Бесплатный фрагмент - Ты называешь дождь по имени

Посвящается Мари Краймбрери

ГЛАВА 1

Знаешь, мне не интересно с такими, как все. А с тобой как-то по-другому… я не знала, что буду скучать. Мне сложно признаться тебе… но в этих каплях — все. Буквально все, что мне дорого в моем мире. Это трудно объяснить…

Сегодня я опять простудилась. Смотреть прогноз погоды — дурная привычка, так ты мне говорил? Утром светило яркое солнце, а вечером поднялся ветер; небо затянуло темными облаками, и пошел сильный дождь. А я, конечно, вышла из дома без зонта. Я никогда не беру его с собой. Мне кажется несправедливым прятаться от дождя. Я хочу чувствовать каждой клеточкой своего тела любую каплю, каждое прикосновение. Я хочу слышать, как он разговаривает со мной. «Кап-кап-фил-липп-кап-кап».

Я до сих пор слышу в шуме дождя твое имя. Закрывая глаза, всматриваясь в темноту за окном. Каждый раз. Только твое имя.

Мне хочется выходить под дождь снова и снова. Словно мы опять стоим с тобой в том самом дворе… и ты… скажи, почему с тобой всегда так холодно? Почему дождь в нашем городе не умеет быть теплым?

И ты весь такой… словно соткан из этих бесконечных капель. Холодный, пронзающий насквозь. А я все равно жду тебя. Снова и снова.

Я каждый год с нетерпением жду весну. В середине апреля ты приходишь снова. После долгой зимы, когда я только начинаю привыкать жить без тебя. Ловить хлопья белого снега, стряхивать их мягкими перчатками с ресниц. Ты снова приходишь… когда я слышу первый весенний дождь, мне хочется кричать в ответ. Потому что… ничего не исчезает из памяти.

Я снова выхожу на улицу, подставляю холодным каплям дрожащие ладони и… опять называю дождь по имени.

ФИЛИПП. 13 ЛЕТ

— Эй, Фил, ну чего ты там? — крикнул Руслан.

Я стоял, прислонившись к турнику, и морщился от боли в ноге. Мы с ребятами из класса играли в футбол на спортивной площадке возле нашей школы. Вернее, футболом это можно было называть лишь отчасти — вместо мяча мы использовали двухлитровую пластиковую бутылку. А воротами служили стоявшие друг напротив друга турники.

— Нормально! Погнали дальше!

Я, прихрамывая, вернулся на «футбольное» поле. Серега, одноклассник, здорово ударил меня по ноге. Конечно, не специально. Просто бутылка, которая служила нам мячом, уже изрядно помялась от бесконечного топтания, и попасть по ней было сложно. Зато по чужой ноге — легче легкого.

Мы играли трое на трое. Моя команда вела со счетом двенадцать — восемь. Я играл вместе с Антоном и Русланом, лидером нашей компании. Он был шире всех в плечах и на голову выше. Руслан легко расталкивал соперников и забивал гол за голом. Во время одной из атак он внезапно остановился и сказал остальным ребятам:

— О, глядите, пацаны!

Мы обернулись — мимо спортивной площадки шла девочка из младшего класса. Я видел ее раньше, она жила со мной на одной улице, в пятиэтажном доме через дорогу. Пару недель назад на стенде в коридоре повесили фотографии — отчет о прошедшем в школе празднике. Руслан, я и другие ребята, посмеиваясь, рассматривали стенд на одной из перемен. Мы тыкали пальцами и хихикали над ребятами, выступавшими в тот день на сцене. Тогда это казалось смешным…

Одну из фотографий, где был запечатлена танцующая девочка, Руслан «случайно» проткнул пальцем. Мы громко смеялись, поэтому не сразу заметили, как из-за наших спин появилась она, та самая девчонка, чье изображение испортил мой друг. Она пыталась что-то сказать, но мы хохотали так громко, что ей сложно было нас перекричать.

— Дурак! Ты зачем это сделал? — наконец, мы смогли услышать крик девчонки.

— А что? — ответил Руслан. — Так даже лучше!

Девчонка тогда посмотрела на нас и, видимо, отчаявшись противостоять компании старших ребят, убежала.

— Ладно, пацаны, пошли! — широко улыбаясь, сказал Руслан.

Я немного задержался у стенда, рассматривая декорации, установленные в тот день на сцене — на большом листе были нарисованы какие-то люди. Они гуляли под дождем. В верхней части картины почему-то изобразили радугу. Разве радуга бывает во время дождя? Мне всегда казалось, что она появляется после… впрочем, какая разница?

— Смотрите, пацаны! «Балерунья» идет! — отбросив бутылку в сторону, Руслан быстрым шагом направился наперерез девочке. Мы поспешили за ним.

— Тебе чего надо? — хмуро буркнула она, увидев нашу компанию.

— Да так! — весело сказал Руслан. — Хотел узнать — может, и мы с тобой потанцуем? Я бы попробовал!

Руслан, кривляясь, начал изображать танцевальные движения. Ребята засмеялись, я улыбнулся вместе с ними. Но на душе стало так мерзко… я всегда был скромным парнем, не высовывался вперед, почти не дрался, хотя мои друзья часто устраивали разборки между собой или с ребятами из других классов. Что я мог сделать?

Ребята обступили девочку полукругом. Руслан, похоже, собирался отнять у нее рюкзак, чтобы распотрошить его и поиздеваться, рассматривая содержимое. А мне вдруг стало страшно… девочка посмотрела прямо на меня. В ее синих глазах стояли слезы. Она сдерживала их как могла, стараясь не расплакаться. Мне хотелось провалиться сквозь землю.

— Эй, обормоты! — мы обернулись на голос. Из открытого окна на первом этаже на нас смотрел Георгий Васильевич, школьный учитель труда. Говорили, что раньше он был офицером. И, судя по властным интонациям его голоса, слухи не обманывали. Тело само собой вытягивалось в струнку, едва трудовик начинал говорить.

— Здрасьте, Георгий Васильевич! — крикнул в ответ Руслан.

— От девочки отошли, паскудники! А тебе, Поляков, — сказал трудовик, обращаясь к Руслану, — «неуд» по поведению за год я организую!

— За что?

— За все хорошее! Разойтись я сказал!

Мы отошли в сторону. Девчонка, скользнув ладонью на щеке, быстрым шагом поспешила прочь.

— Ладно… пошли, пацаны…

Ты когда-нибудь думал о том, что все самое важное в жизни происходит незаметно, внезапно? Когда очень сильно мечтаешь о чем-то, думаешь об этом день и ночь — желаемое не приходит. Но, стоит отпустить мысли, просто жить так, как жил всегда, и в один из дней понимаешь — вот она, мечта, уже рядом с тобой. Она уже исполнилась. Просто мысли были заняты чем-то иным. И ты потерял способность видеть.

Кто научил тебя, что слова должны рождаться из боли? Разве в счастье их меньше? Разве слова, произнесенные в радости, не будут услышаны? Лишь спустя много лет ты, наконец, поймешь — радость принимает сердце, способное уместить боль.

Через пару дней после того случая на спортплощадке, я, вместе с отцом, стоял в очереди в магазине. Мы с ребятами заходили в него иногда, чтобы купить сигареты или пиво. Руслан давно вычислил, кто из кассиров может продать спиртное школьникам. Каждый раз, бывая в этом магазине с отцом, я стеснительно прятал от продавцов глаза, боясь, что они узнают меня и скажут папе: «Ай-ай-ай, папаша, что же вы за сыном не следите? Растет алкоголик!».

Но в тот день ничего такого не случилось. Впрочем, как не случится и в будущем — мои опасения окажутся напрасными — до меня никому не было дела. Лишь один человек в магазине бросил в мой адрес презрительный взгляд, когда я пробирался сквозь очередь в овощном отделе. Там была она, та самая девочка, которую я вместе со своими друзьями задирал на школьной площадке. Мы встретились взглядами… я густо покраснел, а она поглядела на меня так, словно увидела мерзкое скользкое насекомое. Признаюсь, мне стало обидно…

Когда папа закончил отбирать овощи, мы встали в очередь. Девочка была впереди. Расплатившись, она взяла покупки и направилась к выходу.

Выйдя на улицу, мы с папой увидели, как девчонка собирает рассыпавшиеся по асфальту продукты. Ее пакет порвался и, бубня что-то себе под нос, она пыталась рассовать покупки по карманам.

Не знаю, что на меня нашло, но я, положив на землю свой пакет, бросился к ней.

— Давай помогу! — сказал я, пытаясь выхватить из ее рук буханку хлеба.

— Отстань… идиот! — девчонка оттолкнула меня.

— Эй, я же помочь хочу… — обиженно пробормотал я.

— Не надо мне помогать!

