18+
Сын Дьявола

Объем: 278 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Галина Мухина
СЫН ДЬЯВОЛА

Москва

2021

Пролог

В своем стремлении завладеть миром Сатана подчинил себе и языческих богов, и людей. На тот момент казалось, что он выиграл сражение полностью: он и его демоны казались непобедимыми в их войне против неба. Но Бог был терпелив, так как у его был план всепобеждающей войны.

Господа ничуть не тревожили победы Сатаны. Да, Он скорбел, видя, как Его народ постоянно погружался все дальше в грех и смерть. Но задуманный Им план был уже в действии.

В монастырь Санта-Мария-де-лас-Куэвас, что в Севилье, прибыл монах Адриан с особым посланием. Когда он подошел к дверям монастыря, их уже собирались закрывать, но брат-привратник, увидев Адриана, запустил его. Его встретили два монаха, Карлос и его молодой помощник Хуан, и Адриан последовал за ними. И вот они уже оказались в часовне монастыря, которую освещали три лампады. Это слабое освещение придавала храму такую торжественность и наполняло мистицизмом, что можно было бы воображать, насколько бесконечны его пределы, погруженные во мрак.

Монахи были облачены в широкие черные рясы. По их лицам было видно, что они давно ждали отца Адриана и возлагали на него огромные надежды.

— Брат Адриан, какие новости вы привезли нам? Что удалось выяснить? — не терпелось узнать Карлосу, с чем пожаловал к ним долгожданный гость.

— Братья мои, новости не очень вас порадуют, — с тревогой в голосе отвечал Адриан. — Мне было донесено об осквернении Храма Господнего в Иерусалиме. Кто-то проник туда и выкрал реликвию — камни великого царя Соломона.

— Не иначе как Дьявол сопутствовал его успеху, — комментировал Карлос.

— Это уже не вызывает никаких сомнений. Дьявол его и послал, и он уже рядом! — продолжал свой доклад Адриан. — Тревога, которая вызвана его влиянием на всю страну, оказалась так велика, что народ стал искать виновных среди себе подобных, уничтожая друг друга самыми изощренными и немыслимыми способами, на которые только способен человеческий ум. Они обвиняют друг друга в ереси, сжигая друг друга, тем самым еще больше распространяя ее и подпитывая Дьявола душами невинно убиенных в страданиях жертв. Тьма сгущается вокруг. Люди становятся одержимыми. Все это порождает войны и болезни.

— На этот раз антихрист превзошел самого себя, — говорил Карлос, — он прольет еще больше крови и покроет землю сплошным бесчестием.

— Нам нужен посланник, который сможет это остановить! — вставил свою речь отец Хуан.

— Он уже найден, и, будьте уверены, он победит злого духа! — ответил Адриан. — Но если он преодолеет возложенные на его пути преграды.

— Значит, мы должны помочь ему победить самого себя, и мы немедленно начнем прямо сейчас этим заниматься, — твердо сказал Карлос.

— Дьявол среди нас, он выдает себя за человека, и не за абы кого, а за священника! — возмущенно говорил Адриан.

— Неверный и проклятый, он использует помощь Бога. Без Него не облачиться в человеческую плоть, — рассуждал Карлос.

— Странно, что Бог помогает ему, — говорил Хуан, в надежде услышать, комментарии на этот счет.

— Библия учит нас, что то, во что мы верим, и есть истина. Демон выбирает людей, изучает, наблюдает, какова их сила, возможности и слабости. В Библии сказано, что Дьявол явится на землю, во всем будет подражать Иисусу Христу, и обманутые станут поклоняться лжепророку. И вот этот день настал.

Хуан опустил глаза, дабы более не впасть в глупое положение. Ведь ответ был получен. И он прекрасно знал о том, что было написано в Библии, но то, что это происходит уже на самом деле, ему все еще никак не удавалось поверить. Тем более, если Бог допустил такое заранее, значит Он может допустить куда более ужасные вещи. Остается лишь смиренно покориться Его воле.

— Настало время действовать! — поддержал разговор Адриан, которому уже не терпелось начать.

— Только мы нашими силами сможем победить Сатану и загнать назад в ад. Да поможет нам в том Бог, — сказал Карлос, и с этими словами трое монахов удалились в свою обитель.

Шестнадцатью годами ранее.

Глава 1. Явление антихриста

Антонио Кастильо с ранних лет обладал развитым не по годам умом, всегда был чрезмерно трудолюбив, быстро научился писать и читать. Уже к двенадцати годам, помимо родного кастильского, он быстро овладел латынью и греческим языком. Учение всегда было его страстью. На фоне своих сверстников, которые, в отличие от него, не отличались шибкими талантами, он значительно выделялся не только умом, но и физической силой. Из-за этого он всегда был лидером и заводилой. К тому же, эти качества подкрепляли грубость и заносчивость. Он также был склонен к драчливости и частенько побивал своих сверстников, которые, будучи намного слабее Антонио, не могли оказать ему должного сопротивления. Товарищи по учебе сильно завидовали Антонио и часто жаловались на него учителю — священнику, но никто не смел его выгнать. Он всегда был неуязвим, и во многом благодаря своему отцу Аарону, аббату монастыря Сан-Херонимо, расположенному между Севильей и Гранадой. Аарон воспитывал мальчика в строгости, но в то же время всегда был к нему чрезмерно снисходительным. Аарон проводил с Антонио частые поучительные беседы, из которых Антонио почерпнул понятие справедливого возмездия и необходимость держать себя в рамках. К тринадцати годам он уже вел себя более смирно. Не лез первым в драку, старался уважать сверстников и не вызывать к себе чувства зависти.

Однажды произошел громкий конфликт между Антонио и его одноклассником Педро Санчесом. Он был старше него, физически сильнее, и видя, что Антонио стал смирным, решил отыграться на нем. Он ведь раньше всех доставал, а после жалоб его поведение резко изменилось. Педро решил, что Антонио сильно запугали тем, что выгонят из школы, поэтому решил его добить. И, когда мальчики усердно занимались в библиотеке, Педро начал насвистывать и без причины громко смеяться. Кроме того, он топотал ногами и бил кулаками по столу. Никто не решался ничего сказать, Педро был старше всех и вид у него был, мягко говоря, устрашающий. Все думали, что если он захочет кого-нибудь избить, с ним никто не сможет справиться. Но Антонио не выдержал и спокойно подошел к Педро.

— Прошу, Педро, прекрати шуметь, — спокойно попросил Антонио, — ты мешаешь нам заниматься.

— А что такое? — грубо возразил нарушитель тишины. — Кто здесь шумит? Это твое больное воображение шумит. Пошел прочь.

— Ты не даешь сосредоточиться, — повторял Антонио, — веди себя хотя бы потише.

— Ты что оглох?! — перешел на грубости Педро. — Я вообще сижу тихо. Если кто здесь и шумит, так это ты!

— Твое поведение отвратительное! Ты находишься не на базаре, а в школе, причем в монастырской школе. Здесь действуют свои правила и каноны. Будь добр, уважай их и окружающих. Если ты собираешься быть монахом, так соответствуй. Тем более библиотека — это священное место. Ты оскверняешь его своим поведением и собой. Если тебе здесь скучно или утомительно, тебе лучше покинуть это место и выбрать себе другое призвание.

Да ты понимаешь с кем ты говоришь! — завопил Педро, вскочив с места. — Ты кто такой, чтобы мне указывать?! Ты слизняк и ничтожество! Считаешь себя самым умным и сильным, ну давай, попробуй одолеть меня! От тебя мокрого места не останется! И тогда все узнают, кто здесь главный и сильный! Слышишь, ты, дрянь!

Ты теперь никто, твои позиции давно утеряны.

— Я не собираюсь драться с тобой! — Невозмутимо ответил Антонио. — Все, что тебе нужно, так это просто покинуть библиотеку.

На этих словах Педро толкнул Антонио, да так, что тот пролетел через несколько столов, сильно ударившись об них, потом сделал кувырок и свалился на пол с сильным грохотом. Все мальчики подбежали к Антонио, чтобы помочь ему подняться, они были уверены, что после такого падения Антонио точно покалечился и самостоятельно не сможет подняться. Кто-то даже уже хотел бежать за помощью. Однако на удивление всех Антонио как ни в чем не бывало поднялся и, хитро улыбаясь, просто стряхнул с себя пыль. На его теле не было ни единого ушиба и даже царапины. Все просто ахнули, как он так удачно приземлился, но факт оставался фактом. Антонио был цел и невредим, и зрение их не обманывало.

Педро был явно разочарован и хотел было наброситься на Антонио с кулаками, чтобы довести начатое до конца. Теперь он был разъярен и до невыносимости зол. Но решил поступить по-мужски и устроить из этого целое представление.

— Вы это видели, а?! — крикнул он всем. — Он шмякнулся, как мешок с дерьмом, и даже не оказал мне ни малейшего сопротивления. А вы все твердили, что Антонио сильный… Антонио грозный… Он слабак и тюфяк. Но я даю тебе шанс взять реванш, раз ты так облажался. Как знать, вдруг тебе повезет. Но мы сделаем это по-мужски. Выйдем на улицу и закончим наш разговор там!

Антонио молча смотрел на противника, даже не шелохнувшись с места. Он явно не собирался никуда выходить. Но глаза его горели яростью, и он сверлил глазами своего оппонента, как будто пытался его одурманить или считывал его информацию.

— Ну что ты таращишь на меня свои бельмы! — не унимался взбунтовавшийся Педро. — Ты ничтожество! Струсил, да? Я так и знал. Да черт с тобой, иди дальше учи свои умные книжки. На большее ты не способен. Знаешь, что тебе пришел бы на улице конец.

— Всем однажды наступит конец на этой земле, никто не вечен, — ответил Антонио. — Мой тоже. Но не здесь и не сейчас. И не от твоей руки. А твоей жалкой жизни она положит конец через пять минут.

— Что-о-о-о? Ну все, ты меня уже конкретно достал…

Педро хотел было наброситься на Антонио снова в этой библиотеке, но туда на весь этот переполох ворвался священник Бенедикт Сантьяго, главный наставник учащихся и основатель этой монастырской школы. В руках у него была розга, непременный атрибут тогдашнего воспитания, а в глазах — сильнейший гнев и желание скорее наказать нерадивых учеников, причем публично, в назидание остальным. Потому что он уже устал от выходок Антонио, и он решил, что в очередной раз тот учинил разборки в его школе.

Вдруг Педро резко схватил указку и воткнул себе в горло. Ничто не предрекало такое событие. Все вокруг закричали, а Бенедикт подбежал к нему и тщетно пытался остановить ему кровь, текущую багряными фонтанами из поврежденной яремной вены. Через несколько минут мальчик скончался, лежа в огромной луже собственной крови.

— Я посчитал до секунды и понял, что ошибся, — прокомментировал Антонио смерть побежденного соперника. — Пять минут и сорок секунд.

Бенедикт, дрожа всем телом, поднялся и смотрел на Антонио глазами, полными ужаса и страха, в то время, как сам Антонио выглядел спокойно и даже ликовал, пытаясь скрыть победную улыбку на лице. Многие мальчики плакали, кто-то упал в обморок, кто-то с невероятной жалостью смотрел на Педро, но никто из класса даже не вышел.

— Что все это значит? — спросил Бенедикт. — Что здесь произошло?!

Священник хотел было начать немедленное разбирательство, но тут же сам себя остановил в этом намерении, а только приказал ребятам немедленно покинуть библиотеку, позвать кого-нибудь, чтобы унесли тело мертвого Педро.

Антонио, а ты останься!

— Да, я знал, что вы так скажете, и не собирался уходить.

Бенедикт немного пришел в себя, будучи по своей натуре человеком спокойным и уравновешенными, помимо этого весьма грамотным и рассудительным. Он понимал, что случилось то, что случилось, и ответственность за это лежит в первую очередь на нем.

— Я готов понести наказание, святой отец, — заявил Антонио, — но я прошу вас иметь в виду при его исполнении, что Педро первый начал, он набросился и толкнул меня. И это еще не считая того, сколько он высказал в мой адрес оскорблений и обзывал меня всякими скверными словами. Он сквернословил в священном месте, и он намеревался убить меня, что было неоднократно высказано в его угрозах. Любой из мальчиков, кто был здесь, смогут подтвердить мои слова.

— Мы непременно так и поступим, — ответил священник. — Но считаешь ли ты, Антонио, что за сквернословие и угрозу убийства полагается убивать?

— Да, святой отец, ударившему тебя следует мстить, а не подставлять под удар другую щеку!

— Это вполне резонно и даже имеет смысл, — мудро ответил Бенедикт, — слова из сатанинской Библии. Но, Антонио, мы изучаем здесь церковным догматы. А Библия несет полную противоположность высказанного тобой. Там гласит, что, получив удар по одной щеке, мы должны подставить вторую. Проще говоря, на зло отвечать добром.

— Не все несет в себе добро, особенно когда ты позволяешь себя уничтожать и унижать. Я не рассматриваю это как добро и смею дать своему мнению право на жизнь!

— Разумеется, Антонио, разумеется… Мы опросим сейчас одного из мальчиков, и, если он подтвердит твои слова, мы не станем наказывать тебя.

Священник тут же позвал одного из ребят, которые стояли за дверью, перепуганные до смерти.

— Хуан, присядь сюда. Я должен буду задать тебе несколько вопросов, но ты должен отвечать на них честно и ничего от меня не утаивать, — спокойно попросил Бенедикт, видя, как волнуется мальчик, то и дело посматривая на Антонио. Кроме того, он отметил, что Хуан постарался сесть как можно дальше от Антонио.

— Да, отец Бенедикт, — ответил Хуан.

— Итак, расскажи, кто первый затеял драку?

— Педро толкнул Антонио, и так сильно, что тот упал.

— И что было дальше?

— Мы все подбежали к нему, чтобы помочь ему подняться, — гово рил Хуан дрожащим голосом, — мы хотели вступиться за него, ведь Педро был не в себе. Мы испугались, что он захочет причинить вред Антонио. Он обзывал его обидными и очень нехорошими словами, мы даже никогда бы не посмели кого-то в мыслях так назвать. А Педро не стеснялся в выражениях, мне нужно говорить об этом?..

— Нет, Хуан, не стоит повторять такие слова, я примерно представляю, но ты прав, нигде и ни при каких обстоятельствах нельзя так выражаться, тем более в стенах приходской школы.

Хуан был ровесником Антонио, ему, так же как и тому, было тринадцать лет. Он был тихим и спокойным мальчиком, почти таким же смышленым, как и сам Антонио, только совсем неконфликтным. Сам мальчик рос сиротой и воспитывался в монастыре. Он был особым ребенком, как будто имел способность предвидеть события и чувствовать опасность. Находясь там под одной крышей с Антонио, он ощущал сильное волнение, которое перехватывало порой дыхание, но тут же отпускало. Он боялся встречаться взглядом с Антонио, который так пристально смотрел на него, будто пытался зомбировать. Однако сам Антонио в тот момент не помышлял ничего против Хуана. Ведь его слова полностью оправдывали Антонио, к тому же, в них не было ни капли лжи. Поэтому все должно было быть только на его стороне.

За дверью, дрожа от страха, перешептывались ребята, говорили они в основном о том, что Антонио связан с нечистой силой. Они и раньше его в этом подозревали, но теперь это не вызывало никаких сомнений. Кто-то даже посмел высказаться, что Антонио самый что ни есть дьявольский отпрыск и что его отец, Аарон, аббат монастыря Сан-Херонимо, вовсе не его отец, а просто вырастил его как родного.

