Бесплатный фрагмент - Так хочется жить и жить

УДК 82—3

ББК 84—4 Э19

Э19

Эдел Татьяна

Так хочется жить и жить / Татьяна Эдел. — [б. м.]: [б. и.], 2022.

(Между нами).

Все надеются на лучшее. Вот и Нюша, прозванная за кривой нос «кривонос- кой», а за неловкость — «криворучкой», мечтает о певческой славе и о любви красавца Германа. И подружки — Аня и Юля — рассчитывают, что вот-вот, за поворотом их поджидает счастье. Однако судьба своенравна — обманывает надежды. Вместо славы у певицы Нюши — сломанные ребра. Вместо великой любви у Ани и Юли — неудачные романчики.

Но Татьяна Эдел знает: нельзя пугаться жизни — нужно верить в себя! И мечта будет достигнута.

Певица

Профессор

Степан Иванович, профессор медицины, работавший в Первой Градской больнице Москвы потерял жену. Смерть настигла ее на улице под колесами пролетки, в которой ехала разухабистая компания пьяных матросов. Шел лихой 1917-й год и спросить было совершенно не с кого.

Профессор был уже не молод и с уходом жены его жизнь тоже как будто закончилась. Он глубоко затосковал, впал в депрессию и теперь появлялся на работе небритым и опустившимся. Профессорскую просторную квартиру давно отобрали, Степану Ивановичу досталась в ней лишь самая большая комната. Теперь рядом жили посторонние люди, которых он не знал и знать не хотел. Однажды вечером к нему постучали. Он встрепенулся — стук мог предвещать что угодно, вплоть до ареста. Вошла дородная девица.

— Здрасте, пришла вот вас подкормить маленько. Я сегодня по случаю сальцем разжилась. А вы, смотрю, совсем пропадаете. Ну что ж теперь плакать, жена умерла, а вам-то жить еще надо, — проговорила соседка. — Настей меня зовут, а вас, слышала, Степаном Ивановичем кличут.

Профессор смутился.

— Да, спасибо, Настя. Но мне ничего не нужно.

— Вижу я, как не нужно. Ешьте уж, я и хлебца кусочек выкроила для вас да вот стакан кипятка с листом смородиновым принесла, — говорила девица, настойчиво протягивая стакан с чаем и бутерброд.

Степан Иванович при виде кусочка розоватого сала и ароматного чая словно проснулся. Краснея, взглянул в лицо девушки. Трясущимися руками принял щедрый подарок.

Девица жалостно и с сочувствием вздохнула и ушла. Потом она стала приходить как к себе домой, не спрашивая, брала стирать рубашки, полотенца, постельное белье. Профессор ужасно смущался и даже пробовал отбирать вещи, но упрямая девица стояла на своем: «Не трудно мне, а вы все ж вон какой человек, не чета нам». И как ни странно, эта постоянная женская забота помогла Степану Ивановичу отогреть душу. Теперь ему было не так страшно идти с работы домой, порой казалось, что дома его ждет жена, тихий разговор и нежный сон вдвоем. Он думал о своей ушедшей в иной мир жене, но скоро нежный сон окажется совсем не с ней.

В промозглый декабрьский вечер он промочил ноги и заболел. Мучила температура и кашель, к тому же в квартире было очень холодно, не согревала и постель. Вот в такую холодную ночь к нему под бочок и юркнула молодая соседка.

— Ты спи, спи, Степан Иванович, я тебя только погрею, мож выздоровишь быстрей, — прошептала тихонько девица. А сама прижималась своим пышным телом, на котором и была-то только тоненькая рубашонка на лямочках. Елозила, грела, обнимала, а сама уж нащупывала, где там естество его мужеское. Хоть и слаб был профессор, а природа взяла свое. Где было устоять против жаркого молодого тела. Притянул ее к себе, сколько сил хватило, захлебнулся от запаха груди и женской плоти и потонул до конца дней своих в бездонном озере Настиных прелестей.

Проснулся профессор совершенно здоровым и, как ему показалось, помолодевшим лет на двадцать, не меньше. Он вспоминал сладкую ночь, мысленно просил прощения у своей ушедшей Ниночки. Оправдывал себя тем, что у них с женой такого горячего рая в постели не было никогда даже в молодые годы. Ниночка-курсистка воспитывалась в интеллигентной семье со строгими нравами, соответственно, и в постели все было благочинно, и только. Даже дети почему-то не получились.

Теперь Степан Иванович с замиранием сердца ждал каждую ночь, когда скрипнет соседская дверь и войдет его пушистое счастье, так он теперь называл Настю. Женщина оказалась ненасытной в постели, горела сама и не давала продыху кавалеру. Мужчина был счастлив. Он уже не так часто горевал по своей бывшей жизни, его не волновала революция и хаос в стране, он жил лишь в ожидании ночи.

Профессор в молодости имел редкой красоты голос. Ему прочили большое певческое будущее, и он долго сомневался, какую дорогу выбрать, куда пойти учиться. По настоянию родителей все же пошел по стопам отца — известнейшего хирурга. Пение отошло на задний план. Но его часто приглашали в гости, в музыкальные салоны, где он пел романсы и оперные арии. Успех имел оглуши- тельный, его имя было у всех на слуху.

С наступлением революционной ситуации в стране музицирование прекратилось. Теперь же его душа ожила и снова просила петь. Он постоянно напевал что-то, а когда в квартире никого не было, пел во всю мощь, вы- ражая в пении будоражившие его эмоции.

Через месяц Настя пришла с вестью о беременности. Степан Иванович обрадовался до дрожи и даже встал на колени, чтобы поцеловать ее руки.

— Ну вот еще чего придумал, встань. Давай-ка лучше распишемся, а то вон немолодой уже, не дай бог что, так мне хоть комната твоя достанется, — предложила женщина.

— Да, да, конечно, завтра же и пойдем. Я так счастлив, — отвечал профессор, не слыша слов про квартиру,

лишь воображая, как он будет качать на руках своего долгожданного ребенка.

Так и обрел Степан Иванович самым неожиданным образом новую семью. Настя, приехавшая из голодной деревни, удачно приглянулась красноармейскому командиру. Тот и подсуетился, чтобы ей выделили комнатку в одной из бывших господских квартир, в надежде на регулярные ее посещения. Однако время было смутное и погиб кавалер в тот же день, как подруга его въехала на законную площадь. Следовательно, надо было Насте подыскивать другую выгодную партию. Далеко ходить и не пришлось. В соседях оказался еще ничего себе мужичок, вдовец свеженький. Надо было брать. Она и взяла.

Тут же объявила остальным жильцам, что теперь она тут главная хозяйка, потому как у них с мужем две комнаты. Разворошила его шкафы и занялась переделкой нарядов, оставшихся от Ниночки. Размер-то был не тот, из одного платьишка только кофточку и умудрялась вы- кроить. Правду сказать, делать умела многое, работы не боялась и без дела никогда не сидела.

Так вот и зажили. Беременность переносила легко, без всякой тошноты. Даже на работу напросилась к мужу в больницу, временно, пока сможет. Конечно, она не собиралась мыть полы и судна выносить, просто хотелось быть на людях, да и деньги не лишние. Легко сказать, где ж такую работу найти практически в военное время. Но так же легко, как ей удавалось все остальное, нашлась и должность: тяжело заболела кастелянша, и теперь Настя заведовала всеми постельными принадлежностями. Вот повезло, можно было что-то списать, утащить домой, перепродать. Не жизнь, а малина! Муж, естественно, о ее тайных проворствах не догадывался и жил, как и раньше, с чистой совестью.

Ровно в срок родилась толстенькая девочка, точная копия матери, назвали Лизочкой. Степан Иванович души в ней не чаял и любую свободную минутку носился с ней как с писаной торбой. Однако жить между собой молодые стали все хуже и хуже. Настя презирала мужа за его бесконечные сюсюкания с ней и младенцем. Желала твердой мужниной руки, может даже ссоры иногда или привычного кулака, как бывало в их семье. Она отдалялась все больше, спать и ласкаться уже не хотела никак. Профессор не обижался, списывал все на послеродовую депрессию, не досаждал, ждал восстановления прежнего жития.

Но прошел и год, и два, все становилось только хуже. Настя повзрослела, набралась столичного хамства, царившего в разрушенной Москве, и о профессора только что ноги не вытирала. Когда же дочке исполнилось четы- ре годика, непутевая жена пропала с горизонта вместе с ней, оставив свои московские хоромы законному владельцу. Схлестнулась с бойким шоферюгой, который по- звал ее в сытую Сибирь на свою родину. Мол, там не пропадем, и ребенка твоего буду считать своим, не бойся. Не устояла перед жаркими объятиями. И ведь встречаться-то с полюбовником не стеснялась в профессорской постели, когда тот уходил на дежурство. Соседка видела все это охальство, да сказать боялась, жалко было интеллигента, помрет еще, чего доброго. А он и помер. Не смог вынести предательства своего пушистого счастья и потери единственной ненаглядной доченьки. Принес спирта медицинского, закрылся в комнате и пил, по- ка не остановилось сердце.

Лиза

Привез новый муж молодую жену в Алтайский край. Стали жить в бабкином доме в селе Тальменка. Места тут

были красивые, земля богата урожаями и людьми с от- крытыми сердцами. Жили-поживали уже пять лет, все было ладно да складно, понимали друг друга, жили как все живут. Настя по хозяйству управлялась, ребенок да скотина, везде успеть надо. Федор работал шофером, во- зил грузы по Чуйскому тракту и всегда бахвалился, что он не хуже Кольки Снегирева из знаменитой песни мо- жет пройти через любой перевал не сбавляя скорости. Однажды взял в рейс и Настю. Столько та натерпелась ужаса, пока ехали меж горных хребтов через перевалы. Отводила душу, любуясь красотой рек и гор. Но еще бы раз поехать не согласилась ни за какие коврижки. Стала больше жалеть мужа, понимая, что он ходит рядом со смертью каждый день. Чуть зазеваешься и улетишь в пропасть. Чего боишься, то ведь и случается. Устал, наверно, Федор, не доглядел. Ушла машина с тракта и сгинула вмиг. Осталась Настя без мужа. Сильно горевала, запал ей Федор в душу на веки вечные. Стала и к рюмочке прикладываться, озлобилась на весь белый свет. В подпитии и дочку лупила — профессорское отродье проклятое. Не родился у них с Феденькой ребеночек, не дал Господь. А уж так молили, просили. Видно, Там судьбу ее заранее знали, не хотели еще одну сироту плодить.

Жить как-то надо было. Самогонку потихоньку гнала, продавала или на продукты меняла. Первачок пробовала всегда сама. Если особо удавался, пила много, потом тяну- ло на подвиги. В состоянии подпития рвалась идти куда- то. Останавливал громкий рев дочери. Если дело было зи- мой, девочка цеплялась мертвой хваткой за материн подол и ревела так, что было слышно на улице. Большенькая уже была, беды боялась. Мать в таких случаях хватала что по- падя под руку и лупила дочку. Лиза не сопротивлялась, лишь бы мать осталась дома. Кончалось все обычно тем, что они сидели рядком на полу и ревели в два голоса.

Но однажды в февральский буран, придя из школы домой, Лиза увидела двери дома открытыми, сенки занесенные снегом и пустые комнаты. Матери не было. Ее нашли, лишь когда начал таять снег. Видно, спутала поворот и ушла за деревню, там и замерзла. Ненадолго пережила своего Феденьку, только годочек и подождал.

Девочку отвезли в Барнаульский детский дом. Лизочка и так росла не в большой любви. Отчим, правда, жалел всегда и заступался перед матерью. Та же лаской не баловала. А родного отца девочка помнила совсем смутно, только песенку и мурлыкала, что он ей всегда на ночь пел. Да еще усы его помнила, что щекотали щечки, когда он целовал ее. Теперь осталась одна-одинешенька на всем белом свете. Характер имела тихий, в отца пошла. Детский дом для нее стал черным нескончаемым ужасом длиною в шесть лет. Голод и разруха в стране отражались, как в зеркале, и здесь. Не хватало обуви и одежды, не говоря уже о простынях и наволочках. Зимой воспитанников редко выпускали на улицу из-за нехватки теплых вещей. Больные дети, даже с инфекционными болезнями, спали рядом со здоровыми, изоли- ровать их было некуда. Лиза боялась мальчишек до онемения. Ростом и пышностью удалась в мать и в 12 лет уже выглядела настоящей девушкой. Пацаны подстерегали ее за каждым углом, старались дотронуться до груди, а то и ущипнуть. Научилась драться, потому что терпеть уже не было сил. Била со всей силы портфелем по голове, если не помогало — в пах коленом. Потихоньку завоевала уважение, они повзрослели, она выстояла.

