Бесплатный фрагмент - «Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только

Слова и мысли Наполеона (и не только его) или, приписываемые ему:

«…Я открою кампанию переходом через Неман. Закончу я её в Смоленске и Минске. Там я остановлюсь» (Наполеон — Меттерниху о первоначальном плане похода в Россию)

«Довольно уже я был императором; пора снова быть генералом» (Наполеон)

«Я обоснуюсь в Витебске. Я поставлю под ружье Польшу, а потом решу, если будет нужно, идти ли на Москву или на Петербург» (Наполеон — Коленкуру под Смоленском)

«Стакан наполнен, я должен выпить его» (Наполеон своему адъютанту генералу Раппу о необходимости продолжения движения на Москву после взятия Смоленска)

«Сир, Ваше Величество в восьми сотнях лье от своей столицы!» (Предостережение Бессьера против введения в дело Старой Гвардии при Бородино Наполеону)

«… слишком поздно — неприятель укрепился на своей последней позиции и придется пожертвовать не одной тысячей человек, не добившись удовлетворительного исхода сражения» (Предостережение Бертье Наполеону о вводе в бой Старой гвардии в финале Бородинского сражения)

«Будут удивлены, что я не использовал мои резервы с тем, чтобы добиться более великих результатов. Но я должен сохранить их для решающего удара в большой битве, которую враг даст перед Москвой. Успех дня обеспечен. Я должен обеспечить успех кампании в целом, и вот для чего я сохраняю мои резервы» (Наполеон — Дарю и Дюма во время ужина после окончания Бородинского сражения)

«Что за день! Что за день!» (Возгласы Наполеона во сне после Бородинского побоища)

---

Моему главному консультанту по Жизни — супруге Галине Владимировне, посвящаю…

---

Свет показывает тень, а правда — загадку

(Древнеперсидская поговорка)

Человек растет с детства

(Древнеперсидская поговорка)

Мы живем один раз, но если жить правильно, то одного раза достаточно…

(Древнеперсидская поговорка)

Все дело в мгновении: оно определяет жизнь

(Кафка)

Мой долг передать все, что мне известно, но, конечно, верить всему не обязательно…

(Геродот)

…Кто умеет остановиться, тот этим избегает опасности…

(Лао-Цзы)

---

Часть I 

«Хрестоматийно-фактологическая» версия Второй Польской кампании или, Рокового похода на Москву в 1812 г.

Согласно «компактному» изложению события могли развиваться (не претендуя на «аптекарскую точность» и обязательную логическую последовательность: «о вкусах — не спорят!») следующим образом.

…По очень разным оценкам различных исследователей всякой степени ангажированности общая численность Великой армии могла колебаться от 570 до 678 тыс. солдат с 1370 орудиями, причем, ее фактическая, а не списочная численность могла быть иной. Не исключено, что в начале войны в пределы России могло войти 325-400-450-470 тыс. (данные очень сильно разнятся; из них 50 тыс. союзных Наполеону пруссаков и австрийцев), а за все время полугодовой войны (6 месяцев и 2 дня) могли оказаться на ее территории еще 140—160 тыс. чел. (сведения колеблются) в виде подкреплений. Примечательно, что по некоторым свидетельствам (в частности, французского генерала Бертезена) фактическая численность 1-й линии/эшелона (группы вторжения) Великой армии составляла лишь ок. половины от её списочного состава, т.е. не более 235 тыс. чел., и что командиры при подаче отчётов скрывали истинную численность своих частей. Интересно, что и данные русской разведки той поры давали эту же «лукавую цифирь». Характерно и то, что собственно французов могло быть не более половины. Значит, употребление термина «французы» применительно к этой армии Наполеона ВЕСЬМА И ВЕСЬМА условно.

…Впрочем, вопросы численности всегда и всюду (во все времена и у всех народов, тем более, больших и со специфический ментальностью) крайне дискутабельны и консенсус вряд ли когда-либо будет найден, поэтому рассуждать об истинности «лукавых цифирь» вряд ли представляется возможным. Так или иначе, каждый вправе самостоятельно попытаться найти для себя в этих вопросах «истину»…

У французского императора имелись внушительные резервы: от 130 до 220 тыс. солдат в гарнизонах Центральной Европы (в том числе, Франции) и резервных корпусах в Пруссии — из них 70 тысяч в IX-м и XI-м корпусах маршалов Виктора и Ожеро), а также ок. 100 тыс. Национальной гвардии Франции, но она по закону не могла воевать за пределами страны. При этом еще 200—300 (данные очень сильно разнятся) тыс. приходилось держать за Пиренеями — в Испании и Португалии, а 50 тыс. удерживали в покорности Италию.

По реке Висле от Варшавы до Данцига были созданы крупные артиллерийские и продовольственные склады. Крупнейшим центром снабжения войск стал Данциг, в котором к январю 1812 г. располагался запас продовольствия на 50 дней для 400 тыс. чел. и 50 тыс. конского состава.

Основные силы Наполеон сосредоточил в трех войсковых группах, которым следовало окружить и уничтожить по частям две главные армии русских — Барклая-де-Толли и Багратиона.

Левую (218 тыс. чел.) возглавлял сам Наполеон, центральную (82 тыс. чел.) — его пасынок, Эжен де Богарнэ, правую (78 тыс. чел.) — его младший брат, король Вестфалии Жером Бонапарт. Помимо главных сил, против Витгенштейна на левом фланге расположился 29—32.5-тысячный (данные разнятся) преимущественно прусский корпус Макдональда., а на юге — правом фланге — союзнический австрийский 30-34-тысячный (сведения различаются) корпус Шварценберга.

Первым принять удар на себя предстояло 1-й Западной армии генерала от инфантерии М. Барклая-де-Толли (нач. штаба — генерал-майор А. П. Ермолов и генерал-квартирмейстер — полковник квартирмейстерской части К. Ф. Толь) (120—136 тыс.; данные сильно разнятся) в Литве и 2-й Западной армии генерала от инфантерии П. Багратиона (должность нач. штаба занимал генерал-майор Э. Ф. Сен-При, генерал-адъютант Александра I; генерал-квартирмейстера — генерал-майор М. С. Вистицкий 2-й) (49—57 тыс.; сведения сильно различаются) в Белоруссии, на двоих у них было до 758 орудий.

Ещё южнее на Волыни (северо-запад Украины) стояла 3-я Обсервационная армия генерала Тормасова (44—49 тыс. — данные разнятся; 168 орудий) для прикрытия от Австрии. В Молдавии заслоном против Турции была поставлена Дунайская армия адмирала Чичагова (55—59 тыс. — данные разнятся; 202 орудия). В Финляндии против шведов выстроился корпус генерал-лейтенанта Ф. Ф. Штейнгеля (19—31 тыс.; сведения сильно различаются со 102 орудиями). В районе Риги находился отдельный примерно 18-тысячный корпус генерал-лейтенанта И. Н. Эссена 1-го, и еще порядка четырех резервных корпусов размещались вдали от западной границы (1-й Резервный генерал-адъютанта барона Е. И. Меллер-Закомельского, с началом войны расформированный и расскассированный по др. корпусам и крепостям — Динабург и Рига; 2-й Резервный генерал-лейтенанта Ф. Ф. Эртеля; Смоленский резервный генерал-адъютанта барона Ф. Ф. Винценгероде и Калужский резервный генерала от инфантерии М. А. Милорадовича).

По очень разным оценкам различных (в той или иной степени ангажированных) исследователей общая численность всех русских войск могла колебаться от 400 до 623 тыс. солдат с 1550—1620 орудий с учетом резервных частей и гарнизонных войск либо задействованных на Кавказском «фронте», где могли нести службу 40—42 тыс. чел. Нерегулярные казачьи войска насчитывали по спискам 117 тыс. лёгкой кавалерии, однако реально в боевых действиях приняло участие только 20—25 тыс. казаков.

Рассчитывая, что Александр первым нападёт на Великое герцогство Варшавское, Наполеон планировал быстро закончить войну путём разгрома русской армии в генеральном сражении на польско-литовской территории в районе Варшавы или Вильны, где население было настроено враждебно к России. Расчёт Наполеона был прост — поражение русской армии в одном-двух сражениях вынудит Александра I принять его условия.

«…Я открою кампанию переходом через Неман. Закончу я её в Смоленске и Минске. Там я остановлюсь» — рассказывали, что так заявил он австрийскому министру Меттерниху перед отправкой в поход. В отличие от политики, проводимой в Европе, Наполеон не ставил задач по изменению политического устройства России (в частности, не собирался освобождать крестьян от крепостной зависимости). В результате отступление русской армии вглубь России застигнет его врасплох, заставив в нерешительности задержаться в Вильне на 18 дней: таких длительных «раздумий-колебаний» раньше он (особенно в пору, когда был рисковым и стремительным «генералом Бонапартом»), никогда не допускал. Годы спустя многие рьяные мемуаристы-«борзописцы» будут приписывать Наполеону уже с самого начала грандиозные планы, вплоть до захвата Москвы («… заняв Москву, я поражу её в сердце!»), чего вовсе не было, а возникло уже в ходе неоднозначно складывавшейся войны с Россией.

Разнообразные планы войны с Наполеоном, как оборонительные, так и наступательные (в частности, захват герцогства Варшавского, возможно, и Силезии, и даже Пруссии, которая в тоже время рассматривалась и как вероятный союзник), разрабатывались под личным руководством русского царя еще с февраля 1810 г. Сколько на самом деле было задействовано в этих вопросах «стратегов-разработчиков» и какие из оставшихся после них «документов» следует принимать во внимание — до сих пор остается спорным вопросом и каждый вправе самостоятельно «покопаться» в этом направлении. Важно и то, что российское командование задолго до начала войны предвидело возможность длительного организованного отступления с тем, чтобы избежать риска потери армии в решительном сражении.

9 мая 1812 г. французский император выехал из своей резиденции Сен-Клу в Дрезден, где встречался с подчиненными ему европейскими монархами. Уже оттуда он отправился к Великой армии на реку Неман, разделявшую Пруссию и Россию. 22 июня Наполеон обратился с воззванием к войскам, в котором обвинил Россию в нарушении Тильзитского соглашения и назвал нападение на Россию Второй Польской кампанией, впрочем, есть и другие названия этой грандиозной войны.

Вечером 11 (23; здесь и далее везде — по старому стилю) июня разъезд лейб-гвардии Казачьего полка в трёх верстах вверх по реке Неман, неподалёку от Ковно (Литва), заметил подозрительное движение на противоположном берегу. Когда совсем стемнело, через реку с возвышенного и лесистого берега на русский берег на лодках и паромах переправилась рота неприятельских сапёров и произошла первая перестрелка.

После полуночи 12 (24) июня по четырём наведённым выше Ковно мостам началась переправа наполеоновских войск через пограничный Неман. В 6 часов утра 12 (24) июня их авангард вошёл в Ковно. Вечером 24 июня император Александр I находился на балу у Беннигсена в Вильне, где ему и доложили о вторжении Наполеона.

Переправа 220 тыс. солдат Великой армии под Ковно заняла 4 дня. Реку форсировали 1-й, 2-й, 3-й пехотные корпуса, гвардия и кавалерия.

Первое столкновение с русской армией (ее арьергарда с налетевшей на него кавалерией Мюрата) случилось уже 25 июня возле с. Барбаришки (совр. Бабришкес). То же самое произошло под Румшишками (совр. Румшишкес) и Попарцами (совр. Папарцяй).

17 (29) июня — 18 (30) июня около Прены южнее Ковно Неман перешла другая группировка (67 тыс. солдат: 4-й и 6-й пехотные корпуса, кавалерия) под началом наполеоновского пасынка Эжена де Богарнэ. Почти одновременно 18 (30) июня ещё южнее, около Гродно Неман пересекли 5-й, 7-й, 8-й пехотные и 4-й кавалерийский корпуса (78—79 тыс. солдат:) наполеоновского младшего брата Жерома Бонапарта.

На северном направлении возле Тильзита Неман пересёк Х-й 32-тысячный корпус маршала Макдональда. На южном направлении со стороны Варшавы через Буг начал вторжение отдельный 30-34-тысячный (сведения различаются) корпус австрийцев князя Шварценберга.

16 (28) июня была занята Вильна. 18 (30) июня в нее прибыл генерал-адъютант Балашов, направленный Александром I с предложением вывести войска из России и заключить мир. Наполеон ответил отказом.

Части 1-й Западной армии оказались раскиданы от Балтики до Лиды, причем, штаб находился в Вильне. Из-за быстрого продвижения Великой армии для разбросанных русских корпусов создалась угроза быть разбитыми по частям. Корпус Дохтурова оказался в оперативном окружении, но смог вырваться и прибыть в сборный пункт Свенцяны. Неприятель отрезал конный отряд Дорохова, который вынужден был присоединиться к армии Багратиона. После того, как все части 1-й армии соединились, она стала постепенно отступать к Вильне и далее к Дриссе.

16 (28) июня армия Баркалая вышла из Вильны и 27 июня (9 июля) прибыла в Дрисский укреплённый лагерь, в котором по плану прусского полковника Пфуля, на русской службе ставшего 30.09.1809 г. генерал-лейтенатом, русская армия должна была измотать противника. Российским генералам (причем, не только чисто русского происхождения) удалось-таки убедить царя в абсурдности этого плана, и 5 (17) июля она отошла через Полоцк на Витебск, оставив для защиты Петербурга 1-й корпус Витгенштейна.

28 июня у литовского городка при Вилькомире произошёл бой между русским арьергардом (кавалерийский и два пехотных полка — всего ок. 6 тыс. чел.) под командованием генерал-майора Я. П. Кульнева и дивизией противника (до 10 тыс. чел.) под началом О. Себастиани. Кульнев должен был сдерживать французов, чтобы дать время основным силам корпуса генерала Витгенштейна переправиться через реку Свенту. Несмотря на неравенство сил, русские отразили натиск врага. К вечеру арьергард отошёл за реку Свенту и двинулся на соединение с Витгенштейном.

Тем временем, нацеленным на Петербург войскам Макдональда (преимущественно это были 20 тыс. пруссаков генерала Гравета, потом — Йорка), предстояло сначала занять Ригу, а затем, соединившись с II-м примерно 28-тысячным корпусом Удино, двинуться дальше. Макдональд подошел к укреплениям Риги, однако, не имея осадной артиллерии, остановился на дальних подступах к городу.

Еще раньше, командоваший 3—4 тысячными русскими силами с 10 орудиями в Митаве генерал Левиз, получил известие о занятии Бауска 27-й прусской дивизией генерала Граверта (ок. 7 тыс. с 32 пушками). Стремясь предотвратить продвижение наполеоновских войск на Ригу, он занял позицию около замка Гросс-Экау. В свою очередь Граверт оповестил генерала Клейста, находившегося со своими силами восточнее, о возможном бое.

На следующий день — утром — генерал Граверт начал артиллерийский обстрел, а затем бросил в атаку вестфальских кирасир. Никто из сторон не имел преимущества до самого вечера, пока подошедшие войска Клейста не ударили по позициям Левиза с востока. Это решило исход дела.

Стратегическое значение этого сражения проявилось в том, что войска Левиза, предназначавшиеся для защиты Риги оказались разбиты, потеряв 600 человек убитыми и ранеными и ок. 300 пленными (потери врага остались «за кадром»). Эта неудача заставила русские войска оставить все левобережье Западной Двины и даже сжечь Митавское предместье Риги с целью затруднить врагу подход к ней.

Военный губернатор Риги генерал Эссен 1-й заперся в городе с сильным 18-тысячным гарнизоном. Стараясь поддержать Удино, Макдональд захватил оставленный город Динабург на реке Западной Двине и прекратил активные действия, поджидая осадную артиллерию из Восточной Пруссии.

Удино, заняв город Полоцк, решил обойти с севера отдельный 25-тысячный корпус генерала Витгенштейна, выделенный главнокомандующим 1-й Западной армией Барклаем при отступлении через Полоцк для обороны петербургского направления. Опасаясь соединения Удино с Макдональдом, Витгенштейн 18 (30) июля готовился атаковать со всего лишь 17 тыс. солдат и 84 пушками, не ожидавший нападения и ослабленный маршем 28-тысячный корпус (со 114 орудиями) корпус Удино у деревни Клястицы (ныне Россонский район Витебской области Белоруссии), что на дороге между Полоцком и Себежем. Сражение между ними продлится целых три дня — с 18 (30) июля по 20 июля (1 августа).

Войска Витгенштейна были заведомо слабее каждого из противостоящих ему корпусов Удино и Макдональда и он не смог бы устоять против их соединённых сил, но наполеоновские маршалы действовали раздельно. Кроме этого, на их пути оказалась внушительная естественная водная преграда — река Западная Двина. Пока Макдональд действовал против войск Эссена в Риге возле устья Двины, Удино после неудачной попытки переправиться через Двину у Динабурга, вынужден был подняться вверх по течению, и форсировать ее около Полоцка. Так он намеревался отрезать Витгенштейна от тыла на Псковском тракте.

Последний оказался в отчаянном положении. Единственным шансом остановить врага, было воспользоваться удалённостью Макдональда. Несмотря на неравенство сил, русский генерал предпочел сам навязать бой Удино.

Еще 16 (29) июля 12 эскадронов врага были неожиданно атакованы всего лишь 4 эскадронами Гродненского гусарского полка и пятью сотнями казаков под командованием генерал-майора Кульнева. Несмотря на численное превосходство, противник был опрокинут.

15 июля в бою против отряда генерала Кульнева у села Оникшты на реке Друе был ранен и взят в плен корнетом Гродненского гусарского полка Глебовым, бригадный генерал (6.9.1811), командир 7-й бригадой лёгкой кавалерии (11-й и 12-й конно-егерские полки), во главе которой участвовал в Русской кампании в составе 2-й дивизии лёгкой кавалерии генерала Пажоля 2-го корпуса резервной кавалерии генерала Монбрена, барон Империи (1808), участник революционных и наполеоновских войн (сражения при Пирамидах, Эльхингене, Ульме, Аустерлице, Нордхаузене, Любеке, Морунгене, Фридланде, Сомосьерре, Корунье, Морентасе, Амаранте, Талавере, Пенеранде, Алькосере, Бельмонте и др.) Жан-Мари Ноэль Делиль де Фалькон де Сен-Женьес. Таким образом он стал первым французским генералом, пленённым во время русской кампании. Он был отправлен в Саратов, где разделил плен с офицерами 16-го и 3-го конно-егерских и 8 гусарского полков, в том числе с Октавом де Сегюром и Антуаном де Марбо; затем был перевезён в Тамбов, где содержался до окончания боевых действий.

Тем временем, имея внушительное численное превосходство, Удино занял деревню Клястицы, но пользуясь растянутостью его сил, Витгенштейн смело атаковал его. Первым шел кульневский авангард (3.7 тыс. всадников, 12 орудий), следом за ним — основные силы Витгенштейна (13 тыс. солдат и 72 пушки).

18 (31) июля в 2 часа дня русский авангард столкнулся с вражеским авангардом возле деревни Якубово. Встречный бой продолжался до конца дня. Кульнев старался вытеснить противника из деревни, но после серии ожесточенных схваток неприятель, все же, удержал ее.

На следующий день — 19 (1) августа — в бой вступили главные силы русских, и после нескольких атак и контратак Якубово удалось захватить. Удино пришлось отойти к Клястицам.

Для продолжения атаки на Клястицы следовало переправиться через реку Нища. Удино разместил на противоположном берегу реки мощную батарею и приказал сжечь единственный мост. Пока отряд Кульнева переправлялся через брод для обхода вражеских позиций, 2-й батальон Павловского гренадерского полка прошёл прямо через горящий мост и атаковал противника. Тот был вынужден отступать дальше.

Кульнев продолжил было преследование двумя кавалерийскими полками при поддержке казаков, пехотного батальона и артиллерийской батареи. После переправы через реку Дриссу 20 июля (1 августа) он попал в засаду возле села Боярщино. Вражеская артиллерия расстреливала его отряд с господствующих высот. Сам он был смертельно ранен: пушечным ядром ему оторвало ноги выше колен.

В тоже время, преследуя русский авангард, неприятельский генерал Вердье натолкнулся при Головчице на главные силы Витгенштейна и был разгромлен. В этом бою сам Петр Христианович был легко ранен в щёку.

В армейском рапорте Витгенштейна царю говорится, что со слов 3 тыс. пленных вражеских солдат и офицеров они потеряли «10 тыс. убитыми и раненными», тогда как свои потери он скромно оценил примерно в 4 тыс. чел.

Это была первая крупная победа русских войск в этой войне, сильно поднявшая авторитет генерала Витгенштейна. Он был награждён орд. Св. Георгия 2-го класса. Сам император Александр I назвал его Спасителем Петербурга.

В результате всех этих многодневных боестолкновений войска Удино отступили за Западную Двину, оставив за собой укреплённый Полоцк.

Таким образом, наступление врага на Петербург провалилось.

Более того, опасаясь действий генерала Витгенштейна на путях снабжения основных сил его Великой Армии, углублявшейся внутрь России, французский император был вынужден ослабить свою главную группировку войск, послав на помощь Удино корпус генерала Сен-Сира.

Пока левые (северные) фланговые корпуса Великой армии решали свои «задачи», на Центральном направлении события развивались своим ходом.

Еще в Полоцке вред от пребывания Александра I при армии стал настолько очевиден, что в начале июля его ближайшие доверенные лица (А. С. Шишков, А. А. Аракчеев и А. Д. Балашов) убедили Его Величество Всея Руси отбыть под весьма благовидным предлогом необходимости присутствия в столице для подготовки резервов.

…Между прочим, «правитель слабый и лукавый» (слабым, вопреки крылатой фразе светоча русской литературы, он никогда не был, а лукавство было его главной природной чертой, причем, крайне необходимой на вершине власти) все очень правильно понял и предпочел не искушать судьбу: варианты наиболее выгодного поступка он обычно просчитывал очень быстро и почти безошибочно. Такая она — «царская работа» (читай любого авторитарного правителя всех времен и народов!): считать «ходы» («телодвижения») на много вперед (прим. — моё, Я.Н.)…

2-я Западная армия (на тот момент до 45 тыс.) в начале вторжения располагалась под Гродно (на западе Белоруссии) ок. 150 км от основной 1-й Западной армии. Ее командующий Багратион попытался соединиться с армией Барклая, но, достигнув Лиды (100 км от Вильно), понял, что враг не позволит этого сделать. Пришлось ему отступить на юг. Казаки атамана Платова, прикрывая тылы отступающей армии Багратиона, успешно задержали противника у Гродно.

Здесь 15 (27) — 16 (28) июня произошла жаркая кавалерийская стычка между арьергардом правого крыла Великой армии (бригадой генерала Алликса де Во — 1,2 тыс. кав. и 2,4 тыс. пех.) и 4,4-тысячным казачьим корпусом атамана Платова (донской атаманский полк Балабина 2-го, донские казачьи полки Власова 3-го, Грекова 18-го, Денисова 7-го, Иловайского 5-го, Мельникова 3-го, Харитонова 7-го; конно-татарские полки Хункалова и Балатукова; калмыкский — капитана Диомидия и 1-й Башкирский полки; 2-я донская конно-артиллерийская рота из 12 орудий Суворова 2-го.)

Еще 8 (20) июня, 14 полков казаков Платова прибыли в окрестности Гродно для охраны границ. Спустя четыре дня в 130 километрах севернее Гродно у города Ковно (Каунаса), наполеоновская армия начала вторжение на территорию России через реку Неман — на Ковно. 12 (24) июня 1812 года, от города Ломжа (Польша) мощный 79-тысячный корпус младшего брата Наполеона, Жерома Бонапарта, выдвинулся через Августов на Гродно.

14 (26) июня, вечером Платову было передан приказ российского императора тревожить фланг и тыл неприятеля. Полки его казачьего корпуса из приграничных с Гродно населённых пунктов, были отведены от границ для сосредоточения у Свенцян через Лиду.

15 (27) июня, в четырёх километрах западнее Гродно на реке Лососянка, несколько казачьих полков вступили в бой с тремя полками польской дивизии генерал Домбровского, двигавшимися на Гродно. Завязав у реки перестрелку, казаки смогли задержать наступление противника.

На следующий день — 16 (28) июня — казаки отошли к мосту у Гродно, в Занеманское предместье. Получив подкрепления от польского генерала М. И. Каменского, солдаты де Во пошли на предместье.

Первыми атаку начали польские уланы, затеяв бой с казачьей сотней. После их стремительной конной атаки вперёд к мосту через реку пошла пехота. Удерживать мост казачьим полкам помогал Гродненский городской гарнизон. За Неманом атаман Платов занял оборону на высотах правого берега Немана и оттуда повёл обстрел наступающих частей из 12 орудий роты донской артиллерии. Ожесточённая перестрелка с неприятелем продолжалась до вечера. Не видя возможности задержать усиливающийся натиск неприятеля лишь силами казаков, не располагая регулярной пехотой, донской атаман сжёг мост через Неман и вечером того дня выступил из Гродно в направлении к Лиде — через Щучин.

Немедленно отрезать 2-ю армию от войск Барклая и уничтожить было поручено Даву, который двинулся из Вильно на Минск и занял его 8 июля. С запада Багратиона преследовал корпус Жерома Бонапарта, с юга в районе Слонима появился саксонский корпус Ренье.

Возникла угроза окружения.

Багратион, присоединив отряды Платова и Дорохова, чудом проскользнувшие между неприятельскими корпусами, повернул на юг к Новогрудку, Несвижу, Слуцку и далее к Бобруйску. Благодаря успешным действиям казаков Платова 27—28 июня (9—10 июля) в кавалерийском бою с 4-й польской уланской дивизией генерала Рожнецкого под Миром на реке Мирянка неподалёку от Новогрудка удалось задержать преследователей.

Согласно «компактной версии» боя, вот как это могло быть.

«…Кавалерия Рожнецкого, составлявшая авангард IV-го резервного кавалерийского корпуса генерала Латур-Мобура, получила приказ 27 июня занять местечко Мир (24 версты от Корелич), удерживаемое 5,5-тысячными силами казаков Платова.

Последний оставил в Мире один казачий полк, а остальные части скрытно расставил в роще Яблоновщина, южнее Мира. Непосредственно под Миром у него было 2.6 тыс. сабель (Перекопский татарский полк, Ставропольский калмыкский полк, Башкирский полк, казачьи Иловайского 5-го и Сысоева 3-го полки, половина Атаманского казачьего полка и 2-я Донская конно-артиллерийская рота с 12 орудиями). В 30 километрах севернее, в окрестностях Щвеженя стоял 1,6-тысячный отряд генерала Кутейникова (Симферопольский татарский полк, казачьи Грекова 18-го и Харитонова 7-го полки и половина Атаманского полка). На западе от тракта Кореличи — Мир встал 1,3-тысячный отряд генерала Карпова (казачьи полки Карпова 2-го, Денисова 6-го и Адрианова 2-го).

27 июня рано утром 3-й уланский полк бригады генерала Казимежа Турно двинулся на Мир, за ним следовали 15-й и 16-й полки его бригады, и лишь затем — генерал Рожнецкий с бригадой генерала Доминика Дзевановского. Уланы 3-го полка смяли казачью заставу, ворвались в Мир и оттеснили казаков к южной окраине, где были атакованы основными силами Платова. Поляки были отброшены, также как и присланные на помощь три эскадрона 15-го и 16-го полков, Турно отвёл свою бригаду за Мирянку.

Генерал Латур-Мобур доложил о 8 вышедших из строя офицерах, 65 раненых и 80 убитых и пленённых нижних чинах. Потери казаков составили более 25 человек.

На следующий день дивизия Рожнецкого заняла Мир и двинулась далее по дороге на Несвиж. В пяти верстах от местечка, за деревней Симаково, 15-й уланский полк наткнулся на казачьи посты. В ночь с 27 на 28 июня Платов получил от Багратиона подкрепление — отряд генерала Васильчикова (Киевские драгуны, Ахтырские гусары, Литовские уланы и 5-й егерский полк). Между Симаково и Городней он располагал 2.5 тыс. регулярной кавалерии, 5 тыс. казаков, 1 тыс. егерей и 12 орудиями. 7-й уланский полк полковника Завадского прогнал казачьи пикеты и, наткнувшись на главные силы Платова, остановился.

Последний, удостоверившись, что поляки не дадут себя заманить вперёд, решился на общую атаку. Уланы 7-го полка отбили две атаки, но были вновь атакованы с поддержкой двух эскадронов ахтырских гусар майора Давыдова и начали отступать. Остальные части Платова атаковали бригаду Турно, но были встречены контратаками. Завязался упорный кавалерийский бой. В это время Платов послал приказ генералу Кутейникову прибыть к Миру и ударить в тыл польской дивизии с севера.

После 2,5-часового боя, наступила передышка — обе стороны ожидали подкреплений. Ближе к вечеру русские вновь атаковали бригаду Турно, а подошедший Кутейников ударил с тыла. Ему навстречу бросился 11-й уланский полк, пытаясь остановить превосходящего противника: на распаханном поле, в столбах поднятой всадниками пыли, началась всеобщая свалка вплоть до примитивного мордобитья.

В результате неожиданного удара Кутейникова дивизия Рожнецкого была разбита и отброшена с поля боя. У Мира казаки были остановлены подошедшим 1-м конно-егерским полком и несколькими выстрелами орудий конной артиллерии, присланной генералом Тадеушем Тышкевичем.

Закончился бой только ок. 22 часов вечера.

Поляки Рожнецкого потеряли ранеными и убитыми до 800 человек, ок. 150 человек попало в плен. Потери русских были намного меньшими…»

«Развернутый вариант крупной „замятни“ под Миром уточняет некоторые весьма существенные детали».

<<…Здесь 27—28 июня (по старому стилю) казаки Платова, поддержанные во второй день 2,5 тыс. регулярной кавалерии и тысячей пехоты генерала Васильчикова схлестнулись с 3,3-тысячной кавалерийской дивизией поляков генерала Рожнецкого из состава правого крыла Жерома Бонапарта.

…Кстати, этот бой принято считать первым по-настоящему серьёзным арьергардным сражением Отечественной войны 1812 года…

Преследуемая с запада от Волковыска корпусом Жерома Бонапарта, 19 июня (1 июля), отступавшая 2-я Западная армия Багратиона, направилась от Слонима к Новогрудку. Но 21 июня (3 июля), избегая нежелательной встречи с корпусом маршала Даву, повернула обратно к Несвижу. 26 июня (8 июля) Багратион остановился на отдых у Несвижа, приказав атаману Платову, прибывшему под местечко Мир, выслать разъезды и сдержать движение неприятеля, пока армия будет дневать.

Принято считать, что 27 июня (9 июля) у атамана Платова могло быть 5,5 казачьих полков (2.6 тыс. сабель): половина донского атаманского полка Кирсанова, донской полк Иловайского 5-го, донской полк Сысоева 3-го, Перекопский татарский полк князя Хункалова, Ставропольский калмыцкий полк капитана Диомидия, башкирский полк и 12 орудий 2-й донской конно-артиллерийской роты. Поддержку ему оказывали два казачьих полка генерал-майора Карпова, находившиеся в разъездах к западу от Мира.

27 июня (9 июля), ожидая наступления основных сил правого крыла Великой армии, Платов приказал Сысоеву устроить засаду и задержать передовой отряд противника. Последний разделил свой полк на три группы: одна сотня была демонстративно выставлена вперёд; перед Миром были поставлены две сотни, по одной с каждой стороны дороги, идущей от Мира до Корелич, остальную часть полка (основные казацкие силы с мобильной артиллерией) он скрытно расположил вдоль дороги Мир — Несвиж — южнее Мира, в роще Яблоновщина.

Так была подготовлена засада — «казачий вентерь», условно говоря, снасть-ловушка для рыбы.

В направлении местечка Мир продвигались шесть полков конницы бригад генералов К. Турно и Д. Дзевановского польской дивизии Рожнецкого. Передовая бригада Турно из трёх уланских полков наступала на местечко Мир. Когда ее авангард, 3-й уланский полк из трех эскадронов, обнаружил казачий разъезд, тот стал отходить к местечку, потеряв нескольких человек пленными. В пылу преследования поляки ворвались в Мир, где на южной окраине неожиданно для них обнаружились основные силы Платова. К казакам, и так численно превосходившим противника раз в пять, добавились ещё и засадные сотни. Польские уланы оказались окружёнными. Часть из них смогла пробиться из окружения, а остальные были рассеяны. Казаки преследовали бежавших до д. Песочны (севернее Мира).

Вскоре два остальных полка улан (15-й и 16-й) из бригады Турно, ещё только переходившие речку Песочну, увидев остатки бегущих трёх авангардных эскадронов, преследуемых казаками, заняли позиции за плотиной реки Песчаны. Генерал Турно направил на помощь бегущим три других эскадрона. Однако и они не выдержали атаки превосходящих сил казаков и были опрокинуты. Отступающие уланы кинулись было к плотине, но часть их оказалась прижата казаками к заболоченному берегу, лошади улан завязли, и, отбиваясь, они были либо переколоты, либо взяты в плен.

