ГЛАВА 1
Розовый кабриолет «Форд Мустанг» рычал всеми шестью цилиндрами и нес отпускников по Малекону1. Океан тянул свои пенистые лапы к мчащейся машине поздороваться. Ветер разгонял волну, подталкивал ее. Она со всей силы ударялась о бетонную стену набережной и взмывала в воздух. Брызги высотой с трехэтажный дом сначала взлетали вертикально, а потом резко обрушивались, сгибаясь звериной лапой, на дорогу и пытались заграбастать проезжающие автомобили в свое хищное приветствие.
— Ух ты! Вот это…, — Любка подбирала слово. — Шарахи!
— Да, любимая, с погодой нам сегодня не подфартило, хоть и конец апреля, — ответил Марк.
Лиля поставила передние лапы на дверь и высунула морду за борт. Ее уши аплодировали ветру и скорости. Она открыла пасть, чтобы гавкнуть, но щеки раздуло шаром, и собака воспроизвела что-то среднее между бульканьем и чавканьем. Кабриолет, за рулем которого был гид-кубинец в несдуваемом сомбреро, вез их в сторону Гаванского пляжа Санта-Мария. Всего через десять километров они будут купаться.
«Мустанг» припарковался у самого начала пляжа. Этот отрезок, из-за небольших песчаных холмов, скрывающих море от приезжающих, местные называли «Барханы». Царство асфальта здесь закончилось. Первой выпрыгнула Лиля и, ошалев от впечатлений за последние сутки, как оголтелая помчалась по песку вверх. Через несколько секунд она скрылась за гребнем. За ней поспешили Марк и Люба.
— Я бы не торопился переодеваться. Здесь может быть волна и похлеще, чем на набережной, — сказал гид стягивающим футболки туристам. — Сходите сначала посмотрите.
— И то верно, — поддержал его Марк. Они натянули одежду обратно и пошли вслед убежавшей вперед собаки.
Пройдя по тропинке среди пальм и поднявшись на песчаную возвышенность, Марк и Люба увидели уходящий за горизонт океан, который очень сильно волновался из-за их первой встречи. Гребни с человеческий рост поставили крест на купании.
Лиля бегала по песку и лаяла на нападавшую, как ей казалось, на нее стихию. Она то неслась за ускользающей обратно в океан волной, пытаясь укусить ее. То с лаем спасалась бегством обратно на сухой песок от морской лапы, грозящей накрыть ее с головой. Она никогда такого не видела. Всегда, когда они приезжали на море на Сицилии, оно было, словно натянутая бирюзовая простыня, в которую было сказочным блаженством завернуться в удушающе жаркий солнечный день. А тут!
— Смотри, а Лиле нравится! — сказал Марк. — Может, просто прогуляемся немного? Подышим свежим воздухом? — Люба одобрительно кивнула.
Они спустились с холма и не спеша пошли по пляжу. Иногда наклонялись, чтобы поднять и получше рассмотреть подаренные суше красивые камешки и ракушки. Лиля, предоставленная самой себе, вошла в кураж. Наигравшись с морем, теперь она гонялась по берегу взад и вперед. Проскакивала у гуляющих между босых ног. Прыгала, делала в воздухе «полицейские развороты» и мчалась в противоположную сторону. На какое-то время хозяева ее даже теряли из виду, но потом она вновь неожиданно выскакивала прямо на них.
— Лиля! Лиля, угомонись уже! — весело прокричала Люба вслед снова убегающей собаке.
— У нее случилась отпускная шизофрения, — и Марк засмеялся.
Люба и Марк болтали о своих планах на предстоящие две недели на Кубе и даже не заметили, когда их перестала пугать своими вывертами такса.
Вдруг сзади, метрах в пятидесяти, откуда-то из кустов, раздался собачий пронзительный визг. Потом еще один. Сразу несколько псиных глоток зарычали с такой злобой, что если бы у услышавших их людей была шерсть, то она встала бы колом на неделю. Марк и Люба обернулись, но никого не было видно. Лай, клацанье зубами, скулёж — все звуки начавшейся ожесточенной драки смешались за укрытием в кустах.
— А где Лиля? — встревожилась Люба. Хозяева стали вертеться по сторонам, но безрезультатно.
И вдруг Марк резко сорвался с места и побежал назад, на шум начавшейся собачьей склоки. Люба за ним. Они пробежали только половину дистанции, как из кустов выпрыгнула Лиля. За ней мчались во весь опор четыре псины, каждая в несколько раз превосходившая в размерах таксу. У одной была прокусана щека, и капельки крови разлетались в стороны при каждом ее толчке ногами о песок. У другой на боку был выдран, правда, не до конца, клок шерсти сантиметров десять в диаметре прямо с куском кожи. Он болтался на боку, хлопая по оголенному мясу при каждом прыжке, как ставня об окно во время ветра.
Лиля оторвалась от преследователей всего на полметра. Хоть у таксы все четыре лапы ведущие, но низкая посадка на песчаном бездорожье работала против нее. Разрыв стремительно сокращался. Еще три секунды, и две челюсти арьергарда щёлкнули уже в паре сантиметров от Лилиного хвоста.
Марк так разогнался им навстречу, что едва касался ногами песка. Если бы кто-то наблюдал эту картину со стороны, то ему могло бы показаться, что ошалевшие от предстоявшего счастья встречи со своим хозяином собаки мчатся наперегонки его обнять. Марк едва не перекувыркнулся через самого себя, так резко он затормозил перед выброшенной морем чьей-то правой кроссовкой фирмы NEW BALANCE. Он схватил ее и со всей силы запустил собаке, ведущей погоню первой, прямо в морду. Бинго! Кроссовка пяткой прокомпостировала ей четко в лоб. Она резко встала. Сзади на нее налетели не успевшие оттормозиться ее братья по оружию. Пес потряс контуженой головой, развернулся и, как будто все это было досужее развлечение, вдруг переставшее нравиться, затрусил обратно. Три его подельника, ничего не понимая, крутили головами. Марк схватил палку и запустил в них. Те отскочили и тоже ретировались.
— Лиля! Лилечка! — кричала подбегающая и запыхавшаяся Люба.
Собака подбежала к ней. Люба нагнулась и стала ее осматривать. Поднимала ей уши, разворачивала то левым боком, то правым, проводя рукой против шерсти. Еле уложила ее на бок и осмотрела живот. И только убедившись, что каким-то чудом из схватки с бродячими собаками такса вышла без потерь, выдохнула и села на песок. Марк сел рядом.
— Спасибо тебе! Ты спас нашу собаку, — Марк обнял ее за плечи, поцеловал в рыжую макушку.
— Все, хвостатая! — Лиля поняла, что обращаются к ней, забила хвостом о песок, внимательно глядя на заговорившую хозяйку. — Один день тебе карантина! Будешь сидеть в касе2 и восстанавливать нервы. Хотя лучше это сделать мне после сегодняшнего.
— Просто местные оборванцы ошалели от нашей красотки и не смогли ее поделить. И тогда решили: а не доставайся же ты никому! И решили ее для верности съесть, но не тут-то было, — и Марк улыбнулся.
— Все шутишь! А меня чуть Кондратий не хватил.
— Кто такой Кондратий и почему он должен хватать мою жену? Или ему тоже надо навалять кроссовкой? — Люба рассмеялась.
Марк встал с песка и помог подняться жене.
— Поехали лучше погуляем по Малекону. Поиграем в догонялки с выскакивающими из-за ограждений волнами. И вообще, нас все еще ждет этот чудовищно розовый кабриолет. Ты помнишь? — Марк нагнулся и поднял Лилю на руки. — А ты, красотка, как настоящая вельможа, поедешь верхом на своем боевом слоне, — он улыбнулся Лиле и для верности зафиксировал ее повыше под мышкой.
ГЛАВА 2
Лиля в одиночестве маялась от безделья. Она побегала по дому и по пятому заходу обнюхивала углы. Везде одно и то же — плесень. Тропики метят грибком все предметы. От дивана на первом этаже арендованной ими виллы нещадно несло подвалом и гниющей кожей. И как люди только могли на нем сидеть и не падать в обморок от запаха? Лиля все два дня их пребывания в доме старалась оббегать этот источник вони дальними кордонами. Сразу при заселении хозяйка касы предупредила их, что чем бы они ни пользовались, от полотенец и одежды до ремней и кожаной обуви, каждый день все это нужно проветривать на сквозняке или вывешивать на балкон. А то сначала от этих вещей будет вонять, как будто ими вытирали мокрую собаку, а потом наиболее нежные изделия просто сгниют. Но дом не вывернешь наизнанку и не посушишь на солнце. И Лилю со всех сторон нокаутировал запах. И он был совершенно другим, чем в винных погребах Сицилии. Хорошо еще часть мебели — стол, четыре кованых стула и два кресла-качалки — были из какого-то металлического сплава, не поддающегося так легко коррозии.
