Влюблённое зеркало

Cтеклянный Сириус

И мерный шум дождя,

И моря шелестящие покровы…

Из жизни, как с чужбины, уходя,

Кто смог все это обозначить словом?..

Автор.

Besame mucho«Целуй меня крепче» (исп.) ru.wikipedia.org/wiki/Bésame_mucho

Я в ожидании живу,

как в зимнем доме.

Заиндевелый лес со всех сторон, и кроме

одной лыжни, столь дерзкой, как надежда,

нет у меня других дорог, как прежде.

И знаю я, куда моя лыжня стремится,

и завтра утром полечу по ней, как птица.

Но нет надежды на земле огромной, кроме

лыжни, что вижу из окна я в зимнем доме.

Автор.

Анжела приехала на кафедру поздно. Собрание уже закончилось. Она прошла через огромную лабораторию с гудящим трансформатором и внушительными макетами. За стендами маячили головы студентов: заканчивалась последняя пара.

Поворот, три полукруглых ступеньки вверх; дверь открыта. В маленьком классе было тихо. Навстречу вошедшей Анжеле поднял голову незнакомый студент. Нет, на студента он непохож. Смуглое лицо, черные кудри. Кремовый костюм с иголочки, галстук. Он встал и вышел ей навстречу, вопросительно улыбаясь:

— Добрый вечер. Позвольте представиться: Родригес. Марсиаль Родригес. Стажер.

— Анжела. Младший научный сотрудник.

Она подала ему еще холодную после весеннего дождя ладонь. Он слегка пожал ее маленькие пальцы; поцеловал их, наклонив голову. Кудри рассыпались.

Подняв голову и не отпуская руки, он посмотрел в ее прозрачно-зеленые глаза долгим бархатно-черным взглядом

Звонок прозвенел с оглушительностью корабельной сирены.

***

Работа в секторе профессора Нежебовского была интересной и перспективной. Анжела засиживалась на кафедре допоздна, поглощая горы полученной по заказам литературы и просматривая протоколы экспериментов. Предмет ее исследований был классическим, но в процессе работы ей удалось найти оригинальный подход к проблеме. Готовилась к публикации основательная статья.

Весна долго оставалась хмурой и серо-дождливой. В аспирантском общежитии было зябко и оттого — неуютно. Анжела, приходя в свою комнату, зажигала ночник и тенью скользила по маленькому пространству. Ее «сокамерница», как она сама себя называла, белокурая болтушка Лиля, была ярко выраженным «жаворонком».

Родригеса Анжела видела еще несколько раз на кафедре. Замечая ее, он грациозно застывал, значительно глядя темными, искристыми в глубине, глазами. Его стажировка проходила в группе с малопонятным названием, больше похожим на условное обозначение стратегически важной единицы.

***

В начале яркого южного лета на кафедре, по традиции, отмечали дату ее образования. На праздник собрались многочисленные сотрудники всех секторов и «Центра», как называли резиденцию главы всего этого хорошо налаженного механизма.

Анжела чувствовала себя немного «мелкой» среди известных всей стране, а многих — и за рубежом — физиков. Но авторитетом подавлять здесь никто не собирался. Очень скоро установилась дружеская атмосфера. Анжелу приняли в круг общения. Она перестала ощущать себя нескладным подростком, была естественна и весела.

Наискосок напротив нее за столом сидел Родригес. Время от времени он принимал участие в общей беседе, ненавязчиво и к месту высказывая интересные замечания и обращаясь, главным образом, к Анжеле. Она согласно кивала в ответ. Потом он прямо к ней обратился с каким-то вопросом. Анжела не сразу расслышала за шумом застолья. Оба рассмеялись.

«Музыку!» — потребовали физики. Лаборант Володя, заведовавший акустическим обеспечением праздников, побежал к загроможденному аппаратурой углу. Раздался традиционный, любимый всеми присутствующими, вальс-бостон. Родригеса за столом уже не было.

— Разрешите, — он подал Анжеле руку, помогая выйти из-за стола.

Они плавно кружились среди немногих пар. Постепенно они остались вдвоем. Широкая юбка Анжелы летала веером, изящные «лодочки» ритмично скользили по паркету. Родригес уверенно вел ее в танце. Черные душистые кудри касались лица Анжелы. С последним аккордом Родригес остановился, словно поставил точку, и удержал Анжелу. Он шепнул ей в висок: «Не уходите». Губы скользнули по виску, теплое дыхание коснулось волос.

Анжела действительно намеревалась незаметно уйти. За столом шумно спорили физики и «лирики» — но все равно, конечно, физики.

Принесли гитару.

Солнце зашло. Распахнутые на морской горизонт окна стали фиолетовыми. Свежее дыхание моря смешалось с ароматом жасмина из приморского парка.

Родригес взял гитару. Смуглая рука с продолговатыми пальцами и овальными ногтями коснулась струн. Сверкнуло тяжелое рельефное кольцо.

Они ушли вместе.

В ароматной тени магнолии он повернул к себе ее плечи и поцеловал ее долгим настойчивым поцелуем.

Анжела мягко, но недвусмысленно отстранилась.

В просторном холле общежития они расстались: Родригес жил в «люксе» на первом этаже. Анжела нажала кнопку лифта и улетела на свой «чердак».

***

Летом на кафедре было солнечно и пустынно. Аудитории стояли запертыми. Сотрудники разъехались в отпуска. Анжеле надо было закончить экспериментальную часть к возвращению шефа. Она днями пропадала в лаборатории. Володя добросовестно помогал ей. Рабочая гипотеза подтверждалась. Это придавало сил быстрее закончить большую и интересную работу.

Уходя домой в пятницу, Анжела у выхода из института увидела Родригеса, который задумчиво курил на ступеньках. Повернув голову, он отбросил сигарету и подошел к Анжеле.

— Вы так много работаете.

