Совсем раннее
Стихи 60-х–70-х
…предстояли расставанья,
присыхали по губам,
гладью, гладью вышиванье
сном предназначалось нам
* * *
Желтый купол Исакия желтым листом
проплывает по ряби под гнутым мостом,
бьется хрупким зрачком в сине-красный гранит,
солнце зеркалом в сонные окна гранит.
Ветром сдутые шпили шуршат в сапогах,
крутит клубом истертый в панелях их прах,
по подземным каналам сливает в Залив
и свинцовый всегда — желтизной он залит.
Золотистая зелень утопит меня,
задыхаюсь от охры осеннего дня,
засыпают дома сумасшедшие клены,
крыши гнут, стены к улицам клонят,
встали мертвой змеею на рельсах трамваи,
постовой на углу желтым снегом завален,
Город рвется, сиренами режет воздух,
Город болен желтухой!
Последний мой возглас:
— Мертв. Агония кончилась.
1964
* * *
Дождь махнул из неба лейки
через сито, через сито,
улиц мокрые линейки,
и Нева дождями сыта,
дождь как бисер, дождь как бисер
быстро, больно бьет по стеклам,
за собой грозу на бисы
туча тащит в небе блеклом,
мотоциклисты по асфальту
— скользко, мокро,
очищенные от фальши,
афиши мокнут.
1960
* * *
Мы — две стены,
колени угол сжал
в сцепленья вен.
По мне ползет сверчок,
щекочет
картинки кожи,
но не трещит.
Все сумрак.
И множество других
каких-то насекомых,
мне незнакомых
ползет еще.
Тебя не вижу,
ты за углом,
а я смотрю вперед
на зеркало стены,
в себя,
и думаю, что ты бела
как потолок,
которого не вижу, впрочем, тоже.
* * *
Венок из одуванчиков оденьте мне на сцену,
чтоб в желтом быть — ведь желтый цвет измены,
и дайте маску мне повеселее,
вдохните мне слова нежней елея,
налейте кубок мне,
кольцо туда швырните
— сквозь зубы пусть вина цедятся нити…
Но только лишь кольцо губами я задену
венок из одуванчиков падет на сцену.
* * *
Хочу женщину,
хочу женщину,
не обычную, а уменьшенную
до размеров нормальной женщины
— с профилем как у сарая,
немного прогнившим
таким же ласковым,
с волосами такими же мягкими
как щетина свиньи
и такими же длинными,
с голосом как у дикторши,
и ростом с нормальную женщину,
только чуть-чуть уменьшенную.
* * *
Вам, Гончарова, посвящаю этот стих,
писать легко, Вы так прекрасны,
Ваш профиль нежно-беспристрастный
зовет слова и подгоняет их…
Но поздно кукольного сердца
свинец почувствован в груди
— снег вверх летит и впереди
дорога крестит иноверца.
Венок сонетов
(или упражнение в словоблудии)
Во мне хватило б благородства
Чтоб схимником прожить хоть год
И год вперед прогнать как плот,
Неся вперед щитом юродство.
Соткать могу я вдохновенья
Тебе в несотканный ковер,
Но скажешь ты, что я лишь вор,
Укравший в вечности мгновенье.
Рукопожатьем бытия
В мужском тепле обласкан буду,
Но стынет в огневище блюдо,
Остыну, может быть, и я,
Остынет мир в твоих причудах,
И, не свершившись, канет чудо.
1
Во мне хватило б благородства
Смолой залить огонь желаний
И в омут сонный кинуть род свой
И убежать с усмешкой лани.
Пусть влажность губ перед рассветом
В пыли останется раздетой.
Не веришь ты — покину свет я,
Не засмеются только дети.
Соперников в любовной брани
Найдешь в людской ячейке сот,
А мне оставь лишь ожиданье,
Чтоб схимником прожить хоть год.