А я думаю, что его отец и есть сам Дьявол, — осмелился высказаться один из ребят.

— Говори тише, ты что! — испугался второй.

— А что вы думаете! Ходит молва, что неуязвимость их обоих связана с тем, что они приспешники Дьявола.

Мальчики уже немного успокоились, ведя эти беседы, их голоса уже были слышны внутри класса, где Бенедикт беседовал с Антонио и Хуаном, но они не унимались, и продолжали высказывать вслух все свои подозрения, как будто в них самих вселилась нечистая сила.

Хуан сильно занервничал, когда краем уха выслушивал все то, о чем давно догадывался сам.

— Хуан, успокойся, — говорил Бенедикт, заметив волнение мальчика.

Тут он встал и, открыв дверь, рявкнул ребятам, чтобы те замолчали и не было слышно ни звука.

— Вы что тут столпились? А ну идите во двор, играйте, займитесь чем-нибудь. Занятия будут теперь только вечером. Чтобы здесь я никого больше не видел.

— Хуан, мне нужно знать, за что Педро толкнул Антонио, — продолжал допрос Бенедикт, вернувшись на свое место перед мальчиками.

— Мы читали книги, Антонио изучал латынь. Он пытался сосредоточиться, но Педро сильно шумел. Он стучал по столу кулаками, топал ногами. Это всех раздражало. Он никому не давал заниматься.

Антонио просто подошел к нему и попросил вести себя потише.

— Хорошо, — ответил священник, — а почему никто из вас не позвал кого-то из настоятелей или меня, в конце концов?

— Я не знаю, — опустив голову, тихо ответил Хуан.

— И последний вопрос, Антонио как-то грубил Педро в ответ или, может быть, он высказывался с сарказмом?

— Нет, — помотав головой, уверенно отвечал Хуан, — Антонио был вежлив, и даже когда Педро толкнул его, не высказал ни одного грубого слова.

— Хорошо, спасибо, Хуан! Иди к ребятам. С Антонио мы еще немного побеседуем.

Хуан выдохнул, наконец-то он свободен. Одному Богу известно, как он боялся продолжения допроса, в котором ему надо было высказывать свои предположения по поводу смерти Педро Санчеса, точнее его самоубийства, и что явилось его причиной. Пришлось бы дословно рассказать о том, как Антонио сказал ему, что он умер через пять минут и так далее. Хуан чуть ли не бегом постарался покинуть библиотеку, как вдруг столкнулся в дверях с Аароном, который внезапно появился здесь.

Хуан замер, посмотрев в глаза отцу Антонио. Он не собирался встречаться с ним взглядом, это вышло само собой. Тот ужас, который испытал бедный мальчуган в тот момент, нельзя было передать даже словами. Мало того, что повеяло каким-то могильным холодом, так еще комната наполнилась причудливым и весьма неприятным запахом. Хуан моментально понял, что это был именно могильный холод, неведомый ему раньше. А запах был именно серный. Хуан очень много читал и увлекался мифологией, и знал, что так пахнет в аду. Удивительно, что уже ранее несколько раз он встречался с Аароном, когда тот навещал Антонио и даже несколько раз здоровался с ним. Но этот запах от его появления появился именно сейчас.

Сердце Хуана забилось, ноги подкосились, он упал и попятился к стенке, забившись в угол, он все еще смотрел на Аарона взглядом, полным ужаса и отчаяния одновременно. Бенедикт тут же буквально подлетел к мальчику и помог ему подняться, чтобы вывести из класса.

— Ну что ты, Хуан, успокойся уже, ты в полном порядке, слышишь, — потрогав лоб мальчика, сказал Бенедикт, — беги скорее к ребятам на свежий воздух.

Бенедикт вернулся назад, отправив Хуана, который все-таки смог выйти на улицу и прийти в себя.

— Вы слишком заботливы к своим послушникам, святой отец, — отметил Аарон, — это очень похвально.

— А как же иначе, — отвечал Бенедикт, — если не я, то кто тогда? Парнишка сильно перенервничал, да и все они. Такое теперь до конца дней не забудут.

— Это ужасно! Я явился сразу, как только узнал, — пояснил свое внезапное появление Аарон.

Я не удивлен, — спокойно отвечал Бенедикт, хотя точно знал, что за Аароном еще никто не посылал.

Антонио сидел и буквально давился от смеха. Обстановка вокруг была настолько накаленной, что другой бы на его месте давно бы просто потерял бы дар речи от таких потрясений. Антонио же давился, всеми силами пытаясь скрыть свое веселье.

— Я вижу, тебя это веселит?! — грозным голосом спрашивал Аарон, глядя на ликующего сына.

— Нет, папа, — ответил Антонио, сумев все-таки натянуть на лицо маску серьезного вида и даже добавив немного горести.

— Антонио, я бы хотел поговорить с твоим отцом один на один, — попросил Бенедикт удалиться Антонио из библиотеки.

— Ты что, не слышал, что сказал учитель? — рявкнул Аарон. — Иди и жди меня за дверью. И ни с места.

Антонио покорно вышел и закрыл за собой дверь.

— Я сожалею о произошедшем инциденте, — говорил Аарон с виноватым видом. — Что-то явно вышло из под контроля. Могу ли более подробно узнать, что тут произошло и как мой сын оказался в этом замешан?

— Инциденте? — удивленно спросил Бенедикт, подняв на Аарона округленные глаза. — Произошло убийство.

— Вы хотели сказать — самоубийство, — произнес Аарон с интонацией угрозы.

Бенедикт решил не вступать в полемику с Аароном, даже не будоражить и без того разыгравшуюся тут нечисть. Слишком все таинственно ужасно вышло, и Бенедикту не терпелось поскорее избавиться от этих двух носителей зла, но главное сейчас было соблюсти необходимую дистанцию и не навлечь еще больший гнев на остальных ребят, да и на самого себя тоже.

— Это почти одно и то же, — невозмутимо отвечал Бенедикт. — Когда один человек убивает другого, это называется убийство. Когда человек убивает себя сам, то его убивает нечистый дух, который вселился в жертву заранее, чтобы дать ей такую установку.

— Вот ведь какая дрянь этот ваш нечистый дух, отец Бенедикт, а тень, которая теперь будет на вашей школе… Когда приедут к вам с проверкой и начнут разбирательства, вы им тоже будете пояснять о том, что некий злобный дух заставил парня воткнуть себе в горло указку? Может быть, просто сослаться на то, что юноша был не здоров психически? Во всяком случае, его поведение до того момента прямо на это указывает.

— Вы намекаете на то, что мне следует замять это дело, да, возможно вы правы, — соглашался Бенедикт, — сейчас я в некотором смятении, и мне даже, знаете ли, сложно соображать, такое у нас впервые произошло. Надеюсь, что в последний раз. Но в чем я точно уверен — что Педро явно что-то напугало, причем настолько сильно, что рассудок помутился мгновенно. Должен заметить, что раньше за этим парнем не наблюдал такого. Да и воспитывался он в довольно приличной семье.

Бенедикт всеми способами пытался избежать всего этого разговора, но никак не получалось, все вышло так, будто он оправдывался перед Аароном, будто вообще он сам явился причиной того самого помутнения рассудка у мальчика. Аарон умело загнал его в угол, а перед этим его тринадцатилетний сын, который в одно мгновение перевернул тут все с ног на голову. Бенедикт всегда знал о существовании нечистой силы и о злодеяниях ведьм и колдунов. Он даже пытался писать об этом книгу, основанную на событиях личного наблюдения. Но, однажды попав под преследования инквизиции, он уничтожил все свои труды, предав их огню. Самого отца Бенедикта не удалось поймать, так как он бежал на другой конец страны, найдя приют в монастыре своих последователей, которым удалось его скрыть и даже сделать так, чтобы его поиски прекратились. Позже Бенедикт основал при нем богословскую школу, в которой и обучался Антонио.

Он пристально, и даже дотошно вглядывался в Аарона, пытаясь найти некую зацепку или разгадку, точнее, понять, почему от него веет чем-то таким зловещим. В отличие от маленького Хуана, Бенедикт был не из пугливых, и подобные явления всегда вызывали в нем интерес.

Вдруг его пронзила резкая судорога, а лицо покрылось холодной испариной.

— Что с вами, отец Бенедикт? — поинтересовался Аарон, завидев, что священника стало потряхивать. — Вам плохо?

Нет, это, видимо, действие лекарства, — отвечал, запинаясь, Бенедикт. — Я страдаю мигренью, возраст, знаете ли, в лазарете мне дали специальную настойку. Видать, я хлебнул лишнего. Случившееся сегодня совершенно выбило меня из колеи, и головную боль ничем было не утолить. Места не могу себе найти.

— Можно мне взглянуть, отец, что вы употребляете?

Бенедикт удивился, зачем это Аарону вдруг понадобилось знать, каким лекарством он лечится. Однако тут же достал из внутреннего кармана флакончик с настойкой, причем открыл, чтобы сделать очередной глоток, но Аарон резко остановил его.

— О, не пейте это, отец Бенедикт! Вам это не только не поможет, но и усугубит ваше состояние.

— Вот как! — разозлился Бенедикт на выказанное Аароном действие. — Быть может, вы располагаете сведениями, что бы мне могло помочь?

— Увы, вам уже ничего не способно помочь, святой отец!

— То есть как?

— Да вот так! В ваших трактатах о черной магии и колдовстве и их влиянии на психику человека, кои вы успешно превратили в свое время в пепел, вы описывали лечебные свойства трав, которые ведьмы изготавливают для приворотных зелий, тем самым одурманивая своих любовников, и делают их неспособными к зачатию потомства. Иногда теряется и мужская сила. Впрочем, для этого, однако, надо постараться. Вы также упомянули, что такие любовные снадобья могут вызывать мигрени, иными словами, нестерпимые головные боли.

— Откуда вам все это известно? — испуганно спросил Бенедикт, он так возмутился, что у него даже прошли те самые боли. — Вы здесь, чтобы шпионить за мной? Вас прислала инквизиция?

— Успокойтесь, святой отец, я не имею никакого отношения к инквизиции. Однако мне доподлинно известно, кто изготавливает для вас эти зелья. Ваша любовница, монахиня Анита. Она поит вас этим снадобьем вот уже лет десять, с тех пор как вы сбежали от той самой инквизиции в монастырь Сакромонте. Впрочем, ее влияние на ваше сокрытие оказала именно она. Уж больно вы ей полюбились. И это несмотря на то, что ей тогда было всего четырнадцать. А вам тогда… под пятьдесят. — Я не знаю, кто вы и что за вздор вы несете, — говорил Бенедикт, перейдя в атаку, — но, во-первых, это не ваше дело, кто с кем, когда и во сколько лет… Вам бы лучше за собой последить и за вашим сыном. Чем копаться в чужих грешках, поройтесь в своих. Стоит только начать, до чужих уж точно не доберетесь. Ибо сам вы, отец Аарон, тоже ведь далеко не ангел.

— Вы слишком недалекого ума, чтобы понять, кто я. А знали бы о том, умерли бы от удара сердца. Но вам будет предоставлена иная гибель. Вы сгорите в огне, как еретик и прелюбодей. Причем даже не от инквизиции, вы сгорите раньше, чем она успеет вас наконец поймать.

— Вот только не надо мне угрожать и строить тут вершителя Страшного суда. Ваш сын уже отличился и вы туда же. Надеюсь, вы высказались… Слушайте теперь вы меня, мне плевать, кто вы. И я не только не собираюсь оправдываться перед вами, но и препираться. Забирайте своего сына, и больше чтобы я ни вас, ни его здесь не видел. Надеюсь, я ясно выразился?

— Мы и не собирались здесь больше задерживаться.

— Там во дворе пятнадцать мальчиков, перепуганных до смерти. Завтра сюда приедет не только проверка, но и их родители. Вы думаете, я трус или весь такой лицемерный богохульник? Да как вам угодно… Я хочу, чтобы и дальше существовала эта школа и чтобы дети смогли получить образование. Разве вы не находите, что они не виноваты ни в чем?

— Имея такого наставника, как вы… Помилуйте, вы воспитаете их такими же. Они вырастут и будут еще хуже, чем вы, — отпарировал Аарон.

— Поэтому ваш выбор остановился именно на этом месте, вы знали, куда отдавали учиться своего отпрыска… Изыди вон, исчадие ада. Ходячее воплощение Зла. Все знают, а я, думал, нет?! Только знай ты, что я тебя не боюсь! И смерти я не боюсь. Я даже Бога не боюсь, а ты хочешь, чтобы я боялся Дьявола?! Пошел вон, отыди!

— Ваша смелость впечатляет! Стоит отдать должное. Не оброните это, — уходя, сказал Аарон, устремив взгляд на флакончик с настойкой, которую Бенедикт все еще держал в руках.

Открыв дверь, Аарон увидел стоящего сына, который молча смотрел на него, мило улыбаясь. Аарон тоже улыбнулся ему, он никогда не сердился на это милое создание, с такими красивыми черными глазами и ангельской улыбкой. Сын Аарона был самым красивым мальчиком в монастырской школе. Аарон выдавал показную строгость лишь окружающим, чтобы все видели, что он воспитывает его в строгости. Но на самом деле Аарон всегда был слишком мягок к нему. А сейчас он взял сына и вывел его оттуда.

Когда они проходили через двор, мальчики, завидев их, разбежались и смотрели на Аарона и Антонио глазами, полными страха и ужаса. Они только немного отошли от произошедшего час назад кошмара. А тут, как увидели Антонио снова, побледнели и настороженно смотрели на него и его отца.

Антонио подозвал к себе Хуана, тот как ни в чем не бывало подошел. Антонио взял его руку и что-то вложил в нее. Хуан посмотрел и увидел маленький медный амулет с изображением некоего символа, значения которого Хуан не знал, но тем не менее не стал отдавать его назад. Он ждал, что Антонио сейчас ему пояснит, что это за вещица.

— Это сильный оберег, — ответил Антонио, — у меня много таких. Один из них я хочу подарить тебе, в знак своей благодарности. Прошу, возьми его и держи всегда при себе. Он спасет тебя, когда ты будешь в большой опасности.

Хуан подозрительно смотрел на Антонио, потом перевел свой взгляд на его отца, который кивком дал ему знак, чтобы он забрал себе то, что дал ему только что Антонио.

— Благодарю, Антонио, но я не сделал ничего такого, чтобы получать такие подарки, — ответил Хуан, и хотел было вернуть амулет, но что-то не позволило ему это сделать, он словно застыл у него в руке. — Я всего лишь рассказал все как было, и всем кому нужно я расскажу то же самое. Думаю, все должно уладиться и тебе незачем покидать школу. Ты ведь ни в чем не виноват и не сделал ничего дурного.

— К сожалению, я не смогу больше обучаться здесь. Но здесь я провел свои лучшие детские годы. Впереди еще будет много чего нового и интересного. Здесь мой путь уже пройден. Мы еще увидимся с тобой, Хуан. А пока прощай, друг. — Антонио обнял мальчика, который чуть всплакнул, ведь успел проникнуться душой к Антонио, он сильно отличался от остальных и искренне нравился Хуану.

