18+
Стишутки

Бесплатный фрагмент - Стишутки

Сборник

Объем: 218 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Наследие

Было принято в моем семействе:

Если больно, страшно или плохо,

Ты не ной, не жалуйся, не охай —

Лучше первым над собой посмейся.

Если где-то дурака — тебя — надули,

Или предал друг — уж что есть горше,

Отлежись в норе, соплю утёрши

И кусая в кровь пустую дулю.

А вовне — шути, хохми, хихикай,

Выгляди последним идиотом,

Сможешь — так рифмуй свои остроты

И паяцем прослыви, хоть имя дико.

Видно, предок мой твердил веками,

Не надеясь на людскую жалость:

«Ерунда, споткнулся я о камень,

Что пред Вечностью такая малость?»

О СТРАННОСТЯХ ЛЮБВИ

…не вздохи на скамейке

Любовь — не на рулет присыпка,

Не гамма и не пятью пять,

Любовь — не жареная рыбка

(чтоб рыбку съесть и шкурку сдать).


Любовь — не на колу мочало,

Не сказки праздничный итог,

Не счастья полного начало,

Не раб, не царь, не червь, не бог.


Любовь — не шарф в промозглый холод,

Не факел, чтоб распалась мгла,

Она, скорее, — серп и молот,

Когда сойдутся два села.

Глоток

Вчера мне показалось: облака

Теплы на ощупь в куполе бездонном,

И я хлебнул парного молока

Из синего небесного бидона.

И поднял ввысь меня девятый вал,

Я на поддон Земли глядел оттуда,

Где вечный хлад, но не грозит простуда

Тому, кто облаков коктейль лакал.

И пусть я не преодолел кордона

Твоей души — сам черт там правит бал! —

Но знай, что я одну тебя алкал,

Насмешливая злая белла донна!

Об Адаме и его даме

Я Создателю отдал ребро,

чтоб мне сделал Создатель подружку,

а она — за мое же добро! —

проедает мне плешь на макушке.


Пилит утром меня и в обед,

пилит в холод и в дождь, и в жару —

видно, хочет мой прочий скелет

получить в дополненье к ребру.

Юридическое

На рассвете скучном как-то

Я в сердцах сказала Юре:

«Ты любил меня de facto,

Полюби теперь de jure!»

Послание

Ваш дух сир,

Ваш день сер,

Ваш чёрств сыр —

Без нас, сэр.

Ваш мозг сух,

Ваш зуб сгнил,

И сдох слух,

И нет сил.

Ваш пуст зрак,

Ваш влас сед,

Всех дней смак —

Лишь муть, бред…

Встреча

От летнего жара спасаясь с бульвара

в один привокзальный пивбар,

там встретился как-то с потрепанной Кларой

оглохший и спившийся Карл.


«А вспомни-ка, Клара,

как ловко украла

из брюк, из кармана

(тому двадцать лет,

ни много, ни мало!) —

любимый кларнет?»


«Кларнет я украла?

А вспомни кораллы!

Кораллы мои в два ряда!»

(Тогда я была молода…)


«А помнишь, как мы обнимались в амбаре?»

«Да, ночь обнимались, а утром — привет».

«Я, Клара, кораллы твои взял на память».

«А я, Карл, на память взяла твой кларнет!»


«И где ж он?» — «Загнала», — она пробурчала.

«Я пропил кораллы, — сказал он в ответ. —

Послушай-ка, Клара, по дружбе по старой,

найди нам на пиво хоть пару монет?»


И в баре за кружкой, с засохшею сушкой,

у них разговоров счастливее нет,

чем то, как у Клары украл Карл кораллы,

а Клара у Карла украла кларнет.


Об одном из праотцев

Иаков, как нам всем известно,

В животноводстве был востёр,

Но в личной жизни, в койке тесной

Он вечно путал двух сестер.


Он дважды в год, в жару и вьюгу

Рожал колено за коленом,

И сыновья его друг другу

И братья были и кузены.


Сижу, от страшной мысли прею,

Не находя в тревоге места,

Что все живущие евреи —

Потомки чистого инцеста.

Трудный выбор

Альцгеймер, Маразм, Паркинсон и Склероз

Влюбились без памяти, чохом, до слез,

До дрожи, до полной обсессии

В печальную деву Депрессию.


Депрессия грустно смотрела на них:

Какой же подходит ей больше иных?

Кто краше, надежней, богаче?

Кто любит сильнее, тем паче?


