Точный удар

Если мы собраны в единую силу, а противник разобщен на десять частей то мы нападем на него с превосходящей в десять раз мощью.

Сун-цзы. Трактат о воинском искусстве

Введение

25 августа

Яркий свет и ведро воды, выплеснутое в лицо. Я очнулся и затряс головой, пытаясь вернуть себе возможность видеть.

Получилось плохо. Две мощные лампы, направленные прямо в глаза, не располагают к хорошему обзору.

— Кто ты? Кто тебя послал? — с прежним нажимом в очередной раз вопросил голос, вещающий из-за световой завесы.

— Иван Жилин. Никто не посылал. Мне надо поговорить с Седым, — в очередной раз с прежним терпением ответил я.

Хотя, надо признать, сейчас, после двух часов непрерывного допроса, терпение давалось мне со всё большим трудом. Тем более, что во рту постоянно ощущался привкус крови.

— Кто тебе сказал про Седого?

— Это не важно. Мне надо с ним поговорить.

— Кто тебе сказал про Седого?

Повторный вопрос был сопровожден профессионально поставленным ударом в печень. И я, мучительно согнувшись, начал думать, что совершил ошибку, придя в этот негостеприимный дом.

Но вернемся немного назад.

Глава 1.
Ищу человека

Упреждающее знание нельзя получить от демонов или духов, нельзя получить из явлений или небесных знамений; оно должно быть получено от людей, ибо оно есть знание подлинного положения противника.

Сун-цзы. Трактат о воинском искусств

23 августа.

Пять дней до момента Х

Первое, что я сделал, уволившись из Всемирного Совета Безопасности, это сел и написал план. Теперь, когда я был лишен возможности использовать ресурсы могущественной международной организации, моим оружием могли быть только скорость и точность. Говорят, «один в поле не воин». Это не верно. Даже малой силой можно произвести большое действие, если приложить эту силу к нужной точке и в нужное время.

Исходя из этого простого соображения, я пришел к выводу, что мне необходим информатор. Человек, который знает в этом городе всё и всех, хорошо ориентируется в расстановке сил, не утратил способности мыслить самостоятельно и, главное, ненавидит существующий порядок. Впрочем, любой, кто еще не утратил способности мыслить, должен ненавидеть данный порядок по определению. Априори.

Я мысленно перебрал варианты.

За три дня, проведенных в Городе, у меня было много встреч с разными людьми. Наиболее перспективными для моих целей казались следующие:

1. Загорелый мужчина с мощными мышцами. Тот, что в баре увещевал публику не связываться с наркотиком. «Много на свете дряни, а это уж всем дряням дрянь, понимаешь?», — объяснял он.

2. Три молодых парня в одинаковых каскетках, сдвинутых на глаза. Длинный, приземистый и пьяный. Судя по всему — студенты университета (по местной терминологии — интели). То есть те, кто уже сейчас самостоятельно и изо всех сил борются с царящими в городе нравами.

3. Круглоголовый рыбарь, напарник сгинувшего в поисках острых ощущений Эля.

4. Шофер фургона, тощий человек в комбинезоне и в черных очках с мощной оправой. Который помимо предметов ширпотреба разводил населению книги. Классные книги, надо признать.

5. Амад. Смуглый полный человек в белом, в круглой белой шапочке набекрень. Тот, что стал в Городе моим первым гидом и покровителем.

Кого из них выбрать?

Подобно разведчику Штирлицу из незабвенного фильма «Семнадцать мгновений весны», который на квадратиках бумаги рисовал шаржи на изучаемых субъектов, я разложил перед собой пять листиков из блокнота.

Поскольку художник из меня никакой, вместо портретов я надписал бумажки. Получилось так:

«Загорелый из бара», «Интели», «Круглоголовый рыбарь», «Шофер с книгами», «Амад».

Чтобы выбор был объективным, я скрупулезно вписал в карточки плюсы и минусы каждого персонажа.

«Загорелый из бара»

В принципе, человек занимался полезным делом. Причем, с определенным риском — могли ведь и по зубам дать.

С другой стороны, девчонка с челкой назвала его «паршивым шпиком». Что это значит для меня? Он — сотрудник полиции? Или агент интелей? Полезно это для моих целей или наоборот?

Кроме того, меня он прямо (имея в виду принадлежность к спортивному клубу) спросил: «Ты «Носорог»? Может он просто выискивает крепких парней, чтобы привлечь их к участию в футбольных побоищах? И заинтересован, чтобы потенциальное сырье не разбазарило попусту свои полезные свойства?

В общем, с этим персонажем не всё ясно. Прежде, чем принимать решение об его использовании, требуется собрать дополнительную информацию.

«Интели»

Ребята вполне перспективные. Но имеют два крупных минуса. Во-первых, я не знаю, где их искать, во-вторых, слишком уж они заряжены на насилие. Пьяный, помнится орал что-то вроде: «Нужно рвать! Стрелять! Всех стереть с лица земли!»

Исторический опыт показывает, что были уже попытки использовать методику «нет человека — нет проблемы» для решения любых вопросов быстро и эффективно… Сейчас, например, можно окружить этот городок танками и установками залпового огня типа «град». Потом залить напалмом, а тех, кто уцелеет, расстрелять из пушек и пулеметов.

