Бесплатный фрагмент - В некотором царстве

Орлиные крылья

Див, непоседливый дух леса, неслышно скользил среди ветвей. Утро сегодня выдалось на редкость погожим. Деревья после вчерашней грозы деревья шелестели на ветру чистой посвежевшей листвой. Зеленоглазые берегини вовсю хвастались друг перед другом новыми серьгами из хрустальной росы и тщательно заплетали свои длинные волосы в затейливые косы. Незаметно подкравшись, Див внезапно задул сильным ветром, взлохматил густые волосы ветвей, рассыпал на землю прозрачные жемчужины дождя. И весело расхохотался, уворачиваясь от рассерженных древесных красавиц. Продолжая тихонько посмеиваться про себя, он летел над кронами деревьев. Настроение у него сегодня было самое что ни на есть проказливое. Вот спугнул в кустах зайца, заставив подкрадывавшуюся лису полчаса гоняться за иллюзией и ловить свой хвост. Сочинил на ходу новый несложный мотив, заставив пересмешницу сойку разнести его по всему лесу. Дышалось легко, забот никаких — лето ведь на дворе, знойное жаркое лето.

Щедрый июль уже рассыпал по лугам пестрое многообразие цветов, позолотил колосья на полях и устроил настоящий пир для всех лесных обитателей. Вот и сейчас в густом кустарнике, усыпанном спелыми ягодами, трапезничал крупный тетерев. Приложив палец к губам, Див затаился в густой кроне белоствольной березы. Он-то заметил молодого охотника. Мальчик стоял за высоким кустом и целился в птицу из лука. По всему видать: неопытный еще. Однако, кто знает — новичкам же иногда везет. К тому же тетерев ничего вокруг не видел и не слышал, занятый своим обедом. Однако попасть в него было непросто: уж очень далеко, а ближе не подберешься. Так попадет или нет?

Затаив дыхание, Алик изо всех сил натягивал тугой лук. Кончик стрелы упрямо дрожал, не желая наводиться на цель. Ничего. Сегодня-то уж он точно вернется домой с добычей. Главное, не сводить взгляд с цели, так отец учил. Тетерев, будто почуяв неладное, беспокойно начал озираться по сторонам. Распустил крылья, неужели улетит? Эх, была не была. С замирающим сердцем мальчик отпустил тетиву. Стрела тоненько просвистела в воздухе и — запуталась в колючих ветках, даже не задев взлетевшего тетерева.

— Опять промазал! — раздался сзади насмешливый голос. Алик оглянулся. Снова они. Трое, нет, четверо ребят. Среди них, конечно же, Фомка, сын местного старосты. Маленький, Алику по плечо, щуплый, кособокий. Другой бы на его месте вел бы себя тише воды, ниже травы. Да только задиристым был Фомка, как петух. Опять же, отцовское положение ему многое позволяло. Так что невзирая на свой невзрачный вид, он считался за главного среди деревенской ребятни, чем самым наглым образом пользовался.

Сам Фомка в драку никогда не лез. Предпочитал, чтобы за него махали кулаками его приспешники. Вот и сейчас рядом с ним топтались двое крупных парней. Стоят, рукава засучивают, с ухмылкой предвкушая предстоящую забаву.

— Эй, ты! — крикнул Фомка. — Ты зачем опять в наш лес пришел?

— Почему это он ваш?

— А потому! Он рядом с деревней — значит, наш. А кто с нами не живет, тому здесь делать нечего. Понял?

Из-за спины Фомки выглянуло испуганное личико маленькой девочки. Сестренка, наверное. С ненавистью глядя на Алика, она кинула в него куском коры.

— Вот тебе! — и снова спряталась.

— Так его, Таютка! — захохотал Фомка, отправляя в рот горсть ежевики. От ягод язык и губы мальчика были чернильно-синего цвета, но это его, по всей видимости, совершенно не смущало.

— А ты что стоишь? Давай, проваливай!

Алик не спешил уходить. С какой такой стати? Да и по Фомкиному виду было понятно, что он всего лишь красуется, время тянет. А самому так и не терпится поскорее устроить драку. Иначе зачем они его окружили, подбираясь все ближе?

— Лук-то не большеват для тебя?

— Поди, и согнуть его не сможет…

— Смотри не споткнись! На лук опирайся — все какая-нибудь от него польза будет!

Что-то загорелось внутри от этих слов. Сам того не ожидая, Алик вскинул лук и выстрелил в воздух. Стрела описала высокую дугу, скрывшись за верхушками деревьев. Его преследователи вначале оторопели, а потом разразились возмущенными криками.

— Чего творишь?

— Такой сильный, да? Покрасоваться перед нами решил, да?

— Да что с ним разговаривать? Бей его, ребята!

Алик отступил, загораживаясь луком. Он не трус. Да и по силе нисколько не уступал нападавшим. Но ведь отец драться не велел.

— Помни, сынок, — говорил он. — Кулаками махать всякий дурак сможет. А меткое слово порой посильнее меча ранить может.

Вот только нужные слова у Алика находились, когда уже нужды в них не было. Как говорила мать: задним умом крепок! Так что пока он молча отражал удары, что распаляло обидчиков еще сильней. Один из нападавших крепко ухватился за лук, второй толкнул Алика в спину, и началась драка!

— Наддай ему! Наддай! — подзадоривал Фомка. Сам он, однако, держался на безопасном расстоянии. Трус. Рядом с ним повизгивала Таютка и хлестала дерущихся хворостиной, не разбирая, свой или не свой.

— Так-так. Двое на одного, значит?

Зычный мужской голос прозвучал как гром среди ясного неба. Деревенские со страхом обернулись. В приближающейся фигуре Алик узнал отца. Брови нахмурены. Губы недовольно поджаты. Даже Алику стало не по себе, что уж говорить о нападавших.

— Ходу! — скомандовал Фомка, подхватив сестру на закорки. И прежде, чем отец успел приблизиться, вся компания уже умчалась, сверкая пятками.

— Сильно они тебя? — отец осторожно вытер краем рукава ссадину, шутливо ущипнул кончик исцарапанного носа. Алик нагнулся за луком. Не сломали, и на том спасибо.

— А тетерева твоего я все-таки достал, — на расшитом поясе отца рядом с узорными ножнами болталась черная тушка. — Маме скажем, будто ты пристрелил, — заговорщически подмигнул он.

— Не надо, — буркнул мальчик.

— Обиделся что ли?

— А чего они ко мне все лезут? — Алик исподлобья взглянул на отца. — В следующий раз спуску не дам.

Отец вздохнул.

— Пойми, сынок. Мы у них в гостях, а не наоборот. И потом… Потом, нельзя нам к себе внимание привлекать. Никак нельзя.

Впрочем, внимания они и так к себе привлекали достаточно. Можно понять чувства людей, когда, проснувшись спозаранку, они видели на прежде пустовавшем месте выросший за одну ночь огромный терем!

— Свят, свят, свят! — протирали они глаза, не зная, то ли наяву это, то ли мерещится. А причину, по которой им уже в пятый раз приходилось переносить дом вместе со всеми слугами, конюшнями и высоченным частоколом, отец с матерью упорно умалчивали.

— Ты не горюй, — отец ободряюще похлопал его по плечу. — Раз уж такое дело, — перешел он на шепот, — то не грех и полетать немного!

Алик недоверчиво поднял на него глаза. Шутит, что ли? Летать ему было строжайше запрещено. Упаси Бог попасться на глаза кому из местных. Но отец не шутил. Распахнув полы плаща с вышитыми орлами на плечах, он раскинул руки, и из-под широких складок показались… два огромных крыла! Взмахнув ими несколько раз, отчего в воздухе закружились мягкие рыжеватые перышки, отец обернулся к сыну и улыбнулся.

— Ну что, полетели?

Див, все это время молча наблюдавший за происходящим, с молодецким гиком пристроился рядом. Уж он-то знал, как как поймать нужный ветер! Отвыкшие от полетов крылья сперва не слушались, словно чужие. Пару раз Алику казалось, что он вот-вот упадет. Но постепенно мускулы вспомнили прежние тренировки, уроки, секреты и тонкости, заложенные где-то глубоко в подсознании, и вскоре мальчик уже не думал о том, как он летит — он наслаждался, смаковал каждый момент, ощущая эту удивительную легкость во всем теле, чувствуя каждой клеточкой малейшее изменение ветра.

Окликнув его, отец указал рукой вниз. За синей лентой реки лес кончался, и начинались изумрудно-зеленые просторы лугов. На одном показалось пасущееся стадо овец. Подняв головы, те испуганно заблеяли и сбились в кучу.

— Поднимайся выше. за облака, чтобы пастух нас не увидел, — знаками показал отец. Быть увиденными людьми для них означало одно — еще один переезд. И дело тут не только в том, что никто не рад крылатым соседям, к тому же, владеющим непонятной колдовской силой. Алик давно подозревал, что они либо прячутся от кого-то, либо ищут то, о чем кроме них никому не положено знать. А может, и то, и другое вместе.

Не сей раз им не повезло. Из кустов показалась фигура деревенского пастуха, разбуженного беспокойным поведением овец. Видимо, приняв пролетающие крылатые фигуры за небожителей, он рухнул на колени, с испугом прикрывая голову и выкрикивая заговоры.

— Ну, теперь пойдут разговоры, — с неудовольствием покачал головой отец.

Все же они поднялись повыше. На всякий случай. Может, рассказу пастуха никто не поверит: ну, задремал человек, мало ли что привидится. Или хотя бы никто не догадается связать летающие фигуры с так внезапно появившимся теремом, что сверкал сейчас прямо под ними в лучах полуденного солнца.

В одной из башен они увидели мать. Отворив слюдяные окна, украшенные деревянной резьбой, она оглядела двор, раскинувшийся за частоколом луг, случайно подняла глаза в небо и ахнула. Отец помахал ей рукой, на что она выразительно погрозила им обоим и демонстративно захлопнула ставни. Будет разговор, не отвертишься.

Сделав круг, они опустились на широкий двор. Новая кухарка вскрикнула и выронила ведро с помоями. Хозяев с крыльями она видела впервые, хоть ее и предупреждали, когда брали на работу. Остальные слуги как ни бывало продолжали заниматься своими делами: пилить дрова, чистить лошадей, кормить птицу. За многие годы здесь сформировалась своего рода община: никто ничему не удивлялся, не жаловался на постоянные переезды. Целые семьи от мала до велика верно и преданно служили сначала царевне, а потом и ее мужу, Орлу-царевичу. Новых людей брали неохотно и с первых дней приучали к главному правилу: лишняя болтовня до добра не доводит.

