Бесплатный фрагмент - Весь мир под крылом

Вспышка сверхновой звезды

Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Не­сбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь по­нять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты?

Между тем время проходит, и мы плывем мимо высоких, туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня.

А. Грин

За окном унылый пейзаж, серая, сырая мгла, пронизанная ветром и до­ждем. Ветер летит над аэродромом и рвет о мачты антенн низкие облака. Ко­сой дождь бьет по окнам, и мокрые листья деревьев хлещут по стеклу. И рев ветра, и барабанная дробь дождя, и удары мокрой листвы по стеклу сливают­ся в сплошной гул, заполняющий все пространство, пронизывающий души тех, кто прижат к земле непогодой в маленьком, затерянном городке.

В залах ожидания аэровокзала пассажиры сидят на скамьях, на чемода­нах и просто на полу, сквозь дремоту прислушиваясь: не объявят ли посадку на их рейс? Но динамик молчит, посадку не объявляют, непогода крепко держит в порту, не предназначенном для обслуживания такого количества рей­сов, десятки бортов.

Экипаж самолета Ту-154М, выполняющего рейс «Архангельск ­– Одес­са», мается бездельем в тесной комнатушке местного профилактория, гости­ницы для экипажей. Командир, Анатолий Иванович, грузный, лысеющий пи­лот, долетывающий последние часы перед уходом на пенсию, с мрачным ви­дом смотрит в окно, разминая пальцами не зажженную сигарету. Курить он бросил несколько лет назад, следуя рекомендациям врачей, стараясь отдалить признаки неизбежно надвигающейся старости и, насколько это возможн­о, продлить свое пребывание на летной работе. Хотя понимал — долго не продержаться — если не спишут по состоянию здоровья его, то спишут само­лет, такой же старый, как и его командир. «Тушки», выпущенные еще в со­ветское время, но не отлетавшие свой, определенный ресурсом, срок и впол­не годные для эксплуатации, ставили в «железный ряд» — в очередь на раз­резку под металлолом, заменяя их более экономичными, хотя и порядком из­ношенными (новые дороже) «боингами» и «аэробусами». А если спишут самолет, то спишут и его, никто не станет тратить деньги на переобучение пилота, которому летать-то осталось всего ничего.

Он вспомнил, как начинал свою летную жизнь на маленьком самолети­ке Ан-2, называемом в народе «кукурузником», в аэропорту «Одесса-Застава». Тогда он был молод, красив с гордостью носил на плечах авиацион­ные погоны, расправляя плечи, как крылья и, подходя к своему ста­ренькому самолету, похлопывал его по крылу, приговаривая: «Ну что, ста­рик, еще полетаем?».

Как давно это было! Как хотел он тогда повзрослеть! Мечтал о тяже­лых авиалайнерах, дальних рейсах и больших высотах. Вот и пришло это время: повзрослел, постарел, добился всего, о чем мечтал, но летать осталось уже совсем немного. И его «старик», Ан-2, тихо догнивал на дальней стоянке со снятым винтом и оборванной перкалью на крыльях.

Да и самого аэропорта «Застава» уже давно нет, сейчас на бывшем лет­ном поле — кладбище. Печально и смешно, где впервые поднялся в небо как профессиональный пилот, там придется и в землю лечь.

Бортинженер, тоже не молодой, но сохранивший остатки шевелюры, Николай Петрович, глядя на муки командира, терзающего не зажженную си­гарету, сказал:

— Да что ты, командир, дурью маешься, закури.

— Да ну тебя, Петрович! — ответил командир и отложил сигарету.

Штурман, Иван Ильич, почти лысый, с остатками прически над ушами и на затылке, но сохранивший строй­ность фигуры, выглядел, как экзотический реликтовый экземпляр, занесен­ный в «Красную книгу». Многие экипажи «тушек», не говоря уже о «боин­гах» и «аэробусах», давно летали без штурмана. На современных загранич­ных машинах такой должности вообще не предусмотрено, вот и на «тушках» руководители авиакомпаний старались обходиться минимальным составом экипажа, но Анатолий Иванович руководству компании заявил: «Без штурма­на летать не буду!». Его уважали, с ним считались, штурмана в его экипаже оставили.

