Бесплатный фрагмент - Ветер раздора

***

На селе заканчивалась уборочная, был сентябрь 1927 года.

Только что созданный колхоз «Красный октябрь» имел численность вступивших в него несколько человек.

Люди ещё опасались и даже не имели никакого представления, как будут развиваться события дальше.

Поэтому на всю агитацию коммунистов вступать в ряды колхозников селяне смотрели с недоверием.

Всё то, что наживалось с таким трудом, отдавая последнее здоровье и работая на износ, приходилось отдавать в общее хозяйство. Люди боялись того, что всё это ненадолго, что колхозы развалятся, и они останутся ни с чем.

Психология мышления и представление о ближайшем будущем складывалась не лучшим образом, ведь были примеры, когда колхозы грабили и сжигали.

Ещё совсем недавно здесь на Тамбовщине, после антисоветского восстания 1920—1921 годов орудовала так называемая банда Антонова. Они насильно забирали мужиков для пополнения своих рядов и продолжали грабить ещё молодые неокрепшие колхозы.

Были и недовольные советской властью, которые сотрудничали с различными бандами. Они жили и даже работали среди селян, но как только представлялась возможность, эти люди наводили бандитов на их семьи для расправы.

Глава 1

Ранним летним утром, когда ещё только светало, на просёлочной дороге появился человек. На нём была длинная шинель без погон, кирзовые сапоги и офицерская фуражка. За спиной висел вещмешок хорошо перетянутый верёвкой.

Человек был довольно высокого роста, плотного телосложения. Его строгое скулистое лицо напоминало человека неприятного и злобного.

В походке чувствовалась усталость, похоже, он шёл издалека, скорее всего от железнодорожной станции, она была в семи километрах от села Масловка.

Чтобы добраться сюда, надо пройти по ухабистой дороге, через ручей и глубокий овраг. Обычно этой дорогой ходили летом, когда было сухо, но если пройдёт дождь, то лучше туда не соваться, иначе не пройдёшь и придётся идти назад в обход.

По селу конечно немного дальше, но вдоль просёлочной дороги, придерживаясь оград местных палисадников, всё же можно было пробраться и дойти до конца села.

Человек остановился у забора дома бывшего смотрителя помещика Евсея Осипова, осторожно осмотрелся вокруг, открыл калитку изнутри, подняв крючок запора, и вошёл во двор. Сразу залаяла собака, она прыгала на незнакомца так, как будто хотела вцепиться ему в ногу.

Он подошёл к окну и тихо постучал. Но хозяин дома, услышав лай собаки уже открыл дверь.

— А ну сгинь нечистая, сгинь! — Но собака как будто не слышала хозяина и продолжала надрываться раскатистым лаем.

— Не узнаёшь меня? — Проговорил незнакомец.

Хозяин дома вышел на порог, и по-стариковски прищурив глаза, посмотрел на человека, стоящего перед ним.

— Ах ты, ну как же не узнать. Я-то вас завсегда узнаю Семён Тарасович.

— Вот и хорошо, — сразу ответил незнакомец. — Пустишь на время? Да я ненадолго, на недельку вторую, потом уйду.

— Да как же, как же не пустить Семён Тарасович, проходите.

Опять осмотревшись, как будто проверяя за собой слежку, незнакомец вошёл в дом.

— А ну пошла вон! — Замахнулся старик на собаку. — Пошла, я сказал!

Наконец лай стих, собака залезла в свою будку и высунув нос посматривала на хозяина.

В правлении колхоза ждали человека из РАЙКОМа назначенного на должность председателя.

Руководить хозяйством из местных коммунистов не нашлось никого. Мало кто мог с трудом читать, а писать тем более. А те, кто имел церковно-приходское образование, держались от колхоза в стороне.

В правлении было всего три человека, это счетовод Анисимов Пётр Данилович и два большевика прошедшие всю гражданскую войну, Готман Севостьян Емельянович, беспощадный борец с бандами и людьми, настроенными против советской власти, да Колесников Федот из местных жителей села.

В небольшом прокуренном помещении правления собирался народ. Сегодня как раз, должно состояться собрание по случаю вступления селян в колхоз.

Люди приходили со своими скамейками, табуретками и усаживались, как могли.

Бабы без всякого стеснения лузгали семечки и набирали полный подол шелухи, а то и бросали прямо на пол.

Мужики закручивали самокрутки и закуривали. Тут же облаком поднимался едкий дым табака.

Несколько керосиновых ламп подвешенных к деревянному потолку освещали скудное помещение ветхого строения.

Мальчишки в рваных штанах бегали вокруг правления, заглядывая в открытые окна.

Народ прибывал, люди шли со всей деревни, их становилось всё больше и больше.

Наконец-то в правлении совсем не осталось свободных мест.

— Тихо товарищи тихо, — Готман постучал по столу. — Пора уже начинать, а то мы так домой до самой ночи отсюда не уйдём. — Он снял шапку «будёновку» и сжал её в руке.

Как настоящий коммунист он всегда был прямолинеен и короток в своих речах. Этот молодой человек был прислан в колхоз с самого его образования как партийный работник ячейки. После разгрома последней банды на Тамбовщине, он твёрдо следовал линии партии и был ей предан. Он не был сельским жителем, родился и вырос в Тамбове. Его родители были простыми рабочими на заводе и не занимали высоких должностей.

Ещё до революции, когда он был совсем мальчишкой, произошло страшное несчастье, его родителей арестовали и увезли из дома в неизвестном направлении. После этого, он про них ничего не знал и не имел никакой информации. С тех пор его воспитывала тётя, родная сестра отца. В семье у них было трое детей, две девочки и один мальчик. Сева был четвёртым и самым старшим из них. Он помогал приёмным родителям, как только мог.

Севастьян часто вспоминал своих родителей и пытался понять, за что их арестовали, что же они такого сделали? И только со временем, уже взрослый мальчишка из рассказов отца стал представлять, какая была несправедливость, как им приходилось работать по двенадцать-тринадцать часов подряд, да ещё за гроши, причём в нечеловеческих условиях выполнять норму. Для них не было законов, ни каких-либо правил, они работали на износ, часто болели. Очень много людей не могли вынести таких условий, после тяжёлых болезней они умирали.

Сева поклялся бороться с царизмом, беспощадно и безжалостно. Он тайно посещал стачки большевиков, много читал запрещённой литературы того времени и мечтал о равенстве народа.

После революции молодой мужчина вступил в ряды красной армии, следом началась гражданская война. И только тогда, когда была полностью разгромлена банда Антонова, ему предложили работу в областном комитете ВКПБ.

Там он работал недолго, ведь только образовавшиеся колхозы нуждались не только в защите, но и надо было разъяснять людям, что такое коллективное хозяйство, чем оно лучше собственности, чтобы люди поверили новой власти, народной власти.

— Я прошу тишины! — Повторил Готман. — Итак, дорогие селяне, пожалуйста подходите сюда те, кто уже написал заявление для вступления в колхоз.

Тут настала тишина, и только через минуту с места встал мужик с длинной бородой. Он неуверенно подошёл и протянул листок бумаги Готману.

— Вот подумали мы с женой, а чего уж там, давай и мы попробуем. Оно может и лучше будет, когда вместе-то.

— Молодец, молодец дед Макар. А лучше оно будет, вот увидишь. Ну, кто ещё товарищи! Подходите смелее.

— Возьмите и моё заявление, — послышался голос откуда-то с задних мест. А когда народ расступился, то все увидели Митяя, сына кулака Трифана Тихоновича Мурзаева.

Сам Мурзаев старший, сбежал от советской власти еще, в то время как тут она появилась, да заодно прихватил с собой золотишко.

Много он здесь награбил, людей помытарил и теперь, где скрывается неизвестно. Хотя говорят, что он где-то за границей, а в этих местах так и не появлялся до сих пор.

— Митяй? — Удивился Готман.

— Да, Севастьян Емельянович, — и протянул лист бумаги Готману.

— Так что же ты, собираешься вступить в колхоз?

— Да собираюсь, — коротко ответил Митяй.

— А, как же отец?

— Отец? А что отец, он живёт где-то своей жизнью, а я буду жить своей. Хочу работать как все и чтобы меня не презирали как сына кулака, я согласен на любую работу, куда пошлют.