2
Чтоб схимником прожить хоть год
Мне мужества набраться стало
И тысячей кровавых од
Прокаплет в Вечность год устало.
Пусть рубищ вшивые холсты,
Усмешек сальных пусть плотина,
За мной лишь Вечность, Верность, Ты
И лжи, и проповедей тина.
Плесни весенних соков мощность
В пещеры где отшельник крот,
Чтоб было силы склеить мощи
И год вперед прогнать как плот.
3
И год вперед прогнать как плот
Сквозь ветры, сквозь кочевий стрелы,
Толпа грохочет — он урод,
Друзей молчат немые Стеллы.
Животный яд безверья стих,
Оставленный за руслом лодки,
И по воде струится стих,
Сгибая камышинки, четкий.
Спалю природы первородство,
Прорвусь к тебе через заслоны
Привычек тех, что в сонность клонят,
Неся вперед щитом юродство.
4
Неся вперед щитом уродство
Иду к друзьям сквозь галок гам.
Я знаю — щит болезнь роста,
Но как еще не дать врагам
Топтать ту детскую невинность,
Что мне дает и гнев и боль,
Асфальт, растекшийся под ливнем,
И на губах обмана соль?
Ослиное упрямство детства,
Каноны неповиновенья…
Я спас от них свое наследство
— соткать могу я вдохновенья.
5
Соткать могу я вдохновенья.
Кому вручить бесценный груз
— Толпе, меняющей стремленья?
— Тебе? «Возьми клубок из уз»?
Под небом, согнутым как ящик,
Кому отдать свои заветы,
Чтоб в одиночестве звенящем
Услышать звон лавровых веток?
Так пусть же мне позор тщеславья
(обычный для конюшни сор)
Поможет сплесть в тысячесловье
Тебе недотканный ковер.
6
Тебе недотканный ковер
Сплести из Ленинградской грусти
И бахрому из нитей вер,
Вдоль полотна, что гнется в хрусте,
Узор — из человечьих глаз,
Кайму из утренних туманов,
А в центре рваный черный лаз,
Который пусть тоску заманит.
Пусть листьев, сохнущих орнамент
На том ковре излишний сор,
Который прошуршит под нами…
Но скажешь ты, что я лишь вор.
7
Но скажешь ты, что я лишь вор,
Укравший и пропивший Вечность,
Что слов моих сплетенных хор
бессмысленная быстротечность!
И сразу предо мной шаги
Сапог армейских, дамских каблуков
Зовут — вперед, ко мне, сюда, солги
Под шаг и ритм подков.
Я отряхнусь и тут же как укор
За немужское это поведенье
Ты скажешь, что я просто вор
Укравший в вечности мгновенье.
8
Укравши в вечности мгновенье,
Ты заскочил на пьедестал,
Прорвавшись сквозь свои сомненья,
Подпрыгнул, умер, встал.
Ты вырвал перышко жар-птицы
— Иван-дурак, Иван-герой,
Оплеванный своей столицей
Ползешь как муравьиный рой.
Не ври, ты счастлив был отчасти
— друзья, хмель пития…
Все то, что звали мы в несчастье
Рукопожатьем бытия.
9
Рукопожатьем бытия
Могу помочь больным.
Ведь сам такой и я.
Развеять в солнце дым,
Оплетший тех людей
чьи мысли — зверь в тисках,
развеять мглу идей
и перерезать страх.
А кто-нибудь в награду и ответ
Поставит Дружбы бронзового Будду,
Исполнится лекарственный завет
— в мужском тепле обласкан буду.
10
В мужском тепле обласкан буду,
И вспомнив свой из детства смех,
Отдам тому кто просит — в ссуду,
Чтоб ссуду ж получить от всех.
Так не жалей, что мало выпить,
Подбрось-ка лучше дров в камин…
Как хорошо — я будто вытек
Из жавших столько лет стремнин,
Несусь, ломаюсь в брызги пены,
А Вечер льет свою полуду,
Литавры — в руки, звуки — в стены…
Но стынет в огневище блюдо.
