Ей вновь показалось, что он над нею издевается. Раззадорил ведь. И уже неделю строит из себя джентльмена. Чебурашка или очаровашка? Конечно, лопоухий. Или лапоухий?

Цветы носит. Такой вежливый. Не как в первый день. Язык-то как помело. Не успеваешь запоминать. А как только зайдет в комнату кто другой, так тут же заявляет:

— Видал, без году неделя, как знакомы, а уже слово не дает сказать.

Сразу меняется. Лицедей.

Остряк-самоучка.

И где только таких берут?

Речевик.

Или находят?

Текстовик.

Как в капусте?

Нет. Такой.

Сам по себе.

Как будто.

Соло на клавиатуре
Они что, во мне Набокова увидели?

Алена Дарнова выжидала, всматриваясь в его подвижные черты лица, в его угольные (от слова уголь) черные нечитаемые глаза.

Все у него было как будто на лбу написано. Совсем не оригинальный друг. Совсем. Читается как будто на раз-два. Но уже несколько раз ей пришлось поймать себя на том, что погорела с его предсказуемостью.

И ведь вроде такой предупредительный. Все на ходу соображает. Салфетку уберет, а ведь наверняка обронила бы. Или чашку. С ними совсем не везет. Или провод из-под ноги вытащит, а могла и споткнуться, и зацепиться.

Отгадчик, что ли?

Вот и сейчас, вот-вот, снова, да, также, снова, нет, не прячься, как будто ухмыльнулся, когда она не выговорила его фамилию. Специально как будто нашептывает ее, — эту как ее, чтоб ее, на букву начинается, — словно ждет, что ошибусь.

С чем он сегодня?

Со сборником.

— Тре, тре, тре, — сложно повторить, а он молчит. Выжидает.

— Тимур, — по слогам, — Трембо «Дубликат героя».

— Рубрика?

— Да, рубрика. — Снова промелькнуло. Издевается. Нет. Показалось. А так хочется, чтобы спинку почесал или погладил, как в тот раз, или как в ту ночь чтоб поцеловал. У, изверг.

Медленно читает. Почти без пафоса. Без театральности.

— Ты спишь?

Это я поняла. Это точно его голов. Пусть читает.

— Нет-нет, я слушаю. — Еще бы его не слушать. Только и говорит, что о себе да о себе.

Как бы он описал запах болота или водорослей? Или этот, как его, такое прозрачное

такое гулкое прозрачное. В том коридоре разит псиной. Ощетинилась. Нужно бы пройти коридор к тому свету. Наверняка, светильник. Желтый. Тусклый. Но зачем в подвале свет в такое время, когда никто здесь не ходит? И на улице светло еще. Правда, уже темнеет. Долбанные сумерки. Дались они. Описывают их. Где же люди? Люди, ау.

И зачем? Там же еще окошко? Свет и окошко — глупость. А как одно без другого?

Какое оно узкое.

Пыль. Как бы не порезаться о какой-нибудь гвоздь. Вот так зацепишь, а потом гадай, что откуда.

Сам ты зануда. Еще так тянет. Слово простое. А тянете это «ну», как будто в нем весь смысл, чего там, жизни или, как ее, совсем сбил с толку.

В детстве бы пролезла. А тут застряла.

Ужас.

Ужас, а вдруг что. Землетрясение. Или. А вдруг придавит? Какая-нибудь трещина поползет. Много ли нужно, чтобы осесть, как избе на курьих ножках. Я же здесь совсем одна. Попробуй выберись. И как? Ни слова, ни на полслова. Муть и страх. Даже позвать на помощь. И позову. И куда кричу? И кому? И кричу ли? Ведь здесь нельзя кричать. Кто ж кричит в такую рань. Сумерки на дворе. Люди еще не проснулись.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.