— Вот, возьми. Я всегда беру запасной!

Из-за спины появился мой отец. Он протянул девочке пакет и помог сложить в него продукты. Его помощь она приняла.

— Тяжелый! — улыбнулся папа, взвешивая в руке покупки. — Давай мы поможем тебе донести его?

— Не надо, спасибо, — ответила она. — Мне близко. Вон мой дом, через дорогу.

— Ну, смотри…

Девочка, оглядываясь по сторонам, перебежала через дорогу и скрылась за углом. Папа молча взял пакет и зашагал к дому. Я отправился за ним. Возле детского сада отец остановился, присел на скамейку и закурил. Выпустив густое облако дыма, он посмотрел на меня:

— Филипп, ничего не хочешь мне сказать?

— Не знаю… — пожал плечами я. — А что?

— Ну, это девочка… она, наверное, учится в твоей школе. Вы знакомы?

— Почему ты так думаешь?

— Филипп… — усмехнулся папа. — Она школьница, а в нашем районе только одна школа. Значит…

— Ну да, да… — пробормотал я. — Мы знакомы, если можно так сказать…

— И что-то мне подсказывает, сынок…

— Мы обидели ее, — краснея, выпалил я и рассказал папе о фотографии на стенде и про случай на спортплощадке.

— Я и не сомневался, — затушив сигарету, сказал отец. — Уж поверь мне — я знаю, как смотрит женщина, затаившая обиду. И что ты думаешь по этому поводу?

— Мне жаль, пап. Правда жаль, что так вышло, — это была чистая правда.

— Знаешь, Филипп, когда ты был маленький, я часто представлял тебя взрослым. Таким как сейчас. Тринадцать лет, я считаю — вполне осознанный возраст. И мне кажется, я никогда не учил тебя обижать младших, тем более девочек.

— Я знаю, папа. Просто понимаешь… все это делали, ну, мои друзья. Как же мне пойти против них?

— Смело, Филипп. Знаешь, что отличает одних людей от других? Ни способности, ни таланты, ни что-либо другое. А смелость. И знаешь почему?

— Нет, — пробормотал я.

— Способностей и таланта мало. Нужна смелость, чтобы проявить их. Чтобы сделать первый шаг. Ты можешь написать гениальную книгу, но, если у тебя не хватит смелости показать ее кому-нибудь, ты никогда не станешь писателем. Или, скажем, кто-то может знать все приемы дзюдо, но бояться применить их. А значит в драке его победит любой, кто будет хоть чуточку смелее. Понимаешь?

— Ага…

— И здесь, в этой ситуации со своими друзьями, ты должен был быть смелее. Попробовать поставить их на место, если чувствуешь, что они не правы. Дать отпор, если потребуется. Защитить слабого. Даже ценой возможных фингалов и синяков.

— Ты, наверное, прав, папа. Мне ужасно неуютно после всей этой истории, — ответил я.

— Ладно, пойдем домой. Мне кажется, ты услышал меня. Ты всегда слышишь, Филипп.

— Спасибо, папа.

— Брось ты… но, сынок, я попрошу тебя — найди в себе смелость. Поговори с этой девочкой, извинись. Хорошо?

— Да, папа, я это сделаю…

Утром, после нашего разговора, я, как всегда, проснулся по будильнику, позавтракал и отправился в школу. Папа уходил на работу раньше меня, по утрам мы не встречались. А мама… мама ушла от нас, когда мне было девять. Они с отцом расстались тихо. Я, хоть родители и пытались скрывать это, знал, что они давно перестали быть семьей. Папа как-то случайно, в обычном разговоре, обронил фразу, что «нельзя жить вместе без любви. Этим ты убиваешь не только себя, но и близкого человека. Если боли становится больше, чем любви, то нести этот груз нужно в одиночестве». Тогда, в детстве, я, конечно, не мог себе представить, какими важными для меня станут эти слова.

Недалеко от школы я перебежал дорогу и зашел во двор. Спрятавшись за дерево, огляделся по сторонам и закурил. Утро выдалось пасмурным. И дождь был каким-то странным. Холодные капли словно висели в воздухе, не желая опускаться на землю. Лишь одна решила рухнуть с ветки прямо мне за шиворот. Я поежился от холода, посмотрел вверх, а потом, опустив глаза, увидел ее.

Девочка шла, словно танцуя на ходу, легко и красиво. Я заворожено смотрел ей вслед — на мгновенье она показалась мне ангелом, парящим над землей. Девочка не заметила меня, стоявшего за деревом. Я затоптал сигарету и поспешил в школу.

На третьей перемене мы с Русланом и остальными ребятами, как обычно, обедали в столовой.

— Пацаны, я «балерину» опять утром видел! — весело сказал Руслан. — Ну, чего? Давайте приколемся сегодня после уроков?

— Сдалась она тебе… — негромко пробормотал я, вспоминая вчерашний разговор с отцом.

— Да ты чего, Фил? — хлопнул меня по плечу Антон. — Расслабься, будет прикольно!

Парни дружно засмеялись, я тоже улыбнулся, делая вид, что все в порядке.

Следующие два урока я пытался найти в себе смелость, о которой говорил мой папа. Мне хотелось найти какой-то способ, чтобы заставить друзей забыть о девочке, но ничего не приходило в голову. А идти против Руслана в открытую я не решался. Но, судьба в тот день приготовила мне подарок…

После пятого урока, в коридоре, меня случайно толкнул проходящий мимо парень. Не помню точно, но, кажется, он учился в параллельном классе. Я обернулся и схватил его за плечо:

— Ты чего, осел, не видишь, куда прешь?

— Да ладно тебе, я же не специально! — ответил парень. Было видно, что он хотел избежать конфликта.

— Эй, Фил, втащи ему разок! — подначил меня Руслан.

— После шестого урока «на бревнах», понял? Не придешь — будет хуже! Ясно тебе? — сказал я, толкнув парня плечом.

— Опа-опа, пацаны! Намечается махач! — радостно пропел Антон.

За нашей школой находился небольшой пустырь, где валялись несколько поваленных деревьев. На них можно было посидеть как на скамейках, что мы, собственно, часто и делали. Все в школе называли это место «бревна». Так и говорили — «пошли на бревна», «посидим на бревнах». И все школьные разборки, естественно, проходили там же.

Решение забить «стрелку» случайно подвернувшемуся парню пришло ко мне внезапно. Но я прекрасно понимал, что это отвлечет Руслана и других парней от той девочки. Ведь им, по сути, она была совсем неинтересна — ребятам просто хотелось развлечений.

Наверное, это так и осталось моим главным недостатком — неумение, а, может быть, и нежелание говорить прямо. Я могу выдумать тысячу слов, чтобы рассказать о чем-то, но не способен просто сказать — «мне нужна твоя…». Эта фраза обрывалась во мне тысячи и миллионы раз. Наяву, во сне. Слова заглушали раскаты грома, их не удавалось расслышать из-за шума трамваев, снующих туда-сюда на кольце, где я, часами напролет, глядел в небеса, изредка замечая в темной высоте тусклые звезды.

Я создавал миры, придумывал имена. И всякий раз герои моих историй оказывались смелее меня. Наверное, они были такими, каким мечтал видеть меня мой отец. В них было намного больше смелости. Наверное, они даже не думали о том, о чем постоянно думаю я. Они просто шли к своей цели. Шаг за шагом. Смело и неотвратимо. Может, и я смогу измениться? Сколько рассветов еще отведено увидеть моим глазам?

— Красавчик, Фил! — подбадривали меня друзья, когда я, потирая разбитую бровь, глядел на уходящего прочь от «бревен» парня.

Драка закончилась быстро. Парень, которого я вызвал на «стрелку», оказался не из робких. Он ударил первым, рассек мне бровь, но у меня почти сразу получилось повалить его на землю и несколько раз врезать по лицу.

— Ну что, пацаны, может по пиву, а? — предложил Руслан. — Лаве есть у кого?

— Не, Рус, давай в другой раз? — ответил Антон. — Тучи вон какие, скоро дождь пойдет…

— Ладно…

Прогноз Антона оправдался — едва мы разошлись, с неба упали первые капли. В подъезд своего дома я зашел уже промокший до нитки.

Дома заняться было особо нечем — телевизор, у которого сгорела какая-то плата, стоял на кухне в разобранном виде. Папа сегодня работал в две смены, так что посмотреть фильм или хотя бы новости было несбыточной мечтой. Можно, конечно, взяться за домашнюю работу, но… вместо этого я забрался на подоконник и просто смотрел в окно.