— Пойдем, сынок, — Аарон взял Антонио за руку, и они покинули окрестности монастыря. Позже их уходящие фигуры и вовсе исчезли, ребята подбежали ближе, чтобы рассмотреть, куда же подевались Антонио с отцом. Но они оба как будто испарились и просто исчезли. Хуан же так и стоял на том месте, крепко зажав амулет в кулаке. Одному ему были видны фигуры этих двух людей, только он видел не людей, а демонов, которые далеко скрывались за горизонтом.

Ровно через три дня в монастырской школе вспыхнул сильный пожар. Бенедикт неудачно поскользнулся на полу, и пролил свою настойку, которой хвалился Аарону. Пламя моментально взялось по всей комнате, где находился Бенедикт. Сам он сгорел заживо за десять минут. Когда пожар распространился на школьные классы, какое-то провидение заперло изнутри занимающихся там все тех же учеников, они чувствовали запах гари, когда горел с соседнем классе их наставник. И в попытке выбраться они подняли панику, но, увы, двери были заперты, и огонь занялся по всем деревянным столам и стенам. Адское пламя никому не давало пощады, и юные послушники кричали в страшных муках, издавая невыносимые крики. Их зов на помощь оказался не услышан, а священники прибежали только тогда, когда уже вся школа полыхала огнем высотой в несколько метров. Они были уверены, что спастись никому не удалось. Однако неподалеку они увидели стоящего Хуана, который плакал и трясся от страха. Огонь лишь немного повредил его одежду, но на теле не было ни единого следа от ожогов.

— Слава Всевышнему, хоть кто-то жив! — крикнул прибежавший священник, схватил Хуана и унес прочь его оттуда.

Мальчик держал в руках амулет, подаренный ему Антонио. Он даже не мог вспомнить, как он очутился на улице, но точно знал, что, когда начался пожар, он был в классе со всеми. Он никому ни разу не показывал этот амулет. Все время прятал его от всех.

Прошло одиннадцать лет…

Глава 2. Невинное любопытство

Инквизитор Мануэль Гутьерес прибыл в аббатство Сан-

Херонимо. Но не с целью обыкновенного визита. У него была особая миссия — сотворение философского камня. Все, однако, было не так просто, как казалось на первый взгляд. Мало того, что как лицо, имеющее духовный сан высокого ранга и занимающее пост влиятельного инквизитора, он преступал закон, так еще и крепко рисковал буквально своей жизнью, как еретик. Ведь алхимия приравнивалась в средние века к колдовству. А за это он мог отправиться на костер. Однако Мануэль был спокоен, и настоятель монастыря, преподобный отец Аарон, сам послал за ним, заранее уверив его в полной конфиденциальности их совместных действий, дабы полностью обезопасить их обоих от возможных происков инквизиции.

Сама по себе архитектура монастыря выглядела странной и загадочной. Основное строение было выполнено в форме креста, украшено ребристым сводом, выполненном в готическом стиле. Здание было украшено капителями, стрельчатыми арками и двумя великолепными порталами, декорированными резьбой в стиле платереско.

Монахи не должны были выходить за порог монастыря. Общение с внешним миром было для них нежелательно, ибо отвлекало от мыслей о спасении души. Так и показалось Мануэлю на первый взгляд, когда он прибыл в аббатство. В его глаза бросилась странность поведения всех людей, которые находились на их территории. Все же стоило понимать, что монастырь всегда жил замкнутой жизнью, вдалеке от обжитых мест. Все необходимое для существования обители находилось в ее пределах. Этим и объяснил Мануэль весьма необычную странность в поведении монахов.

Аббат, или отец этого монастыря, давно был избран из числа монахов как наиболее уважаемый и ученый. Наконец он спешно вышел к Мануэлю, чтобы принять его в свою обитель. В отличие от своих собратьев, он выглядел более оживленно и очень даже в приподнятом настроении, что не могло не порадовать Мануэля, а то он уже решил, что нежеланный гость на их территории. Лица монахов, которые он успел разглядеть, выражали нелюдимость, подозрительность и как будто какой-то страх.

— Отец Мануэль, рад приветствовать вас в моем аббатстве! Добро пожаловать, и это великая честь для меня! — улыбаясь, вежливо сказал Аарон.

Мануэля, как человека тонкой натуры и хорошо разбирающегося в людях, не могла не поразить столь приятная внешность и видимое расположение Аарона. Обладающий благородным обликом и исполненный властного достоинства он не мог не расположить к себе Мануэля. Взгляд Аарона был острый и проницательный. К тому же его отличал высокий рост и очень красивое, с правильными чертами лицо. Большие темные глаза и черные раскосые брови, орлиный нос, но очень правильной и аккуратной формы. Несмотря на преклонный возраст, как считал Мануэль, ему где-то под шестьдесят, на лбу и на лице не было ни одной морщины. В глазах и манерах чувствовалась суровость, но страха в ней не было, а веяло неким благоговением. Взор огненный и пронзительный.

О происхождении Аарона не было кому-либо известно. О нем лишь ходили слухи. Кто-то полагал, что родители избавились от него сразу после рождения, подбросив к воротам монастыря, дабы в силу бедности и невозможности растить младенца избавили себя от обузы. Кто-то рассказывал, что он приехал из неизвестного города, чтобы обратить себя в монахи. Конечно, много раз самого Аарона спрашивали об этом. Но он всегда всем отвечал одно и то же, мол, если он оказался в стенах этого монастыря, значит на то была воля Бога. К тому же преинтересный факт — у Аарона был сын, которого он вырастил один, без супруги. Мать Антонио никто не видел, однако некоторые полагали, что она существует, но никогда не выходит из дома. Еще в юношеские годы Антонио стал монахом по воле своего отца, соответственно, он вырос в этом же монастыре и обучился множественным умным наукам, таким как юриспруденция, философия, право, теология и даже немного медицина. Однако по достижении зрелого возраста молодой монах снял с себя все обеты и женился на юной испанке, с которой счастливо проживает в городе.

Все эти разговоры давали Аарону неоднозначную характеристику, и ходила разная молва, причем не только хорошая. Однако Аарон настолько сумел обратить народ в свою пользу и заслуживать почтение и всеобщий авторитет, что все эти разговоры вскоре утихли и уже никого особо не волновали. К тому же, превосходство его талантов ставило его намного выше остальной братии. А его красноречие и приметные манеры завоевали ему всеобщее уважение.

Но никто не знал, был ли монах Аарон знаком с порочностью света и что скрывали обратные стороны его души и жизни в целом…

— Это честь для меня войти в вашу благословенную и славную обитель! — ответил Мануэль на гостеприимство Аарона. — Я много наслышан о вас. Все дивятся восторгам, которые вы вызываете своими проповедями. Поклонение, каким вас окружают люди, поистине беспримерно. У вас желают исповедоваться, потому что вы благородного, как полагают, происхождения, и те знания, которые вы источаете в своих речах, чрезвычайно глубоки, а красноречие на редкость убедительно.

— Ах, отец Мануэль, я уверен, люди так преувеличивают, что неудивительно, они имеют склонность приукрашивать. Не стану умалять свои достоинства, коли они есть, а людям это видно более, чем мне. Но твердо могу утверждать, что мне самому еще не сильно хватает мудрости и знаний, коим мне предстоит еще учиться, — ответил Аарон, увлекая за собой Мануэля в свою обитель.

— Скромность добавляет вам еще больше достоинства, отец Аарон, — отвечал Мануэль, — поистине, нет украшения лучше для такого человека, как вы, и я все больше радуюсь тому, что наконец оказался здесь.

— И, разумеется, вы привезли с собой то, о чем я вас просил, — спросил Аарон, пытаясь показать, что суть дела визита Мануэля волнует его куда больше, чем его бесконечные похвальбы в адрес его персоны, о которой он не имеет ни малейшего представления, кроме как со слов каких-то там невежественных людей.

— Разумеется, я привез те самые камни, которые мне доставили из Иерусалима, но я не могу утверждать, те ли самые то камни… — говорил Мануэль.

— Прошу вас, говорите тише, отец, — наклонился Аарон над Мануэлем, — мы непременно это выясним, а пока пройдемте, я хочу показать внутреннее расположение нашего аббатства, вы как особый гость нашего монастыря, будете размещены с положенными удобствами.

— Благодарю вас за теплый прием, — сказал Мануэль, — я с превеликим удовольствием познакомлюсь более подробно с вашим чудесным монастырском замком. Поистине, здесь так необычайно спокойно… И какой запах… Должно быть, здесь растут разные и редкие травы.

— Я слышал, — продолжал Аарон за обедом, — вы провели как инквизитор несколько процессов и прославились не только проницательностью, но в то же время великодушием. Вы во многих случаях выносили оправдательные приговоры. Хочу вам признаться: я верю в то зло, что неотступно присутствует в нашей жизни. Оно выискивает жертвы и подстрекает их действовать так, чтобы подозрение пало на праведных, и торжествует, видя, как сжигают праведника. Ведь часто инквизиторы, доказывая усердие, любой ценой вырывают признание у подсудимого. Как будто хорошим инквизитором должен считаться тот, кто нашел козла отпущения, чтобы удачно закрыть процесс.

— Инквизиторы сами зачастую выступают как орудие Дьявола — спокойно ответил Мануэль с видимой досадой на лице.

— Безусловно, — ответил Аарон, — пути Господни неисповедимы, но и сам дьявол неотступно следует за человеком, как тень. Так всегда ли он зло? Быть может, Бог сам допускает его безграничную власть среди тех или иных людей. А коли так, то они идут рука об руку.

— О, этот пресловутый спор уже длится веками, и все же многие привыкли видеть Дьявола истинным злом и врагом всего человечества. Но при этом истины по-прежнему никто не знает.

— Вот именно, — подхватил Аарон, — потому что никто не видел ни того, ни другого. Но можете ли вы мне ответить свое предположение, если Бог всемогущ, почему же он не покончит со злом? Значит, он понимает, что зло для чего-то нужно. К примеру, рассмотрим природу. Хищник вроде бы творит зло — убивает других животных.

Но действительно ли это зло? Как известно, если убрать хищников из природы, то вскоре его жертвы начинают деградировать. Они съедают весь корм, становятся слабыми и больными, поскольку выживают неполноценные особи. А со временем эта самая избавленная от угрозы жертва вымирает сама. В итоге, чтобы ей было хорошо, должно существовать зло в виде хищника. Смерть и страдания одного индивида приносит пользу для всей популяции. Таким образом, вещи взаимосвязаны. Чтобы существовало добро, нужно зло. Но и зло не может существовать само по себе — если все разрушить, не созидая, то останется лишь пустота. Таким образом, Дьявол не является врагом Бога. Он оказывается его обратным полюсом, балансирующим фактором.

— Из ваших слов можно сделать вывод, что мир развивается благодаря балансу добра и зла, которые не могут существовать отдельно друг от друга, — рассуждал Мануэль, и на его лице выражалось полное неверие тому выводу, который он сам же сейчас произнес, — но смею заметить, Святая Церковь ваши эти доводы сочла бы самой отпетой ересью.

— О, ну если наш с вами разговор не будет предан огласке, а это не надо ни вам ни мне, вряд ли она вообще когда-либо додумается об этом, хотя, что на уме у вашей этой Церкви и отдельно ваших небезызвестных инквизиторов, то одному Богу известно, как далеко они заходят в своей ереси, Страшно даже подумать, — усмехнулся Аарон, — но у нас с вами совсем иные миссии, чем сравнивать ваших и наших. Ваш талант, проницательный ум и знания должны стать для меня весьма полезными.

— Для меня честь служить вам и быть полезным, мне приятно слышать из ваших уст отзывы о моих талантах. Но уверяю вас, они преувеличены. Я всего лишь исполняю свой священный долг перед народом и перед Богом. И считаю своим долгом напомнить вам, что Сатана все же противник Бога, об этом говорится и в книге Иов. Сатана открыто выступает против Бога и побуждает Создателя допустить испытания не только Иова, а и всех людей, все человечество. Дьявол вскоре будет изолирован и обезврежен, а впоследствии уничтожен навсегда. Об этом написано пророчество в книге откровения: «Затем я увидел, как с неба спускается ангел с ключом от бездны и с большой цепью в своей руке. Он схватил дракона, древнего змея, который есть Дьявол и Сатана, и связал его на тысячу лет. Он бросил его в бездну, закрыл ее и запечатал ее над ним, чтобы тот больше не вводил в заблуждения народы, пока не окончится тысяча лет (Откровение 20:1—3).

— Дьявол, который вводил их в заблуждение, был брошен в огненное и серное озеро, где уже были и звери, и лжепророк (Откровение 20:10), — решил тоже блеснуть знаниями священного писания Аарон, — конечно, и я в курсе Святого Писания Иова. В нем огненное и серое озеро — символы вечного уничтожения. Люди тысячу лет ожидают времени, когда ни сатаны, ни Дьявола, ни демонов, ни тех, кто совершает зло и причиняет другим страдания, уже никогда не будет на земле. И процветет мир праведный, счастье и радость будут существовать вовеки, среди людей и ангелов. Но давайте вернемся к моему примеру про природу, и как вы понимаете, можно привести еще сотню таких примеров, из которых будет делаться вывод, что абсурдно считать таковое возможным.

Мануэля начал всерьез настораживать этот разговор, а интонации Аарона, столь рьяно защищающего козни Дьявола, сильно пугать его. Местами даже устрашать. К тому же его доводы настолько противоречивы и беспочвенны, что не понятно, откуда он вообще мог из взять. Кто его вообще этому учил, в какой семинарии? Или это его личные выводы. Но ни одна церковь не будет проповедовать такую отъявленную ересь. Тех немногих, кто однажды пытался это сделать, давно уже сожжены на кострах. Почему Аарон так открыто проповедует ему здесь то, что полностью опровергает его проповеди на людях. Может быть, он проверяет самого Мануэля или хочет поспорить о чем-то. Так или иначе Мануэлю становилось некомфортно в присутствии Аарона, но пока ему удавалось всем своим видом скрывать свое негодование.

— Я лично ничего не хочу ни утверждать, ни доказывать, — строгим тоном высказал Мануэль, — я всего лишь привожу цитаты из Библии, на которые опирается Священная Церковь. И я еще раз обращаю ваше внимание на то, что в них раскрывается истина о том, что Сатана противник Бога. Но, как вы уже ранее выразились, я сам лично никого не видел.

— Вы не видели, отец, а я видел! — заявил Аарон.

Вот это поворот! Мануэль чуть со стула не упал. А то, что его качнуло, так это точно. Изначально Аарон никак не выглядел сумасшедшим, и даже отчасти. Но сейчас это ставилось под сомнение. Мануэль налил полный стакан воды и залпом выпил его. Ничего не сказав, он смиренно поставил глаза на Аарона, полные интереса и продолжения его выдающихся доводов. Он не мог дождаться, что же будет дальше. Аарон охотно продолжил.

— Рассматривая ту же Библию, Сатана был послушным Богу до определенного момента. Он был не ангелом, а херувимом. А это наивысший чин. И у него были огромные полномочия. Он занимал высокое положение. Но ему этого показалось малым, — говорил Аарон с досадой на лице, — в его сердце появилась зависть. Порок, присущий всем людям на земле, которым вечно всего мало.

«Ты был помазанным Херувимом, чтобы осенять, и я поставил тебя на то; ты был на Святой горе Божией, ходил среди огнистых камней. Ты совершен был в путях твоих со дня сотворения твоего, доколе не нашлось в тебе беззакония» — из Книги Пророка Иезекииля (28:14—15).

