Бесплатный фрагмент - Странники

1

С огромной благодарностью А. и Б. Стругацким посвящается!

Инспектор ЧП-сектора КОМКОНа-2 Андрей Корнеевич Кикин сел за стол своего сослуживца — своего бывшего сослуживца, мысленно поправил он сам себя — с двойственным чувством. Всегда грустно, когда уходит человек, которого ты знал долгое время; но когда он уходит навсегда, без малейшего шанса на возвращение, а на прощание удостаивает тебя пустым, скучающим взглядом, в котором сквозит плохо скрываемое сочувствие… Тогда становится еще и горько, словно это ты виноват во всем произошедшем, и ты начинаешь перебирать события, как четки, пытаясь докопаться до причины — или хотя бы объяснить ее. Хотя бы себе, если уж больше некому.

Вообще-то Кикин знал, какая причина заставила Глумова уйти не только из комиссии, но даже и из семьи. Бросить все, что еще так недавно казалось ему невероятно важным, составляя смысл едва ли не всей его жизни. Но это знание не давало облегчения, занозой засев где-то в подсознании, и свербело никчемным вопросом, не дававшим покоя ни днем, ни ночью: «Для чего?» Для чего Глумов пошел на это, позволил переиначить саму свою суть? И что он получил взамен, кроме пустоты во взгляде и безграничного, нечеловеческого одиночества?

Андрей вздохнул и покачал головой. Слишком поздно. Глумов ушел, как и все людены, ушел вообще с Земли, чтобы где-то в космических далях, на выделенной им первым КОМКОНом планете, попробовать создать свою новую жизнь — новое общество, новое человечество, новую мораль. А здесь, на Земле, остались помнящие — и все еще любящие! — их люди, оплакивающие их — и свои — поломанные судьбы.

Андрей поморщился, как от зубной боли. Перед его внутренним взором, как наяву, предстали две женщины, разные, но такие схожие в объединившем их горе. Ася и Майя Глумовы. Жена и мать. Брошенные, как надоевшие игрушки, с застывшим недоумением и болью в погасших глазах. За что? Почему он так поступил с этими самыми близкими ему людьми? Неужели это и есть та новая жизнь, которую строили людены-метагомы? Если ради нее приходится переступать через чувства своих родных, втаптывая их в грязь, то чего она стоит, эта новая жизнь?

Кикин стиснул зубы, чтобы не выругаться, и излишне резко открыл ящик стола, едва не вывалив на пол все его содержимое. И замер, неверяще уставившись на лист бумаги, лежавший поверх пухлой папки, занимавшей почти весь объем ящика. На листе крупным, решительным почерком было написано: «М. Д. Каммереру. Максим Дмитриевич! В этой папке все мои наработки по теме „Визит Старой Дамы“. Многие из них, как вы уже знаете, оказались не связанными с этим делом, но кое-что, я уверен, может вам еще пригодиться. Важно! (выделено тремя жирными подчеркиваниями) Странники и их деятельность требуют к себе самого пристального внимания. Я считал так раньше, убежден в этом и сейчас. В этом плане мое мнение не изменилось. Думаю, ваше тоже, несмотря на все произошедшее». Подписи не было, да она и не требовалась. Этот почерк и манеру излагать свои мысли — четко и взвешенно, без сантиментов и излишней информации — Андрей узнал бы из тысячи. Так выражаться мог только Тойво, оставшийся верен себе, даже став метагомом. И перестав быть человеком.

Не торопясь, Кикин перечитал записку еще раз. Потом отложил ее в сторону и достал, наконец, папку. Обычную — лет 200 назад обычную — серую папку из картона, с вклеенными «хвостиками» красной бечевки, сейчас аккуратно завязанными «бантиком». На титуле папки было размашисто написано: «Тема 009 „Визит Старой Дамы“». «И где он только ее достал?» — усмехнулся Андрей. И, развязав бечевку, открыл папку.

Первый вложенный в нее лист производил странное впечатление — словно кто-то — Глумов? — просто писал на нем первое, что приходило в голову, размышляя одновременно совершенно о другом. «Вяло»… «У меня там»… «Китов»… «Не обходится»… Всего четыре не связанных между собой на первый взгляд фразы — но почему-то Тойво счел их достаточно важными, чтобы сохранить этот лист в папке с делом, которому посвятил пять лет своей жизни. Или это была всего лишь насмешка над его возможными продолжателями? Андрей покачал головой. Нет, Глумов был совсем из другой породы людей. Или — люденов. И не стал бы шутить так глупо и плоско.

Перевернув этот лист, Кикин посмотрел на второй. Аккуратно сложенная по сгибам лента программатора, густо усеянная какими-то данными. Бросалась в глаза последняя строка, где значилась дата — 12 марта 81-го года. Андрей вернулся к началу и просмотрел всю ленту строчку за строчкой. Насколько он понял, программа касалась китов. «Дались ему эти киты» — пожал плечами Кикин. И отложил ленту в сторону.

Третий лист был уже интереснее. Настолько, что у Андрея дух захватило, когда он начал его читать. Вернее, когда он осознал, что именно он читает.

— 10 000 000 лет назад. Создание Фобоса (вход внутрь спутника открыт в 2074 году, Дж. Стройнберг). Тогда же — создание Старой Базы на Марсе (открыта в 2069 году, «Тахмасиб», В. Юрковский).

— 2 000 000 лет назад. Создание искусственных спутников у планеты Владислава, система ЕН 17 (открыты в 2117 году, А. Бадер). 2 000 000 лет назад. Постройка на Владиславе подземного города (открыт в 2127 году, А. Сидоров, А. Бадер).