Хорошо, что папы сегодня нет дома — подумал я тогда. Увидев мой синяк, он наверняка подумает, что я получил его, защищая девочку от своих друзей. Отчасти это, конечно, так, но… мне было не по себе от предстоящего разговора с отцом. В любом случае придется испытать стыд — либо за вранье, либо за правду о своем поступке…

Я закрыл глаза. Капли, стучавшие по подоконнику, успокаивали. Мне так и не удастся разгадать эту магию. Почему дождь так приятен слуху? Я всегда думал, что человеку спокойнее в тишине, где почти нет звуков и движений. Или, может быть, весь секрет в том, что дождь напоминает о чем-то важном? О чем-то, что давно забыл ум, но все еще помнит сердце?

Вернувшись из своих мыслей в реальность, я понял, что задремал, сидя на окне. Часы показывали уже половину девятого вечера. Похлопав себя ладонями по лицу, заметил, а, вернее, почувствовал что-то… не знаю, как это можно объяснить, но, взглянув в окно, я увидел ее. Девочка, прикрывая голову пакетом, кажется, бежала в магазин. А дальше… дальше все вышло само собой.

Я, схватив зонт, поспешил на улицу и, уже стоя в дверях магазина, понял, что выбежал в домашних тапочках. «Вот дундук!» — пробормотал я, чувствуя, как снизу вверх по телу ползет холод. В голове промелькнула мысль вернуться домой, но в это мгновенье появилась она.

— Эй, привет! — крикнул я, подбегая к девочке со своим зонтиком.

— Чего тебе? — удивленно пробормотала она. Кажется, злости в ее голосе уже не было.

— Слушай, я тут мимо шел… а ты, что, без зонта? Давай я провожу тебя до дома, можно? А то ты промокнешь…

— Не надо, — сказала девчонка, а потом засмеялась, увидев мои тапочки. — Ты, что, в них гуляешь?

— Как-то так вышло… — краснея, пожал плечами я.

— Ладно, пойдем, если не шутишь…

Мы шли рядом. Девочка держалась на расстоянии, поэтому мне приходилось вытягивать руку со своим зонтиком, чтобы она не промокла. Меня он почти не защищал, я чувствовал, как по левой стороне лица стекают холодные капли.

— Пришли, — сказала она, показывая на дверь подъезда.

— Ты тут живешь?

— Спасибо за зонт, пока! — не ответив на мой вопрос, девочка потянула дверную ручку.

— Подожди! — закричал я. Кажется, это было чересчур громко…

— Что такое?

— Слушай, я хотел тебе сказать… прости за… ну, за то, что я… я не хотел обижать тебя. Просто…

— Просто ты заодно со своими друзьями, — закончила мысль девочка.

— Ну да… мне правда очень жаль. Я не хотел причинить тебя зла.

— Однако, причинил…

Интересно, женщины все такие злопамятные? — подумал я. Мне нечего было ответить ей, кроме «прости», «я не хотел», «мне жаль», но эти слова казались такими глупыми… я хотел найти другие, правильные, нужные фразы, но вместо этого угрюмо смотрел на свои разбухшие от воды тапочки.

— Да, ладно тебе, — внезапно улыбнулась она. — Мне кажется, ты неплохой парень, раз пришел извиниться. Тем более, в тапочках…

В ее глазах отражался дождь… можешь не верить мне, но я точно видел это чудо. Отражение мира; летящие по ветру капли плыли в ее синих глазах. Они были словно зеркало. Я тонул в них, отказываясь искать опору на земле.

Наверное, мне никогда не удастся объяснить этого. Я видел сотни, тысячи лиц, но ни в одном из них не находил притяжения. Лишь этот, сказочный ультрамариновый мир остался дорог мне в каждое мгновенье жизни. В ненависти, в отчаянии я всегда приходил к нему. Стучался в запертую дверь и засыпал, веря, что, может быть завтра, у меня получится. Получится раствориться в этом ослепительно-синем дожде…

Или все это лишь выдуманные воспоминания? Я не знаю. Это не важно…

— Да уж, тапочки, кажется, придется выбросить… — пробормотал я, улыбаясь в ответ.

— А я никогда не беру с собой зонтик, — внезапно сказала она. — Не люблю…

— И мой папа говорит, что смотреть прогноз погоды — плохая привычка. Я согласен с ним — всякая погода хорошая. И дождь, и снег…

— А я ведь не знаю, как тебя зовут…

— Филипп, — почему-то стесняясь, ответил я.

— Хорошо, Филипп, принимаю твои извинения, — снова улыбнулась девочка. — И что-то мне подсказывает, что ты совсем не случайно оказался сегодня у магазина…

— Не… ну я… просто…

— Влюбился что ли? — прищуриваясь, рассмеялась она.

— Да я… это… шел просто и все… а потом… — я густо покраснел, уставив взгляд в сторону.

— Ладно, я побежала. Пока… я, кстати, Марина. Но мне нравится, когда меня называют Мари.

— Мари… красивое имя, — пробормотал я.

Едва девочка скрылась за дверью подъезда, порыв ветра вырвал зонтик из моей руки. Я побежал за ним. Моя защита от дождя стремительно уносилась прочь, набирая высоту. Засмотревшись, я споткнулся о слетевший с ноги тапок и рухнул прямо в лужу, ударившись лицом об асфальт. Из разбитой сегодня брови потекла кровь. Она тонкой струйкой разбегалась по залитой водой земле. А где-то высоко, сливаясь с темным небом, летел мой, подхваченный порывом ветра, зонт.

ГЛАВА 2

Помнишь, однажды ты сказала, что лучше всего я умею вызывать у тебя слезы? Это не специально, правда… порой мне кажется, что боль, живущая во мне — дороже всего на свете. Это не логично и глупо, но… она помогает мне. В ней теплится надежда.

Ты как-то говорила, что меня сложно понять. Это правда. Мне и самому бывает не просто разобраться в своих чувствах. Мне нужно выпить эту боль. До конца. Я не знаю, к чему она приведет меня, но… черт, кажется, я просто никогда не мог почувствовать себя до конца счастливым. По-настоящему. Так, как представляю в своих мечтах.

Мне часто говорили — вот оно, счастье, вот в этом, например, или вот здесь, тут тоже счастье… но не для меня. Я почувствую его, когда найду. Я это точно знаю. Знаю, каков его запах…

Помнишь, в детстве мы все ездили с родителями на дачу. Иногда, глядя в окно электрички, мы видели дождь. Теплый летний дождь. Он стучал по окнам, иногда, если форточка в вагоне была неплотно закрыта, капли попадали на плечи. Но потом, выходя на своей станции, мы всегда видели солнце. Дождь всегда заканчивался, когда подходил к концу наш маршрут.

На небе сияло солнце, облака, что, казалось, навсегда закрыли его, исчезали. Растворялись как дым в необъятной высоте. И воздух, что мы вдыхали, дурманил тем самым запахом. Помнишь его? Помнишь, как легкие наполнялись им?

Это воздух Вселенной, с которого только что было смыто все, что казалось лишним. Мир снова становился чистым, словно сам Господь решил сотворить его заново, пока мы тоскливо смотрели в запотевшее стекло вагона.

Я точно знаю, как такое счастье. Я найду его, протопчу дорогу. Пусть даже и в тех самых, пропитанных дождем тапочках. Ты ведь их не забыла?

Мне все еще кажется, что тот дождь так и не кончился. И я стою рядом с тобой, впервые произнося твое имя, глядя в самые синее на свете глаза. Вот только тебя больше нет рядом. И со мной остался лишь дождь. А я все также, как раньше, продолжаю шептать твое имя. Словно оно принадлежит не тебе, а этим холодным каплям.

ФИЛИПП. 18 ЛЕТ

Порой ты стоишь где-то на улице и, как потерянный в магазине ребенок, тревожно озираешься по сторонам. Родители ушли в дальний отдел за молоком, а тебя попросили стоять в очереди. И вон она уже подходит к кассе. Ты краснеешь; вытягивая шею, пытаешься разглядеть маму сквозь плотную толпу покупателей. А ее все нет… женщина за кассой бросает на тебя суровый взгляд, ты втягиваешь голову в плечи, словно так можно стать менее заметным. И вот, наконец-то, доносится знакомый голос:

— Вот и я! Не все еще выпил?

— Где тебя черти носят? — беззлобно ответил я, пожимая руку Илье. — Ты же знаешь –один не пью!

— За штопором бегал, дома забыл… или ты хочешь, как в прошлый раз — камнем бутылку открывать? — спросил друг.

— Нет уж, спасибо…

На прошлой неделе мы с Ильей едва наскребли денег на бутылку дешевого вина. Но открыть ее оказалось сложной задачей — ни штопора, ни какой-либо другой открывалки у нас не было. Идея отколоть горлышко куском кирпича оказалась фатальной ошибкой — неосторожным движением мы разбили бутылку. Земля быстро впитала в себя пролитое вино… вечер был безвозвратно испорчен.

