Бесплатный фрагмент - Сюжеты

Женитьба вдовца

Деда Дорофея на селе все считали старым бобылем, а на самом деле он был вдовцом. Сорок лет назад, когда он был красивый и сильный, привел в дом родителей молодую невестку. Семейное счастье продолжалось недолго. Через год та умерла от непонятной и редкой болезни. Долго Дорофей горевал, не мог понять, почему это случилось именно с ним.

Остался с тех пор Дорофей один, как перст в чистом поле. Плохо и трудно одному. Вот уже и маленький дом, в котором он жил, накренился и осел в землю чуть ли не по самые окна. Каждую весну Дорофей приставлял к стенам по бревну, чтобы те окончательно не обрушились. Соломенную крышу также обновлял каждый год, клал жерди, доски, чтобы ее не сорвало ветром. Делал все это по-хозяйски, расчетливо. Материал обычно брал у соседей ночью или находил в других местах.

За время одинокой жизни Дорофей стал жадным и расчетливым. Это у него проявлялось на каждом шагу. Он находил ржавые гвозди, выпрямлял их, чистил и употреблял в дело. Каждую попавшуюся на глаза вещь, выброшенную или потерянную, нес домой. Сарай, двор и дом были завалены всяким хламом. Иногда что-то из него употреблялось в дело, остальное все тлело и ржавело, источая неприятный запах.

К продуктам он относился особо. У него никогда не было остатков и отходов. Овощи он ел неочищенными, потреблял порой даже то, что другие считали несъедобным. «Если на земле выросло, значит, есть можно», — так думал Дорофей. Молоко и мясо считал баловством. Если сам и покупал их у соседей, то только по великим праздникам. Пенсию он получал небольшую и тратил ее в основном на махорку, спички, керосин и хлеб.

Все бы хорошо, да тяжко одному. В последнее время совсем затосковал Дорофей, не спится ему по ночам. Выйдет из дома, сядет на одну еще уцелевшую деревянную ступень и закурит «козью ножку». Докурит до половины, аккуратно затушит ее, оставшуюся махорку ссыплет в кисет и задумается. «Не должен человек жить один, уход за ним нужен», — думает Дорофей.

Несмелые мысли о сожительнице так и будоражат мозг, беспокоят старика. Есть тут у него одна на примете. Хатенка у нее покрепче и просторней, да и годами моложе. «Приведу сначала к себе, поживет, увидит, как у меня тесно, да, может, и к себе пригласит». Надо было решаться, и он решился.

Утром поближе познакомился со своей будущей сожительницей, в обед засватал ее, а к ужину уже привел к себе. Что время зря терять, годы-то уже не те. Старуха была маленького роста и тихая. Все больше молчала и прибиралась в доме.

Стремление к чистоте и порядку — хороший инстинкт. Вынесла из дома все ненужные вещи, пять ведер мусора вытащила, да и само ведро выбросила, так как дно в нем совсем вывалилось. Сорвала со стен газеты двадцатипятилетней давности, соскребла со стола и лавки грязь толщиной в палец. Дорофей все это время лежал на печке и с томящим чувством следил за ней. На душе у него было очень тоскливо, он понимал, что прощается с прежним укладом жизни, с вещами, которые копил годами и всегда радовался новой находке. Они для него как своеобразные зарубки на памяти. Смотря на них, Дорофей мог по порядку рассказать всю свою одинокую жизнь. Всегда его удивляло, как люди стали жить хорошо, коль выбрасывают или теряют такие вещи. Ему показалось, что старуха пришла, чтобы уничтожить все это, разрушить то, чем он жил последние годы.

На ужин старуха сварила ему очищенной картошки, положила ее на чистую тарелку, полила своим свежим подсолнечным маслом и поставила на стол. Еще положила вилку. Сама же за стол не села. Дорофей грустными глазами сначала посмотрел на вилку, потом на картошку, тяжело вздохнул и все поел руками, не пользуясь вилкой, словно и забыл, для чего предназначен этот предмет. Старуха смотрела на него и думала: «Совсем одичал».

На следующее утро Дорофей поднялся ни свет ни заря и принялся угрюмо расхаживать по дому, ожидая пробуждения старухи. За много лет одинокого существования он впервые почувствовал себя человеком. Новое странное чувство начинало зарождаться в его душе, и это его страшило. Кругом непривычная обстановка. Все чисто, прибрано, стены так и резали глаза своей белизной. Через некоторое время встала старуха и сразу принялась разводить старый керогаз. Он подошел к ней, положил ей руку на плечо и, смотря куда-то вниз, сказал:

— Уходи от меня, ты так все продукты мне изведешь.

