— Привет, — говорит он Майе, стараясь не слишком стучать зубами. Пусть хамка и лилипутка, пусть подпольные драки, пусть кровь и кишки, пусть какой-никакой, но все-таки работодатель. — Очень нужны деньги. Чем быстрее, тем лучше. Сама знаешь, на что. Я не справляюсь с трезвостью, когда она в таких количествах, ты же знаешь. Что хочешь. Что угодно. Да нет, все окей. Okay, прямо-таки. Ага. Спасибо. Конечно же, я подожду.
Судя по отсутствию каких-либо тепловых пятен, жидкость еще холоднее воды. Джоди вздыхает и выходит из ванной — хочется курить. Телефон в комнате для ебли — проводной, как и в большинстве мест под землей, на самом-то деле, потому что радиосвязь перестает быть такой уж дешевой, когда для ее поддержания требуются километры волновода — излучающего кабеля, без которого грунт впитывает радиоволны бесследно. Телефон, оказывается, стоял на столике, откуда завалился из-за столкновения с Элли в самый угол, и Джоди с сигаретой в зубах терпеливо выпутывает кнопочный аппарат из баночек и пузырьков, а потом трубку — из провода, ведущего к аппарату. В ванной утробно булькает. Джоди не спеша набирает привычный номер.
Без очков он не видит стекол и зеркал. В ванной темно, но не совсем, туда просачивается мягкий свет дюралайта, и какое-то время Джоди, с которого в три ручья течет на пол вода, стоит и безуспешно вглядывается в зашумленную поверхность на стене, на которой помнит присутствие зеркала. Он видит на поверхности отпечатки чужих рук и дыханий, разводы моющего средства и извести от воды, даже полустертый след женских губ — все что угодно, кроме своего отражения. Джоди медленно вытирает лицо полотенцем. На лоб ему сверху с отчетливым всплеском приземляется капелька чего-то холодного. Джоди не удивляется. Он стирает жидкость пальцами и видит, что они вымазаны черным. Джоди охватывает лишь прилив потусторонней тоски, жуткой и необъятной. Обернувшись, он видит, что вместо воды, из которой он только что вылез, которая еще капает на пол с его спины и волос, ванна доверху полна непроглядной нефтяной жидкости. Если надеть очки, можно увидеть блеск.
Оставшись один в комнате для двоих, слабо освещаемой кондитерскими оттенками горячих дюралайтов, Джоди стягивает с себя остатки вещей. На самом дне дешевого номера для ебли, в темной кафельной ванной, лежа в ледяных и тесных объятиях сухой чугунной ванны Джоди взахлеб рыдает длинными, немыми, без устали сменяющими друг друга очередями, и дрочит, до крови кусая собственные пальцы, дрочит долго и отчаянно, быстро, медленно, крепко, слабо — все безуспешно, отвращение к плоти уравновешивает возбуждение, продлевая платофазу в бесконечный эбеновый тоннель с заиндевелыми стенами. До мозолей и кровавых ссадин. Джоди давно уже не испытывает ничего, кроме саднящей боли и осатанелого желания разделаться с нуждой здесь и сейчас. Джоди плюет в руку до тех пор, пока во рту не исчерпываются слюни. Джоди применяет гель для душа. Наконец он разражается хныканьем, длинным и детским, как ребенок, потерявший в толпе родителей, досадливым и тоскливым, как люди могут позволить себе делать только в одиночестве, выбирается из ванной, скользя пальцами по стенам и размазывая по ним гель для душа. В комнате Джоди хватает за тонкую ножку торшер, переворачивает, вцепляется в провод и выдергивает из подставки одним рывком. На самом деле эта ванна — не лучший выбор, там почти нет предметов, на которые можно применить провод, но заниматься чем-то столь отвратительным в ином месте