Свет далекой звезды

Глава 36. Здравствуй, Земля

Все пошло не так. Не с самого начала — где-то с седьмого-восьмого ноль-прыжка. Сначала Свет почувствовал чужое присутствие в рубке. Он резко оглянулся, поймав лишь недоуменный взгляд Михаила. Но недоумение командира «Белки» было связано не с шевелением в соседнем кресле. Его палец ткнулся в прибор на панели, который вдруг поменял зеленый цвет глазка на красный, тревожный.

— Запаса ноль-вещества осталось как раз только до Земли, — глухо сообщил он товарищам, — я не понимаю, как такое могло случиться. Затраты на прыжок столь ничтожны, что нам должно было хватить наших запасов, чтобы слетать до твоего мира, Свет, и обратно на Землю раз десять, если не больше. А теперь вот…

Его палец опять ткнулся в красный огонек на панели.

— И что? — даже вскочил с кресла Мыльников, — если мы сейчас промахнемся…

Суриков не ответил, только укоризненно посмотрел на бортинженера. Даже охотнику была понятна укоризна во взгляде командира корабля. Во-первых, промахнуться Суриков просто не мог. Ну а уж если такое невероятное событие все-таки произойдет — на планетарной тяге до Земли смог бы добраться разве что Свет. Через пару тысяч лет; точной даты не смог бы указать сейчас никто.

А охотник почувствовал, что присутствие чужого разума в рубке чуть изменилось. Теперь к напряженному вниманию присоединилась нотка злорадства. Он понял, что именно таинственный незнакомец, или незнакомцы, причастны к тайной операции, закончившейся на панели управления «Белкой» — в том самом красном огоньке. Свет расплылся сознанием по рубке, не оставляя вниманием его экипаж. Единственное, что смог уловить сейчас охотник — энергия чужого присутствия сродни той, что излучал из себя пришелец из глубин космоса, подаривший ему и землянам так необходимые десять минут. Они — эти минуты — уже истекли, но корабль раз за разом продолжал прыгать в ноль-пространство.

Свет несколько успокоился. Неведомые хозяева существа, которому он дал имя — Звездный Странник — давали им возможность достичь Земли, и это главное. А как потом вернуться домой с Весной и сыном — покажет будущее.

— Главное, — чуть не заставила его оцепенеть в кресле неожиданная мысль, — чтобы они были на Земле!

В свете того, как вольготно распоряжались запасами топлива «Белки» хозяева Звездного Странника, они могли и на «Стрелке», которая к родной планете летела в автоматическом режиме, учинить какую-нибудь пакость.

Корабль вошел в последний, двенадцатый прыжок, когда его ощутимо тряхнуло. Нет — не так! Тряхнуло только Света. Он до сих пор заполнял своим сознанием всю рубку, и теперь — в одно мгновение — это сознание заполнило просто невообразимое количество информации, которое мозг просто не успевал осмысливать. Пожалуй, даже мощный комп корабля не справился бы с этой задачей. А Свет такой задачи перед собой и не ставил. Он плыл по этому океану информации в направлении его источника, который без всяких сомнений находился на близкой уже Земле. Близкой, потому что «Белка» уже вышла из последнего прыжка и сейчас пожирала тысячи километров в обычном космосе, на планетарной тяге.

Михаил уже установил связь с космодромом и в рубку ворвался взволнованный и чуть растерянный голос командора Булгакова. Свет в разговор землян не вмешивался, но уже через несколько минут знал, что «Стрелка» давно вернулась в Курский космопорт. И принесла она на борту единственного пассажира — какого-то сумасшедшего старика, уверявшего, что он является могучим чародеем из иного мира. Про иной мир командор ничего сказать не смог (команда «Белки» об этом знала больше его самого), а вот то, что старик — по словам Булгакова — не смог в подтверждение своих слов показать даже простенького фокуса, порадовало охотника — с одной стороны. А с другой насторожило.

— Не здесь ли тот самый мир, о котором говорил Странник, и с которого нет возврата? — мелькнула еще одна тревожная мысль.

Впрочем, один фокус Горну (а это мог быть только он) удался. Он исчез из изолятора космопорта буквально через несколько часов после прибытия. Из помещения, из которого не мог исчезнуть даже микроб…

Корабль опять тряхнуло, и теперь земляне не остались безучастными. Потому что кресло, в котором уже несколько часов сидел Свет, вдруг опустело. Он был здесь, в рубке; по крайней мере, ощущал свое присутствие. Однако в физическом плане его тут не было. Где сейчас находилось его тело; связан ли был этот необъяснимый феномен с информационным лучом, Свет не знал. Главное, что сейчас его занимало — в какой момент нужно было попытаться оторваться от луча?

Рядом шумели вскочившие с кресел космолетчики, и Свет с грустной улыбкой отмечал их искреннее волнение. В даре прорицателя есть свои плюсы и минусы. И чего больше было в нем, не мог сказать никто. Свет — точно. Зато он мог сказать, что видит этих людей, который стали ему настоящими друзьями, последние минуты. Потому что внизу — а он видел все вокруг корабля без всяких экранов — показались строения космопорта и огромное ровное поле, залитое огнями. Командир «Белки» тут же разогнал экипаж по местам.