Так, мажорно — для знавших толк в «подставах-засадах-заманухах» казаков и минорно — для самонадеянных поляков закончился первый день жаркого дела под Миром.

Принято считать, что в том скоротечном бою действовало более 3.5 тыс. казаков и всего лишь ок. 1.3 тыс. польских улан. Доподлинные потери бригады Турно остались неизвестны: различные источники дают абсолютно разные данные, но, так или иначе, урон явно был значительным. Польский генерал Колачковский склонялся к мысли о 200 бойцах, «выбывших из строя». А вот отечественные историки называют цифру в 8 офицеров и 348 солдат убитых, раненых и попавших в плен (6 офицеров, из которых двое — эскадронные командиры, и 250 рядовых улан).

В ночь с 27 на 28 июня к казакам подошли подкрепления из бригады генерала Васильчикова: Ахтырский гусарский, Литовский уланский, 5-й егерский полк, Киевский и Новороссийский драгунские полки. Помимо них прибыли казачьи полки Карпова 1-го, Иловайского 10-го и Иловайского 11-го. Но и вражеский авангард тоже получил усиление 2-м, 7-м и 11-м польскими уланскими полками Дзевановского.

Утром 28 июня (10 июля) казаки вновь попытались повторить свой вчерашний «трюк-маневр» — заманить противника в ловушку. Оставив Мир, Платов расположил большую часть казаков скрытно влево от большой дороги южнее деревни Симаково, рассчитывая увлечь противника отступлением частей, занимавших большую дорогу, но, на этот раз «вентерь» не дал вчерашнего эффекта.

В полдень две бригады генералов Турно и Дзевановского, с авангардом в лице бригады Турно, двинулись из Мира на Несвиж. Выступивший первым 15-й уланский полк обнаружил казачьи посты на опушке небольшого леса, через который пролегал путь. Вперёд был выслан 7-й уланский полк бригады Дзевановского. Увидев, что на них надвигается целый полк регулярной кавалерии, казаки оставили свои позиции в лесу и отступили к главным силам Платова, сосредоточенным в долине за лесом направо от дороги Мир — Несвиж. В свою очередь, Рожнецкий, обнаружив крупные силы казаков, послал гонца ускорить подход подкреплений, в том числе, бригады Тышкевича с конной батареей из дивизии М. И. Каменского.

Рассчитывая выманить врага вперед и навязать какой-то его части бой, например, передовому 7-му уланскому полку, Платов подверг его артобстрелу своей мобильной конной артиллерией. После чего на него были брошены казаки, причем, дважды. Поняв, что противник уже не тот, что вчера и вперед опрометчиво не рвется, донской атаман решился-таки на общую атаку. 7-й полк снова подвергся нападению: только теперь уже с поддержкой регулярной кавалерии — двух эскадронов ахтырских гусар. Остальные силы казаков Платова, обойдя улан слева, ринулись на позиции трёх полков бригады Турно. Их первую атаку отразили, но они на этом не успокоились и продолжали раз за разом наскакивать на противника. Упорный кавалерийский бой не утихал. Платов кроме полка ахтырских гусар, ввел в бой полк киевских драгун, и придвинул к полю сражения полк пеших егерей. Поскольку позиции передовых полков польских улан уже поредели, то Рожнецкому пришлось выдвинуть из резерва отборную роту 2-го уланского полка.

После двухчасовой кавалерийской рубки наступил небольшой перерыв, причем, обе противоборствующии стороны нуждались в подкреплениях. К Платову шли 3,5 казачьих полка Кутейникова. А Рожнецкий ожидал прибытия 1-го полка конных стрелков и полк батареи конной артиллерии. Однако подмога к полякам, так и не подошла. По малопонятным причинам, очень недалеко стоявшие от поля боя подкрепления (в 6 км — полк с артиллерией, а в 12 км — еще три полка), которые так и не двинулись на помощь своим «братьям по оружию» или, скорее, «коллегам по ремеслу».

Видя, что противник так и не получил никаких подкреплений, тогда как Кутейников уже был на дистанции видимости, казаки Платова по его команде снова возобновили бой. На левый фланг Рожнецкого — на 11-й уланский полк — сходу налетела подошедшая казачья бригада Кутейникова. Поляки не выдержали натиска усилившихся казаков, и бежали. Даже стоявший в резерве 2-й уланский полк не смог остановить лавину преследовавших их казаков. Поочерёдно его эскадроны то один, то другой переходили в контратаки, пока не были отброшены к местечку Мир.

Только теперь пришло запоздалое подкрепление из полка конных егерей с тремя пушками. Увидев это, казаки ослабили напор, а затем и отступили.

К 22 часам бой утих…>>

О польских потерях уже сообщалось, тогда как цифры русских лаконичнее и «доходчивее» всего охарактеризовал сам Платов в своем донесении Багратиону: «У нас урон не велик по сему ретивому делу…» (В общем, русские потери «остались за кадром»… Так бывает, тем более, что «победителей — не судят» — прим. моё. Я.Н.)…

Важно другое: арьергардный бой Платова задержал движение наполеоновских войск и обеспечил отход 2-й армии Багратиона к Слуцку.

Багратион смог стремительными марш-бросками благополучно обойти Минск и дойти до Бобруйска без особых помех со стороны младшего наполеоновского брата Жерома, войска которого безнадёжно отстали. Там Багратион получил приказ идти через Могилёв и Оршу на соединение с Барклаем к Витебску, где по стратегическим (еще довоенным планам?) следовало бы соединиться обеим главным русским армиям.

Однако Даву неотступно следовал параллельно Багратиону с севера, отрезая возможные пути к 1-й армии. 21 июля он уже расположился передовыми частями в Могилёве. Ещё не зная точного местонахождения Багратиона, он выслал по дороге на юг 3-й конно-егерский полк с целью разведки, который столкнулся на дороге с 5-ю казачьими полками — авангардом 2-й армии. Казаки прогнали врага до Могилёва, захватив более 200 пленных и даже командира полка. Узнав об этом, Даву немедленно выдвинул авангард на очень выгодную для обороны позицию у деревни Салтановка (прим. 10 км вниз по Днепру от Могилёва). Багратион, подойдя к Днепру в 60 километрах ниже Могилёва, 23 июля приказал 15-тысячному 7-му пехотному корпусу генерал-лейтенанта Раевского атаковать позиции Даву и по возможности овладеть Могилёвом (и даже выйти на прямую дорогу в Витебск?).

Именно здесь 11 (23 июля) произошел третий серьезный бой с начала Отечественной войны 1812 года 7-го корпуса Раевского из 2-й Западной армии П. И. Багратиона с I-м корпусом Даву.

Вряд ли Багратион верил в прорыв, так как основные силы держал возле Быхова в полутора переходах от Салтановки, но он обязан был исполнять волю царя и следовать по предписанному ему маршруту к указанному месту соединения с войсками Барклая. Надежда на успех еще оставалась, так как силы Даву ему были неизвестны, и армия Багратиона (по мнению самого Багратиона) могла его опрокинуть, если бы, конечно, противник располагал лишь своими передовыми частями.

Тем более, что с началом погони за багратионовской армией, Даву пришлось выделять часть своих войск и на другие направления (в частности на захват Орши), а также он потерял немало бойцов в непрерывных маршах в отнюдь непростых для европейца природно-климатических условиях российской империи. По некоторым данным против Багратиона у Даву могло быть в наличии то ли 12 либо 20 или даже 26 тыс. чел. Если принять на веру первую цифру, то именно она могла соответствовать численности тех 15 батальонов пехоты и кирасирской дивизии, что заняли позицию у Салтановки.

Поскольку Багратион (повторимся — прим. Я.Н.) не располагал сведениями об истинных силах Даву, то он разумно предполагал лишь связать с помощью Раевского противника боем, пока его основные силы будут переправляться через Днепр. В случае же успешного боя русские бы прорвались на прямую дорогу к Витебску, или же на хороший Смоленский тракт в Орше.

Надо отдать должное полководческому дарованию Даву (безусловно, одного из лучших в маршальской обойме «генерала Бонапарта» — Я.Н.): занятая им позиция под Салтановкой была очень крепкой, в первую очередь, за счет природного рельефа. С фронта её защищал ручей в глубоком овраге, через который по большой дороге была построена плотина из наваленных деревьев и настлан мост. С востока протекал Днепр, а местность, прилегающая к нему, была заболоченной и непроходимой для войск. На западе левый фланг французской позиции, тянувшейся до деревни Фатово, прикрывался лесом. Плотины и мосты, являвшиеся единственными доступными переходами через болотистые берега ручья, были по указаниям Даву или сломаны, или забаррикадированы. По фронту Даву поставил 4-ю пех. дивизию генерала Дессе, в глубине разместил 61-й пех. полк из 5-й пех. дивизии генерала Компана и 5-ю кирасирскую дивизию.

На рассвете 23 июля Раевский атаковал силами двух егерских полков 12-й пехотной дивизии генерал-майора Колюбакина. Французские посты были оттеснены за плотину, но взять её не удалось. Расположившаяся на высотах за оврагом вражеская артиллерия, простреливала все подходы к плотине и наносила своим прицельным огнем серьезные потери русским. Постройки в деревне были превращены в опорные пункты.

К полудню к месту боя прибыл сам Даву и взял командование войсками на себя.

Раевский поручил 26-й дивизии Паскевича обойти позицию французов слева по лесным тропам, сам же он намеревался одновременно напасть с основными силами по дороге вдоль Днепра. Паскевич с боем вышел из леса и занял деревню Фатово, однако неожиданная атака 4-х французских батальонов опрокинула его пехоту. Завязалось сражение с переменным успехом. В конце концов, французам удалось-таки остановить Паскевича на своём правом фланге. Обе стороны разделял ручей, протекающий в этом месте по окраине леса параллельно Днепру.

Сам Раевский с тремя полками пошел на французов прямо в лоб. Смоленский пехотный полк, наступая по дороге, должен был овладеть плотиной. Два егерских полка (6-й и 42-й) в рассыпном строю атаковали плотину. Так получилось, что правый фланг колонны Смоленского полка попал под очень опасную контратаку батальона 85-го полка неприятеля. Приняв смоленцев под свое прямое начало, Раевский получил ранение картечью в грудь, но в строю остался. В этот критический момент боя он лично возглавил ответную атаку, развернул колонну и отбросил французов за ручей.

…Кстати, именно этот эпизод позднее дал жизнь патетико-патриотической легенде, задевающей душу любого россиянина, о том, как генерал Раевский повёл своих сыновей впереди… солдат на врага! Достаточно напомнить, что младшему сыну Раевского — Николаше было всего-то 11 лет! Эта «легендарная» атака красочно (в меру таланта и понимания «соцзаказа» художника — Я.Н.) изображена на знаменитой картине Самокиша. Уже давно было принято считать этот «широкоизвестный факт», не более чем патриотическим вымыслом «военкоров», освещавших ход войны в патетико-патриотическом ключе в российских газетах, например, в «Северной почте» №61 за 31 июля 1812 года. Важно, что безусловный герой той войны Николай Раевский никогда не страдал приписыванием себе им несодеянного, хотя был человеком весьма желчным и как все военные был крайне ревнив до полководческой славы: «За то, чего я не сделал, а за истинные мои заслуги хвалили Милорадовича и Остермана. Вот слава, вот плоды трудов!» Но в беседе со своим адъютантом поэтом Батюшковым, он опровергал, что будто бы увлёк своих сыновей в одну из атак под Салтановкой: «…Младший сын сбирал в лесу ягоды (он был тогда сущий ребёнок, и пуля ему прострелила панталоны); вот и все тут, весь анекдот сочинен в Петербурге. Твой приятель (Жуковский) воспел в стихах. Граверы, журналисты, нувеллисты воспользовались удобным случаем, и я пожалован римлянином. Et voila` comme on e’crit l’histoire! (Вот как пишется История!)». Почвой для этой леденящей кровь легенды мог стать факт, что сыновья Раевского действительно находились при его войсках в момент сражения, а старший из них, 16-летний Александр, на самом деле участвовал в бою…

Багратион убедился в силе позиции противника. Увеличить свои силы он не мог в силу узости поля сражения и сложного рельефа. К тому же, главная цель у него была иная: не непременно разбить врага, а с помощью арьергардного боя выиграть время и дать своим главным силам выйти из ловушки и уйти на соединение с Барклаем. Помимо этого, русское командование ошибочно поверило показаниям пленных: якобы у французов в Могилёве уже не менее 5 дивизий и они ждут ещё новых подкреплений, которые на подходе.

В ночь на 24 июля Раевский отошёл от Салтановки к Дашковке, оставив сильный арьергард. Хотя по воспоминаниям французских участников того боя, если бы русские участовали более энергично и искусно (пользуясь численным превосходством, обошли бы французский правый фланг), то Даву могло бы и не поздоровиться.

Впрочем, под Салтановкой случилось то, что случилось…

В течение 24 июля 7-й корпус Раевского оставался в Дашковке. Казаки Платова переправились через Днепр и последовали к Смоленску по восточному берегу Днепра мимо Могилёва, специально (для дезинформации) показываясь на глаза французам. Даву, ожидая повторного штурма русских, укреплял позиции и не собирался их покидать. Судя по сообщениям с французской стороны, у него и сил-то, чтобы в одиночку атаковать Багратиона, на тот момент не было.

Если у Раевского вышло из строя 2.504 человек, из них убитыми 564, то по очень разным источникам в корпусе Даву могли недосчитаться от 3.400 до 4.134 человек. Впрочем, Багратион в своём рапорте царю Александру I оценил потери противника в 5 тыс. человек.

Так бывает, особенно на войне…

Тем временем, пока Раевский сражался под Салтановкой с Даву, у села Новый Быхов (ниже Быхова по течению Днепра) успели закончить возведение моста. 25 июля армия Багратиона переправилась через Днепр и двинулась к Смоленску, чтобы 3 августа соединиться с армией Барклая.

26 июля и 7-й корпус Раевского отошёл от Дашковки к переправе и последовал за основными силами Багратиона. Поскольку ретирада 2-й Западной армии была искусно прикрыта кавалерийской завесой («мелкоячеистым бреднем» — Я.Н.) из казачьих пикетов, то Даву не сразу проведал об отступлении. Когда, он, наконец узнал, то уже не имел представления о направлении отхода сил Багратиона.

Таким образом, время для преследования было упущено.

Если русские считали себя победителями, полагая успехом провал планов Наполеона отрезать 2-ю армию, то французы, в свою очередь, гордились тем, что сдержали напор Багратиона под Могилёвом.

Части корпуса Даву, переправившись через Днепр под Оршей, остановились в районе Дубровно: французский император собирался с силами под Витебском…

Еще 23 июля 1-я армия Барклая, отступая из Полоцка, пришла в Витебск. Там ее командующий хотел дождаться 2-ю армию. Однако Даву отрезал Багратиону дорогу на Витебск, и тому пришлось обходными путями двигаться на Смоленск. Не зная об этом, Барклай-де-Толли ожидал Багратиона.

Но на него уже двигались главные силы французского императора. Барклай вынужден был выбирать «меньшее из двух зол»: либо отступать дальше на Смоленск, отдавая без боя российскую землю, что уже вызывало «далекоидущий» ропот в войсках, причем, снизу доверху, либо оставаться на месте и по мере сил задержать продвижение численно превосходящего врага, пока не подойдет Багратион. Барклай решил, по возможности не вступая в генеральное сражение, затягивать время локальными боями (местного значения), пользуясь лесистой и пересечённой местностью. Впрочем, такому решению способствовала раздробленность сил Наполеона, корпуса которого шли разбросанным фронтом и испытывали большие трудности в снабжении.

1-я Западная армия русских уже пару дней отдыхала в Витебске, как весьма неожиданно для Барклая в 3 км от города по дороге Бешенковичи — Витебск (вдоль левого берега Двины) были обнаружены неприятельские разъезды, просочившиеся сквозь казачьи пикеты/заставы. А ведь арьергард его армии ожидал появления неприятеля на другой стороне Двины. Стремясь немедленно перекрыть дорогу, Барклай выслал по ней 4-й пехотный корпус графа Остермана-Толстого с несколькими полками кавалерии с однозначным («на войне — как на войне!») приказом: «Всем лечь, но врага не пропустить!!!» По мнению крайне популярного в войсках генерала-артиллериста А. П. Ермолова, знавшего толк в стрельбе по наступающему противнику прямой наводкой, чуть ли не в упор, именно Остерман с его былинным героизмом подходил для такой смертельной задачи чуть ли не лучше всех: не только профессионал высочайшей пробы, но и истинный патриот.

Основная часть барклаевской армии встала в оборону под Витебском, на позиции за рекой Лучесой, впадающей в Двину в районе Витебска. В тылу русских оставались доступные для ретирады тракты на Поречье и Смоленск.

Арьергардные силы Остермана-Толстого состояли из 4-го пехотного корпуса, двух гусарских полков, драгунской бригады и конно-артиллерийской роты. Сведения об их подлинной (а не списочной: 14 — 20 тыс.) численности очень сильно разнятся: от 6 до 9 тыс. солдат.

25 июля, находившиеся в арьергарде Лейб-гвардии Гусарский и Нежинский драгунский полки напоролись на вражеский пикет, атаковали его и преследовали в сторону села Островно (примерно в 25 км на запад от Витебска). Не доходя 8 км до Островно, они столкнулись уже с основными силами неприятельского авангарда самого Мюрата, состоящие из 1-й гусарской дивизии (генерала Брюйера) и 1-й кирасирской дивизии (генерала Сен-Жермена). У них была своя мобильная конная артиллерия, но не было столь нужной в правильном позиционном бою пехоты.

…Кстати, трёхдневные — 13 (25) —15 (27) июля — арьергардные бои между ними под Островно, во французской историографии зачастую именуются как бои под Витебском…

Завязался встречный бой (вернее, лихая «кавалерийская карусель», где все рубятся со всеми и каждый — с каждым — Я.Н), который продолжался весь день. Французам поначалу сопутствовал успех, их 8-й гусарский полк разбил 2 эскадрона русских лейб-гусар и захватил в лесу 6 орудий конной артиллерии, следовавшей в упряжках за гусарами. Стремясь «притушить» порыв французов, Остерман ввёл в бой еще один гусарский полк и выстроил войска, перекрывая дорогу на Витебск. Его левый фланг упирался в болотистый лес, правый фланг прикрывался Двиной. Русская артиллерия простреливала дорогу, нанося большие потери сгрудившейся вдоль неё вражеской коннице.

Из-за тесноты позиции и отсутствия пехоты Мюрат не мог полностью реализовать свое численное превосходство (22 тыс.?), поэтому его кавалеристам пришлось совершить несколько яростных лобовых атак. Они производились по дороге, где два батальона русской пехоты были построены по обеим сторонам дороги в каре, что делало их уязвимыми от огня неприятельской артиллерии. Русские стойко отражали атаки, неся при этом ощутимые потери.

Разные участники того побоища по-разному вспоминали, ставший потом легендарным, по-военному лаконично-доходчивый приказ графа Остермана, невозмутимо стоящего на передовой под вражеской картечью, валившей навзничь целые батальонные шеренги и нюхающего табак из табакерки, своим гибнущим от вражеского огня войскам: «Всем Стоять и Умирать!!!»

Войска Остермана атаковали врага сквозь лес, и в нем же отбивали его контратаки. Французы не могли прорвать конницей строй пехоты, русские атаки сдерживались неприятельской артиллерией. Когда, наконец к Мюрату подошла пехота — 13-я дивизия Дельзона из Итальянского корпуса Эжена де Богарне, он пустил её в сумерках через лес в обход левого фланга русских.

Во время увидев, этот опасный для него маневр врага, уже в условиях надвигавшейся темноты Остерман благоразумно отошел к Витебску на новую позицию. Опустившаяся ночь принесла ему спасительную передышку.

А на следующий день (26 июля) на смену сильно поредевшему 4-му корпусу Остермана были посланы 3-я пехотная дивизия Коновницына и кирасирская дивизия из кавалерийского корпуса Уварова. Они заняли позицию за оврагом у деревни Куковачино — здесь предстояло разгореться новому бою. Остерман ночью занял позицию позади Коновницына как его резерв, усиленный кирасирской дивизией, так и не вступившей в дело из-за сильно пересечённой местности. К Мюрату, тем временем, подошёл весь корпус наполеоновского пасынка.

С утра 26 июля бой на узкой дороге в лесу возобновился.

В то время как Мюрат нацелился на левый фланг русских, они сами удачно атаковали его левый фланг, где рассеяли батальон хорватов и 84-й полк. Мюратовский левый фланг дрогнул и обратился в бегство. Мюрат сам повёл в контратаку польских улан. Тем временем его генералы сумели остановить бегство солдат и вернуть их в бой. Позиции левого фланга Мюрата были восстановлены, а русские отошли обратно в лес. На правом фланге продвижение войск Мюрата сдерживал плотный артиллерийский огонь и овраги, стеснявшие его кавалерию. Барклай прислал на усиление арьергарда генерал-лейтенанта Тучкова 1-го с гренадерскою дивизией, к нему же перешло и командование.

Примерно в 14 часов на поле боя появился лично Наполеон, взяв командование на себя. Он повёл дело так, что уже к 15 часам его войска опрокинули русских, и их ретирада едва не превратилась в повальное бегство из-за беспорядка в командовании. Если верить запискам начштаба 1-й армии генерала А. П. Ермолова, (человека сколь геройского лично, столь и ершисто-ехидного по отношению к «коллегам по ремеслу» — Я.Н.): генерал-лейтенанты Коновницын и Тучков 1-й (одинаковые в чинах!) просто-напросто не нашли общего языка в условиях самого сложного вида боя — арьергардно-ретирадного — вот и возникла в отступающих войсках неразбериха.

В общем, «на войне — как на войне»…

В результате к вечеру противник приблизился к Витебску, но утомленный боем, остановился для передышки и разведки, выйдя с лесной дороги на оперативный простор.

Получив донесение об отходе своих арьергардных сил, Барклай стянул все свои войска под Витебском в единое место и приказал сломать мосты с правым берегом Двины. Рассказывали, что он вроде бы собирался дать решительное сражение врагу, чтобы задержать его продвижение и соединиться со 2-й армией Багратиона. Его армия уже заняла позиции за рекой Лучесой, упираясь правым флангом в Двину и закрываясь лесом на левом фланге.

Однако рано утром 27 июля в лагерь Барклая примчался гонец от Багратиона с извещением, что того нечего ждать под Витебском, поскольку в силу непреложных обстоятельств он уже двигается к Смоленску. К тому же, пленные известили русских о появлении самого Наполеона с его основными силами, а это означало что у противника могло быть по меньшей мере 150 тыс. войск против примерно 75 тыс. русских. 1-я Западная армия немедленно переменила позицию, перейдя с берегов Лучесы на дорогу на Бабиновичи, т.е. стала готовиться к отходу на восток — к Смоленску, хотя продолжала всецело создавать видимость у противника подготовки к генеральному сражению.

Для прикрытия ретирады, 27 июля арьергард Барклая возглавил генерал-майор граф Петр. П. Пален 3-й со свежими войсками: 3—4 тыс. пехоты, 4 тыс. кавал. и 40 орудий. Он встал на позицию в 8 километрах от Витебска за деревней Добрейка, имея в тылу реку Лучесу.

Его войска сражались с 5 часов утра 27 июля и до 15 часов, после чего отступили за Лучесу, где незадолго до того находились позиции основных сил армии Барклая.

Потом очевидцы этого боя с обеих сторон в своих мемуарах (Клаузевиц — у русских и граф Сегюр — у французов) независимо друг от другах сошлись во мнении, что вялый натиск наполеоновских войск на относительно слабый русский заслон следует объяснять стремлением Бонапарта основательно подготовиться к генеральному сражению, намеченному им на следующий день и на который по всем предварительным признакам явно был готов Барклай. Наполеон даже приказал в 11 часов утра прекратить атаки на Палена 3-го, чтобы иметь возможность проинспектировать поле предстоящего сражения, а также подтянуть отставшие корпуса.

Вроде бы Наполеон даже обратился к Мюрату с оптимистично-задорной фразой: «Завтра в 5 утра взойдет солнце Аустерлица!»? Действительно его войска накануне с высот могли наблюдать развёрнутую русскую армию на берегах Лучесы. Но после того как под покровом ночи русские сменили позицию, они уже не могли видеть всю армию Барклая, а лишь выставленный на всеобщее обозрение максимально растянутый по фронту заслонный отряд Пален 3-го и, тем самым, продолжали верить в намерение русских отстаивать Витебск.

В 13 часов 27 июля 1-я Западная армия Барклая очень тихо двинулась тремя колоннами в Смоленск, о чём противник долгое время не догадывался. Лесистая местность и заслон Палена скрыли отход основных сил Барклая, о котором Наполеон узнал только на следующее утро, т.е. уже 28 июля.

В трехдневном сражении под Витебском русские потеряли ок. 3.764 человек, из них убито 827, в том числе, генерал-майор Модест Матв. Окулов. Наполеоновские потери принято оценивать как равные русским (3.704, из них 300 пленных), у них тоже был убит военачальник высшего звена — дивизионный генерал Руссель.

Бонапарт не мог понять, куда исчезла русская армия. Преследовать её он тоже не мог. Генерал Бельяр на вопрос Наполеона о состоянии кавалерии ответил лаконично и доходчиво: «Еще 6 дней столь изнуряющего марша, и кавалерия исчезнет».

3 августа обе главные русские армии соединились под Смоленском.

Тем самым был достигнут первый стратегический успех: Наполеон не смог разбить их по отдельности, а так же дать победное генеральное сражения на границах России, т.е. не углубляться в ее необъятные просторы, что всегда и всем было чревато непредвиденными последствиями, зачастую, роковыми.

В войне наступила небольшая передышка.

Обе стороны приводили в порядок войска, утомлённые беспрерывными маршами в суровых природно-климатических условиях российской империи (в то лето царили страшная жара, засуха и «прочие прелести исконно русского бытия» — Я.Н), особенно для непривычных к ним наполеоновских солдат из Западной и Центральной Европы.

В Витебске Наполеон сделал остановку для отдыха войскам, расстроенным после 400 км наступления. Рассказывали, что раздосадованный затягиванием Русской кампании, Наполеон вроде бы бросил кому-то из своих свитских: «Здесь я остановлюсь! Здесь я должен осмотреться, дать отдых армии и организовать Польшу. Кампания 1812 года закончена, кампания 1813 года завершит остальное». Здесь он долго колебался между выбором: остаться зимовать на захваченной территории и продолжить войну в следующем году, или же следовать за постоянно ускользующей русской армией вглубь необъятной российской империи.

С надеждой решить кампанию одним генеральным сражением Наполеон сделал выбор в пользу преследования русских. 13 августа, французский император пошел дальше на восток — на Смоленск.

Тем временем прояснилась обстановка на правом фланге наступающих вглубь России основных сил Великой армии Наполеона.

Там оперировала 3-я Обсервационная армия русских генерала от кавалерии Тормасова, чья численность очень сильно разнится: от 25 до 35 и даже (по штатному составу) 45—46 тыс. солдат и 160—164 орудия. Часть ее сил, возможно, располагалась в гарнизонах Белоруссии и севера-запада Украины. Именно она защищала от Австрии и герцогства Варшавского юг Белоруссии и северо-запад Украины.

В тоже время с началом войны 33 (?) -тысячный австрийский корпус Шварценберга прикрыл от армии Тормасова правый фланг Наполеона, разместив вдоль границы Белоруссии с Украиной гарнизоны по линии Брест — Кобрин — Пинск протяжённостью в 170 км. Поскольку в Австрии своему командующему дали негласные инструкции не усердствовать и не удаляться далеко от границ, то поначалу противостояние между русскими и союзниками французского императора ограничивалось манёврами, стороны наблюдали друг за другом, не вступая в бои. 17 июля Тормасов получил приказ от военного министра Барклая-де-Толли воздействовать на правый фланг Великой армии, вклинившейся в Россию.

Так сложилось, что барклаевский приказ удачно совпал с перегруппировкой войск в стане противника. Французский император отзывал австрийцев на главное направление, вместо них послав VII-й 17-22-тысячный (данные разнятся) Саксонский корпус Ренье/Рейнье. Наполеон ошибочно недооценил силы 3-й армии, полагая, что корпус Ренье сможет сдержать русских до подхода к Тормасову Дунайской армии Чичагова из Молдавии.

…Кстати, повторимся, что первоначальный план Бонапарта подразумевал «блиц-криг», т.е. молниеносную кампанию — неподалеку от западных российских границ разбить в генеральном сражении две главные Западные армии русских (1-ю Барклая и 2-ю Багратиона) и понудить русского царя униженно молить о срочном мире…

В результате получилось, что Тормасов напал именно в тот момент, когда австрийцы уже отвели свои войска, а саксонцы ещё не заняли полностью оборонительную оперативную 170-километровую линию Брест — Кобрин — Пинск. Сначала по плану следовало взять Брест, уже потом — Кобрин.

Русский полководец выделил пять кавалерийских полков (в основном, драгунских) для охраны границ России со стороны союзного Наполеону герцогства Варшавского. Затем стянул наличные силы к Ковелю, разделив армию на пять частей, каждая из которых получила свою конкретную задачу.

Согласно тормасовскому предписанию, генерал-лейтенант Остен-Сакен остался в Луцке прикрывать тылы, генерал-майор Ламберт с двумя егерскими и двумя кавполками двинулся к Бресту, а генерал Щербатов 24 июля занял Брест. Одновременно генерал Мелиссино со всего лишь одним кавполком и батальоном пехоты 25 июля выбил отряд саксонцев из Пинска в 170 км от Бреста и своей активностью ввел в заблуждение Ренье об истинных намерениях Тормасова. Сам Ренье с главными силами находился возле Янова, примерно посередине между Кобрином и Пинском, в состоянии некоторой растерянности, не в силах определить направление главного удара русских и их силы.

15 (27) июля главные русские силы Тормасова (до 18 тыс. солдат с 130 орудиями) подошли к небольшому городку Кобрин на юго-западе Белоруссии на реке Мухавце (восточный приток Буга). Тормасов — с юга, а отряды Ламберта и Щербатова — с запада.

Его занимала 5-тысячная саксонская бригада генерал-майора Кленгеля из 22-й пех. дивизии корпуса Ренье. Саксонцы ожидали русских со стороны Бреста и заняли позицию в 2 км от города силами кавалерии на дороге и стрелками вдоль нее. С юга они засели в зданиях усадьбы на окраине города, преграждая вход авангарду Тормасова.

Ранним утром Ламберт с запада атаковал противника силами иррегулярной конницы, стараясь выманить саксонцев в открытое поле. Тормасов приказал генералу Чаплицу с авангардом обойти Кобрин с востока, при этом оставив немного кавалерии для блокирования засевших в зданиях на южной окраине солдат Кленгеля. Ламберту удалось сбить заслон саксонцев с дороги, но они закрепились в городских зданиях, преграждая путь в город с запада. Когда Чаплиц ворвался с 13-м егерским полком в Кобрин с востока, Ламберт послал два полка иррегулярной конницы на северную дорогу на Пружаны, чтобы отрезать саксонцам пути отхода.

В общем, бригада Кленгеля оказалась в полном окружении. Саксонцы попытались было сбить заслон русских с дороги на Пружаны, но были отброшены обратно в Кобрин.

Тем временем, в 9 часов утра к Кобрину подтянулись главные силы русских. Тормасов послал в Кобрин ещё два пехотных полка, остальные полки окружили городок плотным кольцом. Русская артиллерия легко расстреливала любую позицию и, в конце концов, городок сгорел.

К полудню сражение окончилось, оставшиеся в живых саксонцы во главе с генералом Кленгелем были загнаны в полуразрушенный Кобринский замок и сдались в плен.

По рапорту Тормасова саксонцы потеряли ок. 2 тыс., в плен попали 2.382 солдат, а также 76 офицеров и 2 генерала, в том числе, сам Кленгель и 8 орудий. Тогда как у русских погибло 77 человек и 181 получили ранения.

Император Александр I щедро отметил первую крупную победу в той войне. Тормасов получил орд. Св. Георгия 2-го класса (награду полководческого формата — Я.Н.) и 50 тыс. рубл., а один из главных ее творцов, граф Ламберт — золотую саблю с надписью «За храбрость», украшенную алмазами.

Примечательно, что в день разгрома саксонской бригады в Кобрине на основном театре военных действий 1-я Западная армия Барклая после тяжелых арьергардных боев под Островно начала отход к Смоленску.

Сам Ренье не дошёл до Кобрина 25 км. Узнав о разгроме своей бригады, он стал отступать на север к Слониму, преследуемый войсками Тормасова.

Видя, что слабый корпус Ренье не в силах удержать Тормасова, Наполеон решил не рисковать своим правофланговым тылом и не стал привлекать на главное направление 30-34-тысячный (данные разнятся) австрийский корпус генерала Шварценберга. Последний с согласия Наполеона повернул свои войска на помощь к VII-му корпусу Ренье. Таким образом, армия Тормасова оттянула-таки на себя крупные силы Шварценберга, ослабив напор Великой армии на главном направлении.