11
Но стынет в огневище блюдо
С густым вином. И снова крах.
У ног осталась пепла груда —
Улыбки, ссоры, ревность, страх,
Дожди, вокзалы, мостовые
В них снова путаться и ждать,
Когда настанет время выю
Тянуть, и взгляда жадно ждать.
Парады, митинги, собранья…
И в хор со всеми вопия
На этом славном поле брани
Остыну может быть и я.
12
Остыну может быть и я,
Хлебнув зрачком вечерний воздух,
Уснув, вдаль стременем звеня.
И щелкнут сухожилий вожжи
Подняв всклокоченных коней
Над Невским водяным барьером,
Корзиной мокрых простыней
Мелькнут внизу дома и скверы.
Конец. Застынет тонко звук
В опять неконченых прелюдах…
Замкнув так надоевший круг
Остынет мир в твоих причудах.
13
Остынет мир в твоих причудах,
В других родится, блудный сын,
Создание божеского блуда
— Воспрянь, зажгись, и вновь остынь.
И снова потечет обычно
Нева, мой каждодневный Стикс,
Мосты поднимут шеи бычьи,
И кто-то мой напишет стих,
И мир продаст себя другим
Коварный опытный Иуда,
Пропев крестясь последний гимн.
И не свершившись канет чудо.
1967
Борису Козлову
1
Когда однажды утром
ты увидишь,
что голубее небо
чем на самом деле есть
— проснись.
Ты слышишь,
лики плачут,
ты видишь,
что ржавеет жесть
распятий,
что спятил мир,
забыв
про вонь,
про лесть,
про смерть.
Встань
— чувствуешь,
ты чувствуешь
— под нами твердь.
2
И вот опять ты посетил сей город,
где каждый рак в Расстрельевской норе,
где лебедь без крыла,
где щука тянет в ropу…
— Мой дом и ныне там,
он для тебя открыт,
как горлышко для пробки,
коль пробка от вина
(а в этом я уверен)
— Попьем его сполна!
3
«но я ведь так люблю Россию»
Прости, Старик,
опять не по дороге,
прости, старик,
я так к тебе привык,
прости, старик
— но я люблю пироги,
мне непонятен ваш язык,
мне непонятны ваши нравы,
так странно пахнут ваши травы,
так страшен ваш оркестр бравый,
так неприятны те, кто правы
— Прости, старик,
пойми меня, Старик.
4
Оставь себе себя частицу,
внутрь повернув — пройди насквозь,
нам стоит иногда поститься,
мотая сталь удил на ось,
чтобы однажды раскрутиться
да так, как Вам не довелось.
* * *
Мои стихи в прощальный вечер
забыты будут как назло
и ветер, беспощадный ветер,
их вербой выпушит в окно,
чернила располощет дождик,
в снег кляксы выбелит зима
и перечеркнутые дрожью
на строчках скрючатся слова.
Ресторанное
В ресторане девственные скатерти,
покатайте хлебом — скатите
из хлеба смех.
Завернуть бы в эти скатерти всех,
чтобы в саванах по площади — в марш,
чтобы ноженьки как лошади мах,
по проспектам чтоб галопом — в строй,
мостовые чтоб полопались как в зной…
Что-то в ресторане тихо,
блажь
— ты отрежь кусочек хлеба,
маслом смажь.
* * *
«Колокол Свободы»
сломали уроды,
сломали,
расплавили на металл.
«Колокол Свободы»
в крапив огороды
забросили,
спрятали,
а я искал.
«Колокол Свободы»
ищут народы,
а колокол свободы
звенеть устал.
Михаилу Каплану
1
Белокурая бестия,
бражные сны,
неужели все бестолку,
бестолку, слы…
Неужели все по ветру,
по ветру, по…
Мнишь березовость поутра,
бирюзовый запой.