Металась, рыдала в страданиях сих

И выбрала девушка… всех четверых!

Забыла в момент о печали,

С тех пор мы ее не встречали.


***


«И что в ней нашли эти все паразиты? —

Деменция молвит Артрозу с Артритом. —

Лишь ноет, да роется в мыслях тревожных —

Тоска! А со мной заскучать невозможно!»

Лунное затмение

Луна и Марс, махнувшись цветом,

Ведут полночный разговор,

Марс — серебристою монетой,

Луна — как спелый помидор.


Она зарделась от смущенья,

Он о сраженьях позабыл…

Вот так в моменты упоенья

Меняет нас любовный пыл.


И на Луну нашло затменье:

«Теперь-то выйду замуж я!»

Но всё, как кончилось знаменье,

Вернулось на круги своя.

Любовь пауков

«Любовь купить за смерть!» — как ни обидно,

Нам так слабо! — ну, разве для театра,

А рядовая паучиха — очевидно! —

Надменная царица Клеопатра.


С любовником сплетясь в порыве страстном,

Убить потом, чтоб было шито-крыто,

Из этого любому станет ясно,

Что паучиха — королева Маргарита.


Сожрать его, в объятиях сжимая,

Набито плотно брюхо, рот облизан…

И по улыбке паучихи понимаем,

Что каждая, конечно, Мона Лиза.

В ритме танго

На милонге сеньор Селестино

Увидал пышнобедрую Зину

И с горячею страстью мустанга

Он на танго ее пригласил.


Возмущенно ответила Зина:

«Посмотри на себя, образина!

Ты лохматее орангутанга,

Не терплю я подобных верзил!»


Но упрям был сеньор Селестино,

Взял он в жены капризную Зину,

Против бронзового лимузина

Устоять ну никак не смогла.


И на вилле они в Коста-Бланка

День и ночь упражняются в танго

Средь цветущих дерев апельсина

Нагишом. Вот такие дела!

Графское

Лежи, Графиня! То не дамы дело

Вставать чуть свет — и в кухню вдоль стены,

А дело дамы — холить нежно тело,

Досматривать предутренние сны.


Лежи, Графиня, утверждая этим

Лежанием законность женских прав.

Пусть скачет, чтобы делать пети-мети,

С утра пораньше твой законный Граф.


Выходит он из дому каждый будень

В жару и в дождь, и в бурю, и в метель,

Но пусть при этом Граф не позабудет

Тебе твой кофий принести в постель.


И Граф, свой шарфик замотав покрепче,

Несется вниз, считая этажи,

А губы под усами нежно шепчут:

«Лежи, мой друг Графинюшка, лежи!»


Лежи, Графиня! В жизненной юдоли

Храни свою божественную стать,

Ты женщиной останешься дотоле,

Пока умеешь грамотно лежать!

Монолог Германна

Графиня, я прошу вас, слово молвите,

Вот я стою, приблизившись к стене,

Вот я мечусь, взволнованный, по комнате,

А вы ни беса не сказали мне.


Графиня, вот я на колени падаю,

Внемлите страсти, воплю, скулежу!

Огласки не страшитесь, буду падлою,

Но никому об этом не скажу!


Вдвоем мы с вами мир откроем заново,

Вдвоем такие натворим дела!

Графиня! Что ж хрипите как-то странно вы?

Чёрт! Померла. А карт не назвала!

Переписка скелетов

От скелета K — скелету N

О, милый! Что с того, что мы истлели?

Что плоть сползла с костей,

                                смешалась с глиной —

Тем обнаженней чувства неподдельность.

(А помнится, лежали мы в постели —

И что хорошего? Сражались и потели,

И натруждали животы и спины).

Теперь различий нет, и мы едины!

Твоей навек я буду половиной.

Твоим ребром. Твоей сестрой невинной.

Твоею Евой — до того, как ели

От яблока — в блаженной лени,

Безгрешные совсем, хоть и при теле.

Вот как сейчас. А может, мы в Эдеме?

От скелета N — скелету К

Недолог бабий ум, хоть жизнь короче.

Ты, дура! Что ты череп мне морочишь?

Язык истлел, а все еще стрекочешь!

Нет, право, хоть червей бы постыдилась!

Лежи себе спокойно, сделай милость,

Я б умер снова, если б ты явилась.

До смерти мучился с тобою — годы!

А нынче — всё! — да здравствует свобода!