Еще хуже приходилось самим парнишкам. Их с самого мальства заставляли драться. Ставили стенка на стен- ку, и биться нужно было не только до крови, но до сломанных рук и ребер. Хочешь ты этого или не хочешь. Старшие издевались над маленькими, защиты не было ни от кого. Однажды появился мужчина-воспитатель,

и взгляды многих мальчишек стали тоскующими и за- травленными, а потом случилось самоубийство. Изнасилованные дети не знали, как с этим жить дальше, и уходили на другой свет сами. А воспитатель пропал так же неожиданно, как и появился.

После детского дома было две дороги для его питомцев — в ремесленные училища либо просто на улицу. ПТУ их тогда еще называли. Там молодежь получала профессию, в которой всегда была необходимость, и за кусок хлеба бояться было не нужно. Детдомовские выходили в мир, который они совсем не знали. Они были изгоями для общества. Мальчишки не думали об учебе, им никто не втолковывал это в голову в детском доме. Наоборот, частенько приходили уголовные беззубые дядьки и, смачно матерясь, рассказывали, как им хорошо живется — что на воле, что в лагере. Воспитателями работали обычно женщины предпенсионного возраста, которым ничего не было нужно, лишь заработать на жизнь. Они не любили несчастных детей, попавших сюда по разным причинам. У каждой из них были свои проблемы дома. Мальчишек за непослушание регулярно увозили в психушку, где кололи им сильные психотропные лекарства. Для усмирения и устрашения, чтоб не задирались очень. Что же могло получиться потом из этого маленького человека? Обычно ничего и не получалось. Пацанов ждала прямая дорога в тюрьму, а девочки тут же оказывались беремен- ными, как только покидали ворота этого страшного заведения, с таким хорошим названием «Детский Дом».

Лиза поступила в Профтехучилище сразу после окончания семилетки. Мечтала получить сытую профессию повара-кондитера. Жила в женском общежитии: старом, полуразвалившемся двухэтажном здании. Тут покоя было больше и страхов меньше.

Буквально с первых же дней учебы на нее обратил внимание самый хулиганистый паренек из группы слесарей-ремонтников Витек Ухарев. Тоже детдомовский, только из Новосибирска. Бабулька родная поздновато взялась за воспитание, позвала к себе жить, надеялась: под старость будет кому о ней заботиться. А о том, что мальчишку мать родная, дочка ее, бросила в три года и совсем забыла, не думала вспоминать. Витек не сопротивлялся, хотелось попробовать пожить домашним ребенком. Получалось плохо, лучше сказать, не получалось никак. Курил, матерился на чем свет стоит и бабку посы- лал на все слова, которые на заборах пишут. Бабка кляла себя за дурь, что взбрела ей в башку приголубить вырос- шего внука, но жаловаться было некуда, да особо и не на что.

Витек заметил румяную пухленькую девушку сразу. Предупредил пацанов, чтоб не лезли к ней, иначе голову оторвет. Лиза удивлялась и страшно радовалась, что ее сверстники обходят стороной. А уж когда подкатил Витек после занятий и все популярно объяснил, Лиза загор- дилась. Никогда и никто не оказывал ей такого внимания.

Ухажеру исполнилось уже 16 лет, гормоны гуляли во- всю и требовали выхода.

Девушка тоже была готова, будто спелый плод. Что должно было случиться, то и случилось. Прямо в классе. По случаю годовщины Октябрьской революции все училище собралось в актовом зале — большой комнате, приспособленной под собрания, а влюбленная парочка заперлась в мастерской. Витек неистово тискал Лизину большую грудь, она не сопротивлялась, отдаваясь неведомому блаженству. Он еще и целоваться-то не умел тол- ком, так, тыкался везде, чмокал, что попадалось на пути. Ухватил за ягодицы и даже задохнулся — ох, жаркая дев- ка! Задрал платье, рванул трусы, трясущимися, как в лихорадке, руками расстегнул свои штаны, освободив торчащий ствол, и вошел в царство наслаждений. Девичья вседозволенность распаляла его все больше, и он никак не мог оторваться от запретного ранее местечка.

Потом они искали возможность уединиться каждый день, и частенько это удавалось. Иногда он просил дружка постоять на шухере, тогда им с Лизой хватало и пяти минут, чтобы вгрызться друг в друга и испытать изнеможение.

Однако последствия не заставили себя долго ждать, и в начале декабря стало ясно, что девушка беременна. Это прозвучало громом среди ясного неба. Лиза была совсем не готова к жизни вне стен детского дома. А тут ребенок, зачем он ей? Она сообщила сию новость Витьку, который тоже пришел в уныние.

— Лизок, поищи какую-нибудь бабку, пусть поможет тебе. Куда нам детей.

— А я и ничего, сама знаю, что не нужен он нам сейчас. Только где я буду такую бабку искать, я на свободе, можно сказать, всего три месяца, город чужой, — расстраивалась Лиза.

— Лизка! Вот я дурак, моя же родная бабка и пусть поможет. Прижму ее, куда ей деваться, — обрадовался найденному решению Витек.

И в тот же вечер рассказал своей бабульке о случившемся. Расписал картину в красках и цветах: мол, родим и тебе подкинем, будешь воспитывать, раз не захотела меня растить. Это наказание такое господне.

Бабка пришла в ужасное смятение. Перспектива на старости лет остаться с грудным ребенком на руках ее никак не прельщала. Хорошенько поразмыслив, она вспомнила, что у одной ее знакомой дочка работает в роддоме. Даром, конечно, делать не согласится, за это статья тюремная имеется. Значит, надо задобрить, придется бирюзовые сережки отдать. «Эх, сколько лет прятала, дура старая, даже дочке никогда не показывала. Знала, что пропьет она. А теперь, вишь, ни за что, ни про что такой красоты придется лишиться. Наверно, правда кара мне господня пришла. Ничего, и без сережек прожи- ву», — подумала тогда бабка.

Она скоренько собралась и тем же темным вечером побежала к знакомой. Пошептались, показала серьги. Знакомая помялась, но глаза на украшение загорелись. Значит, не впервой ее о такой помощи просили. На следующий день встретились, обговорили, что да как, и сережки перешли в другие руки.

Договорились на субботу у Витькиной бабки, чтобы, не дай бог, никто лишний не узнал. Пришла Лиза, бледная да трясущаяся, а сам Витек ушел из дома от греха по- дальше. Все прошло вроде хорошо. Лиза отлеживалась весь день, а вечером ушла в общежитие.

После этого случая парочка стала более осторожной, чтобы не повторился тот тяжелый случай.

А в новогоднюю ночь, перепив самогонки, Витек пырнул ножом мужика, некстати подвернувшегося в драке, и загремел в тюрьму.

В один день жизнь Лизы круто ушла под откос. Теперь она снова была одна на всем свете. Девушка не хотела сдаваться и решила дождаться дружка во что бы то ни стало. Раз в полгода она ездила к нему в тюрьму, передавала продукты, какие только могла со- брать, махорку и письма, которые писала часто, но не отправляла, а складывала, потому что не надеялась на их доставку.

Свиданий наедине не давали, только через решетку. Витек возмужал, покрепчал и притягивал к себе еще сильнее, чем прежде. Ему не сиделось тихо и там, за очередной проступок добавили срок. Лиза плакала и мучилась, но о другом кавалере и думать не хотела.

Она работала в городской столовой, всегда была сытой, подруг не имела, на работе слыла угрюмой тихушницей. Жить ей это не мешало.

Когда забрали Витька, Лиза стала ходить к его бабке. Это был единственный человек, с кем девушку связывали хоть какие-то родственные нити. Бабка же, опять по- чуяв наживу, позвала жить к себе на квартиру. Знала, что молодка сумеет вынести кусочек из своей столовой, жить легче будет да и веселее вдвоем-то. Видела, что девка вроде ничего, тихая. Так бабуська и денежку брала за комнату, и голодной не бывала.

Перед самой войной разрешили Лизе, наконец, свидание наедине. Счастливая собиралась, не ходила — летала просто. Да и сроку дружку уж немного оставалось, всего два годика, больше ждала.

Как встретились, как любили друг друга жарко, знает лишь кушетка тюремная. Налюбиться не могли. А потом опять очередная новость через месяц — беременная. Ну что делать? Уже и годки подошли, пора детишек заводить. «Наверно, родить надо, время быстро пройдет, там и Витенька вернется, заживем как люди», — рассуждала Лиза. И оставила дитя. Родилась девочка, на родителей не похожая, Нюшенькой мать назвала. Бабка было кинулась бурчать — мол, сходила налево от Витьки. А Лиза все думала, на кого похожа дочка. В голове крутился образ, а вспомнить не могла. Стала собирать документы, чтобы свидетельство о рождении дочери получить, и наткнулась на конверт с материными бумажками. Ей их при выпуске из детдома отдали. Открыла, а там свидетельство о смерти матери и фотография. На фото сидит красивый мужчина с усами, хорошо одетый, на обратной стороне надпись:

«Дорогой Настеньке, моему пушистому счастью», — и подпись: «Степан, 1917 год».

Лиза с трепетом вглядывалась в давно забытое лицо отца. Так вот на кого похожа ее дочка, на своего деда! Наконец Лиза не чувствовала себя одинокой. Она обрела корни, и теперь они будут всегда с ней.

Через полгода началась война. Витька загребли в штрафбат, где он и сгинул в первый же месяц боев. А Лиза теперь работала на заводе токарем, столовая за- крылась. Нюшенька была дома с бабушкой, та в ней ду- ши не чаяла и находила радость и успокоение лишь в ней одной.

Бабка получила похоронку, когда Лизы дома не было. Ребенок раскричался так, что не унять. Она взяла Нюшу на руки и открыла письмо. Опомнилась на полу. В углу комнаты лежала девочка с перепачканным кровью лицом, заходившаяся от крика.

Силы и здоровье у старушки были уже не те. Нянчилась, недосыпала, сердечко пошаливало, вот и упала. Увидела кричащую Нюшеньку на полу, испугалась до ужаса. Схватила ребенка, умыла, кровь из носа кое-как остановила. Дала водички попить. Обессиленная от крика девочка, наконец, затихла.

Бабка ни жива, ни мертва всмотрелась в личико ребенка и поняла, что дело плохо, носик ее распух и скривился набок.

Старушка металась и не знала, что делать. Вот как мать вечером придет, что ей сказать, господи, помоги! Но на ее счастье, а на Нюшино несчастье мать пришла домой лишь на третьи сутки, упала без сил спать, даже не взглянув на дочь. Потом Лиза видела дочь всегда лишь ночью, когда приходила после смены, и сбитый на бок нос заметила только через месяц. Устроила допрос с пристрастием, побежала по врачам, но делать что-либо было уже поздно, хрящики срослись. На сбитом в сторону носу появилась горбинка, которая росла вместе с девочкой, уродуя ее.

Жили так же тяжело, как и все остальные. Знали, что надеяться могут лишь на себя самих. Так, работая с утра до ночи без выходных и проходных во имя победы и родины, они пережили годы войны. Лиза тянула лямку безропотно, веселой жизни у нее никогда и не было, поэтому и не мечтала о ней. Конечно, и ухажеры бывали, не без этого, дело молодое. Но в сравнение с Витьком не шли. Куда им! Он-то у нее герой был!

— Эй, молодка, подойди поближе, дай хоть воздухом бабьим надышаться, — шутили вояки, что на завод приезжали.

Куда там, от нее улыбки и в майский день не дождешься. Но где надо за себя постоять, горы своротит.

А дочка тоже не из бойких вышла. Мало того, что тише воды ниже травы, так сидит себе в уголке копошится, и не видно ее, и не слышно. К концу войны Лиза при- несла с работы несколько детских книжек, мастер отдала. В пригороде Минска бомба в дом прямиком угодила, осиротила навек женщину, лишила дочки и внуков. Теперь Нюшенька не расставалась с книжками даже но- чью, клала их на подушку и засыпала, бормоча сказку наизусть. Читать научилась быстро и бегло.

Но когда она пошла в школу, в этот дом интересных знаний, то получила столько унижения, от которого уже не смогла оправиться в течение всех школьных лет.

«Кривоноска» — так стали обзывать девочку за искрив- ленный нос, а потом и «Криворучка», потому что она, слыша насмешку, терялась и обычно роняла что-нибудь на пол. Нюшенька замкнулась.

Когда ей исполнилось десять лет, мать засобиралась замуж. К бабкиной соседке приехал внук на недельку из-под Красноярска. Увидел ранним утром Лизу, выходившую из дома. Аж остолбенел, настолько красивой и необычной показалась ему эта женщина. Лиза действительно расцвела к тридцати годам, полная грудь, большие глаза с пушистыми ресницами, естественный румянец во всю щеку, заманчивые губы — как тут было устоять. Григорий год назад развелся со своей женой. Развод дался тяжело, и он перестал доверять всему женскому роду сразу. Его жена, как оказалось, тайком встречалась несколько лет со своей первой любовью, а муж и не догадывался. Дружок, ее одноклассник, вернулся домой в самом конце войны без одной ноги, жил на отшибе деревни с матерью. Знал, что подружка вышла замуж, разборок не устраивал. На что претендовать с его-то увечьем? Но оказалось, что любовь жива и ни- куда от нее не сбежишь даже на двух ногах. Начали встречаться, дальше — больше. Уже и по деревне слушок пошел, но мужья как всегда об измене узнают последними. Напился до чертиков Григорий, излупил сильно жену, а потом прогнал из дому в чем была. Детей они не нажили, слава богу. Не за что было браку зацепиться. На том его семейная жизнь и закончилась. Так, ходил иногда поночевать, тело разрядить, к буфетчице знакомой, но чтобы жениться, ни-ни!