— Они что, ангелы? — тихонько спросила кухарка у старой ключницы.

— Были бы ангелами, не пришлось бы тебе на них готовить, — сдвинула та брови. — И чем попусту глаза проглядывать, шла бы на кухню. Или хочешь еще и щами весь двор залить?

Царевна ожидала их в своей светлице. Заслышав шаги, подняла голову от своего рукоделия: по золотому шелку вился замысловатый узор, на концах которого расцветали соцветия, похожие на павлиньи перья.

— Дочке нашей вышиваешь? — поцеловал ее муж.

— Откуда знаешь? Может, сынок родится, — царевна любовно погладила свой живот, скрытый складками широкого парчового платья.

— Сама наряжусь. Раз уж никуда не выходим, — вздохнула она. — Когда в последний раз на пиру бывала, уж и не припомню.

— Так в чем же дело? Сию минуту велю слугам кушанья готовить, столы накрывать.

— По какому такому случаю?

— Так повод мы всегда найдем. Вон, сынок наш, сегодня свою первую добычу принес.

Царевна взяла Алика за подбородок, разглядывая свежую царапину и начинающий наливаться синяк.

— Не из-за птицы ли подрался?

— Они первые начинают, — вырвался мальчик. — Я тут ни при чем!

— Ох, Алик, Алик. Весь в деда пошел…

— А вот и гости пожаловали. Говорю же, надо на стол собирать, — попытался сменить тему отец, выглядывая в окно. За частоколом виднелась запряженная телега, на которой стоял во весь рост сухонький старичок. Тряся тощей бороденкой, грозил в сторону терема кулаком и что-то выкрикивал. Однако же близко не подъезжал.

— Может, внутрь его пригласить?

Но стоило слугам раскрыть ворота, как старичок живо плюхнулся на телегу и погнал во весь опор, продолжая выкрикивать ругательства через плечо.

— Видно, моча в голову ударила, — пожал плечами отец. И покраснел, наткнувшись на выразительный взгляд жены.

— Да ладно тебе, Катюш. Мы же не нарочно. Что уже, и полетать нельзя? Так и крылья, чего доброго, отвалятся…

— Колдовское племя! Мы до вас еще доберемся! С землей ваш проклятый терем сравняем! — зло бормотал старик, конца оглядываясь на ненавистный терем. По правде говоря, сердце у него трепыхалось, как у воробья. Слыхано ли дело — с чародеями ссориться? Однако же сильно задело, что чужаки самовольно, никого не спросясь, заняли под свой терем самый лучший луг. Да еще отпрыск их смеет ребятишек местных обижать — из лука в них целиться. Как тут стерпишь? Потихоньку успокоившись и не получив вдогонку от обиженных хозяев ни свору псов, ни какое-нибудь замысловатое проклятье, старик решил по пути решил заехать на луг, проведать, как там стадо. А заодно выместить зло на пастухе. Не на домашних же срываться.

— Эй, Акимка!

Странно. Пастуха нигде не видать. Овцы все, как одна, лежат, не шелохнутся.

— Мне что, за тебя овец пасти?

Староста заметил в стороне кнут. А неподалеку от него валялась шапка. Акимова шапка, и кнут его. А вот он и сам, в кустах обнаружился.

— Ты чего, Акимка?

Пастух весь трясся, не в силах вымолвить ни слова. Обхватив голову руками, качался из стороны в сторону, как полоумный, и что-то мычал.

— Да говори ты толком! — схватил его за плечо староста. Но пастух с криком вырвался и пополз куда-то, продолжая жалобно всхлипывать.

Тут староста сообразил, что ни одна овца при виде него даже головы не подняла. Спят они? Да нет, не похоже. Старик подошел к одной, толкнул ногой в бок и отшатнулся. Овца валялась мертвая. Подбежал к другой, к третьей… Все стадо полегло. Кто же мог такое сотворить?

— Разорили… — прошептал старик. — В один день без гроша оставили.

Птицы в прилеске испуганно вспорхнули, завидев огромную темную тень. Некоторое время тень молча наблюдала за всем, что происходило на лугу, недовольно морщась от громких отчаянных воплей старика. Затем сама собой растаяла, смешавшись с полуденной тенью.

Огненный венец

Подрумянившиеся шаньги весело скворчали на большой сковороде. Пора было их вытаскивать, а то еще подгорит такая вкуснота. Но хозяйка, как нарочно, замешкалась в хлеву. Хорошо, что у нее помощник есть.

Потерев руки, Хохлик зашептал себе в бороду, заставив стоявший в углу ухват взвиться в воздух. Покрутившись вокруг себя несколько раз, тот наконец вцепился железной хваткой в сковороду. Так, теперь главное, не уронить. Высунув кончик языка, домовой аккуратно перенес тяжелую ношу на стол, не забыв подстелить под горячее сложенное в несколько раз полотенце. Только успел управиться, как на пороге показалась хозяйка, Алена.

— А я про них и забыла совсем!

— То-то и вижу, что забыла, — проворчал Хохлик. Для вида, конечно.

— Молодец какой. Ну что бы я без тебя делала?

На сморщенной мордашке домового расплылась довольная улыбка. Конечно, он свое дело знает. Да и с хозяйкой ему повезло. Умница, работящая, в доме всегда чистота, порядок, как такой не помочь? Лицом, правда, не красавица. Но ничего. Так даже спокойней будет.

— Опять Никите понесешь? — ревниво спросил он, глядя, как Алена складывает в корзину лепешки и крынку молока.

— Догадливый, — улыбнулась она и поставила перед ним тарелку с самыми поджаристыми шаньгами, обильно политыми сметаной.

— Не скучай, — крикнула она из сеней. Сокрушенно вздохнув, домовой разломил лепешку, подул и осторожно надкусил. Покачал кудлатой головой, медленно смакуя каждый кусочек. Что ж, он не против. Никита человек хороший, надежный. Такому можно Алену доверить.

Накинув на голову платок, Алена легко шла по улице, до самого большого дома на окраине. Дом был под стать хозяину: крепко сложенный, грубоватый на вид, зато надежный. И забор был добротный, из прочных досок, не то что у большинства деревенских, разношерстные плетни, на которые и поглядеть было лишний раз страшно — того гляди свалятся. Ворота богатырь держал незапертыми — красть у него все равно бы никто не решился, а нуждающимся Никита никогда в помощи не отказывал. Недюжинная силой сочеталась у него с редкостной добротой и сочувствием. Кожевенное ремесло, которым он владел, особого богатства не приносило, и все же не было в деревне обездоленного калеки или вдовы, кто бы ушел от него с пустыми руками.

Вымоченные и высушенные шкуры стопками лежали на лавке, источая характерный запах. Никита выбрал из них одну, развернул, удовлетворенно хмыкнул. В кожах он знал толк. Как и его отец, и дед — все зарабатывали на жизнь тем, что выделывали шкуры, да так, что придраться было не к чему. Он тоже семейное дело до тонкости изучил, потому и прозвали его в деревне — Никита Кожемяка.

Во дворе заворочался на цепи пес. Но не залаял. Значит, свои.

— Никита, ты здесь?

Аленушка. Ее он по шагам узнавал.

— Я тебе ивовой коры принесла, как ты просил. И лепешек. Только что испекла.

— Проходи, проходи, Алена. Спасибо, — мягко ответил богатырь, принимая из рук девушки лукошко.

— Как хозяйство? Может, помочь с чем?

— Спасибо, Никитушка. Ты мне и так дров нарубил — до самого Покрова хватит.

Богатырь молча кивнул. Особой словоохотливостью он не отличался. Кончив скрести кожу, он набрал полную пригоршню отрубей и принялся их втирать — чтобы влагу лишнюю впитали.

— Давай я помогу.

Любая девушка на ее месте побрезговала бы, но Алена росла сиротой, к работе была привычная.

— Хорошая кожа. Мягкая.

— Твоя будет. Вот закончу, отнесешь сапожнику, сошьет тебе сапожки, чтобы вся деревня ахнула.

Хороший подарок на свадьбу будет, — чуть не добавил он, но сдержался. Никита уже давно питал к девушке нежные чувства. Вот только не знал, как сказать. Одно дело — помогать безродной сиротке, и совсем другое — замуж ее за себя звать. А вдруг у нее кто другой на примете есть, помоложе да покрасивее?

— Как там Василий поживает?

— Какой такой Василий? — сдвинула она брови.

— Ну, тот что на праздник тебя приглашал. Шаль подарил, пряниками угощал.

— Ой, насмешил, — покачала она головой.

— Что так? Не по нраву пришелся?

— Да не нужен он мне даром!

И все, сказала, как отрезала. А у богатыря сразу от сердца отлегло. Строгая Аленка, молодец девчонка.

— Чу, слышишь? Соколко завелся.

— Гости у нас, значит, — вытерев руки, Никита вышел на крыльцо. Деревенский староста грозил палкой собаке, которая так и норовила сорваться с цепи. Рядом со старостой виднелась дрожащая фигура пастуха. Весь съежившись, он не смел даже поднять голову от земли. Бледные губы беззвучно что-то шептали, а пальцы беспокойно теребили шерсть овцы, которую он держал на руках.

— Чего надобно? — нахмурил брови Никита.

— Выручай, Никитушка! — завел староста, выхватывая из рук пастуха овцу. — В один миг разорили. Все стадо полегло!..

Богатырь оглядел овцу. Ни укусов, ни следов крови. И теплая еще.

— Как глядит-то, — зябко поежилась Алена. — Будто напугал кто до смерти.

Но не от страха же, в самом деле, сгинуло все стадо? Никита поднялся, развел руками.

— Не обессудь, Ефимыч. В животных хворях не разбираюсь. Шкуры, если хочешь, могу обработать, чтобы не пропали.

— Вот ведь напасть! А все эти колдуны, будь они неладны! — староста повернулся в сторону терема, погрозил кулаком. — Шкуры-то поскорее сделай, чтобы к ярмарке поспеть, — сменил он тон, и снова закричал. — Пора бы уже с этим чародейским гнездом разобраться. Созывай мужиков, — толкнул он бессмысленно смотрящего в одну точку пастуха, — пусть вилы берут, колья, ночью пойдем, весь терем поганый по бревнышку раскидаем! Ты с нами, Никита?