Лиля забежала на второй этаж. Одна комната с удобствами была отдана под спальню. У нее был небольшой балкончик, увешанный разноцветной одежной хозяев. Собака выбежала на него, понюхала платье Любы, вздохнула и посеменила к приоткрытой дверце в противоположной части спальни, ведущей на крышу. Абсолютно все кубинские крыши не знают снега. И им незачем выгибаться, как котам при опасности, поэтому они все плоские, словно горизонт. И по ним удобно бегать собакам, которым посчастливилось иметь крышу над головой, и высокомерно облаивать не там идущих.
Лиля стояла на самом краю крыши и обозревала окрестность с высоты второго этажа на манер кубинских домашних собак — ничего интересного, даже не на кого гавкнуть. Все люди одинаковы — в семь утра в воскресенье они предпочитают спать. Такса спустилась обратно на первый этаж и улеглась у порога.
Хозяева уехали на экскурсию в Виньялес — национальный парк, находящийся в западной части Кубы, — без нее. Час назад за ними приехал пузатый пыхтящий автобус с надписью «Гавана-тур» и поглотил их в свое чрево через автоматически открывающуюся дверь.
Вообще-то Лиля собиралась с ними и даже первой заняла место на выход, но обувающая на пороге кроссовки хозяйка вдруг сказала: «Нет, голубушка! Сегодня ты на карантине. На такие экскурсии собаки не ездят, а остаются дома и ждут хозяев». Лиля по тону догадалась, что за свое право гулять ей придется побороться, и несколько раз громко и возмущенно гавкнула, и сильнее вжалась во входную дверь левым плечом. Тогда к ней наклонился Марк и принялся гладить и уговаривать.
— Обещаю, это только сегодня! Во все остальные выезды мы обязательно будем брать тебя с собой. Не сомневайся, Лиля, — они пристально посмотрели друг на друга, и он переключился на почесывание собаки за ухом.
— Но как? — удивилась Люба.
— Что-нибудь придумаем. Будем брать переноску или, в крайнем случае, закажем индивидуальные экскурсии. Я вчера был настолько шокирован всей этой историей со стаей оголодавших бездомных псов (ведь на Сицилии нет такого!), что совсем забыл уточнить про Лилю, — Марк извиняющимся взглядом посмотрел на собаку, которую все еще чесал. — Ты же знаешь, Люба, у итальянцев собаки то же, что маленькие дети, только шерстяные. Они просто члены семьи. И я даже подумать не мог, что где-то…, что кубинцы так, м-м-м, — он подбирал нужное слово, — так равнодушны к собакам, что с ними нигде нельзя, словно с вредителями, которые портят людям жизнь. Вспомни, сколько мы искали в Гаване жилье, чтобы нас поселили с Лилей!
Из-за двери раздался короткий гудок приехавшего за ними автобуса.
— Не грусти, мы вернемся вечером и снова пойдем с тобой гулять, — сказал Марк и аккуратно открыл дверь с все еще вжимающейся в нее собакой. Лиля проскользила по кафелю, но не отошла.
Это было всего час назад, а казалось, словно прошла неделя. Такса лежала на полу у двери. Морда покоилась на вытянутых вперед лапах. Делать было совершенно нечего, и она уже начала коситься на кожаные мокасины Марка, не поставленные проветриваться на балкон.
На дорожке к дому послышались шаги. Лиля вскинула голову. Ручка двери повернулась, и на пороге появилась хозяйка дома.
— Ола (привет)! — она улыбнулась собаке, перешагнула через нее и пошла на кухню.
Кухня! Это всегда изменения к лучшему! И такса побежала за женщиной. Но, к великому разочарованию ожидавшей интересных обрезков, случайно оброненных на пол, та взяла с зарядки телефон и принялась с кем-то болтать, тараторя, как очередь из пулемета.
Лиля вернулась обратно в прихожую. Входная дверь впускала узенькую, шириной с Лилин нос, полоску утреннего света. Такса сунула туда свой мокрый радар. Дверь приоткрылась шире, и стало видно двор и улицу. Собака вышла на крыльцо и втянула воздух. Пахло совершенно неожиданно. В схеме геолокации в голове у животного отметились реперные точки: в двадцати метрах справа от дома, за деревьями, мусорка, и ее давно не убирали; слева — метрах в пятидесяти, за живой изгородью идет грязный кот, который принимал с час назад ванну с объедками; впереди по курсу к дому приближается какой-то драндулет, не разваливающийся только из-за склеивающего его скотча, и орошает окрестность черными облаками переработанной вонючей соляры.
И вдруг перед самым Лилиным носом шмыгнуло что-то серо-зеленое с хвостиком, загнутым на манер собак лаек. Лиля инстинктивно рванула за объектом. Тот шмыгнул в щель между калиткой и забором и остановился. Ящерица! Она стояла всего в полуметре от таксы и спокойно изучала ее бесстрастными глазами пресмыкающегося. Один Лилин рывок, и эта позерша могла почивать в мире ином, но их разделял забор.
Такса подбежала к калитке. Ткнула ее носом, поскребла на себя лапой, та пискнула плохо смазанными петлями и открылась. Хозяйка дома ее не захлопнула до конца, когда зашла, и дверь с готовностью отпустила Лилю на свободу.
Породистая голова таксы показалась за калиткой, а ее продолжение следовало. Лиля — наполовину на улице, а наполовину на арендованной территории — сканировала местность за пределами палисадника дома. Не найдя ничего опасного в виде стаи бездомных собак, готовых ее сожрать, она вышла целиком.
Ящерица продолжала, не шевелясь, наблюдать за ее маневрами. И выход собаки за пределы забора она приняла слишком близко к сердцу и рванула дальше по улице. Лиля поймала движение боковым зрением и инстинктивно помчалась вдогонку, следуя незыблемому правилу собак: кто убегает — того обязательно нужно поймать. Но какой там! Хитрая праправнучка эдафозавра скрылась в очередных кустах.
Лиля обнюхивала в поисках ящерицы газон, когда ее внимание привлек странный огромный жук. Она подбежала и ткнулась в него носом. Тот засеменил в сторону от любопытного животного, да так быстро, что уничтожил все Лилины стереотипы об их неповоротливости. А вообще-то это был и не жук вовсе, а кукарача — кубинский таракан. И размером он конкурировал с пачкой сигарет, которую, валявшуюся на газоне, быстренько и оббежал трусцой. Лилин нос от него не отставал. Вдруг жук-таракан остановился, замер и резко взлетел в воздух. От неожиданности собака даже гавкнула.
Такса провожала летуна взглядом, когда заметила кота. Сверху мусорного бака на нее без какого-либо трепета и подобострастия смотрел наглый черный кот. Он не выказывал ни малейшего благоговения перед собакой. Глянул на таксу, как на ветошь, повернулся к ней спиной и принялся демонстративно вылизывать свои шикарные панталоны, в которые его задние лапы одела природа.
Лиля восприняла это нарушение субординации со свойственной таксам строгостью: поставила передние лапы на стенку бака, чтобы быть повыше и чтобы мохнатый лучше слышал и больше проникся, и принялась его отчитывать. Но паршивец делал вид, что это просто дует ветер. Лиля перепробовала все настройки: лай, рык «как из преисподней», вой, но кот демонстрировал полный дзен.
Из дома напротив вышел мужчина с мусорным пакетом. Он шел в сторону бака. Не дойдя до него несколько метров, размахнулся и запустил кулем в направлении контейнера, не обращая никакого внимания на кота-буддиста. Пакет сделал дугу и смачно шлепнулся сверху на гору мусора. В нем что-то дзинькнуло и разбилось.
Это подействовало на кота еще хуже, чем если бы ему незаметно подкинули огурец. Он подпрыгнул, как ошпаренный, развернулся в воздухе на 180 градусов. Соскальзывая когтями по пластиковому краю бака, кот буксовал всеми четырьмя конечностями, пытаясь оттолкнуться для разгона. Наконец, ему удалось зацепиться. Толчок — и он отпрыгнул на целых три метра от места бомбардировки пакетом, почти проторпедировав мордой асфальт, и помчался по улице иноходной рысью. Лиля за ним. Кот бежал от своего страха. Собака — размяться. Тандем хвостатых с олимпийской скоростью преодолел три квартала и одну оживленную шестиполосную магистраль. Кот стал гасить скорость, нырнул под забор и был таков.
Лиля тоже остановилась. Ей стало понятно, что кота уже не достать, да и какой в этом прок? Такса принялась вертеться по сторонам. Перед ней сновали туда-сюда машины американского автопрома 60-х годов, разбавленные более современными моделями типа «Жигули» российской автопромышленности, но до марок и раритетности тачек ей совершенно не было никого дела. Она пыталась сообразить, какая дорога ведет домой.
Пристроившись к небольшой группе людей на светофоре, она дождалась, пока автотелеги остановятся, перешла вместе со всеми людьми улицу. Вот отсюда они выскочили и помчались через дорогу. На их счастье все машины тогда стояли. Она посеменила вглубь переулка.
Лиля бежала по дороге, ведя след почти чиркающим по асфальту носом. Помои, разлитые по краям тротуара и проезжей части, вскипяченные адской жарой, сильно усложняли процесс. И вот уже следующий перекресток. Куда же дальше?
