В чёрно-белых тонах

***

Весна — и счет пошел на дни,

На миги солнечных явлений,

На миллиметры прибавлений

Душистой клейкости в крови.

Мы мчимся, голову сломя,

Нырнуть в искрящееся лето,

И ясно так — мы дети света,

Звезды далекого огня!

И старость — лишь ненужный бред,

Когда найдешь в саду знакомом,

Во влажной поросли за домом

Давно потерянный предмет…

Зимние деревни

Завалила снегом по заборы

Великанша белая — зима,

Не вздохнуть, ни охнуть. Уж не скоро

Разомкнет объятия она!

Здесь и там — в полях, на косогорах,

Туго запелёнуты в снега,

На холодных северных просторах

Спят деревни, многие века

Не меняя облика и нрава

(и какой, скажите, в этом прок?),

Словно зачарованные храмы,

Время не пуская на порог.

Зимний сон

Зима, как краток день!

А был ли свет?

Лишь помню — сосны, ели

В снегу, как в саване,

И снова темнота…

Я здесь, на дне ночной метели!

Ни звука, ни звезды…

Весь мир летит в тартарары

В беззвучном вихре…

Улечу и я…

Была ли жизнь?

Была — и стала снегом.

Помолись обо мне…

Помолись обо мне, пожалуйста,

Хоть не верю в твоих богов…

Может, нужно немного жалости,

Утешающих чутких слов…

Не проси ни о чем, лишь может быть,

Чтоб поменьше ела тоска…

В полумраке свечи тревожатся,

И порхает, крестясь, рука.

Здесь, под сенью старинной каменной

Нежен хор, словно зов небес…

Постою у дверей и пойду домой

Видеть небо и слышать лес.

Не прошу ни о чем, лишь может быть,

Чтоб поменьше ела тоска…

Здесь над полем радуги множатся,

И шумит по камням река!

Свет, что в детстве…

Свет, что в детстве дается даром,

Добывается в жизни с мукой

Трудных дум, со страстей угаром,

То трудами, то серой скукой.

Видно, жизнь — «золотая» речка,

Где со дна по песчинкам детство

Добывать суждено нам вечно,

Чтоб в сиянье его согреться…

Останемся

Закат утешеньем на землю струится,

Оранжевый свет ложится на лица,

На избы и лес, холмы и дорогу…

Останемся здесь, быть может, немного

Осталось любить пространство и волю…

Останемся жить меж лесом и полем!

Нам выпадет жить привольно, богато,

Ведь золото лить не кончат закаты!

Его не отнять налогам, запретам,

И мы вспоминать не будем об этом.

Мы будем встречать оранжевый вечер,

На грядках сажать надежды на вечность —

Устойчивый сорт глубокого смысла

Для наших широт, где лето, как выстрел.

Мы будем парить над рыжим пространством

И душу лечить земным постоянством.

День осенний…

День осенний, да звон осинный,

Золотое руно берез,

Воздух сладостный, дух старинный,

Мне бы плакать, да нету слез…

Мне идти бы, да нет дороги,

В поле черные бобыли…

Но еще не кончены сроки,

И тепло идет от земли…

Вот и радость моя сверкает

В паутине поверх травы,

Вот и счастье мое витает

В окнах тающих синевы…

Остров

На вечном празднике голубизны небес

Сияет мрамор белого белей,

Эллады флаг, как чудо из чудес,

Являет остров взорам кораблей.

Там есть все то, что так любимо мной:

Морской простор, величие вершин,

Тягучий мед, дары морских глубин,

Оливы древние хранят покой земной.

И хор неумолкающий цикад,

И зной мучительный, и ночи душной плен —

Все это счастье, это райский сад

Цветет в душе, не подпуская тлен.

Я не прошу у неба ни о чем…

Лишь там, где длится волн священных плеск,

Чтоб остров тот, исполненный чудес,

Подставил свое мудрое плечо…

***

Что осень делает с душой…?

Тепло последнее и холод неизбежный,

Увядших листьев танец грустно-нежный,

И в мыслях — отрешенность и покой.

Лес пахнет сыростью, и яблоками — дом,

Почти окончены и сочтены труды,

Распахнут небу поля окоем,

Почти все сказано — лишь миг до немоты…

Не спеши, июнь…

Не спеши, июнь, не спеши!

Дай напиться воздухом снов,

Над землей еще покружи,

Над зеленым морем лесов.