Штурман вытащил из портфеля с навигационными документами коло­ду карт и сказал:

— Ну что, ребята, может «пулю» распишем?

— Отстать, настроения нет, — пробурчал командир.

Бортинженер рассмеялся.

— Чего смеешься? — спросил Иван Ильич.

— Да так, анекдот вспомнил. Перед полетом командир спрашивает: «Штурман, карты взял?». А тот отвечает: «Взял, две колоды». Командир го­ворит: «Вот, черт! Опять придется по пачке „Беломора“ лететь!».

Все рассмеялись, но молодой второй пилот, Вася, молчал, а потом, когда смех затих, недоуменно спросил:

— А причем тут «Беломор»? Не понял.

И все снова рассмеялись.

— Эх, молодежь! — ответил штурман, — не знаете вы историю своей Ро­дины. Были когда-то такие папиросы, «Беломор-канал».

— Ну?

— Так вот, на пачке была карта европейской части Союза изображена, понял?

— А…а, — протянул Вася и вздохнул.

— А, все же, командир, — не унимался штурман, — может, перекинемся в картишки?

Да отвяжись, Ильич, со своими картами, говорю, настроения нет. Пой­ди, лучше, в метеослужбу, карту погоды посмотри. Долго еще нам в этой дыре торчать? Завтра у сына день рождения, а мы тут…

— Да, семьи ждут, — ответил бортинженер, — такова уж доля у жен пило­тов — ждать.

— А меня вот, никто не ждет, — вздохнул Вася.

Второй пилот, по причине своей молодости, был не женат, родители жили далеко, в русской глубинке, а он, недавний выпускник летного училища, снимал квартиру рядом с аэропортом. Современных девушек, мечтающих удачно выйти замуж, не привлекали молодые люди, хотя и посвятившие жизнь весьма романтической и неплохо оплачиваемой профессии, но не имевшие ни собственной квартиры, ни машины, ни других материальных ценностей, гарантировавших своей избраннице безбедную и радостную жизнь с отдыхом на популярных заграничных курортах. А потому, единственным существом, ожидавшим возвращения Васи из полета, был рыжий кот хозяйки квартиры, тети Софы, который по странному, а может и не очень странному, стечению обстоятельств был тезкой второго пилота.

— Да ты что, Вася, — сказал штурман, — молодой, красивый парень, и не можешь себе бабу найти?

— Профессия не престижная, — ответил Вася.

— Это летчик-то профессия не престижная? — удивился командир. — Ну-ну.

— Да, командир, не престижная! Девкам молодым теперь бизнесменов подавай! В моде нынче юристы, менеджеры, экономисты, а летчик что? Сегодня пилот — завтра грузчик на базаре. Познакомишься с кем, как услы­шат, что пилот, — нос воротят.

— Не с теми знакомишься, — пробурчал командир.

— Не дрейфь, Вася, — сказал штурман, — встретишь еще девушку своей мечты. Где-то по земле твоя судьба бродит, и найдет тебя. Каждому человеку своя половинка уготовлена, будь она мегера или ангел небесный, — все равно рано или поздно найдет тебя, и никуда от нее не денешься, это они выбирают нас, в не мы их.

— Глупости, — ответил бортинженер. — Человек сам судьбу свою выбирает, не верю я в эти бредни романтические!

— И в Бога не веришь? — спросил командир.

— И в Бога не верю. «Боги» в метеослужбе погоду делают.

— Нет, Петрович, — ответил командир, — это Боги на небе погоду делают, а те, в метеослужбе, пытаются угадать их намерения, но хреновато у них по­лучается, никак не могут сказать, когда этот чертов циклон кончится. А в судьбу я все-таки верю, прав штурман, есть на земле женщина, которая тебе судьбой предназначена, но не всегда встретить ее удается.

— Вот, Вы-то встретили, а я,.. — печально произнес Вася.