— 1 400 000 лет назад. Создание «машинного парка» (действующего и сейчас!) на планете Саула, система ЕН 7031 (открыт в 2145 году, С. Репнин).

— 1 000 000 лет назад. Создание колец Сатурна, постройка в них Маяка (открыт в 2069 году, «Тахмасиб», В. Юрковский, М. Крутиков).

— 600 000 лет назад. Создание боевого спутника у планеты Ковчег (открыт в 2147 году, «Пилигрим», Семёнова М.-Л. и Семёнов А. П., повторно открыт в 2162 году, Г. Комов).

— 45 000 лет назад. Создание «саркофага» в системе ЕН 9173, кроманьонцы (открыт в 2137 году, Б. Фокин).

— 2031 год. «Пикник» на Земле.

— 2122 год. Планета Надежда, система ЕН 45 634, эвакуация (спасение? похищение?) населения.

— 2140 год. Планета Радуга, система ЕН 14 213. Рассеивание П-Волны.

— 2143 год. Учения «Зеркало».

— 2193 год. Планета Тисса, система ЕН 63 061. Явление Странника.

Кикин поймал себя на том, что хочет почесать в затылке. В такой ретроспективе деятельность Странников он еще не рассматривал. И, насколько он знал, никто другой не рассматривал тоже. В таком вот, приведенном в систему, виде деятельность эта уже не казалась набором случайностей. А выглядела она как-то чересчур, даже пугающе планомерной. «Неужели никто прежде этого не замечал?» — спросил себя Андрей. И тут же ответил себе: «Да нет, замечал, конечно. Глумов вот, например». Впрочем, Глумов — случай особый. Даже до того, как стать метагомом, он выделялся своей усидчивостью, даже кропотливостью, упрямством в достижении поставленной цели — и интуицией, подчас граничащей с прозрением. По какой-то неведомой причине Глумов органически не переносил, даже ненавидел, Странников, и любое упоминание о них заставляло его «прижимать уши и дыбить шерсть на загривке». Странники были для него личным врагом Номер Раз и малейший намек на их присутствие приводило его в состояние повышенной боевой готовности. Было в подобной реакции нечто маниакальное, но вместе с тем, когда дело касалось Странников, можно было быть уверенным на 100% — Глумов не отнесется к этому делу «спустя рукава». И будет «рыть» до тех пор, пока не докажет со всей определенностью, чьи «уши» торчат из кустов — Странников или кого-то другого.

Кикин откинулся на спинку кресла и, не мигая, уставился на составленный Глумовым список. А список уставился на него, и в этом «взгляде» сквозила неприкрытая, по-настоящему пугающая угроза. Угроза не Кикину лично, а всему человечеству в целом, дамокловым мечом нависшая над его устремлениями, надеждами, а, возможно, и над самим его существованием.

«А ведь кроме Глумова это заметил еще раньше Рудольф Сикорски!» — вдруг осознал с ледяной очевидностью Андрей. — «Или инстинктивно понял. Оттого и убийство Абалкина. „Синдром Сикорски“… Вспышка параноидальной ксенофобии, закончившаяся неконтролируемой агрессией. Или — вспышка озарения, гениального прозрения? Прозрения, позволившего человечеству выгадать еще несколько лет и подготовиться… К чему? И готовы ли мы вообще хоть к чему-нибудь? „Явления“ Странников в Солнечную Систему становятся все чаще, а промежутки между ними — все меньше. Идет явная эскалация действий, а земляне благодушествуют, уверенные в своем техническом превосходстве, хотя и называют Странников сверхцивилизацией».

Четвертый лист. «Учения „Зеркало“. Достоверной информации нет, все данные засекречены решением Мирового Совета. Предположительно — была проведена отработка защиты от внешнего нападения. Странников? Данные в свободном доступе: Дата — 24 июня 2136-го года. Задействованы»… Кикин присвистнул. «…356 кораблей ГСП, стянутых со всей периферии освоенного человечеством пространства, 122 корабля Следопытов, 511 кораблей Прогрессоров, 23 стационарные и орбитальные станции систем Юпитера и Сатурна. Человеческий персонал общим числом 11 872 человека. Потери — 25 человек, станция Спу-17 в кольцах Сатурна»…

Значит, подумал Кикин, снова откидываясь в кресле, еще 60 лет назад кто-то предвидел столкновение со Странниками и даже добился отработки мер пресечения. Не тот ли неугомонный Сикорски, чье недоверие к Странникам граничило с настоящей паранойей? Да и результат учений указывает на него — из-за явно недостаточной скорректированности всей операции, в результате непозволительной спешки, допущенной при организации столь масштабных маневров, и непроработки всех деталей — фирменный стиль Экселенца — погиб весь персонал орбитальной станции. И сама станция в придачу. Станция, расположенная…

Кикин вздрогнул и, подавшись вперед, спешно отлистнул страницу назад. Отлистнул — и уставился в список. «1 000 000 лет назад. Создание колец Сатурна, постройка в них Маяка…» Вернулся обратно к четвертому листу. «…станция Спу-17 в кольцах Сатурна»…

«Учения, значит?» — угрюмо буркнул Андрей, теребя подбородок. — «Нагнали в Систему тысячу кораблей, устроили давку, как в „час пик“ — и под шумок угробили спутник со всем его персоналом. Причем все это — в непосредственной близости от артефакта Странников, равного которому нигде еще не обнаружено. Чем-то, видимо, приглянулось давным-давно наше солнышко этим галактическим бродягам, что возвращались они сюда с завидным постоянством. Да еще и отметили Систему своим „несмываемым маркером“ — Маяком, чтобы не потерять ненароком»… Кикин вздрогнул от внезапной мысли. «А если не учения? Если „Зеркало“ — не учения, а реальное отражение очередного „явления“ Странников? Отсюда и непонятная спешка, и нескоординированность действий, и жертвы, наконец. Но куда же прорывались тогда Странники? К Маяку? Или, ведомые им, снова, как 170 лет назад, во время „Пикника“, к Земле?»