Свет в последний раз окинул взглядом друзей, успел заметить, что в дальнем углу искусственного поля стоит копия их корабля и резко дернул всей своей энергетической сутью, которой когда-то с ним щедро поделились звезды. Сквозь удивленные вопли неведомых существ, управляющих лучом информации, он увидел растворяющиеся, словно в тумане, здания космопорта и рубку с людьми. На их месте вырос вековой лес. Он мягко спрыгнул на темную, пропитанную влагой подстилку — уже в своем настоящем, физическом теле, и даже с мешком за спиной и мечом, чья рукоятка грозно торчала из-за спины. Охотник прикрыл глаза и глубоко вдохнул осенний, чуть пахнущий прелыми листьями воздух.

— Осень, — прошептал он, — и ландыши тут уже давно отцвели.

Свет успел заметить характерные широкие листья и красные ядовитые ягоды таких знакомых цыетов.

На какие-то мгновение ему показалось, что он опять стоит на берегу Русинки, и что не было никакого Узоха, Горна, шахиншахов и других владык. Что не было никакой магии… Он открыл глаза и замер — магии действительно не было. Может, она и была, но охотник ее совершенно не ощущал. Стремительным движением Свет выдернул из ножен меч и закружил свою непробиваемую мельницу. Окружающие кусты стали первыми жертвами его воинского искусства на Земле. Охотник остановился и шумно перевел дух — не из-за усталости (мельницу он мог кружить часами), а потому что понял — прошлое не изменилось, и большой кусок его, связанный с учителем, мастером Ли, тоже.

За деревьями вдруг громко заиграла музыка, и Свет отругал себя — как он мог не заметить совсем рядом какое-то строение! Строением оказался большой бревенчатый дом, украшенный оконными наличниками. Дом был окружен забором из потемневшего ошкуренного горбыля. Хозяин дома (или тот, кого охотник принял за хозяина) тоже наличествовал.

Свет уже был во дворе — прятался от совсем невнимательного паренька за стволом толстой сосны. Она была единственной, что росло на территории, огороженной забором. Кроме порыжевшей травы, конечно. Парень — невысокого роста, но достаточно крепкий, даже на взгляд Света — стоял у открытого окна и слушал песню, грустно осматривая длинные сухие сосновые стволы, которые кто-то умело раскряжевал на полуметровые поленья. Одно полено стояло, «украшенное» колуном, глубоко воткнувшимся в вязкую древесину. Судя по тому, что вокруг не наблюдалось ни садика, ни огорода, парень этот к сельским заботам никаких стремлений не имел. К колке дров тоже, хотя — охотник прислушался к собственным ощущениям — совсем скоро должна была разразиться гроза, и дрова из сухих могли превратиться в очень даже мокрые.

Вообще, судя по взгляду этого парня, устремленного куда-то вдаль, мимо сосны, за которой прятался Свет, он уже видел себя где-то далеко. Скорее всего, был он тут человеком временным, и этот дом родным не считал.

Охотник вышел из-за дерева под изумленный взгляд парня, постаравшись вспомнить, как корона Батурхана дарит окружающим людям родственные чувства. Магии, как он помнил, вокруг не было, но парень действительно улыбнулся, словно встретил давно ожидаемого гостя. А Свет дождался, когда хрипящий музыкальный аппарат допоет: «…Мой адрес не дом, и не улица — мой адрес Советский Союз», — и подумал в удивлении:

— Это в какой же год я попал?

Парень сделал шаг навстречу гостю, и Свет протянул ему руку со словами:

— Мир, тебе, человек. Меня зовут Свет…

…Имя — Александр Васильевич Суворов — было единственным, чем оставалось гордиться Сашке. Больше ничем он похвастать в своей жизни не мог. Разве только тем, что с треском вылетел со второго курса Воронежского лесотехнического института и неожиданно для себя оказался на рядовой должности лесника Ковровского лесокомбината. Здесь его по имени-отчеству назвали всего один раз — при приеме на работу. Назвал директор лесокомбината, Юрий Степанович Назаров. Он, впрочем, называл так всех работников — память у человека была исключительной.

Теперь Суворова все звали просто Сашкой, или Сашкой-лесником. Только «хозяин» соседнего обхода — Володька Угодин — называл его корефаном. Вообще-то он так называл каждого, с кем выпил хоть один стакан самогона. Впрочем, по одному стакану Володька никогда не пил.

Сашка — парень лет двадцати, не очень крепкий на вид, как и его знаменитый однофамилец и тезка — мрачно оглядел огромный деревянный дом. В пятистенке, одиноко стоящем в лесу, раньше жил его дядя. У дядьки Толи он обход и принял. А тот после выхода на пенсию уехал в Москву, к сыну. Теперь Сашка жил в служебном кордоне один. Совсем скоро, поскольку березы и осины вокруг уже оделись в богатый осенний наряд, должна была прийти повестка из военкомата.

А до тех пор (и до нового лесника) нужно было топить две печи. Дрова лежали длинными рядами — там, где длинные сухие хлысты распилил «Дружбой» на одинаковые по длине поленья вальщик дядя Вася Симанов. Не за так конечно — за два пузыря «Пшеничной». Парень заглянул в дровяной сарай — он был пуст. По словам того же Угодина совсем скоро должны были хлынуть дожди. И они требовали немедленно взяться за работу.