Командир задумался, посмотрел в окно, снова взял не зажженную сига­рету и произнес:

— Да, Вася, встретил, но женился не на ней, а на другой.

— Вот это да! Как же это, Анатолий Иванович? Расскажите, если не секрет, — попросил второй пилот, но командир толь­ко махнул рукой.

— Да рассказывать, собственно, нечего.

— И все же? — заинтересовался бортинженер, Николай Петрович.

— Признавайся, Иваныч, что и с кем было? — Иван Ильич поближе пододвинулся к командиру.

— Да и не было почти ничего. Давно, много лет назад, на седьмой стан­ции Большого Фонтана увидел я девушку в окне трамвая. Я на остановке сто­ял и смотрел на нее. Сразу понял — это именно та, что судьбой мне предна­значена, казалось, знаю ее давно, тысячу лет, может, в прошлой жизни с ней встречались, но такое было чувство, что это именно она, моя судьба. И она меня узнала. Так смотрела на меня, будто мы с ней давно знакомы.

— И что потом? — спросил штурман.

­- А ничего. Трамвай уехал, а я так и остался, больше мы с ней не виде­лись.

— Так надо было в трамвай вскочить и поговорить с ней! — воскликнул бортинженер. — Говорю же, сам человек свою судьбу определяет! А ты, что же? Вот так стоял и смотрел, как она уезжает?

— Да мне тогда семнадцать лет было! Молодой был, скромный, и вооб­ще так обладел, что и с места сдвинуться не мог! А ты говоришь.

— Это просто тебе показалось, — сказал Николай Петрович.

— Да нет, не показалось. Потом она мне долго каждую ночь снилась. Два года на остановку эту бегал и все в окна вагонов смотрел, но больше так ее и не увидел. Потом уже, когда со своей Галкой познакомился, эти видения постепенно забылись.

— Глупости, — сказал бортинженер, — юношеские бредни. Скажи, ко­мандир, кто твоим любимым писателем в то время был? Какие книги читал?

— Грин, я до сих пор его книги перечитываю.

— Вот! — воскликнул Николай Петрович. — Так я и думал! «Бегущая по волнам», Фрези Грант, Биче Сениэль. Начитался романтики, — вот и помере­щилось тебе, а ты и нюни распустил! А я вот, Экзюпери читал, потому и в авиацию пошел.

— Ну, Экзюпери я тоже читаю, — сказал Анатолий Иванович, — кто из пилотов не зачитывался Экзюпери?

Вася молчал, гладя на их спор, и штурман спросил второго пилота:

— А молодежь что нынче читает? Или вы теперь кино предпочитаете? А, Вася?

— Я лично Чейза читаю, ну еще Агату Кристи, но это уже отстой.

— Да, Чейз тоже отстой, Вася! — воскликнул бортинженер. — Сейчас мо­лодежь Дарью Донцову читает!

— Та! — отмахнулся Вася, — Чейз мне больше нравится. Вот и сейчас чи­таю.

— А ну, покажи, — попросил штурман, — что ты там читаешь?

Вася протянул штурману книгу.

— А, Чейз, «Весь мир в кармане». Боже, Вася, какие глупости — мир в кармане! Да у тебя весь мир под крылом! Был бы я писателем, написал бы та­кой роман, «Весь мир под крылом», — мечтательно произнес штурман.

— И все же, ребята — сказал командир, — это была судьба. Это было, как наваждение, как вспышка сверхновой звезды.

Он взял зажигалку, поднес ее к сигарете, но не закурил, целую минуту боролся он с желанием закурить, но потом положил и сигарету, и зажигалку, и сказал:

— Мне до сих пор кажется, что если встречу ее — узнаю, непременно узнаю, как тогда, в окне вагона.

— Эх, командир, — вздохнул бортинженер, — да сколько ей сейчас лет! Она уже старая баба, при муже, при детях, сидит где-нибудь на кухне и варит борщ.

