Бесплатный фрагмент - Верь в себя

Переход

Я открыл глаза. Было уже светло и очень тихо. Галки рядом не оказалось. Ранняя пташка.

Я зажмурился, вспомнил вечер и ночь, и внутри отозвалось горячей волной.

Очень тихо. Тишина будто повисла в воздухе. Что-то не так. Я повернул голову и замер.

Галка сидела за фортепиано и играла. Беззвучно! Она играла воодушевленно, крупными тяжелыми аккордами, наклоняясь всем телом вперед, будто играли не только руки, но вся она. А потом побежала легкой волной по клавишам, едва касаясь, быстро-быстро.

Волосы, собранные в узел, рассыпались. Завиток на затылке вздрагивал и отливал на солнце рыжим, будто тоже участвовал в игре.

Какой странный сон!

Ужас шевельнулся холодком в животе — это не сон! Я оглох?!

Будто почувствовав, что на нее смотрят, Галка повернулась, опустила руки и взглянула мне прямо в глаза.

И мир ожил. Все наполнилось приглушенными звуками утра: тиканье ходиков на кухне, бурчание холодильника, машина проехала за окном. Замирал, исчезая, взятый аккорд…

Галка сидела, опустив руки на колени, и спокойно и долго смотрела на меня.

***

Галка помешивала чай и на лице у нее была грустная улыбка, похожая на усмешку. Она всегда так странно улыбалась, когда хотела скрыть, что ей обидно или страшно.

Я смотрел на нее, сидевшую напротив меня на маленькой уютной кухне, всю в апрельском утреннем солнце, и думал: «Неужели это она?! Та же веселая и озорная, а потом друг неожиданно нежная, от одного прикосновения заставляющая вспыхивать изнутри? Неужели это с ней я был только вчера?»

— Как ты это делаешь?

Голос почему-то прозвучал хрипло.

— Ты много энергии тратишь на это?

— Не больше, чем я взяла у тебя вчера.

Ничего себе! А может меня вообще используют как батарейку? Как донора? А может это дикая игра в жертву и…?

Кто она? Что еще она может?

А может она читает мысли? И скрыть невозможно ничего? Совсем? И даже… Стоп. Может, если мысли не формулировать четко, их нельзя услышать?

Лицо у Галки стало серьезным. Она смотрела в чашку, на свой остывший чай и молчала. Она все слышит!

Что за бред! Я не подопытный кролик! Меня нельзя так сканировать!

— А будущее предсказывать ты умеешь?

Она вздохнула и посмотрела на меня серьезно и долго.

— Знаешь, почему людям не дано знать своего будущего? Они могут потерять причинно-следственную связь вещей, поступков и событий и наделать много ошибок.

— Но все-таки иногда люди могут узнать, что их ждет в будущем.

— Да, если это необходимо.

— А ты?

— Иногда.

Воробьи гомонили за окном. Весь этот цветущий яркий весенний мир вдруг показался мне совершенно иным, как будто я увидел его впервые. Через иллюминатор космического корабля.

Что со мной?

— Ты знаешь… — Галка заговорила тихо и замолчала.

— Ты знаешь, — снова начала она. — Я не хотела тебя пугать…

Она снова запнулась, словно смущаясь и подыскивая слова.

Наконец, она собралась, улыбнулась, и взглянув на меня, выдала:

— Я думала, ты знаешь!

— Что? Знаю о тебе, что ты…

— Нет, — она перебила меня, замотала головой и улыбнулась своей странной улыбкой.

— Понимаешь, любой обычный человек просто спал бы. А ты увидел… Увидел другое пространство, которое было в комнате, другой мир, переход.

— Ты хочешь сказать, что я…

— Да!

В горле пересохло. Она смотрела на меня спокойно и открыто, мягко и тихо улыбаясь. Но глаза… Ее большие карие глаза были серьезными и грустными. Словно она сообщила мне, что я неизлечимо болен. Это не смертельно. Я не умру от этого, но буду жить с этим до конца дней своих и больше никогда не стану прежним.

2009 г.

Саша

— Да, к сожалению, диагноз подтвердился. Опухоль злокачественная и неоперабельная.

Слова доктора звучат как колокол в ушах.

— Мне очень жаль. Прогнозы неутешительные.

— Неутешительные?

— Не более полугода я думаю. Сейчас нужно пройти курс интенсивной терапии. Ну и, кроме этого, целый ряд предписаний. Я все подробно напишу.