— Люцифер был осеняющим херувимом престола Божьего, вторым после Христа, — продолжал Аарон приводить цитаты из Писания.

— Отец Аарон, я убежден, что нам все же неведомы планы Бога относительно Люцифера. К тому же, простите мне мою дерзость, вы излагаете доктрины издания, которое местная католическая церковь пытается искоренить. Посему я думаю, нам стоит прекратить этот разговор и не распространять более иудейские проповеди, — предложил Мануэль, уже реально загнанный в угол, — предлагаю вернуться к нашему делу.

— Этот разговор и возник на почве того самого нашего дела, отец Мануэль! — говорил Аарон. — Сможем ли мы достичь результата, если не будем убеждены в том, что существует несколько противоборствующих сил и что множество теорий об исключительно божественном происхождении тех или иных явлений на Земле являются более чем неверными? К тому же, глубоким заблуждением. Или вы хотите утверждать, что не существует некоей Силы, которая направляет человека независимо от того, верит он в Бога или нет, и эта сила может как создать, так и разрушить? Мы здесь с вами собрались, чтобы создать, но задавали ли вы себе вопрос, когда ехали сюда: «Как?» Вы уже высказали, что не видели ни Бога, ни Дьявола, тогда, может быть, вы видели кого-то еще, кто может открыть вам завесу тайны? Молчите… Вы не знаете. Вы скоро поймете. А пока я начну потихоньку открывать вам некоторые секреты. Начну с того, что Люцифер давно переписал пророчество. Он никому не позволит попирать его права на этой Земле и добьется тех почестей, которые по праву принадлежат изначально только одному ему. Настанет день, когда он будет предводителем и Владыкой и защитником тех, кто последует за ним и повинуется ему. Тех, кто выступит против него, он сотрет с лица земли и уничтожит. Это День Святого Апокалипсиса, который настанет, если люди будут продолжать проявлять невежество и ничтожное братоубийство. И более всего его приближают ваши драгоценные инквизиторы, которые сами, подобно чертям, сеют бесконечный хаос, наводят страх и ужас на людей под маской «святой» церкви с их наставлениями на путь истинный. Через жуткие пытки, истязания, публичные позорные сожжения… сожжения заживо. А все лишь с целью обогащения королевской казны и ублажения своей ничтожной плоти.

— Не могу не согласиться с вами в том, что рано или поздно страдания и расплата настигнет тех, кто под маской служения Богу скрывает материальный интерес, а зачастую просто получает удовольствие от страдания людей. Да, вы настолько правы, что мне даже нечего вам возразить… Действительно, и я сам видел на своей практике немало вопиющих случаев бесчеловечных пыток над невинными и достойными сожаления людьми… И не вмешайся я вовремя, Бог знает, чем бы все это для них закончилось. Кто-то сумел выжить и выйти невредимыми из страшных темниц, кто-то остался на всю жизнь калеками… Кого-то, увы, не удалось спасти вовсе… Я всегда чувствовал боль и страдания этих людей, я ведь сам, как и вы, отец. У меня есть дочь, и не приведи Господи, если бы над ней так издевались, — сокрушенно говорил Мануэль. — Я всегда ставлю себя на место отцов этих несчастных девушек, которых пытают и насилуют мои коллеги в этих смрадящих камерах… Я могу с уверенностью утверждать, это не от Бога. И безусловно, эти люди получат свое наказание, но это решать не вам, и не мне, а только Богу, когда, и в какой жизни.

— Вы дико заблуждаетесь, Мануэль! Они не получат наказание ни от Бога, ни от Дьявола, но от другого человека, который пройдет через ад, и переживет массу человеческих страданий. Я даже знаю, от кого, но не скажу вам этого. Человеком никто не управляет, открываю вам следующий секрет, — многозначительно рассуждал Аарон, — он сам собой управляет, и своей жизнью. Берет частицу Бога и Дьявола в свою душу, которые они ему вкладывают. Но распоряжается ими только лишь сам человек. Но даже сам Дьявол не может причинить столько зла человеку, сколько он сам может это сделать.

— Я бы не хотел, чтобы наш с вами разговор и общие дела стали достоянием тех самых людей, пусть даже Бог или Дьявол станут тому свидетелем, — сказал Мануэль.

— Будьте уверены, они в курсе, — отвечал Аарон, — я вижу, отец, вы очень взбудоражены нашей беседой, и местами она повергала вас в шок, который вы не без должного умения пытались от меня скрыть. Но я хочу вас успокоить и попросить не волноваться ни о чем. Поверьте, что ни происходит — все только так, как должно быть. Не больше и не меньше. Я бесконечно ценю вашу сдержанность, дипломатичность, и повторно отмечу, ваш чуткий ум. Ну и конечно же терпение. За сим я бы хотел показать вам мою библиотеку. Именно там я хочу увидеть то, что вы мне так любезно привезли.

Мануэль уже не пытался даже скрыть свое удивление, которое то менялось гневом, то смущением и негодованием, ведь Аарон окончательно уже производил впечатление человека одержимого. Но выяснять это следовало бы чуть позже. А сейчас слишком удивительным показалось ему предложение спуститься в библиотеку. Мануэль предположил, что это и есть та самая храмина, которая ведет в таинственное подземелье. А почему библиотека? Он ведь думал, что Аарон в монастыре содержит тайную лабораторию, в которой проводит разные опыты с неблагородными металлами. Стало быть, этой лаборатории не существует, но явно существует некая библиотека, которую, конечно, стоит непременно увидеть.

— Премного польщен вашим предложением посетить вашу библиотеку, — пытался говорить спокойно Мануэль, — я с нетерпением жду случая оказаться там.

— О, вы увидите, она сильно отличается от остальных, — загадочно и с усмешкой говорил Аарон, — это мой особый светоч, скажем так, мой второй мир, и истинный мир. Находясь в стенах этой библиотеки, мне открываются такие образы, которые невозможно увидеть за ее пределами.

Пока они продвигались к храмине, где и была расположена библиотека Аарона, перед ними возник старый монах, весь такой смор щенный и сгорбившийся. Он остановился перед Мануэлем и стал всматриваться в него так, будто уже видел его раньше.

— О, Мануэль! Ужели это ты! Брат мой любимый! — монах преклонил колени перед Мануэлем и стал целовать ему руку, — я сразу узнал тебя, о Преподобный. Я знал, что ты придешь сюда. Отче, прошу тебя, быстрее покинь это место.

Мануэль выхватил руку у старца и резко посмотрел на Аарона. Тот весь побагровел от злости, и его желание дать этому старику оплеуху было так очевидно, что Мануэль уже приготовился к тому, чтобы вступиться за него. Однако недоумение снова нарастало в нем, теперь в виде вопроса: что вообще все это тут значит? Однако совсем быстро он счел старика сумасшедшим, тем более он не знал его раньше. Но вот что его смутило, что старец назвал его имя. Вот откуда он его знает?

— Отец Диего, немедленно встаньте, — сказал Аарон и начал поднимать старика, вовсе не собираясь его бить или унижать. Однако поскорее избавиться от него следовало Аарону немедленно. Внезапно появившийся монах никак не входил в его планы.

— Уезжай, отец Мануэль! — никак не мог угомониться старый монах. — Спасайтесь! Я вижу костер! Розги, дым… И вся ваша семьи, и ваша дочь, все горят на костре живыми!

— Довольно уже! — презренным тоном сказал Аарон. — Отец Диего, ступай к себе. Уведите его отсюда кто-нибудь!..

На команду Аарона спешно прибежал один из монахов, взял ста рого монаха под руки и поволок в его келью.

— Ты не человек! Изыди, нечистый дух! Изыди! — еле кричал хриплым голосом старик, пока его волок монах по приказу Аарона.

Мануэль все смотрел ему вслед, и именно сейчас он понял, что тут происходит что-то странное. К тому же сейчас он был уже не просто насторожен, но сильно напуган. Ведь этот старик бормотал про костер и про его семью и дочь. А ими Мануэль дорожил более, чем кем бы то ни было. Внезапно разум вдруг покинул его, но почему? Аарон ведь был слишком спокоен, видно, он уже не раз видел подобное тут. Но так сильно напугали его слова про костры и что нужно скорее уезжать отсюда… И кого он имел в виду, когда кричал: «Ты не человек»? Не иначе как Аарона. Уже разные мысли начинали закрадываться в голову Мануэля, причем далеко не самые хорошие, а скорее очень плохие. Жаль, что он сразу не смог понять, что они настолько были близки к реальности, что если бы он быстро спохватился, а не дал бы волю страху и невежеству поглотить себя, все было бы иначе. Ведь он на самом деле был умен, и хватка у него была крепкая. Но вот именно сейчас его рассудок все больше мутился, как будто гипноз нападал на него и он не мог с ним справиться.

Он задыхался, глядел смутно. Был как в бреду. Наверное, не стоит воспринимать речи этого безумного старца как что-то существенное, которому, судя по всему, не менее чем лет девяносто, уж слишком старым и немощным он выглядел. Однако тревога никак не покидала его.

— Прошу вас, отец Мануэль, никак не воспринимайте речи это старого монаха, — пытался успокоить Мануэля Аарон. — Несчастный двинулся рассудком вот уже как очень много лет. Я прошу простить этот неуместный и весьма неприятный случай.

— Осмелюсь заметить, что речи этого, хоть и весьма старого, но довольно недурного старика, не выглядели отнюдь не нормальными. Очевидно, что-то сильно напугало его. Я должен немедленно выяснить и понять, что вообще происходит здесь!

Да что же позволяет себе этот несносный инквизитор! Аарон уже начал злиться, но пытался тщательно скрывать свою злобу, как ранее Мануэль пытался скрыть свой страх. Поскольку ни то, ни другое никому из них так и не удалось скрыть друг от друга, Аарон уже решил перейти к действиям и перестать разговаривать с Мануэлем загадками. Аарон считал, что ему не дано понять то, что он сможет познать лишь на собственной шкуре.

— Несуразные речи этого монаха так повергли вас в страх и ненужные раздумья, которые никак не способствуют укреплению вашего разума, а лишь насаждают в него посторонний мусор. Неужели это возможно с вашим умом и проницательностью? Вы меня удивляете, Мануэль. Осмелюсь и я быть дерзким и поспешу с выводами, ибо сейчас вы не можете отличать одно от другого.

— Что вы имеете в виду, отец Аарон?

— Не стану разъяснять вам то, о чем вы вероятно не имеете ни малейшего представления. Какой смысл? Лучше сразу увидеть. Полагаю, пора уже приступать к тому, за чем вы приехали сюда.

Аарон пошел в сторону своей библиотеки, Мануэль спустился за ним. Эта так называемая библиотека представляла собой узкие переходы. Фонарь, который Аарон нес в руке, освещал по сторонам предметы, внушающие отвращение… Разные черепа, скелеты, статуи, которые, казалось, взирали на них с ужасом. Стояла тьма, и лишь свечи, зажженные Аароном, давали слабый свет. Еще более сильный страх навевало завывание ветра, такое дьявольское и зловещее, что сковывало душу. Мануэль уже побелел от страха, и только Аарон лишь окинул его взглядом, исполненным презрения и гнева за его робость и малодушие.

— Я думаю, будет лишним вам говорить о том, что монахи зачастую читают в своем монастыре литературу, которая является запрещенной. Это разного рода гримуары, магические сборники. Слышали о таких, Мануэль? — спрашивал Аарон, расхаживая по своей библиотеке и показывая Мануэлю разные книги. — Вот к этим нет доступа никому, кроме меня. Теперь и вы увидели то, что до сих пор не видел никто.

Тут Мануэль уже не на шутку испугался. С чего бы Аарону посвящать его в столь деликатные тайны, которые могут стоить ему жизни? Быть может, после увиденного Мануэль сам лишится жизни.

Но Аарон не осмелится убить его, ведь Мануэль имеет покровительство, о чем не мог не знать Аарон. Но предполагать, что Мануэль будет молчать после увиденного, Аарон не мог. Было бы слишком глу по показывать инквизитору библиотеку с магическими гримуарами и книгами по практической магии, которая являет собой именно черную магию. Все это могло бы быть даже интересно, возможно, если посмотреть на это с другой стороны, но вот как все это соотносится с теми камнями, которые он привез Аарону. Надо просто на блюдать и вскоре все станет ясно. Мануэль решил пока ни о чем не расспрашивать Аарона, а просто внимательно слушать то, что он будет говорить.

— Дьявол искушает монаха сладострастными видениями… Если прикасаться к запрещенным книгам, зачем бы Дьявол удерживал монаха от греха? — продолжал свой экскурс Аарон, речи которого были Мануэлю пока абсолютно непонятны. — Вот эта книга о тайнах. Взгляните на эти миниатюры. А здесь пишутся рецепты составов, которыми можно пропитать фитиль масляной лампы, и пойдут запахи, вызывающие видения, иногда эротические видения, и самые невероятные фантазии, которые могут возникнуть у человека в его влечении к противоположному полу… Кстати, не только к противоположному. Возлежание женщины с женщиной, как и мужеложство, кажутся людям не менее прекрасным, чем с лицами противоположного пола, а иногда даже и более приятными… Мы не должны стыдиться и бояться своих желаний и фантазий, мы должны давать им выход воплощать в жизнь всеми способами. И если есть средства, которые усиливают эти желания, то почему бы не воспользоваться ими. А вот здесь описаны рецепты волшебных мазей ведьм, — продолжал листать книгу Аарон, и с огромным восторгом демонстрировал то, что там было написано.

Мануэль стоял как вкопанный. Каких еще ведьм? Он до сих пор вообще ни во что такое не верил. Кто, черт возьми, этот человек? Зачем он все это ему показывает? И все еще непонятно, при чем тут камни?

— Вы же наверняка слышали о том, что люди применяют одурманивающие средства, как наркотики, туманят разум. Человек таким образом пытается уйти от горькой действительности. А знаете, как он это делает? Они кладут в хлеб белену, мак и полынь. Ядовитые травы, которые вы с таким восхищением нюхали в саду, лишь повышают опьяняющий эффект. Под их действием на самом деле можно увидеть женщину, летящую на метле, или мужчину, превращающегося в оборотня. Ведь это рассказывают пленники вашим доблестным инквизиторам под пытками? Наверняка уже слышали… Все это существует. Откуда бы они это знали? Это не легенды, это реальность… А вот рецепт довольно милой мази из просвирника. Так она называется из-за главного компонента. Но не его действием мазь обязана производимым дурманящим эффектом. А именно белладонна, красавка, белена, паслен, кока, мак и опиум. Здесь подробно описываются нужные пропорции и как все это изготавливается. Закрепляющим эффектом ведьмовской мази служит человеческий жир. Когда живешь во времена многочисленных казней, нетрудно достать такой материал. Его продают сами палачи. Вижу, вы впервые слышите об этом…

— Признаться, да. Но не удивлюсь всем этим варварствам, — спокойно отвечал Мануэль, но спокойствие было все так же искусственно напущено, внутри него все колотилось. — Но в чем же тут магия?

Травы, содержащие дурман, это обычное народное средство.

— Травы да, но жир… Считается, что с помощью этой мази человек обретает силу умершего, это уже своего рода как каннибализм. К тому же, неповторимые ощущение переноса в другую реальность, которое сопровождается снами сексуального характера, делают человека рабом такого средства. Ему уже не хочется возвращаться в свою обыденную реальность. Он живет только той, которой хочет жить. Женщины убегают в эротический и фантастический мир. Мужчины становятся сильными и страстными самцами, способных удовлетворить необузданные фантазии даже сотни женщин.

