Бесплатный фрагмент - В потоке поэзии — 2

Штиль

Прольётся свет на гладь морскую

теплом лаская паруса —

по ветру сильному тоскуют,

увы, прозрачны небеса

и нет надежды. Дремлет море.

Спокойно всё, лишь чаек крик

пробьётся шумом. Может вскоре,

подует ветер? Вольный бриг

уйдёт в закат, врезаясь в волны

пучины, дрогнувшей в ответ?

Но штиль, как враг немой и злобный

заставит ждать другой рассвет.

Долгожданный

Недавно выпал снег.

Растаял. Выпал снова.

Асфальтный человек

забился в угол крова.

Не хочет видеть грязь,

не хочет видеть лужи.

Комфорта хилый князь,

несносный, неуклюжий.

Его смартфон ворчит

гнетущим рэпом штатов,

где слово, словно щит

под дулом автоматов.

Осел в диванный зной,

застыл в своём порядке.

Твердил снежок: «Со мной

в далёко без оглядки

пойдём!» — стучал в окно,

но тот, упившись чаем,

сидел смотрел кино

снежку не отвечая…

Взгляд в небеса

Взгляд ловил движение небес

— небеса упали на хрусталик,

пропитали душеньку. Воскрес

глубиною невесомой дали!

Освежился яркой синевой,

растекалась чудотворно нега.

Понимаю: «Вот он я, живой!»

Освятило высотою небо…

Лесной туман

Пыльную дорогу освежил туман,

лист посеребрил, залетая в лес.

Старый боровик — гордый атаман

пристально взирает на страну чудес.

В чаще тишина. Пролетит сова.

С ветки упорхнёт грустный воробей,

в спешке позабыв мама как звала —

долго не припомнит. Долго, хоть убей!

Загустел туман. В желтизне лучей

загорелся лес, отгоняя сон.

И туман — в овраг, где бежит ручей,

где поёт вода, где струится звон.

Освободители

На старых развалинах замка

белеет берёзовый ствол,

она занимает престол,

впиваясь корнями в изнанку

войной разнесённых камней

в отстроенном городе Дрезден,

где были когда-то проездом

дружины советских парней.

Степной подарок

Подари мне букет ароматных цветов,

подари мне свободу мятежных ветров,

подари бесконечную чистую даль,

утоли беспробудную жизни печаль.

Любованье своё подарю я цветам

и мятежным ветрам без остатка отдам

всю любовь сокровенную чистой души!

Отвечала мне степь: «Не спеши, не спеши…

Подарю я букет ароматных цветов

и свободу дарую мятежных ветров,

подарю бесконечную чистую даль,

но степную оставлю взамен я печаль.»

Бремя жизни

Живём, упрекая кого-то в невежестве,

живём, ожидая от сил своих свежести,

живём, убивая стремительно время,

Так это не жизнь, получается? Бремя!

Награда

Награда поэту за слово и думу —

кометы космический нрав,

в степях одиноких явление шума

свободой пропитанных трав,

биение сердца в безмерной печали

по Родине еле живой.

Награда поэту — его повстречали

и робко кивнули главой…

Равнодушие

Нам не исправить время в сожаленьях,

в воспоминаньях разных о былом,

не излечить в воссозданных виденьях

больную птицу с сломанным крылом.

Надменность лет, суровость слов гремящих,

когда-нибудь заставят дать ответ:

как отвернулись гордо от просящих,

как отмахнулись нагло от болящих,

как ухмыльнулись истинно скорбящим

и почему в душе не виден свет?

Цветение поля

На плоскости неба разбросаны перья

закончивших путь отдождивших громад,

сливавших по каплям готовое зелье

с единственной целью — придать аромат

цветам, распускавшимся в плоскости поля,

цветам, ожидавшим решенья судьбы,

и веет приятное в небо с раздолья

в бутонах, раскрытых от долгой мольбы!

Ветреное

В городе рассвет

падает на стены —

солнечный балет.

В маске Мельпомены

трагедийный путь

совершают тучи,

разрывает грудь

холодом колючим

небольшой порыв

ледяного ветра,

он с утра игрив,

осыпает щедро

трудовых людей

пылью остановок,

сводом новостей

скрюченных листовок

зашуршит с тоской,

затихая в арке

меж домов. К другой

остановке жаркой

понесёт печаль

окончанья лета,

говоря: «Прощай!»

красоте балета

рассвета.

Путь поэта

Поэту нельзя возгордиться,

поэта достойно — страдать,

поэту нельзя разориться,

ведь стоит немного тетрадь.

Он должен с судьбой соглашаться,

не должен идти напролом,

он должен всегда оглашаться,

когда происходит излом

в умах, угнетённых желаньем

роскошных и сказочных вилл,

в сердцах, обделённых познаньем

любовных безудержных сил.

Когда разлагаются души,

он должен делиться своей

и словом великим разрушить

невежества злой суховей.

Под Богом

Питер где-то, где-то Пенза,

где-то дальше там Париж

— всё под синей, синей бездной

ждёт дождя молчаньем крыш.

Люди дышат, любят люди,

люди плачут, люди ждут…

Бездна синяя рассудит

и отдаст на божий суд

всех, кто любит, всех, кто дышит,

всех, кто плачет, ждёт, спешит…

Бьют дожди в молчанье крыши

— бездна синяя вершит

суд земной.