Последняя мысль очень не понравилась Кикину. Обычно считалось, что Странники не особо склонны к какой-то длительной деятельности. Прийти неизвестно откуда, «наследить» и уйти неизвестно куда — вот их способ действий, из-за которого их и прозвали Странниками. Но… так ли это на самом деле? Возможно, все эти появления, следы и прочее имеет все-таки какую-то цель, определить которую люди просто не в состоянии, и прежде всего — из-за огромных временных масштабов, которыми столь легко оперировали Странники. И которые разделяли один «след» от другого.

Кикин еще раз перечитал список Глумова. 8 попаданий. 8 попаданий за 10 миллионов лет, если считать и происшествия в других системах, в которых участвовали люди. Кроме Солнечной системы, такого количества «следов» Странников больше нигде до сих пор не обнаружено. В других местах — единичные явления, а здесь просто огромная их концентрация. Невероятная концентрация, можно сказать. И никакой случайностью, никаким совпадением нельзя объяснить эту концентрацию. Это явная закономерность. Что-то нужно здесь Странникам, до зарезу нужно. Чего-то ждут они от человечества. Или готовят его к чему-то. Вот только — к чему?

Кикин вспомнил версию Глумова о прогрессорах Странников среди людей. Версия не подтвердилась — за вереницей подозрительных, а порой и таинственных событий стояли не пришельцы, а людены, новая раса, называвшая самих себя метагомами — «пост-людьми». Не найдя понимания, а хуже всего — утратив интерес к делам людей, метагомы покинули Землю, основав свою колонию на предоставленной им КОМКОНом-1 планете где-то на задворках освоенного человечеством космоса. Метагомы ушли, но прогрессоры Странников могли остаться — и исподволь, осторожно, продолжили влиять на развитие человечества в нужную им сторону. Хотя… как знать, настолько ли осторожно они работали? И не было ли возникновение люденов-метагомов одним из их просчетов, одним из неучтенных факторов, побочным эффектом в реализации их планов? Или… Или людены стали всего лишь прикрытием, отвлекающим внимание человечества в целом и КОМКОНа-2 в частности, от деятельности настоящих эмиссаров Странников? От деятельности — и неизбежных ошибок в ней, которые могли бы позволить выявить эту деятельность, а через нее — и самих эмиссаров?

Андрей потряс головой, возвращаясь к реальности. О чем он думает? Ему поручено разобрать дела Тойво Глумова и сдать их в архив, а не расследовать их. «А почему нет?» — тут же оформилась подспудная мысль. — «У меня сейчас затишье, а „Визит Старой Дамы“, пожалуй, стоит того, чтобы нарушить пару инструкций. К тому же эту тему инициировал сам Каммерер. Вот пускай он и решает, закрывать ее или нет». И, чуть помедлив, Кикин протянул руку к селектору.

— Слушаю тебя, Андрей, — после сигнала соединения отозвался Максим.

— Я относительно порученного мне задания, — чуть смущенно произнес Кикин. Каммерер несколько секунд помолчал.

— Какие-то сложности?

— Скорее, предложение. Одно из дел Глумова — незавершенных дел — привлекло мое внимание. И мне кажется, что сдавать его в архив несколько… преждевременно.

— Что за дело? — помолчав еще дольше, спросил Каммерер.

— Тема 009. «Визит старой дамы».

Теперь молчание длилось уже больше минуты.

— Что ты предлагаешь?

— Я хочу заняться им. Покопаться немного. По-моему, тут есть, что и где копать.

— Хорошо, — тоном, далеким от хорошего — скорее, траурным тоном, — произнес Каммерер. — Действуй. Подчиняться будешь непосредственно мне, если потребуется помощь — подключишь ребят из своего отдела, приказ я оформлю. Доклады по теме — ежедневно.

— По… понял, — не веря себе, запнулся Андрей. А Каммерер уже отключился, хотя селектор и успел донести его тяжелый вздох. «Ну, и чем ты недоволен?» — спросил сам себя Кикин. — «Ты же именно этого и добивался». И тут же ответил — опять же самому себе: «Добивался. Но мне как-то не нравится получать задание так, словно оно — последнее в моей жизни».

Он с опаской посмотрел на лежащую перед ним папку. Что такого знал Каммерер, что при одном упоминании о теме 009 его так резко кинуло в минор? Или он боялся, что Кикин разделит судьбу Глумова? «Ерунда!» — тряхнул головой Кикин. — «Я был в Харькове два раза, и ничего со мной не случилось. Люденам я не нужен, им подошел из всей нашей компании только Тойво».

Андрей глубоко вдохнул — и протяжно, с усилием, выдохнул. «Нервы шалят, однако», — покачал он головой. — «А ведь еще и не начал толком. Что же будет дальше? А, кстати, действительно — что там дальше?»

