Бесплатный фрагмент - Витязь в тигровой шкуре

Новое приближение к Руставели

Мне часто доводилось слышать один из типичных — и на мой взгляд, неуместных — вопросов: зачем переводить заново то, что уже получило классический перевод? Филологу ответ на этот вопрос очевиден: меняются времена, меняется литературный язык. Наконец, меняются и потребности читателей. Если 70—80 лет назад было достаточно хорошо написанного, легко воспринимаемого перевода, то в более поздние времена востребован перевод, обладающий этими достоинствами, но также приближающий нас к оригиналу — его художественному миру, поэтике, идеологии, картине нравов.

Сильнейшим впечатлением моей школьной юности была поэма Ш. Руставели «Витязь в тигровой шкуре» в переводе Н. А. Заболоцкого, на мой взгляд, ориентированном больше на универсальное, общечеловеческое, хотя и со стилизацией национального колорита. Я читал поэму запоем, и в моей памяти до сих пор сохранились целые большие фрагменты.

Разумеется, это была великая школа чувств. Я и сейчас помню эти строки:

Не пойму я: чем притворство привлекает сумасброда?

Если он не любит деву, разве нет ему исхода?

Почему ж ее он хочет запятнать в глазах народа?

Но злодею злое слово слаще сахара и меда!

Плач миджнура о любимой — украшенье, не вина.

На земле его скитанья почитают издавна.

И в душе его, и в сердце вечно царствует одна,

Но толпе любовь миджнура открываться не должна.

Тогда же я усвоил важную для меня как для будущего филолога истину: «Стихотворство — род познанья, возвышающего дух», а еще — что «певец лишь тот, кто создан для значительных творений».

Юрий Иосифович Лифшиц не знал этого, потому что он тогда не читал Руставели. Но он чувствовал нечто похожее и всегда тяготел к большим литературным формам, будь то «Гамлет» или «Слово о полку Игореве». (Здесь замечу: он по-своему повторил сделанное Заболоцким, т. е. перевел и «Слово», и «Витязя» — произведения, относящиеся к одной эпохе и сущностно близкие друг другу — подчеркиваю: по-своему. Обе поэмы призывают к единению. Помню, в школе, в 10-ом классе, когда мы готовились к экзаменам, я так ответил по теме о «Слове», что учительница попросила меня прочитать лекцию на эту тему в параллельном классе. Особенно ее умилило, что я упомянул о поэме Руставели, которую недавно прочел и под влиянием которой находился: вот только объединившись, дети разных народов смогли спасти Нестан-Дареджан.)

Юрий Иосифович прошел изрядную школу перевода грузинских поэтов, и вполне закономерно подошел к ее вершине — поэме Руставели.

Работая над поэмой, Ю. И. Лифшиц избрал взвешенный вариант: отказался от рифмовки, но сохранил ритмику и стилистику оригинала. Отказ от монорима он обосновал весьма убедительно. У Заболоцкого это нередко приводило к монотонности, к стилистическому упрощению текста, иногда к однообразию: переводчик приводит примеры, когда Заболоцкому приходится в разных местах поэмы использовать одни и те же рифмы (здесь заметим, что при переводе эпоса приходится идти и на большее: воспроизводить одни и те же — иногда весьма пространные — повторяющиеся фрагменты, как Л. В. Гинзбург при переводе «Парцифаля» для «Библиотеки всемирной литературы». )

Н. А. Заболоцкий начинает свой перевод замечательно — и торжественно, и академически стройно, однако в самом деле несколько монотонно:

Тот, кто силою своею основал чертог вселенной,

Ради нас украсил землю красотою несравненной.

Животворное дыханье даровал он твари бренной.

Отражен в земных владыках лик его благословенный.

А вот взрывной и экспрессивный вариант Ю. И. Лифшица:

Ты, Вселенную воздвигший силою своей великой,

в существа земли вдохнувший дух святой с высот небесных,

даровавший смертным людям свет, несметных красок полный, —

от Тебя — цари земные, образом Тебе подобны.

Впрочем, яркий, динамичный текст перевода позволяет забыть, что это написано не в рифму:

Первые отряды индов налетели на хатайцев,

смяли, в бегство обратили, сбросили с коней, связали…

Или:

Я пришёл, я — смерть, я — пламя, что тебя сожжёт мгновенно.

Живой, пластичный ритм перевода сочетается с ясностью изложения (в тексте, изобилующем метафорами, традиционными устойчивыми пассажами, это непросто, когда переводчик следует авторской эстетике), в нем очень тщательно выписаны синтаксические связи. Здесь мы не видим того, что называется «синтаксисом импульсивной речи». Его энергичность сочетается с четкостью и правильностью, что я отдельно ставлю в заслугу переводчику.

Довольно смело Ю. И. Лифшиц действует в отборе слов. Он практически не архаизирует словарь, использует отнюдь не много экзотической лексики (миджнур — едва ли не единственное слово такого рода). Лексика перевода вполне современна и включает разноязычные элементы: гений, адмирал, бивуак, бастион, негоциант и др.

Следует сказать, что передавать стилистику подлинника было непросто. Руставели превозносит своих героев выше светил и созидает их из драгоценных материалов — и это замечательно, что можно так высоко ценить человека. Пусть не всех людей, а лучших, но это производит мощное впечатление.

Такие образы были привычны людям XII в., но сейчас слишком точное их воспроизведение выглядело бы слишком эвфуистическим. Ю. И. Лифшиц старается передавать их как можно аккуратнее: чтобы образы сохранились, и чтобы они были вполне понятны:

Тариэл с Нестан рыдали, увлажнив слезами розы,

причитали, — дождь хрустальный сыпался с вороньих крыльев.

Порою одна метафора накладывается на другую — я полагаю, это специфическая черта оригинального стиля, воссозданная переводчиком:

Засияли щёк рубины и агаты глаз хрустальных.

Ю. И. Лифшиц стремится сохранять подлинные авторские черточки, может, и не принципиальные, но красноречивые и живописные.

Срав. У Заболоцкого:

Я любовнику, рехнувшись, все о деве рассказала, —

Как она ко мне явилась, как ее я в путь послала

У Лифшица:

Всю историю мерзавцу я по-женски рассказала

о приезде солнцеликой и её побеге лисьем.

Одни только эти выразительные детали, рисующие картину эпохи, уже делают работу Ю. И. Лифшица полезной и познавательной, но в ней есть и много другого.

Переводчик соединяет высокий стиль с бытовым и прозаическим:

Не считается поэтом сочинитель пары песен,

хоть себя он почитает равным гениям великим.

Пару строф пустых и тусклых сотворит иной сказитель

и кричит: «Стихи прекрасны», — вот ведь мул какой упрямый.

Или даже с таким почти шокирующим контрастом:

Тайно проливал он слёзы, и они стремились к морю,

а в чернильном водоёме шло гишеровое судно.

Молвил витязь: «Я, миджнуры, нежной розой обладаю,

соловей, но я в навозе утопаю, как корова»

Впрочем, наряду с идеальными, по средневековым представлениям, героями, переводчик с блеском изобразил архиколоритную Фатьму-ханум — героиню, как любят выражаться филологи, амбивалентную, совмещающую в себе распутство и благородство.

Типичной чертой древней поэтики были тавтологии. Вот, например, в слове о полку Игреве: Трубы трубятъ; Пѣти было пѣснь Игореви; Уже намъ своихъ милыхъ ладъ ни мыслiю смыслити, ни думою сдумати, ни очима съглядати (в последнем случае плеоназм — это тоже стилистическая особенность древней народно-поэтической эстетики).

Переводить тавтологии следовало осторожно: не факт, что они украсят современный русский текст. На мой взгляд, в переводе нужно лишь обозначать эту особенность поэтики оригинала. Ю. И. Лифшиц делает это, соблюдая чувство меры, и порою весьма ярко и изобретательно:

трое витязей прекрасных — так о них сказал бы каждый —

на конях с горы помчались ураганней урагана.

Произошло важное событие в литературной жизни: мы получили максимально полный, корректный по содержанию и стилю и написанный хорошим современным русским языком текст классической поэмы Руставели.

Время покажет, каким будет вклад Ю. И. Лифшица в русскую историю грузинских переводов. Я полагаю, очень серьезный.

А. В. Флоря, доктор филологических наук, профессор

Нестареющий витязь в новой тигровой шкуре

Предисловие переводчика

Где-то в 3-м классе я обнаружил дома досадный пробел: в нашем огромном книжном шкафу не оказалось ни Александра Дюма, ни Жюля Верна, ни Фенимора Купера, ни Томаса Майн-Рида, ни Рафаэля Сабатини… Все это и кое-что сверх того неожиданно нашлось в детской городской библиотеке (сейчас там магазин). В абонементе располагались стеллажи с литературой, рекомендованной школьникам разных классов. На стеллаже для 9-го или для 10-го — стояла большая книга «с картинками». На обложке значилось: «Витязь в тигровой шкуре». Заглавие завораживало, от иллюстраций невозможно было оторвать глаз. Сейчас-то я знаю, что это было переложение для детей и юношества в переводе Н. Заболоцкого, но в 10 лет на переводчиков как-то не обращаешь внимания. Я снял книгу с полки, намереваясь исследовать ее дома. Но мне ее не выдали. «Мальчик, ты в каком классе учишься?» — спросила у меня тетя-библиотекарь и, забрав «Витязя», отправила к «Винни-Пуху», которого я с удовольствием прочел лет 30 спустя.

И в дальнейшем отношения с древнегрузинским эпосом у меня не заладились. Чтение не шло. Теперь я знаю — почему (об этом ниже). И знакомство с ним едва бы состоялось, если бы летом сего года невод, заброшенный мною в сеть совсем по другому поводу, не вытащил оттуда полный подстрочный перевод поэмы. Просмотрев его без всякой задней мысли о возможном переводе, я наткнулся на короткий, всего 4 строфы, сказание под заглавием «Молитва Автандила». Поискал в сети существующие переводы — посмотреть схему рифмовки. И сразу стало скучно. Моноримы, то есть четырехстрочные строфы на одну и ту же рифму. Почитал тексты предшественников (К. Бальмонта, П. Петренко, Ш. Нуцубидзе и Н. Заболоцкого. Перевода Г. Цагарели найти не удалось), сличил с подстрочником, и пришел к выводу: подгоняя четырехстрочие под одну рифму, все авторы без исключения существенно теряли в содержании, и нередко за бортом перевода оказывалось до половины, если не больше, исходного текста. Виртуознее всех, на мой взгляд, оказался Заболоцкий, чей перевод «Витязя» по праву считается каноническим. Но даже он сплошь и рядом ломал оригинал через колено рифмы. Делать то же самое не хотелось. И вот почему.

У любого эпоса имеется один капитальный враг — монотонность изложения. Это отмечал еще О. Мандельштам, чей лирический герой «список кораблей», собранных ахейцами на предмет возвращения неверной супруги Менелая в исходные объятия, «прочел до середины» и… заснул. Сам я при чтении «Илиады» израсходовал на пресловутый реестр несколько часов, не постигая, зачем мне это надо. Древние поэты никуда не спешили, описывали происходящее дотошно, с обилием подробностей, не считали зазорным десятки, а то сотни раз повторять ту или иную приглянувшуюся им деталь или характеристику персонажа и пр. А в русских переводах «Витязя» монотонность изложения многократно усугубляется однообразностью рифмовки. Руставели спокойно рифмовал и однородные, и однокоренные, и сходно звучащие слова, но для современного российского стихосложения это неприемлемо. Каким бы талантливым ни был поэт, взявшийся за неблагодарный, скажем прямо, труд по переложению древнего стихотворного текста, на дистанции в более чем полторы тысячи строф придумать что-либо оригинальное в плане рифмовки невозможно чисто технически. Банальные рифмы и повторы этих самых рифм не то, что неизбежны, они запланированы. А как утверждают теоретики стихосложения, все элементы стихотворения должны быть «ожидаемы и неожиданны одновременно. Нарушение первого принципа сделает текст бессмысленным, второго — тривиальным» (Ю. Лотман. Анализ поэтического текста). И прежде всего это относится именно к рифме. Чтобы не быть голословным, предлагаю читателям сличить строфы, извлеченные мною из перевода Заболоцкого.

Ты любовью заклинаешь, чтобы встретились вы, братья.

Как сестра, тебе, миджнуру, не способна отказать я.

Значит, здесь тебе усердно обещаюсь помогать я,

Значит, жизнь отдам тебе я, — что еще могу отдать я!

…

Так как ныне о царевне ничего не мог узнать я,

Должен я тебя покинуть. Мы расстанемся, как братья!»

Царь Фридон, услышав это, заключил меня в объятья.

Он сказал: «Ужель с тобою не порадуюсь опять я?»

…

Кроме вас, никто не должен обо мне иметь понятья.

Притворившись старшиною, я надену ваше платье.

Как простой купец, отныне буду с вами торговать я.

Вы ж меня не выдавайте, ибо мы отныне братья!»

…

Как Фатьма возликовала, не умею рассказать я!

«Уж не буду, написала, больше слезы проливать я!

Только сумерки настанут, приходи в мои объятья,

С нетерпением великим буду ночи ожидать я».