Безусловно, это коренным образом решило бы весь комплекс местных проблем. И с наркотиками было бы покончено, и с бездуховностью… Но…

Короче, здесь тоже много неясного, и безусловно записывать данных представителей интеллигенции в союзники я бы не спешил.

«Круглоголовый рыбарь»

Парень явно не глуп и многое о жизни знает. Но он нашел свое место в этом мире и вряд ли захочет общаться добровольно. Информацию из него придется выколачивать, а для этого потребуется время и место. И транспорт. Не поволоку же я его связанного через весь город на такси.

Можно, правда, пообщаться непосредственно во владениях рыбарей. Заманить в тоннель Старого метро и там, под видом очередного испытания…

Скверно только то, что все происходящее у рыбарей снимается на камеру. И, может быть, даже передается в прямой эфир. А оставлять документальные свидетельства своих поисков я бы не хотел.

«Шофер с книгами»

Самый перспективный персонаж. Конечно, он доведен до последней крайности и может быть необоснованно резок с глуповатым туристом, который явится к нему с расспросами.

Но, судя по всему, он один из немногих, кто пытается проводить некое подобие программы восстановления и развития человеческого мировоззрения в этой стране.

Да, он действует бессистемно, да, в одиночку… Но ведь делает что-то! Пытается!

Думаю, с ним надо встретиться в первую очередь.

«Амад»

Загадочный тип.

Вырос в этом городе. Со всеми вокруг знаком.

Сначала был в банде малолетних гопников. Шесть месяцев отсидел за хулиганство. Потом служил в полиции. Наверняка не трус.

Столь извилистый жизненный путь свидетельствует, что человек он ищущий. Пробовал в жизни то и это.

Амад достаточно образован. Читал, например, Хемингуэя… И хотя прикинулся незнающим: «Кто? Хемингуэй?», в разговоре непроизвольно продемонстрировал недюжинное знание творчества этого непростого писателя. Вам, например, известно, где и при каких обстоятельствах великий Эрнест написал свою «Пятую колонну»? А Амад знает.

Словом, с ним я хотел бы встретиться в числе первых. Если бы не одно «но».

Дело в том, что я собираюсь бороться с существующим в городе порядком. А Амаду это не нужно. Он нашел свое место в здешнем раю и всем доволен.

Предложить такому идти на баррикады, рисковать жизнью?

Зачем? Он хорошо зарабатывает, вкусно ест, сладко спит…

Скорее он согласится бороться с тем, кто попытается разрушить его уютный мирок. То есть со мной.

Оторвавшись от бумажек с именами, я взглянул на часы. 19.30. Вечер 23 августа. До акции назначенной интелями на 28-е оставалось четыре дня.

А до акции, которую спецвойска Всемирного Совета Безопасности собираются проводить против интелей и того меньше.

Надо успеть.

Я встал, одел чистую гавайку, считающуюся здесь особо модной, слегка взлохматил волосы и собрался идти.

Куда?

А вы, уважаемый читатель, куда бы вы направились в первую очередь?

Глава 2.
Я выбираю круг рая

23 августа

Прежде чем приступать к активным действиям, требовалось подработать материальную базу. Трудно вести нелегальную работу и встречаться с агентами, когда в твоей спальне спят дети. Тем более, что компания, которую приводил на ночевку хозяйский мальчишка Лэн, обрела тенденцию к разрастанию.

Стало быть, необходимо найти некое укромное местечко — конспиративную квартиру, а заодно позаботиться о транспорте. В городе, конечно, избыток такси, но сведения через таксопарк легко попадают в полицию. Или к каким-нибудь преступным группировкам. Например, к «меценатам», которые «любовь к искусству» сочетают с умением беспощадно драться кастетами.

Итак, квартира. На данный момент я знал только одного специалиста по съемному жилью. Это был Амад. Уютный полный человечек заверял, что каждый вечер после семи он пребывает в «Лакомке», так что найти его не составит труда. Заодно узнаю, кто еще входит в общество Усердных дегустаторов. Что-то мне подсказывает, что знакомство будет небесполезным.

«Лакомка», несмотря на всю привилегированность своего положения (или, может быть, благодаря ему) располагалась не в самом центре, а на тихой улочке, параллельной приморскому бульвару. Когда нанятое мной такси свернуло от главной площади с отелем «Олимпик» и памятником Юрковскому на юг, я удивился насколько малолюдно в вечернее время в этом районе, обильно обсаженном цветущими широколистными деревьями.

Видимо, обитатели здешних мест не разделяли тяги широкой публики к примитивным развлечениям типа пьянки, «дрожки» и спонтанному мордобою. В этом кругу рая предпочитали другие радости.

Мягко шурша шинами по гладкому асфальту, такси неспешно везло меня вдоль аккуратно постриженных газонов, подсвеченных разбросанными тут и там разноцветными фонариками, придававшими окружающей их зелени экзотические оттенки. Домики сквозь листву проглядывали аккуратные, посверкивающие чистыми окнами и свежим лаком фасадов. Даже не верилось, что в столь благословенных местах люди могут с пугающей регулярностью умирать от нервного истощения. Каждую ночь. В собственных домах. В собственных уютных ваннах с ароматизаторами и подсветкой воды. По пять-шесть вызовов на каждый экипаж «скорой». Общую статистику никто не вел, но цифры наверняка были пугающими.

Ладно. Разберемся.

