согласись, твоя парафия. А вот что делать с настоящей экономкой, чтобы она случайно в деревне не проболталась, это уже, Ирина Петровна, решать вам. Может быть, премировать ее за высокие производственные показатели?

— А я ее за доблестный труд поощрю недельным отдыхом в Крыму, — радостно согласилась Знаемова. — Пусть внучка свозит, он у нее такой смышленый мальчонка.

«Оказывается, она только с виду мегера, — подумал Юрий Петрович. — А в действительности — добрейший человек. Филантроп. Как, бывает, обманчива внешность».

Уже на следующее утро Ирина Петровна заехала за Галкой и увезла новоиспеченную экономку в хозяйское поместье.

— Продержись недельку, — ободряюще сказал ей Юрий Петрович при расставании, видя ее кислую мордочку. — А потом на недельку слетаешь в Крым, — кажется, он подцепил бациллу филантропии.

В тот же вечер «нетерпеливый жених» Игорь отправился на первое свидание, а уже на следующее утро, не страдая излишней скромностью, со всеми интимными подробностями живописал его результаты Юрию Петровичу.

— Она все-таки тебя ждала, а не меня, так об этом и сказала. Так что, имей в виду, — обижено начал он.

— Ближе к телу, — язвительно прервал его Юрий Петрович.

— Тело не получилось, я его только через окно видел, и то — в ночной рубашке, а что касается дела… Вот план имения. Это я потрудился. А это план дома, Галкина работа.

Судя по плану, имение располагалось в конце тупиковой дороги, проходящей мимо небольшого озерка. Дом окружал лес, плавно переходящий в старый запущенный сад на берегу озера.

— От дома до озера метров сто, — пояснил Игорь. — Здесь по дороге примерно на расстоянии в полкилометра — деревня. Извини, на плане не поместилась. А вокруг дома небольшой луг, действительно, до безобразия заросший. Но местность из дома хорошо просматривается, поскольку он на холме.

Перешли к Галкиному творчеству. На удивление план дома был составлен грамотно и скрупулезно, с мельчайшими подробностями.

— Даже унитазы и мойки нарисовала, — удивленно похвалил секретаршу Юрий Петрович.

— Да, присмотрись, присмотрись к девчонке. Но это ей удалось только в левом жилом крыле, что же касается правого, где и расположены кабинет и лаборатория, — все в самых общих чертах. Хорошо, что хоть комнатку ей отвели именно на этой половине, хоть примерное расположение помещений знаем… Правда, сегодня у нее по распорядку генеральная уборка, может, удастся проникнуть и туда. Ведь не сам же профессор полы моет. Кстати, окна Галкиной комнаты на задней стороне дома, смотрят в сторону леса, а хозяйских апартаментов на фасаде. Согласись, удобно. Меня, правда, и в самом деле, всю ночь под окном продержали. Как придурка. Но в случае необходимости, думаю, в окно впустят. Центральное окно кабинета, вот это, действительно, превращено в большой аквариум. Я из сада в бинокль рассмотрел. И, знаешь, что странно? Рыба в аквариуме самая обычная, не скалярии какие-нибудь экзотические, и даже не гуппи, а примитивная плотва, красноперки и прочая ерунда. Уверен, что из местного озера. Я на всякий случай из озера водички набрал, отдам на анализ.

— Постарайся узнать, над чем профессор работал перед уходом из института. Вдруг, на какую мысль наведет, — Юрий Петрович вернулся к плану местности. — Сад, кстати, цветет?

— Какой «цветет»? Июнь заканчивается…

— В последних записях речь идет о цветущем саде, а сделаны они три дня назад…

— Может, общие слова, поэтическая фантазия, галлюцинация, в конце концов?

— Может быть, хотя подумать есть о чем. Ну, а я пока историей имения займусь. Авось в архиве что-нибудь интересное откопаю.

Но в архиве ему ничем помочь не смогли — ни единого документа. Хотя порекомендовали обратиться к некоему Алексею Степановичу Залесскому.

— Очень знающий человек, известный краевед и собиратель рукописных документов, профессор своего дела, — рассказала научный сотрудник архива. — Но… немного чудаковатый, не с каждым будет разговаривать. Я ему позвоню на всякий случай. Мы с ним в хороших отношениях.

«Неужели все профессора со странностями? — думал Юрий Петрович по пути к краеведу. — Вот что делает с человеком узость образования и непомерная увлеченность предметом изучения». Себя он считал человеком в меру, но разносторонне образованным. И не фанатом.

Краевед оказался древним, но подвижным старичком.

— Так что вас интересует, молодой человек, в этом имении? — спросил он, протирая очки грязным носовым платком, когда они устроились в его комнатушке, заваленной большими папками и заставленной картотечными ящиками. Из обычной обстановки здесь были разве что стол, служивший как для приема пищи, так и для работы, колченогий стул, который старик предложил посетителю и древний диван, по виду ровесник хозяина, на котором Залесский и примостился, отогнув разосланную постель.

Юрий Петрович признался, что его старинный приятель, человек очень небедный, хочет приобрести загородный дом. Свой выбор он остановил на этой усадьбе, но, учитывая свой горький опыт общения с риэлторами, поручил ему разведать, что за местность, что за люди были прежние владельцы, короче — всю подноготную. И за информацию готов хорошо заплатить.

— Вы сказали «горький опыт»? — насторожился старик.

— Да, знаете, купил он недавно один дом, но там то ли призраки водились, то ли полтергейст пошаливал, точно не знаю. Только через пару месяцев приятелю удалось продать дом, причем с убытком.

— Что за дом? Не в Петровке случайно? — оживился старик.

— Не интересовался, — покаялся Юрий Петрович. — В одной из соседних областей.

Старик почему-то захихикал, потирая ручонки.

— Наши старые родовые имения многое пережили, многое помнят, многие тайны хранят… Так интерес у вашего друга только по этой части? — он порылся в одной из картотек, потом направился к стеллажу. — Так-так… Это вам не нужно, это тоже… А вот это любопытно будет посмотреть. Где ваш друг собирается обзаводиться недвижимостью? — Юрий Петрович назвал деревню. — Странно, странно — старик удивленно взглянул на него. — А что, профессор Знаемов уже продает дом?

— Какой профессор Знаемов? — в свою очередь удивился Юрий Петрович. Между прочим, удивился вполне искренне: профессор-физик и профессор-краевед… Оба с чудинкой, если не сказать большего. Связь вырисовывается интересная.

— Примерно год назад профессор Знаемов купил этот дом, предварительно задав мне, в общем-то, те же вопросы, что задаете сейчас вы. Интересно, не правда ли? — Залесский задумался. — Тогда за консультацию я взял с профессора сто зеленых рубликов. С вас попрошу сто пятьдесят. Как видно, домик пользуется популярностью, — и старик снова захихикал, потирая руки.

— Действительно, интересно, — Юрий Петрович тоже хотел потереть руки, но не стал. — А что интересовало профессора?

— Я же сказал: то же, что и вас. Но в отличие от вас, он задавал более конкретные вопросы. Например, спрашивал о деревенских преданиях относительно имения.

— А что за предания?

— Вот-вот, я как раз и взял эту папочку… Хе-хе, значит, говорите, профессор продает свой дом? Выходит молодая помещица снова пошаливает…

Юрий Петрович удивленно поднял брови:

— Как это понимать?

— А прочитайте-ка вот это, — и старик протянул ему папку. — А я пока чайку поставлю.

Желтые плотные листы бумаги были исписаны мелким каллиграфическим почерком. Уже со второго листа Юрий Петрович свыкся и со старинным правописанием, и с тяжеловатым слогом второй половины XIX века. Рукопись была пространной. Местный приходской священник не скупился на цитаты из Писания и собственные рассуждения о падении нравов господ и темноте деревенских прихожан, питаемой языческими пережитками. А все начиналось банально и просто. Местный помещик Владимир Сергеевич Яхонтов в 1855 году влюбился в свою крепостную девку Татьяну Иванову, дочь кузнеца. Влюбился честно, по настоящему. Влюбился и женился, невзирая на мольбы и угрозы многочисленной родни. Разница в возрасте была существенной: ему — сорок пять, ей — семнадцать. И через год счастливый супруг скончался. Тут-то для молодой хозяйки и настали черные дни. Мужнина родня, так и не принявшая ее в свой круг, довела Татьяну сначала до сумасшествия, а потом и до самоубийства — бедняжка утопилась в озере. Тело не нашли, да особо и не искали. Но через год в яркие лунные ночи стала несостоявшаяся помещица являться местным крестьянам на берегу озера. Потом и новые господа зароптали — ходит Танька вокруг дома и в окна заглядывает. Освятили дом, но, видать, не помогло, потому что владельцы имения начали меняться подозрительно часто. А далее на нескольких листах священник, не лишенный литературного дара, морализировал по поводу вреда, наносимого темнотой и суеверием, пропитавшем все слои общества, для развития общественной жизни в общем, и деревенской, в частности.

— Скажите, Алексей Степанович, — Юрий Петрович захлопнул папку и тут же пожалел об этом — от поднявшегося в воздух облака пыли защекотало в носу, и он чихнул.

Старик захихикал:

— Вот в каких условиях приходится работать, молодой человек!

— Скажите, а есть ли еще какие-нибудь документы, связанные с имением? Планы, например, фотографии или, как они тогда назывались? Дагерротипы?

— Вижу, вас серьезно заинтересовало это именьице… И, скорее всего, не на предмет приобретения. Ну, да ладно, мне все равно. Только интересующие вас документики искать нужно долго, а это, сами понимаете…

— Я заплачу, — пообещал Юрий Петрович и достал бумажник.

«Долго» длилось не больше пяти минут, и перед ним на столе оказался шикарный план поместья с исчезнувшими ныне дворовыми постройками, с надписями, поясняющими назначение каждой из них, а также комнат в доме.

— Вот я вам еще дагерротипчик нашел, — спорхнул со стремянки Залесский и положил перед Юрием Петровичем стеклянную пластинку.

Он разглядывал влюбленную пару, запечатленную на ней, а в голове у него родилась странная мысль. Он ее отодвинул в сторону, на самую периферию мозга и спросил:

— Не могли бы вы Алексей Степанович, любезно одолжить мне этот дагерротип? Буквально на полчаса? Рядом фотоателье, я бы с него копию сделал…

— Из этого дома, милейший Юрий Петрович, ничего не выносят, сюда только приносят. А для таких любознательных как вы я в свое время изготовил с него пару снимков. Один у меня купил профессор Знаемов, ну, а оставшийся я могу предложить вам, — и старик покосился на бумажник.

«Сколько же еще „зеленых рубликов“ вытянет из меня этот крохобор?», — подумал Юрий Петрович, но ошибся — у старика больше ничего, стоящего внимания не оказалось. На том они к взаимному удовольствию и распрощались.

Вечером он позвонил на мобильник Галке и, похвалив за план, затребовал полный отчет за прошедшие два дня ее трудовой деятельности.

После завтрака, оказывается, профессор запирался в лаборатории и не выходил оттуда до обеда. После чего затворничество продолжалось до ужина. Потом он говорил «Спокойной ночи», означавшее, что после мытья посуды Галка и он с женой расходились по своим комнатам — Галка с Ириной Петровной по своим спальням, он — в кабинет. Причем, профессор оставлял за собой право бродить туда-сюда по коридору, выходить в сад, а комната Галки превращалась в своего рода тюремную камеру, откуда она рисковала выходить разве что в туалет.

— А когда мы сегодня ночью встретились в коридоре, он так на меня зыркнул, что я уже подумываю о ночном горшке, — пожаловалась Галка.

— А как же встречи с «женихом»? — поинтересовался Юрий Петрович.

— Исключительно через окно, но сегодня, когда Игорь сказал, что профессор пошел к озеру, он проник в дом, опять же через окно, и до возвращения хозяина успел поковыряться с замками лаборатории и кабинета.

Ей тоже через замочные скважины удалось изучить эти комнаты. Другой возможности не представилось, так как профессор сказал, что неделю переживет без уборки. Не доверяет новому человеку.

— И что же тебе удалось рассмотреть? — спросил Юрий Петрович, понимая, что через замочную скважину немногое увидишь.

— В лаборатории — мощный компьютер и куча разной электроники…

— Понятно, — Юрий Петрович уже пожалел, что впутал Галку в эту бессмысленную авантюру. — А в кабинете?

— Аквариум… Он большой, высокий — во все окно, а вглубь кабинета выступает в виде узкого прямоугольника, длинной больше ширины кабинета. По ночам он светится. Сегодня ночью он светился ярче, чем прошлой…

— А что в аквариуме?

— Много рыбешек и какие-то тени.

— Тени?

— Ну да, как рябь на волнах, но волн никаких нет, а еще аквариум искрится как море на солнце…

— Хорошо, хорошо, про «море на солнце» я не забыл. Будет тебе море. А как сам хозяин?

— Нервный, задерганный. По-моему, он и с женой обходится двумя фразами «Доброе утро» и «Спокойной ночи». Со мной тоже на контакт не идет…

— А ты хотела, чтобы известный профессор на второй день знакомства начал любезничать с домработницей?

— Я не домработница, я — экономка, — обиделась Галка.

— Ну ладно, внесем поправку в эту запись твоей трудовой книжки… А как там второй контактер?

— Весь в трудах и заботах. Сегодня полночи бегал между озером и домом. Причем, бегает не через луг, а вокруг, по лесу. Километров двадцать, наверное, намотал. Говорит, спит в лесу в палатке.

— Намекаешь, что и он отдых на море заслужил? Может, вас вдвоем на юга запустить, вместе с его палаткой?

— Что вы выдумываете, Юрий Петрович, — Галка снова обиделась и отключилась.

Утром, действительно, измученный контактер появился в офисе собственной персоной.

— Кофе, душ? — спросил Юрий Петрович, на время отсутствия Галки взявшийся исполнять ее обязанности.

— От кофе не откажусь, а утреннюю ванну я уже принял, — Игорь устало развалился в кресле. — В озере. Заодно новые пробы воды и ила взял. Странное озеро… Вроде бы искупался, а никакой свежести, никакого удовольствия. Местные, кстати, даже в самые жаркие дни его стороной обходят. Вот и вчерашние анализы показывают — не то что-то с водой…

— А что там с водой?