На ватных ногах, словно во сне, я спускаюсь по темной лесенке и выхожу из отделения. Старый, с детства знакомый дворик центральной городской больницы. Высокие вековые деревья, запущенные аллеи, выщербленные асфальтовые дорожки. Всего полгода. Значит, следующего июня у меня уже не будет. Не будет августа и мне не исполнится двадцать девять. Не будет следующей зимы.

Навстречу мне идет беременная женщина — здесь рядом родильное отделение и гинекология. Я не буду такой вот большой и беременной, у меня никогда не будет детей.

За воротами больницы обычный летний день, стихийный базарчик, за ним — вереница летних кафешек. Прямо на меня идет бабушка с внуком — мальчиком лет трех. Он вертится, вырывает руку и бабушка, наклонившись к нему, что-то выговаривает и грозит пальцем.

У меня не будет внуков. Не будет дедушки, с которым мы проживем вместе всю жизнь, мы не будем иногда ворчать друг на друга по-стариковски и не будем гулять с внуками в парке.

Всего полгода. Шесть месяцев. И все.

***

Почему именно сейчас? Когда буквально дни и месяцы сочтены и нельзя мечтать и задумываться о будущем? Я познакомилась с парнем. Совершенно случайно.

В магазине я никак не могла рассчитаться с продавцом: у меня были крупные купюры, у нее не было сдачи, а нужно было всего десять рублей.

— Вот, я заплачу.

Стоявший позади меня парень протянул деньги. Я так смутилась, что успела заметить только, что он высокий, с широкими крепкими плечами. А еще очень молодой — едва ли ему есть двадцать два.

— Ну что вы, спасибо. Я сама.

Он улыбается.

— Забирайте свой сок. А мне дайте минералочки, — это уже рассерженной и усталой продавщице.

Я жду его у выхода.

— Вы знаете, я сейчас разменяю и отдам вам деньги, хорошо?

Он пристально смотрит на меня. У него смешливые озорные глаза, широкие скулы, квадратный волевой подбородок. И такое молодое сияющее лицо!

— А давайте завтра? Я к вам подбегу, и вы мне вернете долг?

Я не ожидала такого поворота. Скорее, я была готова услышать что-то вроде: «Ничего не надо. Забудьте».

— Диктуйте номер.

— Мой? А, ну да, записывайте.

Я совершенно растерялась. И только где-то глубоко-глубоко мое сознание паникует: «Что ты делаешь?»

— Меня Саша зовут.

— Очень приятно. Я Марина.

— Ну, пока.

— Ой, спасибо за сок.

Он снова смеется и машет рукой.

— Пока.

Он позвонил в тот же вечер, и мы проболтали минут сорок, не меньше. Ему удалось совершенно неуловимым образом узнать у меня, где я работаю, кто я по профессии, во сколько завтра освобождаюсь.

Назавтра, выйдя из офиса, я увидела его. Небрежная футболка, джинсы, модная растрепанная стрижка.

— Привет!

Откуда-то появляется розовая нежная роза на длиннющей ножке.

— Это тебе.

Я снова смущена и сбита с толку.

— Спасибо.

— Куда пойдем?

— Я не знаю.

— Ну, давай в парк. Такая жара, а там сейчас прохладно.

Мы болтаем, гуляем по парку, сидим в летней открытой кафешке, едим мороженое. С ним легко и весело. Время летит незаметно — уже темнеет.

— Саша, я намного старше тебя.

— И что? Для тебя это проблема?

— Нет, но…

— Ну и проехали…

***

Вот уже три месяца прошло — а все как один короткий миг. Я переехала к Саше, мне легко, спокойно. У меня ничего не болит, я забыла о боли, я не хочу ничем омрачать свое — может быть такое короткое счастье — и оттого не хожу на обязательные ежемесячные консультации к доктору. Пусть будет все как будет.

Саша ничего не знает… Я все откладываю объяснение на потом, и потом, как водится, все не наступает и превращается в «завтра» или «на следующей неделе».

— Нам хорошо вместе?

Мы стоим, прижавшись друг к другу, у открытого окна. Легкий ветерок, солнце еще яркое, но уже совсем скоро наступит приятный сентябрьский вечер.

— Да, — отвечаю я.

— Тогда давай поженимся.

Я просто обескуражена. Его манера — вот так категорически заявлять о своих решениях — к ней невозможно привыкнуть.

— Саша, но…

— Ну что — но?

— Саша, во-первых, я старше тебя.

Он перебивает.

— Мы уже обсудили это тему. Да?

— Да, но…

Он слегка отстраняет меня, щурит левый глаз и полушутя-полусерьезно говорит:

— Ты не любишь меня?

