Трэнды брэнда

Ёжик

…Как-то приходит нам каждому с годами такой момент, что хочется душевного тепла, общения с кем-то близким и непритязательным. Хочется, чтобы рядом с вами просто кто-то был, кто вас ждёт, радуется вашему приходу. Хочется заботливо ухаживать и даже лелеять иногда кого-то. Делать подарки, делиться радостями и печалями. Хочется обнять кого-то… Короче говоря, завёл я как-то ёжика.

У вас ещё никогда не было ёжиков, случайно? Так вот, заявляю вам со всей строгостью и без иронии — никогда, ни при каких обстоятельствах не заводите ёжиков! Более идиотской затеи в моей безрадостной жизни не было ещё никогда, уверяю вас. Маленький смешной комочек с глазками-бусинками на самом деле оказался воистину циничной неблагодарной бестией с самыми низменными эгоистичными наклонностями. Поверьте. А всё начиналось вполне невинно. Ничего ещё не подозревая, я принёс ёжика из леса домой за пазухой. Это, конечно, мягко сказано — «принёс»!.. Вернее сказать, я бежал, вульгарно взвизгивая и высунув язык, втягивая живот и оттопыривая куртку, так как упрямая животина истошно царапалась и ежеминутно выпячивала колючки, подло пользуясь нашей близостью. Причём самая мерзкая его выходка ждала меня перед самым домом. Ёжик на секунду притих и, неожиданно резво работая сразу всеми лапками, вдруг стремительно забрался в середину рукава!.. Вы когда-нибудь вытаскивали ёжиков из рукавов? Нет? Не приходилось вам? Неприлично взвыв от неожиданности, я приседал и прыгал на одной ноге, пытаясь выковырять упрямую бестию, которая кусалась и царапалась, шипя изо всех сил. Теперь я знаю наверняка — единственный способ выманить ёжика из рукава, это замереть на десять минут, претворившись, что вы ушли, например. Не слыша ваших истошных криков, ёжик быстро теряет интерес к драке и выползает сам, уверяю вас.

Дома я обработал пальцы зелёнкой, наивно полагая, что на этом мои беды закончились. Осознание чего-то светлого и доброго в душе всегда приятно волнует. «Ну, вот, — думаете вы, — теперь у меня есть ёжик!..» И вы совершенно ещё не понимаете, что скрывается за этим немигающим спокойным взглядом.

Пожалуй, самая глупая иллюзия — полагать, что ёжик будет жить в коробке. Полный бред! Спросите любого ёжика. Мои робкие надежды, что он поведётся на мягкую подстилку из старых трико, ёжик поднял на смех. Вы до сих пор считаете, что голубая мечта каждого ёжика — это блюдечко с молочком возле горячей батареи? Чушь! Наивно надеясь, что этот последний аргумент призовёт, наконец, ёжика к совести, я легонько ткнул его носом в блюдечко, уверенный, что ёжик, благодарно лакая молочко розовым язычком, смирится, и задумается о своём мерзком поведении. Шиш вам с маслом! Демонстративно отплевавшись, ежик вошёл в блюдце немытыми ногами и, с вызовом глядя мне в глаза, нагадил в молоко!

И тут я решил дать освоиться ежу, понимая, что дикое животное испытало стресс. Предоставив ёжика самому себе, я стал наблюдать тихонько за ним, с удовольствием отмечая положительные стороны моего гостя. Во-первых, он не боится. Это факт. Я бы совсем не хотел, что бы он забился в уголок и тосковал там. Нет! Ёжик носился по квартире с таким бесцеремонным видом, словно проводит инвентаризацию. За пять минут он обшарил все углы и закоулки, всё обнюхав и что-то даже куснув. «Ни-чё, — думал я, улыбаясь, — освоится малыш!..»

