1. Никогда не убирай сразу
— Андрей Николаевич… Андрей Николаевич?…
Вдох. Шум отодвигаемого кресла, кашель.
— Да… Катя. Здравствуй, Катенька… Как ты…
Быстрые босые шаги.
— Здравствуйте… Андрей Николаевич…
Шорох.
Дыхание.
— Катя, ты… спать? Пойдём, замёрзнешь…
Шорох. Частое дыхание.
Цикады за окном.
— Подождите, Андрей Николаевич… Подождите, пожалуйста, я не… Я сказать хотела…
— …Да, Катенька?
Порыв ветра.
— Я… вот что хотела сказать… Ох. Трудно… Вы… Ведь вы Машу знаете?
— Машу?… Да, конечно… можно сказать, я её… вижу довольно часто…
— Ну да, ну да… она вас… тоже… И знаете что, Андрей Николаевич… ну подождите же, это важно… что я хочу вам сказать…
Вдох.
Быстрый шёпот.
— Маша… Меня?… Ты что, что ты, Катенька…
— …Да. Да.
— …Как это… странно и…
— Да, да, да… Она нам сказала… Нам с Элли. И просила, чтобы… ей…
Шёпот.
— И… вам с Элей?
— Ну да… она ведь знает, что мы… и… в общем, вот, я вам сказала…
— …Подожди, подожди… Катенька, ты меня прямо… Когда? Куда?
— Сегодня. Сейчас… Она…
— А… ты?
— И я. И Эля… Она хочет, чтобы… То есть чтобы мы…
Дрожащий вздох.
Ветер.
— Какая сегодня… невероятная ночь…
— Да… Андрей Николаевич…
— Она… всё знает?
— Ну да… конечно…
— А вас-то? Вы… Ведь я же не… нельзя только…
— Да, ну конечно, да… Все вместе, она именно… и давно, очень давно, она просто не… решалась. Думала, что… Но ведь можно, правда? Пожалуйста? Мы с Элей всё рассказали, даже… про нас…
— …Показали?
Фырк.
— А Элли…
— Нет, нет, что вы, Эля очень, очень… рада, они ведь, знаете… с Машей подружились уже… А я…
— …Ох, Катя…
Дыхание.
Звуки поцелуя.
— Андрей Николаевич… Пожалуйста… Ведь Маша вам…
— Да откуда ты…
— …Нет, знаю, знаю…
Выдох.
— …Да. Да. Конечно… Катя, и Элли… и Машенька… Но подожди, это ведь… нельзя так сразу?! Постой, ты…
— Андрей Николаевич, я мигом, я… Она ведь… ладно? Да? Я сейчас…
— Да постой же, а…
— И Элли, да, тоже… сейчас!…
Порыв ветра.
— …Маша!
Пауза.
— Машенька… Какая вы…
Пауза.
— Маша, Маша, a я-то… Знаете, я будто всё это время говорил… с вами, без слов, и даже сам… вот сегодня, сейчас, только и понял. И как будто можно с полуслова, с середины, ведь… Вы всё поймёте, правда же?… Не нужно… предисловий, сразу главное… Я…
— …Андрей Николаевич…
Тишина.
Дыхание нескольких тел. Тиканье часов.
— Ох… что ж это… я. Машенька, ведь вы… ведь мы, мы все — с ума сошли? Ведь…
— …Нет, нет!
Движение.
— Андрей Николаевич, всё… так, именно так, только это… трудно сказать. Мне тоже… Я вам письмо писала… очень долго, кучу писем, или это одно большое было, с черновиками, но… всё не решалась, и… А потом вдруг поняла, что нет, нельзя. Нельзя письмом, надо… вот так. …Всем вместе. Потому что вы…
— Да… Да! Потому что мы… потому что я — это мы, и вы… ты, ты… это тоже мы… Теперь, сейчас! Катя, Элли… Маша, давайте все, сюда… вот… Крепко, крепче…
Шорохи.
Стиснутое дыхание.
— Мы… Теперь и всегда. Одно. Это — мы… Очень много нужно нам всем сказать, узнать… но потом. И ритуалы, церемонии, сколько угодно — потом, сейчас… вот это… Правда, да? Ведь да?…
Вздохи.
— Ой-и…
— …Да-а-а…
— Катенька, Кать, погоди… И даже вот… такой ещё как будто ритуал, смотрите: …тссс… (шёпот) И все, как я, сюда же… во-от так… смелей…
— М-м-м…
— …Какие мы…
— Красивые? Вблизи…
Хихиканье.
— (шёпот) И теперь… я убираю палец!…
Общий вдох.
Мычание. Сосущие звуки.
Голоса изменяются.
— Ох…
— А-а…
— …Ох… Девочки… Разбудите меня кто-нибудь…
— …М-м… Чтоб разбудить, надо… спать… сначала-то…
— Лёжа…
Приглушенное фырканье.
— Маша?!… Маша, Машенька…
Замедленный смех.
— Элли… скажи хоть ты что-нибудь…
Смех.
— …Всё хорошо… Андрей Николаевич…
Глубокий вздох.
— Андрей Николаевич… можно там?
— Можно, Катенька, нужно… И там, и тамее… и тамиссимо…
Шорохи. Скрипы. Вздохи.
— …Вот так… Помогайте, девочки… Вот какая наша Маша…
Тихий смех.
— Эля… Эль… А иди сюда…
Жалобное мычание.
— Ой, а…
— Ага… хочешь?…
Частое дыхание.
— Машенька, Маша… Можно я?
— А…
— Они тут, да… Не бойся никого обидеть, правда… расслабься, я всё сделаю…
Стонущий вздох.