— Вот дурак! Конечно, люблю!

— И я тебя. Вот и решили!

— Саша, дай мне время подумать…

***

— Что, все проблемы из-за этого? — Саша встречает меня вопросом.

Он сидит на диване, откинувшись на спинку, в домашних туфлях, в старой застиранной майке и тренировочных штанах. А в руках у него маленький сероватый бланк больничной справки.

В груди неприятно екает.

— Ты что, рылся в моих бумагах?

— Нет, просто кто-то опять проспал и так суетился, что побросал свои бумажки где попало!

— Саша, я все собиралась тебе объяснить, но… Я сейчас тебе все расскажу.

— Ты что, из-за этого не хочешь за меня замуж?

— Саша, все не так просто. Это очень серьезный диагноз. Он не позволяет строить планов на будущее. Я не хочу…

Он снова меня перебивает.

— Ну это же полный бред!

Зеленые глаза у Саши сейчас совсем темные, почти черные, он зол, взъерошен.

— Саша, я просто не имею права так поступать с тобой.

— Да как поступать? Нам хорошо вместе! Почему мы не можем пожениться? Что за бред?

Эта его мальчишеская прямолинейность, юношеский эгоизм как ураган сметают все на своем пути. Он словно не видит, не хочет видеть того, что написано в этой проклятой бумажке. Словно не хочет осознавать, что я могу совсем скоро умереть. А до этого превратиться в беспомощное, терзаемое невыносимой болью, сгорающее на глазах существо.

— В медицине нет ничего категоричного, понимаешь? Может, твой доктор ошибается! Ты это можешь понять? Что ты делаешь вообще?!

— Саша, прости меня, прости.

Я робко прижимаюсь к нему.

Он хмурится и отворачивается, но тут же обнимает меня за плечи и привлекает к себе.

— Глупая ты, что мне с тобой делать?

***

— Я купил кольца.

Он говорит это совершенно обыденно, небрежно бросив ключи на тумбочку в прихожей и проходя ко мне на кухню.

Я жарю оладушки и, услышав эти новости, застываю с лопаткой в руках — как обычно не могу найти слов.

— Переворачивай, сгорят, — замечет он мимоходом, доставая минералку из холодильника.

Я спохватываюсь и мчусь к плите.

Мы же еще ничего конкретно не решили! После того разговора ничего больше не обсуждали!

Я задаю самый умный вопрос, самый важный в этой ситуации:

— А как ты узнал мой размер?

Он поворачивается ко мне. Его бесстыжие зеленые глаза смеются.

— Я стащил твое кольцо.

И тут же поспешно добавляет:

— Так все делают.

Все ясно. Тут заговор. Его друзья уже в курсе, это они научили его, что и как сделать.

— Дай примерить.

Кольцо в пору. Оно очень красивое. Просто идеально мне походит, как будто я сама выбирала его. Как он смог угадать? Неужели так хорошо понимает меня и знает мои желания?

— Нравится?

— Да, очень, — я в полном восторге висну у него на шее и целую.

— Ну что, будешь моей женой? — он старается не показать виду, но глаза очень серьезные.

— Да.

— Я люблю тебя, — Саша нежно и крепко целует меня в губы.

***

Этого просто не может быть. Я беременна!

После усиленной терапии прошло так мало времени. Мое общее состояние не внушает никакого доверия… Это просто чудо! Что же делать?

— Саша, я беременна. Это удивительно!

Он очень очень рад. Он просто светится от счастья.

— Что же тут удивительного? Или у нас новые правила, и я должен был забеременеть?

— Вечно ты шутишь! Я тебе серьезные вещи говорю.

— И я тебе серьезные вещи говорю! — он смеется. — У нас будет сын!

— Саша, все не так просто.

— Ну что опять не так? — он нетерпеливо перебивает меня и хмурится.

— Саша, ты же помнишь… Я не знаю, как поступить…

— Что ты не знаешь? Ты что, ты хочешь?..

Он еще сильнее хмурится, играет желваками, глаза темнеют. А потом резко вскакивает и уходит.

Вот и поговорили. А может он прав? Чего я все время боюсь? И он так хочет ребенка…

Саша сидит на балконе в плетеном кресле и сосредоточенно смотрит перед собой. Он не оглядывается, когда я вхожу. Все еще злится.

Я тихонечко сажусь рядом.

— Саша, прости меня. Вместе мы ведь все сможем, правда?

Он строго, внимательно смотрит на меня.