То, что ёжик «освоился» окончательно, я понял той же ночью. Более нахального соседа у меня ещё не было. Пару раз я даже включал свет, что бы убедиться, что мы не переезжаем в срочном порядке. Именно такие, обычно, происходят звуки при переездах, когда двигают мебель и складывают посуду в коробки. Деловая колючая крыса носилась по комнате, явно стараясь наделать как можно больше грохота, при этом топая и беспрерывно что-то жуя и чавкая. Нет, я, конечно, против ущемления свободы и никогда не отрицаю самовыражения, но на кой хрен, скажите мне, пытаться залезть под ковёр, причём так упорно пыхтя? Полночи я лежал, глядя в потолок воспалёнными глазами и слушая как ёжик чавкает очередным комаром так громко, словно ест барана. Где он их находит, чтоб он сдох?!! Включаю свет и внимательно смотрю, стоя на четвереньках — чего он опять жрёт с таким аппетитом? Абсолютно игнорируя меня, ёжик стремительно протопал на полметра в сторону, схватил что-то невидимое и опять зачавкал!.. Потрясённый, я полчаса наблюдал за ним, так и не поняв, в чём секрет, твёрдо убеждённый, что ёжик просто издевается надо мной. Решительно выключив свет, я укрылся с головой, дав себе железную установку — уснуть ёжику на зло.

Хрен вам по всей роже… Мне приснилось, что маньяк на бульдозере ломает дом, а я мечусь, привязанный к кровати. Проснулся я от страшного скрежета в темноте. Несколько секунд я лежал, не моргая и обливаясь холодным потом, силясь понять — что происходит?

Выяснилось, что ёжик пытается пролезть под комодом!.. Тоскливо понимая, что достать его я не смогу, а если достану, то убью непременно, я, лёжа на пузе, десять минут наблюдаю отрешённо, как он, скрежеща колючками по комоду, словно раненный спелеолог, продирается в тесноте со скоростью два сантиметра в минуту.

…Когда чуть рассвело, я отнёс ёжика в лес и убежал, не оборачиваясь. Ни звука благодарности вслед я не услышал. Уверяю вас — ёжики самые черствые и беспринципные существа. Не связывайтесь с ними ни в коем случае!..

****

Муж на час

Как правильно заметила когда-то моя супруга в мой адрес, дурак я редкий.

Все мужики только и думают, как денег заработать, а я, говорит, дурачина.

Лунатиком дразнит всю жизнь. Так и говорит — лунатик ты чокнутый. Удивляется, как я ей двух детей приделать умудрился.

— Руки золотые у тебя, у дурака, а толку? Всё умеешь, всё можешь, а вечно без денег сидим.

А я и вправду с детства знаю за собой такой вот грех. Всё умею. Причём умею даже то, чего сам ещё не пробовал делать. Меня за это не любили. На заводе, помню, перед армией ещё, в цех пришёл, наставника мне прикрепили. Дядька хороший. Дед уже. Говорит — год-два и сделаю я, Алик, из тебя толкового плотника-столяра. Вот увидишь, говорит. Ну, я помалкиваю. А посмотрю разок, как он на станке шурует, и повторяю, лучше и быстрее, чем он! Кому понравится такое? Не спеши, говорит! Куда ты торопишься? А я и не спешу. Говорит мне, иди в бытовку, там замок ставить будем на дверь сегодня, я сейчас подойду, говорит. Через полчаса приходит — а я замок уже врезал. Затылок чешет, глазам не веря: Давно так умеешь? Я говорю — первый раз попробовал.

Ну, так вот. (прекратите аплодировать пока, это я к слову.)

И вот жена, короче говоря, мне в очередной раз заявляет, что дурак ты, мол, говорит, пока зарплату дождёшься, копыта вытянешь, пойди сегодня к моей Алле Степановне, ей там чего-то с кухонным гарнитуром мужики намудрили — дверцы отваливаются. Я пошёл, сделал, настроил. Алла Степановна жене названивает, говорит, мол, у мужа твоего, Мариночка, руки прям золотые, хотя и права ты, конечно, Марина, дурак он у тебя набитый, я ему, говорит, сотню сую, а он, говорит Алла Степановна, придурок у тебя законченный, лыбится, говорит, мол «ни к чему это!»…

Ну и жена мне так и заявляет опять, ты, мол, идиот у меня редкий, и если тебе, мол, «ни к чему», то ты домой приноси и мне отдавай, а я разберусь как-инть… Так и порешили. Алла Степановна мне сделала рекламу. Растрындела на всю Ивановскую, что, мол, есть такой хороший мужчина в очках, мастер на все руки, всё что хошь отремонтирует и починит, хотя и дурак набитый, но бесплатно не приглашайте, мол, жена у его есть и дитё тоже. И пошёл я шабашить. Хобби у меня такое было, говорю. То кондиционеры ставлю за копейки, то кафель в ванной кладу в свободное от работы время, за полцены, как оказывается.