— Понимаешь, как ни странно, обычная вода является лучшим хранилищем информации. О людях, о прошлом. Озеро практически без стока. То есть, информации в нем накоплено очень даже большое количество. В лаборатории воду просветили специальными приборами, и такой негатив прёт.

— Еще бы, — и Юрий Петрович рассказал о трагической судьбе дочери кузнеца. — Посмотри-ка на этот снимочек, — он протянул Игорю копию с дагерротипа. — Может, вспомнишь кого?

— Ну-у, — протянул Игорь, — может быть и похожа, но разница в возрасте…

— А что ты на это скажешь? — и Юрий Петрович взял с полки том энциклопедии. — Вот, Знаемов Эдуард Иванович,.. родился,.. учился,.. доктор,.. профессор,.. список работ, а вот фото.

— Н-да, если на дагерротипе убрать бородку и усы, можно сказать, одно лицо, — Игорь, прищурившись, рассматривал фотографии. — И что это значит?

— Ну, это ты, специалист по экспериментальной нетрадиционной медицине должен мне сам объяснить. Я пока только факты собираю. Смотри, счастливые влюбленные, окружающее их всеобщее непонимание, переходящее в злобу после смерти Яхонтова, травля Татьяны, ее сумасшествие и смерть на дне озера… Отсюда и негативная информация, которую хранит озерная вода. Идем дальше. Год назад профессор Знаемов покупает этот дом, именно этот, хотя в округе пустых домов — десятки. Перед покупкой консультируется со старым краеведом и покупает у него схему усадьбы и эту фотографию. Обрати внимание, свой кабинет он устраивает в той же комнате, где был кабинет Яхонтова и помещает в нем аквариум, я уверен на все сто процентов, что вода в аквариуме из озера. С помощью какого-то своего изобретения, неизвестного вашей фирме, он материализует в аквариуме негативную информацию, которую хранит озерная вода. Он не мог не обратить внимания на свое сходство с Яхонтовым, поэтому все заигрывания созданного им призрака Татьяны принимает на свой счет и влюбляется…

— Черт! Полнолуния! Как я раньше об этом не подумал?! — вдруг прервал его Игорь.

— Ты что, не слушаешь?! — разозлился Юрий Петрович.

— Нет, слушаю. Очень даже внимательно. Но, когда ты сказал про изобретение, неизвестное нашей фирме, мне вдруг пришло в голову, что в качестве энергии для этого своего аквариума он может использовать свет луны. Вот почему изображение появляется только в периоды полной луны. Интересно-то как! Хотя… — Игорь задумался. — А дурак он, твой Знаемов, хоть и профессор: сумев превратить лунный свет в энергию, он не подумал о том, что ее, эту энергию, можно аккумулировать! И тогда смотри свой аквариумный телевизор, хоть сутками, не обращая внимания на лунные фазы.

— Ну, это ты ему при встрече втолкуешь.

— Ха! — только и сказал Игорь.

— Злые вы все, изобретатели, — примирительно произнес Юрий Петрович. — Ладно, слушай дальше. Может, еще какую идею подброшу… О чем я говорил? Ага, о фотографии… Знаешь, очень бы мне хотелось посмотреть на фото молоденькой Ирины Петровны, эдак, в возрасте семнадцати лет…

— Все-таки, думаешь, это она?

— Если сходство подтвердится, тогда уже я буду втолковывать профессору и его жене свою идею. Как ваш институт относится к реинкарнациям?

— Насколько я знаю, положительно. Что-то там исследуют, но я не вникал, не по моей части.

— А зря. Я попробую убедить семейство, что и он, и она являются реинкарнациями душ Яхонтова и Татьяны. Насчет себя он, наверное, согласится, а вот с Ириной Петровной проблема. Такая обратная разница в возрасте… Поговори со своими спецами, может быть, что подскажут. Если нам удастся убедить профессора, проблема решится сама собой, если нет… Ну, не позволить же ему покончить с собой? Тогда, действительно, хоть дебош устраивай — разбивай аквариум, чтоб не утопился. Может, если речь идет о волновой передаче, об использовании энергии лунного света, помехи какие устроить? Думай, это уже твоя епархия.

— Угу, луну погасить, — пробурчал Игорь. — Понимаешь, мне бы антенну найти… Я уже, что только не делал — пеленгуется весь дом, не отдельный какой-то участок, пара-тройка квадратных метров, а весь, целиком. Этот Знаемов такое сварганил…

— Что вашему институту и не снилось, — завершил эту хвалебную оду в честь профессора Знаемова Юрий Петрович.

— Я, конечно, могу маячки энергопомехи вокруг дома разместить, но много их не поставишь, и рано или поздно он их обнаружит, — на этот раз Игорь не обратил внимание на подколку. — Могу в принципе организовать пару самосвалов негашеной извести в озеро. Это убьет в нем все живое, ну и, возможно, исказит информационное поле, но…

— Только без экстремизма, — оборвал его Юрий Петрович. — Иди, думай, совещайся со своими чародеями. Полнолуние на носу! А я один звоночек сделаю.

Ирина Петровна весьма удивилась, когда услышала экстравагантную просьбу Юрия Петровича полюбоваться ее детскими и юношескими фотографиями. Но, в конце концов, сдалась.

— Сейчас я занята, а их еще разыскать надо, они, скорее всего, где-нибудь в коробках на чердаке. После переезда не успела еще распаковать. Как-нибудь завезу…

— До полнолуния два дня. Я жду фотографии сегодня вечером. Или никогда, — отрезал Юрий Петрович и прервал связь.

Она появилась около девяти. Злая и встревоженная.

«Да нет, все-таки, мегера», — подумал Юрий Петрович.

Влетев в кабинет, она бухнула ему на стол два пухлых альбома, упала в кресло и грозно уставилась на сыщика.

— Чай, кофе? — эту фразу обычно произносила Галка, бесшумно возникая в дверях сразу же по приходу клиента, но за время ее отсутствия Юрий Петрович уже настолько с новой ролью освоился, что начал подумывать, а не отобрать ли у секретарши ее полставки? — Может… коньяк?

— Водка есть? — усталым голосом спросила мегера, и пока он сервировал стол, поясняла, почему она не любит мужиков: — … Один отрывает меня от важной встречи и нагло приказывает привезти ему эти дурацкие фотографии… Вы знаете, что сейчас я должна быть в ресторане и ужинать с представителем фирмы «Кристиан Диор»? Вместо этого я в потемках чердака путаюсь в паутине — в настоящей и проволочной в поисках коробок с альбомами, постоянно натыкаюсь на какие-то пищащие ящички, острые металлические пластины, рву себе платье… А после этого другой…

— Идиот, — подсказал Юрий Петрович, разливая водку. — Другой идиот.

— Я хотела сказать «мужик»…

— Что в ваших устах одно и тоже.

— Хорошо, пусть будет идиот. Так вот, этот другой идиот закатывает мне самую настоящую истерику по поводу моего несанкционированного появления на чердаке! Видите ли, я должна была у него разрешения спросить! Видите ли, у него там сложная аппаратура! Не дом, а слесарная мастерская! Ваша Галочка сегодня сунулась, было, в чулане прибраться, так он такое устроил! Так много слов он не говорил со дня нашей свадьбы. Но каких слов!

— Галочка переживет, — успокоил ее Юрий Петрович. — А вот по поводу чердака, пожалуйста, поподробнее.

— Это уже не чердак, это чудовищная конструкция из допотопных телевизионных антенн, помните, были такие — сплошь состоящие из пластин? Да вы не помните, вы молодой, вы не застали… — и она печально умолкла.

— Простите, только один звонок, — Юрий Петрович набрал Игоря. Тот долго не отвечал, а когда включился, голос у него был как после забега минимум на километровую дистанцию. — Антенна на чердаке, — и он прервал связь.

— Это так важно? — удивленно спросила Ирина Петровна.

— Он эту антенну два дня ищет, — Юрий Петрович налил по второй.

— А что это за антенна? — встревожилась она.

— Давайте по порядку. И начнем с фотографий, — он открыл первый альбом.

— Не понимаю, при чем здесь фотографии? — она пристроилась рядом. — Вас…

— Идиотов, — подсказал Юрий Петрович.

— Я хотела сказать, что вас, мужиков, трудно понять, — обиделась Ирина Петровна. — Логика у вас странная… Хотя, давайте, посмотрим. Как давно я не раскрывала эти альбомы! Смотрите, здесь мне два года. Правда, прелестная девочка? — Юрий Петрович не любил маленьких детей, но из вежливости сказал какую-то банальную глупость. — А здесь мы с мамой в Крыму… Это с папой ловим рыбу… Это пионерский лагерь. Угадайте, где я? Правильно!

Она, источая умиление, щебетала у него над ухом, а у него перед глазами все более отчетливо создавался образ девушки с дагерротипа.

«Что же здесь важнее всего, какая черта? — размышлял Юрий Петрович. — Овал лица? Он поразительно меняется с возрастом. Нос? Он тоже очень изменчив. На первых снимках он как кнопка, потом, как будто формируется, но в переходном возрасте словно распухает, а потом приобретает свои истинные очертания. Уши? Кто их знает… На ранних снимках они торчат лопушками, а потом прикрыты волосами. Интересно, у нее и сейчас уши как лопухи? Рот? О нем и думать не стоит. Рот самая изменчивая деталь на общем фоне лица. Остаются глаза. Где же я читал, что глазное яблоко и у новорожденного и у взрослого человека — одного размера? Человек растет, растут все его органы, увеличивается голова, только этот сложный оптический прибор природа закладывает в человека с определенными, неменяющимися с возрастом параметрами. Вот почему дети кажутся такими глазастыми — у них глаза взрослых людей. Вот почему я узнал ее уже на третьей или четвертой странице альбома. А потом уже было просто интересно наблюдать, как формировался весь образ Татьяны».

— А здесь мне семнадцать, — голос Ирины Петровны вернул его к реальности. — Я сфотографировалась сразу после выпускного вече… — она запнулась.

— Воды? — спросил Юрий Петрович.

— Нет, спасибо, — она подошла к окну и закурила.

А он достал из ящика стола фотокопию с дагерротипа.

«Конечно, прическа другая, — сравнивал он фотографии. — Условия жизни не могли не наложить на лицо свой отпечаток. Социальное происхождение, в конце концов… Там — крепостная, дочь деревенского кузнеца, уже отмытая, ухоженная, но все же дочь кузнеца. Здесь — единственный в семье директора крупного завода избалованный ребенок».

— Что это у вас? — она заглядывала через его плечо. — Боже, как он похож на Эдика! А это… — она вдруг всхлипнула, но взяла себя в руки. — Этого не может быть! Откуда это у вас?

— Успокойтесь, — на всякий случай Юрий Петрович поднялся и взял ее за локоть. — Вы узнали ее?

— Да, это та девушка из аквариума. Но что это значит? Почему и я на том фото из альбома похожа на нее?

И Юрий Петрович познакомил ее со своей теорией происходящего. Она слушала спокойно, внимательно, не перебивая. Уточняющие вопросы посыпались потом.

— По-вашему, мы с Эдиком, нынешние — это реинкарнация душ помещиков Яхонтовых?

— Да.

— Но почему такая противоположная разница в возрасте? У Яхонтовых: ему — сорок пять, ей — семнадцать. У нас: ему — сорок пять, но мне-то далеко не семнадцать, мне, если вы помните, пятьдесят шесть.

— Меня это тоже вначале озадачило, — признался Юрий Петрович. — Но сегодня я связывался со специалистами по реинкарнации, и они считают, что это вполне возможно и объясняется довольно просто. Помните, в прошлой жизни вы, то есть Татьяна, покончили жизнь самоубийством, а это — грех. Но, поскольку Татьяну, то есть вас, к этому шагу привели серьезные обстоятельства, вам смягчили наказание. Вам дали возможность найти свою несостоявшуюся в то время половинку, но в более старшем возрасте. Если сейчас с собой покончит ваш муж, а дело пока идет к этому, для него наказание будет более серьезным, потому что его добровольный уход будет связан не с обстоятельствами, а с его фантазиями.

Она задумалась.

— Значит, он догадывался о том, что на фотографии — он?

— По-видимому, да.

— Но почему же он на ней не узнал меня?

— Сколько лет вы знакомы?

— Двенадцать… Два года встречались, потом поженились.

— Вы до этого состояли в браках?

— Он один раз, я дважды, но ни у него, ни у меня супружеская жизнь не сложилась.

— Вот-вот, вы оба интуитивно искали друг друга…

— Но он меня не узнал… — вздохнула Ирина Петровна.

— А эти ваши детские фотографии он видел?

— Да нет, он, знаете ли, не сентиментален. Как впрочем, и я. Сама в последний раз держала эти альбомы лет пять назад.

— Ну, на счет него вы ошибаетесь, ваш муж очень сентиментален, если готов умереть за любовь, тем более призрачную. И зря вы не показывали мужу эти фотографии. Сейчас ему было бы проще разобраться со своим аквариумом. То, что его изобретение гениально — спору нет, но вы лишили его необходимых базовых данных. Вы поздно встретились, он не видел вас в юности — ну, на это были объективные причины. Но не проявить любопытства к прошлому друг друга, не полистать как-нибудь вечерком альбомы с детскими фотографиями, как принято в обычных семьях…

— Мы оба были слишком заняты. Каждый своим делом, — опять вздохнула она.

— Не уверен, но возможно ваше безразличие друг к другу — расплата за несколько, согласитесь, сумасшедшую любовь в прошлой жизни.

Она задумалась.

— А что это за антенна на чердаке?

— Ваш муж научился использовать особую энергию, до этого неизвестную.

— Да, он у меня умница… А это не опасно?

Зазвонил телефон.

— Юрий Петрович! — Галкин голос звучал с нескрываемой тревогой. — Профессор на лужайке устроил большой костер и сжигает свои бумаги… Большими кипами. Думаю, это после скандала, который он нам с хозяйкой сегодня устроил. По-моему, развязка приближается. А Ирины Петровны нет…

— Она у меня. Скоро будет. А чем занимается Игорь?

— Он как белка лазит по соснам.

— Понятно, — он набрал Игоря. — У тебя все готово?

— Практически да. Сейчас поставлю последний маячок и все. Аквариум сегодня не сработает.

— Не спеши с аквариумом. Лучше последи за входом и под любым предлогом не пускай профессора на берег озера.