— А если он объявится, тогда что? Вот придёт завтра под утро, а ты в колхоз на работу собираешься, тогда что делать будешь?

— А ничего не буду делать, сын за отца не в ответе. Соберусь и уйду.

— Да-а, удивил ты меня Митяй. Ну что же будем делать, — обратился Готман к Анисимову.

Анисимов был человеком замкнутым, да и сказать больше, к тому же из бывших. Конечно он не кулак и не помещик, но всё же из интеллигенции.

Его отец был служащим на ткацкой фабрике, а мать преподавала в гимназии. Сам Пётр Данилович получил хорошее образование в Москве, затем опять вернулся в Тамбов и работал на одном из заводов в больших чинах.

А вот после революции, он несколько лет нигде не работал и чтобы не помереть с голоду, Анисимов занимался с отстающими студентами у себя на дому.

Конечно, неграмотность в то время была очень высокая и большевикам, коммунистам приходилось обращаться к местной интеллигенции за помощью. Так и попал Анисимов в только что организованный колхоз недалеко от села Рассказово Тамбовской области простым счетоводом.

Анисимов посмотрел на Митяя и тут же ответил:

— А пусть будет так, как скажет народ.

— Хорошо Пётр Данилович, сейчас проголосуем.

— Ну, а что ты скажешь Федот? — Обратился Готман к Колесникову.

Федот был человеком малограмотным, умел по слогам читать и с трудом писал. Он родился и вырос в этой деревне, где также был его родительский дом.

В гражданскую воевал за советскую власть, а когда война закончилась, приехал обратно в свою деревню.

— Чего уж там, пусть работает в колхозе, я не против того, хотя последнее слово за людьми.

— Конечно Федот, люди решат. Ну, товарищи как вы считаете, возьмём этого красавца в колхоз?

— А что же не взять-то, парень не плохой, работящий не то что отец, — послышался голос.

— Возьмём, а то пропадёт парень!

— Пусть работает!

— А зачем он нам нужен?! Что, как крестьян обирать до нитки, это было хорошо, а теперь как советская власть наступила на хвост, так сразу под защиту, мол спасите нас от нехороших людей.

— Да что ты Егорыч несёшь, он-то причём здесь. Ведь совсем малой тогда был, не смышлён ещё. Это же отец его здесь заправлял всем.

— Конечно отец, зверь эдакий, чтобы ему не покрышки, а этот пущай живёт, да работает! — Громко крикнула баба, сидящая на скамейке, не далеко от стола правления. Тут и остальные бабы подхватили:

— Пущай! Пущай, глядишь, и польза от него будет колхозу, давай парторг записывай его в колхоз.

Время было позднее, солнце давно зашло за горизонт. Подул лёгкий прохладный ветерок и стало быстро темнеть.

Мимо скошенного поля, по луговой дороге ехала бестарка. Слегка погоняя лошадь, молодой Масловский парень что-то напевал себе под нос.

Обычно по этой самой дороге он ездил на станцию к вечернему астраханскому поезду, который проходил здесь один раз в неделю.

Как вдруг он увидел человека, идущего вдоль дороги в сторону села.

Он был небольшого роста, в светлой рубахе с закатанными рукавами, в широких штанах, заправленных в кирзовые сапоги и небольшим мешком за спиной.

Парень посмотрел на идущего человека, в надежде узнать в нём односельчанина, ведь в деревне он знал всех до единого. Но нет, кажется, этот мужик совсем ему не знаком.

— Эй, браток! Может, подвезёшь? — Крикнул вслед незнакомец.

— Да сядай сядай.

Незнакомец тут же запрыгнул в телегу.

— Вот спасибо тебе паренёк, а до Масловки далеко будет?

— До Масловки? До самой деревни минут тридцать, а до правления может и целый час, а вам-то куда?

— А мне как раз до правления. Доедем?

— Доедем.

— Вот как удачно, мне можно сказать повезло. А звать то тебя как?

— Петькой меня кличат.

— Петькой? Пётр значит. Ну а меня зовут Василий Степанович, а фамилия Бородовой.

— Бородовой? — Удивился Петька. — Это что же за такая фамилия?

— Ну, брат вот такая. Скоро о ней услышишь ещё не один раз. Ну, вот ты мне скажи, как люди тут живут?

— А ну пошла! — Пётр прикрикнул на лошадь и слегка одёрнул вожжи. — Давай родимая, а то мы до утра так не доедем, — лошадь прибавила шаг, а телега затряслась сильнее.

— Как говорите люди живут, да нормально живут, не жалуемся. Правда, бандиты тут появляются иногда, вон совсем недавно застрелили тут одного. Хорошим человеком был, коммунист, член правления, всё правду искал, вот и нашёл, в яруге его обнаружили, бабы шли на работу рано утром и увидели его мёртвым под ручьём.

— Вот как? Это кто ж такой?

— Да был тут приезжий, из города.

— Из города? Ну а, за что его убили?

— А кто ж его знает за что, правда слухи ходили что вроде как копал он тут под братьев Осиповых. Барин тут жил с сыновьями, ну а как здесь появилась советская власть, то он сразу сбежал, а сыновья говорят воевали против большевиков где то в этих местах.

— Да брат, вот так история, — задумался Бородовой. — Так что же было дальше, нашли убийцу этого человека?

— Куда там, в доме Осиповых сейчас живёт какой-то старик, вроде как их родственник. Сюда и милиция приезжала и следователь был, его допрашивали и даже в город возили, правда, потом отпустили.

— А почему отпустили?

— Не знаю, наверное доказательств не нашли.

За разговором время прошло незаметно. Скоро появились огни керосиновых ламп, да лучин в деревенских окнах, а ещё через некоторое время стало видно и само правление.

Глава 2

Колхозное собрание закончилось. Селяне расходились по своим домам. Из правления вышел и Готман. Он достал пачку папирос из кармана и закурил.

— А, вот ты где Севастьян Емельянович. — Готман обернулся и увидел Федота.

— Угости папироской, а то свои на столе оставил, — с улыбкой сказал Федот.

— Конечно, вот закуривай, — Готман положил пачку перед своим другом.

Федот закурил и глубоко затянулся.

— Вечер-то, какой тихий, даже домой идти не хочется, сидел бы да смотрел на звёзды до утра. Я помню в детстве соберемся, бывало с мальчишками во дворе и смотрим в небо. Очень нам нравилось мечтать, что где-то там далеко на Луне живут люди и наверное тоже смотрят на нас.

А, как ты думаешь Емельяныч?

— Что?

— -Ну, я говорю, смотрят на нас люди-то с Луны?

— Да как тебе сказать, я думаю, что нет.

— А почему нет?

— Да потому что там людей нет.

— Ну почему нет?

— Да просто нет и всё.

— Ну почему?

— Тихо Федот. — Готман прислушался, — кажется, лошадь едет и по-моему прямо сюда.

Прислушался и Федот.

— Да действительно, кто же это может быть?

— Не знаю мой друг, не знаю.

В сёлах уличных фонарей ещё не было, в то время по ночам было совсем темно. Но стук металлических ободов телеги было слышно далеко.

Лошадь повернула с дороги и скрепя не смазанными колёсами подъехала к правлению.

— Петруха! А ты что ж не в конюшне? — Удивился Федот увидев парня.

— Я дядя Федот человека вам привёз, вот попутчик со станции со мной едет.

Бородовой слез с телеги и подошёл.

— Здравствуйте товарищи. — Он вытащил из кармана мандат и протянул Готману.

Внимательно прочитав бумагу, Готман улыбнулся и передал документ Колесникову.

— Ну, наконец-то, мы вас долго ждём товарищ, как вас, Василий Степанович. Кстати, моя фамилия Готман Севастьян, парторг руководитель местной коммунистической ячейки, а это Федот Колесников мой помощник. Вы даже не представляете как нам нужен сейчас председатель, просто необходим, ведь время-то какое сейчас.

— Ну что же, вот и познакомились товарищи и давайте обращаться проще на ты, так оно лучше будет, — предложил Бородовой.