Задержись хотя б на денек,

Я тебе его посвящу —

Пестрых трав сплетаю венок

И совсем — совсем не грущу.

Здесь кузнейчиковый покой,

Плеск реки, соловьи, покос,

Здесь невидимою рукой

Треплет ветер листву берез.

В этот длинный — предлинный день

Счастьем полнится голова,

И сменяет заката тень

Ночи краткая полумгла.

Зашумит, как безумный, лес,

Хлынет дождь, словно теплый душ,

Встанет радуга до небес,

Расцветив туманную глушь.

Ярким праздником просияв,

Он уйдет за грозами вслед —

Юный запах июньских трав,

Аромат невозвратных лет…

Первое февраля

Февраль не ждал ни дня и первого завьюжил,

В ночи толкнул окно и шаркал у дверей,

Ветрами задувал, в полях снега утюжил,

К утру занес лыжню и стер следы зверей.

Январского житья прогнал оцепененье,

Легко смахнув с ветвей тяжелые снега,

Толкал махины туч, творя небес смятенье,

Был самолетов гул тревожен свысока.

Освобожденный лес шумел, как дальний поезд,

Пространства мощный зов был ясен, как набат,

И окрыленней взгляд, и жизнь свежа, как повесть,

Написанная вдруг, всего лишь ночь назад.

Не плакали и не смеялись…

Не плакали и не смеялись,

Заброшенным тлели костром

В краю, где дороги кончались

Заросшим травой пустырем.

Закат из излома струится

На ветхий пустынный асфальт.

Вдруг вспомню прекрасные лица,

Глаза, устремленные вдаль.

Я видела их на портретах —

Достоинство, ум, доброта!

Прекрасные их силуэты

Излом поглотил навсегда?

Как страшно, что это не снится…

Пустынна закатная даль,

Трава по полям колосится

С названием местным Печаль.

И тихая птица Надежда

Следит с одинокой сосны,

Как мы средь просторов безбрежных

Потерянно ищем весны…

Блюз

Что со мною, мама, мама,

Птица кроткая моя?

Отчего тоска упряма —

Ядовитая змея?

В том, что роскоши не рада,

Знаю, некого винить.

С пустотой смертельной рядом,

Мама, мама, как мне жить?

Море разочарований

Мной изведано сполна,

Паруса былых желаний

Поглотила глубина.

Нет того, кто не лукавит,

Глядя ласково в лицо.

Мне несносен мир, где правит

Наглость дерзкая дельцов…

Притягательна порочность,

И обман в чести — так что ж…

Людям головы морочить,

Мама, мама, невтерпеж.

Не рыдается, не пьется,

И не сходится с ума,

Мама, мама, остается

Монастырь или сума…

Но молиться не учила

Ты, безгрешная, меня,

О хорошем говорила,

Целомудрие храня.

Между небом и землею

Как мне жить, тоску кляня?

Мама, мама, что со мною,

Птица кроткая моя…

Еще рано ставить точку…

Еще рано ставить точку, еще рано

Уходить на незаслуженный покой…

Совместимы с жизнью нажитые раны,

И осталось место после запятой.

Еще рано ставить точку, даже если

Нет надежд, и все досказаны слова,

Есть без слов мелодии и песни:

Все шумит прибой и шелестит листва.

И, когда огонь блеснет во мраке,

Может быть, опять откроет взор

Кипарисов восклицательные знаки

На страницах бесконечной книги гор!

Маленький принц

Ночь, притихшая дорога…

Город дремлет, но не спит.

Как птенец, вспорхнет с порога,

И, неслышный, полетит.

В фонарей неровном свете

Быстрым легким ветерком

На своем велосипеде —

Пара крыльев под седлом.

Он — бродяга и философ…

Ночь шуршит под колесом,

В голове полно вопросов

Без ответов — обо всем.

Оттого ему не спится

Средь манящей тишины,

Как у Маленького принца,

Звезд глаза его полны…

Ты, мой принц, умен и светел,

Все пойми — и не грусти

На единственной планете,

Что у вечности в горсти…

***

Поймешь и ты, как это происходит:

Сначала невзначай и не всерьез,

Но повторенье до ума доводит,

Что страшное, увы, уже сбылось…

И, осмотревшись в прежнем окруженье,

Вдруг осознаешь, что уже не те —

Черты миров и это отраженье,

Что видишь пред собою в темноте,

Что без тебя в грядущее уплыли,

Сверкая, золотые корабли,

Уж нет обид на то, что изменили,

Не жаль, что нет надежды у любви…

Лишь все живет в душе шальное чувство

Не пройденных дорог, и средь полей

Вдруг море зашумит…, и всей Земли искусство

Ждет постиженья глубины своей.