Однако настроения у Сашки не было. Он вяло тюкнул пару раз по полену — как на грех сучковатому, не поддавшемуся, даже когда парень стукнул колуном со всего размаха. Толстое острие застряло в вязкой древесине, и Сашка отпустил самодельную рукоятку колуна. Рядом — на подоконнике открытого окна — стоял магнитофон. Этот старенький катушечный «Маяк» привез на кордон Суворов. Рядом стопкой были сложены разнокалиберные бобины, и парень взял первую попавшуюся. Она оказалась старой, еще со школьных времен. Он начал пристраивать пленку. Далеко — от станции Крестниково — донесся гудок, а вслед за ним шум отъезжающей электрички.

— На Владимир, — машинально подумал он, — три часа. Сейчас пойдет встречная.

Словно в подтверждение его слов издали, от станции Гостюхино, рядом с которой располагалась контора лесничества, прогудел другой электропоезд.

— Может, сходить в магазин? — подумал он теперь вслух, собравшись уже нажать на клавишу магнитофона, и пожал плечами.

В доме было полбуханки хлеба, а в магазине, топать до которого было почти полкилометра — а бензина в старенькой «Яве», и в еще более древнем «Восходе» не было совсем — кроме таких же черствых буханок, да рыбных консервов ничего не было. Правда, за Татьяной, продавщицей, был небольшой должок. По весне она срубила баньку (не сама, конечно — муж), и без участия лесника тут не обошлось. Но Суворов не хотел испытывать ее благодарность больше разумного. Остаток «долга» он берег на собственные проводы.

Магнитофон, наконец, натужно заскрипел, начав сразу с середины когда-то популярной песни:

— Мы точки-тире телеграфные,

Ищите на стройках меня…

Суворов повернулся к дровам. В это мгновение от толстой сосны, стоящей отдельно от леса и растущей внутри огороженного горбылем двора, отделилась человеческая фигура. Напротив Сашки остановился незнакомец — высокий, плечистый, могучего телосложения, что было хорошо заметно даже под одеждой странного покроя.

Он дослушал хриплые слова о том, что: «…Мой адрес не дом, и не улица — мой адрес Советский Союз!», — кивнул своим мыслям и улыбнулся.

Сашка заглянул в бездонные голубые глаза, для чего ему пришлось поднять голову вверх. Ему вдруг показалось, что рядом стоит старинный, давно ожидаемый друг. Он понял, что в магазин все-таки придется идти, когда незнакомец протянул ему руку и сказал, четко выговаривая слова — совсем как учительница русского языка в Сашкиной школе:

— Мир тебе, человек, — себя незнакомец словно не относил к человеческому роду, — меня зовут Свет…

Сашка унесся в неведомый магазин, чтобы — как он подмигнул — обмыть встречу по-настоящему. Еще он успел крикнуть, чтобы Свет чувствовал себя, как дома, и охотник тут же воспользовался его предложением. Дом действительно был практически нежилым; Сашка и спал-то в большой кухне, на раскладушке — рядом с печкой и обеденным столом. В небольшом холодильнике (и откуда в памяти всплывали эти названия?) было пусто. Как и в остальных комнатах, кстати. Но и в небольшой белоснежной «Оке», и в комнатах было стерильно чисто, и Свет одобрительно хмыкнул — к армии парень практически был готов.

Его мысли опять вернулись к холодильнику, и он загадочно улыбнулся. Через пару минут Свет был опять в лесу. Теперь в его руках был не меч, а лук со стрелами. Он вздохнул, вспомнив свое прежнее, еще домашнее оружие; посетовал на то, что совсем не было времени наведаться в заросли остролиста — тогда, когда он совсем ненадолго оказался в родных краях. Но и тот лук, что был сейчас в его руках, еще не знал промахов. Охотник бесшумно заскользил меж деревьев, успевая наблюдать сразу и за следами на лесной подстилке, и за ветвями деревьев. А еще он перестал удивляться тому, как окружающий мир похож на его собственный. Разве что двигался он здесь не в пример легче. Но тому было вполне естественное объяснение — еще на Карахане Суриков объяснил ему, что сила тяжести на Земле процентов на двадцать меньше. Поэтому сейчас могучие мускулы охотника требовали усилий, движения; они никак не могли напитаться приятной усталостью после долгого полета в космосе.

Свет плавно затормозил, не спугнув ни дикого поросенка, самозабвенно сражавшегося с каким-то толстым корнем на полянке, ни двух тучных глухарей, с интересом наблюдавших за этой «битвой». Поросенок был великодушно отпущен на доращивание, а глухари… Глухари с приятным сердцу и желудку стуком упали совсем рядом с кабанчиком, заставив его замереть на месте.

В следующее мгновение дикая свинья пронзительно заверещала и с треском ломаемых кустов исчезла в зарослях. Судя по шуму, там к ней присоединилось целое стадо, такое же испуганное. А Свет тут же приступил к разделыванию тушек. Скоро ничто не напоминало здесь об охоте. Жесткие перья и внутренности глухарей покоились в глубокой яме, куда охотник по привычке бросил несколько слов — благодарность небу за богатую добычу. Он улыбнулся — вспомнил, как учил ощипывать птичьи тушки Анюту Кондурову. Но улыбался он уже на ходу, выискивая машинально что-то… Стоп! На берегу мелкого ручейка обнажился пласт красной глины, и большой ком этой естественной заготовки для праздничного ужина Свет тоже прихватил с собой.