На третий день непогода стала отступать, ветер немного утих, сквозь рваные облака, ползущие на запад, проглядывала синева неба. Самолет один за одним покидали затерянный аэропорт, все пришло в движение, пассажиры топились у стоек регистрации, ожидая объявления посадки на свой рейс. Пришла пора взлетать и экипажу Анатолия Ивановича.

Экипаж занял свои места в кабине, посадка на рейс была закончена, трап с полустертой надписью «Аэрофлот» отъехал от борта самолета, и ко­мандир сказал штурману:

— Читай молитву!

Молитвой пилоты называют карту контрольных проверок, что выпол­няется перед каждым этапом полета.

— Заглушки, штанги?

— На борту.

— Двери, люки?

— Закрыты, табло не горят.

Когда кто-либо, не связанный с авиацией, впервые попадает в кабину современного самолета, то, прежде всего, его поражает обилие тумблеров, рычагов, переключателей, приборов, кажется, что запомнить последовательность их включения, настройки просто невозможно. Возможно, если делать это каждый день, но в авиации полагаться на память не положено, какая-нибудь забытая «мелочь» может привести к тому, что при расследовании авиационных катастроф называют «человеческим фактором» — и техника исправна, и погода не подвела, а самолет упал по вине экипажа.

Когда карта контрольных проверок была выполнена, бортинженер запустил двигатели. Самолет ожил, низкий привычный звук моторов запол­нил пространство кабины.

— Пилотирование слева, связь справа, — распорядился командир. — Вася, запроси предварительный.

Второй пилот вздохнул, надежда на то, что командир, наконец, доверит ему взлет, угасла. Он связался с диспетчером и запросил разрешение занять предварительный старт.

— Двигатели прогреты! — доложил бортинженер, и, выполнив карту контрольных проверок перед рулением, командир добавил газ, страгивая самолет с места. Ту-154М, рейса «Архангельск — Одесса» вырулил на взлет­ную полосу. Дул боковой ветер, не слабый, но допустимый, низкие облака клубились над полосой, грозя вновь уменьшить видимость ниже минимума.

— Взлетаем, рубеж 250, режим взлетный, РУД держать! — скомандовал Анатолий Иванович.

Бортинженер двинул рычаги управления двигателями до упора вперед, моторы взревели, разрывая пространство мощным, тяжелым звуком.

— Двигатели на взлетном, параметры в норме, РУД держу, — доложил бортинженер, и когда командир уже отпустил тормоза, яркий луч света, бог весть как прорвавшийся сквозь многоярусную занавесь облаков, ударил в стекла кабины.

«К удаче», — подумал Анатолий Иванович.

Самолет начал разбег, скорость росла.

— Рубеж!

— Подъем! — звучал в наушниках голос штурмана. Командир потянул штурвал на себя, отрывая переднее колесо шасси от бетонки. Самолет про­должал разбег, подняв нос к небу, стремясь оторваться от земли, уйти в свою родную стихию.

— Безопасная! — доложил штурман о том, что скорость, на которой многотонная махина уже способна держаться в воздухе, достигнута.

Полоса ушла вниз, под крыло, растаяв в мутной пелене облаков. Само­лет, набирая высоту, лег на курс, взяв направление на Одессу. Вот уже набран заданный эшелон, и автопилот, выполняя программу, введенную штурманом в навигационное вычислительное устройство, ведет самолет в Одессу, до­мой. Под крылом плывут облака, освещенные лучами солнца, а над ними лишь бескрайняя синева неба.

Анатолий Иванович следит за приборами, а Вася с упоением читает своего Чейза. Штурман отмечает на карте место нахождения самолета и вно­сит поправки в навигационный комплекс. Бортинженер наблюдает за работой всех систем. Все нормально, все в порядке.

И вдруг Анатолия Ивановича что-то кольнуло, какая-то мысль возник­ла в подсознании, всплыв из глубины памяти, из давних, давно забытых вре­мен.

— Вася, следи за приборами, — сказал он, — а я по салону пройдусь, по­смотрю, как там пассажиры.