Пятый лист. «Инцидент на Радуге 2140 года. Радуга — планета системы ЕН 14 213. Использовалась учеными для экспериментов по нуль-транспортировке — технологии, ранее доступной только Странникам. В результате экспериментов возникали фонтаны и извержения — энергетические выбросы малой и средней мощности, а также Волны — уничтожавшие всё живое на своем пути сплошные потоки, распространявшиеся по поверхности планеты от обоих полюсов в сторону экватора, в районе которого происходило их взаимное уничтожение. Остановить их движение обычно удавалось с помощью „харибд“ — энергопоглотителей огромной емкости. Однако Волна нового типа оказалась сверхмощной, и „харибды“ справиться с нею были не в состоянии. Полная эвакуация населения Радуги оказалась невозможной — в связи с ограниченностью спас-средств. С поверхности планеты было вывезено всего 102 человека — дети и матери с новорожденными. Остальные — 2451 человек — оставались на планете, не имея ни единого шанса на спасение. Однако за 15 минут до удара Волны на орбите Радуги „проявилась“ армада из 13-ти не идентифицированных звездолетов и с легкостью, недоступной технике землян, погасила Волну. После чего исчезла бесследно. Координаты отправной точки нуль-скачка, как и координаты финишной точки после отбытия армады с Радуги, установить не удалось».

«Не у-да-лось», — с расстановкой повторил про себя Кикин. И решительно захлопнул папку, поняв, что с него на сегодня достаточно. Хватит с него информации, иначе мозг его просто не выдержит и если не лопнет, то сварится от перегрева.

— Ты чего? — вздрогнув, оторвался от экрана своего информария Гриша Серосовин.

— Да так… думаю, — неопределенно пожал плечами Андрей. Гриша подозрительно сощурился.

— Это ты зря. Это вредно. От этого морщины бывают, и вообще… О чем хоть думал-то?

— О тебе, — вздохнул Кикин. — Вернее, о твоем мне подчинении.

— С какого это перепуга я тебе должен подчиняться? — развел руками Серосовин.

— А с приказа Биг Бага, милсдарь, вот с какого, — злорадно ухмыльнулся Кикин. — С каковым ты соизволишь ознакомиться уже завтра утром.

Гриша сощурился, словно пытаясь прочитать мысли Андрея и понять, шутит он или нет. Тут взгляд его зацепился за лежавшую перед Кикиным папку Глумова, и в глазах Серосовина мелькнула догадка.

— Тойво «спрыгнул», теперь — твоя очередь? — кивнув на папку, спросил он.

— Наша, милсдарь, наша, — поправил его Кикин, подняв указательный палец вверх. — Но тема действительно до крайности интересная, нужная, знаешь ли, тема, чтобы перестать ее разрабатывать.

— Да знаю, — проворчал Серосовин, нахмурясь. — Был у меня с Тойво как-то разговор по этой теме: ох, и нагнал же он на меня жути тогда! До сих пор вздрагиваю, как вспомню.

И он действительно поежился, зябко передернув плечами.

— О чем вы тогда говорили? — резко подался вперед, навалившись грудью на стол, Андрей. — Хотя бы в общих чертах?

— О Странниках, будь они неладны, о чем же еще можно говорить с Глумовым? — поспешно ответил Гриша, явно напуганный этой внезапной вспышкой. — И о китах.

«Китов» — вспомнился Кикину первый лист в лежавшей перед ним папке, исписанный не связанными между собой словами и фразами.

— И что там о китах?

— Гибнут киты. Выбрасываются на берег — и гибнут.

— И ты думаешь, что в этом виноваты Странники?

— Это не я, это Тойво так думал! — словно защищаясь, воскликнул Гриша.

— Та-ак… — протянул Кикин, буквально заставив себя расслабиться. — А о чем он еще думал?

— О стиле, — буркнул Гриша, отходя от такого неожиданного и потому такого обидного испуга. — Стило ему мое понравилось, выпросил у меня в подарок своей Асе. И сам же его чуть было не исписал.

Андрей поспешно раскрыл папку, вытащил из нее первый лист и буквально ткнул его в лицо Серосовину.

— Он писал это?

Серосовин ошалело уставился в бумагу.

— Да… наверное… я не вполне… но похоже…

— Похоже, — невесело хмыкнул Андрей, укладывая лист перед собой и пробегая глазами его содержимое. «Вяло»… «У меня там»… «Китов»… «Не обходится»… О чем думал, на чем был сосредоточен Тойво Глумов, выписывая эти каракули, а потом вкладывая их, как нечто весьма важное, в папку с расследуемым им делом? Неужели здесь действительно было что-то, что остановило на себе внимание будущего — тогда! — людена и послужило ключом к каким-то, ведомым только ему, выводам? И как теперь обнаружить этот ключ ему, Андрею, если он даже не представляет, к какому замку этот ключ подходит?

— А ты, однако, инквизитор, друже, — глядя на него через стол с откровенной опаской, пробормотал Серосовин. — Торквемада! Тебе бы «Молот ведьм» писать… а лучше — воплощать в реальность. Без каленого железа признания получать будешь. Причем во всем, в чем захочешь.

И Гриша устало вытер ладонью блестевшее от пота лицо, посеревшее и осунувшееся, словно после настоящей пытки.

— Знать бы еще, чего я хочу, — вздохнул Кикин, откидываясь на спинку кресла. Гриша смерил его недоверчивым взглядом.

— Это ты-то не знаешь? Позволь не поверить — после такого-то допроса! Третьей, прошу заметить, степени!

— Нет уж, позволь не позволить! — отрубил Кикин и для наглядности даже прихлопнул ладонью по столешнице. — Здесь, — он ткнул пальцем в лежавшую перед ним папку, — куча собранных Глумовым за пять лет его работы материалов. Но! — Андрей предупреждающе воздел палец вверх. — Именно что куча. Настоящий салат, приправленный соусом из подозрений и догадок. Вкусно? Еще как вкусно! Но попробуй-ка отделить один ингредиент от другого и понять, без чего этот салат сохранит этот свой вкус, а без чего превратится не в салат, а в силос. А мне именно это и предстоит по большому счету сделать, и боюсь, что придется мне повторить весь путь Глумова шаг за шагом, чтобы разобраться в логике его аргументов и не упустить по дороге ничего мало-мальски важного. Вот и приходится — ту самую третью степень…

Он безнадежно махнул рукой. Серосовин смотрел теперь на него не с испугом, а с сочувствием, правда, сдобренным доброй долей иронии.