— Что случилось? — встревожилась Ирина Петровна.

— Сжигает бумаги… Но все под контролем. У Игоря есть прибор, который при необходимости отключит антенну, ну, а если все-таки Эдуард Иванович решится на крайнюю меру, Игорь его остановит — вплоть до применения силы. Но, уверен, до этого не дойдет. Поезжайте домой, просто поговорите с ним, покажите свои фотографии, потребуйте показать аквариум. Он человек умный, он поймет, что перед ним открываются новые перспективы… А антенна… Нет, это не опасно.

В эту ночь спать не пришлось никому.

Сначала позвонила Галка.

— Закрылись в гостиной и долго о чем-то разговаривали. Очень, знаете ли, эмоционально. Сейчас они в кабинете… И что странно — он даже дверь оставил открытой. Но мне в замочную скважину все равно ничего не видно…

— Ты не отключил аквариум? — позвонил Юрий Петрович Игорю.

— Нет, но пульт держу в руке.

— Расслабься, похоже, все обойдется. Но берег из виду не упускай.

Через час на связи снова была Галка.

— Вышли из кабинета… Господи, я таким профессора еще не видела. Юрий Петрович, он — смеется! Так… обнял ее… Боже мой, целуются… Пошли на свою половину… О! Знаете, что сейчас сделала Ирина Петровна? Она оглянулась в сторону моей замочной скважины и показала пальцами «ОК»!..

Часа через два позвонил Игорь.

— Шеф, объект вышел на крыльцо. Он в халате… Для самоубийцы это не самая лучшая форма одежды. Да и на самоубийцу он мало похож. Сел, закурил… Ага, а вот и наша хозяйка. Тоже в халате… Села рядом, закурила. Он ее обнял… Что делать?

— Плед им принеси, чтоб не простудились.

— Нет, я серьезно… Во, вернулись в дом… Свет погас во всех окнах. Что дальше?

— Подежурь, на всякий случай до утра, а там видно будет…

В половину седьмого на связь вышла заспанная Галка.

— У меня приятная новость, — зевая, сообщила она. — Они спали вместе! А в шесть часов он пришел на кухню, чтобы приготовить ей кофе. Чудеса! Я предложила свою помощь, но он сказал, что варит его по особому рецепту. Приготовил и для меня и рассказал секрет. Шутил, даже заигрывать пытался. А кофе, действительно, вкусный.

— Ты там не очень расслабляйся — «шутил», «заигрывал»… А рецепт кофе запомни. Появишься на работе, приготовишь, — и Юрий Петрович пристроился на диване: нужно было хоть немного поспать.

Его разбудили Ирина Петровна и Игорь.

— Я нашла вашего друга в палатке. Мне Галочка подсказала. Он весь продрог… Разве так можно с сотрудниками обращаться? Сейчас я спешу, но вечером заеду, заберу вас. Эдуард Иванович хочет с вами познакомиться. Он очень заинтересовался вашей гипотезой…

— Это не моя гипотеза. А вот с ним, — Юрий Петрович указал на Игоря, — профессору просто необходимо пообщаться.

— Да-да, он, кстати, требует пояснений — как вы его вычислили, и называет это промышленным шпионажем.

— Все так серьезно?

— Нет, конечно, это он в шутку сказал. Знаете, когда я показала ему свою фотографию, он подумал, что это розыгрыш. Но потом… Короче, у нас опять медовый месяц… — и она упорхнула.

— Да, ребята, быстро вы меня рассекретили, — сказал с сожалением Эдуард Иванович после того, как за ужином Юрий Петрович познакомил его со «своей теорией». — Сколько времени понадобилось, всего три дня? А я-то думал — в глушь забрался. Кто ж знал, что вы, Юрий, пойдете по моим следам — в архив, к этому старому вымогателю Залесскому, а вы, Игорь, окажетесь таким толковым инженером-физиком?

Галка начала убирать со стола, и Ирина Петровна бросилась ей помогать. Эдуард Иванович удивленно посмотрел на нее.

— Галочка тоже наша гостья, — виновато улыбнулась хозяйка.

— Та-а-ак, — протянул профессор, — Со всех сторон, значит, обложили… С виду такая милая, скромная барышня, так вкусно готовит, а, поди же ты — тоже шпионка…

Галка смутилась, и Юрий Петрович встал на ее защиту. Получилось несколько неуклюже:

— У этой милой, скромной барышни черный пояс по каратэ, а кроссы она бегает так, что и в сборной многим не снилось.

Эдуард Иванович покачал головой.

— Ну, ладно! Все секреты выведали, даже мой секрет приготовления кофе, — он погрозил Галке пальцем. — Но моего микроплазменного генератора или аквариума, как вы его называете, еще не видели. Идемте, покажу. Уже самое время.

В кабинете царил полумрак. Профессор включил один прибор, второй, и аквариум начал наполняться мерцающим светом. «Как море на солнце», — вспомнил Юрий Петрович Галкины слова. В мерцающей воде скользили стаи рыбешек, а свет, становясь все более ярким, не терял своей призрачности. Вот появились первые тени, они хаотично перемещались, но через минуту их движение стало более упорядоченным, осмысленным. И вот уже из сгустков энергии начала формироваться картина. Цветущий весенний сад. Солнечный день. Под легким ветром колышутся ветви деревьев и молодая трава на лугу…

— Камера установлена в слуховом окне правого крыла? — деловито спросил Игорь.

Профессор кивнул:

— Там несколько камер. А еще на берегу озера, в лесу…

— Я их не видел, хотя обшарил все, — огорчился Игорь.

Эдуард Иванович удовлетворенно хмыкнул:

— Микрокамеры в дуплах деревьев обнаружить не просто.

Он щелкнул тумблером на одном из приборов, и в аквариуме появилось изображение берега озера. Изображением это трудно было назвать — настолько четкой была картинка. А если подойти ближе к аквариуму, то создавалось впечатление полного присутствия. Разве что стайки рыбешек нарушали этот эффект, возвращая к действительности.

Вдруг из воды показалась голова женщины в шляпе. Женщина очень медленно выходила из озера, но странно — ее одежда была абсолютно сухой. Вот она направилась в их сторону и остановилась в метре от них.

— Она что, видит нас? — спросил Юрий Петрович.

— Не только видит, но и слышит, — ответил профессор, склонившись к его уху.

— Красивая, — прошептала Галка.

— Это — я, — Ирина Петровна протянула ей фотографию. — Здесь мне семнадцать, — и почему-то грустно улыбнулась.

— Вот это да! Какое сходство! — широко раскрытыми глазами Галка смотрела то на фотографию, то на девушку в аквариуме.

— Здравствуй, милая, — вдруг тихо произнесла Ирина Петровна и прижала ладонь к стеклу, отделяющего ее от изображения.

— Здравствуйте, — послышался слабый голос и девушка прижала свою ладонь к ладони Ирины Петровны и улыбнулась.

— Я чувствую ее тепло! — Ирина Петровна отшатнулась от аквариума, но руку не убрала.

— Вот на это я и купился, — тихо сказал Эдуард Иванович. — Ведь как живая, — и громко добавил: — Здравствуй, Танюша!

— Здравствуйте, барин, — девушка подошла к нему.

— Почему «здравствуйте», почему «барин»? Мы же с тобой на «ты»…

Девушка опять улыбнулась, но на этот раз грустно.

— Вы — не Володя… Хотя очень похожи. Я это поняла, когда увидела вашу супругу. Нет, не вчера, а тогда, еще в первый раз. Вы, барыня, очень похожи на мою маму.

— Такой бы и ты была, детка, лет через сорок, если бы… — и голос Ирины Петровны задрожал.

— Ну что ж… На все воля божья, — потупилась девушка. — А помните, я вам в тот раз сказала, что вы будете вместе? Так и вышло, и я рада за вас. А я больше не приду, прощайте.

Она повернулась и пошла к озеру. Мгновение — и девушка исчезла.

— Н-да, — сказал Эдуард Иванович. — Надо будет сменить воду в аквариуме, тьфу, в генераторе. Надо будет пересмотреть схему…

— И селеновый аккумулятор нужен, — встрепенулся Игорь.

— Селеновый аккумулятор?

— Да. Вот я тут набросал кое-что, — Игорь протянул профессору бумажку.

— Интересно… Очень даже интересно, — профессор бегло просмотрел записи. — А вот это — восхитительно! Ну-ка, — и он увлек Игоря в угол.

— Как примитивны и переменчивы мужчины, — грустно улыбнулась им вслед Ирина Петровна. — Еще вчера он готов был броситься за ней в озеро, а сегодня… — и она махнула рукой. — Что-то они еще выдумают? А девочку жалко… Надо бы все-таки заупокойную заказать, если можно, свечку поставить хотя бы… Вот смотрю я на этот аквариум и, знаете, что подумала? Плывут красноперки, похожие друг на друга, как близнецы. Эта уже взрослая, значит, скоро умрет. Но ее место займет другая, вылупившаяся из ее икринки, и вырастет ее точной копией. Неужели и каждый из нас воплощается в новой жизни в одном и том же образе, сохраняемом в икринке-душе? Неужели у каждого из нас свой аквариум? Аквариум… Закрытое, ограниченное пространство, в котором созданы своеобразные тепличные условия, где и обитает наша душа. Живет, развивается… Может, просто существует, позволяя ставить над собой эксперименты, совершая одни и те же ошибки. Если так, то мне нас просто жаль. Странно это, господа, и… и не интересно. А вы как думаете?

Юрий Петрович только руками развел, а Галка деловито спросила:

— Кофе приготовить? По рецепту Эдуарда Ивановича…

— Скажи, а ты тогда обиделась? Ну, когда я тебя в прислуги определил? — спросил Он, когда Она закончила читать.

— Ты что! Мне было страшно интересно. Я себя чувствовала разведчицей в тылу врага. А то, что произошло после их примирения, на меня такое впечатление произвело… Они были просто молодцы. А ты знаешь, ведь мы с Ириной Петровной все-таки поставили свечку за упокоение души Танюши. Правильно мы сделали?

Он просто пожал плечами:

— Ты же знаешь, все это по твоей части.

— Сейчас мне безразлично, а тогда твое мнение было очень важно, но сказать об этом я боялась.

— Неужели я был таким страшным?

— Нет, ты был строгим.

— Ага, теперь ты мне мстишь…

— Ну, что ты, дурачок…

— Скажи, — продолжал Он задумчиво, — А Игорь правду сказал, что вместо него ты тогда хотела бы видеть меня?

— Конечно! Ты разве не помнишь, как я на тебя смотрела, еще когда папа с мамой были живы?

— Если честно — нет. Ну, как может смотреть девочка-подросток на взрослого дядьку? — Он поправил подушку. — С почтением, с уважением, с интересом, со страхом, наконец… Как может смотреть девушка на начальника? Точно так же.

— Да, мент — он и в Африке мент, — с сожалением произнесла Она с сожалением. — Ну, а как вообще? Читать можно?

— Вполне. Только как-то фрагментарно…

— Так и задумано. Это такое мозаичное полотно…

— Так уж и полотно, — поддел Он ее. — Но — без мистики. И это радует.

— Не спеши, — вздохнула Она. — Не все сразу. Мистика впереди. Ладно, слушай дальше, только не вздумай спать.

Дело о золотых динарах, во время расследования которого Галка впервые проявила свои странные способности и стала богатой невестой

Звонок на мобильник застал Юрия Петровича за сборами в недолгую, но хлопотную командировку.

— Странно, кто бы это? — он рассматривал высветившийся номер. Я такого не знаю… Времени в обрез… Отвечать или нет?

— Ответьте. Кто-то уже целый час названивает в приемную, но вы же меня не отпускаете, — Галка, с недавних пор переведенная из просто секретарши в ранг то ли референта, то ли помощника, затолкала в сумку последнюю папку с документами.

Дела его небольшого сыскного агентства явно шли в гору, и он уже мог позволить себе такую недопустимую ранее вольность, как отказ клиенту. Но мобильник продолжал настойчиво выводить замысловатую мелодию, и Юрий Петрович решил снизойти:

— Слушаю…

— Простите, пожалуйста, что звоню вам на мобильный телефон, — задребезжал в трубке тонкий старческий голос. — Меня зовут Николай Ильич Трубников… Я директор музея древностей… Уже час пытаюсь безрезультатно дозвониться в приемную, а у меня срочное дело.

Галка была права, значит, это Трубников мешал их сборам своими постоянными звонками.

«Нужно все-таки подумать о новой секретарше, — Юрий Петрович задумчиво посмотрел на Галку. — Не может ведь девчонка разрываться между двумя должностями. И без того обидел — в обещанный Крым не пустил…»

— Молодая еще самостоятельно по курортам ездить. Отец бы тебя одну не отпустил. А поскольку его нет, то я тебя тоже не отпущу. Я тебя лучше своим помощником сделаю, — сказал он ей тогда.

В свои «без четверти девятнадцать» Галка уже давно не считала себя молодой, но от продвижения по служебной лестнице тоже отказываться не годилось. На том они тогда и порешили.

— … Я понимаю вашу занятость, — продолжал между тем директор музея древностей. — Понимаю, что не в состоянии буду оплатить вашу работу по достоинству, но рассчитываю на вашу снисходительность. А, кроме того, только вы и сможете мне помочь. Случай уникальный и пресквернейший, а я не хочу прослыть в научных кругах выжившим из ума стариком. А так оно и будет, если я обращусь в официальные инстанции. Поэтому надежда только на вас…

— Что же у вас случилось? Только, пожалуйста, в двух словах — через полтора часа я должен быть на вокзале.

— Хорошо, я буду у вас через двадцать минут, — и Николай Ильич повесил трубку.

— Ну вот, — Юрий Петрович обиженно посмотрел на мобильник. — Я же ничего не обещал…

— Нельзя отказывать клиентам — денег не будет, — рассудительная Галка застегнула сумку. — К тому же у нас все готово для поездки.

— Вот и займешься этим директором древностей. Пора, помощница, начинать работать самостоятельно.

— А что у него произошло?

— Через пятнадцать минут узнаем.

Ровно через пятнадцать минут в офисе возник сухонький старичок с маленькой реденькой седой бородкой, обширной блестящей лысиной и полиэтиленовым пакетом в руках.