Она улыбнулась: «Приходится».

Они медленно пошли по аллее вдоль строя кипарисов.

— Сегодня вечером мы будем кататься на лодке.

Фразу он произнес старательно, почти без акцента. Глаза смеялись.

— Сегодня вечером… — Анжела хотела возразить, но предлог не придумался сразу.

— …мы будем кататься на лодке, — весело подсказал Родригес, словно заучивая урок лингвистики.

Она тоже рассмеялась.

***

Они отплыли далеко от темного пологого берега. Марсиаль бросил весла. Анжела сидела на зыбкой корме. Над головой фосфорически мерцали мириады звезд. Белыми копьями пролетали метеориты. Легкая лодка покачивалась на мелких, словно серебристые рыбешки, волнах. От малейшего движения лодка кренилась. Вода казалась черной и наполненной сказочными чудовищами. Анжела попросила Родригеса вернуться на берег. Поднимая веслами светящиеся буруны, он стал грести к берегу.

Взошедшая луна, словно камелия, таяла ароматом света. Море шелестело прибоем, тащившем гальку с отмели.

Анжела сидела на краю лодки и улыбалась, глядя на далекое сияние города за скалистым мысом.

Марсиаль припал к ее коленям:

— Анжела!

Она молчала. Он горячо целовал ее руки, пряча свое лицо в ее прохладных ладонях.

— Анжела…

— Нет, Марсиаль.

— Но почему? Ты любишь меня.

— Нет.

Он положил голову ей на колени. Анжела перебирала его темные кудри.

— Марсиаль, мне пора уходить.

— Тебя никто не ждет.

— Это неважно.

— Это важно. Я тебя жду. Останься.

— Нет.

Он поднял громадные глаза, в которых отражались звезды. Она коснулась его виска.

— Нет. Не сейчас.

Он встал и поднял ее, как хрупкий цветок:

— Когда? Скажи, когда?

Анжела вздохнула и, закрыв глаза, сказала наугад:

— Пусть пройдет еще месяц.

Он закружил ее, целуя лицо и разметавшиеся волосы.

— Через месяц ты придешь. Я буду ждать.

***

Анжела была счастлива. Глядя из окна, как Марсиаль утром уходит по ступеням общежития, она не могла остановить громкого стука сердца. Нечаянно встречаясь с ним на кафедре, она ловила только ей предназначенный взгляд.

Он все последнее время был сильно занят. Анжела знала, что его считают одним из немногих крупных специалистов в его области исследований.

***

Она жила, окруженная любовью, как золотым туманом. Родригес не торопил ее. Она чувствовала, что это время мечты и ожидания не повторится, и ей было немного жаль.

Перед рассветом ей приснился ее двоюродный брат, семнадцатилетний Левушка. Родители назвали его Львом, но вырос он хрупким и нежным. Приезжая в гости к тете в соседний приморский город, Анжела поддразнивала маленького кузена: «Ну какой ты Лев? Ты даже не львенок». Характером Левушка был тих, задумчив и светел. «Не жилец он на белом свете», — сокрушалась мать и жаловалась Анжеле, что Левушка, и взрослея, не становится «как все люди».

Во сне Анжела видела, как Левушка прямо и неподвижно стоит лицом к иконам в своей комнате. Огонек лампадки покачнулся. Она проснулась почти сразу и подумала: «Молись обо мне, Левушка. Я так хочу быть счастливой».

***

Дни летели все быстрее. Марсиаль, встретив Анжелу в гулком коридоре института, сжал горячей рукой ее хрупкие пальцы: «Ты не забыла? Я помню».

В ответ она погладила его щеку.

В дверь комнаты общежития настойчиво постучали. Анжела, очнувшись от своих мыслей, открыла. Девушка из соседнего холла подала ей телеграмму и сказала сочувственно:

— Крепись, дружочек.

Анжела развернула бланк. Тетя сообщала, что Львенка больше нет.

Анжела собралась, оставила записку Лиле. Задержавшись на пороге, оглянулась: я скоро вернусь. Здесь я была счастлива своим ожиданием.

***

Автобус вез ее по извилистой горной дороге. На стекло звонко шлепались прозрачно-серые капли летнего дождя.

В доме тети собрались родственники. Левушка лежал среди кипарисовых ветвей и зеленовато-белых хризантем. Тихо горели свечи. В комнате еще клубились синеватые завитки кадильного дыма. Анжела приложилась к венчику на неподвижной голове.

Через три дня она снова ехала по горной дороге, возвращаясь. Светлая скорбь смешивалась в сердце с радостью ожидания встречи.

***

В комнате что-то весело напевала Лиля. Увидев Анжелу, она с разбега бросилась ей на шею и заглянула в лицо весело-сумасшедшими глазами.

— Что это с тобой? — Анжела привыкла к бурным эмоциям подруги, но тут чувствовалось что-то особенное.

— Отгадай! — Лиля закружилась по комнате, напевая: «When somebody loves You…»www.youtube.com/watch?v=B85ZNio9jZs

— Понятно. В тебя кто-то влюбился. Или ты. Или оба.

— Да, да, да.

Анжела смотрела на запрокинувшую голову и тихо смеющуюся Лилю, в чьих глазах отражалась мечта. «Как все наивно. А я — разве я не такая же? И у меня, наверно, был такой же глупый вид. Это любовь. Это — любовь?..»

Лиля тихо говорила, бесцельно бродя по комнате и дотрагиваясь до вещей, которых она явно не видела:

— Я была с ним на городском семинаре. Нас отправили вдвоем от института. Мы целый день были вместе. После семинара мы бродили по улицам. Как чудесно!

Анжела решила направить беседу в более спокойное русло:

— Ну, и кто он — если не секрет?

В тишине прозвучало, как поцелуй:

— Марсиаль Родригес. Ты знаешь его?