Пора

Не буду роптать на судьбу-негодяйку,

в расстёгнутой куртке в прохладу полей

пойду, напевая. Увижу я стайку

грачиную в золоте трёх тополей —

не буду кричать, разгоняя для смеха

разумных пернатых, окончивших путь

на пахоте свежей. Печальная веха

в грачиной судьбе. Предлагает вернуть

насыщенный день золотое светило:

«Расправьте же крылья, летите на юг!

Потеряна полем священная сила,

и близится время клокочущих вьюг!»

Не буду роптать на судьбу-негодяйку,

в расстёгнутой куртке в прохладу полей

пойду, напевая. Не вижу я стайку

грачиную, лишь нагота тополей…

К книге «Человек дальнего неба»

Я пытаюсь решить непростую задачу —

не прожить вхолостую поток временной,

и хочу получить я законную сдачу,

чтобы слово моё прорастало весной

в безмятежной степи под воздушным покровом

опьяняющим, точно полыни трава!

Я пытаюсь решить в этом мире суровом

непростую задачу… Ваш Арестов А.

Убрали

Напутствие строгое

вымолвил август предельный

в прощённые небом

поля с золотистым жнивьём.

Крестьянская доля

крестом заблестела нательным

на чёрной верёвочке прочной.

Убрали… Живём!

Иллюзорное величие

Коршун парит над степными пригорками,

режет воздушную гавань крылом…

В тёмной низине с листочками горькими

тянется стебель полыни в былом

темпе июльского жадного роста.

(Неба коснуться не пустит земля!)

Коршун парит с величавостью, просто

жалкой полыни не видит поля.

Горечь тоски пробегает по стеблю,

в свежем просторе полыни не быть!

Птица парящая облаку внемлет,

но возвратится на грешную жить

Землю полынную…

Мрачные лица

Утром заводят машины,

утром спешат на работу,

чтоб заработать машину

и не профукать работу!

Съёжились утром в прохладе

птицы на скрюченных ветках,

лезут в маршрутную клетку

те, кто сидит на окладе.

Ярко цветные одежды

тонут в троллейбусном лоне,

кто-то с утра в телефоне

ищет скупую надежду

в видео (пляшут прекрасно,

где-то на пляжах Дубая!)

Только реклама тупая,

друг, говорит, всё напрасно!

Ты же в троллейбусе едешь!

Ты же спешишь на работу!

Ты отдохнёшь лишь в субботу,

ну, а в Дубай не поедешь!

Мрачные лица внимают,

мрачные лица мрачнеют.

На телефон нажимают

пальцы от злобы. Бледнеют…

Бабье лето

В полях пустота затяжная да осень

туманная утром, часам к десяти

является миру холодная просинь,

и солнечный диск освещает пути

отросшим побегам наивным и хилым,

стремящимся к жизни! Но что же теперь

не тратить растеньям последние силы?

Увы, избежать не удастся потерь.

Растут, наслаждаясь последним моментом

бегущего солнца под осени кров.

И вьётся в пшенице покошенной лента

зелёным последствием тёплых деньков.

Увиденное

Бога шаги по воде легковесны…

В новой весне искупались дома.

Первым дождём осторожно-чудесным

тронута пыль. От берёз бахрома

сбита порывами дерзкого ветра

в серые трещины лопнувших стен,

зелень намокшего старого кедра

хвойным бессмертием смотрит на тлен

мёртвой листвы вдалеке у забора.

Бога шаги по воде не слышны…

Дворник сметает наличие сора,

путь обновляя для новой весны.

Бытовая философия

Наболевшее просится снова

в предложение горечью слов.

Философия жизни — основа,

что лежит в эпицентре голов.

Разношёрстные мысли скрутили:

бытовые заботы, семья,

маловато за март заплатили,

обрастает налогом земля…

На решение данной проблемы

(наболевшего день ото дня)

не найдут все философы схемы,

не поможет (да что там) родня!

Унесённые призрачным бытом

философию жизни нашли:

погасили кредит, дети сыты…

В семь часов на работу пошли.

Мнение

Не понять народу царя,

не понять и царю народа.

Над великой страною царя

отщипнуть кусочек в угоду

может каждый. Построить дворец

и ворота украсить орлами —

это избранных путь, наконец

воплощённый в реальность мечтами!

Может быть это новый Артек

для достойных детишек России?

Может быть это база OPEC,

что нефтяники дружно просили?

Не понять народу царя,

не понять и царю народа.

И встаёт за зарёю заря,

И меняется, друг, погода…

Поэтический маркетинг

Ты читаешь эти строки

и, наверное, молчишь?

Ты задумался о Блоке?

Может о починке крыш?

Зря сказал я о поэте

и о крыше написал,

ты попал невольно в сети!

«Блок и крыша…» Всё! Пропал!

Поэтический маркетинг!

Что ты хочешь? Век такой.

Блок на крыше неприметен,

«крыша Блока», как в лихой

девяносто первый! Что же…

Ненасыщенный рассказ.

Ну, не Блок, не вышел… кожей!

Ладно. Всё. Ни в этот раз.

Ты читаешь эти строки —

ты, наверное, она?

Ты задумалась о Блоке?

И о крыше? Вот те на!

Зря сказал я о поэте

и о крыше написал,

ты попала в эти сети…

Или я туда попал?

Косовица

На поля легли туманы,

травы нежатся в росе.