Богатырь не торопился отвечать. Чуть покачиваясь, он думал, нахмурив густые косматые брови. А тут еще со стороны леса послышались крики.

— Никак, еще что случилось?

Девушки, собиравшие в лесу грибы да ягоды, теперь с криками бежали к деревне, подобрав цветастые юбки. Корзины и лукошки болтались у них полупустые, все собранное за день растерялось при беге. Кто-то вообще побросал все. Что же их так напугало?

— Пес! Огненный пес в лесу объявился! — кричали они наперебой. Перепуганные жители выбегали на улицу, не понимая, что случилось.

— А ну стойте! — замахал руками староста. — Что это еще за пес такой?

— Огромный такой! Страшный весь, черный, как головешка. И глаза огнем горят, — задыхаясь, залепетала одна.

— Эх, бабы. И померещится же вам…

Громовой лай, раздавшийся с ближайшей крыши, заставил всех замолчать. Фигура пса, возвышавшаяся на коньке, была огромной, и вся колыхалась, будто дым на ветру. И вместе с тем доски под мощными лапами угрожающе трещали и прогибались, будто весил он добру тонну.

— Горит! Крыша горит!

Пес, сделав гигантский прыжок, перескочил на соседнюю постройку, которую так же охватил огонь. В деревне началась паника. Жители бегали с ведрами, выносили скарб из горящих домов. Ни у кого не возникло даже мысли попытаться остановить дьявольского пса. Лишь один раз метко пущенное здоровенное полено заставило его оступиться и с шумом сползти на землю.

— Не нравится? — Никита Кожемяка медленно приближался, держа наготове крепкий кол. Оскалившись, пес поднялся на лапы. Он был богатырю почти по плечо, а ведь Никита был на добрый аршин выше остальных мужчин в деревне.

— Что же ты за тварь такая? — сквозь зубы процедил богатырь, готовясь к удару.

Пес припал к земле. Алая кровь сочилась из его раны, шипящими искрами падая на выжженную траву. Вся фигура пса вдруг пошла волнами, заколыхалась, как от сильной дрожи. Она все усиливалась, пока темное тело не рассыпалось, обдав богатыря облаком горячего пепла…

Тонкая кожица трескалась, обнажая подгоревшую мякоть. Вооружившись палкой, Соловей осторожно выкатил из золы одну картофелину. Обжигая руки, разломил на две половинки, крупно посыпал солью. Горячо. Но вкусно. Хоть и не сравнить с теми яствами, что они с дружками ели, когда удавалось обчистить богатого купца. Или целый воз с товарами ограбить. Разбойник облизнул перепачканные губы. Давно уже он как следует не ел. Картошка да грибы, и на том спасибо. Приспешники все от таких харчей разбежались, подались, кто в город, кто в другие страны. А он вот остался. Один как перст. Можно было бы помощника себе взять, да где его найдешь?

Неожиданно Соловей перестал жевать и прислушался. Показалось? Он приник ухом к земле. Точно, едет кто-то. Судя по стуку копыт, один. Очень кстати.

Разбойник живо поднялся, залил костер. Прямо у дороги росло раскидистое дерево, что уже много лет верой и правдой служило ему в нелегком разбойничьем деле.

Топот копыт все приближался. Соловей приник к ветке. Его засаленная одежда непонятного цвета как нельзя лучше сливалась с корой. Вот уже за деревьями показалась фигура всадника. Еще, еще немного, ближе…

И тут Соловей свистнул. Пронзительно, заливисто, так, что ветки на деревьях задрожали. Обычно кони от такого звука становились на дыбы, сбрасывали всадника и неслись вскачь, отряхивая обильно сочившуюся из ушей кровь. С оглушенным всадником разговор был коротким. Кошелек или жизнь? Проверенная тактика, срабатывала всегда. Однако на сей раз что-то пошло не так…

В воздухе черной змеей мелькнула плеть, свистнув, обвилась вокруг шеи, и Соловей сам не понял, как оказался лежащим на земле.

— А ты совсем не изменился, — раздался сверху знакомый голос.

— Огнелик… — прохрипел Соловей.

Сильные руки подняли его, сорвали с шеи удавку. От черных с золотом одежд незнакомца пахло золой и гарью, как от костра. Двенадцать язычков пламени колыхались на концах массивного венца, венчающего высокий бледный лоб. А взгляд… Бывают на свете глаза, в которые страшно смотреть, но вместе с тем невозможно оторваться. Таким был огненный взор Огнеликого.

— Давно не виделись, Соловей, — сухие губы чуть дрогнули в подобии улыбки.

— Не знал, что ты вернулся…

— Так время мое пришло, –огненный колдун потрепал морду коня, поднял с земли картофелину, сдул соринки и предложил ему. Конь благодарно фыркнул, отчего из ноздрей брызнули огненные искры.

— Время, говоришь… Судный день, что ли, близок? — попытался пошутить разбойник. Но губы предательски дрожали, что не могло скрыться от зоркого взгляда Огнелика.

— Для кого как. Должок у меня есть, невыплаченный. Вот и пришел час расплачиваться. Пойдешь со мной? — как ни в чем не бывало предложил колдун.

Соловей судорожно проглотил подступивший к горлу комок. В жизни ему приходилось промышлять не только разбоем. Леденящие душу сцены до сих пор преследовали его по ночам, и их было не залить никаким вином, не излечить заветным зельем.

— Так ведь старый я стал совсем, –стараясь звучать спокойно, развел руками разбойник. — Какой тебе от меня прок?

— Что верно, то верно. Постарел ты сильно, — не стал спорить его собеседник. Ветер взъерошил его серебристо-белые волосы, принеся запах гари. Втянув ноздрями воздух, колдун улыбнулся.

— Извини, брат. Дел у меня много.

По-молодецки легко вскочив в седло, помахал разбойнику на прощание.

— Ты не горюй. И помощника себе найди, с ним сподручней будет, — посоветовал он.

Соловей попятился, когда вороной конь с шумом пронесся мимо, обдав его вихрем сухих листьев.

— Не к добру это. Ой, не к добру, — чуть слышно твердил он, глядя всаднику вслед.

Заря-заряница

Звонкий детский голосок разносился по всему терему. Изредка радостный визг сопровождался шумом падающей посуды и криками старой няньки. Служанки, занятые уборкой, лишь переглядывались и качали головой.

— Опять дитё разыгралось, — не выдержала одна.

— Большое или маленькое? — со смехом переспросила другая.

Двери распахнулись, и в горницу с гиканьем и притопыванием ввалился… царь. По крайней мере, так можно было судить по его шитой золотом одежде и надетой набекрень короне, за которую обеими ручонками держалась маленькая девочка.

— Давай, лошадка! быстрей! — заливалась она, колотя ножками по груди отца.

— И-го-го! — царь, дурачась и распугивая служанок, вприпрыжку побежал по комнате.

Слугам было не привыкать. Они лишь поклонились и продолжали заниматься своими делами, насколько это было возможно, поскольку скоро отец и дочь перешли к другой игре, швыряя друг в друга все, что под руку попадалось.

— Царица, царица идет! — прошептала вбежавшая служанка. Остальные, наскоро похватав свои тазы и тряпки, поспешили убраться из покоев. Кто-то заботливо кашлянул, пытаясь предупредить царя, но без толку.

— Все развлекаешься?

Властный голос заставил отца и дочь наконец-то перестать с хохотом дергать друг друга за носы и обернуться. Царица стояла в дверях, скрестив руки на груди. Нахмуренное лицо не предвещало ничего хорошего. По крайней мере, для одного из них точно…

— Дочка, ступай к себе. Пусть с тобой теперь няня поиграет, — мягким, но не терпящим возражений голосом, произнесла царица.

— Не хочу, — надулась маленькая Забава. И сморщила свой маленький носик, собираясь заплакать. Вздохнув, мать щелкнула пальцами, и по комнате поскакал солнечный заяц с пушистым хвостиком и длинными полупрозрачными ушками. Это было единственное волшебство, которое она еще могла сотворить: выйдя замуж за смертного, дочь Солнца постепенно утрачивала свою силу. Но не ум и красоту.

— Вот так, вот так. Прыгайте вдвоем в детскую, а взрослым поговорить надо, — заторопилась старая кормилица.

Царь виновато поправил корону, глядя дочке вслед. В дверях Забава обернулась и сочувственно помахала отцу рукой. Сейчас ему мама задаст…

— Ты как себя ведешь? Думаешь, по-царски, скакать по всем покоям, словно козел? — наступала Заря, стоило дверям закрыться.

— Обижаешь, Зорюшка…

— А если бы гости заморские пожаловали? Что скажут — у них не царь, а шут гороховый! Эх, Иван, Иван…

Она в сердцах надвинула корону мужу на нос, сердито повернулась и вскрикнула, когда он схватил ее за руку.

— Пусти!

— Не отпущу, — улыбаясь, сказал царь, притянув ее к себе. — Тише, тише, что еще за слезы?

— Наплачешься тут с тобой, — буркнула Заря, утыкаясь мужу в плечо. — Сколько раз обещал образумиться? По-царски себя вести?

— Ну, кое-что я все же могу, — добродушно протянул Иван, — например, наградить по-царски…

Обернувшись к окну, он залихватски свистнул три раза. Снаружи послышался легкий топоток. Звонкие подковы быстрой дробью простучали по мощеной улице, по черепичной крыше и наконец забарабанили в закрытое окошко.

— Опять к коньку своему за помощью? — съязвила Заря. — Ну а сам-то, сам ты что умеешь делать?

— Видал? — пожаловался царь, когда двери за царицей с шумом захлопнулись. Конек сочувственно причмокнул губами.

— И так целыми днями, то невеселая ходит, то ругаться начнет. Как бы мне ее развеселить, а, Горбунок? –посмотрел он с надеждой в карие глаза конька. Тот вздохнул и привычным жестом поискал под попоной.

— Держи, — в маленькой коробочке обитой сафьяном, переливались на черном бархате длинные алмазные серьги с серебряными звездами на концах.

— А это тебе.

— Что это? — царь удивленно воззрился на увесистый том с обложкой из выделанной телячьей кожи.