12 августа (31 июля) объединившиеся Шварценберг с Ренье атаковали немного севернее Кобрина под местечком Городечно Кобринского уезда Гродненской губернии (ныне — Пружанский район, Брестская область) часть сил 3-й резервной Обсервационной армии генерала Тормасова.

Если у русских могло быть 16—18 тыс., то противники, судя по всему, обладали двойным превосходством — ок. 40 тыс. С фронта к русской позиции можно было подойти лишь по трем плотинам, шедшим через болотистый приток реки Мухавец. Ее правый фланг упирался в болото, а левый прикрывался лесом (считавшимся непроходимым), через который проходила дорога на Кобрин.

Австрийский князь Шварценберг пошел в обход левого фланга Тормасова. Его неожиданное появление вынудило Тормасова перебросить туда почти все свои силы. Все атаки неприятеля на левый фланг русских оказались отбиты, тогда как в лоб их атаковать враг не решился.

В результате, Тормасов, несмотря на большое превосходство неприятельских сил, смог продержаться на своей позиции вплоть до темноты. Только ночью, опасаясь за свои пути отхода, он отошел к Кобрину.

Потеряв в том сражении до 1.2 тыс. чел., к сентябрю он отступил на юг до Луцка, укрепившись на восточном берегу реки Стырь.

Симптоматично, что на этом (южном) направлении действий Великой армии в основном воевали саксонские сателлиты французского императора, тогда как австрийцы предпочитали «топтаться на месте», стараясь ограничиться артиллерийскими обстрелами и манёврами в стиле «шаг вперед — два назад».

В результате, на южном «фронте» будут вестись вялотекущие боевые действия в малонаселённой болотистой местности в районе Луцка. Только с подходом в середине сентября Дунайской армии Чичагова Тормасов обретет численное превосходство над Шварценбергом и 23 сентября перейдет в наступление.

…Кстати, помимо войск Тормасова на этом участке военных действий находился еще и 2-й русский резервный корпус генерала Эртеля, сформированный в Мозыре и оказывавший поддержку блокированному гарнизону Бобруйска. Для этой блокады, а также для прикрытия своих линий сообщений от войск Эртеля французский император оставил 8-тысячную дивизию генерала Домбровского из V-го Польского корпуса Юзефа Понятовского — одного из своих наиболее боевито настроенных союзников в том походе…

После соединения 3 августа под Смоленском 2-й Западной армии Багратиона (примерно 40 тыс.) с основной 1-й Западной армией Барклая-де-Толли (ок. 90.500 чел.) на театре военных действий наступило затишье. Багратион добровольно подчинился в интересах дела командующему более крупной армией Барклаю-де-Толли, но поскольку назначенного Александром I единого начальника не было, то фактически царило двуначалие.

В свою очередь, французский император остановился в Витебске для того, чтобы подтянуть тылы и привести в порядок измотанные быстрым наступлением части. Для улучшения фуражировки и обеспечения продовольствием армии Наполеон был вынужден разбросать свои войска на большом пространстве.

В тоже время, русские войска после соединения сил двух армий также получили передышку. Большинство офицеров объединённой армии полагали необходимым прекратить отступать и самим перейти в наступление. К этому, по их мнению, этому очень способствовало разбросанное положение войск Наполеона.

В Витебске находился сам Наполеон со своей гвардией и одной дивизией I-го корпуса Даву, в Сураже — корпус его пасынка Эжена де Богарнэ, в Половичах — две дивизии I-го корпуса, в Лиозно — весь III-й корпус Нея, в Рудне — 3 кавалерийских корпуса Мюрата, в Орше — VIII-й корпус генерала Жюно, около Расасны — остальные части I-го корпуса Даву, в Могилёве — V-й польский корпус Понятовского.

Несмотря на то, что формально исполняющий обязанности главнокомандующего, Барклай-де-Толли был сторонником дальнейшего отступления, но под общим давлением генералитета и, не имея более в оправдание разделения армии, он, все же, отдал приказ о наступлении на кавалерийские корпуса Мюрата, расположенные по сведениям разведки в Рудне — маленьком городке в 68 км к западу от Смоленска.

План наступления против значительно превосходящей армии Наполеона не всеми в армии воспринимался однозначно. Отдельные пытливые умы, например, считавшийся одним из крупнейших военных аналитиков своего времени, служивший тогда в русской армии, Карл Клаузевиц, очевидец той ситуации, трезво оценивавший шансы на успех, иронизировал, что, несмотря на возможные частные успехи русской армии, ей все равно пришлось бы «… или принять сражение со всей французской армией, или продолжить своё отступление».

Так или иначе, но 27 июля (8 августа) началось движение главных сил русской армии от Смоленска на Рудню. Предполагалось (!) обнаружить там (!) центр (!) французской позиции. В случае успешного исхода дела было запланировано развить успех и обрушиться на левый фланг противника, расположенный в Сураже с его передовыми постами в Велиже и в Поречье.

Для прикрытия на случай неожиданного движения французов с их правого фланга в Красном (в 45 км к юго-западу от Смоленска) был оставлен отряд генерал-майора Оленина, которому в подкрепление направили свежеукомплектованную (во многом новобранцами) 27-ю пехотную дивизию Неверовского и Харьковский драгунский полк. К северу от Смоленска, в районе Велижа и Поречья действовал специально сформированный «летучий» конно-диверсионный (воздержимся от термина «партизанский» — Я.Н.) отряд барона Винценгероде.

Совсем немного не дойдя до Рудни, войска остановились на отдых. Тем временем, на ближних подступах к Рудне казаки генерала Платова столкнулись с сильным неприятельским отрядом и опрокинули его, тем самым, вселив в войска надежду на успех всей наступательной операции. Тем более, что отовсюду стали приходить известия о новых локальных успехаха — об опрокинутых вражеских пикетах.

Правда, затем пришла новость об отражении противником казачьего набега на Поречье (к северу от Смоленска). Именно это известие сильно обеспокоило всегда такого крайне осторожного и расчетливого Барклая-де-Толли. Не обладая надёжными сведениями о расположении неприятельских корпусов, он остановил продвижение к Рудне и перевёл всю 1-ю армию на пореченскую дорогу. Там Барклай-де-Толли (в нерешительности? — Я.Н.) простоял целых четыре дня. Не исключено, что если бы у Наполеона в Поречье стояли крупные сил, то они могли бы отрезать 1-й армии дорогу к отступлению (что могло бы привести к непредсказуемым для русских последствиям для всего хода кампании? — Я.Н.). По сути дела это был один из самых критических моментов во всей кампании, но, как говорят в таких случаях «Бог миловал». Выяснив, что слухи о сосредоточении врага в Поречье оказались ложными, Барклай всё-таки решился на продвижение к Рудне 13—14 августа.

Скоро передовые казачьи разъезды сообщили, что противник оставил Поречье, а также Рудню и Велиж. Более того, от местных жителей стало известно, что враг 14 августа уже переправился на другой (левый) берег Днепра возле Расасни, и теперь главные силы русской армии и основные силы Наполеона разделял Днепр. По всему выходило, что готовившийся удар русских, оказывался направлен в пустоту.

В связи с этим «промахом-просчетом» современники крайне резко отзывались об осторожной медлительности Барклая-де-Толли, упустившего, по их мнению, шанс нанести врагу хотя бы локально-частичное поражение. Как результат, авторитет Барклая в войсках сильно пошатнулся, усилился его разлад с амбициозно-агрессивным Багратионом, популярным в войсках «суворовским соколом».

Как это, порой, бывает на войне, случай помог Бонапарту найти оптимальное решение для продолжения русской кампании. Из перехваченного личного письма одного из русских офицеров Наполеон узнал о готовившемся наступлении, и поэтому заранее составил план ответных действий. План предусматривал объединение разрозненных корпусов, переправу всех сил через Днепр и захват Смоленска с юга. В районе этого города Наполеон мог либо переправиться снова на правый берег, и перерезать русским дорогу на Москву, либо втянуть русских в генеральное сражение, если Барклай-де-Толли решился бы защищать город всеми своими силами. Из него Наполеон мог также перерезать дорогу на Москву перед Дорогобужем, совершив обходный манёвр без переправы через Днепр.

В общем, ситуация на главном театре военных действий складывалась для основных сил русских крайне «неласковая». (По сути дела всего за очень короткий промежуток времени произошел еще один очень критический для русской армии момент, но, как говорят в таких случаях, опять «Бог был милостив» — Я.Н.).

Прознав об успехе казаков Платова под Руднью Наполеон немедленно начал свой глубокий обходной манёвр, и всей (чуть ли не 180-тысячной; данные, как всегда, разнятся) армией вышел к Красному, где на его пути был один лишь Неверовский со своей 27-й пехдивизией.

По мнению все того же Клаузевица, Наполеон совершил здесь крупнейшую ошибку в Русском походе 1812 года. Он мог двинуться всей армией, которая в полтора раза превышала силы двух русских армий, на Смоленск прямой дорогой со стороны Витебска, не переправляясь через Днепр. Его армия, находясь на правом берегу Днепра, гораздо сильнее угрожала Московской дороге, чем при переходе её на левый берег, где Смоленск (на левом берегу) и река на известном участке прикрывают эту дорогу. Смоленск был бы взят без боя. Впрочем, это всего лишь частное мнение, хотя и профессионального военного… Тем более, что «задним умом — все крепки»…

Не секрет, что главной задачей французского императора на протяжении всей Русской кампании 1812 г. было создать такие условия, что русские никак бы не могли избежать генерального сражения. Все его предыдущие манёвры приводили лишь к отодвиганию русской армии на восток, что, в общем-то, ухудшало стратегически положение Наполеона. Возможно, именно «нерешительность» Барклая-де-Толли, за которую он подвергся оголтелой травле современников (да и сегодня, чего греха таить, у него немало врагов среди апологетов полководческого наследия Кутузова, т.е. «кутузоведов» — Я.Н.), спасла русскую армию. Если бы русские увлеклись наступлением на Рудню и дальше, разбивая отдельно стоящие небольшие отряды неприятеля, у них в тылу оказалась бы вся армия Наполеона. Сам Наполеон потом так «объяснялся» в своих мемуарах: «… Если б мы застали Смоленск врасплох, то, перешедши Днепр, атаковали бы в тыл русскую армию и отбросили её на север. Такого решительного удара совершить не удалось».

Но вернемся в Красное, где 14 августа разгорелся бой, во многом определивший судьбу русской армии, а заодно и ход Отечественной войны 1812 г. (Так ее называть стали много позже.)

…Кстати, не надо путать этот бой под Красным с одноименным сражением (вернее, чередой боев 3 [15] ноября —6 [18] ноября) под этим же городом уже осенью того же года, когда решалась судьба ретирующейся из Москвы Великой армии французского императора…

Генерал Неверовский, узнав о приближении противника, выстроил свою 6-тысячную (есть и другие данные о ее численности — Я.Н.) дивизию на дороге перед городом с твердым намерением отстоять его. Однако прибывшие передовые посты казаков сообщили о надвигавшихся огромных силах неприятеля.

Неверовский решил действовать согласно обстановке: зло огрызаясь, арьергадными боями, медленно отходить назад — с позиции на позицию, если, конечно, врага не задавит его всей своей массой войск. Так в тыл был отправлен 50-й егерский полк и часть артиллерии, а в Красном остался лишь один батальон 49-го егерского полка с несколькими пушками, остальная часть дивизии была построена на дороге за городом.

Началось все с того, что Ней стремительной атакой выбил из города егерей, которые потеряли все орудия. 15-тысячная кавалерия Мюрата прошла через город и атаковала позиции Неверовского. Харьковские драгуны в отчаянной контратаке понесли большие потери и были вынуждены отойти. Пехота, отбив первые атаки, построилась в каре и начала медленное движение к Смоленску.

Дивизия шла по дороге, заслоняясь придорожным лесом с флангов, иногда останавливаясь и отгоняя залпами французскую кавалерию. Французы охватили дивизию с двух сторон и с тыла, захватили часть посланной назад артиллерии, но остановить дивизию не могли. После атак углы каре расстраивались, тогда солдаты, оставшиеся вне рядов, падали под клинками (саблями и палашами) рубивших их сверху мюратовских кавалеристов.

Через 12 км дорога вышла к деревне, где рвы и придорожный лес исчезли, и дальнейший путь лежал по открытой местности, на которой естественно господствовала кавалерия. Дивизию плотно окружили и она не могла двигаться вперёд. Оставалось пройти ещё 5 километров, чтобы соединиться с 50-м егерским полком, находившимся впереди за речкой. Пришлось Неверовскому оставить по пути заслон с однозначным приказом: «Всем лечь, но врага задержать!!!» Отправленные на верную смерть солдаты, прикрывая отход дивизии, были отрезаны и, подобно «300 спартанцам царя Леонида» погибли. За километр от речки открыли огонь 2 уцелевшие пушки. Противник, полагая, что к русским прибыло подкрепление, прекратил преследование.

Следует признать, что войска Неверовского спасало от полного истребления лишь отсутствие у врага сильной артиллерии. Отступление генерала Неверовского — один из самых широко известных эпизодов Отечественной войны. Тогда недавно сформированная пехотная дивизия, наполовину состоящая из новобранцев, смогла спастись посреди моря неприятельской кавалерии, хотя и потеряла не менее 1.5 тыс. бойцов. Свой урон противник оценил в 500 человек.

Современные историки склонны полагать, что упорное сопротивление 27-й пехотной дивизии генерала Неверовского не оказало существенного влияния на скорость передвижения основной массы Великой армии к Смоленску. Однако ожесточённый бой под Красным прояснил обстановку, позволив русскому командованию определить местонахождение и направление движения главных сил врага.

Пока гремел бой под Красным русская армия совершала ряд запутанных манёвров на Рудненской и Пореченской дорогах. 7-й корпус генерал-лейтенанта Раевского находился в Смоленске и должен был выступить, однако из-за задержки 2-й гренадерской дивизии генерал-лейтенанта принца Карла Мекленбургского (по свидетельству всем известного в русской армии ёры, генерала А. П. Ермолова это случилось из-за сильно нетрезвого состояния ее командира; в свою очередь, сам Алексей Петрович умел в теплой кампании крутых мужиков-«братьев по оружию» очень крепко «заложить за воротник»/«взять нагрудь»/«накатить», но по причине поистине богатырского здоровья не пьянеть и оставаться «в форме» независимо от «опрокинутого литража» — Я.Н.), выступил только в 8 вечера, и успел к счастью пройти только 15 километров.

На следующий день, 15 августа, Багратион получил послание от Неверовского о произошедшем бое и, оценив обстановку, начал разворачивать войска на Смоленск. Раевскому было приказано отправиться на поддержку Неверовского. Он миновал Смоленск, присоединил оставшихся солдат из обескровленной и измочаленной противостоянием под Красным дивизии Неверовского и занял позицию в 6 километрах от Смоленска по дороге на Красный. Однако перед лицом всей Великой армии было решено отступить в Смоленск, имевший хоть какие-то укрепления.

Так, в ночь с 15 на 16 августа Раевский с 15 тысячами занял предместья Смоленска. Из госпиталей было взято несколько сотен выздоравливающих и легкораненых. Барклай-де-Толли и Багратион со своими войсками находились в 30—40 км от города, и могли оказать поддержку лишь на следующий день.

Принято считать, что Барклай-де-Толли был против этого ненужного на его взгляд сражения, но на тот момент в русской армии уже царило фактическое двоевластие.

Смоленск с его 15-тысячным населением располагался на склоне левого (южного) берега Днепра, на правом берегу находилось только Петербургское предместье. Ещё пару веков назад он был окружен крепостной стеной из красного кирпича высотой 13—19 м и толщиной 5—6 м, с несколькими проломами и тремя воротами. Были также полуразрушенные земляные укрепления бастионного типа. Предместья из деревянных построек опоясывали город с юга полукольцом от Днепра до Днепра. Однако ни стены, ни укрепления не имели необходимых фортификационных сооружений для размещения артиллерии, поэтому оборонительные бои пришлось вести в основном в предместьях.

В 8 часов утра 16 августа со стороны Красного показались три пехотные колонны маршала Нея. Полагая, что в городе стоит только изрядно потрёпанная дивизия Неверовского, азартный смельчак Ней с ходу попытался атаковать Смоленск, но откатился окровавленный, потеряв целый батальон. Основной удар пришёлся на Красненское предместье и королевский бастион (пятиугольное насыпное укрепление, построенное ещё польским королём Сигизмундом III в юго-западном углу), которые защищала свежая дивизия Паскевича.

Только к полудню появились другие части Великой армии и начался обстрел города. Поскольку ему подвергались в основном старые стены крепости, то русские войска, расположенные преимущественно в предместьях и во рву, окружающем город, не понесли больших потерь от огня.

К 16 часам к Смоленску подтянулся корпус маршала Даву. Но больше атак на Смоленск в этот день не производилось, кроме беспокоящего ружейного и пушечного обстрела. Наполеон рассчитывал на генеральное сражению в поле перед городом и готовил к нему свои войска.

Тем временем, ок. 17 часов на противоположном (правом) берегу Днепра, наконец показалась 2-я Западная армия Багратиона. И уже ближе к вечеру Раевский получил от него подкрепления в виде 2-й кирасирской и 2-й гренадерской дивизий. А вечером прибыл к Смоленску и Барклай-де-Толли со своими войсками.

Так или иначе, но во многом благодаря случайной задержке корпуса Раевского и героизму солдат Неверовского, в первый день сражения за Смоленск враг не получил возможности захватить беззащитный на тот момент город сходу, а вынужден был «встать в позицию».

Позиция для генерального сражения в районе Смоленска была невыгодна для русской стороны. Имея значительно превосходящие силы, Наполеон мог обойти русскую армию с востока, вынудив её отступать по неподготовленной дороге на север, или вступить с меньшими силами в сражение с предсказуемо-отрицательным результатом.

И уже в ночной темноте Барклай, опасаясь быть отрезанным от Московской дороги, решил отправить армию Багратиона к Валутину для защиты путей отхода. С оставшимися 75 тыс. войск Барклай-де-Толли мог наблюдать за развитием событий с правого берега Днепра, ничем не рискуя.

Сражение за Смоленск по замыслу Барклая превратилось в очередной кровавый арьергардный бой с целью задержать противника и нанести ему как можно больший урон.

Понесший потери 7-й корпус Раевского в ночь с 16 на 17 августа был сменён 6-м корпусом генерала от инфантерии Дохтурова, которому дополнительно придали всю ту же героическую 27-ю дивизию Неверовского, свежую 3-ю дивизию Коновницына и кавалерию генерала Уварова. Войска разместили резервы под прикрытием стен в каменном городе, многочисленная русская артиллерия заняла земляные бастионы перед стенами крепости. Поскольку город на левом берегу прекрасно просматривался с высот другого берега, то для поддержки обороняющихся на высотах противоположного правого берега Днепра были установлены сильные дальнобойные батареи.

Утром Наполеон, зная о присутствии всей русской армии, с нетерпением ожидал долгожданного выхода противника в поле для генерального сражения, столь нужного для серьезно углубившейся натерриторию России Великой армии, но не для «игравших в свою игру» русских. Когда ему донесли об отходе армии Багратиона, он лично прибыл на Шеин острог наблюдать передвижение русских войск. После этого он приказал найти брод для переправы и последующего удара в стык русских армий с целью их разъединить. После того, как броды не были найдены, причём, несколько лошадей утонуло в стремнине, он приказал начать бомбардировку и в 13 часов повёл атаку на город с разных сторон. Его войска овладели предместьями, однако не могли продвинуться дальше старой крепостной стены. Наполеон велел артиллерии пробить брешь в стене, но эта попытка не удалась, хотя местами палили из пушек почти в упор. Правда, осколки больших 12-фунтовых ядер рикошетили в ров перед стеной, вынуждая русских покинуть это укрытие. Зато снаряды зажгли предместья и постройки в самом городе.

Ок. 14 часов Наполеон приказал Польскому корпусу Понятовского атаковать Молоховские ворота и восточные предместья вплоть до Днепра. Поляки легко захватили предместья, но проникнуть в город, несмотря на серьезные потери, им так и не удалось. Понятовский приказал было своей большой батарее стрелять по мосту на Днепре, чтобы прервать сообщения русских армий, но их артиллерия из-за реки поддержала городские орудия и заставила поляков прекратить обстрел. Более того, особо тяжёлые потери поляки понесли именно от огня вражеских пушек.

Настал черед корпуса маршала Даву атаковать Смоленск. Вместе с поляками он повел настойчивый приступ против Молоховских ворот, переходя через сухой ров и оттесняя русских в город. Русская армия уже не контролировала предместья, сражалась в пределах крепостных стен. Атакующие части наполеоновской армии укрылись под стенами от артиллерийского огня, но несли потери от ружейного. На помощь Дохтурову была послана 4-я пехотная дивизия принца Евгения Вюртембергского, что помогло выправить ситуацию. Теперь за Смоленск сражалось до 25 тыс. русских солдат. Егерский полк 4-й дивизии вышел за пределы стен и прицельным обстрелом ослабил натиск врага.

Великая армия несла большой урон. Как потом вспоминал в своих мемуарах бригадный генерал граф Сегюр: «… наши атакующие колонны оставляли длинный и широкий след из крови, раненых и мёртвых. Говорили, что один из батальонов, повёрнутый флангом к русским батареям, потерял целый ряд в своём подразделении от единственного ядра. Двадцать два человека пали разом.»

В тоже время, большая часть наполеоновской армии наблюдала за штурмом с окружающих высот и аплодировала атакующим колоннам, стараясь поддержать их морально.

К 20 часам Наполеон отозвал войска, так и не прорвавшиеся в крепость.

Он приказал установить против города сотню орудий и открыть бомбардировку. Город загорелся.

Уже в темноте была отражена одна из последних неприятельских атак. Смоленск и мост через Днепр все еще оставались у русских, чьи потери только за тот, правда, наиболее ожесточенный день боев, принято оценивать в 4 тыс. чел.

В тоже время, если ограничивать Смоленское сражение 16—17 августа и не считать раненых в госпиталях Смоленска (потери в более ранних сражениях), то общие потери русской стороны согласно достоверным свидетельствам, составляют ок. 6 тыс. чел.: два генерала убитыми и четыре ранеными. Естественно, что в это число не входит потеря 1.5 тыс. чел. дивизии Неверовского при отступлении из Красного 14 августа. В свою очередь, по многочисленным воспоминаниям офицеров Великой армии, в горевшем Смоленске погибло много русских раненых, эвакуированных в город ранее из разных мест. Оставшиеся в живых были лишены медицинской помощи, так как даже на раненых солдат наполеоновской армии не хватало перевязочных материалов.

Вражеские потери советские историки определяли в 20 тыс. чел. В свою очередь, инспектор смотров при Главном штабе Наполеона, барон Деннье, оценил потери Наполеона в 12 тыс. человек. Впрочем, встречаются цифры и в 14 тыс.

…Между прочим, показания Денье можно принимать за наиболее достоверные, так как через него проходили рапорты корпусных командиров о потерях. Кстати, именно на его цифрах основывается наиболее распространённая оценка потерь наполеоновской армии при Бородино, хотя она и оспаривается многими историками как заниженная…

Главный хирург Великой армии Ларрей оценил потери своей армии в 1.2 тыс. убитых и 6 тыс. раненых. Однако поскольку его сведения о потерях при Бородино принято считать сильно заниженными, то, не исключено, что то же самое можно полагать и об оценке им потерь в Смоленске.

И последнее, на эту крайне щекотливую тему (тема потерь у врага всегда сугубо идеологическая — «пиши их по более, чего жалеть басурманов!» — Я.Н.). Вот и французская историография оценивает потери Франции в 6—7 тыс. при условии, что из 182.602 чел. списочного состава Великой армии в сражении за Смоленск смогло принять участие лишь 45 тыс. чел., а российские потери она определяет в 12—13 тыс., при условии наличия примерно 130.500 чел. в обеих армиях Барклая и Багратиона — под Смоленском сражалось только 38 тыс. Процентное соотношение потерь с обеих сторон каждый вправе вычислить самостоятельно.

На военном совете русской армии в ночь с 17 на 18 августа высказывались различные варианты дальнейших действий. Рассматривалось продолжение обороны, а возможно даже наступление на врага. Однако было сочтено нецелесообразным продолжать отстаивать сгоревший город или давать ему большое сражение без шансов на успех, а продолжить отступление на восток.

Той же ночью (18 августа) 1-я русская армия (почти 76 тыс. чел.) отошла к северу по дороге на Поречье, а Дохтуров успел очистить Смоленск и уничтожить мост. С утра 18 августа наполеоновские войска под прикрытием артиллерийских батарей перешли Днепр вброд около моста и заняли выгоревшее Петербургское предместье Смоленска. Русский арьергард безуспешно попытался выбить противника с этого плацдарма на правом берегу Днепра, под охраной которого сапёры быстро восстанавливали мост. В течение того же дня неприятель починил мост и 19 августа бросился за отступающей русской армией.

Багратион оставил свою позицию на Валутиной горе и со своими примерно 34 тыс. чел. двинулся на Дорогобуж по Московской дороге, к Соловьевой переправе через Днепр, освобождая путь 1-й армии. Дорогобуж следовало занять первыми, чтобы Наполеон не перерезал обходным манёвром (подобным тому, который не удался ему под Смоленском) пути-дороги отхода на Москву.

Ретирада 1-й Западной армии Барклая осложнялась тем, что большая дорога на Москву шла непосредственно по северному берегу Днепра и находилась в зоне досягаемости неприятельской артиллерии. Именно поэтому было решено идти на Московскую дорогу кружным путём по просёлочными дорогам, сначала на север на Поречье, потом следовало свернуть на юг, а затем на восток с выходом на Московскую дорогу.

Ради ускорения движения войска 1-й Западной армии поделили на две колонны.

Первая колонна под началом генерал-лейтенанта Тучкова 1-го поворачивала с Пореченской дороги на деревню Горбуново и далее выходила на Московскую дорогу ок. деревни Лубино. Она состояла из 2, 3, 4-го пехотных и 1-го кавалерийского корпусов.

Вторая колонна генерала Дохтурова в составе 5-го и 6-го пехотных, 2-го и 3-го кавалерийских корпусов, а также всей резервной артиллерии поворачивала на восток гораздо севернее, около деревни Стабны и выходила на Московскую дорогу лишь около Соловьёвой переправы.

Арьергарду генерал-майора Корфа следовало прикрывать отступление, а затем также отступить окружной дорогой, идя за 2-м пехотным корпусом.

Стремясь дать всей 1-й армии выйти на Московскую дорогу, 7 (19) августа Барклай-де-Толли вынужден был дать череду кровопролитных арьергардных боев по этой стратегически важной дороге (жаркие дела при Лубине/Валутиной горе, Гедеонове, Колодне, Страгани и Заболотье) силами 40-тысячного русского арьергарда против 30-тысячного авангарда Нея, а затем и Жюно.

…Между прочим, поскольку первоначально боевые действия развернулись вблизи деревни Лубино (20 км восточнее Смоленска на правом берегу Днепра), то в российской историографии всю эту серию оборонительных боев называют сражением при Лубино. В тоже время, из-за того, что русская позиция перед деревней Лубино располагалась на большом холме, который наполеоновские солдаты окрестили Валутиной горой, то во французской исторической литературе эти бои известны, как сражение при Валутиной горе — по названию ближайшей известной противнику деревни Валутино. Кроме того, современники также называли эти бои сражением под Заболотьем по названию села между Днепром и Московской дорогой…

Началось с того, что 3-тысячный авангард колонны Тучкова 1-го под командованием его брата генерал-майора Тучкова 3-го (20-й и 21-й егерские полки, Ревельский пехотный полк, Елисаветградский гусарский полк, три казачих полка и конно-артиллерийская рота) был выслан на большую Московскую дорогу, чтобы сменить заслон из 2-й армии, возглавляемый князем Андр. И. Горчаковым 2-м, перекрывающим дорогу у села Валутино. Однако Горчаков, узнав о готовящейся переправе противника ок. Прудищевой, а также о приближении авангарда Тучкова 3-го, не дождавшись его (по другим данным, по причине неразберихи-ошибки с передачей приказов; вопрос «скользкий» и вокруг него немало «тумана», причем, такого плотного, что и «в трех соснах можно заплутать» — Я.Н.), ушёл с позиции, оставив вместо себя лишь небольшой отряд казаков генерал-майора А. А. Карпова. После такого маневра («реприманда неожиданного» — Я.Н.) главные силы 1-й армии Барклая, отходившие севернее, через Горбуново, Кошаево, оказались под угрозой флангового удара крупных сил врага, преследовавших войска 2-й армии Багратиона.

Перед рассветом 19 августа выяснилось, что из-за загруженности дороги 2-й корпус генерала Багговута еще даже не начал отступление. Ввиду нарастающей угрозы неприятельских атак было решено направить его напрямую через лес.

Тем временем неприятель уже пустился в преследование. Не зная истинного направления отхода войск Барклая-де-Толли, кавкорпус генерала Груши направился по Пореченской дороге, маршал Ней — на деревню Гедеоново, маршал Мюрат с двумя кавалерийскими корпусами — на Московскую дорогу, как наиболее вероятное направление.

Примерно через час части корпуса Багговута вышли через леса к деревне Гедеоново и выбили оттуда аванград Нея. После чего было решено оставить для защиты деревни дивизию принца Евгения Вюртембергского, чтобы прикрыть отход арьергарда Корфа. Вюртембергский принц, сдерживая врага, действительно прикрыл отступление и Багговута, и Корфа, а затем, соединившись с последним, отошел и сам.

Из-за этого боя — «сражение под Валутиной горой» — некоторые историки начинают с раннего утра, хотя на самом деле большое сражение произошло восточнее под деревней Лубино (или Валутиной горе) после 5 часов вечера.

Тем временем, Тучков 3-й, достигнув большой Московской дороги, обнаружил, что такой важный пункт, как Лубинский перекрёсток, имеет слабое прикрытие. По собственной инициативе он занял со своими войсками передовую позицию за рекой Колодней и выслал вперёд к Валутиной горе небольшой отряд. Он встретил вражеские кавалерийские передовые подразделения, которые не спешили атаковать русский заслон. Дело ограничивалось перестрелкой, под её шум русские дивизии одна за другой выходили на Московскую дорогу и отправлялись к назначенной стоянке.

Утром 19 августа 3-й и 4-й корпуса 1-й армии Барклая успели благополучно выйти на Московскую дорогу и остановились, прикрывая левый фланг русских позиций со стороны Днепра, где уже переправились части вестфальского корпуса Жюно с целью перерезать Московскую дорогу. Переправа и блуждание в болотистой местности заняли у Жюно так много времени, что он опоздал к месту событий. Остальные корпуса 1-й Западной армии Барклая, двигавшиеся в составе другой колонны по хорошей дороге, ещё раньше ушли к переправе через Днепр.

Закрывая пересечение дорог, арьергард Тучкова 3-го, усиленный 6 орудиями и пехотой из 3-го корпуса его старшего брата, занял выгодную позицию. Конный авангард маршала Нея не предпринимал никаких действий с 10 утра и до 5 часов вечера, ожидая подхода пехоты, артиллерии и переправы генерала Жюно у Прудищевой. Оказавшийся на позициях Тучкова 3-го, генерал Ермолов воспользовался передышкой, чтобы подтянуть к месту событий 3-й и 4-й корпуса, которые после ночного марша расположились было отдохнуть.

Правый фланг русских размещался на холме (Валутина гора), центр проходил по болотистому месту, а левый фланг был прикрыт лесом со стороны Днепра. За спиной левофланговых русских войск протекал ручей Страгань/Строгонь (в настоящее время Строгинка).

…Кстати сказать, в современной исторической литературе принято героизировать отход арьергарда Тучкова 3-го от Валутиной горы, который боем задержал продвижение врага к пересечению дорог и спас, тем самым, отставший 2-й корпус Багговута и арьергард Корфа. На самом деле 3-тысячный отряд Тучкова 3-го с раннего утра стоял почти на месте и вяло перестреливался с неприятелем, а в сражение он ввязался уже ближе к вечеру 19 августа, причем, вместе с частями из 3-го и 4-го корпусов, в том числе, дивизией генерала П. П. Коновницына…

Только после 17 часов маршал Ней пошел первый раз в атаку по Московской дороге, но был отбит. К русским войскам прибыл сам командующий 1-й армией Барклай-де-Толли и взял руководство на себя. Затем неприятель попытался было прорваться кавалерийским броском маршала Мюрата с левого фланга, но стеснённые лесом и болотистыми берегами ручья Строгонь, под огнем русской артиллерии мюратовские кавалеристы отхлынули назад. И все же, атака врага в центре привела его к временному успеху: части русских оказались разрезаны. Лишь штыковая контратака трёх русских полков позволила вернуть позицию.

Тогда противник перенес атаку на русский правый фланг, который к тому времени усилился за счёт подходящих войск 2-го корпуса.