Ощутив глухую волну досады и нарастающую отчужденность, Анжела сдержанно ответила:

— Нет.

— Странно, а говорят, он стажируется на вашей кафедре.

— У моего шефа нет стажера с таким именем.

— А по сторонам ты, конечно, не смотришь, — Лиля снисходительно засмеялась.

— Конечно, нет.

К Анжеле уже вернулся ее холодно-насмешливый тон.

***

На следующий день ученый секретарь кафедры попросил Анжелу занести Родригесу в общежитие вызов на конференцию.

Не подавая вида, что ей не совсем удобно выполнить поручение, Анжела согласилась.

Она медленно пошла домой по дороге мимо строя кипарисов.

В общежитии было прохладно.

Подойдя к «люксу», она услышала музыку.

Собравшись с духом, Анжела постучала.

Дверь медленно открылась. Музыка превратилась в оглушительный рев. В коридор поползли извивы сигаретного дыма.

Родригес был тяжело пьян. Придерживая рукой дверь, он вышел в коридор. Анжела чуть отступила.

Он посмотрел на нее огромными зрачками и с силой сказал, ударив кулаком по стене:

— Ты придешь завтра. Уже завтра.

— Завтра будет завтра, — отступая еще, сказала она вполголоса и зачастила каблуками по коридору.

***

Всю ночь она сидела, глядя перед собой невидящим взглядом.

Когда чуть посветлело, Анжела накинула летний плащ с капюшоном и вышла на улицу. Из сплошного молочно-белого тумана вдоль дороги выступали пирамиды кипарисов. Пахло водорослями.

Она вышла на полосу прибоя, оставив за спиной стену непроницаемого тумана, скрывшую берег. Впереди такая же плотная завеса светлой мглы колыхалась над бегущими волнами.

Длинные звуки звонкого шороха обозначали полосу прибоя.

Протяжно перекликались невидимые чайки.

Анжела стояла лицом к морю, вдыхая соленые брызги и пресную свежесть тумана.

Близкий маяк, ровно горя желтым светом, высился громадной свечой.

Плечам становилось тепло: где-то высоко и далеко за туманом из-за гор вставало солнце.

Вместо эпилога

Я становлюсь спокойнее и проще.

В душе моей так чисто и светло,

как будто бы березовая роща

стоит в росе.

Еще не рассвело.

Туман лежит в ложбинках сизым дымом.

Сияет небо ясной глубиной.

Печаль о чем-то бывшем и любимом

уходит в ночь

с последнею

звездой.

«Tea for two»Чай для двоих (англ.), румба http://www.vilavi.ru/pes/140712/140712.shtml

Нет, не молчи. Мне не по силам нежность

Невыносимо больше бремя взгляда.

Глаза твои — как утренняя свежесть

Безветренной порою листопада.

В безмолвии душа нагая плачет.

Совлечены с нее покровы тайны.

И только мокрые ресницы прячут

Сокровище мое — твой взгляд случайный.

Автор.

Тамара получила официальное уведомление о сокращении и расписалась. Новый инспектор отдела кадров не сочла нужным смягчить удар и сухо сказала:

— Искать работу — Ваше дело. Просите начальника, чтобы он отпускал Вас пораньше. Тамара, держась излишне прямо, кивнула в ответ и вышла в коридор.

Начальника, старого Шейкмана, отправили на пенсию; группы бестолково объединили в одну пеструю «кучу». Вопрос о том, кто возглавит эту «кучу экскрементов», оставался открытым. Впрочем, ей теперь это безразлично. Без-раз-лич-но.

Она зашла за своей подружкой в копировку. Ольга собралась, и они пошли на троллейбусную остановку. Как ни старалась Тамара выглядеть спокойной, щеки ее пылали. Ольга еще вчера получила уведомление.

По дороге к ней присоединился Паша, тоже из группы Шейкмана. Он изо всех сил старался оживить обстановку дурацкими, но самоотверженными шуточками. Недосказав очередную историю, Паша сказал Тамаре:

— Пока тебя не было, кое-что произошло. Тамара только пожала плечами.

В троллейбусе их веселье продолжалось. Каждый раз, поднимая глаза, Тамара встречалась со спокойным взглядом стоящего напротив джентльмена. Взвинченная целым днем «показательных выступлений», она почти в конце маршрута церемонно обратилась к нему:

— Тамара Александровна, — и протянула дощечкой ладонь.

Он, ничуть не растерявшись, принял вызов и слегка пожал ее руку. Она выдернула пальцы, разозлившись на его спокойствие. Ольга засмеялась. Паша оглянулся на джентльмена и толкнул Тамару:

— Томка! Это новый Шейкман, тихо.

На остановке джентльмен невозмутимо вышел.

Утром Тома на работу опоздала. Это было своеобразной формой протеста. Придя около десяти часов, она стала убирать в столе, чистить печатную машинку, протирать зеркало, когда-то намертво приклеенное к чертежной доске. Хотела оторвать его, но это оказалось невозможным. «Что ж, пусть будет вместо мемориальной доски на моем — бывшем моем — рабочем месте.

Джентльмена звали Дмитрий Андреевич Горин. Тамара сказала Паше: «Вот и у нас есть свой лорд Горинг». Паша засмеялся

В три часа Тамара подошла к начальственному столу и в настороженной тишине вызывающе сказала:

— Мне необходимо искать работу. Я ухожу раньше.

Лорд Горинг спокойно посмотрел на нее и отпустил коротким движением ладони. Она немного обиделась на обыденность реакции.

Где искать работу, Тамара не имела ни малейшего представления. В центре занятости ей предложили пойти приемщицей стеклотары или переучиться на штукатура. Эти перспективы ее вдохновляли мало.

Медленно идя домой через парк, она рассматривала неподвижные аттракционы с облупившейся после зимы краской и скованные цепями калитки. На кассе трепетал белый листочек объявления.«Требуются».