— «Домострой» — прочитал он вслух.

— «Стоглав» ты худо-бедно осилил, теперь пора о семейной жизни подумать. Не все в ней так просто, как кажется, — проворчал Горбунок.

— И ты туда же? Тоже мне, друг…

— А ты как думал? И государственными делами пора всерьез заняться. Вон к тебе как раз какая-то делегация направляется, — заметил конек, высунувшись в окно. Группа крестьян о чем-то спорила со стражником, видимо, требуя пропустить их к царю.

— Вон тот, что впереди, больше всех суетится и кричит, он за главного. Судя по всему, плакаться будет долго и с надрывом. Я бы его не слушал, толку мало.

— А кого тогда?

— Ты что, так и не прочитал тот свиток по физиогномике? — обиженно заржал конек. — Я для кого всю неделю с китайского переводил? Кто больше молчит, от того и толку больше.

— …С просьбой мы к тебе, великий государь. — Никита Кожемяка краснел и смущался, с трудом подбирая слова. Он не привык так много говорить, да еще перед столькими людьми.

— Говори.

— Чудище у нас неведомое объявилось. Никогда такого раньше не видали…

— Всю деревню спалил! Имущество, скот — все сгорело, одни угольки остались! — перебил его староста, недовольный, что царь решил выслушать не его, а простого мужика, который и говорить толком не умеет.

— Сами еле-еле спаслись. В чем были, на улицу выскочили. Не погуби, царь-отец! — бухнулся старик на колени. — Вы, бестолочи, чего молчите? А ну просите! — злобно зашипел он на своих спутников.

— Помоги! не оставь нас, сирых! — на все лады заладили мужики, валясь ниц. Никита, окинув их презрительным взглядом, под общее шиканье тоже опустился на одно колено. Не любил он просить. Со всеми увязался только потому, что староста настоял. А зря. Пока они тут портками полы натирают, он бы уже половине деревни помог хозяйство подправить.

А царь вовсе и не страшный. Молодой еще, все улыбается, по-дружески так. Да и царица слушает внимательно. Вся из себя красавица, не врут люди.

— Помощь я вам в деревню пришлю: еду, одежду, все, что нужно, — царь взглянул на советника, который с понимающим видом кивнул и вышел из горницы.

— А насчет пса того дьявольского… Что ж, если он и правда существует, мой отряд сегодня же весь лес прочешет до последнего деревца все осмотрит

— Да как же не существует? Вся деревня подтвердит! — воскликнул староста.

— Дозволь сказать, государь, — кашлянул Кожемяка.

— Говори.

— Как я погляжу, обычные мечи да колья против пса не помогут. Задеть они его, конечно, заденут, а вот убить..

— Вот и я говорю — дело нечисто. Без колдовства явно не обошлось. А все они — чародеи проклятые, явились, непрошенные! — подхватил Ефимыч.

— Что за чародеи такие? — заинтересовался царь.

— Сами не знаем. Свалились нам на голову, нежданно-негаданно, как снег на голову. Уже недели две. Ночью заснули, а утром — бац! И терем стоит.

— Ну-ка, пошлите в тот терем гонцов. Хочу с теми колдунами-чародеями познакомиться, — переглянулся Иван с женой.

— Как же… — начал староста, но царь уже поднялся со своего трона.

— На этом все, — провозгласил он. Покосившись на Зарю, которая одними губами что-то усиленно ему подсказывала, прокашлялся и громогласно добавил:

— Такова моя воля царская!

— Чуть голос не сорвал, — пожаловался Иван, когда они остались одни.

— Зато как все подпрыгнули. Подчиненных нужно в страхе держать, а то распустятся совсем, — ответила Заря. Не спеша переплетая косу, критично разглядывала свое отражение в большом зеркале, заметила новую морщинку на лбу. Вот они, тяготы государственные…

— Вань, а может и правда зря отряд отправил, поторопился?

— Не переживай, у меня там люди надежные, на рожон зря не полезут. — Иван с наслаждением сбросил с себя тяжелые царские регалии: обитую соболем шапку, круглую диадиму, изукрашенную жемчугом и самоцветами так, что золота не было видно, массивные перстни. — Фух, тяжела ты, шапка Мономаха. Да и жарко в тебе, страсть…

— До Мономаха тебе еще расти и расти, — нарочито пропела Заря, примеряя новые серьги.

— Хоть бы спасибо за подарок сказала, — Иван обнял ее за плечи, прицокнул языком, глядя в зеркало. — И что за красавица мне досталась!

— Не подлизывайся! — шутливо щелкнула она его по носу, и вздохнула. — И как это я страшного пса проглядела, не почувствовала. Что за напасть такая?

— Ну, если даже ты не знаешь…

— А знаешь, что? Я отцу напишу. Он не одну сотню лет на свете живет, все про всех знает. Может, он подскажет. Сегодня же письмо пошлю.

— Могу я послание отправить, — раздался незнакомый голос. Они удивленно обернулись. Статный добрый молодец преспокойно устроился на подоконнике, подперев голову, и слушал. По-видимому, уже давно. Заря вскрикнула, а Иван бросился было к висевшему на стуле мечу, но на полпути вдруг замер.

— Орел-царевич, неужто ты?

— Я! Сколько лет, сколько зим! — обнялись они.

— Да уж, столько лет прошло, а ты ни капли не изменился. Все такой же бесстыжий, — проворчала царица, накидывая на себя покрывало.

— И тебе здравствуй, Заря, — усмехнулся орел-царевич, картинно поклонившись. — Надо же, совсем не изменилась, не постарела даже!

— Грубиян, — гордо подняв подбородок, девушка прошествовала к себе. И только оставшись наедине, прижала руки к пылающим щекам. Вот только сейчас его не хватало… Впрочем, он всегда умудрялся появиться в самое неподходящее время. натворить делов и скрыться — в одно мгновение, без малейшего следа, будто его здесь и не было…

— Не надо ли чего, царица? — раздался из-за угла робкий голос. Она и не заметила служанку.

— Ничего. А впрочем, подай перо и чернила, да побыстрей.

Обмакнув перо в чернильницу, быстро написала несколько строк. Можно было бы и больше, давно она уже не писала домой, но отец длинных писем не любил, а у нее самой мысли сейчас были заняты несколько иным.

Свернув бумагу, Заря открыла окно. На подоконнике всегда сидела дюжина белоснежных голубей. Ее верные помощники. Никогда ее не оставляли. И даже когда Ванюшка, исполняя царский указ, самым дерзким образом похитил ее вместе с шатром, куда она так неосмотрительно решила зайти, голуби не пожелали оставить хозяйку. Так вместе с ней и приехали в город Сварог и с тех пор стали единственной нитью, связывающей ее с домом.

Голуби еще громче заворковали, отталкивали друг друга, стараясь попасть царевне под руку. Наугад выбрав одного из них, Заря привязала письмо алой лентой к тоненькой ножке, прижав голубя к лицу, прошептала что-то и легонько подбросила вверх. И закрыла окно, даже не проводив взглядом белоснежного посланника, за которой, тем временем, уже пристально наблюдали.

— Письмо, значит, послала. Ну-ну. Вот только дойдет ли?

Чуть слышный щелчок пальцами — и откуда ни возьмись, в небе появился коршун. Напрасно голубка заметалась, пытаясь укрыться в белоснежных облаках — черная стрела метнулась за ней. Удар — и коршун сбросил в руки хозяину окровавленный свиток с прилипшими белоснежными перьями.

— У батюшки решила совета попросить? Уж он-то точно не поможет, — усмехнулся Огнеликий, почесывая за ушами черного лохматого пса. — Ну что, устроим им еще подарочек?

Пес, жмуря глаза от удовольствия, оглушительно рявкнул, отчего целые стаи птиц испуганно вспорхнули с городских крыш.

Забытые переживания

На следующее утро, выглянув в окно, жители столицы с удивлением обнаружили напротив царского терема еще один, заметно выше и благообразнее. Прямо как в той сказке, не хватало только хрустального моста через реку. Полдня народ судачил, тщетно пытаясь что-нибудь разобрать через высоченный забор. Нашлись и злые языки, что упорно твердили об опасных чародеях. Однако здесь отношение к волшебству было намного лояльней, чем на окраине. А услышав, что нежданные поселенцы находятся под защитой и покровительством самой царской семьи, горожане и вовсе успокоились — царь лучше знает.

— Сад у вас хороший, просторный, — заметила Заря, прогуливаясь под руку с Катериной по галерее. — Прямо как лес настоящий.

— Да это и есть лес, — со смехом отозвалась Катерина. — Орел у меня, конечно, молодец, да только ленивый до ужаса. Чем саженцы высаживать и каждый взращивать, он взял, да и вырезал целый кусок леса, вместе со всеми жучками, белками и прочими обитателями.

— Надо же, додумался. А если бы лесовик попал?

— Лесовика не было, а вот берегинь мы потом замучились расселять. Они же девки капризные, от своего дерева ни на шаг. Как их Орел уговорил, до сих пор ума не приложу.

Ну, к девушкам у него всегда был особый подход, — подумала Заря, но вслух говорить не стало, нечего прошлое ворошить.

— А детки-то наши как разыгрались, смотри!

Между деревьями мелькал ярко-желтый сарафан Забавы. Коса, с такой тщательностью заплетенная няней, окончательно растрепалась, коленки и локти были перепачканы землей. Зато счастливая, что скажешь. Увидев на галерее мать, девочка помахала ей рукой, заговорщически прижала пальчик к губам и золотистым одуванчиком юркнула в малахитовую тень разросшихся елей. Судя по доносившемуся из сада голосу Алика, монотонно отсчитывающего от одного до десяти, играли они в прятки. Прятаться Забава умела как никто другой, отцовская школа. Но вот как Алик умудрился так быстро появиться возле девочки, даже женщинам сверху не удалось разглядеть.

— Нечестно, ты подглядывал! — запротестовала Забава, когда Алик накрыл ее с головой своими пушистыми крыльями.

— Да ничего я не подглядывал. Просто я это место знаю, сам в нем всегда прятался.

— Ты только посмотри на них, — растроганно произнесла Катерина. — Ну прямо как брат с сестрой!

— А скоро, быть может, еще одна сестренка на свет появится.