Мне — хмельные закосины
порыжевших домов,
вскрик испуганной Осени
— Снись, я сплю, я готов.
2
Грешим как можем в этом мире.
Кровать преуподобив лире
— пружиной музыку творим,
с утра похмелием горим,
и с думой сладкой о кефире
виолончелью говорим.
Весна
Растаял снег, что был тобой целован,
он растворился, высох, он разочарован,
что больше он не может повториться
в губах как форме.
Только лишь присниться
ему осталось,
и я к нему испытываю жалость
такую как к себе
— Леплю веселье, в ком толкаясь,
и не жалею, и не каюсь.
* * *
Стихи надоедливы словно птицы,
стряхивающие шапки снегов,
и вспыхивают, вспыхивают зарницы
еще не рожденных страниц стихов
— в вечер, в слякотный город,
в подворотни, пахнущие темнотой,
как женские руки струятся за ворот
дождь и стихи, дождевой теснотой.
* * *
Чудо, если не чудо,
то что же,
вверх помогает секундам бежать?
— Вниз мы скользим,
задержаться не можем,
стоит лишь руки разжать,
выронить серп,
помогающий ложе
в поросли времени жать.
* * *
Я могу сосчитать до тысячи,
а попросите — до десяти,
я могу вероятность вычислить
вероятно точно, почти.
Знаю десять фамилий Великих,
десять тысяч фамилий безликих,
знаю восемь своих врагов,
знаю тысячу дураков.
Знаю восемь в квадрате и в кубе,
знаю важность событий на Кубе,
знаю крошку терцин и сонетов,
знаю двадцать на П поэтов…
А сейчас вот открыл книжку
и наткнулся на эту мыслишку:
«Лис знает много,
Еж — одно, но важное»
Борису Хвостовскому
Горит планета Марс и смерти нет.
И листьев нет зеленых.
И кленов нет в аллее кленов.
И нет дубов в аллее из дубов.
И из сосновых досок нет гробов.
1968
* * *
Собаки лают.
Ветер носит
слова, не сказанные вслух.
Как слово в слове
вещь в вопросе,
как мир,
как яблоко,
как дух,
как ночь в седле,
как Бес на стуле,
как слезы девичьи смолы…
Какого ж черта вы заснули,
Вы — «всадники без головы».
Вступление к неоконченной поэме «Крест»
Я распят на сосне,
я во сне,
пять гвоздей пригвоздили меня к ветвям,
прядь волос,
подчиняясь неверным ветрам,
будит боль беспокойно во мне,
пядь земли,
что в крови у корней,
цирковой присыпает песок,
и висок,
поцелуев твоих не больней,
гладит, огненный в солнце, коры завиток.
Я палим
твоим солнцем российским земля,
как поля
я измучен твоею жарой,
это мой
слезный плач на твоих ветвях
застывает янтарной смолой.
Но лишь ночь,
над равниной лесов
крылья сов
пронесут мой оранжевый крест,
и окрест
тех озер и лугов
кто услышит стенающий треск
— это я,
не пугайся во сне,
это я,
я распят на сосне.
Протягновенье твоих рук
здесь так близко, Полярный Круг
— в моренной россыпи домов,
в валунной глади куполов,
в свинцовых сполохах воды
и в окнах сколами слюды
— везде, во всем твои следы.
Ты ничего не пощадил
— ни плоской тундры площадей,
ни треск распиленных домов,
ни скрежет согнутых углов
— пируй же, Север, свой улов,
пируй, сияньями играй,
но на судьбу не уповай,
как я, как он, мой старый друг,
ведь без судьбы мы как без рук
и как без женских губ мужья…
— Ты видишь, Север, это я,
Я, житель сумрачных столиц,
дождей, каналов, странных лиц,
туманов, мокрых мостовых,
ночей нечерных, постовых,
мостков согбенных, тупиков,
канализации подков,
простертых пред панелью ниц…
Так знай же, Север, я — столиц.