Знаменитая «Лакомка», очевидно, имела столь выдающуюся репутацию, что не нуждалась в рекламе. Во всяком случае, у нее вообще не было никакой вывески, различимой с проезжей части. Водителю такси пришлось дважды показать мне на узкий проход между двумя скромными магазинчиками и заверить, что искомый ресторан находится именно там. Проулочек был недостаточно освещен и отлично подходил для засады. Но отступать было некуда. Я расплатился, придал себе праздно-гуляющий вид, и, уповая на то, что вдумчивые ценители вкусной пищи не носят с собой кастеты, отправился в указанном направлении.

К счастью, возле «Лакомки» никто не охотился на доверчивых туристов, и я смог беспрепятственно пройти под гостеприимные своды.

Едва я вошел, меня сразу с головой накрыло волной аппетитнейших кулинарных ароматов, базовой доминантой которых был божественный запах свежеиспеченного хлеба. Он звучал сильно и волнующе, как главная тема симфонии, исполняемой умелым оркестром. Впечатление было столь сильным, что я даже на мгновение прикрыл глаза. А когда их открыл, надо мной навис почтительный, но без подобострастия, двухметровый метрдотель, солидный, как имперский авианосец.

— ? — спросил он, выразительно подняв брови.

Да, я помнил, в «Лакомке» не разговаривают, здесь только едят. Но, надеюсь, работают тут не глухонемые?

— Мне нужен Амад, — сказал я максимально кратко и негромко.

«Сейчас организуем», — жестом показал метрдотель и поманил за собой.

Двинувшись за ним, я сумел отвлечься от восприятия ароматов и различил некий специфический гул, который подобно облаку накрывал весь обеденный зал. В этом приглушенном гуле слились воедино негромкое позвякивание столовых приборов, шорох салфеток, а так же звуки жевания и проглатывания пищи. Все это было чрезвычайно пристойно и, я бы даже сказал, аристократично. Но у меня звуки, издаваемые большим количеством молчаливо жующих людей, почему-то вызвали самые неаппетитные ассоциации.

Мне предложили присесть на кожаный диванчик, расположенный в уголке, отделенном от общего зала большим витражом с цветами и райскими птичками. Было довольно уютно, мягко и пестро. Пространство вокруг было насыщено множеством небольших ярких деталей, предоставляя посетителю возможность разглядывать то и это, бездумно переводя взгляд и ни на чем особо не задерживаясь. Так мы просматриваем быстро переключаемые каналы в телевизоре. В итоге вроде все посмотрел, со всем ознакомился, но ничего не запомнил.

Пока я осматривался, появился Амад. Он был такой же полненький и уютный, как и во время нашей первой встречи и с той же серьгой-приемником в ухе. Только сейчас был одет более солидно и вытирал рот салфеткой. Возможно, наличие салфетки означало, что он рад встрече и ради нее пошел даже на то, чтобы несколько скомкать торжественный акт завершения приема пищи.

— Какие строгости тут у вас, — сказал я, поднимаясь навстречу.

— Да, — охотно согласился мой собеседник. — И знаете, идею взяли из литературы. Вы ведь литератор, должны знать классику.

— М-м-м, — затянул я, мысленно перебирая варианты. — Что-то не припомню.

— Ну как же! Конан Дойл, записки о Шерлоке Холмсе.

— Да? Но Холмс, вроде бы, все больше оперу посещал. Не рестораны.

— Зато его брат Майкрофт являлся членом клуба, в котором запрещалось разговаривать. И где, кстати, была неплохая кухня.

— Полагаю, там собирались мыслители, своеобразная элита староанглийского общества…

— О, поверьте, — весело перебил Амад, — без мыслей вы легко проживете. А вот без пищи… Но, впрочем, вы ведь, наверное, пришли по делу?

— Знаете, да.

— Слушаю.

— Вы, помнится, рекомендовали мне определиться со своим кругом рая… Я тут попробовал одно, другое… И выбрал.

— Прекрасно.

— Но в том доме, где я поселился, слишком много отвлекающих факторов.

Амад при этих словах изобразил мимикой нечто вроде: «Неужели?»

— И, — я сделал вид, что засмущался, — с одной стороны хотелось бы получать удовольствия в полном объеме, а с другой… ну, словом, я не хотел бы привлекать к этому излишнее внимание.

— Я вижу, вы действительно определились, — заметил Амад.

— Вы не подумайте, что это что-то противозаконное, — заторопился я. — Девочки вполне совершеннолетние…

— О, можете не посвящать меня в детали, — замахал ладошкой мой собеседник. — Я лишь надеюсь, что в вашем случае дело не дойдет до нервного истощения.

— Что вы, — оскорбился я, — я вполне себя контролирую.

— Угу, — сказал Амад и извлек из кармана свой блокнот. — Значит, вам требуется укромное местечко?

— Да, такой, знаете ли, тихий домик на окраине… Нелюбопытные соседи, возможность приходить-уходить в любое время… И не одному, как вы понимаете…

— А хозяева, чтобы наведывались только за платой, так?

— Именно. Порядок я обеспечу сам, а вот лишний надзор… Не люблю, когда кто-то посторонний внезапно приходит или стоит над душой.