— Я понимаю вашу занятость… — после многочисленных извинений начал он снова. — Но дело не терпит отлагательств. У меня уже все сторожа написали заявления об уходе…

— Что же все-таки случилось? — нетерпеливо спросил Юрий Петрович, нервно поглядывая на часы.

— А случилось вот что, — старик достал из пакета глиняный горшок. Он был небольших размеров, темно-серого цвета, по поверхности пролегли горизонтальные врезные линии, а под самым горлом шли прочерченные еще до обжига, по сырой глине, странные значки.

— Руны? — спросил Юрий Петрович.

— Да-да, они самые, только не скандинавские — тюркские руны, — обрадовался директор музея древностей.

И тут случилось нечто совсем необычное, от чего у Юрия Петровича отвисла челюсть, а Галка, ойкнув, отскочила от стола и села в кресло. Горшок… засвистел. Тихо, тонко, но пронзительно. Как будильник в мобильнике.

Юрий Петрович с минуту разглядывал горшок, который невозмутимо продолжал выводить тягучие восточные трели, а потом спросил:

— Что это?

— Это обычный кухонный горшок периода Хазарского каганата, а точнее — IX века, — старик был явно доволен произведенным эффектом. — Месяц назад его в числе других экспонатов передали в наш музей из пединститута, чья археологическая экспедиция работала этим летом на Дону. Горшок как горшок, может быть, за исключением этой надписи. Ее прорисовку мы отдали специалистам, завтра я получу расшифровку. Нашли горшок в одном из женских погребений большого могильника. Экспонатов того периода у нас немного, и мы его сразу выставили в экспозицию. А неделю назад он начал свистеть. Сначала тихо, потом все громче. Особенно безобразничает по ночам, чем, понимаете ли, мешает спать нашим сторожам. Я, конечно, проконсультировался, правда, неофициально с археологами, гончарами, криминалистами. Они только руками разводят. А криминалисты порекомендовали вас. Ваше сыскное агентство, говорят, и не такие загадки разгадывало… Да, вот еще что, — старик развернул маленький пакетик. — В горшке были эти монеты, — он разложил на столе четыре тонких золотых кругляша, покрытых арабской вязью. — Это аббасидские динары времен Гарун-аль-Рашида, правившего в Багдаде с 786 по 809 год. Помните сказки 1001-й ночи? Вот эти монеты как раз из того времени. Они вышли из-под одного чекана и абсолютно идентичны.

— А как они оказались в могиле? — Юрий Петрович разглядывал блестящие монеты.

— Это — деньги, а они нужны всегда и везде, даже на том свете. В то время такие динары наряду с серебряными дирхемами были международной валютой, наподобие нынешних долларов, и очень дорогой валютой. Для мелких сделок монеты распиливали на две, а то и на четыре части. Обычно в погребения клали четвертинки серебряных дирхемов, а здесь — золотые динары, целые, и сразу четыре… Странно, но само погребение ничем не выделялось из массы подобных. Я имею в виду вещи, которые помещали в погребение вместе с покойником. Что же касается остального… У покойницы, а это была женщина, голова была явно отрублена. Кроме того, во время раскопок этого погребения были зафиксированы остатки толстого деревянного стержня, который вбили в могилу уже через некоторое время после похорон.

— Осиновый кол? — спросила Галка.

— Возможно, возможно, — директор музея внимательно взглянул на нее. — Интересно и то, что сама эта могила перекрывалась еще одним женским погребением с более богатым инвентарем — серьги, бусы, перстень с бирюзой. На перстне, кстати, тоже имеется руническая надпись, которую сейчас стараются прочесть.

— Простите, но я уже должен ехать, — засобирался Юрка, — Оставляйте горшок и эти динары. Галина Сергеевна все оформит, как положено. Думаю, за эту пару дней, что меня не будет, ничего не произойдет, а ваши сторожа будут спать спокойно и заберут свои заявления… А потом что-нибудь придумаем. Если к этому времени Галина Сергеевна сама не разберется, — и он подмигнул Галке.

Когда через два дня Юрий Петрович переступил порог своего кабинета, первое, что бросилось ему в глаза, была именно Галина Сергеевна. Со следами явного недосыпания на лице она сидела в том же кресле, где он, уезжая, ее оставил, и тупо смотрела перед собой. Как ему показалось, она даже адекватно не отреагировала на его появление. По крайней мере, с должной учтивостью. Она только вяло подняла руку, трагическим жестом указала на стол и не менее трагическим голосом произнесла:

— Вот…

Это «вот» выглядело как солидных размеров куча золотых монет, тускло поблескивающих в первых лучах еще по-летнему яркого солнца.

— Это — что? — Юрий Петрович присел в кресло напротив и подозрительно уставился на Галку.

— Это — горшок, — мрачно пояснила Галка.

— Вот горшка-то я и не вижу.

— Он, наверное, там, внутри кучи… Надеюсь… Я ничего не трогала, — Галка устало откинулась в кресле.

— Так-таки и ничего, — усомнился Юрий Петрович.

— Ну-у… — неопределенно развела руками Галка. — В известной степени — да.

— А в неизвестной? — Юрий Петрович начинал свирепеть. Он еще с ментовского прошлого не любил оставлять человека с одной проблемой, а взамен получать две, а в данном случае, возможно, и целую кучу. Кроме того, он знал, что вывести человека из ступора можно с помощью ненормативной лексики и произнес несколько эмоциональных фраз. Именно так и поступил бы в данной ситуации ее отец.

Галка удивленно захлопала ресницами и, по-видимому, вернулась к реальности:

— Я сейчас кофе приготовлю.

— Нет, кофе приготовлю я, а ты пока рассказывай.

И пока он набирал воду в чайник, ополаскивал кружки, Галка начала свою незатейливую и одновременно мистическую историю.

Сначала она сделала все правильно. Связалась с руководством археологической экспедиции, добывшей уникальный экспонат — горшок с редкой рунической надписью и, представившись корреспондентом одной из газет, разузнала подробности находки.

Да, это рядовое болгарское погребение, доложили ей. Периода Хазарского каганата, существовавшего в Южнорусских степях в VIII—X веках. Всего на могильнике открыто более сотни погребений, и это ничем не лучше или хуже других. Да, покойница была обезглавлена, успокоили ее. Такое часто случалось. Да, по всей видимости, в могилу воткнули осиновый кол, подтвердили ей. У этой традиции борьбы с колдунами очень глубокие корни. Необычным археологам показалось лишь то, что при всей бедности вещей, положенных в могилу, («погребального инвентаря» — так они сказали) — только этот горшок — в самом горшке при его расчистке нашли четыре золотых динара. Да и сам горшок с его рунической надписью представляет значительный интерес. Но — только из-за этой надписи. На горшках («на керамике» — так они сказали) такие надписи встречаются крайне редко. Что обозначает надпись, руководство не знало, среди него не было специалистов по древнетюркской филологии. Таких людей в стране всего два-три человека, один из них как раз сейчас и должен сообщить результаты своих изысканий. Оно, руководство, может только сказать, что одно из четырех слов вырезанных на горшке, повторяется на кольце из второй могилы («погребения» — уточнило руководство), нарушившей первое. Возможно, это слово — имя владелицы кольца, хозяйки второго погребения.

Разобравшись со всеми подробностями, Галка связалась с Игорем. Он, сославшись на занятость, обещал как-нибудь при случае наведаться, и, послушав по телефону свист горшка, который к вечеру, действительно, усилился, порекомендовал засунуть его в холодильник. К рекомендациям Игоря она не прислушалась, поскольку в холодильнике были продукты, и ставить рядом с ними горшок из могилы она посчитала негигиеничным. Но рискнула взять его в руки и начала изучать. И первое, что привлекло ее внимание, были следы капель какого-то смолистого вещества на донышке — одно в центре, а четыре как бы образовывали углы квадрата.

— Когда я увидела эти пятна, я вспомнила, что где-то что-то подобное то ли видела, то ли читала, — Галка уже успокоилась и грела руки о горячую чашку с кофе. — Должно было быть еще одно пятно — внутри горшка. И я его увидела.

— И что все это значит? — нетерпеливо спросил Юрий Петрович.

— Я долго вспоминала, перерыла кипу газет, — Галка указала на диван, заваленный макулатурой, неизвестно каким образом оказавшейся в офисе. — И, наконец, нашла.

— Ты это все читаешь? — ужаснулся Юрий Петрович, перебирая газеты с подозрительными названиями, указывавшими на их околооккультное происхождение.

— Бабушка читает, я — от случая к случаю, — смутилась Галка. — С вами работать, еще не то начнешь читать.

— «Кама-сутру» не предлагаем, — огрызнулся Юрий Петрович и вспомнил «бабушку». Это она, мать его друга, погибшего вместе с женой два года назад в автокатастрофе, привела к нему в офис Галку, попросила пристроить ее на какую-нибудь работу и, вообще, «в память о старшем товарище присмотреть за ней», поскольку ей, бабушке, ее, Галку, «просто не успеть на ноги поставить». — Я еще поговорю с твоей бабушкой… И запомни, в своей работе мы используем строго научные методы.

— Но почему-то они не противоречат тому, что здесь пишут, — в свою очередь взъерошилась Галка. — Вот, читайте!

— «Магия для тех, кто нуждается в деньгах», — прочитал Юрий Петрович. — Я тебе мало плачу? Ты нуждаешься в деньгах? Ты в это веришь?

— Читайте, читайте!

— «Возьмите трехлитровую банку… зажгите церковную свечу… капните воском в центр донышка, а потом — по углам воображаемого квадрата… Поставьте банку, посидите некоторое время, думая о будущем богатстве и передавая ей энергоинформационный заряд… Установите ваш индивидуальный код, для чего возьмите четыре монеты… Над первой произнесите свое имя и вспомните, какой из драгоценных камней вы любите больше всего, после чего бросьте монету в банку… Над второй произнесите то же самое и вспомните свой любимый мех… Повторите все над третьей монетой и визуализируйте любимую марку автомобиля… Все предыдущие операции повторите над последней монетой и представьте себе, что бы вы сделали, будь у вас очень много денег…» Что это за бред?

— Ну, если это бред, тогда у нас коллективная галлюцинация, — Галка обиженно развела руками.

Да, кучу золота на столе бредом назвать было трудно. Юрий Петрович взял одну монетку, другую…

— И сколько их тут?

— Я же сказала, что ничего не трогала. Вас ждала…

— Я, пожалуй, тоже ничего не буду трогать. Пусть их директор древностей считает… Но ты-то — что? Ты что, выполнила над горшком этот ритуал?

— Ну да…

— Зачем?

— Вы же сказали — разобраться… Да и интересно было. Ведь все сходилось — пятна, монеты… Когда я эти динары начала бросать в горшок, свист с каждой минутой уменьшался, а потом… Потом из него повалила эта куча… Я очень испугалась!

— И что же ты загадывала? — ехидно спросил Юрий Петрович.

— Назвала свое имя, представила бирюзу, на вторую монету — шубу из чернобурки, на третью — «Форд-мустанг», на четвертую — поездку в Крым, которую вы мне обещали…

— По поводу Крыма мы с тобой, по-моему, договорились, — строго сказал Юрий Петрович, а потом почесал за ухом. — Да, за эти деньги, наверное, можно и шубу из чернобурки купить, и «Мустанга», и бог знает, что еще… Но надо звонить директору. Не знаю, обрадуется ли он этому кладу…

Николай Ильич Трубников даже признаков радости не продемонстрировал. Наоборот, с видимым огорчением он перебирал монеты и вздыхал:

— Их же невозможно оприходовать… Ну, как я объясню их появление? Их даже как клад оформить нельзя. Да они же все похожи друг на дружку, как близнецы, вернее, как близнецы тех четырех динаров. Видите, у них даже повреждения одинаковые? А где, кстати, мои динары? — вдруг заволновался он. — Где подлинники?

— Где-то в горшке, — успокоила его Галка. — На них инвентарные номера стоят. Они ведь, помните, и в ваш акт передачи на временное хранение под теми номерами вошли?

— Слава богу, хоть номера не скопировались, — продолжал горевать директор, уже вертя в руках настоящие динары. — Ну, принесу я в музей мешок золота, ну, расскажу, что это результат колдовства — не понять, древнего или современного, — он почему-то укоризненно посмотрел на Галку. — И кто мне поверит? Не хочется на старости лет посмешищем становиться… Они же и коллекционной ценности не имеют — так, новоделы, по цене золота пойдут. Разве что в кунсткамеру сдать, как результат колдовства. И как это у вас получилось?

Галка в очередной раз рассказала про свой оккультный опыт, а потом вдруг спросила:

— А надписи прочитали?

— Прочитали, — старик достал из кармана листок бумаги. — В переводе это звучит так: «Гаянэ, бирюза, чернобурая лиса, лошадь, дорога». Гаянэ — это имя. Странный набор слов, странно, что имя выгравировано и на перстне из второго погребения.

— Слова стоят в той же последовательности? — напрягся Юрий Петрович.

— Да, если это имя принять в качестве первого слова.

Юрий Петрович и Галка переглянулись.

— Ну, тогда… Тогда я могу все объяснить, — Галка, заложив руки за спину, зашагала по кабинету. — Это простое совпадение, но у нас с хозяйкой перстня одинаковые вкусы.

— Не понял, — старик потер лысину.

— Первым словом я сказала «Галина», горшок это понял как «Гаянэ». В остальном же код совпал, за исключением автомобиля и лошади, хотя мустанг это тоже лошадь. Значит так, вот моя версия. Могила с горшком — это погребение колдуньи. Горшок почему-то тогда не сработал, и колдунье отрубили голову. Ее отказавшееся работать орудие труда положили с ней в могилу. Деньги трогать не стали, потому что они уже были заколдованы. В могилу, как и положено, вбили осиновый кол. Когда умерла Гаянэ, заказчица колдовства, ее похоронили рядом с могилой колдуньи и даже нарушили ее. Но магический заряд продолжал действовать, его мощь со временем даже усилилась. Какое-то время в археологической экспедиции, потом в вашем музее монеты и горшок были разъединены, и горшок начал нервничать, что ли. Я вернула монеты на место и произнесла код. Пусть он был не совсем верный, но горшок был согласен и на этот вариант, лишь бы побыстрее освободиться от заклятья. Вот и разродился, — Галка развела руками над кучей динаров.