Не написаны романы

о заточенной косе,

не написаны романы

о крестьянине в поту,

что в прохладные туманы

закрывает наготу

вековых страданий полем,

разноцветной тишиной,

распрощается он с горем

под небесной глубиной.

Разошлись туманы вскоре,

солнце встало высоко

и на скошенном просторе

кроме ветра никого…

Пастух

Помчались кони по раздолью

в луга с нескошенной травой,

развёрнут плат, где хлебом с солью

пастух насытится. Порой,

вздремнув часок под пенье ветра,

теряет вверенный табун,

потом бредёт он километры

к реке, где заводь и валун

лежит отточенный водою —

сбивают жажду рысаки.

Блестит на гривах пот росою,

как в поле утром васильки.

Пастух вздохнёт, крестясь от счастья,

закурит дымный табачок

и на валун. «А ну сейчас я!

Погреет кости старичок!»

Прилёг. Мгновенье. Сном объятый

табак рассыпал. Вот так сон!

И ветер носит запах мяты,

и храп играет в унисон…

Вороны

Снег слежался на полях

царственно-великих,

в близстоящих тополях

голых и безликих

притаился зимний день

скрюченный и хмурый —

обнимал трухлявый пень

он своей фигурой.

Загалдело вороньё

беспокойно, гадко,

всё твердило про враньё,

что грядут осадки.

Закружился снег в полях,

побелели кроны —

замолчали в тополях

шумные вороны.

Печь

Дым столбом в холодный воздух

выдыхается трубой,

печке русской нужен роздых

от дровишек.

Ей судьбой

предначертано трудиться,

дымом чёрным заклубиться,

обогреть с мороза лица

и забыться…

Прогоревшие поленья

замолчали.

Песнопенья

унеслись в небесный край…

Отдыхай…

Отдушина

В чистом поле мысли бросил,

на закате пал в траву.

Много жизненных ремёсел

познавал я наяву.

Напитался дымом мира —

раскусил его секрет!

Помоги, степная лира,

дай честнейший мне ответ —

что не так я в жизни делал?

Кто я?

Где я?

И зачем?

Ковылём лишь тихо пела

степь над тяжестью проблем.

Дикие степи

Дикие затерянные степи —

глазу неподвластные места

с тяжестью полынного листа

зарево кровавое ослепит.

Воздух обволакивает сладкий,

словно приготовили сироп —

пчёлы поснимали сотни проб,

с радостью откушали помадки.

Краски пропитали травостой

каплями, потёками, мазками,

красный, серебристый, голубой,

щедро разведён полутонами.

Дикие, затерянные степи —

вольная земная красота,

тяжестью полынного листа

с горечью величия ослепят!

Враньё дождя

Дождь заливал безжалостным криком,

спички промокли в коробке безликой.

Вспышкой внезапной дёрнулось пламя,

красный огонь поглощался глазами

в мраке осеннем. Светом одетый

пепел, упавший в средину газеты,

сделал ожог на строке о любви:

«Нет не поймаешь. Поймаю! Лови!»

Розы кололи шипами бумагу,

остро врезаясь в любовную сагу,

сердце тем самым тревожа моё…

Дождь продолжал твердить про враньё,

падали капли из треснутой тучи

в сточный канал сливая пахучий

искры от лопнувшей, страстной любви.

Строки заплакали — краской текли

с тонкой газеты в сухую ладонь.

Вот и потушен у спички огонь,

впрочем, как в сердце последняя искра.

Плеер закончил чтение диска

на безымянной песенке клубной,

даже безликой, даже безумной.

Чувство любви погибало во мне…

Свет одиноко струился в окне

мне не ответившей вновь на звонок…

Долг

Долг неба — быть высокой синью,

долг хлеба — быть главой стола,

долг жизни — быть всего лишь жизнью,

долг смерти — чтоб она ждала,

долг человека — быть разумным,

долг человечества — святым!

Летит по небу в свете лунном

долгов забытых чёрный дым…

Дорожное

Сверлили машины пространство дороги,

зловещим рычанием сбив тишину.

Стремились в потоке, срезая пороги

асфальта неровного. Взяв глубину

сухим эталоном проверки на волны:

где ямка, где ровно, высокий бугор.

Дороги, как море, но морем довольны,

асфальтовым морем чернел приговор.

Я люблю

Она ушла, но боль страданий

осталась в сердце навсегда.

Любовь, как солнце утром ранним

не может выжечь холода.

Лишь время душу нашу лечит

и возрождает тяжесть вновь.

Мне не забыть желанный вечер,

дугой подчёркнутую бровь.

Нет, не могу забыть то время,

когда мы весело шумя,

сажали яблочное семя

в холодный вечер ноября…

Оставлю пищу размышлений,

не буду тягостно гадать.

Как много ярких впечатлений,

в судьбе поставивших печать.

Благодарю её за встречи,

чего же не было — скорблю.

Пускай другой зажжёт ей свечи

и тихо скажет: «Я люблю…»

Душа России

России чувствуете душу?

На степь взгляните вы порой

в июльский зной, зимою в стужу —

упейтесь нежной красотой!

Ковыль волной бежит от ветра,

полыни грозен аромат…

Здесь не найти пустого метра,

зовёт растительный набат!

Распустит цвет шалфей в июне,

и сине-красным вспыхнет дол,

на колокольчик ветер дунет

звенит растительный престол!

А пижмы жёлтые корзины

наполнят солнечным теплом,

чабрец — источник дивной силы

раскинет запах напролом!