Хоть труден смысл, но все ж необходимо

Воздвигнуть вновь из снов, из пустоты

Пространство для тепла, но нелюдимо

В душе, и жуткий холод с высоты

Грозит обрушиться… Но осень обещала

Еще немного ярких теплых дней

Прощального природы карнавала

У пристани заброшенной моей…

Поймешь и ты, как это происходит…

Орхидея

Бабочка орхидеи

Замерла за окном —

Пленница или фея

В сумраке ледяном.

Носятся, как шальные,

Белые мотыльки…

Жаркие, золотые

Тропики далеки.

Слишком далек экватор…

Здесь же полгода так:

Даже не виноватый —

Все ж обречен на мрак.

Теплятся, чуть живые,

В замяти зимних стуж,

Нежные, кружевные

Бабочки наших душ…

***

Ах, эта серость, эта сырость,

Ноябрьский пасмурный налет

На всем, что было, всем, что снилось,

И что когда-нибудь придет.

Простудой вечною болея —

Проклятьем северных широт,

Сдавив шарфами туже шеи,

Спешит скукоженный народ…

Но так пронзительно пространство

Над распластавшейся Невой,

Деревьев павшее убранство

Разметано по мостовой.

Их беззащитные скелеты

Черны на серой фреске дня,

И ветви к небесам воздеты,

О скудной жалости моля…

Но тем, кто верит, что не зря,

Кто не бежит от ноября —

Святого холода дыханье

Дарует мыслей высоту,

И новых истин осознанье,

И взгляд, узревший пустоту…

На железной дороге

Какая сладкая морока —

Под стук колес лежать — дремать,

Несет до Дальнего Востока

Колышущаяся кровать.

И машинист, как ангел ночи,

Летит во тьме, а за спиной,

Как крыльев шлейф, состав грохочет

Дорогой узкой и прямой.

Его привычное бесстрашье

Безумством кажется тому,

Кто белою рукою машет

Во след гремящему крылу.

В иную жизнь, в иные веси —

Лишь стоит только захотеть,

Он не стремится в поднебесье,

Ему нужна земная твердь,

Земные запахи ночные,

На каждой станции свои,

Вокзалы, словно часовые

У бесконечной колеи.

Колес немолчные рассказы

Их вечный стук: впе-ред-впе-ред!

Дороги старая зараза

Остановиться не дает.

Вагоны длинные, стальные…

А пассажиры живы ли?

За окнами уже иные

Леса, овраги, ковыли.

Тугое ломится пространство

В приотворенное окно,

И жизни жадное упрямство

Моей душе возвращено…

Русалка

Я знаю, знаю — я всего лишь

Русалка, полу-человек.

Ну что ж, с природой не поспоришь,

И короток мой век…

Я рождена любить, и жить одной любовью,

Его глаза и руки целовать,

И ждать его шагов, и жертвовать собою,

И вновь в его объятьях воскресать.

Как чужды мне все игрища людские,

Я не ищу богатства и побед,

Мне б лишь смотреть в глаза родные

И видеть в них любви ответной свет.

Я рождена любить… Но как груба

Любовь земная, люди — как глухие…

И принцам, видно, здесь не по зубам

Любви стихии роковые.

И скоро в августе, когда туманом

Подернется поверхность вод,

Я уплыву, и вновь прозрачной стану

В том озере, где грусть русалочья живет.

Свою любовь отдам я берегам,

Высоким соснам, птицам, облакам,

Гранитным скалам, солнечным лучам…

Масленица

Это солнце весеннее

На февральском снегу,

Ждет весны, как спасения,

Все живое вокруг.

Хоть сугробы дремучие

Не спешат исчезать,

Песни самые лучшие

Нам пора запевать.

Свист синицы настойчивый

В заревой тишине…

Вот и сердце, как «отче наш»,

О весне, о весне…

Как блестят отшлифованы

Вешним солнцем поля!

Смотрит в них зачаровано

Небо, как в зеркала.