В этот раз Илья решил не испытывать судьбу. Друг ловко выдернул пробку из бутылки, а я разлил вино в пластиковые стаканчики.

— Ну, за историю Древнего Рима! — громко произнес я.

— Поддерживаю!

Чуть больше месяца назад мне исполнилось восемнадцать. И теперь я мог официально покупать в магазине алкоголь. Мы с Ильей, моим другом и однокурсником, отмечали окончание сессии — вчера был сдан последний экзамен.

Я вернулся в город прошлым летом, в середине июня, чтобы успеть поступить в институт. Пять лет назад, вскоре после того дня, когда Мари, смеясь, рассматривала мои пропитанные дождем тапочки, мы с отцом уехали на Север. Папе предложили хорошую работу, и он принял решение переехать на несколько лет, пока я не закончу школу.

С тех пор многое изменилось — в то время связь на расстоянии поддерживать было сложно. Я больше не общался с Русланом и другими ребятами из школьной компании. Мы встречались как-то раз после моего возвращения, но… в общем, наши пути разошлись. И, должен признаться, я совсем не испытывал грусти по этому поводу.

Во время нашего отсутствия папа сдавал квартиру кому-то из своих приятелей. И он, видимо, даже не заходил в мою комнату — в ней все осталось на своих местах, только прибавилось пыли. Я снова подолгу глядел в окно, рассматривая холодные капли дождя.

Вернувшись, мне, наконец, удалось понять — чего же так не хватало там, на Севере… мы жили в маленьком вахтовом поселке за Полярным кругом. Выше нуля температура поднималась лишь на пару месяцев в году. И, скрипя валенками по снегу, заполнившему собой все пространство до горизонта, я вспоминал капли, стучавшие по моему подоконнику…

Если и стоит ехать на Север, то за тем, чтобы увидеть Северное сияние. Это чудо никогда не сотрется из моей памяти. Его невозможно описать словами и нельзя забыть. Причудливые сине-зеленые линии на темных небесах напоминали мне о том единственном, что тянуло обратно. Это сияние было так похоже на свет в ее глазах. Все эти годы я бережно хранил в своей памяти лицо Мари. У меня не было фотографии, я не мог зайти в интернет. Только память помогала мне вспомнить ее глаза.

В первую ночь после возвращения я не мог уснуть и до рассвета просидел на подоконнике, покуривая в открытую форточку. Наверное, это может показаться смешным — мне уже исполнилось семнадцать, а в моей голове по-прежнему жил образ одиннадцатилетней девочки. Под утро усталость все же заставила меня лечь в кровать и закрыть глаза. «Как же это глупо…» — подумал тогда я. А утром… утром все стало по-другому. Я решил начать новую жизнь. Тем более, для этого у меня было все.

Успешно сдав экзамены, я поступил в институт, на факультет истории. В северной школе был хороший учитель, и мы с отцом решили, что стоит попробовать продолжать учебу в этом направлении.

В первую неделю в институте выяснилось, что в одной группе со мной учится парень из моей бывшей школы, его звали Илья. Мы подружились, стали вместе ездить на учебу — он жил минутах в десяти ходьбы от моего дома. И, конечно, юношеский интерес к атрибутам «взрослой жизни» — алкоголю и сигаретам не обошел нас стороной.

— Ну, что, Фил, давай по второй? — сказал Илья, стряхивая на землю капли из стаканчика.

— За второй курс? — улыбнулся я.

— О! Точно! Но, боюсь, одной бутылки до пятого курса нам не хватит!

Мы с другом сидели «на бревнах» возле нашей школы. Прошли годы, но это место так и осталось лучшим убежищем для посиделок. Правда, были еще скамейки во дворе за детской библиотекой — мы в шутку называли их «читальным залом», но там, обычно, и без нас алкашей хватало.

— Илюх, у тебя деньги есть еще? — я выбросил пустую бутылку в траву. Она шумно разбилась, ударившись о камень.

— Сейчас посмотрю, — ответил друг, доставая из кармана кошелек. — Да, сотку можно смело пропить! А остальные — в заначку…

— Блин… — пробормотал я. — У меня только двадцатка. Придется бормотуху брать…

— Извини, брат, больше пропить душа не позволяет.

— В смысле?

— На дело нужно!

— На какое-такое дело? Чего задумал? — по глазам друга я понял, что Илья что-то скрывает от меня.

— Букет барышне одной покупать буду.

— Опа-опа! — потирая руки, ответил я. — Ну-ка рассказывай!

— Да я тут с девчонкой познакомился недавно. Ну, общаемся там… и вроде даже что-то наклевывается. Вот, думаю надо…

— Да ладно! — перебил его я. — Ты ж свинота та еще! Как с тобой девчонки общаются?

— Да ну тебя! — друг в шутку ударил меня кулаком в плечо. — Я, между прочим, весьма харизматичный джентльмен.

— Этого не отнять! — улыбнулся я. — И чего? И как? И чего молчал?

— Да ты знаешь… чтоб не сглазить. Да и рассказывать пока особо нечего.

— Ладно… темнила ты, Илья.

— Пошли лучше в магазин. Ради такого дела и гадости взять можно.

Минут через пятнадцать мы снова сидели «на бревнах», открывая новую бутылку вина. Начало темнеть, по-летнему жаркий день, наконец, подарил нам вечернюю прохладу. Мы с другом везде ходили с рюкзаками — папа однажды спросил — зачем я беру его на прогулки? А ответ был очень прост — я, как и мой друг, носил в рюкзаке свитер. Мы часто засиживались на улице допоздна, а сидеть на скамейке или «на бревнах» в футболке и куртке вечерами было холодновато.

Я разглядывал плывущие высоко над головой облака, пока Илья возился с молнией на свитере. «Опять заела, падла…» — ругался друг себе под нос. «Какая ерунда» — думал я, слушая его причитания. Вечер уютно накрывал нас полутьмой, до предела сужая окружающий мир. Вино, что мы купили в круглосуточном магазине, приятно бродило в голове. Мне едва исполнилось восемнадцать лет — впереди была целая жизнь.

— Слышь, Илья, кто-то идет! — сказал я, увидев приближающийся к нам силуэт.

— Где?

— Да вон, у школы…

Случайных прохожих в этом месте быть не могло — значит, кто-то целенаправленно шел к нам. Но мы никого не ждали.

— Илья, это ты? — послышался голос.

— Да, — посмотрев на меня, ответил друг. Я лишь пожал плечами.

К нам подошел какой-то парень нашего возраста. Узнав его, Илья положил стаканчик с вином на землю и снял очки. Я заметил, что мой друг напрягся.

— Здравствуй, — сказал парню Илья.

— Андрей, — незнакомец протянул мне руку.

— Филипп…

— Отойдем поговорить? — сказал он моему другу.

— Илюх, ты его знаешь?

— Да, в некотором роде… — ответил Илья.

Парни отошли от меня на несколько метров. Я остался сидеть на бревне, закурив новую сигарету. Было тихо, мой слух ловил каждое сказанное ими слово.

— Ну и что за дела?

— Какие дела? О чем ты говоришь? — отвечал Илья. Я слышал, что голоса собеседников нервно подрагивали.

— Ты же знаешь, что она со мной? Мы же говорили об этом.

— Говорили…

— И что?

— И ничего… пусть она сама решит.

— Она моя девушка! — повысил голос Андрей. Я встал со своего места и сделал несколько шагов к парням.

— Я тебе еще раз повторю — она сама решит, чья она девушка. Разве нет?

— Слушай меня сюда, еще раз ты к ней…

— Слышь! — крикнул я, перебивая Андрея. — Ты чего разорался?

— Я не с тобой говорю, помолчи! — ответил он.

— Че ты сказал?! — я выкинул недокуренную сигарету в траву. Алкоголь гулял в мозгах — я не испытывал страха.

— Тихо, парни! — Илья примиряющее поднял ладони вверх. — Фил, не надо, я разберусь!

Я громко плюнул, глядя на Андрея, но все-таки отошел в сторону.

— Слушай, мы так не договоримся, — сказал Андрей, обращаясь к Илье. — Мари встречается со мной…

— Она не твоя собственность…

Я отлично помню, что случилось дальше. Но совершенно не могу объяснить — почему. Почему вышло именно так… Мое сердце разорвалось в ту секунду, когда я услышал имя — Мари… это может показаться бредом… это должно показаться бредом… я прекрасно понимал, что это всего лишь имя. И та Мари, которую я знал когда-то, не имеет никакого отношения к Илье и тому парню. Кстати, мне удалось вспомнить лицо Андрея — он тоже учился в нашей школе, я видел его еще до того, как мы с отцом уехали на Север.