Женщины народ благодарный и разумный, я заметил. Очень уважают вежливость и скромность, чего у меня хоть в кладовку складывай. Придурок же, не забывайте!.. А тут ещё и приятность определённая. Приходит такой вот мастер на все руки, дают ему работёнку не хитрую, а он и работу сделает с лихвой, и сам по себе скромненький такой, как девочка, и уберёт за собой, и мусор унесёт в пакетике. Тёткам это нравится. Вроди блаженного с отвёрткой, типа. Приятно им.

И вот как-то припёрся я к одной женщине.

Ей под полтинник. Одна живёт давно уже. Дома порядок, борщём пахнет приятно. Салфетки кружевные кругом. Вероника Васильевна.

— Вот, говорит, Лёша, тут выключатель вообще не работает, а тут плинтус совсем отвалился.

Я у них «Лёша» был. Алла Степановна как окрестила меня Лёшей, так я у них и Лёша у всех был. Незнакомой женщине одинокой, говорит, если скажешь, что вечером Алик с топором и пилой придёт, испугаются. А Лёша — оно как-то по-проще.

И припёрся я к Веронике Васильевне, и выключатель поменял, и плинтус на место воткнул, и щель шпатлёвкой прошёл, зачистил и покрасил, и Вероника Васильевна мне сто рублей суёт, предупреждая, что ей говорили, что этого хватит, и от себя ещё стольник добавляет, а я от стыда сгораю, стою, глазки в сторону прячу.

— Дурак ты у меня.., — злится вечером жена, и смеётся, — Ой, дура-ак… Ты по объявлениям позвони и узнай, сколько такая работа стоит сейчас?! Я звонила и узнавала специально. Тебе в три раза должны были дать больше! А ты?.. Дурак был, дураком и помрёшь!..

И опять вечером отправляет меня к очередной мадаме.

И вот прихожу я к Ирине Владимировне.

Женщина милая. Я вообще женщин люблю обычно. Как увижу женщину, так сразу люблю. Особенно умных и чистеньких. Иной раз так залюбуюсь, что остановку проеду. А эта особенно хороша. Опять разведёнка. Сын взрослый живёт отдельно. Где муж — я не спрашиваю. Пришёл к ней со своим хобби. Самому интересно — есть такое, чего не смогу? Уже и машинку швейную ремонтировал (аж удивительно! Швейная машинка электрическая — это по-вашему ерунда? Нет, не ерунда. Я тот раз говорю, мол, посмотрим… Снял крышку, думаю погляжу, чего там внутри, если что, скажу, мол, несите в ремонт. А сам за минуту нашёл причину, шайбу поменял, пружинку вычистил. Работает, скотина!)

И вот я у Вероники Васильевны ремонтирую пластиковое окно на кухне!..

Влез на подоконник, вниз поглядываю с опаской (седьмой этаж, мама моя…) Поковырял механизм. Сложновато. Окно тяжеленное, три стекла. Двух рук не хватает. Окно снял, чуть ни грохнулся вместе с ним. Весь взмок. Вероника по квартире носится, своими делами занимается, щебечет то с одной комнаты, то с другой. А я механизм отладил, грязюку вычистил, солидолом аккуратно смазал, проверил — вроди должно работать… А поставить сам не могу. И так пыжусь, и так… Третьей руки не хватает, и всё!.. Окно навешиваю, растопырив руки в стороны, а сверху ещё и механизм надо накинуть на петлю. Полчаса пыжусь, не хватает руки, хоть убей!.. Раз десять пробовал…

— Вероника Васильевна!

— Да-да!, — мгновенно пропел рядом контральто, словно дверной звонок. Прибежала, снизу смотрит, — Вам помочь, Лёша?