Он вышел, прошло пятнадцать, двадцать минут, а командир все не воз­вращался. Наконец он вернулся в кабину. Вид у него был растерянный. Тре­вога командира передалась экипажу. Когда командир спокоен, — все в поряд­ке, но если он нервничает, — что-то не так!

— Командир, что случилось? — тревожно спросил бортинженер, впи­ваясь глазами в приборы, прислушиваясь к звуку моторов.

— Все в порядке, ребята, но там, во втором салоне, — она! — ответил Ана­толий Иванович.

— Да, кто? — спросил бортинженер.

— Да, она, она! Та, о которой я вам рассказывал, та девушка, которую я видел в окне трамвая, на седьмой станции! — ответил командир.

— Вот, черт! — буркнул бортинженер. — Напугал, Иваныч! Я уже думал, с самолетом что случилось! А тебе снова призраки мерещатся. Да, представь, сколько ей сейчас должно быть лет!

— Все правильно. И лет ей столько, сколько должно быть. Но это она, она! Я точно знаю! И она на меня так смотрела! Она тоже мня узнала.

— Узнала она его! — сказал бортинженер. — Пялишься на бабу, как не­нормальный, конечно, она будет на тебя смотреть!

— Да нет, Петрович, не то, не то ты говоришь. Я точно знаю, это она, она! Все было, как тогда, когда я увидел ее в окне трамвая, словно вспышка сверхновой звезды.

— Ты походил, говорил с ней? — спросил штурман.

— Нет, не походил и не говорил, — ответил Анатолий Иванович, — не­льзя, нельзя, Ильич, понимаешь? У нее муж и дочка, они вместе летят.

— Почему ты думаешь, что это муж и дочка? Может просто соседи? — сказал бортинженер.

— Я не думаю, я знаю. Просто знаю, и все. Это она, моя не встреченная судьба.

— Да, детское живет в нас до седых волос, — пробурчал бортинженер, — или на старости в маразм впадаешь.

— У тебя сын, у нее дочь, — сказал штурман. — А может именно в этом судьба? И встретил ты ее тогда, когда нужно?

— Ну, подойди к ней, поговори, — сказал бортинженер, — может штурман и прав, черт его знает?!

Бывает, что какое-то событие, случайный взгляд или запах вдруг вызовут из глубин памяти давно забытые мгновения, и образы прошлого вновь всплывут в мельчайших подробностях, казалось бы, давно утраченных, затерянных, затертых новыми впечатлениями. Анатолий Иванович снова увидел то далекое весеннее утро, когда цвела акация, и солнечный свет пробивался сквозь зеленую листву, пятнами ложась на красный борт трамвая, и даже номер вагона видел он, как тогда, много лет назад. Девушка с короткой стрижкой, с большими, как у испуганного зверька, глазами смотрела на него сквозь вагонное стекло, рот ее был чуть приоткрыт, будто хотела что-то сказать, она смотрела так, как смотрят люди на случайно встреченного близкого человека в чужом, далеком краю, встретить которого здесь, сейчас никак не рассчитывали.

Удивленно приподнятые брови, маленькая родинка на левой щеке, прядь волос, спадающая на лоб — все это было знакомо и близко до боли, будто они уже прежде встречались, но он никак не мог припомнить, где и когда. Он хотел вскочить в трамвай, но ноги не двигались, руки онемели… двери закрылись, вагон тронулся и, покачиваясь на рельсах, ушел, растворяясь, исчезая в зеленой листве; а он еще долго смотрел вдаль, не в силах двинуться с места.

— Командир! Удаление двести, снижаться пора, — сообщил штурман.

— Вася, запроси погоду в Одессе, — сказал Анатолий Иванович.

— Командир, Одесса минимум погоды дает, — доложил второй пилот.

— Будем садиться, — ответил Анатолий Иванович. — Запроси снижение с эшелона.

