Бесплатный фрагмент - Точка, Ёжик и её натурщики

Четверг

Это была Комсомольская красной ветки московского метро, и я опаздывал на работу. Я, спешил, прыгал через ступеньку, глядя только под ноги и едва успел затормозить. Сначала прямо перед носом появилась коробка. Тяжёлая, иначе не дрожали бы руки с побелевшими пальцами, вцепившиеся в картон. Потом я увидел затылок с родинкой под короткими русыми волосами и худые плечи с торчащими костяшками. Я сбежал ниже и подхватил груз.

Снизу, с платформы нам навстречу кинулся парень с ухоженной бородкой, но я успел первым. Он разочарованно сбавил ход и прошёл мимо, а я только после этого обернулся и посмотрел в глаза, две грозовые тучки под пушистыми ресницами.

— Я помогу! — сказал я, — Не бойтесь, не убегу.

Коробка оказалась тяжелей, чем я думал. От неожиданности я спустил давление сквозь стиснутые зубы. Девушка усмехнулась:

— Быстро убежать точно не сможете, — и пошла вперёд. А я, как туземец-носильщик за ней. Одной рукой прижимал коробку к уху, другой врал начальнику про прорвавшуюся трубу. Ни о чём постороннем я тогда не думал, кроме её птичьих косточек и полупрозрачной кожи. Неподъёмная коробка сокрушит её хрупкий скелет, и я твёрдо решил этого не допустить.

— Далеко вам? — спросил я, заходя за ней в вагон.

— Саларьево, — улыбнулась она, — спасибо, что помогли, но больше не надо.

Я замотал головой:

— Речи быть не может. Я не дам вам тащить такую тяжесть.

Она вздёрнула брови с выражением «ой, я всё про вас знаю», в серых глазах — прохладная усталость.

— Уверена, вам есть куда спешить.

— Я поспешу туда, как только дотащу эту коробку до конечного пункта.

Она посверлила меня глазами и слабо кивнула «ладно, чёрт с тобой».

Мы стояли друг против друга, коробка между нами. Она смотрела вбок и ни разу не повернула ко мне голову, будто от меня воняло, и она тянула воздух со стороны, где её не доставало моё дыхание. Я был не в своей тарелке, и всю дорогу то бесился, то обижался, стараясь не показывать вида.

За Воробьёвыми горами освободилось два места, и мы сели. Она уставилась отсутствующим взглядом в черноту туннеля за противоположным окном. В отражении её лицо двоилось и неслось со скоростью поезда по чёрным рёбрам тюбинга.

В какой-то момент наши взгляды встретились, и она смутилась, вытащила из кармана старенький смарт — наше спасение в неловких ситуациях. На её тощем запястье с голубеющими венками был навязан неуклюжий браслетик из шерстяной красной нитки. Она листала чьи-то фото, и пришла моя очередь отворачиваться.

Так же молча, не глядя друг на друга, мы дошли до её дома. Она указала на скамейку у входа:

— Ставьте сюда.

Я послушно опустил коробку.

— Спасибо, что помогли.

— Пожалуйста, — пожал я плечами, — давайте я до квартиры донесу.

— Нет! В дом вы не войдёте! — сказала она, наверное, слишком резко. Смутилась и добавила: — Извините, правда, спасибо за помощь, но дальше я сама.

И я ушёл, не оглядываясь. Не спросил, как её зовут, не попросил номер телефона. Я и не собирался, как не собирался врываться ни в её квартиру, ни в её жизнь.

А в метро по дороге на работу из чёрного стекла на меня смущённо смотрели её глаза под торчащей чёлкой.

Пятница

Следующим утром я спускался на платформу Комсомольской и искал глазами родинку на затылке. Потом пропустил два поезда, и только тогда понял, что тяну время и напряжённо вглядываюсь в текущий по лестнице поток пассажиров, не мелькнёт ли там холодный взгляд серых глаз под дерзкой чёлкой. Понял и выкинул из головы.

Суббота

А на следующий день, в выходной, я поехал в Саларьево и просто сел на ту самую скамейку, куда два дня назад поставил её коробку. Я сливал свою жизнь в бесконечный поток глупости, тщеславия и одиночества, какими забиты все ленты всех социальных сетей мира, когда на меня упала тень.

— Что вы здесь делаете? — спросила она, и опять в глазах ни капли тепла.

— Вас жду, — честно ответил я.

— Зачем?

Хороший вопрос. Я на самом деле не знал. Так и сказал.

— Не знаю. У вас бывает так, увидел человека, и очень хочется встретиться с ним снова?

— Нет. Зато бывает, что встречаешь человека, и очень хочется никогда его больше не видеть.