По некоторым данным на них наступали части сразу трех корпусов — маршалов Даву, Нея и наполеоновского пасынка Эжена де Богарне. Так, к концу сражения в нем оказалось задействовано: у русских — до 17—22 (данные разнятся) тыс. чел., у врага — до 32 тыс. Впрочем, есть и другие цифры, примерно равные друг другу. Правда, по другим сведениям лишь Ней среди наполеоновских военачальников проявлял активность на поле боя, тогда как другие предпочитали не лезть на рожон в отсутствии своего императора.

Так или иначе, но в результате ожесточенных боестолкновений (штыковых атак и контратак) правый фланг русских, все же, устоял и даже сдвинулся немного в сторону противника.

Только в 10 часов вечера сражение наконец прекратилось, причем, по данным графа Сегюра первым приказал прекратить огонь Ней и только после этого русские перестали отстреливаться.

Все тот же Сегюр признавал, что французы понесли больше потерь (7—8 тыс.) чем русские (5—6 тыс.). У французов погиб один из лучших дивизионных генералов Гюденн, замененный на превосходного, но не столь звездного, дивизионного генерала Жерара. Пушечное ядро перебило Гюденну обе ноги. У русских три генерала были ранены, из них Тучков 3-й был захвачен в плен.

…Между прочим, по одной из версий, это случилось уже в темноте: генерал Тучков 3-й был ранен в контратаке екатеринославских гренадер и взят в плен. Если верить мемуарам графа де Сегюра, русский генерал слишком увлёкся боем при лунном свете и оказался среди врага. Он попытался было вырваться, подавая команды на французском языке, однако наполеоновские солдаты заметили его золотые эполеты в отблесках ружейных выстрелов и набросились на него. Тучков получил удар штыком в бок, но его спас некий французский офицер, который будто бы позднее получил за это орд. Почётного легиона из рук самого Наполеона…

Выполнив задачу прикрытия флангового марша отставших частей, русские продолжили отступление на восток к переправе через Днепр. Утром 20 августа их корпуса переправились через него. По сути дела череда этих жарких дел многими историками считается заключительным актом сражения под Смоленском, позволившим обеим снова соединившимся — 9 (21) августа — русским армиям вместе продолжить отход на восток в полном порядке.

Стремясь хоть как-то поднять дух своих измотанных маршами и бесцельными боями войск, Наполеон устроил показательное награждение прямо на поле боя, щедро раздавая солдатам награды и отличия полкам.

В тоже время без излишнего шума французский император пока еще с позиции сильного послал царю Александру I замаскированное предложение о мире, попросив пленного Тучкова 3-го написать письмо брату, командиру русского 3-го корпуса Тучкову 1-му. Письмо достигло царя, но ответа не последовало.

20—22 августа разрушенный Смоленск очистили от трупов. Эту неблагодарную задачу Наполеон поручил VIII-му Вестфальскому корпусу, как наказание за промедление в сражении у Валутиной горы. Тогда Жюно обходным путём был послан зайти в тыл русских, но не сумел выполнить задачу, и русская армия успела-таки уйти в сторону Москвы к Дорогобужу.

25 августа Наполеон в карете выехал из Смоленска.

В Дорогобуже начались пожары. Вязьма была покинута жителями, а через 2 часа после вступления врага и здесь вспыхивают пожары. Гжатск совершенно пуст.

В общем, вся местность, через которую по дороге к Москве проходила Великая Армия, была опустошена, отчасти, жителями, отчасти, самим неприятелем.

Пока сам французский император все углублялся и углублялся в необъятную российскую империю и, взяв Смоленск, готовился к «последнему броску» на Москву, дела на северном (левом фланге) главных сил его Великой армии, на так называемом Петербуржском направлении, складывались не лучшим образом.

После сражения под Клястицами маршал Удино был вынужден отступить к Полоцку (или его туда отбросили, если, конечно, оперировать лестной отечественному читателю лексикой — Я.Н.). Создалась угроза растянутым коммуникациям главных сил Великой армии Наполеона, преследовавших основную русскую армию, уходящую в сторону Москвы. Для сдерживания-удерживания корпуса Витгенштейна к Удино на помощь был выслан императором корпус генерала Сен-Сира.

И уже (17—18 августа) под Полоцком состоялось сражение между 1-м пехотным 17-тысячным корпусом генерала Витгенштейна и корпусами маршала Удино и генерала Сен-Сира.

…Кстати, поскольку спустя два месяца — 6 (18) —8 (20) октября — на этом же месте произошел еще один бой, то для отличия августовское сражение принято называть 1-м сражением под Полоцком, а осеннее — Вторым Полоцким сражением…

Ранним утром 17 августа Витгенштейн атаковал вражеские позиции возле села Спас, заставив противника отступить. Удино подтянул войска с других направлений (порядка 18 тыс.) и организовал контратаку. К вечеру обе стороны сохранили свои позиции. Получивший тяжелое ранение, Удино передал командование генералу Сен-Сиру.

Утром следующего дня Сен-Сир предпринял решительное наступление. Ему удалось запутать Витгенштейна с направлением атаки и внезапно обрушиться и на левый фланг, и на центр русской позиции. Он взломал оборону русских и захватил 7 пушек.

Много лет спустя, вспоминая об этом сражении, Сен-Сир писал: «Русские выказали в этом деле непоколебимую храбрость и бесстрашие, каких мало найдется примеров в войсках других народов. Их батальоны, застигнутые врасплох, разобщенные один от другого, при первой нашей атаке (потому что мы прорвались сквозь их линию) не расстроились и продолжали сражаться, отступая чрезвычайно медленно и обороняясь со всех сторон с таким мужеством, какое, повторяю, свойственно только русским. Они совершали чудеса храбрости, но не могли сдержать одновременного натиска четырех дивизий, подавлявших по частям высылаемые против них войска».

Когда поражение казалось уже неизбежным, Витгенштейн предпринял кавалерийскую контратаку. Она привела противников в замешательство, что заставило их вернуться на исходные позиции.

И все же, Витгенштейн вынужден был отступить, потеряв убитыми и раненными до 5.5 тыс. чел.

Несмотря на то, что именно за этот успех Сен-Сир (потерявший, кстати, до 6 тыс.) стал очередным наполеоновским маршалом, но 1-е сражение под Полоцком серьёзных последствий на ход войны не оказало. Два последующих месяца активных боевых действий на этом направлении не было: противники накапливали силы. Задача Витгенштейна была не допустить продвижения врага к Санкт-Петербургу, а Сен-Сир блокировал русских, пока основные события разворачивались на главном — Московском направлении.

Можно и так сказать: тактическая удача русских обернулась стратегическим успехом их противника.

Тем временем, после отступления из Смоленска отношения между Багратионом и Барклаем-де-Толли с каждым днём становились всё напряжённее. По уставу император назначал главнокомандующего или сам исполнял его обязанности, находясь при армии. Однако летом 1812 г. он покинул армию, не назначив общего главнокомандующего. В этом случае устав возлагает командование на старшего в чине начальника (в случае, если несколько генералов или офицеров находятся в одном чине, командование принимает имеющий старшинство — т.е., произведённый в чин раньше остальных). И Барклай, и Багратион (как самые старшие командиры) находились в чине генерала от инфантерии (полного генерала), присвоенном им в один год (1809) и даже одним приказом. Однако старшинство в чине имел Багратион — его фамилия по алфавиту стояла раньше. Таким образом, возникла опасная коллизия — Багратион формально признавал права Барклая на командование, но в любой момент мог апеллировать к требованиям устава и не подчиняться Барклаю.

Отсутствие единоначалия могло привести к катастрофическим последствиям. Затянувшееся отступление вызвало негодование не только в армейской среде, но и общественное недовольство. Для решения вопроса в северной столице был учреждён Чрезвычайный комитет, и 5 (17) августа на его заседании единогласно главнокомандующим был утверждён генерал от инфантерии Кутузов. 17 (29) августа новоиспеченный главком в Царёво-Займище принял армию. В тот же день Великая армия вошла в Вязьму. Кутузов сформировал свой штаб, используя штабы Западных армий. Генерал от кавалерии Беннигсен был определён на должность начальника главного штаба Кутузова, правда, не по его воле; генерал-квартирмейстером всех армий стал Вистицкий, его помощником — очень близкий к Кутузову со времен своего кадетства — полковник Толь, дежурным генералом — не менее привечаемый главнокомандующим — полковник П. С. Кайсаров.

Принято считать, что быстрое продвижение и подавляющее численное превосходство Великой армии были среди тех весомых причин, что лишили фактически исполняющего обязанности главнокомандующего русской армии генерала от инфантерии Барклая-де-Толли возможности подготовить войска к сражению. Однако и новый главнокомандующий, в общем, продолжил стратегическую линию своего предшественника — ретираду. Стратегия, выбранная Кутузовым, была основана, с одной стороны, на изнурении противника, с другой — на ожидании подкреплений, достаточных для решающего сражения с армией Наполеона, избежать которого по политическим и моральным соображениям он уже не мог.

22 августа (3 сентября) русская армия, отступавшая от Смоленска, расположилась у села Бородино, в 125 км от Москвы. Дальнейшее отступление означало бы сдачу Москвы без боя. Кутузов решился на генеральное сражение, поскольку откладывать его дальше было невозможно, так как император Александр требовал от Кутузова остановить продвижение врага к Москве.

Общую численность русской армии к тому моменту принято определять в 112 (по мемуарам русского участника битвы К. Толя) — 120 (по данным отечественного историка Богдановича) тыс. чел. при 624—640 орудиях, причем, в обоих случаях заметную часть войск составляли нерегулярные войска — 7 тыс. казаков и 10 тыс. ратников ополчения.

Тогда как численность Великой армии, как правило, оценивается в 138 тыс. солдат и 587 орудий. В частности, по данным маркиза Шамбре, перекличка, проведённая всего лишь за несколько дней до сражения — 21 августа (2 сентября) — показала наличие в составе наполеоновской армии 133.815 строевых чинов (за некоторых отставших солдат их товарищи отозвались «заочно», рассчитывая, что те догонят армию). Однако это число не учитывает 1.5 тысячи сабель кавалерийской бригады дивизионного генерала Пажоля, подошедших позже, и 3 тыс. строевых чинов главной квартиры.

Кроме того, учёт в составе русской армии ополченцев подразумевает добавление к регулярной армии Наполеона многочисленных некомбатантов (ок. 15 тыс.), присутствовавших в его лагере и по боеспособности соответствовавших русским ополченцам. Значит, численность наполеоновской армии возрастает. Подобно русским ополченцам, его некомбатанты выполняли вспомогательные функции — выносили раненых, разносили воду и т. д. и т. п.

Для анализа событий на поле сражания, важно уточнить — какова была общая численность армий на поле битвы и войск, которые были действительно введены в бой.

Так вот, по соотношению сил, принявших непосредственное участие в Бородинском сражении 26 августа (7 сентября), Великая армия также имела численный перевес. Если принимать к сведению отечественную энциклопедию «Отечественная война 1812 года», то в конце сражения у Наполеона оставалось в резерве 18 тыс., а у Кутузова 8—9 тыс. регулярных войск (в частности, гвардейские Преображенский и Семёновский полки), т.е. двойное превосходство в резервах, причем, у Бонапарта это была его гвардия — отборное элитное соединение, устоять перед которым после многочасовой «мясорубки» было бы очень сложно. В то же время Кутузов говорил, что русские ввели в бой «всё до последнего резерва, даже к вечеру и гвардию», «все резервы уже в деле».

Если оценивать качественный состав двух армий, то нельзя обойти вниманием мнение французского участника событий маркиза Шамбре, который считал, что наполеоновская армия имела превосходство, так как её пехота состояла в основном из опытных солдат, прошедших немало кампаний, тогда как у русских было много новобранцев. Кроме того, у французского императора имелось значительное превосходство в тяжёлой кавалерии, способной самостоятельно решать боевые задачи, что также давало Бонапарту преимущество.

И последнее, на эту «вечную тему».

Есть и средние цифры, полученные из работ ряда наиболее известных историков-«наполеоноведов», зарубежных и отечественных: Кутузов располагал 134,299 солдат и офицеров, Наполеон — 130,312.

Принято считать, что замысел главнокомандующего русской армии Кутузова (как и он сам!) был весьма «многогранен и извилист»: путём активной обороны нанести врагу как можно больше потерь, изменить соотношение сил, сохранить свои войска для дальнейших сражений и для полного разгрома неприятеля. Опираясь на этот замысл, и был построен боевой порядок русских войск.

Позиция, выбранная Кутузовым, выглядела как прямая линия, идущая от Шевардинского редута на левом фланге через большую батарею на Красном холме, названную позднее «Батареей Раевского», село Бородино в центре, к деревне Маслово на правом фланге.

Накануне главного сражения, ранним утром 24 августа (5 сентября), русский арьергард под командованием генерал-лейтенанта Коновницына, находившийся у Колоцкого монастыря в 8 км к западу от расположения главных сил, был атакован авангардом противника. Завязался упорный бой, продолжавшийся несколько часов. После того, как было получено известие об обходном движении противника, Коновницын отвёл войска за реку Колочу и присоединился к корпусам, занимавшим позицию в районе деревни Шевардино.

Считается, что стремясь выиграть время для подготовки укреплений на Бородинском поле, Кутузов приказал 24 августа (5 сентября) генералу Андр. И. Горчакову 2-му задержать противника у этой деревни, где был воздвигнут пятиугольный редут. Всего под его началом состояло ок. 11 тыс. чел. и 46 орудий. Для прикрытия Старой Смоленской дороги остались 6 казачьих полков генерал-майора Карпова.

Великая армия Наполеона подходила к Бородину тремя колоннами. Основные силы: 3 кавалерийских корпуса маршала Мюрата, пехотные корпуса маршалов Даву, Нея, дивизионного генерала Жюно и гвардия — двигались по Новой Смоленской дороге. Севернее их наступали пехотный корпус наполеоновского пасынка Эжена де Богарнэ и кавалерийский корпус дивизионного генерала Груши. По Старой Смоленской дороге приближался корпус дивизионного генерала Понятовского.

5 сентября против защитников Шевардинского укрепления было направлено до 35 тыс. пехоты и кавалерии, 180 орудий.

Охватывая Шевардинский редут с севера и юга, они попытались окружить войска Горчакова. Дважды неприятель врывался в редут, и каждый раз пехота Неверовского выбивала их. На Бородинское поле спускались сумерки, когда противнику ещё раз удалось овладеть редутом и ворваться в деревню Шевардино, русские резервы из 2-й гренадерской и 2-й сводно-гренадерской дивизий отбили редут.

Бой постепенно ослабел и, наконец, прекратился. С наступлением ночи главнокомандующий русской армии Кутузов приказал Горчакову отвести войска к главным силам за Семёновский овраг.

Весь день 25 августа (6 сентября) обе стороны готовились к предстоящему сражению. Считается, что Шевардинский бой дал возможность русским войскам выиграть время для завершения оборонительных работ на бородинской позиции, позволил уточнить группировку сил войск противника и направление их главного удара.

Оставив Шевардинский редут, 2-я армия Багратиона отодвинула свой левый фланг за реку Каменку, и боевой порядок армии принял форму тупого угла. Оба фланга русской позиции занимали по 4 км, но были неравнозначны.

Правый фланг занимала 1-я армия Барклая-де-Толли (3 пехотных, 3 кавалерийских корпуса и резервы; всего — 76 тыс. чел., 480 орудий). Фронт его позиции прикрывала река Колоча. На левом фланге стояла меньшая по численности 2-я армия генерала от инфантерии Багратиона (34 тыс. чел. и 156 пушек). К тому же, этот фланг не имел таких сильных естественных препятствий перед фронтом, как правый. Более того, после потери 24 августа (5 сентября) Шевардинского редута позиция левого крыла русских стала ещё более уязвимой и опиралась лишь на 3 недостроенных флеши.

Таким образом, в центре и на правом крыле русской позиции Кутузов разместил 4 пехотных корпуса из 7, а также 3 кавалерийских корпуса и казачий корпус Платова.

Считается, что по замыслу Кутузова, такая мощная группировка войск надёжно прикрывала московское направление и одновременно позволяла при необходимости наносить удары во фланг и тыл войск противника. Боевой порядок русской армии был глубоким и позволял осуществлять широкие манёвры силами на поле сражения. Первую линию боевого порядка русских войск составляли пехотные корпуса, вторую линию — кавалерийские корпуса, а третью — резервы, которым Кутузов отводил очень важную роль в предстоящем сражении, на что особо указал в диспозии на сражение: «Резервы должны быть оберегаемы сколь можно долее…».

Бонапарт видел, что охват русских войск с флангов затруднён: с левого фланга из-за густого и болотистого Утицкого леса, а правый фланг русских был прикрыт рекой Колочей в месте её слияния с Москвой-рекой. По этой причине Наполеон, в частности, отверг предложение маршала Даву нанести удар в обход левого фланга русских войск. Во многом поэтому, приходилось идти во фронтальную атаку.

Обнаружив на рекогносцировке 25 августа (6 сентября) слабость левого фланга русской армии, Бонапарт главный удар решил нанести именно по нему. С учетом этого он и разработал свой план сражения. Прежде всего, следовало овладеть левым берегом реки Колочи, для чего нужно было захватить деревню Бородино в центре русской позиции. Этим манёвром нужно было отвлечь внимание русских от направления главного удара. Затем, перевести свои основные силы на правый берег Колочи и, опираясь на Бородино, ставшее как бы «дверью открывающейся внутрь», оттеснить-выдавить-отжать своим правым крылом армию Кутузова в угол, образуемый слиянием Колочи с Москвой-рекой. Для этого надо было прорвать оборону русской армии на относительно узком участке у Багратионовых флешей, выйти в тыл русским войскам, прижать к Москве-реке, уничтожить и открыть себе путь к Москве.

На направлении главного удара на участке от батареи Раевского до Багратионовых флешей, который имел протяжённость 2,5 километра, была сосредоточена основная масса Великой армии: корпуса маршалов Даву, Нея, Мюрата, дивизионного генерала Жюно, а также гвардия. С целью отвлечь внимание русских войск, планировался вспомогательный удар не только на Бородино, но и по краю левого фланга — по Утице.

С учетом всего этого было создано очень глубокое построение боевого порядка наполеоновских войск, что позволяло им наращивать ударную силу из глубины. Еще вечером 25 августа (6 сентября) французский император стал сосредотачивать главные силы (до 95 тыс.) в районе Шевардинского редута. Общая численность французских войск перед фронтом Багратионовской армии достигала 115 тысяч. Для отвлекающих действий в ходе сражения в центре и против правого фланга русских Наполеон выделял не более 20 тыс. чел.

Бытует мнение, что у Кутузова имелся особый замысел заставить Наполеона атаковать именно левый фланг русских. Русский главнокомандующий задумал выставить на левом фланге только то число войск, которое позволило бы предотвратить прорыв его позиций. В связи с этим, в ночь на 26 августа (7 сентября), с учетом данных, полученных в ходе Шевардинского боя, Кутузов принял решение усилить свой левый фланг. Для этого он приказал перевести из резерва и передать командующему 2-й армии Багратиону 3-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Тучкова 1-го, а также артиллерийский резерв из 168 орудий, разместив его около Псарёва. По его замыслу, 3-й корпус должен был быть готовым действовать во фланг и тыл французских войск.

Однако, начальник штаба Кутузова генерал Беннигсен вывел 3-й корпус из засады и разместил его фронтом к неприятелю, что не соответствовало плану Кутузова. Действия Беннигсена оправдываются его намерением следовать известному ему формальному плану битвы.

Так или иначе, считается, что затеянная на ночь глядя, перегруппировка части русских сил на левый фланг, все же, уменьшила диспропорцию сил и превратила фланговую атаку (вернее, атаку на этот фланг русских), ведущую по замыслу Наполеона к стремительному разгрому русской армии, в кровопролитное фронтальное сражение с огромными потерями для обеих сторон.

Считается, что в 5:30 утра 26 августа (7 сентября) более сотни французских орудий начали массированный обстрел позиций левого фланга. Причем, время самого первого выстрела является предметом острых споров историков обеих сторон: то ли в 5, то ли в 6, то ли в 7 утра… и даже в 4 часа!?

Одновременно с началом обстрела, на центр русской позиции, село Бородино, под прикрытием утреннего тумана в отвлекающую атаку двинулась дивизия генерала Дельзона из корпуса наполеоновского пасынка. Село оборонял лейб-гвардии Егерский полк под командованием полковника Бистрома. Около часа егеря отбивались от четырёхкратно превосходящего противника, однако под угрозой обхода с фланга вынуждены были по мосту отступить за реку Колочу. 106-й линейный полк французов, ободрённый занятием села Бородина, вслед за егерями перешёл через реку. Но гвардейские егеря, получив подкрепление, отразили все попытки неприятеля прорвать здесь оборону русских.

Еще накануне сражения Багратионовы флеши были заняты 2-й сводно-гренадерской дивизией под командованием генерала Воронцова.

В шестом часу утра после непродолжительной перестрелки на них обрушился неприятель. В первой же атаке дивизии генералов Дессе и Компана из корпуса Даву, преодолев сопротивление егерей, пробились через Утицкий лес, но, едва только начали строиться на опушке напротив самой южной флеши, как попали под картечный огонь и были опрокинуты.

В восьмом часу утра Даву опять пошел в атаку и захватил-таки эту флешь. В помощь 2-й сводно-гренадерской дивизии Багратион направил 27-ю пехотную дивизию генерала Неверовского, а Ахтырским гусарам и Новороссийским драгунам приказал нанести врагу удар во фланг. Вскоре противник оставил флеши, понеся при этом большой урон. Были ранены оба дивизионных генерала Дессе и Компан, при падении с убитого коня контужен командующий 1-го корпуса маршал Даву, переранены практически все бригадные военачальники.

Для очередной атаки Наполеон усилил атакующие силы ещё тремя пехотными дивизиями из корпуса маршала Нея, тремя кавалерийскими корпусами маршала Мюрата и артиллерией, доведя её численность до 160 орудий.

Багратион, определив направление главного удара, выбранного Бонапартом, приказал генералу Раевскому, занимавшему Центральную батарею, немедленно передвинуть к флешам всю вторую линию войск его 7-го пехотного корпуса, а генералу Тучкову 1-му послал приказ спешно направить защитникам флешей 3-ю пехотную дивизию генерал-лейтенанта Коновницына.

Одновременно в ответ на требование Багратиона подкреплений Кутузов направил к нему из резерва лейб-гвардии Литовский и Измайловский полки, 1-ю сводно-гренадерскую дивизию, семь полков 3-го кавалерийского корпуса и 1-ю кирасирскую дивизию. С крайнего правого на левый фланг по приказу главнокомандующего 1-й армией начал перемещение 2-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Багговута.

После сильнейшей артподготовки неприятелю удалось-таки ворваться в южную флешь и в промежутки между флешами. В штыковом бою были ранены и унесены с поля боя командиры 27-й пехотной и 2-я сводно-гренадерской дивизий — генералы Неверовский и Воронцов.

Противника столь яростно контратаковали три кирасирских полка, что маршал Мюрат чуть не попал русским кавалеристам в плен, едва успев скрыться в каре вюртембергской пехоты. Отдельные части наполеоновских войск вынуждены были отойти, но кирасиры, не поддержанные пехотой, сами попали под контрудар мюратовской кавалерии и оказались отброшены.

Ок. 10 часов утра флеши остались в руках врага.

Контратака подоспевшей 3-й пехотной дивизии Коновницына исправила положение. При этом погиб генерал-майор Тучков 4-й (не путать с его старшим братом генерал-лейтенатом Тучковым 1-м, получившим в то утро смертельное ранение — Я.Н.), возглавивший атаку Ревельского и Муромского полков.

Примерно в это же время через Утицкий лес в тыл флешей пробился 8-й Вестфальский корпус дивизионного генерала Жюно. Положение спасла 1-я конная батарея капитана Захарова, которая в это время направлялась в район флешей. Ее командир, увидев угрозу флешам с тыла, сходу развернул орудийные упряжки и напрямую открыл огонь по врагу, строившемуся к атаке. Подоспевшие четыре пехотных полка 2-го корпуса Багговута оттеснили в Утицкий лес корпус Жюно, нанеся ему ощутимые потери.

…Кстати сказать, некоторые отечественные исследователи полагают, что при повторном наступлении корпус Жюно был разгромлен в рукопашном бою, однако вестфальские и французские источники полностью это опровергают. По воспоминаниям непосредственных участников, 8-й корпус Жюно был на поле сражении до самого вечера. В общем, возможны варианты…

Готовя еще одну атаку, в 11-м часу утра, Наполеон сконцентрировал против флешей ок. 45 тыс. пехоты и кавалерии и почти 400 орудий. Эту атаку в русской историографии, порой, называют «восьмой» (!?), считая «действия» корпуса Жюно как «шестую» (?) и даже «седьмую» (?) атаки. (Впрочем, малопонятная для непосвященных «арифметика» — Я.Н.)…

Багратион, видя, что артиллерия флешей не может остановить движение вражеских колонн, возглавил всеобщую контратаку левого крыла (остатки 2-й сводно-гренадерской, 27-й пехотной, 3-й пехотной, части правофлангового 4-го корпуса и другие разрозненные войска, в том числе, артиллерийские части). Не исключается, что общая численность его войск на тот момент могла составлять приблизительно лишь 20 тыс. чел. Натиск первых рядов русских был остановлен, и завязался жестокий рукопашный бой, продолжавшийся более часа. Перевес склонялся на сторону русских войск, но во время перехода в контратаку раненый осколком ядра в бедро Багратион упал с лошади и был вывезен за пределы поля сражения. Весть о ранении Багратиона мгновенно пронеслась по рядам русских войск и оказала огромное на них воздействие.

Они стали отступать…

Командование 2-й армией на себя временно принял генерал-лейтенант Коновницын. В сложившихся условиях ему пришлось оставить флеши врагу. Остатки защищавших их войск, почти потерявшие управление, были отведены им на новый оборонительный рубеж за Семёновским оврагом, по которому протекал одноименный ручей. На той же стороне оврага находились нетронутые резервы — лейб-гвардии Литовский и Измайловский полки. 300 русских орудий держали под обстрелом весь Семёновский ручей. Противник, увидев все это, не решился на атаку с ходу.

Теперь направление главного удара Великой армии сместилось с левого фланга в центр, на батарею Раевского.

В то же время Наполеон не прекратил атаку левого фланга русской армии. Южнее села Семёновского выдвигался кавалерийский корпус Нансути, севернее — Латур-Мобура, в то время как с фронта на Семёновское бросилась пехотная дивизия генерала Фриана.

В это время Кутузов назначил командира 6-го корпуса генерала от инфантерии Дохтурова начальником войск всего левого фланга вместо генерал-лейтенанта Коновницына. Лейб-гвардейские Литовский и Измайловский полки выстроилась в каре и в течение нескольких часов отбивали атаки «железных всадников» — кирасир из корпуса Нансути. На помощь истекавшей кровью лейб-гвардии были посланы: на юге — кирасирская дивизия Дуки, на севере — кирасирская бригада Бороздина и 4-й кавалерийский корпус Сиверса. Кровопролитное сражение с кавалерией Латур-Мобура завершилась отходом его кирасир, отброшенных за овраг Семёновского ручья.

Еще накануне сражения 25 августа (6 сентября) по приказу Кутузова в район Старой Смоленской дороги, к прибывшему туда 3-му пехотному корпусу генерала Тучкова 1-го вместе с примерно 10 тыс. ратников Московского и Смоленского ополчений, также присоединились два казачьих полка Карпова. А для связи с Багратионовыми флешами в Утицком лесу расположились егерские полки генерал-майора Шаховского. Напомним, что по задумке Кутузова, корпус Тучкова должен был внезапно из засады атаковать фланг и тыл противника, ввязавшегося тяжелый бой за флеши. Однако, как уже отмечалось выше, ранним утром следующего дня начальник штаба Беннигсен выдвинул войска Тучкова из засады, т.е. «рассекретил» ее.

В утро битвы V-й Польский корпус Великой армии под началом Понятовского, двинулся в обход левого фланга русской позиции. Боестолкновение случилось перед деревней Утицей ок. 8 часов утра, когда генерал Тучков 1-й по приказу Багратиона уже отправил в его распоряжение дивизию Коновницына, тем самым, ослабив себя. Поляки, выйдя из леса и оттеснив русских егерей от деревни, оказались на высотах. Установив на них 24 орудия, неприятель открыл ураганный огонь. Тучкову 1-му пришлось отойти к Утицкому кургану — более выгодному для себя рубежу. Попытки Понятовского продвинуться и захватить курган не привели к успеху.

Только ок. 11 утра Понятовский, получив слева поддержку от VIII-го Вестфальского пехотного корпуса Жюно, сосредоточил огонь уже из 40 орудий против Утицкого кургана и взял-таки его штурмом. Теперь он мог попытаться обойти русскую позицию.

В свою очередь, Тучков 1-й, стремясь обезопасить себя, принял решительные меры к возвращению кургана. Он лично возглавил контратаку полка Павловских гренадер. Курган был отбит, но сам русский генерал получил смертельное ранение. Его заменил командир 2-го пехотного корпуса генерал-лейтенант Багговут.

Он покинул Утицкий курган только тогда, когда защитники Багратионовых флешей отошли за Семёновский овраг, поскольку этот маневр сделал его позицию на кургане уязвимой для фланговых атак. Так войска Багговута оказались на новой линии обороны 2-й армии.

В критический момент сражения Кутузов принял решение о рейде конницы генералов от кавалерии Уварова и Платова в левый фланг тыл и противника. К 12 часам дня 1-й кавалерийский корпус Уварова (28 эскадронов, 12 орудий, всего 2.5 тыс. всадников) и казаки Платова (8 полков, т.е. примерно столько же бойцов) переправились через реку Колочу в районе деревни Малой. Авангард Уварова под командой генерала А. М. Всеволожского атаковал французский пехотный полк и итальянскую кавалерийскую бригаду генерала Орнано в районе переправы через реку Войну у села Беззубово. Платов, с севера зайдя в тыл, вынудил противника сменить позицию.

Одновременный удар Уварова и Платова вызвал замешательство в стане противника и заставил оттянуть на левый фланг войска, которые уже штурмовали батарею Раевского на Курганной высоте. Эжен де Богарне с Итальянской гвардией и кавкорпусом Груши были направлены Наполеоном против этой внезапной угрозы.

Правда, к 16 часам Уваров и Платов уже вернулись на прежние позиции.

Принято считать, что именно неожиданный рейд Уварова и Платова, задержал-таки на пару часов решающую атаку противника, что позволило перегруппировать русские войска. К тому же, этот рейд, по мнению ряда исследователей, настолько насторожил французского императора, что он так и не решился отправить в бой свою гвардию. Эта кавалерийская диверсия, хотя и не нанесла особо серьезного урона противнику, но вызвала у Наполеона чувство неуверенности в безопасности собственных тылов в тяжело складывавшемся сражении.

Высокий курган, находившийся в центре русской позиции, господствовал над окружающей местностью. На нём была установлена батарея, располагавшая к началу боя 18 орудиями. Оборона батареи возлагалась на 7-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Раевского.

Уже в разгар боя за Багратионовы флеши — ок. 9 часов утра — противник впервые атаковал батарею войсками наполеоновского пасынка, а также дивизиями генералов Морана и Жерара специально взятыми для этой цели из 1-го корпуса маршала Даву, тем самым, сильно ослабив его ударные возможности. Давя на центр русской армии, Бонапарт рассчитывал затруднить переброску войск с правого крыла русской армии на Багратионовы флеши и, таким образом, обеспечить своим главным силам быстрый разгром левого крыла русской армии. Тем более, что к моменту атаки вся 2-я линия войск Раевского, оборонявшего курган по приказу Багратиона, была снята на защиту флешей. Несмотря на это ослабение, русским удалось отразить атаку с помощью плотного артиллерийского огня.

И, тем не менее, Эжен де Богарнэ почти тут же снова пошел в атаку на курган. Пришлось Кутузову срочно вводить в бой за него весь конно-артиллерийский резерв в количестве 60 орудий и часть лёгкой артиллерии 1-й армии. Однако, несмотря на очень сильный артиллерийский огонь, 30-й пехотный полк бригадного генерала Бонами сумел-таки ворваться в редут.

В этот момент около Курганной высоты оказались начальник штаба 1-й армии Ермолов и начальник всей армейской артиллерии Кутайсов, следовавшие по приказу Кутузова на левый — (самый «проблемый» на тот момент сражения — Я.Н.) — фланг русской обороны. Возглавив 3-й батальон Уфимского пехотного полка, и присоединив к нему 18-й егерский полк, Ермолов и генерал-майор Кутайсов ударили в штыки прямо на редут, причем, атаковать пришлось снизу вверх по склону кургана. Одновременно с флангов ударили полки генерал-майоров Паскевича и Васильчикова. Редут был отбит, а бригадный генерал Бонами взят в плен. Из всего вражеского полка численностью 4.100 бойцов под началом Бонами в строю осталось только ок. 300 солдат — столь яростна была рукопашная схватка. Правда, в той резне погиб и Кутайсов. Уже в своих мемуарах А. П. Ермолов признавал: «…Бой яростный и ужасный не продолжался более получаса: сопротивление встречено отчаянное… Урон со стороны нашей весьма велик и далеко несоизмерим численности атаковавших баталионов.»