Призраки былых лет, неясные тени прошлого, знаки несбывшейся судьбы, всплывшие из глубины подсознания, растаяли в напряженной работе по подготовке к снижению и посадке в сложных метеорологических услови­ях. Там, за спиной, в двух салонах самолета, было двести человек, двести су­деб и судеб тех, кто встречает их в аэропорту. И главное, чтобы те, кто встре­чает, встретили их, живых, здоровых и невредимых.

Геннадий Дмитриев Одесса — 2015 год ­

Одесса разрешает посадку

Памяти всех, погибших 17 марта 1979 года, при катастрофе Ту-104, №42444, рейса Москва — Одесса

Мелкий холодный дождь. Сырость. Ветер несет с Балтики рваные клочья тумана. Холод проникает за воротник, под одежду, под кожу. Погода обычная для Питера. Все бы ничего, да видимость ноль. Аэропорт «Пулково» закрыт для взлета и посадки. Мы должны были вылететь еще в 11.50, днем, а уже ночь, около двенадцати. Долго еще ждать? Черт его знает!

Я снова вошел в здание аэропорта и поднялся в комнату отдыха экипажей. Весь экипаж в сборе. Молодой парень, второй пилот Ваня Козлов вопросительно посмотрел на меня. Первый раз с ним лечу, его назначили мне в экипаж перед самым вылетом, в Одессе, когда выяснилось, что мой второй вчера перегрелся на пляже и лететь не сможет.

Ваня раньше летал на Ан-2 вторым, на Ту-104 налетал всего 25 часов.

Штурман, Иван Степанович, не молодой, грузный, лысеющий мужик, начинавший еще на Ли-2, читает книгу. Ему не привыкать к нелетной погоде, летал на севере, в полярной авиации, а на старость лет, ближе к пенсии, перебрался в Одессу, потянуло в теплые края.

Бортмеханик Сева, круглолицый, тридцатилетний, чернявый красавец с черными усами на загорелом лице, типичный одессит, франт с Молдованки, времен двадцатых годов, сосредоточено полирует ногти.

— Ну что, командир? — спросил он, оторвавшись от своего, безусловно важного, дела. — Скоро полетим?

— А вот, сходи в метеослужбу и уточни прогноз, что они там по поводу погоды думают? — ответил я.

— А смысл? — сказал Сева. — Пусть лучше молодой сбегает.

И он снова принялся за свое важное занятие.

— Я сбегаю, я сейчас, — сказал Ваня и направился к двери.

— Во-во, иди-иди, — сказал Сева, — а то все равно дурью маешься, а лучше веник возьми, и на крышу, туман разгонять.

Ваня ушел, но вскоре вернулся, радостно сообщая:

— Видимость улучшается, туман рассеивается. Скоро ростовский рейс отправлять будут.

— А Одесса? — спросил я.

— Одесса пока не принимает.

— Что Ваня? Туман веником разогнал? Мо-ло-дец! — съязвил бортмеханик.

— Да что ты к парню пристал? — сказал я. — Сам дурью маешься. Ей богу, как баба, ногти он полирует!

— «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей» — Пушкин сказал. А я гитарист, между прочим, ногти — мой рабочий инструмент.

— Ты бортмеханик, в первую очередь, между прочим. И отстань от пацана со своими дурацкими шуточками! — пробурчал я.

— И не пацан он вовсе, а пилот! Ас! Гроза вредителей полей и тараканов! Расскажи, Ваня, как ты там на своем «кукурузнике» поля кропил, а? Э-э-э-х! — потянулся Сева, расправляя плечи, и запел:

С одесского кичмана

Сбежали два уркана.

Приходите ко мне после полета, я вам такой репертуар выдам! Забацаю весь одесский блатняк!

— Да слышали мы твой репертуар, балаболка! — ответил штурман. — Лучше бы чего-нибудь толковое разучил.

— Толковое на эстраде поют, а то, что я исполняю, вы нигде не услышите, — ответил Сева.

— Ладно, — сказал я, — пойду пройдусь, кофе выпью.

Я вышел в кафе, все столики были заняты, и лишь у одного, где сидели мужчина и женщина и о чем-то спорили, оказалось свободное место. Я взял чашку кофе и булочку, и подошел к их столику.