— А когда это нам, дважды комконовцам, было легко? Или, выбирая эту работу, ты надеялся на синекуру и белые перчатки? Не знаешь, с чего начать — начни сначала. А там, глядишь, кривая и выведет.

— Сначала, говоришь? — пробормотал Кикин, и в его глазах вновь зажегся огонек азарта. — А это идея, между прочим. Сначала…

Он придвинул к себе папку и, покопавшись в ее внутренностях, извлек очередной лист. И уставился в него так, что Серосовин понял: Андрей начисто забыл о его присутствии и сейчас пребывает уже не здесь, а где-то за тридевять земель. Гриша, почувствовавший себя лишним, аккуратно поднялся и тихонечко ушел. А Кикин остался сидеть, глядя в удерживаемый перед глазами лист. И думал, что, кажется, нашел то, что искал — начало.

2

Блок-пост китового патруля располагался на острове Лехуа — самом западном из гавайских островов, торчавшем в самом центре Тихого океана. Белые одноэтажные домики, даже издали создававшие впечатление чистоты, тишины и уюта, живописно лепились на утесистых склонах, ничуть не портя их первозданной дикости и вместе с тем — истинно тропической гостеприимности и теплоты. Чувствовалось, что, создавая эту базу, геоландшафтные дизайнеры и архитекторы работали не просто рука об руку, но и душа в душу, что было куда важнее.

Кабина Нуль-Т располагалась в главном административном корпусе, что было весьма удобно — человек, с которым Кикин договорился о встрече, работал именно здесь, и можно было рассчитывать на разговор с ним сразу же по прибытии. Можно было… Но, к удивлению Андрея, корпус был удивительно тих и абсолютно безлюден, и в просторном, светлом фойе не наблюдалось никого, хотя бы отдаленно похожего на встречающего. Там вообще не наблюдалось ни единого человека — как и в многочисленных кабинетах, зияющих распахнутых настежь дверями.

— Ужин у них, что ли? — пробормотал себе под нос озадаченный Кикин и направился к выходу.

Снаружи на него всей своей тяжестью навалился ранний тропический вечер вчерашнего дня — сказывалась пятнадцатичасовая разница во времени, и хотя в Свердловске было сейчас уже 9 часов утра среды, на Гавайях все еще продолжался вторник. Чувствуя, как рубашка пластырем прилипает к мгновенно вспотевшему телу, Андрей брезгливо поморщился и кинул быстрый взгляд по сторонам. Здесь тоже было пустовато, только внизу, на длинном пирсе, делившем пополам небольшую лагуну, у единственной наблюдавшейся сейчас в наличии патрульной субмарины копошились трое мужчин, судя по долетавшим до Андрея репликам, а вернее — их тону, чем-то до крайности недовольных. Пожав плечами, Кикин еще раз оглядел будто вымерший поселок и двинулся по неширокой, усыпанной белоснежным коралловым песком тропинке вниз, к пирсу.

— Добрый день, — подойдя к мужчинам почти вплотную, негромко поздоровался Андрей.

— Кому добрый, а кому… — проворчал один из мужчин, оглянувшись и хмурым взглядом оглядев Андрея с ног до головы. — А с кем, собственно?..

Похоже, мужчина имел привычку не договаривать собственных фраз до конца. Не самую лучшую привычку, надо признать. Андрей представился — не просто полным именем, но и полным обозначением своего статуса и места работы: словно пытался подать мужчине хороший пример. Однако мужчина оказался глух к примерам.

— Так это мы с вами… — вздохнул он, не меняя хмурого выражения лица. — Не вовремя вы, товарищ… У нас тут…

Он махнул рукой с какой-то особенной безнадежностью и повернулся к двум своим предыдущим собеседникам.

— Ну, что у вас?..

— Почти готово, — откликнулся один из них. В отличие от Андрея, все трое были одеты в просторные легкие шорты и цветастые гавайки с коротким рукавом, и чувствовали себя, на зависть Кикину, куда свободнее и комфортнее, чем он в своем строгом и донельзя нелепом на такой жаре костюме. Мужчины, а вернее — молодые парни, возились с каким-то прибором, установленным на башне кессона субмарины. Кожух прибора валялся рядом, на пирсе, обнажив пестрые внутренности, в которые один из парней погрузил руки практически по локоть. Второй парень, ответивший хмурому мужчине, маялся рядом, вертя в руках какую-то запчасть, очевидно, только что заменённую, на предмет выявления неполадки. На взгляд Андрея, запчасть была в полном порядке, и это заставляло парня тоже хмуриться и что-то бормотать тихонько себе под нос — судя по всему, что-то крайне нелестное то ли в адрес конструкторов этой самой запчасти, то ли в адрес устанавливавших ее монтажников.

Первый вытащил руки из прибора и потянулся за кожухом. Лихо установив его на место — только звонко лязгнули защелки — парень выпрямился и, приложив перепачканную смазкой ладонь ко лбу, то ли отдавая честь, то ли прикрывая глаза от низкого солнца, отрапортовал:

— Ремонт закончен! Можем трогать!

— Можем… — совсем нерадостно повторил мужчина на пирсе и с какой-то непонятной тоской оглянулся на один из корпусов базы. — Как же не вовремя Акико решила рожать! Ах, как не вовремя!..