Кутузов, заметив совершенное изнеможение корпуса Раевского, отвёл его войска во 2-ю линию. Барклай-де-Толли для обороны кургана направил на батарею 24-ю пехотную дивизию генерал-майора Лихачёва.

После падения Багратионовых флешей Наполеон отказался от развития наступления против левого крыла русской армии. Первоначальный план прорыва обороны на этом крыле с целью выхода в тыл главным силам русской армии лишился смысла, так как значительная часть атаковавших войск вышла из строя в боях за сами флеши, в то время как оборона русских на левом крыле, несмотря на потери флешей, оставалась несокрушённой. Обратив внимание на то, что обстановка в центре русских войск ухудшилась, Наполеон решил перенаправить силы на батарею Раевского.

Однако, очередная атака была задержана на 2 часа, так как в это время в тылу французов появилась вышеупомянутая русская конница Уварова и казаки Платова.

Пользуясь возникшей из-за кавалерийской «диверсии» передышкой, Кутузов передвинул с правого фланга к центру 4-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Остермана-Толстого и 2-й кавалерийский корпус генерал-майора Корфа. Заметив этот маневр, Бонапарт приказал усилить огонь по передвигавшейся на указанные позиции пехоте 4-го корпуса. Его путь можно было проследить по следу из тел убитых и тяжелораненных.

Войска Остермана примкнули левым флангом к Семёновскому и Преображенскому гвардейским полкам, находившимся южнее батареи. За ними расположились кавалеристы 2-го корпуса и подошедшие Кавалергардский и Конный гвардейские полки.

Только ок. 15 часов Наполеон возобновил битву, приказав открыть перекрёстный огонь с фронта и флешей из 150 орудий по батарее Раевского и начать атаку. Против 24-й дивизии Лихачева были сосредоточены 34 кавалерийских полка. Первым пошёл в атаку 2-й кавкорпус дивизионного генерала Огюста Коленкура (командир корпуса дивизионный генерал Монбрен к этому времени уже был убит). Коленкур прорвался сквозь адский огонь, обошёл слева Курганную высоту и кинулся на батарею Раевского. Встреченные с фронта, флангов и тыла упорным огнём оборонявшихся, его кирасиры были отброшены с огромными потерями (батарея Раевского за эти потери получила от французов прозвище «могила французской кавалерии»). Генерал Коленкур, как и многие его «братья по оружию», нашёл смерть на склонах кургана.

Тем временем войска де Богарне, воспользовавшись атакой Коленкура, сковавшей действия 24-й дивизии, ворвались на батарею с фронта и другого фланга. На батарее разгорелся ужасный бой. Сам Остерман-Толстой во время рукопашной был ранен пулей в плечо, но остался в строю. Израненный генерал Лихачёв был взят в плен.

В конце концов, после 15 часов батарея Раевского пала.

Только после этого Наполеон лично выдвинулся к центру русской армии и пришёл к выводу, что он, несмотря на отступление и вопреки уверениям свиты, не поколеблен. В такой ситуации на просьбы ввести в сражение гвардию он категорично отказал.

Свою гвардию французский император, если и вводил в сражение, то лишь в самый последний момент, когда победа была уже подготовлена другими его войсками и требовалось нанести по неприятелю последний решительный удар. Однако, оценив расклад сил к 18 часам Бородинского сражения, Бонапарт не увидел признаков победы и не пошёл на риск ввода в бой своего последнего резерва вдали от родины.

В результате после захвата противником батареи Раевского битва стала затихать.

Хотя в центре и на правом фланге артиллерийская дуэль продолжалась еще до 19 часов. Отойдя к Горкам, русские войска начали готовиться к новому сражению. Однако в 12 часов ночи стал известен приказ Кутузова, отменявший приготовления к бою, намеченному на следующий день. Главнокомандующий русской армии решил отвести армию за Можайск с тем, чтобы восполнить огромные людские потери и лучше подготовиться к новым сражениям.

До сих пор численность потерь русской армии продолжает пересматриваться историками. У всех — своя правда, истину искать бесполезно: все слишком идеологизировано. Различные источники предлагают разные данные: от 38 до 58 тыс. убитыми и раненными, от 700 до 1000 пленных и от 13 до 15 орудий; условной средней цифрой принято считать 44—45 тыс.

Поскольку значительная часть документации Великой армии была утеряна в ходе ретирады Великой армии из России, то оценка ее потерь крайне затруднительна и все еще остаётся открытой: от заниженных (?) 30 тыс. убитых, раненных и пленных от Деннье — офицера-инспектора при Главном штабе Наполеона до тенденциозно завышенных в российско-советской историографии — 58.478 чел.

Интересно и другое: потери генералитета сторон убитыми и ранеными составили у Наполеона — 49 генералов, в том числе убитых 8: 2 дивизионных (Огюст Коленкур и Монбрен) и 6 бригадных. У русских выбыло из строя 26 генералов, однако следует отметить, что в сражении участвовало всего 73 действующих русских генерала, в то время как в Великой армии только в кавалерии было 70 генералов. Правда, бригадный генерал в наполеоновской армии, все же, был ближе к русскому полковнику, чем к генерал-майору.

И последнее, на эту крайне щекотливую тему: к тысячам убитых следует прибавить умерших от ран, а их число было огромно. Осенью 1812 г. — весной 1813 г. русские сожгли и похоронили остававшиеся непогребёнными тела на поле. Согласно военному историку генералу Михайловскому-Данилевскому, всего было захоронено и сожжено 58.521 тело убитых. Русские историки и, в частности, сотрудники музея-заповедника на Бородинском поле, оценивают число захороненных на поле в 48−50 тыс. чел.

Бородинское сражение является одним из самых кровопролитных сражений XIX века и наиболее кровопролитным из всех однодневных, бывших до него. По самым скромным оценкам совокупных потерь, каждый час на поле погибало или получало ранения ок. 6 тыс. чел., Великая армия потеряла ок. 25% своего состава, русская — ок. 30%. Со стороны Наполеона было сделано 60 тыс. пушечных выстрелов, с стороны Кутузова — гораздо меньше.

Вполне естественно, что оба полководца приписали победу себе любимым.

Российский император не обманывался насчёт действительного положения дел, но, чтобы поддержать надежды народа на скорейшее окончание войны, объявил о Бородинском сражении, как о победе. Кутузов стал генерал-фельдмаршалом с пожалованием 100 тыс. рублей. Барклай-де-Толли получил орд. Св. Георгия 2-го кл., вскоре скончавшийся Багратион — 50 тыс. рублей. Четырнадцать генералов получили орд. Св. Георгия 3-го кл. Всем бывшим в сражении нижним чинам было пожаловано по 5 рублей на каждого.

Так повелось, что в отечественной историографии бытовало мнение: Бородинская битва — фактическая победа русской армии. Только в наше время российские историки в целом считают, что исход Бородинской битвы был неопределённым. В ходе сражения ни один из противников не добился требуемого результата: Наполеон не разгромил русскую армию, а Кутузов не защитил Москву.

Несмотря на то, что части Великой армии заняли некоторые передовые позиции и укрепления русской армии, сохранив при этом свои резервы, оттеснили русских с поля сражения, и в конечном итоге заставили их отступить и оставить Москву, говорить о несомненной победе французского императора не приходится. Правда, при этом никто не оспаривает, что русская армия сохранила боеспособность и моральный дух.

В отечественной историографии принято считать главным достижением генерального сражения при Бородине то, что Наполеон так и не сумел разгромить русскую армию, а в совершенно особых условиях всей его кампании в России 1812 года отсутствие решающей победы предопределило последующий проигрыш им всей войны.

В общем, Бородинское сражение ознаменовало собой кризис наполеоновской стратегии решающего генерального сражения: русская армия не была уничтожена, Россия не капитулировала и продиктовать условия мира не удалось. (В тоже время Великая армия понесла существенный кадровый урон, а русские смогли сохранить силы для продолжения войны «по-своему», т.е. «поспешая — неспеша» — Я.Н.).

А вот — весьма лаконичное и доходчивое изложение событий на Бородинском поле:

///… 26 августа (7 сентября) у деревни Бородино (в 125 км западнее Москвы) произошло крупнейшее сражение Отечественной войны 1812 года между русской и французской армиями. Численности армий были сравнимы — 130—135 тыс. у Наполеона против 110—130 тыс. у Кутузова. Фактически сражение представляло собой штурм французскими войсками линии русских укреплений (флешей, редутов и люнетов). С обеих сторон, и при защите, и при атаке укреплений широко применялась артиллерия. Около полудня при восьмой атаке Багратионовых флешей Наполеон двинул 45 тыс. своих солдат и 400 орудий против 18 тыс. солдат и 300 орудий Багратиона — на фронте 1,5 км, что в сумме с обеих сторон даёт 470 орудий на 1 км фронта. После кровопролитнейшей 12-часовой битвы, французы ценой 30 — 34 тыс. убитыми и ранеными прорвали, фактически уничтожив изначальный состав оборонявшихся, левый фланг и потеснили центр русских позиций, но развить наступление не смогли. Русская армия также понесла тяжёлые потери (40 — 45 тыс. убитыми и ранеными). Пленных почти не было ни с той, ни с другой стороны. 8 сентября Кутузов приказал отступить на Можайск с твёрдым намерением сохранить армию…///

И наконец, предельно ёмкое резюме о Бородинской битве, своего рода «армейский рапорт»:

{{{…В ходе 12-часового сражения французской армии удалось захватить позиции русской армии в центре и на левом крыле, но после прекращения боевых действий французская армия отошла на исходные позиции. На следующий день главнокомандующий русской армией М. И. Кутузов дал приказ отступать в связи с большими потерями и из-за наличия у императора Наполеона больших резервов, которые спешили на помощь французской армии. После сражения обе стороны претендовали на победу, однако в целом ни одна из сторон не добилась решительных желаемых результатов…}}}

Комментарии излишни (Я.Н.)…

Еще 23 июля 1812 года (т. е. за месяц до появления в наполеоновских тылах отряда самого «пропиаренного» в отечественной литературе поэта-партизана-гусара Дениса Давыдова) конно-диверсионный «летучий» отряд Ф.Ф.Винцингероде был выделен из состава главной армии по приказу Барклая-де-Толли и имел гораздо большую, чем давыдовский, численность (Казанский драгунский и три донских казачьих полка). Его задачей было «шалить и бедокурить» на коммуникациях противника, мешать ему запасаться в деревнях провиантом и кормом для лошадей, а также собирать для главной армии оперативные сведения.

Вполне понятно, что отряд Винцингероде не присутствовал на поле Бородинского сражения. Весть об отступлении армии к Москве стала ему известна 8 сентября, когда он находился на полпути между Можайском и Волоколамском. Получив новость, Винцингероде вдвоём с будущим известным декабристом С. Н. Волконским поскакали на перекладных в Можайск, где получили от Кутузова дальнейшие инструкции. Тот приказал как можно скорее занять Звенигород, и там мешать обходному движению наполеоновских войск к Москве. Вернувшись к отряду в сопровождении Волконского, Винцингероде повел его через город Рузу (где они соединились с подкреплением) к Звенигороду, что в 30 км к западу от Москвы.

В свою очередь, начальник штаба Великой армии, маршал Бертье 9 сентября поручил наполеоновскому пасынку де Богарне и его IV-му Итальянскому корпусу занять Звенигород, чтобы собрать провиант и скот, и разведать оперативную обстановку.

Уже на подходе к Рузе, Винцингероде узнал, что город успел занять более чем 20-тысячный корпус Богарне. Пришлось, не заходя в город, вести отряд всю ночь обходной дорогой, чтобы успеть в Звенигород раньше противника. На усиление отряда от Кутузова были присланы ещё три казачьих полка, пехотный полк егерей и два орудия конной артиллерии. Теперь у Винцингероде было под рукой ок. 2,5—3 тыс. чел.

12 сентября на подходе к Звенигороду, Винцингероде разделил свой отряд на три части. Одну он оставил под своим командованием, а две другие поручил Бенкендорфу и казачьему полковнику Иловайскому 12-му. Два последних отряда немного потрепали врага (точнее, шедшую впереди Итальянского корпуса баварскую дивизию лёгкой кавалерии), но были отброшены огнём вражеской артиллерии, и у них даже случился затор и неразбериха при форсировании речки Сторожки. Бенкендорфу пришлось спешить часть казаков, чтобы они прикрывали остальных ружейным огнём.

Тем временем, сам Винцингероде устроил казачью засаду в овраге у стен Саввино-Сторожевского монастыря. Когда неприятель приблизился, казаки внезапно напали на него из засады и разбили его авангард.

Завязалась перестрелка, продолжавшаяся несколько часов: поскольку русские войска расположились на заранее выбранной удобной позиции, то они успешно задерживали наступление врага. И все же, нараставшее численное превосходство противника вынудило Винцингероде постепенно «закруглить» стычку и в порядке отвести свои войска по направлению к Москве.

27 августа (8 сентября), спустя почти 16 часов после Бородинской битвы, в 10 часов утра, арьергард Платова в составе казачьего корпуса, трех егерских полков, бригады Вольфа, Изюмского гусарского полка и 2-й конной роты Донской артиллерии отошел к Можайску, что в 90 км западнее Москвы. Кутузов приказал донскому атаману (о котором ходили разговоры, что в день Бородинской сечи он вроде бы был «не совсем трезв» и главнокомандующий был в курсе этой «хронической болезни» Матвея Ивановича — Я.Н.) держаться в Можайске «как можно долее для выигрыша времени и отправления раненых, коими были наполнены дома и улицы по недостатку подвод для перевоза их». В Можайск был доставлен тяжелораненный князь Багратион. Арьергард Платова занял позицию перед городом.

В полдень того же дня маршал Бертье приказал авангарду Мюрата с резервным кавалерийским корпусом и дивизией Дюфура преследовать русских и остановиться за Можайском в 7—8 верстах. Подойдя к нему, Мюрат послал гонца к своему императору с известием, что он уже может прибыть в город на ночевку. Но уже в 15 часов в нем завязался бой.

Он продолжался почти пять часов. Атаки Мюрата мужественно отбивались арьергардом Платова. Рельеф местности (непроходимый для конницы овраг реки Можайки) не позволял французскому маршалу ввести в дело все свои силы. Бой получился кровопролитным, жарким, и упорным. Неприятель нес потери, оказался ранен генерал О. Д. Бельяр.

В конце концов, противник вошел в Лужецкий монастырь. В полуверсте от него находились склады с провиантом. Можайский провиантмейстер М. Чириков и «магазейн-вахтер» С. Егоров, завидев неприятеля, исполнили приказ Кутузова: подожгли склады, чтобы не достались противнику. Так сгорел суточный запас провианта для 40-тысячной армии.

С наступлением темноты прибыл на место событий французский император, чтобы торжественно въехать на белом коне в Можайск. Как только выяснилось, что в нем не безопасно — бои еще отнюдь не закончены — пришлось разворачивать коня назад и ночевать в первой попавшейся деревне — Криушине. Такой «реприманд неожиданный» (Я.Н.) удручающе подействовал на все еще победоносного покорителя полуЕвропы (на западе еще не были в курсе совсем «неоднозначного» исхода Бородинского побоища и его тяжелых потерь — Я.Н.).

На следующий день — с шестого часа утра — арьергард Платова продолжал удерживать город шестью батальонами егерей, регулярной и иррегулярной кавалерией. Тем временем, главные силы кутузовской армии успели отойти от дер. Жуково (Кожухово) к Землину. Мюрат выдвинул вперед свои батареи, под прикрытием которых его войска снова пошли в атаку. Ответного огня орудий Донской конной артиллерии, расположенной на возвышенностях Можайска (Чертановские высоты), оказалось недостаточно для сдерживания противника. Пришлось арьергарду Платова отступить к дер. Моденово, что оказалось всего лишь в трех километрах от дневки главных сил Кутузова. Тяжелораненый в Бородинской битве генерал М. С. Воронцов в письме к сенатору Н. М. Лонгинову от 20 октября 1812 г. отмечал далекие по его компетентному мнению последствия этой ретирады: «Скорое отступление Платова на Можайск… решило отступление от Можайска всей армии, которая уже больше не находила выгодного места, и было, может быть, причиною потери Москвы».

Раздраженный действиями донского атамана, (по свидетельствам бывалых вояк регулярной российской армии, слишком крепко и не ко времени «задружившегося» в те грозные дни с обожаемой им «горчичной/кизляркой/спотыкачём» — Я.Н.), с некоторых пор его особо не привечавший, Кутузов, вечером 28-го назначил начальником арьергарда М. А. Милорадовича — фанфаронистого генерала не без «слабых мест», но, все же, куда более полезного в сложившейся ситуации — «Всем лечь, но врага не пропустить!!!», знавшего как это надо сделать с регулярными войсками, а не «показывать спину врагу». Такой подход к этой стороне военного дела («Стоять и Умирать в Обороне» — Я.Н.) «немного пьянюге» Платову с его воровато-оборотистыми «летучими» донцами никогда не был по душе и по плечу — неказачье это призвание…

…Кстати сказать, из-за поспешной ретирады эвакуация множества раненых после Бородинского сражения оказалась весьма затруднительной. А ведь предполагалось заготовить тысячу подвод для их транспортировки в Москву. Кутузов писал Ростопчину 27-го августа из Можайска, что не увидел в городе ни одной «выставленной из Москвы подводы», хотя четыре дня назад он просил военного губернатора «о наискорейшем заготовлении» подвод. «Раненые и убитые воины, — писал полководец, — остались на поле сражения без всякого призрения…». Повозки были присланы Ростопчиным вечером 27-го, но было уже поздно. Очевидец событий И. П. Липранди сообщал, что в Можайске оставались только тяжелораненые, в особенности с ампутированными ногами, а это было одним из наиболее типичных ранений в условиях невероятно успешного массированного применения Наполеоном артиллерии. Французские мемуаристы (Ложье, Шамбре, Пеле-Клозе) свидетельствовали, что их могло быть от 7 до 10 тыс., причем, со слов все того же Липранди: «Они почти все погибли, не только от неимения помощи, но и с голоду, которому подвергались и французы. Французы обходились с нашими ранеными самым бесчеловечным образом». (A la guerre comme a la guerre! Не так ли — Я.Н.)…

28 августа Великая армия вступила в Можайск. Здесь французский император начерно набросал предписание своему начштаба Бертье: двинуть Итальянский корпус своего пасынка на Рузу, войска Даву — на Борисов, а авангард Мюрата — по главной дороге к Москве. Раненых оставляли в Можайске.

Де-ла-Флиз, врач императорской гвардии, вспоминал устройство лазарета в большой каменной церкви (единственной недеревянной постройки), куда привезли несколько возов соломы, которую разостлали на полу для раненых гвардейцев. В Можайске Наполеон устроил огромный госпиталь. Трехдневную остановку штаб-квартиры Наполеона в Можайске (28—30 августа) военный историк Михайловский-Данилевский объясняет четырьмя причинами: простудой императора, отдыхом армии, подготовкой к новому сражению и подвозом артиллерийских снарядов.

Для охраны своих путей сообщений, Бонапарт оставил в Можайске наименее боеспособный из всех своих корпусов — Вестфальский корпус генерала Жюно, штаб которого располагался в Лужецком монастыре. Ему вменялось прикрывать дорогу к Смоленску. Императора озаботили неудовлетворительные дела в России, несмотря на выигранное, как он считал, сражение на Бородинском поле. В Можайске ему не давали покоя дела за Пиренеями, где после провала под Саламанкой его друга юности Мармона, дела складывались крайне опасно. Его беспокоило сильное сокращение численности корпусов Великой армии, которая вот-вот может превратиться в «Великую армию Теней». Его раздражало, что не было пленных и трофеев. Наполеон надеялся на предложения мира от Кутузова, готов был вступить в переговоры, в отдельные моменты его тревога за Будущее заходила так далеко, что он уже не хотел идти дальше Можайска.

В тоже время, поскольку русские войска продолжали ретироваться в Москву, для Бонапарта появился удобный повод оповестить Европу о своей очередной громкой победе. Правда, сообщение это было весьма запоздалым: лишь на пятый день после генерального сражения.

Таким образом, Наполеон изменил своей привычке заявлять об успехе сразу же после битвы «18-й бюллетень Великой армии» имеет пометку: «Можайск 12-го сентября 1812 г.»

Сам французский император уже покинул его: он прямой дорогой шел на Москву.

1 (13) сентября русская армия расположилась лагерем к западу от Москвы. Позицию выбирал начштаба Беннигсен: правый фланг армии был у деревни Фили, центр между селениями Троицким и Волынским, левый фланг перед селом Воробьёвым. Арьергард армии располагался на реке Сетунь. Протяжённость линии фронта составляла около четырёх километров. Сообщение между частями армии сильно затруднялось труднопроходимыми оврагами и речкой Карповкой.

Несмотря на мучившую его несколько дней сильную лихорадку, Барклай-де-Толли проинспектировал верхом предполагаемое поле боя и пришёл к выводу, что позиция губительна для русской армии. К тем же выводам после него пришли и А. П. Ермолов с К. Ф. Толем. На основании всех этих донесений перед Кутузовым встал вопрос о необходимости продолжения отступления и сдачи Москвы (либо дать бой прямо на улицах златоглавной столицы!?).

В 5 часов того же дня в Филях в избе крестьянина Михаила Фролова (зачастую неправильно называемого Андреем Севастьяновичем Фроловым или, с легкой руки светоча русской литературы Л. Н. Толстого — не изучайте Отечественную войну 1812 года по его роману «Война и Мiр» — Андреем Севастьяновым), собрался Военный совет, точное число участников которого неизвестно.

Предстояло обсудить судьбоносный вопрос — дать ли после «ничейного» Бородинского сражения еще одну битву под Москвой, или оставить город без боя.

Поскольку протокола не велось, то основными источниками сведений о совете служат воспоминания Раевского и Ермолова, а также письмо Н. М. Лонгинова к С. Р. Воронцову в Лондон. Принято считать, что на нем присутствовали генералы М. Б. Барклай-де-Толли, задержавшийся в пути Л. Л. Беннигсен, Д. С. Дохтуров, А. П. Ермолов, П. П. Коновницын, А. И. Остерман-Толстой, сильно опоздавший Н. Н. Раевский (когда он все же подъехал, то Ермолов кратко ввёл его в курс дела), Ф. П. Уваров, полковник К. Ф. Толь, а также дежуривший в тот день генерал П. С. Кайсаров. Иногда в числе присутствовавших ошибочно упоминаются М. А. Милорадович и М. И. Платов, но первый отвечал за арьергард сдерживавший наседавшего врага, а второй в силу ряда «морально-этических» причин к тому времени совсем вышел из доверия у Кутузова и вряд ли мог быть позван на военный совет с такой судьбоносной повесткой.

Открывший заседание Беннигсен сформулировал дилемму — дать бой на невыгодной позиции либо сдать неприятелю древнюю столицу. Кутузов поправил его, что речь идёт не о спасении Москвы, а о спасении армии, так как рассчитывать на победу можно только в случае сохранения боеспособной армии. В своём выступлении Беннигсен объявил, что отступление обессмысливает невиданное кровопролитие в Бородинском бою. Сдача священного для русских города подорвёт боевой дух солдат. Велики будут и чисто материальные потери от разорения дворянских имений. Несмотря на наступавшую темноту, он предложил перегруппироваться и без проволочек атаковать противника. Его предложение в той или иной форме поддержали Ермолов, Коновницын, Уваров и Дохтуров.

В дискуссию первым вступил Барклай-де-Толли, подвергший критике позицию под Москвой, и предложивший отступать: «Сохранив Москву, Россия не сохраняется от войны, жестокой, разорительной. Но сберегши армию, ещё не уничтожаются надежды Отечества, и война… может продолжаться с удобством: успеют присоединиться в разных местах за Москвой приготовляемые войска». Он предложил отступить на Владимирский тракт и далее к Нижнему Новгороду, чтобы в случае разворота Наполеона к Петербургу успеть перекрыть ему путь.

Это мнение — (в разном «формате» — Я.Н.) — поддержали Остерман-Толстой, Раевский и Толь. Последний указывал, что истощённая Бородинским побоищем армия не готова к новому столь же масштабному бою, тем более, что многие командиры выведены из строя ранениями. В то же время отступление армии по улицам Москвы произведёт тягостное впечатление на горожан. На это Кутузов возразил, что «армия французская рассосётся в Москве, как губка в воде», и приказал отступать через Москву на Рязанскую дорогу.

Опираясь на мнение разумного меньшинства, Кутузов принял решение, не давая сражения на неудачной позиции, оставить Москву (ибо, по его словам, повторявшим Барклая-де-Толли, «с потерей Москвы не потеряна ещё Россия»), чтобы сохранить армию для продолжения войны, а заодно сблизиться с подходящими резервами. Это решение требовало определённого мужества, так как мера ответственности за сдачу исторической столицы неприятелю была очень велика и могла обернуться для главнокомандующего отставкой. Никто не мог предсказать, как это решение будет воспринято при дворе и, тем более, наилукавейшим и крайне мнительным самодержцем Всея Руси. (Как, впрочем, все авторитарные правители всех времен и народов!? Впрочем, это — «сугубо оценочное суждение!)

По окончании совета Кутузов вызвал к себе генерала-интенданта Д. С. Ланского и поручил ему обеспечить подвоз продовольствия на Рязанскую дорогу. Армии, которая готовилась к бою, был отдан приказ отступать, вызвавший всеобщее недоумение и ропот. Отступление по городу производилось ночью. Решение об отступлении застало врасплох и московские власти во главе с графом Ростопчиным.

После двух дневных переходов русская армия свернула с Рязанской дороги к Подольску на Старую Калужскую дорогу, а оттуда — на Новую Калужскую. Поскольку часть казаков продолжала отступать на Рязань, наполеоновские лазутчики были дезориентированы и Наполеон в течение девяти дней не имел представления о местонахождении русских войск.

Ближе к вечеру 14 сентября в опустевшую Москву вступил Наполеон. Военным губернатором был назначен маршал Мортье, комендантом крепости и города — Дюронель. Уже в ночь с 14 на 15 сентября город был охвачен пожаром, который к ночи с 15 на 16 сентября усилился настолько, что Наполеон был вынужден покинуть Кремль.

Причин возникновения пожара могло быть несколько: то ли организованный поджог при оставлении города (обычно связываемый с именем генерал-губернатора Москвы Ростопчина); то ли поджог русскими лазутчиками (несколько русских было расстреляно французами по такому обвинению) и уголовниками, намеренно выпущенными из московских тюрем Ростопчиным; то ли неконтролируемые действия наполеоновских войск, случайно возникший пожар, распространению которого способствовал общий хаос в оставленном городе.

Поскольку очагов у пожара было несколько, то не исключено, что в той или иной мере все версии имеют право на существование.

Пожар бушевал до 18 сентября и уничтожил бо́льшую часть Москвы. Из 30 тыс. домов, бывших в Москве перед нашествием, после того как французский император ее покинул, в ней осталась примерно 1/6 городских построек.

«Усевшись» в Москве, Наполеон принялся обсуждать дальнейший план военной кампании, в частности, поход на Петербург. Именно этого по некоторым данным особо опасались при дворе в северной Пальмире, в частности, в царской семье (например, нервировавшая материнскими истериками своего царственного сыночка вдовствующая императрица Мария Федоровна, на дух не переносившая «корсиканского выскочку-чудовище» — Я.Н.). Но маршалы Наполеона возражали, они считали этот план невыполнимым — «идти навстречу зиме, на север» с уменьшившейся армией, имея в тылу Кутузова, немыслимо. Наполеон не стал отстаивать этот «прожект».

Символично, что в это же время он предпринял сразу несколько попыток замириться с российским императором.

Началось все 18 сентября, когда он через начальника Воспитательного дома генерал-майора И. А. Тутолмина передал, что почитает Александра по-старому и желал бы заключить мир. Наполеон, по-прежнему, намерен был требовать отторжения Литвы, подтверждения блокады и военного союза с Францией. Забавно, что следующая попытка была предпринята уже через два (!) дня — 20 сентября. Письмо с предложением мира было доставлено Александру через И. А. Яковлева (отца А. И. Герцена). Симптоматично, что и на донесение Тутолмина и на личное письмо Наполеона к Александру царского ответа не последовало — («царское ли — это дело» — Я.Н.)!? Тогда через две недели — 4 октября — Наполеон направил свое особо доверенное лицо, генерала Лористона к Кутузову в Тарутино для пропуска к Александру I с предложением мира: «Мне нужен мир, он мне нужен абсолютно во что бы то ни стало, спасите только честь». И вот 5 октября состоялось короткое (не более получаса!) свидание Лористона с Кутузовым, после чего князь Волконский был отправлен к Александру I с донесением о предложении Наполеона. Но и здесь все обошлось без ответа: (лукаво-фальшивый «византиец», явно «закусил удила» — Я.Н.)…

Вернемся немного назад во 2 (14) сентября, когда ок. 17 часов Великая армия только-только входила в Москву, а арьергард Милорадовича ее покидал. Кавалерия Себастиани остановилась по просьбе Милорадовича и пропустила без боя последние войска и обозы русских, иначе ей однозначно намекнули на кровавые затяжные уличные бои, если им не дадут спокойно покинуть Москву. 4 (16) сентября армия отступила к Боровскому перевозу и перешла на правый берег Москвы-реки. Помимо армии, через Боровский перевоз переправилось более 40 тыс. обозов и экипажей, бежавших из Москвы ее жителей. Главная квартира армии расположилась в Кулакове. 5 (17) сентября Кутузов, двигаясь вдоль правого берега Пахры, пересёк Каширскую дорогу, 6 сентября достиг Подольска, а 9 сентября — селения Красной Пахры на старой Калужской дороге.

Повторимся, что Наполеон не знал, где находится русская армия. Казаки, отступая по Рязанской дороге, обманули и увлекли за собой отряд Мюрата на два перехода, до Бронниц. Неприятель потерял русскую армию из виду (по срокам и дням — разнобой!), и только появление казаков на Можайской дороге побудило Наполеона выслать корпус Юзефа Понятовского к Подольску.

Армейский лагерь русских у Красной Пахры прикрывался: авангардом Милорадовича — у деревни Десны, корпусом Раевского — у деревни Луковня, между Калужской и Тульской дорогами, и кавалерией Васильчикова — у Подольска.

Из Красной Пахры Кутузов к 2 октября отвёл армию дальше на юг к селу Тарутино, что неподалеку от Калуги. Находясь на старой Калужской дороге, русская армия прикрывала Тулу, Калугу, Брянск и хлебородные южные губернии, угрожала неприятельскому тылу между Москвой и Смоленском.

В Москве Наполеон оказался в западне, зимовать в разорённом пожаром городе не представлялось возможным: «продразверстки» в окрестностях столицы мало чего давали, растянутые коммуникации Великой армии были очень уязвимы, войска начинали разлагаться. Наполеон стал готовиться к отступлению на зимние квартиры где-то между Днепром и Западной Двиной. Более того, Наполеон предвидел впечатление, которое произведёт в Европе его уход из Москвы, и страшился этого впечатления.

…Кстати, скорее всего, он уже тогда осозновал, что гоняясь за русской армий вплоть до самой Москвы, войдя в нее и весьма долго оставаясь в ней, «по-детски наиво» ожидая мира от крайне уязвленного чрезвычайно амбициозного русского царя, он совершил роковую ошибку. Вот как он сформулировал свое состояние мыслей: «Ах, разве я не знаю, что Москва в военном отношении ничего не стоит! Но Москва и не является военной позицией, это позиция политическая. Меня считают там генералом, а между тем я остаюсь там только императором! В политике никогда не надо отступать, никогда не надо возвращаться назад, нельзя сознаваться в своей ошибке, потому что от этого теряется уважение, и если уж ошибся, то надо настаивать на своём, потому что это придаёт правоту!» [По сути дела, это — его (и прочих «выскочек» всех времен и народов!!!) жизненное кредо: «никогда и не при каких обстоятельствах не признавать своих ошибок; в крайнем случае, что-то типа… нечаянно слишком доверялся людям»! Комментарии излишни и каждый вправе самостоятельно продолжить развивать эту мысль в силу своей исторической компетенции — Я.Н.]…

Пока французский император сидел в Москве — в Кремле — (и напрасно «ждал у моря погоды» — Я.Н.), обстановка на его северном фланге (Петербуржском направлении) менялась, причем, не в лучшую для него сторону.

В Прибалтике под Ригой велась позиционная война с редкими вылазками русских против корпуса маршала Макдональда.

Войска российского генерал-лейтенанта Фаддея Фёдоровича Штейнгеля были расквартированы в Риге и с начала войны приведны в состояние повышенной боевой готовности, поскольку наполеоновская армия планировала длительную блокаду лифляндской столицы.

Началось все с серии боев за «ключи от Риги» — Митаву.