Комментарии излишни. И это не упущение замечательного советского поэта-переводчика, а его беда. Делать новый перевод заведомо ущербным в указанном отношении не имело смысла. Так созрело решение переводить совсем без рифм. А что? Эпические поэмы частенько обходятся без них. «Илиада», «Одиссея», «Энеида», «Калевала», «Гайавата»… Потеряем в форме — выиграем в содержании, и грустный тезис о том, что «Витязь» в России, несмотря на известное количество неплохих переводов, все еще не прочитан, до некоторой степени утратит свою актуальность.

Далее следовало разобраться с размером. «Витязь» составлен двумя разновидностями 16-сложного традиционного грузинского стихотворного размера шаи́ри: высоким (4+4+4+4) и низким (5+3+5+3, здесь возможны вариации: 5+3+3+5 и др.). Высокий шаири в русской переводческой практике более-менее освоен. С низким шаири дело обстоит гораздо сложнее: сымитировать его можно, состыковать с высоким — нет. Как утверждают руствелологи, поэт виртуозно пользовался указанными размерами, передавая, скажем, авторскую речь высоким шаири, а напряженные драматические моменты повествования — низким. По-грузински это звучит волшебно, по-русски не звучит вовсе. Судите сами.

Молитва Автандила

Отрывок

Высокий шаири:

Он молился: «О Всесильный, Властелин земли и неба,

посылающий страданья, осыпающий дарами,

Царь царей Непостижимый, всяческих страстей Владыка,

помоги, Невыразимый, овладеть моею страстью…

Низкий шаири:

Боже, Боже, со мною ты, сколько бы ни скитался я:

дай победу над недругом, и от духа зловещего,

и от бури храни меня. А коль скоро я выживу,

послужу тебе праведно, жертвы я принесу Тебе…

Как видите, читать одну строфу, спотыкаясь о другую, совершенно немыслимо. Поэтому от имитации низкого шаири с сожалением пришлось отказаться. На мой взгляд, невозможно сочетать в поэме Руставели оба вида этого грузинского размера, в противном случае предшественники давно бы уже это воспроизвели.

Изготовив «Молитву Автандила» и получив одобрение знакомого филолога, с одной стороны, и носителей языка, с другой, автор этих строк как-то непроизвольно взялся за перевод всего корпуса поэмы. И по ходу дела обрисовалась серьезная проблема, разрешить которую целиком и полностью ему, автору то есть, не удалось. В уже неоднократно упоминавшейся «Молитве» я с недоумением выводил следующие строки:

Помолясь, украдкой едет верховой через ворота,

шлет обратно Шермадина, — слез потоки льет бедняга,

в грудь себя слуга колотит, иссекает кровью скалы.

Чем довольна будет челядь, взор хозяина не встретив?

Верховой — один из главных героев поэмы витязь Автандил, Шермадин — его верный слуга — и что же: крепкий мужчина, воин, убивается, расставаясь с хозяином, проливает слезы, разбивает себе грудь кулаками, а хлынувшей из ран кровью протачивает желоба — так в оригинале — в окрестных скалах? И нечто подобное — на каждом шагу, чуть ли не через строфу. Обращение к соответствующей литературе результатов не принесло. Я, конечно, не мог обозреть всего, что написано о поэме за 8 веков ее существования, но в некоторых немногочисленных источниках, просмотренных мною, этот вопрос не трактовался вовсе. Похоже, сделал я осторожный вывод, многочисленных истолкователей эпоса этот вопрос не интересовал. Но для меня он стал едва ли не ключевым. Своих персонажей необходимо любить, по крайней мере, уважать, иначе и за перо браться не стоит. А как можно уважать героев, пусть даже вымышленных, если они проделывают такое:

Тариэл взял Автандила за руку; они присели

и вдвоем рыдали долго, слезы горькие роняя.

Дева в черном утешала их чудесными словами:

«Вы себя не убивайте, солнца не черните мраком».

Пришлось разбираться самому, и я совсем не уверен, что разобрался.

Мы не можем с точностью сказать, как выражали люди свои эмоции много веков назад, тем более на востоке. Возможно, в ту эпоху мужчины действительно рыдали, били себя в грудь и по голове, рвали на себе волосы, а женщины причитали, плакали, расцарапывали себе лица ногтями, и тоже выдирали волосы. Косвенное подтверждение тому обнаружилось в романе М. Джавахишвили «Каналья, или Похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе» (1924 г.). «Пупи и Нотио в трауре, заплаканные, обессилевшие от горя сидели с распущенными волосами. Ланиты их были исцарапаны, а очи — «яко озера неиссыхающие». Руставели несомненно был в курсе этой традиции, но не только этим, на мой взгляд, объясняется обилие мужских слез в его поэме. Во «Вступлении» к ней он дает своего рода кодекс чести или правила поведения миджнура, ведь и Автандил, и Тариэл называют себя миджнурами. Кто же это такие?

У Руставели сказано, что миджнур — это влюбленный безумец, который «безумствует от горя и не достигает цели»; и далее:

Никому миджнур не должен разглашать своих желаний,

он хулить не должен милой и стенать не должен тщетно,

проявлять любви не должен, чтоб ничем себя не выдать,

на костер любимой ради, как на пир, пойти он должен.…

Если кто по милой плачет, слезный плач его оправдан,

и ему зачтут блужданья как скитания по миру.

Он любовь обязан помнить, быть рабом своей любимой,

но выказывать на людях он любви своей не должен.

Слово «миджнур» происходит от арабского «маджнун» (сумасшедший, помешанный, безумный; бешеный). Большой арабско-русский онлайн-словарь выдает и другие значения: скрывать, покрывать; сходить с ума, сводить с ума, доводить до безумия; приводить в сильный гнев, раздражение; притворяться сумасшедшим… Последнее навело меня на кое-какие мысли. Гиперболизируя поступки персонажей, Руставели доводит ситуацию со слезами, выдиранием локонов и биением себя в грудь до абсурда, подает поведение своих героев в карикатурном и даже гротескном виде. Поэт, как мне кажется, не без изрядной доли иронии, более того, с сарказмом повествует о выходках действующих лиц, как бы давая понять, что так поступать не следует и что это написано не совсем всерьез. Ниже Автандил говорит: «Мы должны любые беды по-мужски встречать, без дрожи», — но мужское поведение как-то не вяжется с килотоннами слез, проливаемых действующими лицами поэмы. «Мужчины не плачут, мужчины огорчаются», — вторит Автандилу грузин, персонаж советского фильма «Аты-баты, шли солдаты…», — и это действительно достойное поведение.

А вот что пишет Тариэлу, пытаясь усовестить рыдающего витязя, его возлюбленная Нестан-Дареджан:

Я — твоя, но ненавижу пустозвонные безумства…

Томный бред, мечты о смерти называешь ты любовью?

Лучше посвяти любимой череду побед великих!..

Перестань рыдать напрасно и кропить слезами розы.

Лучше одолей хатайцев, прояви свое геройство.

Можно ли после столь трезвых женских слов всерьез относиться к слезным выходкам мужчин, фигурирующих в поэме? Слова Нестан, на мой взгляд, отражают подлинную позицию автора поэмы по данной проблематике. Осталось только дождаться комментариев от специалистов руствелологов.

Таким образом, кое-как решив вышеперечисленные задачи и решая по ходу дела многие другие, я и занялся тем, чем занимаюсь вот уже 35 лет: прочтением литературного произведения средствами художественного перевода.

Юрий Лифшиц.

Шота Руставели

Витязь в тигровой шкуре

Вступление

1. Ты, Вселенную воздвигший силою своей великой,

в существа земли вдохнувший дух святой с высот небесных,

даровавший смертным людям свет, несметных красок полный, —

от Тебя — цари земные, образом Тебе подобны.

2. Ты, Единый Бог, создавший всех творений первообраз,

укрепи меня, дай силы сатану навек отвадить,

подари мне страсть влюблённых, что живёт до самой смерти,

и грехов, несомых нами в мир иной, уменьши бремя.

3. Как воспеть хвалу отважусь Льву1, которому приличны

щит и меч, копьё и стрелы, Льву Тамар2 рубинноликой,

ясноокой, чернокосой, солнечной царицы света:

кто её увидит — вкусит наивысшее блаженство.

4. Мы до слёз кровавых будем восславлять Тамар-царицу.

Я её хвалил и прежде в песнопении отменном.

Волн гагатовых чернилом я писал, пером-тростинкой

и пронзал копьём словесным сердце слушающих гимны.

5. Мне Тамар велели славить сладкозвучными стихами,

петь хвалу устам-рубинам, локонам, бровям, ресницам

и зубам её хрустальным. Можно раздробить на мягкой —

на свинцовой — наковальне и алмазов твёрдых камни4..

6. Мне отныне нужно сердце, речь и ремесло поэта.

Дай мне, Бог, всесилье слова, воодушеви мой разум.

Воспоём мы Тариэла, что достоин лучших песен,

и могучих трёх героев, нежно преданных друг другу.

7. Плачем мы по Тариэлу неоскудными слезами.

Кто из воинов, пришедших в этот мир, ему подобен?

С болью в сердце — Руставели, я — пою о Тариэле;

и не сказки я слагаю, а нанизываю жемчуг.

8. А теперь преданье персов зазвучало по-грузински:

следует его лелеять, как жемчужину, в ладонях.

Я для царственно прекрасной, сделавшей меня безумцем,

совершил свой труд нелёгкий; ей теперь судить об этом.

9. Ради той, кто правит ратью, и по ком я, Руставели,

убиваюсь, как безумный, взялся я за это дело.

Занемог поэт влюблённый, не предвидя исцеленья:

пусть она мне даст лекарство или в гроб меня уложит.

10. Взор, из-за неё ослепший, вновь её увидеть жаждет;

грудь моя полна любовью; жребий мой — бродить по свету.

Как молить: сожги мне тело, но мою обрадуй душу?

Хоть почти уже готова похвала в стихах трёхцветных.

11. Что кому судьба назначит, пусть довольствуется этим:

воин смел, сметлив работник, а миджнур влюблённый должен

узнавать других влюблённых, понимать их состоянье.

Никого он не обидит и себя не даст в обиду.

12. Изначально стихотворство — сфера мудрости высокой.

Божье в ней постигнем с Богом; тот богат, кто ей внимает.

Здесь стихами насладится всякий человек достойный.

Долгий сказ ведётся кратко — тем и славятся поэты.

13. Испытать коня мы можем быстрой скачкой и дорогой;

кто играет в мяч, испытан ловким взмахом и ударом;

а поэт — строкою долгой и умением умолкнуть,

если иссякают строки и не вяжется беседа.

14. Посмотрите на поэта и стихи его, когда он

не справляется со словом и стихом оскудевает, —

не укоротит ли речи, не придёт ли к малословью,

сможет ли отбиться ловко, снова сделаться героем?

15. Не считается поэтом сочинитель пары песен,

хоть себя он почитает равным гениям великим.

Пару строф пустых и тусклых сотворит иной сказитель

и кричит: «Стихи прекрасны», — вот ведь мул какой упрямый.

16. Мелкие стихи годятся только мелкому поэту:

слог его несовершенный не способен ранить сердце.

Он, как молодой охотник с неудачливой стрелою,

крупной дичи взять не может, ограничиваясь мелкой.

17. А порой стихи пригодны для пиров и песнопений,

для веселья, развлеченья и для дружеской забавы.

Нам по нраву эти строки, если сложены удачно.

Но не числится поэтом, кто поэм сложить не может.

18. Подлинный поэт не должен расточать свой труд напрасно.

Он одной, своей любимой, должен вечно поклоняться,

для неё творить он должен, восхвалять её и славить,

чтоб она смогла услышать музыку в словах поэта.

19. Знайте все: я воспеваю ту, кого воспел я прежде, —

это я считаю честью, не стыжусь признаться в этом.

В ней — вся жизнь моя таится, как жестокая тигрица.

Кто она — сказать не смею, но и дальше буду славить.

20. О любви скажу высокой, только Божеству присущей,

трудновыразимой словом и для всех доступной речью.

Рождена небесной силой, нас дарит она крылами.

Кто её постичь посмеет, пусть готовится к невзгодам.

21. Кто разумен, тот не может воспринять любовь такую:

языки болтать устанут, уши внемлющих оглохнут.

Низменна любовь, сказал я, прикоснувшаяся к плоти.

Только высшей подражают, не блудя, — благоговея.

22. А влюблённого безумца по-арабски звать «миджнуром»,

что безумствует от горя и не достигает цели;

но одни влекутся к Богу, вознесённые полётом,

а другие — в низкой доле — вьются около красоток.

23. Полагается миджнуру быть красивым, словно солнце,

молодым и мудрым, вольным, тороватым и богатым,

терпеливым и речистым, побеждающим могучих.

Кто не обладает этим, те душою не миджнуры.

24. А любовь — всего прекрасней, не познать её с наскока.

Не сравнить любовь с распутством: на одном краю — распутство,

на другом — любовь, — меж ними — чрево пропасти огромной.

Их не путайте друг с другом и моим речам внемлите.

25. Верным быть миджнур обязан, блуда грязного не ведать,

воздыхания и стоны множить при разлуке с милой.

Сердцем он к одной привязан, пусть гневливой и суровой.

Не терплю любви бездушной, поцелуйчиков игривых.

26. Радостью не одурманен и бедою не испуган,

пусть до смерти не бросает он любви первоначальной;

за неё он должен драться, позабыть про всё на свете

и не думать малодушно, что лишиться жизни может.

27. Пусть миджнур не называет этого всего любовью:

ждать одну, потом другую, не страдая от разлуки.

Это всё весьма похоже на забавы молодёжи.