— Да, тут… Не получается одному…, — кряхтю с подоконника, — Тяжёлое… Вот тут, говорю, придержите, пожалуйста. Руки вытрите, говорю, чтобы не скользило. Да, вот тут. Угол придержите, а я сверху кронштейн накину…

— Конечно-конечно!.., — кидается на помощь, с удовольствием помогает, — Вот так?

— Да-да…, — руки затекли, устал, — Я сейчас его придвину, а вы угол придержите, и я… Угу. Вот-вот… Тут держите, и вместе мы его «воткнём»…

Окно вымотало все мои силы, но баранья моя упрямость сильнее. Я делаю глубоки вдох, обнимаю раму, помогая коленом, и, собравшись, командую с отвёрткой в зубах:

— Угу… ДижИти!

Вероника Васильевна изо всех сил помогает, и вместо того, чтобы «дижать», поднимает угол рамы выше, чем надо, и я, с трудом сохраняя равновесие, балансирую на подоконнике, борясь с весом окна и Вероники Васильевны, и, выбившись из сил в очередной раз, выплёвываю отвёртку, тихо, но зло рычу через плечо:

— Не толкайте, вы чё делаете… з-зараза!..

Неимоверным усилием, удвоенным злостью, я поднимаю окно вместе с потрясённой Вероникой, врубаю кронштейн в гнездо:

— Всё. Отпускайте…

Несколько раз проверяю запорное устройство, отпускаю, наконец, проклятую фрамугу, сползаю с подоконника, сам себе удивляясь. «Заразу» я адресовал кронштейну разумеется, но получилось некрасиво и двусмысленно, и я не спешу смотреть на Веронику Васильевну, чтобы она не подумала, что это я её «заразой» назвал…

— Уф…, — говорю, не спуская глаз с окна, ещё раз снизу щёлкаю ручкой, несколько раз открываю и закрываю, убеждаюсь, что всё в порядке…, — Тяжёлое, блин… Оказывается…

Вероника Васильевна замерла полубоком, испуганно наблюдает. Молчит.

И тут я отчётливо вижу своим боковым зрением, как она медленно отходит к стене, закрывает ладонями лицо, и беззвучно плачет!..

Я остолбенел.

Товарищи! Я никогда не позволяю себе выражаться в присутствии женщин, а тем более оскорблять их! Клянусь вам!.. И даже в самой критической ситуации, отрубив себе ногу, я успею сначала зыркнуть по сторонам, чтобы мой невольный нецензурный вопль не услышал бы ваш ребёнок или какая-то женщина. Да вообще, даже просто незнакомый какой-нибудь человек! А тут… Сам не понял, как это я…

…Тётка плечами подёргивает, носом шмыгает чуть-чуть…

Я вздыхаю, не зная, как поступать в таком случае. Женщина старше меня лет на десять, если не больше, а я стою, такой, рядом, придурок. Обидел.

— Вероника Васильевна… Вы…

Та руки опускает, всё лицо мокрое. Передничком носик вытерла, сглатывает:

— Ни чего, Лёш… Ни чё…

Я перебиваю, потому что она пытается уйти с кухни:

— Извините, Вероника Васильевна, я…, — даже за плечо аккуратно придерживаю, — там этот… как его… не втыкался, и я…

— Ни чего, Лёш… Ни чего… Вот, возьмите.

Легко освободившись от меня, суёт мне пару бумажек, садится на стул, руки на колени складывает и смотрит в сторону.

— Спасибо, — собираю бесшумно инструмент, обуваюсь в коридоре.

Останавливаюсь перед тем, как выйти:

— До свидания, Вероника Васильевна. Извините ещё раз.

Женщина смотрит в ту же точку, чуть помолчав, вздыхает:

— Меня давно уже никто «заразой» не ругал…, — опять затряслись плечи, не в силах сдержать плач, закрывает передником лицо,… и рыдает в полный голос, — Так… прия-ятно-о…

Отвернулась, замахала мне рукой — «уходите-уходите»…

И я ушёл.