— Кстати, а где прежний председатель, в РАЙКОМе даже не успел поинтересоваться, прямо с дороги и опять в дорогу. Он что ушёл? Или его сняли?

Несколько секунд стояла тишина, никто не ожидал такого вопроса.

— Тут такие дела товарищ, — негромко сказал Федот. — Его ещё не успели назначить, он только получил мандат, а через день его застрелили, контра застрелила.

— Не спокойно тут у нас, — добавил Готман.

— Я уже рассказал по дороге, пока ехали, какие ужасы тут творятся, — вклинился в разговор Пётр.

— Ладно, поезжай в конюшню да распрягай коня, разберёмся тут без тебя, — скомандовал Федот. Затем он бросил окурок и обратился к Бородовому.

— Сейчас пойдём ко мне домой, переночуешь, а по дороге расскажу подробнее, что за дела здесь творятся.

— Ну что ж, добро, — ответил Бородовой.

Утром следующего дня, как только взошло солнце, Бородовой и Колесников отправились в поле. Новому председателю не терпелось осмотреть всё хозяйство колхоза.

Лошадь везла лёгкие дрожки по той же дороге, по которой вчера председатель добирался до правления.

Они проехали почти до самой станции, затем свернули в сторону Ломовиса, объехав пшеничное поле, поехали в направлении Телешовки. Всё это время Колесников рассказывал о колхозе, о том как убирали урожай. О том как тяжело выживал скот прошлую зиму, потому что нечем было кормить, да и холод был в коровниках, кругом были сплошные щели да дырявая крыша протекала.

По дороге на встречу ехала бестарка, Федот приостановил лошадь.

— День добрый Тимофееч.

— И тебе не хварать, — ответил старик.

— На Ломовис путь держишь?

— Да на станцию к поезду.

— Ну бывай, — ответил Федот. Они разъехались на узкой дороге и каждый продолжил путь в свою сторону.

— У старика этого сына антоновцы забрали в двадцатом году и по сих пор не известно жив ли он, а может и нет.

— Как забрали? — Удивился председатель.

— А как забирают. Ворвались в дом, приставили обрез к виску, вот и выбирай служить в банде, либо на тот свет.

— Так ведь банды уже нет, где же он сейчас?

— Это точно ты говоришь председатель, банды уже нет. Только куда ему идти? Ну а ежели убит, так теперь и могилы не найдёшь, да и лучше оно всем будет, с мёртвых спроса нет.

— И много здесь таких, которые в банде служили?

— Много, забирали без разбора, хватали в основном молодых и выбор у них не большой был, а тех кто отказывался, расстреливали на месте.

— А как же в соседних сёлах?

— Как в соседних сёлах, всё то же самое. Антоновцы прошлись по Сурменевке, Телешовке, Рождественскому и так же уводили мужиков в банду. Вот такие дела председатель.

С самого утра Анисимов был в работе. Он даже не заметил как вошёл Готман. Перед ним были большие деревянные счёты и толстая книга для записей. Перебирая пальцами «костяшки» он что-то непрерывно записывал в эту книгу.

Готман подошёл к окну и распахнул его, сразу повеяло прохладой.

— А-а, Севостьян Емельянович, — наконец-то обратив внимание на Готмана, сказал Анисимов. — Когда же ты успел войти?

— Как же Пётр Данилович, я дважды поздоровался с тобой.

— О-о, тогда извини, заработался. Да кстати, тут приходил человек к тебе один.

— Ко мне?

— Да к тебе, Маняхина Семёна мальчишка. Хотел о чём-то поговорить с тобой.

— Это о чём же?

— Да не знаю я Семён Емельянович.

— Ну, ты бы спросил Пётр Данилович, может что важное.

— Да ещё раз придёт, если действительно важное. Ой! А вот он, опять идёт.

По ступенькам правления поднимался мальчишка лет семи. Открыв двери, он важно вошёл в помещение, Готмана он прямо направился к нему.

— Здравствуйте дядя Севостьян, я к вам.

— Я слушаю тебя, что произошло?

— Там дядя Михей умирает, пойдём со мной, пойдём!

— Как умирает, а что с ним случилось?

— Не знаю, я вошёл в дом, хотел леску для рыбалки у него спросить, а он лежит на полу и задыхается.

— Как же, ведь он только вчера здесь был на собрании. А что же ты сразу не сказал Петру Данилывичу?

— Дядя Севастьян, пойдёмте скорее!

— Конечно, идём. Да, Пётр Данилович разузнай насчёт лошади, на случай если придётся ехать в район в больницу.

— Не волнуйся, я всё подготовлю, — ответил счетовод.

Дом Михея Макарова был совсем недалеко от правления, всего в десяти минутах ходьбы. Старый дом, почти на половину вросший в землю стоял слегка в стороне от остальных. Соломенная крыша свисала над входом и чтобы войти, надо было пригнуться.

Михей жил один, он старый солдат, прошедший всю первую мировую войну, не имел ни детей, ни родственников.

Жену он похоронил несколько лет назад и почти ни с кем не общался.

Иногда забегали к нему деревенские дети. Он любил делать им всякие безделушки из дерева, то фигурку вырежет или свисток.

Неизвестно кто или что на него повлияло, но на последнем колхозном собрании он принёс заявление о вступлении в ряды колхозников.

Готман вошёл в открытую калитку палисадника, поднял щеколду и открыл дверь. В доме, на полу прямо посередине лежал старик Михей. Он не подавал признаков жизни. Его глаза были открыты, как будто он смотрел в потолок и хотел что-то сказать.

Готман склонился перед стариком и пальцами проведя по лицу закрыл ему веки. Тут он сразу увидел то, что совсем не ожидал, по его телу прошла дрожь. В бок Михея был воткнут кухонный нож.

Лёгкие дрожки мчались по грунтовой дороге между колхозных полей. Федот изредка погонял лошадь, слегка подёргивая вожжи.

Впереди виднелась бригада женщин колхозниц, которые связывали пучки соломы в снопы. Подъехав ближе, председатель слегка удивился, увидев тут стариков и детей, которые наравне с бабами вязали солому.

— Здравствуйте бабоньки! — Крикнул Федот, ещё не успев остановить лошадь.

— Здравствуй Федот! — Заголосили женщины одна за другой. — Это что ж, проверять нас приехал с раннего утра?

— Да уж прямо проверять, он полюбоваться нами приехал, а Федот? — Кто-то из баб крикнул позади.

— Эх, бабы вы дуры! О чём вы только думаете, вот председателя вам нового привёз, познакомиться.

— Председателя говоришь и где же он?

Бородовой был человеком прямым, уверенным в себе. Он всегда находил нужные слова вовремя и на каждую шутку у него был ответ, но тут он почувствовал себя каким-то беспомощным и жалким.

Председатель слез с дрожек и подошёл к стоящей толпе любопытных баб, которые рассматривали его с головы до ног.

— Здравствуйте дорогие женщины! — Чётко по-военному сказал Бородовой.

— Ну, здравствуй, и о чём будем беседовать? — Кто-то сказал из толпы и тут же послышались выкрики:

— А ты женат, аль нет? А то вот выбирай!

— Да ты в клуб приходи, а не в поле.

— Это Федот его сюда завёл.

— Эх ты, Федот! И все дружно засмеялись.

— Да что же вы человеку слова не даёте сказать, вот бабы, вы и есть бабы, — не выдержал Федот.

Бородовой выдержал паузу, осмотрев всех, как солдат в военном строю повторил:

— Я приветствую вас женщины. Если вас интересует женат ли я, нет не женат и никогда не был, а в клубе конечно встретимся, не без этого, но сейчас хочу посмотреть как вы работаете, в каких условиях.

Зовут меня Василий Степанович а фамилия моя Бородовой, теперь я ваш председатель

— Что ж, будем знакомы товарищ председатель, иди-ка лучше кваску попей, — предложила Евдокия. — Холодненького. — Она достала бидон и налила живительного напитка в железную кружку и поднесла Бородовому.

Бородовой взял кружку и выпил её содержимое до самого дна.

— Вот это квас! Такого кваса я бабы не пил никогда. Спасибо тебе добрый человек.

— Спасибо, это тебе не в городе всякую кислятину пить, тут дорогой ты мой душа вкладывается, если хочешь знать, — ответила Евдакия.