— Конечно, все будет хорошо.

У Саши на плече тепло и спокойно. И совсем-совсем не страшно.

— Саша, у тебя щетина колется.

— Правда? Тогда пойду побреюсь. Ты подождешь меня?

— Ты назначаешь мне свидание?

Мы оба смеемся.

— Да.

— Тогда подожду.

***

Саша встречает меня у ворот больницы. Сегодня я, наконец, решилась пойти к доктору на консультацию.

Сначала в кабинет вплывает мой огромный живот, а потом уже вхожу я. Доктор, пожилой уже, сутулый, с большой седой головой и умными печальными глазами за тяжелой роговой оправой очков, просто сражен. Он всплескивает руками и буквально вскакивает мне навстречу.

— Петрова! Боже, Петрова!

— Ты не появляешься почти целый год и вот теперь такое! Петрова!

Я сажусь на стул, улыбаюсь и смотрю через стол на доктора.

— Здравствуйте, доктор.

— Как ты себя чувствуешь?

— Замечательно.

— Как боли? Беспокоят?

— Нет.

— Ты предупредила своего гинеколога о диагнозе?

— Нет.

— Петрова!

Доктор подкатывает глаза и разводит руками.

— Раздевайся, давай посмотрим.

У него холодные сильные пальцы. Он долго возится, придвигает лампу, поправляет очки.

— Так, Петрова, сейчас пойдешь в тридцатый кабинет, в соседний корпус, второй этаж, направо. Там доктор Антон Степанович, скажешь, что меня. Потом снова ко мне. Быстро, Петрова.

Я в полном недоумении. Что там такое? Так, главное — не волноваться.

С результатами исследования от доктора Антона Степановича я снова возвращаюсь к моему лечащему врачу. По дороге из одного корпуса в другой я предпринимаю попытку прочитать, что там написал корифей медицины. Бесполезно. Смесь латыни с русским, исполненным непонятным обычным смертным «медицинским» почерком разобрать совершенно невозможно. Сердце бьется часто-часто. Только бы оставили ребенка. Это самое главное.

Доктор впадает в коматозное состояние и, как мне кажется, на целую вечность застывает у себя в кресле, подставив листы с нечитабельными каракулями под свет настольной лампы. Потом он вытирает очки, нервно кусает губы, снова вытирает очки.

Я молчу. Сердце у меня сейчас выпрыгнет. Ну же, доктор?

— Петрова, это кончено исключительный случай в медицине. Но ошибки быть не может. Ты здорова.

Вот сейчас очень хочется грохнуться в обморок.

— Петрова, ты меня слышишь?

Не в силах открыть рот, я киваю.

— Все, иди. Через полгодика наведайся, так, на контрольную проверку. Береги себя.

Только теперь доктор позволяет себе улыбнуться.

— Спасибо!

— Мне за что? Господа Бога благодари! Да, и пригласи следующего!

Я мчусь, насколько это позволяет мое положение, к Саше. Я вижу его издалека — он нервно прохаживается у ворот.

— Саша! Сашечка, миленький! Мне сняли диагноз! Я здорова!

Тяжелый вздох облегчения и он крепко сжимает меня в объятиях.

— Эй, осторожнее, ты нас задушишь.

Он слегка отстранятся, но не выпускает меня из своих рук. У него в глазах стоят слезы. Он улыбается.

Как я раньше не замечала? Он очень изменился. Повзрослел. Вот глубокая упрямая морщинка поперек лба. Теперь мы поменялись местами. Он старше. Он ведущий в нашей паре. И я готова идти за ним куда угодно. Всю мою жизнь.

Мы идем вдоль ряда кафешек, взявшись за руки. Нам навстречу — пожилая дама с ребенком. Девочка тащит под мышкой куклу и что-то увлеченно и серьезно рассказывает, а бабушка, пряча улыбку, кивает.

Мы с Сашей тоже смеемся и переглядываемся.

У нас тоже будут внуки. Мы тоже будем старенькими, будем по-стариковски ворчать друг на друга и гулять с внуками по парку.

2009 г.

Лера

Все, что осталось мне теперь — это воспоминания. Удивительно, какие тонкие детали регистрировала, оказывается, моя память в обыденных, обыкновенных днях. И теперь выдает их мне кадр за кадром, картинку за картинкой.

Лера стояла совершенно голая на кухне, спиной к окну, опершись руками о мраморный подоконник. Солнечный свет бил сквозь стекло, очерчивая ее силуэт, подсвечивая рыжим ареалом коротко стриженые, слегка вьющиеся волосы.