Тамара подошла и прочитала: «…контролеры-посадчики на аттракционы».

«Вот, пожалуйста. Все решено».

Она тут же прошла в клуб, встретилась с директрисой и договорилась, что пока будет приходить только во вторую смену, после трех часов.

На следующий день она пришла сразу из института в парк. Там уже собралась бригада. Им выдали краску, кисти. Как самую высокую, Тамару отправили красить колесо обозрения. Оно стояло на пригорке, открытое всем ветрам. Работая, Тамара напевала: «И крашу, крашу я заборы…»

Дома пришлось долго оттирать желтую краску от рук, штормовки и лица. На следующий день Тамара пришла в институт с мелкими «веснушками» на лице, которые так и не удалось оттереть. Голос пропал. Она знаками объяснила лорду Горингу, что нашла работу. Он знаками показал ей, что очень рад за нее.

После второго «красочного дня» у ее распухло горло. Одно ухо слышало окружающие звуки как бы из-под воды; другое было тупо-глухим.

Лорда Горинга принимали в коллектив. Учитывая административные репрессии в связи с государственной трезвостью, он сразу сказал Олегу и Паше: «Нет, ребята-демократы, только чай». К чаю был торт. Чертежница Галя принесла мед; Олег достал из тумбочки свое фирменное «деревянное» варенье из сосновых почек; Паша сбегал за лимоном.

Тамара сидела вялая от повышающейся температуры. Ее решили отпустить домой. Она была и рада, и немного расстроена: хотелось посидеть со всеми. Лорд Горинг подошел к ней и сказал:

— Идите. Не расстраивайтесь. Что касается чая, то я как-нибудь приготовлю его лично для Вас.

Она просто посмотрела на него, устав иронизировать.

— Чай вдвоем? Это старомодно.

— А я вообще старомодный, — он улыбнулся и проводил ее до двери.

В парк она больше не пошла.

Через неделю, когда от простуды остался только насморк, она вышла на работу в институт. Там затеяли ремонт. Руководство намеревалось после сокращения сдать весь этаж в аренду. Ремонт делали силами сокращенных. Олег и Паша таскали мебель и огромные кадки с лимонными деревьями. Галя с Тамарой мыли полы и двери. Лорд Горинг был в командировке.

В обед все сидели за единственным столом посреди полупустой комнаты. На полу еще были заметны следы побелки. Окна без портьер казались огромными.

Глядя на грустную Тамару с распухшим носом и слезящимися глазами, Паша спросил:

— Ну, что там у тебя с работой?

Тамара махнула рукой и закашлялась.

— Я придумал: пеки торты.

Тамара посмотрела на него изумленно. Олег подхватил:

— Томка, ты будешь великолепно смотреться! Прикинь: идешь ты по Первой Линии, нарядная, веселая, с тортом в руках. Торт в виде корабля с алыми парусами. Ты — как живая Ассоль. Все оглядываются и… покупают!

— Ассоль?

— Нет… Прости.

Она сделала вид, что хочет щелкнуть его по носу.

Лорд Горинг приехал на два дня и снова уезжал. Собирая для него техническую документацию, Тамара немного расстроилась. Галя сделала последний чертеж; Тамара сложила все и отнесла ему на стол.

— Спасибо, — он посмотрел на нее и опустил глаза.

Она кивнула и отошла.

***

Началась последняя неделя. На всем этаже был полный разгром. В комнате оставались только шкафы со старыми альбомами и тумбочка с телефоном. Тамара сидела у телефона и звонила по объявлениям. Все было безрезультатно: или уже занято, или ее данные не подходили.

Галя подала ей газету с красной отметкой. Известной в городе фирме требовался переводчик с высшим техническим образованием. Тома покачала головой: столько лет без практики! Галя настаивала:

— У тебя же есть право преподавать «машины» на английском! Вспомни свой диплом!

— Ну да, я была последней идиоткой, защищая «Орбитальный генератор» на языке Шекспира и Бернса.

Галя трясла ее за плечо:

— Ты же и здесь работала с патентами США!

— И Великой Британии! — Тамара встала по стойке «смирно» и запела: «Правь, Британия!»

Резко оборвав гимн, она взяла газету и набрала номер.

Против ожидания, ей назначили встречу в резиденции главы фирмы. Район оказался дальним. Нужен был целый день. Договорились на понедельник — она будет уже совсем свободна.

Настал последний день.

Тамара, отчаявшись собрать всех вместе, ходила по этажу и прощалась.

Лорд Горинг уже приехал.

Она подошла к нему, когда он пытался открыть угловое окно, замурованное навеки. Ребята выносили оставшиеся шкафы.

Услышав ее голос, он отряхнул руки и повернулся к ней. На щеках теплел темный румянец.

— Прощайте, Дмитрий Андреевич. Я ухожу.

— Совсем?

— Совсем.

— Тамара!

— Да.

— Нет, ничего.

Она посмотрела в сторону и улыбнулась.

— Дмитрий Андреевич!..

— Да, Тамара.

— Вы ведь не хотите, чтобы я уходила.

Он молчал.

Перешагнув паузу, как ручей на асфальте, она добавила:

— И я не хочу…

Он чуть поднял голову, прислушиваясь.

— …чтобы я уходила…

Глаза их медленно встретились.

Шумно вошли ребята, стали двигать к выходу последний шкаф.

— Тамара, позвоните мне на следующей неделе, — поспешно сказал Горин.

Тамара повернулась к ребятам:

— Пока, амигосы. Встретимся в центре занятости.

Все кисло улыбались.

Она хлопнула дверью и побежала вниз.

В понедельник, добравшись на автобусе до названной по телефону остановки, она прошла по незнакомой улице и увидела на площади «замок». Свернув за ближайший дом, она достала из сумки парадные туфли, переобулась, поправила прическу и подкрасила губы. Все.