— Конечно тётушка, я тебе верю. Ещё раз спасибо тебе.

Я хочу вот что сказать дорогие женщины, скоро вам будет в поле работать легче, намного легче. Все самые тяжёлые работы будет выполнять техника. Мне обещали в РАЙКОМе, что к весне у нас будет трактор.

— Трактор? Это что, вместо лошади что ли? — Кто-то спросил из женщин.

— Да! Вместо лошади и даже больше, он может заменить много лошадей сразу.

— Либо ты привираешь председатель, это как же он может заменить несколько лошадей? — Удивились бабы.

— Эх вы, в Телешовке фильма была, надысь из города привозили, вот я видел этот трактор, — гордо сказал старик Ерепей. — Так вот, эта штука не только пашет, а культивирует, косит и собирает сама урожай, вот как.

— Что ты несёшь Ерепей, ну пахать ладно, косить, а собирать, как она будет, что ж ты ей руку приделаешь что ли? — И тут все бабы рассмеялись.

— Да провалиться мне на этом самом месте, я же говорю, сам видел!

— Ладно, дед, рассмешил ты нас, а ты что председатель скажешь на это?

— А что же мне сказать, дед Ерепей всё рассказал.

— Вот! И председатель подтвердил, а вы не верите, — взъерепенился дед. — Я ж правду говорю!

— Подожди дед, не встревай, — сказала одна из баб. Она встала с копны соломы стоящей на поле, подошла к председателю и спросила:

— Это как же понимать председатель, если твоя техника будет делать всё сама, тогда нам что, только коров доить останется?

— Ну, насчёт коров не знаю, хотя может и здесь что-нибудь придумают. Ведь впереди нас ждёт коммунизм, наша партия делает всё, чтобы облегчить тяжёлый труд крестьянина, чтобы тут работали механизмы, а не люди. Ленин говорил, электрификация должна быть повсюду, не только в городах, но и в сёлах. Только селу тяжело будет купить провода, столбы чтобы провести электричество, а вот колхозам это будет сделать легче, потому что у нас один «котёл» и мы богаче, потому что вместе. Ну а когда будет электричество, — добавил Бородовой — вот тогда поставим столбы по деревням и повесим электрические фонари, подведём провода к каждому дому и у каждого колхозника будет висеть электрическая лампочка.

— Вот придёт дед Ерепей с поля, нажмёт на выключатель и в его доме будет свет гореть так ярко, ну как к примеру зажечь пять керосиновых ламп.

— Это как же, так ярко, а если дом сгорит? — Спросила одна из баб. А ещё некоторые даже перекрестились.

— Да что вы бабоньки, это намного безопаснее, нежели керосиновые лампы. Там не нужен керосин и не надо разжигать фитиль, только нажми на выключатель и всё.

Бабы ещё долго его расспрашивали, для них это было настоящее чудо. Бородовой говорил о больших возможностях когда пройдёт электрификация, и как люди будут жить, управляя машинами и сложными механизмами.

— Ну что бабоньки мне пора ехать, — наконец то сказал Бородовой. — Я бы ещё с вами поболтал, только меня дела ждут, да и вас от работы отвлекать не буду. А то вон, ещё дождь нагрянет.

Бородовой неспешно подошёл и сел в дрожки.

— Ты приезжай председатель ещё, — зашумели бабы.

— А как же, обязательно.

Федот слегка дёрнул вожжи и они опять выехали на луговую дорогу идущую вдоль поля.

Глава 3

Около дома Михея Макарова собрались люди. Они толпились около палисадника, в дом никого не пускали. Несколько милиционеров стояли на улице, а следователь не выходил из дома уже около часа.

Много слухов прошло по деревне, за что мол человека убили, ведь он солдатом был, да всю жизнь воевал. Неужели убили только за то, что он вступил в колхоз? Как же так, разве можно за это убивать, роптали селяне.

Но всё же люди боялись и боялись не только того, что будет дальше с коллективизацией, а опасались, как бы их тоже не постигла та же участь что и Михея и тех людей которые гибли от бандитов до него.

Федот заметил что-то неладное издалека, подъехав ближе, он остановил лошадь около дома Михея.

— Что там случилось? — Спросил он у стоящих неподалёку старушек.

— Да убили Федот старика-то, ночью сегодня зарезали.

— Деда Михея!?

— Михея Федот, Михея, земля ему пухом, — ответили старушки и перекрестились.

Федот спрыгнул с телеги, ничего не понимая слез и председатель, они прошли к дому и тут им навстречу вышел Готман.

— Как же это, Севостьян Емельянович?

Готман глянул на Федота и опустил глаза.

— Так, вот Федот.

— Да за что же они его? Севостьян Емельянович.

— Эх Федя, Федя, эта сволочь, эти недобитки ещё ответят за это.

— Что говорит следователь? — Спросил Бородовой.

— Следователь? Он говорит, что следы ведут в сторону Сурменевки, затем теряются.

— Ну а что сам-то думаешь, по этому поводу?

— Я? Да кто ж его знает, — ответил Готман.

Мимо палисадника прошла девушка. В цветастом платке, длинной юбке и туго стянутой шнурками кофточке. Чернобровая с приятной улыбкой красавица сразу приглянулась Бородовому.

— Здравствуйте Севостьян Емельянович, здравствуйте товарищи, — девушка слегка поклонилась и пошла дальше по просёлочной дороге.

Председатель смотрел ей вслед, не отрывая глаз. Он вымолвил слово тогда, когда она свернула за дом и пропала из виду.

— Это чья ж такая?

— Это? Это Пелагея, особа, — посмотрев ей вслед, сказал Готман. — Вон за тем домом, что стоит неподалёку от каменного, жил когда-то большой помещик Осипов Евсений, важная была персона, сволочь ещё та. Так вот, говорят эта красавица, родственницей ему доводилась, правда какой-то дальней, но все же.

— Вот как? — удивился председатель.

— Да, девонька не простая. Кстати, в доме этого Осипова живёт один старик, Емельяном его зовут, ну что-то вроде смотрителя что ли. Раньше он служил у своего барина, то ли приказчиком был, то ли ещё кем. Ну а пока дом пустует, мы решили пусть живёт старик, не на улицу же его выгонять.

— А на что он живёт, если в колхозе не работает, чем он занимается? — Заинтересовался председатель.

— Да есть у него хозяйство небольшое, корова, куры, немного земли, вот и ковыряется потихоньку.

— Послушай Севостьян, мне бы хотелось к нему заглянуть посмотреть, как он живёт.

— К этому старику? Да брось ты, зачем он тебе нужен или ты думаешь, он причастен к этому убийству, — рассмеялся Бородовой. — Нет дорогой товарищ, этому человеку осталось немного прожить, да и сам он уже видит встречу с Богом, стар он совсем.

— Ты лучше иди в правление, там тебя бумаги ждут, завалились совсем и когда всё это разгребать, даже не знаю с чего начинать, а я здесь побуду, да с милиционерами ещё потолкую. И ещё чуть не забыл, вечером тебя Федор к тётке Авдотье отвезёт, Тишкиной, будешь жить у неё на квартире. Старик её на войне погиб, детей нет, а дом большой, поживешь там какое-то время.

— Вот спасибо тебе Севостьян, даже не знаю, как тебя благодарить.

— Ладно тебе, устраивайся поскорее, в гости скоро зайдем, — ответил Готман.

Вечером, прямо из правления Федот отвез председателя на съёмную квартиру. Тётка Авдотья наварила супа из лебеды, да пару картофелин. Эх, хорош, получился ужин, а тут ещё и луковица завалялась в рюкзаке у председателя.

— Да, прямо царский ужин получился, а тётка Авдотья?

— Разве это ужин Василий Степанович, вот когда был муж покойный Савелий Силантьевич, было у нас небольшое хозяйство, куры, поросеночек, коровка, да огородик небольшой, вот тогда мы все же как-то жили, а сейчас что?

— Эх! Тётка Авдотья, видать, ты и вправду собственница.

— Да что ты сынок, какая собственника, держали-то только для себя.

— Ничего, тётка! Вот построим коммунизм, я думаю, это будет совсем скоро, вот тогда начнётся жизнь, ты даже представить себе не можешь, какая будет жизнь.