…Снизу нашёл её окно. Помахал в ответ. Улыбается, головой качает, извиняясь, ругает себя, дурёху…

Мастерство

— Ты вот говоришь — мастерство… А чего это такое — мастерство? Мастерство бывает разным. Ты вот написать умеешь, аж скулы сведёт. Это мастерство. Рассказать уметь нужно. Мы вот с тобой одно и то же рассказывать будем, а получится по-разному. А почему? Потому что ты владеешь этим даром — рассказывать. Понимаешь?

Я покряхтел для приличия:

— Ну, э…

Серёга подождал, что я скажу, не дождался и налил в рюмки:

— Да. Именно так и есть. Честно скажу — читать не люблю. Читаю крайне редко. Я больше телек смотрю. Да и читать-то особо нечего. Раньше как-то люди читали. А сейчас и некогда и… Кто сейчас читает? Да ни кто!

— Ну, почему?.. Читают люди…

— Да ни фига!.. Век сейчас такой… Скоростной. Всё нужно по-быстрому. И читать особо некогда. А ты пишешь неплохо. И самое главное — коротко.

Я и не думаю краснеть. Серёга мужик простой и с ним говорить просто. Жгучий армянин с необычным для их народа именем разговаривает громко и с расстановкой. Поговорить любит, но с дураками беседовать не будет, и мне это льстит.

— Ты вот пишешь-пишешь, а читатель это читает, и даже не подозревает, какую подлянку ему там подготовил, — смеётся, — Это называется власть!.. Ха-ха!, — радуется своей находке, — Что хочешь сделаешь с читателем. Захочешь — плакать заставишь, а захочешь — такой страх напустишь, что жутко станет. Ха-ха-ха!.. Давай!

Выпиваем, закусываем.

Армяне народ хлебосольный. А за столом их хлебом не корми — дай пофилософствовать.

Сидим, разговоры разговариваем.

Я знаю, чего-то он мне притащил.

Из далека начинает.

— Ты вот чего напиши, если хочешь. Как-то я был свидетелем одного происшествия. Дело давнее, и подзабыл уже, а… У тебя получится, мне кажется. Может и не интересно кому… Но… Для меня напиши.

Я хотел было ответить дежурным, типа, «да ни вопрос», а Серёга давай рассказывать и я слушаю его.

…Работал Серёга в одной конторе. Приехал после армии, устроился на какое-то производство, и приходилось ему трудиться на большой территории лесозаготовительной фабрики. График работы был мудрёный — сутки, через двое, плюс ночной-отсыпной. Короче говоря, то пару дней работает по-обычному, то в вечернюю смену идёт до утра, то вообще на сутки пропадает. Интересно, но непривычно сначала. И приходится то из города ехать служебным автобусом, то самому добираться. И были такие дни, когда Серёга вместе с десятком таких же сослуживцев под ночь ехал с работы домой. А контора их далеко за городом. У чёрта на куличиках. Пустынная трасса уходит в темноту гирляндой фонарей. Не видно ни черта. В километре мерцают огоньки маленького посёлка. Остановка в ста метрах от забора. Темень и ветер. Тоска зелёная.

На остановку Серёга прибежал вовремя. Автобус ходит один раз в два часа. Опоздает бедолага — возвращается на проходную, в нарды с охранником играть, как дурак.

И вот на остановке уже сидят человек пять. Пару женщин, паренёк какой-то и ещё кто-то.

— Здрасти.

— Здоров.

— Не опоздал?

— Да не…, — нервно смеются, на всякий случай на часы поглядывая, — Ещё пять минут!

— Какой — «пять!», — дед пугается, — минут двадцать ишо!..

Посмеялись, согласились, сверив часы.

А ветерок усиливается, сгоняет людей в кучку. Коробка остановки поскрипывает жестью. Огни посёлка слезятся. Ни кого. Мимо натужно прорычал «Камаз» и опять ни зги.

Закурили.

Разговоры дежурные. Обязательные.

— Прохладно…

— Да… Прохладно…

Подняли воротники.

И тут совершенно неожиданно из-за угла входят двое.

Женщина аж вздрогнула.

Откуда они? Полем шли, что ли? Вроди «не наши»…

Два здоровенных мужика, явно «под мухой», зашли в «коробку» и сами удивились, что посреди ночи на таком пустыре и людей куча.