Увидев же Лизу, Григорий сразу и навсегда решил жениться. Оказалось, что она немного старше его да еще и ребенка уже имеет большого. Не очень и расстроился: кто в койке года считает, и ребенок не помеха, еще и своих завести можно, нянька готовая уже есть. Лизе тоже приглянулся восторженный гость, мало она видела таких искренних чувств, всем бы только ухватить кусок послаще, а потом в кусты. Проходила она и это. Предложение приняла с радостью и без оглядки.

Только все не могли решить, где жить будут: то ли в Барнауле остаться, то ли дальше на Север податься. Обоим хотелось начать жизнь с чистого листа. Григорий вспомнил, что его приглашал к себе в гости однополчанин из Белово. Рассказывал, как у них там красиво и работу всегда можно найти. Там и шахта, и электростанция, и завод цинковый. На том и порешили. А тут еще как складно-то получилось. Бабка Григория решила им полдома отдать. Вот радость так радость! Они его продали и поехали счастье искать с денежками в кармане.

Обустроились на новом месте быстро — однополчанин помогал как брату родному. Купили небольшой домишко, Нюшеньку в школу отдали и стали жить в ожидании своего ребеночка.

Нюшу и здесь сразу обозвали «Кривоноской». У ребенка счастливое детство так и не началось. Осталась она и без бабушки, которая единственная души в ней не чаяла и несла на сердце вину за уродство девочки до конца дней своих.

Лиза с Григорием устроились работать на завод. Работали тяжело и много, зарплаты хватало лишь на продукты. Но веры в светлое будущее не теряли. Однако прожили уже пять лет, а детей у них все еще не было. Григорий, раньше хорошо относившийся к Нюше, начал покрикивать и посматривать на нее странным взглядом. Той уже исполнилось 15 лет, и она была вполне сформировавшейся девушкой.

Нюша

Нюшенька жила своей собственной жизнью, своим внутренним миром, настроенным на музыку и пение. О ее увлечении никто не знал. Она боялась даже заикнуться, знала, что от насмешек уже не отмоется никогда. Мало ей было ужасных прозвищ «Кривоноска» и «Криворучка», так вообще засмеют. Куда, мол, с твоим рылом да в калашный ряд. Но вынужденное одиночество давало и много свободного времени. Она много читала о театре, оперном искусстве, знаменитых певцах. В городской библиотеке девочку хорошо знали и всегда старались помочь и показать ей новинки из музыкальной жизни. Нюша выучила ноты, нарисовала на обратной стороне старой афиши клавиши и разыгрывала этюды. Музыка звучала у нее в голове. У девочки был абсолютный слух.

К окончанию школы Нюша уже знала содержание всех известных опер, выучила несколько арий и романсов. Она верила, что наступит ее время, когда кто-то великий услышит ее голос и позовет петь в театр. А лицо… что ж лицо, можно и операцию сделать, были бы деньги. Она изучала биографии оперных певиц и знала, что одним из главных требований является именно природный голос, правильная постановка дыхания и большая работоспособность. Надеялась, что все эти качества у нее есть.

Их домик стоял на отшибе, поэтому после уроков Нюша могла петь дома вволюшку, слушать музыкальные радиопередачи и повторять за певцами арии.

В десятом классе на новогодний костюмированный бал в школе решила нарядиться феей. Можно скрыть лицо под маской и спеть. Она знала, что будет конкурс на лучший костюм, который нужно будет защитить. Вот она и споет!

Нюша выпросила у матери старые тюлевые занавески и смастерила платье. Шить и кроить она умела хорошо, благо дома была старенькая швейная машинка. Мать бурчала частенько: «Ну хоть по миру не пойдешь, всегда на кусок хлеба заработаешь». Теперь нужно сделать красивые очки с плотной вуалью, чтобы не было видно носа. Вышло просто замечательно: выкроила из двух слоев ватмана очки, украсила их разбитой елочной игрушкой и приклеила бахрому из той же тюли. Еще и туфельки старенькие обшила белой тряпочкой и тоже наклеила блестки. Получилась настоящая золушка или фея, что, впрочем, одно и то же. Еще и палочку волшебную не забыла, веточку обернула фольгой от конфет, которую заранее собирала, и ленточкой обвила.

Крутилась перед зеркалом, примеряла и радовалась, что у нее и руки красивые, и плечи как у дам из прошлого века.

Теперь главное не испугаться, когда настанет время петь. Нюша поставила себе задачу: суметь спеть профессионально перед теми, кто освистывал ее много лет, что- бы стать настоящей певицей. А если стушуется — тогда хоть головой в прорубь, чего еще ждать от жизни с уродливым лицом.

Пришла в школу чуть позже всех, платье было уже на ней, оставалось надеть туфельки и маску. Она убежала в конец школьного коридора, где тускло светила одинокая лампочка, надела маску, сменила валенки на туфельки и, повесив в гардеробе пальтишко, вошла в зал. Не зря она сидела перед зеркалом больше часа, сооружая прическу, которую когда-то видела в модном журнале. Те- перь все взгляды обернулись на незнакомку. Девчонки зашушукались, пытаясь угадать, кто скрывается в этом костюме. Мнение мальчишек было единогласным: эта девочка не из их школы. У них таких нет.

Нюша села в сторонке и стала ждать конкурса костюмов. Наконец, завуч объявила о его начале и попросила всех участников в костюмах выйти в круг. Нюша оказалась третьей. Она сжала крепко пальцы и ждала свой но- мер с решимостью героини, идущей на смерть.

— У нас в гостях, вероятно, фея? Чем вы нас удивите, прекрасная незнакомка? — спросила ведущая.

Нюша ступила два шага вперед и, вздохнув, запела

«Соловья» Алябьева. Ее дивный хрустальный голос несся вдаль и проникал в каждое сердце, пробуждая прекрасное. Когда последняя трель затихла, раздался такой шквал аплодисментов, какого это здание никогда не слышало. Девушка кинулась бежать со всех ног в раздевалку. Она сорвала маску, кинула туфли в сумочку и накинула пальто и платок в одну минуту. Ей казалось, что за ней гонятся. Действительно, послышались быстрые шаги и показался юноша из параллельного класса.

— Эй, ты тут не видела девушку в белом платье? — запыхавшись спросил он.

— Нет, никого не было, — тихо ответила Нюша и быстрым шагом заспешила на улицу.

Этот молодой человек был самым интересным пар- нем в школе. Он не являл собой образец красоты, но что-то в нем притягивало словно магнитом. От девчонок не было отбоя, но они его не интересовали пока. Он всегда все знал, спорил на уроках с учителями, доказывая свою точку зрения, не боясь прослыть глупцом. И имя тоже было особенным, не повседневным, а как у героя Пушкина — Герман. Нюша знала, что мальчика так назвала его бабушка, большая любительница оперы. Это роднило девушку с ним, но признаться, что он ей нравится, она боялась даже самой себе.

Герман не назвал ее по имени, но зато и не обозвал Кривоноской. «Может, он и не знает мое настоящее имя», — думала Нюша. Она бежала домой, не чуя под собой ног. Свершилось! Она спела, не побоялась, и даже Герману понравилось ее пение, отчего он наверняка захотел познакомиться с ней поближе. Это просто неви- данное счастье, и теперь все у нее будет замечательно.

Нюша наконец полностью уверовала в свой талант и принялась усердно готовиться к поступлению в консерваторию. Сотрудники городской библиотеки дали ей справочник для поступающих, из которого она узнала страшные для себя новости. Мало того, что она должна была сдавать экзамен по сольфеджио и музыкальной грамоте, так еще одним из основных условий приема являлась хорошая внешность и отсутствие физических недостатков, мешающих профессиональной работе. К тому же возраст абитуриента тоже строго лимитировался: не моложе девятнадцати лет, чтобы вполне сфор- мировался голосовой аппарат. Нюше было лишь восемнадцать, значит, год у нее впереди еще был для того, чтобы осилить музыкальную грамоту. Она решила устроиться на работу и ходить к частному преподавателю для занятий по сольфеджио и музыкальной грамоте. Но, вспомнив о своем искривленном и горбатом носе, Нюша залилась горькими слезами и поняла, что никакой консерватории или музыкального училища ей не видать как своих ушей.

«Но ведь можно же петь и на радио, где твое лицо никто не видит», — хлюпала носом девушка. А стала бы знаменитой, так и лицо можно было бы исправить.

Значит, пока ее судьба повисла в воздухе. Может быть, стоит перебраться в Новосибирск, поближе к театру. Устроиться на работу, снять какую-нибудь комнатку у одинокой бабушки. Если суждено стать настоящей певицей, то все получится. «Отступать не буду все рав- но», — твердо решила Нюша. И еще одна заноза торчала в ее сердце: она не могла представить, что уедет далеко от Германа и никогда не увидит его больше. Это было свыше ее сил. Но ведь она и не знала, куда пойдет парень после школы. Может, он тоже поедет учиться в Новосибирск. Вот было бы здорово!

К концу учебного года услышала разговор двух одноклассниц, которые обсуждали кавалеров и, конечно, Германа. Так Нюша узнала, что он собирается поступать в Барнаульский медицинский институт. Дороги расходились. «Ничего страшного, там пути-то между городами 250 километров всего, я его найду обязательно», — так думала девушка и совершенно не позволяла себе переживать о том, что он может влюбиться в кого-то, жениться или переехать в другой город. Она верила в свою звезду, знала: стоит только дать ход сомнениям — все полетит вверх тормашками. А с верой жить легче.

На выпускной вечер выпросила у матери туфельки, настоящие, на небольшом каблучке. Загляденье, а не туфельки. Сама сшила платье по выкройке, которую брала для наряда феи на новогодний карнавал. Только теперь оно было из белого сатина в мелкий голубой цветочек. Наверное, в школе опять будут издеваться над ее копеечным нарядом. «Ничего, мы еще посмотрим, что потом из вас выйдет».

— Из наволочки сшила? — съязвила первая же попавшаяся одноклассница.

— Именно, именно, — ответила Нюша и улыбнулась. Подумала: «Нет уж, повода насмехаться над собой я больше не дам, пусть все видят, что мне наплевать на их насмешки».

Конечно, ей было не очень весело посреди общей шумной суеты, девчачьих слез прощания со школой и веселых лиц парней. Она ушла в свой класс, посидела в темноте последний раз за своей партой и, вздыхая, пошла в зал.

— Девушка! — раздался сзади голос, который она не могла спутать ни с чьим. В нем было столько страсти, удивления и радости, что Нюше было страшно оглянуться.

— А, это ты, — разочарованно произнес Герман, догнав ее, — а я подумал… похожа очень.

«Да это я и есть, твоя новогодняя фея», — так хотелось крикнуть Нюшеньке. Но вместо этого она покраснела до корней волос и опрометью кинулась на улицу.

А там шумел ветер и лил дождь. В Сибири июнь редко радует теплом. Вот и сегодня налетела буря, вмиг превратив городок в плачущее селение. Нюша забыла кофточку в школе, о возвращении не могло быть и речи. И она бежала, промокнув до нитки и трясясь от ледяной воды, льющейся с нее ручьями.

Не могла долго уснуть, перебирая в памяти вечер, а утром долго не могла проснуться. Разбудил ее шорох. Она открыла глаза и страшно испугалась. На кровати си- дел отчим и ухмылялся.

— Поздравляю с окончанием школы, дорогая. Ты теперь совсем взрослая. Дай хоть я тебя поцелую. Я ж тебя вырастил, — процедил он напряженно и потянулся к девушке.

Нюша в ту же секунду вскочила с кровати, с силой оттолкнув отчима, и выбежала в кухню, схватив ножницы, что оказались под рукой.

— Не подходи! — крикнула.

— Да чего ты, дурочка, я ж по-отцовски, — промямлил вмиг притихший сластолюбец. — Я на работу пошел. И боком-боком прошмыгнул на улицу. Нюша обессиленно упала на стул. Она давно чувствовала напряжение в отношении к ней отчима, но верить не хотела. Теперь все стало ясно. Как с этим дальше жить, девушка не знала. Нюша понимала, что он мужчина не старый еще, все равно станет домогаться. Значит, нужно уезжать, уезжать подальше.

Она умылась, позавтракала. Решила, что побег нужно отложить до вечера: ночью не хватятся, а утром она будет уже далеко от этих мест.