У входа ее встретил статный охранник в берете. После необходимых формальностей, он пропустил ее внутрь.

Не слыша своих шагов, она поднялась по сумрачной лестнице, устланной темной дорожкой, и вошла в приемную. Большеглазая секретарша с безукоризненной фигурой доложила шефу о Тамаре. Он сам вышел навстречу. Тамара увидела чуть жестокое лицо в лучших традициях Голливуда и умные холодные глаза.

Они прошли в кабинет.

Его фиолетовый костюм сверкал клубничной искрой. Тамаре это что-то напомнило, но нельзя было отвлекаться на мелочи.

Он пригласил ее сесть лицом к окну и сел сам к затененной стороне стола.

Перечисляя все, что могло ее выделить среди других претенденток, она вспомнила, как после собеседования ее когда-то пригласили дилером на только что возникшую биржу в Санкт-Петербурге. Может, и здесь повезет.

Говоря, она слышала, как ее голос бесследно тонет, лишь достигая тяжелых портьер, мягкой мебели и толстого ковра.

Хозяин встал. Она тоже поднялась, умолкнув.

Он подошел, не потрудившись прервать затянувшуюся паузу.

— Я беру Вас, — это прозвучало довольно двусмысленно.

Тамара предпочла этого не заметить.

Выдержав его взгляд, она попрощалась и вышла в приемную.

Секретарша оглянулась на дверь и спросила:

— Как решился Ваш вопрос?

— Положительно, — ответила Тамара.

— Постойте.

Тамара подошла ближе. Секретарша быстро сказала:

— Вы достаточно хорошо представляете, в чем будет состоять Ваша работа?

— Думаю, что да.

— Вам придется находиться на работе почти все время. Здесь; на встречах, на банкетах, в гостинице. Вы понимаете? Днем и ночью. Вам это подойдет?

— Думаю, что нет.

Дверь открылась, и он вышел в приемную. Секретарша с отсутствующим видом поливала цветы. Скользнув по ней взглядом, он повернулся к Тамаре и улыбнулся. Тамара не улыбнулась и вышла.

Охранник у выхода медленно подошел и стал возиться с замком. Повернув голову, он посмотрел Тамаре в лицо, придерживая все еще закрытую дверь. Встретившись с ее отчаянным взглядом, он нехотя отворил решетчатую калитку и выпустил ее.

Отойдя подальше, она переобулась и побрела по тенистой аллее.

К ногам подкатился мяч. Она повернула голову, увидела остановившегося в нерешительности вратаря и дальше — всю шумливую команду; улыбнулась им и звонко пнула мяч, не жалея старых туфель.

На углу дома висел телефон. Тамара подошла, вздохнула поглубже и набрала знакомый номер. Никто не отвечал. Тамара глянула на часы. Был перерыв. Уже отняв трубку от уха, она услышала голос лорда Горинга:

— Да.

— Это Тамара. Есть новости?

— Да.

— Хорошие?

— Да, — в его голосе она заподозрила что-то чудесное.

Замерев сердцем, она спросила:

— Какие?..

— Тамара… Приезжай. Сейчас.

Она закрыла глаза, улыбаясь.

— Вы уже приготовили чай?

— Я успею, пока ты доберешься.

— Еду!

Она повесила рубку и быстро пошла к остановке.

Болтаясь в старом автобусе, она смотрела в окно. Солнце согревало ее сквозь пыльное стекло.

На рынке надо было сделать пересадку. Она соскочила с автобуса и нырнула в толчею людей и машин. Светофор не работал. Автомобили столпились; людской поток обтекал их, отливая от проносящихся по Первой Линии машин.

Тамара пропустила плывущий троллейбус и стала догонять последних пешеходов. Слева раздался шорох. Она еще увидела напряженное лицо и азартные глаза.

***

…Чай остывал на свежевымытом подоконнике.

Аквамариновая лошадь

Рекламный ролик сотовой связи. Ретро.

Весна. Цветущая поляна в диком пригородном лесу.

Из темных зарослей на поляну выбирается Кулисс — оруженосец странствующего рыцаря Кроланда. Он падает на траву и тяжело вздыхает.

Следом на поляну выходит сам странствующий рыцарь Кроланд. Его мечтательный взгляд обращен к небесам. Он бормочет стихи, взмахивая в такт рукой, бредет по поляне, спотыкаясь о пни. Стучат меч, гитара, кастаньеты, челюсти.

«О прекрасная Надинда!» — вдруг вскрикивает Кроланд и падает на колени. Кулисс просыпается и кричит, дико озираясь. Кроланд продолжает: «Умру! О прекрасная дама Надинда!».

Кулисс садится на траву и причитает: «Не умирайте, хозяин! Время обедать! Настоящие рыцари сначала обедают, потом умирают».

Кроланд прислушивается к нытью Кулисса. Немного подумав, Кроланд бодро распоряжается: «Слуга! Неси этот.. походный…». Кулисс опрометью вскакивает и откуда-то из зарослей приносит корзину с едой. «Презренный раб низменной прозы! — кричит Кроланд. — Я сказал — принеси мой походный гроб!».

Кулисс нехотя идет в заросли и возвращается с раскладным гробом, на ходу вытирая рукавом надпись мелом на боковине: «Прощай, Валинда!».

Рыцарь Кроланд укладывается в гроб на поляне и торжественно заявляет: «Не вкушу пищи, пока прекрасная дама Надинда не ответит мне взаимностью!»

Кулисс снова начинает ныть: «Хозяин! Прекрасных дам много, а Вы один такой странствующий-престранствующий рыцарь! Вас надо беречь».

«Вот и береги, — отзывается Кроланд из гроба. — Оруженосец ты, а меч я сам таскаю».