— Чушь все это, мистика, — задумчиво буркнул Юрий Петрович. — Давайте хоть посчитаем их…

Монет оказалось ни много, ни мало –1005 штук.

— Ну, горшок и вот эти четыре динара с инвентарными номерами я забираю, а с остальными монетами делайте, что хотите. Исторической ценности они не представляют. Что касается законности… А при чем здесь, собственно говоря, закон? Я вам дал четыре динара и проблемный, скажем так, горшок. Просил избавить его от проблем. Вы проблемы устранили. Как вы это сделали — не мое дело. Экспонаты возвращены мне в полной сохранности. За горшок — спасибо, избавили старика от головной боли. А эти бог весть откуда взявшиеся динарчики… Может, вы, Галочка, мои четыре динара на ночь закопали на Поле Чудес в Стране Дураков? Пусть они будут платой за труд, пусть девушке на приданое пойдут…

— Нет, это слишком щедрая плата, — запротестовал Юрий Петрович. — Возьмите, если не для музея, то хотя бы себе, лично.

— Ну, разве что пяток-другой в личную коллекцию, — старик смущенно сгреб десяток монет.

— Нет-нет! А обменный фонд? А на память внукам? — и Юрий Петрович щедро отсыпал старику горсть динаров.

— Послушай, сколько всего было динаров? Тысяча пять? — спросил Юрий Петрович Галку, когда старик ушел, покачивая головой. — Минус четыре подлинных, осталось тысяча один динар. Тебе это ни о чем не говорит? Ты, Галка, стала участницей сказки из «Тысячи и одной ночи» и… богатой невестой.

— А почему ты тогда сделал меня своей помощницей? — спросила Она, снова прикрыв ноутбук, и от этого на веранде воцарил полумрак.

— Ну… Смышленая ты была… Старательная… Опять же твои боевые способности… Короче, в самый раз на эту должность подходила. Я-то — что? Кроме боевого самбо ничего не умел. А тут надо же — каратэ, тэквандо…

— Сейчас только айкидо осталось, — с грустью сказала Она.

— А чем тебе айкидо не нравится? Как раз по возрасту… Ну, прости, прости… Не хотел обидеть. А как по тебе твои девчонки из секции сохнут! Слушай, может, и меня запишешь — к девчонкам? Хорошо, хорошо, не нужно записывать! Ай!

— Ладно, живи, — смилостивилась Она. — А вообще-то, спасибо тебе. Если бы не ты, я после смерти папы с мамой вряд ли продолжала бы тренировки. Это ты меня все время подзадоривал: «Давай, давай, тренируйся! Мне такие бойцы нужны». Я думала, если брошу, ты меня выгонишь. А еще деньги за меня платил…

— Глупая! — резко оборвал Он ее. — Я был в долгу перед твоим отцом и терпел бы тебя, если бы ты оказалась полной дебилкой. А ты вон — даже книжку написала… Совсем не дебилка получаешься… Хорошо, а теперь ответь, когда у тебя эта тяга ко всякой чертовщине появилась?

— Бабушка на картах хорошо гадала, много чего интересного рассказывала, Да и любопытно было. До сих пор интересно.

— Да уж — «до сих пор»… Твой «индюк», эфэсбэшник, кстати, очень интересовался, не занята ли ты в ближайшие две недели? Ему какая-то консультация нужна. Именно по части чертовщины.

— А-а, — протянула Она, — так вот откуда такая щедрость… Слушай, а почему ты меня тогда в Крым не отпустил?

— Ты бы сейчас Ксюху отпустила?

— Нет, конечно.

— Ну, вот. Ты же мне типа дочки была.

— Ага, пятнадцатилетний папаша… Я имею в виду возраст, когда ты меня мог сделать.

— А что? Вполне бы справился в пятнадцать лет. Знаешь…

— Хорошо, закроем эту тему, — Она отвернулась. — Хоть «Мустанга» разрешил купить…

— Которого ты через месяц благополучно разбила…

— Да ладно, ладно… Слушай дальше… Нет, давай сначала родителей помянем… Дай лимончика… Вот… А теперь слушай…

Дело о чертовом языке, который если
и не доводит до добра, то иногда помогает

— Хорошо, я подъеду… Только учти, Игорь, убийство — не наш профиль. Ментов вызвали? Вот и правильно… Ну, жди, выезжаю… Убили профессора Левинского из конторы Игоря, — доложил Юрий Петрович Галке и начал собираться. — Зарезали на даче во время банкета. Там и Игорь случайно оказался. У него с собой какой-то прибор имеется, и он с его помощью уже якобы вычислил убийцу. Ну, ты знаешь Игоря… Но ему нужно присутствие представителя нашего сыскного агентства, крыша, так сказать. Времени в обрез. Так что, давай, руководи.

Кем и чем руководить, шеф не сказал. Из подчиненных в офисе была только недавно принятая секретарша Аня, и Галка подбила ее на совместное чаепитие.

Игорь встретил Юрия Петровича у калитки одного из участков престижного дачного поселка.

— Давай здесь переговорим, — он отвел его в тень от раскидистой яблони. — Докладываю. На даче, кроме меня и Екатерины Васильевны, вдовы, еще пятеро: доктора биологических наук Скворцов и Иваненко, кандидат технических наук Фомин, лаборантка Короткова и племянник Левинских по линии вдовы Петров. Дмитрием зовут. Убийство произошло между тринадцатью ноль-ноль и тринадцатью тридцатью. Обед был в самом разгаре, когда профессор отправился ненадолго в лабораторию. Когда стало ясно, что он безнадежно задерживается, Екатерина Васильевна пошла за ним, и через минуту раздался ее крик. Профессор лежал в лужи крови. Я тело не трогал, но, по-моему, удар пришелся в горло. Сразу же вызвали милицию, а я позвонил тебе.

— Чем занимался профессор?

— Разведением кактусов.

— Надо же… Я вот когда-то рыбок разводил, но мне и в голову не приходило, что с этого можно жить, тем более так шикарно.

Они уже шли по бетонной дорожке к дому, и Юрий Петрович мог по достоинству оценить дачу профессора Левинского. Двухэтажный деревянный особняк с обширной верандой, большими окнами, он был весь увит плющом.

— Видишь ли, он занимался какими-то необычными кактусами. Кажется, лофофорой называются. Но это тебе лучше лаборантка объяснит — Света Короткова.

— А что за эксперимент ты тут проводил?

— У профессора, кроме плантации этой самой лофофоры, есть еще большая коллекция кактусов, ну, скажем так, обычных, для души. А среди них имеется некто ферокактус, любимое детище профессора. С него начиналась коллекция, и с этим колючим уродом величиной с громадный арбуз, профессор общался как с живым существом. Разговаривал с ним, музыку ему ставил. Вот и пришла Левинскому мысль записать энергетическое поле этого кактуса в различных ситуациях и посмотреть, как он реагирует на разные раздражители — на людей, животных, музыку, свет, холод… ну, и так далее. Сегодня утром я привез прибор, и до обеда мы с Левинским только тем и занимались, что фиксировали, так сказать, фоновые поля различных кактусов.

— Н-да, — глубокомысленно изрек Юрий Петрович. — Очень полезная деятельность. И за это вам деньги платят?

— Подожди издеваться, — обиделся Игорь. — Пока ты сюда ехал, я постарался провести мимо этого уродливого красавца всех, кто был в доме и зафиксировал его реакцию на каждого. Мне кажется, да нет, я просто уверен, что я знаю, кто это сделал. Вот посмотри, — он протянул Юрию Петровичу ленты самописца. — Это фон, это реакция на Левинского… Видишь, какие плавные изгибы? Вот в этом месте профессор с кактусом заговорил… Смотри, волны стали выше и чуть острее? Понимаешь, кактус как бы напрягся, пытаясь понять, что ему говорит профессор.

— Не фантазируй, — оборвал его Юрий Петрович. — Кактус… Пытается понять… Это будешь своим профессорам втирать. Давай без мистики. Надо опрос провести, пока следаки не мешают.

— Ты погоди, погоди, — не унимался Игорь. — А что ты на это скажешь? Так, это Светкина кривая… Это — индифферентная реакция на жену профессора, это — Скворцов… Ага, вот, гляди! Это — Дмитрий, племянник, а это — наш Фомин.

Кривая на ленте племянника шла густым зигзагом с различной амплитудой, иногда прибор даже зашкаливало, и тогда перо самописца вырывалось за пределы ленты и, возвращаясь, делало на ней глубокие надрывы.

— Что бы ты сказал, если бы это была кардиограмма? — спросил Игорь.

— Сказал бы, что у человека инфаркт, — Юрий Петрович внимательно рассматривал ленту. — Ну, а со второй что?

— Вторая скромнее, но тоже впечатляет. И наш Фомин чем-то не понравился кактусу…

— Хочешь сказать, что Петров убил, а Фомин мог быть свидетелем?

— Или заказчиком. И их сговор происходил при кактусе.

— А твой кактус все видел, слышал и запомнил, — Юрий Петрович вертел в руках полоски бумаги. — Забавно! Скоро растения будут выступать свидетелями в суде, кошки и собаки давать показания… Как вы меня с Галкой достали! Но я эти кривые учту, спасибо. Ты бумажки пока припрячь, и пошли в дом.

Они не успели подняться на веранду, как за забором показалась полицейская машина, а следом и скорая помощь.

— Черт, немного не успели, — огорчился Юрий Петрович. — Теперь придется работать под ними.

Он показал лейтенанту из убойного отдела удостоверение частного сыщика, и тот махнул рукой:

— А, присутствуйте… Все равно это дело у нас заберут.

— Прокуратура?

— Бери выше — ФСБ.

— Что, все так серьезно?

— Да химией какой-то этот профессор занимался. То ли под их контролем, то ли по их заданию. Я не в курсе. Моя задача — собрать первичную информацию.

Все гости были в столовой.

— У Екатерины Васильевны плохо с сердцем, и она сейчас в спальне, — пояснила отсутствие хозяйки голубоглазая блондинка. — Если нужно, я провожу вас.

— Это потом. Пусть хоть немного придет в себя, — смилостивился лейтенант. — Где тело?

И, пока криминалисты работали на месте преступления, Юрий Петрович рассматривал необычную лабораторию. Все широкие подоконники больших окон были заставлены горшками с кактусами. В форме шара, столба, ветвящиеся, в виде листьев, большие и маленькие, темно-зеленые и совсем светлые, с иголками самих разнообразных расцветок и размеров, совсем без иголок — такого сборища экзотических уродцев ему еще не приходилось видеть даже в ботаническом саду. Но те, что цвели, выглядели просто великолепно.

— Скажите, Света, а это что за чудо? — Юрий Петрович подошел к бугристому арбузу, утыканному длинными, плоскими, с загнутыми концами иглами.

— О, это ферокактус латиспинус, по-простому — чертов язык, — оживилась печальная лаборантка. — Любимый кактус Ильи Федоровича… Был, — добавила она и снова погрустнела. — Представляете, этому кактусу уже тридцать лет! Они с профессором так дружили…

— Как — дружили?

— Ну, понимали друг друга… — пояснила Светлана, но Юрий Петрович опять не въехал. — Как бы вам объяснить? — задумалась Светлана. — Ну, вот пример приведу. Как-то, года три назад Илья Федорович рыхлил под ним землю и сильно укололся… А колючки у ферокактуса сами видите, какие. Раньше американские индейцы использовали их для мазохистских религиозных обрядовых самоистязаний — языки себе протыкали, губы… Ну, а помимо этого применяли иглы в качестве рыболовецких крючков… Так вот, укололся Илья Федорович до крови и говорит кактусу: «Что же ты, милый мой? Я стараюсь, ухаживаю за тобой, а ты меня так поранил!» И что вы думаете? На следующее утро заходим мы с профессором в кабинет, и он, как водится, сразу к своему любимцу, а тот за ночь все иголки сбросил… То ли от обиды, то ли чтобы больше не травмировать своего друга. Ну, профессор попросил у него прощения, и через месяц колючки снова начали отрастать.

— А если бы не попросил прощения?

— Кактус бы погиб, ему без колючек нельзя.

Юрий Петрович улыбнулся.

— Скажите, Светлана, профессор работал над какой-то особой породой кактусов?

— Про это нельзя говорить…

— Со мной можно. Вы ведь все меня вызвали.

— Ну, ладно, идемте, — немного поколебавшись, сказала она и подошла к двери в соседнюю комнату. — Ой, а почему она не закрыта?

Они осторожно вошли в комнату, заставленную стеллажами, на которых стояли сотни небольших горшочков с уплощенными зелеными шариками.

— Это и есть, как ее?.. Лофофора?

— Да, лофофора Вильямса…

— А зачем так много?

— Профессор вывел новый сорт, нужны были эксперименты, много экспериментов… Ну вот! А почему окно не закрыто на шпингалеты?

Рама, действительно, оказалась только прикрытой.

— Осторожно, не прикасайтесь к ней, — предупредил Юрий Петрович.

Но Светлана уже бегала между стеллажами, внимательно просматривая лотки.

— Проверяете, не пропал ли какой-нибудь лоток?

— Да…

— Но как же вы ориентируетесь во всем этом?

— Горшки под номерами и расставлены в строгом порядке… Ну, так и есть! Вот, посмотрите, здесь нет горшка… И здесь тоже. Черт! Из последней партии… Теперь мне не сносить головы!

В комнату заглянул лейтенант.

— Что тут у вас?

— Вот, два кактуса пропали, — объяснил Юрий Петрович. — Вынесли, скорее всего, через окно.

— Миша, посмотри окно, — бросил лейтенант одному из криминалистов. — Вы хотите сказать, что из-за двух этих… комочков убили человека?

— Да, — Светлана закрыла лицо руками. — И меня теперь тоже убьют.

Лейтенант внимательно посмотрел на нее.

— Вы, кажется, еще не давали показаний? Давайте пройдем в столовую.

— Лейтенант, а можно ознакомиться с этими показаниями? — Юрий Петрович направился следом за ними.

Лейтенант молча протянул ему листы исписанной бумаги. Юрка пробежался по ним и откинулся в кресле. Значит так, события развивались следующим образом.

В 12:30 все сели за стол. Хозяин открыл бутылку водки, под ушицу выпили по рюмке. С ухой расправились быстро, и в 12:50 Екатерина Васильевна вместе со Светланой унесла на кухню грязную посуду. Им помог Дмитрий, который после кухни направился во двор, в туалет.