— Фил! Фил! — кричал Илья, пытаясь оттащить меня от лежащего на земле Андрея.

Несколькими мгновениями ранее я схватил лежавший на земле камень, швырнул его в голову Андрея, а потом принялся избивать упавшего парня ногами. Меня трясло, мне хотелось убить его, уничтожить, втоптать ублюдка в землю. Он был ни в чем не виноват, этот парень… я прекрасно это понимал и оттого мои удары наполнялись еще большей яростью.

— Фил, да перестань уже! — с перекошенным от осознания происходящего лицом кричал мой друг.

Андрей мычал что-то, ворочаясь на земле. Я отошел от него, попытался закурить — но руки дрожали так сильно, что мне не удалось даже достать сигарету из пачки.

— Фил, иди, я помогу ему встать и отведу домой… — сказал Илья. — Не нужно было…

— Да, не нужно было… — каким-то чужим голосом пробормотал я.

Я схватил рюкзак и быстрым шагом направился прочь. Через несколько кварталов мне удалось успокоиться. Я все-таки смог закурить и вдыхал горький дым, прислонившись спиной к дереву.

— Ну, и зачем? — сказал я вслух самому себе. — Ты что, совсем больной?

На следующее утро Илья, как мы и договорились, ждал меня у метро — нам нужно было съездить в институт, чтобы сдать в библиотеку книги — деканат грозился не перевести должников на следующий курс.

— Как оно? — виновато пробормотал я, пожимая руку Илье.

— Ну ты даешь… — качая головой, ответил друг.

— Как он вообще? Живой?

— Куда он денется? — закуривая, сказал Илья.

— Слушай, ты извини… не знаю, что на меня нашло…

— Сказать откровенно — я бы и сам хотел ему вмазать. Но… не шибко-то боец…

— Да я тоже. Пьяный просто был.

— Ладно, поехали… блин, и почему эти книги такие тяжелые?! — пробормотал Илья, пристраивая на спину свой распухший от учебников рюкзак.

— Фил, — сказал Илья, когда мы, выйдя из библиотеки, шли по двору института, — помнишь Петра и Павла?

— Апостолов что ли? — усмехнулся я.

— Это шутка бородатая как Анатолий Андреевич, — ответил друг, вспомнив нашего преподавателя по истории древнего Востока.

— Помню, конечно.

Петр и Павел были школьными друзьями Ильи. Мой одногруппник часто упоминал о них, рассказывая истории своих похождений. Я пару раз видел этих ребят, но близко мы не были знакомы. Паша и Петя дружили с самого детства, благодаря созвучию с апостолами их почти всегда называли полными именами — Петр и Павел.

— Как же таких забудешь? — добавил я. — А что?

— Да тут такое дело… мы на дачу ко мне собираемся. Поедешь с нами?

— Легко! — с радостью согласился я. — Когда?

— Завтра, — ответил Илья. — Я с парнями поговорил, они не против, чтобы ты присоединился. Они прикольные ребята. Петр обещал привести свекольный самогон!

— С моей стороны было бы преступлением отказаться! — засмеялся я. — Вчетвером поедем?

— Да, Петр точно поедет. У Павла с родителями, конечно, напряг — он сессию завалил, но, думаю, у него получится слинять. А там девчонки, может, подтянутся…

— А что? А кто?

— Ну, моя барышня с подругой. Я точно не знаю, они сказали сами доедут… так что завтра в девять у метро. Лады?

— Договорились.

— Вот и отлично! — улыбнулся Илья. — Тогда в столовую зайдем и домой?

— Давай…

Что-то меняется в мире, когда смотришь через окно на улицу, которую дождливый вечер лишает людских голосов. Мы прячемся в теплых домах, согреваясь горячим чаем и укутываясь в мягкие пледы. Из мира пропадает что-то важное, но… кому это важно? Я не знаю, сможет ли Вселенная жить, если вдруг из мира исчезнут люди. Будет ли в этом смысл? И создавалось ли все это для нас? Для людей.

Я часто прихожу в места, которые связывают меня с прошлым. Что я ищу там? Воспоминания? Может быть, будущее? На тех улицах не осталось ничего, что принадлежит мне. Годы, потом десятки лет стирают из мира важность этих мест. Стены меняют цвет, отражая уже другие голоса. И мой, ставший глухим, не заслуживает теперь даже эха.

Но я все равно прихожу туда снова и снова. И, кажется, впервые мне стало по-настоящему понятно — почему люди верят в бога. Он — то единственное, что невозможно отнять, что нельзя потерять. Он не предаст и не исчезнет, чтобы ни случилось. Жаль только, что мне так и не удалось поверить в него. Но я верю в тебя. В ту, что предавала; верю той, что оставил в одиночестве смотреть на небо покрасневшими от слез глазами. С каждым годом я все сильнее захлебываюсь тишиной, забываю, как произносить слова; перестаю узнавать собственный голос. И оттого моя вера становится все сильнее. Ведь кроме нее, в этом мире нет ничего.

Тук-тук. Стук в дверь отвлек меня от мыслей.

— Да, пап, заходи! — крикнул я.

— Филипп, мне нужна твоя помощь, — сказал вошедший в комнату отец.

— Давай. Конечно, помогу. А что нужно сделать?

— Да, понимаешь сын, — с виноватой улыбкой ответил папа, — мне тут Володя, ну, с работы, фотографии хотел прислать. Говорит, что надо на каком-то сайте зарегистрироваться, чтобы посмотреть. Вот, он мне написал…

Папа протянул мне бумажку. На ней был указан адрес социальной сети. Илья давно говорил про нее, но как-то руки не доходили сделать страничку. Вообще, в последние месяцы в коридорах универа только и слышно было — «добавь меня в друзья», «а у тебя есть профиль?». Ну, что ж, похоже, папа станет в нашей семье первооткрывателем общения в интернете.

— Смотри — здесь надо добавить твою фотографию, тут нажимаешь — можно искать людей, можно смотреть их записи, вот… сообщения, группы разные…

Через час папа с видом матерого сетевого путешественника увлеченно стучал по клавишам, а я отправился в свою комнату и тоже включил компьютер. Вскоре и у меня появилась своя страничка в социальной сети.

Я добавил в друзья Илью. У него в профиле были несколько фоток из нашего универа, в том числе и со мной. «Это что? У меня всегда такая рожа!?» — недовольно пробурчал я. Но главное открытие ждало меня в другом разделе. В друзьях у Ильи было двадцать три человека. Я нажал на список и стал смотреть…

Она была первой в открывшейся вкладке. Мари… я сразу узнал ее. Не мог не узнать. С экрана на меня смотрели такие знакомые синие глаза. Но теперь они принадлежали не той одиннадцатилетней девочке, которую я когда-то пытался укрыть от холодных капель дождя своим зонтом. Мари была красива, как бывает красива жизнь в самом ее рассвете. Без шрамов, без незаживающих рубцов обмана и разочарований. И даже Северное сияние, что я называл прекраснейшим из земных чудес, в ту минуту казалось мне лишь бледным отражением красоты, что я имел счастье видеть на экране своего компьютера.

Я закрыл дверь в комнату на щеколду, встал на подоконник и закурил в открытую форточку. Плевать, что папа еще не спит… на все было плевать… черт возьми, неужели мне не послышалось? Неужели Андрей и вправду произнес ее имя? Не просто назвал Мари какую-то неизвестную мне девушку… неужели это она?.. значит, она приедет завтра? Значит она — девушка моего друга… я глубоко затянулся, обжег дрожавшие пальцы и выкинул окурок на улицу.

Знаешь, когда мы с отцом жили на Севере, мне часто было одиноко. И я совсем не страдал от этого. Но, как, пожалуй, и любому другому человеку, мне нужно было нечто, что связывает жизнь с окружающим миром.

Долгими зимними вечерами я часто бродил по вахтовому поселку в одиночестве. И разговаривал вслух сам с собой. Вернее, представлял, что являюсь героем какой-нибудь книги. В моих фантазиях мир вокруг был безжизненной ледяной пустыней, где я, путешественник, потерпевший крушение, пытаюсь добраться до какого-нибудь городка, где живут люди.

Я пробирался по снегу, местами доходившему до пояса, рассказывая самому себе эту выдуманную историю. И это было так увлекательно, что мне захотелось написать книгу. Это ведь так естественно — рассказывать о себе. Но в моей реальности не оказалось слушателей.

Иногда переживаний и мыслей становится слишком много, чтобы уместить их только в собственной голове. Каждому из нас нужно переварить это, придать форму чувствам, назвать их словами. Но под силу ли такая задача подростку? Тогда, на Севере я не смог… не смог начать свою книгу, хотя мне так этого хотелось. У меня не было слов.