Генерал-губернатор Риги Магнус Густав Эссен 1-й предполагал резким внезапным ударом выбить неприятельские войска из Митавы и отправил туда корпус полковника Розена. Подчинявшийся командующему Х-м корпусом Великой армии Макдональду, но пользовавшийся в Курляндии полной свободой действия, прусский генерал Йорк решил сдать Митаву и организованно отступить. Войска Йорка при Экау сперва пытались оказать упорное сопротивление русским, но подоспевшее к ним подкрепление обошло Йорка с флангов и прусский генерал, опасаясь окружения, отдал приказ о немедленном отходе.

После входа войск полковника Розена в Митаву в городе был обнаружен большой оружейный арсенал, который был отправлен в Ригу. Сам Эссен через день вступил в освобождённую Митаву. Тем временем отступившая армия генерала Йорка 28 сентября заняла новые позиции у Руйенталя, начав готовиться к решающему сражению за стратегическое доминирование в Курляндской губернии.

В пятичасовом сражении при местечке Грефенталь пруссаки Йорка, получив подкрепление от генерала Клейста, в том числе, три батальона поляков, оказали столь умело сопротивление войскам Штейнгеля, что оказавшись прижатым к берегу реки Гарозы и, не имея возможностей продолжать борьбу за этот важный форпост, он вынужден был скомандовать поспешное отступление.

Пользуясь моментом, Йорк отдал приказ атаковать расстроенные и деморализованные силы генерала Штейнгеля. Сражение произошло вблизи небольшого увеселительного заведения под названием «Казачья корчма» в Мезоттене (современная Межотня). В результате стремительного нападения прусских солдат авангард русской армии был отброшен со своих первоначальных позиций. В ходе дальнейшего боя стало сказываться количественное и тактическое превосходство прусского войска и Штейнгель начал организованное отступление в сторону Митавы под прикрытием арьергарда генерал-майора Александра Б. Фока, прибывшего на поле сражения в самом его конце и сходу вступившего в бой с прусским авангардом. Эссен не стал дожидаться отступавшей армии Штейнгеля, покинул Митаву, бросив город на произвол судьбы.

Так Митава оказалась в руках наполеоновских войск. У русских она была лишь два дня. В боях при Грефентале и Мезоттене русская армия потеряла 2.5 тыс. чел. убитыми и ранеными. Тогда как пруссаки лишились примерно тысячи человек.

12-тысячный Финляндский корпус генерала Штейнгеля был переброшен к Витгенштейну под Полоцк.

Напомним, что наступая на Москву, Наполеон оставил в Полоцке, на северо-востоке Белоруссии, корпуса Удино и Сен-Сира. Первоначальная задача наступления на Петербург провалилась после сражения под Клястицами и на первый план вышла задача охраны коммуникаций. После 1-го сражения под Полоцком обе стороны временно прекратили активные боевые действия.

Через некоторое время войска Витгенштейна существенно усилились, так как 15 октября к ним подошло под началом генерал-майора И. М. Бегичева хорошо вооружённое Петербургское и новгородское ополчение (12 тыс.), набранное в северных губерниях. Кроме того на соединение с Витгенштейном двигался из Финляндии 12-тысячный корпус генерал-лейтенанта Штейнгеля, что давало им в целом от 49 до 55 тыс. с 122 орудиями, правда, значительная часть их были ополченцами, чьи ратные свойства, все же, существенно отличались от возможностей регулярных войск.

28—29 сентября (10—11 октября) тремя колоннами войска Витгенштейна начали двигаться в сторону Полоцка. Левой колонной командовал Бегичев, центральной — Витгенштейн, правой — генерал-лейтенант Л. М. Яшвиль. 5 (17) октября они прибыли в район Полоцка.

У Сен-Сира было в Полоцке и его окрестностях до 32 тыс. чел. Сражение (его принято называть 2-м сражением при Полоцке) началось 6 (18) октября встречной кавалерийской рубкой. После этого наполеоновская пехота атаковала центр и правый (южный) фланг русских, но атака была отбита. Тогда, Сен-Сир бросил кавалерию в атаку в стык центра и левого (северного) фланга неприятеля. Однако и здесь не добился успеха. В своих атаках его кавалеристы лишились более половины своего состава и почти всех старших офицеров.

После этого, наполеоновский маршал атаковал сразу все три колонны русских войск. Хотя обе стороны понесли серьезные потери, но бой особого результата не принес никому.

В конце концов, французский полководец отошел в свой укрепленный лагерь возле Полоцка. Южная колонна генерала Яшвиля заняла позиции напротив вала, окружавшего его лагерь, а корпус Штейнгеля остановился на левом берегу Двины — напротив города. Утром 7 (19) октября Витгенштейн пошел во фронтальную атаку. Его артиллерия мощным огнем заставила неприятеля покинуть лагерь и укрыться в Полоцке.

В 2 часа ночи на 8 (20) октября авангарды генерал-майора Александра Б. Фока и полковника Андрея Турчанинова (он командовал 3-м егерским полком) ворвались в город, который уже горел. Развернулись ожесточенные уличные бои. Под натиском превосходящих сил противника Сен-Сиру пришлось вывести свои войска из города на левый берег Западной Двины.

Попытки вернуть его уже в светлое время суток не принесли успеха, а сам Сен-Сир получил тяжелое ранение. Воспользовавшись этим, баварский генерал Карл фон Вреде самовольно отвел его корпус к Докшицам.

Если за все время боев российские войска потеряли убитыми и ранеными ок. 8 тыс. чел., то противник — до 4-х тыс. убитыми и ранеными, свыше 2-х тыс. пленными.

Это одна из лаконичных «версий» событий под Полоцком во второй половине октября. А вот другой вариант так называемого «Второго Полоцкого сражения», возможно, более «развернутый». Впрочем, «со стороны — виднее»…

<<…Витгенштейн приступил к наступательным операциям только 18 октября, т.е. когда Наполеон уже вовсю готовился к своей знаменитой плачевными результатами ретираде из Москвы.

Стремясь поддержать Штейнгеля, который шёл по левому берегу Двины, Витгенштейн, будучи на правом берегу, собрался предпринять ложное нападение на Полоцк, чтобы отвлечь противника от мостов, по которым Штейнгель приготовился переправить через реку свой корпус.

Так 6 (18) —8 (20) октября началось 2-е сражение под Полоцком между русскими войска генерал-лейтенанта Витгенштейна и 23-27-тысячным (данные разнятся) Баварским корпусом Наполеона под началом маршала Сен-Сира.

В первый же день русский авангард генерал-майора Балка в составе двух егерских полков, нескольких эскадронов и 6 пушек вытеснил противника из села Громы, находившегося к востоку от города, и прогнал их до укреплённых позиций под Полоцком. Артобстрел и контратака врага опрокинули Балка, что понудило Витгенштейна прислать подкрепления. Основные бои завязались на правом берегу Двины, неприятель перебрасывал войска с левого берега, что облегчало положение корпуса Штейнгеля, приближающегося к месту событий тем же берегом.

По мере вступления в бой все новых и новых подразделений отвлекающая диверсия Витгенштейна превращалась в большое сражение. Пришлось ему задействовать уже весь свой корпус. Остаток дня прошёл в ожесточённых атаках и контратаках. Основные силы Витгенштейна напирали на противника на левом («штейнгелевском») берегу реки Полоты, притока Двины. Одновременно с этим на правом берегу Полоты вёл бой авангард генерал-лейтенанта Яшвиля.

В целом битва протекала без особого успеха для какой-либо из сторон, но поскольку русские атаковали укреплённую оборону неприятеля, их потери заметно превосходили потери врага. Подошедший наконец Штейнгель сообщил, что находится недалеко от места боя и может атаковать позиции неприятеля напротив Полоцка с левого берега Двины.

Почти весь следующий день обе стороны наблюдали друг за другом. После того, как в 16 часов дня войска Витгенштейна заметили, что на другом берегу противник стал под напором Штейнгеля отступать, был открыт артиллерийский огонь по укреплениям Полоцка. На правом берегу части Витгенштейна атаковали город с разных сторон, но на левом берегу корпус Штейнгеля был, все же, остановлен в 5 верстах от Полоцка. Самые ожесточённые бои происходили на единственном мосту через Полоту на северных подступах к городу.

Опасаясь угрозы окружения, Сен-Сир отдал приказ о скрытном ночном отступлении из города от наседавшего Витгенштейна на левый берег Двины. Приступ Полоцка начался в полночь и продлился до 2 часов утра 20 октября. Сен-Сир сжёг за собой мосты и 2 тыс. баварцев, не успевших переправиться, попали в плен.

В 8 часов утра 20 октября решительной атакой Сен-Сиру удалось-таки сбить авангард Штейнгеля с позиций и открыть путь к отступлению. Ожидая возведения мостов через Двину, Витгенштейн отправил на усиление Штейнгеля 12 тыс. солдат под командованием генерал-лейтенанта Сазонова. После постройки мостов он переправился на левый берег, соединился с корпусом Штейнгеля и принялся преследовать врага.

Но Сен-Сир, избежав окружения, уже успел вывести бо́льшую часть своих войск. Лишившийся до 6 тыс. убитыми и раненными он был тяжело ранен в ногу, после чего передал командование II-м корпусом генералу Леграну, а VI-й остался под командой генерала Вреде.

Русские по официальным данным потеряли убитыми и ранеными ок. 8 тыс. солдат, правда, порой, эту планку поднимают до 12 тыс…>>

За победу во 2-м Полоцком сражении Витгенштейн был произведён в генералы от кавалерии. Занятие Полоцка означало серьёзную угрозу коммуникациям Наполеона и вынудило его направить против Витгенштейна резервный корпус под командованием Виктора.

Тем временем, в «центре» военных событий — в Москве и вокруг нее — обстановка тоже изменилась.

Напомним, что после оставления Москвы армия Кутузова к началу октября расположилась в укреплённом лагере близ села Тарутина за рекой Нарой (примерно на границе Московской области к юго-западу от Москвы). Она получила отдых и возможность пополнить материальную часть и живую силу.

А вот Наполеон, заняв Москву, оказался в затруднительном положении. Его войска не могли полностью обеспечить себя необходимым в Москве. Набравшие силу конно-диверсионные «летучие» отряды русских (ведущие «партизанскую войну») не позволяли нормально снабжать Великую армию. Покинув Москву, Кутузов направил их во все стороны с приказом, переносясь с одного места на другое, нападать внезапно и, действуя то совокупно, то порознь, наносить всевозможный вред неприятелю. Они редко превышали 500 человек и в основном были из казачьих войск, с небольшим числом регулярной конницы (гусар либо драгун), иногда егерей и нескольких орудий мобильной конной артиллерии.

К востоку от Тарутинского лагеря русской армии действовали полковники князь Кудашев и Ефремов; к западу, между Можайском, Москвой и Тарутином, — полковник князь Вадбольский, капитан Сеславин и поручик фон Визин; к северу от Москвы действовал отряд Винцингероде, усиленный частью Тверского ополчения. Он высылал от себя отряды флигель -адъютанта Бенкендорфа и полковников Чернозубова и Пренделя — вправо, к Волоколамску, Звенигороду, Рузе, Гжатску, Сычёвке и Зубцову, а влево — к Дмитрову.

Были и другие удалые «партизанские» вожаки из числа кадровых офицеров русской армии.

Так, капитан Фигнер действовал в ближайших окрестностях Москвы и часто, переодевшись во французский мундир, бывал на неприятельских биваках и даже проникал в сам город для получения сведений о противнике.

Неприятелю для фуражировки приходилось отправлять значительные отряды, которые редко возвращались без потерь. Для облегчения сбора провизии и охраны коммуникаций Наполеон был вынужден держать крупные войсковые соединения далеко за пределами Москвы.

Так, для контроля за русской армией, 20-26-тысячный (данные сильно разнятся) авангард Мюрата с 24 сентября расположился недалеко от Тарутина на реке Чернишне (приток Нары) в 90 км от Москвы. В него входили: V-й корпус Понятовского, две пехотных и две кавалерийских дивизии, все четыре кавалерийских корпуса Великой армии и 197 пушек, причем, их столь большое количество вряд ли было необходимо, поскольку годилось для массированного применения в большом сражении. Фронт и правый фланг растянутого расположения Мюрата были прикрыты реками Нарой и Чернишней, левый фланг выходил на открытое место, где только лес отделял неприятеля от русских позиций.

Какое-то время столкновений между противниками не было и офицеры с обеих сторон нередко съезжались «поболтать» по-французском и поведать друг другу байки из боевого прошлого (и победах «бес числа» в изысканных схватках со скорострельными «многоствольными легкими кулевриночками» — так в ту пору в армейской среде «величали» «дам пониженной социальной ориентации» — Я.Н.).

Такая «мирная жизнь» продолжалась пару недель.

Сразу после неудачной миссии маркиза Лористона, бывшего послом в России перед самой войной, в лагерь Кутузова в Тарутино, когда «просьба» (закамулифрованная мольба французского императора) о немедленном мире с русским царем «повисла в воздухе» без ответа (повторимся, не «царское это дело» — заключать мировую с агрессором-императором Франции — Я.Н.) было решено атаковать Мюрата, использовав удачную диспозицию, и разгромить его. Тем более, что «партизаны» сообщили: ближайшие подкрепления для Мюрата находились лишь в… Москве, т.е. чуть ли не в сотне км.

План атаки разработал генерал-от-кавалерии Беннигсен, начальник главного штаба у Кутузова. Напомним, что к левому флангу войск Мюрата почти вплотную подходил большой лес, что давало возможность скрытно приблизиться к их расположению. Именно эту особенность и было решено использовать.

Собирались напасть на врага двумя колоннами.

Одна, под личным руководством Беннигсена, должна была скрытно через лес обойти левый фланг неприятеля. Мощная группировка состояла из 2-го, 3-го, 4-го пехотных корпусов, 1-го кавалерийского корпуса, а также 10 полков казаков под командованием генерал-адъютанта графа Орлова-Денисова.

Остальные корпуса под началом Милорадовича должны были сковать боем правый фланг противника. Отдельному отряду генерал-лейтенанта Дорохова следовало перерезать Мюрату возможность ретироваться по Старой Калужской дороге в районе села Вороново.

И наконец, сам главноком Кутузов оставался с крупными резервами в лагере и осуществлял общее («художественное» — Я.Н.) руководство.

Мюрат понимал весь риск расположения своих войск, а также имел сведения о предстоящей атаке. Видимо, приготовления русских не остались для него тайной. За день до сражения его солдаты всю ночь простояли под ружьём в полной готовности, однако ожидаемого нападения не последовало. Считается, что атака русских войск запоздала на день из-за отсутствия начальника штаба Ермолова, который был на званом обеде в отдаленном имении и большинство из приглашенных «господ офицеров» (генералов и полковников), так дружно «накатили», что потрезвели очень не скоро. (Впрочем, так бывает — «на войне — как на войне»: там живут одним днем, поскольку завтра любого могут убить… — Я.Н.)

На следующий день Мюрат даже издал приказ об отводе артиллерии и обозов. Однако адъютант, доставив приказ начальнику артиллерии, застал того спящим и, не подозревая срочности ситуации, решил подождать до утра. В результате утром солдаты Мюрата абсолютно не были готовы к отражению атаки.

Момент для сражения 6 (18) октября в районе села Тарутино оказался удачным для русских. В иностранной литературе его порой называют битвой под рекой Чернишнею или боем в Виньково.

Ещё с вечера 5 (17) октября войска Беннигсена, соблюдая осторожность, перешли реку Нару у Спасского. Ночной марш и неправильный расчет обходного движения вылились в замедленность передвижения и войска не успели вовремя подойти к неприятелю. Только Орлов-Денисов, командовавший крайней правой колонной в основном из казаков, ещё затемно достиг села Дмитровского за левым флангом противника. Милорадович до рассвета не предпринимал активных передвижений.

Стало светать и вражеский лагерь начал пробуждаться, а пехотные корпуса все так и не показывались на лесной опушке.

Стремясь не упустить фактор внезапности, Орлов-Денисов принял решение в 7 утра атаковать самостоятельно. Солдаты из частей генерала Себастиани успели второпях сделать несколько выстрелов и в беспорядке бежали за Рязановский овраг. Казаки (закоренелые мародеры во все времена — Я.Н.) бросились грабить лагерь, так что Орлов-Денисов долго ещё не мог их собрать. Недаром известный ёра А. П. Ермолов писал потом по этому поводу в своих знаменитых мемуарах: «… Богатые обозы были лакомою приманкою для наших казаков: они занялись грабежом, перепились и препятствовать неприятелю в отступлении не помышляли.»

Свой левый фланг спас от разгрома сам Мюрат. Собрав бежавших в единый кулак, он организовал контратаки и остановил продвижение русских.

Только теперь на опушке напротив Тетеринки, прямо напротив вражеской батареи наконец показался 2-й пехотный корпус Багговута. Завязалась артиллерийская перестрелка. Генерал-лейтенант Багговут, выживший в самом пекле кровопролитнейшее Бородинское сражение, был убит в самом начале этого боя, что не позволило корпусу действовать более решительно. Беннигсен, не склонный к импровизациям на поле боя, не решился действовать лишь частью сил, отдал приказ отойти до подхода остальных войск, блуждавших в лесу. Этим замешательством воспользовался Мюрат. Продолжая отбиваться от казачьих толп, он приказал обозам и артиллерии отступать к Спас-Купеле. Когда из леса показались наконец все русские корпуса, момент для разгрома врага был уже упущен.

Скорее всего, из-за неудачных действий обходных колонн, Кутузов приказал остановить войска Милорадовича, уже начавших на своем левом фланге движение на врага по Старой Калужской дороге из Тарутино в Винково как по учебному плацу. А ведь противник уже отступал и можно ещё было отрезать его отдельные части. Только Орлов-Денисов с казаками преследовал неприятеля до Спас-Купели.

Отступивший туда с основными силами Мюрат укрепил позицию батареями и открыл фронтальный огонь, остановивший русское продвижение. Позже он ушел к Воронову. Тогда как русские полки вечером с песнями и музыкой вернулись в свой лагерь.

В общем, разгрома Мюрата не получилось по причине промахов, как в планировании атаки, так и в нечётком исполнении войсками намеченных задач. Нельзя забывать и о явном нежелании Кутузова ввязываться в большое сражение с неприятелем. Он считал ненужными активные боевые действия в тот момент, когда время уже работало на Россию. Правда, по другим сведениям Кутузов мог получить известия об уже готовящемся отходе Наполеона из Москвы и не желал отдалять войска от лагеря.

Не исключается, что реально в бою с русской стороны поучаствовали 5 (?) тыс. пехоты и 7 (?) тыс. конницы.

Так или иначе, хоть цель Тарутинского боя и не была достигнута полностью, но её результат оказался успешным, и ещё большее значение имел успех для подъёма духа русских войск. Прежде в ходе войны ни в одном сражении у любой из сторон (даже при Бородино) не было такого количества захваченных пушек, как в этом — 36 или 38 (?) орудий. В письме царю Александру I Кутузов сообщает о 2.5 тыс. убитых французах, 1 тыс. пленных, и ещё 500 пленных на следующий день взяли казаки при преследовании. Два генерала Мюрата погибли (Дери и Фишер). На другой день после сражения на русские посты передали письмо от Мюрата с просьбой выдать тело генерала Дери, начальника личной гвардии Мюрата. Просьбу удовлетворить не смогли, так как тело не отыскали. Не исключено, что «лихие» («нечистые на руку») донцы так обобрали убитого генерала, что опознать его было не возможно: a la guerre comme a la guerre, как говорят сами французы…

Свои же потери, ставший после бородинской «виктории» согласно рескрипту Александра I фельдмаршалом, Кутузов оценил, как и полагается победителю (их, как известно — «не судят!») и «слуге царю-батюшке», весьма скромно: в 300 убитых и раненых. В тоже время один из крупнейших исследователей той войны русский военный историк М. И. Богданович в своём труде приводит ведомость потерь русской армии, где значатся 1.200 человек (74 убитых, 428 раненых и 700 пропавших без вести). А по надписи на мраморной плите на стене Храма Христа Спасителя русские тогда потеряли убитыми и ранеными 1.183 человека.

За эту викторию Александр I щедро наградил свой командный состав. Кутузов получил золотую шпагу с алмазами и лавровым венком, Беннигсен — алмазные знаки орд. Св. Андрея Первозванного и 100 тыс. рублей, огромные по тем временам деньги. Десятки офицеров и генералов — награды и повышения в звании. Нижние чины, участники боя, получили по 5 рублей на человека.

В тоже время несогласованность на поле боя вызвала обострение давнего конфликта Кутузова и Беннигсена (который упрекал главнокомандующего за отказ в поддержке и отзыве с поля боя корпуса Дохтурова) и привела к удалению последнего из армии.

И последнее, насчет тарутинской «замятни».

Не исключено, что именно бой под Тарутино подтолкнул Наполеона к мысли о необходимости скорейшей ретирады из Москвы. Хотя на самом деле решение об отходе было уже принято императором, он ещё не был уверен, когда его следует начать. Зато теперь после «реприманда неожиданного» с его авангардом, отступление Великой армии в сторону Калуги началось на следующий день после боя.

Таким образом, Тарутинский бой стал знаковой вехой в ходе той войны: произошел переход стратегической инициативы в руки русских.

Основные силы Великой армии французского императора слишком далеко проникли вглубь Святой Руси, чтобы совершенно безболезненно из нее ретироваться.

Над его левым флангом на севере в районе Полоцка зависла армия генерала Витгенштейна: ее хоть и с трудом, но еще сдерживали корпуса маршалов Сен-Сира и Удино.

На правом фланге (вблизи границ российской империи в Белоруссии) обстановка тоже была не из лучших.

Там еще 7 (19) сентября к 3-й армии генерала Тормасова подошла наконец Дунайская армия адмирала Чичагова.

Получив численное превосходство над противником [более 60 тыс. чел. против 40-43-тысячного (?) на тот момент австрийского корпуса Шварценберга] русские пошли в наступление. Австрийский полководец предпочел во время ретироваться, переправился через Западный Буг и по левому берегу реки отступил к Бресту — к границам герцогства Варшавского. Преследуя его, Тормасов получил распоряжение от Александра I о соединении двух армий в одну (Южную) под командованием Чичагова и уехал в штаб-квартиру Главной армии Кутузова.

Несмотря на то, что из Петербурга Чичагову пришел новый план действий, предусматривавший наступление на Минск, он, заняв Брест 30 сентября (12 октября), в течение двух с лишним недель оставался на месте: войска отдыхали. Более того, посланные в рейд на территорию герцогства Варшавского корпуса генерал-лейтената Петра Кирилл. Эссена 3-го и генерал-майора Михаила Леонт. Булатова, потерпели 6 (18) октября поражение на территории Герцогства Варшавского у реки Бялка под местечком Бяла-Подляской от Шварценберга и Ренье/Рейнье.

Правда, по другим сведениям: они отразили все атаки противника и отошли под покровом темноты!? Вот как это принято описывать в отечественной литературе:

<<…После захвата 11 октября 1812 г. г. Брест-Литовска, адмирал Чичагов выслал к Бяле наблюдательный отряд из 30 казаков.

16 октября он получил донесение о том, что саксонцы заняли позицию перед местечком на правом берегу Бялки, в тот же день он приказал корпусу генерала Эссена атаковать неприятеля и послал для его поддержки корпус генерала Мих. Леонт. Булатова. В ночь с 17 на 18 октября Эссен расположился впереди Залесья, направив к мостам на реке Цна эскадрон Смоленского драгунского полка под командой майора Вас. Яковл. Филатова, который на рассвете 18 октября выбил из деревни Вокрженице два эскадрона саксонских улан, но был остановлен подошедшим подкреплением из 23-й кавалерийской бригады генерала Габленца.

Однако, прибывший гренадёрский батальон и два орудия 15-й роты конной артиллерии дали Филатову возможность оттеснить части Габленца за реку Бялку, где выстроился корпус Рейнье — 22-я пехотная дивизии генерала фон Функа на левом фланге позиции, 21-я пехотная дивизия генерала фон Лекока у переправы через Бялку. Генерал Эссен намеревался отбросить вражеских стрелков от переправы и перейти через Бялку, чтобы соединиться с войсками генерала Булатова, но в этот момент к левому флангу саксонцев подошла дивизия генерала фон Бианки из Австрийского корпуса князя Шварценберга, после чего подполковник граф Байлье фон Латур во главе 2-го батальона пехотного полка Эстерхази и двух рот саксонской лёгкой пехоты выдвинулся к правому флангу русской позиции по дороге, ведущей через болото, перешёл реку, захватил одно батарейное орудие, но был оттеснён русской пехотой в лес. Тем временем, два батальона лёгкой пехоты и два батальона саксонских гренадёр атаковали левое крыло русской позиции и переправили стрелков вброд по обеим сторонам плотины.

Ок. 15 часов дня генерал Бианки с бригадой князя Лихтенштейна и приданной ей батареей переправился через Бялку. Затем прошёл через лес и на полпути к деревне Вокрженице наткнулся на полк казаков, позади которых стояли драгуны и артиллерия. Бригада Лихтенштейна атаковала четырьмя колоннами и вынудила русскую кавалерию отступить в дефиле у реки Цна, где русские вновь оказали сопротивление. После упорного боя и артиллерийского обстрела русские разобрали мосты через реку Цна и отступили в полном порядке к деревне Залесье. Трижды останавливаясь, для отпора наседавшего противника, Эссен с боем отошёл на 7 вёрст.

Потери саксонцев составили 15 чел. убитыми и 182 ранеными. У русских — 126 чел. убитыми, 209 ранеными и до 200 пленными. Узнав о сражении при Бяле, Чичагов послал к Залесью корпус генерала Ланжерона, но неприятель отступил к Дрогичину и укрепился на правом берегу реки Буг при Скрисеве, где оставался до 28 октября…>>

Только 18 (30) октября Южная армия Чичагова наконец пошла по минскому тракту через Пружаны на Слоним, оставив в Бресте против австрийцев 27—30 тыс. Остен-Сакена. 20 октября (1 ноября) 24-тысячная армия Чичагова вошла в Слоним.

Примерно в эти же числа — 17—18 (29—30) октября — Шварценберг переправил свой XII-й корпус и подчиненный ему усиленный VII-й корпус генерала Ренье/Рейнье через Западный Буг возле Дрогичина и повел наступление в направлении Волковыск — Слоним. Причем, войска Ренье получили задачу выдвинуться к местечку Клещели против корпуса Остен-Сакена, который уже перешел в наступление.

Кроме того, тоненькую коммуникационную линию связывавшую ставку Наполеона в московском Кремле с Европой постоянно теребили-тормошили-перерезали летучие «армейско-партизанские» конные отряды русских.

…Впрочем, так называемая партизанская война против супостата — совершенно «особая песня» и затрагивать ее чревато непредвиденными последствиями, поскольку в ней полно «черных дыр и белых пятен» сугубо патетико-патриотическо-идеологического формата (прим. — Я.Н.) Это — лишнее: «каждому — свое»; сколько людей — столько и мнений…

Начавшаяся после занятия Наполеоном Москвы конно-«диверсионная» («партизанская») война серьёзно осложнила положение французов и их союзников. После поражения 18 октября авангарда Великой армии Мюрата под Тарутином «летучие» отряды русской армии начали действовать более дерзко. Особо отличались в окрестностях Москвы «партизанские» отряды из регулярной кавалерии и нерегулярной конницы А. Н. Сеславина, Д. В. Давыдова, А. С. Фигнера и, конечно, генерал-майора И. С. Дорохова.

11 октября его «партизанский» отряд внезапным нападением взял Верею — уездный городок Московской губернии на правом берегу р. Протвы к юго-востоку от Можайска. Еще 28 августа (9 сентября) она была занята польскими войсками, которые 31 августа (12 сентября) заменил батальон 85-го линейного полка из дивизии генерала Дессе I-го корпуса Даву. После приказа Наполеона о размещении корпусов по уездам, генерал Жюно направил из Можайска в Верею 1-й батальон 6-го вестфальского пехотного полка (ок. 400 чел.). Тот занял город и разместился на территории местного «кремля», подготовленного к обороне, чтобы служить коммуникационной линией для французских войск. Узнавший об этом от казаков партизанского отряда князя Вадбольского, 26 сентября (8 октября) отряд Дорохова (батальон 19-го егерского полка, Вильманстрандский и Полоцкий пехотные полки с 4 орудиями 3-й лёгкой роты, четыре эскадрона Елисаветградского гусарского полка, казачьи полки Комиссарова и Иловайского 11-го, четыре орудия 5-й конной роты: всего 4.5 тыс. чел.) получил приказ вернуть город и срыть укрепления. На рассвете 28 сентября (10 октября) Дорохов тремя колоннами атаковал Верею и после ожесточённого сопротивления вестфальцев штурмом взял город. Русские потеряли 50 чел. убитыми и ранеными, вестфальцы — ок. 200 чел. (в плен попали 14 офицеров и полковник). Кстати, спустя несколько лет прах боевого генерала Дорохова был захоронен по его завещанию именно в верейском Рождественском соборе, а через — в 1918 г. — он был осквернен «кумачевой сволочью», революционной солдатней.

Верея была удобной базой для «партизанских» действий, как на Смоленской, так и на Калужской дороге. Но ещё более тяжёлым для наполеновских солдат оказалось пассивное сопротивление русских крестьян, отказывавшихся поставлять силой или за деньги припасы для Великой армии.

Отсутствие нормального снабжения и падение дисциплины в войсках делали невозможным зимовку Наполеона в Москве. Поход на Санкт-Петербург, как уже говорилось, был отвергнут из-за приближающейся зимы, русской армии в тылу Великой армии и массового падежа лошадей. Предложения Наполеона о мире русский император проигнорировал. Оставался один выход — отступать к базам снабжения в Смоленске.

Причем, решено было отходить на Смоленск через Калугу, где находились крупные склады продовольствия и фуража, что позволило бы, по мнению Наполеона, в дальнейшем удержаться на рубеже рек Западная Двина — Днепр и уже оттуда начать новый поход в 1813 г. Кутузов предполагал, что Наполеон станет отступать, скорее всего, на юг или по Смоленской дороге. Юго-западное направление всё чаще фигурировало в показаниях пленных и дезертиров. Кутузов поставил под наблюдение все возможные пути отхода наполеоновской армии из Москвы.

Южный маршрут Наполеона на Смоленск через Калугу преграждала русская армия, стоявшая под селом Тарутино. Кутузов расположил войска именно в этом месте, для создания постоянной угрозы врагу с фланга и, тем самым, блокировать его дальнейшее продвижение. Считается, что стратегический замысел русского командывания был направлен понудить противника отступать по враждебной и опустошенной территории, истребляя его армию не столько боями, сколько лишением его снабжения.

19 октября Великая армия (ок. 110 тыс.?; есть и др. данные — Я.Н.) с огромным обозом стала покидать Москву по старой Калужской дороге. Боеспособных войск у французского императора было не более 70 тыс., причем, в подавляющем большинстве пехотинцев. Из-за нехватки лошадей артиллерийский парк Наполеона сократился, а крупные кавалерийские соединения и вовсе исчезли. В ходе ретирады его артиллеристы будут вынуждены бросать пушки из-за все возраставшего недостатка конской тяги. Тогда как кутузовская армия к 22 октября насчитывала 97 тыс. регулярных войск, 20 тыс. казаков, 622 орудия и более 10 тыс. ратников-ополченцев.

Понимая, что с ослабленной армией, перегруженной награбленным скарбом, прорываться через укреплённую позицию русских бесполезно, 20 октября Наполеон свернул в районе села Троицкого (современный Троицк) со Старо-Калужского тракта вправо на Новую Калужскую дорогу (современное Киевское шоссе), чтобы обойти расположение русской армии в Тарутино, выйти на Боровскую дорогу, пройти нетронутыми войной местами по Калужской губернии на юго-запад, двигаясь к Смоленску. Он намеревался, спокойно дойдя через Малоярославец и Калугу до Смоленска, перезимовать или в Смоленске, или в Вильне, и в дальнейшем продолжить войну с Россией.

Когда 21 октября передовые части авангарда Эжена де Богарнэ уже прибыли в село Фоминское (ныне Наро-Фоминск) на новой Калужской дороге, то в Москве ещё оставались подразделения наполеоновской армии.

…Кстати сказать, уже покинув Москву, остановившись на ночевку в селе Троицком, Наполеон отправил приказ, еще находящемуся в русской столице маршалу Мортье, окончательно оставить Москву и немедленно присоединиться со своим корпусом к армии, а перед выступлением взорвать Кремль. Это приказание было выполнено генералами Ленури и Бертезаном лишь частично, так как в суматохе внезапного выступления у Мортье не хватило времени как следует заняться этим делом. До основания была уничтожена лишь Водовзводная башня, сильно пострадали башни Никольская, 1-я Безымянная и Петровская, также кремлёвская стена и часть арсенала. От взрыва обгорела Грановитая палата…

«Партизанские» предводители Сеславин и Фигнер предложили командованию атаковать село Фоминское и запросили подкреплений. Силы противника они определяли примерно в 8 тыс. чел., причем, они были раскиданы на большом пространстве.

Кутузов, не зная о местонахождении основных сил Бонапарта, поручил атаку на Фоминское Дохтурову с его 6-м пехотным корпусом, дав в придачу 1-й кавалерийский корпус генерал-адъютанта Меллер-Закомельского. Тогда как Сеславину и Фигнеру было поручено наблюдать за противником.