— А разве в доме нет санузла? — удивился Юрий Петрович.

— Есть, но домашним туалетом пользуются только зимой, — на правах хозяина пояснил Дмитрий, высокий бледный парень с большими залысинами и дергающимся правым веком. — Летом этот вид удобств — во дворе, за углом налево.

Итак, далее… Принесли второе блюдо. Дмитрия ждать не стали, и в 12:55 Левинский неожиданно заторопился в лабораторию. Он, видите ли, забыл подкормить два уникальных экземпляра, а это дело не терпит отлагательств. С ним вышел Скворцов — на веранду, покурить. Через пять минут он вернулся. В 13:10 Екатерина Васильевна со Светланой вновь отправились на кухню, чтобы унести грязную посуду и принести десерт. Когда возвращались в столовую, Екатерина Васильевна заглянула в кабинет и пригрозила мужу, что он может остаться без сладкого. Профессор пообещал быть через пять минут. Но через пять минут, в 13:20 он не появился, зато во дворе возник Дмитрий и начал играть с соседской пятилетней девочкой, которая забрела через межу на их участок и расположилась на лужайке со своими игрушками. Скворцов вышел покурить, прихватив пару конфет для девочки. В 13:25 Екатерина Васильевна пошла на кухню за тряпкой — Иваненко разлил чай. Вместе с ней вышел Фомин, который направился в туалет. В коридоре они встретили Скворцова и Дмитрия. По всей видимости, в туалет Фомин не пошел, решил отложить это дело на потом, поскольку его тут же увидели рядом с девочкой. В 13:30 раздался крик Екатерины Васильевны и Фомин вернулся.

— Послушай, лейтенант, а что это за странный хронометраж — с интервалом в пять минут? — заинтересовался Юрий Петрович.

— Да вот господин Иваненко как будто с секундомером в руках отслеживал все передвижения, — хмыкнул лейтенант.

— Я же вам пояснил, — толстенький коротышка дрожащими руками протирал очки. — Я боялся опоздать на электричку… Она в 13:45 отходит. До остановки минут пять ходьбы, вот я постоянно и посматривал на часы…

— Хорошо, хорошо, не волнуйтесь. Ваша наблюдательность только поможет следствию, — успокоил его Юрий Петрович, а лейтенант опять хмыкнул.

«Ну что, все сходится, — задумался Юрий Петрович. — Безусловно, убил Дмитрий. По крайней мере, у него для этого была масса времени — целых двадцать пять минут. До туалета он тоже, как и Фомин мог не дойти, а сразу свернуть в кабинет. Дверь в комнату с лофофорами была открыта или ключи лежали на столе…»

— Светлана, а где профессор хранил ключи от той комнаты? — спросил он вконец расстроенную лаборантку.

— Как и я, носил в кармане.

— В карманах убитого нашли ключи? — поинтересовался Юрий Петрович у лейтенанта.

— Нет.

— В кабинете?

— Тоже нет.

«Понятно, ключи нужно искать во дворе, — Юрий Петрович закрыл глаза. — Значит, выкрал, гаденыш. А потом, когда профессор неожиданно появился в кабинете, он решил выбраться через окно, но Левинский услышал стук шпингалетов или открывающегося окна и поспешил в комнату. Тут-то на пороге все и случилось. Смотри-ка, прав оказался этот профессорский любимчик, „чертов язык“! Но кто же ему поверит? Собственно говоря, как и Игорю с его разрисованным серпантином. Нужно искать более веские доказательства, вещдоки, одним словом».

— Лейтенант, чем, предположительно, убит профессор?

— Узкий короткий нож, наподобие скальпеля.

— Светлана, в комнате с лофофорами были скальпели?

— Да, целый набор. Ведь профессор прививки делал, а это почти как хирургические операции…

— Скальпели все на месте?

— А мы ту комнату и не смотрели… Что же, по-твоему, весь дом шмонать? — удивился лейтенант.

Теперь уже хмыкнул Юрий Петрович и снова закрыл глаза.

«Итак, он выбрался через окно и направился к девочке… Девочка…»

— Пойдем-ка мы с Игорем прогуляемся. Не возражаешь, лейтенант? Пошли, Игорь… А ты знаешь, все сходится, твой арбуз не соврал, — он похлопал Игоря по плечу. — Поищи-ка горшочки в тех кустах, а я в туалет загляну.

«Ну, конечно, вот они, горшочки, по углам выгребной ямы разбросаны. А вот этот блестящий предмет очень похож на орудие убийства. Но с ним пусть гэбисты разбираются… Не барское это дело — по выгребным ямам лазить», — и Юрий Петрович направился к Игорю, который на четвереньках исследовал содержимое густого кустарника.

— Все, нашел. Пошли к девчонке.

Девочка, оказывается, не в игрушки играла, а занималась серьезным делом — лепкой из пластилина. Перед ней на траве были расставлены человечки, собачки и еще какие-то зверушки только ей известных пород.

— Привет, — сказал Юрий Петрович. — Тебя как зовут?

— Танюша… А тебя как?

— Дядя Юра.

— Дядя Юра, а ты мне тоже колобка слепишь?

— Слеплю. А кто-то тебе уже лепил колобка?

— Дядя Дима лепил. Только он некрасивого сделал — зеленого и некруглого. Разве такие колобки бывают? Это, наверное, потому что у него пальчики дрожали. Он, наверное, устал, когда из того окошка выбирался. Оно ведь высоко, да?

Юрий Петрович с Игорем переглянулись.

— А где же дяди Димин колобок? — спросил Юрка и почувствовал, как у него самого «задрожали пальчики».

— Его дядя Коля переделал. Смотри, какой красивый получился — гладенький, кругленький, мягонький… А тот твердый был… — и она протянула ему пластилиновый шарик.

— Фомин, — пояснил Игорь. — Вот зараза! Но, заметь, кактус опять не соврал. В окно он это видел, что ли?

— Пошли, у нас высокие гости, — сказал Юрка, провожая глазами черный «Форд».

— А колобок? — обиделась девочка.

— Если подождешь меня немножко, я тебе во-от такого колобка слеплю.

— Полковник Сергеев и майор Смирнов, — эфэсбэшники продемонстрировали удостоверения. — Докладывайте, лейтенант, потом сдадите документацию и свободны. Этим делом займется наше ведомство.

Лейтенант доложил, причем, сообщение о пропавших кактусах как-то затерялось в массе общих слов. Но, услышав о пропаже, полковник строго посмотрел на совсем поникшую Светлану.

«Действительно, достанется девке, — подумал Юрий Петрович. — Не уберегла такую ценность!»

— Хорошо, можете быть свободны, — полковник пожал лейтенанту руку. — А вы кто такой? — повернулся он к Юрию Петровичу. — По-моему, вас в числе присутствовавших не значится.

Юрий Петрович протянул удостоверение:

— Частный сыщик…

— На каком основании здесь?

— По просьбе жены и коллег погибшего.

— Все равно, тоже можете быть свободны. Это дело не вашей компетенции. Им будем заниматься мы.

— Да заниматься тут, собственно говоря, нечем, — скромно заметил Юрий Петрович. — Заберите у него, — он кивнул на побледневшего Фомина, — свои лофофоры, а этого, — он указал на впавшего в тихую прострацию Дмитрия, — можете арестовать за убийство. И дело с концом. А улики — горшки и скальпель — найдете в сортире.

Воцарилось молчание. Затем заплакал Дмитрий.

— Я же говорил, что ничего не получится! — всхлипывал он. — Это ты со своим Орейрой втянул меня в эту историю! А той маленькой дряни я сейчас ее чертов язык вырву! — и он вскочил со стула, но майор нежно усадил его на место.

— Забавно, — полковник почесал переносицу и улыбнулся сыщику. — Лейтенант, обыщите-ка вот этого, — он кивнул в сторону Фомина, продолжая с интересом разглядывать Юрия Петровича.

Настала очередь Фомина закатить истерику.

— Никто не заставлял тебя, придурка убивать! — визжал он. — Нужно было просто незаметно взять и все! Ты даже этого не смог! — он судорожно рылся в карманах. — Нате вашу дурь! — он бросил на стол маленький бугристый шарик.

«Действительно, совсем не похож на колобка», — подумал Юрий Петрович и поинтересовался:

— А второй где?

— Не знаю, там только этот был, — растерялся Фомин.

— Врешь, я два взял! — взвился Дмитрий. — Хочешь один себе присвоить?

— Сейчас принесу второй, — пообещал Юрий Петрович и направился к выходу.

— Майор, — полковник кивнул ему вслед.

— Ну, что, Танюша, как дела? — Юрий Петрович присел на корточки.

— Жду, когда ты мне колобок слепишь. Ты же обещал?

— А сколько колобков тебе слепил дядя Дима?

— Два, — и для убедительности она подняла два пальца.

— А дядя Коля?

— Один.

— А где же еще один, тот, что слепил дядя Дима?

Она растеряно посмотрела вокруг себя.

— Где-то здесь был…

— Ну, давай пластилин, я буду колобок лепить, а ты с дядей майором поищешь того, что дядя Дима слепил. Должен ведь дядя майор свой хлебушек отрабатывать…

Майор шутку оценил и с энтузиазмом принялся за поиски.

— Вот он! — через минуту обрадовано закричала Танюша. — Ишь, куда закатился!

— Эх, майор… — с сожалением посмотрел на него Юрий Петрович. — Ладно, Танюшка, держи своего колобка.

Уже, прощаясь возле машин, Юрий Петрович не выдержал:

— Полковник, а почему вокруг этих кактусов такой сыр-бор разгорелся?

— Информация закрытая, но ты, сыскарь, нам здорово помог… Ладно, в общих чертах. Основной ингредиент этого кактуса, лофофоры, — галюциноген мескалин. Ну, дурь такая. В Центральной Америке индейцы называют этот кактус пейотлем и издавна используют в религиозных ритуалах. Они срезали верхушки кактусов, высушивали их, а потом сушеные лепешки жевали. Ощущения, говорят, поразительные — зрительные галлюцинации, изменение восприятия времени и пространства и так далее и тому подобное. Спецслужбы всего мира иногда применяют мескалин для разных целей… Ну, сам понимаешь. Продолжительность действия обычной лофофоры восемь-двенадцать часов. Профессор Левинский по нашей просьбе вывел новый, более продуктивный вид, ну, и кое-кто этим заинтересовался. Для начала решили выкрасть образцы. Нам еще предстоит выяснить, кто такой этот Орейра, и кто конкретно проявляет интерес… Вот и все… Скажи, сыскарь, а как тебе удалось так быстро раскрутить дело? Я понимаю, свои секреты… Но — услуга за услугу, а?

— Да вот, приборчик Игоря помог.

— Какой приборчик?

— Игорь, расскажи. Это же твое ноу-хау.

Игорь рассказал о принципе действия прибора, и полковник возмутился:

— Почему у нас такого нет?

— А, действительно, почему у вас такого нет? Инструмент запатентован…

— Слушайте, ребята, я, пожалуй, его у вас реквизирую… На время, конечно. Пусть наши электронщики посмотрят, что к чему. Через пару недель верну, честное слово…

— Вот чертов язык! Дернуло же меня похвастаться! Идиотская гордыня! — уже в машине ругнул себя Юрий Петрович. — Вернут! Дождешься!

— Да не переживай, Юрка, — успокоил его Игорь. — Без меня прибор все равно работать не будет, — и продемонстрировал миниатюрную плату. — Так что мне все равно придется их электронщиков консультировать…

— Ну, эту историю я полностью записала по вашим с Игорем рассказам. Мне в ней места не нашлось, кроме как с Анечкой чаи гонять. А знаешь… Я тогда очень собой гордилась — у меня есть подчиненная! А эта подчиненная на год старше меня! А понравилось мне это дело про Чертов язык своей необычностью. Это же надо — растения могут чувствовать, думать… Я после этого на мир стала по-другому смотреть… Читать стала больше…

— Ага, разные желтые журнальчики, — подначил Он.

— Да нет, классику жанра — Блаватскую, Гюрджиева, Кроули… Много чего.

— Да и я тоже… — нехотя признался Он.

Она с удивлением посмотрела на него.

— Что, тоже читал?

— Нет, что ты! — рассмеялся Он. — А вот немного по другому на мир глядеть, это — да.

— Стой, — вдруг встрепенулась Она, — так этот полковник, которого Игорь за нос поводил со своим приборчиком, и есть наш «индюк»?

— Ну да… Нас тогда с Игорем после этого фокуса немножко потаскали по инстанциям, но все обошлось к всеобщему благу.

— Надо же, вот когда вся правда открывается…

Они помолчали.

— Ну, чего молчишь? — спросила Она.

— Думаю, — признался Он.

— Мне как, выйти? — съязвила Она.

— Ну, почему же, останься — я тебя хвалить буду. Молодец ты у меня, — и Он попытался ее обнять, а Она забрыкалась:

— Подожди, дай дочитаю!

— Много еще? — деловито поинтересовался Он.

— Много…

— Графоманка.

— Сам дурак! Слушай…

Дело об эльфийской метке, честно Галкой заработанной

Всю последнюю неделю Юрия Петровича неотступно преследовала мысль — а не превращается ли его сыскное агентство в некое подобие клуба любителей метафизики, оккультизма и прочей хиромантии? Игорь с его приборами — хитроумными, но неизвестными официальной науке, с его рассуждениями о биомагнитных полях, микроплазменных волнах, информационных фонах… А теперь еще и Галка с ее подсознательной тягой к мистике. Игорь — ладно, это стало его профессией, но Галка… Ее поручили его заботам, он сделал ее, девятнадцатилетнюю девчонку, своей помощницей… Но не за красивые же глаза? Да, это приносит деньги и совсем неплохие деньги, но все эти дела были настолько далеки от реальности, от его реальности, что иногда он задавался вопросом — за что ему люди вообще такие деньги платят, и что делает в агентстве лично он, неплохой сыскарь с приличным послужным списком?