— Слишком занимательно, отец Аарон, признаться, я поражен такими открытиями. Но я так полагаю, что использование этих камней, которые я привез вам, также связаны либо с изготовлениями чародейственных мазей, либо с применением иных средств магии… — пытался уже выяснить суть дела Мануэль.

— Только с помощью магии и вызова потусторонней силы мы сможем обратить эти камни в то средство, за которое так радеем, — прямо ответил Аарон.

— Хм, я полагал, что алхимики совершают некие действа посредством химических реакций, ибо сам много лет занимаюсь этим, что, безусловно, также не оказывает мне чести, сам знаю, это противоречит церкви и Богу, но вызовы духов… Это же кощунство. Вы собираетесь в вашей Святой обители прибегать к помощи ада?..

— Я слишком много рассказывал вам часом ранее о сути ада и многих подобных ему вещах, я полагал, вы поняли меня, ведь с таким упоением слушали. Какие же слова мне подобрать, чтобы произошло ваше понимание, отец Мануэль? Алхимия в монастыре… Вы всерьез полагали, что я провожу тут химические опыты? — рассмеялся Аарон.

— Я уже не осмеливаюсь что-либо предполагать, столько много новой информации, очевидно, мне нужно время, чтобы переварить ее. Алхимия, да, это звучит странно в стенах монастыря, но черная магия — еще более нелепо.

— Вполне приемлемо, и вовсе не так кощунственно, как принято считать. Без ада нет рая, как без зла нет добра. Снова повторюсь, что мы уже имели эту тему для обсуждения. Не хочу снова к этому возвращаться.

— Ваш сын, насколько мне известно, имеет свою личную мастерскую и занимается изысканием надежного средства для превращения неблагородного металла в философский камень? — вопросительно говорил Мануэль.

— О да, вы верно осведомлены. Он довольно преуспел в своих деяниях по выработке быстродействующих лекарств, но, увы, ему пока не удалось создать философский камень. Однако я убежден, что это не за горами, и, возможно, теперь, с помощью этих камней из Иерусалима, он сможет это выполнить, — ответил Аарон.

— Но это не простые камни, это камни Соломона, великого царя.

— Это всего лишь безделушки, которые не несут в себе никакой ценности, и нет никаких доказательств, что это те самые камни, как и то, что они вообще существуют. Давайте будем реалистами, мы взрослые люди и верить в сказки нам не к лицу. Мне ясно одно — эти камни несут в себе неоспоримую ценность, потому что находились в древнем Храме в Иерусалиме. Но согласитесь, это еще ни о чем не говорит. Я знаю, как вы рисковали, ведь если инквизиция про это пронюхает, слова старого монаха окажутся пророческими. Но не нужно бояться этого. Бог с вами, и это главное. И да, я верю в Него. Безгранично и всецело. Я верю и в Дьявола. Но сейчас только он сможет помочь достичь вам и мне своего могущества и неуязвимости через эти камни.

— Вы сошли с ума, отец Аарон! Это уже неслыханно и сказать, что дерзко это ничего не сказать! Мы с вами будем оба гореть в аду за такое! Нет, я не стану в этом участвовать! Я не столько боюсь инквизиции, сколько гнева Божьего! — испуганно проговорил Мануэль.

— Вы говорите так, потому что не ведаете, о чем именно, — пытался вразумить Мануэля Аарон. — Вы не понимаете даже малейшей сути всего этого. Ваш разум сильно засорен, хотя вы думаете, что это далеко от истины.

— Не стану спорить с вами, но поймите меня, я чрезвычайно поражен тому, что вижу и слышу! — оправдывался Мануэль.

— Поражаться какому-то открытию или факту — это еще не значит не пытаться научиться или познать ту самую истину, — рассуждал Аарон. — Иногда нужно просто попытаться понять, но чтобы понять, надо изучать, познавать, открывать, исследовать… Вот что это, отец Мануэль. А доселе вы и ваши убогие церковники занимаетесь бессмысленными пытками в поисках выдуманных вами же легенд, или тех, о которых вы когда-то от кого-то слышали, то как же возможно будет пролить на все на это хоть малейший луч знания и просветления. Вы думаете, я сумасшедший? Вы уже битый час ломаете голову и не можете понять, почему я не боюсь костра, да потому что сжечь меня невозможно. А вот вас возможно, Мануэль. И вам уже сейчас стоит задуматься об этом.

— Поверьте, я задумываюсь об этом и, как бы там ни было, боюсь, да и не хочу умирать… — отвечал Мануэль, и в голосе слышалась мольба, как будто его жизнь зависела от Аарона.

— Вот видите этот сосуд, сюда можно заточить Вельзевула, — сказал Аарон и достал изящный керамический сосуд, напоминавший нечто античное. Он был яйцеобразной формы с двумя вертикальными ручками на горле. Сделан он был из глины.

Все звучало настолько правдоподобно и выглядело безупречно, что можно было подумать, будто Аарон великий волшебник и просто под прикрытием монаха совершает свои колдовские действия. Это по-прежнему не укладывалось в голове Мануэля. Сколько разной магической атрибутики вокруг: черепа, судя по всему настоящие, горящие черные и синие свечи огромных размеров, пентаграммы, разные статуи древних языческих богов, теперь эта амфора. Чем еще Аарон удивит сегодня Мануэля? Он чувствовал, что это далеко не все, что ему предстоит увидеть.

— Прошу вас не думать, что я как-то смею уподобляться Великому Царю, поистине могущественному и равных ему нет. Я видел его лично и имел возможность даже говорить с ним. Но мне никогда с ним не сравниться. Мне нужна хотя бы часть его возможностей, и способности управлять Демоном, который хочет помешать моим планам.

Мануэль уже окончательно решил, что Аарон не в себе. Ну собрать эти магические причиндалы, книги — это еще возможно, даже совершать колдовство в стенах монастыря. Но вот видеть лично царя Соломона и даже разговаривать с ним, это уже явно перебор. Нет, камни Аарон не получит, даже если он и прав, и они не представляют никакой ценности, он лучше отдаст их своей дочери, которая также много лет увлекается алхимией и уже получила от Мануэля немало знаний в этой области. Ему не следовала связываться с Аароном. Но откуда он мог знать, что тут такое творится. Теперь это уже не важно. Он знает, а значит, надо быстрее уносить отсюда ноги и больше никогда близко не подходить к этому человеку. Ну и конечно же, прислать сюда отряд солдат с инквизитором, чтобы провести должную проверку.

— Отдайте мне камни, Мануэль! И можете быть свободны, — Аарон, будто читая его мысли, сказал это таким строгим угрожающим тоном, что можно было бы подумать, если Мануэль сейчас же не отдаст камни, с ним произойдет что-то ужасное. — Вы находитесь во власти своих предрассудков, и я не могу посвятить вас в то, до чего вам закрыт доступ. К тому же, мне нужно дождаться ночи. Многие мои действия могут напугать вас своей необычностью и еще больше принизить меня в ваших подозрениях.

Мануэль был в глубоком смятении, а его мозг ввергнут в хаос раскаяния, тревоги и страха. Здесь творится что-то очень плохое, стены этого монастыря пахнут смертью, которая все сильнее окутывала его сознание и уже проникла так глубоко, что еще немного, и он потеряет способность мыслить и вообще хоть как-то воспринимать происходящее. А этого он никак не мог допустить. Он духовное лицо, и чувство долга слишком довлело над ним. Имея церковный сан, он, как инквизитор, является лицом церкви, к тому же, уважаемый инквизитор, с несомненно заслуженным авторитетом и доброй славой. Он являлся кумиром спасенных им людей, что вызывало огромную зависть и негодование у его озлобленных коллег, таких как Марко Гонсалес и Альваро Дельгадо. Он прекрасно понимал, что вот уже много лет они ждут момента, как самого его в чем-нибудь уличить и отправить на костер, безжалостно пытая. Аарон погряз в каких-то страшных грехах, за которые Мануэль тоже может жестоко поплатиться. Ведь будучи с ним в сговоре, он автоматически становится врагом церкви, причем самым злейшим. Все, что услышал сегодня Мануэль от Аарона, в целом являло собой непревзойденное богохульство и самую жесткую ересь, которая только может существовать. К тому же, он столько выдумывает: это и общение с Соломоном, и возможность заточить Вельзевула в какую то глиняную амфору, и рукописные книги с рецептами ведьмовских мазей. Что еще скрывает эта дьявольская обитель, именуемая аббатством, находящаяся в управлении Аарона?

Мануэль уже видел себя в темнице инквизиции, он уже чувствовал хруст своих костей в пыточных инструментах, и даже нюхал запах собственного костра, и ощущал ту невыносимую боль, которая будет причинена его телу в процессе сожжения. Но еще ведь у него жена и дочь… Юная прекрасная дочь, которая тоже станет объектом

инквизиторских гонений. Старец в саду уверял, что их всех сожгут, если он немедленно не покинет это проклятое место. Может, всетаки отдать Аарону эти камни, скорее добраться до дома и увозить семью как можно дальше, пусть даже за тридевять земель. Пока Мануэль осознавал, что ему ничто не препятствует поступить именно так, и на самом деле было бы очень разумно распорядиться своими действиями в пользу этого.

Но что же мешает Мануэлю прямо сейчас это сделать? Почему он продолжает выслушивать весь этот бред и ничего не может ему возразить? А может, это не бред вовсе? Ноги как будто не двигались с места, а уши упорно ждали новую информацию, мозг в мгновение ее перерабатывал и заставлял дойти в этом деле до конца. К тому же сбежать — значит струсить. А как же Мануэль будет потом жить и думать, что он струсил и позволил распространению дьявольских козней? Нет, он должен исполнить свой долг, собрать необходимые доказательства и самого Аарона сдать инквизиции. К тому же, лично понаблюдать, что Аарон будет делать с этими камнями, ему было еще более интересно. Было даже ему самому неясно, движет ли им чувство долга или праздное любопытство. Поэтому нужно остаться и добиться разрешения Аарона присутствовать на обряде, чтобы осмотреть все собственными глазами, а потом уже прислать сюда людей. Мануэль был слишком уважаем в церковных верхах, епископ и папа благоволили его за все неоспоримые заслуги и громадный вклад в католическую церковь, включая и его многолетние пожертвования. Ведь Мануэль был чрезвычайно богат, имел самый богатый и красивый замок в Испании с великолепными угодьями. Он был уверен, что заручится их поддержкой и они поверят каждому его слову. Ах, как же сильно он заблуждался и именно в тот самый момент совершал роковую ошибку. Он даже представить себе не мог, чем это ему обернется.

Он удвоил свой показной интерес и старался выражать полное согласие со всеми доводами Аарона. И несмотря на то, что тот уже сам давал ему в руки шанс спасти свою жизнь в обмен на камни и быстро уйти оттуда, Мануэль упорно настаивал на том, что никуда не торо пится и хочет посмотреть, что будет делать Аарон с камнями.

— Если надобно ночное время для соблюдения неких формальностей, я готов дождаться темного времени суток и присоединиться к вашим действам. Поверьте, меня трудно чем-либо испугать. А ваши рассказы этим днем настолько поразили меня, что я на самом деле захотел узнать что-то новое, как любого человека, меня влечет неизведанное и тайное, особенно когда это связано с мистикой. Я всегда был скептиком и прагматиком, меня более волновала материальная сторона этого мира. И после услышанного вами я обнаружил в себе многие следы невежества, хотелось бы развеять их и наполнить свой разум новыми вещами… — говорил Мануэль, явно пытаясь показать перемену своего отношения в происходящему, но Аарону были известны его мотивы, и он уже не верил ни одному его слову. Однако, раз Мануэль не уходит, а уже начинает вести себя крайне глупо, он не может заставлять или принуждать его. Ведь еще недавно Аарон сказал, что человек сам выбирает свою судьбу, он сам делает свой выбор в пользу того или другого. Стало быть, ему нельзя в этом мешать, а лишь дать ему то, за чем он так упорно гоняется. Проблема только в том, что Аарон на самом деле не мог допустить Мануэля к тому, что не следует ему видеть, и конечно, ему бы следовало выставить его с его территории силой, но он не станет этого делать, а будет так, как должно быть.

— Я разделяю ваше любопытство, Мануэль, однако я все же обязан доложить вам, что в этот раз не смогу его удовлетворить. Посему отдайте мне камни и уезжайте, — Аарон в последний раз предпринял попытки спасти Мануэля, понимая заранее, что они бесполезны. — Как только я все закончу, я непременно оповещу вас, и вы получите свое вознаграждение.

Мануэль еще больше утвердился в своем намерении остаться. И да уж, конечно, он оповестит его. Он отдаст эти камни своему сыну, после того как они будут освящены его ритуалами. И что, он собирается заплатить ему еще за это? Дикое притворство отъявленного лицемерия.

— Так мною же движут не деньги! — воскликнул Мануэль.

— Так и я не собирался платить вам деньгами, — отвечал Аарон. — Ужели только деньги можно измерять в качестве вознаграждения? Есть вещи для такого знатного и уважаемого человека, как вы, дороже всех денег мира, например, честь, достоинство, положение в обществе, жизнь, в конце концов.

Тут Мануэль снова переменился в лице. Последняя фраза напрямую звучала как угроза. Ну вот что ему делать с этим ненормальным? Решение Мануэля остаться оставалось непоколебимым, и лишь все более подкреплялось. Только вот эта интрига, игра в смерть, раздражала его. Он не был тщеславен и не страдал гордыней, но все более захватившее его чувство долга наполнило его некоей смелостью и желанием поскорее разоблачить Аарона.

Дождавшись ночи, монах и инквизитор двинулись к подземелью, где Аарон уже был готов совершать обряды с камнями. Мануэля ему так и не удалось выставить, да он и не пытался. Ночной мрак был непроницаем. В небе не сверкали ни луна, ни звезды. Стояла абсолютная тишина. Аарон нес светильник, в котором спокойно и ровно, даже без единого колебания, горел огонек. Они спускались по грубым каменным ступеням, и с каждым шагом Мануэлю становилось все страшнее и ноги все больше не слушались его. Голова кружилась, перед глазами было совершенно темно. Он как будто спускался навстречу самой смерти, но старался взять себя в руки изо всех сил, не поддаваться эмоциям и паранойе.

Внезапно Аарон остановился.

— Спуститься туда я должен один, стойте здесь и ждите меня. Не двигайтесь даже с места, пока я не выйду. Если вам дорога ваша жизнь, делайте так, как я говорю, и не следуйте за мной! — командным тоном говорил Аарон. — Это может закончиться для вас плачевно. И вы прямо сейчас можете стать жертвой своего же собственного любопытства.

Мануэль кивнул и сделал вид, что послушал, но, когда Аарон спу стился уже в свою каморку и захлопнул за собой дверь, сразу же нарушил обещание и немедленно двинулся туда. Вдруг ноги снова перестали слушаться его, отказали, и он покатился вниз, пролетел мимо той двери, за которой находился Аарон, и очутился в итоге в темном подвале. Однако тут же встал и принялся искать выход от туда. Наткнувшись на первую попавшуюся дверь, он поспешил вы йти, и перед ним снова возникла лестница, которая вела непосредственно в монастырь. Он поднялся по ней и оказался в длинном коридоре, в котором не было ни души. Мануэль начал идти дальше, но вдруг услышал страшный рык. Обернувшись, он увидел огромную серую волчицу, которая скалила зубы на него, как будто хотела прямо сейчас напасть. Мануэль замер в страхе и встал неподвижно, начиная усиленно молиться, чтобы эта хищница не тронула его. И в тот момент, когда он уже распрощался с жизнью и представил, что она раздирает его плоть, волчица вдруг развернулась и убежала, даже не тронув Мануэля. Натерпевшись дикого страха, он побрел по коридору дальше и услышал какие-то голоса, доносящиеся с конца коридора.