— Ну, это только в конце осени. А признайся, подруга, хорошо было бы детей поженить? С детства друг друга знают, вон, Забава от него ни на шаг не отходит…

— Была бы Забава постарше, может, тогда бы и получилось, — отшутилась Заря. У самой же в душе кошка со всей силы царапнула когтями по железной крышке сундука, где хранились далеко не самые приятные воспоминания. Дружба с детства, как же… Хорошо, да только не всегда она в брак переходит…

— Зоря, Зорька, выходи играть!

Облачные пушинки влетели в окно, защекотали нос, заставив маленькую Зарю чихнуть и проснуться. Утро уже, а она проспала. В открытое окно влетел взъерошенный чиж, которого Орел подобрал и выходил. Призывно чирикнув, он принялся клевать оставшуюся в вазочке вчерашнюю виноградинку.

— Зо-о-рька!

— Как ты мою дочь назвал? Она тебе кто, корова, что ли? — услышала девочка громогласный голос отца. Мигов слетев с постели, она поспешно принялась натягивать на себя сарафан. Как нарочно, бретели путались, а спереди упрямо оказывалась маленькая полотняная пуговка, которая, как мать учила, должна быть на спине.

— Смотри, еще раз такое услышу, близко тебя больше к ней не подпущу!

На цыпочках Заря проскользнула на кухню. Невидимые руки слуг заботливо подали ей узелок с еще теплыми пирожками, открыли заднюю дверь — и вот они с Орлом уже мчатся по небу, наперегонки с ветром.

— Ву-ух! страшно?

— Нет, давай еще быстрей!

— Быстрее не могу. Что-то ты сегодня тяжелая. Тебя, может, одними пирожками кормят?

За такое полагалось дать обидчику хорошую оплеуху, но в одной руке она прижимала к себе драгоценный узелок с их завтраком, а другой крепко сжимала руку мальчика. Еще отцепишься и улетишь. Ищи потом, разыскивай — где-то там, за радугой.

— Строгий у тебя батя, — заметил мальчик, когда они уплетали за обе щеки медовые лепешки и яблочные дольки, уютно устроившись среди ветвей. — Даже у меня не такой сердитый.

— Ты все-таки меня больше Зорькой не зови. А то и правда, как корова.

— Ладно. буду звать тебя Зо-оренькой! — протянул он, умильно склонив голову набок. Ну прямо ангелочек, еще бы крылышки белой краской покрасить.

Так они и дружили, умудряясь выбраться куда-нибудь почти каждый день. Отец сердился, мать поддерживала, но только если недалеко от дома. Хорошо, хоть так. А с кем еще играть ребенку, когда ты одна на весь огромный летающий дом, до которого разве что крылатые мальчики только и могут добраться?

— Не страшно тебе так высоко жить? — спросил он ее как-то раз. — Это даже выше, чем наш терем. Но мы-то хоть летать умеем, а ты…

— Нет, не страшно. А летать я тоже могу — у нас колесница есть, куда ей прикажешь, туда она тебя и несет. Но крылья все равно хочется.

— А мне почему-то все больше нравится пешком ходить, — задумчиво болтая ногами признался Орел.

— Почему? Она же такая… ну, не знаю, жесткая, неласковая. Облака мягче.

— Сам не пойму. Странно это.

Ничего странного, возразили мудреные книги матери, в которые Заря тайком залезла тогда в тот вечер. Просто чего в человеке больше — огня, земли или воздуха, то его и притягивает. Друг детства, по всей видимости, оказался вовсе не такой возвышенной натурой, как она. Наверное, поэтому со временем стал все реже появляться у них.

— Что-то давно наш крылатко не появлялся, — будто невзначай говорил отец. — Забыл нас, наверное…

— Совсем забыла, я ведь тебе подарок приготовила, — тронула ее за руку Катерина.

— Правда? Ну, пойдем в дом, покажешь.

Стоило зайти с улицы в наполненные прохладной тенью покои, как по всему телу тут же выступила испарина.

— На что люблю лето, — проворчала Заря, вытирая лицо платком, — а как придет жара, хоть кожу с себя снимай.

— Вот, держи, — Катерина выхватила у нее из руки платок, заменив его своим — вышитым по краю переливающимся шелком.

— Ой, Катюш, красота какая, — с белой завистью произнесла Заря, любуясь на распустившиеся в уголках нежно-розовые цветки вишни. — Мастерица ты все-таки. Мне так в жизни не вышить, а у тебя руки золотые…

— Не золотые, а заговоренные, — поправила Катерина, довольная, что ее подарок пришелся по нраву. — Правда, с годами все трудней и трудней становится. Мысли все в разные стороны разбегаются, как тараканы!

— А покажи? Я ведь так тебя за работой и не видела ни разу.

Немного поотпиравшись для вида, Катерина все же закрыла глаза, положив ладони на специально расстеленное на столе льняное полотенце. Между бровями появилась напряженная складка, глаза под веками начали быстро-быстро двигаться, а из-под рук начал сам собой появляться узор. Ровные-ровные стежки, словно нарисованные шелком, укладывались рядышком. И вот уже на полотне показались контуры царского терема — резные наличники, разноцветные башенки, даже умывающаяся кошка на крыше!

— Ой, все, не могу больше! — выдохнула Катерина. Жалостливо глядя на неоконченную работу, она разочарованно махнула рукой.

— Говорю же. Начать — начну, а вот закончить сил не хватает.

— Так ты не все сразу, — посоветовала Заря. — Отдохни немножко и продолжай.

— В том-то и дело, что не могу. Я либо все и сразу, либо… вот. Силы воли у меня нет, вот что.

Иван, направляясь было на женскую половину, остановился у дверей и прислушался. Заря с Катериной о чем-то оживленно разговаривали, смеялись — всего-то и нужно было подругу пригласить, чтобы у жены настроение улучшилось!

— Ну вот, и нашли решение, — улыбнулся он про себя, покосившись на очередную бархатную коробочку в руке. Подумав, сунул ее в карман — пригодится после очередной ссоры. И, насвистывая, ушел к себе, даже не заметив пристроившегося на перилах Орла. Прислонившись спиной к стене, тот задумчиво похлестывал сорванной травинкой по голенищу сапога. До него тоже доносились обрывки бесед, но ощущения от этого были несколько иными. Кто бы мог подумать, что две дорогих его сердцу женщины смогут так хорошо поладить друг с другом.

— Любит тебя твой муж, сразу видно, — Катерина бережно вынимала из шкатулки сверкающие ожерелья, прикладывала к ушам звенящие серьги.

— А твой что же, не любит?

— Как тебе объяснить… Наверное, привыкли мы друг к другу, ведь столько лет уже вместе. Конечно, любит, иначе я бы так не ходила, — со смехом добавила она, указав на живот. — Но уже не так, как в первые дни.

— Так ты намекни, поговори с ним.

— Пыталась. Знаешь, что он мне ответил? Смущенно так волосы взъерошил, говорит: ты для меня как палец на руке. Люблю его? Не знаю. А попробуй отрежь его…

— А ты что?

— А я ему: неплохо бы на этот палец да новенькое колечко с камушком, — нараспев произнесла Катерина, подставляя унизанную перстнями руку под солнечный свет.

— Ты возьми, если что очень понравилось, мне не жалко.

— Да ладно тебе. Я же не прибедняюсь. Да и к слову сказать, мне это украшение дороже всех — Катерина потянула за цепочку и показала ей упругое блестящее перышко с рыжими крапинками.

Чуть не сказала Заря, что у нее тоже такое было. Стоило провести пальцами против пуха — и Орел найдет тебя, хоть на краю света. Только она его выбросила — пустила по ветру, когда тайком в материнское зеркало увидела пышную свадьбу всех троих крылатых сыновей…

Тугая дверь наконец-то поддалась. Видать, давно ее не отпирали, подумал Алик, входя вслед за Забавой в царскую сокровищницу. Свет сюда проникал только сквозь крохотные окошки у самого потолка. Но пыли нигде нет, даже удивительно. Интересно, каково слугам здесь убираться, когда прямо под носом россыпью лежат золотые и серебряные чеканные монеты, переливаются в тусклом свете самоцветы.

— У вас что, никто ничего не крадет?

— А зачем? У батюшки тут всюду жучки развешаны.

— Жучки?

— Ну да. Кто-то из гостей подарил. На вид, как клопики, даже не заметишь. Но если кто чужой зайдет и красть начнет, они по-собачьи лаять начинают. Так чудно!

Да уж, он бы поглядел на лающий клопиков. Впрочем, здесь и без того было на что поглядеть. Алик затаив дыхание смотрел на огромную скульптуру золоченого павлина с резным хвостом. На концах роскошных перьев переливались кругляши кошачьего глаза, золотистыми топазами была усыпана длинная тонкая шея со склоненной набок головкой.

— Идем, не отставай! — потянула его за собой Забава, мимо звенящих деревцев с малахитовыми листьями прямо к потайной двери, скрытой от глаз замысловатым орнаментом на стене.

— А вот это — Аркадий! Он говорить умеет и читать. Только его завести надо.

Девочка постучала по блестящей голове большой механической куклы. Внутри жалобно звякнули какие-то шестеренки. Кукла повернула к изумленному мальчику свое раскрашенное лицо, свирепо заворочала стеклянными шариками вместо глаз и замерла — заряд кончился.

— А ключ где?

— Отец его где-то прячет, мне пока не разрешает трогать. Боится, что сломаю.

Понимающе кивнув, мальчик подошел к огромной, во всю стену карте. На полотне горела золотой парчой Африка, поблескивала изумрудно-зеленая Евразия, испещренная синими бисерными нитями. Как назывались три других лоскута разноцветного бархата, Алик не знал. Ровно как и белоснежные россыпи ваты в верхней и нижней части карты.

— Тебя по ней учат?

— Будут скоро. Отец уже учителя из-за границы выписал, — обреченно вздохнула Забава.

— Что, не хочешь? Учиться ведь это здорово.

— Вот если мы с тобой вместе будем учиться, тогда да! — загорелись у нее глазенки.

— Вряд ли мне разрешат…

— Еще как разрешат, я у батюшки спрошу. А сейчас давай в шахматы сыграем?

— Ты разве умеешь?