Но теперь я с точность до минуты могу сказать, когда они появились. Пусть их было немного, но они стали одними из самых важных в моей жизни. Тем вечером я закрыл социальную сеть, достал из ящика стола блокнот и написал на первой странице название — «Ты называешь дождь по имени».

Пройдет еще очень много времени, прежде чем книга появится на свет. Годы, десятки лет. Но все, что мне предстояло пережить, случилось ради этого. Я не мог спать той ночью, представляя в голове картины будущего. Наши глаза встретятся, я должен буду произнести слова. Какие слова? И будут ли они нужны ей? И что, черт возьми, происходит с моим сердцем? Разве оно может звучать так громко, оглушая стуком опустевший двор? А, впрочем, это могли быть просто капли дождя, разбивающиеся о жестяной карниз.

ГЛАВА 3

Мне страшно признаться… мне страшно оттого, что я безумно хочу любить тебя… все те, кто был в моей жизни раньше, никогда не вызывали таких чувств.

Я боюсь, что это может когда-то закончиться. Ты ведь так и не сказал мне этих слов. А я ждала их, как уставшая от жары земля ждет холодные капли дождя.

Мы говорили обо всем на свете, но только не о нас… все, кроме тебя, становятся чужими. Миллионы лиц; дни, сменяющиеся годами. В них нет ничего, к чему мне бы хотелось прикасаться. Я так мечтаю о ночи, где в твоих грустных глазах буду отражаться только я. Боже, мне не верится, что я пишу это… ты ведь однажды прочтешь… и, наверное, назовешь меня глупой.

Знаешь, мы разучились просто смотреть на облака. Как в детстве, помнишь? Увлеченные этой игрой, мы могли не замечать ничего вокруг, разглядывая причудливые узоры в небе. Называя их именами, узнавая в них то, что было дорого.

Мы все чаще смотрим под ноги, чтобы не столкнуться уставшим взглядом с кем-то из прохожих. Закрываемся в раковине собственных мыслей. Забывая о том, что над головой есть что-то прекрасное.

Мне страшно признаваться самой себе… потому что это навсегда. Я боюсь, что, засыпая с другим, буду искать в нем твое тепло. Назову своего сына твоим именем и, каждый раз произнося его, стану проглатывать грусть, накопленную в груди.

Прости, я не могу рассказать тебе… может быть, даже не стану писать до конца это письмо. Ты ведь скоро забудешь все это, правда? Может быть, нам суждено будет встретиться когда-нибудь, когда мы, умудренные опытом, сможем рассказать — почему двое, что любили друг друга, не смогли прожить жизнь, засыпая и просыпаясь вместе… может быть, мы сможет услышать ответ в каплях дождя, ведь я точно знаю, что если прислушаться к ним, то, сквозь раскаты грома, я непременно услышу твое имя. Только твое имя…

ФИЛИПП. 18 ЛЕТ

Я ждал этот день. Мучительно долго. И пусть ожидание уместилось в считанные часы, оно было таким же, как если бы продолжалось долгие годы. Я точно знаю это сейчас. Но не знал тогда, что мне предстоит повторить его снова, но уже длиной в десятилетия.

Когда мы с Ильей, Петром и Павлом вышли на платформу из электрички, у меня кружилась голова. Бессонная ночь и две бутылки пива, выпитые по пути, конечно, не имели к этому никакого отношения. Просто все два часа, что мы двигались от вокзала до садоводства, я сидел у окна и яркое летнее солнце светило мне прямо в лицо.

— Трезвость — норма жизни! Трезвость — норма жизни каждый день! Парам-пам-пам…

Под укоризненный взгляд бабушек-садоводов Петр потягивал пиво, шагая впереди нас по платформе, и напевал мотив из песни группы «Зоопарк». Наверное, многие из пассажиров, вышедших на станции, мечтали о том, чтобы мы не оказались их соседями. Молодежь на даче значило только одно — нормально выспаться у них не получится.

— Фил! — Илья толкнул меня в плечо, привлекая внимание.

— А? — по-совиному отозвался я.

— Будешь? — сказал друг, протягивая мне пачку «Примы» без фильтра.

— Ого! Ты где их взял?

— На даче все должно быть натурально! — отозвался за него Павел. — Самогон и «Прима»!

— Ну, самогон я еще могу понять, а «Прима» тут причем?

— Все гениальное просто, — сказал Павел, выпуская густое облако табачного дыма, — у «Примы» нет фильтра, значит она, тлея, не оставит после себя лишнего мусора. Следовательно, будет только пепел. А пепел — это удобрение…

— А он поможет вырасти свекле, — продолжил Петр.

— А из свеклы сварят самогон! — подытожил я.

— А самогон выпьем мы. Круг замкнулся!

— Черт возьми, идеальная схема!

Путь к дачному домику Ильи оказался неблизким — мы шли от станции минут сорок.

— Илюха, ну почему так долго? — ныл уставший Павел.

— Была бы зима, я бы предложил тебе лыжи!

— Тут садоводство строили в шестидесятые годы. Тогда считалось, что жилые массивы должны быть в стороне от железной дороги, типа, если американцы будут бомбить.

— Аааа…

— *** на! — резюмировал Илья.

Пока парни размещались в доме, я не спеша бродил по участку. Ноги приятно утопали в мягкой земле, покрытой мхом, воздух был наполнен запахом сосен. «Такая красота, что даже матом ругаться не хочется» — вспомнил я шутку из какого-то фильма и, усевшись в бревенчатой беседке, закурил.

— Да, в таком месте надо писать книги. Поставить на улице кресло-качалку, налить чаю с мятой и…

— Фил, ты прикинь, они уже бутылку водки выпили, — сказал вышедший из дома Илья. — Пока переодевались!

— У меня столько здоровья нет!

— Ты в прошлом году здесь не был. Мы тогда баню топили, так Петр и Павел два часа сидели в парилке и пили водку. У меня бы сердце остановилось.

— Эй! Ну, вы чего там? — крикнул нам показавшийся на крыльце Павел.

— Сидим! — ответил я.

Через полчаса мы держали в руках граненые стаканы, в которые Петр заботливо разлил самогон. Стаканы, кстати, мы с Ильей украли в студенческой столовой.

— Ну, что, мужики? За встречу! — лаконично произнес Петр.

Самогон оказался на удивление приятен. После пары стаканов я уже почувствовал опьянение. И здорово стукнулся головой о деревянный стол, доставая укатившийся на пол кубик. Мы с парнями сидели в беседке, играя в старую настольную игру. В нашем детстве почти у всех были такие — на большом листе нарисована карта и, бросая кубик, нужно было по клеточкам дойти до финиша. Илья нашел ее в шкафу, раскладывая свои вещи. Хотя, может быть, алкоголь и не был виной того, что мои руки стали непослушными?

— Илья, а твоя-то приедет? — сказал тогда Петр, а в следующую секунду кубик вылетел из моих пальцев.

«Твоя» — значило Мари. У меня так и не было возможности поговорить с другом, узнать, как он познакомился с ней, об их отношениях. Я знал лишь одно — мне очень хочется увидеть ее. Листая фотографии Мари в социальной сети, я не смог найти в себе ответ — зачем? Зачем мне это было нужно? И до последнего момента вообще не был уверен — приедет ли она.

— Ага, должна позвонить, — ответил Илья, глядя на часы. — Она собиралась с родителями Полины приехать.

— С родителями? — удивленно спросил я.

— А? Да не… — улыбнулся друг, поняв мое удивление. — У ее подруги, Полины, дача тоже в этих садоводствах.

— Они же вместе к тебе придут, с Полей? — засверкал глазами Павел.

— Не знаю, вроде обещали, — закуривая, ответил Илья.

— Да! — Павел победно вскинул кулак вверх.

Мы выпили еще по стакану. Петр объяснил мне, что Полина, подруга Мари, уже давно нравится Павлу, но он никак не может решиться начать с ней отношения. А сегодняшний вечер — как раз подходящий шанс.

— Знойная женщина! — добавил Паша. — Мечта поэта!

— А ты еще и поэт? — съязвил я.

— Ага! — усмехнулся Илья. — Рифмы типа «ботинки-полуботинки»!

— А вот тут ты не прав! — ответил Павел. — Мои песни ее, кстати, очень впечатлили!

— Ну да! — захохотал Петр.

Илья рассказывал мне эту историю — некоторое время назад Павел в порыве чувств и изрядном подпитие явился с гитарой к дому Полины. Час был поздний, в окне квартиры, где жила девушка, горел свет. Павел старался изо всех сил. Минут через двадцать окно открылось — оттуда на певца глядела бабушка Полины.

— Поля уехала! Завтра будет, — сказала она под разочарованный Пашин вздох. И добавила, махая на прощанье рукой: — А ты хорош, касатик!

— Касатик, ****ь!! — вытирая слезы, хохотал Петр.