Написала на всякий случай записку: «Пошла в библиотеку на весь день готовиться к экзаменам». И действительно пошла в читальный зал, где можно сидеть хоть весь день и где тебе всегда рады. В обед сбегала за пирожками для себя и библиотекарши и снова засела за книги. Добрая старая библиотекарь нашла несколько книг о великих певцах, и Нюша с жадностью путника в пустыне глотала и впитывала каждое словечко их биографий.

После закрытия библиотеки побежала домой. Она совершенно не знала, чего от отчима можно теперь ждать. Но дома все было тихо, и злодей вел себя тише воды ниже травы. Видно, побаивался, что Нюша расскажет о случившемся матери и начнется скандал. Необычно рано родители улеглись спать, что было на руку беглянке.

Дождавшись храпа отчима и мамкиных похрапываний, Нюша на цыпочках прошла в зал и достала из серванта лежащие в шкатулке деньги, которые копили на новый шифоньер. Вздохнула виновато, потом положила записку на стол и, взяв сумку, выскользнула на вечернюю улицу, быстрым уверенным шагом направилась к вокзалу.

Здесь ее решимость слегка поутихла. Нюша грустно сидела в зале ожидания вокзала и время от времени смотрела на кассиршу, которая тоже с интересом взглядывала на нее из своего окошка. Она не могла никак принять решение: ехать ли в Кемерово, где ее искать не станут, или пробираться поближе к Новосибирску, где, как она слышала, открыли оперный театр. Пассажиров не было, зал был пуст, следующий пассажирский поезд ожидался лишь под утро.

— Эй, гражданочка, подойди-ка сюда, — вдруг окликнула Нюшу кассирша. Девушка подошла.

— Ты чего тут сидишь с потерянным видом? Билет не берешь. Приехала что ль к кому или проездом? — любопытствовала новая знакомая.

— Может, и проездом, — неуверенно ответила девушка.

— А-а-а, сама не знаешь, куда бежать… С молодыми такое случается. Слушай, можешь выручить меня? Надо тут вот в зале полы помыть, а мне край как некогда. Дружок приехал на одну ночку только, а отпроситься не удалось. Что я им тут, должна всю ночь одна куковать? Кто будет среди ночи билеты покупать? Помоги, а? Я тебя тут закрою и поспишь на лавке, а в четыре часа я прибегу и открою. Тут не страшно, — уговаривала кассирша.

— Хорошо, — согласилась Нюша, радуясь отсрочке принятия решения.

Кассирша, назвавшаяся Клавдией, тут же закрыла свое окошко, дала ведро с тряпкой, показала, где вода, и убежала на свидание.

Нюша взбодрилась: не все так плохо для начала, по крайней мере, есть время подумать в одиночестве, никого не опасаясь, а утром видно будет. «Ур-ра!» — крикнула она, и голос отлетел от стен будто мяч. Пустое помещение громко реагировало на звук. Нюша, забыв про мытье полов, представила себя на большой сцене. Она подбоченилась, одной рукой взялась за подол платья и запела арию Джульетты. Девушка не имела представления, как ведет себя героиня на сцене, но выручила природная чувствительность. По четвергам она ждала передачу по радио о классической музыке и слушала, впитывая каждое слово и нотку.

Допев арию, Нюша раскланялась перед воображаемыми зрителями и захлопала в ладоши. Каков же был шок, когда с последней лавки в конце зала тоже раздались аплодисменты. Там сидела пожилая женщина, которая, оказалась запертой в зале. по-видимому заснув. Нюша страшно смутилась и не могла вымолвить ни словечка.

— Да ты не стесняйся, дочка. Молодец, просто молодец, скажу я тебе. Я ведь тут прикорнула, чтоб меня Клавдия не прогнала в ночь. Я к сестре в гости приезжала, от вокзала живем далеко, поезд в полпятого утром, по темноте страшновато идти, вот я засветло еще и при- шла. Хорошо, что Клавка ушла, такая противная бабенка. Нам с тобой повезло, что к ней кавалер приехал, а так бы выгнала обеих без разговоров. Я Мария Семеновна, а тебя как звать-величать? — спросила женщина.

— Нюша.

— Ты чего ж это, Нюша, взялась на вокзале полы мыть, заразу собирать? На вид скромная девушка. Мамка-то как дозволила? — пытала новая знакомая.

Нюша глубоко задышала, глаза налились слезами, готовыми вот-вот пролиться ручьями.

— Ну-ну, что случилось-то? Ты расскажи, легче станет.

— Нет, — замахала головой Нюша, — все в порядке.

— Эх, милая, — вздохнула Мария Семеновна, — знаешь, как еще царь Соломон говорил: все проходит, и это пройдет. Девушка молчала, глядя в пол.

— Ну ладно, не говори, раз душа не отпускает. Может, и не зря я тебе тут повстречалась, может, это тебя ангел-хранитель со мной столкнул. Я ведь оперной певицей была, голос хороший имела. А как получила извещение в сорок первом, что единственная дочка погибла, так голос и потеряла. Директор театра пожалел, оставил работать кассиршей, надеялись, что восстановится голос. Я же все главные партии пела. Да куда там! Так с тех пор вся жизнь мне из окошечка кассы только и видна.

Она помолчала, склонив голову, будто ушла в прошлые времена. Нюша слушала, с восторгом глядя на новую знакомую. Надо же, вот уж действительно повезло. Настоящая артистка, оперная певица сидит рядом с ней, чудеса!

— Тебе учиться надо, — словно очнувшись, твердо сказала Мария Семеновна, — а пока поехали-ка со мной в Новосибирск. Попрошу директора, чтоб взял тебя на работу хоть кем, хоть уборщицей, лишь бы при театре. Тебе лет-то сколько?

— Восемнадцать, — не чуя под собой ног от свалившегося счастья, ответила девушка.

— Молоденькая совсем. А ты шить, случаем, не умеешь? Я знаю точно, что у нас помощница костюмерши в декрет ушла.

— Ой, умею, я сама все себе и маме шила, — ответила Нюша радостно.

— Ну и замечательно, там работа несложная, костюмы для спектаклей готовить, подгладить, подшить чего нужно. И костюмерша женщина хорошая, сработаетесь. Нюш, что у тебя с носиком? Уронили, наверное, в детстве? — участливо спросила попутчица.

— Бабушка уронила маленькую, а к врачу вовремя не обратились. Но я в книжке читала, что шпионам же переделывают лицо, значит, и мне когда-нибудь удастся это сделать. Если, конечно, добьюсь чего-то в жизни, — уже тихо добавила Нюша.

— Обязательно добьешься. Такой тембр, как у тебя, редко встречается. Ты еще прославишься на весь мир, запомни мои слова.

— Так ведь меня даже в консерваторию не возьмут из- за моего носа, — плакала девушка.

— Ничего, мы и без консерватории с тобой будем заниматься. Полно певцов с образованием, а партии петь некому. Не хлюпай, не зря я тебе попалась, научу всему, чему меня учили. Поживешь у меня, а там видно будет. Мне веселее станет, хоть смысл в жизни появится.

Нюша наконец заплакала. Она вначале плакала без- звучно, а потом заревела в голос. Тяжелые рыдания освобождали душу девушки от пережитых волнений.

Проревевшись вволю, она с усердием взялась за мытье полов, и скоро зал ожидания светился чистотой. Потом Мария Семеновна накормила девушку домашним печеньем и вареными яйцами. Жизнь поворачивалась к Нюше лучшей стороной!

Под утро загромыхала ключами Клавдия. Одобрила чистоту и сказала, что если Нюша хочет остаться у них на станции, то работа уборщицы всегда найдется. Нюша поблагодарила, но отказалась, сообщив, что поедет к родственникам в Новосибирск. Попросила дать ей билет в седьмой вагон прибывающего вскоре поезда.

— Чего именно в седьмой? — удивилась Клавдия.

— Число это нравится, — улыбнулась Нюша. Не станет же она докладывать, что там едет Мария Семеновна.

Понемногу зал заполнялся народом. Раздался звонок, пассажиры высыпали на платформу.

Нюша заторопилась на посадку, ни на шаг не отставая от своей спасительницы. И только когда застучали колеса, а посадочная суета улеглась, девушка глубоко вздохнула, крепко зажмурилась и, сжав кулаки, решительно проговорила про себя: «У меня все получится!» Доброе участливое отношение новой знакомой давало Нюше силы и укрепляло веру в то, что она сумеет стать настоящей певицей.

Новосибирск Нюше понравился. Казалось, что даже воздух здесь другой и дышится легче. «А может, и правда другой: нет шахт поблизости», — думала она.

Квартирка у Марии Семеновны оказалась совсем маленькой — одна комната и кухонька. Зато имелось пианино! Боже мой, это же давняя заветная мечта. Теперь она непременно научится играть и сможет готовиться к поступлению в консерваторию. «Может, меня все-таки возьмут, не посмотрят, что лицо уродливое. Голос-то вон какой хороший», — надеялась девушка.

— Нюша, спать тебе придется на раскладушке, другого места нет. Да ведь в тесноте — не в обиде, — улыбнулась хозяйка.

— Ой. Да что вы, я могу и на полу на кухне спать, — заволновалась Нюша.

— Никаких полов. У меня раскладушка есть. А заниматься с тобой дома будем. Хорошо хоть, наших из театра никого жильцов не осталось. Все в лучшие квартиры переехали. А я кто? Кассир, да и только. Есть где жить, вот и довольствуйся тем, что имеешь. А новые соседи хорошие, никогда не ругаются, если я играю. Иногда со ста- рыми друзьями соберемся, поем, шумим, тоже никогда не препятствуют.

— Хорошо! — сияла глазами Нюша.

— Ну давай, обживайся, чувствуй себя как дома. А с утра в театр пойдем. Даст бог, все устроится, как я задумала.

Театр

С утра, принарядившись в выпускное платье и накинув кофточку, пошла Нюша первый раз в жизни в оперный театр. Сердце трепыхалось встревоженной птицей и хотелось петь до невозможности.

— Ну, открывай сама дверь, — улыбнулась Мария Семеновна, — пусть этот дом примет тебя как свою.

Нюша взялась за ручку и потянула тяжелую дверь на себя, не дыша. Шагнула вперед.

Мария Семеновна провела по театру, познакомила с костюмершей. Они коротко переговорили о Нюше, и будущая начальница повела девушку в отдел кадров.

Так Нюша вступила в новую жизнь, которая станет столь непростой, что ее прежние невзгоды покажутся мелкими детскими неприятностями.

Девушка с усердием взялась за работу. Хорошо, что жила не в достатке, поэтому умела и штопать так, что любо-дорого посмотреть, и шовчик спрятать, а уж гладить любила, хоть гору вещей подавай.

Костюмер Надежда Ивановна, немолодая уже женщина, сноровистой и трудолюбивой помощницей была довольна. Дома Нюша тоже всю работу по хозяйству взяла на себя. А по вечерам они с Марией Семеновной учили нотную грамоту, сольфеджио, читали друг другу вслух биографии великих певцов. Хозяйка ожила: порой ей ка- залось, что это внучка приехала к ней из далекой дали и теперь навсегда останется рядом. Нюша не казалась лишней, наоборот, дом наполнился жизнью, тоске и одиночеству больше не было места.

В театре, если выдавалась свободная минутка, Нюша бежала к классам, чтобы за дверью послушать урок по вокалу. Все ее естество было настроено лишь на пение. Иногда девушка боялась, что запоет сама в голос, если у певицы за дверью нота не получалась.

Со временем узнавала и изнанку театральной жизни, закулисные перешептывания и интриги. Сама обычно отмалчивалась, да с ней никто и не торопился разговаривать. Ну ходит тут какая-то девица с уродливым носом, низшее сословие, обслуга, одно слово, и не нашего поля ягода.

Так проходили дни, недели, месяцы. Прошел и год. Мария Семеновна советовала подавать документы в консерваторию. Уж что будет, то будет. Не вступивши в воду, не узнаешь броду, так ведь говорят. Нюша писала дома диктанты по сольфеджио на твердую четверку, а уж во- просы по музыкальной литературе отскакивали от зубов. Отрепетировали и певческую программу. Девушка с лег- костью пела как классические романсы, так и русские народные песни. Лишь бы петь! Ни разу не закапризничала: мол, у меня это не получается, давайте будем петь другое произведение.

Документы приняли. Но предупредили, что шансов никаких.

— Даже если она поет как Галина Вишневская? — попыталась защитить Нюшу Мария Семеновна.

Ответом ей был кривой презрительный взгляд — куда уж вам, холопам, в калашный-то ряд.

На улице Мария Семеновна успокаивала девушку:

— Что ты слушаешь эту сушеную воблу? Она сама, наверно, когда-то была певицей, да карьера не удалась, вот и злобствует. Главное, что тебя на предварительные слушания допустили. А уж потом посмотрим, кто кого! Экзамены ты сдашь с блеском, мы с тобой не зря целый год занимались.