«Как же тут беречь, — заявляет Кулис, вскакивая с негодованием, — когда Вы есть в обед отказываетесь? Сказано: обед раздели с оруженосцем. А Вы? У прекрасной дамы Надинды сейчас небось тоже обед».

Кроланд, закрыв глаза, бормочет в гробу: «Ах! Ах!! Ах!!! Какие корнишоны!».

…Кулис, повязав слюнявчик на шею рыцарю, который упрямо продолжает лежать в гробу, кормит его с ложечки, приговаривая: «Одно другому не мешает. Страдайте себе на здоровье. Но кушать надо в любой обстановке. Стихами сыт не будешь».

…С другой стороны поляны из кустов выходит прекрасная дама Надинда в полумаске, с полевым биноклем. Кружевной шлейф волочится по траве, цепляясь за пни.

Первым ее замечает Кроланд. Мощной дланью он отшвыривает оруженосца в кусты за поляной и выскакивает из гроба навстречу Надинде. Споткнувшись о пень, падает к ее ногам.

— Ах, как это мило! — жеманно говорит Надинда. — А я гуляю, птичек слушаю.

— Каких птичек? — озадаченно спрашивает Кроланд, потирая ушибленное колено, вывихнутую руку, поцарапанный лоб и выплюнув выбитый зуб.

— Ну… этих… археоптериксов…

Надинда нежно развязывает слюнявчик на шее Кроланда, смущенно сморкается в него, вешает слюнявчик на куст шиповника, затем падает в обморок на руки рыцарю. Взвесив… обстановку, Кроланд ставит на землю Надинду, берет ее за руку и они весело бегут через заросли на краю поляны к двум стреноженным лошадям, которые при виде них зажигательно ржут.

***

За кадром слышны ноты, безошибочно наводящие на мысль о сотовой связи.

***

…Из-за куста шиповника на поляну выходит крутой мэн с квадратными плечами, челюстями, глазами. Он проходит через поляну и начинает пробираться сквозь крапиву. В крапиве мэн спотыкается об оруженосца, лежащего в обмороке, закидывает оруженосца на квадратное плечо и несет через лес. С оруженосца спадают фуфайка, рукавицы, валенки, треух. Обнажаются маленькие ладони, узкие лодыжки, юные перси и мелированные волосы.

Крутой мэн с оруженосцем на плече выходит на объездную дорогу, на которой стоит шестисотый «Мерс» аквамаринового цвета. Кулисс (вернее, Кулисса) приходит в себя, запрыгивает в «Мерс», втаскивает туда крутого мэна и выруливает на дорогу.

Сержант ГАИ останавливает «Мерс» и высказывает мимикой свое легкое удивление необычным видом спутницы крутого мэна. Последний набирает какой-то номер на своем сотовом, говорит пару слов, после чего передает сотовый сержанту.

Сержант берет под козырек и отпускает «Мерс». Губы его беззвучно шевелятся. Титры: «Пользуйтесь сотовой связью. Она решит все Ваши проблемы».

Снова раздается трель сотового звонка. Камера долго ищет источник звука и наконец находит… скворца на проводах.

The end

Аргентинское танго

По отражению в реке,

несмелой, трепетной рукой

я строю замок на песке —

воздушный замок над водой…

Автор.

В пятницу Мирослава вернулась домой рано. Весна уже началась, но зелени еще не было, и пыль, витая в воздухе, набивалась в нос, оседала в волосах. «За целый день лицо неизвестно на что стало похоже!» — подумала она, как всегда, все сильно преувеличивая.

Лицо как лицо. Что-то в нем, правда, креольское: не то глаза, не то их выражение. Но ведь не смуглое — нет, совсем нет!.. Еще и веснушки.

У соседей Вадик барабанил «Собачий вальс». Чтобы заглушить это, она включила магнитофон. Поглотив кассету, он подозрительно загудел. Из блока питания быстро повалил коричневый дым. Мирослава испугалась и выдернула вилку из розетки.

Утром на остановке она встретила соседку и пожаловалась на бытовую аварию.

— Сдай в ремонт, — посоветовала соседка.

Мирослава скептически пожала плечами:

— Это старье ремонту не подлежит.

К их разговору прислушивался молодой человек, похожий на аргентинца. Троллейбуса все не было. Молодой человек предложил:

— Если хотите, я отведу Вас к очень хорошему мастеру. У него мастерская здесь недалеко.

За растерявшуюся Мирославу ответила соседка:

— Конечно, конечно.

Договорились встретиться в понедельник на этой же остановке.

***

В пятницу Леон пришел на работу не выспавшийся. Клиентов не было. В десять должен был прийти Макс, друг детства, — молодой, но уже известный юрист, имеющий устойчивую клиентуру и солидные перспективы.

В запыленное окно было видно большое озеро среди пологих холмов. Леон протер табличку над столом: «Nasz klient — nasz pan»«Наш клиент — наш господин».

Вошел Макс. Леон взглянул на часы:» Действительно, десять.

Они закрыли двери и решили отметить встречу. Макс пожаловался Леону на усталость. Леон посоветовал:

— Отдых — смена деятельности. Отвлекись чем-нибудь.

— Чем?

— Ты готов к нестандартным решениям?

Макс кивнул.

— Побудь недельку у меня директором. Для солидности фирмы.

— Не понял. А кто у тебя обычно директор?

— Я, конечно. Но это как-то несолидно.

Максу идея понравилась. Он достал из дипломата бейдж советника юстиции и уселся за стойку в первой комнате.

В нише стола он увидел потрепанную книгу. Раскрыв ее на вложенном туда проводке, он прочитал:

«Усни, засыпай, дорогая.

Ты легкой скользнула тенью.

Еще ты не спишь, я знаю.

Ты где-то в ночи весенней.

Усни. Ты — одна на свете.

Твое не назвать мне имя.

Ты — словно прохлада летом,

Пристанище — ночью зимней.

Ты — счастья весенний ливень

и летнее утро в поле.