— Это что же сынок за жизнь такая будет?

— А любой, кто работает, будет получать за свой труд. Заработал, получи, а богатеев, на которых столько лет работал народ, искореним.

— А как же я, ведь старость настала, какой из меня работник?

— А вот старость людей большевики уважают, вот доживет человек до преклонных лет, работая на государство, и тогда государство будет ему платить.

— Платить? За что?

— А чтоб ты бабка сидела дома и ни о чем не горилась, потому что ты заработала. Ладно, пойду, посижу на пороге, да воздухом чистым деревенским подышу.

— Бородовой вышел на улицу, сел на пороге и глубоко вздохнул.

— Небо было чистым, звёздным и большая луна как будто висела над деревней, освещая всё вокруг.

И действительно было настолько светло, что видно всё было как днём. Дома стоящие вдоль дороги, сама дорога, деревья, растущие вдоль домов, сады, палисадника.

Бородовой достал папиросы и закупил. Он подумал о старике Емельяне, о том несчастном, который вопреки кому-то вступил в колхоз. «Ведь это ж надо, взять и убить человека, а главное за что? Что он сделал этим убийцам, этим нелюдям, сколько можно терпеть их выходки, угрозы. Интересно знать, на что они надеются, поднять народ на бунт? А кто за ними пойдет, разве безумец! Власть Советская сейчас везде, в каждом городе, каждой деревне, каждом хуторе и просто глупо идти против неё. А красная армия, наша народная, да кто теперь выступит супротив неё. Завтра я должен встретиться со следователем, милиционером, кем угодно, но убийца должен быть найден, должен.

Только что из этого, встречусь со следователем и что ему скажу, председателем здесь я всего один день, старика этого даже в глаза не видел». — Думал Бородовой.

Но тут он увидел промелькнувшую тень. Он привстал, чтобы рассмотреть получше этого человека, «все же поздний час, все сельчане уже дома, кого может носить в такое время?» — Промелькнула мысль у председателя.

По узкой тропинке быстрым шагом шла девушка, она явно куда-то спешила. Она подходила всё ближе и ближе к дому тетки Авдотьи, ведь дорожка проходила рядом с домом до самого колодца и только потом сворачивала в другую сторону.

Бородовой затушил папиросу, подошёл поближе к палисаднику и стал наблюдать.

Девушка подошла совсем близко и теперь её можно рассмотреть получше. В руках она несла узелок, скорее всего там было что-то тяжёлое, потому что для молодой и хрупкой девушки эта ноша была явно тяжеловата.

Но когда она подошла совсем близко, Бородовой от неожиданности чуть не свалился в кусты. Эта была та самая девушка, которая проходила мимо палисадника, Михея Макарова, это была Пелагея.

«Куда же она идёт, ведь почти ночь на дворе — подумал он. — А может к своему парню, который живёт неподалеку, тогда зачем мешок, да ещё такой тяжелый».

Бородовой вышел из палисадника тетки Авдотьи и стараясь быть незамеченным направился вслед за девушкой. Он решил проследить за ней и узнать, куда все-таки она направляется.

Далеко идти не пришлось. Пелагея прошла ещё несколько домов и свернула в сторону речки. На небольшом пригорке стоял большой дом с резными наличниками и разукрашенными створками. Большой палисадник был усажен яблонями, ветки которых свисали вниз под тяжестью наливных яблок.

Она открыла калитку, подошла к окошку и слегка постучала. Зажегся свет керосиновой лампы. Пелагея поднялась на веранду и сразу открылась дверь. Она оглянулась по сторонам и вошла вовнутрь.

Бородовой следом открыл калитку палисадника и подошёл к тому самому окну. Но свет погас, и ему не удалось ничего разглядеть. Он подошел ко второму окну, но всё тщетно, там тоже ничего не было видно.

Он осмотрелся вокруг, в домах уже был погашен свет, и стояла полная тишина, постояв ещё немного около дома, он решил вернуться назад. Той же тропинкой, которая привела его сюда, Бородовой вернулся к дому тетки Авдотьи.

Утро было солнечным и тёплым. Воскресный день начинался с петухов кричащих на всю деревню. Только стало светать, а бабы уже с узелками собирались в дорогу в церковь, она была в соседнем селе Рождественское.

Дорога была дальней, ведь чтобы добраться до церкви, надо брести несколько часов по изнуряющей жаре, а если настигнет дождь, то идти придётся по полям, так как по всей дороге, на всем протяжении пути, лужи да грязь.

Сегодня, как и всегда бабы шли гурьбой, ведь в полях далеко от деревни было не совсем безопасно, мог и зверь напугать, да и человек не добрый обидеть.

— Эй, Матрена, а ну не отставай, — громко крикнула одна из баб.

— Да нагоню я, нагоню, — ответила Матрёна. В руках у неё был младенец, укутанный в большой платок, да к тому же приходилось кормить его грудью прямо на ходу, а за спиной висел мешок, который все время мешался, и ей приходилось его каждый раз поправлять.

Нет, нет, конечно, она не в церковь шла, обедню стоять с младенцем, ей надо к сестре родной в Рождественское попасть, а с бабами-то оно веселей, да и безопаснее будет.

— Послушай Матренушка, отдай ты мне мешок этот проклятущей, но не могу я смотреть на тебя, как ты мучаешься.

— Ой, спасибо тебе Пелагея, дай Бог тебе здоровья, сними ты с меня это упрядье дьявольское, ох, как тяжело.

— Конечно, — ответила Пелагея — Давай сюда.

— Эх, Пелагеюшка, добрый ты человек, жениха бы тебе хорошего, доброго да работящего.

— А ну их всех добрых работящих, зачем они мне? Вот Севостьян Емельянович в колхоз обещал принять, скоро я смогу сама зарабатывать, а значит, прокормлюсь как-нибудь.

— Да господь с тобой Пелагеюшка, как же без мужика-то, а по хозяйству, сена накосить корове, огородик вскопать, обмет навалить, да и по шее иной раз получить, нам это бабам нужно, а как же.

— По шее получить? Нет, Матрена, я не хочу по шее получать, ведь я хочу самого простого, чтоб человек со мной был всегда рядом, чтобы защищал, жалел меня и любил.

Матрена рассмеялась.

— Нет Пелагеюшка, такого не бывает, это только у дворян или кровей дворянских. А мы бабы, что при той власти, что при этой, рожаем да пашем. Ой, глянь наши-то ушли далеко как.

— Да ничего, пусть идут. Ну а ты сама-то скажи, счастлива, довольна своей жизнью или нет.

— Я-то, а кто ж его знает, есть муж, детей вот четвертое родилось в браке, наверное, счастлива.

— Эх, Матрёна, мне кажется счастье не в этом.

— Не в этом? Тогда я не знаю, тебе лучше знать, у тебя кровя господские, ты грамоте обучена, вот и объясни мне, что такое счастье.

— Не знаю Матрена, наверное, я тоже не смогу объяснить что это такое, и возможно ли объяснить это словами, я все же думаю, человек должен это почувствовать, ощутить на себе.

— Ощутить, объяснить вон куда ты загнула, нет Пелагеюшка ты моя, я этого никогда не пойму. Есть на столе что покушать, да детей покормить, вот тебе и все счастье.

— Глянь-ка, кто-то едет! — Громко сказала Пелагея. — Посмотри, посмотри, прямо сюда!

— Да, теперь я тоже вижу, — ответила Матрена. — Кто же это может быть?

Вдалеке между полей, краем посадок ехали несколько всадников. Как только они увидели двух женщин тут же направились к ним, как будто заранее знали что они идут в это время к обедне.

Лошади гнали галопом, только пыль летела из под копыт. Они стремительно приближались, всё ближе и ближе. Теперь их можно сосчитать, кажется пять лошадей. Через считанные секунды они окружили молодых женщин.

— Эй, односельчане! Что пригорюнились! — Закричали всадники, — подъехав почти вплотную.

Один из них слез с лошади и подошёл к женщинам, а остальные отъехали в сторону и, не обращая никакого внимания на происходящее стали о чем то негромко разговаривать меж собой.