Когда Лера приходила ко мне домой, выходные превращались в непрерывные занятия любовью, иногда прерываемые легкими перекусами и сном. Мы могли днями не вылезать из постели. Одеваться не было никакой необходимости.

У Леры почти детская фигура с красиво округленными бедрами и тонкой талией. Она, вся тонкая и изящная, действует на меня как магнит. Я хочу ее. Вот и сейчас, допивая кофе из чашки, я уже чувствую твердость.

— Хочешь кофе? — спрашиваю я ее.

— Не-а, — она машет головой.

— А меня хочешь? — я спрашиваю это, уже развязывая пояс махрового халата и надвигаясь на нее.

— Д-а-а-а-а, — растягивает она слово и улыбается.

Потом я проснулся уже в кровати. Проснулся, почувствовав запах чего-то очень вкусного и домашнего. Лерка что-то готовила на кухне.

На столе меня уже ждала яичница с сыром, аккуратно свернутая в треугольный конверт, и кофе.

— Вкусно, — я с удовольствием уплетал еду. — А ты?

— Я выпью только зеленого чаю. Что-то желудок беспокоит. Наверное, съела что-то не то. Надо немножко поберечься, посидеть на диете.

— Что, вообще не будешь есть?

— Нет. Мне можно только кефир.

— М-м-м, — я слушаю вполуха, вспомнив вдруг, что к понедельнику обещал представить клиенту проект.

— А, ну возьми в холодильнике.

Она послушно идет к холодильнику, открывает дверь и полка за полкой, шарит в поисках кефира. Она наклоняется совсем низко, округлив зад, и манит, манит…

Я тихонько подсаживаю ее на стол и раздвигаю ее прекрасные изящные ножки. Она слегка смущается и упирается руками мне в грудь.

— Ты очень вкусно готовишь.

Она улыбается. А потом закусывает нижнюю губу.

Она очень гибкая. Двигается со мной, помогая и все больше и больше возбуждаясь. Запрокидывает голову назад, выставив вперед грудь и, наконец, вскрикивает тихонько.

Остаток вечера и ночь мы провели в постели. Она называла меня ненасытным бармалеем и в шутку пряталась, укрывшись до бровей одеялом.

«Что, девочка, тебе страшно? Иди ко мне!» — я говорил низким голосом, тоже дурачась, щекоча ее под одеялом и заставляя звонко и озорно хохотать.

У нас были большие выходные — четыре дня, подаренные государством всем трудящимся, и на следующий день мы строили грандиозные планы совершить вылазку в город и побродить вместе.

Меня отвлек звонок на мобильный. Это Джоник — мой компаньон: стал торопить с проектом. Клиент звонил ему и просил ускорить, платил за срочность. Пришлось срочно садиться за компьютер и работать. В принципе, все почти готово. Много времени не займет.

Лерка, слегка взъерошенная и румяная после утреннего секса (хотя какого утреннего, мы проснулись тогда только во втором часу дня), выжидательно смотрела на меня.

— Подожди немного. Займи себя чем-нибудь. Хорошо?

— Хорошо.

Она прикрыла дверь в кабинет и вышла. Я увлекся, а когда глянул на часы — было уже пять. Упс. Что она там делает, интересно? Мне надо закончить. Теперь уже точно немного осталось.

— Лера! — ору я, бросив очки на стол и давая глазам несколько минут отдыха.

Она тихонько открывает дверь.

— Ну как ты?

— Я нормально. Может, я тебе мешаю… Тебе нужно работать?

— Да глупости. Я уже заканчиваю.

— Ты голодный? Сделать бутербродов?

— Да, и кофе принеси мне.

Я снова углублюсь в работу, уткнувшись в экран ноутбука, и когда она приносит мне кофе и бутерброды и осторожно ставит рядом на столе, я, скорее машинально, глажу ее по спине и бедру, даже не поднимая головы и не глядя на нее:

— Угу, давай. Я скоро.

Ну вот, наконец, я жму на кнопку «Отправить», и электронная почта начинает послушно передавать тяжеленный файл. Только теперь я замечаю, что за окном уже стемнело. Восемь. Девятый час.

Да, неудобно получилось. Ничего, щас все исправим.

— Котенок, чем занимаешься?

Она лежит на диване, уютно укутавшись в махровый халат, и читает книгу.

— Что читаешь?

— Бунин.

— А, «Темные аллеи».

Чтобы немного сгладить вину, я предлагаю ей:

— Хочешь, я тебе почитаю?

