Вирус

Часть 1: Чтобы выжить

Пролог

Раньше я боялся уединенных мест типа заброшенных зданий и старых кладбищ. Теперь я боюсь невзрачных, на первый взгляд, людей, которых можно обвинить в чем угодно, но только не в трагедиях, уносящих по полмиллиона жизней. Именно такая трагедия разыгралась на берегу Черного моря.

Я тогда заканчивал школу, и у меня по телу пошли всякие разные пятна, которые по первости я принял за лишай. Правда позже выяснилось, что это псориаз, но было уже как-то пофиг.

Я честно терпел до конца, сдал все экзамены, получил аттестат и с чистой совестью лег в кожно-венерологический диспансер.

Толстый чувак-главврач, которого я тут же окрестил Колобком, свалил все мои беды на то, что я курю. То есть лишай возник у меня от «Мальборо». Мне прописали примочки йодом. Кстати, я и не знал, что умею так материться.

У меня в палате был чуткий пациент дядя Паша, который спонсировал меня сигаретами. А еще я познакомился с красивой девушкой по имени Юля, которую положили с полугодовалой дочкой, у которой была чесотка. И вот настал вечер первого дня; я стрельнул сигарету и пошел курить на пожарную лестницу.

Дальнейшие события я помню очень отчетливо, но как в дурном сне. Кто-то стал подниматься по лестнице. Вот я кидаю бычок. Он летит, крутясь, как в замедленной съемке. Тлеющий огонек летит к земле очень медленно. А я забыл выдохнуть дым. Из темноты вынырнул «кто-то». Не сочтите меня за идиота, но синие костюмы идут мертвецам. Я успел рассмотреть взлохмаченные рыжие волосы, видел свисающий с подбородка пласт кожи, на котором копошились какие-то маленькие белые червячки и которая являлась недостающей частью «лица» мертвеца; успел подумать, что это не может быть мертвец, ибо последние не шастают по территории КВД, в крайнем случае могут пробежаться по территории морга. А потом до меня дошло, что я свалился с лестницы и лечу с пятиметровой высоты по направлению к земле. Еще успел вспомнить, что в тридцати метрах отсюда находится кладбище, а последней мыслью был голос разума, который говорил, что мертвые вообще не шастают, ибо они на то и мертвые, чтобы…

Асфальт весьма невежливо прервал голос разума.

Разбудили меня весьма неделикатным способом, а именно пинком в ребра. Когда я взвыл от боли, тем самым окончательно вырываясь из объятий Морфея, то услышал весьма странную фразу:

— Этот действительно живой…

Я еще успел увидеть направленное на меня дуло автомата, армейский ботинок, который проверял на прочность мои и без того больные ребра, успел заметить, что уже светает, и потом нахлынувшая боль опять отправила меня в гости к вышеупомянутому Морфею…

Кто-то зачем-то возил по моему лицу чем-то холодным и мокрым. Я открыл глаза и увидел суровое лицо медсестры, которая, поджав губы, стирала кровь с моего лица. Между прочим, мою кровь. Темные волосы выбивались из-под колпака, карие глаза блестели — женщина плакала.

— Ирина Матвеевна, — говорю, — я живой, не надо плакать.

— Да причем тут ты, — отвечает она, — это зомби раздавил головы двум бедолагам из первой палаты. Там даже потолок в крови и мозгах… — тут она, видимо, вспомнила, что разговаривает с шестнадцатилетним подростком, коим я был. — К вечеру ты будешь уже на ногах.

— А что с мертвецом? — спрашиваю я.

— А хрен его знает. Минут через пять после того, как заявился этот зомби, сюда явились солдаты и, вроде, убили его. Вот только ума не приложу, как можно убить мертвого… да, и еще одно. Не выходи за территорию диспансера, а то схлопочешь пулю. Мы тут все под карантином.

— Причем тут карантин?