Не своенравной пестротой,

не бурным, вычурным нарядом,

но безупречной простотой

России степь чарует взглядом!

Дымно-сигаретный

Выплеснуть отраву злобного стиха

в светлые страницы деревянной смерти,

снова избавляясь в спешке от греха,

судорожно биться в словокруговерти…

Встать из-за стола, мигом на балкон,

спичкой оскоблить тёмную поверхность

— высечен огонь (вот ему поклон).

Медленной затяжкой роковую верность

дыма поглотить. Лёгкими вбирая,

чистый никотин, яд — бензапирен…

Облачко летит приведеньем рая —

дымно-сигаретный выдуман катрен!

Дядя Петя

Всех уважил дядя Петя,

дядю Петю ищут все!

Во фланелевом жилете

он зашёл навеселе

в кабачок.

Немного водки,

да огурчик с колбасой,

взял копчёненькой селёдки

и пустился с головой…

Расчудесная попойка!

Глазом вкривь окинул зал —

полон бар и даже стойка

(близко городской вокзал)

Родилась под хмелем радость:

— Угощаю всех борщом!

Деньги?

Тьфу, какая гадость!

Надо?

Сходим и возьмём!

Ставил повар вряд посуду,

скупо наливая суп:

— Ты не будешь?

— Буду, буду!

Раз бесплатно раздают!

Шумно было возле бара —

полицейский ждут наряд.

Да-а-а, наелись до отвала,

но платить никто не рад.

Всех уважил дядя Петя:

развернулся и домой…

Во фланелевом жилете

шёл, качая головой.

Если б все лишились сна

Катастрофа, катастрофа —

закипел на плитке борщ!

Это плохо, очень плохо —

на дворе царила ночь!

В доме пусто, в доме тихо —

крышку паром шевелит.

Мама, папа, дочка Нина,

час у бабушки гостит.

Гости чай с ватрушкой сочной

уплетают на «Ура!»,

борщ горит на плитке мощной,

из кастрюли — чернота

обволакивает стены,

продвигаясь с кухни в зал.

Обеспечены проблемы —

разыграется пожар.

Зазевала сладко Нина,

погружаясь мигом в сон.

Попрощались и в квартиру

не спеша пошли втроём.

Дым пропитывал обои,

оседал на потолке,

пробивался он на волю —

тесно стало в котелке!

Ключ. Замок. Открыты двери.

Ужас. Копоть. Дым и гарь.

Позабыто всё на свете,

крик пронзительный: «Снимай!»

— то жена кричала мужу

про кастрюлю на плите.

Дым валил в окно наружу,

не участвуя в игре!

Было всё: скандал великий,

выяснение причин,

сотрясались нервов пики,

выгоняя в окна дым.

Взрослым дела нет до Нины,

вновь у бабушки она.

Не осталось бы квартиры,

если б все лишились сна!

Своё дело

Если своим занимаешься делом,

ты поступаешь достаточно смело.

Риск небольшой — воплотится мечта,

действуй смелее, жизнь — суета!

Выдуман чёткий, проверенный план:

нужно войти в коммерческий клан,

стать респектабельным, видным лицом

(можно, конечно, прослыть подлецом).

Это неважно. Ты свой человек!

Просто обязан одерживать верх.

В духе сокрытый задействуй резерв,

в теле имея единственный нерв!

Куплена площадь, открыт магазин,

взял ты в рассрочку Газель Баргузин,

сверил расценки оптовых баз —

много проделал. Разом за раз!

Деньги скопил от продажи квартиры,

(только не надо вашей сатиры)

Как полагалось осталась бумага:

Егрп, Ипбоюл и Осаго.

Средства имеешь на данный расход,

(жаль, что не родственник Г. Аксельрод)

Бойко пошло на нелёгком пути.

— Ты молодец! — пишут в сети, —

Риск благороден по сути своей,

значит и ты благородных кровей!

Мало-помалу оформил частично

кипу бумаги. Конечно отлично!

Свыше сказали: «Прежде работы,

ждите проверку не раньше субботы.»

Займы нужны — финансы на грани.

В деньги упёрлось? Не надо морали!

Банк не сторонник этических норм

(в нашей стране в экономике шторм)

Ставка кредита летит в высоту,

(многих людей загнала в нищету)

Сможешь отдать? Так бери, не робей!

Впрочем, подумай, но думай быстрей.

С новым кредитом на шее петлёй,

плёлся без сил, улыбаясь, домой.

Вот и наполнен вход в магазин,

(там на парковке Газель Баргузин)

Очередь в форму одетых людей,

как разноцветный, нью-йоркский Бродвей!

Томно стоит наглый отряд,

глазки с хитринкой тихонько горят.

Как по регламенту выдержан строй,

куча начальников — люд непростой!

Вместе собрал их наказ президента:

«Мелкому бизнесу — главное место!»

Рядом полиция, что с ППС,

дружно стоят представители СЭС,

тонкий начальник пожарной, как шланг.

Браво, ребята, это аншлаг!

В ходе проверки нет замечаний

(стопкой лежат листы предписаний,

в срок довести магазинчик до нормы.

Благо творят в России реформы!)

Год пролетел, но закрыт магазин,

делась куда-то Газель Баргузин,

кипу бумаг гнал ветер лихой,

наш бизнесмен худющий и злой

с долгом великим у мамы живёт,

впредь не мечтает — кредит не даёт!