— Ёханый бабай!, — один остановился, рассматривая присутствующих, — Да тут народу…

Второй тоже озирается, рассматривает каждого. А на остановке Серёга, пару женщин, дядька старик, паренёк в углу и две пожилых мадамы. Ни чё интересного.

А мужики не простые. Нагло осматривают, чуть ни по карманам похлопывают. Видя, что тут «одни бабы», говорят меж собой громко, не стесняясь. Видно, что хотели мимо пройти. А теперь остановились, друг другу подмигивают, загадками перешучиваются.

— А чё? Тосем-босем-двадцать восемь!, — что помоложе брови весело задирает, старшему будто предлагает чего-то.

А тот руки растирает, весело рожей кривит, соображает:

— Ну, а чё… Мо-ожно…

И молодой руки в карманы суёт, злобность напускает, прохаживается вдоль сидящих на лавочке.

Бабки замерли.

И Серёга начал унывать.

Пустырь, никого вокруг, темень. А мужики явно затеяли чего-то.

Молодой пару раз выглянул, огляделся. Ни кого. Сумку женщины присматривает. На Серёгу посмотрел изучающе. На паренька в углу. Губы облизал:

— Давай, помогу…

Огромной пятернёй взялся за сумочку. Старший женщине взгляд бросил, та аж оцепенела. Отдала. Все молчат. А старший чем-то в кармане поклацывает, прохаживается. К старику подошёл:

— Займи, папаш, сколько не жалко…

И прохаживаются так вот вдоль, от одного к другому. И все молчат. Мужики здоровенные!.. Страшно.

А Серёга самый последний. Паренёк это в уголке, а потом Серёга спиной к стеночке стоит, кумекает…

— Ты не дёргайся…, — шипит на бабку старший, аккуратно с её плеча снимая кошёлку, — чё дергаешься-то?.. Посмотрю и отдам.

Вытащив кошелёк и ещё чего-то, возвращает сумочку.

И Серёга тоскует…

… — Первый раз в жизни у меня такое, представляешь? Стою — замер. Не знаю, чего делать… Убежать могу — шесть сек. А не могу. И стыдно бежать-то и… А они всё борзеют… Дедок взъерепенился, отдай, говорит, сукин сын!.. Тот старший деду легонько в бок ладонью бац! И старик сел и скулит. Встать не может. А я пацан, двадцать лет…

…И «очередь» доходит до паренька. Молодой к нему подходит вразвалочку, легонько по ботиночку пинает:

— Слышь…

И тут происходит совершенно небывалая вещь.

Худой, маленький паренёк, всё это наблюдавший из угла, кутаясь в пальто, затравленно зыркнул снизу и, вставая, как-то снизу также махнул тощей рукой, что-то проворчав, будто огрызнувшись. Отпрянувший на шаг бандюга удивлённо вытаращил глаза, а паренёк ящерицей прошмыгнул по стеночке и скрылся в темноте.

— Чё это…, — молодой удивлённо голову опускает, глядя как из его поперёк распоротого живота тёплым фаршем вываливаются кишки, — Эт…

Второй машинально дернулся за пареньком, но посмотрев на друга, замер, как вкопанный, становясь белым, аж зелёным.

— Это чего…, — тот сглатывает, с трудом держа равновесие.

Руки к животу поднимает, а кишки мягко вниз ползут, кровь спазмами пульсирует, расплываясь по штанам густыми чернилами.

… — Прикинь?, — взволнованный воспоминаниями, Серёга качает сам себе головой, — Бабы визжать давай! Автобус подъехал, сигналит. С окон все смотрят, не поймут… Все в рассыпную с остановки! А тот стоит в середине, и на кишки свои смотрит под ногами…

— М-да…, — я вздыхаю, представляя картину. Перед глазами ночь за городом, ветер, фонари…, — И чё там? Чё за паренёк-то?..