Слова «не вовремя», как видно, напомнили ему о стоявшем рядом с ним Кикине. И, повернувшись к Андрею и смерив его оценивающим взглядом, мужчина внезапно спросил:

— Морской болезнью на страдаете?

— Н-нет, — запнулся не ожидавший такого вопроса Кикин. Один из парней, как видно, догадавшийся, к чему клонит мужчина, поспешно сказал:

— Да мы сами справимся, Поль Зигмундович! Делов-то…

— Цыц! — веско и значительно оборвал его мужчина, не сводивший пристального взгляда с Андрея. И столь же веско и значительно пояснил Кикину:

— Киты гибнут! А людей нет! Пока тридцать первая и сорок вторая базы пришлют подкрепление, они уже все перекалечатся, понимаете?

— Не очень, — честно признался Кикин.

— Некогда объяснять! — взмахнул руками Поль Зигмундович. — Нужен третий, наблюдателем-корректировщиком… Я, к сожалению, не могу — должен координировать общие действия, там же сейчас абсолютно все! А Акико беременна, на девятом месяце, до родов меньше недели осталось, куда уж ей… Ну, будьте же человеком!

— Хорошо, хорошо, — выставив перед собой руки, защищаясь от этого натиска, закивал Андрей. — Но что от меня требуется?

— Залезайте в «манту»! — безапелляционно приказал Поль. — Ребята по дороге проинструктируют…

Андрей с сомнением посмотрел на «манту» — минисубмарину китового патруля. «Манта» доверия не внушала. Больше всего она напоминала ярко раскрашенную елочную игрушку, а не серьезную машину, способную легко погружаться на трехкилометровую глубину. И, главное, всплывать потом обратно. Залезать в нее ну совсем не хотелось, однако последнее соображение, вкупе с отчаянием Поля, тщетно скрываемым им за деловым тоном, подействовало. И, махнув рукой, Кикин полез в кессон, до отвращения тесный и сырой.

— Давай, Володя! — просветлев лицом, крикнул через его голову Поль «ребятам», уже успевшим скрыться внизу и занять свои места. — Аллюр три креста!

— Понял, Поль Зигмундович! — отозвался невидимый в чреве «манты» Володя. — Не беспокойтесь!

— Работа у меня такая — беспокоиться, — проворчал Поль и с грохотом, болью отозвавшимся в ушах Андрея, захлопнул люк.

— Так что же мне все-таки делать? — оказавшись, наконец, в рубке — едва ли не еще более тесной и сырой, чем кессон — спросил Кикин. Заметив единственное свободное кресло, Андрей с трудом пробрался к нему через узкий проход и сел, стиснутый со всех сторон приборными панелями.

— Пока ничего, — отозвался один из парней, судя по голосу — тот самый Володя. — Разве что держаться покрепче — пойдем на «крыльях», так что немного поболтает. Времени, к сожалению, действительно нет.

Он чем-то пощелкал на пульте перед собой и взялся за рукоятки штурвала. Плавно отвел их от себя — и Кикин почувствовал за спиной гул и дрожь заработавших движителей. А потом гул смолк, сменившись еле слышимым свистом, и Кикина совсем не плавно вдавило в спинку кресла — «манта» стремительно ускорялась, вздыбившись на воздушных крыльях, стрелой несясь в неведомую Андрею точку назначения. Точку, где, по словам Поля Зигмундовича, сейчас гибли киты.

Впрочем, все это Андрей мог увидеть разве что мысленно. «Манта» не имела ни одного иллюминатора, только перед Володей голубовато мерцал единственный экран, размером едва ли больше ладони, и со своего места Кикин мог различить лишь это мерцание. Да и не до этого ему было: «манта» вышла из лагуны, и началась обещанная «болтанка». Приборные панели, зажимавшие плечи Андрея, внезапно ощетинились какими-то незамеченными прежде ребрами и выступами, и Андрею приходилось прилагать все силы, чтобы не биться о них хотя бы через раз.

— Как вы? — не оглядываясь, бросил через плечо второй парень, остающийся пока безыменным.

— Нормаль… но, — стараясь не прикусить себе язык, ответил Кикин.

— Сейчас выйдем на крейсерскую, станет полегче, — обнадежил его Володя. Кикин только молча кивнул, проклиная про себя и Володю, и «манту», и Поля… чтоб его!.. Зигмундовича, и даже неизвестную ему Кейко с ее лихорадкой. Но больше всего он проклинал самого себя, свою податливость на уговоры и мягкотелость, выходившие ему сейчас боком.

Однако Володя не обманул. Минут через пять, показавшихся Андрею вечностью, тряска поутихла, сменившись ровной и вполне терпимой вибрацией, и Андрей смог, наконец, перевести дух и расслабиться. Словно почувствовав это, второй парень, не сводя глаз со шкалы какого-то прибора, протянул назад раскрытую ладонь:

— Кстати, меня кличут Александром, в просторечии — Сашкой.

— Андрей, — представился Кикин и пожал Сашке руку. Тот небрежно махнул в сторону Володи:

— С Володькой Беловым вы уже познакомились. Он наш драйвер, и драйвер, надо сказать, от бога. Я — ведущий китопас: нянька, дояр и сторож наших подопечных. Ну, а вы в данный момент — наблюдатель-корректировщик, наши, так сказать, глаза и… прочие органы чувств, вместе взятые.

— Трепач, — незлобиво охарактеризовал своего напарника Володя. Андрей недоуменно поглядел вокруг себя.

— Глаза… Я же тут ничего не вижу!

— Зато приборы видят, — пояснил Сашка, не обративший на ремарку Володи никакого внимания. — И получше нас с вами. Вам надо только вовремя сообщать нам их данные, а мы уж с Володькой применим эти данные так, как нужно.