— Ну, хватит уже! — покрасневший Павел толкнул друга в плечо.

— Тихо! — перебил их Илья, доставая из кармана телефон. — Привет! Да… на месте… хорошо, минут через двадцать подойду. Давай!

— Ну, чего там?

— Все нормально — приехали. Я пойду встречу их. Настраивай инструмент, композитор! — усмехнулся Илья, обращаясь к Павлу.

Что делать, если вот-вот должно сбыться нечто, о чем ты давно мечтал? Чего ждал с замиранием сердца? Знаешь, говорят, что человек, который не знает своей цели, очень удивляется, когда приходит в никуда. Чего ждал я? Не знаю… наверное, в этом и причина всего, что случилось со мной.

Мы сами усложняем то, что должно быть простым. Прячем главные слова за бесконечностью строк и диалогов. Наверное, оттого, что боимся остаться неуслышанными. А, может, наоборот — потому что нас съедает страх произнести то, что по-настоящему хочется сказать? Боимся получить не тот ответ, что хотим услышать.

Чего ты боишься? Услышать «нет»? Выглядеть нелепо в чьих-то глазах? Показаться смешным? Ты ведь понимаешь, что это глупо? И по-настоящему глуп только тот, кто испугался сделать что-то лишь потому, что у него есть шанс проиграть. Мы все можем проиграть. Но тот, кто боится сделать первый шаг, всегда терпит поражение.

И, знаешь, любовь не умирает. Чувства не могут исчезнуть просто так. Это невозможно. Они превращаются в гнев, в отчаяние, в бессонные ночи. Терзают болью и ненавистью того, кто не может с ними справиться. Все, что есть в этом мире — и плохое, и хорошее — имеет одну природу. Все происходит из любви. И, как бы странно это не звучало, побеждает тот, кто сумел полюбить свою любовь. А тот, кто не справился, обречен на одиночество.

Меня трясло. Трясло, как в тот день, когда я избивал на школьной площадке парня, у которого мой друг Илья отбил Мари. Кажется, девушка не узнала меня. Да, и с чего бы ей узнавать? Столько лет прошло… и вряд ли я смог оставить в ее память такой же след, что она оставила в моей.

Я вспоминал фотографии Мари, которые рассматривал в интернете прошедшей ночью. Мне казалось, что с тех пор прошла целая вечность. Я наслаждался ее красотой, впиваясь глазами в монитор, а сейчас понимал — нет, это не красота… фотографии не шли ни в какое сравнение с тем, что я видел прямо перед собой.

Через много лет, в своих книгах я буду стараться описать Мари, одаривая ее чертами всех, кого любили мои персонажи. И, знаешь, перечитывая романы, я понял, что эта затея провалилась. Синие глаза, русые волосы до плеч, тонкие пальцы — разве этими словами я могу описать то, что творилось в моей душе? В мире есть миллионы людей с похожими чертами. Но из всех выбрал именно ее. Почему? Я не знаю. И никто никогда не может ответить на этот вопрос.

Что мы находим в тех, кто заставляют наше сердце биться сильнее? Кто придумал это волшебство? Наверное, это бессмысленно — пытаться помочь тебе представить ее лицо. Ты все равно не сможешь увидеть в нем то, что видел я. Но мне точно известно, что тебе знакомо биение сердца, которое готово вырваться из груди. Ты знаешь эту боль, сводящую горло, меняющую голос, когда становишься не в силах вымолвить ни одного слова, нужного в эту секунду. Наверное, поэтому ты еще держишь в руках эту книгу.

— Паша, прекращай!

Раскрасневшийся от самогона Петр пытался отобрать у Павла гитару. Влюбленный певец весь вечер посвящал Полине свое творчество. Стиль у него был, скажем так, своеобразный — Пашины композиции одновременно напоминали песни группы «Руки вверх», сибирский панк-рок конца 80-х и кричалки футбольных фанатов. Но, надо отдать ему должное — улыбка не сходила с лица Полины.

Подруга Мари была очень обаятельной девушкой. Совсем не удивительно, что Петр и Павел влюбились в нее. Да, я сразу понял, что Петя тоже положил на нее глаз. Убрав с лица каштановую прядь, Полина сказала:

— Филипп, а расскажи что-нибудь о себе? Ты почти легенда — Илья только о тебе и рассказывал в последнее время…

— Ага, — улыбаясь, подтвердила Мари, — я уже ревновать начинаю…

Я усмехнулся в ответ. А потом замер, впервые за много лет встретившись с Мари взглядами. Она не помнила меня.

А я замирал, неприлично долго разглядывая синие глаза, ощущая на коже капли того самого дождя, и стараясь не замечать, как ее руку сжимает ладонь моего друга…

— Кстати, Фил на гитаре тоже играет! — Илья бесцеремонно выдал мой секрет, протягивая отобранную у Паши гитару. — Дружище, пожалуйста, я не могу больше его слушать!

— О! Давай Филипп! — хором поддержали девчонки.

В последнюю зиму, что мы с отцом прожили на Севере, папа как-то принес домой старую гитару. Один из его коллег покинул поселок, оставив кое-какие вещи. В детстве, я помню, папа рассказывал, что в юности играл на студенческих танцах. Он показал мне основные аккорды, а дальше я немного научился играть сам. Тем более, свободного времени было предостаточно.

Руки Полины как забытая песня под упорной иглой.

Звуки ленивы и кружат, как пылинки над ее головой.

Сонные глаза ждут того, кто войдет и зажжет в них свет.

Утро Полины продолжается сто миллиардов лет…

Ребята молчали, задумчиво слушая мое нескладное пение под аккомпанемент плохо настроенной гитары. Песня была длинной, а когда она подошла к концу, я провел пальцами по струнам и, слушая наступившую тишину, думал о том, какой же я дурак.

— Вау! — неожиданно сказал Илья, а остальные ребята наградили меня аплодисментами.

— У нас появился человек, который умеет играть на гитаре! — удивленно сказал Петр. — Паша, я покидаю твой фан-клуб!

— Я всегда знал, что тебе не стоит доверять! — засмеявшись, ответил другу Павел.

Вскоре мы решили немного размяться — на даче у Ильи оказалось травматическое ружье. Друг повесил на дерево мишени, и мы по очереди старались поразить их. У меня получалось неважно — шарики, которые использовались вместо пуль, летели во все стороны, кроме цели.

— Фил, смотри, — объяснял мне друг, — вот это мушка, а это целик. Перед выстрелом мушка должна совместиться с краями целика. Тогда ты попадешь. Попробуй!

— Давай попробую еще… —

Я сделал все так, как сказал мне друг, и случилось чудо — мне удалось поразить цель. Мы, увлеченные игрой, восприняли мое попадание как гол в финале Лиги Чемпионов — громкими криками и поздравлениями. Парни хлопали меня по спине, а потом я оказался в объятьях Полины. Девушка что-то прошептала мне на ухо, но я не услышал ее слова из-за криков пробегавшего мимо Петра.

Когда мы снова вернулись в беседку, Полина села рядом со мной. Совсем близко. Я ощущал тепло ее тела, нежное тепло, в котором мог бы раствориться любой. И под завистливые взгляды Петра и Павла с грустью смотрел на Мари. Черт возьми, что со мной творится?

Вскоре опустилась ночь. Мы с ребятами перебрались на веранду. Илья, задумчиво рассматривая содержимое холодильника, разочарованно изрек:

— Кажется, это провал…

— Что такое? — хором ответили Петр и Павел.

— Вы сколько бутылок брали?

— Три! И пузырь самогона!

— И где это все?

— Кажется, вот тут, — сказал Павел, хлопая себя по животу.

— Животное… — выругался Петр, злобно глядя на друга.

— Да ладно, чего вы… — оправдывался тот, — вы же знаете, сколько не бери, а всегда придется в магазин за добавкой идти! Илюха, помнишь, мы же в тот раз ездили в какой-то круглосуточный…

— Ну да… — почесывая затылок, ответил Илья.

— А что не так? — спросил я. — Давайте сгоняем.

— Видишь, в чем дело Фил. Есть тут одно место, в соседнем садоводстве, в «Балтийце». Только там, скажем так, вся местная интеллигенция по ночам собирается… можно и в дыню получить…

— Ребят, может и не надо, — вступила в разговор Мари. — Завтра сходите.

— Не-не-не! — воодушевленно сказал Павел. — В мои планы входят танцы на столе, а пока я к ним еще не готов. Мне нужен допинг.

— Я не хочу ехать, мне лень… — закуривая, отозвался Петр.

— Фил! — с надеждой произнес Павел. — Ну, хоть ты будь человеком! Поехали, а?

— Да, поехали! — сказал я, вставая со стула. Меня шатало от выпитого.