— А бог его знает… Залётный какой-то… Говорят и не нашли его потом. Чем он его так полоснул, чёрт его знает!.. Цмык — и попалам!.. Прикинь?.. Помер, говорили. Не успели довезти… Пока то, сё… Откинул копыта. А второго мы аккуратно в автобус. Он и убегать не стал. Говорили — сын его тот…

— М-да…

Сидим, допиваем…

— Мастерство… Чё скажешь? Так цмыкнуть…

— Да… Так цмыкнуть… Мастерство…

Анжела

…Как-то случилось мне свалиться с гриппом чёрти-где, вдали от дома, где-то проездом в Астраханской области в слякотном ветреном апреле. Нет, я болею крайне редко, «на ногах», как говорится, но если заболел, то хана. В лёжку дня на три, под сорок, с ночными кошмарами. А тут, надо же!.. Проездом где-то в Нижних Ебенях, я вдруг понял, что надо полежать пару дней, а то сдохну где-нибудь под Элистой. С трудом оттянув пружину двери, я вошёл в треснувшее поперёк здание, напоминающее амбар, с яркой вывеской «Hotel Paradis Nizhnie Ebenya». Разбуженная мною вахтёрша вскрикнула, вызвав у меня микроинсульт, и перекрестилась, пояснив, что в гостинице всего два номера, и я могу взять только номер VIP (потому что он с окном!), так как номер «не-VIP» — забит гвоздями. Разбираться я ни стал и поплёлся в VIP. В номере действительно было одно окно, двуспальная кровать, стул и шифоньер. Больше всего меня потряс шифоньер. Огромная трапециевидная конструкция сотрясалась и угрожающе кренилась от моей ходьбы по полу, угрожая упасть, но самое потрясающее было внутри. Открыв дверцы, я замер потрясённый — внутри шифоньера не было ничего! То есть, абсолютно ничего. Ни полок, ни вешалок, ни трубы для вешалок, ни крючков, ни чего!.. Только пустая бутылка из-под водки. Сил не было, и я решил, что убью администратора завтра. Сев на кровать, я мысленно поблагодарил Создателя, за то, что не сел на стул, так как увидел, что у стула только три ноги. Подперев стул к стене, я постелил на него газету (благодатная привычка с молодости — брать в дорогу пару газет, хвала Господу), выложил недоеденное в поезде, выпил стакан водки, заставляя себя закусывать окаменевшим пирожком. Сразу как-то потеплело. Ни чё, живём!.. Но спать, видимо, придётся одетым.

У меня очень чуткий сон. Часто это изнуряет. Нет, это неплохо, когда ты слышишь, как кто-то поднимается по лестнице, проходит мимо двери. Но слышать, как в замок с хрустом вставляется ключ этажом ниже… Автоматически посмотрел на часы — полночь. Отлично! Проспал часов 5 — и не замёрз!.. Всё-же ботинки надо было снять… Теперь можно. Лёжа прислушиваюсь, что меня разбудило? Со стороны окна слышится движение. Кто-то явно подтягивается на жестяном карнизике. Ин-нтересно… Медленно встаю в темноте, беру в руки стул, отхожу в угол окна. Постучали пальцами по стеклу. Ин-н-нтересненько… Беззвучно приближаюсь, тихо открываю задвижку, отхожу. Окно толкнули и обеими руками повисли на раме. Отхожу ещё дальше в угол. В фрамугу, с трудом, на пузе, чертыхаясь и сопя, вползает что-то косматое. По причёске и запаху вижу — вроде бы девушка. Инти-ре…

— Не включайте свет!, — весело шепчет незнакомка, — я Анжела, ик! Здраст… Тфу, ёп!.. Ой!, —

далее следует звук падения, словно с подоконника сбросили мешок со свежей рыбой. Анжела встаёт, тихонько матерится, смеясь, оправляет мини-юбку:

— Здравствуйте. Вам женщина нужна?

Колоссальный по колориту запах наполняет морозный воздух моего VIP-а. Безбожный перегар, сдобренный девичьим потом, густо и бездарно замаскирован косметикой. Я поднимаю брови — показалось, что ли? Нет. Не показалось — от неё действительно пахнет говном. Анжела понимающе хихикнула и согнув толстую ляжку, словно в «чарльстоне», осмотрела подошву:

— Тфу, блин. На говно наступила!..