Час собака методично обследовала каждый новый квартал по периметру. Сто пятьдесят метров в длину и столько же в ширину — ровные квадраты пересекающихся улиц облегчали своей простой планировкой поиски дома.
А вот и мусорка, с которой стартовал черный прощелыга! Лиля добежала до калитки, потыкалась в нее носом, поскреблась лапой, но она не открывалась. Хозяйка ушла и на этот раз захлопнула ее на совесть.
ГЛАВА 3
— Лиля, мы дома! Беги скорей, девочка, нас встречать, — прокричал Марк.
Хозяева таксы вернулись с экскурсии только ближе к восьми вечера изрядно уставшими, но полными впечатлений. Виньялес удивил их своими «моготес» — скалами с плоскими вершинами и отвесными склонами в триста метров длиной и возрастом в сто шестьдесят миллионов лет. Местные говорили им, что называют свои горы, разбросанные по всей долине и напоминающие каменные острова, «спинами слонов». Когда они проезжали мимо, то видели на них болтающихся на веревках альпинистов. А гид рассказал, что сам Фидель Кастро называл долину Виньялес своим любимым местом на Кубе.
Марк даже порывался вскарабкаться на одну из скал по, как он ее тогда назвал, «козлиной тропке», но Люба испугалась за него и запротестовала. Она уговорила мужа, что лучше посидеть внизу на лужайке с бокальчиком пина колады. Тем более, говорят, что здесь она чуть ли не лучшая на Кубе. А вместо панорамы сверху они могут полюбоваться и разноцветными наскальными рисунками с пятиэтажный дом высотой, нанесенными на непокоренную Марком скалу. На эту «доисторическую фреску» сто двадцать метров высотой в шестидесятые годы художник Гонсалес потратил много краски и изобразил на ней улитку, динозавра, тигра и доисторических людей.
Во второй половине дня их накрыл дождь, но они об этом не знали. Марк и Люба стояли в длиннющей очереди внутри Пещеры индейца. Они вместе со своей группой ждали, когда их покатают на подземной гондоле с мотором, и все вместе смеялись над увиденным перед входом танцем. Тридцатью минутами раньше переодетый в набедренную повязку кубинец — довольно упитанный товарищ — развлекал приехавших. Он стучал в там-там и потешно приплясывал, изображая ритуальный танец краснокожих. Так он провожал их на экскурсию.
Кормчий мастерски управлял лодкой, плывущей по пещерной реке с двадцатью пассажирами на борту. В узких каналах, на крутых поворотах рулевой ловко уворачивался от торчащих острых выступов скал, хотя в запасе были всего сантиметры дистанции. И каждый такой маневр заканчивался аплодисментами отдыхающих.
После покатушек в пещере группу повезли на табачную сушильню — секадеро. Снаружи сооружение чем-то напомнило Любе избы некоторых ее соседей из Марса: бревенчатый, одноэтажный дом с крышей, покрытой дранкой. Когда они зашли вовнутрь, то погрузились в полумрак и за нос их схватил крепкий запах табака. Его листья свисали с потолочных балок на веревках — сушились. Их развесили так плотно, что они казались ковром, по странной прихоти прикрепленным к потолку. Как им рассказал гид, «ковер» украшает потолок с февраля по май, а потом его осторожно снимают и увозят на табачную фабрику в Гаване.
…..
— Соня, хватить дрыхнуть! — прокричала Люба, сворачивая мокрый зонт и устанавливая его в подставку. Но на крики к ним никто так и не выбежал.
— Странно! Где же она? — удивился Марк. — Пойду посмотрю, — и как был в мокрых кроссовках, не разуваясь, прошелся по первому этажу. Зачем-то заглянул в платяной шкаф на высоких ножках. Вернулся обратно в прихожую. — Здесь ее нет. Может, на втором? — он вбежал по ступенькам наверх. Люба поспешила за ним. Они осмотрели все углы и закоулки дома и двора. Собаки нигде не было.
Через час пробежки с зонтами по ближайшим к дому кварталам района Ведадо, где они снимали дом, Марк и Люба вернулись обратно одни. У них оставалась последняя надежда, что каким-то чудом хозяйка дома может знать, где их собака.
— Алло, это Милагрос? Здравствуйте, это ваши постояльцы. Вы не видели нашу собаку? Рыжая, милая такса в белом ошейнике, — итальянец растирал лоб ладонью, словно у него болела голова. — Как нет?! Вы же должны были приходить сегодня утром и принести нам продукты на ужин? А, вспомнили, что видели ее у порога, — Марк подбадривающе подмигнул испуганной Любе. — А потом ушли и уже не видели, когда закрывали калитку? Ну как же… — в трубе минуту что-то быстро тараторили, а потом раздались короткие гудки.
Марк поставил телефон обратно в зарядку и опустился на стул рядом с тумбой, где та стояла.
— Она сказала, что больше ничего про собаку сказать не может и что у нее садится телефон и она может в любой момент отключиться, и сразу вырубилась, — Люба стояла рядом и смотрела на него сверху вниз, губы тряслись, а по щекам у нее катились слезы.
— Пообещай, что мы ее найдем! Пообещай!
— Конечно найдем! Да она сама придет завтра утром. Вот увидишь! Это же не собака, это же GPS на ножках. У нее встроен компас в мозжечок. Я сам видел стрелку, когда заглядывал к ней в глаза.
— Ты все шутишь!
— Мы оставим калитку открытой и дверь тоже, на тот случай, если она вернется ночью. Хотя уже ночь…
— Пойдем еще раз ее поищем!? А если не найдем, то завтра поспрашиваем соседей. Может, она на нас обиделась и теперь решила столоваться у них, — с надеждой в голосе произнесла Люба.
Они взяли зонты и опять вышли на улицу. Шел дождь.
ГЛАВА 4
Несколькими часами ранее.
Лиля принялась лаять на дом, чтобы он впустил ее. Собака басила на всю улицу. Идущие по своим делам кубинцы и туристы спешили эту неуравновешенную таксу обойти стороной. Но ни через десять минут, ни через тридцать дверь не открылась — все безуспешно. Дом не пускал ее в свой периметр. Лиля перешла в наступление — стала рыть подкоп под забором.
Она снимала дерн, как профессиональный экскаваторщик, работая передними лапами и пастью, как совком. Такса впихивала морду в вырытую лапами яму по брови, засовывала в пасть все, что вмещалось, а это сантиметров двадцать земляного края, и отбрасывала в сторону. К тому, что не откусывалось и не выкапывалось этим способом, она применяла бультерьерский прием — вцеплялась мертвой хваткой и драла из стороны в стороны, пока земля, опутанная корнями, не отрывалась. Выкопанный туннель проглотил уже собаку до середины. И комья земли бомбардировали вокруг нее тротуар.
— А ну-ка, кыш-кыш, — позади собаки послышались хлопки и угрожающий топот ногами. Она обернулась. Какой-то неизвестный ей мужчина энергично махал обеими руками, будто отгонял от себя мух.
Сосед арендованного Лилиными хозяевами дома вышел на улицу, чтобы поехать по своим делам, и заметил летящие по дуге от забора на тротуар комья земли. Он подошел ближе и увидел, что какая-то ополоумевшая псина скоро может докопаться до Майями. И уже испортила газон и живую изгородь его соседки с явным намерением проникнуть на территорию с диверсией.
— Пошла, пошла, — и он наклонился и протянул руку, чтобы схватить ее за хвост и оттащить.
Лиля мгновенно среагировала, но мужик успел одернуть ладонь, и зубы собаки только звонко клацнули вхолостую. Сосед рассвирепел и не на шутку разбушевался, намереваясь пинком ускорить капитуляцию копательницы. Лиля увернулась от ноги, вцепилась зубами в брючину, стала драть ее и рычать. Мужик заорал, будто ему прищемили яйца, а не всего лишь прокусили ткань на штанах.
Он попытался отодрать собаку от своих джинсов, но такса не давала схватить себя и в то же время надолго не выпускала из пасти трофей. Она работала в алгоритме: клац зубами в сторону пытавшихся зацепить ее рук — хвать обратно штанину. Кубинцы, будучи очень участливыми людьми, всегда готовы прийти на помощь, когда видят кого-то в сложных обстоятельствах. Вот и в этой заварушке уже через минуту принимали участие не двое, а четверо.
Один чернокожий смельчак подкрался сзади разъярённой, огрызающейся собаки. Второй стоял с боку и отвлекал ее внимание на себя. И как только она ослабила бдительность, первый ловко схватил Лилю поперек туловища. Та выпустила джинсы, зарычала и завертелась, изгибаясь, как змея, и пытаясь прокомпостировать пальцы ловца, но тот оказался сноровистее. Он держал собаку крепко и так, что та смогла бы его достать, только если бы умела складываться, как штангенциркуль.