Скоро за домом — чтобы не портить парадный вход пепелищем — весело пылал костер; глухарь, обмазанный глиной, ждал своего часа. А Свет взялся за колун. Энергия бушевала в его теле, истосковавшемся по нагрузкам, и гора колотых дров росла рядом с охотником буквально с каждой минутой. Он отвлекался лишь для того, чтобы поправить костер; потом заложить по рецепту племени тутси обмазанного глиной глухаря в обжигающе горячую землю, которую тут же закидал еще тлеющими углями.

А потом не колотые дрова кончились. Он даже успел занести несколько объемистых охапок пахнувших смолой дров в сарай и заложить у дальней стены поленницу. Как раз в этот момент вернулся Сашка. И вернулся не один. Его спутник — кряжистый мужичок с хитрыми глазками и чуть красным носом, указывающим на особое пристрастие к крепким напиткам, охотнику… понравился. Было что-то привлекающее в этом помятом, побитом жизнью (в том числе и в самом прямом смысле этих слов) лице. Свет, присмотревшись повнимательней, понял — этот человек, в отличие от Сашки, был на своем месте; жил своей, пусть и не самой светлой, жизнью. И земля вокруг — и лес, и совсем недалекая река, от которой нанесло вечерней свежестью — были его родиной. И уж он-то никуда отсюда уезжать не собирался.

Незнакомец первым и заговорил, оглядев огромную кучу дров:

— Ну, показывай своего инопланетянина. Этот что ли?

Он подошел к охотнику вплотную и ткнул его корявым указательным пальцем прямо в грудь. Под его пальцем взбухла могучая мышца, которую можно было различить даже под просторной рубахой, и он кивнул, словно соглашался с кем-то.

— И впрямь инопланетянин, — согласился он сам с собой, — такую кучу дров переколол, и без бутылки. Или ты ему пообещал?

Он повернулся к Сашке, но тот не ответил, заворожено глядя на дрова. Тогда мужичок — а было ему далеко за сорок — ответил сам, подняв авоську в руке к самому носу охотника:

— А у нас как раз с собой, — в полотняной сумке в подтверждение звякнули бутылки, — маловато конечно (он еще раз оглядел могучую фигуру Света), но за знакомство выпить хватит.

И он протянул вперед правую ладонь, которая оказалась на удивление крепкой:

— Владимиром меня зовут, а фамилия Угодин. Корефан я этого вот охламона, — он кивнул на Сашку, — а заодно и лесник соседнего участка.

Тут его нос смешно зашевелился — Угодин учуял запах, пробившийся из-под земли.

— Это что? — повернулся он к той стороне дома, откуда и донесся аромат готовившейся дичи.

— Глухарь, — честно признался Свет, и повернулся к Сашке, — а второй в холодильнике — завтра супчик сварим.

Насчет супчика у Сашки были большие сомнения; ни лука, ни картошки в доме не было. А потом его задумчивая гримаса сменилась тревожной.

— Что, корефан, зассал, — хлопнул ему по плечу Володька, — боишься, что егеря набегут?

Он не стал дожидаться ответа коллеги, повернулся к Свету с хитрым прищуром:

— А ты егерей не боишься?

Охотник это слово слышал впервые, но сейчас почему-то представил себе багроволицего барона Рагона и его угрозы по поводу добытого Светом оленя. Еще он вспомнил, как лихо отсек и барону и его братьям гигантские уши, лишив фамильной «гордости».

Потому он и ответил, широко улыбнувшись:

— Не боюсь. А набегут — уши отрежем.

— Вот это по-нашему, — еще шире улыбнулся пожилой лесник, — если ты еще и пьешь так же…

— Нет! — твердо прервал его охотник, — я совсем не пью. Зарок дал.

— Зарок это хорошо, — совсем разулыбался Угодин, — зарок это святое.

Бутылки в сумке опять звякнули; по сморщенному лбу Угодина было видно, что он сейчас делит их содержимое по-новому.

До полной готовности глухаря по прикидкам охотника было не меньше получаса, и он решительно пресек попытку двух лесников прямо сейчас начать процедуру знакомства. Его рука обвела плавным жестом гору из дров и уткнулась в темный проем сарая. И Угодин, к его удивлению, тут же поддержал охотника.

Сашка с трудом выпрямил спину, к которой тут же прилипла мокрая рубаха, и с удивлением посмотрел туда, где еще недавно его пугал дровяной Монблан. Теперь все дрова лежали внутри, уложенные в аккуратные поленницы и надежно укрытые от дождя.

— Новому хозяину кордона будет чем топиться ползимы, — почему-то с гордостью подумал он и вздохнул, глянув на Света, — этот точно здесь не останется.

Все-таки ему хотелось оставить дом, пусть не родной, в хороших руках. А Свет уже скрылся за углом, и мощный аромат готового мяса заполнил все вокруг. Теперь хищно повел носом и Сашка. Такого зверского голода он не испытывал очень давно. Немудреный стол накрыли прямо на улице. Венцом пира был, конечно, глухарь. Хотя у Угодина, наверное, было другое мнение… Глухаря всем троим хватило, а две бутылки водки под разговоры ушли еще быстрее. Разговоры, кстати, были весьма полезными. Владимир, к удивлению Света, совсем не расспрашивал его о далеком мире, ограничившись одной фразой, которой он оценил практичность такой информации: «Брехня все это!».

А вот планы Света здесь, на Земле, его заинтересовали. И прежде всего — сегодняшний ночлег.

— Ты что, — набросился он на Сашку, — гостю на полу постелишь?