Нюша понемногу успокоилась. Она уже представляла, как будет петь перед комиссией в новом платье и новых туфельках, с красиво причесанной головкой.

На прослушивание пошли вместе. Мария Семеновна боялась, что Нюша стушуется или убежит, если услышиn какую-нибудь гадость от абитуриентов. Но девушка собрала всю волю в кулак и вошла в класс, как на плаху. Члены комиссии переглянулись. Седой профессор на- хмурился и, не глядя на нее больше, спросил фамилию и что она будет петь. Потом качнул головой — начинайте. Но как только Нюша начала петь, экзаменаторы замерли в изумлении, лица их просветлели.

К первому туру она была допущена. Все экзамены сдала легко, однако после зачисления была приглашена к декану вокального факультета. Тот, расхаживая по просторному кабинету и поглаживая бородку клинышком, неловко объяснил ей, что приняли ее вопреки правилам, касающимся сценичной внешности.

— Что очень важно для артистки, — поспешно добавил он и продолжал: — У вас красивый тембр голоса и широкий диапазон, поэтому комиссия решила рискнуть. Но вы же понимаете, что вам придется что-то кардинально сделать с вашим носом. Есть же пластические операции, постарайтесь решить этот вопрос как можно быстрее.

Декан закончил свою речь, вытер пот большим плат- ком и облегченно вздохнул. Не каждый день приходится говорить молодой особе, что она уродлива.

— Хорошо, — пролепетала Нюша, — я постараюсь узнать, как это можно сделать.

Первая роль

У Нюши и Марии Семеновны был грандиозный праздник. Главное, начать учиться! Впереди два летних месяца, и потом наступит новая жизнь.

А тем временем театр собирался на гастроли. Шли последние приготовления. Нюша так и подслушивала классы вокала при любой удобной возможности. Теперь, уже чувствуя себя студенткой, она была готова обнять весь мир, и голос рвался наружу, не спрашивая хозяйку. Что и произошло.

Прима — капризная заносчивая дамочка возрастом, приближающимся к пятидесяти, репетировала роль Джульетты. Сегодня она была явно не в голосе. Концертмейстер останавливала ее, и отдельные сцены повторяли снова и снова. Наконец, вышедшая из себя прима взвизгнула:

— Последний раз и все! Больше сегодня петь не буду!

Заиграли вступление, она запела. Нюша стояла за дверью и движением губ старалась передать все оттенки арии. В кульминационный момент на самой высокой ноте певица сорвалась и замолчала, а Нюшин голос несся вверх и звенел свирелью. Она опомнилась лишь тогда, когда настежь распахнулась дверь и две дамы с удивленными лицами появились в проеме.

— Ничего себе! — только и смогла произнести концертмейстер. Чуть помолчав, добавила: — И что? Ты еще скажешь, что можешь спеть партию полностью?

— Да, — ответила красная как рак Нюша, совершен- но не представляя, что может за этим последовать. — Ой, извините, я должна бежать в костюмерную, — уже на ходу добавила она.

Дамы молчали. Первой нарушила молчание концертмейстер.

— Вот это новость! Ну что, Ириночка, может, это и хорошо. Теперь не нервничайте зря, будет вам подмога. Пусть девчонка стоит на спектакле вторым номером, если что случится, она подменит.

— Ничего с моим голосом не будет, — буркнула раpдосадованная прима, — еще не хватало, чтобы меня какая-то сопливая уродина дублировала, — и оскорбленная удалилась.

Однако концертмейстер имела другое мнение. Она давно работала в театре и такого чистого и редкого темб-

ра еще не встречала. Не откладывая дело в долгий ящик, она тут же отправилась к худруку.

Командовал труппой невысокий, полноватый и лысоватый Арон Исакович. Всем давно и доподлинно было известно, что прима — его любовница. Но нельзя же допустить срыва спектакля, тем более на гастролях в чужом городе, если вдруг голос солистки даст осечку.

Худрук выслушал информацию с хмурым лицом. Потом походил задумчиво взад-вперед по кабинету, заложив руки за спину и наклонив голову.

— Идите в класс и позовите ее, я сейчас приду.

Через пятнадцать минут трясущаяся Нюша предстала пред светлыми очами Арона Исаковича.

— Пой, — приказал худрук.

Девушка запела. И если первые такты голос слегка дрожал, то уже к концу первого куплета она разливалась соловьем. Наконец-то пришло время, когда не надо бояться открыть рот.

Арон Исакович сидел совершенно сраженный силой и красотой голоса. На его лице бродила блаженная улыбка, а в момент кульминационной верхней ноты в глазах заблестели слезы.

— Ох ты, девочка, радость-то у нас какая! Мы с тобой теперь все конкурсы выиграем! — запальчиво воскликнул он. Затем, словно опомнившись, с досадой проговорил:

— Но с носом надо срочно что-то делать. Как тебя на сцену выпустить?

Потом задумчиво добавил:

— Хотя теперь и не до носа. На гастроли выезжать че- рез три дня. Поедешь с нами. Дам команду, чтобы костюм Джульетты на тебя сшили срочно. Боком постараешься стоять к зрителям, если придется петь, все не так заметно. И классы будешь брать все три дня. Я распоряжусь, чтобы тебя в расписание включили.

Нюша, ни жива ни мертва от свалившегося на нее счастья, пошла в костюмерную сообщить новость начальнице.

— Ишь ты, молчунья. И Мария ведь ни разу не проговорилась, что у тебя голос хороший. Ну ладно, пой, раз талант есть, — улыбулась Надежда Ивановна.

Потом она сняла с Нюши мерки, и они принялись кроить и шить костюм, благо подходящая ткань на складе нашлась.

Весть по театру разнеслась мгновенно. В костюмерную то и дело заглядывали под разными предлогами сотрудники узреть новую певицу. Нюша раньше была для них пустым местом, её и в лицо-то мало кто помнил. Теперь все только и обсуждали уродливый нос и удивлялись худруку. Прима ходила с лицом оскорбленной мученицы. А через три дня Нюша ехала с труппой в Саратов. В поезде разговоров ни с кем не вела, сидела и смотрела в окно. Поселили ее в двухместном номере с врачом-фониатром, женщиной пожилой и неразговорчивой, что оказалось идеальным вариантом для обеих.

В день премьеры Нюша собралась с духом, долго мысленно разговаривала сама с собой, вспоминала наставления Марии Семеновны. Волноваться и расстраиваться от мысли, что подведешь труппу, нельзя, это вредно для связок. Партию выучила хорошо, разводку по сценам запомнила наизусть. Правда, порепетировать на подмостках дали лишь один раз, но скованность быстро прошла, уступив место природной одаренности. Артисты, услышав наконец новоявленный талант, тоже были поражены красотой голоса. Многие откровенно жалели девушку. А осветитель сцены, старейший работ- ник театра, громко высказал свое мнение вслух:

— Да уж, если эта девчонка сумеет поправить нос, то нашим примам здесь больше делать нечего. Придется идти на пенсию.

Эти слова быстро достигли ушей ведущей солистки, и теперь у Нюши появился злейший враг.

На первом спектакле «Ромео и Джульетта» главная героиня так нервничала, что, увидев стоящую за кулисами Нюшу в образе Джульетты, даже вскрикнула. На какое-то мгновение ей показалось, что это привидение. Она хотела рявкнуть, чтобы та отошла подальше и не болталась под ногами. Но случилось то, чего она и боялась: связки не смыкались, она открывала рот, не издавая ни звука.

— Сука, — прошипела она через силу и, сильно толкнув Нюшу, пошла в гримерку, размазывая слезы.

Нюша, не ожидавшая нападения, упала, приземлившись довольно удачно. Она тоже заплакала от незаслуженной обиды. Встала, отряхнула платье и поняла, что сегодня, вероятнее всего, спектакль будет петь она.

Прибежал перепуганный зав труппой, спросил, готова ли она петь.

— Готова.

— Хорошо, сейчас объявят о замене и начинаем.

Спектакль имел оглушительный успех, на поклоны выходили семь раз. Служебный пазик отвез артистов в гостиницу. Все были возбуждены, громко радовались удачному началу гастролей. Только врач тихо сидела на заднем сиденье с виноватым видом. Но ее вины перед примой не было: голосовые связки не любят, когда их об- ладатель нервничает. Стресс для них — сущая погибель. Редко удается привести певца в норму во время спектакля. Это на эстраде можно пошептать в микрофон, изображая душевность, а в опере не пошепчешь, тут без сильного голоса никуда.

В гостинице, по давно принятому обычаю, потянулись в один номер отметить начало гастролей. Тут же, как по мановению волшебной палочки, накрыли стол, и худрук поздравил всех с удачным дебютом. Вскользь упомянул и Нюшу. Она закраснелась, потупилась, чувствуя на себе не только открытые и радостные взгляды сидящих рядом. Две женщины смотрели на нее с неприкрытой ненавистью: обе примы, сопрано и меццо-сопрано. Прима-меццо была любовницей дирижера, прима-сопрано — худрука. Этим двум дамочкам не нужно было делить партии или любовников, они прекрасно уживались вме- сте. Теперь, похоже, они собирались объединиться в борьбе против этой неведомо откуда взявшейся выскочки.

Через неделю театр завершал гастроли все тем же спектаклем «Ромео и Джульетта». Теперь должна была петь прима, а уж Нюша спряталась от греха подальше за задник и стояла там с бьющимся сердцем, желая от всей души певице хорошего звучания. Девушка понимала: если и этот спектакль придется петь ей, то в театре ее просто-напросто сотрут в порошок.

— Господи, помоги ей, — молила Нюша. В конце первого акта, во время аплодисментов, раздались голоса с галерки: «Даёшь Антипову!»

То просили, чтобы пела Нюша. Но прима имела огромный сценический опыт, поулыбалась и не позволила себе раскиснуть, спектакль продолжился.

Принимали тепло, но не горячо, вызывали на поклоны лишь дважды.

Лето

После окончания гастролей труппа уходила в отпуск до самой осени. Нюша написала матери письмо, рассказала, что очень счастлива, стала студенткой консерватории и даже пела в спектакле главную роль. Спрашивала, как поживают они, что нового, обещала скоро приехать погостить ненадолго.

Мать ответила быстро, но тон письма был неласковым. Будто бабка-сплетница с соседней улицы, удивлялась, откуда это у простой девчонки, да еще с изуродованным лицом, такие успехи и таланты. Хотя тут же и признавала: похоже, в деда пошла, тот тоже голосил, ей мать рассказывала.

Нюша всплакнула, поняв в очередной раз, что дома она никому не нужна и мать, замученная работой и выпивающим мужем, не кинется дочери в объятия. Тогда зачем и ехать. Нюша сразу же написала ласковый ответ, что ей предложили на лето работу в пионерском лагере и она поедет туда. А домой заглянет на несколько дней в конце августа. Написала и поняла, что сняла груз с души. Ее тяготила мысль о предстоящей поездке, и Нюша оттягивала ее как могла. Мать было жалко, но встречаться с отчимом не хотелось.

Девушка часто вспоминала свою школьную привязанность. «Как живется Герману? Как дается ему учеба? Не влюбился ли он?» — думала ночами. У Нюши не было подруг, и она не имела никакой связи с одноклассника- ми. Поэтому просто верила, что в один прекрасный день они встретятся и Герман, наконец, поймет, что это она и есть та фея-певица, которая так запала ему в душу. Была даже идея съездить в Барнаул и попробовать разыскать Германа в его медицинском институте. Но что она ему скажет? Нет, еще не время. Нюша верила, что про- изойдет чудо и она станет нормальной милой девушкой с обычным носом. Верила, что перестанет быть предметом насмешек и издевательств. И молилась, чтобы это время наступило поскорее, ведь в противном случае с консерваторией придется распрощаться, как сказал декан.

Тайна раскрыта

Лето пролетело быстро. Нюша купила матери два красивых отреза на платье и даже фасон придумала. «Вот и будет чем заняться дома», — радовалась девушка. Отчиму купила туалетный набор с кремом для бритья и оде- колоном. Хватит ему и этого.

Сама тоже приоделась, все же она теперь артистка, правда, никому пока неизвестная, но ведь все впереди.

А в родном Белово ее ждал сюрприз за сюрпризом. Оказывается, мать после получения Нюшиного письма на радостях растрезвонила всем подряд об успехах дочери, о консерватории и гастролях. Уже двое знакомых по пути к дому останавливали ее и расспрашивали, охали да удивлялись. Нюша страшно стеснялась и удивлена была не меньше их, ведь раньше они никогда не разговаривали с ней и не интересовались, чем живет девушка.

Но самым главным событием стало сообщение матери, что приходил парень из соседнего класса и спрашивал, когда приедет Нюша.

— Какой парень? — чуть живая спросила она.

— Да не помню я, как его звать, странное имя какое- то, — буркнула мать.

— Не Герман?