Славен тот миджнур, который может одолеть соблазны.

28. Если любишь, значит, можешь не выказывать страданий,

вечно помнить о любимой, в одиночестве блуждая,

млеть вдали и убиваться, мучиться и возгораться,

в страхе и благоговенье выносить любимой ярость.

29. Никому миджнур не должен разглашать своих желаний,

он хулить не должен милой и стенать не должен тщетно,

проявлять любви не должен, чтоб ничем себя не выдать,

на костёр любимой ради, как на пир, пойти он должен.

30. Кто доверится миджнуру, если тот любви не скроет?

В том ему не будет пользы, только навредит себе он.

Как же он любовь прославит, если он её ославил?

Для чего своей любимой горькие чинить обиды?

31. Для чего нам притворяться, что возлюбленную любим;

для чего её позорим, если та по нас страдает;

если ж мы её не любим, почему же презираем?

Но злословье любят злые, не ценя души и сердца.

32. Если кто по милой плачет, слёзный плач его оправдан,

и ему зачтут блужданья как скитания по миру.

Он любовь обязан помнить, быть рабом своей любимой,

но выказывать на людях он любви своей не должен.

Примечания

1 Лев — Давид Сослан (… — 1207) — осетинский царевич, второй муж и соправитель царицы Тамар, главнокомандующий войсками в период наивысшего расцвета феодальной Грузии.

2 Тамар (1166 год — 1213 год) — царица Грузии, эпоха царствования которой стала так называемым «золотым веком» грузинской истории. Причислена к лику святых в XIII в.

3 Тёмное место поэмы. Одно из возможных толкований: «Как мягкий свинец гранит алмаз, так и женщина может огранить мужчину, сделав из него воина, полководца, учёного, поэта».

4 Тёмное место. Либо это аллегорическая интерпретация Святой Троицы, либо три качества любимой женщины: красота, добродетель и нежная, восприимчивая душа.

Сказание I

О царе арабов Ростеване

33. Ростеван царём арабов был по промыслу Господню,

величавым, щедрым, скромным, справедливым, милосердным,

жизнерадостным и мудрым; обладал огромным войском;

был и воином отменным, и вождём красноречивым.

34. Ростевана наградило небо дочерью одною.

Словно солнце, во Вселенной дочь властителя сияла,

всех, кто встретится, лишая воли, разума и сердца.

Сотни мудрых златоустов нужны, чтоб её восславить.

35. Тинатин царевну звали, дочь-наследницу владыки.

С каждым часом расцветая, затмевала солнце дева.

Государь созвал визирей, посадил с собою рядом,

величаво и спокойно с ними он повёл беседу.

36. Молвил: «У мня к вам дело — посоветоваться надо.

Увядающая роза умереть не успевает,

как в саду прекрасном тут же распускается другая.

Наше солнце закатилось: мы во тьме сидим кромешной.

37. Старостью я нынче болен, самой худшей из болезней.

Я умру сегодня-завтра — так ведётся в мире бренном.

Свет не может зваться светом, если мрак — его попутчик.

Тинатин, что краше солнца, нынче наречём царицей».

38. Отвечали так визири: «Зря сказали вы про старость.

Если увядает роза — мы довольны и увядшей.

Ароматом, пышным цветом нет ей равных в мире этом.

Как с луной, пускай ущербной, спор вести звезда посмеет?!

39. Царь, зачем вы так сказали? Ваша роза не увяла.

Лучше ваш совет неважный, чем советы посторонних.

Впрочем, мы должны исполнить сердца вашего желанье.

Пусть над нами воцарится та, что солнце покорила.

40. Хоть и женщина, но Богом рождена она царицей.

Мы не льстим вам, ведь об этом и без вас мы рассуждали.

Проявляются, как солнце, блеск её, деянья, речи.

Львята — хоть самцы, хоть самки — равноценны меж собою».

41. Автандил, военачальник, славный отпрыск полководца,

солнцу и луне подобный, статью равный кипарису,

безбородый, но душою схожий с хрусталём прозрачным, —

был ресницами густыми Тинатин навек повержен.

42. К ней любовь таил он в сердце, находясь в разлуке с нею,

и бледнее становились розы на его ланитах.

А при ней опять пылал он: в сердце рана углублялась.

Ни к чему любовь такая, разъедающая душу!

43. И как только царь изволил дочь свою наречь царицей,

Автандил развеселился так, что в нём погасло пламя.

Он подумал: «Буду чаще видеть лик её хрустальный:

может, снадобье найдётся от моей болезни бледной».

44. Обнародовал решенье государь земли арабской:

«Тинатин возвёл на трон я, Ростеван, её родитель.

Пусть на подданных взирает, как лучистое светило.

Кто её восславить хочет, приходите и узрите».

45. Много собралось арабов, в том числе вельмож немало:

Автандил солнечноликий, предводитель войск несметных,

и визирь Сограт — из свиты самый близкий государю…

Трон когда установили, все сказали: «Чудо света».

46. Вывел Тинатин родитель — лик её сиял, как солнце!

Ей на голову венец он возложил своей рукою,

ей вручил он царский скипетр, в царские облёк одежды.

Дева всех пронзила взором, солнцу ясному подобна.

47. Отступив, ей поклонились царь и войско государя,

царствовать благословили, славословили, хвалили.

Громко заиграли в трубы и ударили в кимвалы.

Залилась слезами дева, чёрные сомкнув ресницы.

48. Не считая, что достойна занимать престол отцовский,

потому и зарыдала, розы щёк залив слезами.

Царь её утешил: «Дети заменить отцов приходят.

Если б это не случилось, я сейчас в огне горел бы».

49. Он сказал: «Не плачь, царица, дочь моя, меня послушай.

Нынче призвана ты нами стать владычицей арабов.

Я тебе доверил царство: мудрой будь в делах державы,

будь спокойной и разумной, осмотрительной и скромной.

50. Так же, как навоз и розу, солнце светом заливает,

не устань быть милосердной к знати и простому люду.

Щедрость покорит строптивых, верные верны по духу.

Щедрой будь подобно морю, что берёт и дарит воды.

51. Щедрость венценосца схожа с кипарисом из Эдема;

щедрому послушен всякий, даже тот, кто вероломен.

Пить и есть весьма полезно, прятать пищу — проку нету.

Что отдашь — твоим и будет, что не дашь — само исчезнет».

52. Поучению отцову дочерь мудрая внимала,

молча слушала, вникала, назиданий не гнушаясь.

Царь, закончив наставленья, пировал и веселился.

Тинатин затмила солнце, солнце с Тинатин равнялось.

53. К ней по первому же знаку подбежал её наставник.

«Отпирай казну, — сказала, — что ты сам и опечатал.

Всё подай, что мне как царской дочери принадлежало».

И взялась дарить без счёта несочтённые богатства.

54. Всё, накопленное с детства, там она и раздарила,

осчастливила тем самым всех: и малых, и великих.

Говорила: «Исполняю, что отец мне заповедал.

Пусть никто не смеет прятать достояние царицы».

55. Приказала: «Отпирайте все мои подвалы, склады.

Табуны мои, отары пригони сюда, конюший».

Всё по-царски раздавала, щедрой быть не уставая.

Злато-серебро солдаты загребали, как пираты.

56. Грабили её богатства, словно взятые у турок,

увели коней арабских, сильных, выхоленных, тучных.

Щедростью она равнялась с вихрем, прилетевшим с неба.

Ни мужчин она, ни женщин нищими не оставляла.

57. Первый день отпировали; подавали яства, фрукты.

Сонмы воинов сидели за накрытыми столами.

Вдруг поникнул головою государь в большой кручине.

«Что с ним сталось? Что случилось?» — перешёптывались гости.

58. Во главе стола сидевший Автандил, для всех желанный,

молодой военачальник, словно тигр и лев, проворный;

и Сограт, сидевший рядом, самый старший из визирей,

«Что с царём? — они спросили. — Что его отяготило?

59. Видно, государь предался невесёлым размышленьям.

Ничего здесь не случилось, что б могло его расстроить».

Автандил сказал Сограту: «Спросим, почему он мрачен.

Пошутить дерзнём — неужто государь не отзовётся?»

60. Встал Сограт, визирь достойный, с Автандилом, станом стройным,

налили себе по кубку, подошли к царю смиренно,

с улыбающимся видом опустились на колени,

и визирь царю промолвил, как всегда, красноречиво:

61. «Государь, ты сник в кручине, лик твой мрачен и невесел.

Да, сокровищница ваша многоценная исчезла.

Наша щедрая царица все богатства расточила.

Горе ты накликал, сделав государынею дочерь».

62. Царь на это рассмеялся и воззрился на Сограта:

как он смел сказать такое, как отважился на это?

«Хорошо, визирь, ты сделал, выразив мне благодарность.

Кто скупым меня считает, пробавляется неправдой.

63. Не казна меня тревожит, я не этим опечален.

Я старик, своё отживший, я по юности вздыхаю.

Ведь во всех моих владеньях не найдётся человека,

кто постиг мою науку: нравы доблести усвоил.

64. У меня одно лишь чадо: дочь, воспитанная в неге.

Такова моя судьбина: Бог не подарил мне сына,

кто б, как я, стрелял из лука или в мяч играл достойно.

На меня походит только Автандил, что мной воспитан».

65. Гордый витязь эти речи выслушал не без почтенья,

но внезапно усмехнулся, отвернувшись от владыки.

Озарил поля и горы блеск его зубов хрустальных.

Царь спросил: «Чему смеёшься? Или ты меня стыдишься?

66. Я клянусь собой, не знаю, что во мне ты порицаешь?!»

Витязь отвечал с почтеньем: «Ты сперва пообещай мне,

что от слов моих не станешь гневаться и обижаться,

не сочтёшь меня ты дерзким и за это не накажешь».

67. Царь сказал: «Я не обижусь даже от речей обидных!»

В том он Тинатин поклялся, что была прекрасней солнца.

Автандил тогда ответил: «Я теперь сказать осмелюсь:

не кичись стрельбой из лука, быть в словах скромнее надо.

68. Я — ваш прах, но как охотник лучше вашего стреляю.

Об заклад давайте биться; нам свидетель — ваше войско.

Вы сказали: нет вам равных? Брать слова назад негоже.

Лук и стрелы, мяч и поле нас рассудят и помирят».

69. Царь весьма развеселился, засмеялся и промолвил:

«Я тебя растил как сына, ты поэтому и дерзок;

знаешь, что не осерчаю, потому и рвёшься в битву.

Если побеждён я буду, значит, жребий твой удачлив.

70. Не спущу тебе, питомец, я соперничество это.

Лук и стрелы, говоришь ты? Но теперь — не отступайся.

Нам свидетелями будут наилучшие из лучших.

И пускай покажет поле, на кого хвала прольётся».

71. Автандил повиновался, и на том и порешили,

пошутили, посмеялись, были вежливы друг с другом.

Об заклад потом побились, меж собой постановили:

«Кто проспорит — трое суток головной убор не носит1».

72. «Чтобы стрелы подавали нам во время состязанья, —

молвил царь, — возьмём с собою мы двенадцать приближённых.

Шермадин, слуга твой верный, их во всём превосходящий,

посчитает попаданья безошибочно и честно».

73. Царь велел своей охоте: «Срочно выезжайте в поле

с целью высмотреть животных многочисленные стаи».

Войску тоже приказали: «Собирайтесь, снаряжайтесь.

Пиршество весёлым было, но пора заняться делом».

Примечание

1 В Грузии не принято было появляться на людях без головного убора, который являлся символом добропорядочности, совести и доблести его хозяина.

Сказание II

Об охоте царя Ростевана и Автандила

74. Рано утром прибыл стройный Автандил, цветок лилеи;

в пурпур облачённый витязь с ликом лалово-хрустальным.

Плащ набросив златотканый, в ножны меч вложив булатный,

белоконный всадник ехать предложил царю арабов.

75. Царь вскочил в седло, собравшись. Выехали на охоту.

Окружили ратной цепью предназначенное поле.

Было празднично и шумно, в поле воинов согнали.

По условиям заклада начался убой дичины.

76. Царь двенадцать слуг назначил, повелев: «Идите с нами,

чтобы подносить нам луки, чтобы подавать нам стрелы.

Наши выстрелы считайте, попадания сличайте!»

А со всех концов поляны дичь к охотникам стекалась.

77. К ним загонщики пригнали многочисленное стадо —

лань, коза, джейран, косуля с резвопрыгающей серной.

Гнали их рабы и слуги, — может ли что быть прекрасней!

И в руках неутомимых лук и стрелы засверкали.

78. Кони пыль такую взбили, что затмился лик светила.

В дичь охотники стреляли, поле кровью заливая.

В опустевшие колчаны слуги вкладывали стрелы.

Зверь, охотником подстрелен, замертво на землю падал.

79. Всю долину проскакали, по пятам гонясь за стадом,

Бога своего гневили, дичь напрасно убивая.

Поле обагрилось кровью уничтоженных животных.

С кипарисом райским схожим Автандил казался многим.

80. Обошли они всё поле вплоть до самого до края.

А за ним река бежала мимо берегов скалистых.

В чащу звери заскочили, нет коням в лесу дороги.

Царь и Автандил отстали, хоть, усталые, бодрились.

81. И друг друга убеждали: «Я в охоте победитель!»

И шутили дружелюбно, отдыхая на привалах.

Наконец рабы сбежались, что ходили за стрелками.