Шепни мне: «Усни, любимый».

Тоской без тебя я болен…»очень вольное переложение автором рассказа стихотворения пана Галчинского «Kochanie moe, kochanie…» («Любовь моя, любовь…»)

***

Леон снова глянул на часы и помчался к окну в мастерской. По кривой улочке, размахивая свободной рукой, быстро шла какая-то креолка с полосатой сумкой. Пучок непослушных волос почти на макушке качался в такт шагам. Леон проводил ее влюбленным взглядом и вернулся к Максу. Креолка проходила здесь каждый день в одно и то же время. О существовании Леона она, конечно, не подозревала.

В субботу утром Леон вышел на остановку троллейбуса. Стоя в толчее и зевая в кулак, он увидел впереди полосатую сумку. Креолка разговаривала с невысокой женщиной. Леон пробрался поближе и встал за их спинами.

Речь шла о поломанном магнитофоне. Леон проснулся. Нерешительно обойдя вокруг них, он вздохнул и обратился к женщине:

— Извините. Я слышал, у Вас проблемы с бытовой техникой.

Креолка замолчала. Леон предложил свои услуги.

— Конечно, конечно, — ответила за креолку женщина.

В понедельник они встретились на остановке и пошли в мастерскую.

Макс уже сидел на месте. Леон вопросительно сказал, указывая на Мирославу:

— Я обещал помочь… Как Вы на это смотрите, шеф?

— Постараемся. Идите работайте, Леон. Фамилия? — обратился он к Мирославе.

— Koscinska.

— Имя, отчество?

— Мирослава Брониславовна.

Макс поводил ручкой над листом, ленясь писать.

— Оставьте Ваш магнитофон. Но учтите: быстро не получится. Нет запчастей. Свет отключают. Мастер очень загружен работой. Кроме того, у нас есть срочные заказы коллегии… мастеров. И вообще, в городе эпидемия; у мастера явные признаки температуры.

Мирослава, подозревая в его словах намек на дополнительную оплату, сказала с иронией:

— В таких условиях вряд ли вообще можно работать. А кто будет отвечать за качество? Коллегия? Нет уж, я спрошу с Вас, уважаемый… — она ткнула пальцем в бейдж на его груди, — Максимилиан.

«Советника юстиции» она не заметила.

— Пожалуйста, — он прикрыл глаза на порозовевшем лице и развел руками.

«Ну, Леон, привел скандалистку на мою голову!» — подумал Макс и бросил ручку.

Мирослава ушла, на пороге еще раз оглянувшись. Макс кукольно улыбнулся ей, и, едва захлопнулась дверь, повертел пальцем у виска.

— Леон!

Из мастерской показалось сияющее аргентинское чудо.

— А когда ты сказал ей прийти? — перламутровые белки Леона влажно блеснули.

— Через год! — заорал Макс. — Сам будешь разбираться со своей Кармен.

Через день магнитофон Мирославы был в полном порядке. Она, видимо, не спешила его забирать: беседа Макса подействовала. Уже три дня Леон торчал у окна, спрятав руки

в карманы черного халата, и пялился на кривую улочку. Клиентов не было. Третий день шел дождь.

Макс читал газету и пил чай. Вдруг из мастерской раздался грохот падающего стула и тихий вопль; по гнилым доскам загрохотали быстрые шаги Леона.

— Идет!

Макс поставил стакан на тумбочку, взял в руки прейскурант и рукой велел Леону убраться.

Мирослава, проскочив ступеньки, влетела в полутемную комнату:

— Dzien dobry, panu. Jaka dzic okropna pogoda!«Добрый день. Какая сегодня ужасная погода!»

— A, to pani!.. Dzien dobru«А, это Вы!.. Добрый день», — ответил Макс, не отрываясь от прейскуранта.

— Мой заказ готов?

Макс посмотрел на нее изумленно, как бы услышав непристойность.

— Я же Вам сказал: не спешите. Вчера не было света.

Мирослава покосилась на портьеру:

— А пан мастер уже выздоровел?

— Нет, — Макс удивился, потому что почти забыл об этом.

Мирослава отвернулась.

Портьера в мастерской дрогнула. Леон улыбался.

«Дитя природы», — подумал Макс и за спиной у Мирославы стал грести ладонью, пытаясь загнать Леона в мастерскую. Тот нехотя скрылся.

— Приходите завтра.

Назавтра в приемной была очередь. Мирослава встала за пенсионером в очках. Через пять минут из мастерской вышел Леон с темно-красным лицом и прошел к стойке, не глядя на очередь. Мирослава обрадовалась, что можно спросить, как идет ремонт, но Леон с таким же видом прошел мимо нее обратно, не поднимая головы.

Когда очередь разошлась, Макс посмотрел на подошедшую Мирославу и покачал головой:

— Да, плохи дела с Вашей техникой…

— Что-нибудь серьезное?

— Да. Там сгорела… презумпция.

— Да Вы что? И как теперь быть?

— Надо ехать искать запчасти.

Мирослава понимающе кивнула.

— Завтра?

— Да, приходите завтра. Или нет, лучше — послезавтра.

Она ушла.

Из-за портьеры вышел Леон.

— Ты бы еще сказал ей, что у лентопротяжки сомнительное алиби.

Послезавтра Макс решил провести следственный эксперимент. Он поставил в мастерской стул спинкой к выходу в приемную и велел Леону сесть. Леон сел, с интересом наблюдая, что будет дальше.

Макс посмотрел на него с сомнением:

— Нет, так ты снова все испортишь. Разувайся.

Леон разулся. Макс убрал его туфли под стойку. Оглядев мастерскую, он переставил маленький телевизор на подоконник напротив Леона и включил его.

— Сиди и смотри. Все.