— Да.

Мы располагаемся на диване, я с книгой в руке и с очками на носу, а она примостилась на моем плече, касаясь моего лица мягкими, приятно пахнущими волосами.

Я читаю выразительно, с удовольствием играя своим голосом, выдерживая паузы и интонируя. Она очень тихая, иногда мне даже кажется, что она не дышит. Я заканчиваю рассказ и, сняв очки, поворачиваюсь к ней.

— Тебе понравилось?

— Да, — она шмыгает носом. — Сколько раз я читала Бунина, но не знала, что это написано так тонко и так пронзительно.

— Эй, ты что, плачешь?

Лера прячет нос в халат и прижимается ко мне.

— Пойдем.

Я веду ее в спальню.

Провалявшись на следующий день до полудня в кровати, мы все-таки решаем отправиться погулять. Погода прекрасная. Солнечно, хотя и очень холодно.

Я предлагаю позавтракать, и Лерка сооружает мне что-то невообразимое и аппетитное из того, что есть в холодильнике.

— А сама? Что не ешь?

— У тебя есть овсянка?

— Нет, кажется.

— Больше ничего не могу есть. Сразу живот начинает болеть и тошнит.

— Сейчас купим по дороге.

Мы гуляли с ней весь день. Дурачились, шутили. Я показывал ей интересные места, рассказывал историю города. Она слушала с неподдельным интересом, иногда с восхищением. Я чувствовал себя радом с ней настоящим героем, успешным, сильным, умным.

Когда мы ехали домой в такси, она положила мне голову на плечо.

— Устала?

— Немножко.

Я обнял ее, вновь почувствовал легкий аромат ее духов и мне вдруг захотелось залезть ей под свитер, сжать в ладони ее маленькую грудь, впиться губами в ее пухлые манящие губы. Плевать на шофера.

Но мы уже подъехали к моему дому. Пора выходить.

— А давай поднимемся на крышу. Там открывается замечательный вид.

Она смотрит на меня снизу вверх и послушно кивает.

Когда мы ехали в машине, сумерки начали опускаться на улицы, сглаживая краски, стирая четкие очертания домов и улиц. Когда же мы оказались наверху, город уже погрузился в ночную темноту. Ярко вспыхнули огни. Вон там желтой змеей обозначился проспект, завершаемый яркой аркой моста. А вон там телевышка, напоминающая маленькую копию Эйфелевой башни.

Я непреодолимо жадно хочу ее. Мне не хочется ждать, пока мы спустимся вниз, снимем куртки в прихожей, примем душ. Это слишком долго.

— Лера, давай прямо здесь, — шепчу я на ухо.

— Нет, я не хочу.

— Давай.

Я все равно сильнее ее и мне приходится сдерживаться, чтобы не казаться слишком грубым. Я крепко сжимаю ее в своих руках.

— Лера. Давай.

— Нет.

Она упирается кулачками в мою грудь, но не очень сильно. И не сопротивляется, когда я в это же время судорожно расстегиваю ремень на ее джинсах и спускаю их вместе с трусиками вниз.

Она очень быстро возбуждается, прикусывает губы, чтобы не стонать от удовольствия, и все-таки, не сдержавшись тихонько вскрикивает. Я не останавливаюсь, и она вскрикивает еще раз, а потом бессильно сникает, уткнувшись мне в грудь лицом.

Она смущена, и когда мы поспешно одеваемся и застегиваем джинсы, она не поднимает глаз.

— Тебе понравилось?

Она молча кивает.

Я обнимаю ее, и мы стоим, прижавшись друг к другу, у самого края крыши. Город под нами, с разбросанными гирляндами ночных огней, как на ладони.

Лера тихонько дрожит. Я распахиваю куртку и обнимаю ее.

— Замерзла?

— Угу.

Я залезаю к ней под свитер, и чувствую, какая она худенькая.

— Болит, когда ешь?

— Да.

— И поэтому ты не ешь?

— Да.

— К врачу ходила?

— Нет.

Мы стоим еще немного. Да, действительно, здесь холодно.

— Пойдем.

Так пролетели и эти выходные, и на прощание, я помню, сказал ей:

— Звони, не пропадай.

А она только улыбнулась и махнула рукой:

— Пока.

И завертелись рабочие будни. Встречи с клиентами, приключения с Джоником. Две новые клиентки, которые неожиданно оказались совершенно без комплексов, и уже в ту же ночь мы вчетвером отдыхали у Джоника на даче. Скандал с одним из клиентов, неправильно подавшим начальную заявку… Много работы… Посещение нового клуба и новые телочки…

Обычная, впрочем, моя городская жизнь. Такая обычная, что уже стала частью меня, и я не задумывался ни о чем, просто плыл по течению, и все.