ему не позволяет брезгливость. Немного поразмыслив, он закрепляет тот конец шнура, что без вилки, на решетке сливного отверстия в надежде, что она выдержит. С тщательной серьезностью помешанного Джоди несколько раз оборачивает провод вокруг шеи, высвободив из-под него волосы, а оставшуюся длину наматывает на кисть так, что вилка торчит между большим и указательным, закрепляя обмотку на кулаке. Полотна данных, проползающие фоном ко всем размышлениям, не медлят снабдить его научной справкой о том, как именно получается нагнетение крови в мозг и чем конкретно это явление напоминает стимуляторы. Джоди всхлипывает на вдохах и скулит на выдохах, одним кулаком двигает, а другим просто тянет до тех пор, пока все издаваемые им звуки не иссякают до отрывистых хрипов, пульс не заполняет слух целиком, а картинка перед глазами не замещается рисунком сосудистой проекции глазного дна. Судороги нарастают постепенно, все сильнее выгибая его тело до тех пор, пока оно не застывает в равновесии на лопатках и пальцах ног, и в таком положении Джоди наконец кончает себе на живот, захлебываясь в пустой ванне черной страстью, не испытывая ничего, кроме боли, бесцельно обкатывая в искрящем мозгу непрерывную строчку UGLYSMILEUGLYSMILEUGLYSMILEUGLYSMILEUGLYSMILEUGLYSMILE U G L Y S S M I I L L L E E E E. В абсолютном нуле кафельного помещения сперма кажется на коже обжигающе горячей, но Джоди не ощущает тепла — и вообще ничего, только обдирает о чугун спину оттого, что продолжает тянуть за провод, оттого, что в какой-то момент остался лишь один вопрос — это ли испытывал его папа, когда повесился, и желание узнать, что он испытывал потом, когда уже умер. Последнего в точности установить Джоди не удается, потому что он все-таки ослабляет хватку — не потому, что принял такое решение, а просто потому, что теряет сознание, и хватка ослабляется помимо его воли. Немного придя в себя, он рывком утопающего тянется к душу, а потом еще какое-то время развлекается забавными попытками набрать полные легкие ледяной воды, которой наполнил ванну, и таким образом захлебнуться по-настоящему. Самосохранение перебарывает его экспериментальные начинания слишком исправно, но это для Джоди отнюдь не открытие. Viva la carne.
— Пошла отсюда, — глухо цедит он, отводя взгляд, оттого что выдержка под давлением совокупности обстоятельств начинает трещать по швам. — Нахуй пошла отсюда, и как можно скорее. И попробуй мне только еще где-нибудь попасться, сука. Еще раз тебя увижу — глотку вырву и заспиртую, буду по праздникам доставать и надрачивать в память о твоей непролазной маленькой пизденке, понятно?
— Лицо тут ни при чем, — шепчет едва слышно; Джоди отшатывается, с трудом перехватив желание вывернуть эту тонкую теплую руку и по локоть оторвать.
Джоди сидит на коленях между бедер Элли, ссутулясь над ней, как гаргулья, вплотную приблизив к ее носу собственный, лыбится, глядя в глаза, и в самом деле очень слабо напоминет человека — как ей, которая проводит в уме лишь какие-то бессвязные ассоциации с хищниками из телевизора, химерами и научной фантастикой, так и себе, оттого что огромный ком единой материи в груди слагается из чувства слишком первородного, чтобы дифференцироваться, и кроме этого смутного и болезненного, чудовищного чувства он не испытывает ничего. Элли шмыгает носом и вдруг, отняв пальцы от собственного предплечья, обнимающего нежные коленки, тянет руку к Джоди, будто к животному, касается его гладкой бледно-оливковой щеки.