— Да хрен его знает. Эти, в форме которые, говорят, что появился какой-то вирус, который начинает действовать в мертвых клетках. То есть ты, заразившись, живешь свой положенный Богом срок, а когда умираешь, то начинаешь шастать по улицам и убивать кого не попадя… А теперь полежи спокойно, я принесу тебе завтрак.

И только три часа спустя, когда я курил на улице свистнутую у дяди Паши «Приму» и мирно беседовал с рыжеволосой Юлей, которую положили вместе с ребенком, на меня накатило. Ноги подкосились, и я чуть не рухнул в речку. Спасибо Юле — поддержала. А в горле застрял липкий комок панического ужаса.

А после обеда к нам привезли священника, который освятил по периметру дверной проем палаты, где сбились все пятнадцать человек: одиннадцать больных, если не считать ребенка, медсестра, санитарка, Колобок и сам священник. Еще священник освятил и процедурную. Все это якобы не подпустит зомби. Ну-ну!

Вечером, устроившись у перил, ограждающих от обрыва, где текла речка, я дымил в небо, глядя на кроваво-красный закат. Рядом со мной устроилась Юля, зеленые глаза которой выражали обреченность. А на руках у нее красовался карапуз Лена, которая не сводила своих голубых глаз с красного солнечного диска.

— Скоро стемнеет и мертвецы полезут из своих могил, — заметила Юля.

— Я думал, что они вылезают в полночь. К тому же на кладбище полно солдат, — ответил я.

— Солдаты… Надеюсь, когда они будут нас убивать, то не тронут ребенка.

Не успел я и рта открыть, как девушка уже ушла. И только закурив вторую сигарету, я понял, что убивать нас будут обязательно, иначе нельзя (если, конечно, не найдут лекарство).

Понимать я все это понимал, да только верить не хотелось, ибо сам я был в числе тех, кого подлежало ликвидировать. Потом я, правда, узнал, что среди «чистильщиков» находился муж Юли, отец Лены. И, хотя он носил какую-то защитную маску, Юля его узнала. А узнав, все поняла. И до того мне стало себя жалко, что я чуть слезу не пустил. Потом до меня дошло, что уже стемнело, а я один-одинешенек торчу во дворе. Уразумев все это, я счел нелишним присоединиться к толпе в пятой палате.

Парадный вход был еще не заперт, и я им воспользовался.

Поднимаясь по ступенькам. Я жалел о том, что вообще родился на свет. Спина превратилась в камень, тупая боль била в голове, каждая нога весела чуть ли не сто килограмм. Не без причин я считал, что свалиться с лестницы вторично мне на пользу не пойдет; я молил Бога, чтобы он послал мне сил, ибо я почти потерял сознание. Я полагал, что стоит мне вырубиться, как я своим носом пересчитаю ступени вышеупомянутой лестницы.

Как бы там ни было, но дойдя до лестничного пролета, я поудобнее устроился у стены, предварительно выпустив содержимое своего желудка, и вырубился. Не знаю, сколько я дремал, но проснулся сам. Значит недолго, а то бы кто-нибудь уже меня заметил и разбудил. Кое-как поднявшись на ноги, я начал подниматься по лестнице. Я не вижу здесь своей вины, но чувствую виноватым в том, что произошло.

Я уже преодолел половину «пути», когда увидел наверху Юлю, вышедшую из-за угла. Рядом с ней, держа мать за руку, шел карапуз. Юля высвободила руку, оставив ребенка у стены, дабы помочь мне. Но она успела сделать лишь два-три шага.

Дверь, за которой была уличная лестница, вылетела из косяка, и появился почти обезглавленный труп. Не без труда я узнал в нем одного из погибших сегодня утром в первой палате. Мертвец шагнул к ребенку, и Юля подалась вперед, чтобы встать на пути зомби, но тут открылась дверь процедурной, и чья-то рука втянула Юлю в кабинет. А я стал невольным зрителем кровавой сцены. Мертвец схватил за голову ребенка, поднял над собой и со всей силы (а таких было немало) швырнул Лену на пол. Единственный звук, который я услышал — это душераздирающий предсмертный крик ребенка…

Я не замечал, что покрыт брызнувшей на меня детской кровью, а просто смотрел, как мертвец двигался ко мне. А когда мертвец спустился на одну ступеньку, — страх исчез.