— Вполне вас понимаю, — кивнул Амад, изучая страницы блокнота. — А какой уровень комфорта вас интересует? Есть варианты подороже, поэкономичней…

— Ну, лишняя роскошь ни к чему, — заявил я. — Была бы спальня, ванная…

При слове «ванная» Амад вскинул на меня взгляд, но я сделал совершенно непроницаемое лицо, как будто никогда даже не слышал о слеге. В результате, Амад, разумеется, сразу решил, что я именно для экспериментов с наркотиком решил снять дополнительное жилье. Впрочем, вслух он ничего не высказал, а меня это вполне устроило.

— Так. — Мой собеседник нашел, наконец, запись, которую искал. — Есть очень приличный вариант. Если хотите, можем поехать туда прямо сейчас. Осмотритесь, примете решение…

— Прекрасно, — с воодушевлением произнес я и поднялся. — Поверьте, я ценю ваше доброе расположение и готов компенсировать определенные неудобства… В разумных пределах.

— Ах, бросьте, — легко перебил Амад. — Думаю, два добрых человека всегда смогут договориться между собой.

Последняя фраза прозвучала несколько двусмысленно. И я быстро прикинул, во что мне обойдется договор двух добрых людей. Впрочем, вариантов всё равно не было. Расплатимся как-нибудь.

Глава 3.
Рембрандт во плоти

Решив вопрос с пристанищем, можно было отправляться на встречу с водителем автофургона, у которого я так удачно приобрел трехтомник Минца в полном роскошном издании.

Но где его искать? Через автопредприятие? Торговую сеть?

У меня почему-то создалось впечатление, что этот водитель не завязан на какую-либо организацию и действует индивидуально. Но тогда у него должен быть патент, выдаваемый городской властью.

Полистав толстенький солидный справочник, содержащий всю основную информацию о Городе, я выяснил, что хотя здесь установлен четырехчасовой рабочий день, в мэрию можно обращаться круглосуточно. По телефону.

Под этим объявлением теснился целый выводок телефонных номеров. Заложив страницу карандашом, чтобы не закрылась, я набрал первый.

— Администрация, — отозвался приятный женский голос.

— Подскажите, пожалуйста, — сказал я, светски содрогаясь, — как мне найти водителя автофургона? Его номер 93.

— Минуточку.

Я стал ждать, бездумно разглядывая страницы справочника.

Ответили не через минуту, но вполне оперативно:

— К сожалению, в настоящее время в пределах Города его нет.

— Какая жалость! А я хотел выразить ему благодарность за отличное обслуживание.

— Могу записать, — предложил голос. — Назовите ваше имя.

— Мне хотелось бы лично… Может, подскажете его имя, адрес? Я бы наведался…

— Ничем не могу помочь. Обратитесь в полицию.

— Почему сразу в полицию? — удивился я.

— Потому что вопросами въезда-выезда, а также и прописки занимаются именно они. В администрации такой информации нет.

Хм, вполне логично. Кстати, теперь появился повод познакомиться с учреждением, с которым мне рано или поздно придется столкнуться. И лучше, если знакомство произойдет сейчас, пока я для властей белый и пушистый. Взглянув на схему с обозначенным адресом полицейского управления, я отправился пешком.

Здание было видно издалека, благодаря системе приятных на вид указателей, обозначающих дорогу. Строение казалось небольшим, в скромных два этажа, стены покрывали квадраты и полосы двух цветов: чисто-белого и жизнеутверждающе желтого. Глядя на эту красоту, сразу верилось, что внутри сидят внимательные, добрые люди, готовые каждому прийти на помощь.

Обычного скопления машин поблизости не наблюдалось, и на обширной пустой площадке перед входом стоял только один автомобиль с полицейскими эмблемами. Его экипаж занимался исполнением своих прямых обязанностей. Конкретно говоря, они тащили в здание некого мужичка, одетого, как бомж, и судя по крикам, пьяного.

— Нищеброды! — вопил бомжара. — Жизнь вас томит, как ровный путь без цели!

Умаянные полицейские примерялись тащить его и так, и этак, но пьяный с неожиданной для его убогого вида прытью, мотал их по двору, как упорный щенок тяжелую тряпку.

— Перед бедой позорно равнодушны! — орал он. — Пред властью вы — ничтожные рабы!

Исторгаемый мужичком текст показался мне знакомым.

— Простите, — закричал я и поспешил к месту действия. Все-таки не часто в Городе встретишь человека, который хоть и криво, но цитирует Лермонтова. Здесь вообще читают только порники да газеты со сканвордами. А товарищ образован.

Я опоздал буквально на мгновенье. Потеряв терпение, один из полицейских сделал короткое движение рукой. Бомжара выдохнул что-то вроде «Хех!» и обвис.

— Простите, — повторил я, приближаясь вплотную. — Очень сожалею, но это мой дядя. Если я могу как-то компенсировать…

Полицейские прислонили обвисшего к машине и развернулись в мою сторону.

— Лично вам, — добавил я интимно.

— Турист? — спросил тот служитель порядка, что был повыше.

— Да. Приехал навестить родственника, а мне сообщают…

— Документы.

Я поспешно зашарил по карманам, извлекая все подряд. В том числе кошелек, толщина которого смотрелась достойно.

Старший полицейский взял паспорт, не отводя взгляда от моего лица, привычно перелистнул две странички… Помедлил, продолжая разглядывать мою физиономию, потом опустил глаза и сверил увиденное с напечатанным.

— Где проживаете? — спросил он тоном, не сулящим ничего хорошего.