Вот и сегодняшний звонок с утра испортил ему настроение. Опять какая-то истеричка требовала от него навести порядок в ее доме и разобраться то ли с привидениями, то ли с домовыми, то ли еще с чем-то, чего она не понимала, но что мешало ей спокойно жить в недавно приобретенном поместье. И опять сулила хорошие деньги. Заниматься очередным бредом было неохота. Но не скажешь ведь клиентке, что и он во всей этой чертовщине понимает не больше нее? Да и отказываться нельзя — все эти экзальтированные любители таинственного нюхом чуяли друг друга, каким-то образом общались между собой, передавали его из рук в руки… Стоит раз разорвать этот порочный круг, эту цепочку, и его авторитет в их кругах пошатнется, и прощай, пусть дурацкая, но безбедная жизнь. Здравствуй, серые будни охотника за пропавшими собаками, кошками, загулявшими супругами… А его место займет другой.

— Послушай, тут одно дельце по твоей части есть, — сказал он подчеркнуто небрежно, когда Галка принесла кофе. — Некая Нина Степановна Корж год назад купила в деревне дом, а месяца два назад ее по ночам стали беспокоить разные неприятности — то кто-то, якобы, с нее одеяло сбросит, то прикоснется к лицу холодной рукой, то посуду на кухне разбросает…

— Полтергейст, — констатировала Галка.

— Полтер… Кто? — заинтересовался Юрий Петрович.

— Ну, ладно, потом разберемся, — она не стала грузить его тарабарской терминологией.

— Вот-вот, разберись. Поезжай на разведку, успокой старушку, погоняй тараканов у нее в голове. Потом будем решать, что делать. А я пока к бывшим коллегам зайду, может, что-нибудь стоящее подкинут… Эта ее деревенька Терновка от города недалеко. Старушка, видать, не из бедных, обещала за тобой машину прислать. Ты же своего «Мустанга» расколотила, а свою я не дам.

— Именно за мной? — сощурилась Галка.

— Да, именно за тобой. Я ей тебя представил как нашего главного авторитета в борьбе с потусторонними силами, стахановкой на этом нелегком отрезке трудового фронта, так сказать…

— Кем-кем? — переспросила Галка. — Стакановкой?

— Эх, молодежь… Потерянное вы для стахановцев поколение, — Юрий Петрович не стал тратить слов для объяснения девчонке высокого смысла этого патриотического движения передовиков производства в бывшей стране Советов — все равно напрасно. Она, нынешняя молодежь этого ни за что не поймет. — На телефон, договаривайся.

В результате долгих и унылых телефонных переговоров с Ниной Степановной, которая, явно будучи «под шафе», в мельчайших подробностях описала свои ночные интимные переживания, Галка отказалась от любезного предложения клиентки лично приехать за ней в город и доставить в «имение». Она представила себе эти три часа в обществе словоохотливой старушки и пожертвовала комфортной поездкой «в авто» ради собственного спокойствия. Электричкой, конечно, менее удобно и по времени дольше, но… Ей так привычнее, пояснила Галка клиентке.

— Тогда я пришлю авто на станцию, — согласилась Нина Степановна. — От нас до железной дороги шесть километров, а вы приедете уже под вечер…

Отказываться от такой услуги смысла не имело, и они уточнили место и время встречи.

Каково же было Галкино удивление, когда на небольшой станции «200-й километр», где из обслуживающего персонала была только пожилая кассирша, а из удобств — придорожные кусты, ее никто не ждал. Еще одной неприятной новостью было то, что до необходимой ей Терновки было не шесть, а все двенадцать километров.

— Ты бы, дочка, у меня заночевала, — подошла к ней кассирша после того как стала свидетелем полуторачасового Галкиного ожидания обещанного «авто». — Я здесь недалеко живу. А завтра что-нибудь придумаем.

Галка поблагодарила и отказалась.

— Я сегодня обещала быть… Спасибо вам. Пойду! А у них, наверное, машина сломалась.

— Куда ж ты, на ночь-то глядя? — не унималась кассирша. — Смотри, небо заволокло, а у тебя, поди, и зонта нет…

— Не размокну, быстрей доберусь.

— Вот господи-то, — и кассирша перекрестила ее вслед.

Когда станционная будка скрылась за соснами, Галка сначала перешла на легкий бег, а потом прибавила в скорости. Ежедневные утренние пробежки по набережной в густонаселенном городе и сравнивать было нечего с кроссом по ухабистой лесной дороге.

«Минут через сорок буду на месте», — подумала Галка, но ошиблась.

Ливень начался внезапно, когда она была на окраине какой-то деревушки. Даже не капли, а тугие струи воды остервенело долбили по голове и плечам с явным намерением вогнать ее в дорогу. Это было несложно, поскольку дорога моментально превратилась в ручей. Галка метнулась к одному дому — заколочено, к другому — на двери огромный замок. До третьего она не добежала и шмыгнула в одиноко стоящую баньку — комфорта минимум, зато крыша над головой. Банька была «по черному», и в парную она не сунулась, благо, в предбаннике была широкая лавка, столик, да из парной шел такой дух, как будто в ней еще вчера предавались банному мазохизму. За окном заметно потемнело, ливень не только не подавал надежд на скорое завершение, но, казалось, еще больше усилился.

«На ней и заночую», — подумала Галка, глядя на мощную скамью. Она сняла футболку и джинсы, выжала из них доставшуюся ей порцию ливня, развесила на веревке. Сохранившийся в бане жар внушал уверенность в то, что к утру ее нехитрая экипировка будет совершенно сухой. Посветив себе не успевшим намокнуть фонариком, она нашла в сумке мобильник, который тоже оказался сухим, и позвонила шефу.

— Сижу голая, в лесу, в какой-то деревенской бане, — бодро доложила она и обрисовала сложившуюся ситуацию.

— Дурочка ты, Галка, — нежно пожурил ее шеф. — Нужно было сразу же возвращаться. Гнать таких надо,.. — и он сказал куда.

— Ага, — согласилась она. — Дурочка. До ближайшей станции метро двести километров, а электричка, опять же, ближайшая только завтра утром. А до клиентки километра три осталось.

— Ну ладно, эти подвиги тебе зачтутся, — смилостивился Юрий Петрович и задумчиво добавил: — Да-а, жаль. Нужно было мне все-таки с тобой ехать… Сейчас бы так попарились.

Галка отключила мобильник и занялась исследованием сумки с целью организации ужина. Из съестного оказалось два шоколадных батончика с молочной начинкой и банка пива. Решив, что придется еще и завтракать, она выпила полбанки пива, съела один батончик и за отсутствием других развлечений отошла ко сну, прикрывшись курткой и подложив под голову сумку. Пробежка по лесу и жаркий банный дух быстро сделали свое дело — через десять минут она уже сладко спала.

Разбудили ее осторожные голоса. В предбаннике кто-то был. Ее лицо было прикрыто курткой, и она открыла глаза, чтобы сориентироваться во времени. Начиналось яркое утро — прыгающие по окну солнечные зайчики были видны даже сквозь ткань куртки. Галка прислушалась.

— …А нынче неплохо научились делать, — произнес некто хрипловатым голосом с едва заметным иностранным акцентом. — Это, конечно, не сливки, но тоже вкусно.

— Пиво доброе, а шоколад — это так, баловство для детишек и баб, — старческий дребезжащий голос принадлежал второму собеседнику.

— Ну что ты, Митрофаныч! Разве это пойло можно сравнить с тем, что варили в наше время? Вспомни — темное, густое, душистое, хмельное… А это… — было слышно, как первый сделал глоток. — Это просто кислая вода, опять же — баловство для детишек и баб.

— Пиво тоже разное бывает, — обиделся Митрофаныч. — Это как раз для утра: опохмелился и снова жить хочется.

«Старики-хозяева, — догадалась Галка. — Мой завтрак пробуют… Но без разрешения-то зачем? Я бы сама угостила… Хотя я в их баньке тоже без спроса».

— А молодец баба, оставила нам угощение, — продолжал между тем первый. — Видать, знает порядок.

— Для бабы она мелковата больно, — проскрипел Митрофаныч. — Вишь, ножки какие худехонькие? По всему видать — девка. Мордашку глянуть бы, ан нет, прикрыла.

— А мы сейчас тихонько приоткроем, — предложил первый. — А заодно проверим, боится ли она щекотки.

Галка почувствовала, как к ней под куртку осторожно проникла рука, мягкие прохладные пальцы коснулись ее шеи, скользнули на плечо, легонько пощекотали под мышкой.

«Старый извращенец, — подумала Галка. — Ну, попробуй, попробуй. Щекотки я не боюсь».

— Спит, — подвел итог своему эксперименту «старый извращенец». — Ну, пускай спит… Я еще за пятку попробую… Нет, спит. Значит, девка — молодая, нервы крепкие, спит без задних ног… Ну, а если здесь…

Галка взбрыкнулась, сдернула с лица куртку и уселась на скамейке с намерением высказать все свое возмущение в адрес этого сексуально озабоченного пенсионера.

Ее обидчик от неожиданности отшатнулся, потерял равновесие и шлепнулся на пол. Он был маленьким, не выше мелкого подростка, с непомерно длинными руками, от чего его ноги казались еще короче. Одет он был в коричневую курточку, такого же цвета штаны, на ногах — большие башмаки с массивными пряжками.

«Золото?» — мелькнуло в голове у Галки, но ее внимание отвлекло лицо старика. Собственно, назвать его стариком было, наверное, рановато — лет сорока, не больше. На бледном лице, окаймленном рыжими бакенбардами, выделялись большие темно-зеленые глаза. Рот, вероятно, правильной формы, сейчас растянулся в глупой улыбке. А вот нос… Маленькая пуговка торчала на том месте, где этот нос должен был находиться.

Про лицо того, кто застыл на табуретке у стола с остатками ее батончика в руке, вообще было трудно что-то сказать: среди зарослей седой бороды блестели маленькие серенькие глазенки и красный носик. Росточком он был совершенно обижен и уступал даже своему коротконогому другу. На нем висело нечто наподобие серого халата, из-под которого торчали штаны грязно-белого цвета, а на ногах — лапти. Эти лапти больше всего и развеселили Галку.

— Здрасте, — она озорно оглядела мужичков. — Я тут у вас заночевала. Дождь, знаете ли, застал. Спросить разрешения было не у кого, так что… В общем, прошу прощение за вторжение. Меня зовут Галя, — она протянула руку сидящему на полу и помогла ему встать. — А вы кто? Хозяева?

Сидящий у стола оправился от неожиданности быстрее своего друга, положил батончик, внимательно посмотрел на Галку и стал рядом с товарищем. Теперь они смотрелись совсем уж забавно — театр лилипутов и только! Галка не успела подумать про вымирание русской деревни. Ход ее мысли в этом направлении прервал бородатый.

— Кто мы? Как тебе сказать, дочка… — проскрипел он. — Настоящие хозяева на том свете уже, а мы — так… ну, вроде того.

— Так вы — бомжи?

— Кто? — переспросил бородатый. — Не знаю я никаких бомжей. Я — обычный домовой, кличут Митрофанычем, а вот он… Ну, отзовись ты, леший тебя возьми! Я все время забываю, как ты прозываешься?

— Я — брауни… — опять засмущался рыжий. — Это, видишь ли, тоже домовой, только английский.

«Батюшки! — ужаснулась Галка. — Одна, в заброшенной деревне, посреди леса, в бане с двумя сумасшедшими бомжами! И — голая!» А вслух поинтересовалась:

— Мне бы одеться…

— Конечно, конечно, дочка… — засуетился тот, кто назвался домовым. — Мы сейчас выйдем, одевайся. Вот только угощеньице твое прихвачу, — и он, подталкивая того, кто считал себя брауни, засеменил к выходу.

«Батюшки! — продолжала ужасаться Галка, судорожно одеваясь. — Справиться с ними я, конечно, справлюсь, но сама ситуация… Вот Юрка будет смеяться! Нужно побыстрее сматываться».

А под дверью баньки разворачивался интересный диалог, и она прислушалась.

— Напугал я, кажется, девку, — скрипел Митрофаныч. — Нехорошо-о… Так сразу — в лоб: «Здрасте, я — домовой, а это мой кореш, как там тебя? Ага, брауни»!

— Нехорошо, — согласился рыжий. — Это свою хозяйку я с удовольствием пугаю, а тут… Даже неудобно как-то. Посторонний человек, добрая, симпатичная девушка…

— А, согласился, наконец-то, что девка? А то — баба, баба… И точно — симпатичная… Волосенки черненькие, пышные. Точно — галчонок. Сама глазастая, губастая, грудастая…

— Ну, я бы не сказал, что грудастая…

— Конечно, ты же ее, старый развратник, на ощупь проверял… Как она, кстати, мягонькая?

— Наоборот, упругая вся, видать, спортсменка. У нас в Англии многие леди тоже спортом занимались — конкур, лаун-теннис, бадминтон, крикет…

— Не-а, я мягоньких любил… Надо будет узнать, куда она путь держит, да проводить, чтоб леший ненароком не обидел. Это по твоей части, а я по хозяйству займусь.

— Вот и я, — Галка поставила сумку на траву.

— Ужо собралась, милая? — нежно проскрипел Митрофаныч. — И куда же ты направляешься?

— В Терновку. Меня должны были встретить, но, видно, машина сломалась.

— Ага, сломалась, — рыжий сплюнул в сторону. — Сначала перепились все, потом передрались, как водится, а старуху, вообще, в спальне заперли. Мне ее даже жалко стало. Хоть и злюка, но все же человек, — он вздохнул. — Так что, ходить туда не надо. Я и то вот — ушел.

— А вы откуда все это знаете?

— Я же сказал, я — брауни, живу я там, домовым работаю, — усмехнулся рыжий. А потом спохватился: — Значит, это ты — борец с потусторонними силами? Значит, это тебя из города вызвали, чтобы выжить меня из дома? Вот это встреча! — он даже порозовел от возбуждения. — Ну, тогда разрешите представиться, — он расшаркался перед ней: — Пол Длинные руки, по-местному — Пашка, к вашим услугам. И как же, если не секрет, ты меня будешь выживать, то есть изгонять? Молитвы читать? Святой водой кропить? Или заклятья какие знаешь?

Галка стояла совершенно ошарашенная. Что это — сон? Галлюцинация? Может, угарного газа в баньке надышалась?

— Брауни, брауни,.. — повторила она. — Это что-то из английского фольклора?

— Вот-вот. Фольклора. Именно английского. А к этому, мисс, вы явно не готовы. К поединку, я имею ввиду.