Смерть — это вроде вечного развода.

Чтоб я на мощи клюнул — разбежалась!

Там, чай, кусочка кожи не осталось.

Тьфу, чтоб тебя! Я аж скриплю от злости.

Смотри! придешь — пересчитаю кости!

Лесбия — Горацию

(любовь в Древнем Риме)

Убери, Гораций, руки, отпусти мою ты столу,

Ишь, явился после пира

в драной тоге, на бровях!

Отправляйся восвояси, выпей гидрию* рассола,

А не то стила не сможешь

удержать потом в руках.


Ты, наверно, обезумел —

вздумал мне грозить сатирой!

Да плевала я на это, разве кто ее прочтет?

Вас, поэтов, нынче в Риме

больше, чем в лесу сатиров,

А красавиц мне подобных в наши дни наперечет.


Что касается Катулла,

он довольно миловиден

И богат: вчера прислал мне в дар красивого раба.

Да и пишет он неплохо,

хоть, конечно, не Овидий,

Но вообще любовь мужская примитивна и груба.


Разве фаллоса ляганье

я сравню с касаньем граций?

Их персты подобны струям, а уста живей огня!

Так что тут тебе не светит,

будь здоров, ступай, Гораций,

Там Корнелия Метелла заждалась уже меня.

* гидрия — сосуд для жидкостей

Супружеское

Алкоголику Сократу

Нежной ручкой, фу-ты ну-ты,

В чашу я рецины с мятой

Подолью чуток цикуты.


Все твердят, что он философ —

Ха! Я лучше знаю типа:

Нищий! Дурень стоеросов!

Пусть же сладко спит.

Ксантиппа

Любовь зла

Эклер, как увидел селедку под шубой —

Красива, богата, нежна, —

Так тут же воскликнул: «Мечта моя, люба,

Ты мне больше жизни нужна!»


Услышав призыв этот смелый,

Селедка под шубой взопрела.


«Вы слышали? — ахнули трубочки с кремом. —

Вот так развлекается нынче богема?»


«О, боже! — вздохнул потрясенный буше. —

Не знал я, что ты извращенец в душе!»


«Таких безобразий, — сказало безе, —

Не делали даже на Шанзелизе!»


Вотще! О селедке мечтая,

Эклер размягчался и таял.


Друг дружке шепнули морковь и свекла:

«Селедка влюбилась, любовь очень зла!

Их держит в разлуке условностей клеть —

О, как им препятствия преодолеть?»


А эклер и селедка в печали

Миру жалобами докучали.


И глотая отчаянья жижу,

Пели, страстью тревожа посуду:

«Я тебя никогда не увижу!

Я тебя никогда не забуду!»


Но фатум, смягчившись, помог их беде,

Устроив свидание им в животе.

Из жизни сыров

Бри увидел Данублю

И сказал: «Я вас люблю!


Вы нежны и в меру стары,

Мы чудесной станем парой!»


Данаблю как фырнет: «Фу!

Залежались вы в шкафу.


Где же голубая плесень?

Без нее поклонник пресен.


Вам ли лезть ко мне в фавор?

И кумир мой — сыр Рокфор!»

Третий лишний

Говорил печально веник:

— Стал я чистый неврастеник,

днем и ночью, я не вру,

всё тоскую по ковру!


Отвечал ему ковер:

— Экий глупый ты старпёр!

Нынче юный пылесос

целовал меня взасос!

Нет повести печальнее на свете

— Не слишком ли много крови?

— Не больше, чем у Шекспира, душенька!


Я любил у донны Риты

Очи, выю и ланиты,

Кисти, пальцы и запястья

Изучал я, полный страсти,

Плечи, спину и лопатки,

Ягодицы были сладки,

Бедра, лядвии, лодыжки

Повторял, как пастор книжку,

Икры, щиколотки, стопы

Были Меккой и Европой,

Каждый ноготь и фалангу

Я обследовал по рангу,

Мочки, перси и ключицы…

Был готов всю жизнь учиться,

Но вскричала донна Рита:

«Ай-ай-ай! — опять москиты!»

Хлоп! — и сделалось темно.

Тишь. Кровавое пятно.

Любовные картинки

Вот влюбленная Медея

Гостю говорит, краснея:

«Ради вас я, не жалея,

Позабуду отчий дом!»

Отвечал Язон: «Мерси вам!

Хоть, царевна, вы красивы,

Я забыл презервативы,

И приехал — за руном».