И под небом лучащимся

Снова хочется жить,

Вкруг стихии искрящейся

Хороводы водить!

Все худое предам огню,

Все богатство — в руках,

И немного еще посплю

В необъятных снегах…

***

Сентябрь забрал с собой остатки лета,

И пусто все, и холод на дворе.

Холодная роса тяжелым пледом

Лежит, не высыхая, на траве.

Навязчивой пустой скороговоркой

Бормочет дождь, то глуше, то сильней,

И тянется рука сама за водкой

К несчастью бедной печени моей.

В моем скиту хозяйничает осень,

Помощницей печаль позвав с собой

Порядок навести к приходу гостьи,

Той, что зовется русскою зимой,

Что бесконечностью своей на смерть похожа…

Но осень утешает: смерти нет,

И дарит день — распахнутый, погожий,

Неизъяснимый, вдохновенный свет!

Улыбка северного лета

Тропа узка, едва заметна

Среди высоких зеленей,

Купаясь головою в ветре,

Недавно кто-то шел по ней.

По ягоды крестьянин местный

С нехитрой кроткою душой,

Иль кто-то темный, неизвестный

С задачей, может быть, большой.

Встречая солнце на рассвете,

Тут пробрела семья лосей,

Дурачились, не прячась, дети,

Следы печатая на ней…

О, как загадочна примятость

Полян некошенной травы,

И грезится невероятность

Событий под покровом тьмы…

Кто там неведомый чудит,

Где брать малину нынче летом —

Лишь Шура знает все ответы,

Но взгляд отводит и молчит…

Ее расспрашивать я стала —

Все раньше было не досуг —

Кто виноват, что я устала,

Как разомкнуть порочный круг,

Куда моя исчезла радость

В круговороте мутных дней?…

Но Шура только улыбалась,

Стесняясь мудрости своей,

Улыбкой северного лета,

Где скороспелых трав атлас,

И морок раннего рассвета,

И сумерек томящий час,

Где я тропой, едва заметной,

Никем не узнанна пройду,

Чтоб встретить в чаще беспросветной

Свою последнюю беду…

На берегу Ла Манша

Нету сил, к черту все, надоело!

Пусть другие стригут барыши…

Страшно хочется просто без дела

Побродить где-нибудь для души,

Где шуршит по брусчатке старинной

Океанского ветра метла,

Вверх по улочке узкой, невинной,

Что в веках свой фасон сберегла.

Вот и берег безлюдный и мрачный,

Зелень темная на камнях,

В час отлива баркас рыбачий

Еле тянет, застряв в волнах.

Площадь ратушная у рынка —

Нет часов, и не спешны дела…

Словно сказочная картинка,

Эта набережная мила.

Как живется в домах — игрушках,

Среди прибранных этих земель?

Бродит за городом пастушка

Под томительную свирель.

И от этой томной свирели

Мир колышется и дрожит…

Под нарядным шатром карусели

Белый конь меня закружит…

Уж отстал океанский берег,

Тянет Азия, как магнит —

Там в холодном и мрачном чреве

Настоящая жизнь кипит.

Там труднее она дается,

Там борьба на каждом шагу,

Азиатское солнце, как знамя, вьется

И закатывается в тайгу…

Блокадница

В переполненной электричке до Мельничьего ручья,

Вывозящей граждан на свободу,

Она сидит отрешенно, она — ничья,

В ее руках журнал «Юность» девяностого года,

На ее коленях корзина с кошкой,

В глазах — царственная невозмутимость…

Майский пейзаж каруселит в окошке.

Жизнь для нее — вынужденная необходимость.

В ее сосудах гордая балтийская кровь,

В серых зрачках — холод гранита,

Она помнит все, кроме своих годов,

Но жизнь, как в тумане, с тех пор, как сердце разбито…

По утрам она чувствует, что еще жива,

Хотя не знает — зачем, но следует закону.

Над головой — ослепительная синева,

Старость свою несет она, как корону.

Она не верит в загробную благодать,

Пронесла, сохранила, что было дано…

Есть внуки, и не страшно совсем умирать,

Не то, что в ту черную зиму, давным — давно…

Весенняя прогулка

Март осчастливил день голубизной,

Зашлепал город по шуге и лужам,

Мир оглушает, и слепит, и кружит,

Морочит луж обманной глубиной.

А солнце — неотвязный озорник,