— А то! Вот только все время забываю, кем и как ходить надо…

Суровое бородатое лицо мелькнуло в висевшем на стене круглом выпуклом зеркале. При виде детей, оживленно споривших над массивной шахматной доской, старик усмехнулся и сделал рукой жест, словно прогоняя отражение в водной глади. В тот же миг изображение в зеркале пропало, сменившись золоченым циферблатом с точеной стрелкой на отметке «Великая сушь».

Похищение

Колесо телеги пронзительно скрипело. Надо бы смазать, но для этого нужно было сперва остановить лошадь, потом вытащить из-под рогожи бутыль с маслом, выйти, наклониться, чтобы смазать ось… А Балде было лень. Блаженно развалившись на мешках с мукой, он мурлыкал себе под нос, щурясь на пробивающееся сквозь листву солнце. А кобылка трусила не спеша по лесной дороге. Незаметно для себя Балда задремал. И то, день был жаркий, а медная копеечка, брошенная им у въезда в лес, гарантировала защиту Хозяина от притязаний разбойников и прочей нечисти. Скоро с телеги донесся раскатистый храп. Поводья выпали у Балды из рук и свободно волочились по земле. Никем не понукаемая, лошадь все замедляла шаг. Телега была нагружена по самое не балуй, не считая еще и хозяина, а трава по обочине была так заманчиво свежа и вкусна… Незаметно кобылка сошла с дороги и теперь тянула телегу по поросшим травой кочкам и ухабам. От тряски Балда и проснулся — как раз вовремя, чтобы успеть соскочить с угрожающе накренившейся телеги — колесо все-таки соскочило.

— Ах, ты ж!.. — вполголоса выругался он, когда колесо, прокатившись добрый десяток метров, благополучно плюхнулось в ручей.

— Видать, не понравилась Хозяину ржавая копейка. Пожадничал, а зря. Хорошо хоть в болото не завел, — бормотал он про себя, с трудом вытаскивая колесо на берег.

Холодные руки, облепленные ряской, вдруг ухватили его за щиколотку. Балда вскрикнул от неожиданности, на что в ответ раздалось довольное хихиканье. Из зарослей прибрежного камыша, из-под листьев купальниц, просто из воды, собираясь из фонтана сверкающих капель, к нему приближались полупрозрачные фигуры.

— Куда спешишь, добрый молодец? — тонкие бледные губы растянулись в улыбке, обнажив ряд жемчужно-белых зубов. Русалка, будто не замечая его отчаянных попыток вырваться, хладнокровно обвязывала корневище водяной лилии вокруг его ноги. Солнце алмазной пылью искрилось на ее обнаженной коже. Темные кудри волнами окутывали точеную фигурку, теряясь в прохладной глубине водоема.

— Знаешь поговорку: колесо в воду — дороги не будет!

— А ведь я его знаю! — вмешалась другая водяная. Это же тот самый, что чертей вокруг пальца обвел! Еще и бочку золота у них вытребовал!

— Ну, знаменитый ты наш, — стебель натянулся, вынудив Балду сделать шаг в воду. — От нас так просто не сбежишь.

Голова кружилась от русалочьих чар. Балда крепился изо всех сил, стараясь не смотреть на проплывающие как в тумане в лица, не слушать завораживающих речей. Боже упаси было произнести в ответ хоть слово — тогда бы путы из кувшинки превратились в самые настоящие цепи. И прощай жизнь молодецкая на долгие тридцать лет…

— Сгинь, нечисть! — крепкая рука ухватила вконец разомлевшего Балду за шиворот и с силой потащила наверх.

— Ишь, налетели на человека.

Русалки зло шипели, однако выйти из воды не осмелились. Сбившись в кучу, молча наблюдали, как незнакомый богатырь выволакивает их добычу на берег.

— Друг, ты как, жив?

— Живой вроде, — Балда с трудом приподнялся. Голова была словно после глубокого похмелья, даже не соображал толком, что вокруг него делается.

— Колесо мы твое обратно приладили, тебя самого от водяных спасли. Пожалуй, надобно дальше отправляться, а, Никита? — подошел к ним царский воевода.

— Да, задерживаться не стоит. Уж солнце к вечеру, а чудище мы так и не нашли.

— Что за чудище? — насторожился Балда.

— А ты что, не из местных? То-то я тебя не признал, — окинул его подозрительным взглядом Кожемяка.

— Не местный. Мельник я. Еду на ярмарку, муку продавать.

— Вовремя же ты собрался, — покачал головой воевода.

— Братцы, возьмите меня с собой, а? — с надеждой взмолился Балда.

— Что, струсил?

— Да нет, может, помогу чем. Силы, как говорится, лишней не бывает…

Балда демонстративно засучил рукав, но русалочьи чары еще не до конца выветрились, так что пошатнувшись, он неловко облокотился на телегу, отчего у нее отлетели сразу два колеса.

— Берем! — не сговариваясь, кивнули богатыри, обменявшись многозначительными взглядами.

… — Поговаривают, в северном лесу чудище объявилось, целое стадо овец уложило. Не слыхал?

— Отчего же, слыхал, — отозвался Орел-царевич, затягивая подпругу.

— Сельчане, конечно, сразу на тебя подумали.

— Что, не доверяешь?

— Обижаешь, брат.

Иван вскочил на коня, гикнул и поскакал в сторону луга. За ним, чуть помешкав, направился Орел-царевич.

— Я думал, ты только на коньке своем скачешь.

— Он у меня уже старенький, на нем в основном дочка моя катается. Да, к слову, о семье своей можешь не беспокоиться, перевози их к нам. Пусть Алик с Забавой познакомится. Кто знает, может, подружатся… — засмеялся Иван, подстегивая коня.

— Да говорю тебе, что за печкой кто-то плачет! — топнула ножкой Забава.

— Полно тебе выдумывать-то. Давай-ка лучше одевайся, и кататься пойдем, — урезонивала ее старая нянька. — Вот пойдешь неряхой нечесаной, конек тебя и испугается. Скажет, что за пугало огородное ко мне привели — да и убежит!

— Не убежит!

Девочка вырвалась и потащила няню за собой к печи.

— Тссс. Теперь слышишь?

Няня послушно наклонила голову, прислушалась. Показалось или нет, но из-за печки будто и вправду послышались чьи-то сдавленные рыдания и всхлипывания. А еще чуть различимое поскрипывание.

Прихватив кочергу, няня с опаской заглянула в темный простенок и ахнула. Худая полупрозрачная Плакальщица, сидела за своей прялкой, сгорбившись в три погибели, так что острые коленки почти касались ее длинного вытянутого носа. Слезы обильно текли у нее по щекам, и она без конца оттирала их насквозь промокшим рукавом.

— Кто это? — боязливо спросила Забава.

При звуках ее голоса Плакальщица вздрогнула, уставилась на них своими бездонными глазами и завыла уже во всю мочь.

— Тихо ты, а то все слуги сбегутся! — няня попыталась было схватить Плакальщицу за плечо, но рука прошла как сквозь белесую дымку, не встретив на пути преграды. А привидение вдруг принялось изо всех сил крутить колесо своей прялки.

— Что ты делаешь? Прекрати! — испуганно закричала нянька. Ведь так Плакальщица отмеряла чью-то жизнь, а учитывая, что жила она в комнате Забавы…

Нянька уже собиралась было звать на помощь, когда Плакальщица вдруг исчезла, проскулив на прощанье что-то нечленоразборчивое. Была — и нет ее, как утренний туман под лучами солнца тает. Колесо прялки еще некоторое время вращалось, наматывая обрывок нити. Потом и оно растворилось в воздухе.

— Плохо дело, — прошептала нянька, вытирая пот и крепко прижимая к себе перепуганную Забаву. — Ох, чует мое сердце недоброе…

— Мой конёчек-горбуночек! Прилетай скорей, дружочек!

Звонкому голоску Забавы вторило тоненькое ржание, и из-за княжеских конюшен взвился в воздух знакомый силуэт с двумя горбами на спине.

— Только смотри, держись крепче! — напутствовала няня, подсаживая девочку.

— Нянь, ну что ты как маленькая. Он же меня ни за что на свете не уронит. Правда, Горбунок? — поцеловала она конька в топорщившийся чуб на макушке и легонько пощекотала бархатную шею. Конек от удовольствия зажмурился, нетерпеливо перебирая точеными ножками.

— Иииии! — прямо с места он перешел в галоп, не обращая внимания на сердитые окрики няни.

— Ну что, страшно? — спросил он у девочки, стараясь перекричать свистевший в ушах ветер.

— Нет, давай еще быстрее! Выше! — визжала от восторга Забава, когда они взмыли под самые облака. Земля с такой высоты была вся как на ладони, а царский терем казался пряничным теремком, который ей пекли к именинам.

— Что-то тучи собираются, — обеспокоенно заметил конек.

— Пора бы возвращаться.

— Нет, горбуночек, миленький, еще немножко! — взмолилась царевна.

Конек нехотя повиновался, настороженно поводя длинными ушами и оглядываясь по сторонам. Вокруг в самом деле становилось все темней, где-то прогрохотал гром. Искрящаяся молния неожиданно пронзила тяжелый густой воздух прямо перед ними, заставив конька отпрянуть.

— Ой!

— Держись, крепко держись! — поджав уши Горбунок стрелой понесся к земле, а молнии сверкали все чаще, подбирались все ближе. Уворачиваться от них становилось все трудней. Наконец маленькой Забаве стало казаться, что это не молнии, а невиданные змеи извиваются, пытаясь укусить конька. А тут еще откуда ни возьмись, налетела стая воронов. И откуда им было взяться в такую грозу?

— Горбунок! — только и успела пикнуть Забава, а в следующий миг каркающая темная масса выхватила ее из седла.

Лет пять назад конек вмиг бы справился с несколькими десятками обезумевших птиц. Но теперь он уже начал задыхаться, а птиц все прибывало. Кусаясь и отбрыкиваясь, он все же заметил внизу крышу лесной сторожки, куда птицы унесли девочку.

— Так вот какая у Зари-заряницы дочь, — пробормотал Огнеликий, оглядывая раскинувшуюся в беспамятстве девочку. Тонкие пальцы откинули со лба прилипшие пряди, и на глазах золотистые локоны Забавы стали темнеть, превращаясь в угольно-черные.

— Словно земля до поры золото скрывает, — удовлетворенно пробормотал колдун. — Потому и будешь ты с этого дня Златой. А про прошлую жизнь тебе помнить не надобно, — добавил он, оплетая пленницу замысловатым узором крепких заклинаний.