***

Вот милашка Дездемона,

Хороша, как Лиза Монна,

И подобного трезвона

Не заслуживал платок.

Право, было б большим благом

Ей отдаться гаду Яго,

Но тогда бы эту сагу

Изложить Шекспир не смог.


***

Вот красотка Беатриче,

Не имея воли личной,

Подчиненная приличьям,

Без любви вступила в брак.

Но добравшийся до Рая

Данте, через Ад шагая,

Обернулся, уповая,

Что исчезнет — не дурак!


***

Вот знакомая картина:

Расчудесною Мальвиной,

Что тиранит Буратино,

Увлечен поэт Пьеро.

Но ему любовь не светит —

Артемон ей на рассвете

Туш играет на кларнете,

А Пьеро попал в «зеро».


***

От красавчика Тезея

Ариадна, в дым шизея,

Минотавра-ротозея

Помогла прижать к ногтю,

А Тезей, удачу славя,

Девой овладел в дубраве

И на Наксосе оставил,

Парус поднял — и тю-тю.


***

Федра, страстию разбита,

Домогалась Ипполита,

(Не случилось Айболита,

Дал бы женщине настой),

Ипполит всю жизнь с охотой

Занимался лишь охотой,

Бабы ж вызывали рвоту,

Был парнишка голубой.


***

Скарлетт, юная О’Хара,

Чтоб не звали девой старой,

Разводила тары-бары

С кавалерами вокруг,

Только Эшли Уилкс, на деле,

Хоть мечтал о ней в постели,

Но женился всё ж на Мели,

Вот таким был этот Юг!


***

Королева Маргарита,

Красотою знаменита,

С братьями спала открыто —

Ну, любила дама спать!

С музыкантом и с маркизом,

И с Ла Молем, и с де Гизом,

Залезала аж — сюрпризом —

К мужу Генриху в кровать.

ЛЮБОВНЫЕ СТРАДАНИЯ
в день Св. Валентина

Снежная королева

Сжала руки под снежною вьюгой.

«Отчего ты сегодня бледна?»

— Оттого, что я нежного друга

Потеряла, осталась одна.


Как забыть? Я ему подарила

Целый мир и в придачу коньки,

Я летела за ним: «Милый, милый!

Не вернешься — умру я с тоски!»


Уходил он, под ветром шатаясь,

Нос уткнув в шерстяное кашне,

Я его заморозила, каюсь,

Не всерьез, а легонько вполне.


Я шепнула ему: «Это шутка!

Ведь ты любишь по-прежнему, да?»

Но молчал он и скалился жутко

Через толщу прозрачного льда.

Дездемона

Вчера еще в глаза глядел,

А нынче очи в пол, как девица!

Еще вчера огнем горел,

А нынче не мычит, не телится.


Я глупая, а ты умен,

Ты чёрн, как сажа, я же белая.

О, вопль женщин всех времен:

«Мой милый, что тебе я сделала?!»


Я всем обязана платку?

Ну что за дичь! Скажи, Эмилия!

Подобно скумбрии в соку,

В своем поту лежу, как в мыле я.


Спроси, Отелло, весь свой полк,

И Яго подтвердит, и Кассио,

Что я в объятьях знала толк

И каждому бывала пассией.


Ты придушил на простыне

Меня, красивую, дебелую…

Вот что ты, милый, сделал мне!

Мой милый, что тебе я сделала?

Несмеяна

А напоследок я скажу:

прощай, смешить не обязуйся.

Роняю за слезой слезу,

мои в сплошном раздрыге чувства.


Как ты смешил? — пошлил, хохмил,

травил в запале анекдоты.

Как ты смешил? — ты порешил

мою любовь фальшивой нотой.


Жестокость промаха… Теперь

я от печали не жилица.

Тебя турнули вон, за дверь,

а мог бы из холопов — в принцы.


Хотел на мне жениться, слышь?

Но вел себя так пошло, глупо…

Я утону в слезах, как мышь,

упавшая в кастрюлю с супом.

Красная Шапочка

(зоофилические страдания)

Нервно на клене поет козодой,

Умер вчера мой красавец седой!


Вечер осенний был душен и ал,

Муж мой, вернувшись с охоты, сказал:


«Волка загнали мы в ближнем лесу,

Шкуру его я тебе принесу.


Он был огромным, разбойник и вор,

Где-то он красную шапочку спер.


Дрался за шапку, свирепо рыча,

Будто сражался за десять волчат».