Царь велел: «Скажите правду. Лести нам от вас не надо».

82. Слуги разом осмелели: «Лгать не будем, правду скажем.

Царь, мы утверждать не можем, что вы ровня Автандилу.

Хоть на месте нас повесьте, мы ничем вас не утешим.

Зверь, в какого б ни попал он, замертво на землю падал.

83. Вы на пару истребили дичи десять раз по двадцать.

Но убил на двадцать больше ваш удачливый соперник.

Сколько б ни стрелял, ни разу Автандил не промахнулся.

А вот ваших стрел немало от земли мы очищали».

84. Царь воспринял эту новость, словно ход хороший в нарды.

Он был рад, что оказался молодцом его питомец.

Соловей так любит розу, как любил он Автандила.

Ростеван развеселился, сердце плакать перестало.

85. Спешились они, затем чтоб отдохнуть в тени деревьев.

Войска собралось там больше, чем колосьев в чистом поле.

А двенадцать самых бравых слуг поблизости стояли.

Время проводя в забавах, на реку они смотрели.

Сказание III

О появлении витязя в тигровой шкуре

86. Некий витязь чужестранный горевал на побережье,

словно лев, держа поводья иноходца вороного.

И сверкали жемчугами ножны, меч, узда, доспехи.

Слёзы сердца покрывали инеем его ланиты.

87. Витязь был в тигровой шкуре, скроенной наружу мехом,

а на голову надел он из такой же шкуры шапку;

толще, чем рука мужская, кованую плеть держал он.

Слуги рассмотреть решили это странное виденье.

88. Царь промолвил: «Кто же это, странный и лицом, и телом?»

Он сказал слуге: «Ступай же, как пристало скороходу,

к витязю тому и молви: ``Не из нашего ты войска.

Кто б ты ни был, царь немедля повелел тебе явиться´´.

89. Говорить слуга поехал с тем, по чьим ресницам чёрным

протекал хрустальный ливень, — с витязем, убитым горем,

плачущим, с потухшим взором и поникшей головою.

Онемел слуга, не в силах вымолвить хотя бы слово.

90. В страхе он стоял, не смея витязя побеспокоить,

долго на него смотрел он, но потом окреп душою

и, придя в себя, промолвил: «Царь велел к нему явиться».

Витязь стал ещё мрачнее, а слуги и не заметил.

91. Ни приветствия, ни речи он того слуги не слышал,

совершенно безучастен был и к воинскому шуму;

грудь его, огнём пылая, разрывалась в страшных стонах;

кровь мешалась со слезами, тёкшими, как из запруды.

92. Разум витязя, клянусь вам, был в другом каком-то месте.

Государево веленье вновь слуга ему поведал.

Витязь ничего не слышал, продолжая горько плакать,

и уста бутоном розы не открылись у пришельца.

93. Так как витязь не ответил, поспешил слуга обратно.

«Царь, — сказал он, — как я понял, слышать он о вас не хочет.

Был я ослеплён, как солнцем, сердце бешено стучало.

Витязя пронять пытаясь, я немного задержался».

94. Царь рассерженный дивился, в сердце ярость закипала.

Перед ним рабы стояли, он созвал из них двенадцать,

приказав им: «Облачайтесь в боевое снаряженье,

силой витязя ведите, что сидит на побережье».

95. Выходя на берег речки, слуги звякнули оружьем.

Лишь тогда очнулся витязь, плакавший, убитый горем,

а потом он оглянулся, увидал большое войско,

«Горе мне!» — сказал всего лишь, слова больше не промолвил.

96. По лицу провел рукою, вытер льющиеся слёзы,

плечи крепкие расправил, подтянул колчан тяжёлый,

сел потом на иноходца — что болтать ему с рабами! —

и ничем их не утешив, поскакал он восвояси.

97. Воины простёрли руки, витязя схватить пытаясь.

Он такое с ними сделал, что враги б их пожалели.

Ударял их друг о друга и без помощи Господней

стал хлестать своею плетью, надвое их рассекая.

98. Царь рассерженный гневился, повелел за ним погнаться.

Витязь не смотрел на войско, но когда он был настигнут,

превращал догнавших в трупы, во врагов метал врагами.

Ростеван таким исходом был донельзя опечален.

99. Автандил с царём арабским вслед за витязем помчались.

Тот скакал, в седле качаясь величаво и надменно.

Конь его, с Мерани схожий, солнцем стлался по равнине.

Витязь видел, что участье принял государь в погоне.

100. И, приметив государя, скакуна стегнул он плетью

и пропал из наших взоров, и никто его не видел.

То ли он свалился в пропасть, то ли в поднебесье взвился.

И нигде не находили им оставленного следа.

101. Кто искал его, дивились, что следов найти не могут,

что своим исчезновеньем человек похож на дэва1.

Все оплакивали мёртвых, выжившим лечили раны.

Царь заметил: «Есть причина завершить пирушки наши.

102. Видно, Богу надоело благоденствие арабов,

потому и отравил Он горечью моё веселье,

навсегда меня изранил, и никто мне не поможет.

Впрочем, это воля Божья, и хвала Ему за это».

103. Царь, нахмурясь, развернулся и погнал коня обратно.

Больше он не состязался, только вздохом множил вздохи.

И участники охоты постепенно разъезжались,

но одни его хвалили, а другие — осуждали.

104. Царь вошёл в опочивальню, грустный, мрачный и усталый.

Только тот, кого считал он сыном, — Автандил — явился.

Свита разошлась, не стало никого из приближённых.

Так расстроилось веселье, смолкли арфы и кимвалы.

105. Тинатин тотчас узнала об отце своём несчастном

и, соперничая с солнцем, подошла к опочивальне.

Расспросила казначея, спит отец иль спать не может.

«Потемнел лицом отец ваш, — тот ответил. — Он тоскует.

106. Автандил один остался подле ложа государя.

С неким витязем столкнувшись, царь в унынье погрузился».

Тинатин сказала: «Нынче заходить к нему не время.

Спросит обо мне, ответишь: только что, мол, заходила».

107. Час спустя спросил властитель: «Где же дочь, моя отрада,

где жемчужина короны, где живительная влага?»

«Приходила, — отвечает казначей, — бледна, уныла.

Разузнав о вашем горе, вас тревожить не посмела».

108. «Призови, — велел владыка, — без неё мне жизнь постыла.

Ей скажи: ``Ты — жизнь отцова. Почему ты удалилась?

Приходи развеять горе, излечить больную душу.

Я тогда тебе открою, почему я так невесел´´».

109. Тинатин пришла мгновенно, подчинясь отцовской воле,

а лицо её сияло, как луна при полнолунье.

Усадил её родитель и сказал, целуя нежно:

«Почему не приходила, для чего ждала ты зова?»

110. «Кто дерзнёт, — сказала дева, — как бы ни был предприимчив,

если царь не в настроенье, на глаза ему являться?

Ведь печаль твоя, властитель, омрачить светила может.

Но, чем горю предаваться, лучше делом заниматься.

111. «О дитя моё, — сказал он, — как бы ни был я печален,

быть с тобой, вести беседу для меня большая радость.

Ты от горя исцеляешь, как лечебная настойка.

Ты простишь меня, проведав, почему я так вздыхаю.

112. Некий встретился мне витязь, удивительный и странный.

Он Вселенную до края освещал своим сияньем.

Что героя угнетало, отчего рыдал, не знаю.

Он на зов мой не явился — покарать его решил я.

113. Ускакал, меня увидев, витязь, слёзы утирая.

Взять его велел я войску — он расправился со всеми.

По-людски меня не встретил и пропал, как некий демон.

А теперь я не уверен, грезил я или не грезил.

114. Не пойму, что это было, не видение ль какое?

Он отряд мой уничтожил, кровь пустив потоком бурным.

Разве существо из плоти может исчезать так быстро?

Бог отверг меня, наверно, хоть я был доселе счастлив.

115. Милость сладкая от Бога стала горькою отныне.

Позабылись дни, когда я время проводил в веселье.

Всё мне в тягость, всё немило, кто меня теперь утешит?

Сколько б я ни жил, ничто уж мне теперь не будет в радость.

116. Возразила дочь: «Скажу я, неразумная, два слова.

Государь мой, для чего ты ропщешь на судьбу и Бога?

Почему коришь в несчастьях ты Того, Кто всех голубит?

Как Творец всего благого может быть Творцом плохого?

117. Вы царите над царями, ваша велика держава,

и порой приказы ваши не доходят до границы.

Мой совет: людей пошлите разузнать о незнакомце.

И узнаете вы скоро, смертный он или бессмертный».

118. Ростевану эти речи по душе пришлись настолько,

что поцеловал он дочерь и по голове погладил.

Молвил: «Я тебе поверю и послушаюсь совета.

Мне порукой Бог, Который заселил людьми Планету».

119. И, призвав людей, послали их во все края по свету.

Повелели им: «Ступайте, витязя того ищите,

лишь на поиск время тратя и невзгод не избегая,

и туда пишите письма, где не будет вам дороги».

120. И гонцы пошли. Ходили целый год они, смотрели,

витязя того искали, переспрашивая встречных,

и никто, рождённый в Боге, витязя того не видел.

Утомясь, гонцы вернулись, недовольные собою.

121. И пришли к царю с докладом: «Хоть мы обошли все земли,

счастье нам не привалило: витязь нами не был найден.

Ни одна душа на свете витязя того не знает.

Не смогли мы услужить вам. Может, есть другое средство?»

122. Государь на это молвил: «Дочь моя сказала правду.

И теперь я в этом деле вижу ложь и мерзость беса,

свергнутых с высот небесных, чтоб моими стать врагами.

Расстаюсь я нынче с горем, больше тосковать не стоит».

123. После этого умножил царь свои увеселенья.

Всех певцов, канатоходцев, где б они ни находились,

во дворец к царю позвали и достойно наградили.

Кто из всех, рождённых в Боге, щедростью царю подобен?

Примечание

1 Дэв — злой дух, фантастическое, сверхъестественное существо, враждебно настроенное против людей. Персонаж из фольклора многих стран Востока; упоминается и в «Слове о полку Игореве».

Сказание IV

О повелении Тинатин найти витязя в тигровой шкуре

124. Автандил в простой рубахе был в своей опочивальне,

громко пел и веселился, а пред ним стояла лира.

Вдруг от Тинатин посланец, эфиоп, вошёл с докладом:

«Статью равная чинаре, луноликая зовёт вас».

125. И, обрадованный вестью, Автандил тотчас поднялся,

облачился в одеянье из материи бесценной,

радуясь свиданью с розой, о котором грезил часто.

Сладко быть с любимой рядом, видеть милую приятно.

126. Автандил шагает гордо, не смущаясь, выступает,

предвкушая, что увидит ту, по ком он убивался.

Ненаглядная сердилась, грозной молнии прекрасней,

и луну своим сияньем лучезарным затмевала.

127. Был окутан стан прекрасный горностаевой накидкой,

а на плечи ниспадала кисея белее снега;

обвивали шею девы локоны её густые,

чёрные её ресницы проникали прямо в сердце.

128. Мрачная она сидела под пурпурным покрывалом

и спокойно Автандилу предложила сесть напротив.

Раб принес ему скамейку, Автандил присел учтиво;

полон радости великой, он взирал на лик любимой.

129. Дева молвила: «Боюсь я вам рассказывать об этом.

Умолчать о том хотелось, что я вынести не в силах.

Знаешь ты, с какою целью я тебя позвать решила?

Почему сижу в печали, а рассудок мой в тумане?»

130. Витязь молвил: «Как я смею говорить о неизвестном?

И луна идёт на убыль, если солнце повстречает.

Не могу я мыслить здраво, сам в себе я не уверен.

Что вас мучит, что излечит — сами мне о том скажите».

131. Дева молвила с кокетством, весело, а не угрюмо:

«Хоть тебя на расстоянье я до сей поры держала,

удивительно, как быстро ты желанного добился.

Но сперва тебе скажу я, что меня сейчас тревожит.

132. Помнишь ли, когда вы в поле с государем дичь стреляли,

встретился вам странный витязь, плачущий, убитый горем?

Мысль о нём меня терзает, и найти его прошу я,

даже если обойдёшь ты мир от края и до края.

133. И, хотя в беседе нашей речь о том не заходила,

издавна я ощущала, что меня ты очень любишь.

Знаю я: с утра до ночи градом слёз ты щёки точишь,

покорён своей любовью, что твоё пленила сердце.

134. Сам подумай: ты обязан мне служить по двум причинам:

как вассал наш, и средь смертных нет у нас тебе подобных;

и как мой миджнур, и это тоже правда, а не сплетни.

Так что, где б тот витязь ни был, отыскать его ты должен.

135. И любовь твоя тем самым обретёт большую силу.

Если беса одолеешь, от невзгод меня избавишь

и фиалками надежды сердце девы успокоишь.

А когда вернёшься, лев мой, стану я твоей женою.

136. Я даю тебе три года, чтоб найти, кого желаю.

Если ты его отыщешь, то с победой возвратишься.

Если ж нет, придётся верить, что нельзя его увидеть.

И мою ты розу встретишь неувядшей, непоблекшей.

137. Если я не Автандила выберу себе в супруги —

хоть само светило станет в одночасье человеком, —

пусть совсем лишусь я неба и низвергнусь в ад кромешный,

и любви своей кинжалом ты моё изрежешь сердце».