— О-о, сама Матрёна здесь, что ж ты в поле с дитём-то, застудишь младенца.

— Да нам не привыкать, не впервой.

— Ну, смотри, смотри.

Тут он обернулся к Пелагее.

— Ну, здравствуй, Пелагеюшка.

— Здравствуй, Илья, — ответила девушка.

Илья молодой здоровенный парень воевал на Тамбовских землях против советской власти в банде Антонова. Он сбежал из дома, когда в селе появились чекисты, а затем отряд Котовского.

Присоединившись к банде Антонова, он иногда заезжал в своё село Масловку и наведывался к Пелагее. Он все же надеялся на то, что советскую власть свергнут и жизнь начнётся по-прежнему.

Пелагее он делал предложение несколько раз выйти за него замуж, но она опасалась такой жизни. Ведь уже было ясно, что советская власть пришла надолго и тогда её ожидали бы скитания и неизвестность.

Второй из братьев Мурзаевых Митяй остался в селе и решил помогать советской власти во всём, а затем вступить в колхоз.

Они стали врагами, оказавшись по разные стороны баррикад. Илья считал предателем Митяя, который предал не только его, но и своего отца. При первой встрече Илья решил брата застрелить, и эта мысль была с ним повсюду. Он ждал этого момента, момента расплаты. Ненависть и злоба бурлили в нём не утихая, он мечтал об этой встрече, чтобы увидеть глаза, предательское лицо Митяя, которой будет смотреть на него и молить о пощаде.

Глава 4

— Ну как живешь-то, Пелагеюшка? Как оно при советской власти?

— Ничего, живу как все. Живу с мечтами людей Илюшенька, о лучшей жизни.

— Да? — Удивился молодой борец с Советской властью. — Это ты мне говоришь Пелагея, что мечтаешь о лучшей жизни!? Да, хорошо же ты устроилась, лучшую жизнь ей подавай. А может, о прошлой твоей жизни вспомним как холопов своих, дядька твой кнутом насмерть забивал, и с раннего утра, как всходило солнце эти люди, с которыми ты мечтаешь, умирали в поле от непосильной работы, не дожив до заката.

— Да, наверное, ты прав, — перебив его, ответила Пелагея, — Но ведь в то время я была ещё маленькой, несмышленой девчонкой, я почти ничего не помню.

— А ты помни, помни! — Закричал Илья. Злость его вырвалась наружу, он покраснел, и лицо его искривилось от такого порыва гнева. Но это продолжалось недолго, через несколько секунд он повернулся к девушке и, сбавив тон, продолжил:

— Ладно, ладно тебе Пелагея извини меня, погорячился. Я ведь что хочу сказать, ты же других кровей не забывай, в родстве состоишь с фамилией самих Осиповых! О-си-по-вых! — По слогам повторил Илья. Затем он, чуть подумав, продолжил:

— А впрочем, лучше сейчас, сию минуту скажу, пусть это будет глупо, но честно и правильно.

Пелагея с удивлением посмотрела на разгорячившегося парня, совсем ничего не понимая. Она видела, что в душе его творилось что-то невероятное, болезненное, он переживал, но все своё внутреннее состояние он пытался скрыть, не подать виду.

— Так все же, что ты хотел мне сказать? — С удивлением спросила Пелагея.

— Давно, давно хочу тебе сказать Пелагея. Уедем отсюда, из этой проклятой страны куда-нибудь далеко, купим домик, заведем детишек и будем жить вместе в радости, не вспоминая эти смутные события. А захочешь, вернёмся обратно, конечно когда пройдёт время и всё успокоится.

Пелагея на это ничего не ответила. Она просто стояла и молчала.

— Ну, ответь же ты, скажи хоть одно слово, что же ты молчишь?

— Ну почему! Почему я должен тебя уговаривать, ты же сама всё прекрасно понимаешь, ведь не дадут они тебе здесь жизни, не дадут! Подумай, кто ты есть для них, а ты для них враг, понимаешь враг! Дядька твой, отец, братья где они? А они прячутся от Советской власти, потому что они тоже враги и когда их найдут, то их просто расстреляют.

— Эх ты, Илюша, ну куда же мы собой поедем, — ответила Пелагея, — кто же нас ждёт с тобой, там за границей нужны деньги, понимаешь деньги.

— Есть, есть! У меня золотишко припрятано, — возбуждено ответил Илья, — на первое время нам с тобой хватит, а там дальше видно будет. Всё, всё для тебя сделаю, только поедем со мной. Вот ещё кое с кем поквитаюсь, и поедем, только дождись меня, дождись.

— Она посмотрела на Илью и за все время разговора улыбнулась.

— Сколько в тебе зла Илюша, сколько зла и ненависти.

— Да! Это ты верно подметила ненависти. Я их всех ненавижу, ненавижу. Вот из этой штуки, я готов убить каждого коммуниста, который мне встретится первым. — Он сжал обрез обеими руками так, что захрустели суставы в пальцах. — Потому что, они отняли у меня всё, всё до последнего, оставив только злую ненависть, да жизнь мою поганую.

Он сел на ближайший камень, который лежал неподалёку, закрыл лицо руками и замолчал.

Пелагея подошла к нему и не произнеся ни слова села рядом на холодный камень. Она вспомнила своего отца Григория Поликарповича скромного учителя уездной гимназии и заботливую мать Ольгу Ивановну.

Ещё до революции, в большой и просторный дом, стоящий на берегу небольшой речушки Ломовис, что проходила вдоль Сурменевки, Осиповы приезжали в основном летом на отдых. Когда студенты разъезжались на каникулы, в гимназии для преподавателей работы не было и как раз наступало самое время вспомнить о деревне. Небольшая усадьба принадлежала родному брату Григория Поликарповича, местному помещику Евсению Поликарповичу Осипову.

Сам Евсений Поликарпович появлялся там только тогда, когда приезжал его брат с семьёй. Вот тогда дом оживал, начиналось веселье до позднего вечера, да всякого рода развлечения. Заходил к ним и Трифон Тихонович Мурзаев, владелец значительной части местных земель. Он любил покрасоваться, да показать себя в богатстве, это была его слабость. Как подъедет к воротам на тройке вороных, да с колокольчиками, в расписных санях, так что только снег из под копыт лошадей разлетается по сторонам.

— Ээ-эй, принимайте гостей, да поскорей, уж очень мы замерзли, да так что есть, хочется! — Кричал Тихон Трифонович.

Они все садились в большом зале за длинным столом, где было вино, разные закуски в горячем и холодном виде, мясо копченое, тушёное, жареное, всякого рода птица, солености и деликатесы, и тут начиналось веселье.

Под звуки семиструнной гитары выходили цыгане. Красавицы с длинными чёрными волосами под аплодисменты присутствующих начинали петь, да так что текла слеза, а тут и цыганские детишки с выходом в прихлоп.

— Эх! А ну давай! Давай ещё! — Кричали уже хорошо подвыпившие гости.

И тут цыгане показывали всё, на что только были способны. Они пели, плясали, бегали, кувыркались и всё с частушками, да прибаутками. А потом хмельные гости выходили на улицу и пели песни до самого утра.

На некоторое время Пелагея погрузилась в свои воспоминания, ведь это было её детство, совсем беззаботное, далекое и безвозвратное. Она хорошо понимала, что всё это останется только в её мыслях как красивая сказка, которая будет только в её памяти.

— О чем ты думаешь? — Вдруг она услышала неожиданно. А когда подняла голову, то увидела Илью. Он стоял и смотрел на неё, не отрывая глаз.

— Да так, о своём, — ответила девушка. Что ж ты уезжаешь?

— Да, — ответил Илья. — Но я скоро вернусь, слышишь? Скоро вернусь, а ты обдумай моё предложение. У тебя ещё есть время.

Больше он не сказал ни слова. Он оседлал коня и рванул с места так, что пыль из-под копыт полетела. Тут и остальные вдогонку помчались вереницей, подгоняя лошадей. И вот не прошло и нескольких минут, как всадники исчезли вдали горизонта.

В правление колхоза ворвалась разъяренная женщина. Она быстро прошла по небольшому коридору и свернула в первую открытую дверь, оказавшуюся на её пути. Эта дверь вела в самую большую комнату правления, где находились Федот Колесников и новый председатель колхоза Бородовой.