Выпил поллитру, утробно рыгнул,

Рухнул на койку и мигом уснул.


Дочку мою я сейчас разбужу,

Серые косы ее расчешу.


Чтоб побывала в любовном раю,

Красную шапочку дочке пошью.

Леший

О пище и питье, клянусь, в ту пору

Я забывал на горестной земле,

Когда ты всякий день, пыхтя, как боров,

Вокруг меня кружила на метле.


Я уж совсем настроился жениться,

В дупло гнилушек натаскал — ей-ей!

Ну а тебя, презренную волчицу,

Увлек в пещеру трехголовый Змей.


Я звал тебя, но ты не оглянулась,

Я слезы лил, ну а тебе плевать,

Ободранною кошкой обернулась,

И прочь умчала, так что не поймать.


Ух, гнусный Змей! Он бабник, шизофреник —

Распалась личность на три головы,

Да, он богат, но я слыхал, скупенек,

И фиг тебе перепадет — увы!


И образ твой, что мучает порою,

Твой нос кривой, твой рык и свист, и прыть,

Я под корнями ясеня зарою

И камнем завалю, чтоб не отрыть!

Людоед

Я люблю тебя, друг,

Что само по себе и не ново,

Что мне сонмы подруг?

Я люблю тебя снова и снова.


Мне немало дано —

Как вздымаются мышцы, играя,

Мне известна давно

Бескорыстная дружба мужская.


Что ж ты злобно глядишь?

Пусть заклеен твой рот липким скотчем,

Ты прекрасен, малыш,

Не в пример моим пленникам прочим.


Ты дороже стократ

В трубных звуках весеннего гимна,

Я люблю тебя, брат,

И надеюсь, что это взаимно.

ЛИНГВОСТИШУТКИ

О двери и не только

Домой приплелся я, мечтая

Припасть к котлетам и борщу,

Но заявляет дверь ВХОДНАЯ:

«Пошел отсюда! Не пущу!» —

«Откройся!» — «Ничего не знаю!

Ведь я сегодня ВЫХОДНАЯ


***

— В темноте сидишь, мечтатель,

Ты включить не хочешь свет?

— Здесь есть только ВЫКЛЮЧАТЕЛЬ,

А ВКЛЮЧАТЕЛЯ-то нет…


***

— Отплываем на восходе!

Что застрял на берегу?

— Как взойду? По СХОДНЯМ сходят,

Я без ВСХОДНЕЙ не смогу!


***

Наверху сосед гуляет,

ГРОМКОСТЬ рушит потолок…

Вот включить бы ТИХОСТЬ, знаю,

Я бы спать спокойно мог!


***

В гости шел я, вдруг — преграда!

Эх, пропал наш тет-а-тет!

Ведь к ПОДЪЕЗДУ ехать надо,

А у меня машины нет!

Взгляд лингвиста на архитектуру

Гармония служила бы наградою,

Не надо обвинять меня в капризе,

Пизанской башне — место явно в Падуе,

Там ПАДАТЬ органичнее, чем в Пизе.


***

Всё падает в Падуе: пьяницы — в Бренту,

Паломники — ниц перед древним собором,

Валюта, листва, полосатые тенты

И скромные жены от страстного взора.

Гнев лингвиста

Как-то сел лингвист в такси:

«Ты уж к университету

Поскорее отвези,

Это где-то тут вблизи».

А таксист без пиетету

Два часа его вертел,

Чтоб содрать с него монету.

И лингвист рассвирепел.


«Ты, — сказал он, — не таксист!

Ты большой ТАКСИДЕРМИСТ

Ошибка

Сказала мне со вздохом Галя:

«Мечтаю я о МАДРИГАЛЕ

Ну что ж, желанье дамы мне закон!


И, приложив к тому все силы,

Достал я милой ГАМАДРИЛА,

Но гневно нас она прогнала вон.

Отношение лингвиста к валюте

Не нужно возноситься в Эмпиреи,

Ведь очевидно, как на хлебе шпрота —

Все ЕВРО создавались для ЕВРЕЕВ!

Кому послать, скажите, номер счета?

Пикировка

Гора Пидуруталагала

Себя всех выше полагала.


«Тьфу! — возмутилась Аннапурна. —

От хвастовства такого дурно!»


А Шишабангма фыркнул: «Шиш!

Ты помолчала бы, малыш!»


«Ой, дурочка! — вздохнул Чо-Ойю. —

Смешно равняться мне с тобою!»