Чуткий слух старика уловил какую-то возню за дверью. Прихватив с собой посох, Огнеликий вышел наружу. Никого. Вокруг шумел ночной лес, домик находился в самой его чаще. Из людей сюда точно никто бы не смог пробраться. Может, зверь какой?

Шорох повторился. Не поворачивая головы, колдун направил в сторону кустов свой посох.

— А я-то думал, ты разбился, — слегка разочарованно произнес он, когда связанный заклятьем Горбунок забился у его ног.

— Выследил, значит. Хвалю. Верно ты своему хозяину служил, теперь и его дочери пригодишься.

От прикосновения янтарно-желтого наконечника все тело свело судорогой. Густой туман на мгновение плотной шапкой накрыл замершего конька, а когда дым развеялся, перед колдуном лежал добротный крепкий лук.

— Большеват будет, — покачал головой Огнеликий, осматривая лук. — Ну да ничего, это мы исправим.

Звездный перстень

Белый голубь выпорхнул из окна царской спальни. За ним другой, и еще один, еще… Десятки крылатых вестников, неся в лапках тревожные послания, исчезали в глубоком небе. В прямом смысле исчезали, поскольку ответа ни на одно из своих писем царица так и не получила.

— Заря, да не убивайся ты так, — Катерина сердито кивнула мужу, который только стоял, беспомощно моргая глазами на заходившуюся в рыданиях Заряницу.

— Что столбом стоишь? Иди Ивану помоги.

— Так ведь уже все обыскали. Как сквозь землю провалилась.

— Вот ты под землей и спроси. Кто там тебе помогал батюшкин наказ выполнить? Мышка-норушка и крот-землекоп? Вот пусть они Забаву и ищут.

Иван с отрядом воинов в который раз прочесывали лес. Кожемяка и Балда по умолчанию остались в отряде — их сила и сноровка были сейчас очень кстати.

— Э-ге-гей, Забава! — приставив руки рупором, гремел Никита на весь лес.

— Царевна, Горбунок, где вы? — не отставал Балда, заглядывая на своем пути под каждую колоду, забираясь в каждую низину.

— Ау, добрый молодец!

Балда сплюнул и перекрестился, завидев в ручье улыбающееся лицо русалки.

— В прошлый раз так и не договорили. Чего ищешь-то, может, я помогу?

— Не чего, а кого, — буркнул тот, стараясь не смотреть в бездонные русалочьи очи. — Царская дочка пропала. Второй день ищем, да все без толку.

— Дочка, говоришь? — водяная задумчиво откинула волосы. Балда загляделся на манящие волны сверкающих локонов, отливающих зеленью, как старинная бронза, но вовремя спохватился и отвернулся.

— Третьего дня над лесом гроза страшная прошла. Так я все заснуть не могла, все на небо глядела, — задумчиво глядя на кувшинки, нараспев начала русалка.

— Очень мне интересно, как ты ночи коротаешь…

— Да погоди, не перебивай. Словом, углядела я, как в небе стая ворон пролетала. И несли они на себе человека. Вот сейчас припоминаю, что вроде девочка то была, маленькая.

— Где? говори, куда они ее понесли? — забыв про осторожность, Балда ступил в студеную воду. И тут же отпрянул, ощутив на щеке влажный поцелуй.

— За помощь плата полагается, — рассмеялась русалка, отплывая на безопасное расстояние. — Теперь вовек меня не забудешь, по первому зову на помощь прибежишь.

— Околдовала-таки, — Балда с досадой вытер лицо рукавом. — Хоть скажи, где девчонку искать?

— Там, — длинная белая рука указала в самую чащу, куда не то, что человеку, но и зверю было не пробраться через бурелом.

— Вот тут мы и пригодимся. Да, Алик? — подмигнул сыну Орел-царевич. — Не беспокойся, Иван, сейчас мигом на разведку слетаем. Сверху-то царевну быстрее приметим.

— …Вот так. А теперь тетиву пальцами захвати. Средним и указательным, а большим стрелу придерживай. Так. А теперь попробуй натянуть.

Смуглая черноволосая девочка лет четырнадцати, сосредоточенно закусив нижнюю губу, пыталась согнуть тугой лук. Рядом с ней стоял высокий седовласый старик. Положив одну руку поверх ее на лук, другой поправлял девочке осанку.

— Локоть высоко не задирай, сколько раз тебе напоминал, а, Злата?

— Доброго вам дня, — сверху на поляну легко спланировал Орел-царевич. От неожиданности девочка отпустила тетиву, и стрела — ладно, пущенная неловкой рукой, — описала в воздухе дугу, чудом не задев увернувшегося Алика.

— Ай, Злата, ну что такое! — с досадой крякнул старик, отнимая у нее лук. — Кто же так гостей встречает?

— Да не страшно. Мой тоже с луком управляться учится. Тоже долго учился-мучился, правда, сынок?

Алик покраснел. Девчонка в открытую его рассматривала, чуть прищурив дерзкие зеленые глаза. Одета она была хорошо, даже слишком богато для такой глуши: просторное фиолетовое платье окутывало всю фигуру до самых пят. Вышитые по вороту и на манжетах оберегающие узоры издалека сливались в одну причудливую вязь. Обруч на голове венчали две бисерные подвески, явно самодельные, а на груди поблескивал на шерстяном шнурке замысловатой формы амулет из потемневшего серебра.

Краем глаза Алик заметил, что отец тоже пристально разглядывает девочку, будто надеется разглядеть в ней пропавшую царевну. Но этого же быть не может: Злата малышка еще совсем, а эта взрослая. Да и внешне не похожа.

— Не видали здесь девочку маленькую — лет четырех?

— Не видали. Откуда ей в такой глуши взяться? Внучка только моя, так она уже взрослая. Скоро женихов подыскивать будем, а, внучка?

Злата опустила голову, так, что бисерные подвески по цвету почти слились с ее пунцовыми щеками.

— Ну, давай, иди в дом. Гости, наверное, есть-пить хотят с дороги?

— Да нет, благодарствую. Пора нам. Будем дальше искать.

Пристально глядя вслед улетающим гостям, старик усмехнулся и что-то злобно пробормотал себе под нос.

— Какие сейчас могут быть дела? — Заря в сердцах сбросила все свитки с серебряного подноса. Слуга с непроницаемым лицом поднял все обратно и вышел, повинуясь выразительному взгляду царя.

— Дочь наша пропала, а он решил делами заняться — нашел время!

Напрасно Иван попытался ее обнять — Заряница оттолкнула его руки и выбежала из покоев. При себе она держала большое круглое зеркало — родительский подарок на свадьбу. Обычно оно показывало все, что ни попросишь. Но на сей раз сколько ни просила она показать ей дочь, только неясный туман клубился за равнодушно-холодной гладью. От родителей тоже никаких вестей, а муж — да что он может без своего Горбунка!

— Письма не было?

— Не было царица, — поклонились служанки. Заря перевела дух.

— Выйдите все. Мне одной надо побыть.

Служанки переглянулись, но перечить не стали. Оставшись одна, царица поставила на стол свой золоченый ларец. В потайном отделе, спрятанном за хитроумной пружиной, переливался самоцветами ее заветный перстень.

— Что ж, раз другого выхода нет…

Яркая вспышка озарила комнату, стоило кольцу оказаться на ее пальце. После замужества Заряница уже не могла как прежде свободно летать по воздуху. Родители в любую минуту прислали бы за ней небесную колесницу, стоило только сообщить. Но раз письма по какой-то причине не дошли, оставалось только одно…

Сверкающая звезда вылетела из складок упавшего на пол одеяния и стремительно вылетела в окно. Оставляя за собой пылающий след, она устремилась ввысь, прямо в лиловую глубину начинающего вечереть неба. Здесь она остановилась, нетерпеливо мигая и переливаясь, совсем как тот перстень. Теперь оставалось ждать — ждать, пока на небосводе не появится Луна. Это она в свое время одарила крестницу, тайком от родителей.

— Супружеская жизнь она не всегда сладкой бывает, — шепнула она Заре, украдкой передавая ей подарок. — Настанет время, захочешь одной побыть, вдали от всех — ты и прилетай ко мне, потолкуем по душам.

А сейчас звездный перстень был ее единственной надеждой отыскать дочь. Если, конечно, причина в письмах, а не в чем-то другом….

Заря чувствовала, как противно-липкое сомнение темным облаком просачивается в ее душу. Отец… он бы никогда ей в помощи не отказал. Он же Солнце, могущественней его только великий Род. Но нерадостные мысли помимо воли туманили ее голову, так, что даже чистый блеск звезды потускнел.

Вечер быстро угасал. В воздухе повеяло ночной прохладой. На очистившемся от туч небе одна за одной зажглись мириады звенящих звезд. Они с удивлением поглядывали на новую соседку, пытались заговорить, но Заре было не до возвышенных бесед. Поеживаясь от холода, она все ждала. Когда, ну когда же….

Но вот на небосклоне появилась Луна. Наконец-то. Сегодня она была в образе дряхлой старухи, ведь месяц был почти на исходе. Не спеша ковыляя по облачному пути, она грозила клюкой расшалившемуся ветру, что раскачивал небесные подмостки и пытался сдуть повизгивающие от страха звезды с их насиженных мест.

— Ах ты озорник, все про тебя Стрибу (хозяин ветра) расскажу, задаст он тебе трепку! — воскликнула Луна, когда одна из звезд все же сорвалась и покатилась. Но не упала вниз, а осталась висеть, зацепившись лучом за проплывающее мимо ватно-рыхлое облако.

— Бедолага ты моя, — Луна кряхтя наклонилась и с трудом успела в последний момент подхватить дрожащую от страха беглянку.

— Сейчас мы тебя на место вернем…

Но к удивлению старухи, звезда не горела желанием возвращаться на небосвод. Да и другие звезды не хотели признавать в ней свою соседку. Приглядевшись, луна ахнула.

— Заря! Ты бедная моя. Что случилось то?

— Беда у нас приключилась, — кутаясь в шаль лунного света, ответила девушка. — К родителям мне нужно поскорей.