Смотри за мной, лови, беги.
Ты слышишь гулкие шаги?
— Я вышел, начали…
Снова ночь.
Чуть заметно целует волна.
Тишина.
Ветер гонит оранжевый крест,
и окрест
проплывает чужая страна,
приведеньями узнанных мест:
колокольни обрубленной звон,
вонь
истоптанных в кашу дорог,
рог
неполной луны освещает порог
у часовни с разбитым окном,
гном Печерских лесов,
пропитой старикан,
вечно палит седую тайгу,
жгут костры по крутым берегам
рыбаки,
ждут мужей, заблудившихся в чайных,
платки,
ткет дырявое кружево бабка слепая,
чайка кружит у снежной границы припая,
Псков не гнется под кованой сбруей тевтонов,
Китеж вечно всплывает и вечно же тонет,
отражает Ростов предзакатное Неро,
звон венчает Покров с синеглазою Нерлью…
1965
* * *
Отвори мне Спас на Крови
куполами в звездное небо,
не таись, не молчи — говори
— был ли я или не был,
был ли снег под ладонями чист,
иней таял как губы в губах,
купола эти звездные чьи?
Или все на верблюжьих горбах
уплыло в минаретную даль,
словно Севера снежистый дар
тем садам, где цветами миндаль?
Камерная поэма с уличными песнями
(Отрывок)
Говорят, что солнце на Востоке всходит
— у меня оно восходит в щели переулка
и по чердакам еще долго и сонно бродит,
прежде чем сквозь крыши прорваться гулко.
Говорят, что за Весной приходит лето
— у меня за Весной приходят разлуки,
и когда зеленеет кружево веток
размыкаются нежные твои руки.
Говорят, что за несчастьем приходит счастье
— у меня за несчастьем приходит усталость,
разбивает все собранное на части,
просыпает сквозь пальцы все что осталось.
Все что осталось — сквозь пальцы.
18 декабря 1964
Стихи одного дня
Ленинград, июль 1964
Наташе Горловой
1
Дождь тронул город,
ожиданья впереди по крайней мере день.
Петлею захлестнувши ворот,
пора его начать,
пожалуй, с сигареты.
2
Закрыв глаза,
как перепутав стекла,
я погружаюсь снова в странный мир,
где ниточкой разматывая кокон
кружит паук
и ждет гостей:
— позвольте крылышко,
кусочек мягкой ножки,
вот вилочки,
вот для десерта ложки
— он ждет гостей на пир.
Открыв глаза,
как повернув бинокль,
я выплываю —
город тронул дождь,
в пустом саду пруда монокль
морщит дрожь.
3
Горело дерево в саду,
горело дерево, горело,
и листья, медленно и бело,
как перья,
падали к пруду.
4
На бульваре, где «ЛЕТО»
подойдет алкоголик
и предложит билеты
на кино, «где до колик смеяться охота»
— знаменитейший комик
мой приятель из «ЛЕТА».
Фиолетовый столик
непонятного цвета,
а по столику слоник
между стопками бродит,
достает хоботком
из карманов бутылки,
а потом лепестком
наклоняет затылки…
Те, кто хочет увидеть
начало творенья,
приходите за столик
с бутылкой варенья.
5
Дождь тронул город,
день пришел
в деревьях масляного цвета
в саду,
в бульваре там, где «ЛЕТО»,
один лишь только час прошел.
6
В который раз, в который день,
в который час…
Который
несется разъяренной сворой,
которой лень свернуть,
и для которой, как для меня, проложен путь
до вечера, до страха темноты,
до вечера последней хрипоты,
до вечера с боязнью немоты,
до вечера,
до вечера, где ты.
7
Гроза смела Июль,
очистив пыль от листьев,
и смыла пух,
а я хотел его поджечь.
К тому же спички мокры,
и кончился рабочий день,
и много посторонних глаз косит.
Придется ждать до следующего года,
или в другой умчаться город,
где нет дождя, и пух еще лежит.