И, грустно посмотрев в маленькое окно, добавил:

— Да и меня тоже…

Старуха разогнула спину, посмотрела на Дорофея колючими глазами и зычным голосом ответила:

— Старый ты скряга, сгинешь в своем болоте. Я-то уйду, а ты загибнешь, и так уже как не человек стал. Ты не родился таким, а сделался! Я помню тебя молодым, ты ведь был нормальным. Люди в космос уже полетели, а ты как живешь?

После этих неожиданных слов, резанувших по самую душу, руки у Дорофея вдруг мелко задрожали, глаза застлал белый туман и впервые за много лет по его щеке покатилась горькая слеза.

1983

Дневник поручика

Я отчетливо помню тот теплый августовский вечер. Окна на веранде были распахнуты, вся комната наполнялась благоуханием садовых роз. Все с удовольствием вдыхали этот запах и хвалили садовника. Как пушки Петропавловской крепости, стреляли бутылки шампанского, заливая пеной вкуснейшие блюда. Николай Петрович не поскупился по случаю дня рождения своей дочери. Стол был превосходным. Гости ели и пили много. Мне бы сейчас хотя бы часть того, что тогда было на столах. Здесь мы едим в основном конину, пьем — плохой самогон.

Был тогда весел и я. Она тоже смеялась, прикрывая ангельской ручкой красный румянец на щеке. Когда все разошлись и ее отец, изрядно выпивший, крепко уснул на диване, мы убежали в соседнюю темную комнату. Ах, как я обнимал и целовал ее тогда. Надо было обладать великой силой и терпением, чтобы прервать это блаженство. Она сумела. Нежно обвила руками мою шею и, наклонившись, прошептала на ухо:

— Вам пора домой, мой милый… — а потом добавила: — Если бы мы были на необитаемом острове…

Все это было как прекрасный сон. Я не стал сразу возвращаться домой, до самого утра бродил по набережной Невы и оставался счастлив.

Потом были недолгие сборы и мои проводы на фронт. Она оставалась спокойна и держала себя достойно. На прощание позволила при всех поцеловать ей руку.

— Вы могли бы быть хорошим мужем, — на прощание сказала она.

Сердце екнуло у меня. Почему мог бы быть? Я буду им! Только надо вернуться отсюда.

…

Война есть война. Здесь всякое случается. Штык, пуля и вошь никого не щадят. Всех под одну гребенку. В той жизни я смерть видел только один раз. Мертвецки пьяный извозчик вывалился из брички и ударился о камни мостовой. Похмелиться ему так и не пришлось. Ужасная, нелепая смерть. Я тогда был сильно потрясен.

…

Здесь, на фронте, я каждый день вижу смерть ужасную, нелепую, жестокую — всякую. Самому приходилось убивать. Вчера в атаке шашкой заколол германца. Я колю его, а он такой мягкий — жуть пробирает. Когда он упал, я посмотрел ему в лицо: совсем молодой, безусый, наверное, моложе меня.

…

Война, война, проклятая война. Почему она началась? Если бы не война, я бы продолжал заниматься своим любимым делом. Писал бы литературные обзоры для журналов. В огромном потоке публикаций всегда найдется что-то стоящее. Заинтересовал меня один совершенно необразованный, но талантливый литератор. Пешков его фамилия.

…

Кому нужна это война? Может быть, промышленникам, которые наживаются на военных поставках? Так я видел, как их сыновья, младшие офицеры, ложились под пулеметным огнем. Сама война мне кажется концом света. Скоро год, как я на фронте. Научился пить водку и курить плохой табак. Я огрубел. Во мне нет прежнего человека. Иногда кажется, что эта война навсегда, что я никогда не выберусь из окопов и буду вечно жить со страхом быть убитым или заболеть тифом. Вчера в своем кисете обнаружил вошь. Страшное омерзение охватило меня, и я выбросил весь кисет.

…

В той жизни я был чистоплюем. Смешно подумать, что когда-то меня мутило при виде грязного подворотничка. Вчера наши окопы обстреливали германцы из пушек. Я лежу и слышу близкий томящий свист. Посильнее прижался к земле и думаю: «Может, это и мой конец?» Снаряд разорвался недалеко от меня — слева. Посыпалась земля, и еще какой-то предмет упал рядом со мной. Я открыл глаза (о, ужас!), возле меня лежала начисто отрезанная голова с обгоревшими усами и бородой. Мне стало не по себе и стошнило. Но делать было нечего. Трясущимися руками я взял голову за волосы и — выбросил из окопа. Можно ли после этого оставаться нормальным человеком?