138. Автандил сказал: «О солнце, чьи ресницы из агата,

я других не дам ответов, каковым и веры нету.

Ждал я смерти неминучей, а меня ты возродила.

Словно раб, я в путь пускаюсь, послужу тебе всецело».

139. Он промолвил вновь: «О солнце, Богом созданное солнце,

все небесные светила, что ни есть, тебе покорны.

Милость, данная тобою, показалась мне чрезмерной.

Ты мою лелеешь розу щедростью лучей горячих.

140. Я себя жалеть не стану, службу с радостью исполню!

Завтра утром я поеду, и никто не остановит.

Сердце из лазурной грусти стало радостью рубинной.

Ты мне душу воскресила, я в долгу перед тобою».

141. Вновь они клялись друг другу и обет свой подтвердили,

многословную беседу завели, окрепнув духом.

Горе, что они терпели, постепенно облегчалось.

Зубы белые обоих белой молнией блистали.

142. Сели рядом — веселее полилась у них беседа.

Засияли щёк рубины и агаты глаз хрустальных.

Молвил он: «Тебя узревший тотчас голову теряет.

Подожгла моё ты сердце, и оно дотла сгорело».

143. Он ушёл, хотя тяжёлой для него была разлука.

Часто взор ошеломлённый поворачивал обратно,

трепетал он, осыпая градом хрусталя ланиты,

сердце отдавая сердцу, как любовь постановила.

144. Он сказал себе: «О солнце, без тебя мне очень тяжко,

мой хрусталь с моим рубином стали янтаря желтее.

Если долго не увижу я тебя, что буду делать?

Смерть из-за любимой — это для меня законом будет».

145. Он прилёг на ложе — стонет, и глаза не просыхают;

от любви дрожит и гнётся, словно на ветру осина;

как заснёт, ему сдаётся, что возлюбленная рядом;

вздрогнет и воскликнет громко — умножаются страданья.

146. Наполняло сердце горем разлучение с любимой;

слёзы, жемчугам подобны, свет ланит его гасили.

На рассвете он оделся, радуя людские взоры,

и верхом к царю поехал, чтоб предстать пред государем.

147. Вхожий во дворец привратник снова был к царю отправлен

со словами: «Я осмелюсь о своём поведать плане.

Покорил ваш меч булатный многочисленные земли.

Нужно, чтобы все державы о поступке вашем знали.

148. Я хочу пойти походом, обойти границы ваши,

вестью о царице новой поразить врагов заклятых.

Я обрадую покорных, непокорных опечалю,

часто буду слать подарки, не скупясь и на поклоны».

149. Царь был очень благодарен и сказать ему изволил:

«Лев — такой, как ты, — не может ратные труды забросить.

Этот твой совет походит на твою же добродетель.

В бой иди! Но как я буду жить при длительной разлуке?!»

150. Витязь низко поклонился, поблагодарил владыку.

«Государь, я удивляюсь, чем хвалу я вашу вызвал.

Если снова вас увижу, мой туман Господь развеет,

даст мне, радостному, видеть ваши радостные очи».

151. Обнял царь его за шею и поцеловал, как сына.

Воспитателю с питомцем равных не было на свете!

Витязь вышел. Это утро стало утром их разлуки.

Мудрый и мягкосердечный царь слезами заливался.

152. В путь он вышел, витязь бодрый, выступая величаво.

Ехал ровно двадцать суток, сопрягая ночи с днями.

Тинатин, его богатство, радость мира, Автандила

никогда не покидала, пламенем его сжигая.

153. Как в своё он прибыл царство, разлилась повсюду радость,

кланялись ему вельможи и одаривали щедро.

Но не мешкал солнцеликий, продолжая путь-дорогу.

Кто встречался Автандилу, те от счастья ликовали.

154. Укреплён на страх соседям город был его, который

цепью скалы окружали — бастион нерукотворный.

Там, натешившись охотой, витязь через трое суток

вызвал своего питомца, Шермадина, для беседы.

155. Их воспитывали вместе — Автандила с Шермадином,

верным и на всё готовым ради своего владыки.

Но слуга не знал, какое пламя витязя сжигает.

Нынче ж о своём светиле Автандил слуге поведал.

156. И сказал он Шермадину: «Пред тобой мне очень стыдно.

Ты во всех моих деяньях был сподвижником примерным,

а до сей поры не знаешь, сколько горьких слёз я пролил!

А теперь дарит мне радость та, по ком страдал доселе.

157. К нашей Тинатин сражён я пылкой страстью и любовью

и на розы щёк лил слёзы из нарциссов — глаз миджнура.

О моём сокрытом горе мы с тобой не говорили.

А теперь я весел, ибо получил слова надежды.

158. ``Раздобудь, — она велела, — весть о витязе пропавшем.

Утолю, когда вернёшься, сердца твоего желанье.

Мне другой супруг не нужен, будь он райским кипарисом´´

И бальзамом одарила изнывающее сердце.

159. Я, во-первых, ей подвластен: госпоже служить я должен.

Нам, вассалам подобает преданность блюсти владыкам.

Во-вторых, погашен ею пламень в обожжённом сердце.

Мы должны любые беды по-мужски встречать, без дрожи.

160. Ты не столько мой служитель, сколько друг ближайший самый,

потому тебя прошу я выслушать меня серьёзно.

Будешь ты отныне править и моё возглавишь войско.

Я другому человеку дело это не доверю.

161. Властвуй над моею знатью, армией моей командуй,

за последними вестями отправляй гонцов к придворным,

за меня пиши им письма, шли подарки дорогие,

чтобы там не ощутили моего исчезновенья!

162. И в бою, и на охоте подражать мне попытайся;

ожидай меня три года, тайну свято соблюдая.

Если мне дано вернуться, может, стан мой не увянет;

если не дано, тогда уж плачь, вздыхай, стенай, печалься.

163. Лишь тогда царю поведай нежелательные вести

о моей внезапной смерти и гони печаль, как пьяный.

Мол, меня постигла участь, неизбежная для смертных.

Одари больных и бедных златом, серебром и медью.

164. Вот тогда и постарайся быть мне более полезным,

вспоминай меня почаще, если позабыть не хочешь.

О душе моей молитву вознеси, оплачь, как должно.

Помня о моих заботах, сердце нежностью наполни».

165. Шермадин, услышав это удивился, поразился,

из очей его полился чистый жемчуг слёз горючих.

Молвил он: «Тебя не будет — у меня не будет сердца.

Но держать тебя не стану — всё равно ты не отступишь.

166. Ты сказал: ``Тебя оставлю за себя´´, — но как же это?

Как могу я быть владыкой, как могу с тобой равняться?

Лучше в землю лечь, чем помнить, как ты всеми был оставлен.

Ты бы взял меня с собою, тайно мы уйдём с тобою!»

167. Витязь отвечал: «Скажу я напрямик, а не лукаво.

Знай: миджнур, бредущий полем, одиноким быть обязан.

Жемчуг даром не даётся — надо приложить усилья.

Человек ничтожный, лживый должен быть пронзён мечами.

168. Лишь тебе я мог поведать тайну собственного сердца.

И кому б я власть доверил? Кто сумел бы лучше править?

Укрепляй границы, чтобы рядом враг не поселился.

Может, я приду обратно, если Бог спасёт от смерти!

169. Беды могут в одночасье одного убить и сотню.

Одиночество не страшно, если с нами силы света.

Не вернусь спустя три года — плачь по мне, оденься в траур.

Вот бумага, по которой знать моя тебе подвластна».

Сказание V

О письме Автандила к верноподданным

170. Написал он: «Домочадцы, воспитатели, питомцы,

вы проверены на прочность, вы испытаны на верность;

следуя моим желаньям, вы спешили, словно тени,

а теперь, собравшись вместе, слушайте моё посланье.

171. Все внемлите Автандилу, родом, как и вы, арабу.

Я пишу посланье это собственной своей рукою.

Я на время избираю странствия взамен веселья,

возложив на лук и стрелы хлопоты о пропитанье.

172. Есть причина, по которой родину я должен бросить

и, как одинокий странник, целый год бродить по свету.

Я прошу вас, умоляю до того, как я приеду,

от врагов хранить державу сильной и несокрушимой.

173. Оставляю Шермадина за себя владыкой вашим

до тех пор, пока не знает, жив ли я ещё на свете.

Пусть, как солнце, вам он светит, розы пусть не заморозит,

а того, кто провинится, словно мягкий воск, растопит.

174. Я растил его, как брата, я любил его, как сына;

вы ему, как мне, служите; а когда затрубят трубы,

поддержите полководца, чтобы мне уподоблялся.

Если в срок я не приеду, поменяйте смех на слёзы».

175. Завершив своё посланье, златоуст сладкоречивый,

чресла поясом бесценным препоясав, в путь собрался.

«Выезжайте вслед за мною», — молвил он стоявшей рати

и отправился немедля на последнюю охоту.

176. Воинам сказал: «Ступайте, в провожатых не нуждаюсь».

Личных слуг домой отправил, в одиночестве оставшись.

Повернул коня и прямо через заросли поехал

в мыслях Тинатин держал он, убивавшую тоскою.

177. Миновал он всю долину, удаляясь от охоты,

ни одна душа живая не могла его заметить.

Мог надеяться теперь он лишь на мощную десницу,

а с собою вёз он только груз печали по любимой.

178. Воины, охоту кончив, стали кликать господина.

Солнцеликий их не слышал — все от страха побледнели,

а неслыханную радость сокрушение сменило.

Те, чьи кони были быстры, властелина обыскались.

179. «Где тот лев, кого Всевышний вырастит тебе на смену?»

И гонцов повсюду слали, и расспрашивали встречных,

но разведать не сумели, где он и куда подался.

Воины, убиты горем, и рыдали, и вздыхали.

180. Шермадин велел собраться знатным людям и вельможам,

сообщил слова владыки, показал его посланье.

Эта новость их пронзила: в грудь себя вельможи били,

и никто там не остался нерыдавшим, невредимым.

181. Все ответили учтиво: «Хоть нам жизнь такая в тягость,

но кому, как не тебе, он мог бы свой престол оставить?

Будем мы тебе послушны, что бы нам ни приказал ты».

И, признав его владыкой, Шермадину поклонились.

Сказание VI

Об отъезде Автандила на поиски витязя в тигровой шкуре

182. Как свидетельствуют Эзрос1 с Дионисием2 премудрым:

жалки вымерзшие розы; жалки люди, чьи ланиты

не хрусталь и не рубины, а тела — тростник увядший;

жалки те, кто дом бросает ради долгого скитанья.

183. Автандил скакал галопом, миновал страну арабов,

странствовал в чужих пределах, но разлука со светилом

жизнь скитальцу отравила. Он промолвил: «Будь я с милой,

я сейчас не проливал бы струи слёз своих горючих».

184. Хлопья выпавшего снега розу свежую накрыли.

Брался он за нож порою — так пронзить хотелось сердце.

Молвил: «Мир усилил горе во сто крат из девяноста.

Я забыл, что есть веселье с лютней, лирой и свирелью».

185. Отлучённая от солнца, роза тихо увядала.

«Потерпи», — твердил он сердцу, в забытьё впадал не часто.

В тщетных поисках скитался он, чужак в чужих державах;

был со странниками вежлив, хоть расспрашивал пристрастно.

186. Плача, проливал он слёзы, прибавлявшиеся к морю.

Землю он считал постелью, а десницу — изголовьем.

Молвил: «Милая, тебе я отдал сердце в миг разлуки.

Мне хватило бы для счастья в честь твою лишиться жизни».

187. Так всю землю он объехал до окраин самых дальних.

Места не было под небом, где бы он ни оказался.

Но о том, за кем был послан, ни одной не слышал вести.

Так прошло почти три года, лишь три месяца осталось.

188. И зашёл он в край бесплодный, где скитался целый месяц,

ни одно Адама чадо там ему не повстречалось.

Ни Рамин, ни Вис3 не знали этих бед. Но днём и ночью

Автандил о милой грезил, вспоминал о ненаглядной.

189. На привал он встал однажды на верху горы высокой.

Днях в семи ходьбы оттуда заприметил он долину;

под горой высокой речка мелководная бежала,

оба берега которой были стиснуты лесами.

190. Подсчитал, сойдя к стремнине, на окрестности любуясь,

что два месяца осталось. Начал он стонать и охать.

«Вдруг я тайну не раскрою, — сердце страхом наполнялось. —

Зло в добро не переходит, не дано нам вновь родиться».

191. О своих делах помыслив, Автандил остановился.

«Если поверну обратно — то к чему мои скитанья?

Как скажу я солнцеликой, что задаром дни растратил,

что не слышал даже слуха про того, чей след потерян?

192. Если ж вместо возвращенья, поиски продлив на время,

нужной вести не добуду, срок, что дал я Шермадину,

истечёт, и он ланиты станет омывать слезами, —

и печальное известье сообщит он государю.

193. О моей расскажет смерти так, как я ему поведал.

Загрустят они, заплачут, будут горько сокрушаться.

Как тогда смогу вернуться, проскитавшись на чужбине?»

Так он думал со слезами, удручённый размышленьем.

194. «Боже, что меня не даришь справедливостью Своею?

Почему мои скитанья безнадёжны и напрасны?

Радость выполов, зачем Ты сердце мне засеял горем?

Значит, не пойдут на убыль реки слёз моих горючих.

195. Смерть достойная прекрасней жалкого существованья!

Что ты скажешь солнцеликой Тинатин, когда вернёшься?

