Бесплатный фрагмент - Свечи жгу

С РИФМОЙ ПО ЖИЗНИ

СВЕЧИ ЖГУ

Душа похожа на свечу,

когда душа тиха.

Я пламя духа различу

в явлении стиха.

Стихи —

святое ремесло —

я часто свечи жгу.

И от души

и я могу

почувствовать тепло.

ВРЕМЯ КНИЖЕК

моей Нэле

выносят мешки

магазины

для мусорных

ранних машин.

а в уличные

корзины

бросают

поверх вершин.

солнце спускается

ниже.

бродит внизу

народ,

купит билетик

трижды,

а рядом —

корзины рот.

туда

и моя пятёрка

летит,

как масло и сыр.

у солнца —

в крови —

гимнастёрка:

солнце боролось за мир.

красный закат,

и рыжий,

жёлтый,

оранжевый он.

город прижат.

и выжат.

осиротел

неон.

мы

всё ниже

и ниже.

солнца тяжёл закат.

время настало

книжек,

с книжками

в спальнях лежат.

я уложился

тоже,

выбрал себе

одну,

ту,

которая мной же

написана

под луну.

нравится книжку

мацать,

нюхать

её листок.

кто-то

делает в двадцать,

а я свою

в полтишок.

будто бы

новой ложкой

хлебаю

старинный супец.

шёл не прямою

дорожкой,

много на мне

колец —

тех, какими

отмечен

самый

обычный пенёк.

солнце

присядет

под вечер:

— дай посижу, Санёк!

только цыганка

гадает

также,

как с давних пор.

и всё опять

совпадает.

руду

забираю у гор.

я — буду!

я, Нэля, поверил,

во всё,

что открылось тебе.

и лучше

европ и америк

хорошие книги

в судьбе!

я буду.

я чую породу.

везёт самосвал

руду.

не знаю,

какого я роду.

не знаю,

в каком я ряду.

но томик <А. Пушкин> возьму

я завтра к бра моему.

ЧЕЛОВЕК ИСЧЕЗ

Жилетка чёрная под стёклышком лежит —

в ней Пушкин падает,

в неё Дантес стреляет.

Пером писать

мне век мой не велит,

и на столе свеча не догорает.

Для современников, для нас,

важны походы по музеям.

Я на диван живой глазею,

а человек — исчез,

хотя и Муза с нами

и Пегас.

Остались строчки —

чувственны, легки.

Осталась осень.

Оголила плечи.

Зима осталась.

Место у реки.

И человек с букетиком замечен.

Но сгинул век.

И шум его живой.

Другими были,

но творили люди.

Всё кануло.

Всё поросло травой.

Всё испарилось.

Словно уточка на блюде.

Не тихо в мире.

Вновь шумы идут.

И даже не ходи к гадалке:

труба зовёт,

в трубу ведут —

и выплюнут у времени на свалке.

И птицы белые, наверно — чайки —

слетятся и чего-нибудь найдут.

Кувшин пустой останется от нас,

а может в нём найдут ещё монеты.

Находим каски ржавые

и пистолеты,

и ветерана слушаем рассказ.

И только поле не меняет цвет —

меняет вид:

фашист не топает по полю.

Машины времени не будет. Нет.

(И хорошо. И с этим я не спорю.)

Но как-то странно исчезает жизнь,

как будто не было событий.

Солдатик мёртвый неизвестно где лежит —

и жизнь ещё полна открытий.

Но столько повидала жизнь,

что в самый раз

концу быть света.

Но ходим по земле,

земля дрожит —

теперь у каждого в руках ракета,

и взрыв страшнее пистолета.

ДОЛГО СПЛЮ

позавидуешь железу

не уложишь спать гранит

я в морскую жизнь не лезу

но там жизнь с утра кипит

нет синхронности с рассветом

и не будет никогда

но хотел бы своим цветом

показаться как вода

и чтоб следом следом следом

отразились облака

но я сплю

ведь я не еду

на поимку судака

подниматься очень рано

это всё-таки почёт

кто встаёт тому в карманы

или в душу бог даёт

ничего ещё не знаю

спит сознание ещё

может в мамонта кидаю

я уже копьё своё

может сам бегу и прячусь

динозавриков страшась

я ребята не ребячусь

хотя есть такая страсть

если спишь ты долго-долго

мир не станет долго ждать

птицы страшные над Волгой

могут вскорости летать

будет мир уже не прежним

будет снова одинок

а ведь сладко

а ведь нежно

я продрых без задних ног

надо мной кричали чайки

и наверно вороньё

и горилла в моей майке

смотрит в зеркало моё

У ПЯТНАДЦАТИ ДВЕРЕЙ

Россия, забери меня в страну,

когда я крепенько засну.