Обойдя озадаченного Леона, Макс отодвинул портьеру в сторону, закрыл обе половинки двери со стеклянными вставками и замкнул их. Силуэт Леона хорошо просматривался сквозь рифленое стекло.

По ступенькам застучали каблуки. Макс сложил за спиной руки и встретил Мирославу суровым взглядом. Она, почуяв неладное, спросила:

— Что случилось? Мой магнитофон совсем сгорел?..

Макс прошелся по комнате и бросил:

— У Вас одна забота. Есть дела поважней. Мастера проверяют.

— Кто? — у Мирославы кровь отхлынула от сердца.

Макс сделал «страшные» глаза:

— КРУ.

Мирослава взялась за спинку стула.

— Да Вы присаживайтесь, — указал он ей на заранее приготовленный стул. Мирослава села и увидела силуэт Леона.

Макс впился в нее взглядом. Подозреваемую ее вид выдавал с головой. Он начал допрос.

— Ваш магнитофон — краденый?

— Что? — Мирослава не сводила глаз с силуэта.

Леон, услышав голоса, завертел головой, пытаясь оглянуться в стекло.

— Да… Нет… — Мирослава глянула на Макса, как на палача.

Леон изогнулся на стуле и прильнул глазом к стеклу. Мирославе показалось, что черный глаз ясно проявился между арабесками рифления.

Голос из телесериала сказал в тишине за дверью:

— Вам хорошо известно, чем караются подобные действия.

Леон, устав вертеть шеей, опустил голову.

Изнемогая от жалости и нежности и полностью игнорируя присутствие жестокого Макса, она встала и подошла к стеклу.

Услышав шаги, Леон повернулся и, едва не упав с шаткого стула, оперся ладонью о стекло. Мирослава, подозревая, что его уже приковали к стулу, медленно приложила свою ладонь к силуэту ладони Леона.

Макс решил, что допрос окончен, и громко сказал:

— Мастерская закрывается до окончания работы комиссии.

Мирослава, пряча мокрые глаза, пошла к выходу.

— Приходите в понедельник.

Она молча вышла.

***

В понедельник Мирослава прибежала к одиннадцати. Дернув дверь под жестяной крышей, она убедилась, что пришла не вовремя. Поискав глазами табличку, прочла время работы: «С 8.00 до 16.00. Перерыв с 12.00 до 13.00». Недоумевая, почему никого нет, она стала ходить мимо крыльца, тревожно выглядывая за угол дома и проходя обратно. Через полчаса со стороны короткого крутого проезда появился Леон. Увидев Мирославу, он отвернулся и судорожно вздохнул.

Она бросилась ему навстречу:

— Пан мастер! Вашего шефа нет!

Леон что-то пробормотал и стал отпирать дверь.

Мирослава вошла за ним.

— Готов мой заказ?

— Там осталось припаять пару диодов.

— Мне подождать? — Мирослава положила сумку на стойку.

— Да, пожалуйста. Только не здесь. Сюда сейчас придут… белить.

Мирослава забрала сумку и остановилась.

— Посидите в мастерской, — Леон уже отодвигал портьеру и ставил стул у своего стола.

Она вошла и села.

Он взял наугад с полки плату и стал сосредоточенно выпаивать какой-то резистор.

Мирослава посмотрела по сторонам. «Сколько хлама!» Леон молча паял. Она покачалась на стуле. Леон хотел сказать, что стул — не кресло-качалка, и она рискует; поднял глаза безо всякого выражения и уставился на нее. «Нахал!», — подумала Мирослава и спросила:

— Долго еще?

Леон молчал, припаивая резистор на место.

Мирослава встала и оттолкнула стул.

— Ничего себе порядки! Сначала я жду Вас полдня за дверью, потом у Вас оказывается ремонт, а теперь я вообще сижу здесь неизвестно зачем! Вы снова ничего не сделали. Я все поняла!

— Что Вы поняли? — Леону захотелось ей нагрубить.

— Все! Отдайте мой магнитофон, и я уйду. Хватит.

Леон встал, презрительно глядя на нее:

— Все?

— Да.

Они посмотрели друг на друга враждебно.

Леон опустил голову и качнулся к ее уху:

— Я очень устал. Я не спал всю ночь. Я только что приехал.

Мирослава глянула на него сочувственно:

— Я сама сплю на ходу.

«Это интересно», — подумал Леон.

Мирослава посмотрела ему в глаза и растерянно сказала:

— А… Максимилиан… болеет?

— У него жестокая ангина.

Мирослава закивала.

— До свиданья.

— До свиданья.

Она ушла.

Леон стоял посреди мастерской.

Через минуту дверь снова распахнулась, и вошла Мирослава.

— Пан мастер!..

Леон вежливо подошел.

— Когда мне прийти?

— Шеф должен сейчас звонить Я бы спросил у него, когда он привезет запчасти. Тогда определили бы срок.

Мирослава озадаченно молчала.

Леон предложил:

— Посидите еще немного; я спрошу, и определимся.

Она села.

Леон снова взял плату и стал выпаивать провода. Усмехнувшись, сказал:

— Знаете, у меня на старой квартире была соседка — дочь генерала. Она с утра до… утра играла гаммы. Спать было невозможно.

— У меня тоже соседский мальчишка иногда бренчит. Но это мелочи. Когда я сплю, я ничего не слышу. Но днем спать не хочется, а ночью не получается.

Леон молчал.

— Вот и выходит, что у меня один сплошной день — только то белый, то черный.

— Вам повезло: у меня сплошная ночь, только то черная, то белая.

Они посмеялись. Леон паял. Мирослава продолжала:

— Видите ли, меня кормит один автогонщик. За это я должна его очень поздно встречать и очень рано будить.

Леон оторвал проводок. В уме рисовался образ хищного шоферюги.

Она снова качнулась на стуле, явно забавляясь его досадой.

— Я могла бы рассказать Вам, что происходит между этими двумя моментами.