…

Плохо — бинтов, лекарств нет. Раненые лежат в грязных сараях на соломенной подстилке и пальцами выковыривают гной из ран, в которых кишат черви. Привезли одну медсестру из госпиталя, чтобы она перевязывала их. Такая хрупкая молодая девчонка. Она долго не выдержала и потеряла сознание. Пьяный унтер-офицер хотел надругаться над ней, пришлось успокоить прикладом. Кажется, урок ему пошел на пользу. Девчонку жаль, ее потом убило при артобстреле.

…

Офицеры пьют много, особенно в часы затишья, а их становится с каждым днем все больше и больше. Говорят, что не хотят воевать ни наши солдаты, ни германские, какие-то переговоры ведут между собой, но я в это мало верю.

…

Осень. Вчера весь день лил непроглядный дождь. Грязь на позициях непролазная. Пушки наши застряли где-то в тылах и прибудут не скоро. Слякоть, да еще половина коней полегло. Скоро планируется наступление. Как мы будем наступать без артиллерии — непонятно.

…

Проклятье! Немцы нас душат газом. Это хлор. Я слышал о нем и раньше, но теперь воочию довелось столкнуться. Много солдат погибло от удушья. Я помню, в гимназии говорили, что хлор гораздо тяжелее воздуха, попав в легкие, он вызывает удушье. Так оно и есть.

…

Ура! Ура! Ура! Я сегодня пью весь запас спирта и угощаю всех. Она прислала мне письмо. Оказывается, какой-то якобы мой сослуживец сказал ей, что видел меня в списках погибших. Это ошибка, я живой! В связи с болезнью отца они уехали в Крым, снимают сейчас там дом. Она не забыла обо мне, все помнит. Как хочется к ней. Но война, война… Я не вижу способа выбраться из окопов. Недавно двое солдат бежали. Их поймали и расстреляли как дезертиров. От германских пуль погибнуть или от своих — исход один. Боезапаса у нас мало. Солдаты не хотят воевать. Офицеры пьянствуют. Солдаты тоже бы пили, но у них нет водки. Командиры принимают безумные решения, в которых чувствуется безысходность нашего положения. Армия разлагается, запах от этого разложения распространяется по всему фронту. Говорят, сам император обеспокоен положением в армии. Когда меня провожал отец на фронт, он сильно плакал и говорил: «Я очень боюсь за тебя. Ты слабый и мечтательный. Ты сразу там погибнешь». А я живой. Во всяком случае, пока.

…

Солдаты действительно не хотят воевать. Вчера шел в землянку и увидел закопанную в землю винтовку с примкнутым штыком, на который наколота листовка. В содержание я особенно не вникал, но, как понял, — призывают солдат кончать войну, мириться с германцами и направить штыки против тех, кто их посылает на верную смерть. То есть против нас. Какой ужас! Я сам каждодневно рискую быть убитым. Теперь жди еще удара в спину. Отметил, что листовка написана грамотно, можно сказать, талантливо.

…

Недавно я был ранен. Слегка осколком снаряда правое плечо задело. Обидно так, лежал в окопе, даже головы не поднимал. Вероятно, достало рикошетом. От смерти на войне никуда не спрячешься.

…

Армия деградирует. Это видно во всем. Среди солдат участились случаи дезертирства, а самострелов еще больше. Офицеры тоже не выдерживают. Недавно мой знакомый застрелился. Все говорят, что из-за крупного проигрыша в карты. Вот еще глупость! Карточный долг — долг чести. Оставаться человеком до последнего даже в самых плохих жизненных ситуациях — вот истинная честь. Жить достойно — это честь. Самоубийство — тяжкий грех.

…

Война ужасна. Никакая другая катастрофа не может сравниться с ней. Это катастрофа в самой душе человека. Война делает человека злым, грубым, жестоким.

…

Приглянулся мне здесь один солдат. Умный и хитрый. Любил я с ним поговорить. Маркса он читал. Недавно дезертировал. Почему-то я завидую ему. Он смог, а мне что-то не позволяет это сделать. Сейчас сижу и смотрю на пулевое отверстие в своей фуражке. Только чуть приподнял голову из окопа, а она фью-ю-ють, и фуражку снесло. Чуточку бы еще ниже — и мне конец. Интересно, для чего меня Бог бережет?

…

О боже, что творится! Я ничего не понимаю. В Петербурге, или, как теперь по-новому, в Петрограде, — смута, революция. Царь отрекся от престола, в деревнях — еще больший ужас, жгут усадьбы. Мужики открыто бросают оружие и собираются домой. Офицеры теперь будут без погон. Страшное время наступает. Может, это и есть конец света. Царь объединял народ. Жди теперь ужасное.