Я понимал, что мне не по силам спуститься по лестнице. Потом я увидел, что под лестницей лежат какие-то тюфяки, и начал действовать, а вернее падать. Я перелез через перила и спрыгнул на эти самые тюфяки, в которых, как оказалось, были грязные простыни, приготовленные для прачечной.

Две минуты спустя я выполз из здания.

И не успел я порадоваться спасению, как нос к носу столкнулся с солдатом.

— Куда?! — рявкнул он.

— Подальше отсюда. — Ответил я.

— Жить надоело? — ласково спросил другой солдат, шедший вслед за первым.

— Нет, — говорю. — Наоборот. Там за мной мертвяк бегает (указываю рукой на здание).

И в это время появился трупак. Не поверите, но зомби счел излишним и утомительным спускаться по лестнице. А может ему просто понравился мой трюк? Зомби перелез через перила и спрыгнул… Вообще-то я прыгнул на тюфяки, а этот немного промазал. С отвратительными всхлипами он размазался по кафелю; во все стороны полетели брызги крови. Но зомби это было, что говориться, до лампочки… Пошатываясь, он поднялся на ноги и побрел к нам навстречу. В этой комической, но ужасающей сцене, я умудрился задаться вопросом: а как он нас находит, если у него и головы-то нет?

Солдат, который так вежливо осведомлялся куда я, собственно говоря, путь держу, сорвал с плеча автомат и, припав на одно колено, начал стрелять по неторопливо следующему мертвецу.

Кто-то может сказать, что это невозможно, но я действительно слышал сквозь стрекот выстрелов, как пули тошнотворным чмоканием врезались в мертвеца, которому до этих пуль, как небу до туч (полное равнодушие).

Мертвец подошел к солдату; тот уже понял, что его автомат ничем не сможет помочь своему хозяину, а потому солдат счел нелишним свалить подальше… Но было уже поздно.

Второй солдат ничем не мог помочь, кроме как плеваться свинцом. Мертвец схватил солдата за голову, и голова солдата сделалась точно такой же, как и у мертвеца… И второй солдат повалился без сознания.

Я же мог только удивляться тому, что не последовал этому примеру. Мертвый солдат и не подумал падать на землю, как положено порядочному мертвецу… И вот уже два зомби перли на меня.

Я увидел, как из здания за их спинами появилась Юля, в руках которой был топор. Не то чтобы мне было в тот момент особо интересно, где она его взяла, но не каждый день по территории КВД разбросаны топора. Юля подошла к первому мертвецу; топор два раза свистнул, — и вот руки мертвеца валяются на земле, на что похоже зомби и внимания не обратил.

Юля подошла к мертвецу, который при жизни был солдатом, и отрубила ему ноги. Второй мертвец (который без рук) подошел ко мне и остановился. Видать был озадачен пропажей своих рук. А я как завороженный смотрел в единственный целый глаз зомби…

Я много читал о зомби. В одних источниках утверждается, что взгляд у зомби, как и у мертвеца, в других говорится о ненависти к живым (мол ты живой, а я нет и это несправедливо); в третьих — о тоске. Но я увидел страх.

У мертвеца-зомби в глазах, вернее в глазу, читался страх будто бы краем сознания мертвец понимал, что творит. Только понимал и не более… Как выясниться позже это было действительно так.