— Какие именно данные-то? — хмуро поинтересовался Кикин, с некоторой тоской озирая кучу шкал, циферблатов и индикаторов, таинственно и непонятно перемигивающихся со всех сторон.

— Да вот эти! — наконец, обернулся Сашка и уверенно ткнул пальцем в один из индикаторов, на котором горело зеленым, периодически сменяясь, четырехзначное число. — Еще вот эти, — палец ткнул в другой индикатор, с числом пятизначным, — и эти, — третий индикатор, с десятичной дробью, чью цифры после запятой менялись с умопомрачительной быстротой, и было их больше шести. — На последние четыре не обращайте внимания, — заметив панику в глазах Андрея, у которого никак не получалось уследить за мельтешением этих самых последних четырех цифр, сказал Сашка. — А вот смену первых двух после запятой придется отслеживать четко и сообщать нам сразу, как она произойдет.

Кикин благодарно кивнул, почувствовав колоссальное облегчение. Уж с этим-то он мог справиться.

— Так что же у вас случилось? — спросил он. Сашка мгновенно посерьезнел, и его глаза, до этого веселые и какие-то шальные, потемнели, приобретая блеск мокрой стали.

— Киты у нас гибнут. Словно сбесились — сорвались с пастбища и, не слушаясь пастухов, устремились к ближайшему берегу. Два стада до этого перехватить так и не удалось: триста голов погибли! И это не самцы, это кормящие самки с детенышами! Впрочем, самцы ведь тоже… — он не договорил и, безнадежно махнув рукой, отвернулся к своему пульту.

— Как будто шутит кто-то, — играя желваками, произнес Володя, не поворачивая головы. — Швырнет петарду в стаю собак — и радуется, наблюдая, как те бросаются в рассыпную… под колеса…

— Я бы этому шутнику… — тяжело вздохнул Александр и умолк, оборвав самого себя: как видно, научился этому у своего начальника, Поля Зигмундовича.

— И как часто у вас… такое? — чувствуя болезненность темы, осторожно спросил Андрей. Не мог не спросить — в конце концов, ведь именно за этим он сюда и приехал.

— Третье стадо за месяц! — хмуро отозвался Володя. — А с начала года — седьмое. И ведь вот в чем подлость — не ясно же, что их вообще пугает?! Химсостав воды, уровень шума, электромагнитные поля, даже нейтринную составляющую — все проверили. И все — в норме.

— И что, вообще никаких версий? — недоверчиво вскинул брови Кикин. С таким он на своей работе не сталкивался. Пускай сказочные, пускай глупые, пускай самые фантастические, но версии были всегда. Потому что человек такое создание, которое хлебом не корми, но дай потеоретизировать. А проще говоря: поумничать. И генерирование версий являлось одним из главных компонентов этого умничанья.

— А вы, Андрей, действительно из второго КОМКОНа будете? — вместо ответа сам спросил Володя.

— Действительно, — признался Кикин.

— Заметно, — кивнул Володя. — Костюм, и сленг этот ваш… узкоспециальный. «Версии!» Да, есть версии, вон у Сашки их целый вагон уже набрался. Причем каждый день — новый.

— А почему бы и нет? — ощетинился Сашка. — Должен же кто-то и думать, пока остальные разводят руками и пишут жалобы.

— И ты решил стать этим «кем-то», — патетически возвестил Володя. Кикин понял, что спор этот длится у них уже не первый месяц, и поспешил вклиниться в образовавшуюся паузу, пока спорщики не пошли на очередной виток:

— И какие же версии у вас есть, Александр?

— Это Океан! — громыхнул на всю рубку Сашка. — В двадцатом веке мы высаживались на Луну, изучали Венеру, Марс, Юпитер — а Океан как был, так и остается для нас Терра Инкогнито, закрытой на дюжину замков. Пять процентов! Вы можете себе это представить? Пять процентов — это все, что мы в нем до сих пор изучили! Мы вмешиваемся в дела чужих звездных систем, планируем и перекраиваем их историю, а у себя под носом знаем этот самый Океан на пять жалких процентов! А что скрывают остальные девяносто пять? Не знаете? Вот и никто не знает. И самое страшное — особо и не стремится узнать, отмахивается от всего необычного, что порой проявляется там, внизу, как от надоедливой мухи. Например, в 1970 году проводились испытания дальней подводной связи. Вдоль восточного побережья США был проложен кабель в несколько миль длиной, а в море вышел корабль со специальной аппаратурой для улавливания сигналов. Сначала все шло по программе, но вдруг приемники получили какое-то странное закодированное сообщение, которое так и не удалось расшифровать. Создавалось впечатление, что какое-то постороннее устройство принимало сигналы, анализировало их и отправляло обратно в закодированном виде. А спустя некоторое время начинало передавать свои собственные сигналы на той же частоте. Ученые засекли направление, откуда шла передача, и увидели, что сигналы идут из одного из самых глубоководных районов Атлантического океана! В то же самое время уже здесь, в Тихом океане, корабли и подлодки стали преследовать «квакеры» — неуловимое нечто, издававшее звук, похожий на кваканье лягушки. Были ли это животные, или какие-то аппараты — неизвестно до сих пор. И, наконец, в 1997 году тут же был зафиксирован низкочастотный звук, получивший название Блуп, такой мощности, что его было слышно даже на другой стороне Земли. После анализа характеристик звука пришли к выводу, что издать его могло только живое существо. Но что это за существо, и какими размерами оно должно обладать, чтобы шуметь с такой громкостью, также и по сей день не выяснено.

— Байки, — пренебрежительно фыркнул Володя.