— …Девочки мои, девочки… Кать?… Катя…
Шуршание.
— М-м-м… Надо, надо Машеньку нашу… раздеть. Такая же славная девочка… Нет, нет, это… оставим пока…
Учащающееся дыхание.
— Подушку…
— …О-ох… Подожди, ещё не… Во-от… Вот так.
— О-о-х-х…
Счастливый смех.
— For the dimples… and the curls!…
Ритмичные вдохи. Глухие удары.
— Ох… Катя, Элли, милые, хорошие, спасибо вам, будемте ебаться, да, да, обязательно… но сначала же Машенька, Маша милая моя девочка, де…
Шелест. Вздох.
— Элинька… Эля… Вот так вот всё, да?… А хорошо ведь?… Скажи…
— …Д-да… Ой…
— Нет, правда?
— Правда… Красиво…
— Да! Вы невероятно… вы все, я просто… Красота, которую делаешь, заслуживаешь… и отдаёшь даром — а не даром получил и продаёшь… понимаешь, да?
— …Н-не знаю…
— …Но я тебя зову…
Вздох.
— Элли… Хорошая моя… Знаешь, теперь, вот мы все вместе… и более чем вместе… И я знаешь что хочу сделать?
— …Что?
— Предложение…
Неуверенный смех.
Одобрительное мычание.
— Смотри, я спутал все страницы…
Вздохи глубже.
Медленный ритм.
Стон.
— …Эль, и я же… Ты да, да?… да?
— (сонно, задыхаясь) И я…
Резкий выдох.
— (глухо) Обнимите… меня…
Всхлип.
Ритм сбивается.
Стон.
Стон.
Крик.
— Ох как ты рвёшься… Ох какая ты сильная… Молодец девочка… Ох как хорошо. Сейчас, Машенька, сейчас… Кать, давай я, Эля не…
— Приве-ет… Ну ты как?…
— М-м…
— Давай с тобой тут… столпимся… и хихикать станем, ага?
— А…
— А им хорошо, когда мы хихикаем, правда… и смотрим…
— …Н-нет… Я пока…
Движения.
— …А красиво же, да?…
— М-м…
— Как сердце бьётся… Тоже не… не вполне ритмично…
— И… блестит…
Глубокий вдох.
— Самое прекрасное на земле… Только, Эль, осторожно… И не тереть, а… вот, да. Лодочкой, ванночкой… Или можно просто вот так вот… (шёпот) И ресницами…
Тихий смех.
— А тут сильнее, тут очень всё, только надо… И знаешь, симметрично старайся всегда…
— …Почему?
— Ну… так лучше просто…
Ритм.
— …Потому что… душа… посередине…
— Ну да, вот… Как бы, смотри, если с одного боку — это ты больше телу, как… Как музыка в один наушник. А вот так, оно… прямо в душу идёт, да?
Дрожащий вдох.
— Во-от… Вот так… И сразу к ним, да? Ныряй… делись…
— …Как?…
— Ну вот же… да смелей…
Ритм.
Стон.
Длинный вздох.
— И вот так можно, только… самый типитип… ну или не сразу…
Ритм меняется.
— …Ох ты ж… Кать, отползи чуть, мы на бочок… Ложись Маша на бочок, придёт серенький…
Стон.
Выдох. Шум тел.
— Ох, девчонки… Пока не надо, ладно, Кать? Стоп машина, малый назад… Я скажу когда… Не все тут… готовы у нас…
Медленный ритм.
— Эль, ты извини, что я так… учу, да?… Главное — оно просто чувствуется, ты сама скоро всё…
Стонущий выдох.
— …Главное… любовь…
— Ага… Тут и слов-то для всего этого… как бы до языка все… Мычим, тычемся… Но я всё равно, потому что… важно. Я сама далеко не сразу… Вот смотри. Есть как бы нижний ритм, основной, собственно стимуляция… Carrier frequency, да? Спинной мозг, практически… У мужчин он просто заметнее, но у нас тоже, на самом деле… А поверх этого инстинктивного — гораздо более медленный модулирующий, сознательный уже ритм, его надо уловить… в себе и в другом, и раскачивать, направлять… Но этот верхний ритм — точнее, цикл, непериодичный… он по той же оси: отъезд — наезд, воздух — тело, зрение — осязание, давление — отпускание… только разнообразнее движения… осознаннее. Вот, вот, смотри: то на кончике вибрируй, растягивай, распахивай, минимум контакта, дай… летать в пустоте…
— …Божественно болтаться…
— Но потом, потом… обязательно, тем сильней душа просит… Во-от так! До упора, до хруста, чтоб не вздохнуть, и везде… Во-о-от… Спасибо, Андрей Николаевич…
— Не за что… Катя… Ох, что щас будет… Ты давай ещё, не молчи… В движеньи мельник…
— О, о… Чувствуешь, да? Когда чувствуешь, что кто-то… поддержи, тоже, поднимайся сколько можешь… даже и не до конца если… И губы, губы… влаги дай…
Ритм ускоряется.
— О-о-х-х… Ныряем… держитесь все…
— Ещё, давай, вместе… И вот так, прижмись… Сними уже…
— …Кр-репче… тесней ряды…
Хэканье.
Стоны.
— Ох… не могу бо…
Срывающееся дыхание.
— For the timid… and the blessed…
Глухой то ли смех, то ли плач.
Громче.
Удары. Удары.
Оглушительный рёв.
Глухой плачущий смех.
Сиплый выдох.
— …Й-эхх… хо-о… вот оно… как. Подожди, подожди… никогда не убирай сразу…
Постепенно стихает.