— Не возражаете, если присяду?

— Садитесь, садитесь, тут не занято, — скороговоркой ответила женщина и тут же вернулась к своему спору с мужчиной.

— Я говорила, я говорила, — выговаривала он мужчине, — надо было ехать поездом! А ты: «самолет, самолет». Ну и где, где твой самолет? Сколько мы уже здесь сидим, и сколько еще сидеть будем? Скажи, ты ведь самый умный!

— Ну, Сонечка, ну кто мог знать? — оправдывался он. — Видишь, погода.

— В Ленинграде всегда такая погода, ты знаешь, и все равно взял билет на самолет. Хоть бы раз меня послушал! Нет, всегда делаешь все по-своему. И что из этого получается? Чемоданы сдал в багаж, а я говорила — не надо сдавать! Сдашь, когда посадку объявят. И где, где теперь наши чемоданы? Мы улетим в Одессу, а чемоданы в Ростов? Да? Этого ты хочешь? Бывают такие случаи, сам мне рассказывал.

— Ну, Сонечка, ну угомонись, — отвечал он, — ты же знаешь, авиация начинается там, где кончается порядок.

Он взглянул на меня и осекся:

— Ой, извините.

— Ничего, ничего, — ответил я, дожевывая булочку, — я привык.

— Товарищ летчик, — обратилась ко мне Соня, — с Левочкой в прошлом году был такой случай в Москве, это уму непостижимо! Расскажи, Лева, товарищу летчику, расскажи.

— Да, Соня, ну неудобно, — ответил он.

— Нет, ты все-таки расскажи, пусть товарищ летчик знает, какие у них в авиации порядки! Расскажи!

— В прошлом году я из Москвы в Одессу летел, из Внуково, — начал Лева свой рассказ. — Погоды не было, рейс на три часа задержали, нас два раза в самолет сажали и высаживали, наконец, когда уже таки собрались лететь, и трап уже убрали, и моторы завели, сосед по креслу спрашивает меня: «И когда же мы теперь в Минводах будем?». А я ему: «Не знаю, когда Вы будете в Минводах, я лично в Одессу лечу». Он к стюардессе, билет показывает, и таки да, самолет на Минводы уже улетел!

— Вот видите, видите, товарищ летчик, — возмущалась Сонечка, — какие у Вас в «Аэрофлоте» порядки, человек улетел в Одессу, а его чемодан в Минводы.

Бортпроводница виновата, — ответил я, — не внимательно билеты проверяла. Да и пассажир должен смотреть, над стойкой регистрации номер написан. Но если уж такая ошибка вышла, то пассажира первым же рейсом отправят из Одессы в Минводы.

— А стюардесса? — не унималась Сонечка. — Ее наказать должны!

— Ну, думаю, премии ее лишили. Но, поймите, все ведь живые люди, каждый может ошибиться, столько народу мимо нее проходит.

— А если летчик ошибется, то самолет разобьется, да? — снова спросила Соня.

— Ну что ты такое говоришь, Соня?! — возмутился Лева.

— Опять ты мне рот затыкаешь? И слова не даешь сказать! — возмутилась Соня, хотя Лева в основном молчал, говорила только она, вынудив его рассказать мне историю с заблудившимся пассажиром.

— Летчик не имеет права ошибаться, работа такая, — ответил я, и уже собирался идти, допив свой кофе, но остановить Сонечку было невозможно.

— Товарищ летчик, скажите, когда мы, наконец, в Одессу полетим? Долго нам еще ждать?

В это время объявили посадку на ростовский рейс. И тут ко мне подбежал запыхавшийся Ваня.

— Ваня, что случилось? В чем дело? — спросил я, обратив внимание на его взволнованный вид.

— Товарищ командир, Николай Сергеевич, Одесса добро дает! — радостно сообщил он.

— Вот видите, — сказал я своим новым знакомым, — скоро посадку на Одессу объявят. До встречи на борту.

Мы с Ваней отправились к выходу из кафе.

— Экипаж уже к самолету пошел, — доложил он.