Я должен написать то, что объяснит, в чем было дело. Вся правда была в том, что вирус, о котором талдычили военные, был не совсем вирусом. Государство финансировало создание военного оружия, которое должно было повергнуть весь мир в шок. Но всего, чего они добились — это создали препарат, оживляющий мертвецов. Этот препарат и носил название «зомби». Но… этот препарат не действовал на мертвых никоим образом, его надо было ввести в живые клетки, после чего, в течение сорока восьми часов, того, кому сделали инъекцию, подлежало убить, уже после чего то превращался в зомби. Зомби мог действовать только двадцать часов, в течение которых ему надо вколоть новую дозу «зомби», дабы тот «прожил» еще столько же. Если не успеть, то зомби превратиться во вполне порядочного мертвеца, которого хоть накачай этим препаратом, но толку будет немного.

В течение «второй жизни» зомби понимает, что делает, но сделать ничего уже не может. Зомби можно убить… святой водой. Мистика? Нет. В святой воде содержится серебро, и в составе с водой оно уничтожает зомби. Твердое серебро ему, извините, по барабану.

Но мистика все же есть. В КВД священник освятил дверные проемы процедурной и пятой палаты. К ночи все высохло, но мертвец не сунулся ни в процедурную, благодаря чему Юля осталась жива, ни в палату… Поехали дальше.

Препарат создан. Надо же теперь поэкспериментировать. Ничего лучше не придумали, как экспериментировать на территории собственной страны. Один из ученых, имя которого я раскрою несколько позже, отсылается в наш небольшой городок с энным количеством препарата. Военные знали об эксперименте, ведь они захватили в первое утро двух зомби (второй — без рук теперь), а всем (никто и понятия не имел о втором зомби) сказали, что убили мертвеца. Но эти военные не знали, что им под предлогом какой-то вакцинации вводиться препарат «зомби». Вводится каждые сорок восемь часов.

— Надо попытаться свалить отсюда! — истерично прокричала Юля.

И мы попытались.

От перил до берега речки было восемь метров в высоту. Бетонная стена лежала под углом градусом в семьдесят пять. Мы перелезли через перила, аккуратно улеглись на стене и разжали руки. За одежду молчу, за спину и за зад — тоже. Но когда к концу «пути» я наехал на железный крюк, который чудом не оторвал мне предмет мужской гордости, я молчал лишь потому, что не мог даже пискнуть.

Юля подобрала меня с земли, усадила поудобнее и предложила помочь. Я на миг представил себе эту помощь и вежливо отказался. Тогда она схватила меня за шкварник, поставила на ноги и, держась тени (а ее было вдоволь, ибо какой-то придурок поставил фонарные столбы освещать речку глубиной полметра, шириной три метра) двинулась вперед.

Я был одет в синие джинсы, синюю джинсовую рубашку, под которой была одета зеленая майка BOSS, а обут я был в разваливающиеся кроссовки, не помню какой фирмы. Хоть было и больно (когда ехал), но одежда на мне не пострадала, только джинсовая рубашка стала похожа на дуршлаг (даже Колобок не смог заставить меня одеть больничную пижаму).

Юля тоже была одета не в больничную форму, а в коричневое летнее платье, поверх которого она накинула джинсовую куртку, а обута она была в… шлепки. Ну и шлепали мы по грязи, замирая при любом шорохе.

В том, что все происходило в точности так, как я опишу — я не ручаюсь. Но суть дела не меняется. Здание КВД обстреляли гранатометами. Надеюсь, что никто из больных не успел понять, что происходит… Чистильщики выполнили свою работу.

Благодаря тому, что здание обстреливали гранатометами, а внутрь никто не заходил, нас с Юлей считали благополучно усопшими. И никто из военных не знал, что Лена, дочь Юли, была убита зомби. Это и сыграло свою роковую роль.

Мужа Юли и отца Лены звали Игорем. Он был одним из тех, кто обстреливал здание КВД. Чувства вины он не испытывал. Он испытывал омерзение по отношению к себе и по отношению к тем, кто были его сослуживцами. Он лично вывел ученого из КВД, который там обитал, но жену и дочь ему не позволили вывести.