— Ох-о-то как… Ох спасибо вам… девочки…
Глубокое дыхание.
— (сонно) Какие ж вы все… м-м-м…
Дыхание.
Дыхание.
Тишина.
Долгие сосущие звуки.
— (шёпот) Это влага древних морей, а-а… Мы там жили, представляешь? Резвились, как эти… с хвостиками…
Тихий смех.
Вздох.
— …Маша… Маш…
Шёпот.
Тихий смех.
Зевок. Шорох.
Ровное дыхание.
Шорох.
— Кать…
— М-м…
— Ты спишь, что ли?
— М-м. Почти…
Зевок.
— Ка-ать…
— А-а… Хочешь ещё?… А давай?…
— Н-нет… то есть да, но… не сейчас…
— А то смотри… Нельзя лежать недовольной… среди спящих… надо сразу… будить…
— Кать, ну подожди, не спи… Я спросить хотела…
— Ага… Дай-ка я… Ты говори, говори, я всё слышу…
— Слушай, Кать… А часто у вас… так?
— Как?
— Ну…
— М-м… А тебе понравилось, скажи сначала?
Выдох.
— Д-да. …Да. Но Катя, как я могу ещё… дай с мыслями собраться… Да и ты же знаешь, я не умею прыгать и кричать ура, даже когда…
Смех.
— Элька ты моя Элька… Уж знаю, да… Но и ночь-то не кончилась, смотри. Давай ещё разбудим… покричим, попрыгаем?
— М-м…
— А-га-а… А насчёт «часто» — ну как сказать. Не каждый день, но и… В общем, всё от нас зависит. Теперь и от тебя. А сегодня-то вообще особая ночь, понимаешь же почему…
— П-подожди, не надо… (шёпот) А как… он-то… тем более, теперь-то нас…
— Что?
— Ну… больше ж нас теперь…
— …Ой, Эль… Подожди, ты… Что значит «нас»? … Нет, ты правда что ли, думаешь… очередь, расписание? Или что?
— Нет, нет, зачем… Но ведь… какие-то ж правила должны быть? Или…
— Ах ну да-а… ты ж у нас правила любишь…
Смех.
— Извини, извини… (зевок) Н-ну хорошо, попробую… Что-то же есть, само собой, хотя… не в словах по большей части… Но и да, понятно, мальчики в дефиците, это… отражается… Ну вот перед такой вот ночью вместе — обычно договариваемся, выбираем… одну. Да? Как бы… главную, которой сильнее… надо. А другая… другие… не то что не претендуют, но помогают прежде всего. И, конечно, тоже готовы и… рады, иначе ж и приходить не стоит, и как правило… все всем и достаются в конце концов… но во вторую всё-таки очередь, да? То есть если все и заснут после первого, никто не обижается… как вот сейчас, видишь, отрубились. Большой день был (зевок) … Но главное, Эль, знаешь ведь: не парься. Все правила — чтобы их нарушать… Дело ж не в правилах, а чтоб всем было хорошо…
Ровное дыхание.
— Элька-а… Да ты спишь, что ли?
— …Н-нет, я… задумалась… То есть… главная? Ей первое и лучшее?
— Ну, вообще говоря…
— …Королева ночи…
— …Ну не королева, а… первая пара. Не обязательно разнополая, в смысле… Но это, конечно, больше теоретически…
— …И её… слуги… служанки…
— Ага… И вот кстати ещё про одежду. Это очень важно, вот тут уж я тебя буду учить, и не только я… Мы вообще очень… привередливые в этом… Так вот. Именно королеве надо готовиться, приходить самой одетой, самой… одето красивой, да? Потому что раздевание — это сумасшедше важная вещь, ну ты понимаешь… А служанки наоборот — минимум одежды, доступность… Рубашку да носочки, и всё… Что и странно, вообще-то, как я вдруг понимаю: они вот как бы… готовностью своей жертвуют, отдают… Парадоксальная сладость, да?
Ровное дыхание.
— Элька… ну вот ещё… Меня разбудила, а сама…
— М-м…
— Элька, ну… А то я теперь уже хочу…
Неясный шёпот, шевеление.
— Эль… Давай в ту комнату? Жарко тут… надышали…
— Н-н… Ох…
— …Ну или давай разбудим… а?… Хочешь, я?…
Ровное дыхание.
— (шёпот) Ла-адно… Спи… (совсем тихо, напевает) Элька-Эль, Элька-Эль…
— Ох-х… Ох… О-ох…
— …Вот как… девочку мою… Вот как разобрало… Вот как раскричалась девчонка… Разбудишь, не хотела же будить…
— О-ох… У-ох… У-ох!…
— Эй, ты смотри… я ведь сам так… о-ш-ш… а-а…
Хрип.
Биение.
Задушенный крик.
Тяжёлое дыхание.
— Тихо, тихо… Осторожно… всё уже, всё, всё… вот ведь как тебя, с ума сойти. И меня за собой, главное… Я, может, и не собирался ещё… Что ты наделала, Катька? А?
Задыхающийся смех.
— Катька вредина, вре-е-дина. Всё девочкам скажу. Как ты меня… р-раз и всё, да?…
— …глядеть на брачующихся. И не просто потому что взгляд — это ласка, награда. Главное, что она настолько… совершенно, божественно незаслуженная. Это-то и пробирает. Награда за то, что не ты, меньше всего ты сам делаешь… а за то самое лучшее на свете, что с тобой происходит. Не может не происходить. Да вот сдохну если я на тебе прям сейчас, и то не смогу перестать…
— М-м… Не надо…
Пауза.