И снова в глазах ни капли симпатии, абсолютный ноль. Что я вообще тут делаю? Кровь бросилась мне в лицо. Как сталкер, обнаруженный объектом наблюдения, я вскочил и сказал:

— Извините, больше не увидите.

— Вы, наверное, очень хороший, но мне это не нужно, — стукнулось мне в спину.

— Что «это»? — развернулся я на полушаге.

— Ничего… Ничего не нужно, не обижайтесь. Спасибо, что помогли, но больше не приходите… — и добавила чуть слышно: — Пожалуйста.

И опять я ушёл, не оглядываясь, и с твёрдым решением выкинуть её из головы.

А она вернулась в свою квартиру на втором этаже. Возле кухонного окна стояла бабушка.

— Хороший парень, зачем ты так?

— Как «так»?

Бабушка сокрушённо покачала головой.

— Слышу я плохо, а вижу хорошо.

Она со вздохом опустилась на табуретку, уткнулась лбом в руки.

— Потому что хороший, ба. Не хочу никому портить жизнь. — Сказала она устало кухонному линолеуму под ногами.

— А мне?

— Ты привыкла.

Бабушка со вздохом пригладила её короткие волосы и поцеловала в макушку:

— Когда-нибудь я выгоню тебя на улицу и сменю замки, потому что слишком сильно люблю.

Понедельник

Комсомольская красная. Я сидел на скамейке, листая магазины в поисках нужных расходников, и кто-то опустился рядом. У кого-то в прорехах драных джинсов торчали худые коленки и на запястье болтался дурацкий браслетик из красной шерсти. Я поднял глаза, она подняла глаза. Я поздоровался.

— Опять вы? — спросила она.

Я пожал плечами: «скамейка — место общего пользования»

— Мне пересесть?

— Нет, извините.

Я кивнул и уткнулся в экран смартфона. Поезд пришёл, поезд ушёл. Я бросил косой взгляд: коленки на месте. Я вопросительно посмотрел на неё, она отвернулась. Остренький подбородок, остренький носик и острый язычок.

Она притягивала к себе, но это была не тяга любить, а тяга защитить. Как в ней жизнь держалась? Её тонкие мышцы кое-как удерживали хрустальные косточки скелета. Голубые венки опасно пульсировали под кожей толщиной с папиросную бумагу. Её бы в коробку с опилками запаковать, а не выпускать в наш дикий и агрессивный мир. Её бы обнять, но сломается. Я затряс башкой, вытряхивая дурное и вернулся к поискам.

— Мне неудобно за то, что я вам сказала там, под подъездом.

— Зря, я на самом деле не должен был приезжать. — ответил я, не отрываясь от экрана. От меня ждали ответ, и я спешил найти эти чёртовы расходники. Через минуту я нашёл, что искал и отправил в корзину. Я поднял на неё глаза и вложил в улыбку максимум добродушия. — Наверное, это было похоже на преследование.

Она поймала мой взгляд и снова отвернулась. Да что ж такое? Я хлопнул по коленям и сказал:

— Слушайте, я не знаю, как вас зовут, но вижу, что разговор не окончен. Мы можем ещё долго сидеть здесь, отворачиваясь друг от друга, а можем выпить кофе наверху и поговорить. Вы как?

Она молча встала и направилась к лестнице, а я удивлённо проводил её взглядом. У первой ступеньки она обернулась и с деланым недоумением развела в стороны свои тонкие ручки. Я вздохнул и пошёл за ней.

…

Её звали Зина… Зинаида… Бог ты мой. Так могут звать консьержку, главного редактора районной газеты или депутата муниципального совета, но не девочку с хрустальными косточками и прозрачной кожей. Зину от собственного имени отделяли килограммы мяса и децибелы голоса. Зина… Она и представилась со смущённой улыбкой «да, бывают родители со своеобразным чувством юмора». Она это не сказала это вслух, но иногда я умею читать по глазам. Простите меня, все Зины мира за этот глупый стереотип.

Зина не раскрыла мне свои тайны, и вообще говорила мало. Большую часть времени она рассматривала панно с венецианской улочкой, а я миниатюрное ушко с блестящим гвоздиком и профиль, похожий на ёжика с детского рисунка. Я тоже был не особо разговорчив, поэтому тишину нарушали редкие короткие фразы с односложными ответами и хлюпанье кофе, вливающегося в рот. Но один итог у нашей встречи был. Мы появились друг у друга в телеге. Без номеров. Я так и назвал её Ёжик, а как записала меня она понятия не имею. Может, Тим Носильщик? Носильник-потаскун?

Тим от Тимофея. И я тоже ненавижу своё имя. Тимофей — старый кот в ватнике и валенках. Я на него совсем не похож, но у моих родителей тоже было «своё видение»