— Да у меня и стелить-то нечего, — растерялся тот.

— Тогда идем ко мне, в Мисайлово, — он прислушался к своему внутреннему состоянию, оценивая его возможности, и кивнул: «Дойду!», — запряжем лошадь, и привезем тебе постель, корефан.

Он уже считал Света настоящим другом, и сила короны Батурхана была тут не причем. Рассадин еще раз взглянул на небо, где за тучами едва можно было определить положение солнца, и заторопился:

— Собирайся, Свет. Чай потом попьешь, вечером.

Охотник тут же оказался на ногах, уже собранный, и Владимир, чей взгляд — в отличие от Сашки — был на удивление трезвым, скептически ткнул пальцем в рукоять меча:

— Этим от волков отбиваться будешь? Так у нас их нет давно, охотники повыбили.

— Есть люди, которые будут поопаснее зверей, — сурово ответил охотник.

— Ага, — согласился Угодин, — например наш участковый — тот еще зверюга. Но его рубить нельзя, хотя он трижды заслужил этого. Потом всю жизнь скрываться будешь, никакие документы не спасут. Кстати, какие-нибудь документы у тебя есть?

В руках Света оказался меч:

— Вот мой документ.

Угодин вроде совсем не испугался острого клинка, который неподвижно замер у кончика его носа.

— Солидная ксива, — согласился он, не решившись кивнуть, — предъявишь один раз и придется махать этой корочкой до конца жизни. Так что убирай свою железяку, да и лук со стрелами тоже — мальчишки засмеют.

Свет и за меч, и за лук немного обиделся, но правоту пожилого лесника признал. Поэтому оружие, и мешок в придачу, он убрал в дом, и опять появился на крыльце: «Готов!».

Уже выйдя за калитку, Володька спохватился:

— А там — в твоем мешке — ничего ценного нет?

— Да нет, — успокоил его взмахом руки охотник, — так, побрякушки всякие.

Побрякушки, между прочим, стоили здесь баснословных денег. Вряд ли тот же Угодин мог заработать в лесокомбинате сумму, эквивалентную полпуду золотых монет, или двум горстям драгоценных камней, которым самое место было в Грановитой палате московского Кремля. А уж ценность шлема предка даже Свет не смог бы определить. Тем не менее, он спокойно оставил сокровища на кордоне, резонно предположив, что никто его обыскивать в поисках клада не будет.

Владимир, как и положено леснику-обходчику, шустро шел по лесной тропе, которая вела напрямик к его деревне. Он часто оглядывался, потому что не слышал за собой шелеста листвы. Наконец он сдался:

— Послушай, ты можешь хоть специально шуметь; кашлять там, или…

Впрочем, об «или» он лучше бы молчал — желудок у пожилого лесника видимо давно не получал такой калорийной пищи, и поэтому беспрерывно угрожающе урчал. Охотник улыбнулся было, намереваясь ткнуть пальцем в этот живот, но замер, ощутив дыхание чего-то привычного, и уже не ожидаемого. Словно свежим ветерком до него донесло силой, подобной той, которой он привык распоряжаться в родном мире.

— Что там? — повернулся он в сторону ветерка.

— А, — махнул рукой лесник, — Венец — старая церковь. В революцию не смогли разрушить, так и стоит теперь больше шестидесяти лет никому не нужная.

— Зайдем, — решительно шагнул с тропы Свет.

Церковь из красного кирпича действительно пытались когда-то сломать.

— Ну, или кирпичом разживиться, — понял Свет, разглядывая многочисленные проемы, в которых не хватало ценного строительного материала.

Впрочем, вряд ли кому удалось что-то здесь наковырять путного. Под проемами расплылась красная жижа, которая показывала, что целыми кирпичи никак не хотели даваться в руки варварам. Что касается раствора, — то стяжка из него так и не поддалась ломам и киркам разрушителей, белея сейчас, словно соты из костей неведомых животных.

Свет внутрь храма, заполненного тем же битым кирпичом и другим мусором, зашел один. Он с интересом оглядел стены, на которых годы так и не смогли смыть до конца фрески. На него со стены глянул строгими глазами полустертый старец. Он слово хотел, и не мог предупредить охотника о чем-то. Свет остановился под полуразрушенным куполом и замер на месте, закрыв глаза и подняв кверху руки с открытыми ладонями. Он словно воспарил к небу — здесь это было возможно — и радостно купался в энергии, наполняясь силой. Но что-то мешало ему, что-то тревожило. Он чуть распахнул веки и наткнулся опять на взгляд старца на стене — теперь осуждающий. И Свет понял — магия в этом мире была. Но понять и собрать ее было дано не всякому. Только здесь, в молельном доме, сотни людей по капле цедили ее из окружающего пространства. Собирали сотни лет, и теперь уже старые стены так же скупо и расчетливо возвращали ее родной земле, не давая ей окончательно погрузиться в бездну греха и дикости. А он — пришелец — сейчас черпал ее бездумно; полными горстями и охапками.

И Свет остановился. Он поклонился старым стенам и ликам на них, поклонился этой земле, не отвергшей его с первых мгновений, и… так же бережно вернул энергию. Но из храма вышел просветленный и обнадеженный, что заметил даже Рассадин.

— Что, верующий что ли? — с подозрением спросил Владимир; сам он еще не подошел к той черте, когда пора было задумываться о вечном.