— Да, подход, — повторяет Джоди, позволяя дрожи принять форму хохота, от тихих щелчков которого Элли крепче вцепляется в собственные колени и глядит на него, как маленький зверек. Черных линий потекшей подводки Джоди видеть не может, но слишком хорошо знает, что они там есть. — Я звезда, а ты фанат. Подход на миллион, блядь. К сожалению, милая Элли, я вынужден тебя расстроить. Никакой хорошей дури у меня не осталось. Но в одном ты не ошиблась — я звезда, самая что ни на есть. И, само собой разумеется, плутона у меня нет в том числе. Это потому что я сам и есть плутон, сука. Воплощение плутона. Пациент зеро плутона и его верховный жрец. Разве не видишь сама — свечусь в темноте и доставляю людей на тот свет путем утопления в черной жиже из своих вен. Так что прости. Угостить тебя черной жижей я не могу, но если хочешь, могу снять с тебя лицо. Ума не приложу, что буду с ним потом делать, но мне нравится твое лицо и то, что оно у тебя есть. Что ты пялишься на меня. Будешь так пялиться — оба глаза высосу вот прям щас, и не подавлюсь даже, хочешь? Получше запомни перед героическим побегом его ужасное лицо. Все они знают тебя в твое ухоженное лицо. Такая уж это штука. Крайне важная, наверно — я точно не знаю, мне ничего такого не досталось. Ты понимаешь хоть то, что, если я сниму его с тебя, ты перестанешь быть тем предметом, который теперь из себя представляешь? Кромешная, беспросветная свобода. Дыхание вечности. Можешь быть кем угодно и сколько угодно. Ужасная тварь, склонившаяся над тобой, нисколько не напоминает человека, я в курсе — это заблуждение, диктуемое тебе наличием лица. Вообще я невсерьез, но, учитывая, как ты пялишься — можем и впрямь попробовать, все равно делать нам друг с другом больше нечего, раз хорошей дури нет в активах.
UGLYSMILE. WAV. Неуместная шутка, ответил бы на это Джоди, если бы Аммо была в досягаемости. Не слишком остроумная и своевременная. От таких шуток можно расплакаться, только и всего. Джоди очень хочется так и поступить, но демонстрация подобных слабостей при Аммо не идет ни в какое сравнение со свидетельством предметов вроде Элли.
— Ам-м-мо, — заикаясь, выводит Элли и шумно сглатывает. — Она рассказывала, что у тебя самый чистый плутон, который только можно найти. Что только ты один и знаешь, где его вообще берут. Если найти подход. Если правильно подойти. Она так сказала, я правду говорю. Не надо, пожалуйста.
На самом деле эти вопросы — уже риторические, но он нуждается в подтверждении всех догадок, чтобы было чем усмирять паранойю. К Джоди возвращается дрожь. Во избежание нелепых случайностей он отпускает девушку, аккуратно разжав пальцы, она поспешно отползает и сбивается в комок, прижав к груди колени, отчаянно на него уставясь. Ее хрустально милое лицо искажает маска истерики.
— По-настоящему хорошую дурь ты из меня уже достала, сука, — отвечает Джоди. — Она тебе, кажется, не по вкусу. Кто сказал, блядь, какая дурь, ты что несешь вообще?
— Она сказала, — уже резвее произносит Элли, давясь рыданиями и безуспешно пытаясь от него отвернуться. — Сказала, что у тебя можно достать по-настоящему хорошую дурь. Если как следует попросить. Она так сказала.
— Быстрее, — подбадривает Джоди, стискивая и разжимая пальцы на ее некогда белой-белой, а теперь такой горячей-горячей глотке, наблюдая привычное грозовое мерцание, с которым у нее в мозгу сообщаются нейроны. Вертятся миелиновые шестеренки.
— Он-н-а-а, — навзрыд тянет Элли. — Она сказа-ала..
— Я спрашиваю..
Рискуя утратить последний самоконтроль, Джоди хватает ее за шею. Выдохом сдувает с ее щек налипшие на слезы волосы, чтобы смотреть в глаза.
— Не трогай меня, — плачет Элли. — Не трогай, не трогай, пожалуйста, отстань.
— Какого хера, блядь?
Мантры заложников. Не справившись с собой, Джоди всего лишь отвешивает ей пощечину — ленивым движением леопарда и с левой, отчего она кубарем скатывается с кровати и врезается спиной в столик, навлекая на себя лавину каких-то никчемных маленьких баночек, которые на таких столиках вечно стоят. Одним изящным прыжком Джоди преодолевает расстояние между ними и дергает за плечо, отрывая от пола, разворачивая к себе заплаканным лицом. Джоди чувствует запах крови. Ему не хочется знать, каким именно из действий и какие конкретно повреждения он нанес на сей раз.
— Я ничего не сделала, — горько рыдает Элли. — Пожалуйста.
— Какого хера?..