…

Март уже на исходе. Я всегда любил и ждал весну. Сейчас боишься завтрашнего дня. В стране неспокойно. В Петрограде создано какое-то Временное правительство. Уже одно слово «временное» — пугает. По слухам, Николай или с ума сошел, или просто отрекся. Так теперь просто называют нашего императора. Скорее всего, это конец России, некогда страны великой. Отец пишет, что это настоящая революция. Что еще хуже, чем война. Здесь ты знаешь, что в окопах напротив твой враг. В революции все смешалось. Свои стреляют своих. Мужики и рабочие лютуют. Рвут царские знамена и употребляют их на портянки.

…

Воевать продолжаем. Только теперь стреляем в своих же — русских. Если ты не убьешь его, он убьет тебя. Вполне возможно, что я стреляю в своих вчерашних солдат. Так вот мы докатились до Гражданской войны. Остались нам верны только казаки. Мне кажется, эта война надолго. Ведь были же столетние войны.

…

Что-то случилось со мной, что-то надломилось во мне. Я понял, что теперь сам могу дезертировать. Это лучшее решение. Хватить убивать.

…

Ушел хорошо, преследования не было. Теперь все замечательно и ничего не страшно. Весна в разгаре, жаворонка слышал и воду талую пил. Очень хочется жить!

1985

Сны полковника

Каждый сон — результат пережитого или переживаемого. В наших снах — прошлое и настоящее. Будущего там не ищите.

Чаще всего ему снилось, как он косит черные тюльпаны. Черные тюльпаны — это, конечно, Афганистан, песни Розенбаума… Целая долина черных тюльпанов. Ему хочется скосить их все. Они падают подкошенными, мнутся. Он идет дальше, а позади него тюльпаны снова встают как ни в чем не бывало. Солнце садится за горами, — он все косит и косит, а тюльпаны встают и встают. Нет конца этой бессмыслице. Он впереди видит мину, но остановиться почему-то не может, коса задевает мину, раздается взрыв — и он просыпается…

Когда служил в Афганистане, там цветов не видел. Почему ему снятся эти тюльпаны?

Он сам напросился туда. Был перспективным. Ему светили генеральские погоны и звезда Героя. Если бы не эта история с майором из главПУРа…

Зашел к нему в вагончик-кабинет молодой майор из главПУРа и сказал, что ему нужен комсомольский билет, простреленный пулей. Сначала он хотел сказать, что солдаты на боевое задание никаких документов не берут, но потом на него что-то нашло — и он грубо обматерил майора, а тот все доложил. Любому офицеру очень трудно благополучно дослужиться до пенсии, не знаешь, на кого нарвешься и на чем споткнешься.

Вскоре его отозвали из Афганистана, предложили позорную должность в Кушке. Когда стал проходить очередную медкомиссию, предложили уволиться по состоянию здоровья, и выслуга лет уже позволяла.

И вот ему сорок девять лет. Тридцать один год отдал армии. Мечтал быть генералом и стал бы, если бы не эта нехорошая история. Споткнулся на ровном.

Денег, что удалось скопить за годы службы, хватило на двухкомнатную квартиру в не самом лучшем районе одного большого города. Даже на мебель осталось — диван-кровать и двухэтажный журнальный столик. Вот уже несколько месяцев он жил в этой чересчур спокойной обстановке.

Он уже не помнит, когда появился первый флакон с лекарством на журнальном столике. Теперь он был весь уставлен пузырьками и завален упаковками и пластинами с таблетками. У него вдруг начало болеть все. Он потерял аппетит, его мучит бессонница, и что-то болит в груди…

Сны приходят какие-то странные. Снится ему полигон. Он точно помнит, что когда-то был на таком полигоне. Пусто, одна только огромная пушка стоит. Вроде Царь-пушки, только больше. Проход к ней узкий, с обеих сторон огорожен колючей проволокой. Он стоит на караульной вышке, рядом с ним пулемет, в руках — мегафон. По проходу идут военные. Он кричит в мегафон, чтобы те не сбивались с ноги, держали дистанцию, выравнивались в рядах и колоннах. Доходя до пушки, они исчезают. Он всматривается в солдат и видит, что все одеты по-разному. Кто в парадной форме, кто в «афганке», на ком гимнастерки образца Великой Отечественной, в буденовках идут, в танкистских шлемах, рваных тельняшках, а иные вообще в гражданской одежде, только выправка у них военная. Он хочет скомандовать, чтобы все остановились, но этих слов мегафон почему-то не разносит. Они все продолжают и продолжают свое движение…

Раньше такие странные сны ему не снились. Снились детство, школа, военное училище, жена, дети. Все было конкретно, а это — какая-то бессмыслица.