Так прошли две недели. В пятницу мне вдруг захотелось увидеть Леру.

Я заехал в офис, где она работала, привычно перекинулся приветствием и дежурными комплиментами с секретаршей Гаянкой и прошел в общий зал, где за одним из компьютеров сразу угадал Леру. Она внимательно изучала экран, откинувшись на спинку кресла, и грызла карандаш.

— Привет!

Она подняла на меня немного усталое лицо.

— О, привет!

— Хватит работать. Пятница.

— Да, сейчас. Минуточку.

Она быстрыми пальцами пробегает по клавиатуре. Что-то складывает в папки, задвигает ящики стола.

— Готова?

— Да.

— Тогда пойдем.

Я везу ее в новый маленький ресторанчик. По отзывам друзей, там вкусно и довольно приятно. Посмотрим.

Лера долго изучала меню, потом выбрала рис.

— Рис? И все?

— Нет, еще…

— Погоди, я сейчас угадаю! Зеленый чай!

— Да, — она улыбается мне в ответ.

Я немного раздражен — стоило везти ее в изысканный ресторан, чтобы она выбирала такую ерунду. Но виду не показываю.

— Ты знаешь, там на стойке у входа, в одном из журналов, кажется моя реклама. Я делала дизайн-проект. Я тебе сейчас покажу.

Она идет к стойке с журналами у двери. Какой-то парень подходит и что-то спрашивает у нее, и Лера поворачивается к нему, улыбается и отвечает.

Я ловлю себя на мысли, что меня это ужасно бесит.

— Кто это? Ты его знаешь?

— Нет, просто так, спросил…

Я молча изучаю принесенный Лерой журнал…

— Почему ты мне не звонила?

— Я? Ты занят…

— А сама чем занималась?

— Да так, ничем. Работа, дом. Еще взяла переводы на дом.

— И что, никуда не ходила?

— Нет.

Врет, конечно. Не верю. Хотя… Я вспоминаю, как сам провел эти две недели и чувствую легкие угрызения совести.

— Ты знаешь, в одном тексте в переводе столкнулась с интересной ситуацией. C английского to love и to care for переводятся одинаково — любить. А значение на самом деле разное.

— Что ты имеешь ввиду?

— To care for — это как бы любовь более высокого порядка. Не просто «Я тебя люблю», но «Я забочусь о тебе, я переживаю за тебя, я отвечаю за тебя».

Я улыбаюсь. Какими мелочами занята ее голова.

— Не парься, найди какой-нибудь эквивалент и подставь по контексту.

Лера не возражает и задумчиво смотрит в сторону.

Она такая тихая, милая, как мягкий котенок. Я кладу свою руку поверх ее и легонько прижимаю к столу.

— Знаешь, — неожиданно предлагает она. — А давай прогуляемся немного

Мне не хочется гулять. Мне хочется поскорее оказаться у меня дома, в моей спальне, в кровати. Вместе с ней.

Я неохотно соглашаюсь.

Мы гуляли недолго по осеннему парку с голыми уже черными деревьями. В воздухе была какая-то неуловимая грусть, и щемящее чувство вдруг возникло в груди, когда, проходя мимо кафешки, мы услышали блюз. Низкое серое небо быстро темнеет, и мы заторопились домой.

В двенадцатом часу ночи, оба в махровых халатах и с мокрыми после душа волосами мы вдруг решили поужинать.

Я помню, все предлагал Лере изысканные нежные пирожные, которые купил заблаговременно к ее приходу, а она все отказывалась, но потом уступила и ела так смешно, маленькими кусочками, как ребенок, оставляя много крошек на столе и рассеяно гладя на меня.

Она не стала ждать, пока я закончу свою трапезу и пошла в спальню. Когда я вошел, она лежала на боку, подтянув коленки к груди и держась рукой за живот над пупком.

Я примостился сзади, обняв ее всю, согревая в своих руках.

— Болит?

— Немножко.

— А так?

Я убираю ее руку и глажу там, где держала она сама.

— Почти нет, — тихонько улыбается она.

Я не могу находиться так близко от нее и сдерживать себя. Я придвигаюсь ближе и начинаю гладить ее, сжимать грудь, целовать в шею, ухо, висок.

— Подожди. «Подожди минуточку», — говорит она тихо-тихо. — Совсем чуть-чуть. Сейчас.