В её глазах была ярость и решительность разгромить все на своём пути. Увидев председателя, она направилась прямо на него. Пройдя ещё несколько шагов, деревенская баба весом более ста килограмм остановилась, расставив руки в стороны как борец на поединке и посмотрела исподлобья на председателя.

Председатель, имеющий явно меньшую весовую категорию встал со своего места и отошёл в сторону.

— Э-э, вы что гражданка! — От неожиданности начал заикаться Бородовой.

— Яа-а! Крикнула женщина, — да я тебя сморчок несчастный в пыль сотру! Я из тебя вот этими руками дух выпущу!

Она вытянула свои большие жилистые руки вперёд прямо к лицу председателя.

— Я повторяю! Успокойтесь гражданка, — сделав ещё шаг назад, сказал Бородовой.

— А ну прекрати Степанида! — Встав со своего места, заорал Федот. — Ты что здесь устраиваешь? А то смотри, я ведь и привлечь могу.

— Это кто здесь председатель!? Он что ли, — кивнув головой в сторону Бородового спросила Степанида.

— Да он, Бородовой Василий Степанович, наш новый председатель, уважаемый человек, из РАЙКОМа присланный. Говори что надо, да проваливай отсюда побыстрей и не нервируй меня.

— Ничего Федот, ничего, — сказал Бородовой. — Ты присядь гражданка и расскажи что случилось?

Степанида присела на табурет и не отрывая взгляда от Бородового спросила:

— Это что же, ты действительно новый председатель?

— Новый, вот прежде чем кидаться на людей Степанида, хотя бы надо знать, с кем имеешь дело, — вклинился в разговор Федот.

— Это откуда же я могла знать, что он председатель, ведь он у меня вчера всю капусту в огороде потоптал, теперь вот торчат одни кочерыжки, а что жрать я зимой буду?

— Какую капусту ты, что несешь Степанида? Ты думай, что говоришь-то, — удивился Федот.

— Как это какую? Иди, посмотри на мой огород, почти ничего не осталось, вот его видели, как он под окнами вчера ночью у Емельяна топтался, а потом на мой огород перешёл.

— Что? — Федот хотел что-то сказать Степаниде, но Бородовой перебил его.

— Да всё верно она говорит Федот, все верно.

— Тут удивлению Федота не было предела. Он смотрел на председателя, раскрыв рот.

— Ты тётка Степанида иди домой, я тебе всё возмещу, потом.

— Возместишь? Да чем же ты мне можешь возместить, у тебя же ничего нет.

— Ну я же сказал, возмещу. Мне положено зерно за трудодни, вот зерном тебе и отдам, а сейчас иди, пожалуйста, домой, — сказал председатель.

— Что же, хорошо коли так, тогда я пойду.

Только Степанида вышла за порог, как тут в правление вошел Готман. Зайдя в помещение, он застал стоящего председателя возле письменного стола и удивленного Федота с открытым ртом.

— Что, что тут произошло товарищи? — Спросил ничего не понимающий Готман.

Но тут Федот не выдержал и рассмеялся. Он просто закатился от смеха. Бородовой посмотрел на Федота и тоже рассмеялся.

Готман с улыбкой ждал, когда Федот вымолвит слово, но Федоту требовалось время чтобы перестать смеяться, он просто не мог остановиться.

— Наш председатель всю капусту помял в огороде у Степаниды! Вот, приходила жаловаться.

— В огороде? Зачем? — Спросил Готман.

— Так, наверное, за яблоками лазил! А Василий Степанович? — Сквозь смех спросил Федот.

— Ну, все товарищи, посмеялись и хватит, чего он тут несет Василий Степанович, какой огород.

И тут Бородовой рассказал историю с Пелагеей. Как он видел её ночью, с тяжёлым узелком, шедшую прямо в большой дом, стоящий на отшибе села. Все это было очень подозрительно, и он решил дождаться, когда она выйдет обратно.

— Дом, это который недалеко от Степаниды? — Готман обратился к Федоту.

— Да как же я сам не догадался, — возмутился Федот. — Именно! Это дом Осиповых.

— Ладно, продолжай дальше Василий, — спокойно сказал Готман.

— Ну что дальше, дальше я подождал ещё немного и пошёл домой. Ну вот здесь и потоптал капусту, будь она неладна.

— Да, хорошо, что всё обошлось потоптанной капустой, — сказал Готман, — а ведь могло быть и хуже.

— Ты считаешь, что там кроме старика Емельяна ещё кто-то есть? — Спросил председатель.

— Уверен, — ответил Готман. — В общем, так товарищи, о нашем разговоре никому ни слова, я этим сам займусь, посижу ночку другую в кустах, прослежу за этим домом.

Целый день председатель провел в правлении, заканчивалась уборочная и в скорости предстояло воплотить один из планов новой власти, проект постройки коровника.

Это сделать было не просто, ведь не было подрядных организаций и строительных бригад, столь важный объект надо было построить собственными силами. Плотников на селе было очень мало, их в прямом смысле можно пересчитать по пальцам. Оставалось надеяться на простых мужиков, на их опыт, ведь каждый из них строил себе дом, дворовые постройки, сараи да катухи.

Но самое важное, надо было приобрести материалы, бревна, доски, гвозди, скобы, а это для молодого колхоза сделать было сложно. Ведь только первый год коллективному хозяйству, надо сдать зерно государству и с этого закупить материалы для стройки.

Сложная задачка стояла перед председателем, он делал не хитрые расчёты фиксировал их на бумаге, расставлял в столбики затраты на первоочередные материалы, затем все перечеркивал и писал снова.

Он совсем не заметил как стемнело и в правлении кроме него никого не осталось.

Тускло горела керосиновая лампа, её фитиль слегка потрескивал, нагревая закопченное стекло.

Бородовой отложил перо, отодвинул чернильницу и задумался. Он погрузился в свои мысли, представив новый коровник, недалеко стоящий зерноперерабатывающий ток, школу для детишек, новый клуб с колоннами, а рядом с клубом стояла молодая девушка. Она смотрела на него и улыбалась, но вот лицо было знакомо, очень знакомо. Бородовой подошёл поближе, чтобы получше рассмотреть эту хрупкую очаровательную девушку. И когда подошёл совсем близко, то узнал её, это прекрасное создание, ведь это была она, Пелагея.

— Здравствуй Васенька, как прошёл сегодня день? — Сразу спросила девушка.

— Ничего, всё хорошо Пелагеюшка, день сегодня прекрасен.

— Тогда пойдём домой Васенька, я напою тебя сладким брусничным чаем.

— Конечно Пелагеюшка, ведь ты знаешь, что это мой любимый чай.

— Знаю Васенька, знаю. — Она постучала рукой по деревянной, только что повешенной на петли двери клуба.

— Посмотри Васенька, какой клуб-то у нас в деревне и все твоими трудами, твоими бессонными ночами.

Следом стук повторился, потом ещё и ещё.

Бородовой открыл глаза и увидел перед собой почти потухшую лампу, разбросанные по всему столу бумаги, а в дверь кто-то настойчиво стучал.

Он сразу встал, подошёл к двери и поднял щеколду. Дверь тут же отворилась и на пороге появился седой, небольшого роста старичок. В потрепанной телогрейке, фуражке в чёрную полоску штанах и видавших виду ботинках он смотрел на Бородового, слегка поправляя охотничье ружьё за потертый ремешок.

— Доброй ночи вам Василий Степанович! — Громко сказал старик. — Я смотрю, свет тут у вас горит, дай думаю, зайду, посмотрю. Сторож я тутошный, Силантием меня кличат, может слыхал?

— Да, доброй ночи Силантий, доброй. И впрямь я засиделся, пора домой идти.

— Ну что ж, тогда бывай председатель.

Бородовой накинул на плечи старенький свой пиджак, попрощался со сторожем и вышел из правления.

Глава 5

Этой осенью погода стояла удивительно тёплая и солнечная. К счастью успели убрать весь колхозный урожай, ведь времени для этого было достаточно, хотя дел в колхозе оставалось много. Подготовка к зиме, это главное и эти работы оставались самыми значимыми для сельчан.