— …А почему незаслуженное пробирает… А вот так. За то, что ты просто есть. Работать, сделать, заслужить — тоже, да и да, но это совсем другое, противоположное… как бы верхний этаж, который не построишь без первого, на пустоте… Нужно, чтоб сначала кто-то тебе улыбался просто потому, что ты есть, и что тебе хорошо… Чтоб ему было хорошо за тебя. Очень важно…
— …Да и просто — красиво же… Когда красиво, хочется, чтоб… оценили…
— Да… Так что вот так вот у нас тут. Маша, Маша… теперь ты наша…
Смех. Возня.
Потягивания.
Стук открываемого окна.
— Давайте ж смотреть… и смотреться… В реке, в ручейке… О, Элли! С добрым утром…
Пение птиц.
Кашель.
— (хрипло) Здравствуйте…
— …Ты так смотришь… «Значит, это был не сон», да? А улыбнись?
— И давай к нам… Только нет, не сюда, тут у нас, видишь… сложно всё. Лучше вплетайся…
— (поёт) «Закинь смычок ноги»…
Смех.
Возня.
Босые шаги.
— А попить принеси нам, Кать? раз идёшь… А то полная… дегидрация… децимация…
Смех.
Несколько голосов.
Звяканье. Глотки.
— (неразборчиво) …чудо, да, девочки? Чудо, тайна… хотя самую-то тайну мы ещё не успели, может быть…
Одобрительный шум.
— …А Маша-то, Маша! Я чуть не умер вчера, честно, так сердце забилось… Девчонки, вы такие… просто до слёз. Лучше жизни, так… тепло…
— «Обождите, я затеплю»…
Взрыв смеха.
— …Ну молодцы, все молодцы… Порадовали старика…
— (шум, неразборчиво) …мальчик!
Общий смех.
— Да, да… Был старик, застенчивый как мальчик…
Хохот.
Возня.
— …Тихо, дети! Тихо… Я, конечно, проспал всё самое интересное, но… кажется, одна диагональ ещё не закрыта у нас. Или я ошибаюсь? …Элли, Маша… обниметесь?
Фырк.
— …Хорошо, Андрей Николаевич…
Далёкий крик петуха.
2. Правила жизни
ОБЩЕЕ. Мы не кино снимаем, мы тут живём. У каждого свои фетиши и антифетиши, поэтому вот минимальные гайдлайны для выживания в нашем муравейнике. Любое правило можно игнорировать, с причиной или без, но сначала эти правила надо знать.
Если ты кого-то не любишь телесно, то вряд ли уживёшься с ним.
ТРОГАТЕЛЬНО: общим голосованием это наш главный эротический идеал и turn-on. Чудесным образом одно слово определяет и духовное, и физическое то, чем мы хотим друг для друга быть и делать.
ТАБУ. Too many to mention, да и зачем. А собственно, всё анти-трогательное: агрессия и самоутверждение; кожа (кроме мелких аксессуаров), латекс, пластик; толстая косметика, душные духи; манерность и претензия; затянутость и звериная серьёзность, каблуки и плётки (а-а-а!), квадратные рты и презрительные глаза. Любое уродство, пошлость, degeneracy, агрессивная перезрелость. Хуже всего: вкоренелая глупость (не путать с возрастной).
Мы не рабы.
ЕБАТЬСЯ. Мы ебёмся. Мы любим ебаться. Это правильное слово. Хорошее. Не уродство, не насилие. Но оно сильнодействующее. Чувствуй, когда можно. Бесстыдство сладко, но должно оставаться бесстыдством, не привычкой или ленью. Не разбавляй сильнодействия: говори, но думай когда и для чего.
Чистому всё чисто.
НАГОТА. То же самое. Нужно равновесие, но если ошибаться, то в сторону скромности. Бесцельная бытовая обнажённость десенсивизирует. Скинуть всегда успеем (да и помогут). Нагота — козырь: чтобы выиграть, не выкладывай сразу.
Я — твоё зеркало.
ТРУСИКИ, самое трогательное в одежде. Any color so long as it’s white. (Можно чуть небелого. Но красное, розовое, чёрное — табу. Розовое вообще табу.) Узкие сбоку (не шире двух пальцев), лучше всего бретельки или завязки. Полный треугольник сзади (не стринги). Шёлк, хлопок, никакой синтетики. Можно в сборочку. Не надевать больше нескольких раз, безжалостно в утиль, на этом не экономим.
Свежесть! Прижаться и вдохнуть.
НОСОЧКИ. Почти обязательны. (Есть разные теории зачем, здесь не место.) Белые либо яркие, непрозрачные, можно полосы/узоры; нельзя серые, мрачные, кровяные тона. Чисто чёрные можно, если прочая одежда требует. Длина любая — и до коленок, и короткие пушистые, и thighhighs. Оборки, бантики, кружева по вкусу. (Пояс/завязки табу, разумеется.)
Тоже шёлк или хлопок, тоже не занашивать. Не ходить (долго) босиком в том, в чём запрыгиваешь в постель.
БРА. Не носим, только спортивные когда бегать/играть или купальник.
ПРОЧАЯ ОДЕЖДА. У нас нет повседневной одежды. Каждая — образ, праздник, подарок. Тратим на одевание друг друга не меньше, чем на себя. Одежды в доме море, меняй хоть каждый день, но можно и шить, и заказывать. Не спеши, присмотрись, пойми что нравится. Но и никакого стеснения и догм. Удиви себя!
Единственно — без трудных застёжек (идеал — завязки на бантик) и топологических ловушек. Юбки и платья снимабельны через верх. Приспичить может где угодно, это дар богов: одежда не должна мешать, в ней и под ней всё должно быть готово. Улыбайся!