Когда он дошел до места, откуда происходили эти голоса, он приоткрыл дверь в одну из комнат, в которой ему предстало зрелище настолько дикое, которое он не мог представить себе даже в самом кошмарном сне. Несколько монахов и монахинь стояли в комнате, некоторые из них были полностью обнаженные, но в головных монашеских уборах, кто-то частично раздет. Некоторые монахи мужчины также стояли абсолютно голые. В самой комнате горело несколько свечей, пахло странными благовониями, а посреди комнаты возвышался алтарь с перевернутой черной пентаграммой, возле которой были прикреплена статуя, изображающая Дьявола, с двумя рогами на голове, страшной бычьей мордой и с вилами в руках.

Один из монахов встал перед ним на колени, держа в руках черную свечу и читал молитву сатане.

— Перед всемогущим и невыразимым Богом Сатаной Люцифером и в присутствии всех демонов ада, которые являются истинными и оригинальными, все присутствующие здесь отрекаются от всякой прошлой преданности, от ложного Бога иудейско-христианского Иеговы, я откажусь от его подлого и презренного Сына Иисуса Христа и от его гнилого Святого Духа. Я провозглашаю Люцифера моим единственным истинным Богом. Я признаю и почитаю его во всех своих делах! — проговорил монах, тот самый, который встречал Мануэля у ворот монастыря и так злобно и косо смотрел на него днем.

Далее он порезал ножом руку и капнул в чашу. После этого началась оргия, в которой монахи и монашки начали беспорядочно совокупляться друг с другом, предаваясь самым диким страстям.

Мануэль уже не мог смотреть на это зрелище и в ужасе поплелся подальше от этой комнаты. Вдруг он споткнулся и упал, и снова увидел ту самую волчицу. Зазвонили колокола, да так громко, что их звук еще более наполнил все окружение мистицизмом. К тому же ударил сильный гром, а молния поражала небо своими яркими вспышками. Мануэль решил, что он уже оказался в аду, но разум возвращал его к тому, что он пока что жив и происходящее вокруг него — суровая реальность, а не плод воображения. Он ринулся бежать, как вдруг перед ним опять возникла та же самая волчица, он побежал от нее в другую сторону, та кинулась бежать за ним, но как будто гоняла его по пустым и темным коридорам аббатства, даже не пытаясь напасть на него. Стало уже ясно, что, появись у нее желание сожрать его, она бы давно это сделала. Мануэль остановился и увидел, как волчица сзади него поедает внутренности того старца, что днем упорно упрашивал его покинуть монастырь. Мануэль подошел поближе, и зрение не обмануло его: волчица с упоением пожирала плоть старого монаха, вся ее морда была в крови, а обезображенное расчлененное тело старика лежало перед ней на полу.

Мануэль обернулся и увидел перед собой Аарона.

— Я же просил тебя стоять на месте и никуда не двигаться! — говорил Аарон. — Ты не послушался меня, Мануэль!

Мануэль, ничего не ответив, кинулся бежать от Аарона, да так быстро, что он даже никогда так не бегал. Монастырь превратился в лабиринт без входов и выходов, шел проливной дождь, а молния с грозой лишь только усугубляли его ужас и страх. Бежать уже было некуда, когда перед собой Мануэль увидел уже ожившую статую из той комнаты, где монахи совершали сатанинский обряд.

Она выглядела уж сильно страшно. Ростом метра три, красная рожа, исчерченная шрамами, мощные устрашающие рога, крепкие челюсти с маленькими, похожими на человеческие, зубами, раздвоенная верхняя губа и копыта. В руках те же самые вилы. Примеча тельный символ на груди — пентаграмма с той же козлиной голо вой. Мануэль слышал про этот символ. Это сатанинский атрибут, который используют маги в своих работах. Считалось, что правильно нарисовавший ее человек, проведя определенный ритуал, сможет вызвать самого Сатану. Стало быть, Аарон вызвал его.

Глава 3. Неведомое уже открыто

Что было дальше после того, как перед Мануэлем предстал Дьявол, он уже не помнил. Но разум вернулся к нему уже в застенках инк-

визиции, где его активно истязали в камере пыток. Он стоял в центре камеры совершенно голый. Его руки, скованные цепью, были подняты высоко над головой, ноги широко разведены в стороны и привязаны к кольцам, прикрепленным к полу. Спина была страшно изодрана ударами кнута и залита кровью, голова свесилась на грудь.

Инквизитор Марко вошел в камеру и увидел, что лицо Мануэля зверски избито и заплыло багровыми кровоподтеками. Над ним стояли Альваро, старший офицер инквизиции и правая рука Мануэля, и палач.

— Пожаловал Его Преосвященство епископ. Он в состоянии говорить? — невозмутимо спросил Марко.

— Да, он в сознании, — ответил Альваро. — Как вы и приказали, не забивать его до смерти, а лишь немного проучить.

— Вижу, вижу, брат Альваро! Именно так ты и поступил. Все выполняешь по уставу. Тебя ждет великое будущее. Накиньте на него что-нибудь и приведите в зал судебных заседаний, — приказал Марко, окинув Мануэля презренным взглядом, полным отвращения и ненависти, — Пожалуй, начнем.

Марко и Альваро вышли из камеры и перешли в зал, где их ожидал епископ. Также там присутствовали секретарь и еще несколько слушателей процесса, очевидно, не столь опытных, но имеющих церковный сан.

— Брат Мануэль, брат Альваро, я не могу просто поверить, что нахожусь здесь по такому делу, — произнес епископ с выраженной долей досады в голосе.

— Приветствуем вас, Ваше Преосвященство. Мы тоже не менее поражены случившимся, но раз Богу было так угодно, мы должны карать тех, кто отвернулся от него, пусть даже это и наш почтенный отец Мануэль. Хотя мы уже перестали почитать его, после того как узнали его истинное лицо. Это невообразимое кощунство, — возмущался Марко.

— Когда за мной послали, я непременно поспешил приехать как можно скорее, бросив все дела. Случай весьма вопиющий, и тут нельзя церемониться никоим образом. Никогда бы не подумал, что Мануэль докатится до такого и будет утверждать, что видел самого Дьявола в его живом обличии, — говорил епископ.

— Не иначе как он с ним в сговоре, — злобно ответил Марко, — но поверьте, это далеко не весь перечень того, что нам пришлось услышать.

— Я уже почти все знаю, — спокойно отвечал епископ. — Оказывается, наш уважаемый аббат, отец Аарон, видел самого царя Соломона и даже разговаривал с ним.

— Интересно, отец Аарон сам-то знает об этом, — усмехнулся Марко.

— Ну, я не думаю, что его нужно беспокоить по таким пустякам, — многозначительно произнес епископ, — мы все знаем и понимаем, насколько он занят.

— Думаю, мы справимся сами! — поддержал Марко. — По крайней мере, мы уже сделали немало для этого. Во всяком случае, немного нарушив устав, Мануэль был уже подвержен легким пыткам. Но как вы понимаете, Ваше Преосвященство, этот тот случай, который не вызывает ни малейшего сомнения в виновности человека.

— Нужно закрыть это дело как можно скорее, надеюсь вы меня понимаете, — высказался епископ, в ответ на что получил покорный кивок Марко. — А его дочь и жена?

— Они давно здесь, ждут своей очереди. Их приведут позже.

Палач с помощником привели Мануэля, еле стоявшего на ногах, в окровавленной рубахе, которую на него набросили по приказу Марко. Будучи закованным в тяжелые кандалы, он еле передвигал ся. Тело горело из адских болей недавнего истязания. Разум мутил ся, но Мануэль все соображал. Он поднял голову на своих бывших коллег и даже не знал, что ему сказать. Он чувствовал себя так, будто его предали, подставили и хотят непременно погубить. Зная этих подлых людей, он понимал, что вряд ли удастся выбраться отсюда живым.

— Назовите ваше имя и дату рождения, — начал Марко.

— Что за вздор! — еле бормотал Мануэль. — Вы более чем кто бы то ни было знаете мое имя и когда я родился. Прошу вас, просто скажите, в чем меня обвиняют? Что я такого сделал?

— Ты прекрасно знаешь, что вопросы здесь задает Священный Суд. Или ты забыл, кем являешься? Ты уже добровольно отлучил себя от церкви, и в ее лоне тебе больше нет места. Ты хотя понимаешь, в каком ты положении? — возмущенно говорил Марко.

— Спасибо, пояснили мне мое положение, сразу же начали пытать, все было более чем понятно!

— Бессовестный наглец! Ты обязан соблюдать смирение и покорность, а ты своей дерзостью оскорбляешь суд! — вскрикнул Марко, который уже брызгал слюной от показной злобы. — Хорошо, будь по-твоему, Мануэль Гутьерес. Я проглочу это, что добавит тебе лишь очередной огромный минус к твоему маловероятному оправданию. Хотя не представляю, что может стать даже его малейшей причиной… Все твои предыдущие показания настолько недвусмысленны и нелепы, и даже писать такое на бумаге уже грех. А ты утверждаешь, что бегал по монастырю Аарона от демонов каких-то… и видел сатанинские оргии… Боже, я не могу это даже читать! Прости Господи! Ответь Священному Суду хотя бы, что ты там делал? Зачем ты вообще туда ездил?

— Мне нечего добавить к тому, что я уже рассказывал ранее. Вы запротоколировали все мои показания, — склонив голову, отвечал Мануэль.

— Но тут очень многое не вяжется, Мануэль! Ты утверждаешь, что собственными глазами увидел, как настоятель монастыря, отец Аарон, якобы совершает магические обряды и вызывает духов. Ты спустился с ним в его библиотеку, но дальше он тебя не пустил, однако ты все равно куда-то пошел и оказался в самом монастыре,

где стал свидетелем сатанинского ритуала, когда монахи читали молитву Люциферу, потом ты увидел их оргию, а потом самого Дьявола. И пытался бежать… А, там еще была волчица… — Марко вкратце описывал предварительные показания Мануэля. — И тут ты ринулся бежать. Мы прекрасно знаем расположение монастыря отца Аарона, то, что ты описываешь, этих комнат и этой самой храмины, там даже этого нет! Ты также отметил, что тобою двигало любопытство и ты хотел разоблачить Аарона, но при этом пустился в бега по всему аббатству… Ну а далее… Все эти нелепые вещи…

— Я лишь воспользовался правом, которым меня наделила природа, — правом защищаться, — пытался оправдаться Мануэль. — Вы думаете, я не содрогался при мысли о том, как быстро и далеко ушел путем греха?! Точнее сказать, мог бы уйти. Но я не сделал ничего предосудительного. И я поклялся на Библии, что все было именно так, как я рассказал. И я сам пришел к вам. А вы тут же скрутили меня и начали пытать, как самого последнего преступника, который даже не имеет право на оправдание. За что вы пытаете меня? За что?! Вы, с которыми мы вместе служили церкви столько лет. Вы, которые были моими учениками. Я же обучал вас всему сам. Я питал к вам величайшее почтение и доверие.

— Мы ничего не забыли и не забудем никогда. Ты творил вещи, которые не соотносились с твоим же учением. Это как должно понимать? Ты учил нас почитать Бога, в то время, когда сам же и осквернял его. Также ты учил карать каждого, кто осмеливается пойти против Него. Стало быть, мы исполняем свой Священный долг. Есть много доказательств твоей вины. И может быть, я не хочу этого и это не соотносится с тем, что у меня на душе, но я должен вынести приговор. И он никак не может быть в твою пользу.

— Коли так, то озвучьте ваш приговор и ответьте все же на вопрос:

в чем меня обвиняют? — пытался получить четкий ответ Мануэль.

— В колдовстве и одержимости Дьяволом. И ты, и вся твоя семья! — ответил Марко.

— Моя семья? А они здесь при чем?

— Ты хотел избавиться от врага, который знал все твои слабости.

Решив свалить все не на кого-то, а на отца Аарона, самого уважаемо го священника во всей Испании, ты еще больше усугубил свою вину, — говорил Марко.

— Я не понимаю, почему вы защищаете его? — недоумевал Аарон. — Вы что, с ним заодно?

— Мануэль, мы не хотим тебе зла, — вмешался в разговор епископ, — возможно, брат Марко слишком резок и чрезмерно эмоционален. Нехорошая сторона его темперамента и излишнее нетерпение берут над ним верх, но это не более чем гордыня. Тоже, кстати, великий грех, брат Марко, — повернув голову, епископ обратился к Марко: — Вам следует учиться сдержанности и смирению. В вашей должности недопустимы такие эмоции. Их нужно учиться обуздывать и выражать более корректно, как если бы на судебном процессе присутствовал сам Иисус. А что касается тебя, Мануэль, то ты должен знать, каким бы ни был ты великим и хорошим человеком, таким ты и остался, как бы странно то ни звучало… И мы не хотим… Наш разум не хочет верить обратному. Но реальность такова, что она упорно бросает нас в эту суровую правду, которая неприятна нам. И наш разум отказывается это воспринимать. Осознавать, что наш брат, которому мы много лет служили верой и правдой и который сам также служил католической церкви, стал не просто еретиком, но… Я даже не нахожу слов, чтобы выразить, в кого вы превратились в ваших выдумках, фантазиях, в вашей… такой гнусной лжи. Я хочу лишь сказать, что мы в недоумении. И это мягко сказано. Не положено так говорить, мы не должны подсказывать вам что говорить, но суд все же хочет услышать от вас отречение от своих обвинений, а также, что увиденное якобы вами в аббатстве Аарона было являлось лишь плодом вашего расстроенного воображения. Нам нужно выявить все аргументы, доказывающие ложность подобных представлений.

— А если они не были ложными, почему я должен лгать, тем более вы все равно меня сожжете так и так! — заявил Мануэль.

— Значит, они были увидены вами под воздействием колдовских снадобий. И тот самый старик, который явился вам в саду монастыря, и которого впоследствии сожрала огромная волчица, вас почему-то не тронувшая… Мы знаем каждое лицо, проживающее в том монастыре. Двум самым старым монахам по шестьдесят пять лет. Там никогда не было старика возрастом под девяносто, как вы описали. Вот из ваших показаний: «В состав ведьмовской мази входят белладонна, кока, паслен, мак, опиум…» — перечитывал показания Мануэля епископ. — Помилуйте, брат Мануэль, если кто-нибудь из нас испробует все эти «дары природы» на себе, нам и не такое привидится…

— Но я же не говорил, что пробовал этот состав. Я лишь рассказал все это со слов Аарона, который вычитал мне этот рецепт из своей книги.

— Вы не говорили, но все указывает на то, что вы употребляли все это, и ваша психика, ваше сознание и разум были настолько помутненными, что вы находились в совершенно отрешенном и далеком от реальности состоянии.

— Какой вздор! — сокрушенно ответил Мануэль, которому даже нечего было добавить.