— Вторая Пригородная, семьдесят восемь, — отчеканил я, изо всех сил изображая благонадежность.

Полицейский еще некоторое время поизучал документы… потом характерным жестом передал их мне.

— Хорошо. Забирайте. — Служители порядка чуть расступились, как бы освобождая мне проход к притихшему «дяде». — Штраф вам пришлют на указанный адрес.

— Огромное вам спасибо, — пролепетал я и бросился к любимому родственнику. — Я знал, что встречу полное понимание.

— Присматривайте за ним, — посоветовал на прощание полицейский.

— Непременно. Обязательно. Не оставлю ни на минуту.

— Ну-ну…

Такси, в которое я погрузил вновь обретенного дядю, было беспилотным. Потому что ни один живой водитель не вынес бы могучего запаха перегара, исходившего от «родственника». К счастью, после короткого полицейского движения, пришедшегося в район печени, мужичок утратил боевой азарт и почти не сопротивлялся моему дружескому участию. В противном случае в одиночку мне вряд ли удалось бы усадить его в транспорт — бомж оказался коренастым.

Когда мы достаточно удалились от служб правопорядка, я решил, что настало время познакомиться.

— Как вас зовут?

— Рембрандт ван Рейн, — пафосно ответил родственник, болезненно потирая правый бок.

— Что, тот самый?

— Именно.

— Я думал, он умер.

— Искусство бессмертно!

Я внимательно оглядел собеседника. Круглолицый, крепенький, в возрасте хорошо за пятьдесят…. Чем-то он действительно походил на голландского гения.

— По портретам я представлял вас несколько иначе.

Ответом был взгляд свысока:

— Кто ты такой, чтобы судить о моих портретах?

— Значит, вы художник?

— Только в этом городе могут спросить художник ли Рембрандт ван Рейн!

В таком духе мы общались всю дорогу.

Бомжара оказался информированным собеседником. И хотя его речь то и дело прерывалась демоническим хохотом и требованиями немедленно принести пива, он поведал много интересного.

В частности, выяснилось, что в городе совсем нет заключенных. Ни политических, ни уголовных, ни задержанных за мелкое хулиганство либо административные нарушения.

Зато существует некий анклав (наподобие Ватикана в Риме, только значительно меньше по площади), в котором расположены все пенитенциарные заведения: тюрьма, СИЗО, камеры временной изоляции, спецшкола для трудных подростков и прочее.

Когда человек нарушает тот или иной закон, полиция оформляет его выезд в этот анклав. Там он пребывает весь срок заключения, а затем получает право вернуться домой.

То есть высылка из города может быть, как внешней (применяется в основном для приезжих), так и внутренней (для местных жителей).

Таким образом решается целый комплекс проблем. С одной стороны, власти города честно заявляют, что преступность давно уничтожена, преступников нет, а о нарушениях прав человека они слыхом не слыхивали с незапамятных времен. С другой — человека можно запрятать в тюрьму на любой срок, как графа Монте-Кристо, и никто никогда не найдет никаких следов или записей. Потому что попасть во внутреннюю высылку может только преступник. А у них, как известно, ни прав, ни возможностей практически нет.

Любопытным родственникам или знакомым, если такие объявятся, сообщают, что гражданин выехал из города. Куда, зачем, неизвестно. У нас не полицейское государство, чтобы следить за каждым!

— Неплохо придумано, — оценил я, задумчиво почесав в затылке. Полученная информация наводила на мысль, что шофера с номером 93 найти будет не так просто, ведь он как раз «выехал из города». Причем сразу после того, как дама с высокой прической обещала пожаловаться на него в администрацию. Вот иезуитство!

— А за административные нарушения сколько дают? — спросил я.

Увы, ответа не последовало. Мой бомж, отмякнув на уютных сиденьях машины, благополучно уснул. Так что к месту ночлега мне пришлось доставлять его частично волоком, частично на себе. И когда я, весь вспотев от тяжелой работы, наконец устроил «дядюшку» на кровати вновь снятого домика, электронные часы в спальне показали четыре нуля — полночь.

День кончился. Теперь до установленного срока 28 августа у меня оставалось еще меньше времени.

Глава 4.
Факультет ногтевого дизайна

24 августа. Утро.

Четыре дня до момента Х

Прошедший день дал мне понимание того, что в здешнем раю не все одинаково счастливы. А значит стоит искать не только информатора, но и возможных союзников. Которых может оказаться не так мало.

Но где искать? Неспешно бреясь перед зеркалом, я постепенно пришел к мысли, что наиболее перспективным является посещение Университета. В самом деле, если мне нужно нечто, способное противостоять всеобщему невежеству и умственной деградации, то что может быть лучше, чем Университет — оплот разума и знаний. Пусть в этом городе интели не в почете, само существование высшего учебного заведения подобно крепости здравого смысла, которая хоть и окружена врагами, но стоит неколебимо и не спускает поднятый флаг.

Полистав справочник, я узнал, что Университет располагался в живописном древнем замке крестоносца Ульриха де Казы. Приняв решение ехать туда, я сразу пришел в хорошее расположение духа. Во-первых, мне нравятся старинные замки, а во-вторых, я вообще люблю студенческие городки. Там много красивых молодых людей со стопками книг, аудитории, построенные амфитеатром, разнообразные спортивные площадки, моложавые или наоборот седые профессора, окруженные стайками симпатичных девушек… В общем, там всегда молодая, здоровая, кипучая жизнь и масса положительных эмоций.