ВОЛОСЫ. Убраны. Хоть простой хвостик, но распустёхой не ходим. Косы, узлы, диадемы, чепчики, хайратники — пробуем всё. Мыть чаще.
КОСМЕТИКА. Абсолютный минимум, что на практике обычно означает ноль (или невидимая). Можно чуть теней на веки, но чтоб не мазалось. Рот чист: «помада для нелюбимых». Ногти короткие (d’oh!).
БИЖУ. Можно, но чтоб в постели не цеплялось и не резало, то есть практически нельзя, только если снимание перед не напрягает (а оно напрягает). Особенно нельзя тонкие цепочки на шею. Металлы: серебро, медь, прочее хуже, золото хуже всего.
ЗАПАХИ. Слабость и свежесть. Лучше всего лёгкий запах мыла. Но можно экспериментировать, при условии что запах слаб до исчезающего. (Пример: капля любых духов на коже — это убиться сразу. Максимум — побыть минуту в комнате, где на что-то было капнуто.) Не купаться в бассейнах с хлоркой, не гулять долго по городу летом.
Запахи еды и кухни — в постели табу. Переодеваться, волосы при готовке закрывать, чтобы не впитывалось. Чистить зубы всегда. Табу на лук/чеснок, кофе с утра тоже свежести не добавляет.
ВОЛОСЫ В АФРИКЕ. Только перманентная депиляция.
ДЛЯ МАЛЬЧИКОВ. Он знает. Да и всё то же самое, в общем-то. Бриться чаще, стричься реже. Не убегать, когда моют, одевают и причесывают. Быть.
3. Сбоку, но главное (Элли)
<…> как после переезда три года назад писала (смешно читать, но и страшно немного, как же я изменилась). И вот опять у меня «новое место», только это еще новее, даже и не сравнить. Писание со временем угаснет, наверно, и пусть, но пока поможет в себе разобраться — надеюсь.
Почему я пришла к ним, и осталась? И ведь нравится — это я уже поняла, это был первый вопрос у меня к себе, главный, и писать начала, только когда совсем ясно стало: да, нравится, и уходить не хочу. Хочу тут жить. Не знаю, семья ли это, бывают ли такие семьи, но уже хочется, чтобы стало семьей мне. Хотя очень трудно объяснить, почему.
Попробую по-детски: хочу тут, потому что тут хорошо. А вот что именно тут хорошо, это уже совсем как-то не по-детски. Хочется сказать «не в сексе же дело», но будет вранье: вот именно что в сексе, ну или и в сексе тоже. Он совсем, совсем особенный здесь. Я, конечно, не великий знаток, но как-то сразу чувствуется, что такого просто нигде не бывает, только у нас. Не то чтобы одержимость, но и не бездумная потребность, не как есть и спать. И не религия, и не спорт… Тьфу, а вот как описать это, не понимаю: перечисляю все что он «не», и к каждому сразу хочется добавить: а ведь и это тоже! Наверно, религиозное что-то будет все-таки ближе всего: вот как такая любовь, но всемирная, как принцип, на котором все держится и без которого все лишается смысла. И мне кажется (сама пишу и сама удивляюсь, вот занесло-то, но что-то в этом есть), что они как-то этот всемирный принцип любви себе оседлали и запрягли, и держат его, и он их везет. И держат они его именно что сексом, ну или чем-то таким, чего секс есть самое прямое проявление и поддержание. Как дыхание — проявление жизни и поддержание ее. Вот как-то так.
Нет, правда, в этом что-то есть (перечитав). Они как будто не дергаются по жизни вообще, вот поймали эту свою всемирную любовь и плывут себе по течению. Почти все у них как бы случайно происходит, но при этом уместно, удачно, без особенных усилий. (Мне к такому пофигизму труднее всего привыкнуть, конечно.) Как будто такой фон везде, который все случайности и вероятности подкручивает в правильную сторону.
Как я здесь оказалась — это ведь тоже такая неизвестно кем подкрученная случайность. Никто особенно не уговаривал и не готовил, а просто все сошлось и как-то стало «все ясно» чуть не с первого дня. Когда Катя призналась, с кем живет, я так сразу и поняла — судьба, рыпаться бесполезно. Этап встреч и писем был, но короткий, вспомнить почти и нечего. А первая ночь уже здесь, со всеми, была даже и не «моя», а Ма́шина — то есть «приняли» меня через нее, она как будто меня сыграла для меня же, а я смотрела. И это идеально получилось, с моими-то заморочками — вот именно так мне и надо было, я потом поняла. Если б тогда все на меня накинулись на радостях, на мозги бы сели, нужно было бы соответствовать, я бы закрылась моментально… может, сбежала бы просто. А подсмотреть так сбоку, но сразу главное — это было нестрашно и здорово, и вот… и захотела, и решилась. (Хотя до сих пор и не знаю, чья это идея была, скорее всего Катина, это ж надо меня знать, чтоб так попасть, но она не признается. Или опять случайная удача?) Вообще очень помнится та первая ночь, хотя потом бывало сильнее, да и лучше.
Сначала, помню, жутко волновали все эти вопросы: кто с кем, чья очередь, как и где и сколько раз. Сейчас смешно, и немножко стыдно, хоть я и не помню никаких воспитательных разговоров. Как-то из воздуха понялось, впиталось. Просто мне же всегда все надо привязать к понятному… вот увидела, что тут прежде всего трахаются, и надо же выяснить все правила.