— А Змей? — вскинулся уязвленный Сашка. — Тоже — байки?

— Тоже, — твердо ответил Володя.

— Ну, знаешь! — всплеснул руками Сашка и уткнулся в свои приборы, явно объявив Володе бойкот. Однако тот, не собираясь уступать, спокойно продолжил:

— Ван Чи что-то там видел в Китайском море. В шторм и ночью, прошу заметить! Что-то, что вполне могло быть стоячей волной, о чем Ван и сообщил на свой пост. Потом что-то видел Форстер — уже в Беринговом проливе. Да, согласен — на этот раз шторма не было и был день, но наблюдение длилось всего 5 секунд и велось с большого расстояния. И Форстер не уверен, что виденное им не являлось стадом тюленей, следовавших друг за другом, или даже стаей бакланов, вившихся над рыбьим косяком.

— А я? — буркнул Сашка, не поднимая головы. — Я, по-твоему, тоже не уверен?

— И ты, — хладнокровно ответил Володя. — И даже Акико.

— И перекушенный пополам горбач, — жестко закончил за него Сашка. — Или опять скажешь — стадо тюленей?

Володя упрямо мотнул головой, но промолчал. Замолчал и Сашка, а Андрей подумал, что узнал сейчас по интересующему его делу больше, чем сумел бы получить из так и не состоявшегося разговора с Полем Зигмундовичем. Потому что начальство остается начальством, и общее благополучие вверенного его руководству подразделения для него важнее всех частных проблем. Даже если эти проблемы — Великий Морской Змей. Или — база пришельцев на дне Тихого океана.

А потом Андрею стало не до размышлений: они вышли в квадрат поиска, и остались только цифры, четко и быстро диктуемые им Володе, и киты, которых, во что бы то ни стало, было нужно отвернуть с их самоубийственного бега к ближайшей отмели…

Когда десять часов спустя их «манта» вернулась на Лехуа, Кикин чувствовал себя пропущенным через мясорубку, соковыжималку и гидравлический пресс одновременно. Или последовательно, что совершенно не меняло сути дела. И единственной мыслью, оставшейся в его голове, была мысль о том, что ни за что на свете он не выбрал бы себе профессии китопаса. Даже под угрозой расстрела — трижды бы подумал, прежде чем согласиться на нее. И не факт, что, в конце концов, не выбрал бы расстрел.

— Вы хотели поговорить со мной, — вежливо и до крайности предупредительно обратился к нему Поль Зигмундович, встречавший их на пирсе, словно и не уходил с него.

— Хотел, — окинув его мутным от усталости взглядом, не стал отказываться Андрей. — Но больше не хочу. Я узнал уже все, что мне требовалось. И даже, кажется, немного больше.

Неловко переступая затекшими от долгого сидения в неудобной и напряженной позе ногами, он обошел Поля как неодушевленный предмет. И двинулся пошатывающейся походкой заправского моряка к административному корпусу, где находился Нуль-Т, оставив начальника блок-поста размышлять, что же хотел сказать своим словами визитер из КОМКОНа-2. И чем это грозило лично ему, Полю Зигмундовичу Гнедых.

3

Дома его ждал вечер — и послание от матери: «Отец на Земле. Жду на ужин». Андрей невольно улыбнулся. Мать верна себе. Коротко — и ничего не ясно. Кого она ждет? Отца? Андрея? Обоих? Кикин встряхнулся, гоня непрошенные — и бессмысленные — размышления прочь, и направился в душ, по пути приказав кухонному комплексу сварить кофе, и покрепче.

Кружась под упругими струями ионизированной воды, подставляя им то грудь, то спину, Андрей чувствовал, как отступает сковавшая его усталость и проясняется голова. Но не настолько, чтобы он готов был встретиться с отцом. Пусть даже в присутствии матери. Андрей знал, что это не доставит радости никому из них троих, и вечные попытки мамы собрать их вместе считал бесполезной тратой времени и нервов. Причем — опять же всех троих.

Выбравшись из душа и выпив крепкого до одури кофе, он все же смог набраться решимости и хотя бы позвонить. Но когда рука уже тянулась к трубке, решимость ушла столь же внезапно, как и появилась, и Кикин малодушно набрал ответ через информаторий, где извинялся за свое отсутствие и валил все на свою усталость — что, в принципе, было правдой. Короткий ответ матери, высветившийся почти мгновенно — «Хорошо», — заставил его почувствовать себя неблагодарной свиньей. И, зная, что пожалеет об этом, он попросил перенести ужин на завтра, надеясь, что завтра его переедет грузовик, или на него рухнет небо, или его унесут куда-нибудь на задворки вселенной Странники. Второе «Хорошо» было не длиннее первого, и Андрей отправился спать, проклиная все и вся, и прежде всего — себя за свое неумение отстаивать свое мнение до конца.

На службу утром он опоздал: сбоил Нуль-Т (да когда же поставят нормальную защиту от всех этих нейтринных штормов?!), и Кикина выбросило не на площадь Мира, откуда до конторы было пять минут хода, а почему-то на Облачный Город, курсировавший сейчас над самой окраиной Антонова — колоссальный жилой массив, размером со старую Москву, парящий на высоте полутора километров над землей на мощных антигравах. И это, можно сказать, Андрею еще повезло — могло бы все закончиться где-нибудь в Боготе или вообще на Антарктиде. Или, если уж на то пошло, на Пандоре. Решив не рисковать, Андрей потратил время на поиск стоянки общественных глайдеров, а потом — на поиск свободной парковки у КОМКОНа. Так что в кабинет он вошел на полчаса позже обычного, когда все уже были в сборе.