Каждые сорок восемь часов военным делали инъекцию, предупреждающую заражение крови (оказывается в городе повальное заболевание, так или иначе связанное с кровью). И вот только что Игорю сделали инъекцию. Но… Если идя к передвижной лаборатории Игорь подумывал о самоубийстве, то шагая из лаборатории, — он принял другое решение.

Но сейчас вернемся к еще пылающему зданию КВД. Напишу стилем, который часто используется в дешевых книгах, со всем известным названием «Секретные материалы»:

Местное КВД.

Три часа ночи (или утра).

Здание было объято огнем, но и не думало разваливаться (в отличие от некоторых сцен «Секретных материалов»). Асфальт вокруг здания был усыпан осколками стекла. Парадных вход был также охвачен огнем, но этот огонь не мешал тем, кто сейчас выходил из пылающего здания. Им уже ничто не могло помешать…

У того, кто при жизни был священником, чудом уцелели глаза. — От жары, глаза имеют свойства лопаться как воздушные шарики (сравнение хреновое, но попробуйте сказать лучше). В этих вздувшихся глазах стоял сверхсуперстрах. С этим чувством не сравниться обреченность, тоска и ужас вместе взятые…

Игорь шел спокойной развязной походкой. Он не задумывался над тем, что задание выполнено, а лагерь никто не сворачивает. Он уже не думал ни о чем. Вернее еще ни о чем не думал.

Резко развернувшись на сто восемьдесят градусов и, вскинув автомат, открыл прицельную стрельбу по своим сотоварищам. Через минуту застрекотали и другие автоматы.

«Я стою на месте, а они никак не могут убить меня? — отрешенно думал Игорь, вставляя в автомат новый рожок.

Но перед тем, как начать снова стрелять по всему, что движется, он оглядел поле боя. И вот тогда он начал думать очень хорошо. Вот тогда он понял, что собственноручно пустил бы пулю в лоб своей дочери, лишь бы только не видеть то, что он видел сейчас… Ибо на земле было много крови, но не было ни одного трупа. Трупы убитых им сотоварищей медленно шли к нему. И тогда он поставил дуло автомата себе под подбородок и нажал на курок.

Часа через четыре после побега из КВД мы вышли к морю, на берегу которого и решили переждать остаток ночи. Не говоря друг другу ни слова, мы разделись и окунулись в объятия прохладной морской воды. Выйдя на берег, я поленился одеваться и, разлегшись на камнях, вырубился.

Проснулся я от холода, от того, что было мокро, и от того, что было очень страшно. Первые две причины объяснялись тем, что лил дождь, а я спал в одних трусах. Одевая промокшую одежду, я отметил, что морская вода благоприятно сказывается на моем псориазе и, хотя это был не лишай, меня все равно нервировали эти ранки. Естественно в мокрой одежде я не согрелся. Но пока я сражался с разбушевавшимся морем, пытаясь отвоевать свой кроссовок, а заодно и выудить носки, то вполне согрелся.

Юля спала невдалеке от речки, впадающей в море. Она тоже поленилась ночью одеваться и сейчас жалась комочком, но даже и не думала просыпаться. Опасаясь за ее здоровье, я сам разбудил ее, раз дождь не смог сделать это без моей помощи. Разбудив девушку, я подождал пока она оденется, а потом понял причину своего страха, — запах тления.

В отличие от меня, Юля сразу опознала этот запах. А потом сонные и голодные, мы стали соображать, что делать дальше. Я предложил отправиться по домам, но Юля (умная, блин) возразила.

— Там нас в первую очередь искать станут. Да еще и родителей подставим. — Тогда мы еще не знали о ночных событиях.

— Что тогда делать будем? Под дождем, знаешь ли, уюта нет.

— За городом есть моя дача. Родители подарили ко дню свадьбы. Но до нее почти двадцать километров.

— Круто!