Крестоносец Ульрих де Каза понимал толк в ландшафтном дизайне. Его замок располагался среди суровых, романтичных скал и был огражден рвом и внушающей почтение крепостной стеной.

В настоящее время, правда, большую часть стены разобрали, дабы расширить территорию и построить новые корпуса. Но главный въезд сохранял все очарование средневековья. В наличии были: наполненный водой ров, над которым застыл навечно опущенный подъемный мост с потрясающей толщины цепями; металлические створки ворот, покрытые рисунками, живописующими подвиги крестоносца Ульриха и две островерхие сторожевые башни по обеим сторонам прохода…

Словом, с первого взгляда Университет мне понравился. Так и надо строить — не разрушая старые здания, а аккуратно вписывая их в новые постройки.

За крепостными воротами тоже было хорошо. Много зелени, яркие павильончики в которых заботливые дизайнеры разместили удобные столы и лавочки — садись, читай, рисуй, на свежем воздухе, на фоне великолепного пейзажа… Все было продумано просто замечательно.

Отрадно было и то, что Университет не выглядел пустынным. Занятия еще не начались (на дворе август!), но вокруг было многолюдно. Полным ходом шли вступительные экзамены, и в павильончиках я видел живописные группки парней и девушек, пришедших поступать в этот храм знаний.

Одинокий паренек, из аккуратной прически которого выбивался непокорный хохолок, чем-то напомнил меня, каким я был… страшно подумать — 20 лет назад!

— Пришли поступать? — спросил я об очевидном.

— Да.

— На какой факультет, если не секрет?

— На художественный.

— О, а я думал, здесь только науки преподают.

Юноша посмотрел снисходительно.

— У нас хороший Университет, — сообщил он с некоторым апломбом, — и здесь три отделения: художественное, научное и физической культуры.

— Прекрасно. И вы выбрали художественное.

Парнишка пожал плечами:

— Естественно. На научном учиться дольше, да и востребованность их профессий гораздо ниже, чем у нас.

— Ну да, ну да… Двигать вперед науку всегда было не просто.

— А я считаю, что нужно получать специальность, которая приносит людям пользу каждый день. А высокие материи… еще не известно, пригодятся ли когда-нибудь.

— М-м, — задумчиво согласился я. — В этом есть смысл. Кстати, не сориентируете меня: где здесь что, где какой факультет?

Юноша улыбнулся с мягким превосходством старожила.

— А вы возьмите справочник абитуриента. Вон в каждом павильончике их специально выкладывают для начинающих.

Искренне поблагодарив, я как послушный начинающий, тут же отправился за справочником. Его содержимое меня потрясло.

Университет действительно состоял из трех отделений, включавших ряд факультетов и кафедр. И действительно здесь обучалось до 10 тысяч студентов, в том числе приезжие из других городов и даже стран.

Но каким специальностям! Мне такое не привиделось бы в страшном сне. Впрочем, судите сами.

На художественном отделении наибольшей наполняемостью аудиторий блистали три факультета: ногтевого дизайна, искусства макияжа и накалывания цветных татуировок.

Научное отделение неустанно трудилось над целым рядом важнейших тем. Наибольшее количество публикаций в специализированных журналах числилось за кафедрой изучения проблем кожи под волосяным покровом.

Прочитав эту информацию, я машинально потянулся почесать кожу под волосяным покровом. Какие тут бывают проблемы, перхоть? И они это здесь пять лет изучают? С получением научных званий и публикациями в журналах?

Второе место по количеству научных статей (с заметным отставанием) занимал факультет разработки полезных диет и рационального питания. Ну, это понятно. В обществе всеобщей сытости без рационального питания не обойтись. И человек, который может подсказать, когда в жратве надо остановиться, действительно крайне востребован.

И наконец, в довершение всего, как вишенка на торте, в справочнике красовалась информация победах молодежной команды «Носороги», которую именно здесь, в университетских спортзалах физкультурного отделения готовили к выходу в свет вдумчивые педагоги.

Надо было уходить. Интелей я здесь не найду — они парни резкие, а на университетских площадках как-то все чересчур приторно, либо быковато. Не то!

Вернув университетский справочник в стопку аналогичных, я резко развернулся и пошел прочь. Время потеряно напрасно. А это самый дорогой и невосполнимый ресурс.

Но, как выяснилось, самое скверное поджидало меня на выходе из храма науки.

Глава 5.
Поиски трупа

На выходе из университетского городка меня поджидали полицейские.

— Иван Жилин? — спросил один, делая шаг от машины в мою сторону и доставая наручники.

— Да. А в чем дело?

— Вам придется проехать с нами.

— Разве я сделал что-то плохое?

— На месте и разберемся.

Что было делать? Не драться же с ними на глазах у десятков свидетелей. Нет, я конечно предполагал, что рано или поздно придется переходить на нелегал. Но не на второй же день свободной жизни!

На меня нацепили наручники и аккуратно, нажимая ладонью на голову, усадили в полицейский автомобиль. На заднее сиденье, которое было отгорожено металлической сеткой и превращено в своеобразную клетку для задержанных. Полицейские сели вперед, на места для свободных людей.