Собака вырывалась, но парень, на вытянутых руках, нес ее через дорогу. Мышцы на груди и предплечьях у него вздулись от напряжения. Он еле удерживал собаку, бьющуюся в ярости. Отойдя несколько метров в сторону, он аккуратно поставил ее на асфальт, быстро разжал руки и на всякий случай отскочил в сторону. Но оказавшись на горизонтальной поверхности, Лиля тут же пришла в себя. Смерила взглядом трех замерших мужчин и посеменила в противоположную от них сторону — от греха подальше, считая инцидент исчерпанным со счетом «ничья».
Товарищ в порванных джинсах поблагодарил спасителей и вернулся в свой дом, чтобы переодеться. А Лиля заняла наблюдательную позицию на противоположной от места раскопок стороне улицы. И принялась ждать, когда появятся хозяева.
Наступило время обеда и стало нестерпимо жарко. Собаке хотелось пить. Она побегала по улице взад-вперед с открытой пастью и вывалившимся языком, тяжело и часто дыша, — ни одной лужицы. Далеко отходить она не решалась — боялась пропустить приезд хозяев. А жажда мучила смертельно. Липкое, душное марево вместо воздуха повисло над Гаваной. Солнце палило, быстро выжигая красную плешь на неспрятавшихся в тень, под навес или зонтик. Как назло, на Лилиной стороне улицы не было ни одного укрытия. И чтобы хоть как-то облегчить свои страдания, она легла прямо на газоне (на нем было не так жарко, как на асфальте, раскаленном солнцем) и стала ждать.
Жара сделала свое дело — собаку сморило, и та то ли уснула, то ли ее настиг тепловой удар. Ей казалось, что она открывает свою огромную зубастую, как у крокодила, пасть, а в нее затекают стремительными потоками мутные воды Нила, те, которые показывали по телевизору во время любимой передачи Марка о природе. Она глотает и глотает их, а вода с каждым разом все быстрее и быстрее наполняет ей глотку. И вот она перестает успевать за потоком и начинает захлебываться.
…..
Лиля открыла глаза. Сердце бешено наяривало морзянку, а сверху на нее обрушивался тропический ливень. Небо яростно выталкивало на землю своих маленьких десантников, и они с таким ожесточением стукались об асфальт, что отскакивали от него почти на метр, захватив с собой земляные комочки и навешивая их на все вокруг: листья, заборы, стены домов и на собаку.
Мокрая и грязная Лиля побежала искать спасения. Глаза застилали потоки воды, и она почти не видела, куда бежит. Полыхнула молния. Она, как пояс, стянула весь горизонт от края до края. Следом за ней ударил в свои небесные литавры гром, да с такой силой, что могли повылетать стекла от такой канонады, если бы у ближайших кубинских домов они были. Но вместо них на окнах стояли только железные жалюзи.
Лиля взвизгнула. Продолжая бежать, плохо разбирая дорогу, собака в страхе обернулась — не настигает ли ее это громыхающее чудовище. И со всего разбега влетела в открытый канализационный колодец.
Такса сначала не поняла, что случилось. Вода раньше хлестала ее по спине и морде, а сейчас она сжимала ее со всех сторон, и глаза видели только какую-то муть вокруг. Собака инстинктивно заработала лапами и быстро вынырнула. Чихнула и потрясла головой так, что ее длинные уши захлопали.
Воды Лиля не боялась. Не раз с Василием в деревне она ходила на утиную охоту и приносила ему из воды подстреленную дичь. А потом, когда осталась без хозяина, развлекалась рыбалкой — ныряла с берега за мелкой рыбешкой.
Она погребла к стенке. Вокруг плавал мусор: пустые пачки от сигарет «Голливуд», жестяные банки «Кока-колы», сигарные окурки, клочки бумаги. Разгребая всю эту «красоту», она быстро подплыла к стене и уперлась в нее лапой — не вылезти. Слишком высоко до поверхности — почти метр. Она била лапами и крутилась — искала, за что бы зацепиться. Но стены были абсолютно вертикальными — ни одного выступа.
Она кружила по железному периметру. На третьем круге ее силы стали кончаться. Дождь барабанил ей по темечку, затекал в уши и пасть. Еще не пришедшая в себя до конца от теплового удара, она уже была вынуждена бороться за жизнь. Собака плавала туда-сюда бесцельно. Она рассчитывала только на случай. Вдруг попадется что-то, на что можно будет встать или зацепиться. Силы стали покидать ее. Лиля сделала еще два медленных гребка и погрузилась с головой под воду. Всего лишь на секунду, но этого хватило, чтобы мобилизовать ее. Она заработала лапами сильнее и тут же вынырнула. Зло и громко гавкнула на воду. Одноразовое эхо передразнило ее металлическим откликом. Еще пара минут, и она снова ушла под воду. Выныривала уже с большим трудом. Лиля чувствовала, что сил остается совсем немного. Дождь топил ее сверху. Вода кругом затягивала в свой омут. Она из последних сил отчаянно залаяла.
А на поверхности бушевал ураган. Ветер хватал дождь, тащил его по горизонтали и с силой впечатывал во все вокруг: стены домов, деревья, редких бегущих прохожих, — и только тогда потоки воды стекали вниз. Эйнштейн очень бы удивился такой гравитации.
Те несколько несчастных, вынужденных спасаться бегом под зонтами, спокойно могли бы обойтись и без них. Пусть их зонты и были размером с пляжные шезлонги, но они никак не помогали оставаться сухими, а только тащили за собой, словно паруса, насквозь промокших прохожих.
Мигелю оставалась каких-то двадцать шагов до своего припаркованного «Москвича», когда его правая нога провалилась сквозь землю и он со всего роста шмякнулся на бок. Его руки, державшие зонт, разжались и впечатались в мокрую лужайку. Зонт подхватил ветер, и он полетел вдоль дороги. Потом, представив себя воздушным змеем, взмыл вверх.
Все спереди — белая футбола и джинсы — на Мигеле было в земле. Руки скользили в жиже, а правая нога по колено болталась в дыре. Он чувствовал, что ободрал себе бедро о железный край незакрытого колодца. Мужчина приподнялся, посмотрел вниз и увидел, что в воде что-то плавает. «Крысы!» — с омерзением подумал он и поспешил вытащить ногу.
Дождь барабанил изо всех сил по листьям пальм, асфальту, макушке и лбу Мигеля, заливался в его уши и глаза. Он почти ослеп и оглох. Мужчина с трудом поднялся на скользкой траве. Болело ушибленное левое колено, которым он припечатался при падении всем своим весом. Правая нога в районе внутренней части бедра сильно ныла. Через прорванную в брюках дыру проступили капельки крови. Он осторожно сделал шаг в сторону машины. Второй. И вдруг ему показалось, что он слышит собачий лай, и не простое тявканье, а форменную истерику. Такая бывает, только когда животное смертельно напугано или ранено. Он хорошо знал этот истошный вопль о помощи. Всю жизнь, с самого детства Мигель держал собак. Его первая — дворняжка Банан (он ее прозвал так из-за смешного, непропорционально вытянутого корпуса) погибла под колесами сбившего ее альмидрона3. Она звала его на помощь, умирая. Прошло уже больше тридцати лет, но забыть ее голос в ту минуту он так и не смог.
Он прислушался. Было сложно уловить вообще хоть что-то, кроме хлопающих листьев пальм и треска веток деревьев, которые ураган стремился выдрать вместе со стволами. Нет, показалось. Он сделал еще несколько шагов к машине. И тут сзади порыв ветра принес явственное: гав-гав-гав!
Он обернулся, прикрыл ладонью, как козырьком, глаза от дождя, посмотрел вокруг, но ничего не увидел. Мигель уже собирался развернуться и уйти, как в поле его зрения попала дыра в земле, в которой, как ему показалась пятью минутами раньше, плавала гигантская крыса: «Крыса ли!?» — подумал он и сделал пару шагов к колодцу. Мужчина опустился на четвереньки и заглянул вовнутрь. В полумраке, в потоке воды он увидел, что там что-то плавает, и на этом чем-то белый ошейник.
— Собака!? — вслух удивился он и протянул руку — не достать. Ошейник то всплывал, то погружался под воду, и его время на поверхности стремительно сокращалось.
— Еще пару минут и утонет! Палка. Мне нужна палка! — Мигель вскочил, уже не обращая внимания на боль в ногах, пробежался вокруг. В кустах валялась обломанная ветвь размером с двухгодичное деревце. Он схватил его и побежал к дыре. Опустил тонкой стороной в воду ближе к ошейнику.
— Хватай! Хватай его! — орал он вниз белому ошейнику. Ошейник сделал в воде разворот, и палка просела вниз. — Зацепился! Держись — тащу!
Он осторожно потянул ствол вверх, и из воды показалась такса. Она держалась за деревяшку зубами и даже передними лапами, но глаза у нее были закрыты. Когда до ошейника уже можно было достать рукой, Мигель схватил таксу за шкирку и вытянул на поверхность. Дерево ушло в воду и торчало теперь, как предостережение спешащим: «Внимание! Не пустите здесь корни, как я!»
Мужчина сидел на траве около дыры и, не обращая внимания на хлеставший по нему дождь, осматривал еле дышащую собаку.