А правил тут как раз полно всевозможных, но это скорее литературное творчество, кодексы, манифесты, чеклисты, просто речения всякие. Но когда надо действительно быстро объяснить что-то, как вот мне в первые дни, то это все, как выясняется, «не то», надо новое сочинять, новая жизнь — новые правила. И вот мы писали все вместе эти «правила жизни», а потом еще решили, что как новичок я могу три своих новых закона добавить, без обсуждения (пока не придумала, что). Впрочем, даже и эти не слишком соблюдаются, как я погляжу, и наказаний никаких нет, вообще все как-то по молчаливому согласию решается. (Чуть не написала «по соитию». ) Или если не молчаливому, то кто-нибудь выдаст какой-нибудь афоризм, и всем все понятно. То есть правила все эти — не конституция, а скорей уж моментальный снимок того, что сейчас у нас «катит» и «торкает». И мелочность эта детская — не раздражает, а будто бы даже успокаивает: ну вот нету в мире важнее, чем какой ширины трусики сбоку.
А.Н. говорит, что любовь и секс — настоящие, надолго — это продукт ума прежде всего, что у нас тут отбор не столько на прочность чувств или там социабельность, сколько на «понимание в жизни». Потому что дураки не бывают по-настоящему счастливы никогда. Видеть, замечать, понимать, учиться, пробовать, удивляться… (что-то еще забыла) — это все коррелирует с интеллектом прежде всего. (О как, получается, я экзамен выдержала, чтоб сюда попасть — знают же, чем тщеславие зацепить!) Умный не может не любить, потому что понимает центральность этого в мире, видит, что это единственный, зато самый сильный вечный двигатель (а у глупого вместо любви или жадное «мне-мое», или ему это просто как поесть или в туалет сходить). И возбуждает по-настоящему не просто когда тебе отдаются, а когда отдает и берет тот, кто все понимает, и тебя понимает, и себя, и видит насквозь уловки природы, но достаточно умен, чтобы поднять их на совсем другой уровень.
Только вот… о любви-то я и думаю все время. Люблю ли я А.Н.? А Катю, Машу? «И как он их любит»? Раньше-то, еще в школе, была уверена, что ах, «ведь это же ОН», а теперь понимаю, как это все было глупо, по-детски, и просто мода, поветрие. У всех были «идолы», а мне надо было выделиться, внутренне, и выбрала себе «умного». То есть он мне был нужен, чтобы себя приподнять, хоть я никому про него не говорила и портретов по стенам не развешивала, уж конечно. А сейчас, здесь — все совсем не так, совершенно. Не «мечта сбылась», а просто ВСЕ другое. И если это любовь, то такая любовь очень редко бывает, наверно, а может и никогда, и все что я про любовь читала, не могло быть про такое просто из-за редкости. (Потом пояснить.)
И да, конечно, девочек тоже… Прямо чувствую, как изо всех сил стараюсь их «не пропускать», ни в коем случае не делать их вторым номером, даже наверно переусердствую иногда. Хотя вообще-то заставлять себя не приходится, они ужасно милые обе, стараются наперегонки меня опекать. Катя особенно, будто хочет мне додать, что когда-то не додала… Но все-таки и я, тоже, «заставляю себя»: отчасти, конечно (попробую разобраться), как бы в благодарность («поделились!»), но больше всего потому, что очень-очень боюсь — боюсь даже тени раздора, пусть сколь угодно воображаемого и немыслимого здесь. Это мой всегдашний инстинкт: бежать малейшего намека на скандал, на чье-то недовольство, это мой «конформизм», а на самом деле такая гипертрофированная стеснительность, или даже брезгливость. Сколько фильмов недосмотрела из-за этого, и хороших, — но «не могу когда орут», проматываю, выключаю, и в книгах даже пропускаю куски иногда. Такой анти-Достоевский. И вот даже здесь, где никто никогда не орет, это же самое вылезло — через страх. Поначалу вообще ходила как по лезвию, все время придумывала за них на себя — вот, мол, «влезла», «захапала себе» и прочая чушь, но вытравить очень трудно… И мне же правда больше доставалось, и достается, как бы honeymoon мой все еще, хотя я так и не знаю, запланированный он или «просто».
А спросить — ну я же знаю, что он ответит: что не «или», а всегда и то и другое, и план и вдохновение. Что нужно и по-настоящему любить и строить это, делать, уравновешивать. Так вот я же и уравновешиваю, к девочкам липну — и искренне, очень с ними хорошо, они уже, наверно, самые близкие мне в жизни… но, конечно, не сравнить. Не сравнить.
Думаю-то я все равно о нем, почти всегда, и вспоминаю, как у нас было, хотя вроде бы было-то только что, и еще будет, как только захочу (ну или почти как только, я уже почти расслабилась насчет очередности, но иногда все-таки дергаюсь). И вот опять себя ловлю: что же я вспоминаю при этом — его самого или как мы с ним? И как отличить? У нас ведь почти все общение в постели или так или иначе в сцеплении, потому что этого совсем не бывает, только когда мы заняты, а тогда и разговаривать тоже заняты. И все равно я его «знаю» намного хуже, чем девочек, даже после всех бесконечных разговоров. Как будто какой-то туман в голове, когда с ним, разучаюсь соображать, и потом такая блаженная звенящая пустота. (Это, кажется, цитата откуда-то.)
Вот он пробежал, я следила из окна, и возбуждение сразу. И что это у меня, пристрастилась к сексу или любовь? Не знаю, и есть ли разница, не понимаю уже. Все смешалось в этом дурдоме Облонских.