8
Налей-ка рюмочку,
хлебнем за простачка
согретого в ладошке коньячка,
и за Алису, что, быть может, Лис,
и за танцовщицу, чья ножка из кулис
— поднимем рюмочку и опрокинем вниз.
9
По крыше дождь шумит приятно,
пройдусь по мокрой до угла,
а после поверну обратно,
к окошку и, глотнув тепла,
нырну в колодец
— звезды рыбой,
червями в вареве кишат…
— Жилец Заленский?
Он ведь выбыл,
а переводы все спешат…
Но если не пойти обратно,
и просто, заказав такси,
поехать к свадьбе,
то приятно там время можно провести
— ходить по крышам, падать в окна,
стрелять из лука в черепа,
бутылки бить, роняя стекла,
и в танце с Дамой делать па,
селедку кушать в майонезе,
кружить соседку в полонезе,
сухим вином в плечо дыша…
По крыше дождь стучит приятно,
гвоздями бьет,
— закрой окошко, мой приятель,
и гномик не придет.
10
Мне было скучно,
неужели ты не слышишь:
мне скучно было, скучно, скучно, скучно, скучно.
И снова дождь, и снова телефон молчащий,
и снова комната как ящик,
набитый с верхом слов гудящих,
и плачущих придавлено у двери,
прищемленных, забытых как поверья.
11
Следы капели на стекле
плыли, теряясь беспокойно,
а в ящичке твой бес, покойный,
свой ежедневный ел эклер.
Дождь тронул город на неделю,
засунул голову в петлю.
Мой бес кричит (мели Емеля):
— Люблю тебя, отстань, люблю.
12
О, Господи, какая пустота,
какая пустота повисла
— скучней, постылей, ненавистней,
чем то, что мы назвали простота.
Озеру Неро, что под Ростовом
Озеро Неро.
В озере-невод.
В неводе — рыбка
трепещется зыбко.
А рыбак захмелел и заснул у костра.
У озера — дом.
Из домика — дым.
В доме сноха
«Хи-хи» да «Ха-Ха»,
«будет ужо уха»
похваляется.
А рыбак захмелел и заснул у костра.
Вдоль озера волны
вздымаются вольно,
невод колышет,
рыбка чуть дышит.
А рыбак захмелел и заснул у костра.
На озере Неро
сорвало невод,
дома — сноха
«вот будет ужо уха!»
похваляется.
А рыбак захмелел и заснул у костра
и во сне у костра усмехается.
1964
* * *
Еду на лошадке
по дорожке гладкой,
в руке лукошко,
в лукошке — кошка.
Я кошку подружке в подарок привезу
и кошку, и лошадку к крылечку привяжу,
сам к миленькой девчоночке в горенку зайду.
Эх, как бы ветерок да лучинку задул.
Мурлычет кошка, всхрапнет лошака
— будет мне у ласковой
ночеваться сладко.
1964
* * *
По-над морем
по-над Белым
в Соловецки острова
между делом,
ратным делом,
нас погодка завела.
Там, где чайки,
там, где всплески,
где монасей кутерьма,
мы веслом ударим веским,
ладьи вытащим со дна,
дом поставим,
снасть наладим,
к небу дым завьем грешной,
и со складом,
будто б надо,
жизнь устроим на большой.
Но одним туманным утром,
будь прилив или отлив,
на ладье скрипучей утлой
снова выйдем мы в залив.
И по морю, и по Белу,
с Соловецких островов,
мы уйдем,
забыв про женок,
помня лишь извечный зов.
Три стихотворения о вечности
1
Песочные часы не вечны
— песчинки трутся о стекло,
когда какой-то человечек
перевернет их кверху дном.
Беззвучно сеются минуты,
не застревая ни на миг.
Невечность времени минуйте
и снова поверните их.
2
Часы из солнца
— странная забава,
круг на земле как солнца тень,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.