— Мальчики, оставайтесь тут, и правда, проблем себе только найдете, — отозвалась Полина.

— Не переживайте, мы быстро!

Через пятнадцать минут мы с Пашей крутили педали велосипедов, направляясь по шоссе в сторону магазина.

— Ты точно дорогу знаешь? — спросил я Павла.

— Где водкой пахнет — я туда и еду, — смеясь, ответил он. — Фил, давай тормознем, покурим.

— Давай…

— Слушай, Паша, — выпуская в темноту густое облако дыма, сказал я. — Понимаю, что неудобно получилось… я про Полину…

— Ааа… — промычал друг. — Да не парься ты. Хотя, должен сказать, хотел я тебе втащить. Чего, думаю, за дела такие — я, значит, удочки закидываю, а тут какой-то чел приехал и Поля сразу к нему подсаживается.

— Да я не специально… оно как-то само собой вышло…

— Ты нормальный парень, Фил. Так что без обид. Петр тоже обломился, мне не так обидно. Хотя я еще не признал поражение. Поэтому, если что, не обассудь… или обессудь. Как правильно говорят?

— Поехали! — выкидывая окурок в траву, засмеялся я.

Если сложить все минуты, что я думал о тебе, если прочесть все строки, что мне хотелось написать для тебя, то, наверное, не хватит и всей жизни. Все это — нечто намного большее, чем даты рождения и смерти. Каждый из вечеров, в которые я считал капли дождя, стучавшие по моему карнизу, превращался в десятилетия. Когда рассвет, наконец, заставлял меня закрыть глаза, я, проходя мимо зеркала, рассматривал в отражении седого старика с глубокими морщинами, беспощадно изрезавшими лицо. Когда мои глаза встречались с его ярко-синими зрачками, мне приходилось кричать изо всех сил. Прогоняя старика прочь. И каждое утро я ожидал увидеть его снова. Однажды наступит день, когда кричать станет уже он, рассматривая мое молодое, полное надежд, лицо…

Илья был прав — у круглосуточного магазина стояла шумная толпа. Человек пятнадцать парней и девушек потягивали пиво из бутылок и громко разговаривали, изредка прерываясь, чтобы сплюнуть на землю шелуху от семечек.

Мы с Павлом прислонили велосипеды к стене магазина, и зашли внутрь. Закрывая дверь, я услышал, как мой велик шумно упал на землю, и, оглянувшись, заметил, что трое ребят отделились от толпы.

— Ты че! По почкам хочешь? — один из вошедших парней подошел ко мне совсем близко. Он был омерзителен — в мутных от алкоголя глазах было сложно разглядеть хоть какие-то человеческие черты.

— За что? — ответил я.

Ответ пришел сам собой. Парни даже не предприняли попытки взять у нас деньги, попросить сигарет. Ну, или что-то из того списка, с чего гопота обычно начинает разговор. Спокойный тон, с которым я ответил, кажется, ввел парня в ступор — он просто отошел от меня и вышел на улицу. Его приятели последовали за ним.

— Слышь, Паша, чего он хотел?

Павел, кажется, не заметил моего разговора с гопником — друг радостно помахивал только что приобретенной бутылкой.

— Чего говоришь, Фил? — спросил он.

— Да не… ничего. Поехали скорее.

Мы с Павлом вышли на улицу. Краем глаза я заметил, что возле крыльца, на земле, лежит обломок железной трубы. «Вдруг пригодится» — промелькнула в голове мысль. Едва Паша поднял свой велосипед, как толпа приблизилась к нам и обступила полукругом. Бежать было некуда. Мы с другом молча смотрели на «местную интеллигенцию», как выразился Илья. Один парень громко плюнул и сделал несколько шагов из толпы.

— Слышь, Димон, да че ты? — другой, взрослый уже мужчина, одернул парня за плечо.

— А че они? — пьяно отозвался Димон.

— Да че ты к малолеткам привязался? Слышь, пацаны, — сказал он нам, — езжайте.

— Фил, поехали, — Павел несильно толкнул меня в спину.

— Давайте, давайте… — мужчина, что придерживал Димона, с интенсивностью пловца-спринтера замахал рукой.

— Фу, ну ** твою ***, чтобы я **** еще ****!

— Вот тут, Паша, я с тобой согласен!

Мы с Павлом, отъехав от магазина километра на полтора, бросили велосипеды на асфальт и закурили, осознавая масштаб того, во что мы чуть было не вляпались.

— Да они по-любому и порезать нас могли, — Павел, морщась, сделал глоток прямо из бутылки.

— Ага… дай и мне выпить…

Алкоголь стремительно выветрился из наших голов — те парни, и вправду, легко могли покалечить или даже убить. Что там у пьяного на уме…

— Знаешь, Фил, — заговорил Павел. — А я, наверное, скажу Поле, что люблю ее… вот сейчас приедем и скажу. И будь, что будет…

— Ты чего это, Паша…

— А если бы они убили нас? Что тогда? Она, конечно, знает, что я люблю ее, но я ведь никогда не говорил ей это. Может в этом дело? Как ты думаешь?..

Я не нашел, что ответить другу. В его сердце жила надежда, а в моем? Паша имел возможность сделать то, что считает нужным. Без оглядки на что-то или кого-то. А я? А я не мог…

Моя голова закружилась, как сегодняшним утром, когда мы выходили из электрички на перрон. Хотя, нет… я не прав — это было совсем иначе. Меня переполняло нечто… не знаю, как назвать это чувство. Мое худое тело было слишком маленьким, чтобы вместить все это в себя. Мне нужно было дать этому выход. Прямо сейчас. Мир вокруг сжался, превратился в неровное, скрипящее биение моего сердца. И, не в силах справиться с собой, я понял, что больше всего на свете хочу умереть.

Мы проехали, может быть, еще с километр, когда я остановил свой велосипед посреди дороги.

— Ты чего? — спросил Павел.

— Паша, ты езжай домой, возьми Илью с Петром, а я съезжу к магазину.

— Зачем?! — друг от удивления округлил глаза. — Ты с ума сошел?..

Вместо ответа, я развернулся и помчался обратно.

— Илья, тут есть йод или зеленка? — сказала Полина, вытирая салфеткой мое лицо. — Кровь никак не остановится…

— Я просто обалдел! — Петр громко рассказывал девочкам события последнего часа.

— А что случилось-то? Я ничего не поняла… — спросила Мари, с тревогой глядя на меня.

— Короче, рассказываю. Приезжает Павел, говорит, водки взяли в магазине, в бубен чудесным образом от местных не получили, но есть проблема. И, кстати, водку вы взяли паленую… смотри, Паша, это клафилин собственной персоной…

— Да успокойся ты со своей водкой!

— А, ну да… говорит, Фил по пути назад ломанулся обратно в магазин с местными разбираться. Мы с Ильей подорвались, я к Паше на багажник сел, Илюха рядом побежал. Погнали за Филом.

— Зачем ты туда пошел? — Полина укоризненно глядела на меня. Я лишь промолчал в ответ.

— Подъезжаем к магазину, а там Фил идет по шоссе. В кровище весь, рукав оторван, велика нет. Кстати, где велик, братан? — пытался шутить Петр. — Ну, мы его под руки взяли и сюда привели.

В окна веранды уже стучался рассвет. От алкоголя и побоев я плохо понимал, что происходит. Ребята решили, что самое время отправиться спать. Илья и Петр помогли мне добраться до кровати. Я закрыл глаза и провалился в сон.

Но забвение было недолгим. Настенные часы показывали половину седьмого утра, когда я снова пришел в себя. Рядом, сжимая мою ладонь, спала Полина. На соседней кровати, уткнувшись лицом в подушку, сопел Павел.

Я попытался встать — тело отозвалось болью. Полежав еще минут десять, все-таки смог собраться с силами и вышел из комнаты на веранду. Там был полный разгром — повсюду валялись пустые бутылки, а на столе почему-то стоял вымазанный в глине кроссовок.

— Когда хозяин пьян, все в доме превращается в пепельницу… — тихо пробормотал я, разглядывая окурки, лежавшие в большой сковородке.

Я поставил чайник на плиту и, закурив, заметил, что на столе лежит мой телефон. Но, попытавшись снять блокировку, понял, что аппарат принадлежит Мари — на заставке стояла их с Ильей фотография. Я долго рассматривал улыбающиеся лица друзей, пока, наконец, свист закипевшего чайника не заставил меня положить телефон на место.

Утро выдалось хмурым — тяжелое серое небо нависало над головой, готовясь обрушиться вниз потоками дождя. Я уселся в беседке с кружкой чая, рассматривая промокшие от росы кеды. Горячий напиток обжег разбитые губы, в памяти всплыли подробности сегодняшней ночи.