Совсем расстроился Чогори:

«С такой горою — всем нам горе!»


А Джомолунгма промолчал,

Он тихо звезды изучал.

Пидуруталагала — 2524, самая высокая гора Шри Ланки.

Аннапурна — 8091, Гималаи.

Шишабангма — 8027, Гималаи.

Чо-Ойю — 8188, Гималаи.

Чогори — 8611, Каракорум.

Джомолунгма — 8848, Гималаи (самый высокий пик в мире).

Диалог

Спросила Маня под винцо:

— Скажи, что есть «заподлицо»?

— Чем зря искать, в чем смысл словца,

Не выходи за подлеца!

Педант

Как-то жена очень едко

Хмыкнула: «Странно мне, слышь?

Ты, как проглотишь таблетку,

Сразу же громко пищишь…»


И от натуги весь красный,

Я ей сказал: «Не взыщи!

Тут ведь написано ясно:

«После приема ПИЩИ».

Грустные размышления лингвиста

Прохиндеи не владеют хинди,

Щукам трудно рыбака ущучить,

Так хотелось выпить с выпью, но не выйдет,

И не всех во время путча пучит.


Хором свищут соловьи, не соло,

И не парой в мозг заходит паранойя,

Не играют на полу атлеты в поло,

И сувой не испускает воя.


Все мы знаем — нету в мире мира,

Вина вряд ли этому виною…

…В смыслах слов просвечивают дыры,

Что-то не в порядке под луною.

ТАКИЕ РАЗНЫЕ ЗНАКИ

Восклицательный

Интернациональный

И эмоциональный,

Восклицательный знак

Разговаривает так:

Ой! Ай! Ах! Ох!

Будь здоров! Чтоб ты сдох!

Фейк! Зараза! Чёрт возьми!

Гениально! Ми-ми-ми!

Он добавляет вкуса прозе,

Но только не переборщи,

Он, как щепотка перца в щи —

И там, и тут — всё дело в дозе.

Вопросительный

Ну а изогнутый знак вопросительный,

Он полагает, что всё относительно.

Как? Почему? Кто решил? Для чего?

Данная ссылка — на что? На кого?

Лозунги, факты и все заявления

Он подвергает немедля сомнению.

Чем его больше средь догм, лагерей,

Тем жизнь богаче, а сам ты мудрей.

ПЕСЕНКА ОБ АНТИПОДАХ

Мы — антиподы, мы здесь живем!

В. Высоцкий


Антиподы любят антипасто

Из отборных анти-корнеплодов.


Антиподы жарят анти-мясо

При погоде и анти-погоде.


Антиквариат скупают часто,

Из обломков превращают в годный


И стихи слагают антиспастом —

Что изысканно и анти-модно.


Жил когда-то злобный царь Антиппа,

Был антипатичным, точно слизень.


И поганому такому типу

Антиподы отказали в визе.


Антиподы любят анти-сырость,

Эвкалиптовые ценят рощи


И распространяют антивирус,

Чтоб общалось в Интернете проще.


Антисептика у них в почете,

Спирт хранят в горшках из антимона,


И индифферентно на болоте

Антилопы там пасутся в анемонах.


Антиподы мыслят анти-прозой —

Всё рифмуют и весьма успешно.


А в любви предпочитают анти-позы,

Не считая это дело грешным.

Испанское

Из Картахены в Барселону,

Одолевая океаны,

Шли каравеллы караваном,

Ацтекским золотом гружены.


И моряки, забыв мгновенно

О реках крови в Картахене,

Мечтали дружно, как в карманах

Весомо зазвенят дублоны.


Как на закате под балконом

Споют бельканто кантилену,

И им любовью непременно

Ответит страстная матрона.


И будет литься ром в тавернах,

И тешить новый плащ покроем,

Все станут чествовать героев,

Чудесно избежавших тлена.


Носами разрезая пену,

По лону темных вод бессонно,

Бесстрашно плыли каравеллы

Из Картахены в Барселону.

Египетское

В Египте Древнем бог Анубис*

Придумал покурить каннабис,

Сосредоточенно насупясь,

От удовольствия осклабясь,

Себе потребовал папирус,

На коем тут же сделал запись

О том, что обнаружил кладезь,

Который уничтожит вирус.

А людям приказал Анубис

Засеять коноплёю супесь

И, чтобы греза возносилась,

Употреблять во время трапез.