— Да, — честно призналась Галка. — Я даже не знаю, кто такие брауни…

— Ну что ж, мисс, — Пашкин рот растянулся в довольной улыбке, от чего его кнопка-нос стал еще меньше. — Для вас я готов провести краткий экскурс в английскую демонологию. Брауни — одна из разновидностей фейри…

— Ладно, — Митрофаныч стукнул себя мохнатой ладошкой по колену. — Вы тут пока друг дружке сказки порассказывайте, а я пойду, самовар поставлю. Ты, Галочка, оказывается, гость серьезный.

— Как ты думаешь, сколько ему лет? — спросил вдруг Пашка, провожая домового взглядом.

— Ну… Трудно сказать. Лет восемьдесят?

— Триста! — радостно сообщил Пашка. — Я по сравнению с ним — пацан. Мне всего-то сто восемьдесят. А он еще вашу Екатерину Великую с князем Потемкиным по местному имению шугал. Так, по молодости лет, потехи ради. И может про все ее родинки на срамных местах рассказать. Да ты не смущайся, это — жизнь… Ладно, я отвлекся… Так вот, мы, брауни, звезд с неба, конечно, не хватаем, не то, что некоторые. Особой силы в нас нет. Людям не вредим, если, конечно, нас не обижают. Заметь, никогда не лжем и соблюдаем чужие тайны. Но того же ждем и от людей. Не любим грубых и скупых. Ты — не та и не другая, чем нам с Митрофанычем и приглянулась. Вишь, Митрофаныч даже самовар побежал ставить. Понимаешь, нам достаточно было и плошки сметаны, но мы понимаем, откуда же ты возьмешь в дороге плошку сметаны? Что касается внешности, то сама видишь — не красавец я, но и не урод. Среди нашего брата встречаются и одноглазые, и однопалые, и вообще, безликие… Видишь, я тебе все честно о себе рассказал. Теперь хотелось бы послушать твой рассказ.

И Галке ничего другого не оставалось, как поведать Пашке о своей миссии.

— Да я их сначала не обижал, — ухмыльнулся он. — Даже интересно было. Новые люди — мать с сыном. Ей — под шестьдесят, ему — под сорок. Живут мирно. Но к нему раз в месяц какие-то люди приезжают. На двух машинах. Мужики и девки молодые. Мужики закрываются в комнате, а девки на веранде пьют шампанское. Мужики считают пакетики, очень много пакетиков, а потом деньги. Денег еще больше. Ну, а потом начинается — водка и все такое. Я, кстати, водку не люблю, я больше по пиву мастер… Твое пиво, к слову сказать, мне совершенно не понравилось, ну да ладно… Все эти бесчинства продолжаются два дня, потом гости разъезжаются, и все затихает до следующего раза. Сейчас как раз этот следующий раз и наступил. Я не против безобразий, сам был молодым. Но, сдается мне, в пакетиках тех что-то нехорошее. Однажды, один из мужиков такой пакет раскрыл и начал нюхать. Сначала озверел, да так, что его всем миром успокоить не могли, а потом и вовсе богу душу отдал. Его в лесочке ночью схоронили… Вот это мне и не нравится.

— А как это «нехорошее» выглядит? — насторожилась Галка.

— Белый порошок, на мел похожий. Может, толченые мухоморы, может поганки — не знаю, врать не буду.

— Я сейчас позвоню своему начальнику. То, что вы сказали — очень важно, — Галка взяла мобильник. — Этот порошок, действительно, нехороший. От него не только тот мужик погиб, но и миллионы других.

Пашка с уважением смотрел на телефон, но присутствовать при важном разговоре с этой маленькой коробочкой ему не довелось — мобильник Юрия Петровича оказался выключенным.

— Что же делать? — растерянно спросила Галка.

— Остается ждать, — философски заметил Пашка.

— Паша, а почему вы на Нину Степановну ополчились? — спросила вдруг Галка. — Ну, разбирались бы с мужиками, попугали бы их… Старуха-то причем?

— А с мужиками бесполезно. Откушавши водки, занюхав своими мухоморами, они ни на что не реагируют… А эту Нинку я просто разбудить пытался, чтобы она на ночные безобразия полюбовалась. Но, упившись шампанским, она на меня реагировала очень отрицательно. Это, во-первых. А во-вторых… Пашка замялся и задумчиво посмотрел на Галку. — Хорошо, раз уж начал рассказывать… Брауни не лгут. Понимаешь, перед той войной, что была в начале прошлого века…

— Первая мировая?

— Ну, наверное… Так вот, перед войной в доме было спрятано два клада. Небольших, но все-таки… Цепочки там разные, колечки, золотые монеты. Я их вроде как охраняю. Новые хозяева, когда начали ремонт левого крыла дома, один из них нашли. Им откуда-то стало известно, что кладов было два. Теперь ищут второй. Нинка, как-то подвыпив, проговорилась о нем мужикам. Теперь те тоже ищут. Понимаешь, она не сохранила тайну, а за это нужно наказывать. Знаешь, сколько на ней эльфийских меток?

— А что это такое — эльфийская метка?

— Знак на теле в виде татуировки или родимого пятна. Такими метками наказывают тех, кто не сохранил тайну. Так вот, Нинка теперь на жирафа похожа. Сама увидишь… Так что мои ночные попытки привлечь к себе внимание — дерганье за нос, за волосы, щекотка — это мелочи. Это, когда я в боггарта превращался…

— В боггарта?

— Ну, это тоже брауни, только злой.

Тут пришлепал Митрофаныч и позвал пить чай.

Галка так и не поняла, где проходила чайная церемония. Они, вроде бы, вошли в избу, потом шли какими-то переходами. В итоге оказались в той же избе, но в не заброшенной, с паутиной и выбитыми окнами, а в чистенькой и уютной, с накрытым столом.

— Может, брусничной наливочки? — предложил Митрофаныч. — Ты, дочка, пожалуй, второй бабой будешь, которую я сюда допустил.

— А первой была та самая Катька, — шепнул на ухо Галке Пашка. — Ну, ваша императрица. Я тебе говорил… Это, когда они с Митрофанычем уже замирились.

И Галка не смогла устоять против такой чести. В разгар чаепития зазвонил мобильник.

— Прости, не мог ответить. Менты по старой дружбе припахали, пришлось в засаде посидеть, — голос Юрия Петровича прорывался откуда-то издалека. — Так ты еще не на месте? Чай в деревне пьешь? Хватит бездельничать!

Но, когда он выслушал Галкин рассказ о «пакетиках с мелом», его тон изменился.

— Слушай, тебе туда вообще соваться не надо. Возвращайся домой, я сообщу, кому следует, пусть разбираются. Твои свидетели подтвердят? Нет? Ну, понимаю, понимаю… И электричка уже ушла? Ну, сходи, тебя все-таки там ждут. Только осторожно. Помни, ты всего-навсего специалист по оккультизму. А я подъеду за тобой.

И «специалист по оккультизму» засобирался в путь, предварительно расцеловав Митрофаныча в седую бороду. Пашка отправился сопроводить ее в дом, из которого она должна его «изгнать».

— Не нужно бы тебе туда ходить, — ворчал он. — Что, свидетели нужны? Ну, понятно. Смотри, если что, я буду рядом.

— Скажите, Павел, а как вы, английский брауни, оказались в этих краях? — этот вопрос давно вертелся у Галки на языке.

Они шли по едва заметной тропке, протоптанной, вероятно, двумя домовыми во время их походов друг к другу в гости. Пашка шел впереди. Коротконогий, длиннорукий, он очень смахивал на сбежавшего из цирка шимпанзе.

— Помнишь, в Крыму была война? — он повернул к ней лицо с огромными зелеными глазищами, и Галка сразу же забыла свои глупые мысли про шимпанзе. — Ну, англичане с русскими воевали?

— Крымская война 1853 — 1856 годов? — оказывается, Галка еще не забыла школьную программу истории.

— Наверное… Так вот, в английском корпусе был полковник Томас Тернер. Его ранили, и он попал в русский плен. За ним ухаживала молоденькая медсестра. Полковнику было тридцать, и он, естественно, влюбился в медсестру. Да так влюбился, что женился на ней. В Англию возвращаться не стал, обосновался в этих местах и из Томаса Тернера превратился в Фому Тернова. Отсюда и название деревни — Терновка. А я попал сюда вместе с полковничьими вещами, которые он выписал из Англии. Я тогда молодой был, любопытно мне было взглянуть на другую страну, посмотреть, как мой хозяин обосновался на новом месте, да и за порядком кто-то же должен наблюдать? Жили они хорошо, детишек много, но в основном девчонки. Сын был только один — Иваном назвали, но я его, чтоб своих корней не забывал, звал Джоном. Вот у Джона уже только один ребенок родился — Ник, ну, Николай по-вашему. Николай Иванович погиб в 1915 году на фронте.

— Первой мировой?

— Наверное… Умер и его отец, Иван Фомич, ему уже под шестьдесят было… Он-то и заложил клады. Для кого — не знаю. Эх, если бы не этот клад, махнул бы я сейчас в Англию родственников повидать…

— У брауни есть родственники?

— Обижаешь… Фейри — это целый народ, Тилвит-Тег называется. Ты сказки почитай английские… Слушай, — Пашка остановился так резко, что Галка чуть не налетела на него. — Ты ведь не замужем?

— Не-е-ет, — почему-то смутилась Галка, вспомнив баню.

— А хочешь замуж?

— Ну-у, как все…

— А приданое у тебя есть?

— Ну-у, как у всех…

— А хочешь, я тебе клад подарю? Будешь богатой невестой, а я с чистой совестью свалю на родину.

«Господи, почему же все так обеспокоены моим приданым? — мысленно возмутилась Галка. — Неужели я такая уродина, что людям кажется, будто замуж меня можно выдать только с приданым?»

— Нет, Паша, спасибо. Клад — это слишком шикарный подарок. А, кроме того, он находится в частном доме и юридически принадлежит его владельцам…

— Что? Этим уродам уже достался один, и что они с ним сделали? На ветер пустили, на эти самые мешки с толчеными мухоморами! А вы, мисс, на выданье, вам деньги аж никак не помешают.

— Митрофанычу поручите клад охранять, пока будете отсутствовать, — осторожно предложила Галка.

— Митрофанычу своих забот хватает, — уклончиво возразил Пашка. — А ты, девка, не кочевряжься. От подарков фейри не принято отказываться… Ну, не хочешь брать в доме, давай я его перенесу на нейтральную, скажем так, территорию.

— Я подумаю над вашим предложением, — сказала Галка и сама себе не понравилась

— Эх, девка, девка, — Пашка недовольно покачал головой, укоризненно глядя на нее своими странными глазами.

Остаток пути они прошли молча. Когда показались первые крыши деревни, Пашка, наконец, прервал молчание:

— Тебе — сюда, там недалеко дорога. Иди, борись со мной. Особо не бойся, я все время буду рядом, — и пошелестел по своей тропке.

Деревня оказалась такой же заброшенной, как и та, в которой она ночевала. А может быть, заброшенной еще больше. Здесь черные покосившиеся избы зияли провалами окон, а там хоть замки на дверях были. «Поместье» от окружающих изб отличали разве что размеры. Левое крыло, действительно, ремонтировали, но оно, отремонтированное, тоже производило мрачное впечатление, несмотря на свежевыкрашенные ставни и стеклопакеты в окнах. Возле дома стояли две иномарки. Значит, гости еще не разъехались, решила Галка и дернула ручку парадной двери. Но с парадного входа ее никто не ждал, дверь оказалась запертой, и на стук никто не ответил. Галка пошла в обход и, пока шла, ее не оставляло ощущение, что за ней следят. Отовсюду — из окон, из-за деревьев, из зарослей малины, наползавших с двух сторон на тропинку. «Хорошо, если это Пашка», — подумала Галка.

Вот веранда… Вероятно, именно здесь не переносящая вмешательства потусторонних сил Нина Степановна предавалась земным радостям. Вот ступеньки и вход… Ручка двери плавно опустилась, и Галка вошла в коридор.

«Какая странная тишина», — пронеслось у нее в голове, и она потеряла сознание от сильного удара сзади по той же голове.

Вернувшись в сознание, она обнаружила себя лежащей на полу в большой комнате со связанными руками и ногами. Голова противно гудела. Слева был стол, справа полукругом расположилось пять мужиков и столько же женщин. Расположились довольно забавно: мужики сидели на корточках, склонившись над ней, а женщины стояли сзади. «Как будто для группового фото собрались, со мной на переднем плане», — подумала Галка.

— Ага, оклыгала, — обрадовался тот, что сидел в головах. На вид ему было лет сорок. Галка запрокинула голову, чтобы получше его разглядеть. Седоватый с узким лицом, голубая футболка, черные джинсы и — вонючие носки. Чтобы избавиться от их запаха, Галка вернула голову в прежнее положение.

— А я уж подумал, что Кирпич ее замочил, — тот, что сидел в ногах, произнес это с явным разочарованием.

— Ладно, посадите ее на стул, — голос принадлежал узколицему. — А вы чего тут столпились? — рявкнул он на задний план группового фото. — Быстро собираться! Скоро будем сваливать. Вот только поговорим с девчонкой.

И композиция распалась. Женщины гуськом покинули комнату. Галку водрузили на стул. Она огляделась. Три окна, бледные обои, большой стол заставлен пустыми бутылками и остатками закуски.

— Ты не озирайся, в глаза мне смотри, — узколицый придвинул стул и сел напротив нее. — Значит, ты и есть этот знаменитый экзорцист из сыскного бюро, которую так ждет хозяйка? Что-то слабо верится. А может, ты не домовушку собираешься изгнать, а нас? А, сыскарка? Дай-ка мне ее мобильник, — он проверил входящие и исходящие звонки. — И кому же ты звонила сегодня утром? Что это за Юрий Петрович? Шеф? А он тебе зачем через час звонил? Ты посмотри — десять минут говорили! О чем? Последние инструкции по борьбе с барабашками давал? А где ты была этой ночью? Тебя еще вчера ждали. Почему только сегодня к полудню появилась? Что, по окнам заглядывала? Что, соплячка, слишком много вопросов задаю? Ну, детка, это только начало… Ты, действительно, можешь этого гоблина подчинить или это бред старой дуры?