— Ах, да, и человеческий жир. Весьма любопытные момент, его продает колдунам палач. Ни один палач не будет рисковать так своей жизнью, чтобы вытворять такое даже за целое состояние. Теперь вы понимаете, что мы просто в глубочайшем смятении. Как вы могли такое придумать? Но суд пришел к выводу, что вы сами хозяин всех этих рецептов. Либо вы переняли эти нечестивые знания у своих предков, — говорил епископ.

— Вы в чем меня пытаетесь обвинить? — воскликнул Мануэль. — Я никогда до того дня не слышал ничего подобного. Я сам был не в меньшем ужасе, когда узнал, что такое вообще существует!

— Опять-таки мы располагаем другой версией. Вы, как автор всех этих рецептов, которые многие годы содержали в тайне, производили это в своем фамильном замке. Наряду с лабораторией, в которой изыскиваете новые средства для врачевания и одурманивания людей. А также пытаетесь создать философский камень, чтобы обрести вечную молодость и может быть, даже никогда не умирать.

— Это подлая ложь и клевета. Зачем мне это? И зачем бы я лично пришел к вам, чтобы самого себя выдать?! Вы сами-то понимаете, насколько абсурдны ваши доводы, — твердил Мануэль.

— Вы пришли, потому что вас привел Дьявол сюда, вы одержимы им, вот и весь ответ! — говорил все таким же спокойным тоном епископ.

— Я требую писать прошение Папе Римскому, чтобы он назначил мне новых судей. А также буду ходатайствовать о своем освобождении. Вы уже много раз сегодня упомянули о моих знаниях закона, так вот, я собираюсь ими воспользоваться.

— Папа Римский уже подписал указ, чтобы вас и всю вашу семью судили по всей строгости, — с победной насмешкой говорил епископ, — и других судей у вас уже не будет. Если только на том свете.

Мы — ваша последняя инстанция.

— Мою семью? При чем тут они? — испугался Мануэль.

— При том, что ваша дочь, как ваша прямая наследница, по нашим подозрениям, также занимается колдовством, наряду с вами. Стало быть, и ваша уважаемая жена, донна Матильда. Так было всегда — если один человек пребывает в сговоре с Дьяволом, то непременно и вся его семья также участвует в этом.

— Это неслыханно! Да как вы можете! Мне все кажется, что это какой-то дурной сон и не может быть правдой! — в отчаянии кричал Мануэль, — я прошу вас, остановитесь, одумайтесь!

— Вы не верите, а нам с какой стати верить вам? При обыске в вашем замке нашли лабораторию, в которой вы и ваша дочь занимались алхимией. Вы ищете средство вечной жизни? Лекарство от всех болезней? Ответьте уже и прекратите корчить из себя жертву. Будьте мужчиной наконец и расскажите, зачем вам эта лаборатория?! Брат Мануэль, отвечай! Или и это будешь отрицать?!

— Нет, это не буду, — сказал виновато Мануэль, — но эти действия не несут в себе ничего порочного или чего-то такого, что могло бы оскорбить церковь. Алхимия это не волхование. Это наука.

— Хватит делать из нас дураков и выставлять на всеобщее посмешище! — крикнул Марко, вскочив из-за стола. — Церковь не признает ни науку, ни колдовство. Она признает только Бога. И только Он может решать, сколько прожить человеку. Или вы забыли? Если человек умер или заболел, значит на то воля Божья. Вы лечили себя и других только посредством ада, а значит, уже тогда являлись приспешником Дьявола. Мерзкий Дьявол если и уврачует, то больше навредит, чем принесет пользы. Мы много лет знали обо всех ваших бесчинствах и молчали, навлекая на себя гнев Божий. Мы закрывали глаза, потому люди чтили тебя чуть ли как святого, как мы могли им сказать, что их великий человек, отец Мануэль, еретик, колдун и лицемер! Сколько людей бы было ввергнуто в пучину отчаяния и недоверия к церкви. Оно нам было надо? Нет! Но теперь чаша переполнена и дальше уже скрывать некуда. Ты перешел все возможные границы!

— Брат Марко, угомонитесь уже наконец! Вы что себе позволяете?! — рассердился епископ. — Сядьте немедленно на место! И придержите свой неуемный пыл, иначе я попрошу вас удалиться из зала суда! Мы должны достойно и смиренно разрешить эту ситуацию, которую вы сами же и попустили. И поимейте уважение, в конце концов, уж если не ко мне, лицу, кстати, по рангу выше вашего, то хотя бы к Священному Суду.

— Простите меня, Ваше преосвященство! Крик души, — Марко покорно сел на свое место.

— Итак, Мануэль, обстановка лишь только накаляется. Думаю, не стоит комментировать, все предельно понятно. Давайте прямо к делу, — ходил кругами вокруг Мануэля епископ. — Мы хотим знать все. Какие тайны вы еще скрываете от нас? И где хранятся ваши запрещенные книги?

— У меня нет никаких запрещенных книг! Вы заставляете меня признаться в том, к чему я уже не имею ни малейшего отношения. Да, я практикую алхимию, но не прибегаю при этом к демоническим ритуалам. И если бы они были необходимы, чтобы сотворить те же самые камни, то уж точно бы не стал.

— Вы опять пытаетесь укрыть от суда очевидные вещи. Вы говорили, что некие камни были привезены вам из храма Иерусалимского, — уточнял епископ.

— Да, все верно. Так мне доложили, — отвечал Мануэль.

— Кто доложил?

— Один мой помощник, которому я хорошо заплатил, чтобы тот достал мне эти камни.

— Кто он? Назовите его имя?

— Я уже называл, в моих показаниях ранее это записано.

— Где сейчас этот человек? Если он предстанет перед судом, сможет ли он подтвердить ваши слова?

— С вашими методами, несомненно.

— Все дерзишь, брат Мануэль. Жених твоей дочери Мары, Лоренцо Ариас, думаю, вы вместе с ним разделите участь горящего хвороста…

Мануэль сокрушенно опустил глаза. Ну как же он мог так оступиться? Если они поймали Лоренцо, и непременно собираются их обоих казнить, значит Матильда и Мара тоже уже в темнице. И всё из-за него. Из-за его тщеславия и неосторожности. Как же спасти их? Что можно сделать, чтобы их освободили? Неужели нет никакого способа?

— Вы же делали обыск в моем замке, — подняв глаза, продолжал Мануэль, — будь там книги, вы бы нашли их.

— Там их не нашли! — констатировал епископ. — Но мы уверены, что есть место, где вы их храните. Быть может, в той самой храмине, о которой вы нам поведали. Стоит полагать, что храмина таки существует! А значит, существуют и книги с сатанинскими ритуалами, и все остальное, о чем вы поведали нам. Но это совершенно не аббатство нашего уважаемого отца Аарона. Мы знаем, как выглядит храмина, и ваше описание внутреннего строения монастыря никак не соотносится с тем, как он выглядит по-настоящему. И тот подвал, библиотека… Это все вами выдумано! Но эта демоническая обитель существует, видимо, не только в ваших фантазиях. Она реально гдето есть. Поведайте суду о ее месторасположении.

— Послушайте, давайте закончим весь этот цирк, неужели вы не устали! — решил сдаться Мануэль, — я устал, я не хочу вам что-то доказывать или пояснять. Я хотел лишь как лучше, но Бог мне в том не оказал помощи, потому что я грешен перед ним, сильно грешен, и он хочет наказать меня. Так давайте покончим с этим скорее. Сожгите меня, а хотите — перед этим пытайте, раздробите мне кости, вырвите нервы, доведите меня до агонии, и быть может, он сжалится и дарует мне смерть от ваших мучительных пыток. Он знает, в чем есть моя вина, а в чем ее нет. А если я вынесу пытку и доживу до костра, так водрузите меня на позорный столб и подпалите самым медленным и жестоким образом, чтобы я горел долго и претерпевал самые адские и болезненные муки. Вы увидите и будете торжествовать над тем, как плавится моя плоть и лопаются кости. Но вы не услышите ни моего крика, ни вздоха, а лишь тихую молитву, пока мои уста способны будут шептать его. А когда я предстану перед Господом своим, вот тогда я паду на колени и смиренно буду внимать к любому его приговору. Потому что он — Бог! А вы кто?! Жалкие смердящие псы! Ничтожные куски мяса! Вы все — инфантильные разбойники, развращенные ублюдки, убогие и жалкие. Вы трусы, а приравняли здесь себя к Богу. Мне это даже смешно! Весь ваш этот суд — это посмешище, цирковое представление. И никакой он не Священный. Даже Дьявол потешается сейчас над вами, вы недостойны даже самого жалкого беса, который служит ему, один из тысячи. Да, до вчерашнего дня я не верил в его существования. Но теперь я верю, да, я видел и его, и многое другое. И вы все знаете, о ком идет речь. И вы думаете, что он вступится за вас, когда небеса низвергнутся наземь и наступит конец света. Он увлечет вас всех за собой в преисподнюю. Потому что таков его план. А вы все думаете, получите часть его власти и будете владыками над всеми? Как же вы смешны и позорны!

— Довольно! — снова не выдержал Марко. — Если это твоя предсмертная речь, то мы принимаем ее. И да, ты скоро сгоришь. Можешь радоваться, пыток больше не будет. На тебя просто жалко тратить время. А вот на кого-то другого… Пожалуй, это будет куда интереснее…

Епископ смотрел на Мануэля исподлобья. Тот уже на самом деле выглядел слишком уставшим и изможденным. Непонятно было, как он вообще держится на ногах.

— Вы знаете процедуру аутодафе, брат Мануэль, что бы вы ни говорили, как бы меня ни оскорбляли, а вы по-прежнему мой брат и всегда им останетесь. Просто вы заблудились, заплутали в коридорах неверия и собственных сомнений. Я прощаю вам ваши слова и ваше поведение. Я понимаю, что в таком положении, в каком вы сейчас находитесь, человек реально может потерять разум. Но вы уже до этого его давно лишились. Подвергая вас смерти, мы очистим вашу душу от этого. И будьте уверены, что Господь вам уготовит лучшее место рядом с ним. Как бы там ни было, вы это заслужили. Но мы так и не смогли выяснить в подробностях все детали вашего колдовства и местонахождение книг и таинственного подвала. Раз вы говорили про них, значит они существуют. И если не говорите вы, это поведают нам другие.

Двое стражников притащили в зал Мару, юную шестнадцатилетнюю дочь Мануэля, которая ретиво пыталась вырваться из сильных рук этих солдат. Мануэль ужаснулся, когда увидел, сколько страха на лице у его дочери. И сейчас он еще сильнее чувствовал свою вину и беспредельное отчаяние.

— Вряд ли это милое дитя отличается такой смелостью и бесстрашием, как ее отец, — сказал епископ, восторженно оглядывая прелести молодой девушки, которая явно оживила его похоть, но он не мог сиюминутно ее удовлетворить.

— Отпустите ее, прошу вас! Я все скажу, да, книги есть! — как в бреду начал кричать Мануэль. — Много книг! Да, я сам написал эти рецепты и хотел свалить все на Аарона, так как… я давно ненавижу его. Я хотел занять его место. Я всю жизнь считал, что он ведет себя слишком надменно для священника. Я никогда не верил ему. А еще завидовал. Вот поэтому я все это и придумал, и подговорил Лоренцо! О, я так подставил их обоих, они не виноваты. Отпустите их, прошу вас и я вам все расскажу. Я знаю где книги.

— Очень любопытно! — удивился епископ. — И где же они?

— В надежном месте! — ответил Мануэль. — Вы же понимаете, что я не мог держать их в своем замке. Это было бы слишком рискованно. Сами подумайте — у меня несколько сотен слуг и еще столько же разнорабочих, и семья, жена, которая везде следит за мной, как я мог держать это дома? Есть другое место. Храмина существует!

В ней же тот самый подвал.

— А почему же раньше вы молчали об этом? — спрашивал с серьезным видом епископ, когда вокруг все инквизиторы и присутствующие судьи громко смеялись над выдумками Мануэля. Суд в действительности уже превратился в полное посмешище.

— Я боялся за жизнь своей дочери и жены.

— А теперь вы не боитесь?

— Прошу вас отпустите ее, не мучайте, умоляю!

— Слишком поздно, брат Мануэль. Вы упустили все свои возможности для спасения и себя и своей семьи. Ваша дочь подозревается в сговоре с Дьяволом и колдовстве, поэтому мы не можем отпустить ее. Но если суд выяснит, что она невиновна, он ее отпустит. Брат Марко, Альваро, теперь ваш черед. Мне нечего больше добавить. И я сам уже реально устал. Думаю, мне пора отлучиться по другим своим делам. С этим ненормальным мне не о чем больше говорить, — окинув томным взглядом Мануэля, епископ направился к выходу из зала.

— А девицу, — сказал он тихо на ухо Марко, — оставить в живых. Мучайте и пытайте сколько угодно, но с сохранением нужных частей тела. У нас таких очень любят…

— Понял, Ваше Преосвященство, — усмехнулся Марко, оглядев Мару, — девица что надо. Лакомый кусочек!

Напоследок он моргнул Альваро, оставляя за ним право вдоволь порезвиться с ней. И этот представитель высшего правосудия уже жадно вглядывался в прелестную дочь Мануэля. Подойдя к Маре, Альваро сорвал с нее одежду, полностью обнажив ее прекрасное с совершенными формами тело.

— Сейчас мы будем проверять, является ли твоя дочь ведьмой. Ты уже знаешь всю процедуру, Мануэль. И начнем с испытания иглой. Напомню всем, что если кровь потечет из метки Дьявола, при обнаружении таковой, значит обвиняемая — истинная ведьма. К тому же, она может не испытывать при этом боль, что будет напрямую указывать о том, что нечистые силы помогают ей быть нечувствительной к боли. Брат Альваро, приступай к досмотру!

— Не трогайте ее! — продолжал умолять садистов Мануэль, — это безумие, какая она ведьма, ей всего шестнадцать. Я же уже сказал сожгите и пытайте меня сколько угодно и как угодно. Если вы прикоснетесь к ней, вы никогда не узнаете, где я прячу магические книги.

— Молчи, презренный еретик и богохульник! — с выраженной злобой и отвращением прошипел Марко. — Ты уже достаточно погряз в своей лжи и лицемерии. Ты уже всем доказал свою вину и твои лживые слова не стоят даже и гроша! Лучше просто молчи и смирись! Ты столько лет подло топтал наше доверие и всячески подрывал авторитет церкви. Мы уже не в силах сдерживать все то зло, что ты изрыгаешь из себя! Ты посланник Дьявола, и ты говоришь его гнилыми устами! Сколько угодно нас оскорбляй и приводи любые доводы, хочешь о Боге, о ком хочешь… Но только ты один повинен в том, что произойдет. И эту вину можно искупить только муками с последующей смертью. Вся твоя семья пройдет процедуру досмотра, таков устав и таковы правила! Брат Альваро, где игла?

— Вот она! — спокойно ответил Альваро и достал из своего карману иглу. Держа ее в одной руке, другой он принялся исследовать роскошное тело Мары, особое внимание уделяя интимным участкам, бедрам и груди… Как будто именно там была могла быть расположена та самая «метка Дьявола».

Этот процесс приводил его в явный экстаз, и он не спешил завершать его. Наоборот, его пыл только разгорался, приводя в не меньший восторг всех окружающих, которые разинув рот смотрели, как Альваро занимается поисками заветной метки. Но это скорее походило на любовную прелюдию, нежели пытку. Мара корчилась и всем телом пыталась отторгнуть его прикосновения, которые явно не приносили ей столько удовольствия, а лишь усугубляли ненависть и отчаяние, что еще больше распаляло похотливого инквизитора.