— Смотря во что верить, — уклончиво ответил Свет.

Он действительно верил — в собственные силы, в силу разума. А главное — в то, что отыщет Весну и сына, куда бы их не забросили неведомые силы…

Глава 37. Богатырь земли русской

Свет прекрасно выспался на новом месте. Рассадин, выгрузив старинную кровать и матрас с одеялом к ней, тут же повернул Яну — лошадку, запряженную в телегу — обратно.

— Оставайся, — предложил было ему проспавшийся за время их отсутствия Сашка, — поздно уже, еще и под дождь попадешь.

— Ага, — рассмеялся Рассадин, которого прогулка по лесу протрезвила еще лучше, — теперь меня хочешь на пол положить? Нет уж, я домой. Завтра с утра приеду. Хоть картошки с луком да чесночком вам в погребе насобираю. А тебе (подмигнул он охотнику) на новом месте пусть невеста приснится.

И Свету действительно приснилась Весна — в первом же сне. Без сына, но зато с Волком. Она стояла в каком-то парке — неожиданно повзрослевшая, утопив руку в густой шерсти пса — и пристально смотрела на своего суженого. Словно предупреждала его о чем-то, или… просила прощения? Очень уж вид был виноватый у молодой женщины.

— Это я перед тобой виноват, — тут же проснулся Свет, — виноват, что не смог защитить тебя.

Он нащупал на голой груди медальон Весны и раскрыл его — пряди золотистых волос там не было. Стул с одеждой стоял рядом с кроватью. В полной темноте — за открытым окном не было видно даже намека на луну — он нащупал славинский камзол, в котором предстал перед Сашкой этим утром, а в его кармане аккуратно сложенный платок. Он и в темноте смог убедиться — в платке были только длинные волосы из гривы Орлика. Жесткая шерсть Волка исчезла безвозвратно, как и прядь волос Весны. Охотника едва не сбросило на деревянный пол неистовое желание — пусть эти два события будут связаны между собой; пусть сейчас, в это мгновение, Волк будет рядом с Весной.

В невообразимой дали от Земли в это мгновение — если только можно было сравнивать секунды и минуты двух миров, отстоящих друг от друга еще больше, чем два мира Света, старый и новый — в старом замке поднял голову огромный пес. Свет сейчас с трудом узнал бы Волка в этом поседевшем ветеране. Увы — два мира разделяли не только расстояние, но и время. Взгляд старого пса был вполне осмысленным. Какие мысли, какие воспоминания богатой на события жизни шевелились сейчас в крупной голове? Может, последние слова хозяина, которые до сих пор жили в собачьем сердце: «Дождись меня, Волк!».

Практически посредине этого безумно длинного отрезка космоса кружилась вокруг своего солнца родная планета Света. Старой Зохре не спалось. Она вышла на крыльцо и подняла голову. Да, в чудесной долине царило лето, но на небосклоне висели по-зимнему яркие и огромные звезды. Она прищурилась, выбрав по наитию одну, не самую яркую.

— Где-то там сейчас Свет, — с теплой улыбкой подумала она; она повернулась к другой стороне низкого неба и выбрала еще одно далекое светило, — а там защитник, которого он нам оставил…

Она подумала о сладко спящей в комнате девочке и горестно покачала головой — вспомнила, как горько рыдала Замира, когда огромный пес, лежащий на траве, вдруг медленно истаял и пропал… навсегда.

— Ну, ничего, — опять повернулась к первой звезде провидица, — скоро у нас опять будет надежный защитник. А тебе спокойной ночи, Свет.

Именно в этот момент Нажудин, несмотря на глубокую ночь, протискивался в тайное ущелье, отрываясь от преследователей. Сделать это днем, под случайным взглядом неведомо откуда взявшихся мурганских воинов он не решился…

Охотник, быть может даже благодаря пожеланию провидицы, опять заснул. Его разбудил скрип колес, о потом и веселый голос Рассадина.

— Вставайте, лежебоки, — заорал он, разбудив только Сашку.

Свет уже стоял в проеме двери, обнаженный по пояс. В руке он держал меч. Володька замолчал, отвесив челюсть. Он — точно помнил — когда-то учился в школе. Вот тогда, в учебнике по истории древнего мира, он видел столь совершенные фигуры.

— Оказывается, — подумал он, — любоваться можно не только голыми тетками.

А Свет уже исчез в лесу, так же бесшумно, как он делал все. Стремительная пробежка опять напомнила ему о родном доме и о Волке — вот так же он бегал на берегу Русинки наперегонки с подрастающим псом. Он выскочил на поляну, и дикий поросенок — может тот же, вчерашний — не успел среагировать. Охотник подхватил его на руки и лес заполнил пронзительный визг. Охотник пощекотал несчастное животное, добавив децибел его крику, и отпустил на свободу. Впереди показался тот самый ручей, где он вчера устроил заготовки красной глины.

Здесь охотник затормозил. Тело еще не разогрелось, но Свет с наслаждением окатил себя холодной водой. Показалось ему, или нет, но морозные иголки, тысячами впившиеся в кожу, впрыснули в него не только свежесть осеннего утра, но и малую толику магической энергии, которую не нужно было возвращать.

— Живая и мертвая вода, — вспомнил он еще одну русскую сказку.

Эта вода было живой. Может, она проходила через какую-то рудную жилу, а может, действительно чудесные свойства ей дарила земля.