Неожиданно Сеславин обнаружил движение большого количества войск неприятеля, причем, лично наблюдал французского императора и его свиту. Немедленно было доложено Дохтурову, который уже приготовился было атаковать Фоминское на рассвете 23 октября. Это своевременное сообщение спасло корпус Дохтурова от очень больших неприятностей в лице надвигавшихся на него от Москвы главных сил врага во главе с самим Наполеоном.

Выяснив, что основные силы Наполеона от Фоминского идут на Малоярославец, Дохтуров поспешил к нему, чтобы перекрыть путь на Калугу через новую Калужскую дорогу. В свою очередь, Наполеон, увидев на рассвете крупные части русских, ошибочно решил, что Кутузов со своей армией готовится дать здесь большое сражение и приостановил движение авангарда Богарне на Малоярославец, ограничившись отправкой туда лишь 13-й дивизии Дельзона.

Готовясь к подходу врага, жители Малоярославца успели разобрать мост через реку Лужу. Солдаты Дельзона, войдя в город по плотине, навели понтонный мост рядом с разрушенным. Лишь два батальона 13-й пехотной дивизии остались в городе. Наполеон с основными силами заночевал в Боровске.

Главные силы русской армии вечером 23 октября выступили из Тарутинского лагеря, чтобы перекрыть новую Калужскую дорогу. К Дохтурову были посланы казачьи полки, а 24 октября Кутузов направил на помощь Дохтурову еще и 7-й пехотный корпус генерала Н. Н. Раевского.

Утром 12 (24) октября Дохтуров приблизился к городу и, зная о немногочисленности противника, отправил в 5 часов утра в атаку 33-й егерский полк полковника А. И. Бистрома 2-го.

Так началось стратегически очень важное для дальнейшего хода Русской кампании Наполеона сражение под Малоярославцем (фр. Bataille de Maloyaroslavets) в 121 км юго-западнее Москвы. По крайней мере, так принято считать.

Егерям (примерно тысяче бойцов) удалось выбить неприятеля (500—600 солдат) на окраину города. С подходом к 11 часам утра основных сил IV-го Итальянского корпуса Богарне и самого Наполеона противник снова овладел Малоярославцем. Лично возглавивший одну из контратак французский дивизионный генерал Дельзон, командир 13-й дивизии, был убит. К полудню в Малоярославце сражались друг против друга 9 тыс. наполеоновских солдат (13-я и 14-я дивизии) и 9 тыс. русских.

К 14 часам противник ввел в бой 15-ю дивизию, а на помощь Дохтурову подоспел корпус Раевского. С обеих сторон постепенно подходили новые силы (предположительно до 24 тыс. с каждой стороны), и сражение приняло ожесточённый характер. Город представлял ценность, как плацдарм на правом берегу реки Лужи. Бой велся не за незначительный населённый пункт, но за обладание «этим» плацдармом, и, следовательно, за возможность для Великой армии продолжать движение.

С подходом в 16 часов дня главных сил русских Кутузов занял сильную позицию в 1—3 км южнее Малоярославца на высотах вдоль пути к Калуге. Считается, что к тому времени город уже не менее 8 раз переходил из рук в руки и к концу дня остался у неприятеля.

Артиллерийская перестрелка стихла только в темноте — к 22 часам. Русские войска окружали город полукольцом, перекрывая из него все пути. Артиллерийские батареи были выдвинуты к городу вдоль дорог.

Малоярославец сгорел почти полностью, на улицах города из-за пожаров погибло много раненых с обеих сторон.

13 (25 октября — по старому стилю) обе стороны готовились к продолжению сражения и изучали позиции друг друга. В результате Кутузов приказал отступить от города на 2,5 версты к югу, заняв подготовленную для обороны позицию. С нее было удобнее контролировать соседнюю дорогу на Медынь, где заметили неприятельские разъезды.

Рано утром 25 октября несколько полков Платова, посланные накануне вечером через реку Лужу, вихрем налетели на неприятельский бивак и захватили 11 пушек. Нападение было настолько внезапным, что проводивший рекогносцировку Наполеон со своей небольшой свитой чуть не попал к ним в плен. Его спасли мужество и сноровка свитских офицеров, успевших-таки защитить своего императора, а также то, что вороватых казачков-мародеров привлекла возможность грабежа императорского обоза.

Это так сказать, предельно компактный, «рапортный» вариант самого громкого «инцидента» с французским императором после того как он начал свой «маневр-ретираду» из первоперстольной русского монарха. «Развернутая» версия говорит о следующем!

«…На следующий день после сражения под Малоярославцем, в ночь на 25 октября шесть казачих полков и 20-й егерский полк под началом генерал-майора Алексея Вас. Иловайского 3-го переправились через реку Лужа и совершили набег на парк гвардейской артиллерии и обоз Великой Армии, стоявший у деревни Городни Малоярославецкого уезда Калужской губернии, расположенной на тракте из Малоярославца в Боровск, при его пересечении с речкой Городнянкой. Как раз в этот момент Наполеон под охраной всего лишь трёх взводов гвардейских голландских и польских улан проводил рекогносцировку местности; его сопровождали маршалы Бертье и Мюрат, генералы Коленкур, Рапп, Лористон, Мутон, Дюронель и Пак. Во время атаки казаков Бонапарт едва не попал в плен — казачья лавина промчалась всего в 25 метрах от него и врубилась в его конвой. Подоспевший вовремя маршал Бессьер во главе конных гренадёр гвардии отбил нападение. В ходе горячей схватки казаки захватили 11 орудий, знамя и множество трофеев. У французов был ранен ружейной пулей и пикой в грудь подполковник Ян-Лев-Ипполит Козетульский, предводитель легендарной атаки 3-го польского эскадрона на испанскую артиллерию (16 орудий) и пехоту в сражении при Сомосьерре — когда поляки, построенные в колонну по четыре, взяли удалым лобовым наскоком испанскую позицию через узкое горное ущелье. Под генералом Раппом оказалась ранена лошадь. По воспоминаниям шефа эскадрона 1-го польского гвардейского уланского полка Хлаповского: „Лошади наши были утомлены, а казаки теснили нас со всех сторон. Мы потеряли в этом деле около 20 человек, а голландцы более 100“. После боя при Городне французский император приказал доктору Ивану приготовить и предоставить ему сильнодействующий яд, который всегда носил с собой в походном нессесере…»

После этого полудраматического инцидента Наполеон открыл в Городне военный совет, на котором его приближенные высказывались о плане действий. Мнения собравшихся разделились, и тогда Наполеон отложил решение на следующий день, заявив, что завтра определит «что делать!?»

Под Малоярославцем Кутузов располагал более чем 90 тыс. солдат и 600 орудий, введя в бой лишь порядка 24 тыс. с 84 орудиями. Наполеон имел под рукой до 70 тыс. под ружьем, артиллерия в 360 орудий была значительно слабее русской, боезапаса хватало на одно большое сражение. Атаковать укреплённую позицию превосходящего силами противника без достаточной артиллерии и с конницей, значительно ослабленной из-за недостатка фуража, было бы самоубийственно.

Пока в наполеоновском стане «судили да рядили» 13 (25) октября на дороге в Медынь (Медынский уезд Калужской губернии), расположенный на реке Медынка в 62 километрах западнее Калуги, случилось громкое авангардное дело. По сути дела именно оно подтолкнуло французского императора к принятию однозначного стратегического решения. Здесь произошло сражение между авангардом V-го армейского корпуса князя Понятовского и казачьими отрядами полковников Григория Дмитриевича Иловайского 9-го и Василия Андреевича Быхалова 1-го.

При отступлении к Малоярославцу, Наполеон, намереваясь достичь Смоленска по не разорённой дороге через Медынь, Юхнов и Ельню, приказал Понятовскому провести рекогносцировку на Медынь и Юхнов. С этой целью еще 12 октября из Вереи выступил авангардный отряд (польские 4-й и 5-й полки конных егерей, 12-й уланский и 15-й пехотный полки; всего 1.2 тыс. чел. и 5 орудиями) под командой дивизионного генерала графа Лефевра-Денуэтта. В тот же день Платов выслал к Медыни бригаду полковника Иловайского, к которой должен был присоединиться полк Быхалова, возвратившийся из рейда к Колоцкому монастырю. Утром 13 октября поляки выступили из села Кременского на Медынь, потеснив казаков Быхалова, но в полуверсте от Медыни были внезапно атакованы из засады казаками Иловайского — 5-й полк конных егерей (ок. 200 сабель) был отброшен на собственную артиллерию, лишив её возможности вести огонь, казаки наскоком овладели всеми орудиями и повернули их против поляков.

Тем временем, на помощь кавалерии подошёл 15-й пехотный полк, который не стал строиться в каре и отразил казаков перекрёстным огнём двух сомкнутых батальонных колонн. Спустя два часа боя генерал Лефевр-Денуэтт дал приказ об отступлении к Кременскому, которое прошло в порядке, несмотря на артиллерийский огонь и попытки казаков атаковать с флангов. В бою при Медыни поляки потеряли 120 человек убитыми, в плен попали генерал командир 19-й бригады лёгкой кавалерии бригадный генерал граф Тадеуш Тышкевич и командир 4-го полка конных егерей шеф эскадрона Любовецкий, три офицера, военный врач и 70 нижних чинов, был потерян весь обоз и артиллерия.

Получалось, что путь на запад через Медынь для армии Наполеона уже не был безопасен. Кроме того, Кутузов, узнав о направлении движения Понятовского, приказал тут же начать перевод русской армии в ночь на 26 октября к Детчину, опасаясь быть обойденным по дороге Калуга — Медынь.

За ночь тяжких раздумий французский император, снова «надевший серую шинель столь любимых им гвардейских егерей» и превратившийся в «генерала Бонапарта» окончательно осознал, что «без нового Бородина ему в Калугу не пройти.» Он чувствовал, что время работает на русских, которые не спеша готовят его армии «новую Полтаву».

На следующий день (26 октября) «генерал Бонапарт» приказал отступать на север: на Боровск — Верею — Можайск. Только части корпуса Даву продолжали демонстрации против войск Милорадовича, оставленных на Новой Калужской дороге у Малоярославца. В ночь на 27 октября арьергард Великой армии покинул руины города, переправился на северный берег Лужи и присоединился к общему отступлению.

Получалось, что кровавые бои за Малоярославец оказались для Великой армии напрасными и лишь задержали ее ретираду. Из Можайска она возобновила движение к Смоленску той дорогой, по которой наступала на Москву.

Кутузов в своем рапорте царю бодро доложил об убыли всего лишь в 3 тыс. русских, однако в сводной ведомости армейских потерь указаны 6.665 человек (1.282 убитых, 3.130 раненых, остальные пропали без вести). Многие из пропавших без вести просто сгорели в городе. Известно, что большие потери понесли русские ополченцы, которые, однако, не учитывались нигде. В целом потери с русской стороны могли составить не менее 7 тыс. чел.

А вот количество пленных было незначительным с обеих сторон.

Историки до сих пор спорят о том, каковы могли быть действительные планы французского императора относительно маршрута отступления из «негостеприимной России» до малоярославецкого сражения: либо прямой ретирадой на зимние квартиры в Смоленске, но через Калугу; либо через ту же Калугу фланговым марш-маневром прорваться на Украину, чтобы там перезимовать и на следующий год уничтожить русскую армию; и наконец, что «поход на Малоярославец» якобы мог быть всего лишь попыткой «демонстрации» с целью отжать русских к Калужской дороге, где они крепко «окопаются» дабы не дасть супостату прорваться на благодатные «юга», а самому, тем временем оторваться от них по дороге к спасительному Смоленску.

В общем, сколько людей — столько и мнений…

Так или иначе, в боях за Малоярославец русскими была решена важнейшая стратегическая задача: план прорыва наполеоновских войск на Украину оказался сорван. Русская армия завладела инициативой, не допустила выхода противников в южные губернии и без большой битвы с участием всех наличных сил (а значит и весомых потерь) вынудила их к отступлению по уже разорённой ими же самими Старой Смоленской дороге, по которой они совсем недавно маршировали и гарцевали на Москву.

А это из-за нерешаемых проблем со снабжением привело Великую армию к фатальным последствиям, в том числе, к окончательному исчезновению как самостоятельная ударная сила, ее, некогда лучшей в Европе, кавалерии.

Наполеоновские войска понесли в том сражении не такие уж и большие потери [3.5—6 тыс., (данные разнятся), причем, в основном из IV-го Итальянского корпуса наполеоновского пасынка], но навязанный им маршрут «на выход» из России — Москва — Смоленск — будет планомерно и безостановочно сокращать ее численность по-чище любых «малоярославцев», в конце концов, превратив в «Великую Армию Теней». Поскольку дело было ещё до морозов, то именно голод станет главным врагом наполеоновских солдат. Ведь покидая Москву, из-за недостатка конной тяги (которая требовалась еще для вывоза больных и трофеев) они взяли с собой провиант только на 15 дней. Большая часть кавалерии по причине конского падежа все чаще спешивалась и топала из России уже «на своих двоих», а пушки вовсе бросали при первой возможности.

Ход войны теперь диктовала русская армия.

От Малоярославца Наполеона стал преследовать авангард русской армии под командованием генерала Милорадовича. Со всех сторон отступающего неприятеля атаковали казаки генерала Платова и летучие «конно-диверсионные» отряды, сильно затрудняя снабжение армии. Основные силы армии Кутузова двигалась южнее параллельно Наполеону.

Отступая из Москвы, Наполеон 27 октября вошел в Верею, пребывая в плохом настроении, он приказал сжечь небольшую усадьбу, расположенную поблизости: «Так как господа варвары считают полезным сжигать свои города, то надо им помочь». На следующий день он устроил смотр своим войскам и допросил русских пленных генерала Винценгероде и ротмистра Нарышкина, пообещав им через шесть недель быть в Петербурге.

В тот же день его Великая армия двинулась к Боровску, а 19 (31) октября она уже прибыла в Вязьму

Здесь Наполеон приказал 6-тысячному III-му корпусу маршала Нея пропустить растянувшиеся на дороге войска и сменить в арьергарде 13-тысячный I-й корпус маршала Даву. Из-за постоянных наскоков наседающих казаков, арьергарду пришлось двигаться в сомкнутых каре. 12-тысячный IV-й корпус генерала Эжена де Богарнэ, 3.5-тысячный V-й корпус генерала Понятовского, арьергардный I-й корпус Даву, 1-й и 3-й кавалерийские корпуса и конница, состоявшая при пехотных корпусах (3 тыс. всадников) — всего 37.500 чел., не успели пройти через Вязьму, когда в ночь на 22 октября (3 ноября) уже показался русский авангард Милорадовича (2-й пехотный корпус — 7 тыс. чел.; 4-й корпус — 7 тыс. чел.; 2-й и 4-й кавалерийские корпуса — 3.5 тыс. чел.). Вместе с приданной ему 26-й пехотной дивизией Паскевича (4 тыс. чел.) пятью казачьими полками Платова (3 тыс. чел.;) у него могло быть до 24.7-тыс. и 84 орудия.

Он выполнял приказ М. И. Кутузова «следовать по большой дороге за неприятелем и теснить его, сколько можно более, стремиться выиграть марш над неприятелем путем параллельного преследования». Причем, непосредственное фронтальное преследование неприятеля по Смоленской дороге вела лишь вышеупомянутая 26-я пехотная дивизия Паскевича совместно с казачьим отрядом Платова.

В помощь Милорадовичу Кутузов послал 1-й кавкорпус Уварова (менее 2 тыс.), однако из-за больших болот в тех местах он не смог соединиться с авангардом и участвовать в сражении, разгоревшемся под Вязьмой 22 октября (3 ноября).

Кроме того, основные силы русской армии во время этого сражения находились примерно в 8 км к югу от Вязьмы, в город не входили, а обошли его с юга и вышли на дорогу Вязьма — Ельня.

К утру 22 окт. (3 нояб.) создались благоприятные условия для нанесения удара по флангу и тылу I-го корпуса Даву. Русский авангард, видя расстройство в войсках противника, пропустил корпус Понятовского и стремительной атакой разрезал Итальянский корпус Богарне в районе села Максимова (в 13 км от Вязьмы), оседлав Смоленскую дорогу. Отрезанная часть солдат Богарне, бежала в беспорядке. А казаки Платова совместно с частью сил авангарда при поддержке артиллерийского огня выбили войска Даву из с. Федоровское. Неприятельский арьергард оказался зажатым с двух сторон. Отрезанный I-й корпус Даву оказался в критическом положении, впереди дорога была перерезана Милорадовичем, на хвост колонны насели казаки Платова и дивизия Паскевича.

Тогда ушедшие было вперед войска Понятовского и какая-то часть войск Богарне вернулись на помощь Даву. Объединенными усилиями они смогли оттеснить русский заслон с дороги. Соединение остатков корпуса Даву с остальными проходило под сильным фланговым ружейно-пушечным огнём, под постоянными атаками русских войск. Затем все наполеоновские части, включая понесшего самые большие потери Даву, смогли-таки отойти к высотам у Вязьмы. Здесь расположился корпус маршала Нея, и все четыре корпуса организовали оборону.

Два маршала и два генерала, собравшись на совет, решили продолжать отступление, и ок. 2 часов дня Богарне и Понятовский с боем начали отходить на Дорогобуж. Даву последовал за ними, но под напором русских его войска обратились в бегство. Последним выступал Ней. Он пропустил другие корпуса через город. Наконец ок. 18 часов вечера Ней под натиском русских вынужден был покинуть горящий город и уничтожить за собой мост.

После 10-часового боя, уже под вечер, Вязьма была взята. Тогда отличились «партизанские» отряды под командованием капитанов А. Н. Сеславина и А. С. Фигнера, которые одними из первых ворвались в пылающий город.

…Между прочим, потом ходили некие разговоры, что вроде бы от полного разгрома наполеоновские войска спасло отсутствие на поле боя основных сил русской армии, которой не казалось на месте событий… якобы по недоразумению!? Текст с донесением Милорадовича об атаке Вязьмы забыли впопыхах вложить в конверт, который пришел в штаб Кутузова пустым. Вот подобная оплошность и не позволила кутузовской армии подоспеть к Вяземскому сражению. В общем, то ли миф, то ли легенда!? Впрочем, всяк бывает, а на войне — тем более: a la guerre comme a la guerre… Так или иначе, но каждый вправе самостоятельно покопаться в этом «заковыристом» вопросе (Я.Н.)…

Милорадович продолжил преследование врага до Дорогобужа, в то время как казаки Платова и Орлова-Денисова по обеим сторонам от дороги препятствовали фуражировке противника и уничтожали его мелкие отряды. Тем временем, основные силы Кутузова двигалась на Ельню, продолжая совершать так называемый фланговый марш параллельно отступающему Наполеону.

В своем донесении царю от 28 октября (9 ноября) из Ельни Кутузов докладывал, что 22 октября (3 ноября) было взято 2 тыс. пленных и один генерал, по словам пленных офицеров они потеряли от 6.5 до 7 тыс. убитыми и ранеными и 3 тыс. пленными. Добавив также, что в ходе преследования противника 23 октября (4 ноября) — 26 октября (7 ноября) до Дорогобужа казаки Платова и войска Милорадовича отбили 8 орудий и 800 пленных.

Свои потери Кутузов оценил в 800 убитых и 1000 раненых.

Поражение некогда лучших наполеоновских корпусов под Вязьмой окончательно подорвало моральный дух в Великой армии, усилило её разложение. С этого момента их отход превратился из вынужденного тактического маневра в катастрофическое отступление. Недаром Еромолов потом вспоминал в своих мемуарах: «В Вязьме в последний раз мы видели неприятельские войска, победами своими вселявшие ужас повсюду и в самих нас уважение. Ещё видели мы искусство их генералов, повиновение подчиненных и последние усилия их. На другой день не было войск, ни к чему не служила опытность и искусство генералов, исчезло повиновение солдат, отказались силы их, каждый из них более или менее был жертвою голода, истощения и жестокости погоды»

На следующий день после битвы пошёл первый снег, что серьезно ухудшило положение усталой и голодной Великой армии.

С запада, преследуемая казаками, двигалась к Смоленску сводная дивизия дивизионного генерала Луи Бараге д’Илье (Баррагэ Д`Ильера) (13 августа 1764, Париж — 6 января 1813, Берлин), растянувшись на 20 километров перехода.

28 октября (9 ноября) её арьергард (200 солдат 2-й маршевой полубригады, 80 польских конных егерей) находился в деревне Балтутино; части под командой генерала Барагэ д, Ильера (1.7 тыс. чел. и 2 орудия) — в деревне Холм; части генерала Равье (1.8 тыс. чел. и 4 орудия) — в селе Язвино; части бригадного генерала Жан-Пьера Ожеро [27 сентября 1772 года, Париж — 25 сентября 1836 года, Париж; не надо путать с его старшим братом (по отцу — маршалу Пьеру-Франсуа-Шарлю Ожеро)] (1.100 чел. пех., два эскадрона конных егерей) — в Ляхово; обоз и три кирасирских эскадрона — у Долгомостья.

Именно в этот день у деревни Ляхово Ельнинского уезда Смоленской губернии (сейчас Глинковский район Смоленской области), расположенной на Старом Смоленском тракте в 42 километрах к юго-западу от Смоленска произошло сражение между войсками Барагэ д, Ильера и партизанскими отрядами подполковника Дениса Васильевича Давыдова (1784—1839) — самой распиаренной (саморекламой гусарский поэт владел мастерки!) фигуры в «партизанском» движении в истории «Грозы 1812 года», и не менее, а на самом деле, порой, и более значимых фигур в этом патетико-патриотическом движении, полковника Александра Никитича Сеславина (1780—1858), капитана Александра Самойловича Фигнера (1787—1813) и генерал-майора графа Василия Васильевича Орлова-Денисова (1780—1843).

Еще 26 октября (7 ноября) Давыдов узнал от пленных о продвижении дивизии Барагэ д, Ильера, после чего объединился для совместного нападения с отрядами полковника Сеславина и капитана Фигнера, а также отослал «пригласительное письмо» графу Орлову-Денисову: «Я открыл в селе Ляхово неприятеля, Сеславин, Фигнер и я соединились. Мы готовы драться. Но дело не в драке, а в успехе. Нас не более тысячи двухсот человек, а французов две тысячи и ещё свежих. Поспешите к нам в Белкино, возьмите нас под своё начальство — и ура! с богом!». После соединения силы партизан составили более 3 тыс. чел.: «летучий отряд» графа Орлова-Денисова — донские полки полковников Быхалова 1-го, Иловайского 9-го, Иловайского 11-го, Ягодина 2-го, войскового старшины Мельникова 4-го и войскового старшины Траилова, Нежинский драгунский полк, 4 орудия донской конной артиллерии (2 тыс. чел.); отряд Сеславина — эскадрон Сумского гусарского полка, два эскадрона Ахтырского гусарского полка, донской казачий полк войскового старшины Гревцова 2-го, рота 20-го егерского полка, 2 конных орудия; отряд Давыдова — донской полк войскового старшины Попова 13-го, 1-й Бугский полк ротмистра Чеченского, 50 гусар Ахтырского полка (всего ок. 600 чел.); отряд Фигнера — по 100 гусар Ахтырского и Мариупольского полков, по 50 улан Литовского и Польского полков, сотня казаков и несколько десятков добровольцев из состава Сумского гусарского и Новороссийского драгунского полков (ок. 500 чел.).

На рассвете 28 октября казаки атаковали французский пост в Балтутино, а около полудня партизаны предприняли атаку на Ляхово, причём полковник Быхалов с двумя казачьими полками перекрыл дорогу на Смоленск, а полковник Загряжский во главе Нежинских драгун, двух казачьих полков и 6 конных орудий занял дорогу на Ельню. Генерал Ожеро попытался контратаковать вражеский правый фланг силами двух пехотных колонн и конных егерей, но вынужден был возвратиться в Ляхово под огнём артиллерии и напором русской кавалерии.

После этого к французам был послан штабс-ротмистр Чемоданов с предложением капитуляции, но в этот момент со стороны Долгомостья подошли три маршевых французских кирасирских эскадрона, которые тотчас подверглись массированной атаке казачьих полков Иловайского 9-го, Быхалова, Мельникова 4-го, Траилова и Гревцова 2-го, были опрокинуты, преследуемы 15 вёрст и полностью уничтожены. К вечеру в Ляхово прибыл парламентёром ушлый дезинформатор-переговорщик (сегодня сказали бы — «понтовила» или «понтяра») Фигнер, который объявил генералу Ожеро, что он якобы уже окружён авангардом Главной русской армии численностью в 15 тыс. чел., после чего последний, так и не получив подкреплений, согласился подписать акт капитуляции на условиях сохранения личного оружия офицеров, собственности всех чинов и гарантии препровождения раненых в Можайский госпиталь. В плен попали генерал Ожеро, 19 офицеров и 1 650 нижних чинов.

Победители потом долго глумились над незадачливым Ожеро, так нелепо посрамившим свою громкую фамилию (позицию занял невыгодную, разведки не произвел, дозорных постов охраны выставлено не было, сдался в плен равному по силам противнику без особого сопротивления и т.п.). Хоть и без авангарда, но генерал Барагэ д, Ильер просёлочными дорогами все же достиг Смоленска, где 11 ноября остатки его войск (3.993 человека, 858 лошадей) были распределены между корпусами.

Так войска Луи Бараге д`Илье, предназначавшиеся для поддержки отступавших потрепанных корпусов Великой армии, были бездарно потеряны. Когда Наполеону доложили что случилось, он впал в такое бешенство, что участь генерала д`Илье была предрешена.

По свидетельству генерала Армана де Коленкура: «Император рассчитывал на корпус Барагэ д, Ильера, недавно прибывший из Франции; он дал ему приказ занять позиции на дороге в Ельню; но авангард Барагэ д, Ильера занял невыгодную позицию в Ляхове; им командовал генерал Ожеро, который плохо произвёл разведку и ещё хуже расположил свои войска… Неприятель, следивший за Ожеро и, кроме того, осведомлённый крестьянами, увидел, что он не принимает мер охраны, и воспользовался этим; генерал Ожеро со своими войсками, численностью свыше 2-х тысяч человек, сдался русскому авангарду, более половины которого сам мог взять в плен, если бы только вспомнил, какое имя носит». Генералу Барагэ д, Ильеру было предписано заменить генерала Луи-Анри Луазона (1771—1816) на посту командующего в Кенигсберге, 13 ноября 1812 г. Император приказал провести расследование событий 9 ноября, в результате которого комиссия пришла к выводу, что нерешительность Барагэ д, Ильера, не пришедшего на помощь подчинённому, стала причиной потери войск, предназначенных для поддержки отступающей Великой Армии — ознакомившись с результатами, император отстранил генерала от должности и отправил под арест в одно из его поместий во Францию. «Ляховское происшествие» поставило жирный крест на военной карьере звезд с неба не хватавшего, но в целом крепкого профессионала Луи Барраге д`Илье. Не дождавшись четвёртого (!) по счёту военного трибунала в своей жизни, боевой генерал, никогда «пулям не кланявшийся», по дороге на родину, удручённый немилостью, тяжело заболел и 6 января 1813 г. умер в Берлине в возрасте 48 лет. В свидетельстве о смерти значилось: «лихорадка и нервное расстройство», проявившиеся вследствие выдвинутых обвинений и позорной ссылки. 7 января 1813 г. маршал Ожеро послал маршалу Бертье письмо, извещавшее последнего о кончине Бараге д’Илье. В нём указывалось, что генерал был похоронен в католической церкви Берлина, и что погребению предшествовала почётная похоронная процессия, согласно его высокому воинскому званию. Наполеон ещё долго не мог простить покойного генерала и только 2 августа 1813 г. разрешил выделить его вдове пожизненную пенсию в 3 тыс. франков.

…Впрочем, его сын пятикратный кавалер орд. Почетного Легиона (Шевалье — 19 ноября 1813 г., Офицер — 4 ноября 1823 г., Коммандор — 25 апреля 1841 г., Высший Офицер — 30 апреля 1849 г. и Высший Крест — 11 декабря 1851 г.), маршал Франции (28 августа 1854 г.) граф Ашиль Барагэ д, Ильер (6 сентября 1795, Париж — 6 июня 1878, Амели-ле-Бэн) спустя почти полвека поквитался с Россией за позор отца Луи Барагэ д, Ильера. С 1807 г. он обучался в Военной школе Ла-Флеша, откуда 3 сентября 1812 г. в возрасте 16 лет выпущен на военную службу суб-лейтенантом 2-го полка конных егерей полковника Лабуасьера (1781—1813), принимал участие в Русском походе в составе 1-й бригады лёгкой кавалерии генерала Жирардена д, Эрменонвиля (1776—1855) I-го армейского корпуса маршала Даву Великой Армии, 1 августа 1813 г. — лейтенант, адьютант маршала Мармона, в рядах VI-го армейского корпуса участвовал в Саксонской кампании, 18 октября 1813 г. в бою за Меккерн в ходе сражения при Лейпциге потерял левую руку, оторванную ядром, 26 февраля 1814 г. — капитан. При Первой Реставрации определён 12 июля 1814 г. в 6-й полк конных егерей, во время «Ста дней» вышел 15 мая 1815 г. в отставку, после Второй Реставрации возвратился 8 июля 1815 г. к службе в чине капитана кавалерии. В постнаполеоновскую эпоху он планомерно продвигался в чинах и по службе пока во время Крымской войны не оказался во главе экспедиционных сил Франции в Балтийском море и 28 августа 1854 г. за взятие 16 августа Бомарзунда не был награждён маршальским жезлом…

А вот «компактная версия» громкого дела под Ляхово!

«…Действовавшие южнее Смоленской дороги, конно-„диверсионные“, „летучие“, „партизанские“ отряды Давыдова, Сеславина и Фигнера, 24 октября соединились в селе Дубасицы (ныне Дубосище). Узнав там о расположении вблизи вражеской бригады, они решили атаковать ее. Поскольку соотношение сил было не в пользу „партизан“ (ок. 1.3 тыс. чел.), то они обратились за помощью к Орлову-Денисову, командиру другого „летучего“ „партизанского“ отряда (6 казачьих, Нежинский драгунский полки и 4 орудия донской конной артиллерии — всего ок. 2 тыс. чел.), следовавшему на Ельню. Когда утром 28 октября (9 ноября) он присоединился к „братьям по оружию“ и принял на себя командование объединёнными силами (ок. 3.3 тыс. солдат с 4 орудиями), было решено немедленно начать атаку неприятеля в Ляхово. Спешив казаков, Давыдов повёл наступление с севера, частью сил закрыв дорогу из Ляхово в Язвино. Сеславин расположился правее Давыдова. Орлов-Денисов стал на правом фланге, держа под наблюдением дорогу из Ляхово в Долгомостье. Фигнер был в резерве. Попытки французов атаковать правый фланг русских не увенчались успехом. В это время на помощь Ожеро из Долгомостья было направлено 2 тыс. наполеоновских кирасир, что должно было увеличить его силы до 3.6 тыс. чел. Но их перехватил и рассеял Орлов-Денисов. Безвыходное положение заставило отряд Ожеро (1 генерал, 60 офицеров, ок. 1.5 тыс. солдат) сдаться в плен. Русским эта победная операция обошлась в 100 чел…»

В ходе ретирады к Смоленску наполеоновская армия все более и более превращалась в «Великую армию», разрушаясь под действием целого ряда факторов: прежде всего голода, осознания поражения, практически полной потери лошадей, боеприпасов, а также усиливающегося давления русской армии, казаков и «партизанских» «летучих» отрядов. Кроме этого в начале ноября выпал первый снег, и температура опустилась ниже нуля, что увеличило ее потери.

Между тем, прибыв в Смоленск 8/9 ноября, французский император провёл в нем 5 дней, поджидая отставших. Там у него уже было лишь 40—45 тыс. более или менее боеспособных солдат и примерно столько же (?) уже непригодных к бою человек — раненых и потерявших оружие, правда, в основном из состава войск стран-«сателлитов» Наполеона. Части наполеоновский армии, поредевшие на марше из Москвы, входили в Смоленск еще целую неделю с надеждой на отдых и питание. Больших запасов провианта в городе не оказалось. Довольствие удалось выдать организованно только гвардии, оставшиеся запасы толпы усталых и озлобленных солдат просто разграбили. Наполеон приказал расстрелять интенданта армии Сиоффа, который столкнулся с сопротивлением крестьян и не сумел организовать сбор продовольствия. Второго интенданта, Вильбланша, спас от расстрела только рассказ о неуловимой предводительнице партизан Прасковье и о неповиновении крестьян. Из-за первых морозов участились случаи обморожения и даже замерзания людей.

Стратегическое положение войск французского императора ухудшалось с каждым днем.

На северном (петербуржском) направлении после 2-го сражения за Полоцк (18—20 октября), произошедшего спустя два месяца после 1-го, ставший к тому моменту уже маршалом, Сен-Сир отступил на юг к Чашникам. Этим маневром он позволил наступающей 30-тысячной армии Витгенштейна опасно приблизиться к тылам французского императора, чья ретирада из Москвы к тому моменту уже начала набирать «обороты».