Есть

Есть поэты без награды,

есть поэты «просто для»,

есть в России казнокрады,

есть российские поля…

Жара в городе

Залпом выпил сока кружку.

— Вот жара, жара — кранты!

Мир под солнцем, словно сушка

затвердела без воды.

Радиация всесильна,

всемогущ божочек Ра,

человечество насильно

выжигает. Вот жара!

Замолчавшая ворона,

без питья который день,

против солнца оборона —

окунуться в чью-то тень.

Люди в городе исчезли —

выжег зной из них комфорт,

жар вольтеровского кресла

заменили речкой вброд.

Жареный картофель

Жарится картофель в старой сковородке,

масло источает нежный аромат…

Мышцы онемели, что на подбородке,

мышцы онемели — речи невпопад.

Думать невозможно, мыслить неприятно,

масло источает нежный аромат,

ломтики румяные просто и понятно

в масле, раскалённом, с умыслом шипят!

В старой сковородке жарится картофель,

лёгкое спасенье — голод на замок.

Важный, без сомненья, кулинарный профиль!

жареный картофель — основной урок!

Железная дорога в степи

Бескрайняя степь, гравийная насыпь —

железной дороги шпальный приют.

Ковыльное царство — пушистая россыпь —

пристанище птиц, что вольно поют.

Ветер рябит, налетая украдкой,

пену ковыльную яростно бьёт.

Шпальной дороги в линейку тетрадку

чёрными каплями съел креозот.

Тихая жизнь под небесным пологом

снова нарушена ходом вещей —

поезд прошёл грузовым диалогом,

криком чугунным о тяжесть камней.

Тише и тише становится скрежет,

шум уносился в далёкий провал…

Шепчет ковыль долгожданное:

— Где же?

Где тишина?

Кто её своровал?

Прогресс

В холодном декабре бесснежному раздолью

степей полупрозрачных под небом голубым,

присыпанному снегом, немного, словно солью

на утро предстояло облечься в чёрный дым.

В селе горели избы, и бани, и сараи,

и терпкою полынью по воздуху несло,

заброшенное всеми огнём теперь стирали

под новую дорогу в соседнее село…

Серый волк

Не вой на Луну, серый волк!

Какой для тебя в этом толк?

Зачем тосковать по Луне

в тревожном зверином сне?

Беги по сугробам в лес,

подальше, где нет небес,

где пули горячей нет,

куда не проникнет свет!

Не нужен тебе человек

во веки веков. Навек!

Он от рождения злой,

лучше беги ты домой!

В сказках тебя воспел,

в песнях блатных пропел,

но для него ты враг,

словно болячка — рак.

Но для тебя он враг,

так что беги в овраг,

если тебя найдёт,

пулей своей убьёт!

Он от природы злой,

так что беги домой!

Степные звёзды

Печальная степь растворилась

в объятиях наглого снега,

летевшего сверху огромными

хлопьями скучных небес,

закрывших отчаянный свет,

что дарила красавица Вега,

закрывших от взгляда

холодными спинами туч Антарес.

Обиделась степь. Ощетинилась

в небо сухою полынью,

прижала к себе опрометчиво

падавший хлопьями снег,

не давший в покое ночном

насладиться заветною стынью

мерцания звёздных,

летящих в космической дали, коллег.

Хоррор

Перелистнула смерть страницу

и вверх отправила Денницу

забрать своё… Клочок телесный,

безвластный, хладный, бесполезный,

ненужный труп в морозном морге

по старой улице Р. Зорге,

где вязы лапами-ветвями

скребут по крыше, как когтями,

где слякоть, серость, пустота,

где кошка чёрная кота

убить пыталась. Всё лежал,

от водки сгнивший генерал,

ненужный больше никому.

Денница рад был, потому

что генерал отправил в бой

солдат несчастных на убой

и в этом вымостил себе

дорогу в ад. И быть стрельбе

в геенне огненной. Пора

кричать в котле ему «Ура!»

Чужое

Снова снег.

Пробежала позёмка

по пустому двору ноября.

Где же люди?

А люди в казёнках

погибают, в планшетах смотря

на песчаные пляжи Дубая,

где клокочет красавец прибой…

Лучше снег без конца и без края,

но не их закордонный покой.

Шелли

Любила hard techno и водку с лимоном

красавица юная, словно восход.

Любила машины, парней с миллионом

на банковской карте — любила господ!

В клубе ночном поглощала коктейли

(всё что горело и грело внутри)

рано придумала прозвище Шелли —

Катя Воронина, что из Твери.

Бешеным темпом разнузданной жизни,

свёрнутым долларом, вдохом с листа —

приободрилась: «Только не кисни!»

И отпустила перила моста…

Агрономическое

Лето знойное в этом году,

запечённое, странное лето:

ни дождя, ни росы на лугу,

громыхало, сверкало, но где-то

далеко. Не у нас, где Алтай

разнотравный с пшеницей и рожью!

На таёжный обрушился край,

проходящий с небесною дрожью

сильный ливень, хотя он нужнее

промочить чернозёмную пядь.

Рассуждать я не буду, виднее

управленцам, где синяя гладь.

Багряные листья

В полночном экстазе

багряные листья упали на город,

на город мечты,

человеческой наглости, грязных утех.

Расписаны будни

спешащих и шарфом подвязанный ворот

не гасит в гортани

продажную совесть на сдержанный смех.