— Древняя земля, — подумал Свет, — здесь за тысячи лет отдали за нее жизни столько героев и простых людей. Кстати, где-то в этих краях родился и жил тот самый Илья Муромец.

Охотник даже обрадовался — ведь с самого утра он пытался наметить план собственных действий. Что делать, и куда идти в первую очередь? Вот первый пункт назначения и появился — Муром.

Высушить покрасневшую кожу Свет решил проверенным способом — на бегу. Рядом с речкой вилась утоптанная тропка. Вот по ней он и понесся, едва сдержав радостный клич. Пока кроме Сашки да Угодина он никого здесь не видел, но знал — и по записям в компе Мыльникова, и по вчерашним разговорам за поздним ужином, что места здесь оживленные. Речка скоро исчезла, ушла под землю, а тропинка вывела его на высокий берег полноводной реки. Он оценил ее ширину — не меньше сотни метров, и вспомнил название — все из той же вечерней беседы — Клязьма.

Внизу, у берега, было многолюдно. По крайней мере, для него полтора десятка человек были уже толпой. Стояли две машины — одна большая, с высокими бортами за длинной кабиной; вторая — поменьше; марку ее Свет, естественно, знать не мог.

— Хорошо хоть что такое машина знаю, — улыбнулся охотник, не выходя из-за толстой осины, что скрыла его от людей внизу, — а если бы сразу из своего леса сюда попал… Бежал бы сейчас без оглядки.

Бежал бы он потому, что автомобили одновременно завелись и заревели, исторгая клубы сизого дыма. А люди уже расселись — даже в кузов заскочили несколько мужиков, погрузив какие-то емкости. Скоро на берегу остались только клубы дыма, осевшая на изъезженном пятачке пыль да тот объект, ради которого, собственно и приезжали сюда люди. К трубе диаметром не меньше сорока сантиметров вела выложенная камнем-дикарем тропка. А из самой трубы бил тугой фонтан кристально чистой воды, которой Свет обрадовался как хорошей знакомой. Это была та самая речушка, которая спряталась от него под землю. И вот тут уже фонтанировала не только вода, но и чистая энергия, которую охотник принялся черпать полными ладонями.

Он видел ее особым взглядом; чувствовал каждой клеточкой своего тела. Подобные чувства — пусть неосознанно — наверное, испытывали и другие люди, иначе зачем бы они приезжали сюда за водой? А рядом — прямо за толстыми стенками трубы — текла другая вода. Охотник зачерпнул и эту — речную — ладонью, и тут же выплеснул. Даже не попытался понюхать, а тем более попробовать на вкус. Эта вода еще не была мертвой, но все шло к тому. В ней было столько примесей, смертельных для всего живого, что Свет, машинально оттерев руку о штаны, искренне пожалел и рыбу, которая в этой реке еще водилась, и бобра, который уже подплывал к противоположному берегу.

Назад охотник возвращался другой дорогой. Он намеренно шумел, походя к кордону. Мужики были на улице, у скромно накрытого стола под навесом из того же горбыля. Свет подсел к Сашке и Владимиру, которые не начинали без него завтракать. На тарелках перед каждым лежала горка чего-то красного, непонятного. Впрочем, поковырявшись немного в этом блюде вилкой, охотник разглядел, как на него уставился рыбий глаз.

— Это можно есть? — содрогнулся он.

— Ешь, — поощрительно хохотнул Володя, — рыбные консервы — килька в томатном соусе. Даже еще не просроченная.

И он показал Свету банку, вскрытую каким-то особенным способом. По крайней мере, порезаться об острые края крышки можно было запросто. А потом Угодин бросил банку в ведро, стоящее рядом со столом и выполняющего роль мусорного, и охотник удивился такой расточительности — кусок неизвестного металла Сашка явно выкинет в яму в дальнем углу усадьбы.

На вкус килька оказалась… В общем, назад не попросилась. А вот молоко, которое привез с собой Рассадин, было просто великолепным.

— Не хуже, чем у тетушки Зохры, — оценил его охотник.

— Домашнее, — похвалился Угодин, — специально в деревню на лошади ездил, к утренней дойке. В магазине такого не купишь.

Свет допил молоко, поблагодарил за завтрак и уставился на лесников вопросительным взглядом. Он прекрасно понимал, о чем они говорили до того, как замолчали при его появлении. Точнее о ком — о нем.

Догадка оказалась верной, потому что Угодин сразу же спросил:

— И что ты собираешься делать?

Свет пожал могучими плечами:

— Для начала съездить в Муром

Владимир не выказал никакого удивления, но критично оглядел сидевшего напротив охотника.

— Не доедешь.

— Почему? — немного удивился Свет, — он же где-то здесь рядом.

— Рядом, — согласно кивнули сразу оба лесника, но ответил все таки Угодин, — до него даже вон на Сашкиной тарахтелке доехать можно — только бензин надо достать. А не доедешь, потому что первый же постовой с мотоцикла ссадит и в капэзэ отправит, в такой одежде. До выяснения личности. А личности пока я тут не вижу.

— Как не видишь? — почти растерялся Свет, принявшись оглядывать парадную одежду славинского князя, в которой он и появился в этом мире.

— Личность, — наставительно поднял палец Угодин, — это тот, у которого есть соответствующее удостоверение. А у тебя нет никакого.