``Витязя нашёл ты´´, — спросит — что, бедняга, ты ответишь?»

Так он думал, проезжая через реки, лес и горы.

196. Самому себе внушал он: «Терпеливым быть я должен,

чтобы не скончаться раньше мне отпущенного срока.

Но без Бога я не справлюсь, тщетно слёзы проливая:

с Провиденьем не поспоришь — сбудется предначертанье.

197. Обошёл я в самом деле все живущее под небом,

но о нужном человеке ничего нигде не слышал.

Правы те, кто утверждает, что он каджи4 — дух сражений.

Но тогда к чему лить слёзы, от которых нету проку?»

198. Автандил с горы спустился, пересёк леса и реку,

скакуна пустил по полю и грустил под конский топот,

ведь напрасно пропадала сила рук его и доблесть,

а хрустальный подбородок чёрной порослью покрылся.

199. Автандил вздохнул со стоном и решил свернуть с дороги,

взором он её окинул и отправился в долину.

Ни одной за целый месяц он живой души не встретил.

Видел там животных диких, но ни разу не спугнул их.

200. Хоть, стеная и вздыхая, витязь одичал немало,

озаботился он пищей, как велит закон Адама.

Дичь убив стрелой длиннее, чем десница у Ростома5,

слез с коня он в перелеске и развёл костёр огнивом.

201. Отпустив коня на выпас, принялся он жарить мясо.

Смотрит — а к нему несутся шесть наездников удалых.

«Не разбойники ли это? Что они поведать могут?

Человек из плоти сроду в эту глушь не забирался».

202. Взял он лук и вышел встретить двух бородачей угрюмых

с юношей голобородым с перебитой головою.

Бледен от потери крови и едва ль не без сознанья,

отходил уже почти он, а они стенали плача.

203. Автандил воскликнул: «Кто вы? Я вас принял за злодеев».

Те сказали: «Успокойся. Помоги нам боль утишить

или просто посочувствуй, раздели печали наши

и поплачь, о ком мы плачем, мхом покрой свои ланиты».

204. Подойдя, заговорил он с горемычными мужами,

и о том, что с ними сталось, братья плача рассказали.

«С ним нас было трое братьев, потому и льём мы слёзы.

Наша вотчина былая — город-бастион в Хатае.

205. Новые открыв угодья, собрались мы на охоту

и с бесчисленною ратью к берегам реки спустились.

Место нам пришлось по нраву, мы там целый месяц жили,

истребили тьму дичины и в предгорьях, и в долинах.

206. Мы, три брата, посрамили всех стрелков, пришедших с нами,

а потом между собою принялись мы препираться.

«Я тебя гораздо лучше», — говорили мы друг другу,

не могли добиться правды, спорили и пререкались.

207. Нынче мы бойцов услали отвезти оленьи шкуры

и решили: «Установим, чья рука сильней и метче.

И как только нас оставят, зверя бить втроём мы будем —

тех, кого отыщем сами, а не тех, кого пригонят.

208. Трёх своих оруженосцев мы оставили, а войску,

наших планов не поведав, повелели удалиться

и устроили охоту по полям, лесам, болотам,

били зверя мы и птицу, пролетавшую над нами.

209. Но внезапно появился некий витязь с тёмным ликом.

На коне — Мерани чёрном — гарцевал скиталец мрачный,

стан окутав шкурой тигра, скроенной наружу мехом.

Красоты столь совершенной человек ещё не видел.

210. Слепли мы, снести не в силах свет очей молниеносных.

Он блистал — земное солнце, — не сказать, что неземное.

Мы поймать его решили, расхрабрились и дерзнули,

потому мы и стенаем, слёзы горькие роняя.

211. Дал понять я младшим братьям: этот человек мне нужен;

брату среднему пришёлся по душе скакун пришельца;

младший — с ним решил сразиться и у нас нашёл поддержку.

Двинулись к нему, — скакал он величаво и спокойно.

212. Шлифовала смесь рубина с хрусталём его ланиты.

Наши приторные грёзы он, разгневавшись, развеял.

Глядя вбок, не бросив слова, нас ни в медный грош не ставя,

грубиянов недозрелых так огрел, что мы прозрели.

213. Мы отъехали в сторонку; младший брат с ним пересёкся,

ухватил его и даже крикнул: «Стой!», — расхорохорясь.

Собрались мы прочь, увидев, что за меч не взялся витязь, —

брата он ударил плетью — голова в крови у брата.

214. Голову разбил глубоко — младший брат обмяк, как мёртвый,

и его, как прах, как глину, витязь тот ударил оземь,

раздавил того, кто смело погрозил ему десницей.

На виду у нас он скрылся — вольный, гордый и суровый.

215. Ехал медленно, спокойно и не оглянулся даже.

Посмотри — да вот он едет, солнцу и луне подобен».

С плачем братья указали силуэт на горизонте.

Был уже едва заметен вороной, везущий солнце.

216. Не припорошил слезами Автандил свои ланиты.

Он не зря потратил годы на далёкие скитанья.

Кто желанного достигнет, кто искомое обрящет,

тем уже не подобает вспоминать былые беды.

217. Автандил поведал братьям: «Я — скиталец бесприютный —

родину покинул, чтобы с этим витязем спознаться.

А теперь вы мне открыли то, что раньше было скрыто.

Дай вам Бог, чтобы для горя не нашлось у вас причины.

218. Как и мне Господь позволил обрести желанье сердца,

так и брат ваш пусть получит избавленье от страданий».

Показав свою стоянку, предложил им: «Пусть подремлет

братец ваш в тени, покуда вы, уставшие, поспите».

219. Ну, а сам, коня пришпорив, поскакал своей дорогой,

полетел он, словно сокол, непривязанный, свободный.

Как луна при встрече с солнцем затмевается светилом,

так и пламя, что сжигало Автандила, отгорело.

220. По дороге представлял он надвигавшуюся встречу:

«Скажешь глупость — и безумец станет во сто крат безумней.

Человек разумный может совладать с нелёгкой ношей.

Суетность ума он должен презирать и ненавидеть.

221. Ведь настолько этот витязь безрассуден и безумен,

что к себе не подпускает для обзора и беседы.

Встретясь, мы убьём друг друга: кто кого — никто не скажет».

Автандил, усвоив это, тщательно маскировался.

222. Он твердил: «Зачем я буду предавать свои страданья?

Кто бы ни был этот витязь, у него же есть жилище.

Пусть идёт, куда захочет, несмотря на все преграды.

Там найти я должен средства, что меня не подвели бы».

223. Так один вослед другому продвигались двое суток.

День и ночь они скакали, пищею не подкрепившись,

сна и отдыха не видя, ни мгновенья не теряя.

И долину орошали ими пролитые слёзы.

224. Днём скакали, а под вечер добрались до скал огромных,

где пещер немало было, а внизу река журчала.

Не сказать, как были густы заросли на побережье,

как сквозь скалы пробивались исполинские деревья.

225. Витязь повернул к пещерам, реку обогнув и скалы.

Автандил, коня стреножив, дерево нашёл большое,

на него тотчас забрался, чтобы с ходу оглядеться,

и успел узреть, как витязь двигался, роняя слёзы.

226. И когда проехал чащу, к витязю в тигровой шкуре

вышла из глухой пещеры дева в чёрном одеянье.

Дева слёзы проливала, что могли бы слиться с морем.

Витязь слез с коня и деву заключил в свои объятья.

227. Молвил он: «Сестрица, рухнул в море мост надежды нашей:

нету той, из-за которой пламя нас, Асмат, снедает».

Бил себя он в грудь руками, слёзы ливнем лил кровавым,

и, обнявшись, брат с сестрою их друг другу утирали.

228. Рвали волосы, и чаща стала от волос дремучей.

Деву он держал в объятьях, а она его держала,

причитая так, что горы громким эхом отзывались.

Автандил смотрел на это, удивляясь их деяньям.

229. Дева первой отдышалась, притерпевшись к ране сердца;

отвела коня в пещеру, сняв с него седло и сбрую;

с витязя сняла доспехи, расстегнув широкий пояс.

И они, войдя в пещеру, из неё в тот день не вышли.

230. Автандил был озадачен: «Где разгадка этой тайны?»

Ранним утром дева вышла в том же самом облаченье,

Скакуна она взнуздала, оседлала и отёрла

краем шали, и доспехи принесла она беззвучно.

231. Правило имел тот витязь: дольше дня не жить в пещере.

Дева бьёт себя по персям, плачет, рвёт с корнями кудри.

Обнялись они, целуясь; на коня уселся витязь.

И Асмат печальней стала, будучи уже печальной.

232. Автандил лицо увидел витязя; тот был усатым,

безбородым, — «Это солнце, — молвил Автандил и, чуя

запах мирта, исходивший от скитальца, сделал вывод:

«Льва прикончит этот витязь так, как лев козла прикончит».

233. Витязь ехал, возвращаясь той же самою дорогой;

миновав глухую чащу, он в долине оказался.

Схоронившись за ветвями, Автандил смотрел и думал:

«Бог устроил это дело так, что все идёт прекрасно.

234. Что Он мог бы сделать лучше? Я заставлю эту деву

всю историю до слова мне о витязе поведать;

о себе скажу ей тоже, чтоб она узнала правду.

Меч мой витязя не тронет, и меня не тронет витязь».

Примечания

1 Эзрос — подразумевается неустановленный поэт и мудрец XII века.

2 Дионисий — Дионисий Ареопагит (I в. н.э.), афинский мыслитель, христианский святой, автор учения о природе зла.

3 Вис и Рамин — главные герои поэмы «Вис и Рамин» персидского поэта Фахраддина Гургани (… — 1054). Прозаический перевод этого произведения — «Висрамиани» — приписывается грузинскому писателю армянского происхождения Саргису.

 4 Каджи — злые духи ветра, бурь и войны из грузинской и армянской мифологии и эпоса.

5 Ростом (Рустам) — один из главных героев Фирдоуси «Шах-Наме».

Сказание VII

О беседе Автандила с Асмат

235. Слез он с дерева большого, иноходца расстреножил,

сел верхом, вперёд поехал — вход в пещеру был свободен.

Тут же выбежала дева, слёзы горькие роняя,

полагая, что вернулся витязь тот розоволикий.

236. Обознавшись, — ведь несхожи Автандил с ушедшим гостем, —

бросилась бежать и криком лес и горы оглашала.

Деву он схватил мгновенно, как в ловушке куропатку.

Скалы эхом продолжали девы крик однообразный.

237. Дева билась, было гадко ей смотреть на Автандила;

трепеща, как куропатка под орлом, она металась;

о каком-то Тариэле вспоминала понапрасну.

Автандил склонил колена, молвил, воздевая руки:

238. «Автандил я, сын Адама, что тебе могу я сделать?

Видел я фиалок бледность на лице того скитальца.

Расскажи ты мне о стройном кипарисе с ясным ликом.

Только не кричи, не бойся: ничего тебе не будет».

239. Дева плакала, молила, будто бы увещевала:

«Отпусти, коль не безумен; коль безумен — образумься!

Как легко просить о трудном! Понапрасну не старайся

и не ожидай рассказа от меня об этом деле.

240. И чего ты, витязь, хочешь от меня, чего ты просишь?

Ведь историю об этом не опишут и поэты.

Скажешь мне хоть раз: ``Поведай´´, — я сто раз скажу: ``Не стану´´.

Смех гораздо лучше плача, грусть гораздо лучше пенья».

241. «Дева, ты не знаешь, кто я, сколько горя я изведал.

Витязя искал я долго, но вестей о нём не слышал.

Наконец тебя нашёл я, как бы ты ни возмущалась!

От тебя я не отстану: расскажи, стыда не бойся!»

242. «Кто ты есть, чтоб я сказала, с кем я нынче повстречалась?

Солнца нет со мной, ты знаешь, вот мне и чинишь обиду!

Речи длинные никчёмны, потому отвечу кратко:

ни словечка не скажу я про него, — что хочешь, делай!»

243. Снова к ней он обратился, умоляя на коленях.

Не сломив её упорства, он устал бороться с нею.

Кровь, к очам его прихлынув, Автандила разъярила:

деву он схватил за кудри и кинжал приставил к горлу.

244. «Как простить, — сказал он деве, — столь великую обиду?

Неужели снова слёзы проливать меня заставишь?

Лучше б ты всё рассказала, а иначе хуже будет.

Пусть Господь злодеев губит так, как мной убита будешь!»

245. «Это наихудший способ. Если убивать не станешь,

значит, я в живых останусь, а когда опаски нету,

не скажу тебе ни слова. Если ж выполнишь угрозу,

мне тогда уж нечем будет разговаривать с тобою.

246. Для чего меня нашёл ты и спросил, кто я такая?

От меня, пока жива я, ничего ты не узнаешь!

Значит, ты меня погубишь лишь по моему желанью.

Разорви меня и выбрось, как ненужную депешу.

247. Ты не думай: смерть не мука. Смертью ты меня избавишь

от рыданий — и засохнет море слёз моих горючих.

Для меня весь мир — солома, он её не перевесит.

Я тебя не знаю; кто ты, чтоб тебе я доверяла?»

248. «Мой напор, — подумал витязь, — языка ей не развяжет.

Надо действовать иначе, похитрее изловчиться».

Отпустив её, присел он в отдаленье и заплакал.

«Я тебя, разгневал, дева, и не знаю, что мне делать».