— О, во-во, по-моему, он, — обрадовалась мать.

— А чего он хотел? — бледнея, спросила Нюша.

— Да спросил, правда ли, что ты поступила в консерваторию, и когда приедешь. Ну я сказала, что в конце августа. С тем он и ушел.

Нюша отдала подарки, коротко рассказала о своей жизни, о знакомстве с Марией Семеновной и большой удаче, которую ей подарила жизнь.

Она не знала, что думать о визите Германа. Неужели он догадался, что феей была она? И он хочет увидеть ее, раз спрашивал, когда она приедет. Этого не может быть.

На следующий день Нюша все же решила пройтись мимо школы, зайти в библиотеку, поделиться радостью со своей старой знакомой. Герман жил неподалеку, и идти нужно было мимо его дома. Девушка шла, волнуясь и не глядя по сторонам.

— Анечка, здравствуйте, — окликнула ее пожилая сухощавая женщина.

— Здравствуйте, — удивилась Нюша незнакомке.

— Мне про вас внук все уши прожужжал, какая вы талантливая, — улыбалась женщина. И, видя, что Нюша не понимает, о ком идет речь, пояснила: — Герман — мой внук. А я Калерия Владиславовна, давай знакомиться, птичка певчая.

Тут уж наступил совсем край света. Нюша стушевалась, протянула руку и, ощутив крепкое рукопожатие, совсем смешалась.

— Ты сможешь прийти к нам в гости? И, надеюсь, порадуешь нас своим пением? Может, это нескромно с моей стороны, но я знаю, что ты скоро уедешь на учебу, и кто его знает, когда потом смогу послушать тебя. А уж очень хочется. Герман ушел с ребятами в поход, но завтра должен вернуться. Он зайдет за тобой, ты не возража- ешь? — мягко настаивала Калерия Владиславовна.

— Да, конечно, я приду…

«С радостью», — добавила уже про себя Нюша.

Она не могла дождаться завтрашнего дня. Снова плела красивую прическу, которая была у феи, выбирала наряд и все никак не могла остановиться на произведениях, которые собиралась спеть. Но в конце концов и платье выбрала, и репертуар, а Герман все не шел. Только в пять часов проскрипела калитка и появился почитатель ее таланта.

— Аня, здравствуй, с приездом, — улыбался во весь рот парень, — вот ты какая скромница. Я как только услышал, что ты поступила в консерваторию, так и понял сразу, что это ты и была той феей на вечере. А я твой голос никак забыть не мог. Пойдем к нам, бабушка вся в ожидании, и я тоже, — уже чуть тише проговорил Герман.

Они вышли из дома и заспешили на смотрины. Нюша это так и понимала. А как же. Сейчас она должна проявить себя во всей красе, то есть в голосе, а там жизнь сама все расставит по местам. Не стал же он встречаться с первой красавицей школы, а вот ее, с кривым носом, домой пригласил. Теперь бы только понравиться его семье, а уж Герман давно ее голосом очарован. «Да, голосом, — одергивала себя девушка, — но не красотой же и внешностью». Но все равно это было настоящим счастьем. Какой чудесный выдался год! Она и в консерваторию поступила, и пела главную роль на сцене настоящего оперного театра, и вот теперь самый лучший парень пригласил ее к себе в гости — разве это не подарок с небес? Подарок, да еще какой! Она столько лет сносила насмешки и унижения, и, наверное, в награду ей достался голос.

По дороге Герман рассказал про свою семью. Оказывается, давно его отец приехал сюда строить электростанцию. В Белово появился он вместе с мамой и бабушкой. Потом отца позвала новая стройка, и они с мамой уехали, а Герман остался с бабушкой.

— Так вот и живем с ней вдвоем, — грустно улыбнулся юноша, — да мы, собственно, давно привыкли. Зато когда приезжают родители в отпуск, обычно на целых два месяца, у нас в доме дым коромыслом. Они такие заводные, совсем как дети. Я у них единственный и поздний ребенок, они уж и не надеялись. Но нянькаться у них времени не было, работали на новостройках. Так я достался бабушке. Но знаешь, я не жалею. Она такая классная и так много привила мне хорошего, чего я вряд ли узнал бы и получил, если бы все время менял школы и города.

Нюша впитывала каждое слово, которое звучало для нее сладчайшей музыкой. А Герман рассказывал дальше:

— Бабуля же музыкант даже по природе своей. Она без музыки дышать не может. И я очень люблю слушать классику, сам тоже играю на фортепиано, ты не знала?

От неожиданного вопроса Нюша смешалась. В ее душе шла напряженная работа. Она вошла в чужую жизнь, такую незнакомую и столь желанную, что лишь покачала головой в ответ, не в силах произнести слово. Что она видела в жизни? Вечные издевки со стороны детей, неприязнь и постоянную усталость матери, душевное одиночество и бесплотные мечты о несбыточном счастье исправить нос и стать певицей. Теперь жизнь поворачивалась к ней совсем другой стороной, и Нюша трепетала, боясь поверить в реальность.

Калерия Владиславовна встречала гостью в дверях, в нарядной удлиненной юбке бежевого цвета и белой кофте с заколотой под горлышком камеей. «Настоящая классная дама из старых фильмов», — подумала Нюша, здороваясь.

Квартира была небольшая, но уютная. В углу жило старое пианино, которое притягивало девушку словно магнитом. Небольшой круглый стол, застеленный белой накрахмаленной скатертью, ждал гостей, радуя глаз сладостями.

Стеснение от знакомства прошло уже после чашки ароматного, настоянного на травах чая. Потом Нюшу попросили спеть. У Германа горели глаза, сердце же девушки было готово улететь под небеса. Однако она любила свой голос и надеялась на него. Голос был ее талисманом, ее заветной тропинкой в прекрасное будущее.

Она запела «Соловья» по просьбе Германа. Аккомпанировала Калерия Владиславовна. Юноша при первых же звуках романса расцвел и скрывать свое душевное состояние не собирался. Он словно снова оказался на новогоднем школьном балу, где прекрасная незнакомая фея с хрустальным голосом исполняла эти трели.

Она пела «Колыбельную» Чайковского, «Пробуждение» Векерлена, ариозо Наташи из оперы «Русалка». Потом Калерия Владиславовна предложила спеть пару дуэтов вместе с ней. Герман сел за инструмент, а дамы запели. О, сколь необыкновенно было то мгновение, ради которого Нюша могла бы отдать свою жизнь! Она даже не могла представить, насколько счастливым может быть человек.

Этот дом, его хозяева подарили ей мгновения наивысшего блаженства. Теперь ей ничего не страшно. Она такая же, как и все. Ну и что же, что нос кривой. В конце концов, это дело поправимое, зато какой у нее чудный голос. Она больше не будет сутулиться и стесняться людей, а станет гордиться собой, — так думала счастливая девушка. По дороге домой теперь Нюша рассказывала о своей жизни, а Герман слушал. Иногда задавал вопрос, иногда возмущался, смеялся вместе с ней, им было так хорошо вдвоем. Неподалеку от ее дома они заметили девушку с двумя крепкими парнями, стоящими под раскидистым деревом. Странно, зачем тут стоять? Когда подошли бли-же, незнакомка вышла на свет. Это была та самая злобная одноклассница Нюши, первая красавица школы и воздыхательница Германа.

— Привет, раскрасавица наша. Бегаешь хвалишься, что в консерваторию поступила, уж только что на улицах города не кричат об этом. Приплатила, что ли, кому? Кто ж тебя на сцену, кривоносую, выпустит, интересно бы мне знать, — выпалила она на одном дыхании отрепетированную, видимо, заранее речь.

— Сейчас же прекрати, Надежда! Не смей говорить гадости про Аню. Красивое лицо совсем не главное в человеке, но тебе этого не понять, — гневно осадил Герман одноклассницу.

Вечер был испорчен. На Нюшу словно вылили ушат с помоями, и она бухнулась с небес на твердую землю.

Чуть не бегом кинулась к калитке. Герман догнал ее и схватил за руку.

— Анечка, да не слушай ты ее. Она от зависти, пойми. Сама-то ведь никуда не поступила в этом году, вот и злится. Ты чудесная девушка, а голос у тебя просто волшебный. Я очень благодарен тебе, что ты побывала у нас дома и доставила нам с бабушкой такое удовольствие своим пением. Нюша стояла молча, опустив голову.

— Так жалко, что завтра нужно уезжать. У нас двухнедельная практика в институте, — пояснил Герман.

«Да уж, очень жалко», — подумала Нюша и еще больше понурилась. Они крепко пожали друг другу руки, и девушка бесшумно скользнула в темноту.

Ночью спалось совсем плохо, если не сказать, что вообще не спалось. Она мечтала, воображая яркие картины свиданий, одна нежнее другой. Наутро решила устроить дома генеральную уборку в помощь матери, а послезавтра уехать. Все лучшее, чего только можно было ожидать от этой поездки, уже случилось. Пора и возвращаться.

Весь следующий день она мыла окна, двери, шкафы, напевая при этом словно радостная птичка. А когда стемнело, в окно ее комнаты кто-то постучал тихонько. Она вскинулась, решив, что это Герман. Может, он пере- думал уезжать и пришел к ней? Она отодвинула занавеску и всмотрелась в темноту. Там стоял парень. Нюша тихонько, стараясь не шуметь, открыла дверь и шагнула в полумрак позднего вечера.

Кто-то сильно дернул ее за руку и швырнул в темноту.

— Ты, корова кривоносая, уезжай подобру-поздорову, не то все ноги переломаем, если тебе носа мало, — глухо проговорил мужской голос рядом.

— Вы кто? Что я вам сделала? — спросила Нюша, досадуя, что так опрометчиво вышла поздно на улицу.

— Не зарься на то, что не тебе принадлежит, а если не поняла, то сейчас поймешь, — рыкнул незнакомый голос, и Нюшу грубо схватили за кисти рук, выворачивая их. Она вскрикнула от неожиданности и боли.

— Только пискни, вообще убью, меня тут никто не знает, сроду не найдут. Зато ты, гнида, никому мешать не будешь, — еще раз рванув девушку за руки, нападавший швырнул ее на землю и принялся пинать ногами.

Нюша сжалась в комок и закрыла лицо руками. «Господи, только бы еще больше не изуродовал, я все вытерплю», — молилась она.

Как неожиданно возник, так же неожиданно и пропал в темноту незнакомый налетчик.

Нюша, постанывая, отряхнулась и пошла в дом. Сильно болели ребра от пинков, на голове зрела большая шишка и два пальца на руке вспухли и горели огнем. Она достала из холодильника кусочек льда, приложила к голове, руке. Боль обожгла, но потом немного ослабла.

Девушка легла спать в слезах, наконец она поняла, кому здесь помешала: Надьке-однокласснице. Ведь она и вчера стояла у ее дома с какими-то амбалами. Зачем стояла? Ее ждала, попугать, предупредить. «Да я и так завтра рано уезжаю, живите тут сами, плетите интриги, дураки несчастные», — в сердцах прошептала Нюша.

Как только мать с отчимом стали собираться на работу, Нюша вышла и сказала, что ей пора ехать и она плохо себя чувствует к тому же. А то разболеется и на учебу опоздает. Родители особо и не уговаривали, обнялись, пожелали хорошей дороги. Отчим был тише воды ниже травы. Надо же, видно, и впрямь тогда просто бес его по- путал. Ну и хорошо.

Никто не вызвался ее проводить и тащить сумку с немногочисленными нарядами. Самой же нести было очень тяжело. Болели ребра так сильно, что вздохнуть глубоко лишний раз боялась. «Господи, а как же теперь я буду петь?» — испугалась Нюша. Потом начала успокаивать себя. Ничего, до начала сезона еще целых десять дней, может, и заживет все.

Доехала до Новосибирска без приключений. Мария Семеновна сразу заметила неладное. Начала расспрашивать, и как Нюша ни отнекивалась, а рассказать пришлось. Хозяйка поохала, поругалась и принялась за лечение. Первым делом приказала раздеться и внимательно осмотрела девушку, проверяя ушибленные места. Осмотром осталась недовольна и решительно объявила, что завтра с самого утра они пойдут к хирургу. Надо непременно рентген сделать, ведь и голова, и ребра, и пальцы очень болезненно реагируют на прикосновения. Нюша не сопротивлялась, понимала, что петь без глубокого дыхания не сможет.

Результатами снимков Нюша осталась довольна. Доктор сказал, что в двух ребрах трещины, шишка на голове не страшна, пальцы тоже заживут скоро.

Теперь нужно было пить противовоспалительные таблетки, обрабатывать мазью ушибы и носить корсаж. Пока обошлись широким шарфом, которым обмотали грудь, он обеспечивал неподвижность. Дышать стало легче. Доктор обещал, что ребра должны зажить через пару недель, если соблюдать его предписания. Мария Семеновна, не слушая отговорок Нюши, сходила в аптеку и купила эластичный бинт. Теперь девушка чувствовала себя совсем комфортно. И к началу сентября она могла петь, перетянувшись бинтами.