В клетке было чисто, но пахло чем-то кислым с оттенком аммиака. Видимо предыдущие задержанные неоднократно справляли здесь разнообразные физиологические нужды, а регулярные чистки не способны были вытравить запах.

Впрочем, ехали мы быстро, аромат не был слишком силен, и я отвлекся, глядя в окно, на проплывающие мимо улицы. Через какое-то время я сообразил, что мы едем не к месту моей прописки. И не в полицейское управление.

— Простите, а куда… — начал я, но тут сообразил и закрыл рот.

Мы свернули с главной магистрали в сторону моря и подъехали к той халупке, которую я по рекомендации Амада снял для конспиративных встреч. Сейчас, в свете дня она выглядела мрачновато и дико, как заброшенное гнездо контрабандистов. Такие, знаете, потемневшие от времени стены, крыша кое-где поросшая мхом, покосившееся крыльцо, хлипкий навес над запущенной террасой… А вокруг старый сад из полузасохших крючковатых деревьев, и в десяти метрах за задней стеной скальный обрыв. Внизу шумело море.

— Ну, — сказал старший полицейский, выбираясь из машины и открывая мне дверцу. — Показывайте, где спрятали труп.

— Простите, что?

— Труп, говорю, куда дел?

Второй полицейский тоже приблизился и демонстративно извлек резиновую дубинку, которая до этой минуты мирно лежала на торпеде.

Я понял, что происходит. Видимо вчера, когда я волоком тащил в этот адрес мертвецки пьяное тело «великого художника», кто-то из соседей наблюдал за процессом и своевременно просигнализировал. Теперь оставалось только молиться, чтобы Рембрандт не умер с перепою (все-таки человек не первой молодости) и встретил нас похмельным, но живым.

— Пойдемте, — сказал я как можно более покладисто, — я все покажу.

Мы прошли по деревянным мосткам, ведущим к главному входу. Доски подавались под ногами и поскрипывали.

Дверь оказалась открыта, и мы беспрепятственно проникли в главную комнату. А там…

Действительность превзошла ожидания!

За столом, щедро уставленном закусками и целой батареей пустых бутылок, в позе рубенсовского Вакха восседал наш «покойник».

— А, полиция! — вскричал он, делая широкий жест вилкой с насаженным куском селедки. — Пива принесли?

Представители органов отреагировали ожидаемо. Они так решительно двинулись вперед, что казалось еще секунда, и главе застолья придется худо. Но в последний момент в события вмешался плюгавый мужичок, до того скромно притулившийся в уголке.

— Простите, я ошибся, — сказал он, привставая.

— В смысле «ошибся»? — первый полицейский резко притормозил и уперся взглядом в плюгавого.

— Это я вам звонил, — робко пояснил тот. — Увидел ночью, как новый квартиросъемщик, — (тут он осторожно показал на меня), — тащит безжизненное тело… Ну и подумал.

— А проверить сначала?

— Ночью побоялся. А утром пришел… — мужичок сделал жест в сторону Рембрандта, который в этот момент сосредоточенно рылся в пепельнице, выбирая окурок подлиннее. — И вот. Живой.

— А это точно то тело? — усомнился второй полицейский.

— Точно. Дом-то пустовал. Никого больше не было.

Старший наряда помолчал, соображая. Потом приказал подчиненному:

— Присмотри здесь. Мы прогуляемся.

Он дернул меня за руку и принудил выйти из дома.

Мы сделали с десяток шагов по направлению к обрыву, и я загрустил. «Ну, Амад, ну, удружил!». Местечко было самое, что ни на есть зловещее. Со стороны моря домик наш смотрелся как ласточкино гнездо, прилепившееся к скале. И я бы не удивился, если бы глянув с вершины утеса вниз, полицейский обнаружил бы вдоль полосы прибоя добрый десяток расчлененных трупов. Больно уж удобно было их туда сбрасывать.

К счастью, когда мы добрались до ничем не огражденного края скального выступа, оказалось, что пустынный берег под нами совершенно не изгажен присутствием человека и не хранит следов преступлений.

Но зрелище, открывшееся перед нами, огромный простор моря и неба… Это завораживало.

— Блестело море, всё в ярком свете, — взревел позади знакомый рембрандтовский бас.

Мы оглянулись и обнаружили, что похмельный мастер кисти решил продолжить банкет на природе.

— И грозно волны о берег бились, — вещал он, дирижируя початой бутылкой пива. — Дрожали скалы от их ударов. Дрожало небо от грозной песни!

Старший полицейского наряда сморщился, как от зубной боли, извлек из кармана обширный носовой платок и смачно высморкался. Затем, поймав паузу в поэтических воплях, спросил:

— Вы наняли дом, и в первый же вечер привезли сюда это. — (Он тычком пальца обозначил предмет своего интереса). — Зачем? Вы — мазохист?

— Мой племянник, — громко ответил за меня «великий художник», — заказал мне свой портрет. На фоне моря.

Служитель правопорядка недоверчиво поднял брови.

— А дом он снял как мастерскую, — еще громче продолжил носитель бессмертного имени. — На всё время, пока я буду творить. Вопросы?

— Это правда? — старший наряда слегка повернул голову в мою сторону.

— Да, знаете… — я потоптался на месте, изображая смущение, — родственников не выбирают. Вот, обещал за ним присматривать, а он…

— Ну-ну.