— Нет, повреждений-то никаких нет, но псина в ауте. Вон, еле дышит. Глаза не открывает. Но жить будет! Ну ладно. Везучая! — он погладил ее по голове. — Поехали. Надо тебя согреть, глядишь — и оклемаешься.
Он снял футболку и завернул в нее еле дышащую собаку, и только потом сообразил, что его одежда была мокрее, чем сама такса. Мигель принес спасённую к машине, положил на переднее сиденье, и они поехали к его дому.
ГЛАВА 5
Пока они ехали, дождю стало скучно стегать своими водяными прутьями пустые улицы, то ли дело людей, пока они не успели разбежаться. И ураган стремительно свернул свои небесные хляби. Тучи в спешке покидали небо. А сквозь них уже пробивалось солнце.
— Мария, открой калитку! — Мигель припарковался у своего дома на двадцать второй улице и кричал из машины через открытое окно.
— А ты свои руки в багажнике забыл? Не видишь — я готовлю ужин!
— Ну что за люди эти бабы, — произнес негромко Мигель и вылез из «Москвича». Он обошел автомобиль, открыл пассажирскую дверцу и очень бережно достал оттуда таксу.
Черное лицо жены появилось в окне кухни. Глаза ее так расширились, что белки светились на темном фоне плохо освещенного окна, как два фонаря.
— А ты рискуешь, мой голый дружок! — прокричала в окно Мария. Она увидела раздетый торс мужа и как была с ножом, которым только что резала курицу, так и вышла встречать благоверного. Мигель не обращал на ее глупость никакого внимания — привык. Его больше заботило состояние животного. Он нес таксу к дому. Через мокрую ткань еле чувствовалось ее дыхание.
Навстречу мужчине выбежали две собаки — лайка и гаванская болонка. Обе рыжие с белыми пятнами, как будто одетые в одинаковую униформу. Они азартно прыгали на хозяина, стараясь наперегонки унюхать, что он там такое тащит.
На пути Мигеля, в дверях, стояла грозовая туча: черная женщина, фигурой напоминающая гигантскую грушу, в розовых, обтягивающих лосинах и зеленом топе. Волосы ее были убраны под цветастый тюрбан. Она приняла боевую стойку, подбоченившись кулаками, где из правого торчал нож. Она сжала и выпятила вперед свои полные губы, как у спортсмена во время усилия со снарядом. Глаза метали электрические разряды.
— Фигушки, муженёк! Ты не пройдешь, пока не объяснишь, что за гадость ты тащишь в дом, да еще и голым! — но Мигель только слегка сделал движение бедром, как будто собирался затанцевать сальсу, и, несмотря на свою субтильную конструкцию, оттолкнул забияку, да так, что та чуть со всей силы не врезалась в дверной косяк. Проход был свободен. — Э-э! Ты чего! Ополоумел, что ли!? Я требую ответа!
Восстановив равновесие, Мария поспешила за мужем, еле затолкав любопытных собак за дверь. Тем временем мужчина уже положил на пол еле дышащую Лилю и еще раз ее осматривал.
— Это что!? Еще одна собака! Зачем ты ее притащил? И чем, скажи на милость, мы ее будем кормить?
Мигель встал, подошел к шкафу, взял полотенце и, вытирая еще влажную шерсть, ответил:
— Урежем твой паек. А то вон панталоны уже трещат у кого-то, — и пошел в комнату за одеялом.
— Ты собрался экономить на мне!? На своей жене! Собаки тебе дороже?! — кричала она в комнату Мигелю, потрясая руками, в одной из которых по-прежнему был нож.
Он вернулся с одеялом, стал заворачивать в него таксу.
— Нет, конечно, но ты знаешь, я их тоже люблю! Но тебя больше! Не ругайся, дорогая. Эта собака чуть не утонула — не мог же я ее бросить. Смотри! На ней дорогой кожаный ошейник. Наверное, у нее состоятельные хозяева и они смогут нас отблагодарить, — Мигель знал, что отдаст собаку просто так, только найдет, чья она, но, чтобы жена больше не вынимала ему мозг чайной ложечкой, поспешил все вывернуть на прибыльную сторону.
— А как ты их найдешь-то? — уже спокойней спросила Мария.
— Видишь, у нее на ошейнике бирка с номером телефона, — Мигель и его жена склонились над собакой. — Такса с белым ошейником — это какой-то оппозиционер против жуликов и бульдогов, — ухмыльнулся Мигель и продолжил: — Не кубинский номер. М-да-а, звонок будет очень дорогой, — Мигель поразмышлял несколько секунд. — Тогда я завтра после работы съезжу в интернет4 и позвоню по WhatsApp, а там посмотрим, что они скажут и где вообще находятся эти люди. Скорее всего, это туристы, которые приехали сюда на отдых со своей собакой, а она убежала.
— Ну если эти люди могут себе позволить межконтинентальный перелет, то у них точно водятся денежки, — уже улыбаясь, проговорила Мария и пошла на кухню доделывать ужин.
Лиля открыла глаза и увидела над собой сколовшегося незнакомого мужчину.
— Ой, девочка, ты уже очнулась. Как ты себя чувствуешь? — Мигель ее нежно погладил по голове. — Согрелась? Пить, наверное, хочешь! Сейчас.
Он ушел и вернулся с блюдечком воды. Приподнял собаку, и та, несмотря на то, что в нее залилось половина колодца, принялась пить воду.
ГЛАВА 6
Любе спалось очень плохо, и только рассвело, она спустилась из спальни со второго этажа в холл, лелея в душе хрупкую надежду, что Лиля вернулась, но никого не обнаружила. Следом пришел зевающий Марк. Он ничего не стал спрашивать — ему было все понятно по угрюмому выражению лица жены. Они впопыхах проглотили по чашке вчерашнего остывшего кофе, быстро оделись и возобновили поиски.
По десятому разу прошлись по району. Все было безрезультатно. Около восьми утра пошли по соседям, пока те не уехали на работу. Сосед справа очень эмоционально рассказал им, как какая-то рыжая такса, роящая яму, чуть не откусила ему ногу, когда он спасал от нее газон своей соседки. Но куда она дальше делась он не знал.
Марк и Люба прошли несколько кварталов по центру города до конторы по прокату машин. Они взяли в аренду серый «Пежо» и принялись хаотично ездить по улицам старого города. У них не было даже малейшего представления, где может оказаться их собака, и катались, всматриваясь во все, что движется на четырех ногах, просто надеясь на удачу. Пару раз Марк так резко тормозил, когда из подъезда или из-за мусорки неожиданно выбегала рыжая спина на коротких лапках, что Люба чудом не билась головой о приборную доску, но это была не их собака.
— Слышишь?! Кажется, это Лиля! — Люба закрутилась на переднем сиденье. Они стояли на перекрёстке. Горел красный. Откуда-то сбоку слышалось неуверенное гав-гав. Включился зеленый. Марк не трогался с места.
— Где? Не слышу ничего! — он тоже начал крутиться по сторонам.
В соседнем ряду газанул старый зеленый альмидрон и выпустил вонючее облако гари с таким звуком, будто у него отвалился глушитель. Сзади засигналили: давай — поезжай!
…..
Ночью Лилю рвало — сказывался тепловой удар. Но на рассвете она уже сама смогла доковылять до двери и разок хрипло гавкнуть, чтобы ее выпустили на улицу. Правда, вышло у нее что-то типа «кхык». Связки еще подводили после призывов о помощи из колодца.
Во дворе Лиля справила малую нужду, и силы на этом у нее закончились. Самостоятельно подняться по ступенькам обратно в дом она не смогла, и Мигель ее занес на руках.
— Молодец, девочка! Почти в обмороке, а думает о чистоте! Утром я тебя устрою с почетом на крыльце, а Рыжий и Лохматый будут тебя развлекать.
Перед тем, как уехать на работу, Мигель вытащил Лилю из одеяла и отнес на веранду в тенек, чтобы она подышала свежим воздухом. Еще он принес из дома и поставил перед таксой миски с водой и мелко порезанными остатками потрохов от курицы. Погладил собаку. Крикнул жене, чтобы она быстрее собиралась, и пошел к своему «Москвичу», чтобы уехать, а по пути забросить на работу и свое «сокровище». Так он называл Марию, когда был в хорошем настроении.
Лиле понравилось на веранде. Дом от постоянных дождей и почти круглогодичной стопроцентной влажности отсырел и разил плесенью. И солнце всем его обитателям было просто необходимо.
Мигель уехал и забрал с собой «сокровище». Лиля осталась в компании Рыжего и Лохматого, которые тут же ей заинтересовались. Сначала она подверглась круговому обнюхиванию. Результаты исследования собаками были приняты положительно, и они стали привлекать ее к игре. Покусывали ее то за задние лапы, то за хвост и тут же отбегали, давая понять, что она их должна догонять. Лайка даже помусолила Лилино правое ухо и тут же умчалась опрометью, припала на передние лапы, уронила на них голову и игриво залаяла. Но такса не двигалась с места — у нее не было сил. Все кружилось. До болонки дошло первой, что с их новой подружкой не все ладно, и она принялась сочувственно вылизывать таксе мордочку. Не сказать, что Лиля любила такие телячьи нежности, но это было приятнее, чем укусы.