249. Мрачная пред ним уселась дева, все ещё волнуясь.

Автандил сидел и плакал, ни словечка не промолвив.

Там, где розы расцветали, море слёз образовалось.

Тут и дева зарыдала: сердце девичье смягчилось.

250. И, заплакав, пожалела дева плачущего гостя.

Впрочем, как с чужим чужая, нежных уст не раскрывала.

Рассудив, что гнев улёгся, Автандил поднялся плача,

преклонил пред ней колена и молил, роняя слёзы:

251. «Я тебя разгневал, дева, ты сестрой мне стать не можешь,

для тебя я только странник, значит, быть мне сиротою.

Но тебя прошу я всё же мне довериться всецело,

ибо сказано: прощайте семикратно прегрешенья.

252. Хоть себя повёл я дурно и тебе не приглянулся,

всё же пожалей миджнура, потому что ниоткуда

ждать он помощи не может, и никто ему не в помощь,

он ведь в силах только душу подарить тебе за сердце».

253. Только дева услыхала о любви слова миджнура,

принялась, вздыхая тяжко, слёзы лить гораздо больше

и кричать на всю округу принялась гораздо громче.

Бог услышал Автандила, сердцу ниспослав отраду.

254. Он подумал: «Эти речи цвет лица её сменили.

Видно, что из-за кого-то слёзы льёт она ручьями».

Молвил: «О сестра, способен даже враг жалеть влюблённых.

Знаешь ты, что сам влюблённый не бежит, но ищет смерти.

255. Я — миджнур, безумец некий, жизнь моя невыносима:

солнцеликая велела мне найти того скитальца.

Там, куда за ним ходил я, даже тучи не бывало.

И нашёл два сердца ваших, нежно преданных друг другу.

256. В сердце бедного безумца образ витязя впечатан.

Я из-за него скитался, радостей себя лишая.

Что ты сделаешь со мною: в плен возьмёшь, на волю пустишь,

жизнь подаришь или сгубишь, горе горем умножая?»

257. На сей раз сказала дева витязю слова добрее:

«Этот способ вызнать тайну хорошо тобой продуман.

Давеча враждой засеял сердце мне, а нынче друга

и сестру во мне нашёл ты, лучшую сестру на свете.

258. Если ты к любви прибегнул, то отныне я не в силах

не служить тебе прилежно и тебе не доверяться,

и тебя я не заставлю растеряться, огорчиться,

за тебя теперь умру я — что ещё могу я сделать?

259. Если сказанному мною ты последуешь, то встретишь

витязя того, с которым ты уже на разминёшься.

Не послушаешься, значит, как ни плачь, его не сыщешь,

станешь сетовать на жребий и погибнешь без надежды».

260. Витязь молвил: «Эти речи взяты будто бы из притчи.

По дороге друг за другом два шагали человека.

Увидал второй, что первый невзначай упал в колодец.

Подошёл второй к колодцу, начал горевать и плакать.

261. ``Друг, дождись меня, — сказал он, — оставайся там, покамест

я верёвку раздобуду, чтоб тебя поднять оттуда´´.

Тот, в колодце, засмеялся и ответил удивлённо:

``Как тебя не ждать я мог бы? Я куда отсюда денусь?´´

262. Стало быть, сестра, верёвку от моей ты шеи держишь.

Без тебя мои моленья ни к чему не привели бы.

Знаешь, что со мною делать, ты — лекарство для безумца.

Если голова здорова, кто её лечить возьмётся?»

263. Дева молвила: «По нраву, витязь, мне такие речи.

Без сомненья, ты достоин похвалы мужей мудрейших.

Если горести такие ты переносил доселе,

то, моим речам внимая, ты искомое добудешь.

264. Нет вестей о том скитальце; если сам он не расскажет,

говорить о нём не стоит — ведь никто вам не поверит!

Сколько б до сих пор ни ждал ты, жди, пока он не вернётся.

Розу не морозь, не надо порошить цветы слезами.

265. Если же узнать ты хочешь наши имена, не скрою,

что зовётся Тариэлом гость ночной, безумный витязь,

а меня — Асмат, которой всё нутро сжигает пламя.

Вздохи я десятком тысяч новых вздохов умножаю.

266. Больше не могу ни слова я о витязе прибавить.

По полям несёт он гордо стройный стан, затмивший прочих.

Я питаюсь, горемыка, мясом, что он мне приносит.

Он задержится надолго иль сейчас придёт, не знаю.

267. Подожди, тебя прошу я. Если он придёт, я буду

умолять его, быть может, я улажу это дело.

Вас друг с другом познакомлю, подружить вас постараюсь.

Сам он о себе расскажет — радость милой ты доставишь».

268. Витязь деве внял, конечно: подчинился, согласился.

Слыша плеск воды в ущелье, оба разом оглянулись

и в пещеру поспешили, не раздумывая долго, —

Тариэл луною светлой выходил на побережье.

269. Дева молвила: «Всевышний в срок твою мечту исполнил.

А теперь ты с глаз исчезни, схоронись внутри пещеры.

Нету существа из плоти, что б ему не покорилось.

Постараюсь, чтобы витязь на тебя не рассердился».

270. И в пещере поспешила дева спрятать Автандила.

Витязь слез с коня, украшен дорогим мечом, колчаном.

Дева с витязем рыдала — слёзы их сливались в море.

Автандил через оконце видел это, затаившись.

271. Долго продолжали плакать витязь тот и дева в чёрном,

что сняла с него доспехи и коня закрыла в стойле.

Лиц хрусталь, омыт слезами, стал янтарным у обоих.

Чёрные ресниц кинжалы отсекли сплошную влагу.

272. Автандил глядел в оконце, узник, вольный в стенах кельи.

Дева в чёрном шкуру тигра разостлала Тариэлу.

На неё он сел, стеная всё печальнее и горше.

Влага слёз его кровавых в чёрные вплелась ресницы.

273. Дева пламя высекала, полагая мясо жарить

всем куском для Тариэла, а, зажарив, предложила.

Тот чуть-чуть себе отрезал, но жевал с большим усильем,

наконец, он бросил мясо непрожёванное на пол.

274. Он прилёг вздремнуть немного, но дремал куда как мало.

Ненароком вздрогнул, вскрикнул, подскочил, как сумасшедший,

в грудь и в голову удары наносил себе он с воплем.

Дева, сидя, раздирала в кровь лицо себе ногтями.

275. Вопросила: «Что случилось? Почему ты возвратился?»

Отвечал: «Царя я встретил. Во главе большого войска

и с немалою поклажей он поехал на охоту,

а загонщики долину с этой целью оцепили.

276. Вид людей меня расстроил, жарче я воспламенился.

К ним не вышел я навстречу, самого себя жалея,

но от них в лесу укрылся, так подумав: «Если войско

стороной пройдёт, то завтра на рассвете я уеду».

277. Дева во сто крат сильнее разрыдалась и сказала:

«Ты среди зверей свирепых бродишь по глухим чащобам,

никого не хочешь видеть для беседы и утехи, —

этим ты ей не поможешь, — так на что ты век свой тратишь?

278. Обошёл ты твердь земную — неужели в целом мире

ты не встретил человека, чтобы он тебя утешил,

с кем с ума ты не сходил бы, хоть и много вынес горя.

Ты умрёшь, она погибнет, — это ль будет благодатью?!»

279. Молвил: «Речь твоя, сестрица, твоему подобна сердцу.

Только нет бальзама в мире, чтобы исцелить мне рану!

Кто отыщет человека, если тот и не родился?

Расставанье духа с плотью — смерть — одна моя отрада.

280. Бог не создал человека под такою же звездою,

хоть его я возжелал бы ради дружбы и беседы!

Кто захочет добровольно горести мои изведать?

Только ты, сестра, близка мне изо всех существ на свете».

281. «Не сердись, — сказала дева, — я страшусь и умоляю.

Так как мне Господь назначил быть твоим визирем верным,

новости весьма хорошей от тебя скрывать не стану.

Неумеренность отвратна; ты ж совсем не знаешь меры».

282. Кто его искать возьмётся, должен быть умом сильнее,

а тебе в твоём безумье зверь дороже человека.

Следует с людьми общаться, чтоб тоску свою развеять,

а не то, как одинокий соловей, умрёшь от горя.

283. «Не пойму, к чему ты клонишь, объясни, — ответил витязь. —

Как без Бога сотворю я человека для общенья?

Как бы я ни трепыхался, Бог несчастье мне пророчит.

Одичал я в самом деле, но я сам виновен в этом».

284. «Я тебя, — сказала дева, — утомила назиданьем.

Но представь, что мною найден тот, кто за тобой пошёл бы,

и, узнав его, обрёл бы ты советчика и друга, —

поклянись, что не прикончишь ты его в порыве злобы».

285. «Если ты его отыщешь, — витязь молвил, — буду счастлив.

Ради той, из-за которой по полям брожу, безумный, —

я вредить ему не буду; только то я стану делать

что ему всего приятней; полюблю его, как брата».

Сказание VIII

О встрече Тариэла с Автандилом

286. Встала дева и за гостем удалилась. «Он не злится», —

так она ему твердила, ободряя Автандила.

И того, кто схож с луною, проводила к Тариэлу.

И помнилось Тариэлу, что пред ним предстало солнце.

287. Подошёл он к Автандилу; были оба схожи с солнцем

иль с луною, что струила свет безоблачный в долину.

Даже тополь не сравнится с ними станом. С чем сравнить их?

Оба витязя подобны были всем семи светилам.

288. Витязи расцеловались — не беда, что незнакомцы;

сквозь овал розовоустый белые сверкнули зубы.

Шеи крепкие скрестили витязи и зарыдали.

Яхонты их светлых ликов янтарями становились.

289. Тариэл взял Автандила за руку; они присели

и вдвоём рыдали долго, слёзы горькие роняя.

Дева в чёрном утешала их чудесными словами:

«Вы себя не убивайте, солнца не черните мраком».

290. Не побил мороз, но иней пал на розу Тариэла.

И сказал он Автандилу: «Знать хочу — открой мне тайну, —

кто ты и откуда родом, из какого края прибыл?

А меня и смерть не любит, если напрочь позабыла».

291. Автандил сказал достойно: «О могучий лев и витязь,

Тариэл, тепло принявший Аравийского скитальца.

Я — араб, миджнур безумный, я сожжён любовью страстной,

и моя душа пылает пламенем неугасимым.

292.Дочерь моего владыки — Тинатин — я обожаю.

Рать с могучею десницей назвала её царицей.

Хоть ты обо мне не слышал, но меня ты, витязь, видел.

Помнишь, как легко убил ты наших воинов не слабых?

293. В поле мы тебя, скитальца, видели, пришли, позвали.

Ты прийти не соизволил — повелитель рассердился,

снарядил войска в погоню, рать отчаянно помчалась…

В пурпур ты окрасил поле кровью воинов убитых.

294. Не мечом, всего лишь плетью черепа их разворочал.

За тобою царь погнался, но так скоро и бесследно

ты исчез, подобно каджу, что рабы перепугались.

Мы, поражены тобою, пуще прежнего озлились.

295. Царь был мрачен — как известно, все владыки своенравны.

Всюду мы тебя искали по приказу государя,

но ни юноши, ни старцы про тебя и знать не знали.

И к тебе меня послала та, с кем солнце не сравниться.

296. ``Разузнай, — она сказала, — всё о витязе пропавшем,

и тогда, что пожелаешь, я исполню´´. Повелела

от неё вдали три года лить потоки слёз горючих.

Веришь ли, что всё стерпел я, не видав её улыбки?!

297. И никто мне не попался, что тебя хотя бы видел.

Трёх головорезов, смевших надерзить тебе, я встретил.

Одного ты трупом сделал, лоб разбив железной плетью.

Братья бедного злодея на тебя мне указали».

298. Услыхав про столкновенье, Тариэл недолго думал.

«Дело прошлое, конечно, но не вспомнить не могу я,

что тебя с твоим владыкой я на той охоте видел.

О своей врагине милой я тогда, горюя, грезил.

299. Что вы от меня хотели? Разве вы мне были ровня?

Вы, счастливые, охотой наслаждались — я был в скорби.

Взять меня вы приказали, расхрабрившись, вашим слугам.

Вместо этого, похоже, вы закапывали трупы.

300. Оглянувшись, я увидел, что за мной твой царь несётся.

Пожалел я государя, на него руки не поднял.

Не сказав ему ни слова, с глаз его я тотчас скрылся,

ведь скакун мой несравненный вмиг уходит от погони.

301. Иногда моргнуть и глазом человек не успевает,

как от недругов нежданных умудряюсь я исчезнуть.

Нападать не собирался я на тех троих злодеев.

Зря они меня задели и кичились предо мною.

302. Ты пришёл с хорошей целью, да и сам ты мне по сердцу:

станом равный кипарису, солнцелик, отвагой — воин.

Ты намучился немало, но страдал не понапрасну.

Нет на свете человека, вовсе брошенного Богом.

303. «Заслужил похвал ты больше, — молвил гость, — чем расточаешь.

Чем я равен тем, кого ты похвалил бы по заслугам?

Ты — единственное солнце, освещающее землю,

ибо ты не изменился от мучений пережитых.

304. Этот день затмил невольно ту, кто мне терзает сердце.

Не служил я ей, а значит, делай, что считаешь нужным.

Яхонт не сравнить с эмалью, будь она хоть наилучшей.

Буду при тебе до смерти — это все мои желанья».