Далее началось приятное. Меня освободили от наручников. Потом представители власти откозыряли и направились к выходу. Деревянный настил чуть пружинил под их ногами и ощутимо поскрипывал. Давно уже я, глядя на представителей власти, не испытывал такого чувства удовлетворения.

Но они не ушли просто так. Через пять шагов старший обернулся и указал на вальяжного Рембрандта, который как раз выливал в глотку остатки пива.

— Присматривайте за ним.

— Непременно.

Глава 6.
Метод Сократа

Для того, чтобы заставить врага поступить против его воли, завлекай его какой-либо выгодой. Для того, чтобы предотвратить выступление врага, покажи ему вред этого.

Сун-цзы. Трактат о воинском искусстве

Мы стояли на краю обрыва и смотрели на море.

— Какое у тебя странное имя, Иван, — задумчиво произнес Рембрандт. Его зычный голос легко покрывал шум прибоя. — Ты русский коммунист?

— Почему сразу «коммунист»?

— Все русские — коммунисты. Одни явные, другие латентные.

— Довольно спорно.

— Да брось! — махнул бутылкой «великий художник». — Это же у вас сказано: «Счастья всем. Даром. И чтобы никто не ушел обиженный»… Разве не типичная коммунистическая пропаганда?

— Ты что-нибудь имеешь против всеобщего счастья?

— Хм! — сказал Рембрандт, и я испугался, что он сейчас запулит пустой бутылкой в величественный пейзаж, раскинувшийся перед нами. Но живописец сдержался.

— Пойдем в дом, — предложил он, ощупав меня пристальным взглядом. — Начну писать портрет.

Против такого предложения возражать я не стал. Даже если мастер кисти не умеет рисовать, будет по крайней мере отмазка для полиции.

В комнатах арендованного домика, против ожидания, оказалось довольно чисто. То ли носитель бессмертного имени не успел с утра загадить окружающее пространство, то ли маленький робот-пылесос, суетящийся под ногами, имел хорошую производительность.

Бдительный хлюпик, заложивший нас в полицию, счел за благо вовремя смыться, так что ничто не мешало чувствовать себя хозяевами и подробно все осмотреть (накануне вечером у меня не хватило на это времени).

Дом состоял из трех маленьких комнат. Одна отводилась под кухню, другая под спальню, а третья выполняла функции гостиной и была оформлена с претензией на роскошь — все свободное пространство стен заполняли небольшие акварели, на каждой из которых был запечатлен морской пейзаж.

— Похоже, хозяин неравнодушен к морю, — произнес я, неспешно, как на вернисаже, передвигаясь от одного листа к другому.

— Все контрабандисты неравнодушны к морю, — буркнул Рембрандт, расчищая место на столе и готовя причиндалы для рисования.

— Контрабандисты?

— Ну естественно! В этом районе селились сплошь контрабандисты. В былые времена тут все кипело жизнью! Особенно по ночам.

— А теперь?

— Теперь все умерло. Что можно ввести в город, в котором есть всё?

— А вывезти?

— Что можно вывести из города, где производят один ширпотреб?

Тут он цепко посмотрел на меня и нанес несколько энергичных карандашных линий на лист бумаги сомнительной чистоты.

— Стоять смирно, смотреть сюда, — приказал он, повелительным жестом указывая, куда мне смотреть.

Он был так уверен в себе и действовал с такой профессиональной сноровкой, что я невольно подчинился.

И минут пять старался не шевелиться.

Но быстро устал.

— Поговорить-то можно?

— Валяй, — щедро разрешил живописец, вовсю орудуя карандашом.

— Как ты думаешь, почему люди употребляют слег?

— Вот это спросил! — восхищенно хрюкнул Рембрандт. — Что называется «быка за рога».

— Нет, серьезно. Все знают, что наркотик — это дрянь. Что это скверно, грязно, стыдно… И все употребляют. Почему?

— А ты употреблял?

— Да.

— Тогда ты знаешь ответ.

— Не знаю.

— Врешь. Любой наркотик, и слег в частности, — поучительно произнес живописец, воздев перед собой указующий перст, — дает иллюзию мгновенного и полного удовлетворения всех твоих потребностей. Принял, и ты уже ничего не хочешь. И платить не надо.

— Ну, платить все-таки приходится. Здоровьем, например. Жизнью.

— Ф-ф-ф, — скривил губы «голландский гений». — Всё, что дает наслаждение, либо аморально, либо незаконно, либо приводит к ожирению.

— А вы знаете статистику смертей от слега?

— Это не аргумент. Все смертны.

— С каким великолепным хладнокровием вы это произносите…

— А должен метаться и рвать на себе волосы?

— Хм-м, — я задумался в поисках решающего довода. — Речь, вообще-то, идет не о частностях. Если слег победит, и все в поисках наслаждения залягут в ванны, земная цивилизация прекратит существование. Причем не в каком-то отдаленном будущем, а уже через одно-два поколения. Потомки просто не родятся.

Мастер портрета пристально взглянул на меня. Хотя, возможно, его интерес относился к не словам, а был чисто художественным.

— И это не аргумент, — произнес он, слюнявя карандаш. — Закон природы таков, что всякая сущность возникает, растет, крепнет и расширяется до определенного предела. Далее ее ждет стагнация, загнивание и, в конце концов, гибель. Почему наша цивилизация должна стать исключением?

— То есть вы выбираете слег?