К обеду ад отворил свои ворота, и на Гавану снова опустилось пекло. Асфальт выбрасывал обратно в воздух выпавший вчера дождь густыми испарениями, освобождая себя от луж. Собаки перестали играть и спрятались в тени под кустом гибискуса. Они разинули пасти, высунули языки и часто дышали, лежа животами на еще прохладной земле. Лиля положила голову на вытянутые вперед лапы и смотрела через забор-рабицу на дорогу и проезжающие мимо машины. Автомобили, новые друзья и все вокруг у нее то двоилось, то плыло, как в тумане.
И вдруг она увидела женщину, очень похожую на ее хозяйку. Только у нее было почему-то две головы и четыре руки. Она сидела в машине, стоявшей на перекрестке. Лиля подняла голову и гавкнула, но вышло опять какое-то воронье карканье, а не лай. Но женщина все равно отреагировала и завертелась. Лиля хотела встать и подбежать поближе, но передние лапы, поднявшие ее, тут же разъехались в стороны. Она еще не могла держаться на ногах. Лиля снова гавкнула, но в этот момент раздался хлопок, из стоявшего на дороге альмидрона вылетело облако черного дыма, и ее голос потонул в какофонии автомобильного рева. А когда все рассеялось, машины с похожей на ее хозяйку женщиной уже не было. Лиля опустила обратно голову на лапы и почти тут же выключилась.
…..
— Марк, этот точно был ее голос! Только какой-то осипший. Давай посмотрим. Останови!
Марк припарковался на соседней улице, и они побежали туда, откуда Люба услышала Лилю.
Они были у дома Мигеля и, встав вплотную к забору, вцепились пальцами в рабицу, просунув сквозь нее свои носы. Лилины хозяева водили глазами по двору, который густо украшала растительность. И самый высокий, пышно цветущий фиолетовым, гибискус рос около крыльца, давая густую тень на веранду со стоящими на ней двумя белыми креслами-качалками.
— Лиля! Лиля! — прокричал Марк.
Как из-под земли, на них выпрыгнули две собаки.
Рыжий и Лохматый, сморенные жарой, одухотворенно высунув языки, спали во дворе под кустом, как раз напротив которого и встали потревожившие их Марк и Люба. Лайка и болонка прыгали на забор и лаяли, не забывая, при этом, радостно махать хвостами, демонстрируя, что всегда готовы вовлечься в новую игру.
— Вот кто гавкал отсюда, — разочарованно произнес Марк.
Люба в последний раз пристально оглядела двор. Никаких такс. Густая шапка цветов надежно укрывали то ли так крепко спящую, то ли потерявшую сознание, и ничего не слышащую вокруг, собаку на веранде.
— Ладно. Поехали, — грустно сказала Люба. Марк обнял ее за плечи.
— Не расстраивайся! Мы обязательно ее найдем! Я это точно знаю, — и они пошли обратно к машине.
ГЛАВА 7
Лиля открыла глаза и увидела, что солнечный свет изменился. Он больше не бил ей прямо в глаза. Тени от кустов и кресел стали длинными. Значит, наступил вечер и она пробыла в забытье весь день, но это пошло ей на пользу. Чувствовала она себя значительно лучше, чем утром. Такса поднялась, потянулась и медленно спустилась с крыльца на газон. К ней тут же подбежали собаки и принялись за старое, но играть ей совершенно не хотелось. Рыжий и Лохматый прыгали вокруг нее, но она не обращала на них никакого внимания. Лиля думала о своем сне, в котором за ней приезжали ее хозяева. Это было так натурально, что казалось, их запах все еще стоит в воздухе. Она потянула носом — никого, кроме двух ее новых друзей, выхлопных газов и цветения гибискуса.
Около ворот затарахтел «Москвич» — вернулся с работы Мигель. Он уже открывал калитку, когда неугомонный Рыжий снова подскочил к Лиле и цапнул ее за шею.
— А ну-ка, сгинь! Не видишь, она не хочет играть! А что это ты там таскаешь в зубах? — Мигель забежал во двор и начал погоню за лайкой, у которой из пасти свисало что-то белое.
Рыжий решил, что с ним наконец-то начали играть, прижал уши к голове и носился по двору, как ужаленный, а Мигель гонялся за ним. Наконец, зажав собаку между непролазным, густо разросшимся кустом колючего кактуса и забором, он схватил Рыжего за морду и увидел, что в зубах у собаки торчит белый кожаный ошейник Лили.
— А ну отдай, гаденыш! Фу, сказал! — собака пару раз быстро жамкнула челюстями, сглотнула и в этот момент немного разжала зубы. Мигель с силой дернул за торчащий край, не рассчитывая, что собака так легко сдаст трофей, отшатнулся назад, еле устояв на ногах.
— То-то же! — он держал в руках ошейник таксы весь в собачьей слюне. — Погоди! А где медальон с номером телефона и адресом!? — он бросил ошейник на землю и опять схватил за морду что-то жевавшую собаку и разжал ей пасть. Лайка таращилась на него, говоря взглядом: «Ты чего, хозяин? Когда это я отдавал добычу!» Мигель засунул в пасть собаке указательный палец и, как заправский дантист, стал шарить им по деснам и языку. Рыжий принялся дергаться и вырываться. Он не терпел бесцеремонности.
— Проглотил! Кольцехвостый пылесос, ты проглотил воссоединение бедной таксы и ее безутешных хозяев!
Лайка повернула голову на бок и с недоумением смотрела на Мигеля, а он на нее.
— Готов к слабительному, животное!? Я сейчас заберу женушку. Мы заедем в аптеку, и Мария выберет самое сильное для тебя. В них-то она знает толк! Купим как раз то, чем она пыталась худеть в прошлом году.
Но планам Мигеля не суждено было сбыться. Жена, узнав, что затеял ее муж, категорически запротестовала. Она включила свой громкоговоритель на полную мощность, сделав всех ближайших соседей свидетелями, что если он только посмеет купить подобное лекарство и скормить его псу, то собачью искрометную сранину, которая, как снег зимой в России, покроет все вокруг, он будет чистить с утра и до утра, и на выходных вместо рыбалки. И пусть, если уж ему так дорога эта такса, дожидается медальона естественным путем.
ГЛАВА 8
У Марка и Любы в Гаване было запланировано еще два дня и множество экскурсий, но стоит ли говорить, что они на них не поехали. Вместо развлечений они нашли компьютер и принтер. Напечатали объявление о своей рыжей потеряшке, размножили его и клеили по всему городу, раздавали людям. Ложились спать они с открытыми дверьми.
…..
Лиля быстро шла на поправку. Несмотря на возраст и акклиматизацию, ей понадобилось всего два дня, чтобы прийти в себя. Окрепнув, такса принялась просчитывать варианты побега. Она обошла и обнюхала весь периметр двора, защищенный забором — ни одной лазейки. Это ее подтолкнуло к выводу, что придется ждать удобного случая, ибо сил, чтобы соорудить очередной подкоп, у нее все еще было маловато. Но она, например, всегда может успеть проскочить в щель открываемой калитки. И такса заняла наблюдательный пост на крыльце.
…..
Приближался национальный праздник Кубы — 1 мая, международный день солидарности трудящихся. Гавана готовилась. Гараж это или пятизвездочный отель, повсюду пестрели объявления: красивые типографские плакаты; распечатанные на принтере листочки или хенд мейд, нарисованный еще Христофором Колумбом и раз в год, перед праздником, вывешиваемый на дверь.
Смысл всех объявлений сводился к следующему: все трудящиеся и сэдээровцы5, принимающие участие в Первомае, встречаются в 5 утра «на районе» и дружной командой следуют на Пласу дэ ла Ревалюсьён на шествие. Время сбора в разных районах было разным. Всё зависело от удаленности от пласы, но сам праздник начинался в дикую рань — 7 утра. Старт несколько лет назад перенесли на рассвет из-за того, что днем очень многим становилось плохо из-за жары и люди падали в обморок.
Мигель очень любил первое мая и каждый год, сколько себя помнил, участвовал в демонстрациях. Если бы его кто-то разбудил среди ночи и спросил, кто стоял на правительственной трибуне в таком-то году и что было написано на твоем плакате, то он с абсолютной точностью и без запинки назвал бы.
К Первомаю он всегда готовился с особой тщательностью и подходил к этому процессу творчески. Рисовал транспарант или готовил костюм. В прошлом году он даже где-то раздобыл барабан там-там и так залихватски наяривал на нем во время шествия, что вокруг него образовался круг всегда готовых танцевать и приплясывать кубинцев.
В этом году его посетила новая идея. Взять с собой одну из собак, а перед этим нарядить ее как-нибудь соответствующе, но, чтобы ей было не слишком жарко. И он придумал и смастерил маленькую соломенную шляпку, как раз размером под собачью голову, и прикрепил к ее макушке кубинский флаг на пятидесятисантиметровом древке. Получилось красиво и оригинально.