В твою, в мою, короче — в нашу,

верни меня, Шатайло Сашу.

Верни меня, как ты умеешь,

хоть на коне, когда стемнеет.

Хоть на воздушном змее полечу:

ты запусти его — я захвачу!

Но знаешь ты, что лишь во сне

я окажусь в своей стране.

И знаю я — и ты во сне

вернёшь нас всех, кто жил в стране.

Давай заснём. Чтоб как-то поскорей

проснулись — у пятнадцати — дверей.

ВОЗВРАЩАЕТСЯ ЛИЦО

Мне интересен Свет,

что воскресил Христа.

Ему ведь тоже это интересно.

В небесной черни

новая звезда

рождается

погибшей вместо.

Пусть Бог ты.

И в душе ты есть.

Но обо всём

так сразу не узнаешь —

ты остаёшься тем,

кем пребываешь,

но мёртвых звёзд

в тебе

не перечесть.

И новых.

Новых.

Жизнь —

вовек учись.

Сегодня —

музыка органная.

А завтра —

музычка карманная —

достал айфон —

и файлов зашибись!

Сегодня —

меч.

Девятый легион.

А завтра — рёв

и гусеницы танка.

Не знает Бог,

кем станет он,

и не расскажет всё ему цыганка.

А мне сказала:

буду я старик.

Тянуть до гроба буду его лямку.

Но молодой

Исуса лик

так хочется поставить в рамку!

Его представлю.

А себя никак.

Ну разве можно

тухленькой капусточке

лететь в борщец,

что пахнет вкусненько,

и заявлять,

что будет самый смак?

И мы смешны в конце концов.

Какие мы на финише уроды!

Верните девушке лицо,

тупые лепщики природы!

Какой же Свет

вошёл в Христа?

Ведь даже в нём

такого Света нету.

Он не был под землёй,

он не лежал скелетом,

но если гаснет свет…

То будет темнота.

Какая же у Света сила,

чтоб так

гордиться Сыном и Отцом?

Не верится.

Не верится.

Но возвращается лицо,

которое нам молодость

однажды подарила.

ИДУТ К ТЕБЕ

приходит кот

прижмётся ночью

и мне покажется

воочью

что всё живое

все предметы

все звёзды неба

и планеты

ко мне идут

хотят прижаться

в любви

и доброте

признаться

КИСЛЕНЬКИЙ МУРАВЕЙ

сладкая пчёлка

вернулась с медовой трассы —

желудочек полон нектарной массы

отмывает солнышко пальчики от мёда

в очень сладкой водичке

где много народа

в муркином животике

зарождается семья —

но не сладенького хочется —

а кисленького муравья

СНЕЖОЧЕК И ПОДОРВАННЫЙ ДЖИП

А снег…

Он понимает нас,

что мы счастливые,

когда к нему выходим.

Сияющих и тёплых глаз

мы с белизны его не сводим.

А ты,

законченный куркуль,

иди откапывай машину, —

снег не козёл,

не отзовётся на скотину,

бери лопату,

если хочешь сесть за руль.

Рычишь,

и проклинаешь небо,

ты всеми четырьмя

надёжно влип.

Взорвалось небо —

подорвало джип,

но никогда снежочек

гадом не был.

РЫБАЧА НА ДНЕСТРЕ

Бог на нашем пыхтит этаже —

он застрял здесь, на третьей планете.

Остальные взбесились уже:

может просто сидит в туалете?

Пусть сидит наш боженька-бог,

пусть читает наши газеты —

он хотел, он бежал со всех ног,

ведь мы ближе, чем другие планеты.

Но давно бы забыл о том,

и покинул наш дом,

и на мотыке гонял по планетам,

только дело, конечно, не в этом.

Просто плыло по речке дерьмо.

А Господь не рыбачил давно,

взял удилище и макуху в сарае,

и пошёл, на дождь не взирая.

И глотал червячка налим,

но воняли его рассветы,

Бог вернулся с ведёрком пустым,

попросил у мамы котлеты.

Он не спал и смотрел в окно,

ведь хотелось удить всё-равно,

но сначала убрать на планете…

Пересильд, ты не какай в ракете!

Лучше дома в своём туалете

ты смешное включи кино.