— Ну, пойдем и мы, только запомни, Ваня, пилот не должен суетиться, а идти по земле твердой, уверенной походкой. Летчик, бегущий по коридору, вызывает смех, а летчик, бегущий по салону самолета в полете — панику.

Экипаж уже был у самолета, и штурман, Иван Степанович, деловито руководил погрузкой багажа. Ко мне подошел молодой человек в синем болоньевом плаще, в шляпе, с папкой в руке.

— Вы командир воздушного судна?

— Я, а в чем дело?

— Я представитель заказчика оборонного ведомства, возьмите груз на Одессу, — он протянул мне папку, — вот документы.

Не принимая папки из его рук, я спросил:

— Что за груз?

— Комплектующие для выполнения оборонного заказа, адресован заводу «Нептун», груз секретный и срочный.

— Сколько?

— Сколько чего? — не понял моего вопроса молодой человек.

— Я спрашиваю вес груза, — уточнил я свой вопрос.

— Две с половиной тонны, ­– ответил тот.

— Нет, не возьму. И так загрузка на пределе. Пассажиры, багаж, топливо, чтобы до Одессы дойти, плюс навигационный запас с учетом погоды. Извините, товарищ, но Ваш груз взять не могу.

— Вы член партии? — строго спросил молодой человек.

— Какое это имеет значение? — раздраженно ответил я. Когда мне задают такие вопросы, невольно вспоминаю анекдот: «Товарищ командир, патроны кончились! Но вы же коммунист! И пулемет застрочил снова». — Летно-технические характеристики самолета от партийности не зависят!

— Но от этого груза зависит безопасность нашей Родины! — воскликнул он.

— Видите? Пассажиры к трапу идут? — показал я в сторону идущих к самолету людей. — Вот за их безопасность я отвечаю. А о безопасности Родины пусть думают те, кому это по должности положено!

— Что Вы сказали? — возмутился молодой человек. — Вы ответите за эти слова! Я офицер госбезопасности! Майор!

— Да, пошел ты, майор, знаешь куда? Или тебе точный адрес указать?

Я отвернулся от него и пошел к трапу, бортпроводницы Лена и Света готовились к приему пассажиров, и тут из динамиков громкой связи прозвучала команда: « Командир борта 42445, зайдите в диспетчерскую!».

— Ну, что там еще? — недовольно проворчал я и пошел.

Диспетчер, мой давний знакомый, Василий Петрович, сказал:

— Николай Сергеевич, нужно груз на Одессу взять. Груз оборонного значения, там майор КГБ, его ведомство этот заказ курирует.

— Да видел я этого майора, послал его куда подальше. Пойми, Петрович, у меня предельный вес, 78 тонн, на нарушение не пойду, сам знаешь, чем это обернуться может.

— Идти на нарушение тебя никто не заставляет, другим рейсом отправим, но послал ты его зря. В Одессе у тебя могут быть крупные неприятности.

— Настырный больно этот майор оказался, к партийной совести призывал. Вот и пришлось послать. К неприятностям мне не привыкать, разберусь, а если груз возьму, то неприятности уже на взлете начнутся.

Я вернулся к самолету. Погрузка багажа и посадка пассажиров была закончена, майора КГБ у самолета уже не было, а вместе с ним куда-то подевались и ящики со срочным оборонным грузом. Я поднялся на борт, трап отошел от крыла, и диспетчер дал разрешение на запуск двигателей.

— Карта контрольных проверок перед запуском, — скомандовал я штурману, но тут Ваня перебил меня:

— Николай Сергеевич, а я ведь принял этот груз.

Я обалдел.

— Ваня, ты что? Хоть понимаешь, что натворил? Перегруз две с половиной тонны! Какого черта ты без меня эти ящики погрузил?

— Но это майор КГБ! Он мне приказал, он сказал что…

— Да наср… мне на то, что он тебе сказал! Тебе никто не может приказывать, кроме меня! Хоть сам министр! Всех в ср… посылай! Куда ты распихал эти ящики?!