Первой кандидатурой была лайка. Он подозвал пса, тот с охотой подбежал, ожидая лакомства или, на худой конец, ласки, но вместо этого получил какую-то хрень на голову. Шапочка была с веревкой, как у ковбойских шляп, и планировалось ее затягивать для устойчивости под нижней челюстью собаки, что и сделал Мигель. Лайка отбежала с этой конструкцией на голове, и началось родео. Она трясла головой, скакала, била задними ногами, как жеребец, скидывающий наездника. Шляпа съехала ей на морду и полностью закрыла обзор. Собака лишилась возможности видеть. От такой неожиданности она взбесилась еще больше и стала прыгать, рискуя протаранить рогом из флага колючий кактус, росший во дворе. Вдруг у Рыжего переключился тумблер, он лег, поскреб передними лапами по морде, и вся конструкция съехала на землю. Обзор, наконец-то, был свободен.
— Нет, этот иноходец не подойдет для долгой рыси по прериям. Следующий! — и Мигель пошел ловить лайку, которая убегала от него по двору с болтающейся на шее шляпой с флагом.
Мужчина подозвал болонку и повторил свой эксперимент. Но Лохматый, как только заполучил украшение на голову, тут же лег на брюхо и отказывался двигаться дальше. Его словно придавили кирпичом, хотя вся конструкция не весила и более двухсот граммов. Ни на угощения в руке, которыми Мигель пытался сдвинуть его с места, ни на легкие толчки под зад собака не реагировала. Она лежала, как в окопе при наступлении танков. Но неожиданно что-то в мозгах у Лохматого переклинило, он рванул, как в зад ужаленный, и торпедировал флагштоком забор. Древко воткнулось в рабицу, застряло, и собака, сдав назад, элегантно освободилась от мозгосжимателя у себя на голове.
— Да, пожалуй, и этот носитель сделает из праздника цирк. А может, Везучая? Эй, Везучая, иди-ка сюда, — Лиля вскинула бровь и посмотрела на Мигеля. Предыдущие два представления она наблюдала, лежа на крыльце дома. — Да, ты, рыжая! Хотя у меня все рыжие, осталось только жену покрасить в этот цвет.
— Что жену!? — Мария выкрикнула из комнаты. Она убиралась в доме и не видела эти сцены экзорцизма.
— Ничего, милая! Это я не тебе, — он помахал таксе рукой. — Иди-иди сюда, — та спустилась с крыльца и подошла к мужчине.
Он надел на неё шляпу и затянул под мордой веревочку. Лиля сидела, не шевелясь, и смотрела Мигелю прямо в глаза.
— Черт возьми, я могу поклясться, что сейчас твоя морда говорит лучше человеческих слов: «Что ты за дурень! Ты разве не знаешь, что собаки не носят шляп!?» Знаю, милая, но у всех на демонстрации будут или плакаты, или флаги, или транспаранты. На худой конец барабаны или шарики. И у тебя будет свой собственный флаг! И раз уж ты его не можешь нести в лапах, то на голове в самый раз, — и он сел на корточки, взял рукой Лилину морду и поднял ее к своему лицу. — Поняла?
Лиля посмотрела на него своими карими глазами так пристально и серьезно, что Мигелю показалось, что она прониклась идеей празднования Первого мая. Он отпустил ее морду и решил понаблюдать, чем закончится третье шляпное дефиле. Но как только Лиле предоставили свободу, она отошла от мужчины на несколько шагов в сторону и легла в тень. И постороннему зрителю могло показаться, что под кустом лежала шляпа с телом собаки, которую пригвоздили к земле древком флага.
— Отлично, Везучая! Тебе понравится наш праздник, — и пошел снимать конструкцию с таксы.
…
Марка и Любу стали узнавать на улицах и спрашивать, не нашли ли они свою таксу. Они все два дня, как тени, бродили по Гаване. Развешивали объявления, опрашивали прохожих, но никто не смог им рассказать ничего существенного. Два раза их наводили на ложный след. Рассказывали, что видели там-то и там-то рыжую таксу и, кажется, да, у нее был белый ошейник, но, когда они приезжали по указанному адресу, выяснялось, что это чужая, счастливо живущая со своими хозяевами такса и никто ее не воровал.
— Нам завтра утром съезжать. Ты помнишь, Люба? — они сидели за столиком в уличном кафе и пили ром-семилетку.
— Я не хочу никуда ехать! Не хочу никакого Тринидада. Мы можем снять дом напротив того, где мы сейчас живем? И предупредить новых арендаторов, что если придёт рыжая такса…
— Они могут и отказать нам, — перебил ее Марк. — Держать двери открытыми ночью, да и днем в свое отсутствие мало кто рискнет. Мы сделали все, что смогли. Да и тем более завтра здесь будет праздноваться Первомай, и я читал статистику прошлых лет. Соберётся один миллион человек.
— Я когда-то любила этот праздник. Было весело. Все с транспарантами. Дети с шариками. И разбивались стихийные ряды с продуктами, которых в будни было не найти днем с огнем. Все уходили, набивши десять авосек, — и сразу добавила: — Я не могу уехать, пока мы ее не нашли. Понимаешь?
Он понимал. Люба уговорила мужа, и они остались в Гаване еще на два дня.
ГЛАВА 9
Спал Мигель крепко где-то до пяти, а потом началась война. Резко, как по свистку, на улице стартовал бедлам: вопли «Всех с праздником! Все на демонстрасьён! Все на Пласу дэ ла Ревалюсьён!» А из динамиков системы массового оповещения призывы вперемешку с маршами. Отовсюду стали слышны крики многотысячной толпы, стекающейся на праздник. Мигель выглянул в окно. На улице еще было темно, но по ней уже шло бескрайнее море демонстрантов, возбужденных и громко тараторящих друг с другом. Вся Гавана стекалась на площадь Революции.
Он растолкал похрапывающую жену и пошел собираться. Первым делом он включил телевизор. Там шла прямая трансляция. Камеры, установленные на крышах Министерств связи и внутренних дел, показывали бескрайнее море людей.
Из дома они выскочили в 6.20. Мигель все еще пререкался с женой, которой, как всегда, не хватило времени навести марафет. И она на бегу вдевала в уши большие сережки-кольца. Под мышкой мужчина нес свернутый плакат. Было видно часть лозунга «¡Viva…“ („Да здравствует…»). В руках он держал поводок, на котором он вел Лилю. Ему пришлось снять ошейник с Лохматого. Над Лилиным лайка хорошо поработала, так что он годился только на шнурки.
Рыжий и Лохматый проводили их до калитки, поочерёдно зевая. Мигель, Мария и Лиля погрузились в «Москвич» и поехали на место сбора на Первой улице.
В 6.40 они уже были на месте. Со всех сторон группами и по одному люди шли на старт шествия. Демонстранты несли еще свернутые транспаранты и плакаты с Че и Хосе Марти под мышкой. Кто-то тащил там-тамы размером с половину себя. А ростовая кукла, похожая на русского скомороха, махала всем встречным пластиковыми руками и бодро отшагивала на начало демонстрации.
…..
— Люба, просыпайся! Нам пора, — Марк легонько потряс жену за плечо. Она открыла глаза и увидела на стене часы. Они показывали 5.40 утра.
— Такая рань!
— Демонстрация начинается в 7, и нам надо успеть доехать, пока не перекрыли все улицы. Мы же вроде бы вчера договорились, что пойдем — развеемся. Я читал, что Первомай в Гаване — это грандиозное событие, и на нее съезжается уйма народа, — Люба снова вспомнила о пропаже Лили и уже готова была расплакаться. — Ну-ну, — Марк погладил ее по лицу и поцеловал в губы. — Тем более надо пройтись! Там наверняка будет очень весело, а нам не мешает подпитать нашу надежду чем-то позитивным. Вставай! Пошли!
…..
На проспекте выстраивались колонны, которые должны были, прослушав пламенные речи, ставшие после ухода Фиделя менее пламенными и куда более короткими, пройти через площадь.
Мигель припарковался около дома знакомой, которая предпочитала смотреть на демонстрацию со своего кресла-качалки на веранде, потому что ей было 96, и она не переносила толпу. Старушка пообещала приглядывать за машиной. Мигель надел на Лилю шляпу с флагом, закрепил конструкцию стягивающейся веревкой у нее под нижней челюстью и взялся за поводок.
— Ну что!? Пошли? — собака посмотрела на мужчину и ничего не ответила.
Всем было весело. Народ вокруг приплясывал и махал флагами, свистел и кричал лозунги, участвовал в импровизированных флешмобах и прыгал с плакатами. Лиля едва успевала уворачиваться от грозивших наступить на нее ног. Она лавировала, как когда-то в лисьих норах, только вместо зубов и клыков на нее нападали идущие кроссовки и сандалии.
Многие демонстранты шли в организованных колоннах, сформированных по определенному признаку. Вот только военные или полицейские, а вот сотрудники предприятий или сэдээровцы. Слева от Мигеля ехал грузовичок с поклонниками Уго Чавеса. У него на бортах большие экраны демонстрировали фото и видеофрагменты из жизни команданте.