305. Тариэл сказал: «Я понял, как твоё пылает сердце.

Только чём ты мне обязан, что меня так славословишь?

Что ж, миджнур миджнуру должен помогать — таков обычай.

Что взамен ты хочешь, если разлучу тебя с любимой?

306. Госпожи своей слугою ты меня искать пустился

и нашёл по воле Божьей, потрудившись молодецки.

Но смогу ли я поведать, почему один скитаюсь?

Расскажу — сгорю немедля, превратившись в прах и пепел».

307. «Лев ты мой, — Асмат сказала, — скорбь тому огню нужна ли?

Как же я тебя заставлю говорить помимо воли?

Вижу, что безумный витязь за тебя положит душу.

Пусть же он тогда узнает о твоих сердечных ранах.

308. Он молил меня, старался всё как следует разведать.

Может, ты от Бога стойкий; мне ж язык мой неподвластен.

Если витязь всё узнает, может, радость вас охватит.

Пусть, однако, то случится, что угодно Провиденью».

309. Тариэл, воспламенившись, приутих, испепелённый.

«С той поры, — Асмат он молвил, — ты всегда со мною рядом.

Знаешь, что неизлечима незатянутая рана.

А вдобавок этот витязь жжёт меня тоской своею.

310. Милосердный Бог, однако, мыслью солнечной Своею

дал мне благодать двойную: не без моего участья

Он соединит влюблённых навсегда, и, может статься,

Он меня сожжёт, тем самым прекратив мои мученья.

311. Если ты назвал кого-то братом, витязь, иль сестрою,

ради них тебе негоже бегать от невзгод и смерти.

Как, не погубив кого-то, Бог кому-то жизнь подарит?

Слушай, витязь, начинаю свой рассказ я — будь что будет.

312. Принеси воды в кувшине и садись, Асмат, со мною.

Голову и грудь мне сбрызнешь, как начну терять сознанье.

Если мертвецом я стану, можешь обо мне поплакать.

Вырой для меня могилу — буду спать, как в колыбели».

313. Расстегнув рубахи ворот, грудь он обнажил, уселся

и, как в облаке светило, долго был сиять не в силах,

ибо сомкнутые губы разомкнуть не удавалось,

наконец, собрался с духом и заговорил, стеная:

314. «О возлюбленная мною и потерянная мною,

жизнь моя, моя надежда, разум мой, душа и сердце;

о Эдемская чинара, кто срубил тебя, не знаю.

Как, стократ воспламенившись, сердце все ещё пылает?»

Сказание IX

Об истории Тариэла

315. «Собери всё разуменье, чтоб мою усвоить повесть.

Трудно мне язык заставить говорить на эту тему.

Проливаю реки крови я и сделался безумцем

из-за той, кто мне отрады не сулит, печали учит.

316. Всем, я думаю, известно о семи Индийских царствах;

был в шести из них владыкой Парсадан, богатый, гордый:

станом — лев, обличьем — солнце, дальновидный полководец,

победитель в ратоборстве, управляющий царями.

317. А седьмым — отец мой правил, Саридан, великий воин,

от боёв не уклонялся, супостатов ужасая.

И ни явный враг, ни тайный на него не умышляли.

Пировал, травил он зверя, горькой участи не зная.

318. Заскучал он, одинокий, войском скорби атакован.

Думал он: ``Завоевал я приграничные районы,

я прогнал врагов исконных, я богатый и могучий.

Не пора ли к Парсадану мне державой поклониться?´´

319. И тогда решил отправить он посланца к Парсадану,

чтоб сказал ему: ``Ты правишь всею Индией великой.

Проявить хочу открыто силу преданного сердца,

чтобы сохранил ты память о моей любви и дружбе´´.

320. Парсадан при этой вести повелел сказать, ликуя:

``Господа благодарю я, властелин земель индийских,

что владыка, мне подобный, — ты — решился на такое.

Жду тебя, чтобы восславить как родителя и брата´´.

321. Парсадан отцу доверил царство, должность адмирала —

в Индостане это значит — предводительствовать войском.

Мой отец остался править, он во всём был господином,

разве что недоставало только кесаревой власти.

322. Царь его равнял с собою. ``Об заклад готов я биться, —

говорил он, — что такого воеводы больше нету´´.

Воевал отец с врагами, силой принуждал их к миру.

На него не похожу я, как не схож никто со мною.

323. Царь с царицей горевали: Бог детей не даровал им.

Из-за этого и войско стало горю предаваться.

Проклинаю день, когда я был рождён у Саридана.

Царь сказал: ``На воспитанье я беру его как сына´´.

324. Приняла меня царица, словно своего ребёнка,

и они меня растили как царя и воеводу.

Мудрецы меня учили нравам и повадкам царским.

Возмужав, я стал подобен станом — льву, лицом — светилу.

325. Возрази, Асмат, мне тут же, если говорю неправду!

Я ребёнком пятилетним был весьма похож на розу.

Льва убить, как инвалида, я бы мог одним ударом.

Парсадина не пугало, что наследников не нажил.

326. А пять лет когда мне было, зачала царица всё же, —

Тариэл прибавил плача, — девочкою разрешилась».

Витязь потерял сознанье, но, водою смочен, ожил:

«И тогда была как солнце та, что сердце подожгла мне.

327. За письмом письмо помчалось с вестью: родила царица;

от гонца к гонцу об этом Индия оповещалась;

Солнце и Луна плясали, радостью светилось небо;

веселились все живые существа по всей державе.

328. Но сейчас её восславить речь моя уже не в силах.

Царь с царицей предавались торжеству и ликованью.

Шли цари со всех окраин с разнородным подношеньем,

драгоценности дарили — ратники обогатились.

329. Праздник кончился, и стали нас воспитывать обоих.

Уж тогда она сияла в четверть солнечного блеска.

Царь с царицей нас любили, словно равных по рожденью.

Назову теперь я имя той, что сердце мне спалила».

330. Собираясь выдать тайну, чувств опять лишился витязь.

Автандил заплакал тоже, пламенем его сожжённый.

Снова Тариэл очнулся, окроплён водой холодной,

и промолвил: «Полагаю, нынче день моей кончины.

331. Нестан-Дарджан назвали девочку свою супруги,

и в семь лет была их дочерь умной, кроткой и красивой.

Лик её луноподобный не могло затмить и солнце.

Не снести разлуки с нею даже и с алмазным сердцем.

332. Расцвела она, когда я мог уже идти на битву.

Видя дочь свою царицей, царь меня к отцу отправил.

Я в то время был не промах: в мяч играл великолепно

и охотился удачно, убивая львов, как кошек.

333. Ты, Асмат, тому свидетель, что я ныне угасаю,

хоть превосходил светило, как заря — угрюмый вечер.

Про меня все говорили: ``Видно, он рождён в Эдеме´´.

От меня теперь осталась тень былого Тариэла.

334. Царь для дочери любимой выстроил дворец, который

вымощен был безоаром1, балдахин был из рубина,

с розовой водой бассейны, цветники благоухали.

Пребывала там царевна, опалившая мне сердце.

335. А в курильницах дворцовых днём и ночью мирт курился.

Дева там сидела в башне, в сад спускалась за прохладой,

а Давар, сестре царёвой, что в Каджети2 овдовела,

царь велел учить царевну всякой мудрости житейской.

336. Был её дворец завешен златоткаными коврами.

Лик её стал бело-розов, но никто его не видел.

Жили с ней Асмат, служанки, что играли с нею в нарды.

Стан её был прям и строен, как сосна на Габаоне.

337. Мне исполнилось пятнадцать, царь меня растил, как сына.

Я при нём был днём и ночью, даже спал я там, не дома.

Силой — лев я, видом — солнце, статью — кипарис Эдемский,

а в стрельбе и состязаньях был всегда одним из первых.

338. И зверей, и птиц сражали, стрелы, пущенные мною,

а по возвращенье с поля, в мяч на площади играл я.

Я привык к увеселеньям, задавал пиры ночами.

Лишь Нестан хрустальный облик отлучал меня от мира.

339. И однажды в день прискорбный мой отец нежданно умер.

Прервались увеселенья с песнями у Парсадана.

Радовались те, которых Саридан страшил при жизни.

Приближённые скорбели, супостаты веселились.

340. Удручён отцовой смертью, целый год я жил во мраке,

днём и ночью горевал я, безутешный, одинокий.

И ко мне пришли вельможи с приказаньем Парсадана:

``Тариэл, мой сын любимый, не носи отныне траур.

341. Мы огорчены сильнее, равного царям утратив´´.

Государь сулил сто кладов мне, когда сниму я траур,

предлагая власть, которой облечён был мой родитель.

``Должен ты стать адмиралом, исполнять его работу´´.

342. Плача по отцу, горел я пламенем тоски бессрочной,

но меня из тьмы вельможи вывели, и в Индостане

пир устроили владыки. Царь с царицей мне навстречу

вышли и поцеловали, как родители, с любовью.

343. Усадили подле трона, ублажали, словно сына,

не колеблясь, предложили мне родителеву должность.

Я отказывался, ибо мне она казалась тяжкой,

но, как адмирал, я всё же государю поклонился.

344. Я командовал войсками, и не только Индостана;

усмирял своих соседей, если смели задираться;

снаряжал войска для битвы и охотой наслаждался,

задавал пиры, и люди славили мои деянья.

345. Лет прошло уже немало, может, что и подзабылось.

Но я всё тебе открою о себе, хоть это трудно.

Мир превратный и нестойкий зло творит всегда и всюду.

Искры, высечены миром, и поднесь меня сжигают».

Примечания

1 Безоар — серый или чёрный камень, образующийся в желудке травоядных. Медики древности полагали, что он помогает лечению многих заболеваний.

2 Каджети — мифическая страна каджей, носителей зла.

Сказание X

О любви Тариэла к Нестан-Дареджан

346. Отведя слезами душу, Тариэл рассказ продолжил:

«Как-то раз мы с Парсаданом во дворец пришли с охоты.

Говорит он мне: ``Давай-ка сходим дочь мою проведать´´».

Автандил, тебе не странно, что я жив, то время вспомнив?

347. Сад, прекраснее любого места для отдохновенья,

я увидел: птицы пели слаще, нежели сирены;

для купания служили с розовой водой фонтаны;

бархатом золототканым занавешивались двери.

348. Царь велел мне взять фазанов — в подношение царевне, —

и пошли мы в те покои, где меня объяло пламя,

и с тех пор платить я начал пени суетному миру,

ведь пронзить копьём алмазным можно сердце из гранита.

349. Возбранялось людям видеть луноликую царевну.

Я стоял немного сзади, царь откинул полог двери.

Ничего я не увидел, только слышал говорящих.

Царь велел забрать фазанов, и Асмат повиновалась.

350. Вышла к нам, откинув полог. Я стоял перед дверями.

На Нестан едва взглянул я — мне копьё вонзилось в сердце.

Вышедшей Асмат фазанов отдал я, огнём пылавший.

Горе мне! С тех пор я в вечном пламени любви сгораю.

351. Нет уже того сиянья, затмевающего солнце».

Рухнул от воспоминаний Тариэл, вздыхая горько.

Автандил с Асмат стенали — местность отвечала эхом.

Молвили: «Рука героя вмиг беспомощною стала».

352. Окроплён водой холодной, Тариэл опять очнулся,

долго он молчал, не в силах совладать с печалью сердца.

Снова он вздыхал и охал, — слёзы смешивались с пылью.

Молвил: «Как же я страдаю, вспоминая о любимой!

353. Если бренный мир вам дорог, вас мирское привлекает;

вы довольны, но однажды всё мирское вам изменит.

Кто земному не сдаётся, то и впрямь мудрец первейший.

Я продолжу, если только хватит мне на это духу.

354. Помню — отдал я фазанов, но дальнейшего не помню.

Рухнул наземь без сознанья, потеряв былую силу.

А когда вернулся к жизни, то услышал плач и стоны.

Вкруг меня толпилась челядь, как народ перед причалом.

355. Я лежал в огромном зале на великолепном ложе,

царь с царицей горевали надо мной, роняя слёзы,

и заплаканные лица исцарапали ногтями.

Лекарь объявил недуг мой ворожбою Вельзевула.

356. Я едва пришёл в сознанье, обнял царь меня за шею

и промолвил: «Если жив ты, сын мой, то скажи хоть слово!»

Не сумел я дать ответа, только вздрогнул, как безумец.

Снова я утратил память от вскипевшей в сердце крови.

357. Лекари вокруг стояли со своей Священной книгой,

и они её читали, и при этом говорили,

будто одержим я бесом, — словом, вздор несли несносный.

Я три дня был без сознанья в пламени неугасимом.

358. Врачеватели дивились: ``Что за хворь его терзает?

Не похожий на больного, он объят тоской какой-то´´.

Вскакивал я, как безумец, что-то говорил бессвязно.

Слёзы, что лила царица, море бы образовали.

359. Я три дня в огромном зале ни живой лежал, ни мёртвый,

а когда в себя пришёл я, вспомнил, что со мною сталось,

и подумал: ``Что же это? На каком теперь я свете?´´

Я Создателю молился и просил долготерпенья.

360. Говорил я: ``Боже правый, не оставь меня, внемли мне,

дай мне сил снести всё это, дай мне на ноги подняться.

Лёжа здесь, себя я выдам, помоги домой вернуться!´´

Ожил я по воле Бога, стихла боль в разбитом сердце.