Когда он опустил руку ниже, проводя по бедрам, и внедрил ее между ног Мары, она закраснела от стыда своей наготы и издала звуки ненависти к этому человеку. Ее ведь еще не касался ни один мужчина, а теперь ее лапает это грязное чудовище, этот извращенец, а все остальные взирают на это. Как ей было противно от этого, хотелось провалиться сквозь землю, а лучше даже умереть. Ведь маловероятно, что эти озлобленные твари отпустят ее просто так. Наверняка будут пытать как отца, а может, еще и изнасилуют. Этот страх сидел в Маре в тот момент даже сильнее страха смерти. Она зажмурила глаза, из которых текли горячие слезы, она всхлипывала и содрогалась всем телом.

Альваро опустился на колени и, расставив ее ноги, начал искать

«метку Дьявола» на внутренней поверхности ее бедер. Потом он поднял на нее глаза, а Мара, открыв свои, опустила взор на него и ее страх сменился мольбой. Она пристально разглядывала его лицо и, только сейчас как следует разглядев, она поймала себя на мысли, что оно у него слишком красиво. Хоть взгляд чрезвычайно злобный и преисполнен грязной похоти, черные глаза сияли блеском сладострастия, а черты лица были невероятно красивы и благородны. Как же он мог стать чудовищем и вытворять такое с людьми? Он совсем не похож на остальных. Он будто заворожил ее своим взглядом, и если бы она встретила его при других обстоятельствах, в мужчину с такой внешностью она могла бы влюбиться. Но, видимо, не в этой жизни. Здесь он послан, чтобы мучить ее, и с этой ролью ей предстояло смириться.

— Мною не найдены следы Дьявола, — констатировал Альваро, поднявшись с колен. — Полагаю, нам надо продолжить расследование.

— Ну, раз так, давайте перейдем в камеру пыток, — сказал Марко. — Суд постановил это необходимым этапом нашего расследования.

Когда Мануэля и Мару привели в камеру пыток, они увидели, что там в подвешенном состоянии находились уже Матильда, жена Мануэля, и тот самый Лоренцо, возлюбленный Мары, который привез Мануэлю камни из Иерусалима.

— Вот наши милые гости, — насмехался Марко над Матильдой и Лоренцо, которых палач стегал плеткой по очереди. — Они уже заждались вас. Теперь вся семья в сборе. Признаться, очень мутная и странная семейка. Чрезвычайно лживая и на редкость опасная. В своем коварстве они зашли так далеко, что даже Дьявол умудряется скрывать свои метки на их телах.

Стражники силой уложили обнаженную Мару на стол. Мануэля поставили так, чтобы он видел, что будут вытворять сейчас с его дочерью. Тем более подвешенным Матильде и Лоренцо это так же было хорошо видно.

— Вот вам верная соратница Дьявола во всей красе. Брат Альваро, ты уверен, что хорошо обследовал ее тело? Не исключено, что есть следы сношения с Дьяволом, проверь, девственница она или нет.

— Не смейте! — кричал Мануэль, пока Матильда взахлеб рыдала. — Не трогайте ее. Не было никаких сношений. Девственница она. Умоляю, не трогайте ее.

— Если она девственна, мы не станем убивать ее, в этом я даю тебе слово. Но если нет, она сгорит вместе с тобой, — заявил Марко.

— Есть ведь другие способы, — говорил Мануэль. — Вы же знаете, что существует особое правило для проверки девушки на предмет чистоты. Это должна выполнять женщина и не так, как это собираетесь делать вы!

— Не тебе нас учить, грязный еретик! Ты нарушаешь правила, а почему нам нельзя? Разве все правила нужно соблюдать? Ты устанавливаешь свои, а мы свои. Альваро, мы ждем! — скомандовал Марко.

Альваро этой минуты ждет уже очень давно. Теперь эта девица в его полной власти. Ну что за вздор, конечно она девственница. Подругому быть не может. От нее веяло чистотой и в то же время неразбуженной страстью, которой он сейчас насладится в полной мере. И это придавало ему такой дикий восторг и кайф, как будто он был одурманен ее прелестями. Он рассматривал их, раздвигая ее ноги, глаза запылали страстью и вожделением. Он не слышал ни вопли ее родственников, ни их мольбы. Такая красотка ему еще не доставалась. Стражники рядом стояли не менее возбужденные и просто истекали слюной в ожидании, когда до них наконец дойдет очередь. Палачи и судьи, рыдающая мать Мары — все это еще больше распаляло страсть Альваро, что все будут смотреть на то, как она станет добычей его преступных страстей. Его желание уже достигло бешеного предела, и, чтобы не откладывать утоление своей садисткой похоти, он торопливо расстегнул ремень и спустил с себя штаны, которые препятствовали удовлетворению его похоти.

Мара задыхалась от ужаса и слез, она уже не сопротивлялась, это было все равно бесполезно. Двое сильных мужчин держали ее за руки, пока Альваро наклонялся над ней. Вдруг он начал яростно избивать ее по лицу, очевидно, чтобы специально добавить себе возбуждения и чувствовать ее боль, которая, по его мнению, должна будет доставить ей удовольствие. И да, он хотел видеть, что ей тоже

будет хорошо, и почти был уверен, что выполнит свою мужскую мис сию сейчас в полном объеме и Мара надолго запомнит его «ласки». Такие извращенные понятия в его разуме заставляли его все сильнее испытывать неимоверное желание войти в нее как можно скорее, но в Маре все-таки нет. Ей, разумеется, было больно, и если бы не эти побои, может быть, она даже смогла бы почувствовать что-то приятное, но тогда это было невозможно.

Когда уже все лицо Мары было залито кровью, а тело в синяках, Альваро яростно овладел ею, и так продолжалось довольно долго, он никак не хотел приближать пик своего блаженства, стараясь оттянуть его и как можно дольше совокупляться с этой несчастной девушкой, которая от боли чуть было не потеряла сознание, а из-за ее криков стражникам пришлось заткнуть ей рот кляпом. Но вот наконец он кончил, после чего встав, оглядел ее бедра и промежность, которые были обильно залиты кровью. О да, то была девственница. Он повернулся к ее отцу и подошел к нему, чтобы показать ему, кто здесь главный и победитель, а кто источает злобу и еще большее отчаяние с невероятной болью. Это невероятно тешило самолюбие Альваро, и ему безумно нравилось смотреть на страдания Мануэля и его жены.

— Гореть тебе в аду, проклятая тварь! — проговорил Мануэль с чувством злобы, исполненным гадливости и дикого презрения. — Ты заплатишь за это, и за все свои деяния. Смейся сколько хочешь, чудовище! Будь ты проклят! Ты сдохнешь в муках, истекая кровью.

— Посмотрим, чья кровь потечет быстрее, поджариваясь на медленном огне, — презренно проговорил Альваро над лицом Мануэля. — А смертью ты меня не пугай. Мы все там будем, днем раньше днем позже… Но ты там будешь очень скоро. Так что…

До встречи в аду.

Альваро приказал бросить Мануэля в темницу с Лоренцо, а Матильду посадить в другую. Мару посадить отдельно, но в более комфортные условия. А пока стражники насиловали ее по очереди, Альваро смотрел на это с отвращением и даже не хотел больше приближаться. Пока она больше его не возбуждала, вызывая лишь глубокое отвращение и чувство мерзости. Однако он не жалел о том, что сделал, и осознавал, что сексуальный голод может настигнуть его снова, а плоть этой девицы уж больно отличается от остальных и ему сильно понравилось пребывать в ней. Уж больно редкая у нее была красота и необыкновенно красивое тело. — Ну все, довольно! Я же сказал, все по одному разу! — скомандовал Альваро, — Был приказ оставить ее в живых, но не насиловать до смерти. Пошли вон отсюда! А ты унеси ее в камеру, что наверху. Позже распорядись, чтобы принесли еду.

Глава 4. Знамение

Условия в средневековых тюрьмах были ужасающими. Мало того, что узников морили голодом, они лежали там, на сыром грязном полу в кишащих крысами камерах, погруженные в вечную тьму, дожидаясь своей собственной мучительной гибели. Холод пронизывающий, воздух смрадный. Зверские темницы были не просто тюрьмами, а ложем адских терзаний, отчего разум у заключенных мутился довольно быстро. У пленных не хватало сил вставать и разминать затекшие ноги, находясь в тех пределах, которые допускала длина их цепей. Иногда они не выдерживали и умирали еще до своей казни. А попытка ведьмой самоубийства в целях избежать мучительных страданий на костре часто оканчивалась провалом. Подсудимые находились под жестким наблюдением у стражи, за которых она отвечала головой. Поэтому условия создавались несчастным такие, чтобы они не могли лишить себя жизни тем способом, который избирали, а все-таки доживали до костра и только там предавались погибели.

Однако Маре была отведена просторная и сухая темница. И даже более-менее прибранная. Решетчатое окошко было достаточных размеров, чтобы дневной свет мог беспрепятственно проникать вовнутрь. Также стояли деревянный стол и стул, а кровать была застлана теплой тканью, которой можно было укрыться чтобы согреться. Имелась даже подушка. Мара по-другому представляла себе условия заключенных. И она думала, что ее родители и жених томятся в таких же темницах. Однако для них были отведены совсем другие усло вия. Их посадили троих в одну камеру, заковали в тяжелые кандалы, которые были встроены в пол. Там не было ни кровати, ни стола. Кроме того, в их темнице стоял жуткий запах от нечистот, которые извергали из себя предыдущие пленники, очевидно, уже давно отправившиеся к праотцам. Им не давали ни воды, ни еды. Полуживые и измученные, они даже не смотрели уже друг на друга. К тому же Матильда винила Мануэля в том, что произошло со всей их семьей, и еще перед этим высказала, что он будет гореть в аду за то, как подставил ни в чем не повинного молодого парня Лоренцо, зная, что вокруг свирепствует инквизиция, и тем более обрек на погибель их единственную дочь Мару, которую еще вдобавок зверски изнасиловали. Матильда готова была умереть за дочь и принять на себя все ее муки, хотя осознавала, какие муки ждут ее уже совсем скоро.

Мара, подобно родителям, также лежала на полу. Она не спешила пользоваться предоставленными ей удобствами. Она то ползала на четвереньках, то вставала на корточки. Так ей было легче переносить боль, которую ей причинили насильники. А боль была адская. Внизу живота жгло все так, что казалось, будто ей порвали все внутренние органы. И наружу продолжала вытекать сукровица. Мара решила, что она умирает, поэтому ей так больно. А внутренние повреждения от многочисленных насильников свидетельствовали о наличии серьезных порывов. Мара изучала медицину и понимала, что с ней происходит. Однако на самом деле не было ничего серьезного. И когда боль начала потихоньку утихать где-то через три часа, она начала успокаиваться. Она посмотрела на рубаху, покрывающей ее тело, через нее просачивалась кровь от следов побоев похотливых инквизиторов. Она потрогала лицо, оно болело еще сильно. Под правым глазом была ссадина, из которой сочилась кровь. А губа была разбита. Она оторвала кусок рубахи, чтобы приложить к ранам, и когда увидела, как много крови впитала в себя ткань, то поняла, что раны глубокие. Когда в полуобморочном состоянии она лежала на столе перед насильниками, истязавшими ее, то слышала, как Альваро распорядился прислать к ней лекаря. Но до сих пор к ней никто не явился.

А собственно, зачем ей нужен лекарь? Мара вдруг ужаснулась, ведь ее же сожгут, она здесь сидит в ожидании своей смерти, как и где-то подобно тому сидят ее родители. Ее поруганное и истерзанное тело выволокут наружу и прикрутят цепями к позорному столбу. Она уже представила, как огонь, потрескивая, подбирается к ее босым ногам, как он начинает припекать, жжет все сильнее и сильнее. Это предчувствие своего конца все больше нагнетало ее воображение. И зачем ее лечить? Они уже нанесли ей глубокие физические и душевные раны, хотят перед смертью замазать следы от побоев, чтобы она выглядела на столбе красиво? Прямо как настоящая ведьма. Красивая и достойная. А может, они хотят дать ей стимулирующее зелье, чтобы смерть как можно дольше не приближалась к ней. Она слышала, что особо провинившихся казнят таким образом, что их тело, даже будучи полностью сожженным, все еще оставляет признаки жизни. И все благодаря тому самому зелью, из-за которого пытаемых возвращают в сознание после болевого шока, а казненным дают выпить, чтобы те мучились как можно дольше. И только когда череп раскалывается, разбрасывая по эшафоту расплавленный мозг, жертва окончательно умирает.

Мара, представив все это, впала в ужас и глубокое отчаяние. Слезы градом потекли по раненому лицу, причиняя сильную боль своей едкой жидкостью. Но Мара продолжала рыдать. Разве это та боль, которая ей предстоит? И за что они так с ней? Какая же она несчастная, что родилась в такое ужасное время кровавого средневековья, когда с такой неимоверной жестокостью и чудовищными невообразимыми пытками, на которые только способно извращенное человеческое сознание, люди калечат и убивают других людей. И просто ни за что. Просто так, потому что такова система истребления людей. Но что-то здесь не так. В отличие от своей матери, она верила отцу на все сто процентов. Но посчитала, что он стал жертвой и чересчур понадеялся на своих коллег, которые сами же его и подставили. Если отец говорит, что видел Дьявола, значит так оно и было. И нет никаких сомнений, что в аббатстве Аарона творится что-то мистическое и страшное. Впрочем, все эти инквизиторы тоже являют собой личностей весьма противоречивых. Она видела, каким дьявольским огнем горят их глаза, и как они завесили черной тканью крест со свя тым распятием Иисуса в зале суда. Впрочем, так было положено. Во время допроса и пытки крест покрывался черной вуалью, чтобы Иисус не видел и не слышал того, что будут молвить позорные уста ведьмы. Но Мара обратила внимание, что огромный висячий крест на стене был не просто покрыт, но и перевернут. К тому же, когда этот садист Альваро осматривал ее тело, она обнаружила, что на внутреннем кармане его куртки был знак перевернутой пентаграммы. А это не что иное, как символ черной магии. Мара решила тогда, что ей померещилось, и она вся так тряслась от страха и стыда, что ей было не всех этих нюансов. А сейчас ее осенила мысль, что все эти люди — пособники Дьявола и, вероятно, среди них свирепствует некая секта, во главе которой стоит Аарон. Ведь отец в подробностях поведал суду о проведении в стенах его монастыря сатанинского обряда. Мара все сложила и поняла, что им просто нужно было убрать Мануэля с дороги. Они и раньше хотели это сделать, но все ждали какого-то удобного случая. Или события. И да, ну конечно! События произошло. Камни из Иерусалима, который привез Лоренцо. Самито они не могли такое сделать, никогда. Им нужен был кто-то, кто сумеет сотворить это. Стало быть, камни на самом деле принадлежали царю Соломону, раз вокруг них образовалось столько шумихи.

Мара приблизилась к окну и всмотрелась в небо, которое было ясным и чистым. Вдруг прилетел большой черный ворон. Мара восприняла это как послание, что она не умрет. Предчувствие скорой смерти покинуло ее, но много оставалось непонятным и загадочным. Ворон несколько раз что-то крякнул, щелкнув клювом, и тут же улетел.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.