Дом Ярилы-Солнца плыл над землей, покоясь на двенадцати массивных столбах, окованных цепью. Стены плавно меняли свой цвет от апельсиново-желтого до бледно-молочного. В окнах не было необходимости: сквозь стены можно было разглядеть все вокруг, словно через прозрачный мед. Огромные огненные псы с лаем выбежали навстречу, стоило серебряной колеснице приблизиться к огненным вратам. Легко вбежав по сверкающим ступеням, Заря постучала в тяжелые массивные двери из цельного янтаря, которые сами собой отворились перед ней.

— Отец! матушка!

— Да это никак доченька к нам пожаловала! — раздался из дальней комнаты зычный голос. Отец. Как всегда подтянутый, моложавый, хоть никто и не помнил толком, сколько ему лет. Копна огненно-рыжих волос непокорными вихрами торчала во все стороны — с такими кудрями не под силу было совладать ни одному гребню. Алая туника, опоясанная изукрашенным самоцветами поясом, переливалась на мягких складках. За отцом показалась стройная фигура матери. Увидев дочь, она вскрикнула и протянула к ней руки.

— Вот так неожиданность. Вот так порадовала родителей. А отчего ж не написала?

— Да. Ты как сюда добралась, дочка? Или случилось что? — озабоченно спросила мать. Заря раскрыла было рот, но напряжение последних дней дало о себе знать. Душившие ее слезы вырвались наружу, превратив речь в поток бессвязных рыданий.

— Ну, побежали ручьи. До весны вроде, еще далеко, — нахмурился отец. Слез он не любил. Никогда. Заря с детства помнила его строгие окрики, когда ей случалось закапризничать.

— Успокойся, не маленькая ведь. Говори толком, что стряслось?

— Не время сейчас для расспросов, — мягко возразила ему мать, заботливо усаживая дочь на массивную кушетку с ножками в форме изогнутых львиных лап. — Согрейте воды и принесите вина, — велела она невидимым слугам. Заря, содрогаясь от всхлипываний, прижалась к ее груди.

Приложив руку к глазам, Луна долго вглядывалась в ту сторону, куда скрылась Заря. Когда колесница скрылась из виду, старушка тяжело вздохнула и присела на услужливо раздувшееся в форме подушки облако.

— Вот ведь еще напасть. Что-то будет? — горестно качала она головой. Что-то защекотало ее правую ступню. Просьба? Луна взглянула на проплывающую внизу землю. В абсолютной темноте горело одинокое окошко. Распустив седые волосы, отталкивающего вида старуха мешала в чане клокочущее зелье, поминутно бросая в него пучки ароматных трав, и бормотала заклинание, не сводя глаз с полной луны.

— Опять ведьма какая-нибудь. Тьфу! — с отвращением отвернулась Луна и скрылась с глаз долой за сплошной облачной завесой.

Колдовские чары

Легкий туман начал медленно таять, поддаваясь мягким лучам утреннего солнца. Озеро было безмятежно спокойно. В его неподвижных водах, как в зеркале, отражались прибрежные заросли ивняка. В сонной тишине послышался плеск, какая-то возня, и жемчужно-розовое небо всколыхнулось кругами. Целая стайка проворных существ с лягушачьими лапками, но лицами и туловищем как у людей, плескались в воде, радуясь последним теплым денькам. Скоро им предстояло провести долгие месяцы в глубоком зимнем сне, укрывшись в своих жилищах на самом дне. А пока, вооружившись острыми пиками из рыбьих костей, они устроили охоту на водяных жуков. Неожиданно их предводитель насторожился, издав предупредительный клич. Все сгрудились в кучу, наблюдая из-под воды, как над их головами медленно проплывает лодка. Весла с тихим всплеском ударяли по воде, двигаясь сами по себе. Высокая фигура, с головы до ног закутанная в плащ, направила лодку на самую середину озера, где на крепких сваях высилась большая бревенчатая изба. Наглухо закрытые окна, череп лошади на коньке, потемневшие от времени и погоды бревна придавали ей зловещий вид.

Привязав лодку, девушка ухватилась за перила и вскрикнула: ладонь покрылась липкой зеленой слизью. Позади раздался тихий смешок и легкий всплеск маленьких лапок.

— Опять эти шишиги. Ну погодите, вам это с рук не сойдет, — злобно прошипела девушка, оттирая слизь с ладоней.

Дверь в избу со скрипом растворилась, и на пороге показалась Сюоятар. В длинном замызганном платье из рогожи, в повязанной крест-накрест шерстяной шали, с копной спутанных седых волос, наскоро спрятанных под платок, она была похожа на куклу-мотанку, что делают для защиты от темных сил. Вот только на этот раз она сама и была живым воплощением этих сил. И хоть с виду казалось, что ее можно перышком уронить, на самом же деле все живые существа в округе боялись старой ведьмы и старались держались от ее жилища подальше.

Потирая заспанные глаза, совершенно скрывшиеся в паутине морщин, старуха широко зевнула, да так, что гулкое эхо разнеслось над всей поверхностью озера.

— Здравствуй, дочка. Рановато ты, — заметила старуха, почесывая нечесаную голову.

— Старалась как могла. Ну и где он? — отстранив мать, девушка вошла в низкую дверь.

— Поосторожней в сенях. Там сам леший ногу сломит.

— У меня глаз кошачий. Забыла? — рассмеялась дочь. Сюоятар, войдя за ней следом, негромко икнула и пустила пердуна.

— Виновата. Опять газы замучили.

— Меньше надо было жареного есть, — брезгливо поморщилась дочь, открывая поскорее окна. Утренний свет осветил неожиданно богатую обстановку избы: украшенную изразцами печь, кровать под ковровым покрывалом, накрытый белоснежной скатертью стол, полки с дорогой посудой.

— А у тебя здесь ничего, уютно, — оценила красавица, скидывая плащ и оглядывая себя в мутное зеркало в резной костяной раме.

— Все сама, от тебя-то помощи не дождешься, — проворчала старуха, подбирая с пола плащ и аккуратно складывая его на сундук. — Голодная, Веленка?

— Потерплю, — нетерпеливо сверкнула глазами та. — Показывай, кого на этот раз нашла?

— Тебе под стать, — Сюоятар подошла к огромному закопченному чану, сняла крышку. Густой пар заполнил собой всю избу, взметнулся к самой крыше и вырвался на улицу через распахнутые настежь ставни. Прокашлявшись, девушка подошла поближе и вгляделась в клокочущее варево.

— Царь. Как раз себе невесту подыскивает, — старуха повела рукой, и в воде как в зеркале показались богато украшенные палаты. Высокий мужчина прохаживался между рядами замерших невест, а за ним следом шествовала властного вида женщина в соболиной накидке.

— А это еще кто?

— Государева мать, надо полагать. никому спуску не дает. Царь ей доверяет. Понравишься ей — и считай, что царица.

— Больно хлопотно, обоим-то угождать, — подняла бровь Велена. — Нельзя ли попроще?

— Какая ж ты у меня жестокая выросла, — покачала головой Сюоятар.

— Вся в тебя!

— Пока будем ее изводить, столько времени потеряем. Не бойся, найду я против нее средство. А тебе главное царя не упустить!

Старуха хлопнула в ладоши, и платье на Велене в один миг съежилось и опало лоскутами, словно сухие осенние листья. А вместо него распустился дивный нежный убор цвета утренней зари. Серебряные цветы завивались замысловатым узором, шитые мелким жемчугом птицы распустили изукрашенные крылья и замерли по обе стороны груди.

— Что как скудно? Родной дочери золота пожалела? — презрительно скривила губы девушка.

— Много ты понимаешь, дуреха! — прикрикнула мать, бережно разглаживая складки. — Платье из русалочьих слез соткано, оно любого мужчину притянет.

Старуха проковыляла через всю комнату к огромному сундуку и откинула тяжелую крышку. На свет появился обитый черным бархатом короб, из которого она бережно вынула венец такой тонкой работы, что казался россыпью алмазной росы на тонких нитях паутины.

— Ну вот, нарядили тебя. Можно и в путь отправляться.

— Как в путь? А вещи? — попыталась крикнуть Велена, но мать уже со смехом закружила вокруг нее и себя самой путеводный вихрь…

— Ты даже самого необходимого с собой не взяла? — удивилась мать, откидывая крышку сундука. Заря молча села на кровать, без сил отвечать на какие-либо вопросы. Вздохнув, Леля выложила перед ней расшитую сорочку и легкое платье из тонкого лазурного шелка.

— Сама когда-то носила. А эту сорочку еще мама моя вышивала, твоя бабка. Уж так старалась. В узор действенные заклинания вплетала, от дурного глаза, от лихой беды. Все, чтобы меня уберечь, счастье ко мне привлечь.

Заря закрыла лицо, затряслась в сдерживаемых рыданиях. Леля присела рядом и легонько обняла ее за плечи. Только мать обладает удивительным, поистине волшебным талантом нашептывать успокаивающие слова. Скоро от рыданий Зари остались лишь редкие всхлипывания, а затем прекратились и они.

— Все образуется, — чуть нараспев говорила Леля, легонько покачиваясь в такт словам.

— Так ведь ее даже в зеркале волшебном нет…

— Ну и что, что нет. Зеркало же не всесильное. А я сердцем чувствую: жива твоя девочка. Найдется, никуда от нас не денется. А тебе сейчас отдохнуть нужно.

— Не до отдыха мне теперь

— А вот это напрасно, — раздался голос отца. Обычно веселое его лицо на сей раз было мрачнее тучи. А в густых рыжих кудрях сверкал огненный волос, озаряя комнату яркими всполохами.

— Отец, что это у тебя?

— А это… Так, пустяк один.

Отец нахмурился, встретив встревоженный взгляд жены. Поморщившись, нащупал волосок, вырвал его и бросил на пол. Пол зашипел и оплавился, запечатав странный волос подобно янтарю.

— Отца сейчас беспокоить не стоит, — избегая смотреть на дочь, произнесла Леля. — Ему и без того сейчас несладко приходится, а тут еще….

— А тут еще родная внучка потерялась, вот некстати! — закончил отец, натянуто улыбаясь.

— Но ты не переживай. Гонцов я уже отправил. Под землей ли, под водой — они везде Забаву отыщут. А ты поспи пока.

— Может, я помочь смогу…

— Я сказал — нет! — резко ответил Ярило, выходя из комнаты.

Порывисто вскочив, Заря бросилась было за ним, но неожиданная дремота вдруг ватным одеялом навалилась на нее, смежив веки и заставив провалиться в глубокий сон.