Всё больше и больше людей вступали в колхоз, хотя большинство все же боялись расправы со стороны бандитов, которые малыми группами скрывались на Тамбовщине.

В правлении колхоза приняли решение строить тёплые загоны для скота. Пока не настали холода, заложили первый коровник недалеко от протекающей речки Большой Ломовис. Сейчас все силы были брошены на строительство.

Подвозили бревна, пилили и устанавливали первый каркас. Готовили доски для будущей крыши, распиливая длинные кругляки. А вместо глиняных, стелили деревянные полы, так было гораздо теплее и проще убирать навоз за скотом.

Сам председатель больше времени проводил на строительстве чем в правлении. Эта стройка была его «детищем» и гордостью колхоза.

Однажды под конец рабочего дня, когда Бородовой собирался домой, к нему подбежал один из деревенских мальчишек. Он никак не мог отдышаться и всё кричал:

— Дядя Василий! Дядя Василий.

Бородовой ничего не понимал, он обернулся к мальчишке и спросил его:

— Что случилось?

— Там с бабкой Авдотьей плохо, быстрее, меня за тобой послали.

— С бабкой Авдотьей? — Переспросил Бородовой. — А ты чей же будешь, как тебя зовут?

— Алешка я, сын Силантия, Ребрышкин моя фамилия, быстрей дядя Василий.

— Конечно, Алешка бегу! — Бородовой выбежал на дорогу и понесся вдоль деревни.

— Эй! Стой, куда ты дядя Василий! — Крикнул что есть сил Алешка.

Бородовой остановился и посмотрел на мальчишку.

— По огородам! Так быстрее будет! За мной дядя Василий, побежали за мной! — Закричал Алешка пронизывающим детским голоском.

— А, ну да. — Пробормотал себе под нос председатель и побежал в другую сторону вслед за парнем.

Перебежав несколько огородов, они перелезли через ограду какого-то сада, стараясь поспеть за юрким постреленком, Бородовой поспешил и неуклюже повис на своей собственной штанине соседского забора. Он хотел подтянуться, опираясь одной рукой о перила ограды, но штанина разорвалась и он рухнул на землю.

Дом тетки Авдотьи уже было видно и ему осталось преодолеть последнюю преграду, это выбраться из соседского сада. Не раздумывая, Бородовой залез на шаткий забор и хотел спрыгнуть вниз, но забор не выдержал его веса и председатель рухнул вниз прямо на растущий репейник.

Он поднялся с земли весь в репьях, с разорванной штаниной почти до пояса, ссадинами на руках и ногах и весь в грязи. Он обернулся и посмотрел на преграду, которую преодолевал и тут рядом с удивлением обнаружил калитку. Калитка была открыта и не имела ни крючков, ни запоров.

«Ну, Алёшка! Попадись ты мне.» — Подумал Бородовой и пошёл слегка прихрамывая к своему дому.

Когда он поднялся на порог и вошёл в дом, то тут же остановился, он не поверил своим глазам, это было похоже на сон, на мимолетное видение, перед ним стояла Пелагея. Он мог ожидать всего что угодно, но встретить её у себя дома, это было выше его воображения. Её очаровательная улыбка, голос, взгляд завораживал его, и он ничего с этим не мог поделать. Он становился каким-то другим, неуклюжим, его слова казались ему смешными и нелепыми, он совсем терялся и не знал как себя вести.

— Здравствуйте Василий Степанович, — очень тихо сказала Пелагея. — У тетки Авдотьи поднялась температура, я ей компресс сделала, кажется, она только что уснула.

— Да, да Пелагея, конечно спасибо тебе большое, — выдавил из себя несколько слов Бородовой.

— Вот и всё, я пошла, — она накинула платок на голову, обула калоши и вышла на веранду. Бородовой без промедления вышел следом.

— Хорошо Алешка за молоком вовремя пришёл, он-то и застал Авдотью лежащей на кровати еле живой, а я мимо проходила, дядьки Емельяну поесть собрала, тоже ведь плохой совсем.

— Алешка-то, да хороший мальчишка, за мной прибежал, говорил с бабкой Авдотьей плохо, давай мол дядя Василий собирайся скорее, вот я…

Он хотел продолжить дальше, но сразу опомнился, ведь он стоит перед ней полуголый, его штаны были разорваны до самого пояса и одна нога обнажена почти до ягодицы. Он прикрыл разорванную штанину и смущаясь улыбнулся.

— Вот, спешил да упал по дороге.

— Упали, — удивилась Пелагея. Да у вас ссадины большие, давайте я перевяжу.

— Нет! Что ты, не надо, это пустяк. Не стоит из-за этого беспокоиться.

— Ну, хорошо, — ответила Пелагея. — Тогда я пойду?

— Подожди! — Громко сказал Бородовой. Затем сбавив тон, подбирая подходящее слово продолжил:

— Подожди, пожалуйста. — Он хотел сказать ей что-то важное, необходимое, именно сейчас когда они оказались одни, рядом больше никого нет, это шанс раскрыться, признаться в своих чувствах, но увы, именно в этот самый момент он не знал, что сказать. Его мысли разбежались, растворились слова, которые он давно заготовил для неё.

Он опять выглядел глупо стоял перед ней в полной растерянности и абсолютно не знал, что делать дальше, что говорить, о чем завести беседу.

— Я-а-а-а, давно хотел спросить тебя Пелагея, что ты думаешь о моём предложении… — и тут он закашлял, да так что не мог остановиться, «и откуда он только взялся, этот проклятый кашель, в самый ответственный и неподходящий момент» — подумал Бородовой.

— Вот что Пелагея, скажи мне, почему ты не вступаешь в колхоз? — Он отрапортовал чётко как по-военному.

«Что же я несу, зачем я это сказал, это не то, не те слова, что я хотел сказать» — пролетела мысль у Бородового. Но слово сказано и его уже не вернешь. Пелагея немного удивилась и сразу ответила:

— Так вы знаете почему, из-за моего прошлого. Мои родители из интеллигенции, а родственники и вовсе помещики были.

— Знаю, Пелагея, знаю. Только вот что, давай сразу перейдем на ты, а то как-то не хорошо, ведь здесь в колхозе мы все как одна семья и должны проще быть друг к другу.

— Конечно Василий Степанович, — с улыбкой ответила девушка.

— Вот! Опять Василий Степанович. Зови меня просто Василий. Просто Василий, хорошо?

— Да Василий, хорошо.

— Ну вот, это другое дело. А теперь ты подумай на счёт колхоза, одной тебе будет очень тяжело, очень понимаешь? Ну а вместе мы как-нибудь проживем! Ты пиши заявление и приноси и мы его рассмотрим. А на собрании люди поддержат, народ здесь добрый, я сразу это понял, как только приехал.

— Хорошо Василий, вы очень хороший человек, счастья вам, доброго человеческого счастья. А на счёт заявления вступить в колхоз, я подумаю. Она попрощалась с председателем и вышла на улицу.

Всю ночь Бородовой не спал, у него из головы не выходила одна только мысль. «Ну, какого черта я полез с колхозом, с заявлением, ведь было очевидно и понятно, что это ей не интересно и абсолютно не нужно. Она другой человек, иного воспитания и других интересов. Она хорошо образована и привыкла к другому обществу. А зачем вообще я ей нужен, что я могу дать? Я могу только воевать, сначала гражданская, потом борьба с бандами, а что будет дальше, ведь через какое-то время бандитов не будет и настанет мир» — эти мысли не давали ему ни покоя, ни сна.

Бородовой встал с постели, оделся, накинул на плечи ватник и вышел на улицу. Поудобней усевшись на пороге веранды, он закурил и опять задумался.

Вдруг по селу прогремел раскатистый выстрел. Раздаваясь ночным эхом, он повторился несколько раз. Со всех сторон деревни поднялся лай собак.

«Что это?» — Подумал председатель. Он встал с порога и подошёл к ограде палисадника.

Тут выстрел повторился снова, потом ещё и ещё. «Первый выстрел сделан, похоже из маузера, а потом более мощный точно из обреза. Стреляли где-то недалеко, всего лишь через несколько домов» — не успел он об этом подумать, как выстрелы снова повторились.