— Пойдем, а то еще замерзнем…

Мы прошли пляж, преодолели мост и вышли в город. Вонь стояла неимоверная. От нее мутило все время нашего пути, мы еще не встретили ни одного живого человека. Юля вдруг прикрыла рот рукой, ее глаза расширились от ужаса. Я проследил за ее взглядом, но ничего страшного не заметил.

На стене дома висело объявление типа «с такого-то по такое-то число на дому и во всех рабочих учреждениях будут производиться прививки, в связи с новым вирусом…». Дальше я читать не стал, ибо увидел то, что на самом деле испугало Юлю: над окнами первого этажа вся стена была заляпана кровью.

Почему именно кровь, а не краска? А потому что в середине этой «художественной самодеятельности» было впечатано нечто, отдаленно напоминающее человека. Я чуть не ляпнул «ничего страшного», но вовремя вспомнил, что произошло с Юлиной дочкой, труп которой я, к счастью, не увидел.

— Пойдем на вокзал и там вдоль рельс по прямой, идти будет легче, — сказала Юля, — но давай пойдем через такую же школу, возле которой стоит церковь.

Я удивился этой просьбе, ибо этим путем добираться до вокзала дольше, чем, скажем, по прямой от моста через речку, но лишь согласно кивнул.

До школы осталось пройти один квартал. За час пути, мы никого не встретили, и мы с Юлей стали нервничать. В городе стояла неестественная тишина. Вонь стояла удушливая. По обе стороны дороги, по которой мы топали, выстраивались старые пятиэтажки.

И вот из подъезда одной такой пятиэтажки вышел полноватый старик в костюме-тройке к моей несказанной радости. Из кармана его пиджака вываливалась пачка «Мальборо».

Но присмотревшись к старику, я понял, что он вряд ли когда-то закурит. Ибо без нижней челюсти, я думаю, курить весьма затруднительно.

— Чего встал? Руки в ноги и бегом отсюда, — прокричала Юля с ноткой истерики в голосе.

Но я поступил необдуманно. Клянусь, что все так и было. Почти сутки я не курил…

Разбежавшись я прыгнул на зомби, ударил его в грудь ногой, подхватил выпавшую пачку сигарет, схватил за руку обалдевшую Юлю, и мы побежали к школе. Сигареты оказались настоящими, без акцизки и без единой русской буквы. Нет, русские умеют делать сигареты, как и многое другое, но вот подделывать они умеют плохо…

Возле школы был перекресток четырех дорог, и нам пришлось остановиться в его середине. Юля хлопнулась в обморок. Я едва успел придержать ей голову. Точнее не придержать, а подставить свой кроссовок сорок первого размера (лучше о кроссовок, чем об асфальт). Меня спасло лишь то, что я закурил…

Со всех сторон наступали зомби. Около тысячи ходячих мертвецов каким-то образом почувствовали нас. Увидеть тысячу зомби вполне достаточно, чтобы благополучно скончаться от инфаркта. Не рассчитывая силы, я похлопал Юлю по лицу (бил вроде аккуратно, но Юля все равно жаловалась на отсутствие трех зубов).

Поддерживая Юлю под руку, мы побежали сквозь кустарники к школе. Она была заперта. Но к окну второго этажа тянулись ветки сосны. До первых веток было почти два метра. Уже потом, когда все кончилось, я не смог повторить трюк, который мы проделали с девушкой. В мгновение ока мы добрались до этих ветвей, потом я прыгнул ногами вперед, выбил стекла (слава Богу не было решеток) и очутился в каком-то кабинете.

Юля чуток не долетела и уцепилась руками за подоконник. Я помог девушке взобраться в кабинет. Я хотел было рассмеяться, когда увидел, что девушка потеряла шлепки, но я и сам умудрился потерять кроссовки: один валялся под деревом, другой — не понятно где.

А потом я вырубился. Секунды на две. Не больше. Ибо хорошо помню приземление на пол. Мои ноги были в крови. Моей крови. Девушка помогла мне подняться, прислонила к стене. И мы услышали треск…