Москва утопает

в осенней синтетике старого бренда,

опять «Ламборгини»

на скорости двести целуют столбы,

наверное, нравится.

Вывеска сочная: «Срочно! Аренда!»

уже никого не заманит

из скучной и сытой толпы.

Багряные листья упали

на город в лицо тротуара,

природа застенчиво

просит оставить её макияж,

но кто бы послушал…

Старается дворник — дитя перегара,

и листья измятые

в чёрном пакете летят за гараж.

Бетон

Накопивший силы бетон

заблестел под лучами прожектора.

Эталон красоты! Это он —

достояние, дух архитектора!

Затвердевший, немой монолит,

не замеченный вновь под ногами,

в глубине своей крепкой хранит

человеческий труд. Не Богами

он залит, отшлифован, покрыт

обесцвеченным, лаковым блеском.

Кубометры железных корыт,

распираемых тяжестью, с треском,

угнетённых от боя лопат —

сокровенная сущность бетона.

Но строитель по-своему рад —

он добился того эталона!

Испуганный ветер

Разгулялся ветер по просторам

по степным, полынным, неприкрытым,

напевая песню по-простому,

налетел в деревне на корыто.

Забренчал, запрыгал, испугался,

прошмыгнул в штакетник на заборе

и до ночи злился и ругался

на корыто жёсткое до боли!

Блогер

Поставьте лайки, сделайте репосты

и комментарий, будьте так добры!

Я новый блогер, мне сейчас непросто

подняться в трендах. Умоляю! Вы

лишь подпишитесь на канал в...!

Нажмите кнопку, ибо вы друзья!

И цепь златая, что висит на дубе,

нелёгким грузом ляжет на меня.

Куплю я позже долгожданный «Мерин»,

коттедж роскошный, сумку от Dior,

но ты, подписчик, оставайся верен!

Ведь я твой блогер, я твой приговор…

В будущем

Мы пройдём сквозь плотность облаков,

разрезая корпусом ракеты

наш воздушный, кислородный кров,

в никуда, где новые планеты.

Улетев подальше от Земли,

мы расставим сети во Вселенной,

возликуем радостно: «Нашли

тот ответ единственный и верный!»

Но, когда?

Полевая полынь

С полевой дороги пыль

ветер гнал, оставив быль.

Ветер гнал, оставив вой,

на дороге полевой.

Эх, полынь моя, полынь,

ты под ветром-то не сгинь,

ты под ветром не остынь,

желтоглазая полынь!

Не кручинься, мой родной!

Я в землице полевой.

Я привыкла к пылевой

жизни ветреной, родной!

Морские звёзды

В бездонной влаге океана

скрывались звёзды, но не те,

что светят ночью без обмана,

а те, что созданы в воде

пятиконечными от рода,

как отраженье высших сфер!

Ведь сверху смотрят звёзды в воду

и подают для них пример,

но сами думают, мечтая

сорваться, канув в глубину,

где окропит бока сырая

и смоет Космоса вину.

Марианская

Одиннадцать тысяч

метров воды на дно

впадины давит. Высечь

солнечный луч не дано

Солнцу громадному,

мрак поглотил существ

стойких к досадному

распределенью веществ.

Торговое право

В небо врываются волны,

брызги летят за кормой,

парусник золота полный,

с мели попал под прибой.

Скалы вершили расправу,

щепки срубая с бортов.

Ваше торговое право

впредь у пиратских ветров!

Вырождение

С Киевской Русью делили

степное раздолье,

словно краюху ломали

хрустящую мы пополам.

Что-то судьба воспротивилась

дружбе-застолью,

ветры степные устроили

в поле бедлам.

Горько заплакала нынче

весною берёзка,

криком печальным с надрывом

грачи пронеслись,

пишут дожди проливные

в смятении хлёстко —

мир, беспрерывно-скорбящих

людей, оглянись!

Хватит насилия,

чёрных крестов умноженья,

боли, терзающей плоть,

прибавления мук…

Может глухие услышат

когда-то прошенье?

Может слепые прозреют

от боли вокруг?

Отказ от свободы

В полёте голубя — возможность

свободы странствий. Даль зовёт!

Одна нелепость, может сложность —

зачем пускаться в сей полёт,

лишаясь места с кучей крошек,

лишаясь места, где уют?

Ведь люди тоже у окошек

по вечерам всегда клюют!

Уходящие в забвение

Закружили прощальные листья осенние,

бессловесно слетая в решётки оград,

занимали места для ночёвки последние,

замирая в траве. Разноцветный наряд

примеряла земля, поглощённая летом.

В простодушии вновь распускались цветы

завороженно ярким печальным букетом,

уходящей надолго в забвенье, мечты.

Загорелось осеннее утро пугливо —

облетала листва, осыпались цветы.

Лепестки прикасались в паденье ленивом

к замороженной луже небесной воды…

В Питере

В десять часов сорок три минуты

завывающий ветер

ударил воздушным потоком

по деревьям и домам,

как по расписанию свыше.

Красивый каменный Питер

превратился в перенасыщенный

дождевой влагой хамам.

Старательно избивали

потрёпанную штукатурку

крупные капли. Досталось

львам и кованным оградам.

Внутри маленькой квартиры

насыпали кофе в турку,

зажарили куриное филе

с картофелем, но рядом,

за окном, погода разыгралась

не на шутку. О, ужас!