На всё на это, с солнцем плавясь,

Глядел насмешливо бык Апис.

*покровитель кладбищ, хранитель ядов и лекарств

Мифологическое

(Оказывается, первый верхний позвонок называется «атлант»)

Человек — он мифология голая,

Оцени это, не будь простофилею:

Подпирает атлант нашу голову,

Ногу держит Ахиллеса сухожилие.


Две даны нам чашечки коленные,

Чтоб всегда нашлось, чем чокнуться с дамою,

И о днях, когда творилась Вселенная,

Вспоминает в горле яблоко адамово.

День святого Патрика

Когда б его звали не ПАтрик — ПатрИк,

То стих в честь героя сложился бы вмиг.


Старик бы носил благородный парик

И, бриг возглавляя, нашел материк.


Но звать его ПАтрик, такая беда!

Я рифмы к нему не найду никогда.


Ведь «бабник», «похабник», «подагрик» и пр.

Святым не подходят, они для проныр!


Я шляпой зеленой воздам ему честь

И джигу спляшу, забывая присесть.


Но так как стиха я сложить не смогу,

То выпью я молча, и всё — ни гугу.

Диоген

Был Диоген особый типус,

Явившись раз в пивную точку,

Потребовал вина навынос,

Аж целый пифос, то есть бочку.


Философ пил вино всю ночку,

До истины добраться силясь,

И, наконец, свалился в бочку,

Ну а назад уже не вылез.


Он жил там, словно в одиночке,

Был гол, жевал безвкусный силос,

И стилосом он вывел строчку:

«Жизнь удалась и воплотилась!»

Парижский этюд

В помойках шарили клошары,

ища, чего бы им пошамать,

а гладкошерстные котяры,

шарахаясь, мешали шарить.


И ошарашенно и шало

со стен таращились химеры,

по палым листьям дворник старый

метлою шаркал равномерно.


Шагали важные ажаны:

Эдмоны, Оноре и Шарли,

а в окнах плавились пожары,

зажженные закатным шаром.

Наставление

В Питере пить, в Бухаресте бухать,

Трескать в Триесте, в Кирате кирять,

Где же и пьянствовать, как не в Пьяченце,

Квасят в Квасинах даже младенцы.


Бражничать в Браге, пить горькую в Гори,

В Шардже шарашить (но в скалах у моря),

В древнем Эль-Куте подпольно кутить,

В Галле за галстук слегка заложить.


Клюкать в Ключевске — такая вот пруха,

В Мухусе томно шататься под мухой,

Выжрать в Париже ведро на пари,

Выбраться в глушь и глушить до зари.


В думах о будущем помните, дети,

Много есть дела на нашей планете.

Сколько прекрасных девчат, пареньков —

К славному подвигу каждый готов!

По-французски

Рашель, проездом в Ларошели, пленила юного Мишеля. Мишель, пришедши к ней в отель, блаженства страстно вожделея, узрел Рашели стан газелий, и в голову ударил хмель.


Рашель, побрызгавшись «шанелью», поскольку сильно дуло в щели, набросила на плечи шаль, окрашенную кошенилью. И ела карамель с ванилью, презрев с грибами вермишель.


Мишель, с шуршаньем сбросив на пол свою шершавую шинель, с Рашелью нежной на диване пил вина светлые Шампани, дрожа от пяток до ушей.


А утром, пробудясь в постели, он не нашел своей Рашели, и с ней исчез его кошель.

И завопил Мишель: «Ужель? Не ты ль, от счастья хорошея, обняв меня вчера за шею, шептала, изгибая стан: «О, мон амур! Шарман! Шарман!»


И я, болван, полишинель, не уберег родной кошель, мишенью подлой стал ханжи, растаял от пошлейшей лжи!

Так вот, ма шер! Хоть тошно мне, но не повешусь на кашне! Насмешек я терпеть не стану, немедля поспешу к ажану. Тогда ужо, шалавы, вам! Ему скажу: «Шерше ля фам!»

Песнь о пятикантропе

Шестипалый пятикантроп, целиком в шерсти и в грусти, на полу своей пещеры машинально хобот грыз. Он кряхтел, пыхтел и охал, донимали его блохи, наконец, не удержался и издал протяжный визг.