Я затихаю ненадолго, закрываю глаза, пытаюсь отвлечься и подумать о чем-то другом. О работе, например… А когда возвращаюсь мыслями к Лере вижу, что она спит. Ладно, не буду ее будить. Стерплю.

Весь следующий день мы любили друг друга. Словно восполняя пропущенное время ночи накануне, мы были особенно ненасытны.

Уже вечером в сумерках мы не включали в спальне свет. Лера голая сидела на мне и долго смотрела в глаза и медлила почему-то, хотя я не мог уже сдерживать себя и хотел подсадить ее легонько. Но вдруг остановился… У нее был особый, взрослый необычный взгляд огромных глаз на худом и бледном лице, так что я не мог отвести своих глаз и сам вдруг почувствовал что-то, какую-то магию. Я вдруг отчетливо увидел, как она красива, ее тонкая фигура, пышные беспорядочно разбросанные волосы и глаза…

Провожая Леру в прихожей, я вдруг снова ощутил это непонятное щемящее чувство в груди.

— Не уходи, останься.

— Мне завтра на работу.

— Поедешь от меня. Останься.

— Нет, я пойду.

Я обнимаю ее, крепко прижимаю к себе. Потом долго смотрю с глаза и целую в губы. Долго и нежно.

— Я так никогда не уйду, — она смеется

Эти выходные прошли как-то особенно быстро. Особенно уютно и тепло.

— Останься, — я не выпускаю ее из своих рук.

Она не сопротивляется — все равно я сильнее, но тихо говорит со вздохом:

— Я пойду. Пора.

— Пока.

Я закрываю входную дверь и возвращаюсь в комнату. Мне не по себе. Квартира будто опустела. Я не могу найти себе места. Брожу из комнаты в комнату. В спальне бесцельно перекладываю небрежно брошенный ею на кровать махровый халат. Он пахнет ею и кажется, еще хранит ее тепло.

В тщетной попытке отвлечься от накатившей вдруг хандры я подсаживаюсь к ноуту, но мысли все врозь.

Я начинаю беситься, хватаю книгу со стола и валюсь на диван. Но не могу и здесь сосредоточиться и, дойдя до конца страницы, вдруг осознаю, что совершенно не помню, о чем только сейчас читал. Книга летит в противоположный конец комнаты.

Бред какой-то.

Спасительный звонок Джоника вырвал меня из мрачной полудремы. Я сразу, как-то судорожно, схватился за его приглашение оттянуться недельку в Сочи.

Неделя пролетела незаметно. Рестораны, бильярд, девочки, сауны, закрытые клубы, девочки… Очень много выпивки. И во всем этом калейдоскопе безудержного веселья вплывала вдруг в памяти Лера.

Голая на кухне в проеме солнечного окна. А потом верхом на мне, невозможно, до боли, до неузнаваемости красивая и строгая. А еще бинтующая мой пораненный палец и поднимающая на меня встревоженное лицо: «Тебе больно?»

А что, если отгулять вот так бесшабашно, напропалую эту неделю, а потом вернуться и сделать ей предложение? В начале следующего месяца мне должно было исполниться тридцать шесть. Хватит уже гулять, хватит этих кабаков и безмозглых девок.

По возвращении навалилось много работы. А потом была встреча с клиентом в клубе, которая затянулась почти до пяти утра, и день рождения коллеги, тоже завершившийся с рассветом далеко за городом на чужой даче.

Я почти каждый день думал о своем решении и пугался его. И все откладывал звонок Лере на потом.

Наконец в пятницу, после позднего появления на работе и решения кое-какой текущей рутины, я решил позвонить ей в офис прямо из машины, а потом забрать ее и отвезти в какое-нибудь романтичное место.

— «Ваш дизайн», добрый день, — это Гаянка.

— Привет Гаян, как дела? Леру можно?

Гаяна, шустрая и острая на язык, почему-то медлит, а потом говорит незнакомым, надломленным голосом:

— Лера умерла.

Я совершенно сбит с толку.

— Как умерла? Когда?

— В этот понедельник.

Я растерянно молчу. Меня словно ударили по голове.

— Сергей, звонила тетя Леры. Она нашла какие-то вещи для Сергея. Наверное, это для вас. Вы заедьте к ней домой. Запишите адрес.

— Да.

Я рассеянно хватаю блокнот и пишу.

— Спасибо.

Отбой. Я стою на обочине с включенной аварийкой. Леры больше нет.

В субботу я позвонил тете Леры и договорился о встрече.