Учеба

Восьмое чудо света — консерватория — встретила ее настороженно. Студенты переглядывались, девицы перешептывались, парни кривили губы. «Ничего, подождите, еще посмотрим, кто будет петь лучше», — думала Нюша, снова замыкаясь в себе. На занятия бежала как на праздник. Уже через месяц она стала первой студенткой на курсе. Отношения же с однокурсниками так и не складывались. Зато снова вызвал декан и напомнил о ее обещании заняться исправлением носа. Нюша стояла красная как рак от стыда за свое увечье и снова обещала, что непременно узнает, как и где это можно сделать.

В театре пошли навстречу, теперь ее оформили артисткой хора с крохотным окладом, но зато настоящей артисткой. И это было самое главное. Хотя из-за занятий в консерватории репетиции в театре приходилось иногда пропускать. Ей разрешили учить две партии на замену главной солистки. Но класс частенько отменялся по неизвестной причине, а стоять под дверью, как раньше, и разучивать за примой партию было стыдно. Старалась заниматься много дома, но времени не хватало катастрофически, да и вечером не попоешь, соседи отдыхают. Какие тут арии. Стояние за сценой в качестве запасной Джульетты во время спектакля тоже отнимало много сил. Легче было петь самой, чем следить за действием и дрожать натянутой струной.

На ноябрьские праздники прима вдруг сказалась больной, и петь предстояло Нюше. Художественный руководитель назначил внеочередную репетицию с новой солисткой. Должны были пройти только главные сцены. Нюша, одетая в костюм, стояла за кулисами. Но лишь она сделала шаг на сцену, сверху с огромной скоростью полетел прямо ей на голову тяжелый софит. Девушка рухнула как подкошенная, все лицо залила кровь.

Началась настоящая паника, все кричали, бегали, искали осветителя, вызывали скорую помощь. В театр пришла беда. Нюшу без сознания увезли в больницу.

Вслед за скорой помощью приехала и следственная бригада, которая занялась выявлением причины падения этого злополучного фонаря. Терзали допросом несчастного старого осветителя, который как на грех оказался немного подшофе, чего за ним никогда не наблюдалось. Он был совершенно растерян и не понимал, как вообще такое могло случиться. Все софиты крепятся намертво, и, как один из них мог оторваться, осветитель не имел представления. О своем нетрезвом состоянии сообщил, что перед самым началом репетиции к нему неожиданно пришел давний знакомый. Поговорили, вот и пришлось выпить за встречу. А чего тот вдруг пришел, осветитель и не понял, театром тот никогда не интересовался, а вот выпить любил. Отказать неудобно было.

— Да я и выпил-то только грамм пятьдесят. При чем тут фонарь-то? — горевал осветитель.

Следователю было ясно, что эта махинация кем-то подстроена. Репутация у старого работника была безупречной, необходимо было искать глубинную причину происшествия.

Быть или не быть

А в больнице решали, что делать с вновь поступившей пациенткой. Тяжелая травма носа, от которого теперь мало что осталась. Но все сошлись во мнении, что ей очень повезло: если бы софит упал на голову, жизнь бы ее на этом и закончилась. А так пострадал только нос и немного лицо. Требовалась сложнейшая челюстно-лицевая пластическая операция.

Мария Семеновна все время находилась рядом и из больницы не уходила, не обращая внимания на уговоры персонала. Только когда ее вызвал главврач и объяснил ситуацию, она поняла, что здоровьем Нюши занимаются знающие специалисты и остается только молиться и надеяться на лучшее.

Доктор, статный, седовласый мужчина, рассказал, что операция предстоит очень серьезная, так как нос пациентки уже был однажды поврежден. Работать придется в открытой носовой полости. Предугадать, что именно придется делать в процессе операции, практически невозможно. На рентгене видны только кости, а хрящи лишь угадываются, поэтому все станет ясно лишь во время операции. В данном случае нужен хирург по ринопластике с большим опытом работы. Такой доктор есть в Окружном военно-клиническом госпитале, куда Нюшу решено было перевести.

— Потребуется очень кропотливая работа, ведь дыхательный орган и его функции придется восстанавливать буквально по кусочкам. Сначала выравнивают перегородку носа по средней линии, потом формируется жесткий каркас спинки и боковых стенок, что обеспечит нормальное дыхание. И только потом переходят к созданию новой формы и кончика носа.

— А сколько же будет идти такая операция? — спросила перепуганная Мария Семеновна.

— Думаю, часа три, — ответил врач.

— А сколько еще после операции надо будет беречься? — задала немаловажный для Нюши вопрос женщина.

— Реабилитационный период длится от двух недель до месяца. Операцию будут делать завтра, так что идите домой, все будет хорошо, — подвел итог беседы врач и протянул руку, прощаясь.

«Значит, ей петь нельзя будет целый месяц, — думала Мария Семеновна, — ничего, она наверстает в консерва- тории. А в театре… Да шут с ним, с театром, напоется еще. Это ведь ясно как божий день, кто подстроил такую трагедию. Примочка, кто же еще. Ну ничего, следователь умный, разберется, что к чему, прищучит злодеев».

А уже потом на улице по дороге домой ей пришла спасительная мысль: «А ведь не было бы счастья, да несчастье помогло. Нюша так мечтала иметь нормальный нос. Теперь, если все будет как надо, она станет красавицей. Хей! Зря старались, злюки, наоборот, помогли нам. Правда, не дай бог никому такую помощь».

Она пришла домой, достала маленькую иконку и, опустившись на колени, стала усердно молиться. Слов молитв не знала, говорила то, что шло из самого сердца. А на следующий день ни свет ни заря побежала в госпиталь. Конечно, ее в палату не пустили, но разрешили сидеть на стуле возле регистратуры. В час дня подошел молодой врач, сказал, что операция прошла успешно и пациентка спит. Можно прийти вечером. Мария Семеновна заплакала и кинулась было целовать руку врачу, но тот улыбнулся и сказал, что он только ассистировал, а операцию проводил профессор Знаменский. Все лав-ры ему.

Женщина все сидела и плакала счастливыми слезами, пока санитарка не уговорила ее идти домой отдохнуть.

«Ладно, побегу бульончику куриного сварю да киселька, чтоб быстрее поправлялась моя девочка», — наконец решила женщина и, не чуя под собой ног, побежала к выходу.

Вечером, нагрузившись баночками с едой, Мария Семеновна снова была в госпитале. Ее облачили в белый халат и разрешили повидаться с внучкой, как она отрекомендовала Нюшу, только десять минут.

Увиденное снова заставило ее заплакать. Лицо девушки было сильно отекшим, пол-лица занимала повязка. На лбу тоже красовался шов, только глаза смотрели ясно и весело.

— Не плачьте, пожалуйста, — тихонько проговорила Нюша, — теперь все будет замечательно. Самое страшное уже позади. Я верю, что теперь стану такой же, как все, и никто не будет меня обзывать Кривоноской.

— Не будет, моя девочка, не будет, — хлюпала носом счастливая женщина. — Вот увидишь: ты теперь всех красавиц за пояс заткнешь.

— Не буду затыкать, пусть живут, — улыбнулась Нюша.

Десять минут пролетели одним мгновением, и бабушку выставили за дверь — внучка должна набираться сил после операции, разговаривать нельзя.

Через десять дней Нюше сняли повязку, вынули из ноздрей тампоны и выписали с условием строгого соблюдения домашнего режима. Врач рекомендовал умываться очень аккуратно, не смачивая область носа, а также носить одежду на молнии или пуговицах, чтобы не снимать через голову и не повредить нос.

— Будем беречь твой нос как хрустальную вазу теперь, — смеялась Мария Семеновна.

Действительно, носик получился аккуратненьким и лицо девушки приобрело даже другое выражение. Она была похожа на принцессу из сказки. Нюша никак не могла привыкнуть к своему новому облику, и от этого выражение ее глаз и лица было растерянным и беспо- мощным. Что, впрочем, придавало ей очарования еще больше.

Она сходила в консерваторию, принесла больничный лист. Девушке разрешили посещать занятия по всем теоретическим дисциплинам. Вокалом же пока нельзя было заниматься.

Встреча прошлого с будущим

Нюша решилась съездить в Барнаул. Ей не терпелось показаться Герману в новом обличье. Сама для себя и для окружающих придумала оправдание — мол, еду на могилку к бабушке. Она и действительно давно собиралась туда съездить. Матери баба Нюра по сути своей была никто, а вот Нюше приходилась родной бабушкой, беззаветно ее любившей и так неудачно испортившей девочке внешность.

С самого раннего утра в субботу Нюша поехала на автовокзал. Через несколько часов она уже была в городе, в котором родилась. Вначале решила найти Германа, а потом уж на кладбище.

Медицинский институт находился в центре города. Она без труда узнала, где учится Герман и в какой аудитории сейчас находится. Нюша стояла в коридоре и с ужасом ждала звонка на перерыв. Она не знала, как отреагирует Герман на ее появление. Может, у него девушка появилась, а тут она без приглашенья. Ну уж что будет, то и будет.

Вот и прозвенел звонок, студенты гурьбой повалили из аудитории.

— Герман, — окликнула Нюша юношу, что-то бурно обсуждавшего с парнем.

Он резко обернулся, будто наткнувшись на кочку, и кинулся к ней.

— Анечка, как ты здесь? Все в порядке? — явно радуясь встрече, спрашивал он.

— Все хорошо, — отвечала с улыбкой Нюша и все ждала вопрос про нос, но не дождавшись, быстро проговорила, — вот приехала на могилку к бабушке, решила тебя повидать.

— Ох, вот молодец! Слушай, а давай я сбегу с одной лекции, потом перепишу конспект у друга, — предложил Герман и, взяв ее за руку, потянул к выходу.

Уже на улице Нюша не выдержала.

— А ты ничего не замечаешь?

— Нет, а что? — удивился Герман.

— Ну нос мой…

— А, ну нос как нос, немного ровнее стал, наверно. Да разве это важно. А ты что, делала операцию? — уже строго, как доктор, спросил юноша.

— Да на меня на сцене софит упал огромный, пришлось оперироваться. Заодно и нос выправили, — рассказала Нюша.

— Да, ты теперь действительно выглядишь настоящей феей и не меньше. А как это мог софит упасть?

Нюша начала рассказывать все перипетии своей работы в театре. Герман вцепился в ее руку и уже не отпускал. Он будто старался защитить девушку от напастей. Живительный будоражащий ток бежал по руке Нюши от прикосновения Германа. Тело парило, голова звенела, и называлось это счастьем.

Потом они вместе поехали на кладбище. Парень постоял в сторонке, а Нюша тихонько плакала над могилкой бабушки, рассказывая ей свою судьбу. Выплакавшись, она почувствовала свет в душе, ей показалось, что баба Нюра услышала ее и порадовалась, что теперь ее внучка снова имеет хорошенький носик и бабуля больше ни в чем не виновата.

— Ань, а чего ж мы с тобой такие дураки. Почему мы раньше не догадались встретиться? Тут езды-то всего три часа. Зачем нам каникулы ждать. Если ты разрешишь, я к тебе приеду через две недели, у нас не будет занятий в субботу, — предложил Герман.

— Приезжай, — блестела глазами счастливая Нюша.

Герман проводил ее на автовокзал, и автобус покатил его певчую фею в морозную даль.

Взрослая жизнь

Ну вот и наступила настоящая жизнь, о которой так много лет мечтала Нюша. Теперь она и красивая, и студентка, и даже поет в настоящем театре. А вершиной всего сияют отношения с Германом. Вот об этом она и мечтать не смела никогда. Ее голос околдовал парня так, что он даже кривой ее нос не видел. Это ли не настоящее чудо?

Конечно, плохо, что пока нельзя петь. Но удача, что она не ринулась на сцену тогда, а только шажочек сделала, а то бы все, конец ее молодой жизни наступил бы.

«Каюк», — подумала и засмеялась Нюша. Словечко из жаргона отчима. Тот, чуть что, сразу это словечко поминал.

Итак, наступила долгожданная настоящая жизнь, которая закрутила девушку в колесе забот: репетиций и спектаклей, зачетов и экзаменов, встреч и расставаний. Через месяц начала потихоньку распеваться, если болела грудь, снова бинтовалась эластичным бинтом и пела, пела, стараясь наверстать упущенное время.

С Германом удавалось встречаться не очень часто, учеба требовала много сил и у него. Зато теперь они начали писать друг другу письма, и это было дорогим сердцу подарком, ведь странички можно было перечитывать несметное количество раз и носить с собой. Строчки, на- писанные рукой любимого были зацелованы. Нюша даже под подушку на ночь клала его письма в надежде, что он приснится.