— И что, — успокоился охотник, не обнаружив в своем костюме ни малейшего изъяна, — эти самые удостоверения у каждого проверяют?

— Нет, — успокоил его было Володя, но тут же добавил, — но у тебя точно проверят.

А Свет и сам уже понял, что рядом с новыми друзьями, а тем более в городе, да хоть в маленькой деревушке будет выглядеть чужаком — даже если бы не выделялся габаритами. Его мощная фигура и создавала сейчас затруднения — на ней костюмы Сашки и Володьки, пожертвуй они их сейчас, вызвали бы еще большее подозрение.

— Значит, надо покупать, — вздохнул Угодин (рядом так же тяжко засопел Суворов), — а аванс дадут только послезавтра.

Свет подивился такой жертвенности новых знакомых; еще больше — тому, что они приняли его заботы как собственные, даже не подумав обратиться к властям. Потому он и не сомневался, исчезая ненадолго в комнате, которую ему выделил хозяин кордона, и появляясь со своим дорожным мешком в руках.

— Не надо ждать никакого аванса, — улыбнулся он широко, запуская руку в мешок, — деньги есть.

На стол посыпались золотые монеты, которые тут же попытались разбежаться по нестроганным доскам. Одной это удалось, и Угодин тут же нырнул под стол, вернувшись с золотым кругляшом в ладони.

— Это что, золото? — спросил он хриплым голосом, и охотник задержался рукой в мешке.

Вторая ладонь должна была высыпать на стол драгоценные камни.

— Богато живете, — немного успокоился Владимир, оглянувшись по сторонам, — и много их у тебя?

Он повертел монету перед собственными глазами, и Свет — к большому облегчению — не распознал в этом вопросе ни нотки алчности. А пожилой лесник вдруг растерялся:

— На это, — его ладонь не смогла закрыть кучку золотых монет на столе, — можно скупить всю одежду в магазинах Коврова.

— Ага, — добавил с сарказмом его молодой коллега, — и сесть на нары лет на десять.

Он выглядел сейчас намного спокойней старшего товарища; очень быстро выяснилось, почему. Оказывается уехавшим в Москву дядей Толей и его сыном родня Александра Суворова не заканчивалась. В том же Коврове — районном центре — жила старшая дочь дядьки, Лариса. И она, словно нарочно — Свет много мог бы рассказать о еще более удивительных совпадениях — работала медсестрой в зубоврачебной поликлинике.

Охотник не сразу понял связь между зубами и золотом, но повеселевший Володька, подмигнув ему, сказал, что этого Свету знать совсем не обязательно, и вытянул из кучки еще одну монету.

— Хватит, — решил он, — а это убери (это он про остальные монеты). Поедем сначала ко мне.

— Зачем? — попытался слабо воспротивиться Сашка, — это же какой крюк? А здесь вон — до станции полчаса ходу.

— У тебя же даже молотка нет, — разозлился Угодин на парня, — или ты прямо вот так золотишко понесешь? Может еще и легенду сочинишь, как у тебя прадед в несуществующее государство путешествовал.

Он покрутил перед носом Суворова монетой с профилем одного из древних рагистанских шахиншахов, и тот признал правоту друга — слова несуществующего на Земле языка могли поднять слишком большую волну, даже в среде скрытных дантистов. Лесники скрылись за деревьями, предоставив Свету право убрать со стола. А заодно — поставил себе еще одну задачу Свет — приготовить обед.

Охотнику пришлось самому — методом проб и ошибок — учиться, как работает газовая плита; по какой стороне коробка нужно чиркать спичкой (здесь фокус с огнем из пальца не работал), и еще многому другому, чего в памяти компа, который должен будет появиться только через два века, не было. Про два века Свет тут же постарался забыть — нечего забивать голову несуществующей пока проблемой — а результатом своих изысканий остался доволен. И дом не спалил, и суп приготовил — пальчики оближешь. И даже гостей встретил — проводил.

Примерно через полчаса после исчезновения двух корефанов за забором требовательно загудела машина. Свет понял, что это вызывают хозяина, и таиться не стал. Он вышел за ворота, предварительно сняв с себя и славинский костюм, и рубаху, богато вышитую невиданными здесь узорами. Машина негромко тарахтела, а рядом с ней стояла девушка… Нет, молодая женщина. Стояла, и смотрела на охотника, открыв рот. Сначала ее взгляд мазнул по медальону Весны (тоже, кстати, золотому), а потом медленно заскользил по его могучей груди, по плечам, по бицепсам, которые невольно напряглись под этими восхищенными глазами.

Свет кашлянул, и женщина в зеленой форменной одежде с четырьмя звездочками в петлицах (знать бы еще, что они означают), перевела взгляд на его лицо. А тут удержалась, не утонула в его бездонных голубых глазах, задав немного громче, чем следовало, вопрос:

— А где Сашка?

— Здравствуйте, — ответил ей баритоном диктора центрального телевидения Свет, — а брата нет. Он по обходу ушел.

— Брата? — взметнулись вверх брови незнакомки, — он ни о каких братьях не говорил.

Охотник о степени близости Сашки с этой женщиной мог только догадываться, поэтому пожал плечами — мол, у него и спросишь, почему скрывал такого брата. Глаза незнакомки опять метнулись к этим плечам, но ниже не опустились; она все-таки выдавила из себя:

— Скажете, что приезжала Захарова, помощник лесничего. Пусть завтра в контору не приезжает, денег не будет.