«Долго ль мне гулять на воле одинокому совсем? Этот хобот я без соли пятый день тоскливо ем. Не в устроенной берлоге среди жён и ребятни, протяну я, видно, ноги в том лесу, где топь и пни. Бронтозавр меня расплющит, саблезубый тигр сожрет или ногу мне откусит ядовитый кишкоглот? Иль чума меня подцепит, иль мороз окостенит, или вдруг гигантский слепень прямо в попу мне влетит?»


Шестипалый пятикантроп, пятясь, вылез из пещеры и одной неандерталке молодой нанес визит. Почесал себя повсюду, пасть щербатую ощерил и неандертальской дщери убежденно говорит:

«Долго ль мне гулять на воле одинокому совсем? Я от жизни этой болен, прям себя охотно съем. Приходи, неандерталка: хобот вместе поедим, буду звать тебя Наталка, поиграем дружно в салки и детишек народим.

Надо, надо размножаться по утрам и вечерам и зимой друг к дружке жаться, чтоб теплее стало нам. Если ж нам не размножаться, драгоценная подруга, вымрем в юрском периоде, и о нас забудет свет!»


Рот скривив, неандерталка, долгогривая нахалка, к шестипалому подходит и такой дает ответ:

«Ах ты, гадкий, ах ты, грязный, неумытый пятикантроп! Волосатый и щербатый, полюбуйся на себя! Нос в коровий блин расплющен, рыжей шерстью полны уши! От тебя так пахнет плохо, что сбегают даже блохи, даже блохи сразу чохом убегают от тебя! Ты еще горилла жалкий! Я ж уже — неандерталка! Лапы прочь — получишь скалкой! И ходить не смей сюда! Чем с таким рожать кого-то, лучше я уйду в болото! лучше полюблю койота! лучше вымру навсегда!»


Шестипалый пятикантроп почесался от обиды, но того не подал вида и сказал: «Спужала, ой! Ну какой ты индивидуум? В лужу глянь на рожу — мымра! Дура-девка, хочешь — вымри!» — и ушел к себе домой.


Шестипалый пятикантроп возлежал в своей пещере, в уголке уютном темном, слушал мирное «кап-кап». И сказал домашним блохам: «Здесь у нас совсем неплохо! То ли дело, братцы, дома! Как приятно жить без баб!»

Вторая песнь о пятикантропе — арифметическая, с моралью

ШЕСТИпалый ПЯТИкантроп тосковал, чесался вяло, морщил лоб и морщил нос: «Отчего меня всё время называют ШЕСТИпалым?» — мучил бедного вопрос. — Может, кличут шестипалым, потому что сонным был, и, усердно жаря сало, сильно пятки оПАЛил? Может, это потому что весь мохнатый я, в ШЕрСТИ? Или оттого, что уши я не чистил лет с ШЕСТИ?»

Пролетала мимо сойка, закричала: «Глупый! СТОй-ка, лучше пальцы ты сочти!»


ШЕСТИпалый ПЯТИкантроп пальцы стал свои считать. Он считал сперва направо, пальцы загибал коряво и вертелся словно пава, а потом обратно всПЯТЬ. Он ТРИ дня считал, ТРИ ночи, он устал ужасно очень, есть хотел он, между прочим, но оставить счет не мог, сам себя он заморочил, всё считает и бормочет, перепутались, короче, пальцы рук и пальцы ног.


ШЕСТИпалый ПЯТИкантроп наконец печально ухнул и на землю грузно рухнул и выкрикивал слова: «ПЯТЬ! ЧЕТЫРЕ! ДЕВЯТЬ! ВОСЕМЬ! Назовите меня лосем, но мы гадость эту бросим, чуть не умер я еДВА!


ШЕСТИпалый ПЯТИкантроп, ПЯТИпалый ШЕСТИкантроп — ОДИНаково оно! Я совСЕМ ослаб от счета, я бы лучше съел чего-то, а не то в глазах темно!»


ПЯТИкантроп полз и бредил, и наткнулся на медведя, что хранил на глыбе льда, медвежатины отведал, дальше ужинал, обедал, снова завтракал, обедал и усталости не ведал, грыз, покамест от медведа не осталось и следа.


Весь раздулся, но не лопнул, лег, свои раскинул СТОпы, засопел, уплыл в астрал, храп пуская в стиле канТРИ…


Вывод: этот ПЯТИкантроп арифметики не знал!

Песнь о Хрюнхенте

Удивительны и прекрасны названия размеров скальдической поэзии: квиддухатт, дротткветт, а еще есть такая прелесть, как восьмисложный четырехтактный хрюнхент. Это породило балладу.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.