Наконец, было распутано дело о падении софита. Были найдены виновные. Оказалось, что действительно готовилось настоящее убийство. И главной виновницей и идейной вдохновительницей всей этой драмы была прима. Она совсем не хотела опускаться до вторых ролей и отдавать первенство кривоносой провинциальной выскочке. Очень кстати ее непутевый сосед оказался одноклассником осветителя. Завистнице не составило никакого труда, пообещав соседу награду в виде пяти бутылок водки, попросить его зайти перед спектаклем к однокашнику и выпить с ним. Что тот и сделал, сам не зная, что таким образом подставляет дружка под серьезное пре- ступление. Поработать над креплением софита, ослабить его договорилась с хмурым мужиком с рынка, тоже вечно пьяным, но слывшим мастером на все руки. Тот все и сделал ночью. А чтобы фонарь, державшийся теперь на одном лишь честном слове, полетел в нужное время, приделал тонкую бечевку, за которую нужно было дернуть. Предполагалось, что в первый день трагедии никто проверять наверх не полезет, а он ночью ту бечевку отвяжет. Дергала же сама прима, прячась за задником. Но нервы не выдержали — на миг, на один ее шаг ошиблась, и все пошло прахом. Девка осталась жива, а что те- перь с ней будет, даже страшно подумать.

Срочно объявили вакансию примы-сопрано, так как Нюша в силу загруженности с учебой в консерватории все партии петь не имела возможности. Вскоре в театре появилась новая певица, пышнотелая сорокалетняя женщина нрава веселого и несклочного, что для прим, прямо сказать, нетипичное явление. Она работала в своем театре на вторых ролях, примой быть еще не довелось, поэтому, видимо, и характер не успел испортиться. Вот и замечательно. Атмосфера в театре налаживалась.

Конкурс

Незаметно пролетел год. Впервые на Международном конкурсе имени Чайковского появилась номинация «Сольное пение». Кандидатуру Нюши предложил директор театра. Ведь в случае победы певицы рейтинг самого театра был бы несравнимо поднят. Ей дали спеть два сольных концерта с оркестром, подготовили программу, сшили два бальных платья… и покатила Нюша покорять столицу. Конечно, рановато еще было выпускать юную дебютантку в высший вокальный свет, но попытка не пытка, зато опыта наберется. Да и кто знает, кому что уготовано. Может, и повезет.

Победила американка Джейн Марш. Но сама Ирина Архипова, бессменный председатель жюри конкурса, подошла к Нюше и сказала, что еще пару лет и ее голосом будет гордиться страна. Надо только немного подождать, голос силу еще не набрал. Но особой поощрительной премии девушка была удостоена.

Сидя в самолете, Нюша вспоминала всю свою жизнь, с тех пор как помнила себя. Благодарила судьбу и дедушку, от которого ей достался певческий талант. Он не решился стать певцом, зато она, его внучка, сумела осуществить свою мечту. Теперь все будет так хорошо, как только вообще может быть.

Она улыбалась, засыпая, полная новых надежд. Жизнь еще не раз преподнесет ей не только победы на конкурсах, славу, но и горести, разочарования, болезни и потерю близких. Но все это будет потом. А пока она была безмерно счастлива.

Подружки

1. 1970 год

Оставались считанные деньки до Нового года. Две подружки, Юля и Аня, сидели на диване и сосредоточенно рассуждали, где и с кем его встречать. Совершенно невозможно сидеть курицами дома, необходим праздник и, конечно, с молодыми людьми. Нужно было оглядеться и решить, кого можно пригласить в свою компанию. Анна училась уже на третьем курсе Ташкентского педагогического института, а Юля на втором в политехническом, правда, приходилось днем работать, на занятия ходила вечером. На выходные приезжали в родной Чирчик и наговориться не могли.

Девчонки дружили с детства, жили рядышком еще в кибитках на берегу канала с холодной изумрудного цвета водой. Потом эти глинобитные домики стали сносить и родители получили квартиры в разных районах города. От этого дружба не пострадала, все так же любое свободное от занятий время проводили вместе. Характер Анны, спокойный и рассудительный, был крайней противоположностью характера Юли. Ее вечно тянуло на подвиги: кому-то помочь, кого-то с кем-то познакомить, чтобы все в конечном счете были счастливы. О себе не думалось, свою судьбу считала делом свершенным свыше.

«Что дадут, то и приму», — рассуждала девушка.

Сердца подруг были еще свободны и с нетерпением ждали большого и единственного чувства на всю жизнь. Для того, чтобы год получился удачным, нужно его встречать в полном составе — мальчик плюс девочка, тогда и весь год будешь не одна, — верили подружки. Предстояло пригласить парней. Стали думать, кто сейчас в городе. Оказалось, и нет никого. Вспомнили со смехом знакомого Анны по прозвищу Мышца, который был когда-то физруком в пионерском лагере, а она вожатой. Парень явно со странностями, но добрый, открытый, с вечной улыбкой, будто не от мира сего. Часто хвалился своими накачанными бицепсами, за что и получил у подружек такое кодовое имя — Мышца. Теперь и они невольно улыбались, если вспоминали о нем.

Юля позвонила однокласснику Толе Меркалову, с которым была всегда в самых дружеских отношениях, и его мама даже думала, что они встречаются. Однако обман раскрылся, когда на свой день рождения в выпускном классе он пригласил еще и ее подругу Любу. Мама была обескуражена. Юля — девочка из хорошей интеллигент- ной семьи, отличница. А эта девочка и учится средне, и родители — простые люди из рабочей среды, и красотой не блещет. Никак она на будущую невестку не подходила. Если бы мать еще знала, что витало в голове у этой юной девы, взяла бы палку и отлупила бы своего бестолкового сына, чтобы и думать забыл. Люба была девушкой необычной. Она, например, считала, что рожать детей — это гадость, ни за что и никогда. Хотела идти учиться в военное училище и много еще такого хотела, чего совсем негоже желать девице на выданье. По окончании школы она уехала в Сибирь, где поступить в вуз было легче, но экзамены провалила. Домой возвращаться не пожелала и осталась в холодном краю у родственников ждать следующее лето. Дождалась и подала документы уже не в престижный вуз, а в педагогический, куда и была зачислена. Домой приезжать не торопилась даже на каникулы.

Анатолий обрадовался звонку одноклассницы, сказал, что с радостью придет повидаться, спросил, что принести с собой, получил задание и распрощался, воодушевленный встречей.

Мышца, по стечению обстоятельств тоже носивший имя Анатолий, обрадовался еще сильнее. Он кричал в трубку, что счастлив увидеть Анечку и ее подругу, придет непременно и шампанского приказал не покупать, принесет аж четыре бутылки, которые купил заранее.

Так как подружки не были в особом восторге от приглашенных кавалеров, обстановку требовалось разрядить, для чего и пригласили еще двух девушек: бывшую соседку Светлану и новую соседку из дома напротив, тоже Юлю. Она уже имела сыночка-крошку от сбежавшего выпускника-курсанта.

Особо не тужила: красотой природа одарила, найдется и новый претендент.

Так сложился странный коллектив: две Юли, два Анатолия и Светлана с Анной. В девять вечера разнаряженные девушки встречали гостей. Яркими огнями светилась елка, блестела нарядными игрушками, сверкала мишурой, являясь символом незабываемого, любимого всеми русскими людьми праздника.

Друг за другом пришли парни, познакомились, уселись рядком на диване и внимали девчоночьей суете. Хозяйка пригласила гостей к столу. Ребята встали. Мышца ринулся сесть рядом с Анной, а одноклассник оказался сидящим рядом с соседской Юлей. Как-то она умело подставила ему рядом стоящий стул. «Ну и что, — не рас- строилась особо хозяйка дома, — мне-то он все равно не нужен». Но по душе царапнуло неприятно.

Соседка Светлана была девушкой скромной, много не разговаривающей, сидела тихо и сегодня. Была одногодкой Юляши и училась в техникуме. После фужера вина разговоры оживились, голоса зазвучали громче, вспоминали эпизоды школьной и лагерной жизни, всем было весело и уютно. Буквально за пять минут до боя курантов раздался резкий звонок в дверь и на пороге появилась за- порошенная снегом запыхавшаяся компания: двоюродная сестра хозяйки с мужем и друзьями. «Поняли, что не успеваем до дома, и решили забежать», — объяснили они свой неожиданный приход.

Эти запорошенные белым пуховым снегом гости, шумные, веселые, внесли с собой бурю эмоций и праздничного настроения. Напряженности как не бывало. Пробили куранты. Все кричали «Ура» что было сил, казалось, что уж этот-то Новый год обязательно принесет счастье. Шумная компания как неожиданно ворвалась, так же в одну минуту после второго тоста и пропала.

Хозяйка включила музыку. С телевизионного экрана звучали бесконечные поздравления звезд эстрады. Танцевать особо никто не спешил. Анатолия цепко взяла в свои руки и занимала разговорами соседка Юля. Понятное дело, он прекрасный кандидат в мужья — из хорошей семьи, учится престижной профессии, хорош собой и тих характером.

Мышца не очень успешно пытался занять разговором Анечку. Она то уходила на кухню, унося и принося посуду, то садилась рядом с подружкой, и они, склонив друг к другу головы, замыкались в своем мирке.

Так и прошла новогодняя ночь. Хозяйка сто раз пожалела, что собрала столь разношерстную компанию. Ничего хорошего из этого не получилось. Лучше бы просто вдвоем с Аннушкой погуляли по улицам, сходили на городскую елку — эмоций бы получили больше. Ну да ладно, время вспять не повернуть. Под утро соседки пошли домой в сопровождении парней. Юляша с Аней стояли на балконе, кричали вслед последние поздравления. Отметили, что оба парня сразу вышли из девичьих подъездов и направились каждый в свою сторону.

Подружки убрали со стола, вымыли посуду и упали спать. Проснулись уже после десяти. Заварили свеженького чайку и сели завтракать с толком, расстановкой.

— Давай пойдем потом погуляем, там снега, наверно, навалило, — высказалась Юля.

Она привстала из-за стола выглянуть в окно. То, что девушка увидела, заставило ее лицо вытянуться и побледнеть.

— Что там? Ты чего? — забеспокоилась Анна и тоже выглянула в окно.

По глубоко протоптанной тропинке к подъезду соседнего дома шагал одноклассник Анатолий. Все, сейчас мышеловка на жениха сработает и тому уже никуда не вырваться. Он нежный, не познавший женщину юноша, а она знойная красавица, прошедшая школу любви, чему явился результат в подоле в виде малыша. Ясно, каков может быть финал.

— Его мать меня убьет, — ужаснулась Юляша и заметалась по комнате, не зная, что предпринять.

Анатолий тем временем исчез за дверью подъезда. Выждав еще две-три минуты, Юля набрала номер соседки.

— Доброе утро, Юль, дай, пожалуйста, трубку Толе. Представила их гамму чувств: оторопь, удивление, неловкость, смятение, досада.

— Толя, если ты не хочешь влипнуть в историю, срочно иди к нам. Объясняй как угодно, но уходи оттуда.

— Хорошо, — спокойно, как всегда, ответил тот и через минуту появился на улице. Теперь он шагал по другой протоптанной тропинке к их подъезду.

Раздевшись и присев за стол, он молча выслушал историю девушки с заключительной фразой «Тебе это надо?». Наверное, было не надо, потому что, напившись чаю и обняв Юляшку в знак благодарности, удалился домой.

— Ф-фу, — облегченно вздохнули подружки.

«Юлька-то мне этого не простит, и ее понять можно. Но мне судьба друга дороже. А с другой стороны, это я сама и виновата. Думать нужно было, кого приглашать. Я для него друг просто и одноклассница, а тут новенькая пышная девица, как сирена, нашептывающая в ухо обво- лакивающие слова. Мужское естество и взяло верх над разумом. Пора уж мужчиной становиться. Только не тот объект подвернулся. Тут как зыбучие пески: подставь палец — затянет с головой», — так думала Юляша, чувствуя себя виноватой в грязном деле.

Неожиданные обстоятельства

Кончились новогодние каникулы, начались занятия в вузах. Подружки виделись редко, учились на совесть, как привыкли. Аня жила в общежитии, а Юля у знакомой бабушки-татарки снимала комнату у Туркменского рынка. Бабуся была совсем старенькой. Ее просторный дом с небольшим садиком навевал покой. За высоким глухим забором кипела жизнь, а здесь время словно остановилось. В саду стоял столик с лавочкой и, если было не жарко, Юляша занималась здесь. Лучшего места было и не найти. Жили дружно. Квартирантка помогала чем могла: то шторы выстирает и повесит, то цветы под окном прополет, то пирогов напечет, как мама учила. А бабуся любила рассказывать о событиях более чем семидесятилетней давности. Рассказывала складно, как по писаному. Обе были очень довольны соседством.

В субботу занятия проводились в главном корпусе института, который располагался рядом с недавно построенным Панорамным кинотеатром. Кто-то бежал в кино, кто-то — на стадион «Пахтакор», тоже неподалеку расположенный.