Нева безостановочно била

в гранитные плиты

волнами, чернея от темноты

небес всё больше. Час

дня. Солнце. Осенние осадки

до конца пролиты.

Глобальный прорыв

Добраться до края Вселенной,

увидеть обрыв за звездой —

последней звездой во Вселенной,

пленяющей взгляд красотой!

Воскликнуть: «Какая ошибка!

Откуда же взялся обрыв?»

Лишь старого Бога улыбка

и фраза: «Глобальный прорыв!»

Поиск Бога

Душа в пути вдруг получила вести:

— Ищи страдание и тесноту сердец!

Ты спотыкалась о пороги мести,

так хватит, дочь, ищи меня…

Отец.

Душа в тревоге перешла дорогу,

пошла другим, неведомым путём,

пошла к Отцу, любимейшему Богу,

дорогой узкой, через бурелом.

Поиск

Не понять нам основы основ,

будем ждать первозданности снов,

будем грезить о дальних мирах,

превращая мгновение в прах…

Стена дождя

Стена дождя построена Богами,

кирпич для кладки каплей наречён.

Стена падёт и грязными ногами,

мы кирпичи затопчем в старый дёрн…

Утром

Утро вершило переполох,

смело взбивая тумана подушки,

водную гладь безымянной речушки

солнца лучи застали врасплох.

Рябь заиграла мерцанием нежным,

словно озноб пробежал по реке

и прикоснулся к ветке-руке,

выросшей рядом дикой черешни.

Зарплата

Оплачен кредит в коммерческом банке,

квартирная плата с зарплаты ушла,

купил в магазине какие-то банки,

наверное вкусно! Такие дела.

Уменьшились числа на карте весомо,

стоит равнодушно немой банкомат.

— Знаешь, дружище, тебе незнакомо

после получки выкидывать мат!

Что-то осталось. Несколько тысяч.

Деньги капризно сочатся. Куда?

Стойте! Довольно! Пора бы вас высечь!

Вот отношение к людям труда!

Ладно. Оставлю. Расценки, наценки

вмиг очищают зашитый карман,

главное то, что не ходишь по стенке —

деньги лишь призрачный самообман!

Затравили

Затравили когда-то Есенина

и Высоцкого нагло кляли,

поклонились вождю вы безвременно,

он ушёл — обрубили нули

на бумажных купюрах Отечества,

на пропитанных дымом столбах

вы повесили труп человечества,

но стихи их остались в сердцах!

Шиповник

Зацвёл шиповник

— он не виновник

в начале лета,

не роза это.

Дикарь обросший,

шипом заросший,

но много цвета.

Простой цветочек,

густой кусточек

расцвёл от света

в начале лета —

не роза это!

Он не виновник,

он лишь шиповник.

Границы

Зачем мы делимся на страны,

национальность, языки?

Ведь кровоточат бурно раны,

будь мы друзья или враги.

Неважно смотрится свобода

под взором ядерных ракет

и нет печальнее исхода,

когда убийца твой сосед.

Зачем мы делимся на страны?

Земля единственный оплот

где кровоточат бурно раны,

где человечество живёт…

Богиня вдохновения

Зачем тебе нужен рассвет над пустыней,

над городом мрачным в обители стен?

Покинь тёмный город, ворвись ты богиней,

в степную прохладу под облака тень.

Создание нежное, стань вдохновеньем,

полётом свободным укрась небеса,

лети рядом с ветром одним дуновеньем,

наполни мне радостью свежей глаза…

Гроза и солнце

Гроза, охрипшая от крика,

воды небесной напилась.

Она гроза, она велика!

В её руках могучих власть

грохочет громом. Блещут стрелы,

смиряя дерзость птичьих стай,

и по привычке застарелой

гроза смеётся:

«Кто?

Давай!

Померьтесь силой со старухой!

Неужто здесь героев нет?»

«И на старуху есть проруха»

— лучистый солнечный ответ.

Квас

В Сбербанк онлайне снова пустота

и минус шестьдесят на старой карте,

но льётся из рекламы красота:

«Купите легендарного Bacardi!»

А я не буду! Вот вам! Ни за что!

Отстаньте от меня! Вы надоели!

Вам перевод — двенадцать тысяч сто

— моя зарплата добралась до цели!

Гремит бокал советский, старомодный,

стихи пришли зачатком новых фраз,

купил напиток истинно народный,

такой любимый и бодрящий квас!

Любимое

Зелёный луг, шумящий лес

вдали покоятся под небом,

где нет ни тайны, ни чудес,

где микрожизнь своим манером

идёт неспешно круглый год:

рождаясь, старясь, погибая.

Где всё случается и ждёт

дождей ли, засухи — родная

природа Родины огромной,

не заменить её песком

пустынь Техаса. Плодородной

землёю Индии. Леском

канадским, гордым. Нет! Мне ближе

зелёный луг, шумящий лес,

где небо синее чуть выше,

где нет ни тайны, ни чудес.

Люди-боги

Чего захочешь ты, когда всего в избытке?

Здоровье на все сто и денег на века!

Подумаешь: «Ага!» и с первой же попытки

под взглядом глаз твоих вернётся вспять река!

Но ты, друг, не один могучий и всесильный!