Я бы лучше смотрелся в ракете,

потому что ракета — мечта,

я бы к нашей вернулся планете,

сняв на плёнку Исуса Христа!

Но мы дети в летящей ракете:

просто крутим красивенький шар,

обещал я Лиле и Свете,

и Валюше звезду обещал!

Нам не жить на Красной планете,

даже если там есть вода —

станет писать индус туда

и купаться там будут дети.

И какой-нибудь комбинат

будет слить что-то рад

и молчать будет в тряпочку.

Мальчик донки положит назад,

и коньков потрогает парочку.

Нас погонят даже с Луны —

мы вруны на лимонной планете,

мы вруны, мы вруны, мы вруны,

а по сути и есть серуны —

вот что видел Господь на рассвете.

Никому из планет не нужны

жирнопопые наглые туши.

Не расстёгивая штаны,

гадим, гадим, говняшек полны,

мы из душ соответственно в души.

О планета! Ты себя не вини!

Я себе ещё нарыбачу!

А какашки плывут…

Да приснятся они! —

Я нигде так не стану богаче!

УБИТЫЙ УДОД

красота спасёт мир

эта фраза заезжена до дыр

как и привычка дёргать за косичку

потому что девочка красивая

и учится на отлично

но девочка не смотрит в сторону того

чьё нутро закрутилось

как шарик лото

потому что девочка красивая

а у мальчишек натура паршивая

вы тоже паршивые

дорогие девчонки —

кладёте ей в туфельку

злые иголки

несчастна картина

пабло пикассо

несчастна картина

леонардо да винчи

девочку Элю

из десятого класса

однажды повесят

мишенью отличной

за то что красива

и не больна тобой

ей надо в лицо —

кислотой

кислотой

да спасёт красота

длинноногих и тощих —

их самих

и весь мир

и жену мою с тёщей

пусть покажут нам попы

в купальниках рыбки

ведь по попе похлопать

приятней чем скрипке

ну а что говорит паранджа?

а за нею

за тёмной

каждая хороша

и таких не потащишь в сторону гаража

ты погладил цыплёнка

его детское

жёлтенькое перо

а в полдневном саду

как погладить удода

если он спит

и красив

и не видит твоё нутро?

В ЗОЛОТОЙ ДЫРЕ

чёрные дыры поглощают звёзды

                как целые города —

как жили эти города?

они исчезают бесследно

золотая дыра моей облетевшей улицы

не слабее чёрной —

всасывает

                     затягивает

похищает

оставляя люк открытым —

заглядывайте:

на высокой шелковице

я похож на жадного ворона:

мои губы чернеют (но это ещё не конец)

пластилиновый воин

       заколол такого же воина

дарят волгу педальную

бабушка и отец

пистолет у меня

и пилотка на мне со звёздочкой

скоро выпадет снег

           и будет кругом красота

ранним утром в Бендерах

перед чайною ложечкой

открываю я рот —

ем тело Христа

пластелин у меня

автомат

и пилотка солдатская

и штаны мои мокрые

            от купаний в снегу

пусть смешная фамилия

но она не дурацкая —

с космонавтом Шаталовым

         устремляется в космос мечта

СУНДУК

Последний путь

пусть будет не печален.

(Теряя силы,

руки разожму,

за поручни земли

схватившись.) Посему

я запасаюсь тёплыми вещами.

Во свет или во тьму,

я все-таки с собой возьму

опавших листьев

яркие ковры

и много снежных шариков

от нашей детворы.

Уж эти вещи

можно взять с собой

на самолёт,

на перелёт

в наш дом родной?!

И будут вещи нас хранить,

держать нас вместе,

чтоб не случилось

там, на месте,

а всякое ведь может быть…

Ведь нам лететь иль плыть

не сто кэмэ, не двести…

Мне повезло сундук добыть,

где много места.

РАЗВЕ НЕ СТРАННО?

Как это странно проститься с землёй,

вдруг оказаться в ловушке, —

нравилось к речке спускаться зимой,

нравилось в тире стрелять из воздушки.

Нравилось лечь и книгу читать,

слушать декабрьский дождик,

только вот руку стал прижимать

к сердцу, словно там гвоздик.

Право, не стоит, планы на год

строить легко и радужно строить, —

так ведь и чёрта можно настроить,

может и бог не съесть бутерброд.

Подлый удар среди светлых дорог

бьёт по мозгам

и выходит абсурдом.

Будит, пугает ранний звонок,