Откровенно толстая, ярко рыжая, размалёванная девка лет двадцати, в роккерской куртке и ссадиной в дырке на белой коленке.

Не в силах разговаривать, я улыбаюсь вежливо и молча, отрицательно качаю головой, приглашая Анжелу к двери.

— А пиво есть?

Качаю интенсивнее, открываю дверь, приглашая Анжелу выйти.

— Козёл…

Больше Анжела не приходила, а я так и уехал больной…

****

Пружина

…В доме этом, своём теперь, я поселился уже семь лет назад. Домик небольшой, пятиэтажка в четыре подъезда. Дворик уютный, тупиковый. Перед домом несколько берёз здоровенных, выше дома уже, и сосна, фиг обхватишь. Всё тут дышит советской стариной. Напротив дома детский садик огорожен, детская площадка, пару гаражей. Тропинки протоптаны через лужайки, шиповник. Подавляющее население дома — пенсионеры. Человек десять моего возраста, три-четыре молодые пары, а остальные старики. Редко когда громко музыку кто включит, и на лавочках не сидят. Разве пару бабулек присядут с палочками, да сидят, на нас глазеют.

Квартирка мне досталась оригинальная. Первый этаж, трёшка. Все окна смотрят в одну сторону. Отгрохав за неделю ремонт, я параллельно по выходным занялся сиренью под окнами, а перед подъездом по обе стороны воткнул перед лестницей два куста кизильника. Поливал пол-лета, чтобы прижились. Прижились.

В подъезде работы тоже хватало. В первый же день повесил по-человечески почтовые ящики (секция). До этого они висели по диагонали на одном дюбеле. Потом я разобрался с входной дверью, всё утро в воскресенье стуча молотком. Дверь была деревянная! На пружине!.. Пружина всё время растягивалась и дверь через пару дней неминуемо болталась от сквозняка. Пружину я дотянул до того, что она стала короткой, и через неделю мне её пришлось менять. А ещё через неделю — менять снова. Проклятая пружина растягивалась с удивительным постоянством. Вечером, придя с работы, подтягиваю её пассатижами, укорачиваю даже, а утром уже слышу — болтается дверь, а пружина провисает коромыслом… Я купил на барахолке механический доводчик и установил его. На следующий день доводчик выл выворочен кем-то «с мясом»… Явно было видно, кто-то на нём повис, и вывернул… Я специально остановился вечерком у подъезда, в «час пик», когда соседи чаще всего проходят.

— Здрасти, тёть Галь, — говорю бабушке со второго этажа.

Та здоровается, останавливается с удовольствием. Перекинуться парой слов для стариков приятность.

— Вот, — говорю, — кто-то опять дверь сломал…

Баба Галя подглуховата и поэтому думает, что её не слышат. Придвигается ближе, шепчет горячо:

— Да этот, небось!, — кивает на окна над моей квартирой, — Кто ж ещё?

Поговорили. Говорит, что в 48 квартире живут муж да жена, и дочка взрослая с ними. Бохан фамилия. Его все Петушком зовут, а её Буханкой. Дочка у них красавица.

— А на хрена ему это?, — удивляюсь я, — чем ему дверь мешает?.. Вообще, надо домофонную установить. Сто лет я уже не видел, чтобы деревянная была в подъезде.

— А бог их знает!.. Странные они какие-то!, — и баба Галя по секрету (только мне!) рассказала пару обид на соседей. И не здороваются они. И вечно злые какие-то, — Ленка его жучит. Он-то мужик неплохой. И не пьёт вроди, и работает. А она… Поедом его ест.

…Полдня убив на рынке, я анкерными болтами намертво прикрутил стальную нержавеющую пружину. Поздно вечером, как вор, прислушиваюсь дома к подъезду. Почти до 12.00 ждал. Дождался. Возле двери пыхтение, натужный глухой визг моей пружины. Я открываю дверь и слышу, как от двери на второй этаж кто-то метнулся, и пружина дрожит, успокаиваясь. Дверь на втором этаже хлопнула и всё стихло. Я заглянул на их площадку, таращусь на дверь. Что происходит? Ни чего не понимаю…

С соседкой (с пятого) Светланой подружились с первого взгляда.

— Здравствуйте.