Таких «обожествлённых» треть мира набралось,

и каждый норовит кусочек непосильный,

себе отрезать больше. Увы, так повелось…

Мировоззрение

По острому лезвию жизни бегущий,

летящий к мечте и творивший добро,

забрался по шею в болотную гущу

жестокого мира, где есть серебро.

Где правит улыбка — фальшивая маска,

где совесть лишь слово ­­– пиар-механизм,

где баннер рекламный — молитва-подсказка,

где идолом — ценник, ценой — фанатизм.

Нелепая честность осталась не в моде,

летящий к мечте и творивший добро

живёт в этой гуще, забыв о свободе.

Какая свобода? Ведь есть серебро…

Нахлынуло

Напишут в газетах хвалебные строчки

в колонках красивых с эффектной каймой:

мол, учатся где-то у Путина дочки…

Зачем им учиться? Вон папа какой!

Хозяин ИП под названьем «Россия»,

отменный правитель, бессменный отец!

Сижу и читаю… Ну, прямо мессия!

Спаситель Отечества! Сильный борец

за дух и свободу рабочего люда,

за крепость родного навек языка,

за мир во всём мире отсюда до сюда,

а там он не нужен… Свои там… Пока.

Прочитаны мигом красивые строчки

в колонках красивых с эффектной каймой —

в душе полетели из роз лепесточки,

уснул под газетой с надеждой живой.

Неотменяемое

Под Луной блестит дорога,

от дождя намочена.

От порога до порога

быстро, как пощёчина

хлопнет жизнь по колее

вправо, влево, прямо,

смотришь: годы на нуле

и готовят яму.

Неудачник

Свежая двухтысячерублёвая купюра

синим листом грелась в кармане,

она не хотела быть разменянной

на эти засаленные сторублёвки,

она мечтала жить с подружками

в фирменном кармане

пиджака от «Armani»!

Не важно, что и как подумают убогие,

ниже номиналом дешёвки.

Но, вопреки всему, приходилось ютиться

в зауженных джинсах механика,

ремонтирующего «Гелики»

и «Бэхи» за неплохие деньги,

но всё же. Респектабельности никакой.

Солярка да бензин.

Ей нужны меха и Ника

— награда победителей,

которую не получить

механику Серёже.

Обдурение

Покидать насиженное место,

отпускать поводья и коня,

обнулять и вырвать из контекста

конституции… Россия — боль моя!

Много слов — не значит много дел,

много дел — не значит «хорошо».

Кто-то где-то что-то проглядел

и пошло, пошло оно, пошло…

Говорить одно — творить другое,

защищаясь словом «патриот»,

неразумно, вроде как пустое

обещанье увеличить МРОТ…

Ну да ладно. Велика затея —

может бред, быть может ахинея,

мы узнаем позже, как всегда.

Они ушли

Восемнадцатилетние парни

на фронт уходили

из села, где осталась родная

кровиночка — мать,

покрывались следы сапогов

частицами пыли —

забывайте о нас, дорогие,

не нужно рыдать!

Не вернёмся домой и не ступим

на старый порог,

не увидим печальных от горя,

заплаканных глаз.

На войне человеку отмерян

положенный срок,

забывайте, родные, скорее,

не мучайте нас.

Мы ушли далеко и оставили

бренное тело,

улетели, как птицы, в небесные

чудо-края.

Не хотим, не желаем,

чтоб мамино сердце болело,

забывайте о нас…

Берегите, родные, себя…

Мудрость

Проникни в сознание свет леденящий

погасшей звезды, что летела к Земле

из Космоса дальнего в миг настоящий,

который таится в древесной золе

костра, отгоревшего ровно под утро.

Ни зова, ни звона не слышно с небес,

лишь чувствуешь

— всё как-то просто и мудро,

и свет леденящий куда-то исчез…

Осеннее послание

В небо, уставшее быть вечно синим,

тополь отправил жёлтый листок

ярким посланием: «Скоро мы сгинем

в белой зиме на положенный срок.»

Нужно прощаться, уставшее небо,

ты уж прими этот маленький дар,

словно кусочек последнего хлеба,

словно июльский полуденный жар.

Небо услышало. Слёзы печали

лёгким дождём прошептали: «Привет!»

Тучи растаяли. Солнце встречали

те тополя, как прощальный ответ…

Перепутал

Некогда дремать — работа не ждёт!

Поставлен чайник. Ложка кофе,

две сахара, три сахара. Ой, много! Пойдёт!

Открыл ВКонтакте, взглянул на профиль,

не обросла фотография за ночь щетиной?

(вспомнил что опаздываю) Ой-ой!

Ха-ха — посмеялся своей тупой шутке!

Вспомнил её позже в маршрутке,

но поздно, вот и ненавистная работа.

Без пяти восемь. Суббота.

Нет слов. Перепутал.

Предосеннее

Облака, располневшие в тучи,

набежали на синь полотна.

Предосеннее небо научит:

приближаются вновь холода!

Хлебороб приготовится к бою —

убирать золотой урожай,

привидением ветры завоют

предосеннее слово «Прощай!»,

напевая в степное раздолье

по-степному раздольный куплет:

«Предосеннее с летом застолье,

как печальный прощальный обед.»

Промокшие

Покраснела черёмуха, пожелтела берёза,

осыпаются первыми с клёна листы,

задождило, забрызгало. На асфальте колёса

порождают смятенье осенней воды.

Заблестели зонты синтетической тканью —

разноцветной надеждой в сухость вещей,

не спасти от потока эту жизнь тараканью,