Пристрастилась — это, конечно, тоже. Никогда не думала, что можно столько трахаться и не надоедает. И никаких расписаний, именно как приспичит, где угодно может накатить. Иногда раз за разом, просто не оторваться, но может и по нескольку дней ничего не быть, и никто слова не скажет. Тут, наверно, важна всегдашняя готовность, даже и в одежде (из правил: в чем тебя любят, в том и ходи, только сверху прикрой), но, конечно, главное не это. Как они все смотрят друг на друга! И на меня когда посмотрят так — ах… и хочется вот прям сразу.
А с другой стороны, когда желание вспыхивает, то это совсем не обязательно до конца. Просто пообниматься, поласкать, пораздеть, поваляться, первую сладость слизнуть — и вот уже разлетелись по своим делам. И все равно очень сильно встряхивает, сильнее помнятся эти импровизации в неудобных местах, чем целые ночи кувырканий в спальне. Неудовлетворённость удовлетворяет (дурацкое слово, но дайте две), когда встаешь из-за стола чуть голодным. «Не для галочки» это называется у А.Н., хотя ему-то как раз труднее, мужская физиология требует подпись поставить в конце, но он «работает над этим». Одна из его теорий: мы развели в стороны секс и воспроизводство, теперь надо развести секс и оргазм. Не отказаться от оргазма, а сделать управляемым. Делать его когда нужно и когда именно его хочется, а не так чтоб обязательно трепыхаться, пока не получишь, и отдыхать после. Логично, но мне как-то трудно пока, иногда сама себе помогаю и стыжусь этого немножко.
Еще есть огромное количество знаков, на все случаи жизни — жесты, мимика, значки, слова: когда кто-то не уловил из воздуха, из взгляда, из интонации, то есть когда надо дать понять быстро, но не обидев. Я, конечно, набросилась их зубрить, но оказалось, что общепонятных и каждодневных немного, остальные в лучшем случае работают в парах, а иногда и вообще никому, кроме автора, не известны. Катя так и объяснила, довольно жмурясь, она же наш главный символический вулкан и энтузиаст. Плюс кучи вариантов, в зависимости от исполнителя, ситуации, настроения… то есть, вообще-то, непонятно, как это все может работать, но как-то работает. Главные знаки, конечно, «про это»: куча версий «я один» или «мы вдвоем», когда не хочется никого ни в каком виде, потом ограничительные: что можно смотреть, но не трогать, что можно «помогать» — гладить, ласкать, но с краю, не встревать, по крайней мере не сразу, и наконец главный знак — ура, всем всё можно, приходи, налетай, втискивайся, тяни на себя и вообще делай что хочется.
Еще про естественность. Это здесь фетиш, назад к природе, деревенская идиллия на первый взгляд, местами даже дикарская. Но, пожив, начинаешь замечать, что просто многое умело спрятано. Иногда спрятанное раздражает, но многое реально удобно, привыкаешь. Хотя вот к вибраторам попробуй привыкни — они тут везде, но все притворяются чем-то другим или спрятаны во что-то: просто безумие какое-то, ждешь что любой стул проснётся, как только сядешь. И не жужжалки с моторчиками, конечно, а мускульные все, очень живые. Это у Кати был период, неживое как живое, налепила кучу такой мебели и разных штук, и с разными хитрыми триггерами, теперь уж многое забыли даже как включать. Плывем опять по течению: вот будто весь мир вокруг возбужденно колышется, а мы такие ходим с закрытыми глазами и прижимаемся чем придется куда попало <…>
4. Outside the asylum (А.Н.)
Здравствуй!
Пожалуйста, не плачь!
А сам слышу твой голос, твоё милое «р», и чуть заднее «ш» после гласных, и почти реву. Слезлив и не стыжусь. Давай плакать вместе. Всё устроится скоро, уже устраивается. <…>
Мы все тебя любим и ждём. _Все_ подчеркнуто три раза, заглавный курсив!
Катя часто про тебя рассказывает. Маша просит передать, что ты очень красивая — и очень наша. (И что, может быть, ты сможешь поучить её программировать.) Она тебе напишет.
И уже всё для тебя готово, вот посмотри. Второй этаж слева от зала, с башенкой — это будешь ты. Внутри мы всё сделали, но это ты пусть увидишь уже здесь, и сама, конечно, сделаешь ещё лучше.
Можно ещё попросить? Пожалуйста, напиши мне на наш _общий_ адрес, то есть как бы разреши читать и отзываться _всем_. Но не всем пиши, а всё равно мне, вообще кому-то одному, но не стесняясь всех. Ты ведь нас уже знаешь. Приватность никто не отнимает, но мы _умеем_ и вместе. Привыкай понемногу.
Ты — чудо.
Теперь про наше «затворничество».
Отрицание настоящего — это легко, и не главное. Просто задёрнуть шторы и читать только хорошее. Всякую чушь — «не знать», с невинной улыбкой типа «а кто это». Но у нас-то другое: у нас проблема не столько с чужим («общим») настоящим, сколько с их _будущим_. Это серьёзнее. От будущего не спрячешься. Не хочешь попасть в чужое будущее — делай своё. И уже не обойтись одной невинностью: надо налегать на руль, надо осмотическое давление создавать изнутри. Попустить и страсти, и злости. Не чтобы бороться с чужим будущим, а чтоб делать прочнее своё. Это единственный способ. Правильное будущее побеждает _само_. Просто — приходит.
Настоящее настоящее — это будущее. В настоящем ничего нельзя поменять, в будущем — всё. Притом же это весь мир, и _все_ в нём есть, и я и ты — и это всё, всё твоё. Как захочешь, так и сделается.