К моменту падения Полоцка IX-й Резервный корпус Виктора уже прибыл в сентябре из Европы и был расквартирован в районе Смоленска. По приказу Наполеона Виктор с 22 тыс. солдат направился против Витгенштейна с целью восстановить северный «фронт» по линии реки Двины, прорванный русскими после взятия Полоцка.

На слиянии рек Улла (Усвейка) и Лукомка около Чашников II-й корпус, сменившего раненного Удино, генерала Леграна, отступая от Витгенштейна, 30 октября встретился с передовой дивизией из IX-го корпуса Виктора. Теперь их объединённые силы составляли от 36 до 40 тыс. (данные разнятся; 54 пех. бат., 16 эскадр. кавал.), хотя в бою примет участие примерно половина из них — до 18 тыс. Было принято совместное решение остановиться и занять выгодную для обороны позицию под Чашниками, причем, второй эшелон войск расположить за речкой Лукомкой.

Тем временем, оставив в Полоцке 9-тысячный гарнизон, Витгенштейн, форсировав Двину, пошел в направлении Чашники — Борисов. Под Лепелем он соединился с войсками Штейнгеля (16 батальонов пехоты, 8 эскадронов кавалерии, 3 дружины ополченцев). Теперь на двоих у них оказалось более 30 тыс. чел. (20 тыс. пех., 3,5 тыс. кав., 7 тыс. ополченцев) и 120 пушек, но лишь треть из них — 11 тыс. — примут участие в сражении с неприятелем у Чашник.

Русские войска встали так, что их авангард генерал-лейтенанта Яшвиля (13 пех. бат., 3 дружины ополченцев, 15 кавал. эскадр. и 2 казачьих полков, при 28 орудиях) левым флангом упирался в реку Улла. Главные силы Витгенштейна находились в 3—4 верстах севернее их, за деревней Слобода.

Не ведая, что Легран соединился с Виктором, 19 (31) октября Витгенштейн приказал Яшвилю пойти в атаку. Сначала казаки оттеснили пикеты противника за реку Лукомку. Затем пять батальонов авангарда перешли Уллу и атаковали неприятеля на его правом фланге, но встретили мощный отпор и отхлынули назад.

Тогда на поле боя выдвинулись основные силы русских. При этом войска генерала Штейнгеля встали на правом фланге русского авангарда, а части генерал-лейтенанта Григория Берга образовали резерв. Витгенштейн усилил авангард двумя ротами артиллерии. После чего Яшвиль послал войска в атаку и выбил врага из Чашников.

Генерал Штейнгель выставил против левого (южного) фланга противника 26-й егерский и сводный драгунский полки, а против их правого (северного) фланга — сводный гусарский полк, и атаковал противника в лесу.

Войска Леграна отступили за Лукомку и разместились на левом (южном) фланге корпуса Виктора. Началась ожесточенная артиллерийская дуэль. Поскольку русских пушек было намного больше, то в 17 часов из-за их сильного огня войска противника вынуждены были отступить в северном направлении, в лес за мызой Рогановичи.

Перегруппировка сил и попытка через некоторое время вернуть Чашники назад ничего врагу не дала: в упорном бою его отбросили и ему пришлось ретироваться за Лукомку. На следующий день Виктор и Легран предпочли уйти на Сенно и к Чаре для прикрытия ретирады остатков «Великой армии Наполеона».

Крайне лаконичная версии этого сражения выглядит еще более доходчивой:

<<… авангард Витгенштейна под командованием Л. Яшвиля атаковал II-й корпус Леграна. Последний, отступая, занимал промежуточные позиции, но, в конце концов, был отовсюду вытеснен и присоединился к корпусу Виктора. Подойдя к основной позиции Виктора, Витгенштейн, приказал Яшвилю остановиться и принялся обстреливать позиции противника. В свою очередь, Виктор, обескураженный успешными действиями Яшвиля, решил выйти из неудачно развивавшегося сражения и отступил. Русские не преследовали его отход. Принято считать, что его потери втрое превышали вражеские: 1.200 против 400…>>

Хотя победа русских не была решительной, её последствия оказались крайне неблагоприятными для противника. Виктор не смог отбросить Витгенштейна за линию Двины и обезопасить пути сообщения Великой Армии. Более того, Витгенштейн ещё больше приблизился к этим линиям связи и появилась возможность для его взаимодействия с армиями Чичагова и Кутузова.

В результате своих побед под Полоцком и Чашниками Витгенштейн отправил свой авангард под началом генерала Василия Гарпе для захвата большого военного магазина Великой армии в Витебске. 7 (19) ноября после короткого боя гарнизон (300 чел.) Витебска сдался русским и остатки отступающей «Великой армии» лишились накопленных там продзапасов.

…Между прочим, еще будучи в Дорогобуже, Наполеон, стремясь сохранить в своих руках стратегически важный на пути своей ретирады из Москвы — Витебск, послал оттуда IV-й итальянский корпус Эжена де Богарнэ для установления прямой связи и поддержки Удино и Сен-Сира под Полоцком против Витгенштейна. Но севернее Смоленска, у уездного городка Смоленской губернии, расположенного на почтовом тракте из Дорогобужа в Поречье и Витебск — Духовщина, его пасынок столкнулся с казаками Платова, занявшего 26 октября Дорогобуж и направившего шесть казачьих полков, 20-й егерский полк и 20 конных орудий по просёлочным дорогам вслед корпусу Богарне. 27 октября казаки нагнали IV-й корпус, обстреляли его арьергард из лёгких орудий и пленили отставших и фуражиров, 28 октября вице-король прибыл в Ярцево и приказал команде сапёров под руководством бригадного генерала барона Пуатевен де Морейана навести переправу через реку Вопь. Вместе с тем, поднявшаяся вода снесла построенный мост — подоспевшая Донская конная артиллерия открыла огонь по скопившимся у реки войскам и обозам, а несколько казачьих партий пересекли Вопь вплавь и показались в виду переправы, после чего Эжен де Богарнэ, оставив для прикрытия 2-ю пехотную дивизию генерала Бруссье, приказал переходить Вопь вброд. Войска переправлялись по плечи в ледяной воде и вскоре брод был загромождён завязшими орудиями и повозками, вследствие чего пришлось бросить 64 орудия. На рассвете 29 октября 1812 г. через реку переправился арьергард дивизии Бруссье, теснимый казаками, взявшими ещё 23 пушки и до 3.5 тыс. пленных в том числе, начальника штаба наполеоновского пасынка дивизионного генерала графа Сансона (из донесения Платова «брато в плен мало, а более кололи»). В тот же день авангард IV-го корпуса наткнулся у Духовщины на казаков Иловайского 12-го, которые взяли до 500 пленных, но были сбиты атакой Итальянской гвардии при поддержке баварской кавалерии, после чего Богарнэ занял город, где 30 октября устроил своим войскам дневку. Дойдя до Духовщины, но оставшись без артиллерии и кавалерии посреди враждебных лесов, в ночь на 31 октября IV-й корпус Богарне, предав Духовщину огню, повернул на Смоленск на соединение с главной армией, так и оставив Витебск неприкрытым. Причем, на этом оказавшемся бесполезно-безуспешным манёвре, он потерял, по меньшей мере до 6 тыс. чел., из них более 2 тыс. чел. убитыми и раненными…

Не исключается, что падение Витебска смешало планы французского императора разместить там на зимние квартиры свои измотанные тяжелой ретирадой из Москвы войска. Узнав о поражении под Чашниками, Бонапарт приказал Виктору снова немедленно атаковать Витгенштейна и отбросить его обратно за Двину к Полоцку.

13 (25) -14 (26) ноября 30-тысячный корпус Виттгенштейна сошелся в сражении с объединёнными (примерно такой же численности: данные разнятся) силами Сен-Сира и Виктора под Смолянами.

В первый день сражения Виктор нанёс поражение авангарду русских и отбросил его к деревне Смоляны. На следующий день внезапной атакой он выбил их из деревни, но развить свой успех не смог и был отбит, а чуть позже русские сами перешли в контратаку и выбили врага из Смолян. На этом сражение прекратилось, причем, обе стороны понесли примерно одинаковые потери — по 3 тыс. чел. убитыми, ранеными и пленными.

Столь же тревожно обстояли дела и на южном (правом) фланге наполеоновского вторжения в Россию, т.е. на Волынском направлении.

После череды авангардных боев с корпусом Остен-Сакена 22 октября (3 ноября) возле Высоко-Литовска (ныне г. Высокое), 27 октября (8 ноября) возле Рудни и 1 (13) ноября под Горностаевичами VII-й Саксонский корпус Ренье отошел назад и занял позиции у Волковыска.

Приняв во внимание все эти отнюдь «неласковые» обстоятельства (в том числе, разгром бригады Ожеро), Наполеон решил ускорить отступление дальше на запад.

Потеряв контакт с главными силами русских (Кутузова), Наполеон ошибочно предполагал, что они также, как и он, понесли потери и не способны вести энергичное преследование. Не ожидая от них атак, Наполеон приказал 11 ноября выступать из Смоленска пятью отдельными корпусами, удалёнными один от другого на дневной переход, к Орше. Такое решение выглядело вполне обоснованно: отрицательная температура исключала бивачное расположение частей, и, следовательно, каждый корпус в конце дневного перехода должен был прибыть в крупный населённый пункт для расположения на квартирах.

Первым — 12 ноября — из Смоленска на Оршу выступили корпуса Жюно и Понятовского (в связи с болезнью последнего, командование было передано генералу Зайончеку), 13 — Клапаред, 14 — Наполеон с гвардией. Даву оставался в Смоленске до 16 ноября, ожидая прихода (возврата) Эжена де Богарне из его неудачного «полоцко-витебского» вояжа (см. выше — Я.Н.) и Нея.

Колонна наполеоновских войск сильно растянулась.

14 ноября авангардные корпуса Понятовского и Жюно уже миновали посёлок Красный (что в 45 км к юго-западу от Смоленска) и продолжили отступление на Оршу.

На следующий день 15 ноября Наполеон с гвардией тоже прибыл в Красный, в котором планировал остановиться на несколько дней, чтобы собрать для дальнейшего отступления отставшие войска: 6 тыс. IV-го корпуса Богарне, 9 тыс. I-го корпуса Даву, и 8 тыс. III-го корпуса Нея. Правда, корпус последнего, находившийся в арьергарде, покинул Смоленск лишь 17 ноября.

Данные французских очевидцев тех событий не исключают (!?), что на выходе из Смоленска в рядах (уже) «Великой армии» могло насчитываться 40 — 45 и даже до 50 тыс. еще боеспособных солдат, из них 16 тыс. (?) в гвардии. Всего ок. 37 тыс. пехоты, 5.1 тыс. кавалерии и 7 тыс. в жандармерии, артиллерии и инженерных частях. За ними потянулась огромная масса (порядка 20—30 тыс.? данные сильно разнятся) уже совершенно небоеспособных солдат — голодных и безоружных — балласт для любой отступающей армии.

Параллельно противнику по южной дороге, совершая, так называемый фланговый марш, двигались основные силы русской армии (Кутузова). В районе Красного их пути должны были пересечься.

Так и случилось, и уже 3 (15) ноября —6 (18) ноября здесь случится череда боев.

Гораздо лучше снабжавшаяся, армия Кутузова приблизилась к Красному в хорошем состоянии, однако она тоже понесла потери во время ускоренных маршей по заметённым первым снегом дорогам: из Тарутино выступило ок. 100 тыс. чел., через 3 недели осталось не более половины, при этом боевые потери оказались не более 10 тыс. Однако, со временем часть отставших, все же, догнала передовые части. Можно предположить, что под рукой у Кутузова имелось от 50 до 60 тыс. боеспособных регулярных войск, значительное количество кавалерии и почти 500 орудий. Кроме того ок. 20 тыс. казаков поддерживали главную армию, атакуя мелкими отрядами врага на всём пути его отступления от Смоленска до Красного.

В результате поэшелонного отступления из Смоленска наполеоновские войска растянулись на четыре перехода: их авангард уже прошел Красный, главные силы еще были на подступах, а кто-то еще только трогался от Смоленска. У русской армии появилась возможность под Красным громить растянутые в марше корпуса французов поодиночке, чем и решил воспользоваться Кутузов.

Уже утром 15 ноября «летучий» отряд генерал-майора А. П. Ожаровского сделал удачный налет на Красный из Кутькова.

В 16 часов того же дня авангард Милорадовича (2-й, 7-й пех., 1-й резервный кав. корпус), получивший приказ отрезать противнику дорогу на Красный, подошёл к Смоленской дороге в районе д. Ржавки как раз в тот момент, когда по ней двигалась гвардия Наполеона во главе с ним самим. Для Наполеона появление здесь крупных сил русских было неожиданностью. Основные силы его гвардии (уже лишь 12–13 тыс. чел.?) успели пройти вперёд. Лишь её замыкающие колонны были атакованы русским авангардом: вернее, обстреляны из артиллерии. Дело в том, что на большее Милорадович, скорее всего, не решился, не имея приказа ввязываться в открытый бой с лучшими силами французского императора. Правда, при этом ему удалось-таки захватить 11 орудий и 2 тыс. пленных, но, (как утверждают некоторые источники — Я.Н.) не из числа гвардейцев.

Тем временем, шедшая в авангарде дивизия Клапареда выбила из Красного «летучий» отряд Ожаровского, занявший этот город накануне.

Уже проходя через Никулино, гвардия подверглась нападению «летучего» отряда Орлова-Денисова, но без особых для себя потерь: в общем, «лает моська на слона — знать она сильна». В конце дня Наполеон вошёл в Красный, его войска отогнали казаков Ожаровского.

Наполеон планировал остаться в Красном на несколько дней, чтобы дать войскам возможность соединиться и отдохнуть.

После полуночи французский император обнаружил бивачные огни отступившего на юг от Красного — к Кутьково Ожаровского. Увидев их изолированность от главных сил русских, Наполеон приказал Молодой гвардии в ночь на 4 (16) ноября внезапно атаковать бивак, который даже не охранялся пикетом. По началу он поручил командовать операцией своему приближенному генералу Раппу, но в последний момент заменил его на генерала Роге. Тот разделил порученные ему войска на три колонны и начал тихое выдвижение. В последовавшей схватке казаки Ожаровского были захвачены врасплох и потеряли половину людей пленными и убитыми. Только отсутствие у Роге кавалерии не позволило ему довершить дело преследованием.

Следующий день был для русских более удачным.

Ок. 15 часов к д. Мерлино от Смоленска подошёл Итальянский корпус Эжена де Богарне. На этот раз, Милорадович, решился на открытый бой. Он развернул фронтом по обе стороны дороги 2-й пех. и 1-й кав. корпуса, преградил врагу путь на Красный. Попытка прорыва с ходу противнику не удалась. В этом бою противник потерял от 1.5 до 2 тыс. только пленными из своих наличных 6 тыс., а также весь багаж и все орудия. Русским победа обошлась в 800 чел. Богарне спасло лишь то, что Кутузов, не желая большой битвы, приказал Милорадовичу отойти поближе к основной армии на позиции между Шиловым и Новосёлками, куда она прибыла в тот же день. Под покровом ночи, остатки Итальянского корпуса обошли расположение Милорадовича с севера и, сопровождаемые казаками, добрались-таки до Красного.

Накануне «партизанский» отряд Сеславина столкнулся с большими силами противника под Лядами. Посчитав, что это — сам (!) Наполеон (на самом деле — корпуса Жюно и Понятовского), Сеславин сообщил об этом Кутузову, чьи главные силы во главе с ним самим сосредоточились в 5 км к востоку от Красного. Уже вечером под давлением решительно настроенных Толя и Коновницына, Кутузов запланировал атаку Красного на следующий день, 17 ноября.

Предусматривалось разделить армию на несколько частей. Одной, под началом Милорадовича, следовало с востока атаковать остатки корпуса Богарне, а также приближающийся корпус Даву. Главная армия в Новосёлках и Шилове делилась на две части.

Одна (15 тысячная?) под командованием Д. В. Голицына (3-й пех. корпус и 2-я кирасир. дивизия) должна была напасть на Красный с юго-востока (с фронта) через Уварово. Другая (20 тыс. солдат?), возглавляемая Тормасовым (5-й, 6-й, 8-й пех. корпуса и 1-я кирасир. дивизия), получила предписание с утра 5 (17) ноября обогнуть Красный с юга и перекрыть врагу путь отступления на запад у с. Доброго (в 3 км западнее Красного).

Но уже около часу ночи, узнав от пленных, что Наполеон остался в Красном, Кутузов отменил наступательную операцию.

В 3 часа утра 17 ноября 9-тысячный корпус Даву снялся с лагеря, расположенного возле Ржавки, и начал марш на Красный. Известие о поражении накануне корпуса Эжена де Богарне настолько обескуражило Даву, что он решил отказаться от первоначального плана, согласно которому должен был ожидать шедший с востока от Смоленска корпус Нея, и только потом двигаться вместе с ним на соединение с Наполеоном и его гвардией.

Ок. 9 часов головная колонна Даву (ок. 7.5 тыс. чел. и 15 орудий) поравнялась с русским авангардом Милорадовича. Последний держал дорогу, по которой отступал Даву, под прицелом мощной батареи. Начался ее расстрел из орудий чуть ли не в упор.

Однако получивший предписание Кутузова не отрезать противнику путь к отступлению, а лишь преследовать его, когда он пройдёт мимо, Милорадович так и не бросил свои войска в атаку на истекающего кровью врага для его полного разгрома.

Огромные потери Богарнэ и тяжёлое положение Даву убедили Наполеона в том, что русская армия подошла к Красному, угрожая рассечь его ретирующиеся войска и вынудили действовать более решительно. Французский император приостановил отступление в надежде, приняв сражение под Красным, обеспечить соединение с главными силами двигавшихся последними корпусов Даву и Нея.

Рассчитывая, что Милорадович ослабит давление на Даву, ещё до восхода солнца он подготовил гвардию к отвлекающей атаке против него и главной армии Кутузова.

Одновременно остаткам корпуса Богарне было поручено выдвинуться на запад, для охраны пути отступления на Оршу. Сразу же после полного соединения с ним корпусов Даву и Нея, Наполеон надеялся немедленно продолжить ретираду, причем, до того, как Кутузов окончательно перережет ему путь отступления.

В 5 часов утра (уже лишь!?) 11 тыс. солдат гвардии выдвинулись из Красного на юг и юго-запад. Войска были разделены на две колонны: 5 тыс. двигались по дороге на Смоленск, остальные 6 тыс. Молодой Гвардии под командой Роге направились на юг в направлении на Уварово. Левый фланг Молодой Гвардии был прикрыт элитным батальоном гренадер Старой Гвардии. Справа от всего боевого порядка были поставлены слабые остатки гвардейской кавалерии. Общее управление операцией было поручено маршалу Мортье.

Это неожиданное для всех выдвижение было ещё более эффектным из-за личного присутствия Наполеона. Со своей знаменитой шляпой в руках Наполеон шёл впереди Старой Гвардии, объявив: «Довольно уже я был императором; пора снова быть генералом».

Напротив гвардии находилась многочисленная русская пехота, поддержанная сильными артиллерийскими батареями. Другое дело, как отреагировал на выдвижение на передовую все еще грозной наполеоновской гвардии Кутузов: он приказал перейти к обороне, продолжая лишь артиллерийский обстрел гвардейцев Наполеона.

Гвардия Наполеона атаковала д. Уварово, надеясь использовать деревню для прикрытия отступления корпуса Даву. Уварово удерживалось лишь двумя батальонами пехоты Д. В. Голицына, которые не могли оказать серьёзного сопротивления. По приказу Кутузова русские батальоны оставили Уварово и открыли по ней ожесточённый артиллерийский огонь, нанёся большой урон Молодой Гвардии.

Кроме того, Милорадович получил приказ подтянуться к главным силам для укрепления их оборонительной позиции. Тем самым, войска Милорадовича лишились манёвра и шанса полностью уничтожить корпус Даву.

Ближе к полудню на дороге появился Даву, преследуемый казаками, словно голодными стаями лютых гончих псов. Русская артиллерия провожала его картечью, нанося серьезные потери. И все же, значительное количество пехоты Даву смогло добраться до Красного.

Тем временем, Беннигсен приказал Голицыну вернуть Уварово. Его атака двумя полками кирасир совпала по времени с контратакой гвардейских вольтижёров. Французы выстроились в каре и отбили две атаки, однако третья атака, все же, прорвала каре, и они были либо порублены либо захвачены в плен. Вторая линия французов выдвинулась было для поддержки вольтижёров, однако была отогнана плотным артиллерийским огнём.

Находившийся рядом 3-й гренадерский («голландский» — в нем было много голландцев, Я.Н.) полк Старой Гвардии оказался в критическом положении, понеся большие потери от артиллерийского огня. Роге попытался было поддержать его, атаковав русскую батарею 1-м гвардейским полком лёгкой пехоты, но под картечью и встречными атаками русской кавалерии она захлебнулась. В результате (если, конечно, верить источникам? — Я.Н.) старогвардейские гренадеры полегли почти полностью: 464 человека из 500…!? Впрочем, каждый вправе лично «покопаться» в нюансах этого боя…

Ок. 11 часов дня, когда наполеоновская гвардия все еще удерживала позицию возле Уварово, Бонапарту сообщили о готовности русских выдвинуться к Доброму на перехват пути отступления и о появлении в тылу оправившегося отряда Ожаровского. Эта тревожная новость вкупе с данными о больших потерях Молодой Гвардии, заставили Наполеона принять решение о немедленном отступлении, не дожидаясь подхода корпуса Нея. Его логика была проста и понятна. Ввязываясь в дальнейшее полуголодное (его войскам нечем было кормиться!) противостояние с Кутузовым, он боялся потерять самое драгоценное для него на тот момент — время, тогда как русские, в свою очередь, выиграли бы у него пространство для перерезания его путей отхода на запад.

Старой Гвардии было приказано немедленно вернуться в Красный и, соединившись с остатками корпуса Эжена де Богарне, начать движение вместе с самим императором и его свитой на запад — на Ляды и Оршу. А вот Молодой Гвардии предстояло пока оставаться возле Уварова, чтобы дать время Даву привести свои изнуренные маршами и боями войска в порядок.

Старая Гвардия и IV-й корпус направились по дороге в Оршу. Вскоре Молодая Гвардия, опасаясь окружения, оставила позиции под Уваровом. Из первоначальной численности (до боя) в 6 тыс. бойцов в её рядах оставалась лишь половина. Так дорого она заплатила за противостояние с русскими 17 ноября под Уварово: недаром это был самый кровавый день в краткой истории (спешно образованной для «нужд» Австрийской кампании 1809 г. лишь в том же году) Молодой Гвардии Наполеона.

Опасаясь наступления Кутузова, Даву тоже не замедлил выступить из Красного. В нем остался лишь небольшой арьергард генерала Фридерикса (Фридериша?). Тогда как арьергард «Великой армии» в лице III-го корпуса маршала Нея этим утром только-только ещё выходил из Смоленска.

Напомним, что Кутузов, прознав, что супротив него сам Наполеон со своими главными силами, не позволил Голицыну и Милорадовичу преследовать врага и атаковать Красный, а Тормасову подходить к дороге на Оршу. Принято считать, что поступая именно так, он продолжал уклоняться от прямого столкновения с противником, опасаясь неминуемо крупных потерь в своих войсках с «грозно рычащим и зло огрызающимся» ретирующимся неприятелем, в первую очередь, его все еще боеспособной гвардии, в частности, ее старогвардейских частей. Лишь после того, как стало точно ясно, что Наполеон отступает, в 14 часов, Кутузов, все же, направил Тормасова через Кутьково на Доброе.

Тому потребовалось около двух часов марша, прежде чем он достиг Доброго, но возможность окружения врага уже была упущена. К вечеру Тормасов лишь отрезал арьергард и обозы корпуса Даву, в том числе, был захвачен личный багаж Даву, вплоть до его маршальского жезла, который уже не в первый раз (по началу в 1807 г.?) попадал в руки русским. Если потери противника по русским данным составили до 6 тыс. пленных и 45 орудий, то войска Тормасова потеряли не более 700 чел.

Тем временем, ок. 15 часов дня Голицын обрушился на слабый арьергард Фридерикса (или, все же, Фридериша?), который был полностью изрублен. С наступлением ночи Кутузов разместил-таки свои войска в Красном и его окрестностях, имея по некоторым данным под рукой до 70 тыс. солдат.

Тогда как Ней, выступив из Смоленска 17 ноября последним, все еще продолжал марш на Красный, не зная, что остатки теперь лишь «Великой армии» уже ушли из него дальше на запад, а дорога полностью перерезана русскими.

18 ноября в 3 часа дня III-й корпус маршала Нея, столкнулся с 12-тысячными войсками Милорадовича, который, увидев неприятеля, занял позицию в 3 км северо-восточнее Красного на крутом берегу Лосьминки. У Нея на тот момент под ружьём было от 7 до 8 тыс., от 400 до 500 кавалеристов и 12—27 (данные сильно разнятся) орудий, да ещё до 8 тыс. больных и раненых безоружной толпой тянулись за его колонной!

Рассчитывая, что, шедший перед ним, Даву еще находится в Красном прямо за позициями Милорадовича, Ней попытался сходу пробиться. Ему приписывают якобы сказанную тогда колючую фразу: «Опрокинем русских их же оружием — штыками!!!». Действительно атака производилась без единого выстрела и поначалу оказалась успешной. Однако последовавшая затем ожесточённая контратака русских заставила его солдат бежать и укрыться в ближайшем лесу. За лесом был едва замёрзший Днепр, со всех других сторон — превосходящие силы русских.

Безнадёжное положение III-го корпуса побудило Милорадовича сделать предложение Нею о почётной сдаче. Тот отказался. Правда, до 6 тыс. уже не способных к сопротивлению «некомбатантов», причем, почти безоружных, из следовавших за его еще боеспособными солдатами, предпочли сдаться в ночь на 7 (19) ноября.

Тем временем, Ней с остатком корпуса в 3 тыс. чел. лесными тропами ушёл на север, перешёл Лосьминку у Сырокоренья и по тонкому льду переправился через Днепр, лишившись множества людей, утонувшими в полыньях. Русские потеряли его из виду. Преследуемый казаками, он добрался 20 ноября до расположения Наполеона в Орше, сохранив лишь 800—900 человек, согласно мемуарам полковника Фезенсака, который проделал этот путь плечом к плечу с героическим маршалом. Хотя корпус Нея перестал существовать, но деморализованные остатки «Великой армии» новость о спасении самого Нея, все же, несколько ободрила.

Общие потери наполеоновских войск в череде четырехдневных — 3 (15) ноября —6 (18) ноября — боев под Красным принято оценивать в 6 — 13 (данные сильно разнятся) тыс. убитых и раненых, а также 20—26 тыс. пленными (в т.ч. 6 генералов), 228—230 орудий (данные разнятся; из них 112 было брошено), 6 знамён, большое число обозов и практически все орудийные заряды.

Если, это — так, то не исключено, что суммарные потери Наполеона под Красным могут быть сравнимы с его потерями при Бородине!? Впрочем, каждый вправе поискать «нюансы» «красной» замятни…

Однако многие офицеры в русской армии были недовольны действиями Кутузова, которые начиная еще с Малоярославца, они считали нерешительными, и позволившими, как им казалось, уйти Наполеону от полного поражения.

Например, второй человек в русской армии той поры Беннигсен (начштаба — Я.Н.) утверждал, что значение боя под Красным было чрезмерно раздуто Кутузовым вплоть до сочинения реляции царю «…о кровопролитной битве, продолжавшейся три дня непрерывно, в которой французы были почти совершенно истреблены 5 ноября под Красным.» Даже ближайшее окружение Кутузова не понимало, почему он не нанёс последний решительный удар по противнику, несмотря на неоднократно предоставлявшиеся возможности. Рассказывали, что на все упреки в свой адрес по этому щекотливому поводу, главком вроде бы отговаривался следующим образом: «Всё это [французская армия] развалится и без меня». А британский комиссар при штабе Кутузова полковник Р. Вильсон (генералом британской армии он станет лишь в 1813 г. — Я.Н.) и вовсе недвусмысленно предполагал, что была «какая-то скрытая причина» для подобного поведения Кутузова.

Так или иначе, но Кутузов за «викторию» под Красным получил титул князя Смоленского.

Действительно, сражение под Красным было выиграно ценой минимальных потерь в русской армии: немногим более 2 тыс., правда, порой, при их подсчёте не учитываются потери казаков Ожаровского под Кутьково в первый день боев от внезапного ночного «налета-набега» наполеоновской гвардии. В тоже время, нельзя отрицать, что и русские войска, проделавшие огромный путь за отступающим врагом по опустошённым местностям, страдали от тех же проблем — голода и холода. Недаром Ф. Н. Глинка вспоминал потом: «…Ты не поверишь, как мы голодны! По причине крайне дурных дорог и скорого хода войск наши обозы с сухарями отстали; все окрестности сожжены неприятелем, и достать нигде ничего нельзя. У нас теперь дивятся, как можно есть! и не верят тому, кто скажет, что он ел».

И, тем не менее, в сражении под Красным вражеским войскам был нанесен удар, который резко их ослабил. В них почти не осталось кавалерии и артиллерии. Хотя, в трудной обстановке Наполеон сумел-таки сохранить значительную часть боеспособных солдат. Ему еще предстояло достигнуть границ Российской империи.

20 ноября он выступил из Орши в сторону Борисова на реке Березина.

После сражения под Красным Наполеон вёл остатки своей «Великой армии» к русской границе с единственной целью — спасти как можно больше солдат. В тоже время, «шедший по пятам», Кутузов вовсе не горел большим желанием вступать в генеральное сражение с Наполеоном, действия его главных сил в основном ограничивались преследованием спешно ретирующихся наполеоновских войск.

Так, русский главком намеренно позволял своим войскам длительные остановки в населённых пунктах, что дало возможность французскому императору оторваться от основной армии Кутузова (её авангард был далеко от Березины — в 115 км).

Задача разгрома Наполеона легла на плечи других русских армий.

С юга наперерез подходила свежая 24/25 (?) -тысячная Дунайская армия адмирала Чичагова, которая, по замыслу императора Александра I, должна была отрезать Наполеону пути отступления, желательно при переправе через Березину. Одновременно предполагалось ударить по Наполеону с севера 35/36 (?) -тысячной армией Витгенштейна.

Последний продвигался на юг с упорными боями, преодолевая жесткое сопротивление наполеоновских корпусов Сен-Сира, Леграна и Виктора. 14 ноября он подошёл к Смоленску, после чего IX-й корпус Виктора смог оторваться от Витгенштейна и пошёл на соединение с основной армией Наполеона.

Австрийский генерал Шварценберг попытался было преследовать Чичагова, обойдя позиции Остен-Сакена и прикрываясь от его войск VII-м Саксонским корпусом генерала Ренье. Но тот не сумел удержать превосходящие силы Остен-Сакена, и Австрийский корпус Шварценберга был вынужден ему помочь. Совместными силами Ренье и Шварценберг вынудили отступить Сакена южнее Брест-Литовска, тем не менее, армия Чичагова прорвалась в тылы Наполеона.

16 ноября она заняла Минск, где захватила большие запасы провизии Наполеона и более 2 тыс. раненых в госпиталях. Минск являлся одним из крупных тыловых пунктов снабжения войск Наполеона, его потеря резко ограничивала возможные пути отступления «Великой армии». Более того, 21 ноября авангард Чичагова под командованием генерал-лейтенанта Карла Осиповича Ламберта взял Борисов, где Наполеон планировал переправиться через р. Березину. В результате упорных боёв русские захватили до 2 тыс. пленных из польских войск генерала Домбровского и 6 пушек.

Однако из-за медлительности армий Кутузова и Витгенштейна армия Чичагова одна осталась преградой всем ретирующимся силам «Великой армии». Подошедший корпус маршала Удино выбил русских из Борисова. Потеряв до 2 тыс. солдат, Чичагов отступил обратно за Березину — на ее западный берег, взорвав за собой постоянный мост в Борисове.

24 ноября Наполеон подошёл к Березине, значительно оторвавшись от преследовавших его армий Витгенштейна и Кутузова, причем, последняя отнюдь не стремилась пленять супостата, («поспешая-неспеша» — Я.Н.). Препятствием к продвижению служила лишь армия Чичагова, охранявшая с противоположной стороны реки все возможные для переправы места.

Принято считать, что еще боеспособные силы Наполеона могли колебаться в диапазоне от 30 до 40 тыс. солдат, из них уже лишь 7—8 тыс. гвардии и 250 орудий. Наиболее организованными были II-й корпус (7—9 тыс.), снова вернувшегося на свой пост вместо генерала Леграна маршала Удино и IX-й корпус Виктора (10—14 тыс.). Теперь оба этих относительно свежих корпуса с второстепенного (петербуржского) направления составляли основу некогда «Великой армии». Тогда как сопровождавших ее безоружных солдат, больных и гражданских могло насчитываться до 40 тыс.