«ESTUDIO, TRABAJO, FUSIL» — «Учёба, работа, винтовка».
Комсомольцы, тащившие впереди мужчины с собакой транспаранты, что-то яростно обсуждали, тормозя на каждом перекрестке. И каждый раз Лиля утыкалась в них и обходила. Мигелю приходилось перехватывать поводок, чтобы не запутался в людях. Это было очень неудобно потому, что вторая рука у него тоже была занята. Он нес нарисованный собственноручно плакат.
А тормозящие их парни хотели просто свалить с этого праздника жизни. Мешали им это сделать товарищи с флагштоками, перегораживающие своими палками выходы с Пасео (шествия). Назначение таких «заградотрядов» было следить за своей организованной колонной, чтобы та не разбежалась. А не являющиеся представителями какой-то конкретной организацией люди могли присоединиться к демонстрации в любом месте.
Мигель и Мария не принадлежали ни к одной из колонн и просто заняли свободное место между ними. Они шли и по-детски радовались празднику. Мигель развернул свой белый плакат с красной надписью «¡Viva Cuba!».
Чем ближе они подходили к площади, тем плотнее люди жались друг к другу. Задним не терпелось выйти на нее, а те, кто уже был там, не спешили ее покидать, стараясь разглядеть получше всю правительственную верхушку своей страны, стоявшую на высокой трибуне под мемориалом Хосе Марти, помахать им рукой и сфотографироваться.
Лиля, тем временем, успевала не только спасать свою жизнь, но увлечённо исследовать находки на асфальте. И пару раз она так резко наклоняла голову, что своим флагштоком на шляпе, как рапирой, прокалывала зады впередиидущих. Те подпрыгивали, потирая укол. Оборачивались посмотреть, кто это их так, и тут же начинали смеяться и снимать на телефон единственную собаку-демонстранта, да еще в таком оригинальном наряде.
Из-за всех этих рывков и резких остановок Мигель пару раз чуть не выронил свой плакат и решил, что двух рук, чтобы нести плакат и вести такую активную собаку, мало и передал поводок жене. Та плелась позади него и болтала с какой-то незнакомой ему женщиной, и не очень-то обрадовалась возложению на нее новой обязанности. Тем более, как вообще можно разговаривать с занятыми руками! Это все равно, что с набитым ртом. И Мария придумала выход. Она привязала свободный конец поводка к петличке, предназначавшейся у ее платья для пояса, который отсутствовал. Руки снова стали свободны, и она продолжила оживленно жестикулировать и болтать со знакомой.
Показался мемориал Хосе Марти на площади.
ГЛАВА 10
— Смотри-смотри, Люба! Что это там? — впереди в толпе мелькал и двигался кубинский флаг, но так низко над землей, что было совершенно не понятно, как его заставили так парить.
— Что? Где? — в этот момент Люба разглядывала позади себя куклу в руках одного из демонстрантов, приколоченную к длинной палке и возвышающуюся метра на два над толпой.
— Да вон там. Как это он так?
— Кто?
— Да флаг, — Марк повернулся к Любе. — Он так низко и резво лавировал в толпе, как будто его прикрепили на беснующегося ребенка, скачущего на карачках. Но вряд ли это был младенец. Он бы не прополз всю демонстрацию. Давай подойдем поближе и посмотрим, что это, — но как только Марк повернулся обратно в поисках флага, тот уже исчез в толпе. — Эх, пропал! Как ты думаешь, что это было?
— Ну не ребенок точно, — Люба улыбнулась. — Может, обезьянка несла. На Кубе водятся обезьяны?
— А может, и на спину собаке прикрепили, — задумчиво произнес Марк.
В организованных группах лица были сосредоточенны, а среди людей, предоставленных самим себе, был просто какой-то бразильский карнавал. ¡Viva Cuba! — разносилось повсюду. Праздник, движуха, люди пытались из официального действа сделать бесконечное веселье. Каждый отрывался, как мог!
Только Мигель повернулся в сторону Министерства внутренних дел, как обзор ему загородил откуда ни возьмись выскочивший «скоморох», тот самый, что жал и хлопал в ладоши всем встречным людям рано утром на Первой улице. Карнавал, так карнавал…
Их догнала команда раздетых по пояс чернокожих парней. Они выстроились кругом. Кому-то приходилось боком, а кому-то и спиной двигаться в сторону площади, но все, как один, так наяривали на своих разнокалиберных барабанах ритм, да так, что ноги окружающих их демонстрантов самопроизвольно пускались в пляс.
Единственное занятие в мире, которому Мария готова была предаваться днем и ночью, не уставая, был танец. Только заслышав ритм, вся пустая болтовня была отброшена, и она уже сексуально крутила руками и бедрами в такт. Женщина отдалась бы танцу целиком, но ей мешала собака в этой громоздкой шляпе, в любой момент готовой посадить тебя, как на кол. Да и ремешок, привязанный к одежде, не давал разойтись на все сто. Не думая, она отвязала свои путы и взяла поводок двумя пальчиками, как щепотку соли. Наконец-то она была свободна! Мария закрыла глаза…
Поток людей с барабанщиками двигался быстрее всех. Мигель пару раз окрикнуть жену, чтобы она не терялась из поля видимости, но куда там, она вся отдалась танцу и мало что, кроме барабанов, слышала и замечала вокруг. Ему даже пришлось пробираться сквозь толпу, чтобы схватить жену за локоть и притормозить ее прыть — они выходили на площадь, и поток демонстрантов их мог разъединить, а потом ищи друг друга в толпе в несколько сот тысяч.
Наступила самая важная часть демонстрации — проход по площади Революции.
У подножия мемориала Хосе Марти (в отличие от Пушкина он был не только поэтом, но и погиб в борьбе за независимость Родины), состоявшего из скульптуры поэта-революционера и 139-метровой стелы, собралось всё руководство страны.
Людское море, проходя по площади, стремилось быть ближе к правой ее стороне. Демонстранты брали равнение на трибуны правительства, притормаживали, махали ему и пытались сфотографировать, кого успевали. Останавливаться было нельзя — полицейские контролировали беспрерывность движения. Вот так запросто любой мог встать в пять утра и просто прийти, и помахать рукой президенту страны. И правительство махало людям в ответ.
— На, подержи скорее плакат! Я хочу заснять Рауля Кастро, пока его никто не загородил, — сказал своей жене Мигель.
Он быстро вытащил из кармана брюк телефон и сделал несколько снимков. Толпа начала его теснить от ограждения. Он прикрыл ладонью экран от солнца, посмотрел на проделанную работу и остался очень доволен. Президент получился четким и по центру.
— Давай, — он протянул руку за плакатом. Марию уже зажали в отходящей от трибун толпе и буквально выводили с площади. Чтобы не толкаться, она, не оборачиваясь, через голову двумя руками протянула свернутый ватман Мигелю. «А где…?!» — подумал Мигель и тут же крикнул.
— Везучая! Где Везучая!? — люди вокруг стали оборачиваться на его крик. Он догнал жену, схватил ее за плечи, развернул и стал трясти. — Где такса? — Мария только хлопала глазами, и казалось, что вообще не понимала смысла нападения на нее.
— А-а-а! Твоя собака! — наконец до нее дошло, о чем идет речь. — Да не знаю я! Чего ты меня трясешь! Я танцевала, она вообще была привязана к моему поясу. А потом, как всегда, у трибун нас зажали немножко. И вообще! Я не нанималась смотреть за твоей собакой!
И тут Мигель заметил, что на поясе у жены болтается поводок с дыркой от бублика на другом конце. Он поднял с пола свободный край и повертел его в руках. У защелки была сломана пружинка, и она осклабилась на него, как ворон на жару.
ГЛАВА 11
Барабаны выколачивали из Лили душу, и она крутила планету всеми четырьмя коротенькими ножками от себя. Но поводок стойко держал ошейник, душащий ее, а дёргающиеся ноги Марии норовили ей наподдать. Очередное танцевальное па чуть не лишило собаку правого глаза, но Лиля успела резво отскочить и рефлекторно отбежать пару шагов на всякий случай, потом еще несколько и еще. И вдруг она поняла, что ее уже ничего не держит, и она, лавируя в толпе, неслась прочь от этих странных людей, цепляющих на собаку черт-те что, от грохота барабанов, орущих динамиков и от миллиона марширующих ног. Где-то совсем рядом ее ждали любимые хозяева — это она точно знала. Откуда? Собаки просто это знают, и все тут. И теперь-то уж она их отыщет.
Шляпа и фурор среди демонстрантов от такого лихого проноса знамени мешали Лиле. Она остановилась и легла, рискуя, что по ней могут промаршировать, и сразу двумя лапами стала «умываться», как делают только кошки. Шляпа сползла на морду, совсем закрыв обзор, и собака превратилась в единорога. Достать ее коротенькими конечностями не представлялось возможным. Тогда Лиля тряханула со всей силой головой, и вся конструкция напоследок торпедировала чей-то зад. Раздалось «Ой!», которое Лиля услышала уже у себя за спиной.