А завязнешь в сегодня — поезд уйдёт, останешься ни с чем. Как попаданцы в прошлое — знаешь, был такой жанр? Сначала восторг, лиса в курятнике, вот я им сейчас мозги-то прочищу… споришь там с Честертоном каким-нибудь, с правыми и левыми, с Фрейдом воюешь (но и ужасаешься его силе вблизи). Обильно публикуешься, ездишь, разоблачаешь, раскрываешь глаза. На сколько-то лет хватит завода, да и результаты будут подпитывать, почему не быть результатам (конечно, не таким, о каких мечталось, но всё-таки). Насколько-то ты будущее приблизишь, спору нет. Но в глазах будет — тоска. И чем дальше, тем хуже. Твой поезд, _настоящий_ твой, ушёл, и не догнать его никогда. Даже не представить, где он сейчас катит. Там твой настольный свет от скорости дрожит! Да, там не поразишь никого прозрениями, не повозишь дурачин мордой об стол, но зато увидишь _новое_, и сама откроешь, уж открытий-то хватит на всех. А «здесь» — «всё понятно», без просвета, «сколько нам ещё идти, отец», «до конца, мать». Нужная тяжёлая работа, обречённость.
И вот это мы и есть: не высокомерие и брезгливость, а убегание безнадёги настоящего. Строим свой поезд, чтобы вернуться назад, то есть вперёд — хоть сколько-то вырваться. Мы настоящие попаданцы, потому что совсем не мечтали именно в сюда угодить. Nous sommes ailleurs.
И ты тоже.
Самое невероятное, самое сказочно чудесное: что _ты_, моя ты, Элли Долгого Озера, Сказавшая Да На Мосту Четырнадцати Шагов — ты наша, ты одной крови, ты будешь с нами.
Здесь наш сад, наш лес, наше море. Злость — только на границе, а чтоб меньше злиться, просто отодвигаем границу подальше. Мы — Outside the Asylum, выход из сумасшедшего дома, ещё одна попытка, очередная. (Поудачнее многих so far, насколько могу судить!)
Настоящее нельзя не бичевать (кстати, любое, как любое было когда-то будущим, как и любое станет романтическим прошлым), но от этого костенеешь. Мы ведь не боги, чтобы бесконечно любить «всё» и не скисать от него, не беситься, не опускать рук. Мы ищем локальный оптимум сиюминутной радости и вечного счастья. Отсюда наше самодельное, налегке, будущее. Ручей, очаг и ложе.
Половина бед человечества оттого, что чем ты умнее, тем невыносимее тебе ломиться в открытые двери. Учимся учить и учиться. Поэтому нужна тишина.
Я постараюсь выбраться на след. неделе, вернее всего в среду. Очень много работы сейчас, два больших проекта к Равноденствию выкатываем <…>
Тебя страшно не хватает. Особенно по ночам. И по утрам! А уж вечерами… Днём вообще на стенку лезу…
Пиши каждый день.
Хоп!
5. Развязать ленточку (Катя)
ИДЕЯ: заначки. М. не любит на природе, Э. тоже вроде не очень, кажется просто неудобно им, особенно в лесу, но и заметно что хочется иногда. Надо сделать, должно быть несложно. Запаянный стерильно комплект: подстилка с подогревом, полог?, простой вибр, смазка, и все это спрятано где-то в удобном месте — в ветвях, в пещерке, у реки за камнем etc. Каждый знает свои заначки но не знает чужих. Смысл — что не надо бежать в дом из хорошего места где оказались, где увидели друг друга, но и не надо кряхтеть и приспосабливаться, а протянуть руку и сразу сделать шёлково, чисто, домашне, тепло, прямо в лесу или на горе. И поебаться всласть среди цветов и облаков, не колет, не кусает, хорошо! Важно: использованные сворачиваем, уносим домой, вот, это место как бы уже вылюблено этим летом, не надо повторений; а зимой пополняем заначки, прячем на прогулках под снегом подарки для лета. Комплект должен быть оч. маленьким в упакованном виде, поставить серию. Может, даже зимний комплект получится, посмотреть какие нагреватели есть. И лежали они в обнимку в сверкающем снежном лесу, эх.
ФИК: планета дев. Раз в много лет им забрасывает из космоса одного мальчика: начинается сезон семейный, уставшие от жизни могут родить девочек и наконец уйти (улететь?). Дев миллионы, и они бессмертны, а мальчик нет, ему предстоит здесь вырасти, прожить, состариться. Зачинают буквально от прикосновения, поначалу очереди, конвейер, но вскоре отсеиваются несколько — любовь, хотят быть с ним всю его жизнь. Но и другие, миллионы, ждут семени, и ближний круг начинают раздавать из себя: когда он затихает, дева целует его и летит в один из Храмов Семени, на семи холмах, и возлегает на ложе, и раскрывается, и тысячами проходят перед ней, целуют орошённую розу, вздыхают, улыбаются, улетают вынашивать.
А мальчик бегает по планете, легконогий, голый, только пенис стянут и привязан к яичкам ленточкой, чтоб не мешало бегу, как греки делали на олимпиадах. Девы не осаждают его, но поглядывают… иногда, редко, он высматривает незнакомку, подходит, смотрит, целует, даёт развязать ленточку. Никто не отказывает. Тем более что не связанным Клятвой Семи в храм нести не нужно, можно всё оставить в себе, полную порцию, безумная избыточность, роскошь, богатство, блаженство. Никто и знать не будет поначалу, а ты просто выносишь себе совсем свою — капельку, деву внезапной любви. (У таких капелек потом особый статус, конечно.)
6. Что со мной сделали (Элли)